Аннотация: история гвардии подполковников воздушно-десантных войск братьев Родионовых
Братьев Игоря и Олега Родионовых в воздушно-десантных войсках знают многие. Кто-то вместе с ними отслужил срочную, трижды побывав в командировках в бушующем национализмом Баку. Кто-то является однокашником по знаменитому Рязанскому воздушно-десантному командному училищу или Военной академии имени Фрунзе. Кто-то в одной команде месил глину на зимних дорогах Чечни или сбивал каблуки берцев на каменистых тропах жаркой Абхазии. Кто-то навсегда запомнил совместные патрули в расколотой на кусочки Югославии или гонку за отступающим противником в Грузии. Но всех этих людей - многочисленных военачальников и подчинённых гвардии подполковников Родионовых - объединяет одно - память их добрая и откровенная. Как, например, у Сергея Клячковского, через телевизионную программу "Жди меня" нашедшего Олега двенадцать лет спустя после ранения и эвакуации с поля боя - из центра Грозного в январе 1995-го. Нашедшего, чтобы сказать спасибо и обнять своего друга и боевого товарища, вынесшего потерявшего сознание бойца из-под бешеного обстрела. Спасшего молодую жизнь.
Тамара Константиновна, мама:
- Игорёк в раннем детстве был слабеньким, болезненным, часто в больнице лежал. Когда решил заниматься спортом, я поначалу протестовала, потом согласилась, пусть бегает, прыгает, и покрепчает телом. Так и вышло. Он с огромным энтузиазмом посещал секции самбо, дзюдо, прыгал с парашютом, бегал. Завлёк в спорт и братика. Олегу настолько понравилось небо и ощущение свободного полёта, что он ещё до призыва на срочную службу в армию совершил более пятисот прыжков с парашютом!
Кем мои дети могли стать, кроме как военными? Их деды прошли всю Великую Отечественную простыми солдатами, дома хранились награды: медали "За отвагу", "За боевые заслуги", "За освобождение Вены". Дед Константин Степанович воевал с первых дней, был в плену, бежал, с боями дошёл до Вены. Дед Максим Корнеевич пережил оккупацию, затем добровольцем ушёл на фронт, бил немцев, а демобилизовался с Дальнего Востока после победы над Японией. Да и муж мой - военный строитель, мужик грамотный, но суровый, сызмальства воспитывал в сыновьях любовь к Родине, к отчему дому, к семье, к труду. Плюс песни Юрия Кирсанова, группы "Каскад", патриотические фильмы о войне, книги, Игорь всегда много читал. А кинофильм "В зоне особого внимания" был для них самым особенным фильмом. Выбор профессии был предрешен.
Игорь:
- Сначала на призывной комиссии меня не годным к службе признали, отсрочку дали. Расстроился, конечно, но всё к лучшему, в техникуме авиастроительном доучился, диплом получил, на заводе поработал. Когда заново в военкомат явился, был с братом. Олег за меня часть врачей прошёл, слишком строгих, и поехали мы служить вместе.
Отправили нас в тайгу Красноярского края, в ракетные войска стратегического назначения. Что за издевательство? Мы для прозябания в РВСН с парашютом сигали, занимались борьбой и боксом? Нет! Через три месяца стресса и мучений от скуки, я написал письмо в газету "Красная Звезда" с просьбой к министру обороны СССР: "прислушайтесь, пожалуйста, товарищ генерал армии Язов, к мнению солдат, переведите нас в "войска дяди Васи", очень хотим стать десантниками".
И ведь прислушался Дмитрий Тимофеевич! Перевел в Тулу, в 51-ый парашютно-десантный полк 106 гвардейской воздушно-десантной дивизии! Спасибо ему огромное!
Оклематься на новом месте не дали, не было времени, осенью закипело Закавказье, и мы, младшие сержанты, полетели догонять полк, немногим ранее убывший в Баку. Летели с радостью, ибо воспитанные на патриотизме, горели желанием защищать интересы Родины в любой точке земного шара.
Оружие, к счастью, в Азербайджане применять не пришлось. Многонациональный гостеприимный город, наслоение культур, религий, традиций и обычаев, замечательная архитектура и природа, бойкие и темпераментные люди. Край радости и дружбы. Мне Баку и его жители очень понравились. И я понять не мог: кому и почему не живётся мирно?
Работы у нас было немного: стояли на импровизированных блок-постах на ключевых развязках городских автодорог, сопровождали первых армянских беженцев на паром через Каспий в Красноводск, проводили разъяснительную работу среди сомневающихся бакинцев в правильности выбранного Горбачёвым курса интернационализма.
Демонстрация великой силы СССР в лице Советской армии десантникам удавалась, и первая эта четырёхмесячная командировка прошла без особых происшествий. Задержали, правда, с десяток провокаторов с заточками и ножами, передали их сотрудникам правоохранительных органов, и всё.
Озлобленность, тупая и беспочвенная агрессивность и недоверие азербайджанцев к власти и армии, эмоциональный предел в политкорректности по отношению к армянам и русским, вот отличительные черты второго прилёта в Баку от первого. Невооружённым глазом было видно, что обстановка накалена, что ещё чуть-чуть, и люди переступят через грань дозволенного и начнут бессмысленную бойню. Волна массовых демонстраций, акций неповиновения властям, погромов шла вверх. Эскалация насилия - я впервые услышал и увидел это там.
Когда ввели комендантский час, мы сутки через трое стояли на блок-постах, контролировали ситуацию в жилых кварталах, участвовали в эвакуации целого армянского посёлка со всем скарбом за пределы республики, колоннами вытягивались вдоль дорог - контролировали маршруты возможного передвижения погромщиков.
Как-то ближе к ночи подходит ко мне на блок-пост старик, и спрашивает:
- Солдат, тебе нравится Баку?
А погода хорошая, тепло, луна полная блестит, ужин был вкусным, и жить радостно.
- Так точно, отец, хороший у вас город, - отвечаю.
- А к вам здесь, может, мы плохо относимся? Обижаем?
- Нет, всё нормально, отец, нормально, - убираю автомат за спину.
- Тогда почему в Ереване нет комендантского часа, а в Баку есть? Ведь это они там азербайджанцев убивают, а не мы здесь армян!
Я не нашёл ответа, и глубоко задумался: а всё ли так в стране советской хорошо и правильно, как твердят нам партия и комсомол? Правду ли пишут в прессе?
Баку вспыхнуло снова 12 января 1990 года. Желание экстремистов освободить республику от армян сопровождалось провокациями и попытками нападений на воинские части и склады с оружием, антирусским национализмом и демонстрациями.
В прессе статья: "В Баку опять резня", читаем и удивляемся, что мы ещё дома. День за днём, а в полку буднично, как будто ничего не случилось. О командировке узнаём случайно, от замполита роты. Он вышел из штаба, достал из кармана пачку сигарет "Карабах", медленно повертел её в руках, что бы все заметили название, и поспешил в казарму. Всё, думаю, скоро в путь. Не ошибся. На следующий день - 18 января полк подняли по тревоге.
Военнослужащих - выходцев из Закавказья в этот раз командование оставило в Туле. Зато бронетехники и оружия загрузили в борта с избытком, даже противотанковые мины взяли. И сухпайков раздали без меры, и боеприпасы выдали заранее. Знали, что миром дело уже не закончится. "Летим для предотвращения перехода власти в Азербайджанской ССР в руки бандитов из Народного Фронта Азербайджана!" - шепотом поделился информацией замполит.
Прилетели на аэродром Кала, это километрах в тридцати от Баку, разгрузились. Выезды с аэродрома боевики из НФА, частично вооруженные автоматами и охотничьими ружьями, загородили грузовиками со стройматериалом, за которыми, воинствующе покрикивая, прятались сами. Спустя час неудачных попыток переговоров и уговоров пропустить военных и с миром разойтись, большинство боевиков были окружены, взяты в пленен и разоружены. Остальные разбежались и укрылись в виноградниках.
Первыми в город, снося по пути баррикады и разгребая завалы, выдвинулись рязанцы и костромичи. Мы - за ними. Впервые шли в колонне по-боевому, на броне. Рязанцев враг потрепал неслабо, около сорока человек получили ранения и травмы.
На аэродроме и при въезде в город - толпы женщин и детей, в основном русских, безвольно бредущих по шоссе навстречу нам. Редкие мужчины, мелькавшие в толпе, были потрёпаны, избиты и перевязаны. Одетые в солдатские шинели, с котомками в руках и мешками за спиной, они покидали дома в спешке, бежали не известно куда, но навсегда. На сердце заскребло и при виде надписей на домах: "Убей русского!", "Смерть славянам!", "Русские - оккупанты!", "Русские - вон из Баку!". Что с людьми происходит? Откуда такая средневековая жестокость? Мы же братья навеки! И в гимне советском такие слова...
Прокатавшись всю ночь по окраинам, поглазев на огоньки трассеров и всполохи пожаров вдалеке, возвратились на аэродром, где и разместились окончательно. Если другие полки ВДВ выполняли задачи в Баку, наш - в пригороде, соседних сёлах, в предгорье. Ещё охраняли авиационные склады, сопровождали беженцев, вылетали на вертолётах в районы скопления боевиков. Постоянно возникали непредвиденные обстоятельства, затрудняющие и без того не особо весёлую жизнь солдата: то недельные перебои с питанием, то ураганный ветер, сбивающий с ног, то дизентерия, то потопы после ливневых дождей. Но все предыдущие лишения и невзгоды разом показались незначительными и пустяковыми после первой потери. У костромичей, при захвате членов НФА в здании морского вокзала, погиб боец.
26 января на двадцати вертолетах усиленным батальоном полетели на юг Азербайджана, в городок Джалилабад. Командир полка полковник В. И. Орлов объяснил: свергнута советская власть, будем восстанавливать. Оказалось, погромщики разграбили горисполком, подожгли горком коммунистической партии, разогнали школу милиции. Молодые милиционеры, человек сто в форме и с автоматами, разбежались.
Впервые десантировался с вертолёта в боевой обстановке и, как заместитель командира взвода, покидал его последним. С ящиком гранат. Немного отбил ноги.
Вооруженного сопротивления нам никто не оказал. Когда небо заполонили вертушки, боевики, скинув руководителя местных коммунистов головой вниз со второго этажа и прихватив партийную кассу, спешно ретировались в окрестные леса.
Года наш взвод работал в здании горкома, я увидел документы погибшего там коммуниста, он был Героем Социалистического труда, заслуженным трудягой. Жаль человека.
С пола огромной библиотеки, затоптанной варварами, я подобрал томик Маяковского, 1947 года выпуска. Эта книга позже была со мной и Югославии, и в Чечне.
"Кэп" Орлов, нашими руками и сапёрными лопатками, быстро разобрался с небольшой толпой недовольных прилётом десантников молодых горцев, ввёл комендантский час, организовал патрулирование улиц, очистил городок от завалов. Советскую власть восстановил.
Вместе с нами в Джалилабаде действовала группа физически крепких мужчин среднего возраста, по всей видимости, офицеров спецподразделения КГБ СССР. Мы окружали дом, на который они указывали, а офицеры работали внутри строения. Особист полка, указывая на кучку задержанных молодчиков, которыми заинтересовались сотрудники КГБ, обратил наше внимание на одну форму одежды, одинаковые причёски и возраст охраняемых. "Иранские армейцы и лазутчики, стражи исламской революции", - поняли мы из его намёков.
Поразился большому количеству автомобилей иностранных марок, в провинциальном азербайджанском городишке их было больше, чем в Туле и Иркутске на пару! Впечатлили и местные женщины, не думал, что в Союзе есть места, где прекрасный пол прячется в паранджу и совсем не говорит по-русски.
Когда вернулись на аэродром, рязанцы рассказали, что при захвате штаба боевиков в Нефтечале их обстреляли из пулемета. Командир взвода лейтенант Александр Аксёнов получил две пули в пах и в живот. Ему наложили жгут, и кровь вроде бы остановили, он разговаривал, сознания не терял, но через сутки скончался в гражданской больнице от большой потери крови. Чертовщина какая-то!
Из смерти Аксёнова командиры сделали правильные выводы, до отлёта в Тулу мы всё свободное время занимались основами медицинской подготовки. Штудировали специальную литературу, бинтовали друг другу конечности, накладывали жгуты и шины, делали уколы. Я стал мастером перевязок. Всё это пригодилось позже, в Чечне.
Через два дня, во время блокирования вооруженной банды у границы с Ираном, погиб командир разведывательной роты старший лейтенант Александр Коноплёв. Боевики всадили в офицера две пули, когда он с предложение сложить оружие вышел к ним на переговоры.
Банда боевиков численностью до 50 человек была блокирована в ущелье, загнана в тупик, но огонь разведчики не открывали, не хотели никого убивать. Как убивать? Мы же советские люди, граждане СССР! А Азербайджан - одна из союзных республик! Это наша земля, а азербайджанцы - наши сограждане! Не враги - афганские моджахеды или солдаты блока НАТО, а заблудшие и одурманенные Перестройкой советские люди! Мы думали, что если хорошенько с ними поговорить, объяснить, что они не правы, убедить сдать оружие, то они раскаются и передумают громить то, что с таким трудом построено несколькими поколениями, поймут, что убивать друг друга не выход из положения, а тупик.
Боевиков, убивших Коноплёва задержали, закидали навалом в вертушку. Пока летели в Калу, один из них, прижатый к полу, задохнулся. Задавили свои же друганы, весом тел.
С погибшими офицерами прощались всем миром. Два стола, обтянутых красной материей, два гроба и четыре разведчика почетного караула. Командир дивизии полковник Александр Лебедь коротко выступил с поминальным словом. Тело Аксёнова я помогал грузить в транспортник ИЛ-76. Вот и столкнулся впервые с грузом-200...
В тот день написал маме письмо: маме не переживай, тут всё спокойно, не стреляют, жертв среди военнослужащих нет. Простите меня, парни. А что я мог ещё написать?
Олег:
- Служили мы с братом, видимо, не плохо, сам комдив Лебедь, когда подошло время отпуска, в сопроводительном листке написал: "Я, комендант особого положения города Баку, прошу содействовать передвижению сержантов Родионовых...", и нам, одним из первых в полку, разрешили поехать в отпуск не в стандартной парадке, а "по Маргеловски" - в тельняшках и голубых беретах! Статус!
Когда вторая Бакинская командировка подошла к концу, и полк вернулся к месту постоянной дислокации, подошло время вступительных экзаменов, и мы решили подать документы в Рязанское училище ВДВ. Командир роты Виктор Астапов, выслушав наш доклад о желании стать офицерами, заметил: "Станете, но не сейчас, а через год! Сейчас же, я прошу вас остаться на срочной службе до конца срока, и помочь нашему полку успешно выполнить задачи в следующей командировке в Закавказье. А она не за горами, поверьте! Вы нужны мне здесь и сейчас, помогите, а потом я помогу вам". Мы поверили ротному, и остались.
Астапов своё слово сдержал. И через год мы поступили в училище. Причём я был зачислен с "неудом" по математике! Благодаря Астапову, ходатайствовавшему за меня перед командованием училища. В итоге, в исключительном порядке, математику мне разрешили пересдать позже, по ходу учёбы, что с успехом я и сделал. Ещё, перед самыми экзаменами, Игорь повредил на прыжках ноги, и сильно хромал. Как ему по физкультуре нормативы выполнить? Помогло наше внешнее с братом сходство: я дважды сдал физо, а Игорь дважды историю. На пятёрки, конечно!
Учились мы в одной роте. Было здорово, всё нравилось, и время пролетело незаметно. Разочарование пришло на выпуске. Меня распределили в Ульяновск, а Игоря - под Ленинград, в Гарболово. Впервые мы с братом расстались. Тяжело это.
Повезло, что не довелось поучаствовать в московских событиях августа 1991-го. Наша рота только вернулась из Пскова, со стажировки в дивизии, а тут приказ: быть готовой принять первых лиц государства в учебном центре училища и взять их под охрану. Стали готовиться. Пара других рот ранее убыла в столицу решать другие задачи, а мы окапывались, готовились к длительной обороне, ждали их возвращения с "шишками". Хорошо, что путч закончился малой кровью, и оборонять одних "своих" от других "своих" не пришлось.
Летом 1994-го я прибыл в 337 парашютно-десантный полк на должность командира первого взвода седьмой роты. В батальоне этот взвод выполнял функции разведывательного, и я нескрываемым энтузиазмом приступил к работе с личным составом.
Когда в ноябре в новостях услышали, что в Чечне начинается вооруженный конфликт, поняли, что дивизия скорее всего полетит в командировку. И точно, сначала, в декабре, на Кавказ отправляют соседний полк, а ближе к Новому году дают понять, что и у нас впереди командировка. Всем запрещают увольнения и отпуска, а тут и дембеля собираются домой, и уроженцев Кавказа в командировку брать не разрешили, и молодняк с учебных центров приехал с абсолютно разным уровнем готовности! Переполох, нервы, суета, напряжение, сколачивание сводного батальона "из того, что было". Праздник на ногах провели. А потом командуют: расслабьтесь, не копошитесь, отправка планируется на одиннадцатое число! К этому времени мы должны были провести дополнительные занятия с пополнением, пристрелять оружие, и решить много других вопросов по слаживанию наспех собранного батальона в один организм. Выгнали всю технику на плац, и давай её потихоньку, размеренно готовить к перелёту.
2 января прибегаю домой на обед, а жена нервничает, говорит, расставание скоро, чую. Точно! Под вечер объявили - вылетаем! Построили солдат, вооружили, провели беседу. Ночью офицеры спать не ложились, а бойцы легли прямо в одежде и с оружием, ждали команду. Тут погода испортилась, бортов нет, люди мёрзнут в ожидании. Утром на построении ротам придали снайперов из отдельной разведывательной роты, пересчитали, приказали бдить. А начфин полка собрал офицеров в красном уголке, открыл огромную сумку, набитую наличными, и молча выдал зарплату за несколько месяцев, да закрыл все старые долги по премиальным и отпускным. Отправил домой посыльного с полным пакетом денег, а потом и сам сбегал - проститься. Жена ждала с подарком: сшила тёплый жилет-разгрузку "по-афгански". В последствии, разгрузка очень пригодилась.
Грузились в срочном порядке, без техники, её с механиками-водителями оставили на плацу. Под самый рассвет батальонная тактическая группа забила борта и - на Моздок.
Северная Осетия. Ливень, холодина. Время идёт медленно. Обрадовались, когда через день поехали на Чечню. На ночёвку встали в аэропорту Беслана. Расположились прямо на полу залов авиавокзала. Рядом, в подсобных помещениях штабелями лежали пустые гробы. Бойцы увидали, подходят, страхами делятся: "Как-то не по себе. Гробы эти. А вдруг и для нас такие уже стоят?" Успокаивал. Страха не было, он в далёком Баку остался, страх, просто все казалось ненастоящим, как будто просто дурной сон. Вот идём строем по какой-то дороге, а кругом грязь, глина, предчувствия непонятные, вот столовая в рваной палатке, еда убогая. Ожидание. Бойцов подавляло чувство нереальности происходящего, не верили, что на войну едут, но держались, ни беглецов, ни мародёров. А в те борта, что нас привезли, загрузили груз-200, но не в гробах, не в цинках, а прямо на носилках и брезентах, торопливо, суетно, неуклюже.
Получив от представителей тыла Минобороны отменный паёк - по палке сервелата на брата, по две банки сгущенки, по паре блоков дорогих сигарет, выдвинулись колонной на Грозный. В машинах теснота, гурьба, бойцы вповалку с оружием, не шелохнуться, не продохнуть. Захочешь пятку почесать, а почешешь нос товарища. Из-за тесноты, кто-то неловким движением "муху" взвел, а закрыть гранатомёт уже никак, только на выстрел. Тормознули на ближайшем блок-посту, да дежурившим там солдатикам из внутренних войск её отдали. Спасибо, говорят, жахнем, куда следует.
Январь, снега мало, местами земля мёрзлая, то наледь, то грязища. УрАЛы еле идут, КамАЗы буксуют, бронетранспортёры глину месят. Под вечер подъехали-таки к Грозному, встали на возвышенности. Смотрю в бинокль - левее города горит нефтезавод, половина неба освещает. Да и Грозный весь в зареве огня, по небу черный дым, запах гари кругом.
Расцвело. Заезжаем в город. На первом же перекрестке на обочине валялись растерзанные ошмётки боевика, его обгладывали собаки. Собаки, эти стаи облезлых, страшных собак, грызущих человеческие трупы - зловещая печать штурма Грозного. У бойцов глаза квадратные: полуразрушенные дома, кресты свежие повсюду, а во дворах, между завалами, люди копошатся, дети бегают, кто-то кого-то хоронит в собственном огороде, кто-то себя перевязывает, кто-то орёт полоумно. Вспомнились рассказы о войне, блокаде Ленинграда, обороне Сталинграда, голоде и смерти, никто поначалу поверить не мог, что в конце 20 века может такое повториться.
Замечаю на обочине завязший в жиже БТР. На нём - мой однокашник из 137 парашютно-десантного полка, Сашка Богомолов. Пока дёргали его бронетранспортёр УрАЛом, моя колонна ушла. Рвём на полной скорости вперёд, пытаемся догнать, плутаем, заезжаем неизвестно куда, останавливаемся. Вокруг вооружённые люди, смотрят насторожено, стволами автоматов поводят. Заработала рация: "Ты где?", отвечаю, называя ориентиры. "Ты чего, ты же у боевиков в тылу! Назад!" - хрипит ротный. Развернулся, выехал куда следует. Ротный бьёт по плечу: "Орден Дудаева тебе. За срыв операции". А я, по молодости, так и не понял: какой орден и за какой срыв.
В городе доехали до парка имени Ленина, где располагались подразделения группировки "Запад", отдохнули немного у знаменитого фонтана, служившего тогда складом вооружения, получили задачу. Бойцы стали готовится к первому бою, оружие чистить. Один передернул затвор, не сняв магазина, и сделал контрольный спуск. Прозвучала очередь, народ в шоке, хорошо, никого не задело. Навешали виновнику оплеух, да пошли рождественские подарки получать, спонсорские. Носки тёплые, свитера, шапочки, конфеты, сгущенку. Прапорщик склада на фонтане, выдавая уходящим в бой солдатам любые боеприпасы без ограничений, даже фамилий не спрашивал, только щурился: "Распишись, и отваливай!". Каждый получил по два гранатомёта "муха", каждый второй вооружился огнеметом "шмель". Из рюкзаков бойцы всё скинули в УрАЛы, и позабивали их патронами, из еды брали по две банки каши. А бронежилеты мы ещё в части усиливали дополнительными пластинами, так, что весили они по 25-30кг. Стоим, каски поверх шапок, броники, куча оружия: монстры металлические.
Вечером объявили построение. Комбат прошёлся вдоль строя, да сказал, что ночью выдвигаемся в город, будем воевать с бандитами, восстанавливать в Чечне конституционной строй, и попросил прощенья. Бойцы сначала не поняли, за что командир прощение просит. Потом им ротный дословно объяснил: "Парни, нас, как подразделения, уже не существует, нас вычеркнули из списка, нас больше нет, нас посылают в самое пекло, и чем всё закончится, никто не знает, но все догадываются. Я не хочу вас обманывать, и прошу всех на листочках написать свои персональные данные, и адреса родных. Листочки вложить в гильзы, а гильзы вшить в кармашек брюк". Вшили. Быстро. Молча. Сосредоточенно.
Мой взвод придали разведроте 51 пдп. Приказ: пройти центральный рынок и, для обеспечения прикрытия прохода колонны бронетехники в район дворца Дудаева, закрепиться на пересечении улиц Чернышевского и Розы Люксембург.
Под прикрытием танка и БТРа подъехали к рынку, спешились, пошли за броней. Кругом всё полыхает, взрывы то с одной стороны, то с другой. Под ногами строительный мусор. Один из бойцов, перепрыгнув через поваленный бетонный столб, заметил свернувшегося клубком человека, перевернул его и наклонился, в попытке разглядеть лицо. Увидел голый обглоданный череп, застыл, как завороженный. Еле растолкал, и едва не упал сам, зацепившись за труп другого боевика. Всмотрелся в гада, захотелось пнуть по мертвой морде, но пересилил себя, повёл бойцов дальше. Квартал примерно вдоль стен домов передвигались, перебежками, парами, тройками, прикрывая друг друга. Появился проводник, показал мне куда идти, пояснил, откуда работают по нам снайпера. Дошли без потерь.
Спустился в подвал панельной пятиэтажки, в штаб генерал-лейтенанта Рохлина. Меня провели в помещение, где Лев Яковлевич работал. Я представился, доложил ему обстановку. Начальник штаба группировки "Север", находившийся с Рохлиным, поставил мне задачу занять четырёхэтажный двухподъездный дом напротив штаба и удерживать его сколько возможно. Я задал несколько встречных вопросов по организации взаимодействия с соседями-псковичами и артиллерией, подхода питания и боеприпасов. Рохлин предложил не кипятиться и разложить всё по полкам, выразил готовность выслушать мои предложения и разобраться. Разобрались. Лев Яковлевич оставил впечатление порядочного человека и грамотного, тактичного, уравновешенного командира. Кто бы что ни говорил, генерал-лейтенант Рохлин был лучшим генералом Грозного. Многое, о чём он поведал тогда, я осознал десять лет спустя, когда учился в академии, где учили мыслить масштабно, и воевать не ротами, а полками.
"Заметь, боевики не умеют воевать ночью. Значит, необходимо именно ночью выползти к зданию, и без шума его занять", - предложил Рохлин. Так и сделали. Проползли через улицу ночью, медленно и тихо. Первый подъезд дома горел, его в ходе предыдущего боя подожги разведчики из 21 овдбр, и на первый взгляд был пуст. Заползли через огромные окна с арками на первый этаж. Из-за находившегося там городского архива здравоохранения, вход в подъезды, а значит и возможность проникнуть на второй-четвёртый этажи, был только со двора, для чего нужно было пройти внутрь квартала, расположившегося между улицами Чернышевского, Розы Люксембург, проспектами Орджоникидзе и Победы. Шесть домов, детский садик и гаражи, сто метров до дворца Дудаева!
Вдоль стены мы переместились до входа в горящий подъезд, забежали внутрь, и беспрепятственно поднялись на крышу, откуда подали сигнал автоматчикам, сидящим в доме-штабе Рохлина. Те открыли огонь по окнам второго и третьего этажей, а мы сверху вниз обстрелял четвёртый. Дальше, таким макаром, этаж за этажом мы и заняли. Половина взвода осталась в одном подъезде, половина - в другом. Связь между подъездами только по рации. Сразу же забаррикадировали входные двери в подъезды, на лестничных площадках между третьим и четвёртым этажами установили пулеметы, подготовили оборонительные позиции в комнатах, продумали план действий в случае атак боевиков. И, тут же боевики нас и обстреляли. Били открыто, нагло, трассерами. Одному бойцу порвало бровь рикошетом, у другого рубашка от трассера в бушлате застряла. Показал ему, а он засмеялся. Эх, говорю, молодёжь! А они прямо на кирпичах, не разжигая костра, тушенку пожарили, настолько всё от пожара раскалилось!
Спустились в подвал, проверить, вдруг есть там кто. Повезло нам, что никого. Это просторное помещение оставалось единственным целым местом в доме. Крыша и четвертый этаж прогорели полностью. В одном углу бойцы нашли огромную кучу женского нижнего белья, колготок. Стали примерять друг на друга, шутить, подняли себе настроение! Смеясь, прощупали стены, и нашли ответ на вопрос, почему когда мы плотно обстреливали детский садик, боевики оттуда как сквозь землю провалились, и не пострадали. Из нашего подвала в садик вёл хорошо выстроенный подземный ход! Как боевики до сих пор до нас не добрались? Рванули мы этот ход к чертям, и ещё растяжек у обвала наставили. Сделали много мелких, и незаметных на первый взгляд дел. Бойцы - молодчики, работали хорошо, слажено, взаимодействовали по уставу, команды выполняли беспрекословно, делились наблюдениями, давали полезные советы. Настоящие мужики!
Утром стрельба прекратилась, стало подозрительно тихо. Оказалось, боевики совершали намаз. Хорошо, думаю, отдохнём и мы. Прилёг. Тут тишину распарывают боевые молитвенные напевы, напористые и завораживающие, вдруг сменившиеся криками "Ахтунг-ахтунг, русиш-швайн, сдавайся русская свинья, сегодня твоя смерть придет!" Я ответил им громко и чисто по-русски! Те посмеялись и...
- 7 рота, сдавайтесь! Офицеры Инцертов и Родионов бросайте оружие и выводите своих солдат строиться, подумайте о своих матерях, сестрах и женах. Сдавайтесь сейчас, и мы гарантируем вам жизнь.
Всего сутки прошли, а боевики уже и номер роты, и фамилии наши знают. Кто сдал? Что за страна у нас такая ненадёжная? Я снова громогласно послал боевиков в известное место, и изготовился к бою. Боевики ринулись в атаку, мясорубка пошла откровенная. Снайпера дудаевцев, отлично подготовленные снайпера, головы не давали поднять, гранатомётчики изрешетили все стены. Но мы устояли. Тогда боевики вновь поменяли тактику и, помахав белыми флагами, прислали парламентёров - двух политиков из окружения одного известного правозащитника. Часто мелькавшие на голубых экранах центральных телеканалов мужчина и женщина, охраняемые двумя рослыми дудаевцами, с опаской вошли в подъезд и робко предложили сложить оружие, оставить рубеж и уехать по домам, обещая юридическую поддержку и освобождение от уголовной ответственности за дезертирство. Я посоветовал правозащитникам скорее отправиться к их дружкам боевикам и предложить тем сдаться нам в плен. Убрались восвояси.
В продолжение психологической атаки боевики, нелюди, изверги, варвары проклятые, пошли на самый подлый шаг. Обезглавленные трупы со следами различных издевательств я уже видел. Но это. Боевики выставили в окне детского садика самодельный крест из двух досок с пригвождённым к нему телом солдатика-пехотинца. Солдатик был жив. Дудаевцы обкололи его обезболивающим, сняли лоскутами кожу и завязали узлом над головой. Наркоз отходил, у мученика начались конвульсии. Он орал и брыкался. Наблюдать и бездействовать было невозможно. Есть Всевышний, и есть все мы. Медлить нельзя, я приказал бойцам лечь и не выглядывать, попросил Бога простить меня за желание прекратить страдания воина, взял автомат с оптикой, прицелился. В этот момент кто-то из соседей выстрелил по садику из гранатомёта. Когда пыль улеглась, проём окна был пуск, внизу валялся кусок обгорелой доски.
Бой то возобновлялся, то затихал. Боевики атаковали по очереди, то из-за гаражей во двор выбегут и обстреляют, то из окон садика из гранатомёта засадят, то, под прикрытием снайперов, попытаются в наш дом залезть. Слава Богу, чеченцы прекращали всякую пальбу на время молитв, видимо командир у них набожный был. Пять раз в день минут на двадцать в квартале тишина торжествовала. А мы свободно, не ожидая подвоха, отдыхали, кушали, закладывали окна кирпичом. Но снайперам из далёкой двенадцати этажной "свечки" за рынком, господствующей над прилегающими кварталами, открывался чудный вид на верхние этажи нашего дома, и они никак не унимались, постреливая по всему, что их интересовало, без отдыху и обедов.
Дом по улице Чернышевского, стоявший к нашему торцом, под прикрытием огня моего взвода должен был занять другой взвод во главе с командиром роты Дмитрием Инцертовым. Но занял наполовину. Два ближних к нам подъезда - российские, а третий и четвёртый - ичкерийские. Выбить их оттуда мы сразу не смогли, а штурмующим с улицы помешали решётки на окнах первого этажа и крупнокалиберные пулемёты в дверях подъездов.
Когда парни вошли в одну из квартир третьего этажа второго подъезда, боевики подорвали смежную стену и атаковали оглушённых и контуженых десантников. Убитых не было, но и Инцертов, и его заместитель Зиненко получили ранения. А танк Т-80, заехавший в проезд между домами, выстрелил дважды и боевики его подбили. Танк полдня тлел, а потом рванул всем боекомплектом. Мир зашатался, у нашего дома оторвался козырек над подъездом, и рухнула вся торцевая стена. Появилась возможность наблюдать огромное пространство вокруг: зарево со всех сторон, гаубицы долбят, танки ползут. С другого конца дома была видна площадь дворца Дудаева, конференц-зал. Там советской армии еще не было, и боевики гоняли на машинах туда-сюда. Видел, как с самолета посылку скинули на одну высотку, вот это был фейерверк, стоял дом, и нет дома.
Несколько бойцов Инцертова выбежали из подъезда в надежде перенести раненых через дорогу, к штабу Рохлина, за который подъехала техника для эвакуации убитых и раненых. Рядовой Николай Джорджадзе с товарищами помог двум раненым дойти до цели. Инцертов, попытавшийся самостоятельно пересечь простреливаемую насквозь улицу, упал прямо посередине дороги. Джорджадзе бросился к нему на помощь, срезав с себя бронежилет, накрыл им офицера и, заслоняя своим телом, доволок до укрытия. Снайпера перебили мужественному парню обе ноги, обездвижили, но до офицера так и не добрались. Николай Джорджадзе погиб. Через месяц ему было присвоено звание Героя Российской Федерации посмертно. Джорджадзе был простым и скромным трудягой, я его хорошо знал, до командировки он одно время служил в моём взводе. Уроженец поселка Ишеевка Ульяновского района Ульяновской области, войны он мог избежать, приди его родители в часть к начальству с просьбой оставить сына, но Коля проявил настойчивость и полетел в Грозный вместе со всеми, полетел, чтобы в восемнадцать лет обрести бессмертие.
Офицеры Инцертов и Зиненко выжили, Сергей Казимирович Клак через сутки скончался в госпитале от заражения крови.
Стрельба вечером стихла совсем. Слышу окрик:
- Эй, русский офицер, десантник, давай перемирие! Я, чеченский командир, гарантирую, что стрелять не будем. Клянусь Аллахом, стрелять не будем, выходи!
- Чего хотел?
- Перед твоим домом сын мой лежит, вы его убили!
- А как ты хотел? Война идёт. И не мы её развязали!
- Слушай, офицер, я хочу до заката тело сына забрать, человека по-человечески хоронить надо! А ты выйди, забери ваших, смотри, собаки их поедят, мамкам совсем хоронить нечего будет! Давай, тела соберём! Я тебе слово командира даю, слово советского офицера, слово десантника, воина-афганца даю! Ты же знаешь, бывших у нас - не бывает!
- Да какой ты десантник и советский офицер! Бандит ты дудаевский! Уголовник и убийца!
- Русский, слушай, не я к тебе в дом пришёл, ты мой город танками давишь и сапогами топчешь! Давай сейчас мирно, без политики, сделаем хорошее дело, и дальше опять - каждый при своём мнении и за своё правое дело!
Собрали мы тела вокруг дома, боевики унесли своих, мы своих, а это были солдатики пехотинцы, перенесли за штаб Рохлина, в подвал, и вернулись на позиции.
Ближе к ночи во двор забрела пожилая женщина, она орала всякую ерунду, сновала между нашим домом, и зданиями, занятыми боевиками, и размахивала руками. Женщина выглядела страшно, Баба Яга настоящая. Не одежда - мешковина на теле, палка в руке, волосы клочьями. Ещё и отблески пожаров освещали её устрашающе таинственно. Как ни странно, дудаевцы в неё не стреляли, и я сначала подумал, что она - вражеский лазутчик. Но тётка, как полоумная, всё ходила и ходила, бубня и покрикивая, что ищет любимого кота. Запропастился он, бедолага. Проходя мимо моего подъезда, она остановилась, заглянула в окно, посмотрела безумными глазами так жутко в нашу сторону, что парни мои аж притихли от неожиданности. А несчастная постояла, посмотрела, и дальше пошла. Война идет, кругом смерть, а она кота ищет.
Взвод псковского полка заменил потрёпанных подчинённых Инцертова и попытался выбить боевиков из двух оставшихся подъездов. Мой однокашник Эдик Руссу подскочил к проёму окна и попросил у меня подсказки, что и как. Показал ему жестами, откуда и куда стреляют. А начальство настаивало на решительных действиях, и псковичи решились снова попробовать через дверь войти: боец рывком открывает дверь крайнего подъезда, швыряет гранату, закрывает дверь. Взрыв, внутри грохот разрушений. Боец вбегает в подъезд, казалось после взрыва на лестничной площадке никого не должно быть, но боец, как в американских фильмах, вдруг просто вылетает оттуда, снесённый очередью крупнокалиберного пулемёта. Как там устроились боевики, что их ничего не берёт?
Кидаем дымы. Псковичи подбирают раненого, останавливают кровь, перевязывают. Короткими перебежками, от одной завала кирпичей к другому, несут его к зданию штаба. Одного бойца ранят в ногу, он падает на дорогу и кричит. Поспешившего помочь друга валит снайпер. Снова кидаем дымы, порывы ветра несут клубы совсем в другую сторону. Попробовал выскочить на дорогу ещё кто-то, и тоже поймал пулю. Первый раненый стал просить, чтоб никто не выходил под обстрел, чтоб никто из-за него не рисковал, что он сам доползёт. Дополз!
Подъезжает к штабу МТЛБ, вылезает прапорщик, высовывает голову из-за стены, кричит:
- Десанты! Что нужно? Патроны есть? Пулемёт нужен?
Хотя нам мотострелки ночью подбросили немного сухпайков и патронов, боеприпасов всё равно категорически не хватало:
- Да, - отвечаю, - совсем у нас по нулям! И пулемёт давай!
МТЛБ отъезжает. Прапорщик прижимается к стене дома, выглядывает из-за угла осторожно, осматривает улицу, и снова скрывается за углом. Огонь боевиков слишком плотный, чтобы перебегать улицу. Я вижу то плечо прапорщика, то локоть или ступня из-за обломков стен показываются. Что он там канителит, думаю, лучше бы уже уезжал. Тут пуля попадает ему в локоть, парня разворачивает и откидывает от стены на открытое пространство. Вторая пуля прилетает точно в лоб. Кто говорил, что с нами воевала кучка необученных военному делу тупых чабанов?
В окно ко мне влетает очередная граната из подствольника, и осколками ранит Сергея Клячковского в ногу. Серега падает, молча отползает внутрь комнаты. "Нужно срочно осмотреть ногу, остановить кровь!" - кричит кто-то. Небольшим трофейным ножом разрезаю ему сапог, слышу новый взрыв, непроизвольно дёргаю рукой, а он одновременно ногой так, что ножом я попадаю Серёге в лицо. Отпускаю руку, нож торчит из-под глаза! Вытаскиваю, вытираю ему лицо, но кровь снова лезет в глаза. Перевязал, слава Богу! Хорошо, этот мой ножевой удар не нанёс здоровью солдата неприятных последствий, пронесло!
Спускать Клячковского решили из окна второго этажа в сторону улицы, выходить во двор - самоубийство. Сняли ремни с радиостанций, обмотали раненого, медленно стали опускать. Очередной взрыв, что-то в стену ударило, закачало, красная кирпичная пыль встала в комнате столбом, не видать ничего. Кто-то упал, кто-то на коленях стоит. Всё, думаю, выронили Серёгу! Нет, опять повезло, бойцы стравили ремни до земли, аккуратно, не бросили.
На ульяновском полигоне на полосе препятствий у разведчиков была на финише колея, залитая жидким навозом, через которую нужно было проползти лицом вниз, чтобы проволоку не цепануть. Психологический приём. Разведчики проползали. За штабом Рохлина стояла повреждённая машина с навозом в кузове. Кузов изрешетили. Зловонная жидкость вытекла. Я ползу, волоку Серёгу, захлёбываюсь в дерьме, но головы не поднимаю. Мне помогает боец, и тоже ползёт, не брезгует. Танкист и мотострелок, увидев нас из окна магазина, вызвались прикрывать огнём, помогли. Боевики начали стрелять в них. Танкист укрылся за рухнувшей стеной, мотострелок промешкал, пришлось ползти к нам. Но не захотел он, бедняга, лицом в дерьмо тыкаться, привстал совсем чуть-чуть. Приговор снайпера был жесток - пуля в голову. "Моя" пуля бронежилет не пробила, видно на излёте была. На спине неделю синяк чесался, квадратный, ровный, от пластины бронежилета след. Всё-таки, в городском бою броня - вещь незаменимая!
На площадку за магазином подъехала МТЛБ. Голова в рваном шлеме из люка поднимается, спрашивает:
- Прапорщика моего не видели? Вылез тут недавно.
- Видели, - говорю, - нет его больше. Погиб он, брат.
Истерика у механика началась, слёзы, крики, стоны. Выволокли мы его из люка, в чувство привели. Внутри эмтээлбэшки места не нашлось, всё битком, положили Серёгу на броню, еле втиснули между грузом-200, столько там тел было, накрыли тряпками, бронежилетами. Отправили с Богом...
Забегаю с бойцом в дом за магазином. Вижу - сидят на лестнице трое, пьют водку, едят. Один из них - лейтенант-танкист, в шлеме.
- Ах ты, урод, лейтенант! Война идёт, а ты бухаешь, - я схватил его за грудки.
- Лейтенант, говоришь, - танкист снял шлем, и в порыве гнева запустил его в стену. - Это ты - лейтенант, десантник. А я - комбат! Комбат! Я один живой офицер из всего батальона остался! Один! И танк - один. И тот, вон, вроде цел, да подбит. А мы, опля, вот мы, уцелели!
Действительно, неподалёку среди груды сгоревшей бронетехники стоял один с виду неповреждённый танк.
- Так ты прыгай в него, комбат, и увози людей! Чего сидеть?
- Трансмиссии хана, одна первая передача работает. И задней передачи нет. Мы просто отличная мишень, вот и всё! Как тронемся, мы - трупы! Понимаешь, трупы!
- Понял я, успокойся. Еда есть? Любая еда? У меня солдаты с голодухи загибаются.
Танкист отдал нам всё, что ранее насобирал в подвалах - компоты, соленья, сливочное масло. Подкинул и два ящика гранат. Маслом мы почистили оружие, а соленья съели на десерт. Помог танкист, спасибо!
Утром мы с радистом обходили свои владения, искали подходящего места для выхода в эфир. Когда поднимались на четвёртый этаж, каким-то шестым чувством почувствовал неладное, насторожился. Тут у радиста выпадает "Арбалет", я наклоняюсь за ним, и пуля снайпера проходит в сантиметрах выше каски, бьёт в стену. Толкаю радиста что есть сил, валю его с ног, сам, поднятый волной прилетевшего из окна "подарка" от РПГ, пролетаю дверной проём, коридор и падаю через пролом в полу комнаты на этаж ниже. Контузия, ушибы, кратковременна потеря сознания. Как торчащую из бетона арматуру не зацепил?
Тамара Константиновна, мама:
- Я в Бога не верила. Как поверишь, когда замужем за офицером Советской Армии, атеистом и ленинцем, когда все верят в коммунистическую партию, светлое будущее СССР, и друг в друга?
А тут, сердце заболело, ноги подкашиваются, спина ноет. Вчера только бегала, как молодая комсомолка, а сегодня просто "никакая". Подруга, пришедшая в гости, посмотрев на меня, настояла на поездку в православный храм. Я согласилась.
В храме я перекрестилась, поставила свечу за здравие сыновей своих, за здравие всех воинов, помолилась, как смогла. Впервые в жизни.
А через много лет узнала, что именно в этот день Олег получил контузию, но выжил после падения через перекрытие. Кругом обломки кирпича и бетона, острые прутья арматуры, гвозди.
Олег:
- Вадим Дедович привёл в чувство. Глаза открываю, а Вадима, как в фильмах про алкашей, трое! Остальные парни мои подбежали, перенесли меня в укрытие, дали воды, отряхнули. Полежал полчаса, и вперёд - воевать...
Через нашу улицу прямо на площадь к дворцу Дудаева вынырнуло несколько единиц бронетехники с десантниками и мотострелками. Боевики яростно атаковали их из всех окрестных домов. Положение армейцев становилось критическим, броня пылала, люди либо расстреливались при попытке её покинуть, либо не могли вылезти совсем. Шансы выжить равнялись нулю. Вдруг вижу: откуда-то долбят по Дворцу прицельно, по этажам до десяти разрывов! Кручу головой. Да это же знакомый танк на единственной передаче! Медленно выполз чёрти откуда возьми и даёт парням на площади шанс выбраться! Ай да лейтёха-комбат, настоящий герой! Расстреляв боекомплект, лейтенант и двое его подчинённых покинули танк. Вовремя. Танк как магнитом притянул гранаты из РПГ. Взрыв за взрывом, и бабах, башня в одну сторону летит, корпус в другую!
Откуда-то к нам в дом пробрались журналист газеты "Псковская правда" Валентин Янус и сопровождавший его майор из управления 76 вдд Александр Осадчий. Они пробыли у нас около суток, а 14 января решили заснять самое главное - штурм президентского дворца, и побежали к проспекту Орджоникидзе через двор. Янус, укрываясь за подбитой бронетехникой, стволами поваленных деревьев и грудами кирпича, с включённой видеокамерой побежал к дворцу. Как только человек выбегал на открытое пространство, штиль сменялся шквалом огня, со всех сторон. Первая пуля прошла ниже бронежилета и попала в живот. Вторая пробила каску и голову навылет. Погиб и майор Осадчий. К сожалению, мы ничем помочь не могли, свой не имели права.
В ночь с 14 на 15 января вызывают в штаб. Выслушивают мой доклад. Говорят, что мы свою задачу полностью выполнили, плацдарм для штурма удержали, и нам будет замена, прибыли новые силы, готовые прорываться к дворцу Дудаева. С противоположной стороны от дворца десантникам 98 вдд и бронегруппе 74 омсбр удалось взять комплекс зданий Совмина. Приказывают провести морских пехотинцев в дом, показать позиции и ништяки, объяснить нычки, а своих вывести. Выполняю.
Перебегаем с морпехами через улицу. Оборачиваюсь, и душа леденеет. Следующий за мной в полушаге морпех скачет в окурком в зубах. В темноте мерцает огонёк. Бью парня наотмашь по лицу, выбиваю окурок.
- Ты чего, десант, обалдел? - орёт морпех. - Я офицер, командир роты!
Объяснять ему, что снайпер разбираться не станет, офицер он или рядовой, а молча снесёт башку, я не стал, морпех сам очень скоро всё поймёт. Война научит.
Весь следующий день морпехи вникали в ситуацию, принимали у меня позиции, поучаствовали в бою. Нормальные парни, учились на ходу.
Через годы в военной телепередаче я увидел этого морпеха, он был награждён звездой Героя России, и рассказывал, как от домов по улице Розы Люксембург они вышли к дворцу Дудаева. Молодец, выжил!
Уходя, в последний раз осматриваю дом. Стены изрешечены пулями и осколками в хлам, оконные проёмы похожи на чёрные дыры космоса. Сплошной Сталинград.
Рохлин отправил мой взвод в относительный тыл, назад в парк имени Ленина, на отдых. Алексей, водитель УрАЛа, приданный из пехотного автобата, тот самый, что вёз нас до Грозного, а затем подкидывал в район рынка, ждал нас с нетерпением. Как и солдатик нашей роты, заболевший в пути, а потому оставленный в парке охранять в этом грузовике снаряжение, сброшенное перед уходом бой. Командир 9 роты Олег Булатов, исполнявший обязанности коменданта небольшого района парка - ресторана "Терек", как начальник пункта временной дислокации подыскал соответствующее место для отдыха моих подопечных - выделил помещение туалета в подвале ресторана. Каждому бойцу - отдельная кабинка досталась. Иных мест не было, всё занято! Ничего, парни полы помыли, спальники раскатали, выспались. Ещё Булатов подогнал рождественские подарки - вырванные у тыловиков вещи из гуманитарки - спортивные костюмы, носки, перчатки. Бойцы, умывшись, вдоволь поев, поспав и приодевшись в новое и удобное, приободрились.
Булатов нарезал мне зону ответственности - участок обороны ресторана. Я организовал боевое охранение. Жизнь продолжалась.
Днём, блуждая по аллейкам, обратил внимание на молодую симпатичную девушку - блондинку в полувоенной одежде, ходившую по парку с бидонами. Крутилась она вокруг снайперов из дивизионной разведроты. Остановил, поинтересовался: кто такая. Симпатяга представилась местной жительницей, русской по национальности, из жалости приносящей солдатикам питьевую воду из какого-то источника.
Ночью снайпер боевиков начал методично постреливать по точкам, где днём шкерились бойцы охранения парка. Стрелял точно, как будто заранее наизусть зазубрил места постов! Прибежали взволнованные контрразведчики. Дай, говорят, толкового снайпера, есть задумка. Выделил я им человека, обученного стрельбе из СВД большим фанатом снайперского искусства Сашей Немоляевым. Снайпер мой вычислил боевика по блику прибора ночного видения и с первого же выстрела нейтрализовал. А может и просто вспугнул. Главное, стрелять по постам перестали. Но посмотреть на результаты своего труда и контрразведчики и снайпер мой хотели. Лазить по городским развалинам в темноте не рискнули, велик риск сорвать растяжку, и с превеликим нетерпением дождались рассвета.
Когда утром залезли в полуразрушенный дом, откуда палил боевик, обомлели. Снайпер наш не промазал, в доме был труп. Труп знакомой нам блондинки, как выяснилось, уроженки Прибалтики. Её винтовка со снаряженным магазином валялась метрах в трёх от продырявленной головы. Контрразведчики в знак благодарности пожали мне руку, и организовали для вновь прибывших на войну солдат бесплатную экскурсию с поучительной лекцией на тему "враг не обязательно внешне страшен, неумыт и бородат".
Днём батальон вывезли из парка и разгрузили за Старыми Промыслами, на окраине Грозного, в месте, известном как "пластилин". Там холмы, а на склонах глина пластами, грязища. Наспех вырыли окопы, построили блиндажей. Спешили не зря, боевики не заставили себя долго ждать, подошли в вечерней мгле поближе, и атаковали. Метров с шестидесяти.
Несколько гранат разорвалось очень близко. Осколки ушли вверх по склону, но меня снова контузило. Я несколько раз в ходе боя терял сознание, в голове отвратительно гудело, мозг словно нашпиговали иглами. Медики предложили эвакуацию. Я отказался. Тогда они пошли на хитрость, сказали, что меня срочно вызывает начальник штаба батальона Сидоров. Я бегом к нему. Сидоров посмотрел на меня, послушал невнятные речи, и силком на вертушку.
Вертолёты, самолёты, машины... В госпиталь положили в Рязани. По выписке едва не уволили из вооруженных сил: село зрение, мучили головные боли. Спасибо всем, кто поддержал и помог выбраться из психологической ямы и продолжить службу.
С весны 1998-го по декабрь следующего года в должности зам командира парашютно-десантной роты служил в Гальском районе Абхазии. Нёс службу на 108 посту, затем 101 посту миротворческих сил. Ночные обстрелы и с грузинской, и с абхазской стороны посты с честью выдерживали, потерь среди личного состава не было.
С августа 2000-го по март 2001-го командовал разведывательной ротой 137 пдп в Чечне.
Однажды, получив очередной приказ, я с группой в сорок штыков ушёл вверх по реке Бас в районе горы Алистанжи на поиск баз боевиков с целью навести авиацию и разнести всё к чёртовой матери. Заметив, метрах в пятистах по прямой, замаскированные ветками палатки на противоположном склоне горы, дал координаты в штаб. Запросил информацию о нахождении в данном районе разведгрупп из ГРУ и ВВ. Штаб ответил: кроме тебя наших там нет, это - боевики, действуй. Вызвал авиацию. Налетел ветер, сильно испортилась погода, в ущелье спустился туман. Видимость упала до нуля. Прилетевшая пара МИ-24, дала залп и ушла. Погода всё-таки испортила планы.
Переночевали, продолжили движение по ранее разработанному маршруту, никого не нашли. Через сутки, двигаясь по старой тропе, вновь заметили в том месте неладное. Подошли чуть ближе. А там - отряд боевиков. На лошадях, ишаках, пешем. Толпа большая, до 150 человек. Отчётливо увидел и одноногого бородатого человека верхом на лошади. Вокруг него топтались телохранители. Сомнений не осталось - Шамиль Басаев! Один в один, как на фотографии в ориентировке!
Вызвали артиллерию. Первый залп "Градов" вызвал в рядах моджахедов нешуточную панику. Успокоившись, они хаотичной стрельбой начали обрабатывать местность вокруг себя, понимали, разведчики рядом. Арткорректировщику пулей снесли антенну. Упускать Басаева нельзя, мы вышли на связь с моей станции, открытом текстом попросив ещё огонька от "Градов". Боевики не дураки, услышали, влезли на волну, матом и угрозами предрекая нам плен, пытки, и медленную и мучительную смерть. Обошлось, слава Богу! Мы спустились в лагерь живыми.
Через два-три дня батальонные контрразведчики обрадовали количеством потерь боевиков. В результате нашей работы 42 бандита отправились в ад. Точно говорили деды, артиллерия - Боги войны!
Информация об этом успехе быстро распространилась по группировке. Через друзей и пособников боевики вычислили, что им "набашляли" рязанские разведчики и устроили акцию мести. Ночью к окраине полкового лагеря медленно подъехали две "Нивы", с установленными в багажниках автоматическими гранатомётами "Пламя", и отстреляли по палаткам разведроты по коробу гранат. По счастливой случайности, мы в этот момент получали задачу в 45 полку спецназа ВДВ, и в палатках отсутствовали. Осколочные ранения получили несколько механиков-водителей БМД, околачивавшихся поблизости.
Вскоре удалось захватить известного полевого командира "И". Случайно. Мы возвращались с разведывательно-поисковых действий (РПД) к селу "А", где сотрудники милицейского спецназа работали по адресам, а ВВшники оцепили село и проводили проверку паспортов сельчан. Коллеги из внутренних войск попросили помочь разобраться с группой подозрительных лиц, которых отвели в сторону для дальнейшей фильтрации. Побеседовал с этими подозрительными типами, проверил руки и плечи. Всё чисто, документы в порядке, следов недавнего применения оружия нет. Собрался отпускать. Тут из толпы крик пожилой женщины: "Русские, пропустите ко мне моего сына, вон он стоит, он не в чём не виноват!", и дальше, по-чеченски, обращение к сыну, который просто стоял на обочине дороге, и не был в числе задержанных. Я услышал его имя. Вспомнил, что только-только читал списки разыскиваемых боевиков, и там было одно схожее. Оставалось уточнить фамилию. Спрашиваю женщину: "А фамилия вашего сына такая-то? Тогда да, он не виноват". "Да, верно, это наша фамилия", - ответила она, и сдала родного сыночка окончательно. Ранее он участвовал в ряде кровавых рейдов банды Радуева и даже имел главный орден Ичкерии "Честь нации".
После долгой душещипательной беседы, я передал "И" ребятам из другой силовой структуры. Отрабатывая полученную от "И" информацию, мы обнаружили за Киров-Юртом законсервированную базу боевиков, где был спрятан внедорожник "Хаммер" Басаева. В машине нашли документы со списками боевиков, их бухгалтерией, адресами пособников. Дальше устроили засаду на бронированный джип "Субурбан", принадлежавший Аслану Масхадову. Самого "президента Ичкерии" в машине не оказалось, а водитель, поняв, что шансов скрыться нет, застрелился в салоне автомобиля.
13 января 2001 года, получив задачу на РПД, я с ротой ушёл в горы. Необходимо было отработать лесной массив за селом Сельментаузен и уничтожить опорный пункт членов НВФ. В сёлах Хатуни, Киров-Юрт и Сельментаузен аксакалы знали о выходе, соответственно, боевикам доложили. Но мой манёвр шумом, гаком и взрывами прикрывал работу спецподразделения ФСБ. Боевики, получив информацию о выдвижении роты разведчиков в горы, должны были уклониться от боестолкновения, сняться с баз и спуститься в ущелье, где их и поджидали спецназовцы.
Сначала всё шло по плану. Мы исходили хребет вдоль и поперёк, обнаружили и взорвали три базы боевиков с запасами медикаментов и продуктов, и на следующий день спустились с гор в условленном месте к дороге, где нас подбирала батальонная колонна под командованием одного тылового подполковника-замполита.
Санинструктор роты, паренёк щуплый и незаметный, устал настолько, что РД и бронежилет отдал товарищам, а сам, обняв санитарную сумку и автомат, вывалил язык на плечо, и еле плёлся в арьергарде. Он, естественно, был замечен тыловиком и обсмеян: "ты не разведчик, и даже не пэдэр (боец парашютно-десантной роты), а размазня". Я подполковника осадил, называть солдат пэдэрами не позволял никому: "не пэдэры, а парашютисты!", тем более пузатым тыловикам.
Погрузились в УрАЛы, тронулись с места эвакуации. Колонна большая, растянулась километра на полтора. Ещё и БМД одна зачихала, не ехала, ползла. Генераторы помех головной и замыкающих машин не сработали почему-то, и под колонной сработало одновременно три фугаса. УрАЛ, в кузове которой дремал санинструктор, пострадала более других. Командира батареи капитана Алексея Лазарева, на РПД с моей ротой он выполнял роль артиллерийского корректировщика, выбросило из кузова на тент машины мёртвым, троим бойцам повредило ноги. Санинструктор под перекрёстным огнём сумел перенести раненых в воронку, вколоть обезболивающее, и остановить кровь. Положив пострадавших на дно воронки, он взял оружие и открыл по боевикам ответный огонь.
Через минут двадцать боевики отползли в горы. Пока колонна возобновляла движение, мужественный санинструктор оказал первую помощь ещё двум бойцам, пострадавшим при взрывах. Пять человек спас мой "размазня"!
Следующий раз я прилетел в Ведено старшим офицером направления группировки ВДВ в ОГВС в декабре 2003-го. Полгода должен был координировать действия десантников-разведчиков из штаба. Но генерал-лейтенант Третьяк, увидев меня, засиял: "Нужен опытный человек для ответственной работы с "индейцами" в горах. Я забираю тебя для более интересной и подвижной работы, нежели штаб!".
"Индейцами" оказались чеченские спецназовцы, а их "вождём" - Сулим Ямадаев. Я занимался документацией проделанной чеченцами работы, организовывал взаимодействие с десантниками. Ямадаев понравился: порядочный, грамотный, умный офицер. А его "племя краснокожих" - дисциплинированная, слаженная, боеспособная рота. Как-то, в самые первые дни операции в Дарго, в шутку назвал их бородатой бандой, но что серьёзные чеченские мужчины обиделись: "Мы - Российская Армия!". Больше так я не шутил.
В 2007-ом, после академии имени Фрунзе служил заместителем командира полка по боевой подготовке, сегодня передаю свой опыт курсантам РВДКУ.
Игорь:
- С училища распределили в Гарболово, Ленинградская область, командиром парашютно-десантного взвода в 36 воздушно-десантную бригаду. Считаю, что повезло. Было интересно. Максимум боевой подготовки, минимум уборки территории.
В 1995-ом перевели командиром разведвзвода в отдельную разведроту 106 вдд, в Тулу. В должности командира роты 51 пдп готовил личный состав роты к командировке в Абхазию. Рота в Сухуми и убыла, но без офицеров. Вновь прибывшее молодое пополнение заставил работать с удвоенной силой, и задумываться о Чечне. Вести с Кавказа приходили дурные, и мы понимали, не сегодня-завтра - война. Передвижение на поле боя, наблюдение, оказание первой медицинской помощи, тактика, разведка местности, инженерно-сапёрная подготовка - то, чем мы занимались, вскоре нам очень пригодилось.
24 марта 1999 года американцы начали бомбить Сербию, а войска НАТО, в предвкушении боевых операций, активизировались во всей Европе. Мой заместитель Вадим Васильевич Пастух, услышав новость о бомбёжках по радио, изрек: "Скоро в бывшую Югославию отправят и нас". Он не ошибся. В июне три роты воздушно-десантных войск: из Иваново, Пскова и Тулы авиацией были переброшены на Балканы.
Прилетели в Слатину, осмотрелись, прижились. Но через трое суток роту перебросили в зону ответственности немецкой армии, в албанский район Баня. Пока ехали, удивлялся масштабам и последствиям бомбардировок, развалины городов и сёл наводили тоску, таких руин я нигде не видел, даже в Чечне через год. Вдоль дорог всюду падший скот, полчища мух. Виноградные поля заминированы. Толпы беженцев, спешащих во всех направлениях.
Совсем не рады приезду россиян в Сербию были местные албанцы, они относились к нам предвзято, подставляли, угрожали, провоцировали на силовые действия. Особенно первые месяц-два, до убытия немцев и прибытия нашего усиленного батальона. Пришлось после пары ночных обстрелов принять контрмеры, поприжать местных "Чапаевых", и прекратить всякие их поползновения со стрельбой и метанием гранат. Толпы митингующих с плакатами "Мы не доверяем русским!" и "Русским не место в Косово!" рассосались безвозвратно.
С немцами и голландцами вылетали на операции по разоружению албанских боевиков - членов Армии освобождения Косово. Обходилось без стрельб, разоружали мирно. Брали напором, крепкими русскими словосочетаниями, уверенностью в собственном превосходстве. Албанцы предпочитали сдать оружие, умирать никто не хотел. Даже за идеи свободы и независимости.
Общение с немцами, начатое фразами типа "Гитлер капут!" и "хенде хох!" вскоре из напряжённо-недоверчивого переросли в товарищеские. Особенно с многочисленными выходцами из бывшего СССР, отдававшими воинский долг новой Родине в Косово. Сдружились с "русаками" из немецкой разведки, парни были там умные и напористые, прямо как российские десантники, видно, что родом из Поволжья. Одному из них наш боец "продал родину". Всего за два НАТОвских сухпайка он передал немцам политическую карту канувшего в лету Советского Союза.
Дружба кончилась за один вечер. Немцы остановили на блок-посту микроавтобус, окружили её и объявили, что поймали известного политического преступника. Я решил на этого страшного преступника взглянуть. Оказалось, что из сербского анклава под Ораховцем муж вез больную жену на срочное переливание крови в ближайший к административной границе Косово сербский город, о чём заранее, как полагалось по правилам, все блок-посты оповестили. Однако немцы, под напором столпившихся у поста албанцев, проездным документам сербов не поверили и решили досмотреть машину более тщательно, выворачивая её наизнанку в поисках запрещённых к провозу предметов. Сербы обратились ко мне: "Русский, помоги!". С немцами я договорились быстро, документам поверили. Но албанцы, зная, что в машине сербы - мужчина и женщина, выезжающие в ночь на немноголюдную трассу, быстро смотались с поста через чур воодушевлёнными. Мой заместитель Вадим Пастух, со слезами на глазах провожая сербов, поддержал мою мысль, что если мы не поможем братьям-славянам, то албанцы сейчас обстреляют и сожгут их в поле. Я предложил немецкому командиру вместе сопроводить сербов до безопасного места. Тот ответил мне стальным голосом: "Не наша компетенция". Плюнув на "Фрица" и все компетенции и договоренности с НАТОвцами, я выделил сербам БТР сопровождения. Немец пытался сопротивляться, но я высказал всё, что о немцах думаю, и "бундес" затих.
Потом, на совместном патрулировании улицы, услышал истошный женский крик, доносившийся из глубины дворов. Понял: человека убивают, и бросился на помощь. Дружбаны-НАТовцы порыв мой не поддержали. К сожалению, помочь я никому не сумел, двор был пуст, только в груде мусора валялся сербский паспорт. Передав его представителям военной полиции, попросил провести расследование.
После этих событий любые контакты с представителями НАТО я свёл до минимума: доверие к западноевропейским коллегам не осталось, дальше относился к ним как к вероятному противнику.
Сербы, найдя в своём огороде какой-нибудь взрывоопасный подарок, стали просили нас помочь с разминированием. Мы помогали, ездили по анклаву и абсолютно безвозмездно расправлялись с "добром", щедро раскиданным "любителями мира во всём мире" американцами.
Приезжал режиссёр Сергей Говорухин со съёмочной группой, поездил по Косово, походил с нами на патрулирование, снял неплохой фильм о геноциде сербского народа. Журналисты популярных германских изданий "Шпигель" и "Фокус" покатались на русском бронетранспортёре, попытались посмотреть на ситуацию в бывшей Югославии нашими глазами. Я, воспаленный описанными выше конфликтами с их соплеменниками, на вопрос о планах русских ответил жёстко, но с юмором. Немцы десантного юмора не поняли или не оценили, не знаю, но написали дословно: "Русский десантник в Косово: если такая политика Запада в Восточной Европе будет продолжаться, ждите танков с красными звёздами в центре Берлина!".
Особисты долго искали дерзкого десантника, осмелившегося на неполиткорректные высказывания и, не найдя никого, запретили всему контингенту впредь общаться с иностранными журналистами без их особых санкций.
За неделю до Пасхи православные отмечают праздник Вход Господний Иерусалим или Вербное воскресение. Решив не отходить от славных традиций русского воинства, мы поехали в сербский мужской монастырь под городом Призрен, помолиться. Монастырь большой, известный на всю Европу, рядом захоронение знакового для сербов князя Душана, собирателя сербских земель, создателя южно-славянского государства. Монахи, двухметровые, широкоплечие, больше похожие на сотрудников спецслужб, чем на слуг Господних, встретили радушно. Мы пообщались, помолились, исповедались, причастились.
На обратном пути, переполненные мыслями о вечном и духовно обогащенные, проезжая городок Сува Река (Сухая река), остановились у разрушенной до основания церкви. Захотелось поставить свечи и перекреститься, прочесть молитву за упокой воинов. Зажгли свечи. Сосредоточив взгляд на мерцающем их огоньке, я заметил угол какого-то металлического предмета среди обломков кирпичей. Потянул, а это - крест.
Этот крест, как знак единения всех православных, мы отдали представителю Русской православной церкви в Слатине.
Осенью 2007 года в храме Ильи Муромца, что во Власихе под Рязанью, крёстный отец моего младшего сына Миши - кавалер ордена Мужества отец Михаил, продемонстрировал церковную реликвию. "Крест доставлен из Косово неизвестным русским офицером!" - прошептал отец Михаил, держа в руках найденный мной крест. Я перекрестился.
Когда в августе 1999-го на Кавказе началась контртеррористическая операция, мы с Вадимом Пастухом, как всякие больные на голову истинные десантники, написали рапорт с просьбой перевести нас туда. Командующий Российским воинским контингентом генерал-майор Валерий Евгеньевич Евтухович, прочитав рапорт, предложил мне остаться в Косово на должности заместителя командира батальона. Я отказался, и досрочно, в мае 2000-го, возвратился в Тулу. Вадим перевёлся в другое подразделение.
В Чечню приехал в январе 2001-го в должности начальника штаба батальона. Ехали через Моздок, оставивший тяжелое впечатление. Мрачные зданьица, толпы голодных неприкаянных пехотинцев, шарахающихся по аэродрому без командиров, неразбериха с рейсами, грязь. В Ми-26 набились как в маршрутный автобус в час пик, не шевельнуться. Еле-еле взлетели. Ощущения те ещё!
Выхожу из вертолёта в Хатуни, строю личный состав, а в вертушку уже торопятся возвращающиеся на большую землю десантники под руководством какого-то сурового широкоплечего офицера. Смотрю на него, глазам не верю - Олег! Обнялись, жахнулись в дёсна. "Оставляю Чечню в твоих надёжных руках, брат! Береги солдат!" - прокричал братишка на прощание, и улетел.
Командовал полковой тактической группой Николай Сергеевич Никульников, офицер грамотный и авторитетный, глыба ВДВ. Благодаря его опыту, тактике и организаторским способностям, полгода в Чечне обошлись для нас минимальными потерями.
Как-то получается, что люди, на которых по непонятным причинам обращаешь внимание, погибают. Погибший в Азербайджане Коноплёв ехал со мной в одной машине перед самой отправкой в Баку, потом с ним в самолёте рядом летели. Он выделялся своим поведением, говором, уверенностью в своих силах. Прапорщик Денис Соловьёв, первым из моего батальона погибший в Чечне, так же не походил на распространяемый фильмами и анекдотами образ хитрющих прапорщиков-тыловиков. При ночном обстреле боевиками сторожевой заставы он, предупреждая подчинённых об опасности и призывая к организованному отпору, оббегал позиции. Пуля снайпера попала Денису прямо в сердце.
22 февраля батальон должен был организовать прохождение колонны центрподвоза, доставлявшей грузы в подразделения ОГВС из Ханкалы, от села Агишты до села Макхеты. Боевики подорвали мост через реку Баас очень умело, так, что на машине проехать можно, а на бронетехнике - нет, по ширине танки и БМП не проходят, срываются вниз. Пришлось менять маршрут, выставлять на дороге новые блок-посты, перераспределять людей.
Боевики обстреляли один из блоков с трёх сторон, с применением миномётов, гранатомётов и противотанкового ружья. На БТРе, оставленном экипажем, они залегли в одиночных окопах, начитали с десяток пробоин. На БМД осколками срезало антенну и повредило радиостанцию. Огонь был очень плотный, прицельный, видимо боевики знали о колоне заранее и пристреляли этот участок дороги. Тяжёлое ранение получил рядовой Вячеслав Сибагатулин. Командир первой роты Вячеслав Засимов сделал всё возможное для его спасения, но осколок от миномётной мины, пробив бронежилет, буквально разрезал рядового надвое, Сибагатулин скончался. Заместитель командира батальона Юрий Терехов получил горсть мелких осколков в голову. Я оказал ему первую мед помощь и эвакуировал к разрушенной автозаправке, где находился следующий блок-пост.
Только подъехали к заправке, боевики начали обстреливать и её. Засимов словил осколок в грудь. Свитер разорвало на уровне сердца, но офицера спас бронежилет. Геройски действовал пулемётчик рядовой Егор Романов. Именно его пулемёт дал нам возможность поменять позиции и отбиться от противника. Ещё минут через десять наводчик-оператор БМД по прозвищу "Шайтан" прицельным огнём из пушки заставил боевиков заткнуться. Пара вертолётов Ми-24 и звено штурмовиков Су-25 завершили бой.
Через неделю был ночной бой с боевиками, обстрелявшими заставу внутренних войск из полуразрушенной фермы, что догнивала в поле на окраине села Макхеты. Огонь пушек трёх БМД зассеял нападавших. Утром мы нашли на ферме брошенный ГАЗ-66 с колёсами от бронетранспортёра, грузовой парашют, медикаменты и стрелковое оружие. Парашют подтверждал догадки контрразведчиков о доставляемой воздухом из Грузии "гуманитарной помощи" от озабоченных либеральными ценностями западных стран.
В марте отличился Роберт Исламов, разминировавший фугас, предназначенный моей машине. Боевики заложили 152 миллиметровый снаряд в колею у сторожевой заставы, куда я повёз подарки к Пасхе. Элементы этого фугаса храню на память в кармане парадного кителя.
После очередного подрыва бронетехники в "мирном" селе пострадало пять бойцов. И хотя я не должен был никуда выезжать в тот вечер, нервы сдали, я не выдержал, взял "дружную семью пионеров" и на своём "коньке-горбунке" поскакал к месту подрыва.
Раненые и контуженые бойцы молча сидели в огромной луже посредине дороги, и неистово вращали шарами размером с пятикопеечную монету, не зная как поступить с самими собой и развороченным БТРом. Кучка патлатых предводителей мирного населения громко собачилась с первым подъехавшим офицером: "я не я, хата не моя, кто подрывал - не ведомо!". Бойцы этого офицера боязливо лезли в лужу за пострадавшими. Мой интернациональный чувашско-дагестанский экипаж, как только я спешился и побежал к эпицентру разборок, открыл огонь по КамАЗу чеченцев. Не долго думая, я тоже выпустил по грузовику короткую очередь. Тишина. Предводители переговорщиков враз присмирели и скрылись за высокими заборами, бросив свой грузовик на дороге. Мы погрузили раненых на броню, подцепили БТР тросом и поехали на базу. Инцидент исчерпан. Убитых нет, за наш БТР село расплатилось КамАЗом.
Назавтра Никульников вызвал меня на командирский ковёр и разнёс в пух и прах за самоуправство. Чеченцы пожаловались на нас командованию в Ханкале. Но подрывы в сёлах прекратились. И слава Богу!
Вскоре я поговорил и с хозяевами грузовика, и свёл их имущественные претензии на нет. На вопрос: "А кто заплатит за ремонт КамАЗа?", ответил: "Я. Сразу после того, как вы заплатите за лечение подорвавшихся у вашей ограды пацанов!".
Когда боевики вырезали в Киров-Юрте пять мирных граждан: директора школы, учителей, главного энергетика села и главу чеченской диаспоры одного из крупнейших российских городов, приехавшего в родовое село на встречу аксакалов, мы провели совместную спецоперацию со спецназом внутренних войск по выявлению лиц, причастных к этому преступлению. Безрезультатно. Плохо, конечно, что не нашли убийц, но, по крайней мере, чеченцы увидели, что мы не бездействуем не только когда стреляют непосредственно в нас.
В апреле боевики кинули в эфир дезинформацию о Басаеве, мол, одноногий в селе. Время подобрали подходящее - ни нас, ни спецназовцев 45 полка на базе не было, все ушли на войну в горы. В Киров-Юрт отправили БТР с "кривыми и больными", теми, кто оставался на базе и занимался хозяйственными вопросами. Взрыв мины МОН-50 унёс жизни нескольких военнослужащих. Чем закончилась спецоперация группы спецназа ФСБ, которую я ночью выводил к месту взрыва, точно не знаю, парни работали тихо.
Самыми обидными стали потери в последние дни командировки. Уже счёт идёт на часы, вертушки на подходе, трое бойцов спускаются к источнику за водой, один подрывается на мине, теряет ногу. Второй лезет его спасать, подрывается, и тоже остаётся без ноги. Третий кидает товарищам жгут и ремень от автомата, и бежит за помощью. Вытаскиваем их, грузим в первую вертушку, отправляем в госпиталь.
Много было разного, непонятного, мутного, необъяснимого, всего не расскажешь. Мы, десантники по призванию, не за медали и ордена в Чечне порядок наводили, но бывало обидно за товарищей, совершавших настоящие подвиги, которые оставались совершенно незамеченными командованием. И наоборот, были случаи, когда известные люди, уходя на очередную операцию "железный капут", тихо прятались на блок-постах, а "наверх" докладывали о своих "подвигах" высоко в горах, в зелёнке. Боевики тоже перед своими забугорными спонсорами козыряли немыслимыми победами и невероятными цифрами. Помню, как в Макхетах они ранили одного моего бойца, а в эфир передали: "Скажите Хаттабу, эмир такой-то уничтожил в Макхетах 30 собак и взорвал 5 машин и БМД". Знали бандиты толк в информационной войне!
Иногда приезжали разные "умные начальники", строившие офицеров по линейке и учившие воевать по книжкам, в то же время напрочь отказываясь пойти на разведывательно-поисковые действия или даже просто переночевать с бойцами в палатке. Позже сталкивался с ними в академии или на парадах, кителя их провисали от орденов, а у нас медали порой получали совсем не те солдаты, на кого после боестолкновений писались наградные. Жизнь.
Поймал себя на вещих снах. Впервые именно в Чечне стали снится вещие сны. Как только снится бой, стрельба, взрывы, на следующий день либо подрыв, либо обстрел, либо боестолкновения в зелёнке. Даже бояться стал сновидений, слишком кровавые последствия они несли! Многого не объяснишь после войны, но понимаешь, Бог - есть!
В 2004-ом окончив академию имени Фрунзе, вернулся в Тулу начальником разведки дивизии. Работа была очень интересная, как раз по мне.
На следующий год был откомандирован в Чечню направленцем ВДВ в отдел специальной разведки.
Ханкала удивила новыми модулями, чистотой дорожек и ровными газонами. Не сравнить с грязью и крысятником четырёхлетней давности! Грозный строился бешеными темпами, дороги закатывали в асфальт, мамаши гуляли с колясками, а мой путь лежал в горы.
Да, обстановка в Чечне поменялась кардинально, но и служба носила иной характер.
Откровенно повезло с коллегами. Коллектив офицеров-разведчиков под руководством Юрия Самойлеко подобрался замечательный: умнейший Виталий Кузнецов, мудрый Александр Жигарев, душа-парень Анатолий Белов, пробивной Евгений Дрожжин. Команда.
Отдельно хочу рассказать о майоре Владимире Бакоте.
Когда из Тулы добрался до Будённовска, случайно познакомился с экипажем вертолёта Ми-8 под командованием майора Бакоты. В первую командировку я был откровенно недоволен работой вертолётчиков, конфликтовал с ними. Бывали моменты, когда мы в помощи с неба нуждались больше всего, а её никак не было. То им непогода мешала, то приказа своевременно не получали, то не хотели рисковать бортом. Особенно негодовал после случая в Элистанжи. Тогда мы лоб в лоб встретились с уходящими в горы боевиками. Встречный скоротечный бой, ранение двух наших бойцов, брошенный боевиками труп наёмника, бессонная ночь над ранеными в ожидании эвакуации. А железная птица так и не прилетела. Мы - не профессиональные медики, наших знаний и умений не хватило. Рядовые Артём Агафонов и Аяс Монгуш скончались от потери крови. Я никого не виню, ибо не знаю истинных причин отсутствия вертушки. Но ребят можно было спасти.
Пообщавшись с Бакотой в Будённовске, долетел с ним до Моздока, где повезло несколько часов посидеть в уютной обстановке на аэродроме, и поговорить с ним за жизнь. Послушав его истории о войне в небе, о жизни, о тяжёлом хлебе, я понял, мужики - грамотные специалисты, асы, Икары, достойные люди, а и просто интересные собеседники. С Володей же долетел вечером до Ханкалы. При тёплом расставании не подозревал, что придётся с ним летать и летать половину командировки.
Как-то собирались лететь в горы изучать результаты операции спецназа по ликвидации одного особо жестокого "полового командира". Стоим в "международном аэропорту Нью-Ханкала, ждём вертолётную поисково-штурмовую группу. Есть! Собираюсь лезть к Володе на вертушку, а он, мрачный такой, сильно жмёт протянутую ладонь и говорит: "Друг, ты давай, не со мной сегодня". Пересилил себя, занял место в другом вертолёте. А делегация собралась звёздная: два генерала, знатные чеченцы в белых штанах и лакированных туфлях, полковники из "Гениального штаба" в брюках и с поведением агентов ФБР. Думаю, что-то не то, наверное, быть беде, слишком много шишек можно одним выстрелом похоронить. Пока летели, в горле стоял ком, неприятные ощущения в животе, постоянные противозенитные манёвры кружили голову. Ждал: вот-вот собьют. Обошлось.
Десантировались как в плохом кино. Боевые офицеры действовали по-обычному уверенно, штабные - плюхнулись животами в землю и долго не могли встать, не то, что бы веером по часовой стрелке. И смех, и грех. А настроение поднял... вышедший из зелёнки близкий друг из спецназа ФСБ! Сказать, что я был очень рад встрече, ничего не сказать!
Задание выполнили, вернулись на базу, занялись другими делами.
Прошло несколько дней. 16 июля. Сижу на лавке, чищу оружие. Вижу, бежит генерал-майор Ларченко. Генерал бежит! Явно ЧП произошло! Точно, вертушка сгорела! Подобрав пограничников с поста радиоразведки у горы Рогкорт в Итум-Калинском районе, потерпел крушение вертолёт экипажа майора Владимира Ивановича Бакоты.
Володя, всё-таки, чувствовал свою близкую кончину, когда не пускал меня на свой борт...
Руководители ОГВ(с) разительно отличались друг от друга. Кто-то хвалил за любую маленькую победу, поощрял, помогал. Кто-то вечно бурчал, вставлял палки в колёса, не доверял, искал повода лишний проверить, ужалить, нагрубить. Обидно было, когда в результате спецоперации удалось ликвидировать так называемого эмира Шалинского района, а на самом деле бандита и убийцу Дук-Ваху Губашева по прозвищам "Батя" и "Хамзат", а большой начальник, выслушав доклад, вдруг набросился на подчинённых с криками: "Это не результат! Мало одного эмира! Ни хера воевать не умеете!". Театр абсурда. Губашев тогда считался правой рукой Доку Умарова. Наряду с Саид-Эмином Дадаевым, Вахой Умалатовым и Тарханом Газиевым делил ковёр руководителей банд-формирований горной Чечни, и его ликвидация была успехом, который поведением одного генерала вдруг превратили в неудачу.
Недалеко от места ликвидации Губашева, за селом Асланбек-Шерипово в Шаройском районе, мы нашли большое количество оружия, боеприпасов, средств спецсвязи, а также подробные инструкции по изготовлению взрывных устройств, записную книжку с телефонами иностранных граждан и карту Московского метрополитена. По нашим данным совместно с арабскими головорезами Губашев не только минировал дороги и обстреливал блок-посты в Шатойском, Итум-Калинском, Шаройском районах, но и активно занимался вербовкой молодежи. Новичков уводили в горные районы, где учили "уму-разуму", принимали в "муджахеды", а фактически - жестоко обманывали, подвязывали к себе кровью, поганили и укорачивали подросткам жизнь.
Другая спецоперация, абсолютно бестолковая, зато заботливо анонсированная и благословлённая этим генералом, затем была преподнесена нам и прессе как успешная.
Понагнав вертолётов со всей страны, обложив одно маленькое горное селеньице громкой вооружённой армадой из сотен единиц бронетехники, "наследник Жукова и Рокоссовского" свёл на нет всю агентурную работу и недельное сидение в засаде спецназовцев ЦСН ФСБ и 29 отряда внутренних войск. Ватага плохо понимающих суть надвигающейся "третьей мировой войны" подростков - пособников боевиков, скрученных в селе - вот весь его успех.
К середине лета участились подрывы военнослужащих на противопехотных минах, гранатах и различных самодельных фугасах, установленных на тропах в горно-лесистой местности. Боевики ухищрялись маскировать взрывные устройства под что угодно, и прятать где угодно. Они использовали пластик и дерево, чтобы затруднить работу миноискателей, мобильные телефоны и пейджеры, чтобы подрывать с максимально удаленного расстояния, короче, старались, кто во что горазд, рассказывать сейчас не буду, я не автор пособия для начинающих террористов.
Однажды, пообщавшись с раненым товарищем, улетающим в ростовский госпиталь, я несколько дней не мог отделаться от навязчивых мыслей "о чём думает человек в момент подрыва?". Очень скоро я узнал, что ни о чём человек не думает, просто не успевает подумать, всё происходит слишком неожиданно, быстро, молниеносно. Вот я медленно иду вверх по тропе, а вот я уже лежу и ничего не понимаю, голова гудит, перед глазами круги, длинные люди хватают меня длинными ручищами и куда-то волокут. Вот так, раз, и я даже взрыва не услышал, не помню момента...
Честно говоря, перебравшись вскоре в Новороссийск на должность заместителя командира 108 парашютно-десантного полка по боевой подготовке, не думал, что когда-либо снова придётся обучать солдат армейским премудростям не только на Раевском полигоне, но и в боевой обстановке. Но враг наш не дремлет...
К весне 2008 года накалилась обстановка на абхазско-грузинской границе. Провокации: обстрелы приграничных сел, полеты грузинских беспилотных летательных аппаратов над абхазской территорией, наглые выходки грузинских полицейских и военных по отношению к российским миротворцам заставили наше политическое руководство принять соответствующие обстановке меры. Третий батальон подполковника Александра Вишнивецкого вместе с командованием полка убыл в Абхазию, в Очамчирский район, но меня командир оставил дома по веской причине, у меня родился сын.
Через месяц, получив информацию, что режим Саакашвили готовит вторжение на абхазскую территорию и будет настоящая война, я добровольно вызвался поехать в Очамчиру, на войне - никто не лишний.
Наслушавшись от некогда отдыхавших в Абхазии друзей историй о местных красотах, я был поражен не природой черноморского побережья, а полным развалом некогда мощной инфраструктуры отдыха и развлечений. Разрушенные дома в центре населенных пунктов, пустые глазницы окон здравниц и санаториев, настороженное отношение местных мужчин к российским военным напоминало какое-то нехорошее чеченское дежавю.
Полковой лагерь разбили на месте бывшего тепличного хозяйства, говорят, в советское время самого передового, а потому любимого товарищем Шеварднадзе. Заняли рубежи вдоль приграничной реки, выставили два поста контроля на дорогах, нарушив мандат миротворческих сил, затащили туда по гаубице Д-30. Гаубицы обозначали серьёзность наших намерений и уверенность в правоте. Командующий ВДВ генерал-лейтенант Валерий Евтухович, посетив лагерь, остался доволен его устройством и состоянием боеготовности личного состава.
Начальник штаба КСПМ (коллективные силы поддержания мира в зоне грузино-абхазского конфликта) генерал-майор Ачалов в прошлом начальник штаба 104 гв. вдд (а бывших десантников не бывает), с которым тесно работал, пока был старшим группировки, показал себя грамотным специалистом. знатаком местного менталитета, и ненавязчиво подсказывал, как себя вести в разных ситуациях. А два наших парашютно-десантных взвода, выделенных батальонам миротворцев на усиление, сократил число грузинских провокаций и укрепил дружеские отношения между мотострелками-контрактниками и десантниками-срочниками. Вместе мы стали силой, с которой грузинам пришлось считаться.
Вскоре разведывательная рота, во время прочесывания леса, обнаружила тайник с оружием, что заставило меня больше внимания уделять разведке и контрразведке. Многое из того, что мы потом с особистами "нарыли", подтвердилось и пригодилось в самом ближайшем будущем. В плане добычи информации дали хорошие плоды и добрые отношения с местными пограничниками, и с главой районной администрации, и с заместителем министра обороны Абхазии. Всё пригодилось. В том, что в мае грузины так и не решились на захват Ингурской ГЭС и поход на Сухуми, безусловно, есть и наша заслуга.
В июле я был заменен подполковником Александром Панфиловым, вернулся в Новороссийск, для подготовки и проведения в Раевской батальонных учений.
8 августа, когда Грузия атаковала Южную Осетию, полк получил задачу сформировать и отправить в Абхазию еще одну тактическую группу на базе второго десантно-штурмового батальона подполковника Сергея Рыбалко. Прямо с полигона мы рванули в порт для загрузки на большие десантные корабли.
Позвонил супруге, попросил приготовить походный рюкзак. Та, дрожащим голосом заметила, что я клятвенно обещал больше на войну не ездить. "Света, я не знаю, где придется побывать, но в Осетии бандиты убивают детей". Рюкзак был готов.
Выезжал в порт на УрАЛе с зенитной установкой на прицепе. Начальник автомобильной службы выделил мне именно эту машину по одной причине - молодой солдат признался ему, что водительское удостоверение получил в подарок от родителей, и за руль грузовика садится впервые в жизни. Для храбрости солдат попросил в кабину командира построже, чтобы не расслабляться. Когда мы оказались за воротами части, в городе, застывшем в гигантской, организованной приезжими туристами пробке, я понял, что так сильно своей жизнью я ещё никогда не рисковал. Не знаю, как мы сумели доехать до порта и никого не задавить, но когда спускались с горы к морю и солдатик вместо тормоза со всей дури надавил на газ, я применил все свои командирские навыки: назвал водилу бараном и дёрнул рычаг стояночного тормоза. Помогло, слава Богу! Юзом встали в метре у воды.
Загрузка бронетехники на БДК "Цезарь Куников", "Саратов" и "Ямал" оказалось делом нервозным и небыстрым, подобного опыта никто из нас не имел, учились на ходу. Начальник бронетанковой службы майор Геннадий Дроздов проявил себя молодцом, пока один из больших начальников визжал и не мог отдать внятных команд, он работал, не покладая рук. Замечу, по вине той командной "шишки" некоторые подразделения, в том числе рота связи, обязанные уходить на выполнение боевых задач в первую очередь, еле нашли себе место лишь на третьем корабле!
Переход до Сухуми морем занял до 18 часов, а разгрузка техники оказалась не менее сложным делом, чем погрузка. "Помогал" и местный ландшафт, на скользком береге техника постоянно "разувалась", теряя гусеницы на покрытых илом камнях.
Только выехали колонной на дорогу, сломалась одна "коробочка", с которой пришлось остаться лично, ведь все окрестные дороги я изучил ранее, а остальные офицеры были здесь впервые. Колонну отпустил. Жду. Водитель долго не может починить своего "коня", медлит и копошится. Интересуюсь его фамилией. "Рядовой Татарашвили", - слышу робкий ответ. Ясно! Грузин! Обвиняю бойца в измене Родине, саботаже и работе на американскую разведку, объявляю, что расстреляю на месте и скину тело в море, а родителям и особистам объявлю, что боец огрел меня автоматом по затылку и сбежал к противнику. Татарашвили немеет, трясётся, но через три минуты машина заводится и отныне работает без проблем. Тут ещё и колонна ульяновцев во главе с моим товарищем, начальником разведки Алексеем Бондаруком подходит. Узнаю у Алексея, куда им надо, радуюсь, что нам по пути, и встаю в голове колонны направляющим.
Доложил командиру полка полковнику Сергею Барану о прибытии, тот приказывает отдохнуть. С удовольствием выполняю. В это время батальон Вишнивецкого, пройдя по мосту через реку Ингури, вышел в базовый район находящегося на грузинской территории мотострелкового миротворческого батальона КСПМ.
На следующий день, когда вся группировка подтянулась к грузино-абхазской границе в районе населенного пункта Хурча, видя нерешительность того же "шишки", что тормозил на погрузке, сам напрашиваюсь выйти вперед, обследовать с сапёрами мост и провести колонну. Сопровождать меня вызвался командир абхазского СОБРа. Вместе с начальником инженерной службы Сергеем Бирюковым и командиром взвода Ильёй Шанским (погиб во время спецоперации в Дагестане 01.06.2010) мы первыми ступили на грузинскую землю. Вперёд! Оборудованные огневые точки, откуда грузины должны были оборонять мост, были пусты, в одном из индивидуальных окопов валялась армейская карта и камуфлированная кепка. Если бы эти позиции занимали хорошо обученные военному делу солдаты или, например, боевики Басаева и Хаттаба, за нерешительность "шишки", остановившего группировку на открытом месте, мы ответили бы большой кровью.
Далее, военнослужащие 45 полка спецназа отправились выполнять свои задачи, мы - свои. Сразу пропала связь. Запомнились жители сёл - стоя вдоль дороги, они приветственно махали нам руками, крестили, не выражали никакой агрессии. Мост через реку Риони в районе гидроузла вновь обследовали мы с Бирюковым. Затем заняли шлюзы и железнодорожный мост. Пустые помещения, брошенная полицейская форма и разложенный на столе обед в бытовке - вот что ждало нас на этих стратегических объектах.
На въезде в город Поти, на развилке у хлебзавода, получил задачу от "шишки": взять четыре БМД четвёртой роты, поехать вперёд, разведать расположение вражеской воинской части и добыть сведения о её охране. Так точно! Но к отсутствию связи добавилась новая проблема - отсутствие карт. Кто виноват? Поехал наобум. Куда деваться?
Нашли воинскую часть. Остановились поодаль, спешились. Вижу, нам навстречу бежит толпа женщин, кричит, что в части военных нет, только беженцы. Успокаиваю толпу, хорошо, говорю, сейчас и узнаем, кто там. Приказываю командиру роты Роме Провоторову посмотреть, что внутри, за забором. А Провоторов уточняет: "А если там не беженцы, а военные? Что делать? "Валить" их сразу?" Не успеваю ничего ответить, ибо после слова "валить" часть впечатлительных грузинок падает в обморок. Тут получаю приказ вернуться на развилку, сворачиваюсь и оставляю недоумённых грузинок наедине со своими проблемами. А в части, действительно, были беженцы - грузинские семьи с абхазских земель.
Выдали, наконец, карту, а к ней в придачу - замполита дивизии. Цели нарезали две: осмотреть склады вооружения и обнаружить радар. Поехали, нашли склады - огромные железобетонные ангары советских времен. Видимо, для хранения каких-то ракет. Рядом нарыты капониры, проложены бетонные дорожки. Народу - никого. Вскрываем первый ангар - а там штабеля новых гробов! Для кого приготовили? Или напугать хотели? Ладно, мы люди не суеверные, закрыли дверь, и пошуршали дальше!
Едем вдоль забора, а за ним трёхэтажное здание, и - две армейских палатки с красным крестом, носилки сложены! Остановились у ворот. Надпись на табличке на грузинском, и дата - 07.2008. Свеженький пункт приёма раненых оборудовали, поставили палатки для сортировки потоков с различными ранениями, значит, думали о боях, а в итоге - поразбежались. Может, и правильно сделали. За углом стояла новенькая санитарная машина без номеров, валялся армейский рюкзак с окровавленной формой с нашивками медицинской службы морской пехоты Грузии. Чья форма, откуда, как сюда попала? Бойцы привели врача, тот сразу раскололся, что раненые у них есть, несколько человек, лежат здесь, в здании городской больницы. Согласился проехаться с нами, показать, где зенитно-ракетная бригада.
База бригады была пуста, повсюду виднелись признаки панического бегства грузинских военных: разбросанная амуниция, свежие продукты на раздаче в столовой. Мы осмотрели казармы, штаб. Рядовой Игорь Белоусов обнаружил карты, как новые, НАТОвского образца, так и старые, советские. На одной из карт обозначался порядок построения колонн для вывода с базы и совершения марша по маршруту Поти - Новороссийск.
Только начали собирать в УрАЛ документы, как поступил приказ: срочно назад! Рвём к развилке, а там уже колонна выстроилась, все нас ждут, в Абхазию пора возвращаться...
Мне везёт на хороших людей, и хочется рассказать о многих и многих. Пройтись по личному составу 173 отдельной разведывательной роты, написать о капитане Денисе Кузьмине, старших лейтенантах Гальцове и Хабарове, Калитенко, Маловике, подполковнике Олеге Дьяконе. А об Алексее Кузине можно целую книгу писать - он сейчас в разведывательном отделе ВДВ, горсть наград, и ещё больше подвигов, тысяча рационализаторских идей и предложений. Ещё есть Михаил Матросов из уссурийской бригады спецназа, бойцы Красноярского ОМОН Виктор Шишкин и Николай Гапонов, другие, о честном служении Отечеству которых следовало бы знать молодому поколению...
P.S.
Совсем недавно, когда статья была практически завершена, гвардии подполковник Родионов Игорь Михайлович был выведен в распоряжение командира дивизии, что означает последующее увольнением со службы. Выведен вместе с другими боевыми офицерами, такими, как командир полка, командиры батальонов, начальники различных служб.
Дежавю. В очередной раз, как после первой чеченской кампании, командование вооружёнными силами объявляет о модернизации армии и переходе к новому облику, а на деле - просто избавляется от порядочных, грамотных, имеющих свою, адекватную ко всему происходящему позицию, профессионалов. Нет войны - профессионалы не нужны. Нужны послушные исполнители команд "сверху", готовые "реформировать": списать, уволить, уничтожить всё и всех, кто кажется хоть чуточку грамотнее тех, кто в широких штанах с лампасами. Ну да, для чего нам сейчас Рязанский институт ВДВ и факультет разведки в Новосибирске? Не разведчики и парашютисты нужны для разгона демонстраций на Манежке, нет...
На память приходят недобрые истории с Героями России полковником Валентином Полянским и сержантом Дмитрием Никишиным, другими героями недавно прошедших войн, в своё время защитившими страну, а потом оказавшимися на обочине жизни.
А что, если, не дай Бог, завтра война? Кто воевать будет? Кто в бой поведёт? Хотя "полководцев", конечно, хватает, слишком даже. Кстати сказать, та "шишка", действия, точнее бездействия которого описаны выше, за август 2008-го получил высокую государственную награду, и продолжает успешно служить Родине. Видно, именно такие офицеры больше подходят под широко разрекламированный новый облик вооруженных сил Российской Федерации...
А ведь скоро очередная, неюбилейная годовщина новогоднего штурма Грозного. Штурма, позорно забытого властями, перекрашенного в полутона обывателями, спрятанного за кулисы большой политики и радужные телепередачи. Штурма, унёсшего тысячи жизней, покалечившего целое поколение граждан России: русских, чеченцев. Россиян.
Начальники, планировавшие операцию без названия, и следившие за её ходом из тёплых кабинетов, отправлявшие на передовую постыдную "гуманитарку", замалчивавшие истинные цифры потерь и выписавшие матерям погибших военнослужащих мизерную пенсию, и сегодня живут припеваючи. Не стыдятся, время от времени, выступать по телевизору и рассказывать о своей гениальности, сверкают орденами и золотыми звёздами на погонах, и плевать хотели на нас, Родину и Память.
А где Трошев? Где Рохлин? Где Романов? Помолчим...
Где те командиры взводов и рот, ползавшие под перекрёстным огнём на площади Минутка? Те, кто выжил, и даже дослужил до пенсии, получили ли положенное законом жильё? Глядя на моих друзей, ютящихся на съёмных квартирах, сильно в этом сомневаюсь.
А где те демократы, что призывали российских офицеров сложить оружие? До сих пор заседают в думах. А где бывшие боевики? Не Басаев же с Дудаевым сдирали кожу с раненых военнопленных, рядовые боевики. Вряд ли все сидят по тюрьмам, кто-то ведь служит в органах правопорядка, руководит отстраиваемой в бесконечный раз республикой, распространяет пожар войны по всему Кавказу, раскидывает искры ненависти в центре столицы. Я не гребу всех одной расческой, нет. Реалии жизни, парни, реалии...
К слову, офицеры, проходящие службу в Чечне сегодня, в большинстве не попали под премиальный четырёхсотый приказ, и получают денег на руки меньше, чем их коллеги, например, в Подмосковье или Ростове. Вряд ли, при этом, парни служат значительно хуже или меньше рискуют жизнью. Верно, жить в Ханкале и Шали дешевле, чем в Питере или Новочеркасске, только почему-то жёны с детьми оставляют мужей и отцов, и быстро возвращаются на родину к родителям, ибо не выходить за территорию воинской части месяцами и чувствовать себя свободными неимоверно трудно. Да, по великим праздникам офицеры и контрактники строятся на плацу в парадных мундирах и получают от командования ведомственные или общественные награды, которые сами же днём ранее и покупали на ханкалинском рынке за 700 рублей с удостоверением. А что делать? Прослужить в Чечне безвыездно три-четыре года, иметь два десятка результативных боевых выхода в горы, и не иметь абсолютно никак знаков отличия на груди несправедливо и обидно. Особенно для готовящихся к демобилизации.
Реформа, перевооружение, удобная форма от Юдашкина. Где всё это? В Чечне я видел только старые "калашниковы" и удивлённые глаза разведчиков, не знающих что ответить на вопрос о применении ими в бою пистолета ПЯ "Грач" или снайперской винтовки СВ-98. Оружия, которого они никогда и не видели. А новая форма "с погоном на пузе" продаётся на рынках, покупай боец, со склада всё равно не выдадут. При упоминании нашего "Хаммера" - ГАЗ-2330 "Тигр", замы командиров по технике и вооружению неизменно чертыхаются или преданно молчат: машина годна для работы на чистом асфальте и парадов, в грязи вязнет, выходит из строя электрооборудование, есть проблемы с рулевым управлением...
Всё у нас не так, а этак в военном ведомстве. Неужели ничего хорошего не осталось в вооружённых силах? Осталось. Люди! Есть ещё профессионалы в погонах, не всех успели выгнать...
