Заместитель начальника одного интересного отдела дивизии подполковник Кирпич (ударение на первом слоге!) под конец своей службы в Афганистане прославился в гарнизоне ежедневным пьянством и скандальными амурными успехами. Среднего роста, крепкий, чернявый, с рано наметившейся лысиной на голове, чем-то похожий на цыгана, он и ранее, конечно, выпивал, но не так часто, да и женщины у него были, но тут уж он совсем слетел с тормозов. И ведь мужик-то был хороший!
Благо сам, то есть начальник отдела, находился в отпуске. И Кирпич, возвращаясь по вечерам из штаба на виллу, где жили "интересные" офицеры, по обыкновению напивался до чертиков. Но в одиночку пить он не привык, поэтому после третьей стопки 96-процентного спирта подполковник вызывал к себе двадцатипятилетнего капитана Медведева, которому, вспоминая свою офицерскую молодость, внутренне искренне симпатизировал, и предлагал выпить.
Непьющий капитан всегда отнекивался. Тогда подполковник требовал:
- Сходи, милый, за поварихой Анькой. Пусть придет. Скажи, я ей за это дам...
Далее он перечислял самые всевозможные "бакшиши" (подарки) за визит первой красавицы офицерской столовой.
Медведев поспешно выполнял просьбу начальника. Ослушаться Кирпича было невозможно, если не хочешь отправиться из штаба куда-нибудь командиром роты на сторожевую заставу под вечно неспокойный Кандагар. Как правило, не отказывала и Аня. Ей тоже не улыбалось из-за какого-то придурка идти варить щи и кашу в столовку ближайшего мотострелкового полка.
С приходом женщины Кирпич преображался. Вел себя, как наследный принц. Щедро платил за военно-полевую любовь и одновременно умудрялся напиваться до беспамятства...
Утром он, как правило, уже не помнил ничего, связанного с разгульной ночью. Повариха весьма рано уходила варить кашу на завтрак, не забыв прихватить подарки, а подполковник, просыпаясь, очень расстраивался. Его очень угнетало то обстоятельство, что ночью, пока он спал, из комнаты бесследно исчезли вещи. Кирпич искренне удивлялся в такие минуты, кто же его так нагло ограбил?
- Медведев! - в голос орал подполковник.
Появившийся спавший в зале капитан только недоуменно хлопал густыми, как у девушки, ресницами. Сам он был еще не женат, по гарнизонным бабам не бегал, и ему внутренне было страшно неприятно выполнять "деликатные" поручения начальника.
В общем, из беседы с капитаном быстро выяснялось, что ночью у подполковника была женщина, и он сам отдал ей магнитофон "Шарп". Или видеомагнитофон. А в придачу - французскую косметику. Или дубленку, которую Кирпич приобрел для того, чтобы отвести в Союз супруге. Или все это богатство вместе.
Подполковник долго мотал головой, пробовал завывать, скрипел зубами, но кончалось все всегда одной и той же просьбой к подчиненному:
- Иди, забери у нее! Все! Немедленно!
Изредка прекрасная повариха поднимала скандал, встречая ни в чем не виноватого Медведева огромным половником, и подаренные начальником вещи капитану приходилось забирать с боем, а женский модуль (в очередной раз!) договаривался объявить Кирпичу бойкот, как непорядочному ухажеру. Но наступал новый вечер, и история повторялась. Правда, возможными казались вариации:
- Медведев! Пожалуйста! В последний раз! Иди за Анькой! Не идет? Тогда иди за другой поварихой. Дусей зовут, не знаешь? Или за официанткой Катькой. Все не идут? А ты еще попробуй!..
Впрочем, как ни странно, но очередная жертва, соблазнившаяся обещанными подарками, жадному прелюбодею находилась практически ежедневно. А у Кирпича по утрам страшно болела голова.
Но однажды Медведев не захотел выполнить просьбу подполковника.
- Вы что себе позволяете, товарищ капитан? - взревел Кирпич. - А на боевую операцию сходить не хотите? Третий месяц служите в Афганистане, а еще гор и пустыню не видели?
Из его многословной речи выходило, что "пригрел" он, опытный вояка, прослуживший на войне уже почти два года, у себя в отделе не иначе, как змею, т.е. гнусного и пустого "салаженка" Медведева, и не сносить тому головы, если капитан не отправится вместе со всей дивизией на ближайшую боевую операцию, проведение которой уже запланировано восточнее Герата, в долине реки Герируд. И не дай Бог, если Медведев вернется оттуда с пустыми руками! Отсидится за спинами других! Не докажет, что он тоже на что-то годен в занимаемой должности.
- Вы, товарищ капитан, должны понимать, что афганская революция, как и любая другая, не может обходиться без жертв, - разъяренный Кирпич наставлял подчиненного офицера с какой-то бесноватой убежденностью. Он очень напоминал в эту минуту героев советских фильмов про октябрь 1917 года.
- Вы считаете, что на исламский фанатизм мы должны отвечать собственной непримиримостью? - иронично ответил Медведев. - Убивать, резать не звезды, так полумесяцы на груди пленных, прочее?
Лучше бы он этого не говорил. Подполковник опять буквально взорвался. Голос его сорвался в крик. А на губах появилась пена...
- И без результата можете не возвращаться, - напоследок гаркнул Кирпич. - Вон отсюда!
"Идиот и пьяница", - про себя оценивал начальника Медведев уже за Гератом. Вспоминать похмельную истерику Кирпича не хотелось, но ужасная сцена нет-нет, да и вставала снова перед глазами. Конечно, война - тяжелейшее психическое испытание для каждого ее участника, но нельзя же под конец службы в Афганистане превращаться в монстра!
К слову, сам Кирпич накануне операции вдруг нацепил чуть выше нагрудного кармана "афганки" полученный им месяца два назад орден Красной Звезды и во всеуслышанье на служебном совещании заявил, что он-то, местный дембель, в горы больше не ходок. От таких слов поморщился даже комдив, но ничего не сказал. В гарнизоне давно существовало правило: офицеров штаба, которым оставался месяц-другой до замены в Союз, на боевые действия в обязательном порядке не посылать.
А что касается конкретно поведения старшего офицера, так он, Кирпич, в общем-то, сам скоро исчезнет из списков дивизии. Вот если на партсобрание его пригласить, да пропесочить по первое число! Но ведь и "аморалку" подполковнику пришить к делу трудно, потому как многие офицеры жили с женщинами из числа вольнонаемного состава военного городка...
...Медведев, сидя на броне бронетранспортера, сплюнул пыль, скрипевшую на зубах. Шел второй день боевой операции, и колонна дивизии находилась уже к востоку от Герата, вытянувшись по каменной дороге на добрый километр. Слева, метров на семьсот верх, высилась гряда темно-коричневых скал. Справа - до быстрой речки Герируд - лежала плодородная равнина, обработанные дехканами поля. За рекой - снова горы.
Неожиданно, уже ближе к обеду, колонна остановилась возле одного из кишлаков. Во-первых, участок дороги у селения оказался заминирован, и подорвалась одна из шедших в арьергарде боевых машин. А, во-вторых, в воздухе засвистели пули...
Медведев счел разумным спрятаться под броню бэтээра и прилип взглядом к смотровому прибору...
- Товарищ капитан, - обратился к нему один из солдат. - Вы лучше через прицел пулемета посмотрите!
Медведев взглянул: кишлак как кишлак, один из сотен иных. Глиняные одноэтажные строения, утонувшие в садах. Дувалы (заборы) из того же стройматериала. Посредине селения высилась невысокая мечеть.
- Безумцы, куда они?.. - проронил капитан, заметив в пшеничном поле фигурки вооруженных автоматами и винтовками людей. Как можно было понять, метрах в пятистах моджахеды короткими перебежками пытались приблизиться к замершей на дороге советской колонне.
- Дикари! Когда мы входили в эту страну, говорят, местные дураки на танки с саблями бросались, - усмехнулся кто-то из солдат. И после паузы добавил: - А вы их, товарищ капитан, из пулемета давайте...
- Приказ будет, тогда и откроем стрельбу, - отвечал Медведев. Он уже видел, как, спешившись, на проческу кишлака отправилась разведрота мотострелкового полка. А бронетранспортеры из головы колонны становились на блок вокруг селения...
И, наверное, минут через сорок все было кончено: отряд самообороны афганцев был рассеян, пять "духов" убиты и теперь лежали в пшеничном поле у родного кишлака, задрав заострившиеся носы в небо, а еще с десяток уцелевших моджахедов успели уйти в горы, кое-как отстреливаясь. Вслед им несколько раз ухнула выстрелами батарея самоходных артиллерийских установок. А Медведева вызвал начальник штаба дивизии и коротко приказал:
- Допросите пленных. С пристрастием. В кишлаке должен быть склад оружия! Я буду ждать доклад!
Тринадцать афганцев в необъятных шароварах и рубашках до колен, по виду - самые обыкновенные крестьяне, уже стояли в одну шеренгу перед развернутой штабной палаткой мотострелкового полка.
Первый же арестант - чернявый, грязный, с глазами навыкате и неправильными чертами лица типичного фанатика - вызвал у капитана откровенное отвращение. К тому же отвечал он вопросом на вопрос. Словно сам допрашивал Медведева.
- Зачем вы, русские, пришли к нам? - иступлено повторил крестьянин несколько раз подряд. - Презренные шакалы! Вам плохо в России? Говорят, что вашу страну захватили китайцы...
Старший лейтенант Самедов, переводчик из агитотряда, даже постеснялся довести до Медведева некоторые фразы из такой речи.
- А сам-то он кто? - поинтересовался Медведев. Самедов перевел вопрос, и тут выяснилось, что едва ли не весь мятежный кишлак населяют узбеки - потомки басмачей, переселившиеся в Афганистан с семьями, когда в Ташкент и Самарканд пришла советская власть.
- Мы и русский язык знаем, - признался вдруг дехканин, заметив небрежную работу Самедова. - И поверь, командор, ничего, как и другие, я тебе не скажу. Потому что мы дали клятву. Неверные - наши враги! Так учили нас еще отцы и деды наши...
- Ну, как знаешь, - резюмировал Медведев. - Увести!
Сержант вывел арестованного через тыльный выход из палатки. Так что односельчане больше его не видели. А вскоре за ближайшим холмом воздух разорвала короткая автоматная очередь...
Но и другой пленный ничего не сказал о складе оружия. И все последующие десять попыток капитана вызвать афганцев на откровенность закончились безрезультатно.
Лишь тапочки - резиновые шлепанцы, которые афганцы снимали с ног перед тем, как войти в штабную палатку, постепенно копились перед входом. Потому что обратно к односельчанам ни один из допрошенных уже не вышел, отправляясь через выход с тыльной стороны палатки за холм, откуда снова и снова гремели выстрелы. Медведев уже близок был к отчаянью.
- Я знаю, - выйдя покурить во двор, сказал раздосадованный капитан последнему готовящемуся идти на допрос афганцу - совсем еще мальчишке лет пятнадцати, - что ты, как и все твои односельчане, давал клятву ничего не открывать нам, неверным в вашем понимании. Но ведь ты уже свободен от обещаний, твои друзья уже далеко... - И тут Медведев для убедительности вполне, как показалось, резонно показал пальцем сначала на небо, а затем - на груду бесхозной обуви перед входом.
И юноша, высокий и хрупкий, вдруг весь как-то сломался в позвоночнике, согнулся в рыданиях, затрясся всем телом. И наконец-то начал давать такие важные для "шурави" показания, даже не войдя еще в палатку:
- Я все расскажу...
- Выводи этих басурман! - тут же весело крикнул Медведев, оборвав такого ценного рассказчика на полуслове, нашему сержанту в глубину двора. - Хватит им за холмом на солнышке париться, все ноги, наверное, на горячем песке обожгли. Мы ж не садисты какие-нибудь.
Афганец побледнел, увидев односельчан живыми и невредимыми, и вдруг дико рассмеялся. А кто на его месте мог предположить, что расстреливать можно и холостыми патронами?
- Молодец! - похвалил Медведева начальник штаба, когда ему предъявили захваченные в кишлаке трофеи: несколько автоматов и пулеметов, гранатомет, мины, множество патронов. - И ведь никто не умер!
Капитан понял, что хотел сказать начштаба. Ведь тот же Кирпич в подобной ситуации порой без жертв не обходился. Хотя, наверное, и мог. С того, наверное, и запил...
Впрочем, когда спустя неделю Медведев появился в гарнизоне вместе со своими трофеями, гуляка-подполковник уже был в Союзе. Говорили, что напоследок Кирпич сделал сильный жест: выставил сослуживцам сто литров первоклассного спирта - ровно половину той бочки, которую ему пару месяцев назад презентовал в конец проворовавшийся начальник дивизионного склада ГСМ, чтобы на него не заводили уголовное дело. Так что штабные офицеры, не выехавшие на операцию, в отсутствие комдива и начштаба, "гудели" еще несколько дней после отъезда подполковника и не раз вспоминали его добрым словом, щедро, к слову, угощая дармовой выпивкой и поварих, и официанток, и других женщин военного городка.
- А ведь он хотел эту бочку тебе оставить, - сказал Медведеву сменивший Кирпича офицер. - Все жалел, что тебя под пули послал. А вдруг, говорил, убьют? И даже плакал...
- Пьяными слезами? - спросил капитан и отмахнулся: - Да ладно. Бог ему судья!
Сменивший Кирпича подполковник, как и Медведев, за воротник не заливал и в женский модуль не заглядывал. Даже как-то тоскливо стало в отделе. И в офицерской столовой никто не скандалил. Только повариха Анька, перекуривая в подсобке, иногда вздыхала и жалела о потерянном кавалере:
- Ах, бабы, какие он подарки дарил! Все за любовь был готов отдать!!!
И глаза тридцатитрехлетней женщины, жадной до мужской ласки, в эти мгновения напоминали коровьи. А вот "экспроприатора" Медведева она долго еще грозилась отравить. И называла офицера в глаза самыми отборными непечатными словами.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023