ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Ельцов Александр Анатольевич
Сто граммов от Сергея Ахромеева, генерала армии

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 5.40*24  Ваша оценка:
  СТО ГРАММ ОТ СЕРГЕЯ АХРОМЕЕВА, ГЕНЕРАЛА АРМИИ...
  
  Рассказ.
  
  Я, майор Вячеслав Синев, прилетел в Кабул зимой 1980 года для прохождения службы в должности офицера оперативного отдела 40-й армии. В снег и холод. И первым же вечером в центре боевого управления, расположенного на пустынной площадке в километре от дворца афганских королей (дворца Амина), я понял, что никому здесь не нужен. Даже кровати для меня в палатке не нашлось, а воду, которую единственный раз за день подвезли солдаты, налить оказалось не во что. Пришлось пить с коллегами привезенную из Союза водку, чтобы освободить бутылки для воды, которую нам для личных нужд наливали ровно литр на человека в сутки.
  Воды хватило, чтобы побриться и умыться. На ночь меня приютил в своей кровати прапорщик, прилетевший на день раньше. Правда, у нас на двоих не было матраса и какого-либо постельного белья. Поэтому спали мы, не раздеваясь. Валетом.
  Я смотрел на окружавших меня офицеров и делал горькие выводы. Хотелось плакать. Если сотрудники штаба еще соблюдали какую-то форму одежды, то войсковые их коллеги ходили не понятно в чем. Распространены были, помню, телогрейки с нарисованными шариковой авторучкой на рукавах знаками отличия. А грязь под ногами? Она была непролазная. Поэтому в феврале в воюющую армию были доставлены в большом количестве резиновые сапоги. Но все равно, залезая в бронетранспортер, каждый тащил с собой по пуду глины, которая мазала шинель и брюки. Правда, на удивление, грязь оказалась "чистая", то есть легко отставала от одежды при высыхании.
  - Мне что теперь голым ходить? - причитал, помню, начальник оперативного отдела 40-й армии полковник Евгений Исаков, когда в недостроенной еще казарме в его комнате сгорели форма и другие личные вещи офицера. Его сосед - временно исполняющий обязанности начальника штаба объединения полковник Владимир Гришин был полностью солидарен в горе с товарищем. Вещевая служба фактически не работала.
  А туалет, стыдно сказать, находился, как и положено было по санитарным нормам, в ста метрах от ближайшего жилья. "Вы туда не ходите, - убеждали лично меня более опытные офицеры. - Стреляют, убьют!" Вы можете представить, что творилось в кустах у казарм? Я лично пользовался уборной командующего, где 8 февраля из заднего кармана утопил все свои документы...
  И смех, и грех! К слову, тогда элементарная диарея захлестнула практически все командование ограниченного контингента. Питание в столовой было отвратительное. Я принимал энтеросептол. Помогало мало.
  Оружие - автоматы и гранаты - хранилось прямо под матрасами. Личный пистолет в рабочей обстановке постоянно находился на поясе. Даже бани в командном пункте 40-й армии в 1980 году не было. Мы, военнослужащие оперативного отдела, ездили мыться один раз в две недели на ТПУ армии. Как-то, правда, привезли нам банный вагончик, который через две недели сломался. После этого стали строить баню у самого королевского дворца, куда штаб, скажу, забегая вперед, переехал уже летом 1980 года.
  С зимы же дворец начали ремонтировать. Чисто в советском стиле, былая роскошь оказалась излишней. При этом все хорошее оборудование, вплоть до золотых унитазов, бесследно исчезло, а взамен ставилось все отечественного производства.
  Впрочем, что я все о быте?
  Помню, как не хотел делать первым из сослуживцев доклад за сутки боевых действий для генерала армии Сергея Ахромеева 22 февраля 1980 года. Никто еще из оперативников до той поры не делал докладов лично Сергею Федоровичу, и все просто боялись, по правде сказать, этого. Крутой нрав будущего маршала Советского Союза был широко известен всем.
  - Кто пойдет? - спросил в отделе порученец Ахромеева полковник Николай Барабанов и схватился за голову. - Мужики, испугались что ли?
  - Может, жребий бросим? - предложил кто-то.
  - Вы еще монетку подкиньте! - негодовал порученец.
  В общем, как часто случается в армии, выбор пал на самого молодого. Таковым на тот момент в отделе оказался я.
  - Да он меня капитаном сделает, - пробовал я протестовать.
  - Иди, иди, - торопил Барабанов.
  Доклад за сутки боевых действий - не шутка. А что генералу армии какой-то майор? Запросто мог офицера за малейшую нелепость, какой-либо недочет в справках, незнание оперативной обстановке понизить в звании. Или оправить из армейского штаба в войска. Такие случаи к февралю восьмидесятого года уже были. Под плохое настроение Сергея Федоровича. А откуда было взяться хорошему-то тогда, в самом начале войны? И хорошо, если человек отправлялся на равнозначную должность, а то можно было загреметь и на нижестоящую. Командиром роты или даже взвода. Куда-нибудь в Джелалабад, например. Где кабульская служба покажется сказкой.
  Но перед докладом я почему-то успокоился. Будь что будет! Расстелил на столе перед Ахромеевым топографическую карту и, спросив разрешения, бодрым голосом начал доклад:
  - Товарищ генерал армии, характер боевых действий мятежников... - и так далее.
  Генерал, застыв рядом со мной над картой, слушал молча. Вопросы задавал изредка. Но по существу. Я видел, что мои ответы нравятся строгому начальнику, но все-таки, когда произнес: "Доклад закончил!", невольно вытер рукой испарину со лба. Жест не остался незамеченным.
  - Платком надо, майор, - жестко сказал Ахромеев, смерив взглядом меня с головы до ног. - А вообще, вы заработали сегодня на чай, но без заварки...
  Затем он достал из кармана японскую авторучку, ярко блеснувшую поддельным золотом на заглянувшем в окно солнце, и вывел прямо на топокарте большую и жирную тройку.
  И добавил, чтобы я не сомневался:
  - Это оценка твоему докладу! Свободен...
  А порученцу Барабанову сказал:
  - Чтоб этот майор мне делал ежедневные доклады!
  Так я и появился среди боевой обслуги генерала армии. Он и впредь выставлял оценки за доклад прямо на топографической карте...
  Мне запомнились февральские неудачи 1980 года. Они были первыми заметными у наших войск в Афганистане. Сразу десять погибших в 180-й мотострелковой дивизии (три человека были убиты, а еще семерых - разорвало в БМП, в которой от взрыва мины сдетонировали боеприпасы). А в ночь на 23 февраля, уже после моего доклада Ахромееву, в тоннеле перевала Саланг погибли семнадцать воинов-зенитчиков...
  Здесь надо сказать, что ограниченный контингент советских войск поначалу находился в оперативном подчинении главного военного советника генерал-полковника Солтана Магометова. А он, по-моему, считал, что стоит обвести красным карандашом квадрат на карте, и этот район будет очищен от мятежников, как по мановению волшебной палочки.
  Однажды довелось мне побывать на планерке аппарата главного военного советника, которой руководил генерал-лейтенант Черемных. Еще до начала мероприятия этот руководитель достал и положил на стол пистолет, мол, понимайте, как хотите. Затем он прочитал сводку и тут же определил, кто будет уничтожать ту или иную банду, группировку противника. Такой метод управления больше подходил к стройбату, чем к боевым частям контингента.
  Ахромеев, в свое время возглавлявший главное оперативное управление Генштаба, быстро понял, что офицеры-операторы советнического аппарата не способны к боевой работе. Он называл их "мусором" и вскоре развернул новый оперативный отдел с подчинением оперативной группе МО СССР. Возглавил его полковник Бруниниекс, уже через год примеривший генеральские погоны.
  Как-то последний предложил мне перейти в его отдел. Начальник штаба 40-й армии генерал-майор Панкратов дал "добро". Кадровик 10-го управления ГУК МО СССР даже объявил мне, что я иду на полковничью должность с окладом 25 тысяч афгани. Но, увы, вскоре на это место приехал офицер, чья служба до этого назначения проходила в "арбатском" военном округе. Впрочем, я несколько отвлекся размышлениями о возможной карьере.
  Лишь первого мая, когда северо-западнее Кабула десантниками была захвачена группа наемников-китайцев, а при них - химические боеприпасы, всегда строгий Ахромеев позволил себе улыбнуться:
  - Это удача!
  Действительно, до той поры о "химии" в руках противоборствующей стороны ничего не было известно. Даже на проведенной в Кабуле 17 апреля 1980 года первой научно-практической конференции по обмену боевым опытом, в которой приняли участие представители практически всех гарнизонов воюющего контингента, о химическом оружии моджахедов ничего не говорилось.
  Второй раз улыбку Сергея Федоровича я заметил на День Победы - праздник, который он, фронтовик, ставил выше других. Тогда, кстати, в штабе армии состоялось первое на афганской земле награждение правительственными наградами военнослужащих контингента. Золотых звезд Героя Советского Союза были удостоены летчики майоры Василий Щербаков и Вячеслав Гайнутдинов, а также десантник старший лейтенант Сергей Козлов. Еще Москва на ордена была скупой, и мало кто догадывался, что впереди - долгие годы войны.
  В общем, закрепили меня за Ахромеевым. Как личного оператора. Изредка я выезжал на боевые действия и с маршалом Советского Союза Сергеем Соколовым. Мне льстило, не скрою, когда высокие военачальники, выехав куда-либо без меня на боевые действия, звонили в Кабул:
  - Позовите моего оператора, я одного его понимаю!
  Естественно, мне приходилось всегда быть готовым к подробному докладу. Круглосуточно.
  А с питанием к маю 1980 года стало совсем плохо. И тогда нам подсластили "пилюлю" - прислали на праздник хорошие продукты самолетом, но за наличный расчет. Отдел накупил черной икры, финской салями, сельди в винном соусе. В советское время это были невиданные деликатесы. Мы без хлеба все это съели, и некоторых опять поразила диарея.
  Будучи в резиденции оперативной группы МО СССР на праздник, я получил в подарок от порученца генерала армии Ахромеева - полковника Николая Барабанова овощи и кока-колу. Это было счастье!
  Заодно посмотрел, как живет генерал. В комнате - большая кровать (тахта), стол, стул и холодильник, в котором стояли початая бутылка водки "Столичная" и банка черной икры. Спартанская скромность! Его подчиненные тоже жили без излишеств!
  - Мы не бояре, - смеялся Барабанов.
  К этому времени я обзавелся десантным комбинезоном и телогрейкой, которой пользовался при выезде в войска. Помню, как бегал перед каждой поездкой к начальнику АХЧ штаба и вымаливал продукты. Офицеры, у которых были адъютанты, набирали с собой в рейды целые сундуки или чемоданы с провизией. Мне доставалось, понятно, значительно меньше. "Будем приглашать с собой тыловиков", - решили мы в оперотделе, и положение сразу исправилось.
  Но пришла другая напасть. Хотя офицеры тыла и знали, где взять продукты и как накормить личный состав, но лично я очень удивился, попробовав масло и мясо производства 1944 года из Новой Зеландии. Они были несъедобны.
  На сторожевых заставах и постах положение сложилось еще серьезнее. Горные склоны вокруг них минировались. Никуда не отойдешь. Бани нет, продукты на жаре портились, посуда алюминиевая - дефицит. Боеприпасы офицеры просили у проезжающих колонн. На миномет имели 3-4 мины. В одной палатке подчас располагались кухня, столовая, уборная, спальня...
  Помню, батальон 177 мсп 108 мсд. Кишлак Суруби. Солдаты пополняли запасы продовольствия рыбой из реки Кабул. И завидовали тем, кто стоял возле аэродромов. Там получали все с бортов, и это было лучше.
  Хорошо, что случались командировки в Ташкент. Летом 1980 года в столице Узбекистана я познакомился с подполковником Борисом Громовым, тогдашним начальником штаба мотострелковой дивизии. Я пригласил будущего известного военачальника, нынешнего губернатора Московской области в гости к знакомому подполковнику из штаба ТуркВО Эльхору Казакбаеву. У того двое суток отдыхали в неформальной обстановке.
  После с Громовым вылетели через Кундуз в Кабул. Самолет - печально знаменитый "черный тюльпан", развозивший погибших военнослужащих по бескрайней стране. В Афганистан, впрочем, он тогда летел порожняком, за новыми мертвецами.
  Плохой быт влиял на общее настроение. Болезни - гепатит, тиф, дизентерия - косили людей. Сам я попал в инфекционное отделение военного госпиталя осенью 1980 года. В Москве только закончилась Олимпиада, о которой мы узнали по радио. Нетрезвый женский персонал, ночные обстрелы, крики и пьянки, - таким я запомнил лечебное учреждение.
  Я думаю, что правительство СССР правдивой информацией о быте воюющей 40-й армии просто не располагало. Все по старинке считали, что наш солдат - самый выносливый. И о его быте вспоминали в последнюю очередь. Вы скажете, при развитом социализме такого быть не может, тем более - в воюющей армии. Но вся грязь бытового неустройства замалчивалась командирами. Это была настоящая бытовая война!
  Естественно, все более-менее ценное сбывалось в дуканы (афганские лавки). За водку. Пропивались продукты, обмундирование, уголь, железные кровати, боеприпасы. Кстати, контроль на кабульских рынках осуществляла комендатура. Как? Показательно, что первого коменданта города соответствующие органы выслали в апреле 1980 года на родину за непотребное поведение. Второго - в 1982 году осудили на 9 лет за хищения. Что ж, денежное содержание военнослужащих было смехотворным.
  Осенью 1980 года Юрия Тухаринова на посту командарма сменил его первый заместитель генерал-майор Борис Ткач. Интеллигентный человек, он никогда не грубил и не хамил, а на боевых операциях садился за один стол с офицерами оперативной группы. Разработанные при его непосредственном участии операции "Удар" и "Удар-2" служат примером творческого подхода к решению задач оперативного планирования.
  - Поедешь в "зеленку", - сказал Ахромеев, и мне пришлось принять участие в боевой операции "Удар-2", осуществленной севернее Кабула в зеленой зоне, которую наши солдаты почему-то прозвали "аминовкой".
  Работал я под руководством Громова. Он тогда блестяще справился с тактическими задачами, а по завершении операции получил новое назначение - командиром 5-й гвардейской мотострелковой дивизии в Шинданд, расположенный на западе страны. Мне запомнилось, как Борис Всеволодович проронил:
  - Исламских фанатиков победить невозможно, но бить, конечно, можно!
  Еще тогда он рекомендовал читать труды классиков марксизма-ленинизма. Без шуток. В частности, работу Фридриха Энгельса "Афганистан".
  - Если бы эту статью читали в ЦК КПСС, то никогда бы не направили сюда войска, - горько заметил он.
  Первым заместителем командарма был назначен генерал-майор Виноградов. Я с ним прошел дорогами и бездорожьем от Кабула до Джелалабада и от Кабула до Пули-Хумри, через перевал Саланг с туннелем длиной 2700 метров, где нас засыпала снежная лавина. Откапывал нас заместитель начальника инженерных войск полковник Келпш с подчиненными.
  Виноградов не позволял афганцам обгонять колонну наших войск. Лишь когда на "хвосте" у нас скапливалось десяток-другой местных автомашин, он разрешал пропустить их вперед, а мы становились на отдых. Если афганцы не хотели ехать - значит, дорога впереди была заминирована. Как-то в Сурби во 2 мсб 177 мсп стояли 4 часа, пока саперы не дали "добро".
  При обстрелах Виноградов мог обозвать. Что, мол, попрятались, "суслики"? Но людей берег. Сам, правда, после окончания боевой операции с адъютантом, как правило, садился в самолет или вертолет и улетал в Кабул.
  А с Борисом Громовым я снова повстречался уже в Шинданде. В апреле 1981 года я прибыл туда вместе с генерал-майором Виноградовым. Проводили боевую операцию под Гератом. На обратной дороге я ехал в дивизионной колонне и вместе со всеми попал в засаду. А всего делов: наш снайпер решил "снять" одинокого афганского всадника, который молча наблюдал за "шурави" с вершины недалекого от трассы холма. Из его вооружения мне запомнились антикварная винтовка и сабля, болтающаяся на худом боку. Видимо, он играл роль подставки. Выстрел по нему вызвал ответный шквал огня из стрелкового оружия. К тому же почти сразу на управляемом фугасе подорвалась одна из сопровождающих колонну бронемашин...
  Короче, еле мы ноги унесли.
  А в Адраскане (это придорожный поселок между Гератом и Шиндандом, где базировался наш инженерно-саперный батальон) меня встречал встревоженный Громов. Тогдашний комдив попросил:
  - Слава, смотри, чтоб все нормально было!
  Отчет-то об этой операции в штаб 40-й армии писал я, уже знавший, как надо правильно оформлять на бумаге боевую работу.
  Помню, как докладывал, заикаясь, чего с ним прежде никогда не случалось, командующий 40-й армией генерал-лейтенант Тухаринов о разгроме нашего разведбата маршалу Советского Союза Сергею Соколову. Дело было 2 августа 1980 года. У разведчиков тогда погибло более сотни бойцов - наши первые страшные потери в афганской войне. А ведь тогда у нас не было даже бронежилетов!
  Ничего, оформили тогда доклад в Москву. "Как надо".
  Я думаю, Тухаринова угнетала излишняя опека со стороны Соколова и Ахромеева. Он ведь и сам мог спросить с подчиненных. Помню, однажды в докладе командарму я упустил упомянуть о захваченных у моджахедов 8 лопатах и 4 гранатах.
  - Я покажу тебе "лопатки", "гранатки", - заметил он. - Скоро сам узнаешь, как эти трофеи в бою достаются...
  Вообще, только дураки ничего не боятся. Пришел однажды ко мне коллега - капитан Хабаров. Вижу, с ним что-то неладное творится. Посидели, как мог, успокоил его. А назавтра в бою мой товарищ потерял руку...
  А сто боевых граммов мне генерал армии Сергей Ахромеев все-таки налил. Дело уже было за несколько дней до моей замены. Я тогда отличную оценку от него за доклад получил. Первый и последний раз. И он достал бутылку водки из своего холодильника, наполнил огненной жидкостью одну стопку, протянул ее мне и просто сказал:
  - Майор, желаю вам счастья!
  Больше Ахромееву я не докладывал. А вскоре по замене убыл домой, в Калининград. Здесь же еще через десяток лет уволился в запас в звании полковника. Сейчас работаю в охранном агентстве, люблю охоту и рыбалку. Судьбу Сергея Ахромеева вы знаете. Борису Громову сейчас не до меня...
  А я в областной Ассоциации воинов-интернационалистов являюсь председателем ревизионной комиссии. Принимаю, так сказать, активное участие в нашей послевоенной жизни. Да и любимая песня у меня привезена из-за Амударьи. Автор неизвестен. "Майор" она называется. Слова уж больно душевные:
  Комната прокурена, режет дым глаза,
  В банке из-под соуса мирно спит гюрза...
  За столом сидит майор, молча пьет вино,
  Словно зайчик солнечный - орден у него.
  Ни жены, ни дочери, только дым побед,
  За ночь разлетается пачка сигарет...
  Костыли да свежий шов посреди груди,
  И не ведает майор, что там впереди.
  И припев:
  Сам себе теперь судья отставной майор,
  Знает, что и знать нельзя отставной майор,
  Видел смерть в чужих глазах отставной майор,
  У него на сапогах - пыль афганских гор...
  Помню, бомбы объемного взрыва впервые в Афганистане мы применили в горах Лур-Кох. Это юго-восточнее Шинданда. Под руководством Громова. Новое оружие блестяще зарекомендовало себя.
  Шесть бомб тогда испытали. Это когда газ после падения бомбы расползается по поверхности земли, а затем взрывается. Очень эффективное оружие. Моджахеды мигом исчезли из этого района, где несколькими днями ранее сбили вертолет с инспекторской группой во главе с генерал-майором Хохаловым.
  Мне теперь вся моя служба в Афганистане вспоминается всегда почему-то вместе со взрывами тех объемных бомб под Шиндандом. Стелющееся по камням серое облако... Затем жуткий грохот... И обрывается что-то в груди.
  
Оценка: 5.40*24  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023