ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Емшанов Вячеслав Леонидович
Командировка в Чернобыль

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.53*15  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как работали военные вертолетчики над Чернобыльской АЭС
  О взрыве на Чернобыльской Атомной Станции я узнал спустя несколько часов. В десять часов утра в воскресенье 27 апреля 1986 года мы ехали на аэродром, в автобусе Юра Наумов задумчиво сообщил о том, что западные голоса передали по радио о взрыве на Украине Атомной Электростанции. Помнится, я не поверил ( мало ли чего эти голоса брешут). Со временем все подтвердилось, мы узнали и про радиацию, и про гибель людей.
  До Магдагач "волна" дошла в конце августа. Мы сидели в ленинской комнате (помещение в казарме тех времен ,где стояли столы и стулья и солдаты могли почитать, написать кому - нибудь письмо, а также в этой комнате замполит проводил пропаганду), занимались полетной документацией. Вдруг, командир эскадрильи подполковник Нелипович поднял голову : " Да, чуть не забыл, ты, ты и ты с экипажами идите к командиру полка получать задачу". Я поинтересовался, мол, куда летим? Командир, как бы извиняясь:" Вы, ребята, в учениях не участвуете, полетите в Чернобыль, комполка всё расскажет"
  Командир полка подполковник Белов коротко поставил задачу - несколько экипажей нашего полка выделяются для работы по ликвидации аварии на ЧАЭС, получить деньги, документы, взять всё необходимое для полетов, через два дня нас отвезут на аэродром "Украинка", туда за нами придет самолёт.
  Ребята мы были уже опытные, так что сразу получили деньги и командировочные документы. На другой день, не спеша сходил в Союзпечать выписал газеты, журналы ( мы очень много всего этого читали). В 12 часов прибегает капитан Кукушкин с приказом немедленно собираться - в 16. 00 назначен отлет. Сбегал, оповестил своего летчика - штурмана Игнатьева( жили мы все рядом, в шести пятиэтажных домах), долго не могли найти борттехника Алика Рониса, он ушел в поселок к тёще. Наконец, к 16 часам собрались возле березовой рощицы у штаба полка, с вещами. Ждём прихода командира полка, должен нас напутствовать. Тут же летчики и техники нашей эскадрильи ждут построения. Выходит из штаба подполковник Белов. Мы построились, капитан Сопрыкин пошел докладывать. А стоим мы все в повседневной форме, поверх кителей демисезонные летные куртки (прохладно, а шинели, конечно, с собой никто брать не стал - мы не идиоты) Видимо, командира полка кто то разозлил, он забыл, зачем пришел, в ярости " отлаял" нас за нарушение формы одежды, повернулся и исчез в недрах штаба. Обескураженно чешем в затылках, хорошо напутствовал отец - командир. Комэска Нелипович всё видел, построил эскадрилью и очень сердечно пожелал нам успехов и от себя, и от командира полка.
  Погрузились в вертолёт, Наумов вырулил на перемычку, вдруг убирает коррекцию (перевёл движки на малый газ) Спрашиваю - в чём дело? Отвечает - Косогоров летит. Через пять минут рядом с нашим садится вертолёт, из него выбегает находящийся уже две недели в командировке борттехник Косогоров, обнимает подбежавшую жену, берет принесенный ею чемодан и пересаживается в наш вертолёт. После этого Наумов везет нас в " Украинку". Больше во всём полку борттехника для Чернобыля не нашлось. Забегая вперёд, скажу, что Сапрыкину с Косогоровым в Чернобыле не хватило вертолёта и они занимались тем, ездили каждый день в Чернигов за водкой для всего нашего коллектива.
  Прилетели в "Украинку". Нас уже ждёт военный Ту -154, грузимся по почти отвесной стремянке (никаких трапов) Внутри уже сидят наши коллеги с Приморья. По пути в Москву садились в Чите и Свердловске, заправлялись и брали ещё экипажи. В Москву на Чкаловский аэродром прибыли в три часа ночи. Сели в зале ожидания. Цивилизация. В туалете из крана течет горячая вода. От растерянности я тут же вымыл голову (дома то не успели) Утром нас до Киева ( Борисполь) довёз на своём Ту 134 - салоне генерал - полковник, начальник хим. Войск страны. В Борисполе нас проинструктировал и затем отвёз в Чернигов Герой Советского Союза, генерал - майор Антошкин ( он отличился в первые дни аварии) В Чернигове нас уже ждали два вертолёта и через пятнадцать минут привезли в Гончаровск, к месту базирования. Доставили через всю страну меньше, чем за сутки.
  Разместили в гостинице, командиров экипажей в отдельных комнатах, в столовой кормили очень хорошо, ложка в тарелке буквально стояла ( мяса не жалели).
  Утром, 31 августа начали входить в курс дела. Старшим в ОАГ (объединённой авиа группе) был назначен полковник Воробьев. Очень опытный лётчик. Он был начальником армейской авиации в одной из армий на Украине. В Чернобыле за четыре месяца второй раз. Допуск по погоде имел 30 на 300 ( я летчиков с такими допусками больше не встречал) Он взлетал и садился в тумане. Для начала полковник Воробьев Валерий Александрович выступил перед нами примерно с такой речью: " Ребята, Чернобыль - наша народная беда, нам предстоит участвовать в ликвидации последствий этой аварии. Да, возможно, кто то из нас заболеет, возможно, кто то умрет, но ни американцы, ни японцы не прилетят сюда за нас это делать, так что проникнитесь и работайте!" И мы прониклись.
  Изучили район полетов. От нашей базы в Гончаровске каждое утро вертолеты перелетали на импровизированный аэродром подскока - Кубок -1. Это было большое, заросшее травой поле на северной окраине города Чернобыль, в семнадцати километрах от АЭС. Поле было со всех сторон обсажено высоченными тополями. Работать с него могли только вертолёты. Была тридцатикилометровая зона, полёты в ней осуществлялись просто. Все, кто летел на запад ,занимали 300м высоты, кто летел на восток- 150 м. На западном краю зоны находился Кубок - 3. Там, рядом с железной дорогой, нам заправляли бочки с клеем. Всех, вновь прибывших летчиков Воробьев старший ( буду его так называть, потому, что среди летчиков были еще капитан Воробьев и подполковник Воробьев) свозил на "экскурсию" по зоне и показал аварийную станцию. Впечатляет. Среди украинской равнины из дымки, как скала, вдруг появляется огромное сооружение. Километровой длины машинный зал и высокие (верхняя отметка крыши - 75 м) реакторные блоки, один развороченный. Погода стояла плохая, низкая облачность, туманы и дожди. Местность южнее Чернигова (в том числе и Гончаровск) изобиловала сосновыми лесами, красотища, почва песчаная - пыли нет совершенно, очень много выросло грибов. В гостинице (почему то на окнах) грибы висели вязанками. Нас переодели, привели на склад, на полу кучами лежало изношенное курсантами Черниговского Летного училища обмундирование. Выбирайте. Я выбрал, заштопал и носил комбинезон и демисезонную куртку, ботинки и фуражку оставил свои (их потом выкинул - не везти же домой радиацию). Жене Кукушкину пришлось летать на салоне, возить председателя правительственной комиссии Щербину Б.Е. Однажды они привезли его в Минск, полно народа, иностранцы, а Женя не знал, куда спрятать ноги в рваных ботинках. Перед отлетом из Минска он обратил внимание Бориса Евдокимовича на то, как одет экипаж. Этой же ночью с экипажа Кукушкина была снята мерка и к утру все были одеты с иголочки (было, оказывается, расходное обмундирование, причем, новое) .Ну, а остальные так и ходили до конца командировки в рванье - нас то иностранцам не показывали.
  Провели учебные полеты. Воробьев старший проверил всех, кто на что способен, в том числе посадки с одним работающим двигателем, ни во что не вмешивался, держал ноги на полу (не на педалях), руки на коленях. Отнесся к нам с полным доверием. Некоторым, в том числе и мне дали вывозные и допуск на работу с внешней подвеской. Каждому был назначен свой вертолёт. Мне достался МИ 8 МТ с номером 11 красным ( был ещё с номером 11 синим). Машина была с Троицкого поискового полка ( я потом служил в этой системе) Как Конёк - Горбунок из сказки, она была неказиста на вид. Пытаясь смыть с неё радиацию, с неё содрали всю краску. Вдоль борта проглядывали остатки красной молнии, когда то нарисованной карминной краской. И, так же, как и Горбунок, она была очень сильна, резва и послушна. Не машина - Сказка! Борттехником на неё был назначен Сергей Костин. Очень способный, очень чутко и быстро реагирующий на изменения обстановки и команды командира специалист. Мы вместе с ним прошли Афганистан, несмотря на молодость, он был уже искушенным воякой. Назначенного мне ранее Алика Рониса перевели на салон к Кукушкину ( у него не оказалось допуска на эксплуатацию МИ 8 МТ) Когда встал вопрос о назначении Рониса возить начальство, неожиданно возник " еврейский" вопрос. "Так он же еврей " - прошипел инженер ОАГ полковнику Воробьёву (дело было при мне) На что Воробьёв спокойно ответил:" Ну и что? Что, он его (Щербину) в Тель - Авив что ли увезет?" Вопрос был закрыт. Вот с лётчиком - штурманом мне не повезло. Саша Игнатьев пришел к нам с аэрофлота с налётом 1200 часов. Он был старше меня на пять лет. Ловчить, лавировать и обманывать Саша научился превосходно, но как штурман он был ленив и бестолков. Мне постоянно приходилось готовиться к полетам за двоих. Однажды мы полетели в Киев, в Жуляны, туда дошли нормально, погода отличная, взяли пассажиров, пошли назад, в Чернобыль. Диспетчер дает нам выход на Святошино ( Антоновский аэродром) , Саша не нашел его на карте, мне об этом не сказал, дает курс 30 на Лютеж. Вышел конфуз. Нас начинают выводить по локатору на Святошино с курсом 330. Чтобы избежать дальнейшего позора, забрал у него карту. По прилету получил выговор.
  Узнали мы многое про главного врага - радиацию. Самая опасная - гамма, это ток ионизации, жестко проходящий через металл, бетон, человека. Даже свинец не полностью его задерживает. После первых недель горячки по всему аэродрому в Гончаровске был разбросан свинец. Куски различных размеров, мешочки с дробью ( рай для охотников). Я притащил и засунул под парашют плоский кусок свинца (весил он килограммов десять). Получил у нач.хима свинцовые трусы. Изделие типа пояса, состоящего из запаянных в целлулоид свинцовых пластин, одна пластина на липучке между ног, вся конструкция на помочах и весит 28 кило. Поскольку основной поток ионов ожидался снизу, я расстелил эти трусики на парашюте сверху и сидя на них летал. Когда нам пришла пора улетать по домам, я долго носил этот мешок за плечами - искал, кому бы сдать. Химик к тому времени уехал и никому не стало до этих вещей дела. И бросить, где попало боюсь (хрен его знает, сколько трусы эти стоят, еще высчитают потом в пятикратном размере) С огромными усилиями удалось пристроить под расписку дежурному по части.
  А самая главная опасность исходила от радиоактивной пыли. Если её нахлебаться - всё, это с тобой навсегда. Получили на экипаж большущую стопку марлевых намордников, заклеенных в бумажные пакеты. Когда летали на реактор, одевали эти марлевые повязки и выключали вентиляторы и обогреватель. Вот и вся защита. С приборами контроля радиации тоже обстояло неважнецки. Старые советские (известные ещё по школе) карандаши с окошечком совершенно не годились. Если в то окошечко ты что либо увидел, значит, ты давно умер. Я видел накопители радиации в виде брелков, в виде таблеток. Нам выдали толстые электронные "карандаши" с подводных лодок. Утром, перед вылетом мы их обнуляли в электронном устройстве, вечером, после полетов это же устройство выдавало накопленный за день результат. Насколько они были точны, не знаю, мы клали их рядышком на нижнее переднее стекло вертолёта, к вечеру разница в показаниях порой была в 500 миллирентген (это много) .
  Начинали работу с подъема в 5.00. Завтрак, осмотр у врача, проба вертолёта, предполетные указания. До указаний Воробьёв старший успевал слетать на разведку погоды. Сразу после рассвета разлет по заданиям. Первые два, или три дня мы перелетали на Кубок -1, выключались там и ждали, куда пошлют. На Кубке - 1 находилась мобильная группа руководства с машиной, была радио и телефонная связь. Радиация на Кубке - 1 была слабая, всего 10 миллирентген ( обычная норма на Земле 30 микрорентген). Марлевых повязок никто не носил, на открытом воздухе было холодно, часто шел дождик, так что обычно мы сидели в вертолёте. Вертолёт наш "светился" весь (скуки ради мы померяли) В кабине пилотской и грузовой было от 20 до 40 миллирентген, на двигателях 400.
  Во второй декаде сентября в полётных листах нескольких экипажей стало писаться только одно слово - "полив"
  Работа по строительству "Саркофага" вступила в решающую фазу, требовалось очистить прилегающие крыши от радиоактивного мусора. Пробовали использовать робота ( в данном случае был переделанный трактор Владимирец) вертолётом его доставили на крышу третьего блока. Робот умер часов через шесть. Под воздействием сильнейшей радиации вышла из строя электроника. Экипаж майора Бабина (кажется, из Спасска- Дальнего) снимал его внешней подвеской на стометровом тросу. Сзади на высоте замка летел экипаж капитана Зорина для наведения Бабина. Таким же образом снимали с крыши контейнеры с мусором. В этом плане был один, но существенный недостаток - на крыше некому было зацепить замок внешней подвески. Однажды Бабину пришлось висеть над крышей шесть минут. От этой работы отказались. Начали вычищать крыши вручную - лопатами. Каждую минуту (или две) выла серена, на крышу выбегала следующая бригада, люди хватали лопаты, подхватывали лопатой очередной обломок и бегом несли его к воронке . Так и бегали весь день ( через крышу за день пропускали до 500 человек). А как быть с мелким мусором? Решили привлечь вертолёты. На внешней подвеске вертолёт притаскивает бочку с клеем ПВА (латекс), зависает, выливает. Клей растекается лужей примерно 10 на 10 метров. В него влипает весь мелкий мусор. Клей застывает ковром, который потом сворачивают рулоном и выбрасывают в воронку реактора. Не зря нам дали допуск на внешней подвеске. Для полива использовались ВСУ ( водосливные устройства для тушения лесных пожаров) Круглое по форме, изделие было из дюраля. В центре по направляющим всплывает на поплавках диафрагма. Для сброса воды борттехник с усилием дергает специальный канатик, диафрагма падает, вода выливается в центральное отверстие.
  Задача поставлена. В группу вошли экипажи капитана Воробьёва, мой, капитана Зорина, майора Жеронкина. Первым должен был идти Воробьёв младший, но у него на взлёте слился клей из ВСУ, мне пришлось занять его место. Перед работой нам дали для изучения полуметровые цветные аэрофотоснимки всех крыш третьего и четвертого блоков. Заливать начали с нижней крыши, её площадь была 2400 квадратных метров. Работа осложнялась тем, что кроме трубы (верхняя отметка 150 м), с южной, западной и северной сторон работали по монтажу саркофага три немецких крана, с высотой стрелы до 132 метров. Заход выполняли с северо - восточной стороны, против ветра (к югу от машинного зала располагалась электроподстанция, залетать туда нам запретили категорически). Летать с тяжелым грузом на внешней подвеске пожалуй тяжелее, чем ездить на машине с прицепом, особенно зависать на высоте. Машина не подвела, аккуратно подошли, примерились, вылили клей, потом также очень плавно назад и вправо, облетели кран и пошли с набором на Кубок - 3, заправлять ВСУ. На наше место пошел следующий. Воробьёв старший во время нашей работы висел на МИ 24 РХР (радио -хим - разведки) У него на борту находился заказчик. Собрались все на Кубке - 3. Разобрали ошибки. Как ни странно, лучше всех получилось у меня. Так три дня и ходил первым. На четвертый наш экипаж послали возить по зоне радиометристов. Правители хотели вернуть жителей в зону. Целый день мотались по зоне, пролетели над городом Припять. Мертвый город, по улицам носятся БТР внутренних войск, пятый месяц сушится на балконах бельё, обтрепавшись по краям. Кладбище радиоактивных автобусов, трактор Беларусь в поле, брошенный ещё в апреле, с плугом в земле. В одной деревне приземлились прямо в саду. Бурьян высотой около двух метров, шастают уцелевшие куры и кошки, в саду высокая яблоня, усыпанная красными яблоками. Пошли посмотреть, как люди жили. На дверях дома маленький висячий замочек, двери подсобки вообще не заперты. Видно, что люди аккуратно повесили халаты, сняли резиновые сапоги и куда то уехали .Игнатьев спросил наших пассажиров, можно ли есть яблоки. Один из них разрезал яблоко, обмерил его со всех сторон, кивнул - можно, только огрызок побольше оставляйте. Саша тут же натряс целый мешок. Вечером, на построении, когда командир скомандовал : " Вольно! Разойдись!" , Игнатьев вынес мешок с яблоками перед строем с возгласом: " Импотентовка! Налетай!" Съели всё, хотя знали, где нас носило.
  Вообще, наш народ во многом спасало чувство юмора. В одном полёте на полив я вплотную приблизился пилотской кабиной к краю крыши ( заливали крышу уступом ниже). Прямо перед нами оказался мужик в респираторе, кожаном фартуке и с лопатой в руках. До него 5 - 6 метров. Момент напряженный, вокруг радиация, смотрим друг другу в глаза, он делает характерный жест - " Эй, пилотяга, закурить есть?". Мы всем экипажем весело заржали.
  Старшим штурманом ОАГ был майор из Ворошиловградского Училища штурманов, фамилии не помню, Василий Семёнович. Грамотный штурман и отличный мужик. Он был уже старым по нашим понятиям ( ему было 39 лет). Все наши полёты на реактор он находился или у Воробьёва - младшего, или у меня, хотя для него, как для чистого штурмана в наших вертолётах и места рабочего не было. Он помогал дергать борттехнику канатик при сливе клея, замерял фактическую радиацию, травил анекдоты на стоянках ( от него я узнал, что радиация внутри вертолёта при поливе доходила до 57 рентген\ час) Мы ему говорили :" Семёныч, не летай с нами, рак заработаешь!" Он только отмахивался :" Много вы понимаете, пацаны!". По моему, ему просто совесть не позволяла быть в стороне.
  Был пример и противоположный. Правак (летчик - штурман) Юры Зорина, Вишев струсил с самого начала и залег в госпиталь. Мне довелось с ним учиться в училище. Телосложением он обладал геркулесовским (подъём переворотом на перекладине он выполнял не касаясь перекладины), а вот духом оказался слаб. " А, морально неустойчивый " - подитожил Юра Зорин Вместо Вишева летал Вадик Бесперстов.
  Доктор нам ещё тогда сказал: Ребята, пожить хотите - пейте водку ( алкоголь склеивает активные радикалы в крови). Каждый вечер мы сдавали Сергею Сопрыкину по пятёрке, утром они с Косогоровым ездили в Чернигов ( 40 км), привозили два портфеля водки... Вечером мы собирались в гостинице, снимали усталость и склеивали радикалы. Я больше стакана не пил, подъём в 5.00 и днем напряженная работа.
  Самый трудный денёк выдался 27 сентября. Наконец выглянуло Солнце, но дул сильный порывистый ветер. В этот день мой экипаж выполнил на полив восемь ходок, ходили вчетвером, начали заливать верхние крыши третьего блока. В третьем полете заклинил канатик слива ВСУ, Серёга с Семёнычем вдвоём тянули - никак, а сзади уже подходит другой вертолёт. Даю команду прекратить попытки слива, начинаю медленно ( бочка тяжёлая - 2,5 тонны) облетать правый кран, пришлось тащить бочку на Кубок - 1, прибежали спецы - оружейники, распутали канатик, снова подняли бочку, полетели на станцию вылить клей, на этот раз успешно. Прямо к нам на Кубок - 3 привезли обед. Для этого был выделен вертолёт МИ 8Т. Внутри него не было топливных дополнительных баков, стояли два стола со скамейками, кормили две официантки. Пахло в вертолёте борщом. Мы называли его "кабак". Поели, заправились топливом и клеем, работаем дальше. В седьмом вылете, после зависания рядом с трубой, вертолёт поддуло завихрениями от трубы и морду вертолёта повело влево, я успел среагировать педалями и вернул её на место, но перепугался до смерти. Если первые 90 градусов левого вращения не поймать, потом всё - не поймаешь. В нашем случае это верная гибель. До трубы 25 метров, до тросов кранов чуть дальше, но тянет вниз бочка на десятиметровом тросу. Знаю, что надо зажать управление и держать, держать ровненько во что бы то ни стало. Но организм требует немедленного действия, он пытается выбраться, выцарапаться. У меня непроизвольно начинают сокращаться мышцы рук и ног. Вертолёт начинает подо мной елозить. Отчаянно кричу в СПУ (переговорное устройство) - Серёга! Лей нафиг! Сам начинаю медленно, охолаживая себя, тянуть машину вертикально вверх вдоль трубы. Медленно, тягуче медленно уходят вниз этажи трубы. Клей сливается из бочки в процессе подъема. Наконец, труба скрывается внизу, ещё считаю до двадцати, чтобы не зацепить бочкой краны. Плавно перевожу машину в разгон с подъёмом и силы кончились, во рту пересохло. Хриплым голосом говорю Игнатьеву : " Шурик, возьми управление". В это время этот " турист" сидел с ногами на полу ( а должен был держаться за управление - помогать командиру) и что то увлеченно разглядывал в правый блистер. На мои слова он отмахнулся :" Ничего, лети, лети". Злость помогла мне прийти в себя. Прилетели на Кубок - 3, чтобы сэкономить время, решили заправлять бочки клеем, не выключаясь. Стоим, молотим. Слева к бочке подъезжает машина с клеем, водитель суёт рукав шланга в ВСУ, включает подачу, сам залезает на цистерну своей машины, смотрит внутрь ВСУ. Несущий винт вертолёта вращается у него прямо над головой. Отвожу ручку управления вправо, обращаю на него внимание Сергея Костина, тот выбегает из кабины, жестом просит водителя нагнуться и, крутя пальцем у виска, показывает вверх. До того доходит, белый от ужаса, водила сползает вниз. Взлетаем в восьмой раз. Всю дорогу до станции, пытаясь побороть свой страх, про себя крою себя последними словами. Обошлось. Сработал нормально. Сразу летим на Малейки - отмываться. Это был аэродром времен войны, туда летали после каждого дня работы на поливе. Садимся, подъезжает АРС химзащиты, два бойца в ОЗК начинают поливать вертолёт какой то дрянью. Я выскочил и сам натянул чехлы на ПВД ( приёмники воздушного давления) Ребята быстренько закончили, отъехали. Ко мне грузятся какие то начальники. Запускаемся, поднимаю бочку, взлетаю на Гончаровск. По радио кто то ехидно напутствует: " Повнимательнее" Что такое? Скорость больше 50 не показывает. Вспоминаю - балда! Забыл снять чехлы с ПВД. А солнце уже село. Благо, через пять минут на посадку. Пассажиры вышли, один из начальников хихикнул, глядя на зачехлённые ПВД. В тот день мне записали 3,5 рентгена, долгие посиделки у меня не вышли, хлопнул стакан и лицом в подушку. Утром было ощущение лёгкого похмелья.
  Об ощущениях радиации. Когда влетали в очаг жесткой радиации, по мере приближения к источнику начинала завывать радиостанция, в кабине появлялся запах ионов изоляции ( химический такой запашок, раз понюхаешь, ни с чем не спутаешь), щёки у всех горели, как от стыда. К моим субъективным ощущениям можно отнести идущее снизу ощущение легкого, как от УВЧ тепла.
  29 сентября я должен был отвезти с Кубка - 1 в Чернигов какого то полковника. Он предложил пролететь мимо станции, мол, там сегодня на трубе будут устанавливать красный флаг ( ожидался визит Горбачёва). Я резко отказал, мотивируя отсутствием разрешения (честно говоря, я не поверил, что такое возможно) Первого октября, пролетая мимо станции, я действительно увидел флаг на трубе, помниться, я был очень возмущён. Это ж как надо наплевательски относиться к людям, чтобы ради показухи заставить людей получить лучевую болезнь! Высота трубы была 75 метров. Потом вниз 75 метров, привязать флаг, а каждая минута убивает. Я хорошо отношусь к флагам, но это за пределами цинизма.
  2 октября снова работаем по поливу. Снова сильный юго - западный ветер. За три ходки заканчиваем заливать третий реакторный блок. Работали втроём, первым ходил Слава Жеронкин, за ним Воробьёв - младший, за ним мой экипаж. Семёныч в этот день летал со мной. Ставят задачу залить клеем участок машинного зала, примыкающий к четвёртому блоку. Ширина машинного зала 52 метра, три ряда громоотводов по 15 метров в высоту, диаметр несущего винта 21,3 метра. Одна проблема - рядом с машинным залом, с южной стороны, в пяти метрах находился немецкий кран, причём стрела и тросы с неё нависали над крышей машинного зала. Начали работу. Осторожный Жеронкин снизился до предела и чуть ли не волоча бочкой по громоотводам, прошёл по северному краю зала. Мимо. Всё снесло на стену реактора. Идет Воробьёв - младший, идет почти по центру зала, но выше. Иду сзади в километре, отчётливо вижу, как лопасти винта капитана Воробьёва проходят впритирку к тросам. Снова весь клей снесло ветром на северный край зала. Я не рискнул прижиматься к крану и решил зависнуть над ним. Но контролировать высоту и мелкие смещения на висении выше ста метров трудно, Наш клей вообще унесло куда то в сторону аварийного блока. Садимся все на Кубке - 3, выключаемся. Прилетает Воробьёв старший, с ним заказчик ( высокий мужик во всём белом, на груди табличка "пропуск всюду") Просим его убрать кран. Он куда то звонит, но максимум, чего добивается - стрелу отодвигают чуть в сторону. Начальники уходят к вертолёту, мы стоим кружком - переговариваемся. Правак Воробьёва младшего Саша Юнгкинд, затаптывая бычок, обронил фразу: "Забросить бы эту машину в реактор" ( к чему он это сказал?) Идём к вертолётам, запускаемся. Солнце идёт к закату, это наша крайняя ходка, к Жеронкину запрыгивают два оружейника, третий садится в машину Воробьёва младшего. На взлете у Жеронкина сливается бочка, он уходит прямо на Гончаровск. Иду за Воробьёвым. Немного уменьшаю скорость, чтобы не толкаться у реактора. Над рекой Припять плавно разворачиваюсь вправо. Игнатьев, как всегда, наблюдает в правый блистер. Вдруг, Саша запрыгал на сиденье, хлопая себя по коленям. "Упал! Упал! Воробьёв упал!" Да, теперь и я вижу - возле стены машинного зала источник чёрного, жирного дыма. Докладываю Воробьёву старшему, что готов аварийно сбросить бочку в Припять и подсесть во двор станции. В ответ полковник устало говорит, что спасать там некого, чтобы я слил клей куда нибудь в поле и садился на Кубке - 1. В молчании садимся на Кубке, выключаемся, ждём полковника.
  Капитан Воробьев превысил меру риска и зацепил за тросы крана. Дальше разбалансировка, одна лопасть винта обрубает хвостовую балку, вертолёт переворачивается вниз винтом и падает на бетон двора со ста метров высоты. Всё это заснял какой то оператор прямо с крыши. Воробьёв, Юнгкинд, борттехник Христич и наземный техник с Александрийского полка (фамилии не помню) погибли. Председатель правительственной комиссии Щербина Б.Е. добился награждения всего экипажа орденами боевого Красного Знамени(посмертно) и выделения семьям квартир в тех городах, которые выберут сами (поистине, царская милость).
  
  
   У капитана Воробьёва это была уже вторая катастрофа, больше, чем за год до этой он не "вписался" в поворот ущелья в Афганистане, тогда погиб мой однокашник Валера Константинов. Воробьёва долго лечили и перед самым Чернобылем ввели в строй ( видимо, в Чернобыль он, как и мы попал потому, что был вне планов).
  На этом работа нашей смены дальневосточников и забайкальцев закончилась. Мы нарисовали несколько методических плакатов, сами придумали, до нас этим ещё никто не занимался. Из Москвы прилетела комиссия, нас допросили, ответственным назначили полковника Воробьёва (кажется, сняли с должности). Жаль, благодаря его личной энергии, его примеру, его доверии к нам мы смогли проделать весь тот объём работы, в экстремальных условиях.
  Я отогнал свою "ласточку" на зараженный аэродром Малейки - на кладбище, хотя через два десятка лет снимки из космоса показали, что кладбище пусто, украинцы втихаря всё распродали.
  В Чернобыле только на полив мой экипаж выполнил 22 полёта, через некоторое время нам заплатили премию в 500 рублей(каждому), ещё какие то небольшие деньги, через два года меня нашел орден " За службу Родине в ВС СССР 3 степени", а тогда, по "доброй" традиции нам просто разрешили уехать домой(добирайтесь, как хотите). Знакомые пилоты довезли нас на "кабаке" до Кубка - 1, там упросили руководителя полётов посадить нас на попутный Ми 26 до Жулян. Дальше автобусом до аэропорта Борисполь, где в палисадничке я оставил под лавочкой свои радиоактивные ботинки и зашвырнул в кусты фуражку и чистый отправился в билетную кассу. Билеты были только в Казань, полетели с Юрой Зориным в Казань .
  На этом командировка наша закончилась, осталась память о прекрасных людях, с которыми там встретился, о том эмоциональном подъёме, с которым мы работали.
  
  
  
  
Оценка: 9.53*15  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023