ArtOfWar. Фарукшин Раян. Два эпизода сержанта Салахова

Вчера общался чай со старым знакомым. Зовут его Салават Салахов, и он подполковник внутренней службы, начальник пожарной части. Храбрый спасатель, человек твёрдых убеждений и правых взглядов, ветеран войны в Афганистане.

В беседе мы вдруг вычислили, что через пару недель нашему знакомству стукнет двадцать лет. Два десятка лет со дня, когда на встрече ветеранов боевых действий у памятника погибшим в локальных войнах мы впервые пожали друг другу руки. Ранним морозным утром 15-го февраля 1999 года, в день воина-интернационалиста, перед митингом и возложением цветов.

Признаться, я тогда сразу обратил на Салавата внимание. В обществе в большинстве своём взволнованных, растревоженных и оттого ведущих себя не совсем естественно ветеранов он был спокоен, крепок, трезв, улыбчив и уверен в себе. Он и сегодня такой: прямой и правильный. И это отлично.

Мы примерно сосчитали, что за прошедшие с первого рукопожатия 7300 дней встречались мы порядка семидесяти раз: дважды - каждый февраль, приблизительно по разу каждый май, иногда в августе, и с десяток - на различных патриотических мероприятиях в школах и учреждениях. И всегда Салават Ансарович говорил честно, чётко и ясно, выделялся чувством любви к Родине и отличался стремлением быть нужным и верным защитником своей страны, оставаясь чрезвычайно скромным, и о своей службе и личном вкладе в охрану советских рубежей всегда умалчивал.

Вчера, в беседе тет-а-тет, мне удалось немного разговорить товарища подполковника, и узнать весьма любопытные факты его биографии.

"Два эпизода" сержанта Салахова

Салават неспешно и аккуратно достаёт из красной коробочки прекрасно сохранившиеся награды:

- Вот медаль "За храбрость" с изображением императора Николая II и Георгиевский крест. Это моего деда по отцовской линии, Садыкова Салахетдина Шарафутдиновича. Родился он в 1886 году. Участвовал в Первой Мировой и Гражданской войнах. Служил в разведке кавалерии Его императорского величества, бил немцев на западном фронте и их союзников на Кавказе. После октябрьской революции 1917-го и выхода России из мировой войны, продолжил службу в Красной коннице Семёна Будённого.

Кроме сохранившихся наград, у нас есть две серебряные булавки от Георгиевских крестов с бантами и мои детские воспоминания об ещё одном кресте со спиленным краем, который дед пытался использовать как зубной протез. Могу ошибаться, но, получается, дед был кавалером четырех Георгиевских крестов. К сожалению, он умер в 1960-ом, так и не раскрыв нам подробностей своей героической молодости.

О том, что дед Салахетдин повоевал на Кавказе, мы думаем, разглядывая его блеклую потрескавшуюся фотографию в национальном турецком головном уборе - феске. Феска - трофей с полей Первой мировой, где наши войска столкнулись с турецкой армией именно на Кавказе, а в русскую Кавказскую кавалерийскую дивизию зачислялись преимущественно отличные наездники и магометане по вероисповеданию. Дед, как мусульманин и мастер верховой езды, подходил под такие требования.

Понятно, что в советские времена дед о своих военных делах в составе императорской армии молчал, но одной интересной историей с потомками поделился.

Дело было ночью. Еле передвигая ногами после тяжёлого и полного боевой работы дня, молодой Салахетдин спустился в блиндаж в надежде поспать и набраться сил. Устроившись удобней на охапке сена и накрывшись с головой шинелью, он с удовольствием закрыл глаза. Вдруг раз, а сон пропал, не идёт, как рукой сняло. Крутился, вертелся боец, ноги подгибал, руки вытягивал, но нет, и всё тут, одна маята. И в голове - лишь воспоминания о взятых "языках" противника, одна за другой. Не отгонишь.

Неожиданно, из-под налетевшего тумана, всплыл седой важный старик с пышной белой бородой. Чинно поглаживая бороду, он медленно погрозил разведчику пальцем и трижды повторил на-татарском: "Не шути, Салах, не шали, никуда сегодня не ходи".

Подскочив от резкой боли в животе, дед, огляделся. Никакого старика рядом не было. Согнувшись пополам, мой предок бросился к выходу из блиндажа. Нестерпимо сильно захотелось в туалет.

В змеевике траншеи навстречу попался командир. Он торопился к землянке.

"Что случилось, Салах? Куда поспешаешь?" - поинтересовался командир, уступая дорогу. "Живот скрутило, судороги, озноб и слабость!" - с трудом разлипая глаза и пытаясь унять дрожь в конечностях, признался дед. "Вижу, верю. С таким животом в разведку не ходят. Сегодня ты не боец. Давай, лечись, отдыхай!" - приказал командир.

Пока дед разбирался со своими проблемами в кустах, отделение разведчиков получило боевое задание и ушло на поиски "языка" противника.

Никто из той разведки не вернулся. Все пропали без вести, читай: "погибли".

А про красноармейца и кавалериста-будёновца бабушка как-то проговорилась. Мол, дед-то в деревню из армии вернулся в шинели с красным бантом, в будёновке, с саблей на ремне, пистолетом в кармане и с винтовкой за спиной. А в добротно сшитом вещмешке лежала стопка дипломов за отличие в службе и храбрость в боях в составе Первой конной армии за подписью самого Семёна Михайловича. Если посмотреть в исторических справочниках, Будённый заканчивал свой путь в царской армии именно на Кавказском фронте. Не исключаю, мой дед мог примкнуть к красному движению уже там.

Оружие и награды предусмотрительно зарыли в яме за сараем. Высококлассные фотографии деда, единолично изображённого в парадной форме и фуражке, предусмотрительно сожгли. Времена стояли лихие. Красные, Белые, колхозы, раскулачивание, НКВД. Всё наша семья прошла.

В середине тридцатых годов мой трудолюбивый прадед Шарафутдин-бабай жил по деревенским меркам зажиточно. Разводил лошадей, содержал пасеку, занимался земледелием. Все полагающиеся налоги он платил без просрочек, считался рачительным хозяином, порядочным гражданином. Горбатился с утра до ночи сам, да "припахивал" жену и детей. Нанимать батраков они не решались, ведь наёмный труд в те годы считался неприемлемым, осуждался обществом. Когда одна из односельчанок, не имевшая собственного жилья и из-за инвалидности не принятая в колхоз, поселилась в их доме и стала помогала им по хозяйству, деревенские активисты из комитета бедноты сразу усмотрели в этом нарушение новых порядков и подняли шум. "Парни в кожаных куртках" среагировали немедля, и со "злостным кулацким элементом, нагло эксплуатирующим прислугу" поступили соответствующе эпохе, решив реквизировать большую часть "незаконно нажитого имущества". Так, в один солнечный день в гости к прадеду пожаловали активисты. Для начала попив чаю, они разломали крышу и по брёвнам распилили и разобрали полдома, объяснив прадеду, что это пригодится в сооружении колхозных построек. Затем колхозники унесли в сельсовет домашнюю утварь и в сопровождении милиционеров угнали на колхозную ферму сначала 14 лучших лошадей, а затем и оставшиеся шесть. Руководители села, понимая абсурдность происходящего, даже тихо прощение у прадеда просили, но все необходимые для изъятия материальных ценностей документы подписали. Ясно, сами выжить стремились.

В конце сороковых годов один из наших близких родственников был осуждён по доносу начальника за мнимую кражу социалистической собственности - трёх килограммов конопляного семени. Дело, конечно, не в семечках крылось, в зависти к счастливой семейной жизни. Не всем со "второй половиной" везёт. Начальник, выходит, был крайне несчастлив. Вот, моя мама тщетно добивалась свиданий с родственником всеми доступными способами. Не удавалось, за "красивые глаза" поблажек никто не делал. Однако, когда сотрудники надзорных органов увидели среди вещей мамы редкие будёновские грамоты, свидания разрешили, но за каждую "свиданку" конвоиры забирали одну грамоту. Себе в личную коллекцию их складывали или согласно внутренним приказам в архив сдавали, история умалчивает.

Да, жёстко люди поступали, неразделённая любовь стоила родственнику молодости. Приговор суда: 5 лет заключения и 5 лет выселки на Дальний Восток! После пяти лет отсидки и смерти генералиссимуса, выселку отменили.

Во Вторую мировую деда в действующую армию не призвали по возрасту. Свою медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг." он заработал, вкалывая в колхозе. С бабушкой, удостоенной медали "Материнская слава", они воспитали пятерых детей.

Мой отец - Ансар - в 1943 году попал на Дальний Восток. Судя по записям в военном билете: "разведчик-наблюдатель", "оповещение и связь ПВО", он служил в войсках противовоздушной обороны. Если довериться скудным отрывкам из моих детских воспоминаний, отец, вооружившись биноклем, топографической картой и радиостанцией, с двумя напарниками заходил в тыл врага и оттуда передавал командирам необходимые сведения об обнаруженных самолётах противника.

Обидно, но о малоизученной войне с японскими милитаристами папа почти не рассказывал, на вопросы отвечал скупо или отшучивался. В молодости я не понимал его скромности, обижался. Но после Афгана, конечно, состояние его души мне стало понятным, и вопросами я его более не донимал.

Сохранилась армейская фотография отца с медалью "За победу над Японией" на груди. Есть ещё медаль "За боевые заслуги". Но пока я не уверен, что она принадлежала отцу. Её, уже после смерти папы я выкопал в огороде, граблями готовя грунт к посадке картофеля. 9-го мая! Вряд ли случайно такое бывает. Вернулся тогда с парада, переоделся, поел, засучил рукава, занялся сельхоз работами и сразу - оп, эхо войны. Отмыл эту медаль, почистил, и весь вечер вспоминал о своей службе.

В юношестве я занимался борьбой, но в старших классах школы ходить на спортивные секции не получалось. На модный в те годы бокс банально не хватало времени. Когда живёшь в частном доме на окраине посёлка и рядом сарай с живностью, да огород с картофелем, луком и свеклой, свободное от учёбы время сразу превращается в несвободное. И дров наколоть надо, и воды скотине натаскать и навоз вынести. Так что мускулатуру я наращивал на сенокосах и иных сельскохозяйственных "битвах за урожай".

Получив школьный аттестат о полном среднем образовании, в 1982 году я отправился поступать в Ульяновское высшее танковое командное училище. Но мечта об офицерских погонах через месяц сломалась о высокий проходной балл на вступительных экзаменах.

Дома горевать не стал, поработав автослесарем, поступил в техникум, начал учиться на электросварщика. Незадолго до весеннего призыва в армию, выбив в военкомате направление на подготовку парашютистов, поехал в команде из десяти таких же энтузиастов и авантюристов на аэродром Куркачи, в Казанский учебный авиационный центр.

В учебном центре собрался народ со всех районов Татарстана. Все грезили стать бравыми десантниками и весело поигрывали мускулами и делились оптимистичными мечтами.

Десять дней теоретических занятий завершались тремя прыжками с самолёта АН-2. Страх позади, значок парашютиста на груди. Гордость, восхищение, азарт, мальчишеский восторг - гамма чувств переполняют тебя, делают более смелым и уверенным в себе, показывают, что ты силён и готов к новым свершениям.

Вскоре, 4 апреля 1983 года, на республиканском призывном пункте в Казани я увидел те же лица, что были в Куркачах. Глаза парней сверкали не от слёз, от радости! И правда у всех нас была одна - патриотизм и желание самоотверженно защищать свою страну и свой народ от внешнего врага. Эмоции переполняли призывников, все громко говорили о своей будущей службе в Афганистане как о свершившемся факте.

В узбекскую Фергану на курс молодого бойца с нашего Азнакаевского района мы распределились вчетвером. Это, конечно, несказанно обрадовало, с земляками служить всегда легче, чем в одиночку.

Два с половиной месяца беспрерывного бега, зарядки, рукопашки и выходов на стрельбище пролетели как один день. Щёлк, и нету! А украшением учебки, вишенкой на торте или отдыхом от физухи считались прыжки с АН-12. Нам посчастливилось трижды шагнуть в открытую рампу.

Передаю огромный привет всем офицерам, прапорщикам и сержантам нашей учебки! Ни один иностранный "Рэмбо" с вами не сравнится ни по моральным качествам, ни по физическим кондициям. Мужики, вы были настоящими наставниками, и всё, чему вы нас учили, пригодилось! Спасибо!

Спасибо и дембелям-ветеранам, после афганских ранений и госпиталей дослуживавшим в Фергане. В учебном городке они строили дувалы и кишлаки, имитировавшие афганские населенные пункты, которые мы "штурмовали". Эти молодые ветераны своим достойным поведением доказывали нам, молодым, что после боевых действий жизнь не заканчивается, а жизнелюбие не иссякает.

Ровно в 4 часа утра 22 июня нас подняли по тревоге. Прям, как в фильмах про войну. После короткого построения всех, кого распределили в 56-ую гвардейскую отдельную десантно-штурмовую бригаду, в форме, но без оружия рассадили в два гражданских ТУ-154. Со стройными стюардессами и их обворожительными улыбками. Видимо, чтобы в полете до Кабула солдаты думали о девушках, а не тревожились о будущих тяготах и лишениях военных будней, пялясь в иллюминаторы.

Затем, просидев в палатках пересылочного пункта трое суток, на вертолётах мы ушли на восток Афганистана, в город Гардез - столицу провинции Пактия.

Первое впечатление от Афгана? Знойная жара, свист лопастей вертолётов, заунывные песни муллы, грохот шмыгающей вокруг палаток техники, недостаток воды. Кстати, вертолётчики, пожалев шатающийся от обезвоживания молодняк, организовали выдачу воду из своей заначки. Прикатив 200 литровую бочку, они выстроили нас в стройную очередь и каждому наполнили котелок. Вообще, к жаре адаптируешься быстро, если есть вода!

В Гардезе, и особенно в горах на пакистанской границе, климат интересный. Летом там сухая жарища, обездвиживавшая тело и наполнявшая глаза глюками, а зимой завывающий ветер и крепкий мороз. При относительно высокой влажности и обилии снега, голодные вши буквально выпрыгивали на нас из чужих спальных мешков и одежды, вгрызались в худые тела. Да, особенно неприятен там ночной зимний ветер, обдувая холодные каменные скалы, он пробирал насквозь и порой доводил до судорог и зуда. Вот осенью и весной было комфортно: дни тёплые, но не запреешь, ночи прохладные, но не замёрзнешь.

Служба протекала интересно. То я в должности водителя рулил грузовиками в составе колонн и перевозил продовольствие и боеприпасы из Кабула в Гардез. То участвовал в боевых операциях в составе расчёта 120-миллиметрового миномёта. То, став командиром отделения и заместителем командира взвода, катался в расчёте самоходной артиллерийской установки 2 С9 "Нона-С" и долбил бандитские укрепрайоны.

Водить технику на войне в горах - дело не из лёгких. Крутые серпантины, резкие спуски и подъёмы, колея, минированные обочины, закипающие от напряги и жары движки, нервотрёпка.

Вспоминать можно долго, всякое бывало. И в горы надолго в рейды по уничтожению караванов, переносивших из Пакистана деньги и оружие, уходил. И в кишлаках на прочёсках в дома заглядывал. И на блоках стоял на дорогах, обозначая присутствие и прикрытие наведавшихся в населённый пункт подразделений.

Когда ты девятнадцатилетний сержант, ты многого не понимаешь, не знаешь, знать не можешь, да и не хочешь. Куда поставили, там стоишь, куда направили, туда идёшь, куда показали, туда стреляешь. И это нормально. Каждый выполняет свою задачу. Чего хорошего от тебя на боевых ждут - командиры объяснят, как эффективней действовать - подскажут. А если молчат, значит, так и надо.

Признаюсь, не робот, и страх, бывало, одолевал, когда со всех сторон взрывы грохотали, но исключительно за друзей, за ситуацию в целом. Особенно, когда видишь, как человек мучается, умирает, а сделать ничего не можешь, изменить ничего не в силах. От этого и страшно, что беспомощен.

Самый запоминающийся эпизод службы? Таких два.

Первый случился 2 декабря 1983 года в бою в районе кишлака Мухаммедага. На выполнении задачи по поддержке огнём мотострелкового батальона и разведывательной роты бригады при смене позиции одна из САУ наехала на фугас. В результате подрыва самодельного взрывного устройства под днищем бронемашины и последовавшей детонации боекомплекта внутри, погибли сразу пятеро человек. Многие из бойцов, находившихся поблизости, получили контузии и ранения.

После боя мы тщательно обследовали местность и собрали останки тел экипажа в плащ-палатки. По кускам собрали. Голова одного из погибших осталась целой, а глаза открытыми. Я навсегда запомнил глаза войны, потому что хорошо знал всех павших. Мы вместе жили в одной маленькой казарме.

Помянем героев! Это выпускник Тбилисского командного училища, опытный офицер, командир взвода лейтенант Борис Волобоев, рядовые - механик-водитель Василий Антонюк, наводчик орудия Владимир Витер, номера расчёта Михаил Прухницкий и Олег Горбунов. Первые четверо родом с Украины, а Горбунов, который по афганским меркам считался моим земляком, из Тольятти. Все они награждены орденами Красной Звезды (посмертно) и похоронены на малой родине.

Думая о них, соглашусь: есть резон в том, что люди на войне быстро черствеют и воспринимают смерть с некоторым равнодушием. Иначе, от физического, морального и душевного истощения иной раз можно легко с катушек съехать.

Второй эпизод из лета 1984 года. Жёсткий обстрел из "зелёнки" и взрыв моего "Урала" посередине пути на Кабул.

Недалеко от Бараки это случилось, в провинции Логар, где располагался третий батальон нашей 56-ой бригады.

Место вокруг Бараки считали нехорошим. Вокруг этого бедного города простиралась одна сплошная "зелёнка", безраздельно и беспрекословно контролируемая наглыми "душарами". Как местными, так и прибывавшими из Пакистана. Они стабильно минировали дороги и активно нападали на грузовые колонны. Ночными обстрелами из стрелкового оружия и миномётов держали в постоянной "напряге" третий батальон, контратаковали его рейдовые группы, убивали солдат.

"Зеленку" эту пробовали сжигать дотла, временами обрабатывали из установок "Град", но ничего не помогало, ведь кроме растительности моджахеды умело использовали сеть подземных сообщающихся колодцев и часто избегали возмездия. И нападали вновь. Поэтому значительная часть обочины и скатов дорог у Бараков были усеяны советской сгоревшей техникой, и с каждой колонной её становилось всё больше. Конечно, это нервировало!

В тот день мы в столицу Афганистана ехали порожняком, колонной, примерно, в тридцать машин. Я вёл четырнадцатую или пятнадцатую.

Ох, и жаркий тогда выдался денёк! На одной из технических стоянок мы только высыпали из машин, чтобы передохнуть в тени бортов и вытянуть ноги, как на стоянку стали заруливать грузовики из встречной колонны. Кабины и кузова пробиты в решето, бочки "наливников" дымят, колёса свистят и воняют, водители, едва остановив свои автомобили, распахивают двери и падают на камни без сил.

Мы бросились помогать коллегам-автомобилистам. Кто-то людьми занялся, кто-то техникой. В это время загрохотали пушки: артиллерия долбила по координатам в "зелёнке". И авиация налетела: самолёты отбомбились, за ними вертолёты "чистили". Шум, гам, гвалт, микс из звуков разрывов различной мощности.

От коллег мы узнали, что в "зелёнке" душманы сожгли чуть ли добрую половину предыдущей колонны "наливников" с горючим, и убили и ранили наших соотечественников, за что получили адекватную ответку с неба, а значит, тоже понесли потери. Они могли уйти и зализывать раны, а могли имитировать отход и затаиться.

Мы готовились отражать атаку. Но когда враг лупит по тебе из плотной непроницаемой "зелёнки", что ты можешь сделать на скорости порядка сорока километров в час? Большое дерево увидишь, под дерево стреляешь. Если кусты рядом - в корни кустов метишь. Если дувал неподалёку, палишь по окнам, под двери. Вот и вся солдатская тактика.

Рядом со мной, выставив ствол автомата в спущенное окно, сидел сержант в бронежилете, вроде даже связист целого начальника колонны. Нас предупредили, что засада предполагается справа по ходу движения, поэтому перед выездом я свой бронежилет снял и повесил спереди справа, на крепление солнцезащитного козырька, так, чтобы броня защищала голову пассажира. Плотно свёрнутые в кольцо матрац, одеяло и подушку засунул между дверью и связистом. Если что, помогут от мелких осколков.

Как бы мы ни ждали злодеев, как бы ни готовились к отражению атаки, нападение началось неожиданно. Моджахеды открыли прицельный огонь ещё до того, как мы втянулись в "зелёнку", стреляли из примыкавшего к ней пшеничного поля, и сразу подожгли одну из головных машин колонны. Подбитый грузовик, чтобы не затруднял движение и не обездвижил всю колонну, сразу столкнули с дороги танком.

Тут я заметил на окраине поля группу патлатых длиннобородых бабаёв. Эти дедушки отчаянно простирали руки к небу, махали палками, плакали и причитали от обиды за загубленный урожай. Зерно созрело, и старики уже подготовились к жатве. Я, как сельчанин, понимающе сжал челюсти, обидно, конечно, столько тяжелого труда за два часа сгорит. Моджахеды, не проявляя к дедам никакого интереса, продолжали поливать колонну огнём. Значит, они были неместные, чужой созревший урожай и чужие голодные дети их заботили гораздо меньше, чем планы по убийству советских солдат. Наверное, наёмники, от них точно чуткости и отзывчивости не дождёшься.

Пока я изо всех сил старался держать скорость, соблюдать дистанцию и не съезжать с колеи, бандитские пули забарабанили по бамперу, капоту и крыше моего "Урала", разбили лобовое стекло, продырявили все колёса справа. Автоматическая подкачка не успевала, давление в шинах стремительно падало. Руль тянуло вправо и предательски вырывало из рук. На очередной кочке я нечаянно надавил на газ и, чтобы не врезаться в переднюю машину, резко дал по тормозам, и снова на газ. Нервы на пределе, мышцы натянуты в струну. Тут очередная вражеская пуля, пробив металл двери, внутреннюю обшивку двери и опущенное в него стекло, рулон из спальных принадлежностей, кевларовый слой внутри ткани сбоку бронежилета, китель и тельняшку, вошла связисту в тело. Пройдя через него прямиком, она застряла на выходе из левого бока, натянув, но не пробив его кожу. Потом я отчётливо прощупал этот крошечный кусочек металла своими пальцами, когда делал раненому перевязку.

Распахнув дверь и скатившись под колёса, я перевёл дух - громко выдохнул и стёр пот с лица, да полез назад, за раненым. Пули со свистом пролетали через кабину насквозь. Прижимаясь к полу, ныряя под рычаги, ударяясь головой и локтями об руль и панель приборов, я изловчился и схватил связиста под руки. Потянул на себя. Рывками, волоком, вытянул на свою сторону, положил под колёса. Через месяц, в пункте временной дислокации, я вспоминал этот момент, и битый час силился пролезть под рычагами коробки передач и вытянуть рюкзак, но не сумел, я просто под ними не помещался! А в критической ситуации смог.

Останавливать автомашины запрещалось, мне нужна была броня. Смотрю, а уже замыкание колонны идёт: одна-две машины, за ними БТР и танк. Если они не остановятся, всё, останусь на дороге приманкой для моджахедов. И прощай, жизнь! Сплюнул, выпрыгнул на дорогу, раскрыл объятия: стой, "бэтэр"!

Бронетранспортёр остановился. Я только руки потянул к ручке боковой двухстворчатой двери, как механик резво газанул и дёрнул "коробочку" вперёд. Стуча прикладом автомата по ускользающему металлическому счастью, а затем крича вслед, я бежал за бронетранспортёром метров 60. Он стремительно удалялся. Всё, подумал я, конец фильма!

Вдруг произошло чудо, БТР вздрогнул, словно гигантский гиппопотам, и встал как вкопанный. Не пытаясь скрыть радостной улыбки, закинув автомат за спину, я сиганул к нему. Пули царапали асфальт, выбивая искры прямо у меня под ногами, рикошетили, подпрыгивали и сыпались в разные стороны как переспелый горох. Наверное, надо было бояться, но страх отсутствовал, мозг занимала задача по спасению раненого.

За три шага до брони улыбка исчезла с моего лица - БТР медленно покатился от меня подальше. Сил для преследования не оставалось. "У меня раненый! Мужики, стойте, раненый у меня! Умрёт! Стойте!" - в отчаянии прокричал я.

БТР остановился. Верхнюю створку двери откинули, высунули ствол пулемёта и выпустили длинную очередь в сторону ненавистной "зелёнки". Я заглянул внутрь, смачно и красочно обрисовал ситуацию и получил от прапорщика - старшего машины - двух бойцов на помощь.

Вернувшись к "Уралу", первым делом я подобрал и навесил на себя автомат, бронежилет и вещмешок пострадавшего.

Подхватив связиста под руки и ноги, петляя насколько возможно, втроём донесли его до бронетранспортера, уложили на пол десантного отсека. Бросив автомат и снарягу раненого рядом, я поспешил назад, проверить, не осталось ли чего важного или ценного в кабине - оружия или боеприпасов, документов или вещей. Скоро осмотрев салон, нашёл только свою панаму, нахлобучил её на голову и рванул к бронетранспортёру.

Через четыре десятков шагов я почему-то притормозил и обернулся. Нереальных размеров трассирующая пуля пролетела вблизи моей головы и врезалась в грузовик. Ба-бам! Взрыв, столб яркого пламени! Многотонная машина слегка подпрыгнула и, загоревшись, встала на левый борт. А капот, со звоном оторвавшись и оригинально кружа, словно опадающий сентябрьский лист, полетел вправо.

Поражённый зрелищем, я на секунду остановился, замер, просто вмёрз в асфальт. И тут замыкавший колонну танк с ходу впечатывается в мой несчастный грузовик и с жутким скрежетом сталкивает его с обочины вниз. Я подскакиваю, как ужаленный, и стартую к БТР.

Конечно, это была противотанковая реактивная граната из ручного противотанкового гранатомёта, а не пуля, но в те несколько секунд я воспринимал всё немного иначе, как в кино.

Запрыгнув в бронетранспортёр, я сел к раненому. Он глухо причитал о нестерпимой боли в животе и судорогах в ногах.

Выпросив у прапорщика обезболивающее, сделал связисту укол. Тот попросил второй. Я вколол второй. Он ненадолго успокоился. А БТР качает, бойцы стреляют, вставив стволы в бойницы, гильзы летят мне в лицо и за шиворот, пороховой дым щиплет глаза. Ничего, поменяв раненому повязку на свежую и более качественную, принялся набивать автоматные магазины патронами и подавать стреляющим.

Вскоре бинты пропитались кровью, а сержант закатил глаза и жалобно застонал. Он выпрашивал третий укол. Пришлось вколоть, успокоить и присоединиться к стрелкам. Я с удовольствием высыпал из своего вещмешка заранее снаряжённые патронами магазины и выпустил в сторону противника море пуль.

Покинули зону обстрела. Вздохнули с облегчением. Откинули люки, получили глоток свежего воздуха. Прапорщик по связи запросил на ближайшую стоянку вертолёт для эвакуации раненого связиста.

Дым рассеялся, я огляделся и обнаружил пропажу своего бронежилета. Поднапрягшись, вспомнил, что я стянул его с козырька и приставил к колесу грузовика в качестве щита для лежавшего связиста. Пытался закрыть ему голову. И в суете забыл забрать.

Конечно, я ужасно расстроился. Всего-навсего месяцем ранее одного бойца с батальона заставили платить за утерянный бронежилет, отправив на родину исполнительный лист с указанием стоимости утраченного имущества в тысячу рублей. Сумасшедшие по тем годам деньги!

В отчаянии я почесал затылок: хороший подарок отцу преподнёс, "герой". Ежемесячная заработная плата моего папы составляла около 120 рублей, значит, одним своим проступком я лишу его девяти зарплат! Стыд! Настроение пропало окончательно.

На стоянке в Тёплом Стане, пока народ "зализывал раны", ко мне подошли знакомые парни из "миномётки" первого батальона. Пожали руку и подарили бронежилет! Мой собственный! Счастью не было границ! Вот так, расстояние между желанием "провалиться от стыда сквозь землю" и "неземным счастьем" составило в общей сложности три часа.

Оказалось, парни ехали получать новые САУ в Кабул. Углядев в пыли обочины броник, заметный благодаря надписи крупным шрифтом "4 САБ" красной краской, не побоялись подобрать его. Спасибо, друзья мои!

Раненых оказалось много, их собрали в одно место, переписали данные, подготовили к погрузке на вертушки. Как раз в небе они и появились, две. Одна ненадолго села для погрузки, вторая зависла, хищно вращая лопастями.

Дальше мы ехали спокойно, без выстрелов. Я то боролся со сном, то с нападками дурных мыслей, то отрешённо смотрел перед собой, мечтая о доме.

На обратной дороге в Гардез я сразу узнал свою машину из сотен её обгоревших собратьев, разбросанных вдоль трассы. Да и огромные цифры на уцелевшем заднем борту подтвердили мою догадку. Я помахал им на прощанье.

Кстати, тогда в сторону нашей колонны фактически не стреляли, прозвучали лишь два одиночных выстрела. Никого не задело. Но произошёл несчастный случай, лишивший жизни шофёра одной из поломавшихся машин. Накинув на фаркоп впереди стоявшего грузовика и крюк переднего бампера своего автомобиля металлическую трубу жёсткой сцепки, боец присел под колесо. Спрятавшись в тени кабины он, возможно, задремал. Прозвучала команда продолжить движение. Бедняга её не услышал. Водитель ведущего автомобиля команду выполнил, его грузовик поехал и потянул ведомую машину. Так, тяжеловесная техника и задавила своего зазевавшегося водителя.

Переломанный пополам парень дышал ещё около часа, его всячески пытались спасти. Оказали первую помощь, вызвали вертолёт для срочной эвакуации. И вертушка прибыла очень быстро, но до госпиталя пострадавший не дотянул.

В Гардезе я сходил в роту связи, где сбросил со своих плеч серьёзный груз: под роспись передал офицерам автомат, бронежилет и вещмешок пострадавшего сержанта, рассказал об обстреле.

За прошедшие годы я потихоньку проанализировал ситуацию и, "разобрав" тот беспокойный день по минутам, сделал вывод, что тяжёлый ватный армейский матрац спас не только связиста, но и меня. Не будь матраца, пуля прошила бы насквозь и напарника, и меня, и мы вдвоём, обездвиженные, просто истекли бы кровью. Или, потеряв управление, грузовик вылетел бы на обочину и дальше, перевернувшись, улетел вниз в глубокий кювет.

Мужественный сержант-связист, по словам наших командиров, после выписки из госпиталя получил орден Красной Звезды.

А меня наш старательный зампотех батальона заставил писать подробную объяснительную - как, почему и при каких обстоятельствах я оставил машину, а особист - тире - "специалист" долго пытался привлечь к ответственности за оставленный в догорающем грузовике аккумулятор, входивший в перечень дефицитных товаров. И на "губу" посадить хотел, и оштрафовать, и иными методами "проучить" грозился. По его версии, невзирая на стрельбу, взрывы и охватившее подкапотное пространство кабины пламя, я все же рискнул и открутил аккумуляторную батарею, незаметно перенёс её в бронетранспортёр, доставил в Кабул, обменял на рынке на спиртные напитки, "нажрался", и был счастлив.

Тогда меня эти офицеры злили, а сейчас я понимаю, что они выполняли свою работу и повидав людей разного склада характера и чистоты совести, каждому слову первого встречного-поперечного не верили и требовали многократных подтверждений любой услышанной информации.

Горжусь тем, что в бригаде наше подразделение пользовалось заслуженным уважением. Да, разведчики и сапёры, "хлебали войны" побольше других, но они никогда не стеснялись подойти и поблагодарить за хорошую работу и нас, "миномётку". Бывало, мы так ювелирно мины "за шиворот моджахедам клали", отсекая от разведчиков, что те, вернувшись с боевого выхода, приходили к нам. Руки пожать, уважение "богу войны" продемонстрировать. Приятно. Или придёшь за боеприпасами на склад, или за продуктами, а там очередь расступается: парни, проходите, вы отлично вчера отработали!

Демобилизовался я в мае 1985 года, старшим сержантом. Дома, фактически на второй день, участвовал в торжественном открытии нового монумента в честь героев Великой Отечественной войны, стоял в Почётном карауле у Вечного огня. Считаю это неслучайным. Считаю, что заслужил эту честь ратным трудом.

Последние годы непорядочные журналисты мусолят в прессе тему афганской войны под "хитрым соусом": мол, была ли необходима, и был ли смысл. Манипулируют и подтасовывают факты, ретушируют фотографии, медленно и неотвратимо подводя молодёжь к мысли, что "та война была бессмысленной горькой ошибкой" и воевали мы "зря".

Какой ошибкой, и что значит "зря"? Мы были солдатами своей Отчизны, а солдаты приказов не обсуждают, они идут и воюют.

Называть почти миллион солдат и офицеров, рисковавших своими жизнями заграницей, но ради благополучия своей Родины, "ошибкой", значит подло предать не только самих ветеранов, но и их семьи, их друзей и близких, и самое главное - погибших воинов!

Я понимаю, не надо горячиться и смешивать "круглое и зелёное". Войны, как известно, начинают политики, а заканчивают солдаты. Точнее, воюют солдаты, а заканчивают снова политики. И я хочу верить, что когда представители власти говорят, что афганская война была ошибкой, говорят именно о решении правительства СССР, а не о том, что Иванов Иван Иванович пошёл туда воевать. Солдата послали, он пошёл. Послали бы в Зимбабве - он бы и в Зимбабве пошёл. Послали бы в Америку, в Америку бы пошёл. Военные выполняли приказ, и это не обсуждается. Не важно - камерунской ты армии солдат или португальской. И хочется, чтобы журналисты и политики, говорящие о солдатах, говорили в этом контексте. Понятно, что нам обидно слышать, что "зря проливали кровь". Но я согласен, прежде чем обижаться, надо уметь слушать, что говорят, а не слышать то, что хочешь услышать.

Лично я свою молодость, свою жизнь, признавать "ошибкой" никогда не буду, я горжусь службой в Афганистане и тем, через что я прошёл. Именно армия оказала огромное влияние на всю мою судьбу, на выбор профессии. И дело защиты населения от чрезвычайных ситуаций, которому я посвятил более 30 лет, это тоже дело настоящих мужчин.

Мои сыновья Ислам и Булат стали офицерами. Окончив в Санкт-Петербурге военный инженерно-технический университет, защищают рубежи Отечества на Дальнем Востоке. Я уверен в них, как и в самом себе. Династия воинов Салаховых продолжается.

(февраль, 2019)

Оставить комментарий © Copyright Фарукшин Раян (politician-g@mail.ru) Размещен: 22/07/2019, изменен: 23/07/2019. 35k. Статистика. Статья: Афганистан Иллюстрации: 5 штук. Скачать FB2 Годы событий: 1980-	Оценка: *5.229** Ваша оценка:
Аннотация: к 30 годовщине вывода войск из Афганистана... февраль 2019 года

Фарукшин Раян Два эпизода сержанта Салахова

Фарукшин Раян
Два эпизода сержанта Салахова