Где-то в конце февраля 1984 года в наш 398 вертолетный полк, расквартированный в поселке Магдагачи Амурской области, привезли "эстафетные палочки". Так называлась программа подготовки и замены в Афганистане летного состава - "Эстафета". На этот раз требовалась эскадрилья Ми-8 количеством в 22 экипажа. Начали утрясать списки. Основу составила наша 1 вертолетная эскадрилья во главе с подполковником Устиновым Сергеем Афанасьевичем. Как всегда, кто-то заболел, кто-то не смог, кого-то не успели ввести в строй, так что не обошлось без участия летчиков 2-й эскадрильи (уже воевавших в Афгане). Март - апрель прошел в полетах. Нас - молодых пилотов ускоренно "подтягивали" до уровня готовности к боевым действиям днем в сложных метеоусловиях и ночью в простых, одиночно и в составе пар. В мае всех отправили в отпуск. Собрались все к началу июля. Нас расписали по экипажам, парам, звеньям. Я был назначен ведомым к капитану Юрию Михайловичу Наумову, в звено к капитану Александру Николаевичу Шипунову. Числа десятого июля мы погрузились в самолет и полетели переучиваться всей эскадрильей в г. Торжок на новую боевую технику - Ми-8мт.
Дорога была дальняя, вместе с продуктами на дорогу коллектив капитально запасся водкой, и первый этап перелета с ночевкой на аэродроме Домна под Читой вылился в веселую и даже с перебором пирушку. Подполковник Устинов был вне себя. Утром он построил в сторонке всех от командира экипажа и выше и дал волю своему негодованию. Некоторое время мы угрюмо внимали, потом один из "отличившихся" - капитан Кузнецов В.М. начал покаянно бормотать: "Золотые слова, командир! Золотые слова, командир...". Все заулыбались.
Перед самолетом на бетоне снова построение, теперь уже досталось нижестоящим - летчикам-штурманам и борттехникам. В "разгар веселья" прибежал запыхавшийся ст.лейтенант Алексей Соболев - летчик-штурман Мигдята Матурина. "Старики" послали его за водкой и штук шесть топорщились у него в "авоське". Командир был непреклонен: "Соболев! Бей!". Леха растерянно огляделся. Все пожали плечами - мол, бей, чего уж там. Бутылки одна за другой погибали на прибетонной гальке и вдруг: издав характерный звук: - "дзинь, дзинь..." последняя осталась цела. Всеобщий возглас удивления. Командир-кремень: - "Соболев, бей!" Леха кидает ее осторожней - "Дзинь, дзинь, дзинь". - Бутылка цела! Всеобщий вздох восхищения. Командир неумолим: - "Соболев, бей". Леха осторожно роняет бутылку на гальку. "Дзинь, дзинь". Бутылка цела!!! Из строя с отчаянным криком: "Все, командир, до трех раз!" выбегает капитан Литвинов, хватает бутылку и сует ее за пазуху кожанки. Все смеются до слез, командир тоже. Разрядка. Грузимся и летим дальше.
Две недели теории, по часу дали подлетнуть. Кабина совсем другая, новая электроарматура, новое оружие, новый высотомер, ДИСС-15 (Доплеровский измеритель скорости, сноса), хвостовой винт тянущий. Машина значительно мощнее, приемистость (время выхода двигателей с режима полетного малого газа на взлетный) с 15 сек. На Ми-8т уменьшили до 9 сек.. Только некоторое впечатление дубоватости ручки управления (видимо жестковатые загрузочные пружины).
На обратном пути сели ночевать в Барнаул. Командир разделил всех на три группы для ночевки. Я попал в группу из 25 человек, отправленных к вокзальному коменданту. Пошли вчетвером к дежурному помощнику. Хамовитый старлей с железнодорожной эмблемой за стойкой, цедя слова через губу, посоветовал нам убраться. Капитан Александр Профит не согласился с ним и выразил сильное желание попробовать на прочность "фейс" старлея. Загнав "обидчика" под стол, бездомные, но довольные собой мы направились к отелю "Барнаул". Облом. Пухлая блондинка за стойкой лениво сообщила, что мест нет. Заняли все диваны в фойе и приготовились спать сидя. Вася Литвинов "сотоварищи" начали "прибалтывать" блондинку. Результат сказался минут через 15. Зовут меня - мол, оформляем всех. Чудны дела твои, Господи! Только что мест нет и тут же нашлось сразу 25.
Утром блондинка за стойкой нас в упор не видела - презирала. А Васька Литвинов сплюнул на крыльце и, махнув рукой, подытожил: "А... нечего... домой ведь летим...".
Еще запомнилось, как на следующий день при заходе ночью в Магдагачи командир самолета Ан-12 дважды пытался посадить наш самолет на улицу поселка вместо взлетной полосы. Хорошо, он не стал этого делать третий раз и ушел на запасной.
Потом были сборы на войну. Мне выделили однокомнатную квартиру в третьем доме. Я затащил туда кровать, стиральную машинку и лишние тряпки. Перед отлетом в Афган, 15 августа весь полк построили на полосе, вынесли знамя. Было уже прохладно, по утрам +4?. Все были в кителях. Командир полка пожелал боевых успехов и "живыми и здоровыми вернуться на родную Магдагачинскую землю".
Только много позднее, в Кандагарском пекле (при 47-49? жаре) я оценил его слова. "... Эх, сейчас бы в Магдагачи, да уши слегка отморозить..."
Мелькнула под крылом Амурская область. Ил-76 везет нас в Узбекистан. К вечеру следующего дня сели на аэродроме Ханабад г.Карши. Сухой зной. +40?С. С крыльев капает конденсат. В воздухе висит пыльная дымка. День кажется желтоватым. Ночевка в казарме, на полу. Ночь душная. Аппетит пропал.
Утром нас перевезли вертолетами на аэродром Каган (пригород Бухары). Разместили кого где. Я дня три прожил в учебном классе среди наглядных пособий гидро, противопожарных, топливных и других систем. Здесь нам прочитали множество лекций о районе будущего пребывания, дали сделать несколько полетов - на горную площадку, в зону и т.п..Только я ничегошеньки не понял. Инструктор с местного полка вцепился в управление с прикриком "давай-давай, время, план". Только я собирался что-нибудь сделать сам - вертолет или уже валился вниз, или лежал в глубоком вираже (это инструктор гнал программу). Ребят поспрашивал - у всех так. Решили - ладно, на месте как-нибудь сориентируемся.
По прибытии в Бухару выяснилось, что фрукты здесь стоят копейки и их очень много. В сочетании с жарой и, следовательно, жаждой - через несколько дней у многих расстроился кишечник. Я не был исключением.
В Бухаре встретили День Авиации. Хочешь - не хочешь, выходной. Поехали, посмотрели старый город, медресе, крепость. Ничего особенного. Та же жара, пыльная глина, орудия пыток - не восхищает.
Через неделю после Бухары перевезли в Чирчик показать нам горный полигон. Красивый город Чирчик - везде зелень, арыки, прохлада. Полигон не помню. Поднялись куда-то под облака, вышли на боевой курс. Инструктор кричит: "Видишь?". Я - "Нет!", - "Видишь?" - "Нет!" - "Стреляй быстрей, сейчас проскочим!". Стрельнул. Куда улетела, не видел. Ладно, и с этим придется на месте.
27 августа поднялись в 400, быстренько поели, собрались и поехали в Тузель проходить таможню и грузиться в самолет. Закрылась рампа - прощай, Родина!
Через два часа наш Ил-76 начал снижение в Кандагаре. Наконец - тишина. Открывают рампу. В лица дохнуло, как из духовки. Нас встречают, аж подпрыгивая от счастья, ребята, которых мы меняем. Среди встречающих наши магдагачинцы - Серега Захаров, Толя Гуртов, маленький, черный, как чертенок, Саня Томах, Вячеслав Чадаев... Приехал и командир полка полковник Горшков Вадим Григорьевич. Среднего роста, с копной сильно седых волос, властным голосом и жестом, он произвел впечатление... Кратко обрисовал нам ситуацию. Мол, сейчас полк участвует в очередной операции, все расскажем и научим, а пока - устраивайтесь.
280 отдельный вертолетный полк с первых дней войны в Афгане. С января 1980 года. 4 эскадрильи. Первые две Ми-6 (контейнеры), третья (наша) Ми-8 (пчелы), четвертая Ми-24 (шмели). Кроме того, вместе с нами базировались две-три эскадрильи ударных самолетов. Сначала это были Миг-23 (грифы) и Су-17 (стрижи) - истребители-бомбардировщики. После добавились еще и Су-25 (грачи) штурмовики.
Аэродром был хорош. ВПП (взлетно-посадочная полоса) 80?3300м асфальтно-битумная, очень ровная, с широкими рулежками, сточными канавами - американцы сделали на совесть.
Наш городок находился километрах в 2-3 от летного поля и стоянок. Кроме нашего городка был городок мотострелковой бригады, госпиталь , гауптвахта, прокуратура, банк, виллы афганских советников, авиационный афганский полк. Оба военных городка были огорожены "колючкой" и охранялись, аэродром - тоже. Кроме того, все это было заключено в один огромный круг обороны с электрозащитой, минными полями и через 200-300 метров блокпостами. Изнутри авиабаза прикрывалась артиллерийскими батареями и батареями залпового огня "Град" и "Ураган". Ну а защита сверху ложилась на авиацию, на "пчел" и "шмелей".
В сам город Кандагар мы никогда не ездили, кстати, он находился в 25-30 км к западу от нас, за горушками. О его красотах сказать ничего не могу. Знаю только, что основан он был, как и Кабул и Герат, еще Александром Македонским. Город делит надвое горная гряда. Через город течет река Аргандаб, сливаясь ниже города с речкой Дари. Для реки Аргандаб в скале пробит туннель. Речки эти питают всю окрестную зелень - виноградники, поля, деревья, окраинную кишлачную зону. Зона эта и есть т.н. "Кандагарская зеленка". Именно там, в кишлаках Талукан, Зангабад и др. душманы скапливали оружие, переправленное через пустыню, готовили кадры и упорно нам сопротивлялись.
Кстати, о пустыне. К югу от Кандагара шириной километров 150-180 и глубиной 200 км и далее в Пакистан уходит пустыня Регистан - огромное красное песчаное море. Высота барханов достигает 10 этажного дома и выше.
Это тоже поле нашей деятельности, причем активной. Границы между Афганистаном и Пакистаном в пустыне существуют лишь на картах. Душманы наладили снабжение через пустыню с помощью караванов и на машинах. Основная "лошадка" - иранский "Симург". Легковая кабина на два-три человека, сзади кузов на 1,5-2 тонны, высокий клиренс и большие, как у Джипа колеса. За сиденьем водителя устанавливался бак для увеличения дальности, а в кузове обычно пулемет ДШК (Дегтярев-Шпагин крупнокалиберный - 12,7мм) на треноге.
Большей части машин удавалось за ночь проскочить пустыню, но находились "торопливые" с вечера и "опаздывающие" с утра - эти, в основном, и были нашей "добычей". По всей пустыне валялись сгоревшие машины.
Ежедневно наша ударная авиация наносила 2, 3, 4 бомбо-штурмовых удара по бандформированиям, расположенным до 250 км от Кандагара, как на равнине, так и в горах. На нас (нашу эскадрилью) возлагалась задача по ПСО - поисково-спасательное обеспечение этих ударов и фотографирование результатов. Пара вертолетов обычно вылетала за час, час + 20 минут до назначенного времени удара. Если ставилась задача, ведущий подсаживался к нашим агентурщикам, брали на борт предателя с переводчиком. Предатель показывал пальчиком - какой дом бомбить, штурман сбрасывал САБ (светящаяся авиабомба) без парашютов. САБ горел на земле белым дымным факелом. Через минуту после сброса САБ пара вертолетов уже была в 3-5 км в стороне, а на факел САБа истребители-бомбардировщики валили бомбы. Минут через 10-15, если все целы, ведомый с большим фотоаппаратом на створках шел и снимал результаты удара. Ну а если кого-нибудь из истребителей сбивали - обязанностью пары Ми-8 было вытащить сбитый экипаж. Слава Богу, это случалось не часто.
Кроме того, постоянно, круглосуточно на аэродроме дежурила пара Ми-8 - поисково-спасательное обеспечение и звено Ми-24 - как средство немедленной огневой поддержки. Рядом с модулем дежурных сил зачем-то постоянно дежурил танк Т-62 с экипажем.
Все это и многое другое мы быстренько изучили, пока меняли ребят. Через 5 или 6 дней они погрузились в самолет и отбыли домой. А мы остались выполнять задачи и жить в Афганистане.
О жизни. Быт был скромен, но функционален. Жили мы в фанерных модулях, привезенных из Союза. В комнатах по 4-6 человек. В нашей жило 6 человек. 2 двухъярусные койки и две "одиночки". На окнах, на дверях трофейные занавески, антресоли для чемоданов, шкафчики для посуды, канцелярский стол, пара тумбочек, четыре стула. На полу в нашей комнате лежал линолеум. Основной источник жизни в комнате был, конечно же, кондиционер БК-1500. Мы его регулярно чистили и он нас ни разу не подвел. Когда на улице было +47?С, в комнате было, как в погребе (+19?С). Кто понимает - оценит, как приятно было "проболтавшись" целый день на жаре, уснуть ночью под одеялом.
Старший летчик (мой ведущий) капитан Наумов Юрий Михайлович носил кличку "Дед", хотя было ему тогда 29 лет. Был он 182 см роста, очень сильный (кандидат в мастера спорта по классической борьбе и по боксу). Характер он имел жесткий и спросить умел и с себя и с подчиненных, но при этом он был лишен высокомерия и барства. Юра отлично рисовал. В комнате он сразу красиво оформил график дежурства и уборки помещения - против каждой фамилии шел длинный ряд разделенных по диагонали клеток. Здесь же висел красный карандаш. Юра тут же взял тряпку и вымыл пол в комнате, а потом закрасил первый треугольничек. Доступно и демократично - все будут видеть, у кого меньше треугольничков, того и очередь. При этом Юра изрек известную с детства истину - "Чистота - залог здоровья". И ведь у нас в комнате никто не заболел желтухой. На столе у нас никогда не валялась грязная посуда. Даже после нечастых пирушек, когда еще лень вставать, еще идет разговор, Юра первый вставал и молча начинал убираться. Тут уж рассиживаться было неудобно. В комнате у нас всегда было сто грамм водки для гостей, кусок сала, консервы и сухари. Все праздники в комнате отмечались семейно. Когда прапорщик Игорь Тугаринов (по кличке Горыныч) второй раз вернулся из Союза "пустой", т.е. не привез "семье" выпить, Юра спокойно, но доходчиво объяснил, что отныне тот лишается права присутствовать на таких "семейных" застольях. Игорек месяцев шесть уходил в курилку с пачкой Беломора, пока кто-нибудь не выйдет и не скажет, мол, все, иди спать.
Юра не был весельчаком, много не говорил, не любил пустозвонства, имел тяжелый взгляд, некоторые его побаивались. К 1984-му году Наумов уже имел за плечами год работы в Кабуле ведомым у Сурцукова (ныне генерал-лейтенант авиации) и орден "Красной Звезды". Летал Наумов осмотрительно, но перед инструкциями не преклонялся, перешагивал, при необходимости, не задумываясь, о ведомом он всегда заботился, особенно, пока я не освоился. Но по мелочам не опекал.
Подполковник Наумов погиб через 15 лет, в 1999 году, во "вторую Чеченскую", будучи уже Героем России и кавалером пяти боевых орденов. Сгорел в вертолете после посадки в Ботлихском районе Дагестана - в вертолет влетел ПТУР (противотанковый управляемый снаряд).
Летчик-штурман Наумова - старший лейтенант Олег Тараненко _ симпатичный, улыбчивый украинец, неконфликтный товарищ и грамотный штурман.
Мой летчик-штурман - лейтенант Анвар Сибагатулин - высокий, худой, желтолицый татарин с Термеза. Анвар отлично знал узбекский язык и временами был у нас за переводчика. Наша с ним подготовка оставляла желать лучшего, и мы оба учились. Взаимопонимание в экипаже тоже пришло не сразу, но через определенное время мы "притерлись" друг к другу и работали весьма слажено.
Кроме нас четверых, в комнате жили два бортовых техника. Вышеупомянутый прапорщик Игорь Тугаринов. Рыжий детина, родом из Беларуссии, Игорь отличался безалаберностью в быту, больше всех подвергался критике Наумова. Эксплуатировать Игорю досталось вертолет N 05. Этот вертолет имел собственную историю.
Когда экипаж в составе Хозяинова, Мельникова и Карпюка начал запускать двигатель на площадке где-то в горах - в лебедку - прямо над входной дверью попал снаряд из безоткатки. Командира Василия Хозяинова слегка царапнуло сверху по черепу, борттехник Тарас Карпюк в это время пятился задом из пилотской кабины и ему осколки попали в ягодицы. Досадное вышло ранение - ни себе посмотреть, ни людям показать. Дыра в фюзеляже была 50?50 см. Усилиями техников все электрожгуты спаяли, на пробоину наложили огромную заплату. Вертолет благополучно пролетал с нами весь год и погиб уже при наших заменщиках.
Шестой житель комнаты - старший лейтенант Володя Бойко - невысокий брюнет с ворчливым характером и "детским" размером фуражки - 53. По штатному расписанию он числился у меня в экипаже, но с ним мне в Афгане летать не пришлось. Дело в том, что вертолеты в эскадрилье были разные - процентов 60 были старые, изношенные Ми-8т (или "т-эшки") и 40% были относительно новые Ми-8мт (или "мт-эшки"). Поскольку ведущий обычно сам садился на ограниченные, пыльные площадки, чтобы забрать раненого, высадить начальство и вообще он выполнял основную работу, то обычно летал на "мт-эшке", ведомому давали, что оставалось, ну и с учетом выполняемой задачи, конечно. Чаще всего это была "т-эшка". Хотя у Виктора Теселкина, например, (борттехника) бN39, была отличная, сильная, мягкая в управлении "т-эшка".
В сентябре нам пригнали четыре новых - еще краска не просохла "Мт-эшек". С протектированными и заполненными пенополиуретановыми кубиками (заполнитель предотвращающий взрыв бака и повышающий живучесть вертолета) баками. Володю Бойко назначили на бN56. Если нам в пару назначали этот вертолет, то на нем летал ведущий.
Еще о быте. В каждой эскадрилье была построена своя баня. У нас была баня с бассейном, парилкой, душевой и прачечной. Специально выделен был прапорщик и два солдата обслуживать баню. Два раза в неделю, по средам и субботам, работала парная. Топилась баня керосином (на это мы не жалели). Температура была в парной 140-150?С. Чтобы сесть на полк? с собой брали специальные сидения из слоеной фанеры. Веники были эвкалиптовые - этого добра у нас много росло под окнами модуля. Душевая работала каждый день. Т.е. вечером смыть с себя грязь и пот имел возможность каждый. Но парная была у нас вроде праздников и выходных. И если мы мотались по Афгану с ночевками на чужих аэродромах, к парной всеми правдами и неправдами стремились попасть домой.
Через несколько дней после нашего прилета все задачи стали полностью "наши". Надо было работать. Командир звена Шипунов Александр Николаевич слетал со мной на правом сиденье в Калат. После полета еще уточнил: "Справишься?". И дал добро на самостоятельную работу. Несколько слов о Шипунове. Своего рода, Александр Николаевич был один у нас такой. Практически непьющий, педантично исполняющий все приказы и наставления. Шипунов никогда не загорал, шляпу-панаму носил с шиком, как мушкетер. К своим обязанностям относился очень добросовестно, я бы сказал - ответственно и мог замучить до невозможности, очень вежливо требуя какую-нибудь запись в тетрадке. Летчиком Шипунов был опытным и отважным. В 1982-м во время высадки десанта в Панджшерском ущелье в кабине у Шипунова взорвалось три зенитных снаряда, он получил более 70 (!) осколков, кровь с лица брызнула на приборную доску. Недрогнувшей рукой Шипунов привел вертолет на аэродром. И в дальнейшем, в сложной и опасной обстановке Александр Николаевич действовал исключительно мужественно. Но жизнь, слава Богу, состоит не из одних подвигов. У Николаича обнаружился один интересный "пунктик". Стоило подойти к нему с каким-нибудь пустяковым вопросом и попросить его принять ответственность на себя, и решить вопрос единолично, как при слове "ответственность" - Николаич менялся на глазах: он замолкал, надолго задумывался и после раздумий обычно отказывался принимать это самое решение и отправлял дальше по инстанции. Вместе с тем, он был у нас самый грамотный командир звена, вообще самый грамотный летчик.
Ведомым у Шипунова был пензенский татарин Мигдят Рустямович Матурин. Он был похож на абрека. Худой, жилистый, с большой лысеющей шишковатой головой. Крючковатый нос и пронзительные голубые глаза. К этому можно добавить Митькину манеру гортанно говорить, и образ "свирепого кавказца" готов. На самом деле Митька (как мы его ласково звали) был добрейшей души человек и всеобщий любимец.
В начале сентября мы парой заступили дежурить в ПСО на аэродроме. В первую же ночь в 200 нас подняли на "первый батальон" за раненым. Первый батальон нашей мотострелковой бригады располагался по другую сторону (к западу) от Кандагара в степи. Вертолетная площадка там была маленькая 70*70 м и толстый слой похожей на цемент пыли.
После взлета я отстал от ведущего. И машина была слабее, и ориентироваться пришлось непривычно - три строевых огонька сверху на хвостовой балке у ведущего (летали мы полностью без огней). Догнал ведущего только над площадкой первого батальона. Юра уже забрал раненого и взлетал. На этот раз я постарался не отстать и держался рядом до самого аэродрома. На аэродроме снова конфуз - упустил контроль над скоростью. После ближнего привода выяснилось, что скорость около 200 км/ч. Благо, мы были без огней, и никто не видел, как я "загнул" вираж над торцом полосы, чтоб плавно загасить скорость. Моих красных от стыда щек тоже никто не видел.
Днем также выяснилось, что у меня не очень со взлетами и посадками по-самолетному. Хорошо, что взлетная полоса была 80 м шириной - первые посадки получались слегка "по-диагонали".
Примерно в эти же дни состоялась наша первая встреча с противником. Был такой вид боевых действий - в течение дня, парой, под прикрытием пары Ми-24, погрузив по десять спецназовцев, мы носились на высоте 10-15 метров по путям вероятного движения душманских караванов или автомашин. В тот вечер мы ушли далеко на юг в пустыню - к пакистанской границе. В воздухе висела густая пыльная мгла. Видимость всего 1,5-2 км. На душманскую машину мы выскочили неожиданно. Я увидел, как от ведущего вертолета пошла в сторону машины пулеметная трасса. Но, видимо, Вася Голец (борттехник ведущего) торопился - в машину не попал. Юра сразу же отвернул в сторону, давая возможность стрелять мне и "двадцатьчетверкам". От волнения, я, не проверив прицела и не предупредив экипаж, быстренько поймал машину в прицел и надавил на кнопку пуска ракет - вылетело их 32 штуки. Ну и, конечно, мимо. Дело в том, что днем мы летали на высотах 4,5 км и пытались стрелять с пикирования. На прицеле так и осталось стоять 80 тысячных. На предельно-малых высотах же следует ставить 40 тысячных - практически стрельба прямой наводкой. Я этого не учел и все мои ракеты образовали длинную "аллею" разрывов далеко с перелетом. Мало того, сидевший за пулеметом Витя Теселкин о чем-то задумался, а от моего залпа испуганно подпрыгнул и не успел ни прицелиться, ни пострелять. Я тут же отвернул вправо, вслед за ведущим. С любопытством высунув голову из-за бронеплиты, смотрел, как духи (на местном жаргоне так называли душманов) бегут от машины и головой вперед прыгают в песок. А вокруг них густо вскидываются фонтаны - шедшая в прикрытии "двадцатьчетверка" бьет из крупнокалиберного скорострельного пулемета. Пристроился к ведущему. Успели сделать несколько виражей, пока Ми-24 перемешивали духов с песком. Никакой вражды к противнику я тогда не испытывал.
Несколько раз слетали на обеспечение бомбо-штурмовых ударов истребителей. Набираем высоту, занимаю дистанцию 300?200 (обычно в правом пеленге - строй уступом вправо) и настраиваюсь на долгий (потому что скорость 150-160 км) однообразный полет. Будто висишь в воздухе, внизу голые, безлесые горы, изрезанные оврагами такие же пустые долины - лунный пейзаж.
Режим работы в эскадрилье был поставлен, на мой взгляд, очень разумно. В 1800 на общем построении всей эскадрильи ставилась задача парам на завтра. Например: паре Огородникова - обеспечение БШУ, паре Асташкина - перевозка в Лашкаргах, паре Гула - дежурство в ПСО на аэродроме, пара Наумова по вызову, пара Коваля - выходной. Отдыхающих никто не трогал - можешь хоть с утра водку начать пить - твое дело, только по городку не бегай, не "светись".
Мы обычно использовали выходной с утра на постирушки, пока белье сохнет - позагорать, потом, обед и спать, спать. Обычно рабочий день начинался с 400 утра. До двенадцати "успевали" налетать 4-6 часов. Все время ходили невыспавшиеся.
Наши техники с утра грузились в "ЗИЛ"ок и на весь день на аэродром. С утра, как рабочие муравьи, они возились на стоянке. Зарядить, заправить, обслужить прилетающие вертолеты, плановые и внеплановые замены агрегатов, и все это при +47?С. Для иллюстрации - бригада из нескольких человек за одну ночь произвела замену двух двигателей и главного редуктора на вертолете. Утром этот вертолет облетали, после обеда - на задание. Дома - в Союзе подобную замену производили за три недели.
Руководил инженерно-авиационной службой (ИАС) в эскадрилье капитан Горовенко Владимир Васильевич. Невысокого роста, интеллигентной внешности - в очках, которые вечно запотевали и он их вечно протирал. Горовенко носился по стоянке, как заводной. Жена передавала ему из дома запасные ботинки - за два месяца он изнашивал обувь до дыр.
В плане физической работы больше всего доставалось группе вооружения (или, как мы их звали, "агрессорам"). Во главе стоял старший лейтенант Владимир Соловьев. У него работали высокие парни - литовцы. По-моему, среди солдат у нас только их наградили боевыми медалями. После каждого вылета на каждый вертолет порой приходилось по восемь ящиков снарядов С-5, подвесить бомбы, принести несколько коробок с пулеметными лентами, зарядить кассеты с тепловыми ловушками. Кроме того, на них лежало обслуживание всего этого бортового оружия - чистка, смазка, ремонт. В общем, чтобы мы могли летать, выполнять боевые задачи, на нас работал огромный коллектив. Я не говорю о том, что все: бомбы, топливо, продукты - доставлялось в Кандагар автоколоннами, тяжким трудом, порой ценой человеческих жизней.
17 сентября мы обеспечивали удары истребителей. Под вечер удар был на западе, в районе Гиришка, по кишлакам в долине реки Гильменд. Мне для чего-то подвесили две ОФАБ-100 (стокилограммовые фугаски). После бомбежки истребителей мы тоже зашли на цель. Анвар долго смотрел в бомбоприцел, потом нажал "сброс". Я выглянул в блистер - бомба висит на месте, а вот блока с ракетами, как не бывало. В чем причина - было неясно - выключили оружие и повезли бомбы домой (потом, конечно, разобрались - штурман просто перепутал на табло варианты). По прилету на базу доложил комэска. Сергей Афанасьевич предложил мне назавтра отдохнуть, не летать (видимо, докладывал я слишком эмоционально).
На другой день все мои улетели, даже Анвар. Лежу на кровати. Заходит комсорг старший лейтенант Владимир Онищенко. "Иди, - говорит - в клубной палатке сейчас комсомольский актив полка будет, а наших никого - все разлетелись". Пришел, сел на скамейку, Володя рядом. "Иди - говорит - я тебя в президиум записал, посиди". Сел в президиуме, скучаю, жду когда все это кончится. Рядом оказался комсорг полка. "Слушай - говорит, - зачти проект постановления. Только он бывший в употреблении, тут читай, тут не читай...".
Дошла очередь до зачтения проекта постановления. Начал читать и вдруг на середине изнутри меня попер хохот. Причину понять трудно, то ли по ассоциации с известной репризой Хазанова, то ли еще чего, не знаю, но смех из меня так и лезет. Давился, я давился и, не дочитав полстраницы, в голос "заржал". В палатке тишина. Поднялся начальник ТЭЧ, майор. "Что, - спрашивает, - Вы там нашли смешного, товарищ старший лейтенант?" Что тут скажешь? Что-то пролепетал. Вдруг звериный рык командира полка:
- Это чей? - Комэска встает:
- Мой.
- Он у тебя кто?
- Командир вертолета...
- Снять его с должности к такой-то матери!
Собрание закрыли, со мной разговаривать не стали. Первые пятнадцать минут я по инерции еще улыбался, потом стало не до смеха.
От полетов отстранили. Очень переживал. Два дня лежал лицом к стенке. Ну что за невезуха! Попасть на войну и слететь с должности за смех на комсомольском собрании! Все не как у людей!
Выручил Юра Наумов. Достал водку и говорит - хлебни, легче станет. Начали с водки, потом в ход пошла брага, потом мне было так худо... На третий день действительно полегчало. "Куда - думаю, - война от меня денется. Найдут, наверное, и мне применение". Начал ходить в наряды - дежурным по полку, начальником патруля, дежурным по эскадрилье.
В конце сентября началась крупная операция в Панджшерском ущелье. Большая группа Ми-8 и Ми-24 с нашего полка во главе с командиром улетела туда воевать. Улетел и комэска. Хожу, жду решения своей судьбы. А тут мама прислала радиограмму. 1 октября у меня родился сын. Достал 4 бутылки водки - обмыли.
Через две недели все вернулись. Слава Богу, без потерь. Хожу за Устиновым. Наконец, комэска обещал поговорить с командиром. На построении вечером прозвучало: "пара Наумов - Емшанов утром с Ми-6 на Шинданд". Чуть не прыгал от счастья.
Наши Ми-6 работали где угодно, только не дома. В основном, возили грузы с Кабула на Бамиан, Газни, Гардез и с Шинданда на Чагчаран (в центр горного Афганистана). В сентябре - октябре два наших Ми-6 были сбиты под Кабулом ракетами ПЗРК (переносной зенитно-ракетный комплекс). В первом случае только трое были в парашютах (они и спаслись) - командир, правый (второй пилот) и борттехник. Штурман застегнул второпях только плечевые лямки. При раскрытии парашюта выскользнул из системы. Через неделю сбили второй Ми-6. Тут уж никто не сплоховал - все шестеро дружно повисли под "зонтиками". Поскольку своих средств защиты от ПЗРК на Ми-6 не было, в компании с ними стали посылать пару Ми-8. На Ми-8 стояла станция помех против стареньких ПЗРК - типа "Рэд Ай", "Стрела-2", так называемая "Липа". Стояли тепловые ловушки "АСО-2В". Ставилась задача сопровождать Ми-6, при их поражении подобрать экипаж. Летали мы на высотах около 4500 м над уровнем моря (по стандарту). У Ми-6 небольшие крылья. На висении они мешают, а в горизонтальном полете разгружают несущий винт. Если экипажи "шестерок" не боялись - то развивали скорость до 200 км/ч, поднимались до 5000 м и быстро исчезали из глаз. "Восьмерки" тряслись сзади на 140-150 км/ч. Мы клевали носом в дреме от нехватки кислорода, лопастям не хватало плотности воздуха, они начинали хлопать - весь вертолет содрогался от вибрации. Если экипажи "шестерок" осторожничали, то они летели прямо над нами, полагаясь на нашу станцию помех "Липу".
Меня "вывезли " ночью, инструктором был замполит полка - подполковник Иголкин - наш магдагачинец.
Во время одного нашего дежурства ПСО на аэродроме в конце октября недалеко от аэродрома два бронетранспортера наших спецназовцев попали в засаду. Иголкин летал возить убитых и раненых. Мы присутствовали при разгрузке. Раненых было четырнадцать. Все тяжелые. Оторванные конечности, серые лица, рыжие от крови и грязи бинты. Пришлось грузить четыре санитарные машины.
При работе со спецназом начали возить на ночь засадные группы. Приходили в район засады за 5-10 минут до захода солнца. В радиусе 25 км выполняли 3-4 посадки, поднимали тучу пыли. В одной из посадок засада выпрыгивала и пряталась. После захода солнца через 5 минут наступала полная темнота. Засадная группа вставала и бегом уходила на тропу к месту засады. Подобные действия приносили определенный эффект и у душманов появились отряды контрспецназ, так называемый "Черный Аист". Они всемерно старались обнаружить и обложить нашу группу спецназа. Если им это удавалось - наше дежурное звено Ми-24 всю ночь летало на поддержку. А утром - с рассветом мы уже неслись забирать обнаруженную группу.
7-8 ноября наша пара дежурила ПСО на аэродроме. 8 ноября утром мы сидели - грелись на солнышке у дежурного домика. Пара Профита собиралась лететь в Лашкаргах. Один из пассажиров - пузатый афганский офицер. Сзади за ним семенят две женщины в чадрах до самых пяток. Офицер махнул рукой - обе сели на корточки и полтора часа - ни с места. По походке видно, что одна из жен молодая. Олег Тараненко пошел посмотреть. Видно, как сквозь сетку чадры блестят с любопытством глаза, больше ничего. Потом они погрузились и в сопровождении "двадцатьчетверок" улетели. Еще через 15 минут нас подняли в воздух. У одной из этих "двадцатьчетверок" отказали оба двигателя. Командир вертолета решил садиться. Посадка без двигателей на вертолете вообще вещь рискованная - важно не ошибиться со взятием рычага шаг-газ при посадке. Раньше "дернешь" - зависнет метрах на 20 и потом упадешь, опоздаешь со взятием рычага шаг-газ - так и войдешь в континент с вертикальной скоростью 10 м/с. В данном случае еще было высокогорье (1100 м над уровнем моря), был полностью заправленный и вооруженный вертолет, к тому же на Ми-24 диаметр лопастей несущего винта был меньше чем на Ми-8 на 4 метра, а взлетный вес практически такой же - 12 тонн. У летчика была высота 2200м над рельефом. Если бы они выпрыгнули - наши бы их сразу подобрали. Посадка не получилась. Командир был без каски (защитный шлем ЗШ-3б) и, стукнувшись головой о прицел, умер через несколько часов. Борттехник - не приходя в сознание через трое суток. Больше всех мучился оператор. От удара оборвались почки. Парень умер на другой день. Все время был в сознании.
После этого я задумался - а надо ли было спасать вертолет? "Железку" все равно оттащили на помойку. Когда через два года мне самому пришлось выбирать: спасать вертолет или экипаж, я выбрал экипаж, и время подтвердило правильность решения.
Весь ноябрь полеты, полеты... Командование эскадрильи определилось с краткосрочными отпусками. С начала декабря одна из наших пар была в отпуске. Первыми поехали Асташкин - Кузнецов. Капитан Кузнецов, видимо, решил на этом войну и закончить и после отпуска "залег" в Ташкентский госпиталь.
В виде анекдота - заходим 9 ноября утром в ленкомнату - там наш замполит Парамонов старательно украшает зеленью портрет министра обороны Устинова в траурной рамке. Вот те на. Дмитрий Федорович-то помер, а мы не слыхали - вечером ждем официального объявления - нету! Через три дня Парамонов тихонечко спрятал портрет министра. История имела продолжение в декабре. В Ташкенте таксист включил радио - передавали официальное сообщение о смерти Устинова. Саша Грачев повернулся к Парамонову - Ну что, Вовик, добил ты все-таки министра обороны.
В начале декабря нашу пару в составе группы отправили в Кабул. Основная работа - сопровождать Ми-6 на Бамиан, Газни, Гардез. Я полетел на борту N42. борттехником был Юрий Кормильцев. У Наумова борттехником - Тарас Карпюк.
На запад от Кабула - заснеженные вершины Пагманского хребта. Чтобы пройти в Бамиан - набираем 5500 м по "стандарту" и "шмыгаем" за Ми-6 в седловину между двумя вершинами. До Бамиана недалеко - всего 120 км по карте. Но летим медленно. Скорость 130-140, машина больше не идет, трясется. Клонит в сон, веки тяжелые, как кирпичи. Спички не загораются. Сильный встречный ветер. Вниз лучше не смотреть - сплошные скалы, ни одной площадки. Полоса в Бамиане хорошая - грунтовая, но достаточно ровная, широкая и длиной больше километра. Стали на полосе, больше негде. Высота 2550 м над уровнем моря. К югу от полосы наш гарнизон. Бродят чумазые солдаты. Палатки. Рядом батарея гаубиц на позиции. По другую сторону полосы афганское кладбище с прутиками и ленточками вместо надгробий, дальше кишлак, еще дальше высоченный обрыв, издалека похожий на ласточкины гнезда. Вся скала изрыта ходами. В вырубленных в скале нишах три фигуры Будды. Две поменьше практически разрушены, одна большая (16 метров) относительно цела, только без ноги. Раньше местные жители жили туризмом, сейчас вряд ли - война.
В Кабуле похолодало. Кабул тоже высоко в горах - 1850 м над уровнем моря. Город большой 20?30 км. Со всех сторон горы, одна небольшая гряда делит город пополам. В северной части аэродром. С аэродрома видна старинная крепость на горе. Почва в Кабуле легкая, как пыль. В сухую летнюю погоду в воздухе постоянно белая взвесь, с апреля по октябрь весь световой день дует с севера ветер 15-20 м/с. Зимой ветра нет, но кругом непролазная грязь. Ночью примораживает, к обеду раскисает. Вода в Кабуле очень жесткая и соленая. Чай и суп солоноватые, волосы после мытья жесткие, как проволока - не расчешешь.
Один из полетов в Гардез - по прямой 100 км на юг от Кабула, только надо перевалить один хребет 3900 м. Аэродром в Гардезе на высоте 2400м над уровнем моря. Садимся. Ставят задачу забрать раненых. Неподалеку, восточнее, в Алихейле, идет боевая операция. Есть убитые, много раненых. Нам должны подвезти их на машинах. Привозят. Мне грузят человек 8 легкораненых - в основном руки, головы, плечи перевязаны. Один парень - казах с широким плоским лицом. Пуля прошла у него через лицо, от брови через щеку, пробила плечо и вышла на спине. На лице багровая полоса и огромный кровоподтек. Начинаем запускаться. Лопасти вертолета Наумова вновь останавливаются. Оказывается, борттехник - Тарас Карпюк по ошибке нажал встречный запуск. Срезало рессору турбостартера. Наумов доложил - нужно менять турбостартер, обещали прислать за ранеными другую пару. Ждем. Температура на улице упала ниже нуля. Холодно. Особенно мерзнут раненые. У Наумова лежат двое с перебитыми ногами. Ребята потеряли много крови. Вполголоса матерятся. Наконец, приходит пара с Кабула. Перегружаем раненых. Начинаем думать - что делать дальше. Юра решает оставить Карпюка с вертолетом ждать агрегат, всем остальным садиться в мой вертолет и лететь в Кабул ночевать. Нас с Анваром высаживают в грузовую кабину. Запускаемся - полетели. Уже ночь. Я подключился к СПУ (самолетное переговорное устройство). Вдруг наша "Рита" (Ри-65 - речевой информатор) начинает женским голосом изрекать - "Борт N42, опасная вибрация левого двигателя, выключи левый..., опасная вибрация правого двигателя, выключи правый...". Вдобавок все это почему-то летит в эфир. Руководитель с Кабула начинает задавать вопросы. С беспокойством заглядываю в кабину из-за плеча борттехника. На приборной доске командира, как на елке. Желтым и красным светом "блымкают" табло сигнализации и тоже рекомендуют нам выключить оба двигателя. Хорошенькое дело - ночь, внизу горы, а мы грешные с Анваром в грузовой и без парашютов. Вдобавок отказала печка, а свою демисезонку я отдал Тарасу. Его кожанка короткая, совсем не греет.
Юру вся эта звуко-иллюминация тоже нервирует, он велел Кормильцеву широкой ладошкой закрыть табло, убавил режим до минимального, и мы с небольшим снижением тащимся на Кабул. Наконец долетели. Не делая кругов, Юра садится по-самолетному, заруливаем. Все устали, как собаки.
Последующие три дня заняты у меня поиском причины срабатывания сигнализации. Бригада специалистов с утра до вечера на вертолете. Периодически запускаюсь, проверяю на висении. Сигнализация то срабатывает, то нет. Все проверили, прозвонили, причины не нашли. На третий день "загрубили" датчики - все, можешь летать дальше.
В двадцатых числах кабульцы (наши коллеги) закончили операцию в Гардезе, вернулись на базу. Нам тоже разрешили домой. Казарма надоела, грязь кабульская надоела - хочется в родимую баню. Даже вертолеты, кажется, домой летят резвее.
Дома в Кандагаре тоже зима. Правда, снег заканчивается в километрах за сто севернее. Дома дожди, везде лужи, но грязи нет. Попадаем в баню. На другой день - ПСО на аэродроме. Отсыпаемся. Днем весь день пробую вертолеты после регулировок. Особенно долго возимся на борту N39 с Виктором Теселкиным. Таким он мне и запомнился - взъерошенный, в мокрой кожанке.
Некоторые отступления на тему товар-деньги-товар. Еще в октябре у входа в модуль мы вырыли бассейн двоякого назначения: во-первых, красиво - рыбки плавают, во-вторых, противопожарный водоем на всякий случай. Инициатор строительства - комэска Устинов Сергей Афанасьевич. Бассейн "за глаза" прозвали "Устинарий" (по аналогии - океанарий, дельфинарий). Меня командир посылал в Лашкаргахе на мраморную фабрику за плиткой для бассейна. Мрамор там был эксклюзивный - зеленоватый с желтыми прожилками. Добывали его в мраморной горе. Она огромным "куском зеленого сахара" искрилась на солнце километрах в 120 южнее Лашкаргаха. Война основательно подкосила бизнес фабрики. Встретил меня директор в черном костюме с галстуком. Для обмена я привез полкузова бомботары. Там были хорошие толстые брусья - отличный стройматериал. Сделка состоялась быстро. Надо сказать, дерево в Афганистане продавалось на вес на огромных весах. Кроме дерева, в Афганистане можно было продавать все - любые электроприборы, одежду, сигареты, конфеты. Афганцы не брезговали ничем. Особенной любовью у них почему-то пользовались обычные никелированные чайники, а если на донышке стояло клеймо с петухом - ценность его повышалась еще на треть. Нам - офицерам платили 270 чеков Внешпосылторга. Это были "квазиденьги" с водяными знаками и другими степенями защиты. Хождение имели в военторгах на территории воинских частей в ДРА и специализированных магазинах системы "Березка" в некоторых крупных городах Советского Союза. На черном рынке в Союзе продавались 1:2. Домой надо привезти какие-нибудь подарки. Со склада офицер мог получить 30 пачек "Столичных" (сигареты с фильтром). Получали все. Когда накапливалось за 3-4 месяца, с объемными парашютными сумками тащились на афганский базар где-нибудь в Гардезе или Лашкаргахе. "Толкали" по цене 20-25 афганей (мы их звали "афонями") за пачку. Джинсы у афганцев стоили 1500 "афоней". Не очень дорого купил музыкальный сервиз. Отдельные мазурики продавали афганцам керосин и даже патроны. За это можно было запросто получить срок - с этим мы не связывались. Бутылка водки у нас в Кандагаре стоила 50 чеков. В Кабуле, естественно, из-под полы можно было взять и за 40 и за 35. Юра с Олегом купили бутылок по десять. Сказали - для бизнеса. Кончилось все тем, что за новогоднюю неделю мы дружно все выпили, отдали ребятам деньги (естественно, по себестоимости) и на этом бизнес кончился.
С Союза разрешалось привозить литр водки, два вина и десять бутылок пива. Кто перегонял с Союза вертолеты, старался привезти побольше. Серега Костин спрятал и привез целый ящик. Попался он с этим ящиком уже в модуле. В назидание велено было весь ящик разбить. Гула с Василием Литвиновым тут же сказали - "Есть, командир!", схватили парашютную сумку с водкой, тазик и начали методично бить ее в тазике. Когда процедура казни "зеленого змия" закончилась, тазик был унесен в недра модуля (в комнату Гулы). Костина, удрученно молчащего, схватили за руку и оттащили туда же. Когда через полчаса туда заглянул замполит Парамонов, процесс процеживания был уже завершен и проба снята. На вопрос - "Что тут происходит?", Гула серьезно ответил: "Свадьба. Где ты еще столько водки "на халяву" видел".
Новогодний праздник мне не запомнился. Что-то пили, что-то ели, в воздух нас не поднимали. Не уныло, но и не слишком весело.
Работать начали со второго января. Вылетели в начале седьмого утра, по холодку, - градуса два мороза. Двумя парами. Мы с Наумовым со спецназом, "двадцатьчетверки" - пара капитана Бажана в прикрытии. Задача -поиск и уничтожение караванов. Решили прочесать местность юго-восточнее Кандагара. Шли вдоль дороги на Спинбальдак - в сторону Пакистанской границы. Высота предельно-малая 7-15 м. И конечно, с этой высоты я прекрасно заметил прячущегося на обочине духа в синем балахоне. Духов оказалось шестеро. С автоматами и гранатометом. Тут же валялись и три мотоцикла. Юра сначала хотел взять их в плен, для этого выпустили несколько очередей из пулемета не по ним, а по земле - рядом. Духи бегут под мост, отчаянно паля в нашу сторону из автоматов. Все стало ясно. Мы высаживаем своих десантников, встаем в круг с "двадцатьчетверками" и ведем огонь на поражение. Под мостом они не задерживаются и бегут по руслу речки. Мне в прицел "попадается" один. Ракетный залп в упор. Душмана подбрасывает на разрывах. Следующий заход. Что такое? Тела нет. Остальных духов тоже не видно. Начинаем обстреливать все подозрительные ямки и холмики. Наконец спецназовцы на земле обнаруживают их. Духи забрались в глубокую вымоину под берегом и оттуда отстреливаются. Спецназовцы машут нам руками в ту сторону. Резко наклоняю вертолет, с дальности 100-130 метров всаживаю туда четыре ракеты. Тут же получаю по кабине грязью. Из четырех взорвались только две, у двух просто не успели взвестись взрыватели. На этом у меня ракеты кончились. Хожу по кругу с остальными, мой борттехник Серега Костин продолжает в каждом заходе стрелять из пулемета. Наконец, у пулемета срезает какую-то деталь в затворе, мы вообще перестаем стрелять и дальше летаем "для количества".
Через час после начала боеприпасы кончаются у всех. Наши спецназовцы не хотят рисковать, постреливают, бросили туда несколько гранат. Видимо, часть духов мы уничтожили, из вымоины продолжают вяло отстреливаться. У "двадцатьчетверок" начинает "поджимать" топливо (у них на 600 литров меньше нашего). Наумов командует посадку. Садимся. Спецназовцы грузят трофеи - гранатомет, выстрелы к нему, автомат китайского производства. Вражеская кровь на автомате выглядит на морозе, как томатная паста. Все погрузились. Взлетаем. Идем на базу. Я испытываю досаду и неудовлетворенность собой и тем, что не всех духов убили. Четыре месяца в Афганистане полностью трансформировали мое отношение к противнику от живого любопытства до жгучей неприязни, можно сказать ненависти. Я также точно знаю, что и мне пощады не будет. Если я попаду в плен, буду изрезан на детали со всевозможными унижениями. Когда мы меняли эскадрилью "александрийцев", я видел фотографии экипажа майора Артамина, по халатности командования попавшего в плен и зверски замученного.
Личное оружие летчика - автомат АКС-74У (укороченный) и пистолет. Обычно это ПМ. Сергей Захаров оставил мне ТТ 1943 года выпуска. Хороший пистолет. С моими стрелковыми навыками я попадал из него с 20 шагов в консервную банку. Я раздобыл к нему две пачки патронов по 75 шт. (большой дефицит). Автомат я брал с собой не всегда. Когда меня собьют, он мне мало поможет, если товарищи в самое ближайшее время меня не вытащат. Из этих же соображений на моем поясе в подсумке всегда была граната Ф-1. Для себя.
Не один я не испытывал человеколюбия к душманам. Капитан Михненко в азарте "проутюжил" двух убегавших духов торчащим вниз на 1 м 40 см передним колесом вертолета. После посадки с резины отмывали мозги с волосами.
Наше командование нас всячески "охолаживает". Мы все знаем, что военная прокуратура "не дремлет". И если что - можно попасть под трибунал.
В октябре 1984 был интересный случай. Вечером на построении комэска строго спросил - "Кто сегодня летал в таком-то районе южнее Лашкаргаха?".
В ответ тишина. Снова вопрос. Тон еще строже. Наконец, из строя выходят капитан Коваль и ведомый старший лейтенант Севастьянов. С кислыми лицами "разглядывают" свои ботинки. Комэска выдерживает паузу и говорит: - "Молодцы! Метким огнем уничтожили у душманов склад ГСМ!". Мужики заулыбались - пронесло грозу.
Аналогичный случай произошел позже с капитаном Михаилом Шашковым. Во время работы со спецназом он выпустил ракетный залп (естественно, несанкционированный) по подозрительному холмику. Одна из ракет случайно попала в пещеру, где прятались духи и прикончила сразу 17 человек. Через некоторое время спецназовцы поинтересовались, наградили ли его. Миша только рукой махнул - хорошо, хоть к ответственности не тянут. Система бюрократической перестраховки здорово усложняла нам жизнь. Сглаживалось все это, как ни странно, самой войной - огромным объемом боевой работы, жарой, удаленностью Кандагара, а с весны 1985 появился риск - душманы начали сбивать самолеты в аэродромных зонах - после взлета и на посадке. ПЗРК. У нас весной неподалеку был сбит при наборе высоты АН-12 - "почтовик". Зимой был сбит Ил-76 при снижении в Кабуле. "Повезло", что он вез не народ, а книжный военторг. Погибло не двести человек, а только экипаж с сопровождающими. При этом душманы использовали не очень качественную китайскую ПЗРК (качественная попала бы в двигатель и катастрофы бы не произошло). Ракета попала между двигателями в топливный бак. Взорвалась газовоздушная смесь (бак был почти пуст после полета). Отвалилось крыло... Все это сказалось на активности бюрократов проверяющих. Рисковать они не любят.
После дождей выглянуло солнце. Исчезла пыльная мгла. По утрам температура -1;0?С. Воздух прозрачен. Видимость "миллион на миллион". Отчетливо видно далекие хребты. Идем на вылет, ежась от холода. Неподалеку афганские мальчишки шлепают босиком по бетону. Глядя на них еще холоднее.
Летим сопровождать Ми-6. Сегодня они идут за грузом через Шинданд, Герат на Турагунди. Турагунди - Советская база по другую сторону "забора" от Кушки. При подлете к Турагунди минут 10 идем вдоль Госграницы СССР. Невольно открываю блистер - в кабине гуляет сквознячок. Ветер с севера - из Советского Союза. Слышим по радио голос Наумова: "Что? Пахнет Союзом?". За четыре месяца мы все таки соскучились по Родине. Физически ощущаешь эти восемьсот километров от Кандагара до родной страны.
Числа 10 января вызвали к командиру полка. Предстоит перегнать большую группу Ми-24 в Каган для передачи в капремонт. Мы с Юрой погоним сзади пару Ми-8. Он - латанную, перелатанную "мт-эшку", я - "т-эшку" в отличном состоянии. Закончив инструктаж, командир полка ехидно спросил меня - "Ну что? Не смеешься больше?".
После перегона нам разрешают по две недели профилактория. Отличный профилакторий Дурмень под Ташкентом. Гостиничный комплекс, везде ковры, отличная кормежка, виноград прямо на аллее... Но редко кто из летчиков задержался там дольше, чем на ночь. Все торопились домой - к семьям.
Оформили документы, прошли контроль готовности, полетели. До Шинданда долетели нормально. Выгребли из вертолетов все гильзы - не хотим проблем с пограничниками. Машина у Наумова выглядит страшненько - гофрики на хвостовой балке, склеенные "рога" ПВД (приемники воздушного давления), видно, что была снесена передняя нога, вместо аварийного люка с блистером за пилотской кабиной кусок фанеры.
Пересекаем Госграницу СССР южнее Кушки... Команда ведущего: - "Выключить бортовое оружие! Снижаемся". Идем по долине Мургаба на Мары. Высота 15-20 м. У всех в экипаже душевный подъем (если не сказать - телячий восторг). Родина! Внизу "пролетают" родные туркменские чабаны, родные Каракумы!
Садимся на истребительном аэродроме в Мары. Пограничный контроль (таможни нет). Пока всех досмотрели - стемнело. Ночуем в гостинице, но как приятно сознавать, что война где-то далеко-далеко, на другой планете.
Утром долго получаем "добро" на вылет. Наконец, к обеду команда - "Запуск". Сюрприз - у Наумова не хочет запускаться его колымага. Минут двадцать молотим винтами - ждем - не запускается Аи-9 (вспомогательный движок), но без него не запустишь основные двигатели. Ведущий командует группе выруливать, мне замыкающим. Наумову приказано ремонтироваться и добираться самостоятельно. Делать нечего, приказы не обсуждаются. Несемся на предельно-малой высоте через Каракумы. "Двадцатьчетверки" торопятся домой - скорость уже 270 км/ч. Ничего, моя "лошадка" не отстает, идет устойчиво, и режим даже еще не номинальный. Каракумы по сравнению с Регистаном выглядят детской песочницей.
Посадка в Кагане - за час сдаем вертолеты каганцам (они погонят дальше на завод). Подгоняют пару "Уралов" с тентом - переезжаем в аэропорт Бухары. По дороге заезжаем в магазин, и в самолете (попутный Ан-26 до Чирчика) ребята уже режут колбасу - первый тост за отпуск.
В Чирчик прилетели часов в 9 вечера, пока добрались в город с аэродрома - 10. Льет дождь, как из ведра. Настроение у нас самое расчувственное - мы дома. Возникает некоторое беспокойство - как ночью добраться до Ташкента в аэропорт. Володя Горев делает успокаивающий жест - сейчас, мол. На остановке останавливается обычный маршрутный ЛАЗ, набитый людьми. Горев в течение минуты ведет с водителем переговоры и дальше катаемся с водителем до трех ночи. Едем получать советские деньги, в аэропорт купить билет на завтра и в гостиницу. И все удовольствие - скинулись по 20 чеков. По десять водителю и по десять в аэропорту какому-то багажному кассиру.
Утром едем на Алайский базар купить зимнюю дыню и к вечеру я дома - в Караганде. В другом мире. Впервые увидел сына, немного побыл папой.
Отдохнуть до конца не удалось - попал в хирургию с аппендицитом. Удалили. Это был уже второй приступ. Первый случился в октябре в Кандагаре, на дежурстве ПСО. Только меня прихватило - нас подняли в воздух - одному из наших влепили из ДШК пулю прямо в поддон главного редуктора. Они летали в районе первого батальона и сразу сели. Мы примчались, немножко полетали, потом сели на площадку в первом батальоне. Пока летали, еще было терпимо, на земле снова скрутило. Но, хочешь, не хочешь, улетать домой пришлось. Площадка пыльная - сантиметров десять пудры. Только ввожу коррекцию (обороты винта на режим полетного малого газа) - весь обзор исчезает в пыли - за стеклом плотная стена. Растерянно спрашиваю у Наумова по радио - "Что делать?". Ведущий коротко объясняет: - "Зарули в начало площадки, убери обороты, осядет пыль, запомни курс взлета, вводи обороты; шаг 5-7? и беги по-самолетному. Как только кабина из пыли высунется - отрывайся и уходи". Вот и все методическое занятие.
Все так и вышло. Взлетел. Набрали высоту - снова резкая боль в животе, круги в глазах - отдал управление Анвару. Перед посадкой забрал, сел, а вот выводили из вертолета уже под руки. Потом санчасть, ведро воды с марганцовкой, но-шпа - к вечеру оклемался (все свалили на рыбные консервы). Дома оказалось сложнее.
Интересна судьба подбитого вертолета. Бронетранспортером его притащили на площадку первого батальона. Что с ним делать дальше? По нормальному - надо было менять на нем главный редуктор, все таки внутрь попала пуля калибра 12,7 мм - 49 грамм весом, со стальным сердечником. "Потроха" редуктора состоят из больших и малых шестеренок, прямо и косозубых, разрушение любой из них могло привести к заклинению редуктора и остановке несущего винта в воздухе. Это "кранты".
Командир полка принимает решение: забить в пулевое отверстие деревянный чоп, залить масло в редуктор и лететь (!). Сам при этом садится в командирское кресло, инженера нашего Горовенко - в грузовую кабину (видимо, в виде консультанта). Полетели. Причем, на ночь глядя. Лететь сорок минут. Набрали высоту, через пять минут вылетел чопик и выбило все масло из редуктора. Так и летели полчаса на редукторе без масла, с пулей внутри. В потемках. Хвала Господу Богу и качеству советской авиатехники - все сошло с рук благополучно. Но раз на раз не приходится. Через три года у нас на глазах у ребят разрушился подшипник в главном редукторе. Погибли все. Об этом потом.
При выписке из больницы главврач сам предложил мне больничный на месяц (видимо, уважал "афганцев"). Я был молод и глуп и отказался (видимо, решил, что наши без меня не победят).
Прихватив несколько бутылок водки и кусок копченого домашнего сала (больше не мог поднять), я распрощался с семьей и отбыл в Ташкент на "пересылку". Каковы же были мои удивление и радость, когда я там встретил Наумова, Тараненко и Кормильцева.
После нашего отлета они остались один на один с неисправной Аи-9. своих знаний не хватило, аэродром чужой, истребительный вдобавок, аналогичной техники нет. Через несколько дней Юра с Олегом съездили даже в Каган на поезде. С горем пополам выяснили причину отказа (клапан КП-9). Но и в Кагане они были "чужим" экипажем. В конце концов Юра обзвонил все начальство в Ташкенте, и они рванули повидаться с семьями. Юрию Кормильцеву пришлось остаться с вертолетом в Марах - ждать специалистов. А у Наумова с Тараненко выпало по 5 суток собственно отдыха - остальное дорога и казенные интересы.
Переночевали мы, как короли, в профилактории "Дурмень". Праздничный ужин с толстолобиком, местными закусками и дешевой советской водкой.
Утром прошли таможню и - "пожалте" в трюм Ан-12. Вечером уже сидели в своей комнате в Кандагаре - как и не уезжали.
Где-то в десятом часу вечера в комнату заглянул озабоченный майор Коряковский (зам командира эскадрильи) и сообщил, что только что потеряна связь с истребителем Су-17, улетевшим на свободную охоту. Душманы ездили ночью через пустыню со включенными фарами. Вертолет они в состоянии были услышать и выключить фары. А истребитель-бомбардировщик они слышали, в основном, "посмертно", т.е. когда бомбы, им сброшенные, уже взрывались. В данном случае летчик Су-17 допустил ошибку с высотой и "размазался" о скалы.
Утром мои товарищи улетели на поиск, а я потопал в госпиталь разбираться насчет аппендицита. Пока нашел хирурга, успел разобраться в своих "чувствах" относительно дежурства во внутренних нарядах (кто не летал, тот дежурил, очень мне это не глянулось). Хирург оказался совсем не любопытен. Смотреть не стал. Спросил - "Чего ты хочешь?". "Летать" - говорю. "Валяй" - говорит - и подписал бумажку, что я здоров.
Истребителя обнаружили к обеду пилоты Ан-30. Самолет "раздеталировался" на площади в 200?500 м. От летчика нашли кусок кожи с головы с рыжими волосами и кусок грудной клетки с лопаткой компрессора. Утешает одно - умер он мгновенно.
Пока мы были в отпуске, и наша эскадрилья понесла потери - погиб экипаж Андрея Кавыршина. Они погибли 30 января. Шли замыкающими группы на Кабул. Где-то на средине маршрута перестали докладывать (замыкающий всегда докладывал о состоянии). Когда хватились - позади было только небо. Их искали несколько часов. Тайну своей гибели они унесли с собой. Можно только заключить, что они пытались снизиться и сесть, но перед землей вертолет взорвался. Борттехник Витя Теселкин упирался ногами в приборные доски, был выброшен из кабины. Ноги вывернуты за спину, на лице гримаса муки.
Когда их нашли - четверо духов мародеров пытались раздеть Теселкина и Максимова (командир был зажат в оторвавшейся пилотской кабине). Духи были расстреляны с воздуха.
В феврале в Кандагаре уже весна - цветут цветы в степи, расцветает пустыня, розовым дымком окутаны фисташковые деревья.
В нашей работе все по-прежнему - обеспечение бомбоштурмовых ударов ИБА, эвакуация убитых-раненых. Особенно часто - практически каждый день мы летали по этим делам на элеватор. Была такая узость с запада на въезде в Кандагар. Шоссе в этом месте представляло "живописное" зрелище. В обе стороны от дороги черная обгоревшая земля, под откосами валяются сгоревшие КамАЗы - наливники. Через 200-300 м на обочинах стоят танки, горы стреляных гильз. Неподалеку "снесенные" до уровня метра дувалы кишлаков. Танки неторопливо бьют и бьют по этим дувалам. В эти дни произошел интересный случай спасения экипажа Володи Севостьянова. Пара Коваля набирала над точкой (над аэродромом) 4500 м по стандарту, чтобы идти в район удара. Летчики с Су-17 шли к самолетам. Один из них, задрав голову, посмотрел вверх, на вертолеты. И заметил красный шлейф за ведомым. Парень сориентировался мгновенно. Бегом добежал до своего самолета и сообщил по радио Ковалю и Севостьянову. Красным цветом на вертолетах и самолетах окрашена только одна жидкость - гидросмесь АМГ-10 в гидросистеме управления, а шлейф потому, что под давлением до 65 кг/см2. Володя успел снизится и сесть на ВПП, а вот срулить уже смеси не хватило - стаскивали на водиле.
Поздно вечером Севостьянов и его штурман Леша Шушарин с сосредоточенными лицами несли спасителя домой "практически никакого"...
Прошел февраль. В начале марта нашу пару вместе с парой Ми-24 Хрюкин - Кныжов отправили в Лашкаргах на две недели - работать со спецназом, сопровождать колонны и т.п. На инструктаже командир полка предупредил - "Если кто попадется с охотой, пусть пеняет на себя - полетит с должности".
Прилетели в Лашкаргах. Длинная грунтовая ВПП, рядом железная 200 м вертолетная ВПП и с железными же рулежками и стоянками. Капониров нет. Штабеля ящиков с НУРС (неуправляемые реактивные снаряды) прямо у вертолетных стоянок.
Жить пришлось в глинобитной сакле с низким потолком и почти без окошек. Одна к другой теснились 14 коек. Продукты нам дали сухим пайком (консервы). Всеобщим голосованием решили: весь сахар - на самогон.
Представились командиру роты спецназа. Я снова "облажался". Вместо представления по званию и фамилии вырвалось: "Слава". Потом поправился, но майор так странно на меня посмотрел...
Начали работать. Вечером одну засадную группу в пустыню, утром забирали другую, днем носились по пустыне с третьей. Летали очень много. А 12 марта вообще налетали чистого времени 8 часов 50 минут. Кроме обычной работы два раза сходили на сопровождение колонны. Все полеты на высоте 10-15 метров. Дремали с Анваром прямо в полете на рабочих местах по очереди. Вечером при ходьбе сильно качало и спать, спать, спать... Где-то на третий день нашего там пребывания мы "созрели" для охоты - консервы окончательно опротивели. Первый же опыт результатов не принес. Джейраны имеют покровительственную окраску и, как только за ним перестает тащиться пыль - джейран "исчезает" на ровной, как стол, лишенной даже травы поверхности. Вроде подстрелили - разворот "вокруг хвоста" (делаю очень маленький круг) - никого. Второй разворот - пусто. Начали думать. На другой день дело пошло. Как только джейран "забегает" в пулеметную трассу, за борт летит красная дымовая шашка - можно не торопясь развернуться и плюс ко всему видно направление ветра. Обычно ветер перед посадкой мы определяли двумя пулеметными очередями по земле "крестом" - видно куда сносит пыль.
Два дня питались мясом, даже без хлеба. На третий день пошли со спецназом на юг в пустыню. Вдруг слышим по радио - к нам на "Консул" заходит 060 (командир полка). Мать честная! А у нас полный холодильник мяса. Мне сразу не до войны. Смотрю, ведущему тоже. Его вертолет "порыскал", "порыскал" носом и "крутит" влево - на фиг войну, на базу! Первым делом убрали подальше мясо, тогда только перевели дух. Хорошо, командиру было не до нас, вечером агентурщики привезли его на "хорошем взводе".
Народ в роте спецназ подобран был - профессионалы. Десять офицеров, двадцать прапорщиков и человек тридцать-сорок солдат (каждый, как минимум, кандидат в мастера спорта). Военное дело они знали и очень лихо применяли в жизни. Работать с ними было легко. Из какой они конторы - трудно сказать, в конце нашего дежурства за ними прямо в Лашкаргахе сел Ан-12, они погрузили свои мешки и больше я этих ребят не видел и о них не слышал.
На сорок дней гибели экипажа Кавыршина решили помянуть ребят. Собрали "афоньки", дали мне портфель и послали в спецназ взять машину и съездить к агентурщикам за самогонкой (мы с ними обычно делились дичиной - кормили их вовсе плохо). Откуда-то из недр спецназовских домиков появился жирненький, с не видевшим солнца лицом особист и начал нудеть о скором комендантском часе. Я спорить не стал, пошел к себе. Ребята с "двадцатьчетверок" аж притоптывают от нетерпения. И тут же нашли решение: - "Давай, слетай, крутнись у них над виллой...". Юра не возражал. Мы быстренько запустили вертолет, два глубоких виража над виллой (два виража над виллой был условный сигнал для личной передачи информации) и через 5 минут ребята примчались на УАЗике. Спецназовцы тоже портфель суют - за компанию. Вечер удался. Утром я , не моргнув глазом написал объяснительную по поводу опробования двигателя в полете.
Через пару дней наш сахар "дозрел" для перегонки. Вечером мы с Юрой умчались в Кандагар с ранеными. Утром вернулись - на столе красуется трехлитровая банка - коллеги уже расстарались. Но с утра пить нельзя - наверняка поднимут... Лежим, ждем вечера. Одному из операторов показалось, что банка на столе выдыхается, он встал и поставил банку на полку в холодильник. Полка падает , банка падает, все выливается на пол. Зловещая тишина. И грянул гром "оваций". Самокритика была столь беспредельна, а раскаяние столь глубоко, что добавить было уже нечего и "критики" утихли сами собой.
В обед прилетел Василий Хозяинов и привез нам литровую пластиковую флягу спирта. Юра, свирепо оглядев коллектив, сунул флягу себе под подушку. Но до вечера времени еще много и ребята сели скоротать процесс ожидания за картами. И Наумов сам же и присел на край своей подушки... В общем, хватились мы, когда запахло спиртом. Фляга не выдержала движения наумовского зада и лопнула. Спирт ,естественно, вытек на пол. Вот, как говорится, невезуха...
На следующий день майор - командир спецназа предложил нам слетать - "пошерстить" колодцы на самом юге пустыни Регистан. Заодно пострелять джейранов на ужин.
Вылетели втроем. В прикрытие летел Хрюкин, у Кныжова накануне вырвало отсек из лопасти несущего винта - он сидел - кашеварил и ждал ремонтников.
У Наумова на борту был сам майор, а у меня старший лейтенант, командир разведгруппы, мой ровесник.
Настреляли на ужин. Ушли за 160 км. Кругом до горизонта все желто-красное. Изредка попадаются сухие русла бегущих тут раз в столетие рек. Иногда небольшие стада диких верблюдов и джейранов. Идем на высоте 10-15 м широко в правом пеленге (строй уступом вправо).
Рядом с колодцем два небольших каравана. Между ними метров пятьсот. По команде ведущего высаживаем досмотровые группы. Караванщики положили верблюдов и стоят в положении "руки вверх". Взлетаю чуть в сторону. Анвар показывает рукой вперед - "смотри"! Точно, из песка в полукилометре от каравана торчат тряпки. Проходим, смотрим. Наши "клиенты". Докладываю ведущему, резко "кручу" боевой разворот. Духи в прицеле. Два ракетных залпа. Песок дыбом - прямое попадание. Подсаживаюсь к "своему" каравану, подхватываю разведгруппу и выбрасываю их рядом с духами. Снова взлетаю чуть в сторону (чтоб ненароком не задеть своих колесом). Анвар снова замечает тряпки. Быстренько гашу скорость и подворачиваю вертолет правым бортом, чтобы Анвару было удобно стрелять через блистер. Роберт с Анваром "поливают" длинными очередями. Анвар успевает расстрелять два магазина, Роберт всю пулеметную ленту. Проскакиваем. Оба "промазали" от возбуждения. Здоровенный дух в зеленой форме выскакивает из песка и бежит сдаваться спецназовцам. Те встречают его неласково. Бьют ногами. Ходим по кругу с Хрюкиным. Наумов "сидит" у "своего" каравана. У Хрюкина начинает "поджимать" топливо - домой 160 километров. Наумов командует мне - "Садись, забирай, да скажи, чтоб не копались...!". Подсаживаюсь метрах в двадцати. Посылаю Роберта Касимова с приказом "не копаться". Спецназовцы кивают, расстреливают "духа" из его же автомата, добивают раненых духов, собирают оружие. Через минуту в воздухе. Идем домой. Старший лейтенант дает посмотреть трофейный автомат. Произведение искусства. Серийный египетский АК-47. Белого цвета - воронение аккуратно стерто. От мушки до газовой каморы ствол обвит тонкой медной проволокой, на ложе и цевье переводные картинки с бабами и весь автомат в светоотражателях, даже магазин. Заряжен был разрывными пулями. В куче барахла - боеприпасы, бинокль с символикой Московской Олимпиады.
Вечером майор пригласил нас с Юрой на отвальную. Пили "кишмишовку", закусывали жаренным мясом, говорили о жизни, о войне. По больше бы нам таких парней - никакой враг не страшен.
На другой день они улетели, а мы вернулись в Кандагар. Баня, выходной и снова в "упряжку".
Лежим в ПСО на аэродроме. Хроническое недосыпание - ловим любую возможность поспать. Резкий звонок армейского телефона. Спросонья сердце "заходится". Лицо Наумова "строжает" - "Да...Да...Понял...".
Лихорадочно завязываю шнурки на кроссовках, выхватываю из под кровати ЗШ с автоматом и мы с борттехником бегом несемся запускать вертолет. Анвар забегает поднять парашютистов-спасателей (группа ПДГ). Через три минуты после звонка, за ведущим мы уже катимся по магистральной на полосу. Второй двигатель запускаем уже на рулежке. На полосе сходу по самолетному взлетаем. Идем на юго-запад в сторону пустыни. Уже в полете уясняю в чем дело. Зам. командира полка по летной подготовке подполковник Вячеслав Жарков на Ми-24 в паре с капитаном Митрофановым полетел на свободную охоту. Работа эта увлекательная, творческая, но проводится малыми силами и в случае просчета или невезения можно запросто превратиться из охотника в добычу. В данном случае примерно это и произошло. Пара Жаркова нахально влезла на предельно малой высоте в Кандагарскую Зеленку и носилась там около часа. У душманов там хватало оружия и в том числе школа пулеметчиков-зенитчиков. Видимо, за дело взялись сами преподаватели. Каждый из вертолетов получил больше 20 пробоин от пуль калибра 12,7 мм. У Жаркова был выбит из строя один двигатель, а у Митрофанова две пули попали в главный редуктор и ранен в руку борттехник. Выйдя из зоны обстрела километров на 8-10, Митрофанов благополучно выпустил шасси и сел на вынужденную. Жарков сопровождал его, но принял решение на одном тянуть на аэродром. Навстречу нам он попался еще летящим. Пока Наумов забирал раненого борттехника, у Жаркова отказал второй двигатель. Оператор успел повернуть кран шасси на выпуск и почти вышла передняя нога шасси. Она сыграла роль лыжи и не дала зарыться вертолету носом. Все остались целы, кроме вертолета, его все таки пришлось на помойку (так в просторечии можно было назвать угол на территории ТЭЧ, где его потом и бросили).
После разборок Жаркова обвинили в неграмотных действиях, с месяц или больше он ходил грустный и отстраненный от полетов. Для чего-то он взял себе на память фотопленку САРПП-12 (система автоматического регистрирования параметров полета). Это довольно странно, потому что без соответствующей подготовки, навыка (а лучше аппаратуры) понять что-либо в прерывистых линиях на пленке очень сложно. Мало того, Жарков зачем-то повез ее домой в отпуск. Таможенники - ребята простые, увидев непонятную пленочку, устроили моему тезке тщательный "шмон" и нашли за подкладкой кителя две тысячи незадекларированных чеков. С пленками в конце-концов разобрались, а вот деньги конфисковали.
Несколько слов о Жаркове. Он был высокий, худощавый мужчина, с очень развитой жестикуляцией. В наших рядах носил кличку "Птица Говорун". Жарков был скорее летчик-спортсмен - трижды лауреат или призер чего-то там. Мужик он был не вредный, старался честно летать и воевать. В дальнейшем Жарков остался служить в Чирчике, в центре переучивания заместителем. В начале 1987 он успел перевернуть Ми-24 на горной площадке - снова удачно для экипажа. А в апреле 1987 - пьяный прапорщик переехал КамАЗом Жигули с руководящим составом центра. В числе погибших был и Жарков...
Несколько слов о братьях наших меньших. От скуки ребята заводили разную живность. Одно время у Сереги Новикова жили ушастые ежики Яшка и Машка. Но они оказались животные ночные - их сдвоенный топот здорово мешал спать. К тому же прогрызли дыру в фанерной стенке и начали "радовать" соседей. Опять же - везде начал попадаться ежиный помет. Их вынесли за забор. Но Машке такая жизнь видимо понравилась - она вернулась. Второй раз вынесли очень далеко.
С первой панджшерской операции Василий Литвинов со своим штурманом Владимиром Онищенко привезли в снарядном ящике четыре пары местных голубей - сизарей. Возле бани сколотили им из снарядных ящиков голубятню, достали где-то мешок пшена и стали голуби жить-поживать. Поскольку в Кандагаре почти круглый год лето, то и плодиться они стали в геометрической прогрессии. В общем, месяцев через 10 их количество перевалило за 150. Так что, под осень 1985 года мы несколько раз испробовали их в гастрономическом смысле. Володя шел на голубятню, "определялся" с шестью-восемью голубями и в скороварке с картошкой - полуфабрикатом это было объедение. Обычно мы так отмечали праздники. Скидывались по 20 чеков - покупали на шестерых пару бутылок водки (по 50 чеков). Получался такой скромный семейный ужин. Вместо рюмок использовались "нурсики" - маленькие пластмассовые чашечки (подвижная часть чехла оперения неуправляемых ракет С-5). Как раз на50 граммов.
Конечно же, с нами жили собаки. Большинство имели местное происхождение, но одна рыжая по кличке Афоня слетала из Магдагач на войну и через год вернулась назад в Магдагачи, оставив в Афгане своих разномастных потомков.
Два курьезных случая. Построение полка. Командир раскрыл рот, чтобы дать указание - из-за угла строя неспешной трусцой выбегает огромный рыжий кобель Лорд, садится точно по-средине между строем и командиром и старательно начинает лизать свое "хозяйство". Всеобщий хохот до слез. Командир кричит коменданту: "Майор Батыров!" - "Я!" - "Когда ты его пристрелишь?" - "Сегодня, командир!".
Проходит два дня. Снова общее построение, снова командир полка выходит перед строем и снова, как по команде из-за строя "выруливает" тот кобель, снова садится точнехонько между строем и командиром и принимается за генитальный туалет. Серьезность момента утрачена надолго. А кобель жил еще долго. Во всяком случае, месяца через три он по собственной инициативе погрузился с нами в Ан-12 и слетал в Шинданд - видимо, на встречу с тамошними подругами. Очень смешно было смотреть, как он трясет головой и чешет задними лапами уши на снижении.
На аэродроме Газни жил известный в наших кругах огромный лохматый рыжий пес - Дух. Несмотря на имя, пес был насквозь нашенский - на дух не переносил афганцев и по товарищески мотал хвостом совершенно незнакомым пролетающим советским пилотам. В 1987 году - это уже был одноглазый скачущий на трех лапах ветеран (три раза подрывался на минах). Он "помудрел" и теперь в сомнительных случаях выталкивал на минное поле свою очередную подружку.
Одно время у нас в комнате жили три жабы - очень деликатные и ненавязчивые животные. К тому же экологически чистый способ борьбы с тараканами.
В начале апреля группа наших вертолетов летала в Шинданд для усиления тамошней эскадрильи. Устраивалась операция с высадкой десанта в районе кишлака Карвача - 150 км северо-восточнее Шинданда. Цель операции - поимка или уничтожение перешедшего к духам предателя. Старшего сержанта, некоего "Андрея". Поскольку он был сапер, то оказался духам очень полезен - квалифицированно ставил мины на наших дорогах, к тому же с учетом психологии наших солдат.
Утром солнце еще не взошло, мы уже выстроились для погрузки. Приехала пехота - грузятся. Сами навьюченные, как верблюды. Впереди, к Наумову стоит цепочка солдат. У одного на спине минометный ствол (82 мм) и рюкзак со своей амуницией, плюс бронежилет, автомат и т.п. Солдатик маленького роста, еле тащит. На вертолетных ступеньках оступился, упал. Лежит, как черепаха на спине, беспомощно шевеля конечностями. Двое подскочили, дернули вверх - вперед, боец, не задерживай.
Это моя первая высадка десанта на операции. Слегка волнуюсь. Первый раз надел бронежилет. Тяжеленный, зараза (24 кг). Сижу как рыцарь в старину. На голове давит на мозги ЗШ-3Б (бронированный) с забралом. Пистолет, автомат, парашют, и сверху "броник". Специально сделан для летного состава. У шеи "жабо" с отражателем, наплечники и цепляется он карабинчиком к чашке сиденья - будешь вставать, "броник" распадается на две половины и сваливается с тебя - пожалуйста, можешь прыгать с парашютом или удирать "налегке". В общем, сидеть на сиденье неповоротливой "копной" мне не понравилось и в дальнейшем я одевал "бронник" всего один раз.
Летим. Местность поднимается. Почва здесь какого-то красного цвета - везде красная глина и красные же скалы - неприветливый цвет.
Прилетели. Маленький кишлак в ущелье. По команде, вслед за ведущим "подбираю" пятачок более-менее ровный и сажусь. Не видно, чтобы кто-то по нам стрелял. Пехота убежала. Взлетаем, идем в Шинданд. Все оказалось просто и неинтересно.
После обеда идем забирать свой десант. Операция кончилась ничем. Один убитый, два раненых, несколько убитых местных. Вся банда и Андрюша ушли заранее. Или неверная информация, или кто-то предупредил. Пехота так набегалась по горам, что где сели в вертолете, там и спят. На выгрузке, как сонные мухи, один уронил "чемоданчик" с минометными минами. Мины раскатились мне под колеса, а солдатик пошел себе. Послал борттехника к офицеру, мины собрали. "Война" закончилась, заправляемся, летим домой.
21го апреля после обеда грузим спецназ, летим на облет территории. В этот раз пошли на восток. Двумя парами, наша и "двадцатьчетверки" в прикрытие. Каждый из нас везет по десять спецназовцев, у меня сержант, у Наумова лейтенант. Со мной напросился полетать за кормовым пулеметом на створках наш начальник группы вооружения старший лейтенант Володя Соловьев.
Идем "расширенным" строем. Интервал около километра, чтобы "прочесать" шире пространство. За Наумовым идет ведущий "двадцатьчетверок", за мной - ведомый их пары Володя Фролов. Пошли по долине Аргастана - долина шириной километров десять, с двух сторон зажата горными грядами. Сама долина состоит из сопочек до 300 м высотой. Крупных кишлаков там нет ,в основном, кочевники.
Пошел второй час полета. Досмотрели две "барбухайки" (грузовик в афганском исполнении - спереди изукрашенная деревянной резьбой и кисточками торговая лавка, сзади нагруженный сверх всякой меры кузов). Ничего криминального. Мука.
Летим на предельно малой высоте, огибая рельеф. Обстановка в кабине "полусонная" - жарко, немного подустали. Борттехник Валера Куракин отвернулся от пулемета - они с Анваром курят, слегка приоткрыв правый блистер. Я поднимаюсь снизу на сопочку. Что-то на вершине привлекло мое внимание. Выглядываю из-за прицела, не могу понять, что же там чернеет. Выскакиваю на вершину на высоте метров пять. Мать честная!
Прямо передо мной квадратный окоп, в нем на треноге стоит ДШК. Трое здоровенных мужиков в черных одеждах нервно рвут со ствола чехол. Чехол у них зацепился. Вершина сопки подковой - на другой стороне подковы торчит из окопа уже расчехленный ствол ДШК. Справа от нас метрах в сорока из окопов выпрыгивают духи и передергивают затворы автоматов. Все это я увидел как-то сразу. Стрелять мне было уже поздно, лихорадочно начинаю лапать указательным пальцем кнопку радио на ручке управления. Наконец ухватил, кричу: "Шесть девяносто шесть, подо мной ДШК!!". Резко скрениваю вертолет влево и вниз - под сопку и начинаю бросать вертолет то влево, то вправо (в жизни я так не вилял "хвостом").
Анвар увидел духов одновременно со мной. Сигарета выпала у него изо рта. Первое конвульсивное движение тела - назад за бронеплиту. Потом опомнился, сдвинул блистер назад, схватил лежавший на коленях автомат и не целясь выпустил весь магазин куда-то вправо.
Больше никто из экипажа среагировать не успел. Из нас бы, наверное, сделали "дуршлаг" - выручил шедший метрах в 200-300 позади Володя Фролов на Ми-24. Он успел выпустить по духам пару ракетных залпов. Попал, не попал, но на нервы им надавил - взрывы, свист осколков, взрывная волна. Самого его (в смысле вертолет) продырявили в трех местах. Одна пробила лопасть несущего винта, одна застряла в патронном ящике и одна крупнокалиберная наискось пробила брюхо вертолета, в том числе нижний топливный бак и полетела дальше.
Первые фонтаны от пуль появились подо мной, когда мы отскочили от них метров на 350-400, метрах в ста в воздухе бабахнул какой-то рыжий взрыв. Темп жизни резко сменился от полусонного до лихорадочного за несколько секунд. Вокруг замелькали трассы. Не задумываясь, резко "кручу" левый разворот - два ракетных залпа в сторону духов.
В работу включается Наумов с ведущим Ми-24. Я пристраиваюсь к ведущему и мы двумя парами с двух сторон (под 90?) начинаем "молотить" эту сопочку ракетами. Пулеметчики мои "проснулись". Куракин стреляет длинными очередями - в кабине резко воняет сгоревшим порохом.
После пятого сердитого захода Наумов командует: - "Все! Бросаем их к ... матери! Уходим!".
Разворачиваемся, пошли на базу. Наумов сразу же вызывает истребителей с бомбами, дает координаты. Мы успеваем пройти десять минут, истребители уже "вывалили" свой груз.
Дома я тщательно осмотрел вертолет. Удивительно, но ни одной пробоины. Просто повезло.
Недели за две до этого наша засада взяла ночью в этом районе целый автокараван с оружием - два Симурга, ЗИЛок 130й и трактор с прицепом. Причем, маркировка на ящиках с боеприпасами гласила, что выпущены они в Китае в марте 1985 года. Вот так - минуя склады, на пароход и в Пакистан.
Духи, конечно же, "обиделись". Их контрспецназ "Черный аист" начал ответные действия. Нас спасло то, что они днем тоже отсыпались под маскировочными сетями и поздно нас услышали.
Через три дня - 24 апреля вечером мы полным составом звена во главе с Шипуновым под прикрытием пары "двадцатьчетверок" повезли сорок спецназовцев примерно в тот же район в засаду. Немного не дошли до точки высадки - справа штурман Митьки Матурина - Леша Соболев заметил "Симург" с ДШК в кузове. Высота у нас предельно малая, до духов "рукой подать". Мы сразу начали разворачиваться и перестраиваться для атаки.
Духи не рискнули с нами воевать, бросают машину и бегут во все стороны, как тараканы. Один бежит по руслу речки прямо передо мной метрах в 50. От возбуждения бью по нему ракетами. Мимо, конечно. Слишком близко. Ракеты прочерчивают длинные шнуры у него над головой и взрываются метрах в ста от него, он только слегка присел и бежит дальше. Мой борттехник Игорь Тугаринов "мышей не ловит" и не успевает выстрелить. Кричу Наумову - он шел за мной. Его борттехник Володя Белозеров не сплоховал - дух - "готов". Ходим впятером левым кругом - ищем, куда делись остальные. Шипунов приземлился у машины. Часть его пассажиров перегружает оружие, другая цепью прочесывает русло речки, под брюхом вертолета веером носятся трассы.
Примерно в двухстах метрах от событий два пастуха сидят у костра, пасется стадо коз. Пастухи благоразумно не встают с места. Мы не обращаем на них внимания. Метрах в пятистах палатки кочевников. Пролетая мимо палаток Митька Матурин закричал - "В лобовом стекле пробоина - стреляют из палаток". Наумов решительно: "Стереть их с лица земли к такой-то матери!".
Шипунов: "Я ... не могу принять такое решение".
Наумов: "Поздно! Ракеты пошли!".
Впятером прошлись по палаткам. Сорок ракет - не мелочь. От палаток полетели клочья.
Продолжаем ходить левым кругом, крен около 25?. Вдруг, в яме из под глины слева замечаю двух духов. Они накрылись какой-то тряпкой и замерли. Показываю Игорю Тугаринову. В следующем заходе скрениваю вертолет до 45?. Горыныч стреляет и не попадает. Второй заход - перед самой ямой пропуск в ленте. Третий - тоже мимо. Я вне себя. Выгоняю Горыныча из кабины, сажаю на его место сержанта-спецназовца, наскоро объясняю ему куда и как стрелять. Заход - снова мимо, вообще далеко. Выгоняю сержанта, снова сажаю Игоря за пулемет. Ласково уговариваю его хорошенько прицелиться и не спешить. Заход. Игорь исковырял все вокруг ямы, но так и не попал. Шипунов взлетает, машина внизу дымно горит. Выстраиваемся парами - пошли домой. Не судьба была духам, не судьба.
Боевые действия в Афганистане делали новый виток. В апреле в Афган были введены несколько батальонов спецназа. Один был размещен в Лашкаргахе, другой в Гаджое (между Газни и Калатом). Обеспечение тех и других вменялось в обязанность нашему полку. На усиление нам прислали еще четыре звена летчиков. Теперь стало 36 экипажей в эскадрилье. Из Союза перегнали в Кабул 10 вертолетов. Старые, изношенные "т-эшки", некоторым по 15 лет.
26 апреля нашу пару и несколько техников посадили с парашютами в Ан-12 и в Кабул - принимать вертолеты. В Кабуле разместили в казарме роты МТО (материально-техническое обеспечение). Две трети коек были пусты. Я спросил - "Где народ?". Дневальный хмуро ответил - мол, везли бомбы, остановились на ночь в отстойнике. Духи ночью из безоткатки - пожар, бомбы взорвались. Теперь ждут пополнения.
Ночь прошла неуютно. Утром выяснилось, что принимать пока рано - то ли документация не готова, то ли доработчики чего-то не установили. Снова в самолет, и к обеду домой.
Дома, как обухом, известие - в Лашкаргахе погиб экипаж Василия Литвинова. Вместе с ним погибли Виталий Масленков, Саша Чуркин, Саша Микрюков и техник звена Вячеслав Лукич Михайлов. Поскольку мы были пока не у дел - пошли разбирать ящики и делать из них гробы. Ребята собрались все, кто мог, подходили после вылетов. Делали до утра. Утром на магистральной рулежке провожали их в последний путь. Выстроился весь полк. Тут же стояли и девчата - повара и официантки. Это была одна из самых тяжелых наших потерь. Ведомый Литвинова - Сергей Новиков почернел от переживаний.
Сергей Новиков за полгода слетался с Литвиновым. Всякое было. Однажды в пустыне они гоняли джейранов, Серега увлекся, упустил ветер и попал в штопор (плохо управляемое вращение влево), резковато дернул ручку на себя и разбил законцовку лопасти несущего винта о хвостовую балку. Долетел. Не поднимая шума отремонтировали. Работали с вновь прибывшим спецназом. Спецназ он был только по названию. Профессионалов было мало, солдаты плохо подготовлены. Однажды командир разведгруппы передумал высаживаться, а солдаты уже выбежали. Быстро собрались - взлетели. Василий велел посчитаться. Точно, одного забыли. Боец как упал лицом вниз, так и лежал. В маскхалате. Литвинов с Новиковым кружат, а попробуй определиться, когда все барханы одинаковы. Полчаса прошло, пока этот "балбес" понял, что остался один и догадался стоя помахать руками.
Летал Василий умело и пил, в общем, не больше других. Некогда было, да и дорого.
Командир полка - Вадим Григорьевич Горшков пользовался в полку огромным авторитетом. Работа в полку была поставлена по деловому, без лишних заседаний, совещаний, отписок, лишних бумаг и проволочек. Полк работал, как четко отлаженный механизм. Иначе едва ли мы смогли бы провернуть такой объем работы. Только одна наша эскадрилья Ми-8 налетала за год 13900 часов. Для сравнения - в Союзе вертолетный полк четырех - эскадрильного состава налетывал в те времена 4200-4500 часов.
Горшков был новатор. Под его руководством на Ми-24 были опробованы и им самим применялись тяжелые двухсоткилограммовые самолетные НУРС, даже ракета "воздух-воздух" Р-60. Командир постоянно вводил новшества в тактике, быстро реагировал на изменение обстановки и не боялся принимать решения. Даже ел с нами в общем зале, хотя в те времена маломальское начальство вкушало пищу за перегородкой, отдельно от "плебеев".
Но и на Солнце есть пятна. Были недостатки и у Горшкова. Он любил выпить. Иногда мы не видели командира по нескольку дней. На действиях полка это не отражалось - отлаженная "машина" катилась без сбоев. Мы к этому относились спокойно - как к частной жизни командира (его дело). Горшков умел и любил летать. В основном на Ми-8 и Ми-24. За управление вертолетом он садился в любом состоянии, даже когда ноги его не держали (не любил летать в грузовой кабине).
Примерно за месяц до гибели Литвинов возил командира к афганскому начальству. Горшкова привезли к вертолету "в стельку". Он высадил Литвинова в грузовую кабину, сел в командирское кресло и без проблем долетел и сел на аэродроме. Василий, помнится, был восхищен. Видимо, в данном случае авторитет и пример командира сыграли негативную роль.
27 апреля Литвинов с Новиковым сходили на рассвете в пустыню - забрали засаду. Василий шутя повисел немного над крышей сакли - разбудил спавших там ребят. Потом был завтрак и они сели в вертолете "поправить" здоровье. Накануне прапорщик Микрюков прилетел с Союза, конечно, привез угощение. Он должен был сменить Сашу Чуркина. Вячеслав Лукич Михайлов был очень осторожным человеком, отказался слетать с трезвыми летчиками на охоту. А тут - сели выпивать... Виталий Масленков вообще оказался там случайно, он был летчиком-штурманом у Новикова. Серегу беспокоила язва желудка - он не пил, а "родной" штурман Литвинова Володя Онищенко - по принципиальным соображениям. Они вдвоем сидели на крыше сакли - играли в нарды. Рядом (тут же на крыше) открытая дверь будки руководителя полетов, радиостанция была включена. Сам руководитель улетел с парой Гулы со спецназом в пустыню. Рядом с Лашкаргахом кружила на высоте пара "двадцатьчетверок", кажется, Хрюкина.
Вдруг на стоянке завыла "Аи-шка", потом закрутились винты и вертолет Литвинова взлетел прямо со стоянки и пошел на предельно-малой высоте за реку, в сторону душманского кишлака Марджа. Новиков озадачено почесал в затылке - "Куда это они в одиночку"? Онищенко, раздраженно бросая кубики на доску: - "Долетаются, блин!"
Прошло буквально четыре-пять минут. Вдруг радиостанция в будке руководителя ожила и возбужденный голос Хрюкина: "Консул! Срочно поднимай ПСО, вертолет горит!"
Дым было видно прямо с крыши. Поднимать Сереге, кроме самого себя, было некого. На земле больше никого. Он тут же послал Володю за спецназом, а сам растолкал спящего Степу Каминского и они побежали запускать вертолет.
Вертолет Литвинова горел на совершенно ровном куске степи, в радиусе 2-3 километров не было даже кустов. Сергей с Володей бросили вертолет и побежали к пожарищу (боеприпасы к этому времени уже взорвались, да и сам вертолет практически сгорел, осталась втулка несущего винта и турбины двигателей). Возле костра лежали выброшенные из кабины тела Чуркина и Масленкова - в одних плавках.
Они сгоряча схватили Чуркина за руки - за ноги, чтоб оттащить - у Чуркина слезла кожа с рук и горячая кровь обожгла Сереге руку...
Много позже, когда прослушали бортовой магнитофон:
Командир: - а так можешь?
Масленков: - Так нет, но может быть когда-нибудь научусь.
Командир: - Ну, учись пока я жив!
После этого все вместе они прожили пять секунд...
С Василием Литвиновым мы случайно встретились накануне нашего отлета в Кабул. Широко улыбаясь, он шел по коридору модуля, сквозняк раздул парусом его комбинезон... Кто бы знал, что эта встреча последняя.
28-29 апреля началась операция по минированию границы в 200-250 км северо-восточнее Кандагара. 29-го неожиданное задание - три часа бросал над точкой парашютистов-спасателей. В связи с этим вспоминается один сюжет. Начальником штаба полка был подполковник Сучков. Должность у него была летная. В основном, он и летал на выброску парашютистов. Истребители возвращаются с удара, вдруг слышат важный доклад Сучкова - "Такой-то, одним сработал", через несколько минут снова - "Такой-то, над точкой, одним сработал". Один из истребителей ехидно: - "Это кто у нас там развоевался?"
Один раз Сучков вознамерился слетать транспортный рейс в Лашкаргах. Ведомым с ним летал Новиков (остался без ведущего), там в Лашкаргахе их перенацеливают за раненым. Пришли на высоте 4500м. Сучков важно Новикову: "Такой-то, спустись, забери трехсотого (раненого), а я тебя прикрою...". Это с высоты-то 4500 м он прикроет!... Серега забрал.
Другой случай - командир звена капитан Огородников Александр Сергеевич вез в Союз несколько каракулевых шкурок (попались однажды в виде трофеев). Шкурки задержали на границе - потребовали с части справку о том что шкурки прошли санобработку. Сергеич принес в строевой отдел уже напечатанные справки и отдал строевику, чтобы в положенный час начальник штаба заверил их печатью и подписью. Вечером строевик ему сообщает, что Сучков справки прочитал, порвал и бросил в корзину при нем.
Пару слов о Александре Сергеиче. Он был гораздо старше нас - с 1946 года рождения. Очень опытный летчик. На вертолете Ми-8 (нормальный вес которого 11100 кг) он мог буквально танцевать - это я сам видел. Очень умный и хитрый человек.
Сергеич не стал ругаться, зашел к начальнику штаба и поинтересовался, как там его справки, а то эти шкурки ждут в вышестоящем штабе в Ташкенте начальники на папахи (в то время каракулевые папахи носили от полковника и старше). Подполковник Сучков своими руками разыскал в мусорной корзине клочки справок, сам отпечатал новые, заверил их и лично принес вечером Огородникову в комнату.
30 апреля летали обеспечивать ПСО удара истребителей в районе Аламкарез. В тот же день привезли двух раненых с элеватора.
6 мая летали обеспечивать удар в районе севернее Гиришка. Большой кишлак на берегу Гильменда. В этот раз бомбили не "Стрижы" - эти бомбят относительно точно. Бомбили "Грифы", у них нет прицельного оборудования по наземным целям - только коллиматорный прицел. Результат соответствующий - бомбы попали куда угодно, только не по заявленной цели.
7 мая полетели с Наумовым на Кабул - сопровождать Ми-6. Там заправились, Ми-6 загрузились и на Гардез.
В Гардезе дул ветер с востока, поэтому садились с курсом 90?. ВПП в Гардезе была длиной 1400 м. Восточный кусок метров 400 был бетонирован, центральный был покрыт аэродромной железкой, западный участок - просто грунт.
Сели на грунт, срулили в начале железного участка. Выключились - пошли в местную столовку обедать. Пока обедали, прошел небольшой дождик и ветер изменил направление - стал дуть с запада.
Я в тот раз полетел на "т-эшке" - одной из тех десяти машин, что пригнали нам в конце апреля - начале мая. Старая казанская машина, борттехник тоже вновь прибывший из Калинова (Западная Украина) Василий Дацюк. Гораздо постарше нас - ему тогда было 37 лет. Очень добросовестный техник. Машина была вся выдраена до блеска, а амортизаторы стойки шасси перекачены азотом (что нам потом здорово помогло). Все десять пригнанных машин были очень слабы и наши инженеры по нашей просьбе добавили им мощности - выкрутили все регулировочные винты в топливной автоматике двигателей. По инструкции - в Союзе двигатель ТВ2-117 Ми-8т выходил на взлетный режим при температуре газов перед турбиной 875?С (все, дальше включались ограничители температуры - берегли лопатки турбин). В Афгане встали перед выбором - или летать, или беречь двигатели. Альтернативы не было. Летать. И эти старые машины выдавали нам на взлете и 900?С и больше. К тому же на них не было пылезащитных устройств и после 20-30 посадок в песок в пустыне износ лопаток компрессора достигал критических отметок и двигатели подлежали замене.
Часа через полтора после посадки, Ми-6 разгрузились и начали взлет. Взлетали они с грунта, как стояли с курсом 90?. Следом за ними вырулил Наумов на "мт-эшке" и тоже взлетел по самолетному. На аэродроме был руководитель полетов, но в районе Гардеза в тот день с утра "кабульцы" "разгрохали" вертолет, у них шли "разборки". В общем, взлетом никто не руководил.
Выруливаю на ВПП, контрольного висения делать даже не пытаюсь (на 2400 м моя машина не зависает - силенок нет). Мне бы - дураку, пока шел к вертолету обратить внимания на ветер. А ветер-то стал попутным. Но у меня и мысли, кажется, не возникали на этот счет. Еще бы - вся группа взлетела, а крайний ведомый будет думать самостоятельно! Беру шаг-газ до 7?, ручку управления от себя (так, чтоб нижняя кромка винта по горизонту) - начинаю разбег. По мокрой после дождя "железке". Черт! Что такое? Вертолет слегка вышел из стоек, скорость уже 90-100 км/ч, а несущий винт на косую обдувку не переходит, мощности нет. Мало того, по мокрой "железке" почему-то вертолет интенсивно стаскивает, как на коньках, на левый край полосы (еще бы, ветер-то справа сзади до 10 м/с). Ничего не оставалось, как слегка "подорвать" шаг и взять ручку на себя. Вертолет отрывается от земли метра на три и начинает плавно падать (спиной чувствую - упали обороты несущего винта). Борттехник вцепляется в правое плечо - "Слава! Не бросай!". "Хорошенькое дело" - не бросай! Падаем! Причем, под нами уже канава, а не ВПП, и, если так и будем лететь прямо, то метров через 200 столкнемся с РСП (радиолокационная система посадки). Инстинктивно тяну ручку влево и на себя. Хрясь! Удар левой стойкой шасси об континент! Стойка почему-то выдерживает и отбрасывает нас вверх метра на два. А под нами не ровное поле, какие-то ямы, бугры, капониры. Шлеп! На этот раз шлепнулись на левую и носовую стойку. Удивительно, но обе выдерживают, нас снова подбрасывает на пару метров вверх. Несемся дальше. Третий удар по касательной левой стойкой (хорошо, что они были перекачаны азотом)! После третьего удара нос вертолета уже смотрит на запад, даже на юго-запад. Пока прыгали, мы развернулись на 180?-210?. Против ветра.
Перед нами овраг. Метров 5 в ширину и 2 в глубину. Только не в овраг! - Там точно кранты! Если упасть, то на ровное, за оврагом. Подрываю шаг-газ под мышку - на максимум. Вертолет завыл, потом завибрировал, винт наконец-то перешел на "косую обдувку" и мы по сантиметрам ползем вверх. Во рту сухо - до судорог. Докладываю: "696 - все-таки взлетел"! В ответ - тишина. Видимо, у руководителя полетов челюсть отвисла до живота.
Поворачиваю голову направо - мой экипаж сидит белый как мел, а я не могу поймать колени - они ходят ходуном (буквально - поджилки трясутся).
И что интересно - мы с Анваром сидим в парашютах, но без касок, а Василий в каске, но без парашюта и все трое не привязаны.
Набираем высоту - все шумно дышим - стресс. Только "перевалили" перевал - Наумов начал снижаться. Спрашиваю - "В чем дело?" - "Винт затрясся...". Все ясно - возможно, сядет на вынужденную. В любом случае пойдет, как на цыпочках. Надо прикрывать. Так, ракеты включены, ... минут пять всем экипажем шарим по кабине - включаем пулемет...
Снижаемся на десять-пятнадцать метров, скорость 150 км/ч - идем на Кабул парой. Слава Богу! Никто не пытается нас обидеть. Когда до аэродрома остается несколько километров, видим - на Кабул с запада идет пыльная буря - вал высотой метров 300. Только сруливаем с полосы - все закрывает пыль. С трудом вижу впереди в 30 м хвост ведущего. Самолет после нас, не дойдя до "ближнего" (привода), отправлен на запасной. Заруливаем. Убираю газ. Борттехник выключает. Сижу в прострации, сил нет. Потом иду к Наумову: "Юра, соври что-нибудь на КП, что-то я сегодня больше летать не настроен".
Продолжаем работать в Кабуле. 10 мая на Бамиан и обратно, на Гардез и обратно. 11 - снова Бамиан, 12 - Бамиан, на обратном пути попали в облака - приятного мало. 13-го мая, наконец, наши подопечные "выбили" ресурс - летим с ними домой, в Кандагар.
15 мая - весь день мотаемся по пустыне со спецназом, даже ночью сорок минут прихватываем.
17 мая (записано) - высадка тактического воздушного десанта в районе горного массива Нарумкох, где-то на предельной дальности, полет длился 3 часа 20 минут и на дозаправку садились в Лашкаргах. В тот же день "успели" еще на час и сорок минут слетать в Кандагаре со спецназом. Выматываемся полностью.
19 мая двумя звеньями перелетаем в Лашкаргах. Севернее - в 130 км вверх по Гильменду продолжается операция, начавшаяся 17-го. Мы обеспечиваем. Возим туда что потребуется, вывозим убитых-раненых.
В Лашкаргахе вовсю тепло + 49?С в тени. В сакле ночевать невозможно - дышать нечем. С нами в вертолете на бочке летают наши матрасы. Там и ночуем, только блистера на ночь приоткрываем. Ночью тоже духота +35?С. Сразу после восхода температура переваливает за +40 и начинаешь "течь". Не потеть, а просто течь. Каждый день на постановке задачи с надеждой смотрим на синоптика. Вот он объявляет: "Завтра холодный фронт, температура понизится с +48? до ...+46?". Увы, дождей до зимы не будет.
Днем, если не летаешь, не знаешь, куда себя деть. Вертолет раскаляется так, что лучше не трогать (застежка парашюта случайно попадет на тело - ожог). Я одеваю панаму и хожу по стоянке кругами, иногда окунаясь в бассейн. Ребята сидят в вертолете, в полу открыт люк внешней подвески. На земле стоит десятилитровая емкость, укутанная мокрой тряпкой - все молчат, поглядывая на воду.
Едим в столовой - резиновой палатке. Примерно так же, как если бы есть суп в парной. Сваренный два часа назад компот и не думает остывать ни на градус. Сорок минут дуешь на кружку.
Летим на ретрансляцию. Высота 5000 по стандарту. Все, кто понимает, принесли нам свои фляжки с водой. На высоте температура падает на 6,5?С на каждую 1000 м - приятная прохлада. Через сорок минут прошу борттехника попить водички. Как из колодца - ломит зубы - кайф!
Садимся, сидим с закрытыми дверями. Ребята бегут к нам бегом (пока вода не нагрелась).
У меня снова "мт-эшка" с бортовым номером N42. Борттехник Игорь (фамилии не помню) по кличке "Пух", он весь волосатый, как бизон или Винни Пух (вероятно, отсюда и кличка).
Вновь прибывший спецназ в Лашкаргахе учится воевать. Каждый вечер выбрасываем в пустыню по 1-2 засады, днем мотаемся по пустыне - проверяем караванные тропы. Результатов нет.
27 мая забираем с Наумовым раненого - летим в Кандагар. Дома баня, кондишен - лепота.
28 мая возвращаемся в Лашкаргах. После обеда "сносились" в район боевых действий, привезли в Лашкаргах легкораненого. Сегодня очередь Шипунова с Матуриным лететь в Кандагар. Перед тем, как улететь, мы двумя парами работаем с засадными группами. У борта N42 кончился ресурс - его надо гнать в капремонт. Перед вылетом мы меняемся с Матуриным вертолетами и борттехниками.
Матурин успел высадить свою засаду и сделал ложный проход километрах в пяти, чтоб "попылить". На высоте 2-3 метра у вертолета внезапно отвалился хвостовой винт. Шли они медленно - 20-30 км/ч. Сделав несколько неуправляемых оборотов влево, вертолет грохнулся об землю. Игорь успел выключить двигатели и вырубить энергопитание. Вертолет не загорелся. Экипаж отделался легким испугом. Леха Соболев разбил верхнюю губу, Игорь нижнюю. Выскочили. Мигдят нервно кричит: "Матрасы спасай!". Почему-то они показались ему достойными спасения в первую очередь. Вертолет восстановлению не подлежал, но комэска Ми-6 майор Сатвалдыев перетащил его на внешней подвеске в Лашкаргах, где он и пролежал пару месяцев.
31 мая от наших засадных групп, вынесенных к иранской границе (100 км на запад). Поступил "SOS" - на них напали душманы. Поскольку дело было в 1400 - мы очень удивились, но немедленно вылетели шестью экипажами. Звено Ми-8 и пара Ми-24 во главе с Жарковым. Через 25 минут мы на месте. Все тихо-спокойно (?) Жарков спрашивает: "Где противник?". В ответ: "Мы отбились...". Кружим вокруг - ничего не понятно. Если был противник, то куда делся? Гор нет, лесов тоже. Есть, правда, неглубокие каньоны. Тут у меня вдруг встает на упор правая педаль. Несмотря на 45-ти градусную жару - сразу вспотел холодным потом... Лихорадочно перебрал варианты, двинул левой педалью, правой. Как заору: "Гильзу вытащите из под педали!" (летели в каньоне, счет на секунды). Борттехник - Валера Куракин сконфуженно показывает коробку из-под пулеметной ленты - мол, случайно...
Через 15 минут выясняется, что подъезжала машина (Симург) с ДШК в кузове, немного постреляла и спокойно удалилась. Это против 32 человек спецназа, восьми пулеметов и прочего оружия. Ну и вояки! Да хоть бы нам внятно сказали, куда поехала машина! Куда она от нас в голой степи денется! Делать нечего, грузим засаду - везем на базу.
Не только нашим тяжело давалась военная учеба. Аналогичный батальон спецназа был расположен в Асадабаде - северо-восточная провинция Кунар. Примерно в это же время тридцать человек спецназа выехали на трех БТР в сторону кишлака Даридам. Перед кишлаком показались трое духов, все три БТР заехали в кишлак. Ловушка захлопнулась. По словам Володи Стекачева, который потом лично вывозил полный вертолет человеческих "запчастей" в тельняшках, их обстреляли минами с нервно-паралитическим газом. В живых остался один солдат. В наступившей темноте он свалился в арык и его не нашли (поездка состоялась после 1500, а около 1700 там уже темнеет). Потом, конечно, наши высадили туда большой десант и сравняли кишлаки вокруг до основания, но ребят не вернешь, да и духи все успели уйти в Пакистан.
До средины июня наша пара в основном работала со спецназом. Высаживали засады и так - мотались по району. А так же возили грузы в Лашкаргах.
19 июня летали на ПСО удара истребителей с фотоконтролем в 23 км северо-западней Калата. Истребители отбомбились, я "зашел" - сфотографировал. Уж не знаю почему, но начальство стало проявлять интерес к району Калата.
21 июня в районе Калата был запланирован удар звена истребителей. Разведка донесла о наличии там 1 ЗГУ (зенитной установки) и 1-2 ДШК.
На самом деле район прикрывался десятком ЗГУ и 15-20 ДШК. Руководили этими средствами ПВО китайские инструкторы.
Обеспечивать истребителей должна была пара Набожинского - Ермакова (прибывшие на дополнении с Калинова). Борттехник у Набожинского был Игорь Золотницкий - невысокий, разбитной одессит (тоже дополнение - из Херсона).
Утром мы встретились в курилке, Игорь рассказал анекдот и поехали на аэродром, они на удар, мы на первый батальон и элеватор за ранеными.
Над элеватором Наумов оставил меня на 4500 м, сам снизился и сел за раненым. Сидел он там минут 20-25.
Мы ходим кругами, отлично слышно, как в районе Калата (за 200 км) истребители начали работу. Каждый докладывает: "Такой-то, захожу... такой-то, сработал". Четвертый в звене: "748, захожу..." тишина. Кто-то из "грифов": "По-моему, 748 упал". Тишина. Включается Набожинский (они кружат километрах в трех- четырех): "268-й, наблюдаю на гребне хребта парашют, захожу на посадку", через минуту: "Буль-Буль-Буль... Точка работает! Точка работает!...", "Буль-Буль-Буль... Шестьдесят восьмой, ты горишь! Прыгай!" - это отчаянно кричит Ермаков - "Буль-Буль-Буль..., шестьдесят восьмой взорвался!"
Мы в кабине ошарашено смотрим друг на друга. "Грифы" вызывают с аэродрома ПСО. Через три минуты взлетают и идут в район удара дежурившие Шипунов с Матуриным.
Взлетает Наумов - идем на базу, заруливаем, выключаем двигатели. Не выходим, сидим, слушаем эфир.
Миг-23 был сбит сосредоточенным огнем МЗА (по команде китайского инструктора все стволы разворачиваются и бьют в одном направлении, в основном, в направлении вывода из пикирования). Катапульта сработала от взрыва самолета. Летчик погиб. Парашют с останками пилота лежал на гребне хребта. Когда Набожинский пытался сесть туда, его подпустили метров на триста и расстреляли из нескольких пулеметов. Не помогло и противопожарное заполнение баков. Вертолет загорелся и стал заваливаться влево. Командир скомандовал: "Прыжок!" и полез за борт. Высота была 600-700 м над подножием хребта. Парашют летчика-штурмана Галашина открылся в последний момент от взрыва вертолета. Золотницкий не успел покинуть машину...
Капитан Шипунов тоже пытался "сесть" на гребень хребта и отвернул только после того, как от парашюта по нему был открыт интенсивный огонь. Шипунов снизился и приземлился неподалеку от костра вертолета Набожинского, подобрал их с Галашиным и только тогда пошел на базу.
Командир полка Горшков среагировал на происходящее должным образом (он, конечно, доложил вышестоящему командованию, но энергия принятых им мер была огромна). Весь полк целиком переключился на район Калата. Обе эскадрильи истребителей, сменяясь в воздухе, начали непрерывно бомбить и обстреливать территорию душманского укрепрайона. Сыпали в основном кассетные бомбы. Все скалы в том районе были черные от них. После сброса бомб некоторые летчики снижались и били по целям из пушек.
Наши "двадцатьчетверки" повесили управляемые ракеты "воздух-земля" и тоже начали патрулировать в том районе. Все активные огневые точки ПВО были подавлены. Т.е. завидев "сварку" ДШК или ЗГУ, летчики тут же "загоняли" к ним в окоп "Штурм" (название ракеты). Через несколько часов всякое сопротивление было подавлено. Духи стали бросать оружие и под ударами с воздуха уходить из района.
На аэродроме начали собираться подразделения мотострелковой бригады и спецназ. Где-то в два часа дня наша эскадрилья почти в полном составе высадила на скалы укрепрайона десант. Сергей Новиков стал летать ведомым с капитаном Профит (ведомый Профита заболел желтухой).
Профит нахально "пролез" на позиции дущманского ПВО и поставил колесо своего вертолета прямо на бруствер окопа. Пока он заходил на посадку - справа по нему метрах в четырехстах начал стрелять ДШК. Серега начал пикировать на него, нажимает кнопку пуска ракет - пусто, все расстрелял. Хлоп по спине Игоря Тугаринова - стреляй мол! Игорь орет: "Не вижу"! - "Тогда просто стреляй!" Получилась "психическая" атака. Серега продолжал пикировать, а Игорь лупил "в никуда" длинными очередями. Когда до ДШК оставалось метров сто пятьдесят, духи бросили пулемет и побежали по щелям кто-куда.
