ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Эпельман Марк Матвеевич
Воспоминания

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.34*13  Ваша оценка:

Марк Эпельман

Воспоминания

   Второй раз я родился 29 августа 1943 года в селе Котельва Полтавской области, когда я попал под бомбежку штаба нашей дивизии. Это было прямой попадание тяжелой бомбы в канавку, где лежали я и мой товарищ-сапер по взводу. Мы только начали рыть щель для штабных работников. Моего товарища выбросило, на его месте была воронка, я же остался лежать, но ноги мои были завалены землей, а голова по грудь находилась на краю воронки. Ни царапины не было на мне, только моя пилотка куда-то улетела.
   Эту бомбежку описал командующий нашим корпусом генерал-лейтенант Бирюков в своей книге "Наука побеждать"...
   Но все по порядку...
   Родился я в Москве в 1925 году 9 июня. В Москву мои родители переехали в 1924 году из Николаева в поисках лучшей жизни. Мой отец Матус Лейбович Эпельман - родом из небогатой еврейской семьи, которая служила в местной синагоге. Ни ремесла, никакой другой профессии у отца не было и, естественно, нужно было искать работу. Всю жизнь и сейчас Москва всех обеспечивает работой.
   В 1921 году Ленин объявил экономическую реформу НЭП (Новая Экономическая Политика). Была разрешена частная собственность (в небольших размерах) и свободная торговля. Отец был небольшим участником НЭПа, он торговал с лотка инструментом и метизами. НЭП значительно оживил экономическую жизнь страны, и появились т.н. "нэпманы" - очень обеспеченные люди, но нашей семье это позволило нормально жить. Позже мама часто вспоминала это чудесное время. Но после смерти Ленина в 1927-1928г.г. партия коммунистов (Сталин) решила эту реформу свернуть и, как это обычно делается, после предупреждения отца о свертывании торговли его арестовали и отправили в концлагерь (концлагерь - это не немецкая выдумка). Сильной охраны там не было и отец решил бежать (кто-то посоветовал). Видимо, это было обычное дело...
   Но что значит бежать для семейного человека? Куда бежать? Решили: бежать на родину в Николаев, а там дальше в г. Никополь. Там жил брат отца Михаил Эпельман.
   Кстати, фамилия моего деда была "Таубе". Не знаю деталей, но изменена была фамилия в связи с призывом в армию.
   Так вот, в г. Никополь было изменено имя на Мотель, изменен год рождения. Ну, и, видимо, никто отца не искал. Так мы попали на Украину, где прожили 10 лет - с 1931 года по 1941 год.
   Никополь - это целая эпоха, детство и отрочество...
   Г.Никополь расположен на высоком правом берегу Днепра, южнее Запорожских порогов - сейчас пороги в воде у г. Запорожья. В 17 веке здесь селились беглые, а позже и запорожские, казаки.
   Поселились мы у хозяина Петра Ивановича Качайлова. Во дворе была половина свободного флигелька. Вторую половину занимал сарай с погребом, называемый "клуней". Флигелек этот был мазанкой: деревянный каркас заполнялся камышом-"очеретом" и обмазывался глиной. Дом был под черепицей.
   Квартира наша состояла из длинного коридора на всю ширину нашей квартиры с земляным полом. В одном конце коридора был сарайчик за занавеской, в другом - кладовка.
   Пишу я об этом так подробно, потому что ниже вы узнаете, что в кладовке мы держали козу, а в самом коридоре - кроликов, они рыли норы прямо в полу.
   В коридоре было окно возле двери. Из коридора две ступеньки вели в кухню с кирпичной печкой. Окно кухни выходило в коридор. Из кухни можно было попасть в "большую" комнату с двумя малюсенькими окнами, там стояла кровать родителей, стол, буфет и кушетка, дальше можно было пройти в маленькую комнату-спальню, где стояли кровать сестры моей Любы и моя. Эта комната соседствовала с кухней.
   Все это было маленьким, миниатюрным, с низкими потолками. Общая площадь квартиры была примерно 30-35 кв.м.
   Когда мы въехали в квартиру, там не было электричества и радио. Освещалась квартира керосиновыми лампами. Когда приезжала бочка с керосином, выстраивалась длинная очередь.
   Хозяйская семья Петра Ивановича состояла из 4-х человек: сам Петр Иванович, его жена Ксения Дмитриевна и 2 сыновей, Анатолия и Сергея. Толя был старше меня на 4 года, Сережа был ровесником Любы.
   Петр Ив. и Ксения Дм. были учителями. Они занимали полдома, выходящего на улицу. Дом был кирпичным под железом, но комнаты были такие же маленькие. Жили они зажиточно и у ребят были лодка, велосипед, волейбольная сетка, футбольный мяч, игра в крикет - сделали специальную площадку. Но это все было уже позже.
   А пока не было водопровода, воду нам возили водовоз с деревянной бочкой и лошадкой. Воду он брал прямо с Днепра. На нашей улице был спуск в Днепр. Он заезжал в реку по самую бочку и набирал ведрами воду. У нас был железный бачок, ведра и на несколько дней воды нам хватало.
   Конечно, я тогда не задумывался, на какие деньги мы живем, живем и живем... Не знаю, откуда у отца появилась фотокамера - большой черный ящик с объективом. За пять минут можно было получить сносный снимок, сразу позитив.
   Отец стал кустарем-одиночкой. Работал он на базаре. Заработки были маленькие, и весь этот период наша бедная мама проявляла чудеса воли и выдумки. В разные времена у нас были куры, кролики, коза и корова. Но в итоге получалось не очень радостно.
   Петру Ивановичу не очень нравилось, что куры гадят во дворе, кролики, порывшие норы в коридоре, во время сильного дождя утонули. Коза Голубка, родившая 2-х козлят, Тамарку и Борьку, объелась отрубей и околела. Корова родила мертвого теленка и погибла сама. Какой-то рок преследовал нашу семью...
   Мама шила, перешивала людям и дрожала, потому что во второй половине хозяйского дома жила родственница К.Д. и вышла замуж за фининспектора, а мама, естественно, налоги не платила. Когда начали строить трубный завод, отец перешел работать в трест "Никопольстрой" кладовщиком. Нам выделили участок земли, и мы посадили огород. Помню, как мы с тележкой ездили туда. Это было километрах в 3-4 от дома, а может и больше...
   По соседству, через двор, жила семья немцев Пеннер. Большой кирпичный дом, во дворе много подсобных помещений и сельхозмашин в них. Большой плодоносящий сад. Насколько я сейчас понимаю, их отец давал эти машины на прокат, но это только мое предположение. В семье было пятеро детей, два старших сына, которые в наше время учились в институте на Урале, и три дочки. Две младшие, Муся и Лиза, дружили с нашим двором и каждый день они бывали у нас, а мы бывали у них. В 1937 г. Отца арестовали, и он исчез.
   Когда родственница К.Д. вышла замуж за фининспектора, он привел к ней своего сына Бориса Лома, ровесника Сергея и Любы. Борис оказался хорошим хлопцем. Забегая вперед, скажу, что Борис прошел всю войну, дослужился до полковника и осел в Нижнем Новгороде. Любин сын Юра был у него в гостях.
   Никополь - это детство, а детство человека - самая счастливая пора в жизни. Вспоминаются первая рыбалка с восторгом, катания на лодке, всевозможные игры - футбол, волейбол, крокет, был турник во дворе. Я любил на нем крутиться. Помню, вначале я завис на нем вниз головой и не знал6 что делать. Отпустил руки и трахнулся головой об землю. Но это было вначале, потом я себя хорошо чувствовал на турнике. Это было летом. Зимой наша улица Антипова, названная в честь местного революционера, от Днепра поднималась вверх с поворотом, и обычно на больших санках, толпой человек в 5-6, на большой скорости спускались вниз. Иногда санки на повороте опрокидывались и все вылетали кто куда... Было весело! Транспорта на дороге в то время было немного.
   Какими мы были, чем занимались в то время, можно видеть из таких эпизодов. Пристань города находилась в центре города, у отвесной стены набережной, сложенной из булыжника. У стены были причалены лодки. Мы, 8-9-летние, садились в лодку и отталкивались руками от стены. Лодка описывала полукруг и другим бортом оказывалась у стенки. Затем все повторялось. Так мы катались до тех пор, пока кто-то оттолкнулся раньше, а я опоздал и вывалился с лодки в воду. Хорошо, что я вывалился не один, и помню, как ухватился за какие-то ноги и меня вытащили из воды. Уже позже - я был постарше - рядом с нашим двором когда-то были мастерские, а затем эти просторные корпуса использовали под склады. Хранили там капусту и буряки. Помещения были крыты черепицей. Мы поднимались на крышу по дереву, растущему у здания, снимали черепицу и, заготовленной из проволоки длинной пикой, накалывали буряк или капусту и вытаскивали их. Зачем мы это делали, не знаю... Детская шалость...
   А когда у Толи и Сережи появился детекторный приемник, нужно было делать антенну из длинной медной проволоки. Мы вечером, по темноте, подальше от дома, а все провода подвешивались на столбах, забрасывали на телеграфный провод привязанную к веревке гайку, она заматывалась, и дружно тянули веревку, пока провод не обрывался. Понимали ли мы, что делали? Вряд ли...
   Когда недалеко от нашего дома, на пустыре, построили стадион "Спартак", мы часто бывали на стадионе.
   Когда отец поменял работу и стал брать заказы на изготовление портретов с фотокарточки, мы стали жить лучше. У нас появился фотоаппарат "Фотокор" со стеклянными негативами. Я снимал много и у нас сохранились до сих пор фотографии той поры. Появился патефон с заводной ручкой. Много хороших пластинок: Утесов "С Одесского кичмана", "Гоп со смыком", арии из опереток "Летучая мышь", "Перикола" и др. Были лыжи, коньки и т.д.
   В школу пошел я рано. Тогда были т.н. подготовительные классы, "нулевки". Я смутно помню первые классы, но потом я учился плохо, на уроках безобразничал, крутился. Часто учителя записывали в мой дневник замечания. Особенно плохо я писал русские диктанты. У нас преподавала язык старенькая беспомощная учительница, и я безобразничал. Чтобы не иметь со мной дела, она ставила мне "3" и все были довольны. Но когда пришла в класс жена директора школы Максима Максимовича Полякова, Александра Дмитриевна, не старая полная женщина, она вызвала родителей и заявила, что, если я не исправлюсь, она меня переведет в класс ниже. Это было, по-моему, в 6 классе. И вот тут уже нужно было что-то делать.
   Выше я уже писал, что в наш двор пришел Борис Лома. Учился он хорошо, и мама договорилась с ним, что он будет со мной заниматься. И мы начали писать диктанты. Вскоре я писал лучше, и проблема исчезла.
   В 1941 г. в 8 классе я почувствовал вкус к занятиям. Очень легко и разными способами я решал задачи по геометрии. Казалось, дальше будет все в порядке. Но великая Раневская играла в известном спектакле "Дальше - тишина", я же могу сказать: дальше рвались бомбы...
   Вернемся назад. Я еще не рассказал о маминой родословной. Мама родилась в 1894 году в г. Николаеве. Ее дед Берешковский держал пекарню. Выпекал булочки и др. Это был уважаемый в городе человек. Родители держали постоялый двор, куда приезжали крестьяне со своим товаром со всей округи. В семье было 4 детей, два сына и две дочки. Это была очень дружная семья. Дядя Юра жил в Москве, и мы неоднократно были там. С тетей Розой и ее семьей мы вместе эвакуировались из Никополя, куда они приехали из Николаева в начале войны. Семья дяди Исаака жила в Николаеве. Он работал на кораблестроительном заводе слесарем. Во время войны погиб на фронте его старший сын Нюся, он был командиром роты автоматчиков, когда только появились на фронте автоматы, Младший Миля заболел туберкулезом и умер. Дядя Исаак простудился и умер. А его жена Крейна долго тяжело болела и умерла после войны. Так погибла вся семья.
   Когда дядя Юра приезжал в Никополь, он привозил с базара целую телегу арбузов. Он был холостяком и жил в Москве.
   Наш двор своей задней стороной граничил с территорией городской больницы. В 1932-33 г.г. на Украине был голодомор. Мертвецкая (морг) находилась недалеко от нашего забора. Это было маленькое помещение на 2 места, а трупов было такое количество, что их приходилось складывать в штабеля возле мертвецкой. Мы были очевидцами этих событий.
   В 1936 г. в Советском Союзе разрешили устанавливать на Новый год елки и открывать Дворцы пионеров. Дошла очередь и до Никополя. Дворец пионеров не построили, а устроили в каком-то особняке, отнятом у буржуев в революцию. Там были организованы различные кружки, от шахматных и спортивных до фото и авиамодельных. Естественно, принимали в эти кружки отличников и тех, кто хорошо учился.
   Я в этот список, конечно, не попадал.
   В день, когда открывался Дворец, у него собралась толпа ребят, которых не приняли. Это был праздник и, конечно, мы завидовали. В конце концов, устроители пожалели нас и решили организованно показать нам здание. Провели по всему дому.
   Это было грандиозно!
   Вскоре острота пропала, и я записался в какой-то кружок, лишь бы быть причастным к Дворцу пионеров. Потом были другие кружки, спортивные, гимнастики, фехтования.
   Последним кружком, в котором я занимался, был музыкальный. Тут нужны некоторые пояснения. Моя мудрая мама считала, что еврейский мальчик должен играть на скрипке. Ей очень нравилась скрипка. Но скрипка была дорогой инструмент, и музучилища в Никополе не было. Поэтому, когда появилась возможность записаться в кружок, где учили играть на домре, разновидность мандолины, я записался.
   Петь я любил и, слушая пластинки на патефоне, а у нас были арии из оперы Верди "Риголетто" "Сердце красавиц склонно к измене", я часто напевал это. Если мое пение слушала Люба, она говорила: "Мара, не вой!". Я не мог понять, почему она так говорит...
   Забегая вперед, расскажу случай из жизни в Алма-Атинском военно-пулеметном училище. Командир роты, украинец лейтенант Мельниченко, как большинство украинцев, любил петь и знал толк в этом. Он решил расставить курсантов по голосам. Для этого нужно было прослушать всех курсантов. Дошла очередь до меня.
   В то время пели патриотическую песню "Идет война священная, великая война". Не знаю, кто автор и как она называлась, но она мне нравилась, и я запел.
   Запел энергично, хотел понравиться лейтенанту. Он послушал и удивленно говорит: "А ну, еще раз запой!" Я еще с большей энергией запел, ну, думаю, понравился.
   Лейтенант посмотрел на меня и говорит: "Знаешь что, ты в строю не пой, можешь открывать рот, но не пой!" Что мне оставалось делать? С тех пор я не пою...
   Так вот, я исправно посещал занятия в кружке. Нам выдали домры, чтобы мы играли дома. Нас учили нотам и т.д., но сыграть на память больше трех нот я не мог, ну не получалось у меня, как я ни старался! Вскоре началась война, и домра осталась лежать в диване до сих пор. Так закончилось мое стремление к музыке. И мое увлечение кружками.
   В 1940 году у нас во дворе появилась девушка из Москвы Марина Павлова. Дочка репрессированного генерала. Симпатичная девушка. Она всех нас научила танцевать, и все дальнейшее время прошло под знаком танцев. Появилось очень много пластинок с танцевальными мелодиями, от "Брызги шампанского" и "Рио-Рита" до "В парке чар". Это было хорошее время.
   Сообщение о начале войны и выступление Молотова по радио застало меня дома. Я слушал патефон. Родных дома не было. Они с Любой уехали в Сталино (ныне Донецк) к папиной сестре. Я вышел во двор. Там была К.Д. Сказал ей, что началась война. Она сказала: "О, Боже!" и ушла в дом. Сидеть дома было невозможно. Ушел в город. Со всех репродукторов неслись марши. Народ бодрился. Никто не думал, что это надолго. Ведь нам говорили... Начали появляться беженцы с Польши, с западных областей Украины. Приехала мамина сестра Роза с детьми и с мамой. Толя и Сережа ушли в армию. Уехали к родственникам на Кавказ П.И., и К.Д. В их квартиру перебралась Любина подружка и родственница К.Д. Зоя с семьей. Появились слухи, что немцы расстреливают евреев. Надо уезжать и нам, а папа колеблется. Он был в плену у немцев в Первую войну и не верил слухам. Наконец, папа взял направление в Краснодарский край и билеты на поезд.
   15 августа 1941 г. мы погрузились на подводу и отправились на вокзал. Никакие поезда уже не ходили. На путях стоял состав из пассажирских выгонов и платформ, груженных металлоконструкциями и роликами, видно, из трубного завода.
   Какой-то проходимец предложил папе за деньги посадить нас в пассажирский вагон. Зашли. Наша мудрая мама говорит: "Так не бывает! Это очень хорошо для того, чтобы бежать!" И действительно. Вскоре пришел дядя с ружьем и выгнал нас. Сказали, что состав платформ с оборудованием уйдет завтра на Урал. Пришлось садиться на платформы.
   Это было днем 15 августа, а на рассвете 16-го наш состав ушел на Восток. Позже, как обычно, в 10.00 немцы бомбили станцию Никополь. А 17 августа г. Никополь был занят немецкими войсками. Нам просто повезло...
   А детство кончилось...
  
   Так как мы сидели на платформе, нам все было видно. На протяжении многих километров контактные провода эл.поездов были разрушены. Это работа немецких диверсантов. Еще наблюдения. Пока ехали по Украине, домики были аккуратно побелены, и "садок вишневый биля хаты", много зелени. Когда выехали на территорию России, картина резко изменилась. Не помню, до какой узловой станции мы доехали, а нам сообщили, что поезд идет на Урал, а может, было иначе, не помню...
   Но мы слезли и со всеми своими мешками перебрались на станцию, под вагонами, через пути. На станции скопилось много беженцев. Через какое-то время власти подогнали теплушки и все беженцы расселись в этих теплушках. Надо сказать, что на всем протяжении пути, пока мы ехали, было организовано четкое обеспечение питанием беженцев. Но, с другой стороны, забегая вперед, надо сказать, что на всем пути следования станционные пути были ободраны сверх головы, причем делалось это публично, ничуть не стесняясь. Привыкли...
   Наш состав взял курс на Ростов. Не заезжая в Ростов, поезд поехал на Сталинград. Через Сальск и Сальские степи, ровные, как столешница.
   Прибыл состав на станцию Зимовники, и мы выгрузились. Приехало начальство и рассказало нам, что нас отвезут в село Ремонтное, что в 120 км от железной дороги. Первый вопрос, который моя мама задала: "А больница там есть?"
   Для нашей транспортировки прибыли автомашина и несколько телег. На телегах надо было ехать 4 дня. На автомашине - 4 часа...
   Нам повезло, мы попали на автомашину. Приехали в Ремонтное уже вечером, и нам сообщили, что нужно ехать дальше, в село Валуйки, в 18 км от с. Ремонтное. Туда мы ехали на телеге. Был уже вечер, в пути нас застал проливной дождь. Пришлось с телеги слезть, так как дорога раскисла, и лошади с трудом тащили телегу.
   Прибыли мы в село Валуйки поздно ночью, совершенно мокрые и усталые. Хорошо это был август месяц! С нами ничего не случилось.
   Нас поселили где-то, и до утра мы, конечно, не спали. На другой день определились с жильем у какой-то семьи. Утром поехали мы с папой в бригаду работать. В это время убирали хлеб, и мы возили на ток зерно.
   До бригады было далеко, примерно 10 км, и мы там ночевали.
   Поработали несколько дней и решили, что это не наше дело. Мы с Любой пошли в село Ремонтное пешком, никакой попутной телеги...
   Не помню подробностей, но нас перевезли в Ремонтное. Подселили на квартиру, и мы начали работать: папа в конторе, Люба что-то делала. Я пошел работать на МТС - машинно-тракторную станцию.
   Вся техника сосредотачивалась в МТС. И я решил учиться на шофера. В эту группу были записаны 7 Марусь и один я. Но через день нам сказали, что мы поедем на станцию "Целина", в 30 км от Сальска. Там государственная хорошо оборудованная автошкола. Выдали нам валенки, собрали, что могли, мама дала одеяло... Поехали... Дали нам жилье, пару дней мы отучились, потом сообщили: немцы заняли Ростов, школу закрывают, занятий не будет. А на ушко нашим Марусям сказали, чтобы мы немедленно убирались, так как всех заберут на рытье противотанковых траншей. Собрали свои вещи и на тракторе с прицепом в тот же день уехали на станцию Сальск. Купили билеты и поездом доехали до станции Зимовники. Помню, что меня с трудом разбудили. Я крепко спал на 3-й полке.
   В Зимовниках была база МТС. Хата. Так что спать можно было на полу. В первый день мы пошли на базар. Еще в Сальске к нам присоединился молодой парень с Украины. В Зимовниках он был с нами. И с нами же ушел на базар. Но когда мы вернулись в хату, то не было ни парня, ни моих вещей... Украл.
   Из Ремонтного не было никакого транспорта. Уехать было не на чем. Девчата как-то рассосались, мы с одним хлопцем из села недалеко от Ремонтного на 3-й день решили не ждать у моря погоды и пошли пешком.
   Идти надо было 120 км. Шли мы налегке, так как вещей с собой не было. Шли один день, шли второй день, обедали во встречающихся совхозах. Спали в соломенных стогах. На третий день нас догнала подвода, и мы сели на нее. Не доезжая примерно 10 км до Ремонтного хозяин решил остановиться на ночь. Я не мог себе этого позволить и пошел пешком в Ремонтное. Пришел поздно, все уже спали. Конечно, радости было много.
   Наши уже собрались уезжать в Элисту, столицу Калмыцкой республики. Но мама заявила: "Я без Мары никуда не уеду!" Короче, через день-два папа нанял телегу, и мы выехали из Ремонтного в сторону Элисты.
   Надо было проехать 50 км. За один день этого сделать было нельзя. Была осень. Начало холодать. Вечером мы приехали в русское село на полпути от Элисты. К счастью, оказалось, что в этом селе живет тот хлопец, с которым я убирался домой из Зимовников. У хлопца денег не было, и я платил за него в столовых. Он, вероятно, этого не забыл и всех наших женщин забрал в дом. Мы с папой взяли одеяла и пошли спать в конюшню, там было много сена...
   Утром поехали дальше. В Элисту приехали еще засветло.
   Нас встречал милиционер. Очевидно, им сообщили, что едут беженцы. Милиционер отвел нашу телегу в школу, где были кровати с сетками. Матрацев и белья не было. В школе мы жили 2-3 дня и переехали на постой в небольшую хату.
   Фамилия хозяина была Сахно.
   Мы постелили одеяла на полу в одной комнате, и все улеглись. Помню не очень хорошо, был этот Сахно (- ?) И через несколько дней переехали в пустующий деревянный дом на две квартиры. В одной квартире поселилась семья из Харькова, в другой - мы.
   Дом стоял над ручьем, во дворе, где жили калмыки. Был там маленький калмыченок Ройка и наш сверстник, закончивший 10 классов, Дорджи Исеев.
   Папа устроился на работу в Министерство торговли инспектором. Люба - в Министерство местной промышленности начальником отдела кадров. Я возил воду на лошадке.
   Вскоре после того, как мы приехали в Элисту, Ростов был отбит у немцев, и мы решили дальше не ехать. Подходил к концу 1941 год.
   Я познакомился с девчатами: одна калмычка - Маруся, другая - дитя смешанного брака. А дети смешанных браков, девочки, часто очень красивые.
   В гостях у Маруси меня угостили калмыцким чаем. В казанок загружается плиточный чай - это спрессованные веточки с нижними листочками чайного куста, бараний жир, молоко, соль, и все это варится. На первый вкус для нас это варево не съедобно. Со временем привыкаешь, оно вкусно и питательно.
   В Элисте мы познакомились еще с одной новинкой: горчичным маслом. Подсолнухи в Калмыкии не растут, а горчичное <масло-?> - хорошее, но тоже не сразу.
   Город Элиста в то время - это большое село у подножия холма. И уже в советское время на холме построили Новый город. Здание Совета Министров, Министерства, театр и другие общественные здания автономной республики. Тут не было железной дороги, не было аэродрома. Реки нет. Даже автовокзала не было. Некуда было ехать... Километров в 100 от Элисты есть село Яшкуль и еще пара сел по дороге на Астрахань. Остальные села разбросаны по степи.
   Степь покрыта полынью почти до самого Каспийского моря. Забегая вперед, скажу, что мы проехали-прошли всю калмыцкую степь с Запада на Восток. Об этом я еще напишу.
   Под Новый год мы с Любой были в театре, что-то смотрели.
   По весне папа взял участок земли, и мы посадили огород, за городом. Там было много чего, в т.ч. пара арбузов и дынь. Стало тепло, стало веселей. Мы с Дорджи и соседом по дому, харьковчанином, часто ходили на расположенный по соседству стадион. Там я впервые начал косить траву. Футбола там, конечно, не было, но стадион был. Мы освоились, и жизнь продолжалась.
   Жить можно и на краю Земли... Я пытался устроиться учеником слесаря в мастерские, но из этого ничего не вышло, и я бездельничал. На огороде все взошло. Летнее наступление немцев в 1942 году на юге привело ко второму падению Ростова, и нам уже было не до огорода. Не знаю, как бы мы выкрутились, если бы Люба не работала в министерстве местной промышленности. Думаю, нам было бы плохо. Оторванность от мира на пользу не пошла бы. Но нам повезло. Министр дал несколько подвод с быками для эвакуации своих сотрудников. Я мог выбирать и выбрал старую пару волов. Были там и молодые, нетерпеливые, норовистые. Я считал, что со старыми будет меньше хлопот. Но оказалось, что старые очень медленно шли, и мне приходилось их все время подгонять: "Цоб-цобе! Цоб-цобе!" Дошло до того, что я во сне говорил "Цоб-цобе!"
   Собрали мы свои пожитки, взяли запас воды и еды. Но у министра были свои планы. Любу он отпустить не мог. Видно, не было еще команды. И она должна была остаться. С ней остался папа, а мы двинулись в путь. Договорились встретиться в конечном пункте, если они нас не догонят. А для них министр подготовил пару верблюдов с большой телегой, на которой нужно было вывезти имущество министерства.
   Нужно было проехать по степи с ограниченным количеством воды примерно 300 км.
   Лето, жарко не только людям, но и волам. Сказали знающие люди, что волы не любят работать в жару, могут пасть. Поэтому ехать приходилось, пока не было очень жарко, рано утром и ночью. Днем волы отдыхали, и мы вместе с ними. Двигались медленно, не помню, сколько дней и ночей, но, думаю, не меньше недели, а, может, и дней 10.
   Недалеко от Астрахани, когда начали попадаться растения и сверкать озера, мы расположились на привал, и нас догнали папа с Любой. Они ехали на верблюдах без остановки двое суток. Радости не было конца! С моих плеч упала гора. Я чувствовал очень большую ответственность.
   Вдалеке блестело на солнце озеро. Мы решили посмотреть. Добрались, а это сплошная соль, ровная, как стекло. Озеро высохло. Кончились калмыцкие степи. Началась Прикаспийская низменность.
   Но наши беды не закончились. Появились пески. Тяжело груженые телеги проваливались в песок. Но впереди было еще одно препятствие. Строилась железная дорога от Астрахани на Кавказ. Лежали шпалы и рельсы. Подсыпки не было. Переездов никаких. А волы идти через рельсы не хотят. Да и телеги нужно перенести через рельсы. Пришлось распрягать волов, разгружать телеги, и только так нам удалось преодолеть и это препятствие.
   Прибыли мы в Астрахань, сдали быков. Наши спутники разбежались кто куда, а мы решили ехать в Семипалатинск. Там жили все родственники мужа тети Розы. Мысль была перебраться через Каспийское море на другой берег, в порт Шевченко, тогда он назывался Красноводск, а оттуда по Турксибу добраться до Семипалатинска.
   Расположились на пристани, было еще тепло. И ожидали прихода парохода. Несколько дней мы жили на пристани. Запомнилась каспийская селедка. Толстые спинки, малосольная и очень вкусная. Ели без хлеба. Хлеб был по карточкам.
   Наконец, прибыл пароход, и мы увидели то, что видели в кинофильме "Бег", когда из Крыма, от красных, точно так же, как мы от Гитлера, бежали все, кто не принял революцию. Войска Врангеля, буржуи, интеллигенция. Теперь я их очень хорошо понимаю.
   Посмотрели мы на все это и решили, что надо ехать по железной дороге от Астрахани, хотя это и не безопасно. Немцы сильно бомбили железные дороги. Они были близко.
   У тети Розы были документы, что ее муж, дядя Яша - майор интендантской службы, и этого было достаточно, чтобы комендант выдал нам билеты до Семипалатинска.
   Вскоре подогнали эшелон теплушек, мы сели и поехали.
   Приехали на станцию Баскунчак.
   Руины разбомбленной станции еще дымились, все пути были разрушены, кругом валялись солдатские письма. Но нам повезло, наш эшелон под бомбежку не попал.
   Благополучно добрались до станции Урал. Это на северо-западе Казахстана. Нам сообщили, что состав идет на Урал. А нам нужно в Семипалатинск. Пришлось выгрузиться со всем нашим барахлом. Когда мы пошли за продуктами, председатель горисполкома, который присутствовал там, увидел мой паспорт, год рождения 1925, решил подзаработотать на этом. Забрал мой паспорт и сказал, что мне нужно идти в армию.
   Денег у нас не было, откупиться мы не могли, и мама собрала мне, что могла. Пошила вещмешок, и я пошел в горисполком - служить. Мордоворот-начальник очень удивился, отдал мне паспорт и сказал, чтобы я убирался.
   Конечно, радости было выше крыши!
   Вскоре нам дали вагон, и мы поехали дальше. Ехали мы медленно и долго, с длительными остановками. Завшивели. Сколько будем стоять на станции, нам никто не говорил. На свой риск отлучались то за хлебом, то за водой.
   На одной из станций недалеко от нас стояла платформа с солью. На больших станциях эшелоны охранялись отрядами вооруженных людей. Я решил, на всякий случай, набрать мешочек соли. И нужно было так случиться, что на меня вышел наряд вооруженных людей. Задержали меня и, как арестанта, под ружьем провели по всей станции до вокзала. Это были ...<?> минуты. В штабе оказались порядочные люди. Пожурили. Возник вопрос об армии, но пришли к выводу, что у меня еще все впереди и с Богом отпустили. Этот случай я запомнил надолго.
   На одной из станций случилось так, что мы с папой опоздали, и нам пришлось на ходу вскочить на ступеньки одного пассажирского вагона, который был в нашем эшелоне. Но двери вагона были закрыты, и мы сидели на ступеньках до следующей станции. Наше отсутствие не вызвало беспокойства. Привыкли...
   На станции Омск пошли с папой за продуктами. Женщина посмотрела паспорт и решила, что папа - родственник их начальника, который ждет своего брата. Конечно, папа не возражал, и нас отвели к начальнику всех железнодорожных буфетов и ресторанов Сибири и Дальнего Востока. Фамилия его была Эпельман. Общих родственников вряд ли нашли, но он угостил нас шикарным обедом и дал что-то в дорогу.
   Вблизи от Новосибирска уже чувствовалось дыхание Сибири. Стало холодно. Ехали месяц или полтора. Одичали.
   В Семипалатинске нам выделили 2 комнаты у хозяина. Тетя Роза жила отдельно.
   На левом берегу Иртыша, напротив Семипалатинска, построили большой мясокомбинат, а при нем поселок. <???> Там был небольшой пункт вторутильсырья, где были многолетние залежи костей - отходов мясокомбината. Работал там старый казах. Теперь он уходил. Вот туда и направили папу на работу.
   Старый казах пригласил папу с семьей домой и передал ему секреты гешефта. Кости эти продавались и приобретались много раз, учесть их было невозможно.
   Казах угощал обедом. Стульев у него не было, как и стола. Ели руками мясо на полу.
   Хотя занятия в Днепропетровском фармацевтическом институте, который эвакуировался в Семипалатинск, уже шли, Люба поступила в институт. Мне было отпущено несколько месяцев до армии. Я понимал, что в начале 1943 года меня заберут в армию. Пошел на 1-й курс автодорожного техникума. Документов из школы у меня не было, но меня приняли и выдали удостоверение, которое потом пригодилось. Еще один плюс был в этом. При техникуме была столовая, где давали тарелку рассольника, в котором плавала половинка соленого помидора и несколько глазков постного масла - 1 чайная ложка. Но было там еще одно блюдо: так называемая "затируха". Это сваренная мука грубого помола с отрубями. Я заметил: если придти к концу дня, то дают затируху погуще. И она такая вкусная! Мне не лень было приходить из дома в сорокаградусный мороз, чтобы получить тарелку этой затирухи.
   О занятиях я, конечно, не думал, но преподаватель геодезии похвалил меня и поставил "5" за то, что я сказал, как произвести съемку местности, если на пути стоит дом.
   Иногда дома было плохо с едой, и однажды мама провела эксперимент. Купили очень мелкую картошку, чистить ее было нельзя, и мама решила сварить ее, как есть. Когда сделали пюре, есть его было нельзя. Оно было горькое. Больше такой картошки не покупали. Забегая вперед, скажу, что, когда я уходил в армию, мама дала мне на дорогу горсть горчичной <...>, так как ничего больше не было.
   Начало холодать. Нужно было думать о дровах. Нам дали в небольшой роще на берегу Иртыша кривое дерево. Нужно было его спилить, привезти домой. Взяли пилу, пошли с мамой валить дерево. Спилили, распилили, отвезли на саночках домой. Дома раскололи, и было у нас тепло. А затем пришла мысль топить костями. Я привез через замерзший Иртыш санки с костями. Оказалось, в них еще сохранился жир, и они очень хорошо горели. Вопрос с топливом был решен.
   В начале 1943 года пришла повестка в армию. Записали в Алма-атинское военно-пехотное училище. Вечером нас посадили в теплушки и повезли на юг. Провожала меня мама с папой. Настроение было не лучшее...
   Стояли сильные морозы, ветер... Выйти из теплушки было опасно, сразу отмораживались пальцы и щеки. На некоторых станциях встречали немцев из Поволжья. Они были несчастны.
   В Алма-Ате было тепло. Нас привезли в училище, переодели, расселили по комнатам по-взводно, и начались армейские будни. Наряды-мытье полов, в кухню, строгий распорядок, хождение в строю на завтрак, обед, ужин. Стройподготовка, занятия на свежем воздухе по тактике... Когда выходили на занятия по тактике, брали с собой станковый пулемет "Максим". Он состоит из 2-х частей - станка и ствола. Станок весит 2 пуда - 32 кг. Тяжелый, собака! Носили его на плечах, по очереди.
   Когда располагались на траве для слушания командира взвода, лейтенанта Борщова, уже немолодого человека, я тут же засыпал постоянно. Меня не будили - бесполезно, я тут же засыпал снова. Я не высыпался. Что думал об этом лейтенант, можно только догадываться. Тогда никто не думал о будущем. Все с удовольствием ходили в наряд в столовую чистить картошку... Дело в том, что там можно было от пуза нажраться вкуснейшего горохового супа .
   Часто ходили в увольнения. Фотографировались. Я любил бродить по базару. Большой южный базар, много моченых яблок... Алма-Ата - город яблок...
   Училище расположено на окраине города, у подножия гор. С одной и с другой стороны училища протекали с гор две маленькие речушки: Малая Алмаатинка и Веснянка. Часто бегали умываться в ближнюю Алмаатинку, вода чистейшая, очень холодная. Дальше вода этих речушек попадала в арыки - каменные желоба, журча и отдавая свою прохладу.
   Город красив. Очень много зелени. Тепло. За городом, у подножия Алатау, растут многочисленные яблоневые сады. Мы там иногда бывали на занятиях. Климат очень континентальный: днем - жара до 40 градусов, ночью, на посту, без шинели нельзя.
   Очень интенсивная строевая подготовка проводилась перед 1-м мая 1943 года. Шагали ночью. Но почему-то в параде мы так и не участвовали. Выше я писал, что по просьбе командира роты, я не пел в строю, только открывал рот.
   Так прошли 4 месяца.
   9 июня 1943 года, в день моего совершеннолетия, построили все училище на плацу и прочитали приказ Верховного Главнокомандующего о том, что все курсанты училища отправляются в действующую армию. Дело в том, что в 1943 году был принят новый Устав Армии. По этому Уставу младшие командиры, комвзвода, и комроты должны находиться не впереди своих войск, а сзади и руководить ими в бою. По старому Уставу командиры вели в бой бойцов личным примером. Командиры в этом случае были хорошими целями для вражеских снайперов. Потери были колоссальными, и младших командиров нужно было много. После введения нового Устава потребность в лейтенантах резко уменьшилась, и мы были уже не нужны.
   Выдали вещмешки, запас еды, построили и под марш прошли через весь город на станцию, где нас ожидали теплушки. Погрузились, и состав двинулся по Турксибу, по югу Казахстана через Джамбул, Чимкент, Кзыл-Орду и далее до Актюбинска. Поезд ехал быстро, на остановках стоял мало, и скоро мы приехали на станцию Актюбинск. Это живой южный город с большим базаром. Второй раз я с папой был здесь, когда мы возвращались на Украину. Но об этом позже...
   Я говорил уже, что остановка были не долгие, но я заметил, что после сигнала посадки были еще минут пять, только потом состав трогался.
   На станции Актюбинск мне чего-то захотелось подстричься. Вроде, а свадьбу ехал... Вышел в парикмахерскую, очереди не было. Когда дело подходило к концу, я услышал сигнал на посадку. Решил - успею. Когда выскочил на перрон, увидел только хвост поезда.
   Конечно, это был шок... Я вдруг понял, что выпал из обоймы, рухнул мир, где за тебя думают, за тебя решают, где тебя кормят. Ты должен сам решать, думать, кормиться... Все осталось в теплушке, вещмешок, шинель, пилотка... Я чувствовал себя голым.
   Что делать? Верней всего было бы обратиться к военному коменданту. Он, наверняка, решил бы, как догнать наш состав. Но я где-то слышал, что всех отставших отправляют в штрафбаты. Мне совсем этого не хотелось.
   Еще пара человек отстала от своих составов. Мы попытались покушать на пункте питания, но из этого ничего не вышло. Нужно было решать. За нами двигался состав с маршевой ротой из Казахстана. Маршевая рота - это люди, которых отправляют прямо в действующую армию, в т.н. запасной полк, из которого потрепанные на фронте войска берут пополнение. Это необученные солдаты. Из запасного полка можно попасть в любую часть, в любой род войск.
   Когда пришел состав, я решил попроситься принять меня. У них были отставшие по разным причинам, и меня взяли. Сказали, чтобы при сдаче людей по списку я откликнулся на фамилию Имярек.
   Это был крутой поворот в моей военной судьбе. Не знаю, как бы она повернулась, не будь ничего этого, но это был крутой поворот.
   Так я попал в действующую армию в составе маршевой роты. Сдали нас по списку в запасной полк, который располагался в бывшем военном городке.
   В первый же день меня заметил старший писарь полка, спросил, какое образование и предложил работать у него. Я согласился.
   Работа писаря - это бесконечное составление списков. Люди приходили и уходили, и все это нужно было переписывать. Так прошла неделя, и я понял, что больше не могу тут сидеть. Попросил старшего писаря отпустить меня на фронт. Что я знал о жизни фронта?! Думал ли я о чем-нибудь? Наверное, нет...
   После нескольких настойчивых просьб ст.писарь говорит: "Пришли "покупатели". Иди!" И я пошел. За то время, что я был в запасном полку, я познакомился с одним еврейчиком из Прилук. Старше меня, семейный. Я попросил взять и его. Нас, человек 15-20, построили на плацу, и к нам пришли 2 молодых капитана. Один - красавец, с бородой, с морским кортиком на боку и орденами на груди, как потом оказалось, командир отдельного саперного батальона Н.Н. Меркулов, и его начштаба.
   Мне показалось, что начштаба - еврей. Владимиров. Имя - не помню...
   Осмотрели всех. Начштаба говорит: "Нам нужны 2 человека нацменов. Нацменами в то время называли жителей республик Средней Азии, в основном, мусульман. Рассказывали, что они собираются в кружок и молятся по несколько раз в день. Не едят свинину. (А нам часто выдавали американские консервы, сало, бекон. Вкуснейшая вещь!) Поэтому их старались рассредоточить по подразделениям, чтобы они не могли молиться.
   Я говорю начштаба: "Мы тоже нацмены! Возьмите нас!" Конечно, евреи - национальное меньшинство в России, но их никогда не называли "нацменами". Это новое слово, а евреи слишком древние.
   Начштаба сразу сообразил и говорит командиру: "Давай возьмем!"
   Так я стал служить в инженерных войсках. Я назывался сапером. За пайку сахара выменял гвардейский значок и гордо носил его на груди.
   Днем наш батальон строил мостики и мосты, а мы носили срезанные бревна из леска. Лесок был залит водой, и мы бродили по пояс в воде. Ночью батальон передвигался.
   Это были длительные и утомительные переходы. В один из таких переходов я заснул и упал в придорожную канаву со всей своей амуницией: шинелью-скаткой, вещьмешком, саперной лопаткой, винтовкой. И получил еще втык от командира.
   Конечно, я не мог знать, куда двигаются войска. Только когда прочитал книгу Г.К. Жукова "Воспоминания и размышления", все понял. Он очень подробно описывает то время, упоминая нашу 5 гвардейскую армию, которая принимала участие в битве на Курской Дуге.
   Дело в том, что в районе г.Нового Оскола, создавали новый резервный фронт - Степной. И все резервы стягивались туда, в том числе, и мы.
   Был конец июня. А 5 июля немцы пошли в наступление на Белгородском направлении. Наше командование знало время наступления, и, соответственно, перед атакой обстреляли немцев из всех имеющихся орудий. Но немцам удалось потеснить наши войска на 10-15 км. Но большего они сделать не могли.
   Недели через две нашим войскам удалось оттеснить их на исходные позиции и остановиться на перегруппировку своих сил.
   Нашу 5 гвардейскую армию передали на Воронежский фронт. Саперный батальон восстанавливал разрушенные мосты. А 3-го августа началось контрнаступление наших войск.
   5 августа был взят Белгород. А 7.08.43 г. Наша дивизия проследовала через Белгород. Еще дымились разрушенные здания. Я это помню...
   Наши войска наступали. Наша дивизия входила в состав 20 гвардейского стрелкового корпуса под командованием генерал-лейтенанта Бирюкова Н.И., войска которого особо отличились в ожесточенном сражении за Ахтырку.
   Я пишу это потому, что через 40 лет мы, ветераны нашей 8 гвардейской воздушно-десантной дивизии встретились как раз в Ахтырке...
   Подразделения нашего батальона не выходили на передний край. Мы располагались в 2-3 км от передовой. Мы рыли щели для штабных работников. Дежурили у палатки командира дивизии. Строили мостики и т.д.
   Меня иногда посылали помогать повару на кухню, к старшине...
   Со старшиной Васей Зиминым, сибиряком, мы подружились, и я часто оставался у него.
   В одной освобожденной деревне я нашел ленту с патронами от пулемета "Максим". Обвязался, как матрос Железняк, и ходил так... Но не долго, тяжелый груз...
   Однажды я был на кухне. Расположилась кухня в балке, на косогоре. Вдруг налетели бомбардировщики. Повар быстренько убежал вниз в канаву на дне балки, а я решил остаться, может, что украду у повара пожрать... Но что можно было взять в солдатской кухне?
   Я лег на спину и следил за самолетами. И как только я подумал, что сейчас немец бросит бомбы, услышал противный вой бомб... Они летели прямо на меня. Я перевернулся на живот и готов был вжаться в землю, чтобы как-то спасти себя. Маленькие бомбы разрывались вокруг меня. В 10 метрах стояла и была хорошей мишенью кухня. (Опытный повар знал, что надо делать). Моя шинель-скатка лежала возле кухни и была пробита осколком. Я же не получил даже ни одной царапины!
   Прибежал командир взвода узнать, как дела, и забрал меня.
   Мы находились километрах в 2-3 от линии фронта, и хорошо было видно, как немецкие истребители "Мессершмидт-109", маленькие, юркие, беспрерывно висели над нашими окопами и забрасывали их маленькими бомбами. С ними ничего нельзя было сделать. Наших самолетов я не видел.
   Наши войска наступали. Мы прошли несколько населенных пунктов. В селе Котельва Полтавской области немцы оказали сильное сопротивление, и наши войска остановились. Надо сказать, что Котельва уже переходила из рук в руки немного ранее.
   Это большое районное село. Половина села у немцев, половина занята нашими войсками. Штаб дивизии подтянулся и расположился в школе на краю села в 15 км от немцев. Наш батальон расположился в степи на подходе к селу. Меня с товарищем послали рыть щели для штабных работников на случай бомбардировки штаба.
   Штаб дивизии, как я писал выше, разместился в одной из школ села.
   Большой школьный двор. Во дворе мощный, с кирпичным входом, погреб. Если бы тот, кто давал команду рыть щели, знал об этом, то щели рыть не надо было бы. Такая ситуация на фронте возникала очень часто.
   Но приказ - есть приказ, и мы начали рыть щель в виде уголка. Вырыли мы на глубину одного штыка лопаты, привезли еду. Только мы сели есть из котелков, послышался характерный звук немецких самолетов. И началось то, о чем я писал в самом начале. Но теперь подробнее...
   Когда мы услышали гул самолетов, поняли: начинается бомбежка. Легли в выкопанные канавки. Я лежал на спине и следил за самолетами. И вновь, как недавно в балке, я подумал, что сейчас бросит бомбу. И в это мгновение я услышал жуткий, непередаваемый звук летящей бомбы. Я понял, что бомба летит на меня. Пытаясь как-то спрятаться, я машинально перевернулся на живот, и в это мгновение я почувствовал, что комки земли переваливаются через меня. Открыл глаза, а там, где лежал мой товарищ, глубокая воронка. Сам я по грудь нахожусь в воронке, а ноги засыпаны землей, самому встать трудно. Подошел какой-то офицер, помог встать. Проверил, все ли у меня в порядке, удивился: на мне ни царапины, никакой контузии! Только пилотка куда-то исчезла. Мой товарищ лежал метрах в 10, он был мертв...
   В школе был разрушен угол здания. Никто из работников штаба не пострадал. После бомбежки штаб быстренько переехал в другое место.
   Вечером нам сообщили, что группа саперов пойдет на задание: минировать наш передний край противотанковыми минами. Была вероятность танковой атаки.
   Когда стемнело, а ночь была темная, наша группа, человек 15, вышла на задание. В каждой руке - мина, ружье через плечо. Двинулись к нашим окопам на переднюю линию. Минировать нужно было на ничейной территории, между нашими и немецкими окопами. Вел нашу группу сержант и связной командира роты.
   Шли цепочкой, один за другим. Приблизились к догорающему дому. Тут начинались окопы. Остановились. Наши ведущие что-то выясняли, снова шли по центральной дороге села. Прошли метров 150. Я услышал громкий одиночный выстрел. Очень близко. И сразу же автоматная очередь. Расстреливали в упор. Я упал. Почувствовал, что ранен в левую кисть. Послышались предсмертные стоны. Голова была ясная, работала, как компьютер, четко, быстро. Надо было уходить. На фоне догорающего дома мы просматривались очень хорошо. Стреляли немцы без промаха. На обочине во дворе дома я видел большой куст сирени. Нужно было ползти туда. Я пополз. В это время почувствовал, как будто кто-то ударил палкой по левой руке, выше локтя. Ну, думаю, еще одна пуля угодила в меня. Пополз дальше. Еще один удар в стопу правой ноги. Третья пуля. Добрался до куста сирени. Сталлоне по себе. Сбросил винтовку. Достал из кармана санитарный пакет. Бинт. И перевязал кисть левой руки. В это время мимо меня прополз один наш солдат. Он не был ранен. Но не остановился.
   Я полежал немного. Надо уходить. Прополз дальше во двор, начались убранные огороды. Надо ползти в сторону, откуда пришли. А немцы беспрерывно стреляют вверх осветительными ракетами, и светло, как днем. Их окопы недалеко. Наших ракет я не видел.
   Когда загорались ракеты, я ложился на землю, когда они тухли, двигался на коленях в сторону наших окопов. Наконец, дополз до каких-то кустов и слышу: "Кто идет?!" Это были наши пулеметчики. Они положили меня на дно окопа. Обрезали левый рукав гимнастерки, сняли правый ботинок и перевязали меня. К счастью, второе и третье ранения были легкими, кости не были задеты.
   У пулеметчиков я пролежал до утра. А утром взял какую-то палку и пошкандыбал в расположение батальона. По дороге меня подобрала какая-то подвода и довезла на место.
   Я думаю, что нашу группу немцы заметили, когда мы подошли к догорающему дому, выдвинулись нам навстречу и с близкого расстояния, в упор, расстреляли нас. Никто не вернулся назад, кроме нас двоих. Когда меня спросили, где остальные, я ответил, что все остались там...
   В батальоне меня заново перевязали и отвезли в медсанбат дивизии. Там было много раненых, и мне пришлось долго ждать очереди, т.к. поступали тяжелораненые. Я не выдержал и попросил принять меня. После обработки ран отвезли в большую санитарную палатку, где лежало много раненых. Все ждали подхода теплушки на ближайшую станцию, чтобы отвезти в тыловой госпиталь.
   Через пару дней нас отвезли в ближайший областной центр, в Тамбов. Госпиталь находился в школе. Раненых было много. Заполнены все помещения и коридоры. Я ходил с костылем, нога потихоньку заживала, а рука сильно болела. На мою жалобу врачу, а это был старенький фельдшер, он только сказал: "что же вы хотите, большая рана!" И она заживала медленно.
   Через месяц тяжелораненых погрузили в санитарный поезд и отправили в тыл. Страна большая, есть куда везти. И было очень много раненых. Наш поезд отправился в Кемерово. Это была вторая моя поездка по Транссибирской магистрали.
   Когда поезд приехал в г.Новосибирск, и часть раненых снимали с поезда, я попросил, чтобы меня тоже оставили в Новосибирске, т.к. мои родные находились в Семипалатинске. Это на расстоянии полусуток езды без всяких пересадок, по Турксибу (Туркмено-Сибирская железнодорожная магистраль, построена в советское время, которая связывает Россию со всеми среднеазиатскими республиками).
   В Новосибирске я попал в Харьковский ортопедический институт, который развернулся, как госпиталь. В нем были опытные кадры и хорошие врачи. Я пробыл там почти три месяца.
   Институт возвращался в Харьков. Всех раненых переодили в другие госпитали. И под новый 1944 год я попал в челюстной госпиталь, где начальником был майор Зильберман.
   То, что я там увидел, забыть трудно. Люди с ногами и руками, свободно передвигаются, но у них нет лица. Нет нижней челюсти или носа, нет щеки... Они не перевязаны... Их кормят через лейку, все протертое...
   Готовили там очень вкусно. Помогал на кухне один паренек, которому пуля попала в рот, во время атаки, и вышла в шею, повредив голосовые связки. Он тихо говорил.
   Лечились раненые в лицо долго, годами. Для того чтобы сделать новое лицо, нужно было взять лоскут с живота или другого удобного места. Один конец такого лоскута приживлялся к руке. Когда эта операция заканчивалась, другой конец отрезали от живота и приживляли к лицу. Затем отрезали его от руки и формировали из него то, что было нужно: нос, губы или щеку. Это были очень длительные операции.
   Мне в этом госпитале чистили рану. Образовался так называемый свищ. Рана потекла. 24 января меня вызвали на комиссию. За время лежания в госпиталях пальцы стянуло так, что они не двигались.
   Посмотрели врачи и решили меня выписать, присвоив инвалидность третьей группы.
   Так закончилось мое годичное пребывание в армии и участие в военных действиях на фронте во время Отечественной войны 1941-1945 г.г. против фашистских войск.
  
   Добираться домой было не сложно. Вечером я сел в поезд, а утром был уже в Семипалатинске.
  
   В Семипалатинске жилось трудно. Основная еда - это пшеница, измельченная на ручной крупорушке (в каждой семье была такая крупорушка, сделанная умельцем), на которой можно было сделать крупу из зерна. Из гильз от патронов делали зажигалки. Камушки для зажигалок продавались на базаре.
   Весной моя энергичная мама садила в землю, клочок которой выпросила у хозяйки, что только можно было: огурцы, помидоры, другую зелень.
   Я, как инвалид войны, имел талоны на обед в столовой. Обеды эти были похожи на обеды в техникуме. Я об этом писал выше. Но это все-таки еда...
   В Семипалатинске знакомая киевлянка работала в хлебном магазине. Она давала мне три хлеба по 300 рублей. Я продавал на базаре два хлеба по 450 рублей. Третий уносил домой, и он тут же съедался. Это было хорошо.
   Появились слухи, что фарминститут собирается уезжать назад в Украину, в Днепропетровск. Предложили Любе ехать вместе с семьей. От такого предложения отказаться было нельзя. От Днепропетровска до Никополя 120 км. Пешком дойти можно! В то время не было мысли остаться в Днепропетровске. Это уже потом, по ходу событий, пришли к решению остаться. Итак, решено было ехать домой на Украину.
  
   В марте или апреле месяце в Семипалатинск пришел эшелон с высланными чеченцами. Я видел это.
   В конце апреля сообщили дату выезда. Собираться долго не пришлось. Хозяйство было небольшое.
   Подогнали целый состав старых, но пассажирских вагонов. У каждого было спальное место. Тетя Роза с детьми и бабушкой остались со своей родней. Они выехали позже в г. Николаев.
   Состав двинулся на юг, по Турксибу. Это была моя вторая поездка по Турксибу. Было тепло. И вагоны другие. Поездка проходила нормально. Познакомились со всеми. В Ашхабаде мы с папой пошли на базар. Большой южный базар. Масса людей. И вдруг налетела на нас с криком и гамом банда: двое парней и две девицы. В момент они вытащили из кармашка у папы карманные часы. Мы заметили и тут же схватили их с криком "Отдай!". Они положили часы на базарную стойку и быстро смылись, так же, как появились.
   Часы эти на какой-то станции папа продал, так как денег не было. Часы в то время были не так распространены, как сейчас.
   14 мая 1944 года наш состав прибыл на станцию Днепропетровск. Поселились мы в гостинице "Астория". Нам отдали большой зал на 2-м этаже. Еду готовили на камушках, во дворе гостиницы.
   Перед отъездом из Семипалатинска у нас появилась большая бобина черных ниток. Не помню откуда. Я отматывал от бобины сколько-то метров и на базаре продавал. На эти деньги мы и жили.
   Все было дешево. Людей в городе было мало. Прохожие оглядывались. Они забыли, что такое "еврей". За лето людей значительно прибавилось. Евреи возвращались домой.
   Мы же решили остаться в Днепропетровске. Любе надо было учиться в институте. Нужно было думать и обо мне. Я хотел пойти в техникум. Люба сказала: "Зачем тебе техникум? Поступай в институт!" Легко сказать, когда за плечами 8 классов образования! Купил все учебники за 9-10 классы и начал читать их и решать задачи.
   У меня было преимущество: мне не надо было сдавать экзамены в институт, нужно было только сдать экзамен за 10 классов. Таких, как я, было не мало, а окончивших 10 классов значительно меньше, чем нужно было.
   Короче, не хватало абитуриентов, и при всех вузах организовывались 9-10 месячные подготовительные курсы, чтобы как-то подтянуть тех, кто хотел учиться.
   Поскольку решили остаться, нужно было папе искать работу и жилье. С жильем в центре города было трудно, хотя и людей было мало. Предлагали одни подвалы.
   Работу папа нашел на заводе им. Молотова (ныне - завод им. Бабушкина, завод металлоконструкций) кладовщиком в столовой. Там дали ордер на 2-х комнатную квартиру в доме на Орловской улице, в то время на окраине города. Дальше был аэродром, на котором находился самолет У-2 завода Петровского. Таким образом, мы обосновались в г. Днепропетровск.
   Я пошел на подготовительные курсы в ДИИТе (Днепропетровском институте инженеров транспорта). Но они уже заканчивались. Нужно было сдавать экзамены за 10 классов. А проучился я один месяц. Сдать экзамены я не мог и решил пойти на подготовительные курсы в металлургическом институте, которые должны были скоро открыться.
   Начальником курсов был старый русский офицер математик Николай Иванович Павлинский. Очень симпатичный и добрый человек.
   Была уже вторая половина 1944 года. В сентябре месяце в институте должны были начаться занятия, а учить было некого. Николаю Ивановичу я сказал, что перед войной закончил 9 классов, а потом учился в техникуме и показал удостоверение техникума, которое у меня сохранилось. Милейший Н.И. сказал: "Зачем вам подготовительные курсы, сдавайте экзамены за 10 классов!" Я опешил, но не мог же я ему сказать, что за душой у меня 8 классов!.. Пришлось согласиться. На экзамен пришли человек 10. Помню только, как я писал сочинение о героической молодежи. Как я сдавал остальные экзамены, не помню...
   Но в числе немногих я экзамены за 10 классов сдал и был принят в институт.
   В нашей группе прокатчиков было несколько инвалидов войны. С одним из них, Юрой Бухтияровым я подружился. И подружились мы с Сережей Шереметьевым. Он не был на фронте. Так втроем мы и провели весь первый семестр.
   Мы с Юрой, как инвалиды войны, получали талоны на дополнительное питание и, собрав несколько талонов, шли в столовую и сидели там почти целый день, травили байки.
   В один из праздников мы с Юрой получили талоны на водку по госцене. Мы получили по одному литру. Пошли к Юре домой, он жил в центре на Коцюбинской, и начали пить водку маленькими рюмочками за Людовиков от Первого до Шестнадцатого. Закуски было мало. Кусок хлеба и несколько зеленых соленых помидоров.
   Выпили и пошли гулять. Все остальное я помню плохо. Проснулись у Юриного товарища дома на Дзержинской улице. У меня был разбит лоб. Потом пришлось рассказывать маме, что я был в бане, поскользнулся, упал, разбил лоб. Целый день самочувствие было такое, как будто я побывал в шестернях редуктора. Похмелиться было нечем. Больше такого у меня в жизни не было.
   После первого семестра ушел из института Юра Бухтияров. Он и не пытался сдавать экзамены. Ушел в открывшуюся юридическую школу. За полгода там готовили судей и адвокатов. Их очень не хватало. Дослужился Юра до заместителя Председателя областного суда. Как он рассказывал, ему приходилось присутствовать при расстрелах, и после этого вся компания пила водку. Он спился и рано умер.
   Сережа Шереметьев ушел после второго семестра.
   Я после первого семестра за одну ночь выполнил 20 эпюр и получил отличную оценку. Как я сдавал остальные экзамены, не помню, но сдавал, чаще на тройку. Долго не мог сдать химию. Но когда я уже надоел Жанне Шершевер, и она махнула на меня рукой, попросила другого преподавателя принять у меня экзамен. Это был Энгельгарт. Когда я пришел к нему с книгой, он дал мне задание и ушел.
   Что мне оставалось делать? Открыл книгу и написал, что было нужно...
  
   ...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   21
  
  
  
  
Оценка: 4.34*13  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023