ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Федорищев Юрий Матвеевич
В чужом доме. Часть1

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.78*6  Ваша оценка:


ФЕДОРИЩЕВ Ю.М.

В Ч У Ж О М Д О М Е

  
  
  

Ч А С Т Ь I

Б А Г Р А М

  
  

П О С В Я Щ А Е Т С Я погибшим и оставшимся в живых в десятилетней "необъявленной войне"

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Не для насилья и убийств мечи в руках блестят,
   Господь не забывает зла и воздаёт стократ.
   Не для насилья и убийств куётся правый меч,
   Не ради уксуса лежит в давильне виноград.
   ...............................................................................
   Не прошенный, в чужую дверь ты не стучи,
   Не то услышишь: в дверь твою всем кулаком стучат...
  
   Абу-Авдулло РУДАКИ
  
  
  
  
   От автора
   Начну, пожалуй, с того что я не профессиональный литератор и специальной подготовки не проходил. До описываемых мною событий писать не собирался. Однако побывав в Афганистане и непосредственно соприкоснувшись с реальной жизнью народа, ведомого в никуда как с одной стороны, так и с другой, решил всё-таки рассказать о том, что пришлось за то время пребывания там увидеть и пережить, а также поделиться своими впечатлениями и некоторыми выводами. Может быть кто-нибудь ( от кого будут зависеть исторические решения ), прочитав мои записки, задумается и не будет исходить от своих корыстных или политико - эгоистических желаний, заставляющих народы и целые страны через силовые методы определять путь своего развития, двигаться по указанным из вне направлениям.
   В своей книге я пытаюсь описывать события так как они происходили, с реальными персонажами и событиями. Я не хотел ничего выдумывать и присочинять, делать из произведения художественно-приключенческий вариант. Хотя без этого в некоторых небольших эпизодах не обошлось. Но повторяю всё написанное -правда. Я знаю, что для кого-то она будет неудобна, не приятна, у других же вызовет определённый интерес, третьи вообще могут её не воспринять. Но я и не пытаюсь подстраиваться под кого-то ни было. Прошедшая война в Афганистане это исторический факт и он в любом случае заслуживает внимания и изучения. Мы должны всё же учится на ошибках, а эта "необъявленная война" одна из самых трагических ошибок нашего времени для нашего государства, приведшего в конечном итоге к развалу С С С Р и великому противостоянию народов мира.
  
   Ю. Федорищев.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

У К А З А Т Е Л Ь

   АГС - автоматический гранатомёт станковый
   Б Т Р - бронетранспортёр
   Б Р Д М - боевая разведовательно-десантная машина
   Б М П - боевая машина пехоты
   Б М Д - боевая машина десантника
   ДШК - Дегтярёва, Шпагина, крупнокалиберный пулемёт
   " Душегубка"- машина для спецобработки обмундирования
   Замкомандующий - заместитель командующего армии
   Замполит - заместитель командира по политчасти
   Зампотех -заместитель командира по технике и вооружению
   Зампотылу - заместитель командира по тылу
   Начпо - начальник политического отдела дивизии, армии
   Колпак - бетонное сооружения для ведения огня из стрелкового оружия
   Массеть - маскировочная сетка.
   ПЗМка - полевая землеройная машина
   " Техничка" - машина для технического ремонта
   Техзамыкание - машина(группа машин), двигающаяся в конце колонны
   УРАЛ, УАЗ- марки машин
   Ц Б У - центральное боевое управление
   " шурови" - советский солдат
   Аксакал - старик
   Аскер - солдат
   Аллакадари, волость, уезд - административные деления
   Бакшиш - подарок
   Дехканин - крестьянин
   Дошакур - "благодарю"
   Дувал - глиняное ограждение
   Душман, "дух" - враг, бандит
   Дукан, дуканщик - ларёк, продавец
   "Дреш! Файер меконан!" - Стой! Стрелять буду!
   Мулла - священнослужитель
   Навруз - религиозный праздник
   Кази - старейшина, судья
   Купрача - подушка для сидения на полу.
   Полиз - сад и огород вместе
   Ташакур - спасибо, благодарю
   Царандоваль - прокурор
   Царандой, царандоевец - милиция, милиционер
   Провинция - область
   Сарбазане - воин
   Х А Д - особый орган безопасности
   Хана - дом
   Ханум - женщина
   Хор - хорошо
   Хубаси - благодарственное слова.
  
  
  
  

О Г Л А В Л Е Н И Е

  
   Главы: страницы
   1.К южным рубежам 5 - 10
      -- По дорогам Афганистана 10 - 22
      -- Баграм 22 - 30
      -- Первые обстрелы 30 - 37
      -- Первые знакомства с представителями народа 37 - 42
      -- Обстрелы продолжаются 43 - 49
      -- Подготовка к боевым действиям 50 - 58
      -- Глазами народа 58 - 68
      -- М о ё мнение 68 - 76
      -- Перед майскими праздниками 76 -82
      -- Разведка боем 133 - 147
      -- Выставление первых постов 148 - 157
      -- Затишье перед бурей 158 - 172
      -- Жаркая встреча при жаркой погоде 173 - 196
      -- Поиски спокойствия 197 - 209
      -- Душманская неприязнь 210 - 21
      -- Выход к реке Пандшер 218 - 230
      -- "Маленькая Москва" выдерживает осаду 231 - 248
      -- М е с т ь 249 - 264
      -- Баграмские интересы 265 - 287
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Г Л А В А , 1 К ЮЖНЫМ РУБЕЖАМ,
  
   Афганские события. Желание сбылось. Комплектование батальона. Движение на юг. Следы войны. Среди песчаных холмов. К Амударье.
  
   Прошли года с того дня, когда завершилось девятилетнее пребывание советских войск в Афганистане. Дана соответствующая оценка этим событиям, её правомерности, законности и подведены итоги на всех уровнях. Однако о ней продолжают писать: журналисты в различных жанрах, высший командный состав в мемуарах, а писатели сочиняют художественные произведения об этой войне.
   Только офицеры и солдаты, не спешат делиться своими воспоминаниями. Оно и понятно; одно дело ползать на животе под пулями и видеть перед своим носом землю, другое наблюдать бои со стороны и оценивать происходящее с высоты своего положения.
   Вот и я, не один раз побывавший в этой кровавой мясорубке и на своей шкуре испытавший всю мерзость этой войны, начиная писать, думал: - стоит ли? Но мой разум не желает забывать увиденное, пережитое и осмысленное не в так уж далёком прошлом. И пусть кто прочтёт, сам решит правильно я сделал или нет?
   Мы все в то время не знали, что 12 декабря 1979 года по предложению комиссии
   Политбюро ЦК КПСС, Л.И. Брежневым было принято решение оказать новому Афганистану военную помощь. Ввод советских войск на его территорию был предрешён и колесо истории на юге нашей страны закрутилось. Когда народ Советского Союза об этом узнал, то воспринял это известие не однозначно, как впрочем и армия. Но дело было сделано и запущенный маховик начал быстро набирать обороты. Пропаганда об интернационализме, о расширении Америкой ракетных баз направленных в сторону СССР, о защите наших южных рубежей, сделали своё дело. Большинство поверило в искренность этих суждений и началась массовая подача рапортов и просьб об отправлении в Афганистан. Как военным, так и гражданским захотелось оказать помощь народу дружеского государства. Единичные суждения о неправомочности этой акции и отказа ехать туда, осуждались и не воспринимались всерьёз. В апреле 1980 года подал рапорт и я. Но проходил месяц за месяцем, а ответа не было. Появилась надежда перед ноябрьскими праздниками, но из отдела Прибалтийского военного округа пришла команда: -" Отставить!" Жизнь снова потекла по своему привычному замкнутому кругу: казарма, стрельбище, поле, парк боевых машин. И так почти полтора года.
   Я уже стал забывать о своей просьбе, как вдруг после окончания крупных учений " Запад- 81" прозвучал звонок из штаба армии:
   - Федорищев! - слышу я голос начальника отдела кадров полковника Кулагина.- Поедешь в Афганистан командиром отдельного батальона?
   - Какой вопрос? - отвечаю ему, - Конечно поеду!
   - Хорошо! Тогда жди приказа, скоро придёт. И... будь готов.
   Последние слова были произнесены со значением. Мне была понятна эта интонация, но всё же жене решил не говорить об этом предложении, не хотелось раньше времени расстраивать её. Приказ долго не заставил себя ждать.
   6 ноября я уже проходил медкомиссию в пос. Долгоруково. Там же впервые произошла моя встреча с будущими сослуживцами. Лица, звания, должности, возраст разные, но выражение почти у всех одно и тоже- Афганистан!
   К этому времени о том, что там происходит было известно. Уже шли разговоры о серьёзных стычках и потерях. Появлялись оттуда офицеры, с ранениями, с наградами. Обычно от них шла не очень весёлая информация: об усилении сопротивления, о проводимых операциях, кровопролитиях, жестокости, жаре и холоде, не очень приветливой природе. Постепенно тайное становилось явным. Поневоле закрадывался страх, боязнь за свою жизнь. Вспоминаю молодого лейтенанта. Он стоял, прислонившись спиной к стене, лицо бледное, а в широко открытых глазах немой вопрос: "Боже! Зачем я туда еду?" И он был не один такой, но пройдёт совсем немного времени и их будет не узнать. Потом в Афганистане, когда по воле случая, я ему напомню об этом эпизоде, лейтенант улыбнётся и скажет: " Неужели, я таким был?"
   Пройдя медосмотр, 8 ноября мы отравились поездом в Ригу, а оттуда в посёлок Адажи. Именно здесь, в учебной дивизии, началось формирование батальона. Два ушло на ознакомление с документацией, штатным расписанием, подготовкой казарм для личного состава. Времени на раскачку не было. Сроки сжаты до предела. На третий день стали прибывать люди. Начался отбор и расстановка по подразделениям. Одновременно с этим получали технику, вооружение, продовольствие, вещевое, инженерное и другое имущество. Приказано было брать всё новое, но как всегда у нас бывает, чего-то не было, чего-то не хватало. Не оказалось новых палаток, пришлось загружать старые, заручившись честным словом тыловиков заменить их на новые по прибытии к границе. Но это "честное слово" также оказалось дутым, то есть мыльным пузырём. К тому же нас подгоняли. Хотели как можно быстрее вытурить за пределы округа. Наконец, 19 ноября я подписал приказ N 1 об образовании новой части, отдельного батальона обороны.
   Пожалуй, главная трудность заключалась в том, что посланные в батальон, служили до этого в разных местах и коллективах. Командиры там, вполне естественно, старались избавиться от " трудных" подчинённых, сплавляя их к нам, что существенно затрудняло нам работу при отборе и расстановке людей. Но прибывшие со мной офицеры, имеющие уже достаточный опыт, не роптали. Особенно мне нравился в этом отношении замполит, майор Гущин В. А. Сам прошедший солдатскую школу, он как никто разбирался в солдатах и сержантах, мог с ними быстро находить общий язык и узнавать их в деле. За многочисленными заботами время пролетело быстро. И вот наступил день отправки.
   Вечером 28 ноября 81года был подан железнодорожный состав и к часу ночи батальон загрузился. Не могу забыть момента расставания с родными: слёзы жены, баловства детей, которые не понимая рыданий матери, думали, что отец уезжает в обычную командировку. Мне было не по себе, как мог успокаивал жену. Не давал покоя и, контролирующий наше убытие, генерал Золотарёв. Его нетерпение выходило за всякие рамки приличия. Он косо на меня смотрел и шипел сквозь зубы: " Хватит прощаться. Садись в вагон! Сниму с поезда, с должности, разжалую!" Но вот прозвучал гудок и поезд тронулся. Я последний раз обнял жену, поцеловал детей и заскочил на подножку вагона. Темнота быстро поглотила провожающих. Поезд всё быстрее набирая обороты, уносил нас в неизвестность.
   - Всё! - выдохнул замполит каким-то потерянным голосом, - поехали.
   На душе стало грустно и тревожно. Что нас ожидает впереди? Все ли вернёмся назад живыми? Дни похожие друг на друга словно близнецы, потекли на колёсах. Однако для грусти времени не оставалось. Неизвестность и дальняя дорога одних объединяла, группировала в мини коллективы, других же наоборот уединяла, замыкала в собственном "я". И то и другое тревожило. Беспокойство вызывало и употребление спиртных напитков, особенно среди командного состава. Разбираться приходилось не только с солдатами, дремавшими на посту, но и с некоторыми офицерами плохо исполняющих свои служебные обязанности. По прибытию в Ташкент, я отпустил на несколько часов пятерых парней повидаться с родными. Пришлось за них изрядно поволноваться, догнали они эшелон только Термезе. Им грозил трибунал.
   - Ну, что будем делать с ними? - спросил я замполита, это он поручался за солдат.
   - Не знаю, жаль этих пацанов, - отвечал тот, хлопая по колену мужицкой пятернёй, - откровенно говоря, мне не хочется отдавать их под трибунал. Давай попробуем через общественность? Посмотрим как коллектив себя поведёт, а там и решим.
   Представители от взводов и рот не сдерживали своих эмоций. Не стесняясь в выражениях, говорили прямо и открыто о поступке сослуживцев, обвиняя их в нарушении данного ими слова. Коллектив скорее всего интуитивно чувствовал, что только такими действиями можно спасти провинившихся. И не напрасно, мне в то время не составляло большого труда снять их с поезда и передать следственным органам. Там бы им быстро определили штрафбат, однако я прислушался к мнению собрания: оставить виновных до первого проступка.
   Как-то, проходя по вагонам, обратил внимание на группу солдат, прильнувших к окну вагона.
   - Смотрите, товарищ майор, война! - заметив меня, сказал один из них. В голосе звучала тревога. Снаружи проходил встречный состав. На его проплывавших платформах валялась покорёженная и обгоревшая техника, в основном это были бронетранспортёры. Я слышал учащённое дыхание моих подчинённых. Ощутил волнение и у себя. Увиденное не привычно и поэтому вдвойне страшно. Так мы стояли в немом оцеплении, пока не промелькнула последняя платформа. Следуя после этого дальше по вагонам, я уже не замечал былого оживлённого разговора, шуток, смеха. Люди вдруг примолкли, затихли, насторожились. В воздухе запахло смертью.
   После семи дней путешествия, поезд привёз нас на станцию назначения, Джанкой. А поздним вечером того же дня, батальон, перегрузившись на УРАЛы, прибыл на место временной дислокации. Нас встретила дикая природа, тёмные песчаные холмы и холодный, со свистом и завыванием дующий, ветер.
   Уже при свете фар разгрузились, поставили палатки и стали устраиваться на ночлег. Улеглись за полночь. Утром, только успел позавтракать, как появились офицеры штаба Туркестанского военного округа. Мне представили заместителя командира 108 МСД по вооружению и технике полковника Романенко, который должен был сопровождать нашу колонну по дорогам южной страны. От него мы впервые узнали куда мы будем двигаться, этим местом был - Баграм.
   После чего мне было приказано строить батальон на строевой смотр. К 11 часам подъехала белая "Волга". Прибывший на ней худой, небольшого роста генерал, приняв от меня доклад, приказал собрать всех офицеров батальона. Приступили к осмотру. После устранения выявленных недостатков, главный осмотарщик, выступил с коротким словом. Оно свелось к " благородной миссии в Афганистане."
   Буквально через час после выступления генерала, мы уже выполняли команду по приёму боевой техники, БТР-70. Эта была новая модификация бронетранспортёра, на которой мы ещё не "воевали". Нас интересовали прежде всего в нём новшества и отличия от БТР-60.
   - Опять два бензиновых двигателя, только немного по мощней, - недовольно докладывал мне зампотех, после предварительного осмотра, - ну, никак не могут сделать один, дизельный.
   - Два, не один. Один выйдет из строя, на оставшимся доедешь. - пытался возразить ему я.
   - Да, о чём вы говорите, если уж попадут, то оба будут гореть.
   Впрочем на нём была и новизна. Просторное десантное отделение, люки для спешивания пехоты, опять же двигатели на порядок мощнее. Введена кое-какая
   защита брони от попадания выстрелов из гранатомёта. Ну и другие не менее важные детали. За день они были осмотрены, проверены и закреплены за людьми. На другой день мы уже на них колесили по диким местам. Для обучения батальону были определены жёсткие сроки. Всего три дня. Больше всего меня беспокоили водители и пулемётчики. Водители должны были вести новую для себя технику, по совершенного незнакомой местности и дорогам. Пулемётчики должны в короткий срок научиться владеть пулемётами, установленными на этих машинах. Они были главной защитой в случае нападения на колону. По словам Романенко, именно дороги в первую очередь стремились контролировать душманы, выставляя там засады. От него же я впервые услышал это новое для меня слово, что в переводе на наш язык обозначало: враг, бандит.
   Ночью было холодно. Проснулся в шесть часов. Согрелся лишь после того как пробежал вдоль палаток, заодно заглядывая в них, не отлынивает ли кто от физзарядки. Хорошо размявшись, умылся, сходил на кухню и поторопил с завтраком. Надо было спешить на занятия. Не многие понимали, что от этого во многом зависит их жизнь. Учебный процесс начался сразу же с посадки на БТРы, затем уже продолжился на марше. Во время движения, до самого места основных занятий, отрабатывались вопросы посадки, высадки, действиям людей при встрече с противником. Места для занятий выбирались произвольно. Мы ориентировались в основном на свой военный опыт и складки местности, пригодные для обучения и приведения оружия к нормальному бою. Природа была на столько дика, что казалась для нас другой планетой. Что облегчало нам задачу выбора условий для занятий. Вождение, стрельба, тактика- вот основные дисциплины, которые мы должны были отработать. Со второй ротой приступил к отработке тактических вопросов начальник штаба, капитан Мельков. Он не очень был доволен своим назначением, так как готовился на следующий год поступать в Академию. Однако служба и приказ заставили его принять эту должность и убыть на юг. Где он в данный момент, с мечтой о высшем военном образовании, "пылился" между песчаными холмами, глотая пыль и следя за действиями подопечной ему ротой. Третья рота, под пристальным наблюдением другого заместителя, обучалась вождению. Молодой майор Почкай, пока был доволен жизнью и назначением. Поэтому он с не скрываемым удовольствием покрикивал на командира роты и его починённых. Я же, находился с первой ротой на пристрелке оружия. Выбранное место подходила к этому по всем параметрам. Несмотря на нелюдимость и дикое состояния окружающей среды, я всё же приказал, чтобы были выставлены охрана и оцепление. Занятия шли днём и ночью. В боеприпасах и горючем не было ограничений. Роты местами занятий менялись по готовности оружия к стрельбе. Пристреленное, оно приносило ощущение уверенности и удовлетворения. До сих перед глазами: жаркое солнце, серо-коричневые куполообразные холмы, раскалённый воздух вперемешку с запахом пороховых газов и горелого масла, исходящих от горячих стволов, кружение головы и усталость...
   Вечером 9 декабря все роты прошли предмаршевую подготовку и я доложил о готовности батальона к движению через границу. После чего началась подготовка к переходу. До поздней ночи слышался рёв двигателей, команды на загрузку техники. Одновременно с этим шла заправка горючим. Снаряжали боеприпасами коробки, ленты, магазины. Не были загружены только шесть палаток, в которых отдыхали водители и пулемётчики. Другие ложились по готовности, не раздеваясь, с оружием в обнимку. Была полная боевая готовность и последняя ночь на советской территории. Когда всё стихло, лёг и я. Напряжение последних дней не давало сразу отключиться. Какое-то время я лежал и прислушивался к ночи. Поскрипывал песок под ногами проходившего мимо караульного, где-то похлопывала полотно палатки от дуновения ветра. В эти минуты на меня вдруг нашло какое-то щемящее чувство тоски почему-то родному, близкому, безвозвратно оставляемому. Подошло оно внезапно, против моего желания и разумения. Нахлынуло как-то незаметно и враз. Из темноты выплыло красивое и печальное лицо жены и её голос, ясно произнёсший моё имя. Что в нём было заложено? Мольба, предостережение, просьба, призыв ? В этом трудно было разобраться, но до боли был знаком и ощутим, будто прикосновение руки. На душе появилась тяжесть. Чтобы отогнать её, стал думать о следующем дне. С этими мыслями и провалился в сон. Снились кошмары. Однако...
   В семь часов утра батальон ротами стал вытягиваться в общую колонну. Грузовые машины становились между бронетранспортёрами- это один из уроков Афганской войны. Каждая машина шла под прикрытием. Такое распределение было предложено полковником Романенко. У него уже был богатый боевой опыт, вождения колон по дорогам Афганистана. Он же подсказывал как лучше вести наблюдение и открывать огонь в случае нападения, подстраховывать друг друга. Всё это пригодилось в последующем. Завтракали в машинах. Наконец, поступила долгожданная команда. Ещё раз оглядываю колону и подаю команду: "Вперёд!" Ощущаю внутреннее напряжение, дрожь в руках и испарину на лбу. БТР дёрнулся и поехал,, подминая колёсами песчаную почву и постепенно увеличивая скорость...
   Термез нас встретил настороженной тишиной. Не было ни толпы народа, ни цветов, ни прощальных и восторженных криков. Только попадавшиеся на пути одинокие люди, останавливались и долгим тревожным взглядом провожали нашу колонну.
   Один за другим мелькали километры. И вот за очередным поворотом перед моим взором открылась широкое русло Аму-Дарьи. Дорога побежала под уклон и упёрлась в сетчатое металлическое ограждение. У больших ворот нас встретила большая группа пограничников. Так мы оказались на пограничном контрольно- пропускном пункте. В двадцати метрах от ворот я остановил колонну. К нам подошли. Старший группы, высокий и худощавый старший лейтенант, поздоровавшись, рассказал о порядке осмотра техники и проверки людей.
   - Всю технику заведите в это ограждение и расставьте её по подразделениям, личный состав заведите в свободный отсек. Проверку начнём с офицеров, которые должны со своим личным имуществом сосредоточиться в помещении КПП. Людей будут проверять мои люди, технику - таможенники. Такой порядок, товарищ майор!
   Последние слова старший группы выделили как-то по особому, давая, очевидно, понять разницу в наших служебных обязанностях и ответственности возложенных на его плечи. Мне ничего не оставалось как выполнить его указания. После того как мы завели технику в отстойник, начальник штаба пошёл представлять для проверки личный состав, замполит отправился с таможенниками осматривать машины, а я, собрав офицеров с их личным скарбом, двинулся в небольшое здание пропускного пункта. Там старший лейтенант собрал у офицеров и прапорщиков паспорта, сделал в них соответствующие отметки и затем вернул их обратно. Потом не говоря ни слова, повернулся и пошёл к солдатам. Но я окликнул его и спросил, что делать дальше с командным составом. .
   - На ваше усмотрение !- буркнул он на ходу.
   Отправив командиров по своим подразделениям, я присел на металлическую трубу и стал наблюдать за ходом проверки. На чистом и ясном небе светило ярко солнце. Оно уже порядком нагрело землю. Стало жарковато. Несмотря на близость реки, было пыльно и душно. От техники несло бензином и маслами. Проверка шла по отработанному плану, неторопливо и основательно..
   Я потянулся , расстегнул ворот рубашки и увидел, идущего ко мне, замполита.
   -Командир! - окликнул он меня, подходя, -там, в машине, водку обнаружили. Что делать будем?
   - Как, что? Уничтожать! - довольно спокойно ответил я ему. Я бы, наверное, больше удивился тому, если бы ничего не нашли противозаконного, тем более водку, - Только вот, где? Ты иди дальше занимайся проверкой, Валерий Алексеевич, а я пройду узнаю у погранцов, где это можно сделать.
   - Послушайте, товарищ старший лейтенант! - спросил я у старшего пограничника, - где обнаруженную водку можно уничтожить?
   - В таможне! - не задумываясь и не очень любезно ответил тот.
   - Что - то не совсем понятно! - пробурчал замполит, выслушав ответ пограничника. - Таможенники говорят, что к ним надо по этому поводу обращаться.
   - Наверное с этим мало дело имели. Ладно! Оставим у помещения, пусть потом сами решают. А, тебя попрошу, надо сделать всё и даже невозможное, но чтобы этой заразы как можно меньше было.
   - Интересно, ты, командир, рассуждаешь! В батальоне уже, наверное, давно всё выпито, а возможности запастись не было. Но вот у приданных транспортников? Ведь обнаруженная водка, их! Наверняка, где-то ещё припрятана. Ну, посмотрим!
   Нового в этом ничего нет. Завозили, прятали и будут завозить! Однако везут не только для себя, для друзей, но и для продажи. Поэтому и прячут так тщательно. Но я считал и считаю, что это всё равно зло и немалое. Поэтому и принимал решительные меры, по ликвидации алкоголя. Для этой цели вызываю к себе командиров подразделений.
   -Вот, что отцы - командиры! - сказал я им, - необходимо перетряхнуть все машины. Найти и уничтожить всю алкогольную продукцию, не одна бутылка не должна проехать с нами через границу. Наверное, никому не надо объяснять, почему? Дви -гаться нам придётся самостоятельно и очень долго, по неизвестным дорогам и с неизвестными ожиданиями. Думаю ни у кого нет желания терять людей от этой дряни? Учтите, отвечаете за происшествия на этой почве головой и партбилетом.
   К моим словам прислушались, что существенно повлияло на последующие действия и возможные последствия. Осмотр затянулся до вечера. Только в пять часов вечера первая машина пересекла голубую ленту Амур-Дарьи.
  
   Г Л А В А, 2. ПО ДОРОГАМ АФГАНИСТАНА,
  
   Граница. Военная база Хайратон. Первая ночь на чужой территории. Радость бытия. Керосиновые брызги. Следы войны. Дороги, дороги... С а л а н г .
   Вот и она, долгожданная граница! Оба берега реки соединяет, развёрнутый понтонный мост. Чуть приподнятый над водой, он принимал на себя всю тяжесть течения, колыхался и изгибался как змея. Однако закрепленный стальными тросами не распадался, а спокойно выдерживал многотонную нагрузку. Возле него крутился обслуживающий персонал во главе с офицером, который и руководил переправой. Подчиняясь его жестам, направляю свой бронетранспортёр на железную дорогу через водное препятствие. Вода на реке ещё больше заволновалась и вспучилась. Под тяжестью многотонной машины понтонное полотно напряглось и опустилось ещё глубже в русло реки. Понтоны стало раскачивать и чем ближе к середине, тем это ощущалось явственнее. Порой казалось, что вот, вот стальная цепь разорвётся и ты нырнёшь в быстрый поток, но БТР медленно, будто покачиваясь на качелях, двигался к противоположному берегу. Как только он преодолел середину, стало легче, но волнение всё равно не утихало. Наконец, чужая, неприветливая для моего восприятия, земля. Оглянулся и посмотрел на другую сторону, сердце словно клещами сдавило. В голове чехарда и поганая мыслишка: " Вернусь ли на неё снова?" Бронетранспортёр скатился с последнего парома и, уткнувшись в твёрдую основу, двинулся по пологому скату вверх. По выходу на самое высокое место, приказал водителю съехать с дороги и остановиться. Я на территории Афганистана! С этого момента начался другой отчёт времени и другая жизнь.
   - Давай, побыстрей! Возглавь колону, а я пропущу всех и догоню! - Кричу, проезжающему мимо меня, начальнику штаба. Тот, понимающе закивал головой и его машина прибавляет скорость. За ним от переправы двигается другая техника : УРАЛ- БТР; УРАЛ - БТР ... С выходом на возвышенность, скорость и расстояние
   между машинами увеличиваются. Наконец последняя машина зампотеха. Из кабины показалась его довольная физиономия.
   - Командир! - кричит он, - техника вся перешла, ни одной не осталось!
   - Рано радуешься, - пытаюсь охладить его пыл, - дорога по Афгану только началась.
   Впрочем после его доклада у меня также настроение приподнялось, всё же переправились без потерь. Кинув последний прощальный взгляд на советский берег и мысленно попрощавшись с ним, я тронул водителя за плечо. БРДМ взревела и помчалась догонять колонну. Обходить её оказалось не так просто, дорога была узкой и пыльной, а спуски с неё крутые. Так что большой скорости при обгоне машин не получалось. Поэтому приходилось выжидать моменты. Головную машину обошёл уже в полной темноте. Ещё через некоторое время показались огни хайратоновской базы. Она располагалась за высоким забором из колючей проволоки, на довольно большой территории. Освещалась электрическими лампами по всему периметру. За проволокой просматривались кучи штабелей, различных навесов и округлых сооружений, похожих на огромных размеров бочек. Немного позже узнал, что это специальный тип перевозимых "домов", предназначенных для работы и отдыха в полевых условиях. Возле одного из таких импровизированных жилищ, колонну остановили. Притормозивший нас, оказался оперативным дежурным. Он, представившись, пригласил меня к начальнику базы. Сооружение, куда меня завели, представляло собой цилиндрическую ёмкость диаметром 2,5 метра и около 8 метром в длину. Внутри оно состояло из нескольких помещений. В первом от входа размещался дежурный, в котором находились: стол, с телефоном и радиостанцией, два стула, на стенке весела доска с документацией. По правой стороне второго помещения проходил узкий четырёх метровый проход. Левая - была разбита на несколько отсеков, очевидно, для хозяйских нужд. Пройдя коридор мы вошли в третью комнату. Также небольшую, но уже развёрнутую во всю ширину " бочки".
   Сидевший за столом полковник, встал и шутливо поприветствовал меня.
   - Здравствуй, здравствуй, командир! Ну-ка рассказывай как ехали-доехали? Да как там на нашей Родине-матушке дела?
   Я стараясь поддержать его шутливый тон, ответил, что доехал вроде бы нормально, да и матушка- Родина жива и передаёт всем своим сыновьям, находящимся далеко от неё, огромный привет.
   - Спасибо. Значит не забыла ещё нас, родная. А, раз так, то насчёт ночлега проблем не будет. Козлов! - крикнул он в приоткрытые двери и, когда от туда появился капитан, приказал, - дуй к колонне, найди там начальника штаба и покажи ему место размещения техники, а мы тут с командиром чайком побалуемся. Задача ясна?
   Офицер утвердительно кивнул головой и вышел. Полковник повернулся ко мне.
   - Присаживайся к столу, не стесняйся, а мы сейчас сообразим что-нибудь к чаю.
   И не дожидаясь моего ответа, открыл шкафчик и стал вытаскивать консервы, хлеб, чашки, вилки... Мне нравилась его простота в обращении. От него так и веяло добротой и теплом, что располагало к откровению. За едой мы разговорились. Рассказывая о себе, он подчеркнул, что его служба в Афганистане подходит к концу.
   - Да и до общего "дембеля" один годок ещё служить остался. Так что прибуду на Родину и уйду на заслуженный отдых. Ты спрашиваешь как здесь? Скучно! Душманы, где-то бродят, а сюда боятся подойти. Войны с ними нет,остаются только: разгрузка, да выгрузка, встречи, приёмы и отправки. Однако всё равно ушки на макушке надо держать, всякое может быть.
   Я слушал его, а беспокойство всё больше нарастало. "Как там они устраиваются?"
   Наконец, я не выдержал и, поблагодарив его за гостеприимство, стал прощаться, заодно пожелал ему благополучно вернуться домой и хорошо устроиться после службы в армии. Когда вышел на улицу, глаза долго привыкали к темноте. Спотыкаясь, я вышел на главную магистраль и пошёл в сторону доносившегося шума моторов. Свет от фар расставляемой техники скрадывал расстояние, поэтому идти пришлось долго. Первым кого я увидел, был замполит, который иногда просто поражал меня своею неуёмной работоспособностью. За прошедшие дни он осунулся и похудел, хлопоты беспокойных дней наложили на него заметный отпечаток.
   - Алексеич! Где начальник штаба? - Подходя к нему, спросил я.
   - Видел во второй роте минут пять назад. Сейчас, где? Не знаю.
   - Пошли кого-нибудь за ним и командирами рот, пусть прибудут ко мне. А, сам сходи на кухню и предупреди Климчука, чтобы завтра завтрак приготовили на семь часов утра.
   Гущин ушёл, а через некоторое время из темноты вынырнула фигура Мелькова. Начальник штаба представлял из себя полную противоположность замполиту. Спокойный, медлительный, ещё не полностью ощутивший ни власти над людьми, ни ответственности перед ними. Иной раз меня, по своей природе активного и даже несколько импульсивного, такое поведение раздражало. Однако при работе с ним приходилось постоянно следить за собой, сдерживать свои эмоции. Всё-таки он был моим заместителем. Но сейчас, несмотря на своё естественное приторможенном состоянии, в котором он подошёл ко мне, было заметно как он устал. Однако расслабляться было рановато.
   - Михаил! Почкай прибыл, не знаешь?
   - Нет! Точно знаю!
   - Тогда прими доклады от командиров и передай им моё распоряжение, чтобы немедленно прекратили всякое движение техники, а то людей передавят. Я же проскочу навстречу отставшим, узнаю, что с ними? А по возращению соберёмся на кухне. Меня не ждите, кормите и укладывайте людей отдыхать в своих машинах. Заправку будем производить завтра с шести часов утра. Полная готовность к выходу восемь часов. Думаю тебе всё ясно.
   Земля ещё не успела остынуть и отдавала теплом. БРДМ плавно бежала по ровному полотну дороги, мягко шурша шинами. Встречный ветерок ласково обволакивал лицо. Проехал километра два, когда из-за поворота показалось несколько машин. Остановил их. Подошедший зампотех доложил, что вся отставшая техника собрана и идёт вместе с ним. Вернулись уже вместе. Заслушав доклады, я забрался в свой БТР и, устроившись словно медведь в берлоге, мгновенно заснул. Несмотря на чудовищную усталость, спал чутко - таёжная привычка, выработанная с детства. Так проходила первая ночь на афганской земле.
   Проснулся также быстро как и засыпал. Воздух за ночь посвежел. Потянуло холодом. Небо чистое, с ещё не исчезнувшими каплями потускневших звёзд. Вокруг серое безжизненное холмистое пространство, с редкими островками чуть заметных кустиков. Одно напоминание о цивилизации - линия столбов с обвившимися проводами, идущих параллельно дороги. Вскоре небо очистилось окончательно и по горизонту легли первые отблески восходящего светила. Начинался новый день.
   Поплескавшись холодной водой, офицеры готовились к завтраку. Молодые, здоровые, но изрядно похудевшие и вымотанные за эти дни, они между тем не унывали. Шутки, прибаутки, анекдоты сопровождались общим смехом. Кашу с рыбными консервами в томате, прозванной " красной рыбой", они уплетали с большим аппетитом. Поедая ту же самую " рыбу" и посматривая на них, я вдруг с особой остротой ощутил всю ту ответственность, которая возлагалась на меня как на командира за их судьбу и жизнь.
   Перекусив и быстро собравшись, вновь тронулись в путь. Чем дальше от границы, тем больше нарастало напряжение. В беспокойстве были все и особенно тщательно наблюдали за местностью, которая на многие километры оставалась пустынной, но несмотря на это, запомнилась в деталях. Периодически запрашивал техзамыкание- в наушниках неизменно слышался довольный и самодовольный голос молодого зампотеха. " Всё в порядке, отставаний нет!" Километры бежали, шло и время. Ещё в самом начале нашего похода меня предупредили, что передвижение по Афганистану в целях безопасности ограниченно с 10 часов утра до 17 часов вечера. Поэтому мы двигались исходя из этих обстоятельств. Незаметно проскочили кишлак Хайрабат, где-то в стороне остался провинциальный центр Мазари-Шариф. К семнадцати часам подошли к развилке дорог на Кундуз и Дашикурган, здесь решили сделать привал. Разместив колону по ротам, собрал к себе всех командиров, до командиров отделений включительно. Сказал им, что мы уже далеко от границы, защищать нас некому, надеяться нужно только на себя. Поэтому необходимы максимальное внимание дежурных средств, дисциплина, соблюдения всех мер безопасности и чрезвычайная подготовка техники к следующему переходу. Проверяя охрану, я вдруг увидел движущийся к нам объект. Уже стемнело и освещение от фар то пропадало, то вновь прорезало потемневший небосклон. Шум двигателя с каждой минутой приближался и становился всё явственнее. " Кто бы это мог?" - подумал я.
   Машина явно двигалась в нашем направлении. Ещё нырок и она остановилась возле нашего бивака. Когда я к ней подошёл, старший машины, стоял в окружении моих заместителей. Он представился дежурным по части, расположенной не далеко от нас. Офицер прибыл с приглашением от командования, посетить их полк. Несмотря на темноту, любопытство взяло верх. Я решил посетить братьев по оружию и посмотреть как они устроились, может пригодиться в будущем. Оставив за себя Мелькова, я вместе с другими замами поехал на бронетранспортёре за посланником. Ехали минут десять. Вначале увидели освещённое по периметру ограждение из колючей проволоки, за ним еле просматривался палаточно- деревянный городок. Огибая ограждение, подъехали к сбитым досками воротам. Заехали во внутрь и остановились возле сооружения также сбитого горбылём. Если бы нам не сказали, что это жилище для офицеров, то можно было бы подумать о постройках для хозяйственных нужд, так они были похожи на сараи. Воле одного из этих небольших сооружений нас ждал исполняющий обязанности командира полка. Он приветливо поздоровался и пригласил нас в свой штаб, состоящий из двух миниатюрных комнатушек. На территории части стояла какая-то странная для такого времени тишина. Создавалось такое впечатление будто всё здесь вымерло. Поэтому сразу после знакомства, я вполне естественно поинтересовался.
   - Что это у вас так пустынно и тихо?
   - Все на операции, душманов гоняют в горах.
   - Часто они бывают здесь?
   - Да, нет! Местность для нападений не подходящая. Бывает небольшой группой подойдут, пару раз стрельнут и быстро сматываются. Боятся. Ну, а наша основная задача - охрана трубопровода, по которому керосин перекачивается. Вы сами-то расскажите как двигались? Нападения были на вашу колонну? Нет! А, перед вами такую же обстреляли. Так что вам повезло, но у вас всё ещё впереди, поэтому будьте осторожны. Кстати, вы как насчёт того, чтобы попариться в баньке?
   Для нас это предложение было неожиданным, но от него было как-то грешно отказываться. Офицер вызвал к себе дежурного и тот убежал выполнять поручение. Ещё через полчаса нас повели в парную. При под ходе к одному из деревянных мазанок, мы увидели как из трубы валил чёрный дым. Капитан пригласил нас войти во внутрь этого дымящегося сооружения. Небольшая комната, освещённая керосиновой лампой, обдала нас волной тёплого воздуха. Вдоль её стен стояли длинные самодельные скамейки из такого же горбыля. Но мы на такое несовершенство не обратили никакого внимания. Быстро стянули с себя одежду и в чём мать родила ринулись в другую комнату ещё меньших размеров. В ней, уже на широких скамьях, стояли тазы и лежало мыло. На стенах висели несколько простыней и берёзовых веников. Тогда мне пришло в голову спросить как они там очутились, ведь в южном государстве берёзу днём со огнём не сыщешь. Однако довольно скоро после этой бани, я узнал, что веники доставляют с России в самолётах или с автоколонами. Почкай быстрее всех сообразил куда ведёт ещё одна дверь и, схватив веник, нырнул в парную. Мы только и услышали от него радостное: " Ура! Парилка!"
   Две недели не мыться... Я не знаю лучшего блаженства, чем то, что ощутили мы в эти минуты. Когда пришлось освобождаться не только от дорожной пыли и грязи, но и от напряжения, накопившегося за эти дни. Поместиться в парной мы все не могли, настолько она была мала. Однако для двоих вполне места хватало, поэтому мы бегали в неё по очереди. Помню как я зашёл следом за зампотехом и увидел его на верхней полке в таком блаженном состоянии, что поневоле мелькнуло в голове: " А не случилось ли с ним, что-нибудь?" И приблизительно в таком положении не только он один находился в тот период. Жара, клубы сизого пара, раскалённые камни, горячий воздух, обжигающий тело и шлёпанье веника, придавало такой аромат и настроение, что мы резвились как дети. Да к тому ещё, зашедший к нам хозяин, предложил к всеобщему удовольствию от пробовать холодненького кваса. Однако любому удовольствию когда-то приходит конец. Так что пришло и наше время с искренним чувством поблагодарить радушных хозяев и затем проститься с ними.
   После завтрака, не дожидаясь десяти часов, я подал команду на движение. Колонна вытягиваясь и постепенно набирая скорость, двинулась навстречу солнцу к горам Гиндукуша. С каждым пройденным километром напряжение нарастало. Где враг? Откуда он выстрелит? Всё внимание на местность, только там может может быть засада. И это будет не тот "враг", к которому мы привыкли на стрельбищах, на полигонах, в тире. Там стрельба по мишеням, здесь, на этой богом забытой земле, в живую, человек в человека. Мелькают километры, остаются позади небольшие кишлаки. В них пока мирная жизнь, тишина, покой и безлюдно. Встречающиеся по пути полуразрушенные дувалы, не дают полного представления о войне - была она здесь или нет? Скорее всего это естественные разрушения. Но вот мы въезжаем в зелённую зону. Картина разом меняется. За сплошь разрушенными глиняными ограждениями, зелённые кусты и глиняные жилища, с огромными пробоинами от снарядов. Совсем недавно наполненный жизнью большой кишлак, в котором жили люди, весело бегали и играли дети, зеленел виноград, сейчас был погребён под развалинами, пуст и от него несло мертвячиной. Веет ею и от разбитой, подбитой и сгоревшей техники, наваленной справа и слева от дороги, по которой движется батальон. Теперь мы воочию убеждаемся, что нас может ждать, если... Приказываю усилить наблюдение. Сам со страхом всматриваюсь в каждое подозрительное место. Знаю надежды на всевышнего мало, но всё же мысленно обращаюсь к нему за подмогой. Только бы пронесло! Но, что это? Неужели всё же засада? Сердце тревожно ёкнуло. Впереди радужный фонтан. Переливаясь на ярком солнце, он хлещет водяным каскадом прямо на полотно дороги. Сила и мощь струи такова, что кажется будто он завис сплошной не пробиваемой стеной. Тревожно затрепетала мысль: " Керосин! Пробит трубопровод! Кто это сделал? Неужели душманы? Или сам прорвался? Что делать, остановиться или продолжать движение?" Время раздумий и принятия решения переходит на секунды. Надо принимать решение: остановиться или нет? Остановится, исправить и ехать дальше, а получится? Сможем ли? А, если они сделали это специально, чтобы мы встали! Сколько тогда моей техники прибавится к этой свалке? А, люди? Чёрт возьми, а если мы попадёт под этот водопад? Ведь тогда какой факел будет, при попадании
   пули в бронеобъект! Нет, всё равно надо двигаться вперёд! Случись бой, мы всё-таки меньше потеряем людей и техники. Решение принято. Передаю команду:
   - Всем увеличить скорость и дистанцию между машинами, задраить люки, усилить наблюдение. При обстреле открывать ответный огонь из всех видов оружия!
   Запахло керосином. Оглядываюсь и вижу открытые люки.
   - Люки, люки закройте! Да, плотнее!
   Захлопали крышки люков. Вроде успели. В тот же момент БТР накрыл керосиновый водопад. Видимость нулевая. Стёкла захлестнула плотная занавеса горючего. Беспокойно заёрзал на сидении. Внутри всё напряглось в ожидании выстрела. С какой стороны он прозвучит? Только ни это! Мысленно перекрестился. Наконец, проскочили. Шум падающего на броню керосина стих. Однако опасность быть подожжённым оставалась. Подумав об этом, поёжился, но встречный ветер и жаркое солнце стали быстро осушать машину. Видимость улучшилась. Не прекращая наблюдения, стал запрашивать по рации: как преодолевают опасную зону? Доклады успокаивали, пока шло без происшествий. Стало трудно дышать. Керосиновые испарения проникали во внутрь и щекотали ноздри. Приказываю открыть люки. В них ворвался свежий воздух.
   Затем появились холмы и начались крутые повороты. Почти через каждые пятьдесят метров остовы сгоревшей техники, среди них замечаю совсем свежие. Колона преодолела опасное место и уходила от него всё дальше и дальше. Наконец, дорога выравнивается и выходит в широкую долину, окружённую со всех сторон горами. Надо было сделать короткую передышку. Останавливаю БТР. Вылезаю на верх. Запах горючего почти исчез. Броня отдаёт жаром, но это всё же лучше чем огнём. Душно. Через некоторое время слышатся оживлённые голоса. Подходят командиры с докладами. Последним на " техничке" подкатывает Почкай. Значит все в сборе, тогда - снова вперёд!
   После трёх часов напряжённого пути колонна втянулась в Пули-Хумри. Здесь мы впервые ощутили пульс восточного города, не затронутого войной. Разрушенных зданий не было. Повсюду свободно сновали люди. Одни торговали, другие работали на виноградниках. Осторожно проехали город. За крутым поворотом открылась панорама широкого котлована. Он был буквально заполнен большим количеством различной техники, скоплением палаток и деревянных сооружений. Дорога продолжала бежать по склону горы, но мы свернули с неё и стали спускаться вниз, к военному городку. У КПП меня остановили. После небольших формальностей, мне указали место для размещения батальона и порядок заправки техники. Дав соответствующие распоряжения, я стал наблюдать за действиями подразделений. Техника не разгружаясь, шла сразу же на заправку. День подходил к концу и надо было до темноты завершить эту операцию. Мне бросилось в глаза отработанность этого мероприятия. Хоть машин в колонне было около ста единиц, но их быстро определили в три очереди и они стали двигаться параллельно друг другу к месту заправки. Там в каждом из этих рядов находилось по несколько рукавов с пистолетами на концах. Так что одновременно могло заправляться, где-то 12-15 машин.
   Подносили пистолеты к бакам заправщики, они же следили за порядком подъезда очередного транспорта и количеством заправляемого горючего. Во всём ощущался порядок, знание своих обязанностей и дисциплина. Было приятно наблюдать за этим.
   Подошёл замполит, посланный мною для переговоров с командованием бригады материального обеспечения, мы находились на её территории. Он сказал, что после устройства и размещения батальона, меня с заместителями ждут в штабе бригады. Стемнело, когда закончив со своими делами, мы оправились в управление части.
   Штаб размещался в палатке, сразу же за техническим парком. Дежурный по части завёл нас к начальнику штаба, который исполнял обязанности командира. Нас встретил моложавый подполковник, среднего возраста. Поздоровались. И он тут же очень быстро стал задавать вопросы.
   - Ну, как доехали, орлы? Сколько были в дороге? Как обстрелы? А, мы ждали вас.
   Да вы, что стоите? Усаживайтесь! Пожалуйста, без стеснения.
   Возле стола стояли два стула. Я и замполит сели на них, остальные, прибывшие с нами, остались стоять.
   - Так вы говорите, добрались без потерь? - продолжал начальник, - Счастливчики. Как это душманы вас пропустили? Предыдущие колонны обстреливали...
   - Так это другие, - пошутил Гущин, - а нашу наверное испугались. Только одних БТР сколько!
   - Всё возможно, а может просто решили передохнуть? Однако по нашим колоннам колошматят почти каждый раз. - Потом немного помолчав, добавил, - да, ребята тяжеловато здесь приходится. Вдобавок ещё гепатит, брюшной тиф косят людей. Порой хуже душманов, никакого спасу. Сейчас в ротах от тридцати до пятидесяти процентов личного состава не хватает. Из командования бригады я один остался. Представляете? Вот такие дела.
   - Как же вы тогда с планами справляетесь?
   - Крутимся как можем. Из трёх рот собираем две, добавляем в них добровольцев. Хорошо земля советская патриотами богата, золотой народ, цены ему нет.
   - А, почему так много заболевших?
   - Причин много. Одна из них, в гиблом месте нас разместили. Когда-то здесь стоял английский корпус, который после своего ухода, оставил здесь целое гепатитное кладбище своих сослуживцев. Поэтому всё здесь пропитано этой заразой: земля, воздух, вода. Многое происходит и из-за нашей беспечности, бескультурья. Руки забывают мыть, где пожрут там и всё бросают, воду пьют какая попадётся, а вокруг жара, духота, ветер - всё очень быстро разносится.
   -Ну, а что командиры, врачи? Профилактические мероприятия, беседы проводят?
   - Этого хватает, да что толку. Народ-то наш как кочевники. Сегодня здесь, завтра за сотни километров отсюда, попробуй уследи. Да и в дороге, какие условия? Всё на ходу, а чуть где замешкался, духи тут как тут. Иной раз оправиться некогда.
   - А куда же высшее руководство смотрело, когда вам место определяло?
   - Не нам было судить. По-моему весь вопрос в стратегии. Пули-Хумри открывает дорогу на север, являясь перевалочным пунктом. Такие понятия как гепатит, малярия, брюшной тиф во внимание вообще не брались. А раз таких болезней нет, значит и никаких проблем. Что касается истории Афганистана, её мало кто знает, а кто в курсе тот молчит: уж больно схожие параллели напрашиваются. Если разговоры об этом ведутся, то где-нибудь в узком кругу. Ну, да ладно соловья баснями не кормят, вам отдыхать надо - и он вызвал дежурного, - проводи офицеров в нашу гостиницу и скажи коменданту, чтобы всё у них было для отдыха.
   Мы простились, чтобы никогда больше не встретиться. Нас быстро разместили в одной из пустующих комнат. Коек хватило на всех. Когда определились с местами для отдыха, мы с замполитом пошли к батальону. Надо было посмотреть как устроился наш народ. Проверить размещение техники, организацию охраны. И только после того как было всё проверено и уточнено, мы вернулись назад.
   Перед тем как лечь на кровати, Гущин вдруг вспомнил, что с тех пор когда мы спали на белых простынях, прошло две недели. Так что в эту ночь мы вновь почувствовали себя людьми. Утром также можно было себя привести в порядок в более менее человеческих условиях. А, дальше завтрак, уточнение предстоящих задач на день и снова в путь- дорогу на Баграм. Впереди горы Гиндукуша и переход через туннель под названием " Саланг". Звучное и красивое название, но сколько кровавых событий будет связано с ним, сколько молодых жизней унесёт он?
   Колонна упорно продвигалась вперёд, временами то сжимаясь, то растягиваясь словно пружина на спусках и подъёмах. Это ещё были небольшие перепады местности, но с каждым километром мы всё ближе приближались в горам. От раскалённого асфальта поднимался тяжёлый воздух, над дорогой зависло зеркальное марево. Часто на асфальтное полотно выкатывали клубки верблюжьей колючки. Подгоняемые ветром, они катились в разных направлениях: то через дорогу, то вдоль её, а то прямо по самой трассе. После долгого безлюдья показалось крупное селение под названием Доши. Оно находилось у подножья гиндукушского хребта. Мы въехали в него и нас окружил мир дувалов, различных глинобиток, небольших частных магазинчиков - дуканов. Их много. Много было и разного товара как возле них, так и на витринах. Они переливались разноцветными красками и смотрелись будто с нарисованных картин. Здесь лежали, возвышаясь аккуратными пирамидками различные фруктовые, бахчевые культуры, одежда, обувь, галантерея. Были заметны мешки с сахаром, зерном и другими сельскохозяйственными продуктами. Вязанками лежали ветки, расщепленные деревья, поленья- это всё дрова, они также были в цене. Кругом бродил народ, шныряли пацаны, которые немало доставляли хлопот дуканщикам. Те в свою очередь громкими возгласами зазывали к себе покупателей, расхваливая свой товар и торгуясь им. Было шумно. При виде техники никто не убегал, не скрывался. Её встречали спокойно. Не заметно было и косых взглядов. В толпе находились даже такие, кто приветствовал нас. На перекрёстке дорог колонну остановили. Ближайшие к дуканам машины моментально были облеплены пацанвой. Которые стали настойчиво предлагать солдатам и офицерам различные безделушки, другие, не теряя времени даром, старались стянуть что-нибудь с техники: открутить подфарники, снять канистру, шанцевый инструмент. Но поопытнее нас офицеры и сержанты, двигающиеся с нами, уже знали к чему такая встреча могла привести, поэтому без церемоний стали отгонять нахальную мелкоту от машин.
   К перекрёстку подкатила БРДМ с офицером. Он представился начальником штаба батальона, охранявшего этот участок пути. У него была прямая связь с комендантом туннеля, который через него передал, чтобы я стоял и ждал приказа на начало движения к Салангу. Я позвал к себе Мелькова и тот, подойдя, увидел в майоре своего сокурсника по училищу. Радость встречи, сдержанные мужские объятия и восклицания. Вскоре они вдвоём уехали к туннелю, а я в ожидании приказа, сидел и думал о превратности судьбы. Куда бы она не бросала, наверняка можно встретить знакомого. Ну, а здесь в Афганистане возникали особые чувства при таких встречах.. Едва знакомые становятся друзьями, друг может стать ближе родного брата. Военная обстановка сближает людей как нигде, в тоже время заставляет быть собраннее, ответственнее и бдительнее. Однако жизнь шла своим чередом. По дороге проходили и проезжали на ишаках афганцы, редко но проскакивали грузовые машины. Поражала пестрота окраски, состоящая как из красителей, так из цвета тканей. За такое обилие расцветок на кабинах и кузовах, у нас поставили бы машину на прикол, а водителя отправили в психушку, здесь же это в порядке вещей. Причём борта у машин наращивали до невероятной высоты, также как и загружали. Не только грузом, но и людьми, которые стояли, сидели или просто висели как груздьи винограда на всём том, за что можно ухватиться и удержаться на одной ноге. Как выдерживали такой груз двигатели и рессоры машины, уму не постижимо? В основном видимая для нас часть населения этого городка - мужчины. Они и работали, и торговали, и передвигались, и... воевали. Подавляющее большинство из них: худые, подвижные, с настороженным взглядом. Разглядывая афганские машины и людей, я заметил спускающуюся БРДМ с начальниками штабов. Вскоре они были возле меня и от них была принята команда на движение в горы. Дорога, постоянно извиваясь, поднималась всё выше и выше. Вдруг в какой-то момент БТР резко замедлил свой ход.
   - В чём дело? - кричу водителю, - почему сбавил скорость?
   - Сам не знаю, товарищ майор. Давлю на газ, а двигатели не увеличивают обороты.
   - Это, наверное, высота, - доносится до меня голос начальника связи Хромеева, - недостаток кислорода, двигатели задыхаются.
   Слава богу разобрались, но выдержат ли они? Машины почувствовали недостаток кислорода первыми, до людей это ещё не дошло. Поминутно оглядываюсь назад. Колонна растянулась на большое расстояние. Нижние машины выглядели букашками, медленно ползущими по склону горы. Чем выше, тем беспокойнее и страшнее. Вдруг кто-то не справится с управлением или не выдержит техника и остановится на подъёме. У водителей не было опыта вождения в таких условиях, поэтому каждая остановка или неверное движение могли привести к трагедии. Опасность поджидала нас на каждом шагу. Особую тревогу вызывали резкие повороты и сужение дороги, машины двигались буквально по краю обрыва. На высоте трёх километров резко похолодало. На полотне дороги появился снег и лёд. Напряжение предельное. Наконец, замаячили первые опоры туннеля. Затем небольшой поворот и вот она высшая точка, известный всему миру туннель Саланг. Нас встречает сильный, пронизывающий холодный ветер. Он ощущается даже через броню. Но я мало на это обращаю внимание, как впрочем на открывающиеся красоты заснеженного перевала, на реку, грохочущую далеко внизу. Даже опасность обстрела душманских засад уходит на второй план. Всё моё внимание сосредоточено на дороге и к шуму в наушниках, но там пока всё спокойно. Медленно приближаемся к тёмному проходу в скале. Справа бетонные опоры, подпирающие перекрытие, слева сплошная каменная стена. Ещё минута и БТР поглотила темнота. Мы вошли в чрево туннеля. Сквозь густую пелену появившегося тумана наблюдаю светлое пятно. Включаем фары и сразу перед нами возникают мрачные стены. Ориентирую водителя на светлое пятно. Движение продолжается. Светлое пятно приближается и вскоре растворяется над нами. Эта была электролампа. Она на какое-то время была для нас путеводной звездой, но она исчезла и видимость резко ухудшилась. Вокруг сплошная пелена. Свет фар рассеивается и высвечивает светло-голубые хлопья, которые не дают видеть сам туннель. Льну к стеклу, пытаюсь различить стены, а по ним направление движения, но они расплываются в мутной пелене отработанных газов. В одно время она стала настолько плотной, что свет от фар не смог пробить её и создал обратный эффект ослепления. Водитель растерялся и стал безотчётно крутить рулём. Однако я вовремя заметил надвигающуюся на БТР стену и , схватив руль, отвел машину от столкновения.
   - Куда прёшь! Ты, что не видишь стену? - кричу водителю.
   - Не вижу! - доносится до меня его растерянный голос.
   Дальше выравниваем машину совместными усилиями. Мысленно отчитываю себя за грубость, а солдату как можно мягче, чтобы он успокоился, говорю.
   - Спокойнее, дружок. Внимательнее смотри на одну из освещённых стен и, ориентируясь, двигайся вдоль неё. Так будет лучше.
   Прерывистое дыхание парня, кажется стало выравниваться. Успокоился и я. БТР перестал метаться из стороны в сторону и пошёл ровней. Но впереди продолжало висеть плохо проницаемое облако. Редко появляющиеся лампы вообще не помогали в освещении туннеля. Единственно выбранный способ ориентировки, давал нам возможность двигаться вперёд. Смрад отработанных газов постепенно скапливался и внутри бронетранспортёра. Дышать становилось всё труднее. Подумал о противогазе. Но тут в наушниках зазвучали тревожные голоса, я вздрогнул: " Натолкнулся! Разбился!"
   - В чём дело? Кто там разбился? Жертвы есть?
   - Это я, 330-ый, ударился в стену! Погибших нет. - донёсся до меня голос командира взвода 3 роты, лейтенанта Дубчака.
   - Слава богу, хоть этим утешил меня. Двигаться сам сможешь?
   - Наверное не смогу, меня ещё кто-то сзади саданул.
   "Надо же такому случиться, да ещё в туннеле," - со злостью подумал я.
   - Командир! - услышал я голос замполита, - я схожу посмотрю, что там произошло.
   - Давай, Алексеевич! Разбирайся и как можно быстрее начинай движение. Смотри осторожнее с выхлопными газами, используйте противогазы.
   " Ой, да старина! - с особым чувством подумал я о замполите, - только бы побыстрее управился." Беспокоиться было о чём. Большое скопление машин в узком пространстве не предвещало ничего хорошего. Скученность и загазованность могли привести к большой беде. Гущин это понял и поэтому, рискуя собственной жизнью, отправился оказывать помощь пострадавшим. Я же в беспокойстве продолжал выводить технику из туннеля. Наконец в наушниках зазвучал знакомый и долгожданный голос.
   - Командир! Движение начали. 330-тый пришлось взять на буксир. Десант отделался лёгкими ушибами.
   - Спасибо, Валерий Алексеевич, успокоил. Езжай с этим взводом и не вздумай дожидаться своей машины, в туннели можно задохнуться.
   Однако расслабляться было рано. Движение продолжалось и в мозгах назойливо торчало: " Только бы ещё чего не случилось?" Впереди замаячил дневной свет, приближался выход из каменного логово. Наконец на машину накатывается дневной свет и мы будто выплываем из тёмной пасти гигантского ящера. Сразу же почувствовалось дуновение свежего и холодного ветра. Вынырнув из темноты, я увидел группу людей в военной форме, недалеко от них дымила небольшая халупа. Справа от дороги у самого обрыва стояла афганская машина. Возле неё на корточках, дрожа от холода, сидел по всей вероятности её хозяин. Приостановился и передал подошедшему офицеру приготовленную заранее записку с информацией о колонне. Мы на высоте 3800 метров над уровнем моря. Дальше спуск в Чарикарскую долину. Опять снег и лёд, но посыпанный песком. Однако скорость не увеличиваем. Работают все мосты и на самой малой скорости. Машины одна за другой выползают из тёмной дыры, которая по мере удаления, становится всё меньше. Самый трудный отрезок нашего пути преодолён, однако впереди не менее опасный спуск. Только к пяти часам вечера буквально подползли к большой площадке, отвоёванной у гор. Привал. Здесь же, прижавшись к горному массиву, стоит сооружение, огороженное каменным забором с бойницами. Возле него я замечаю группу солдат и высокого офицера. Остановился. Лейтенант, представившись командиром поста, сказал, что мы на этой площадке должны остановиться на ночь. Первый ряд машин у самого края обрыва расставлял сам, расстановкой других начальник штаба и подъехавший чуть позже зампотех. Убедившись, что работа приняла правильное направление, я пошёл с командиром поста в его крепость. Двор делилась на две части: хозяйственную, где аккуратной стопкой лежали дрова, куча угля и под навесом стояла небольшая кухонька, и так называемый дом, в котором ютились офицер со своим взводом. Небольшое сооружение, сбитое из досок, стояло впритык к скале. Её плоская крыша уложена на рамы от разбитых, очевидно, УРАЛов. Их концы выходили наружу и служили вешалками для всякого барахла. Зашли во внутрь. Маленький коридорчик и две двери. Открыл правую. В чёрной от копоти комнате ряд двух яростных кроватей, несколько из них были заняты. Спальные атрибуты явно не первой свежести. В дальнем углу на крохотном столе - керосиновая лампа с потемневшими от копоти стёклами. Внутри помещения смрад и мерзкий запах отходов от горения лампы. В противоположной комнатушке, до невероятности тесной, куда мы зашли с командиром поста, стояли две узкие кровати, разделённые самодельным столиком. На нём также стояла лампа и лежали две изрядно потрёпанные книжки. Стены увешены фотографиями и открытками, в основном с видами на море. Лейтенант сел на из кроватей, на другую пригласил сесть мне.
   - Можете здесь располагаться на ночь, - изрёк он приветливо.
   - Читаешь? - спросил я , присаживаясь.
   - Да! На посту есть ещё кое-что для души, читаем по очереди.
   - В Афганистане давно?
   - Скоро год будет, как я здесь. Недавно в отпуске побывал. Привёз оттуда и обклеил все стены, чтобы не так скучно было. А, это дочка с женой, - с не поддельной нежностью показал он на одну из фотографий, - маленькая ещё, всего полтора годика, а шустрая.
   - А, вообще как здесь? Часто стреляют?
   - Последнее время спокойнее стало, а то раньше почти каждый день обстреливали.
   Пришлось выставить наверху сторожевое отделение и заминировать подступы к постам.
   Лейтенант судя по его виду устал и его тянуло ко сну, я не стал ему больше задавать вопросы и вышел на улицу. Было морозно, дул холодный, пронизывающий ветер. Низко опустившееся тёмно-синее небо, было усеяно звёздами. Они будто подмигивали и звали к себе. Близость космоса притягивала, завораживала и пугала. Вместе с доносившимся завыванием ветра и шумом водопадов далёкой реки, раздавались близкие рокоты заведённых двигателей. Их прогрев спасал машины и людей от замерзания. Но караульные, несмотря на стужу, выполняли свои обязанности.
   - Меняй их почаще, - приказал я начальнику караула, - и пусть больше двигаются, а то околеют.
   Если мой бушлат продувало насквозь то, что можно было говорить о солдатской шинели. Так заканчивался предпоследний день нашего перехода.
   Утром, после умывания, меня пригласил к себе на завтрак командир поста. Когда я вошёл в его "пенаты", на столе меня уже дожидалась горячая каша, от неё распространялся аппетитный запах. Рядом с ней, в вазе, желтели отборные апельсины. На их кожуре просматривались приклеенные бумажные ромбики. Это тавро- значит экспортные.
   - Откуда это у тебя? Купил, что ли?
   - Нет! Это афганцы принесли, - нисколько не смущаясь, доложил хозяин.
   - Так сами и принесли?
   - Конечно, сами! Да вы ешьте не переживайте. Не грабили мы их. - и обида послышалась в его голосе, - они сами несут, когда подъезжают к посту. Откажешься - обижаются, а потом разве бедные везут?
   В логике ему не откажешь, но всё равно какой-то неприятный осадок у меня остался. Ведь я догадывался почему они несли: из-за боязни лишиться всего, а не и за того, что лейтенант и его подчинённые так уж уважаемые ими. А, впрочем кто знает, может это было и так на самом деле. Закончив трапезу, мы стали прощаться. Я поблагодарил командира за соль-хлеб и приют. Всё - таки не плохим он парнем был. Ещё несколько минут и колонна пошла в свой последний переход. Снега и льда на трассе уже не было, но высота ещё ощущалась и опасность свалиться с обрыва или нарваться на засаду были высокими. Поэтому мы, двигаясь по серпантину, не переставали насторожено оглядываться по сторонам. Но батальон, очевидно, сопровождали небесные хранители, выстрелов мы так и не дождались. Наконец, ущелье раздвинулось и перед нашими взорами открылась долгожданная долина.
   Проехали канал, затем повернули на трассу, ведущую в провинциальный центр город Чарикар. Возле первой же части, разместившейся в волостном городке Джабуль- Уссарадж, колонну остановили и приказали ждать дальнейших указаний. Пока техника подтягивалась, я сидел на броне и рассматривал долину. Было около десяти часов утра. Наступивший день придавал вместе со свежестью и тепло. После пережитого холода, это были минуты блаженства. Организм медленно насыщался теплом. Расположение воинской части, а это был 170 мотострелковый полк 108 МСД, было огорожено колючей проволокой. За ней хорошо просматривались ровные ряды палаток и деревянных сооружений, различной формы и парк машин. На углах ограждения виднелись врытые в землю танки. Справа от моего батальона овраг, полностью заполненный остовами подбитой и сожжённой техники, по всей вероятности свезённой с дорог. Слева от трассы сплошные дувалы, за ними дома и зелень. Дорога перекрыта шлагбаумом, у его контрольно - пропускной пункт. Проходящие машины осматривались. Водители, останавливая машины, привычно выскакивали из кабин и вместе с проверяющими заглядывали в кузов, лазали под машину, открывали капот. Обычная боевая обстановка и военные законы.
   Откуда-то появился полковник Романенко. Он забрался на мой БРДМ и сказал, что сейчас поступит команда на продолжение движения. И, правда, минут через пять мы тронулись с места, это были последние километры до места нашего прибытия, аэродрома Баграм.
  
   Г Л А В А, 3. Б А Г Р А М
  
   По пути на Баграм. Место дислокации. Знакомство с руководством Баграмского гарнизона. Первая рекогносцировка. Организация обороны. Торгаши. Устройство лагеря. Выставление постов. Борьба за дисциплину и порядок.
  
   Погода ясная, солнечная, около 15 градусов тепла. Дул мягкий встречный ветерок. Но чувства свободы и лёгкости не ощущались, ведь сколько прошли можно было бы и расслабиться. Однако выходило обратное, наваливалась бесконечная усталость. Казалось движение по дорогам не закончится никогда. Проехали Джабуль- Уссарадж. На перекрёстках и поворотах стояли регулировщики с бронетранспортёрами. Очень редко попадались редкие прохожие. Стояла настороженная тишина. По обочинам временами появлялась покорёженная техника. Впереди в небо поднимался чёрный столб густого дыма. Чувствовался запах гари. Вскоре поравнялись с ним. Три КАМАЗа ещё горели, их остовы были заметны даже через дым. За пожаром виднелись очертания большого разрушенного здания.
   - Когда их подожгли? - спросил я полковника.
   - Вчера после 16 часов вечера. Хотели провести колонну бензовозов, но как видишь, не смогли.
   В Чарикаре нас также встречали и провожали регулировщики, но стояли уже совместно с афганскими стражами общественного порядка. После его прохождения до Баграма оставалось 23 километра и они пролетели очень быстро. С асфальта мы свернули на грунтовую, всю рытвинах и ухабах, дорогу, которая повела нас прямо на аэродром.
   - Ну, вот и прибыли, - сказал Романенко, когда мы подъехали к группе офицеров, стоящих на перекрёстке дорог. - Вон, там штаб 108 дивизии, а это тебя ждёт начальник штаба её, подполковник Касымов, который поведёт тебя дальше. Так, что давай прощаться командир.
   Мы остановились, затем спрыгнув с машины, подошли к офицерам. Полковник, представив меня, попрощался и ушёл. Начальник штаба плотный, среднего роста узбек встретил меня суровым взглядом и коротко приказал: " Едешь со мной!" И важно повернувшись, сел в УАЗик на переднее сидение, я юркнул на заднее. Дальше батальон двинулся за легковой машиной. Через минуту мы прошли КПП и въехали на территорию аэродрома, а затем по бетонной дороге в самый конец взлётно- посадочной полосы. Обе стороны дороги были застроены различными постройками, предназначение которых я узнал несколько позже. Выехав в конец полосы мы остановились. Вылезли из машины. Подполковник вытащив руку из кармана и обведя ею пространство вокруг стратегического объекта, сказал:
   - Твой батальон, майор, прибыл сюда для обороны этого аэродрома. Сегодня на ночь расположишься здесь! А, завтра к 9 часам утра прибудешь ко мне в штаб за приказом. Ясно?
   Услышав моё: " Так точно!", он сел в машину и укатил в обратном направлении.
   С наступлением темноты жизнь на аэродроме постепенно стала затихать, начали вспыхивать редкие огни. Я, дав соответствующие распоряжения, стоял и прислушивался к возне возле техники. Люди устраивались на отдых прямо в машинах. Через несколько минут думал и сам залечь в свою " берлогу". Как вдруг услышал далёкое уханьё и вместе с этим молодой голос зампотеха:
   - Смотрите, стреляют! Душманы стреляют!
   И на самом деле стрельба шла со стороны Чарикара, откуда мы только что прибыли. Я смотрел в ту сторону и видел на фоне тёмных гор, отделявшихся от неба, чёткой линией, беспорядочное движение жёлтых трассеров и через определённые промежутки времени яркие всплески взрывов. Слышу возглас того же Пачкая.
   - Так это же обстреливают тот полк, возле которого мы сегодня стояли. Вот дают!
   - Может быть его, -отвечает ему степенный Мельков, - завтра узнаем.
   Огонь вёлся интенсивный. Это было заметно по усилившимся всплескам взрывов и плотности автоматных очередей. Послышалась ответная стрельба. Затем через некоторое время воздух прорезал пронзительный вой и в сторону стрельбы, разрывая темноту, полетел сноп огня, следом за первым второй и потом ещё, ещё... Вой был настолько резким и ужасающе свистящим, что наводил невольный ужас и страх.
   - Ракеты! - послышался радостный крик Почкая. - Сейчас врежут духам.
   После нескольких залпов установки, стрельба стала утихать и затем совсем стихла. Очевидно, ракетный залп на самом деле подействовал на душманов отрезвляюще.
   Так мы впервые увидели войну, но она от нас была пока далеко и не представляла опасности. Вспоминая то время, у меня всегда возникает при этом вопрос: " Ведь батальон проходил по тем местам и в тоже самое время, почему же душманы ни разу не выстрелили в него? Ведь мишень была на много яснее и габаритнее, чем та которую они старались поразить в тёмный вечер 14 декабря".
   На следующий день в назначенное время я прибыл в штаб дивизии. Он находился в метрах трёхстах южнее дороги на аэродром и также был обнесён колючей проволокой. На его территории стояло несколько щитовых домов, так называемых модулей, палатки, техника и другие сооружения. В модулях размещались управление дивизии, различные службы, жильё для офицеров и обслуживающего персонала. Личный состав всех других подразделений, в том числе танковый полк, находились в палатках.
   Начальник штаба был занят, поэтому я решил пройти и познакомиться со службами. Однако очень быстро был найден и отправлен к Касымову. Тот буквально налетел на меня:
   - Где ты бродишь? - не скрывая раздражения, спросил он меня и тут же, не пытаясь даже выслушать, рявкнул, - идём со мной.
   Я не восторге от такой встречи, устремился за ним. С десяток молчаливых шагов по тёмному коридору и мы в оперативном отделе.
   - Приказ готов? - резко спросил начальник штаба у своего подчинённого майора.
   Тот не говоря ни слова, протянул стандартный лист бумаги. Касымов мельком взглянув на него, передал его мне.
   - Распишись и поехали !
   Я прочитал содержание на листе и расписался в ведомости. В моих руках был приказ, для выполнения которого батальон был создан и прибыл в Баграм. Так начиналась моя боевая жизнь на одном из самых главных стратегических объектах в Афганистане. Едем на аэродром. В пятистах метрах от КПП съезжаем с бетонки и устремляемся в сторону взлётной полосы. Огибаем высокий земляной ангар и останавливаемся. Выходим из машины и Касымов, показывая рукой на местность перед взлётным полем, говорит:
   - Вот здесь займёт оборону одна из твоих рот. Отроешь траншеи, организуешь систему огня, охрану и чтобы ни один душман не смог проникнуть на аэродром.
   - Вручную рыть будем траншеи? - спросил я, перебирая пальцами кусок глины, поднятой с земли, твёрдой как камень.
   Подполковник посмотрел на меня, потом на руки и со злостью выдавил.
   - Что, испугался? Если понадобится, кайлой и лопатой будешь рыть.
   - Не испугался. Только за сколько времени это надо сделать?
   - Три дня!
   - Вручную не смогу. Посмотрите какой грунт. Здесь не то что в ручную, машиной не осилишь.
   - Пришлю на пару дней землеройную машину, так и быть помогу.
   - Мало одной, надо как минимум три ПЗМ-ки, по одной на роту.
   - Ты, что торгуешься, майор? - вскипел начальник штаба.
   - Не торгуюсь, товарищ подполковник. Надо ставить выполнимые задачи. Я же пехотный командир и за свою службу достаточно земли перерыл. Знаю, что это такое.
   - Ладно, поехали дальше, а то развели полемику. Машин таких больше нет, поэтому придётся перебиваться одной.
   Время приблизилось к обеду, когда мы выехали на северную сторону аэродрома и, оставив машину, поднялись на небольшую возвышенность. Однако не успел Касымов рта раскрыть как со стороны ближайшего от нас кишлака раздались автоматные очереди. Подполковник схватил меня за рукав и ринулся вниз.
   - Вот гады! - послышался его тревожный голос, - чуть напоследок не угрохали. Ты осторожнее, они здесь частенько стреляют, могут и подстрелить.
   - Так близко от аэродрома? Неужели нельзя было очистить кишлаки от душманов?
   - Чистили, прочёсывали, выбивали, некоторые за это ордена получили и даже Герои есть, а они как сидели, так и сидят в этих кишлаках. Впрочем поживешь и ещё не такое увидишь. - и он криво усмехнулся, а затем продолжил, - мы уже туда не полезем, но в этом месте должен стоять взвод.
   Мы опять забрались в машину. Минуты три ехали молча. Начальник сосредоточено о чём - то думал. Вдруг он встрепенулся, положил руку на плечо водителя и приказал остановиться.
   - Наверное, здесь, - задумчиво произнёс он и вылез из машины. Я за ним следом. Вместе перешли дорогу и вышли на межевое поле буквально в пятидесяти метрах от аэродромной полосы.
   - Вот на этом месте ты, наверное, расположишь управление батальона, - не совсем уверено продолжил подполковник. Но тут его взгляд обратился в сторону бетонки, по которой стремительно неслась чёрная "Волга". Подъехав к УАЗику, она остановилась. Из неё вылез толстенький, небольшого роста офицер и неторопливой походкой пошёл к нам. Подойдя, он протянул мне руку и проговорил на вполне приличном русском диалекте.
   - Полковник Акрам, начальник баграмского гарнизона. А, вы командир батальона, да? Очень хорошо! - На его круглом лице светилась улыбка, но глаза оставались холодными и настороженными. Вдруг, до сих пор молчавший Касумов, продолжил.
   - Здесь всё заровняешь.
   - Товарищ подполковник! - услышал я голос Акрама, - может мы его разместим в другом месте. А, то здесь огороды. Офицеры будут недовольны.
   - А, где бы ты хотел?
   - Надо подумать, поискать место.
   - Я знаю Акрам, сколько ты будешь искать, а людям надо устраиваться сегодня. - довольно грубо прервал начальника гарнизона Касымов, а потом, обращаясь уже ко мне, твёрдо добавил, - здесь! К вечеру сюда под твой штаб подвезут два вагончика. Так что устраивайся. К утру управление батальона должно здесь стоять. У меня всё!
   Касымов, не попрощавшись, пошёл к машине. Акрам в нерешительности посмотрел ему вслед, но затем как-то смущено улыбнулся и недовольный поплёлся к своей "Волге". Я тоже не очень доволен был указанным местом для размещения управления, но приказ есть приказ и его надо исполнять.
   Через полчаса задачи были поставлены и работа закипела. Место на самом деле напоминало небольшое скопление огородов. Они отделялись друг от друга узкими межевыми проходами. Единственными неровностями были неглубокие канавки для прохождения воды, которая необходима была для полива. Не очень приятно было смотреть на подходивших и наблюдавших за нашей работой, по всей вероятности, хозяев этих мини огородных участков. Пока мы размечали площадку, подъехала, посланная Касымовым, ПЗМКа. С её помощью мы очень быстро выровняли обозначенное место. Затем натянули по периметру колючую проволоку на неё накинули маскировочные сети. Получилось неплохое ограждение. К вечеру натянули палатки под жильё, столовую, баню. Оборудовали места для кухни, техники. Днями позже выкопали большую яму, устроили в ней склад для продуктов. Сбили из добытых досок из-под бомботары, домик под жильё офицерам, ленкомнату. В небольшом полесадничке соорудили беседку.
   Уже на второй день нашего прибытия, в центре аэродрома взвился красный флаг, обозначивший появление ещё одной боевой единицы - отдельного батальона обороны.
   Одновременно с устройством управления, свои места занимали роты. Первая , расположилась в танковом полку и заняла оборону у горы Кохбача и кишлака Калайи-Дана. Вторая, стала окапываться в восточной части аэродрома, третья - встала двумя взводами с юга взлетно-посадочной полосы, одним с северной части, защищая жилые городки советников и лётного состава. Задача была для всех одна: обеспечить безопасность аэродрома от нападений и диверсий со стороны душманов.
   Глина поддавалась с трудом. Спрессованная веками, она лежала плотно и прочно, словно каменный монолит. ПЗМка, проработавшая полтора дня сломалась и больше никогда не появилась. Пришлось доделывать всё оставшееся в ручную. Время летело быстро и незаметно. Забот с каждым днём становилось всё больше. Надо было везде поспеть, разобраться во всех возникающих проблемах, учесть все возможные варианты защиты и устройства подразделений, быта людей. Свободного времени практически не было. Работа начиналась рано утром и порой кончалась далеко за полночь. Уставал до чёртиков, добираясь до постели, мгновенно засыпал. В это время бездельников не было, работали все - от солдата до комбата.
   Батальону предстояло заменить посты отдельного парашютно-десантного и танкового полков, оборонявших до этого аэродром. На второй день после прибытия, ко мне подошёл высокий, симпатичный майор с десантными эмблемами на петлицах.
   - Я, начальник штаба десантного полка, майор Бородавкин, прибыл посмотреть на наших сменщиков. Надо познакомиться и обговорить кое-какие вопросы о замене вашими людьми моего первого батальона на постах вокруг аэродрома.
   - Здравствуйте! Будем знакомы. Я думаю вы не сразу будете убирать своих людей?
   - Как поступит команда. Однако в наших интересах сделать это побыстрей. Поэтому не стоит медлить с изучением расположения постов?
   Держался майор скромно, говорил не навязчиво, даже с некоторым стеснением. Всё это вызывало к нему уважение и симпатию. Я согласился с ним и мы договорились повторно встретиться через день и уже на постах продолжить беседу.
   На следующий день мы опять встретились, но был он не один. Рядом с ним стоял высокий, коренастый и широколицый десантник в камуфляжной, не первой свежести, форме. На погонах еле заметно просматривались четыре маленьких звёздочки.
   - Капитан Лебедь - произнёс он грубым, не подававшимся сравнению с его круглым лицом и вздёрнутым носом, голосом. - Командир первого батальона.
   - Очень приятно товарищ капитан, так это ваших людей я буду менять?
   Офицер, ни слова не говоря, мотнул своей кудлатой головой. Мы забрались на мой БТР и поехали к постам десантников. Я видел зарытые в землю БМД, солдат с серыми, нарочито суровыми лицами. Они, конечно, народ бывалый, но их вид и условия в которых они жили, не вызвал у меня к ним большого уважения. Землянки маленькие, тесные, неуютные, к тому же ещё грязные и запущенные. Сами они выглядели не намного лучше. В глаза сразу же бросалось их временность. На одном из таких пристанищ я не выдержал и произнёс:
   - Ну, вы и запустили людей!
   - О чём вы говорите, - услышал я рокочущий голос комбата, - людям некогда передохнуть. То здесь, то по горам лазают.
   На самом деле, какое моё дело до них. Однако, больше не вдаваясь в подробности и не выражая своего мнения об увиденном, я про себя подумал, что всё-таки такого допускать в своём батальоне мы не должны.
   Сам десантный полк находился справа от взлётной полосы между ангарами. Самолётов в них не было, а предназначались они теперь в основном под склады боеприпасов, техники, вооружения, продовольствия и имущества. Солдаты жили в палатках, офицеры в самодельных дощатых сооружениях. Полк первым прибыл в Афганистан, ещё до ввода основных сил и привёз с собой Бабрака Кармаля. Как в последствии рассказывал Бородавкин, Бабрак продолжительное время проживал в их части и отправился в Кабул на его бронетранспортёре и под его охраной. Боевая жизнь со временем связала нас с десантниками крепкими узами. Мы обменивались различной информацией, проводили совместные операции, делились разведанными, боевым опытом и запросто ходили друг к другу в гости. Но это было несколько позже. А в те дни по моей просьбе они должны были в течении двух недель учить моих бойцов на постах боевому искусству противостояния. Они и на самом деле в первые дни оказывали нам помощь в этом, но вместе с положительным опытом, стал передаваться и другой, совсем для нас не желательный.
   Как-то появляюсь я в управлении, подходит ко мне замполит и говорит:
   - Командир! В третьей роте появились афганские деньги.
   - У кого именно?
   - У Кограманянца! Командира второго взвода. Видел его в дукане, покупал вещи.
   - Необходимо немедленно выяснить откуда они у него? Ему, что больше нечего делать, как только деньги менять и по дуканам ходить? Найди парторга, комсомольского вожака и срочно выезжаем во взвод. Проведём там небольшое расследование.
   Через полчаса были уже у Кограманянца. Позиции его взвода находились на западной стороне взлётной полосы. Командный пункт располагался в земляном валу пустого ангара. По приезду во взвод, парторга и комсомольского секретаря батальона я отправил на боевые позиции, с целью проверки и беседы с людьми. Сам вместе с Гущиным и подошедшим командиров взвода, зашёл в его землянку.
   - Так ты докладываешь, что у тебя всё в порядке? - переспросил я его, когда мы зашли в его "логово". - это хорошо, но тогда ответь за какие шиши ты купил вот эти вещи?
   Улики открыто лежали на столе. Я взял в руки зажигалку и фонарь.
   - Обменял советские на афгани.
   - А ты не подумал, что этим самым ты совершаешь преступление.
   В принципе никакого преступления в этом не было, деньги меняли все, но я попытался надавить на его сознание, заставить засомневаться в своей правоте.
   - Какое преступление? Это же мои деньги!
   - За границей, товарищ лейтенант, деньги прежде всего советские, а потом уже ваши. Фактически вы вступили в сговор с душманами. Нет никакой гарантии, что ваши обмененные рубли не попали в их руки. Ну, что главное в этом, так это дурной пример для подчинённых. Вы не подумали о последствиях, которые могут вызвать эти обмены, покупки, связи с афганцами. Вы уверенны, что в вашем взводе у солдат и сержантов нет афганских денег?
   - Уверен, - произнёс командир.
   - Хорошо, тогда послушаем капитана Корчагина, что он нам скажет по этому поводу.
   Появившийся парторг, молча подошёл к столу и выложил на него пачку афганских купюр. Я сам не ожидал такого, а Кограманянц будто язык проглотил. Дело оказалось намного серьёзнее. Я тут же принимаю решение.
   - Ну, вот, а вы мне "уверен"! Назначаю комиссию по проверке в роте имущества, вооружения и техники. Старший - майор Гущин. Приступить к работе немедленно. Остальные члены комиссии подъедут позже.
   К вечеру мы встретились вновь. Командир третьей роты стоял понурый. После проверке у него обнаружилась пропажа двадцати двух новых кроватей, нескольких десятков простыней и одного аккумулятора. Последнее непосредственно влияло на боевую готовность. Мне пришлось передать дело в прокуратуру.
   Дальнейшее расследование показало, что пропажа вещей произошла не без помощи десантников, которые в короткий срок смогли найти в роте предприимчивых " торгашей" и связать их с дуканщиками. Те в свою очередь, с большой охотой могли купить всё, вплоть до оружия. К нашему общему стыду такие у нас находились, которые были готовы за деньги продать всё и даже пойти на предательство.
   После проведённой прокуратурой работы, большую часть имущества сумели возвратить, остальное вернули в виде денег из карманов командира роты и его подчинённых. Прокурор откровенно признался, что у него много и посерьёзнее дел, поэтому не стал отдавать наших любителей поживиться за чужой счёт под трибунал, а ограничился профилактической беседой перед личным составом. Я не совсем был согласен с этим решением и не потому, что "жаждал крови". Просто прощать такие "шалости" в боевой обстановке, в которой мы пребывали, было непозволительно и опасно. Дурной пример заразителен, а на войне особенно. Воровство, мародёрство, преднамеренное убийство, нажива - всегда сопутствовали ей. Поэтому без жёсткости здесь нельзя. Безнаказанность и мысль о том , что война всё спишет, приводят к ещё более тяжким преступлениям: к разложению и предательству.
   Однако произошедшее в третьей роте не прошло бесследно. Командование усилило контроль, стали чаще проводить беседы на такие темы среди людей в подразделениях. Я попросил десантников в течении дня покинуть посты, несмотря на то, что по договоренности они ещё неделю должны были делиться богатым боевым опытом.
   Я стал приучать командиров всех рангов к самостоятельности, к ответственности каждого за свой участок, отделение, взвод, роту. Особое внимание уделялось сержантскому составу, самой слабой командной категории. В эти дни приходилось отдыхать урывками, день и ночь на постах. Всё это давалось не так просто и не сразу. Как не проводилась такая работа, а всё же смерть сержанта Фомина для нас была неожиданной. Он погиб не на позициях, а далеко от них, уйдя по непонятной до сих пор причине в глубину дувалов. Уже мы никогда не сможем ответить на вопрос, зачем он это сделал? До сих пор передо мной прострелянная голова парня и тёмно-кровавая мозговая масса возле неё. Эта была первая смерть и первая пролитая кровь моего солдата на афганской земле.
   С первых дней работы при оборудовании траншей, стали возникать конфликты между солдатами и командирами отделений. Это был вполне естественный процесс: кто привык трудиться тот работал, кто привык валять дурака, тот пытался это делать и в боевой обстановке. Такое поведение не могло не вызвать протеста, поэтому начались трения. Сержанты поневоле становились в центре этих настроений и распрей. Им поневоле приходилось вмешиваться в эти конфликты и принимать какие-то решения и становиться на сторону тех кто добросовестно относился к службе и работе. Для них это был сложный и трудный период. Приученные самой системой формирования быть просто исполнителями, они не ощущали никакой ответственности за своих подчинённых. Однако проводимая работа по пересмотру их иждивенческих настроений, а также возникшие внутренние процессы, заставляли командиров младшего звена перестраиваться. И там, где офицеры понимали эти сложные процессы становления и оказывали помощь, там сержанты быстрее становились настоящими командирами, а там где не замечали или не могли, такие преобразования шли медленнее. Однако "запущенное колесо" начало крутиться, процесс на улучшение данной ситуации пошёл и результаты быстро стали проявляться. Командиры с каждым днём становились всё увереннее и твёрже в своих действиях и решениях. На постах заметно улучшился порядок. Возникла мода благоустраивать блиндажи, посты из подручного материала. В землянках стали следить за чистотой, появились в них тапочки. О грязных простынях и одежде забыли. Солдаты, несмотря на дефицит времени, начали приобщаться к спорту. По инициативе сержантов прямо на позициях оборудовали места для физзарядки. Люди стали гордиться за свои дела, я не без гордости наблюдал за ними.
   Вместе с тем регулярные напоминания о бдительности, осторожности, строгое запрещение контакта с населением, вызывала излишнюю подозрительность и даже чрезмерный страх. Такая замкнутость и постоянная настороженность привела к тому, что большинство солдат стало видеть в каждом афганце душмана, в каждом ночном шорохе предпосылку к нападению на пост. Поэтому всё чаще по ночам начали раздаваться выстрелы. Люди были напряженны до предела. Двадцатого декабря я находился во второй роте. Закончил намеченные дела поздно и в ней же хотел заночевать. Но как только начал готовиться ко сну, как с противоположной стороны лётного поля раздались выстрелы. В начале редкие, но затем всё чаще, плотнее и интенсивнее. Это насторожило и я бросился к телефону. Оттуда взволнованный голос дежурного: " На взвод Кограманянца напали!" Передаю приказание готовить резервный взвод, сам вскакиваю на БРДМ и мчусь в сторону стрельбы.
   Но не успел доехать до взвода, как стрельба прекратилась.
   - Товарищ майор! Душманы напали, кое-как отбились. - Кограманянц был возбуждён, говорил с надрывом и в большом волнении.
   Я, наверное, не меньше его переволновался, понимая насколько это серьёзно. Ведь душманы выходит подошли почти к самому аэродрому. И в каких условиях. С одной стороны штаб дивизии, кишлак, афганские посты и открытое поле, с другой- аэродром, охраняемый вновь прибывшим батальоном. Но, чего на войне не бывает.
   - Хорошо, Кограманянц! Успокойся и расскажи откуда они на вас напали?
   Взводный показал в сторону кишлака Калагулай. Мне это показалось невероятным.
   - Точно оттуда? Ты ничего не перепутал? Там же кишлак и афганские посты. Мало вероятно. Ну, ладно, пойдём сходим в отделение Золтариуса и там уточнять будем.
   Стояла сплошная темень. Шли медленно и осторожно, но огня не зажигали. Наконец спустились в траншею. Нас окликнули, мы назвали пароль. Вскоре появился командир отделения. Я и его попросил доложить о начале нападения.
   - Первым услышал топот в темноте часовой, товарищ командир. Я был в землянке и выбежал из неё, когда он уже закричал. На его крик никто не откликнулся, но топот и какой-то странный шелест со стороны поля продолжался, поэтому я дал команду открыть огонь. А, что не надо было?
   Волнение и напряжение ещё довольно ясно ощущались в поведении сержанта, он докладывал запинаясь и путаясь в словах, создавалось впечатление, что он не совсем точно представлял картину прошедшего нападения. Однако он принял самостоятельно решение и это меня радовало.
   - Нет, почему же, если это были душманы, то ты сделал всё правильно. Но ты уверен, что это было именно так? Ну, что на вас напали?
   - Темно было. Мы точно слышали топот. Правда...- и здесь он на мгновение замолчал, но потом как бы вспоминая, не совсем уверенно продолжил, - слышалось и блеяние.
   - Что? Блеяние? С какой стороны? Ну-ка, давай уточним, где оно было?
   После того, как он показал направление, мне окончательно стало ясно, что за "душманы" напали на взвод. Шли развернувшись в цепь, теперь уже не боясь освещать местность фонарями. Убитую овцу нашли в пятидесяти метрах от траншеи.
   - У страха глаза велики, - сказал я после завершения "операции", - овец приняли за душманов, но это ещё не так страшно, друзья мои. А, вот если завтра выясняться потери среди мирных людей кишлака или у военных на афганских постах и не дай бог в штабе дивизии, тогда что мы с вами будем говорить? Надо не только быть бдительным, но ещё и внимательным.
   Весь следующий день, я был как на иголках. Ждал, когда начнут поступать сведения об убитых и раненных, но к нашему счастью всё обошлось благополучно. Даже за убитой овцой никто не пришёл. Пришлось её закопать, чтобы не воняла. Объяснение состоялось, но в штабе дивизии. Начальник штаба отнёсся к моим объяснениям с пониманием, но приказал провести с людьми соответствующие инструктажи.
  
   Г Л А В А , 4. П Е Р В Ы Е О Б С Т Р Е Л Ы .
  
   Миномётные выстрелы. Своя жизнь дороже. Советники в безопасности.
   Новый год. Национальный вопрос. Опять обстрелы.
  
   Дни проходили один тяжелее другого. Нервы напряженны, на расслабление не было времени. Хотелось как можно быстрее устроить людей, обезопасить их жизнь, создать более менее нормальные условия службы и быта. А, здесь ещё участившиеся выстрелы, к которым трудно привыкнуть. Я всё время в делах: кроме своих основных обязанностей, пытался, где только можно, выбивать материалы для оборудования постов. Другие офицеры тоже не сидели сложа руки. Все несли, везли как муравьи в свои норы и со всех сторон, всё что только возможно. Каждый старался как можно лучше устраивать свои укрытия, помещения на постах, командных пунктах.
   Я замечал их напряжённые, уставшие и осунувшиеся лица, но каждый из нас понимал, что это прежде всего необходимо для нашего благополучия и безопасности. Поэтому я не мог не уважать своих солдат и офицеров, выполнявших тяжёлую, грязную, во многом неблагодарную, втихоря трижды проклятую, работу и службу. Батальон состоял из сотен отдельных личностей, со своими чувствами, мыслями, запросами, взглядами на всё окружающее. Однако эта, казалась бы, безликая масса представляла собой коллектив большой, дружный и дисциплинированный, сплочённый единой целью. В тот момент этой целью было- обеспечение безопасности как себя, своего товарища, так и аэродрома в целом, поэтому все трудились не жалея сил днём и даже по ночам, не считаясь с начавшимися обстрелами. Для нас это был первый миномётный налёт. Я как обычно в тот день прибыл в управление поздно, ещё позднее лёг отдыхать. Однако поспать мне пришлось не долго. Разбудил низкий нарастающий свист и затем глухой хлопок. Зазвонил телефон, я только успел взять трубку, как свист и хлопки повторились. Сомнений уже не осталось, обстрел! Пока я приводил в действия свои дежурные резервы, для уничтожения противника, тот прекратил налёт и исчез в неизвестном направлении. Стал собирать данные. Оказалось, что стреляли с миномётов и не столько по моему управлению, сколько по позициям взвода Дубчака, который находился севернее жилых сооружений советников и лётного состава. Вреда они аэродрому никакого не причинили, однако дали нам понять, что их нисколько не испугало наше появление в Баграме.
   Утром, разослав своих заместителей по ротам, я сам выехал во взвода Дубчека и Красиловского. Оба училище закончили полгода назад и сумели по доброй воле попасть в южную страну. Опыта у них как командного, так и боевого не было, но зато гонора хватало. Однако кое-какая разница между ними была. Дубчак был готов на компромиссы, мог вовремя дать "задний ход". Красиловский - прямолинеен, с большим трудом воспринимал критику в свой адрес, был с ленцой и менее организован, за что часто получал нагоняй. Думаю это были издержки чрезмерной любви родителей к своему чадо. Но время вносило коррективы в их поведение и в отношении к службе также.
   С командиром первого взвода 3 роты я встретился на его командном пункте. Докладывал он о нападении не очень вразумительно.
   - Стреляли издалека. Когда сообразили, что это по моему взводу, выстрелы уже прекратились.
   - Это не доклад, лейтенант! Плохо наблюдали, раз такие познания об обстреле.
   Пойдём в отделения, может там нам более подробно обо всём расскажут.
   Но на позициях от его подчинённых, я ещё меньше узнал. Так что настроение у меня от посещения этого взвода осталось неважным.
   2 взвод 2 роты лейтенанта Красиловского занимал оборону справа от взвода Дубчака между двумя кишлаками в метрах пятидесяти севернее бетонки. Это было место, где мы с начальником штаба дивизии попали под обстрел. Его позиции были оборудованы гораздо хуже чем у соседа. Несмотря на наши совместные усилия с командиром роты, лейтенант с трудом осваивал науку быть командиром. Излишняя доверчивость и бесконтрольность приводила к беспечности и безответственности солдат и сержантов. Всё это в конечном счёте привело к осуждению четырёх его подчинённых за воровство и растрату имущества. А его самого вместе со взводом, я вынужден был перевести к себе в управление на перевоспитание и под особый контроль. Однако время шло и всё менялось, менялся и этот командир.
   Проанализировав данные об обстреле, мы наметили ряд мероприятий по действиям при повторных нападениях, а также поставили дополнительные задачи командирам постов. Мельков согласовал и отработал взаимодействие с реактивной батарей. Так в заботах незаметно приблизился 1982 год.
   Весь день 31 декабря прошёл в разъездах. Проверял, инструктировал, предупреждал о бдительности, о душманах, которые наверняка захотят нам испортить праздник. Перед этим командование батальона собиралось и обсуждало как будут организованы проводы старого и встреча нового года. Решили сделать так, чтобы он не был похож на будничный день. И это было правильный подход к этому празднику, особенно в моральном отношении: всё-таки боевые условия, отрыв от Родины, близких, родных, ежеминутный страх за свою жизнь. Поэтому офицеры должны были не только позаботиться о своих подчинённых, но и проявить инициативу в организации проведения праздника. При этом, исходя из условий в которых мы находились и выполняли задачи, запрещалось даже думать о спиртных напитках, причём всем. Однако в накрытии столов, убранстве, отработки культурной программы запретов не было. Часть продуктов была получена на складах дивизии, а другая была закуплена на собственные средства и приготовлена собственными руками. В подразделениях нашлись умельцы по части приготовления тортов, печенья и др. изделий. Инициатива в этом поддерживалась. Не запрещалась и импровизация культурной программы, художественного оформления мест проживания, имитации елок, украшений на них. Основная тяжесть во всех этих приготовлениях ложилась на зампотыла и замполита. Первый заботился о хлебе насущном, чтобы как можно полнее было на столах, второй о том, чтобы люди не очень ощущали отрыв от родных мест и российских традиций.
   Новый год отмечали в два этапа. Для всего личного состава батальона по местному времени, для офицеров управления на час позже, по московскому. Это было сделано для того, чтобы командный состав части смог за этот час побывать на всех постах с поздравлениями и некоторыми контрольными функциями. Война есть война.
   Во взвод Дубчека я ехал через расположение лётного полка. Тёмное небо отсвечивало тысячами холодных и далёких звёзд. Я смотрел на них и мне казалось, что они весело поглядывают на меня и даже слегка подмигивают. Но меня это не веселило. " Всё-таки какая маленькая планета."- подумал я, вглядываясь в таинственное мерцание безбрежного мира. Время отсчитывало последние минуты уходящего года. А мир как был так и оставался неизменным. По крайней мере для меня. Вдруг темноту разорвали выстрелы. В миг всё вокруг изменилось. Шум, гам, автоматные очереди. Небо стало покрываться жёлто-красными светлячками. С каждой минутой их становилось всё больше. Звёзды как-то сразу потускнели, нахмурились. Однако трассеры продолжали лететь, но уже не только ввысь. Выскакивающих на улицу из модулей не убывало, а напротив прибавлялось. Они как обезумевшие, каждый пытался выпустить целый рожок и не просто расстрелять его вверх, а поводить ещё автоматом в стороны. Увиденное не впечатляло. Шум, треск очередей, шипение и взрывы ракет, свист пуль над головой, наконец, дикие крики " Ура!!!"- Всё это приводило в трепет и вызывало невольный страх ни столько за себя, сколько за других. Остановить такой всплеск эмоций практически было невозможно. Я проезжал между модулями, втянув голову в плечи, и ощущал себя солдатом, пропускаемым сквозь строй со штуцерами. Поздравляя солдат и офицеров на постах, я заметил, что со стороны душманов в эту ночь не прозвучало не единого выстрела.
   Возвратился в управление, когда праздник был в самом разгаре. Зашёл в столовую, солдаты мигом усадили меня за стол, стали угощать самодельным пирогом, посмеиваясь, разрешили запить его лимонадом. Пил за их здоровье. Усталость и нервные нагрузки дали себя знать и в эту новогоднюю ночь. Поэтому я смог лишь насладиться их весёлыми дурачествами в течении всего десяти минут, после чего пошёл отдыхать, представив им свободу действий до двух часов ночи.
   Первый день нового года начался со звенящей тишины. Всегда бы так. Но... к сожалению 82 год оказался совсем не таким как это было утром 1 января. В один из первых январских дней позвонили со штаба дивизии. На проводе был начальник оперативного отделения подполковник Ядрышников. В Афганистан мы прибыли в одно время, только я по дорогам, а он на самолёте. Даже возрастные данные у нас были почти одинаковые. Однако разница у нас была существенная: я мыслил и дела делал приземлённые, он же летал в облаках, мнил о себе высоко и мыслил глобально. Поэтому отношения у нас никак не складывались. Но как говорится каждому своё. В этот день, взяв трубку, я услышал его грубый голос.
   - Приготовься к передачи людей.
   - Когда, куда и сколько ? - думал одного- двух, такое бывало и раньше.
   - Семьдесят! В 170 полк.
   - Вы, что шутите, товарищ подполковник! Столько людей я буду передавать только по письменному приказу командующего армии.
   - Как это не будешь? - вскипело в трубке, дальше послышался отборный мат, не передаваемый на бумаге.
   Он думал, что я возьму под козырёк и тут же будут раздавать своих людей. Однако этого не произошло. Я был не меньше его взбешен. Отдавать людей, моих солдат, которые были собраны со всей Прибалтики. Сколько сил надо было приложить, чтобы сделать их настоящими бойцами, создать из них сплочённые, дружные коллективы. Батальон для каждого из них стал за это время не только строевой единицей, но и общим домом, к нему привыкли, с ним сроднились, уже стали появляться общие интересы, традиции. И теперь по живому рвать! Два- три, даже десять человек могут уйти или придти и остаться в какой-то степени не замеченными, но 70 сразу- это рана и ещё какая. Постоянно общаясь с людьми, я прекрасно понимал насколько трудно будет проходить такая перегруппировка в отделениях, взводах. Знал и то, что нам никто хороших солдат не отдаст, наоборот, постараются избавиться от штрафников. В таких переменах и заключалась, на мой взгляд, наша общая беда и слабость в становлении солдат и даже офицеров.
   Однако делать что-то было надо и вызвал к заместителей и командиров рот. Объяснил обстановку. Как и ожидал, без возмущений не обошлось. Трудно расставаться с теми, кого уже знаешь, к кому успел привыкнуть, но все понимали, что это неизбежно и нас заставят передать людей в другую часть. Так как решение уже принято.
   Единственно на что мы ещё могли надеяться, так это на меньшее количество передаваемых.
   К обеду меня вызвал к себе командир дивизии, генерал Миронов.
   - Товарищ майор! - начал он официально, - почему вы не желаете выполнять мой приказ?
   - Ваше указание, товарищ генерал, не является для основанием, батальон армейского подчинения. А во- вторых отдавать столько людей, я считаю ошибкой.
   - Что? Мой приказ, не основание? -повысил голос генерал и на его молодом лице явно стало просматриваться: " Ты посмотри какой наглец, для него моего приказа мало!" Он поднялся и подошёл ко мне в плотную, высокий, покрасневший от негодования, - так значит тебе приказ от командующего надо?
   - Так точно! Без распоряжения командующего армии, я людей передавать не буду.
   - Ну, хорошо, майор! Будет вам приказ. Можете идти, - процедил он сквозь зубы.
   Разговор получился тяжёлым. Я прекрасно осознавал, что всё - таки моя судьба была в его руках. Он начальник гарнизона и все документы от меня и на меня шли через его руки. И случись, что у меня, он не пожалеет. Но сейчас решалась судьба десятков людей, а это для меня было важнее. Не знаю как бы я поступил на его месте в той ситуации, но понять его можно было - в дивизии произошло " ЧП". В полку солдаты одной национальности устроили драку с другими. Был скандал, за такие происшествия по головке не гладили. После наведения порядка и выяснения причин столкновения, командование решило произвести обмен, в основном узбеков, с другими частями. Так в списки "других" попал и мой батальон.
   Приказ не заставил долго себя ждать. Утром следующего дня он уже лежал у меня на столе. Тут никуда не денешься, его нужно было выполнять и к обеду первые сменщики появились.
   - Товарищ майор! Вы посмотрите, кого нам привезли? - с возмущением воскликнул начальник штаба, принимающий людей из гвардейского полка. - Ладно ещё вшивые и грязные, а то ведь на них нательного белья даже нет! У большинства вещмешки отсутствуют, одни в шинелях, другие в рванных куртках. Командиры рот возмущаются, не хотят принимать, требуют обеспечить их всем положенным.
   Вышел и я посмотреть на этих грязных оборванцев. Вид на них был на самом деле ужасный. Однако отправлять их обратно я не захотел. Собрал ротных.
   - Не надо возмущаться, - сказал я им, - мне тоже неприятно смотреть на их вид, но рисковать жизнями, отправляя назад из-за этого шмутья, не будем. Я знаю положение дел в частях, поэтому приводить их в порядок будем сами. Отмоем в бане, всё обмундирование прогоним через "душегубку", нательным бельём обеспечим. Весной будем увольнять в запас, обмундируем из подменного фонда. Но, предупреждаю, наших передать как положено, по-людски.
   Все эти вопросы мы обговорили с зампотылом, майором Климук. С ним мне тоже повезло. Высокий, интеллигентного вида, в очках с золотой оправой, он между тем дело своё знал, умело и требовательно претворял его в жизнь. Люди батальона всегда были накормлены, одеты, обуты, помыты. На территории под его непосредственным руководством была вырыта объёмная яма, в которой хранились продукты. Сооружена баня, в которой по расписанию мылись подразделения, обмундирование периодически проходила спецобработку. Так что разговора насчёт грязи и вшей не было. Хорошо оборудован постоянно работающий медпункт. Много и других вопросов решалось с его участием.
   Принятые нами солдаты, в очень короткий срок были приведены в надлежащий вид и распределены по подразделениям. Хотя их было многовато, но как-то без особых хлопот влились они в коллективы, буквально растворяясь в них. Вероятно это проходило от того, что к тому времени в батальоне сложилась такая атмосфера общения, которая уже могла " переварить" безболезненно всё чужеродное и нездоровое.
   Январь отсчитывал последние дни. За это время душманы ещё дважды нападали на аэродром, приучая нас всё быстрее реагировать на их обстрелы. Но батальон продолжал укреплять и обустраивать свои позиции. Вместе с этим не забывали и про боевую подготовку. Всё чаще стали планировать и проводить занятия, отрабатывать тактику обороны.
   С начала февраля зачастили пасмурные дни. Небо заволокло тяжёлыми тёмно-серыми тучами. Временами шли дожди. Вода не могла сразу просочиться сквозь глинистую почву и стояла, заполняя ямы, колеи, которые потом ещё больше разбивались проходящей по ним техникой, превращаясь постепенно в густую кашу, не проходимой даже для БТР. Однако во второй половине февраля, ветер разогнал тучи и, появившееся солнце, быстро осушило землю. Почва быстро превратилась в каменную, лужи в ямах в густую глинистую пыль. В один из таких жарких дней, находясь в управлении, я услышал со стороны медсанбата разрывы и затем выстрелы. Часы показывали десять часов утра. Нападение в такое время, это из теории невероятности. Среди белого дня, с места охраняемым боевыми частями. Подаю команду и через несколько минут во главе резервного взвода лечу в район второй роты. Ротный со своим резервом уже находился в одной цепи с десантурой. Они лежали вдоль дороги и вели огонь по невидимому противнику, находящемуся за стенами кишлака и ведущим с него ракетный и пулемётный обстрел по медицинским учреждениям. Я не стал останавливаться и уточнять задачи на наступление, а сразу же, развернув бронетранспортёры в боевую линию и открыв огонь из пулемётов, двинулся в атаку на кишлак. Беляев со своими людьми присоединился ко мне. Возле виноградников, я спешил пехоту и послал её впереди БТРов. И тут же стрельба прекратилась. Наступившая тишина только усилило напряжение. Ещё тщательнее и пристальнее стали всматриваться в развалины дувалов, в зияющие проёмы окон и дверей в зданиях. С трудом сдерживаю себя, чтобы не нырнуть во внутрь машины или на землю, поближе к атакующим. Ведь, если начнётся снова стрельба, то я буду первой мишенью. Приближаемся к кишлаку. Тот молчит. Продолжаем двигаться, внимательно осматривая участки виноградника, затем дувалы. Подошли к первым строениям. Опять ни звука. Стали закрадываться сомнения: " А, были ли вообще выстрелы?"
   Но тут поступило первое сообщение. В одном из виноградников обнаружены стрелянные гильзы. Остановил БТР и пошёл в ту сторону. На самом деле, в глиняной стене большое отверстие, возле него до десятка гильз от крупнокалиберного пулемёта. Вскоре обнаружили другое место, с такими же следами от стрельбы. То, что стреляли с этого кишлака сомнений уже не вызывало. Но вот куда они делись после обстрела? С почти открытого со всех сторон кишлака убежать было невозможно. Вокруг пустынные поля. Вдоль проходящей недалеко канавы стоят танковые посты. По этой канаве также нельзя пройти. Невероятно, риск огромный. Кишлак для душманов в любом случае становился ловушкой. Но куда же они делись? А может есть всё же не заметные для нас пути отхода? Тогда надо искать и найти во чтобы- то ни стало. Необходимо обезопасить этот кишлак!
   - Там обнаружили следы, - услышал я голос командира 2 роты, стеснительного и скромного в мирной обстановке, но храброго и решительного в бою.
   - Пойдём, посмотрим.
   Пройдя несколько переходов между дувалами, мы вошли в просторный двор. По среди его, окружив какую-то яму, стояла группа бойцов. Капитан пошёл к яме и показал на одну из стен. Я заглянул в неё. Это был глубокий колодец. На указанной стене явно просматривались будто отполированные углубления. У края ямы виднелись отпечатки следа ботинок и галош. На дне колодца хорошо были обозначены боковые отходы. Перед нами был знаменитый афганский кяриз. Теперь становилось понятно как исчезли после обстрела душманы. Я смотрел на этот подземный водный сток и вдруг представил себя на их месте. Всё- таки какой смелостью, гибкостью и умением надо обладать, чтобы залезть в этот узкий проход и на глубине три-пять метров, ползти по холодной, сырой, мрачной, диаметром всего полметра, трубе. А ведь такой лаз может тянуться сотни, тысячи метров, пересекаясь с другими проходами, где-то расширяясь, а где и ссужаясь до непомерных размеров. Жуткая тьма, не хватка воздуха, со всех сторон сырая глина, готовая в любой миг поглотить твоё тело. При таком ведении, меня даже покоробило.
   - Что будем делать? -спросил Беляев, - может гранатами забросаем, а то ведь снова приползут.
   - Давай! - согласился я с его предложением, - только людей подальше убери.
   Один за другим прогремели два взрыва. Из глубины колодца вверх взметнулся чёрный дым, земля вздрогнула и осела, стенки обвалились
   До конца осмотрев кишлак и убедившись, что больше таких подземных переходов нет, собрали людей. Пока проверяли, подошёл замполит и показал мне обнаруженные металлические предметы.
   - Посмотри, командир, чем обстреливали.
   - Что-то мне не очень вериться, чтобы по кяризу можно было протащить ракеты с установками? Наверное это наши, когда может быть стреляли по этому кишлаку.
   Гущин пожал плечами.
   - Ладно, не будем гадать. У нас и других забот хватает. Меня больше удивляет, почему взвод Горбатенко и танкисты не заметили появления здесь духов. Пойдём-ка, замполит к ним разбираться, а то если и дальше так службу будем нести, то душманы нас всех как ягнят перережут.
   Третий взвод второй роты занимал оборону в пятистах метра, северо-восточнее кишлака откуда нас обстреляли. Командир взвода встретил настороженной улыбкой, очевидно, догадываясь о предстоящем разговоре. На вопросы отвечал неуверенно, путался. Было заметно чувство вины за произошедшее событие. Обычно спокойный и по-украински основательный, на этот раз растерянность прямо высвечивалась во всём его облике.
   - Ты был в тех кишлаках ?- спросил я его, показывая на дома впереди позиции взвода.
   - Нет, не был, -буркнул в ответ
   - Ты не знаешь, живут в них люди или нет?
   - Здесь из местных никого не замечал, а вот танкисты подъезжали на УРАле и грузили брёвна.
   - И ты разумеется никому не доложил, это же не твоё, так? - поддел замполит.
   Тот, не ответил, только ниже опустил голову.
   - Всё-таки Горбатенко, надо было бы тебе обследовать ближайшие дома, подходы к ним. Нет никаких гарантий, что следующая стрельба не начнётся с них.
   - Так вы же запретили нам бывать в них.
   - Да! В тех, где живут люди. И ещё для того, чтобы не грабили и не разрушали их.
   Но никак не запрещал вам изучать местность, на которой ведутся боевые действия.
   Бери отделение и пойдём делать то, что необходимо было сделать тебе самому.
   Через несколько минут мы уже были у глиняных строений. Это были добротно построенные дома, в которых совсем недавно жили люди, кипела жизнь. Однако наше прибытие в эти места, нарушила их покой и они покинули ближайшие к войскам жилища. Дома опустели, в них не попадали бомбы, на стенах не было следов пуль, но неуловимая разрушительная сила необъявленной войны всё-таки наложила и на них отпечаток. Кровлю пустующих зданий " шурови" поломали, брёвна стали растаскивать на дрова, на оборудование своих постов, позиций, блиндажей. Картина была не из приятных. Поэтому глядя на эту разруху, можно было предположить, что обстрел ни что иное как месть за нанесённый нами ущерб хозяевам этих домов. Такое могло быть и не исключалось его повторения. Я учёл такую возможность и в последующем организовал здесь занятия со всеми взводами всего батальона, по захвату определённых объектов и отражению нападения бандгрупп. Надо было не только научить людей этому, но дать понять душманам, что мы готовы отражать их нападения.
  
   Г Л А В А , 5 . ПЕРВЫЕ ЗНАКОМСТВА С ПРОСТЫМИ АФГАНЦАМИ.
  
   Жители кишлака Калайи- Дана. Первый выезд за пределы постов.
   Предательство. Просьба о помощи. " Я торгую , а служба идёт".
   С первой роты поступило сообщение, что взвод лейтенанта Сараева, прикрывающий аэродром с западной стороны, обстреляли, есть раненные. Я тут же выехал на этот пост. Сараев раньше служил прапорщиком в военкомате, позже сдал экзамены за курс среднего военного училища и поэтому получил офицерское звание уже в солидном возрасте. Прежние навыки и привычки связанные со штабной работой ещё давали себя знать и некоторое время даже мешали в командной деятельности. Однако боевая обстановка требовала изменения своих взглядов, настроя и лейтенант постепенно менялся. Он один из первых начал понимать: чтобы сохранить людей и выполнить поставленную задачу, необходимо знать очень хорошо обстановку вокруг своего участка обороны. А, для этого не только самому изучать её, но и использовать жителей ближайшего от него кишлака. Бесспорно это был правильный вывод. Я тогда не знал о таком желании, может быть ещё им самим не осознанным в полной мере, поэтому когда увидел его на позиции в окружении афганцев, возмутился. Ведь был до этого мой приказ ограничивающий связи с населением.
   - Кто такие? - недовольно спросил я командира взвода, - почему они у тебя на посту? Ты, что не знаешь приказа на счёт этого?
   - Знаю. - Смущённо ответил он, - но не прогонять же их, если они пришли сюда сами. Потом это защитники кишлака Калайи-Дана, а их пост находится на левом фланге моего взвода. Я же должен знать кто они такие, а то перестреляем друг друга.
   Доводы оказались убедительными и мне пришлось согласиться с ним.
   - Ладно, пойдём познакомишь меня с ними
   Первым протянул мне руку здоровенный и чёрный, как смоль, афганец средних лет. Звали его Шах Зоманом. Назвал он и свою поручительскую должность- начальника разведки отряда самообороны. Это было совсем неплохо, источник информации от местного населения мог нам пригодиться. Рядом с Зоманом стояли ещё три афганца. Один из них высокий, стройный с красивыми чертами лица, представился на русском языке. Мирза Мамат оказался студентом из Москвы. С этого кишлака он родом и прибыл сюда на каникулы. Ещё он сказал, что осталось ему учиться один год и что он хочет стать преподавателем в кабульском университете. Остальные, двое молодых парней, были обычными жителями и защитниками кишлака. Все, за исключением студента, были вооружены: один винтовкой, другой ружьём, сам начальник разведки автоматом. Разговор со мной вели двое, причём Мирза Мамат исполнял роль переводчика. Двоё юных защитники, не вмешиваясь, молча наблюдали, но с их лиц не сходила улыбка и желание вникнуть в суть беседы.
   - Здесь в кишлаке я не сижу сложа руки, - продолжал Мамат, - учу людей грамоте, помогаю в организации кооператива.
   - В вашем кишлаке есть кооператив? - я был удивлён. В такое-то время?
   - Есть, но народ пока плохо понимает, что это такое? Люди не грамотны и очень бедны.
   - А, как же душманы? - я специально затронул эту тему, интересующую меня на данный момент больше всего. Мирза Мамат посмотрел на Зомана, как бы передавая " эстафету" в его руки. Тот внимательно его выслушал и печально закивал головой.
   - Душманы против кооперативов, они мешают нам, поэтому нам пришлось взяться за оружие, чтобы защищаться от них.
   На этом мои попытки узнать ещё, что-нибудь о душманах, закончились. Шах Зоман стал осторожничать. Однако для первого знакомства и этого было достаточно. При второй встрече, которая произошла буквально через два дня, я предложил им помочь мне обследовать пойму реки и заброшенный кишлак на её противоположной стороне. Они на удивление быстро согласились.
   Договорившись с Сараевым об оказании в случае необходимости помощи, мы тут же забрались на бронетранспортёры и отправились осматривать местность. Принятые меры предосторожности были не лишними. Во-первых мы плохо знали новоявленных помощников и положение в кишлаках, а во-вторых не исключался риск нарваться на засаду. Ехали по бездорожью. Проезжая возле отдельно стоящего строения, Зоман показал на него и сказал:
   -Пост ! Наш дом.
   Он мне всё больше нравился. Добродушная улыбка на тёмном от природы лице и приветливый взгляд вызывали доверие. Надетая на голову солдатская шапка и круглый, выпячивающийся живот из-под зелённой сатиновой рубахи, придавали его облику несколько комический вид. Шапка, очевидно, купленная у "шурови", надета была небрежно, со спадающим вниз одним из клапанов. Но от этого Зоман не выглядел смешным. Проскочили дувалы, затем зелённое поле и выехали на сухое, извилистое русло реки под названием Барикав. Поехали по руслу в верх по течению. Справа показалась группа кищлаков. Указывая на них Шах Зоман как-то спокойно произнёс: " Душманы!" Опасное соседство. Стоило какому-нибудь местному гранатомётчику оказаться за дувалами этих населённых пунктов, а до них оставалось метров двести, то у нас могли бы возникнуть большие проблемы. Но на наше счастье его там не было, поэтому мы продолжали двигаться к дороге или широкой тропе, хорошо просматриваемой на крутом склоне противоположного берега. Ехали медленно, под колёсами был вязкий песок. Остерегались провала и буксовки. Наконец, подъехали к довольно хорошо укатанной дороге. Поднялись по ней и перед нами открылось огромное плато. Однако оно оказалось не таким ровным, как представлялось на первый взгляд. Пришлось очень долго и со всеми мерами предосторожности покрутиться между огромными оврагами, расчленяющих местность, прежде чем выйти к намеченному объекту. Метров за двести до кишлака, я высадил всех из машин и, развернув в цепь, направил к домам. Пока шли с их стороны ни звука. Приблизились, никого.
   Перед нами стояли сравнительно новые мазанки, но уже брошенные на произвол судьбы. В голове появились беспокойные мысли. Совсем недавно здесь жили люди. Построили дома, завели семьи, домашний скот, обработали кусок земли, стали что-то здесь выращивать и продавать. Худо ли, бедно, но жили, растили детей. Но вот пришла война и всё нарушилось. Вся мирная, с таким трудом налаженная жизнь пошла враз прахом. И вот результат- брошенные дома и пустота! Почему, куда, зачем? Где и какое они пошли счастье искать? Может там, в горах, от всего этого хаоса, убийств, ненависти? А может сейчас в какой-нибудь банде, считая себя борцами за свободу, сражаются против нас? Или скитаются по дорогам своей или чужой страны, в поисках более спокойного места, чтобы переждать народную трагедию. Я стоял посреди пустого дома, когда-то заполненного детским лепетом, и на душе у меня было грустно и тяжело. Мы сюда пришли с оружием. Окликнувший голос, вернул меня в действительность. Мне показали обнаруженные бумаги и несколько потрёпанных книг.
   - Коран ! - послышался сзади меня почтительный голос. Я обернулся и увидел Мирзу Мамата. Он бережно взял одну из книг в руки и продолжил, - коран, это священная книга. У нас она в каждом доме, в каждой семье, по нему живут люди.
   - Да, Мамат, мне говорили об этом, поэтому возьми их себе.
   - Нет мне не надо. Лучше давайте оставим их там, где находились, они ещё будут нужны. Люди всё равно возвратятся сюда. Скажи солдатам, чтобы они не трогали кораны.
   - Хорошо! Я скажу.
   Кишлак состоял из нескольких зданий, каждый в отдельности огороженный высокими, совсем недавно сложенными дувалами. Расположился он на высоком, обрывистом берегу, между двух глубоких оврагов. С него очень хорошо просматривалась противоположная сторона реки, с которой мы прибыли. Она была на много ниже и зеленее. На нём очень много было деревьев, виноградника, а кишлаки находились так близко друг от друга, что казались одним огромным поселением. Однако такое соседство не являлось безопасным. Как говорил Зоман, соседи довольно часто постреливали друг в друга. Разделённые между собой неширокими проходами, каждый из них жил своей обособленной жизнью, присущей только одному роду, племени. Находясь рядом, при этом они могли быть лютыми врагами, что и порождало внутренние вооружённые конфликты. Но обо всём этом я узнал намного позже. В эти же дни они разделялись для меня на две противоположности: мирных и врагов.
   Если в кишлаках людей не было видно, то на аэродроме жизнь кипела. Бродили люди, поднимая пыль, носились машины. В небо то и дело взлетали вертолёты и самолёты. От их двигателей дрожала земля. По периметру виднелись вырытые траншеи и окопы, буграми над полем возвышались танковые и зенитные вооружения, ангары.
   Налюбовавшись местными красотами и осмотрев намеченный район, моё сводное подразделение двинулось в обратный путь, но уже по несколько изменённому маршруту. Возвращаясь, мы ещё более внимательно осматривали местность. Не было никакого желания попадать под внезапные выстрелы. Мы часто натыкались на тропы со свежими следами животных и людей. Встречали стоянки кочевников. Овраги были настолько широки и глубоки, что в них могли спрятаться не только большие группы людей, но и целые караваны. Не удивительно, что мы их почти никогда не видели.
   После трёхчасового, ознакомительного путешествия, мы благополучно прибыли к кишлаку Калайи- Дана, здесь я стал прощаться со своими новыми друзьями. Те так долго и сердечно трясли нам руки, приглашая к себе в гости, что мне поневоле пришлось пообещать приехать к ним в свободное время. Но я был пока осторожен в посещении населённых пунктов, не ощущал ещё той грани доверия, которая гарантировала мою безопасность. Мы прибыли в Афганистан с мыслью, что попадём в окружение хитрых, коварных и жестоких людей. Да, мы и оказались здесь, но среди народа, который живёт на своей земле, в своей стране, завоёванной и выстраданной кровью и потом. А, кто мы для них? Интернационалисты? Они не знают и не понимают этого слова. Да и поймут ли они его вообще, если страна находиться в военном положении, повсюду стрельба, взрывы бомб, снарядов, разрушенные селения, убитые и искалеченные люди. Но мы появились здесь, не только с мыслью о кровожадности этого народа. У нас была и другая идеология, мы воспитывались на интернационализме, понимая его как дружбу народов разных национальностей, народностей, стран и объединения усилий для благородных целей во благо людей. Вот это и были главные мотивы, побуждавшие большинство из нас ехать в Афганистан да ещё по просьбе самого правительства. А, что мы увидели? В наши лучшие намерения начинают с самого начала закладываться сомнения, страх и недоверие к народу, которому мы приехали оказывать помощь. Какой же это интернационализм. Разве можно в чужой стране, изолированно от живущего здесь народа, решать интернациональные задачи. Такие противоречивые мысли всё чаще стали появляться у меня, особенно после встречи с представителями кишлака Калайи-Дана. Реальная жизнь оказалось намного сложней.
   Не давало мне покоя и размещение управления батальона. Мы не по своей воле устроились на огородах офицеров аэродрома, что не могло не вызвать недовольства среди них. С другой стороны, портило настроение и отравляла жизнь, находящаяся рядом мастерская по ремонту авиадвигателей. Доведя до " ума", их ставили на испытательную площадку, которая находилась в семидесяти метрах от нас, и опробовали на различных режимах работы. Гул работающего двигателя был настолько сильным, что заглушал речь. И такое происходило довольно часто. Поэтому надо было, что-то предпринимать и я обратился к начальнику гарнизона Акраму. Тот не долго думая повёл меня на обратную сторону бетонки, где и показал на просторную, но в ямах и буграх территорию. Это место было буквально в двух шагах от нашего расположения. Я сразу же стал строить планы перемещения. Спал и видел наш новый городок за белыми каменными стенами, которые укрывали бы от нападения и пуль, с ровными дорожками, модулями под штаб и жильё, арыками с чистой водой, стройными рядами деревьев. Но всё в конечном итоге оказалось только в мечтах. Прошло немного времени и пришлось забыть о светлом, красивом рае - наступила другая жизнь, земная. С потом и грязью, с кровью и потерями, напряжёнными боевыми буднями.
   В один из дней мне доложили о прибытии в управление двух афганских офицеров. Было ранее утро, я вышел из вагончика. У палатки дежурного по части стоял старший капитан Нематулла, офицер службы безопасности баграмского гарнизона и незнакомый подполковник. С капитаном мы уже были знакомы почти с первых дней моего прибытия. Высокий, немолодой, с тёмно-коричневым цветом лица, чуть раскосыми чёрными и умными глазами, он произвёл на меня почти сразу хорошее впечатление. Не столько своим видом, сколько доброжелательностью и открытостью, что не совсем характерно являлось для работников подобных служб. Он говорил по-русски хуже Акрама, но вполне понятно.
   - Подполковник Шаиста, начальник склада ГСМ, - представил мне Нематулла, после приветственных слов, своего напарника, - Хотим решить один вопрос с вами. Возле кишлака Каламуса - Паин вы выставили пост. Там много народа, вода по кяризу течёт, дорога проходит. Ваши люди мешают, старики не довольны, жалуются.
   - Народ кишлака не хочет, чтобы пост стоял возле них, так ?
   - Да, да! Вы правильно поняли, - закивал головой Шаиста, - народ не хочет.
   - Я не против, но в таком случае пусть они обеспечат безопасность аэродрому. Сделают так, чтобы никто не стрелял по самолётам. Тогда, я уберу посты.
   - Как это, безопасность? Это очень трудно сделать, я скажу им о вашей просьбе, но лучше было бы, чтобы вы сами поговорили с людьми.
   -Если это так не обходимо, тогда назначьте место и время встречи, я подъеду.
   Подполковник долго не задумывался, посоветовавшись с капитаном, предложил:
   - Очень хорошо! Давайте завтра, в десять утра, на вашем посту у кишлака.
   На том мы расстались. Они пошли на выход, о чём-то оживлённо разговаривая между собой, а я стоял, смотрел им в след и размышлял об этом странным визитом. Какое отношение начальник слада ГСМ имел к этому кишлаку? Хорошие знакомые, родственники или просто добрая воля. Последнее сомнительно. Неужели сами старики не могли обратиться с этой просьбой ко мне? Вопросы, но ответов на них пока я не находил.
   На следующий день, когда мы с Нематуллой подъехали к Каламуса - Паин, с десяток стариков уже сидело возле кишлака и о чём-то оживлённо говорили. Среди них находился Шаиста.
   - Давно сидят ? - спросил я у командира первой роты капитана Асташкова.
   - С полчаса уже вас дожидаются.
   - Салам малейкум! - подходя к собравшимся, поздоровался я. Аксакалы встали и приложив руки к груди, ответили на моё приветствие. Затем я обратился к Шаисте, - что же вы так мало привели народа?
   - Столько пришло, остальные, наверное, побоялись. Мы с этими будем говорить?
   - Разумеется! Давайте поговорим.
   Я сказал командиру роты, чтобы принесли табуретки. Всем их не хватило, поэтому кому не досталось, тот опустился на корточки. Вёл беседу со мной в основном один из старейшин. Дородный, ещё не совсем старый, с приседью в густой и длиной бороде. Очевидно, самый умный и уважаемый среди остальных. Их просьба свелась в то, чтобы солдаты не ходили в кишлаки, чтобы разрешали работать им на виноградниках, ближайших к посту полях, чтобы они не задерживали одиноких дехкан, не приставали к женщинам, детям, не сорили в ручей. Однако о ликвидации поста, уже разговор не возникал. По всей вероятности Шаиста успел уже передать мои условия. Во время беседы, я постоянно ощущал их беспокойство, старики явно кого-то или чего-то боялись.
   - Хорошо! - выслушав их, сказал я, - мы постараемся выполнить ваши просьбы. Можете спокойно заниматься своими делами, но если возникнут какие-нибудь проблемы, сразу же обращайтесь к командиру поста, он поможет. Только не надо нас бояться. Нам не нужна ни ваша земля, ни ваша жизнь. Мы хотим жить с вами в дружбе и согласии. Но прошу, чтобы исключить всякие недоразумения, не ходить по ночам и не стрелять по посту с ваших кишлаков.
   Аксакалы, выслушав меня, быстро разошлись по своим кишлакам, будто разбежались. А я, наблюдая как они расходятся, молча, в каком-то угнетённом состоянии, вдруг сам почувствовал внутреннюю неловкость. Смутило, очевидно, замеченное мною униженное положение хозяев этой земли, которые вынуждены были идти к нам, пришельцам, на поклон. Их больше я не видел, но вот натиск душманов вскоре пришлось испытать.
   В день Советской Армии мы решили организовать спортивный праздник с участием афганских солдат и офицеров зенитного дивизиона. Командир его стройный таджик, с длинными чёрными как смоль усами на совершенно белом лице, встретил с нескрываемой радостью наше предложение. В этот день собрались представители от всех постов. Прибыли и афганские военнослужащие. Все представили спортивные команды. Праздник есть праздник. Было весело, азартно и спортивно. Все победители получили награды. Конечно не такие как в были бы в Союзе, но и то, что получили, послужило в радость. Затем и мы, и афганцы пели, плясали, играли на музыкальных инструментах., каждый на своём, национальном. Закончилось всё праздничным обедом. Растроганный командир афганского дивизиона пригласил нас к себе в гости. Было трудно в этом отказать и мы договорились о дне посещения.
   Само управление дивизиона находилось в одноэтажном глиняном здании, в северо-восточной части аэродрома. Рядом с ним размещались другие хозяйственные и жилые постройки. Там же занимала огневые позиции одна из зенитных батарей. Слева от неё просматривалась траншея взвода Красиловского. Ехал я вместе с замполитом и парторгом батальона, капитаном Корчагиным. Командир встретил нас у входа в свой штаб, с радушием гостеприимного хозяина. Разговаривал он с нами через своего замполита, понимающего русский язык. Мы прошли по расположению штаба. Маленькие аккуратные комнаты для руководящего состава, в них кроме стола и нескольких стульев, больше ничего не было. Затем мы зашли в так называемую нами ленкомнату. Она была оформлена с элементами требований политорганов, хорошо знакомых у нас. Очевидно, и здесь не обходилось без советов наших партийных советников. Да, афганцы учились у нас, в том числе и показухе. Показали нам и солдатский ларёк- дукан, за прилавком которого стоял солдат-хозяин. Оказалось, что в Афганистане не запрещалось торговать офицерам и солдатам, иметь свои магазины или стоять за прилавками государственных. Вот почему во всех торговых точках на аэродроме мы видели продавцами как офицеров, так и солдат. В них они были равны, здесь у них проходила служба, отсюда они увольнялись или уходили в отставку. Многие из продавцов не умели читать, но считать и обсчитывать умели все. Большие начальники, имевшие свои частные магазины, сами не торговали, за них это делали подчинённые. Одного из таких подчинённых мы хорошо знали, так как неоднократно прибегали к его услугам. Это был капитан Альмар, по-русски просто "Алик", продавец в магазине начальника гарнизона Акрама. Торговое учреждение находилось рядом с управлением начальника гарнизона. Место очень видное и доходное. В нём всегда были покупатели. Алик довольно хорошо говорил по-русски, был вежлив, учтив, прост в обращении, умел держать слово.
   Но как все торгаши надувал нашего брата как мог, зарабатывая на этом не малые барыши. Однако к нему с охотой шли, отдавая чеки, рубли, афгани за разные нужные и ненужные вещи, а то и просто яркие безделушки. Самый прибыльный товар- водка. Её доставляли из Союза по особому заказу воздушным и автомобильным транспортом наши "контрабандисты". Выгода была в этом обоюдная. Доставляемая бутылка стоимостью 10-15 рублей в дукане продавалась за 20-25 рублей. Причём цена на "зеленного змия" с каждым годом возрастала и после двух лет моего пребывания, оформилась в 40-45 рублей за бутылку. Основная причина подорожания это ужесточившийся контроль за провозом на границе. Такие были метаморфозы служебной деятельности в афганской армии. Хорошо это или плохо, не нам судить. Однако напитки по крепче в тот день командир дивизиона не предлагал, по все вероятности он не пил. Это также традиции. Поэтому мы сидели в таком же как и предыдущие полупустом кабинете и, попивая чай, говорили о дружбе. Но близкой дружбы не получилось, слишком много было пустых, ничего не значащих слов и заверений.
  
  
   Г Л А В А , 6. ОБСТРЕЛЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ.
  
   Гепатит. Ранение. Показуха. Обстрел штаба дивизии. Рекогносцировка.
   Тревожные думы.
  
   В дверь постучали и в комнату вошёл начальник медицинской службы батальона старший лейтенант Кутузов.
   - В первой роте ЧП, товарищ майор, - доложил он мне.
   - Какое ещё ЧП? Что кого-то убило? - у меня учащённо забилось сердечко.
   - Нет! Здесь другое, десять человек заболело гепатитом.
   - Час от часа не легче! Ты представляешь, что это такое?
   - Представляю. Но это только выявленные больные. - произнёс он виновато, - необходимо немедленно проверить всю роту. В ней могут быть ещё заболевшие.
   Да, как не следили, как не оберегали людей, всё равно инфекция появилась. Хуже всего, выявлены не все носители этой заразы. Инкубационный период до 45 дней, сколько ещё подхватило её? Солдаты и офицеры общались между собой, ели из одного котла, спали рядом. Что же делать потом, когда из подразделений убудут на лечение? Кем их заменить? Это являлось главной проблемой и головной болью.
   В комнату вошли, вызванные мною, заместители. Врач доложил обстановку. Все были едины во мнении- ситуация сложилась очень серьёзная. Решили создать специальную комиссию, чтобы она выявила источники инфекции и наметила меры по её ликвидации. Кутузову предстояло проверить весь личный состав роты, вплоть до самого её командира. Всех зараженных, сколько бы их не было, решено немедленно отправить в инфекционный госпиталь. Начальнику штаба была поставлена задача готовить резервный взвод, для замены людей убывших на лечение. Буквально через час комиссия заработала. Заключение было не из приятных: 12 человек было отправлено в тот же день, ещё пятерых чуть позднее. Выяснилось, что гепатит появился в результате контакта с военнослужащими танкового полка, там он прижился с давних пор. Тут же было я поставил задачу перевести роту в другое место. На следующее утро мы вместе капитаном Асташковым выехали на местность. Проезжать пришлось через свалку, расположенную в ста метрах южнее дивизии. Горы мусора, разбросанные толстым слоем консервные банки, остовы списанной и разукомплектованной техники, вонь. С каждым днём площадь её расширялась, кучи росли, становясь своеобразным памятником неряшливости наших командиров. Никому не было никакого дела до этого рассадника гепатита, брюшного тифа, дизентерии. Мы, проезжая, видели на отбросах афганских детей и взрослых, которые раскидывали эти кучи, выискивая для себя пригодные вещи, продукты. Трудились они с таким видом, будто в мусоре был зарыт клад, сосредоточено и увлечёно. Рядом с ними бродили, пережёвывая газеты, ишаки. В воздухе стоял смрад и летали большие чёрные мухи, их толстые брюшины поблёскивали, переливаясь на солнце всеми цветами радуги.
   Место для управления роты определилось быстро, западнее кишлака Каламуса - Паин. Там, где я совсем недавно беседовал с аксакалами. Недалеко от этого места находился афганский пост наблюдения и наведения самолётов. С его составом вскоре состоялось знакомство. Здесь же протекала по арыку вода, используемая населением в пищу. Что и окончательно решило наш выбор. В тот же день рота приступила к переселению. В результате принятых мер, вспышку гепатита удалось приостановить, однако его последствия ещё долго давали себя знать.
   Благоустраивая и оборудуя позиции, мы зачастую забывали, что находимся в другой стране, у которой своя история, традиции, законы. Большинство прибывающих там не знала этого или просто не хотела знать, что соответственно наносило большой ущерб нашим взаимоотношениям, что в свою очередь подрывало авторитет и уважение не только к самим себе, но в целом к нашей стране. Иным приходилось за это расплачиваться своею жизнью. Именно такое пренебрежение привело старшину второй роты в госпиталь, живым он остался, но день этот запомнил навсегда. В тот раз погода была жаркая. Солнце стояло в зените и посылало на землю всё большее количество тепла, однако работы по оборудованию наблюдательных постов было ещё много. Пот застилал глаза и прапорщик, в очередной раз смахнув его, решил раздеться. Раздевшись до трусов, он ещё с большим рвением стал оборудовать место под наблюдение, радуясь свободе движений и проделанной им работе. А, что не радоваться? Столовая для людей построена из досок, с таким трудом добытых у лётчиков. Туалет также стоит. Места для хранения имущества и продовольствия оборудованы. Заканчиваются работы по устройству окопов для наблюдателей, необходимо сделать навесы над ними, чтобы можно было солдату укрыться от дождя и жаркого солнца. В управлении роты всего отделение, а работы не початый край, поэтому приходиться и самому вкалывать. " Эх! Привыкли руки к топору" - поёт он песню и топор описав дугу, ударяет в доску, разбивая её на две части. Вдруг за спиной раздаётся далёкий выстрел. " Опять кто-то балуется. Вот душманское отродье!" Но увлечённый работой даже не оглянулся на звук выстрела. А через какое-то мгновение почувствовал тупой удар в левую ягодицу. Ноги подкосились и он упал на земляной вал. Предполагая, что над ним кто-то подшутил, он крепко выругался и хотел вскочить и влепить обидчику в ухо. Однако резкая боль в ноге, заставила его ещё сильнее прижаться к земле. Рука машинально потянулась к ней и тут же ощутила на заднице мокроту. Он взглянул на ладонь и увидел кровь, в нос ударил её запах. Враз помутнело в голове и старшина почувствовал как стал терять сознание. Он закричал. К нему подбежали, схватили и попытались поднять. Боль повторилась ещё сильнее и он окончательно придя в себя, заскрежетал зубами.
   - Куда вас ! Товарищ старшина! - спросил его подбежавший санинструктор.
   - Куда! Куда! Не видишь, что ли? В задницу! - с нахлынувшей внезапно злостью, проговорил он. - Давай, бинтуй, а то вся убежит.
   От фарса до трагедии один шаг. Как обидно ощутить себя вдруг беспомощным. Не привык прапорщик к такому положению. Ну, что поделаешь, если нет сил подняться на ноги самому. Его наспех перебинтовали и положили животом на носилки, а затем загрузили на подъехавшую машину. Теперь его уже везли в медсанбат, а он ехал и задавал себе вопросы: "почему это душманы выстрелили именно в него, да ещё издалека?" Мучительно их повторяя, он вдруг вспомнил, ему ведь говорили, что вроде бы коран запрещает появляться на людях голышом и что афганцы могут убить за это. " Так вот почему в меня стреляли! Да..., а если бы чуть выше, пожалуй не дожил бы до дембеля."
   Вскоре пришло известие, операция прошла успешно и что Косолапов через пару недель вернётся. Кстати сказать, он был самым боевым из всех прапорщиков батальона. Неоднократно участвовал в операциях, выезжал по заданию на посты, несмотря на свои хлопотные обязанности. Непросто сделать всё вовремя и хорошо: одеть, обуть, накормить. Организовать наряд, навести порядок и чистоту, помыть и постричь людей, сменить бельё...Старшина второй человек в роте после командира.
   Хороший старшина - подарок, радость для командира и солдат, плохой - горе. Порой за этим великим тружеником, мы, командиры, не замечаем своих недостатков, недоработок, обычно это он прикрывал их своею близостью к людям, повседневной и не всегда благодарной работой. Сколько пришлось им, трудягам, поколесить по дорогам, по постам. Грязь, пыль, палящее солнце, ветры и каждодневная опасность. Через всё это надо было пройти, чтобы своевременно обеспечить офицеров и солдат всем необходимым для жизни.
   Дни летели очень быстро, забот не убывало, но вместе тем были и положительные моменты, приносящие удовлетворения. Проезжая по постам, мы замечали на них всё больше порядка, уюта. Люди, несмотря на суровые условия, между тем ещё лучше стали заботиться о быте, благоустройству своих позиций, блиндажей. Они становились аккуратнее, бережливее в повседневной жизни, быстрее реагировали на замечания и старались устранить недостатки. Такую перемену заметил и новый начальник штаба дивизии полковник Кандалин, который сменил на этой должности Касымова. Он неоднократно бывал на оборонных позициях подразделений и поэтому не мог не заметить чистых, подтянутых во всех отношениях сержантов и солдат, стоящих на боевых постах зарытых в землю. Всё это вызывало невольное уважение к ним. Чувствуя это люди сами становились смелее, отвечали на поставленные вопросы не пряча глаза от стыда за себя и за своих подчинённых. Однажды, проходя по траншеям, Кандалин показал её на дно, посыпанное песком, и спросил: " А это зачем?"
   Пришлось объяснить.
   - В дождь и снег глина размокает, становиться скользко и грязно. Песок всё это устраняет. А, когда солнце сушит землю, то меньше поднимается пыли в траншеях.
   - А это ещё, что такое? - показывает он на вырытую площадку, на которой лежат аккуратно сложены тяжёлые металлические предметы и ящики заполненные с песком.
   - Место для занятий физкультурой.
   - Неужели занимаетесь? - Спросил он у стоящего рядом командира отделения. На его лице удивление.
   - Так точно, товарищ полковник, в свободное от службы время, - ответил тот.
   В блиндаже также чувствовалась хозяйская рука. Чистота, уют. Солдаты, раздевшись, спали на чистых простынях. Возле лежанки на деревянном полу стояли тапочки. Сапоги же находились у входа в нишах, над ними висели аккуратно заправленные шинели.
   - Ну, что же не плохо! - осмотрев позиции, похвалил полковник, - уважаете порядок. Надо было бы провести занятия на ваших позициях. Показать другим как необходимо устраиваться на них.
   - Только не на моём батальоне, - стал выражать свое несогласие я, - мне не хочется, откровенно говоря устраивать показуху. Она мне в Союзе порядком надоела.
   - Какая показуха? Мы просто покажем комбатам дивизии всё как у тебя есть. Только маскировочные сети натяни на позицию одного из отделений. Их возьмёшь в инженерно-сапёрном батальоне. День проведения занятия сообщу дополнительно.
   " Спасибо!", мысленно произнёс я, не довольный таким решением, но просьба начальника равносильна приказанию, если она, конечно, не наносит вреда, исполняется. Поэтому пришлось поневоле включаться в подготовку. На следующий день Мельков поехал за массетями. С этой задачей он справился быстро. Так что через часа два они были натянули на позиции взвода Каграманянца. Долго ждать гостей также не пришлось. Кондалин как никто был пунктуален, да и слушателей с собой привёз на нескольких бронетранспортёрах. После его короткого выступления, офицеры пошли осматривать расположение взвода, службу, размещение и быт людей. Как я и предполагал, кое-кто выразил недоумение по поводу проводимых занятий. Ведь многих оторвали от более важных, боевых дел. И всё-таки это не было пустой тратой времени. Командиры должны были понимать, что в любых условиях необходимо устраиваться по-людски. В этом я был на стороне начальника штаба дивизии. Кроме, конечно, спецзаданий, где некогда, да и нет необходимости думать о комфорте.
   - Посмотрели, товарищи офицеры? У кого есть вопросы? - спросил полковник, когда группа выстроилась после осмотра.
   - Всё ясно! Только зачем этот парад? У него одни условия, у нас другие. Задачи выполняем также разные. - заговорил один из присутствующих.
   - Во-первых это не "парад", как вы изволили выразиться, самая повседневная жизнь. Специально к этим занятиям никто не готовился, разве, что массети по моему приказу натянули. Во-вторых большинство из ваших подразделений, как и эти, стоят в обороне, несут охрану дорог, различных объектов, живут в землянках, траншеях, но вот, что я заметил условия, в которых находятся ваши люди, намного хуже. Поэтому я вас сюда и привёз показать, как нужно устраиваться и заботиться о своих подчинённых. А для того, чтобы вы поверили в то, что и в других местах поддерживается такой же порядок, мы побываем и там. Вези, комбат! - Приказал он мне.
   В последнем из осмотренных взводов, начальник подвёл итог:
   - Итак мы проехали и убедились, что на одних позициях чуть лучше, на других чуть хуже, но везде порядок наводится, повсюду люди пытаются служить и жить по-человечески. Того же самого хочу увидеть и у вас. Отправляйтесь в свои части и приступайте к наведению порядка. Через неделю, я буду объезжать войска и тогда мы посмотрим, что у вас получилось.
   В тоже время, наблюдая за офицерами, я видел у большинства из них устало- безразличные выражения лица. Отсюда вряд ли можно было поверить в возможность исполнения данного указания. Мне подумалось, что проведённые занятия будут очередной галочкой для отчёта: всё как было, так и останется. Почему же с каждым годом командиры становятся всё больше такими инертными, безразличными, апатичными? Что или кто тому причина? Усталость? Возможно и она. Постоянное напряжение, операции, обстрелы, проверки постов и эта утомительная повседневщина, так называемая боевая подготовка, которая, по сути, сведена к нулю. И не только здесь, в Афганистане, но и там за " рекой". А может быть здесь кроются более глубинные процессы, происходящие в нашем обществе в последние десятилетия? Когда идёт расслоение на чёрную массу и " белую кость", когда появляются элитные династии: сын колхозника должен быть колхозником; сын рабочего- рабочим, сын генерала, должен обязательно стать генералом, а министр выращивает сына-министра. Особенно ярко это стало проявляться в последние годы. Головокружительные карьеры стали делать сыновья, внуки, зятья видных людей России. Армия в этом особенно заметна и стоит, пожалуй, на первом месте. Думаю, что сами родоначальники, вполне заслуженно достигшие в своё время званий, наград и высоких должностей, должны были как никто учить своих отпрысков зарабатывать всё это потом и кровью. Однако получилось несколько по другому. "Соколовы", "варенниковы", "майоровы", "ивановы" и прочие, не засиживаясь долго на должностях, поднимались вверх семимильными шагами и зачастую вполне не заслуженно. Отцы об этом были прекрасно осведомлены, но закрывали на это глаза. Их уже не огорчало неумение и нежелание сынов приложить хотя бы малое усилие для достижения очередного повышения, а те даже не пытались этого делать. Они знали, что в кадрах сидят люди, которые в нужный момент их повысят, как бы они не относились к своим служебным обязанностям. Прихлебателей и подхалимов у нас, слава богу, хватало всегда. В свою очередь те, кто добросовестно трудился, не зная ни дня ни ночи, забывая порой о своих семьях, об отдыхе, обучая людей науки побеждать, оставались на задворках, в тени. Они были забыты, но никак не слепы. Всё чётче просматривалась такая линия, когда в полк, батальон, роту прибывал юный лейтенант, чей-то сынок, уже уверенный в своей исключительности, в своём высоком предназначении. Доставляли его в часть или предназначенную для него квартиру, на белой(чёрной) "Волге", где его поджидало командование, оно же и определяло ему дальнейшее пребывание, защиту, опеку. Соизмеримо ли такое с простыми смертными? Конечно, нет! Всё это не могло пройти бесследно для основной офицерской массы. В их среде невольно возникало брожение и разделение. Одни так и оставались трудягами, понимая, что их работа необходима для поддержания боевой готовности и что только случайность поможет им подняться на волну служебной карьеры, также необходимой, как глоток свежего воздуха. Но какой она бывает крутой, как она бьёт и бросает, сдирая кожу до крови, и только единицы смогут удержаться на ней. Единицы, но которые в последствии становятся полководцами. Другие же находят более лёгкие пути служебного восхождения. Угодничество, застолье, подхалимство, взятки, "братания" с отпрысками великих - здесь выбор по таланту в извращённости, подлости, кто на что способен... Теперь уже эти две "тёмные" силы: сынки и приспособленцы, быстро набирая силу, продвигаются по службе, оттесняя вышестоящие кадры и становясь на их посты. Им не нужна черновая работа, они уже приучены к белым перчаткам, к уюту, покою и к безраздельной власти. Им близка показуха, которая становиться главной в боевой и другой подготовке. Младший офицер с солдатом становятся дармовой рабочей силой, используемой на строительстве коттеджей, дачных домов, гостиниц. Так проще и удобнее. Показные занятия можно подготовить в короткие сроки, с меньшими затратами и силами. Не в пример: повседневной, кропотливой работе по обучению подразделений, где недосыпание, волнение, переживание, хождение по полигонной грязи - главные постулаты армейской жизни. Но они ни для тех. Именно в этой извращённости кроются все болезни, бесправие, унижение, дедовщина и , наконец, разложение и падение престижа Армии и её авторитета как защитницы Отечества. Такие мысли у меня возникали не только здесь, на проходивших занятиях, но и за долго до этого. Однако здесь, в Афганистане, они воспроизводились более отчётливее и острее. Очевидно, это происходило от того, что здесь эти искривления принимали кровавые оттенки и попахивали трупным запахом.
   Вернувшись с занятий, увидел у входа в расположение машину коменданта гарнизона. Остановившись, я спрыгнул с бронетранспортёра и тут же услышал его голос.
   - Привет, командир! Фу! Какой ты пыльный! Что не мог по нормальной дороге ехать, что ли? Однако давненько я тебя не видел, забывать уже меня стал.
   - Всё заботы, Александр Михайлович. Тебе хорошо проехал по бетонке на УАЗике и на боковую, а у меня пока объедешь посты и суток мало.
   - Ладно не рыдай. У каждого свой крест. Разрешаю тебе сегодня уже никуда не ездить. Как посереет заглядывай ко мне, баньку специально растоплю. Отмоешь в ней с себя всю дорожную пыль, косточки прогреешь и сразу полегчает, добрее станешь.
   - Михайлович! Я об этом всю дорогу мечтал и на седьмом небе от этого предложения. Топи! Обязательно приеду.
   - Вот и ладненько, договорились. Тогда бывай, я поехал готовить баню! - Подполковник забрался в машину и та, заурчав, умчалась. Я проводил её взглядом и пошёл умываться.
   С комендантом мы познакомились сразу по прибытию с Баграм. Он попал на эту должность за полгода до меня и уже успел хорошо освоиться. Служба его была не настолько безопасна, как мне показалась в первое время. Зона его ответственности распространялась не только на аэродром, но и далеко за его пределами, где находились наши части, по всей провинции Парван. Частые выезды по служебным делам с небольшой охраной, всегда были сопряжены огромным риском. Это были его служебные будни и судя по его поведению, он привык к ним.
   Высокого роста, с небольшой головой на широких покатых плечах, с длинными руками и с чуть наивным выражением лица, на первый взгляд комендант не вызывал опасений, однако он знал своё дело, был крут и решителен. Кисти его рук сразу бросались в глаза и говорили о их не дюжей силе. Когда-то он занимался боксом и мог достигнуть больших результатов, если бы не травма головы. Однажды, рассказывая о своём прошлом, он отбросил клок волос и показал на пластину под кожей, заменяющую часть черепной кости. Человеком он общительным, гостеприимным, за словом в карман не лез. Наши отношения сложились с первого знакомства. Жаркий афганский климат, пропитанный глиняной пылью, всегда вызывал желания ополоснуться. А у хозяина гауптвахты была хорошая парная, поэтому его приглашения помыться с радостью нами принимались. Сама комендатура находилась слева от бетонки и в двухстах метрах от моего расположения. Такая близость ещё не означало возможности частого посещения этого заведения. Бывали моменты, когда я целыми месяцами не мог видеть милого коменданта. Его учреждение было буквально в пяти метрах от дороги, за закрытым высоким забором, к тому же верх его обтянутый колючей проволокой, прикрытой массетью. Увидеть, что делается внутри этого внушительного сооружения практически не представлялось возможным. Все жилые, служебные, хозяйственные помещения охранялись. Система пропуска на территорию строжайшая. Попасть во внутрь можно было только по звонку через дежурного. Но на этот раз хозяин ждал меня с замполитом у входа собственной персоной.
   - Прибыли? Добро пожаловать! Баня уже натоплена и поджидает вас, - и несколько посерьёзнее добавил, - вы там располагайтесь, а у меня дела подвернулись, закончу и прибуду, но немного попозже.
   Подполковник зашёл в здание комендатуры, а мы пошли к небольшому домику с высокой дымящийся трубой, расположенному в дальнем углу территории. В узкой и тесной прихожей- раздевалке, мы скинули с себя одежду и зашли в более просторную комнату, где на скамейках лежали приготовленные для нас чистые простыни, полотенца и берёзовые веники, вполне пригодные для бичевания. На деревянном, свежеструганном и покрытым лаком столе стояла скромная закуска. С приходом коменданта к ней добавился квас и дефицитное пиво. Дальше находилась душевая, где мы с Гущиным обмыли свои бренные мощи. И уже через небольшую дверцу, дышащую жаром, проникли в парную. Она была натоплена на славу. Наши телеса мгновенно окутал сухой и горячий пар. Вместе с ним нос заполнили запахи дерева и раскалённой до красна металлической печи-трубы, обложенной камнями. Она могла топиться как на дровах, так и на соляре, причём топка производилась снаружи. Поэтому во всех помещениях была чистота и уют. Всё вокруг располагало к отдыху. Тела наши быстро нагрелись, но замполиту этого показалось мало и он, взяв ковш с водой, плеснул её на камни. Она зашипела, как разозлённая змея, и, превращаясь в густой сизый пар, поднялась к потолку, затем ударила обжигающей волной по коже. Пришёл комендант и весело присоединился к нашему обществу. В дело пошёл квас, от которого приятнее стало щекотать в носу. Ну, а затем веники, от которых и кожа стала превращаться в "горячую сковородку". Так в паровом угаре, с шутками и прибаутками, анекдотами про нашу не скучную жизнь, начали уходить: напряжение, усталость и заботы прошедших дней, на смену им приходил покой и физическая удовлетворённость.
   - Фу, как хорошо! - проговорил замполит, когда мы, напарившись, выскочили из парной и уселись, обмотанные простынями, за стол. - Никогда ещё не ощущал такого блаженства, даже в лучших условиях и в финских банях.
   - Это потому, что там было спокойно. Не было стрельбы и никого не убивали. Там нет такой пыли и грязи и этого проклятого напряжения и страха за свою жизнь, - вдруг, с несвойственной для него злостью, произнёс комендант.
   - И всё же, Михайлович, у нас с тобой ни так как войсках. Мы сидим на месте, а они не зная покоя, рыскают по кишлакам, горам, сидят в засадах, перевозят грузы. Да, впрочем, что тебе рассказывать.
   - Валерий Алексеевич! Скоро и нашему "сидению" придёт конец, - вдруг слетела с моего языка, давно тревожившая моё сознание, мысль.
   - Как и мы туда же? Что надумал всё же двигаться вперёд? Ведь это новые жертвы? Может всё-таки без этого обойдёмся?
   - Можно, конечно, и без этого. Но жертвы всё равно будут и возможно даже большие, если не будем расширять зону безопасности. Душманы не прекратят всё равно обстреливать аэродром и наше бездействие ещё больше подхлестнёт их к этому. Я ещё пока обдумываю как начать эти действия, но решение мною уже принято. Так что готовься, но другим об этом пока ни звука. А, вообще, друзья мои, война всегда являлась грязной штукой, а особенно эта, "необъявленная" -она как никакая попахивает нечистотами. Мною она только так и воспринимается, но раз уж мы здесь, то надо сделать так, чтобы потом людям в глаза не стыдно было смотреть. Да! И чтобы на коменданта мины не падали! Так, что ли, Михайлыч?
   - Так, дорогой, так! - выйдя из задумчивости, радостно поддакнул подполковник, - вы прибыли сюда зачем? Чтобы оборонять! Так вот и думайте как сделать, чтобы сберечь наши драгоценные души. А, что касается меня, так я просто жажду уехать отсюда живым и здоровым. Вот, так-то! Поэтому - то вы и моетесь у меня.
   После этого неожиданного для меня разговора, я ещё больше утвердился в своей правоте и стал более тщательно готовиться к предстоящим боям. Мы часто слышали стрельбу, видели подразделения участвующих в различных операциях, до нас доходили слухи о результатах этих выходов, но нас это непосредственно не касалось. Пока мы были только статистами, созерцателями, наблюдателями боевых действий, планируемыми и проводимыми другими. Не всем одинаково везло в них. Одни оставались живыми и невредимыми в течении всей двухгодичной службы в этих краях, другим хватало всего одного, двух выходов, чтобы убыть отсюда навсегда. Как это произошло с моим коллегой по службе в Прибалтике майором Мусиным, для которого первое крупное столкновение с противником оказалось достаточным, чтобы получить тяжёлое ранение. К счастью он остался жить. А ведь бывало и другое. Так, что думать было о чём, прежде чем перейти к практическому осуществлению задуманного. И всё-таки главным беспокойством оставалось - это жизнь людей, которым придётся идти в бой под пули и разрывы гранат.
  
  
   Г Л А В А , 7. ПОДГОТОВКА К БОЕВЫМ ДЕЙСТВИЯМ.
  
   Знакомство с советниками по разведки. Первые выезды на афганские посты. Встреча и знакомство с начальником уездного Царандоя Бабаджаном. Выстрелы из-за дувала. Посты защитников революции.
  
   Предстоящие мероприятия требовали тщательной подготовки. О противнике мы знали, наверное, мало сказать не много. Да, стреляют по аэродрому, по постам, а кто? Откуда? Почему? Какими силами? Даже в названиях и расположении близлежащих кишлаков не было ясности. Не говоря уже о жителях, бандах и других формированиях. Кто враг, кто являлся другом? Никакого понятия. С подготовкой появилась заинтересованность в информации более точной и полной. Однако разговаривая с опытными офицерами, я постоянно слышал от них как часто задуманные мероприятия из-за различных причин ( болтливости, хвастовства, преднамеренно и непреднамеренно) очень быстро становились известными противнику и те принимали в ответ упреждающие меру, что приводило к срыву операций или к их тяжёлым последствиям. Поэтому я до последнего момента постарался не раскрывать своих планов. Мой замысел состоял в том, чтобы максимально отвести свои посты от аэродрома. Что позволило бы обезопасить его от миномётного обстрела, а это расстояние составляло 3-4 километра. Поэтому меня уже не удовлетворяли поверхностные доклады с существующих постов. Я стал требовать детального подхода ко всему происходящему вокруг участков обороны и занесения всего замеченного в специально заведённый для этой цели журнал. Все эти данные каждый вечер поступали в штаб, где начальник штаба должен был обобщать, анализировать их и приносить мне на рассмотрение. Такая постановка вопроса с одной стороны заставляла людей более бдительно нести службу, с другой позволяла штабу батальона лучше знать обстановку вокруг обороняемого объекта, быстрее и оперативнее реагировать на все внезапно возникающие ситуации. Выезжая с проверками во взвода, я стал и сам более внимательно относиться к прилегающей к ним местности, ближайшим кишлакам, отдельно стоящим домам, крепостям, подходам и проходам к ним. Всё чаще посматривал на афганские посты, на которых развивались зелённые и красные флаги. Появились мысли, о посещении их и знакомстве с их обитателями. Но как обычно мешало это сделать обыкновенная боязнь, незнание обстановки и недостаток свободного времени. И всё же вскоре такой случай представился.
   После очередного обстрела, меня вызвали в штаб дивизии. Начальника штаба я нашёл на ЦБУ, которое переместилось из модуля в зарытую в землю вагон-бочку, рядом со штабом. Это было сделано для обеспечения безопасности при работе штаба в боевых условиях. Я спустился по крутой лестнице, прошёл дежурного офицера и зашёл в комнату, заполненную офицерами. Они стояли вокруг длинного стола, на которой в развёрнутом виде, вся разрисованная, лежала карта. У его дальнего конца возвышался Кандалин. Полковник явно был не в духе. Я сразу же обратил внимание на стоящего справа от него человека в гражданской форме. Среди находящихся, он выглядел " белой вороной" и выглядел интеллигентом. Среднего роста, худощавый с чёрными, гладко зачёсанными назад волосами. Говорил "интеллигент", так мысленно окрестил я гражданского.
   -... Вокруг аэродрома сосредоточенны большие силы душманов. Но они к нашему счастью разбросаны и разобщены, поэтому большой угрозы на сегодня для нас не представляют. Правда, среди этих групп есть крупные и они могут себе позволить совершать периодические обстрелы, а при желании и диверсии. Это такие группы как: Убадулая, Зобет Зомана с исламской партии, Шера с исламского общества.. Вчерашнее событие наверняка дело рук Убадулая, данные ещё уточняются.
   - Неужели с ними ничего нельзя сделать? - спросил один из офицеров.
   - На сегодняшний день пока ничего. Аэродром как на ладони, со всех сторон просматривается, везде у них свои люди. За каждым нашим шагом наблюдают сотни пристальных глаз, каждое наше движение фиксируется и тут же передаётся в бандформирования. Чтобы снизить напряжённость и уменьшить количество обстрелов одних операций мало. Мое мнение необходимо перекрывать объездную дорогу.
   "Значил не один я так думаю" -промелькнуло у меня в голове и спросил у стоящего рядом офицера: -" Кто этот, в гражданском?" В ответ услышал: " Разведчик! Армейский!". Тому между тем задавали вопросы, на которые он со знанием дела отвечал, свободно называя кишлаки района и ориентируясь по карте. После окончания доклада, когда командный состав стал расходиться, Кандалин подозвал меня к себе.
   - Вот, познакомься, - сказал он "интеллигенту", - это командир ОБО, про которого я тебе говорил.
   - Подполковник Рюмин! - представился мужчина в гражданской одежде и протянул мне руку для приветствия. - Так мы свободны?
   - Да можете идти. Только не забудь мою просьбу, Сергей Павлович.
   - Не забуду, Геннадий Иванович! Ну, что пошли, командир, будем знакомиться?
   Нам всё равно по пути. Довезёшь до домов советников? А то мою машину долго придётся ждать.
   - Вы тоже там обосновались? Сколько езжу, а вас не видел.
   - На то мы и разведчики, чтобы не засвечиваться, а вот мы вас часто видим.
   На улице стояла кромешная темнота и было жутковато. Всё небо покрыто чёрными тучами. Мы забрались на БТР и он тут же рванул с места. Разведчик продолжил.
   - Так вот не было возможности познакомиться, а с командиром взвода, обороняющего нас, мы давно уже знакомы. Он даже кое-какую помощь нам оказывает.
   - Вот как, а я об этом впервые слышу.
   - Значит умеет хранить тайну. Это мы его просили никому ничего не говорить. Ну, вот и приехали. Может зайдёте в наши пенаты ?
   Я не стал возражать. Надо было поближе с ними познакомиться. Всё- таки это разведка. А мне необходима информация. БТР остановился у последнего двухэтажного дома. Мы поднялись на первый этаж по узкой маленькой лесенке и вошли в просторную комнату. Слева от окна стоял длинный стол, возле него такой же длины скамейки. Справа от стола лестница на второй этаж под ней ящики, дрова и печка- "буржуйка". За перегородкой из фанеры, небольшая кухонька.
   - А почему вы ходите через балкон? - спросил я у хозяина этого скромного заведения.
   - Через дверь опасно, она выходит к дувалам, а оттуда иногда стреляют. Да, здесь ещё некоторые профессиональные соображения существуют. Поднимемся наверх в мою комнату, там и поговорим.
   Мы поднялись на второй этаж и вошли в небольшую комнату. В ней две армейские кровати по обеим сторонам, между ними стол и табурет. Над столом самодельная полочка с несколькими книжками и на стене фотографии, очевидно, родственников.
   Единственное окно плотно занавешено.
   - Шикарно живёте!
   - Что было предложено. Отказываться было неудобно, а то вообще не получили бы. Да и обида осталась бы у тех кто давал. А нам дружба нужна, - пошутил Рюмин. - Что мы всё на "вы", да на "вы", давай перейдём на "ты", хорошо? Тогда садись и жди, а я пойду чайку закажу.
   Он вышел из комнаты, а я приоткрыл занавеску. Через стекло просматривался силуэт знакомого разрушенного сооружения, за ним командный пункт лейтенанта Дубчака. Превосходное место для наблюдения.
   - Что определил откуда мы за тобой подсматривали? - входя в комнату, спросил Рюмин, - сейчас чай принесут, а это мои помощники, познакомься.
   За его спиной стояли два молодых парня. Мы, представляясь, пожали друг другу руки. Однако весь разговор у меня был с подполковником, они же за всё время не проронили ни слова. В своей беседе мы сошлись на том, что связь между нами необходима и её надо расширять и укреплять. Так для меня появился ещё один источник информации.
   Однако стрельба между тем продолжалась, особенно с северного направления. Не проходило и дня, чтобы оттуда не гремели выстрелы: пули летели на посты, аэродром, держа в постоянном страхе за свою жизнь всё население в округе. Не мало шло докладов об афганских постах, где довольно часто происходили стычки. То на них нападали, а то они и сами между собой не могли договориться мирным путём. Как - то в одной из встреч с разведчиком, разговор зашёл о постах защитников революции.
   - У тебя на самом деле есть желание посетить их? - спросил он меня.
   -Не просто съездить, но и как можно ближе с ними познакомиться. Мне хотелось бы афганские посты привязать к моей системе обороны.
   - Идея в принципе не плохая, - не колеблясь заключил Рюмин,- я даже готов тебе в этом помочь. Только в кое в чём хочу сразу предостеречь, будь с ними осторожным и обязательным, иначе не договоришься. А по их постам мы можем проехать хоть сейчас. Дело в том, что я здесь уже третий год и связи с ними кое-какие у меня имеются. Так, что проблем в этом я не вижу.
   Для меня это предложение было полной неожиданностью. К такому быстрому решению я был не готов, особенно в психологическом плане. Всё же все эти месяцы мне приходилось жить и работать в замкнутом круге, ограниченным советскими постами и выйти из него, как волку за красные флажки, было откровенно говоря страшновато. Для этого нужен был особый настрой и время. Но упускать этот случай мне не хотелось. Поэтому я попросил его дать мне сутки на подготовку.
   - Сколько бронетранспортёров готовить к выезду?
   - Время тревожное наступило, думаю не меньше двух надо. В дороге может всякое случится. А ведь год назад мы по этим дорогам на легковых ездили, не боялись.
   Пред выездное время прошло в проверке техники и вооружения, а также обучении сопровождающих меня людей к действиям при внезапной встречи с противником. На другой день, как мы и договорились, я на двух БТРах и в сопровождении двух отделений, подъехал к дому разведчиков. Ещё через полчаса машины мчали нас к афганским постам. Сразу же за аэродромом, свернули на просёлочную дорогу и, петляя между домами, помчались на максимальной скорости. Я сидел рядом с водителем и напряжённо вглядывался в мелькавшие по обе стороны от полотна дороги, домов и дувалов. Конечно были и тревога, и волнение. День был хмурый. Прошли дожди и ямы были заполнены водой. Вода насыщенная глиной с шумом отлетала от колёс, обрушиваясь на стены домов и дувалы. Встречались одинокие прохожие, которые завидев наши машины, шарахались по сторонам. Кое-где мы видели группки ребятишек, они словно стайки воробьёв, копались в грязи. Вид и рокот проезжающей техники пугал их. Они забегали за стены домов и оттуда с любопытством и страхом наблюдали за ней. Вскоре справа от дороги открылся широкий участок. У высокого, раскидистого дерева я увидел группу вооружённых людей и насторожился. Но на их лицах я заметил дружелюбные улыбки и затем вскинутые вверх автоматы.
   - Это нас приветствуют защитники революции, - просветил меня Рюмин, - но мы остановимся здесь на обратном пути.
   Проскакивая афганскую группу, мы также поприветствовали их, поднятыми руками. Подъезжая к перекрёстку, разведчик показал на пересекающую дорогу и сказал, что это объездная, про которую он говорил в штабе дивизии. Проскочив перекрёсток, машинам пришлось сбавить скорость. Дорога сузилась до предела. С одной стороны появилась широкая и глубокая канава, с другой- высокие стены домов. Ещё дальше, за ними сплошной ряд дуканов. Народа было мало и те немногие настороженно и с беспокойством смотрели нам вслед. Подъехали к крепости с красным знаменем на одной из башен.
   - Всё! Приехали! - сказал Рюмин, -это уездный центр, Гулямали.
   Возле остановившихся машин в момент образовалась толпа. Десятки рук потянулись к нам для приветствий. Ближе всех к нам стоял молодой красивый парень с курчавой головой и с приветливой улыбкой. Мне показалось, что где-то я его уже встречал. Мы спрыгнули на землю и толпа расступилась, однако руки продолжали приветственно тянуться.
   - Бабаджан! - называя курчавого, сказал Рюмин, - начальник царандоя уезда.
   Знакомясь с Бабаджаном, я, наконец, вспомнил позиции Дубчека и человека в форме и с автоматом в руках, отгоняющего пацанов от танка. Разведчик, очевидно, здесь был своим человеком. Многие подходили к нему, хлопали по плечу, обнимались и называли его "Сергеем", не переставая при этом приветливо улыбаться. Всё это выглядело несколько наивно и трогательно. Перездоровавшись со всеми, мы в сопровождении Бабаджана прошли во внутрь крепости. Она охранялась. У широких ворот стояла будка, в ней находился вооружённый афганец в форме. В конце просторного двора возвышалось здание с красным флагом. Несмотря на скверную погоду, народа было много. Кто в обычной для афганского жителя одежде, кто в форме царандоя. Подходили, приветливо улыбались, здоровались. Вглядываясь в лица людей, так похожих и одновременно очень разных, я первое время пытался по ним определять их отношения к нам, советским, но из этого ничего не получалось. Однако одно было совершенно ясно: у подавляющего большинства из них не было идеи, ради которой можно было бы отдать свою жизнь. В царандой в основном шли те, кто не хотел служить в армии. Куда отправят, неизвестно? Дома оставалась голодная, ничем необеспеченная семья. Царандой же рядом, здесь обеспечивали прожиточным минимумом, имелось оружие, которым можно было защитить себя и семью от произвола. Было совершенно очевидно, что никакая не идея заставляла идти людей в правохранительные органы, а чисто практическая сторона.
   Здание куда меня завели оказалось административным. В нём размещался весь многочисленный партийно-административный аппарат. Меня провели по кабинетам, познакомили с их обитателями. Первый секретарь уездного НДПА Джалиль, молодой, небольшого роста парень, расплылся при встрече в улыбке. Был приветлив и предупредителен. Пока он со всеми, прибывшими со мной, обнимался, я осмотрелся. Комната ничем по размерам не отличалась от других. Такая же небольшая и холодная. Вся разница состояла в обстановке. В предыдущих кроме стола и двух, трёх стульев больше ничего не было. Здесь же уже находилась современная мебель. В ближнем углу от входа стоял стол с двумя, обшитыми кожей, стульями. На нём письменный прибор, несколько книжек и два флажка: красный-партийный и трёхцветный- государственный. В противоположном углу диван, журнальный столик и два кресла. Джалиль указал на диван и кресла. Мы расселись и между нами завязался непринуждённый разговор. По- крайней мере мне так показалось. Афганцев интересовала наша жизнь, дела происходящие в Союзе. Меня же прежде всего отношение к революции и обстановка вокруг аэродрома. На вопросы секретврь отвечал уверенно и бодро. Складывалось впечатление, что у них всё очень хорошо, проблем никаких, народ рад и рукоплещет революции, верит в её будущее. Есть, конечно. Небольшие группки недовольных людей, которые пытаются бороться. Но их становиться всё меньше.
   Такую браваду я слышал довольно часто, но не сразу разобрался, что стоит за этим. Со временем это понятие пришло и оказалось ряд революционных руководителей искренне верили в то, что достаточно поменять руководство страны, объявить народу о свободе и всё остальное пойдёт само собой, тем более с таким грозным и великим соседом как Советский Союз. Впрочем руководители "великого соседа" думали точно также. При этом одни не могли, другие не хотели понимать, что любое преобразование требует кропотливой, настойчивой и тяжёлой работы прежде всего с народом, с его вековыми традициями, привычками, определившимся порядком, чтобы люди по-настоящему почувствовали необходимость и полезность этих перемен.
   После традиционного чая, Бабаджан повёл меня на свои посты вокруг административного центра. Первый из них находился на самом верху здания, в котором мы находились. Узкая площадка могла вместить не более трёх человек. С неё хорошо просматривалась тыльная сторона крепости и подступы к ней. Дальше к аэродрому шли виноградники и небольшие группы деревьев. Самого аэродрома отсюда не было видно. К другому посту, стоящему отдельно от крепости, мы подошли по дороги вдоль глиняного высокого забора, под усиленной охраной. Во дворе нас встретил начальник этого поста, он услужливо предложил чай. Однако Бабаджан приказал показать ему своё хозяйство. Тот повёл нас в здание. Зашли в комнату, очевидно, для отдыха. В ней стояли двухярусные солдатские кровати, на них валялись матрацы без простыней и одеял. Воздух был наполнен пылью. За порядком никто не следил. Комната напротив была застелена коврами, вдоль стен лежали купрача( полотно сбитые подушки). Она предназначалась для приёма пищи. В ней пыли тоже хватало. После осмотра нижних помещений, мы поднялись по узкой лестнице, выложенной из глины, на второй этаж. Там находился наблюдательный пост. Находившийся на нём солдат, когда мы вошли, вытянулся в струнку. В стенах на уровне человеческого роста были вырезаны щели. Я подошёл к одной из них и посмотрел через неё на окружающую местность. Впереди в метрах пятидесяти от поста стояло большое современное здание из кирпича, всё обгоревшее, словом один остов от бывшей средней школы. Возле неё проходила дорога, которая тут же скрывалась за сплошной стеной ещё какого-то сооружения. Вдруг меня дёрнули за рукав и я услышал переводчика.
   - Он говорит, - Колмурадов показал на Бабаджана, которые делал предупреждающие жесты в сторону развалин, - чтобы вы так долго не смотрели в щель, душманы уже знают о нашем прибытии и могут в любой момент напасть.
   Прозвучавший выстрел в нашу сторону как бы подтверждал предупреждение начальника царандоя. Просвистевшая затем пуля гулко ударилась в стену чуть ниже той щели, у которой я только, что стоял. На красивом лице Бабаджана вмиг проявилась бледность.
   - Хорошо! - ответил я, - теперь я уже точно буду осторожен. Только пусть скажет, куда эта дорога ведёт?
   -Кишлак Акахейль, к каналу. - коротко ответил царандоевец.
   Посетили мы и другие посты. Жизнь на них была не спокойная. Это было заметно по вмятинах в стенах от пуль и снарядов. Подъезды вокруг Гулямали были заброшенными и передавали ощущение опасности. Так оно оказалось и на самом деле. В обратный путь мы поехали в сопровождении Бабаджана. Очевидно, он уже что-то знал или по - крайне мере догадывался. Когда БТРы проскочили дуканы и стали въезжать в узкий проход, начальник царандоя неожиданно скомандовал, чтобы все легли на броню. Мне ещё не успели перевести его команду, как с домов из-за канавы раздалась автоматная очередь. Броня отдалась звонкими щелчками. Только что сидевших людей словно ветром сдуло. Распластавшись на стальной коробке они открыли огонь. Стрельба хоть и была беспорядочна, но она по всей вероятности повлияла на дальнейший обстрел и особенно на выстрел из гранатомёта. Граната, которого разорвалась сзади моего бронетранспортёра буквально в двух-трёх метрах. Она ударилась о стену и успела осыпать людей плотным облаком пыли и мелких осколков, которые к счастью не принесли большого вреда. Зато заставили меня поволноваться за идущую следом машину и людей. Однако всё обошлось и мы, проскочив перекрёсток, остановились возле встревоженной толпы. Всё это произошло так неожиданно и быстро, что о каких-то решительных действиях с моей стороны не было и речи. Я поднялся на броню и увидел возбуждённые лица афганцев, сидевших на верху. Подкатил второй бронетранспортёр, из люков стали появляться испуганные лица моих солдат.
   - Эй! Мужики! - прокричал я, - все живы? Раненные есть?
   - Живы! - отвечали в ответ, - ни убитых, ни раненных, только напуганных много!
   Эту шутку никто не поддержал, но напряжение стало спадать. У машин быстро образовалась толпа. Бабаджан соскочил с бронетранспортёра и тут же стал что-то гневно выговаривать стоявшему среди скопища народа небольшого роста, с большой гривой седоватых волос на голове, красивому афганцу с длинными усами. Поднявшийся следом за мной, Рюмин, улыбаясь, сказал:
   - Ну, что получили крещение? Откровенно говоря, такое произошло со мной здесь впервые. Ладно, пойдём в гости к Сардару, там и узнаем кто это посмел на нас напасть.
   Мы соскочили на землю и тут же были окружены людьми, которые стали выражать сочувствие по поводу нападения.
   - Сардар! - представился мне пожилой красавец и что-то подобия улыбки пробежало по его суровому, волевому лицу. С первого взгляда было заметно, что он привык властвовать. Его взгляд и несколько надменный вид ещё больше подчёркивали это. Перед Бабаджаном он раболепствовал, держался прямо и без всякой рисовки отвечал на его вопросы. По все вероятности эта была незаурядная личность, притягивающая и одновременно отталкивающая своей нетерпимостью к чужому мнению. Именно таким он показался в первые минуты нашего знакомства, таким он и был на самом деле, когда я его узнал поближе. Рядом с ним стоял как две капли похожий на этого сурового предводителя, совсем юный паренёк. Но своей свежестью и молодостью он больше всё же походил на красавицу- девицу. На его прекрасном лице играла приветливая улыбка. В этом он не был схож с своим родным дядей.
   - Ну, как доехали? Никто не пострадал? Это очень не хорошо, что в вас стреляли.
   Да! Да, я понимаю, это всё они, душманы! - между тем с горечью говорил Сардар.
   - Как видишь, Сардар, доехали нормально, без жертв обошлось, - отвечал ему Рюмин, - спасибо Бабаджану, это он не позволил подстрелить нас душманам.
   - Да, Бабаджан хороший человек, он наш начальник, - по его выражению на лице нельзя было понять, что это было для его начальника, искренняя похвала или лесть. - Прошу дорогие гости ко мне на пост.
   И больше не говоря ни слова, кудлатый командир повернулся и, не оглядываясь, пошёл сквозь расступившуюся толпу к зданию с красным флагом над крышей. По дороге в крепость к нам подходили ещё люди: дружелюбно улыбаясь, здоровались, традиционно справлялись о нашем здоровье и тут же отходили в сторону. По тесному проходу между дувалами, мы вошли в просторное подворье, которое своим видом напоминало холмистую местность в миниатюре. Пройдя между бугров мы очутились у двери, больше схожую с увеличенным лазом. Нырнули в неё и затем поднялись на второй этаж. В комнате, куда нас завели, стояла одна двухярусная кровать, аккуратно заправленная тонкими одеялами. Остальное пространство было застелено коврами с положенными на них курпача. Мне с разведчиком предложены почётные места, которые обычно принадлежали старшим по возрасту или положению. Отказаться, значит обидеть хозяина. По- крайней мере мне так объяснял Рюмин. Вообще во время нашей поездки и при встречах, он стараясь оставаться на втором плане, всё же указывал мне на кое-какие афганские особенности. А я замечал, что очень многие его здесь знают. В разговоры он встревал редко, вёл себя тактично, тихо, ненавязчиво. Временами исчезал куда-то, но никогда, когда был необходим, его не искали. Так что моё знакомство проходило почти самостоятельно и в тоже время контролировалось.
   Бабаджан ещё не отошедший от пережитого, выговаривал Сардару за плохую организацию охраны дороги, где душманы под носом у него позволяют обстреливать людей. Тот слушал и угрюмо кивал волосатой головой, при этом его миндалевые глаза отсвечивали недобрым огнём. Он делал вид или на самом деле чувствовал за собой вину. Пока мы рассаживались, племянник принёс поднос, на котором стояло несколько серебристых чайников, наполненных горячим напитком. Тут же появились стаканы, конфеты, печенье, сахар. Когда всё было расставлено, хозяин собственноручно заполнил мои с Рюминым стаканы. Только после второго выпитого стакана я почувствовал как напряжение пережитого спало. После чего и беседа потекла несколько оживлённее. Время летело быстро, а нам надо было в этот день успеть побывать ещё на одном посту, поэтому я сказал:
   - Всё, ташакур! Сардар! Нам надо ехать дальше, покажи мне свой пост, мы не как соседи с тобой и поэтому должны при необходимости помогать друг другу.
   С верхней открытой площадки хорошо просматривался перекрёсток, место где была засада, часть объездной дороги и аэродрома. Но пост, по всей вероятности не предназначен был для обороны кишлаков, а главная функция его состояла в контроле над перекрёстком. Эта идея, очевидно, принадлежала самому Сардару и вела к личностному расчёту. Узость поставленной задачи и, как впоследствии оказалось, нечистоплотность, вызывало у людей недовольство, а подозрения в грабеже и разбое привело в конечном счёте к трагедии. Но до этого было ещё далеко, а я не знал об этих всех сложностях в афганских взаимоотношениях. Однако при осмотре поста, я уже тогда подумал о том, что не мешало бы его перевести в другое место, за дорогу. Что существенно изменяло бы обстановку в мою пользу. Кроме этого, я поспрашивал хозяина поста о находящихся вдоль дороги кишлаках и отдельно стоящих домах. Все эти сведения необходимы были для будущего расширения системы безопасности и обороны. Поблагодарив Сардара за гостеприимство, мы отправились к последнему, самому ближайшему от аэродрома, афганскому посту.
   Последние сто пятьдесят метров добирались до него пешком, опасений быть расстрелянным было намного меньше, чем на предыдущих объектах. Улицы по которым мы двигались оказались на столько узкими, что езда на машинах исключалась полностью. Однако двигались всё равно с осторожностью и под охраной. На посту нас встретили также радушно как и на предыдущих, со словами приветствия и с чаепитием. В Афганистане с этим человека встречали и провожали. Кружка чая по обычаю располагала к откровенности, доверию, уважению друг к другу. Таковы были традиции этого народа.
   С невысокого дома, где располагался пост, особенно хорошо просматривались дома советников и позиция взвода Дубчака, а также западная часть самого аэродрома и дороги подходящие к городку лётного состава. Хорошо был виден кишлак Басихейль, с которого душманы постоянно вели стрельбу в сторону мест проживания лётчиков и советников. Здесь я окончательно наметил места для захвата. На этом закончилось моё предварительное знакомство с афганскими охранными объектами. Прощаясь, Бабаджан стал говорить о своих трудностях, попросил помощи хотя бы во взаимодействии.
   - Радиостанции нужны, - переводил Колмурадов, - связи между постами у него нет.
   - Где ж мне их взять, если у меня у самого их не хватает.
   Однако после с знакомства с начальником царандоя, такое желание появилось, потому что уже осознал, эта встреча для нас не случайность и она на этом не закончится. Но вот как помочь? Его просьба о радиостанциях почти не выполнимое желание. Где гарантии, что они завтра не заработают на душманов? Однако и без них тоже плохо, взаимодействия никакого, а без него и с обстрелами трудно справиться. Поэтому, что тут не говори, а предпринимать всё равно что-то надо и я на следующий день отправился к начальнику штаба дивизии.
   - Ты, что рехнулся? Где мы возьмём им радиостанции? - было первым, что я услышал от Кандалина, когда выложил ему свои соображения о помощи афганским постам. - И вообще почему мы должны их обеспечивать связью?
   - Верно, не должны. Но обеспечивая безопасность аэродрома, мы просто обязаны подумать о взаимодействии с ними. Мы же заинтересованы в этом! Не может быть, чтобы у нас не было списанных радиостанций. Зачем их пускать на металлолом? Выбрать из них получше отремонтировать и пусть ещё поработают нам всем на пользу.
   - Как это у тебя просто. Взял, отремонтировал и отдал! Ты видел в каком виде они приходят на склад? Нет? Тогда не говори. Этот вариант не подходит. Не буду я давать им никаких радиостанций, скользкое это дело и ты сам знаешь это не хуже меня. Есть у них своё начальство, вот пусть и решает.
   - Может при встрече подсказать им, пусть подадут заявку на приобретения их у нас, это второй вариант.
   - Что-то ты по вариантам топчешься?
   - Товарищ, полковник, время не терпит. А пока этот будут решать, есть третье предложение, послать к ним корректировщика с радиостанцией, для направления огня артиллерии?
   - Ну, над этим ещё можно подумать, но только под твою ответственность. Смотри, чтобы его вместе с радиостанцией душманы не утащили.
   Так через несколько дней на пост к Бабаджану был отправлен наш " Яшка-артиллерист". Так мы любовно прозвали молодого курносого лейтенанта из артдивизиона танкового полка. Эта была первая и очень важная помощь афганским постам и народной власти уезда в борьбе с их и нашим врагом. Точные удары артиллерии по нему, скорректированные лейтенантом, несколько поубавили боевой дух нападавших. Они уже боялись так часто нападать на Гулямали. Прошло немного времени и посты царандоя и защитников революции всё же получили радиостанции и взаимодействие между нами было установлено на более высоком уровне. Это ещё больше увеличило приток информации, так необходимого для выполнения моих планов. Боевая жизнь продолжалась.
  
   Г Л А В А, 8. Г Л А З А М И Н А Р О Д А .
  
   Выстрелы у канала. Борьба за народ. Виктор Китлер и его интернационализм.
   Змеи просыпаются.
  
   Когда впервые колонна батальона спустилась с Саланга в чарикарскую долину и остановилась у поста, я обратил внимание на двух дехкан, которые стояли за трассой в винограднике и, наблюдая за нами, о чём-то оживлённо говорили. Я прислушался и ощутил что-то не то злобное, не осуждающее в интонации их говора и поведении. И вдруг мне показалось, что я их понимаю без всякого перевода. Взгляды, жесты, выражение лиц предполагало приблизительно следующее:
   - Смотри, Ахмад! Шурови опять, что-то затеяли, сколько техники куда-то гонят, ты случайно не слышал, куда они едут?
   -Нет Саид-ака, не слыхал. Но ты посмотри как их много. Всё едут и едут, конца не видать. Зачем они сюда едут? Что им своей земли не хватает, что ли? Говорят, они нас в свою веру обращать будут... О, Аллах! За что ты напустил на нас такое горе? - старик горестно вздохнул и потупив взор, стал читать молитву. Прочитав её, продолжил. - Да, страшные времена наступили. Чувствует мое сердце большая война будет, много людей погибнет. Наш хозяин в Пакистан уехал и всю семью с собой увёз. А недавно сын его приезжал, рассказывал, что там хорошо не стреляют. Ещё говорил, что в партию какую-то вступать надо, которая против шурови и Бабрака воюет, который с их помощью нашим шахом стал. Не знаю, но если все воевать будут, кто же тогда виноград выращивать будет?
   - Я тоже так думаю, Ахмад. Пусть сами разбираются, а наше дело за виноградом смотреть. А тебе не говорили, что шурови хотят землю нашу отобрать и нас всех под одну крышу согнать , всё общим сделать?
   - Об этом сын хозяина тоже говорил. Он большой человек, читать и писать умеет, ему верить можно. И ещё он говорил, что калыма не будет, а как же можно без калыма? У меня дома дочки, а денег нет, на что жить то буду? Нет, несправедливо это.
   - Неужели это правда, Ахмад?
   - Я верю ему. Где это видано, чтобы моя жена сняла паранджу и была на виду у каждой собаки, да ещё наравне со мной? Да разве можно у хозяина землю забирать или, чтобы моя жена в одной комнате с чужим мужчиной жила? Да пусть меня аллах головы лишит, но я этого не допущу. - с ненавистью проговорил последние слова старик.
   - Верно! - согласно закивал головой Саид-ака, - коран нельзя нарушать, большой это грех, аллах нам этого не простит.
   - И это всё гяуры виноваты, это они захватили нашу священную землю. Стреляют, бросают бомбы, убивают стариков, детей, женщин. Если бы не они, то и войны не было. Все жили бы в мире и дружбе.
   - Ты так говоришь, а ведь до прихода шурови у нас тоже стрельба была. Разве не ходили с оружием, не убивали людей? У нас вот в кишлаке забрали пять человек и до сих пор не знают, где они. Нет, Ахмад, война была и без шурови. Вот обвиняешь шурови, а чем лучше моджахеды? Они грабят нас, убивают, не дают в школах детей учить, налоги заставляют платить, воду в канале перекрывают. Я слышал о шурови и хорошее, будто они помогают народу. Нет, Ахмад! Я не оправдываю их, но я и не за тех, кто издевается над собственным народом.
   - Я тоже такое слышал о шурови, но всё равно лучше, чтобы они ушли. Ладно Саид -ака, что-то мы заболтались с тобой, надо идти работать. У меня хозяин скоро потребует своего, ему ведь тоже там, в Пакистане, жить надо. Да и дети голодные сидят. Жаль воды мало, придётся идти к душманам на поклон, чтобы хоть немного воды пустили на виноградники, а то урожая не будет.
   Крестьяне тяжело вздохнули и с невесёлыми мыслями разошлись по своим участкам. Продолжать свой каждодневный, изнурительный труд, такой необходимый для продолжения жизни на земле.
   Какова она, дарующая жизнь всему живому, Вода? Чистая, прозрачная как слеза, она стекает с гор и постепенно, пополняясь родниками, превращается из малых ручейков в огромные бассейны рек. Бежит она, расплёскивая живительную силу, веселая, свободная. Заполняя лощинки, трещинки, ямки, оживляет землю, появляются всходы, зелень, воздух свежеет. Бежит вода, молодеет земля, наливается соком, силой, разноголосыми трелями птиц, шелестом листвы, шёпотом трав и всеобщею любовью. Вода - зарождение всего живого. Как не любить её? Как губить её? Как можно видеть всё мёртвое вокруг? Желтизну деревьев, трав, кустов, паденье птиц, зверей и голую, ничем не защищённую, постоянно обдуваемую пыльными бурями, безжизненную и обожённую пылающим солнцем, нашу землю.
   Самое ценное и дорогое в Афганистане это, вода. Несмотря на то, что в стране всего четыре процента производственной земли, воды катастрофически мало. Реки, наполняясь таянием снегов в горах к концу июля к началу августа, очень быстро производят её сброс и мелеют, а порой и вовсе исчезают. Построенная искусственно оросительная система не в состоянии обеспечить все плодородные участки влагой и поэтому зачастую сама вода становится камнем преткновения между людьми. Её делят и не всегда справедливо.
   К тому первому дню в чарикарской долине и к тем дехканам, увиденным на этой земле, я мысленно возвращался не раз. И в тот день, когда я прибыл в управление батальона и увидел трёх афганцев, поджидавших меня, они также всплыли в моём сознание, но чуть позже. Уже после беседы с ними.
   Двое офицеров мне были знакомы, начальник авиационного завода и начальник складов ГСМ. Третий был в гражданской форме.
   - Командир! - обратился ко мне полковник, начальник баграмского завода, - помоги людям. Там, где мы с этим товарищем живём, проходит канал и в нём сейчас нет воды, она перекрыта большой заслонкой на главном канале. А виноград без воды не может жить. И кишлаков по этому каналу много, им всем нужна вода.
   - Да! Но причём тут я, что вы от меня хотите? Чтобы я ехал и пускал к вам воду? По моему это ваша забота. Разве у вас нет техники, для того, чтобы это сделать?
   - Нет, техника у нас есть, кран. Но там есть люди, которые могут не согласиться с этим и нас атаковать. Нам нужны твои "танки" для того, чтобы мы это сделали быстро.
   - Вообще это ваш внутренний вопрос и решать вы должны его сами. Сходите, соберите аксакалов, поговорите с ними и решите всё мирным путём.
   - Да, вы, командир, правы. Мы хотим это сделать, но без ваших машин будет плохо.
   Я знал, что в это время подъезжать к каналу особенно опасно. Вода нужна всем. Поля и виноградники буквально изнывали от жары. Дождя давно уже не было и единственным жизненным источником оставался канал, по которому текла горная вода. Но шла война и хозяином положения становился тот, кто с оружием в руках стоял возле перемычек этого главного источника. В мирное время этот вопрос осуществлялся проще и мирно. Специально назначенные советом люди по определённой очередности открывали заслонки и пускали воду в указанном направлении. Если и возникали какие-нибудь проблемы, то они решались на сходках и мирными средствами. Сейчас же это выглядело по другому. Война шла за влияние и каналы становились одной из основных сфер этого влияния. Теперь водные вопросы могли решать только те, кто имел больше сил. Поэтому конфликтов возле водных артерий с применением оружия становилось каждым днём всё больше. Люди же, обрабатывающие зёмлю, ничего не могли противопоставить вооружённым группам и поневоле становились у них просителями. Сама власть отвернулась от этого жизненно важного вопроса и отдала решать его самому народу. Это вызывало недовольство простого народа, чем умело пользовались противники нового режима, ещё больше разжигая вражду и ненависть к правительству.
   Поэтому-то я не очень охотно шёл на такие мероприятия, связанной с водой. Слишком велик был риск потерять людей и нажить себе ещё больше врагов. Но офицеры просили о помощи настойчиво, к ним подключился и молчавший до поры гражданский. Все заверяли меня, что все эти действия произойдут быстро и не принесут никакого вреда.
   - Ладно, только туда и обратно, - не очень охотно согласился я, - остальные вопросы будете решать сами.
   - Надо ехать завтра, - сказал Шаиста.
   - Вы все трое поедете?
   - Нет! Только он! - проговорил полковник и указал на гражданского.
   Тот приподнялся, приложил руку к сердцу и чуть склонил голову. Наблюдая за афганцем во время разговора, я замечал, что он прислушивается к разговору, будто понимал по-русски.
   -Он всё знает, товарищ командир, - продолжил Шаиста, - покажет дорогу, поговорит с кем надо.
   Мы договорились о времени выезда и афганцы ушли. Доверить кому-то такой выезд не решился, поехал во главе группы сам. Утром, вызвав командира резервного взвода, приказал ехать ему со мной на втором БТРе. Лишняя подстраховка не помешает. По пути к каналу, заехали за афганцем, который ночевал в доме у начальника ГСМ. Там определи как лучше подъехать к главному каналу. С дороги свернули на высокую насыпь и уже по ней помчались к задвижке. Когда-то на насыпи велись работы по устройству дороги, однако военные действия внесли свои коррективы. С неё хорошо просматривались поля и виноградники. Несмотря на рабочее время, на них никого не было. Это настораживало и тревожило. Тем более БТРы со всех сторон просматривались и ничем не были защищены. Самое опасное то, что на насыпи нельзя было разъехаться со встречным транспортом. С одной стороны сухая глубокая канава, по которой должна пойти вода, с другой поле и затем дувалы, подпирающие насыпь. По поведению жителей проезжающих кишлаков, можно было определить, что наше появление для них оказалось полной неожиданностью.
   - Там, - вдруг я услышал глухой голос афганца, оглянулся и увидел его напряжённый взгляд. В нём был страх. Показывая рукой вперёд по ходу движения, он повторил. - Там, канал, вода.
   - Что ж это, говорили, что не далеко, а проехали уже больше десяти километров?
   Мужик виновато засопел. Говорил он со мной на плохом русском языке, но я его понял без переводчика. Неожиданно появилось некоторое расширение и я приказал Иванову остановится. Он понял меня с полуслова. Притормозил и стал занимать наиболее выгодное положение для моего прикрытия. Между тем моя машина проехав ещё метров сто, остановилась возле высоковольтного столба, стоящего возле канала, по которому бежала вода. Высоковольтный столб представлял из себя печальную картину. Весь какой-то облезлый, с побитыми изоляторами, оборванными и обвисшими до земли проводами. Я спрыгнул и приказал водителю развернуть машину и поставить её под прикрытие насыпи, а отделение положил на неё в готовности к отражению нападения со стороны канала. И только после того, когда убедился, что все мои распоряжения выполнены, я пошёл к заслонке. Гражданский уже крутился возле неё.
   - Вот, канал, вот вода не идёт, -пытался объяснить мне весь процесс перекрытия воды афганец. -Помаешь, товарищ командир, крышка так - вода не идёт, виноград помирай. Крышка надо так и вода пошла.
   - Так-то так, а как открывать будешь, всё ржавое и сам стальной лист тонны две весит? Кран сюда надо.
   Я смотрел на толстые железные жалюзи, опущенные и наглухо закрученные толстой проволокой. Над самой перемычкой стояло разломанное приспособление для поднятия листа, его использовать было нельзя. Я осмотрелся и увидел в метрах двадцати ниже по течению ещё одну перемычку и пошёл посмотреть её. Но не дойдя к ней, услышал тревожный голос командира отделения, докладывающий о появлении вооружённых людей с обратной стороны канала. Развернулся и быстро пошёл назад. Надо было сматываться. Я подошёл к афганцу.
   - Ну, что посмотрели? Убедились в том, что необходим кран? Тогда поехали.
   - Да, командыр! Надо это, - и он рукой изобразил приспособление для поднятия грузов.
   - Салям алейкум! - вдруг донеслось до нас из-за канала. Мы взглянули туда и увидели приближающегося к нам молодого человека с автоматом в руке. Мой сосед мгновенно преобразился. Между ними завязалась оживлённая беседа. Но у меня спокойствия не было. Вдруг ко мне пришло почти осязаемое ощущение, что сейчас в меня целятся и выстрелят. Я толкнул в плечо афганца и повалился на землю сам. Почти в этот же момент прозвучала автоматная очередь. Я услышал как над головой засвистели пули. В миг всё вокруг преобразилось. Стрельба началась с обеих сторон. Выжидая момент для перебежки к БТРу, я машинально посмотрел за канал и увидел молодого афганца, который извиваясь ужом, быстро передвигался под прикрытия деревьев. Нам нужно было тоже убегать, я посмотрел на " пассажира" и увидел в его руках, вздрагивающий от выстрелов, пистолет. У меня оружия с собой не было. Я, выждав момент, толкнул напарника и мы ринулись к БТРу. Не знаю как это произошло, но ни одна пуля не коснулась нас, хотя противник не переставал строчить из автоматов, но и с нашей стороны неслись в ответ выстрелы как с автоматов, так и пулемёта на бронетранспортёре. Так отстреливаясь мы стали отходить, потом нас поддержал Иванов и вскоре мы вышли из опасной зоны. Обошлось без жертв. Это было первое открытое столкновение с душманами. Все в поту и мыле, уставшие от напряжения, жары и опасности, но довольные тем, что не растерялись, не струсили, не спасовали и главное не потеряли ни одного человека. Мы вернулись в расположение.
   На следующий день я встретился с начальником завода и спросил, что они собираются делать дальше? Тот неопределённо пожал плечами и ответил.
   - Надо доставать кран, ехать туда и поднимать жалюзи. Земле нужна вода.
   - А, как же душманы? Ведь они могут не подпустить к воде?
   - Будем воевать, без воды нельзя.
   На самом деле без неё трудно. Но воевать им не пришлось, удалось договориться. Вода пошла, оживила землю, зацвёл виноград и жизнь продолжала свой бег.
   Продолжалась жизнь и в Калайи - Дане, со своими радостями, печалями и заботой. Здесь также проблема была в воде. Хотя и кишлак находился на берегу реки, но она большую часть года стояла сухой. Поэтому использовался тот же самый способ через канальную систему. В один из весенних дней у меня появился Гуль Мамат, секретарь партийной ячейки кооператива в Калайи-Дане.
   - Здравствуй, Мамат! Каким ветром тебя занесло к нам. Какие проблемы?
   - Проблем нет, проблем нет, товарищ комбат! - на этом иссякал его словарный запас русских слов и мы переходили на перевод. - Надо помочь. Опять душманы перекрыли воду и она не бежит в кишлак. Плохо, очень плохо.
   - Что для этого нужно?
   - Танк! Надо танк! - так он называл бронетранспортёр.
   - Хорошо, мы поможем. Я поручу это роте, которая стоит рядом с вами.
   Гуль Мамат довольный уехал, предварительно напомнив о моём визите в его кишлак. Я не забыл об этом и пообещал в ближайшее время быть у них. Надо на самом деле уже поближе познакомиться с народом, хотя бы этого кишлака. Узнать как они живут, их нужды. По возможности оказать им помощь.
   - Почему мы должны ехать туда? Знакомиться, говорить с ними? Это не входит в круг наших обязанностей. - горячился капитан Карчагин, обычно спокойный и уравновешенный.
   - Ты тоже так думаешь? - задал я вопрос замполиту.
   - Почти так же. У нас и своих забот хватает, почему должны и другие брать на себя? Мы в первую очередь военные и прибыли сюда выполнять боевые задачи. Вы толкуете нам о какой-то "дружбе народов", а у них есть своя власть, которая обязана этим народом заниматься. С властями в конечном счёте работают наши советники, которые за это деньги и ордена получают. Зачем отбирать у них их же "хлеб"?
   - А, вам, что не понятно слово "интернационалист"? Или неведомо выполнение интернационального долга, про какой нам все уши прожужжали? Это вам о чём-то говорит? - напирал я на них.
   - Мы и выполняем интернациональные задачи, но каждый должен заниматься своим делом. А мы какие бы умные не были и как бы с народом не работали, всё равно не будем поняты и оценены. Орденов и медалей нам за это тоже никто не даст.
   - Какие вы к чёрту политработники, если с такими понятиями здесь служите, - взъярился я, - с таким подходом не столько орден можно получить, сколько голову потерять. Да, мы военные, но вы, очевидно, не понимаете, что в обстановке которой мы находимся, как военные задачи, так и гражданские сливаются воедино. Главное для нас, чтобы вернуть домой как можно больше молодых парней, живыми и здоровыми. И всё должно подчинено именно этому. А дружба с народом ближайших от нас кишлаков - одна из самых главных гарантий выполнения этой задачи. Кто этого не понимает, тот сам погибнет и других погубит. Поэтому, товарищи офицеры жизнь наших людей в наших с вами руках.
   Отряд Касумова, заместителя командира первой роты, посланный в помощь Калайи-Даны на расчистку канала добрался туда благополучно, но при возращении был обстрелян гранатомётами и стрелковым оружием. Никто не пострадал, но выявилось, что среди афганцев, есть люди, которые не желают давать воду жителям этого кишлака. На третий день канал вновь был завален. Наконец, я решился съездить в кишлак и на месте разобраться в сложившейся обстановке. С собой взял замполита и парторга. Подъезжали к кишлаку по изрядно высохшему полю. Вся в рытвинах, трещинах, твёрдая как камень, земля вызывала жалость.
   Нас заметили с поста и вышли навстречу. На лицах молодых охранников светились улыбки, но вооружены они были по боевому. У кого ружьё, а кого и "калашников", так называли автомат. Пока мы приветствовали друг друга, набежала ребятня, а за ними Гуль Мамат и Шах Зоман. По пути в кишлак, я обратил внимание на возвышенность на окраине кишлака, на которой виднелись бугорки с воткнутыми в них палками с красными и белыми на них лоскутами материи. Здесь находилось мусульманское кладбище. Вдруг Мамат остановился и, показывая на одну из могил с двумя красными лоскутками, сказал, что в ней захоронен первый председатель кооператива. Чуть позже он открыл для нас тайну его трагической гибели. Мирза Азмад был честным и уважаемым мусульманином, поэтому когда вопрос стал о назначении председателя только, что созданного кооператива, люди попросили именно его. В этом выборе народ не ошибся. Своим отношением к людям и порученному делу, Азмад ещё больше укрепил уважение к себе. Но это не нравилось душманам и они стали угрожать расправой, предлагая ему распустить кооператив. Однако Азмад не испугался и продолжал честно и добросовестно служить народу. И вот однажды, когда он с сыном в очередной раз возвращался из Кабула с несколькими мешками зерна, его встретили и убили его. Злоба его врагов была настолько сильна, что они не пожалели даже малолетнего сына. Зарезав их, они смешали их кровь с зерном и отправили вместе запиской в кишлак. В записке было предупреждение, что такое произойдёт с каждым, кто посмеет записаться в кооператив. С гибелью председателя коллектив не распался, люди с почестями похоронили Азмада и поклялись на его могиле, что никогда не свернут с избранного пути. Вскоре в кишлаке появилась группа самозащиты, а вместе с ней и оружие. А, когда народ услышал рассказ Мирзы Мамата о героическом прошлом Москвы, то решили назвать свой кишлак "Маленькой Москвой", чтобы быть такими же стойкими как столица северного соседа. Вскоре в кишлак прибыл Гуль Мамат, посланный партией.
   Миновав кладбище и несколько домов, мы вышли на небольшую площадь, заполненную народом. Наше появление вызвало оживление. Помоложе поднялись и пошли к нам навстречу, старики оставались сидеть на корточках. По крепким рукопожатиям мозолистых рук, по добрым и открытым улыбкам большинства из них, по затасканной одежде, можно было определить, что перед нами были обычные труженики земли, дехкане. Мы разговорились. Главная забота для них - вода. Что бросилось мне в глаза. Что несмотря на откровенную нищету, народ в беседе не роптал, не жаловался, в их просьбах не было ни раздражения, ни горечи и безысходности, ни униженности просителя. Меня больше всего поразила их доброжелательность и какая -то суровая сдержанность. На их лицах я не замечал ни страха, ни отчаяния, а просто: " Если сможешь -помоги, не сможешь или не хочешь - не надо, как-нибудь сами справимся." И чем больше я их узнавал, тем больше проникался к ним уважением. У этого бедного народа чувство собственного достоинства было превыше голодной смерти. Помощи им ждать было не от кого. Вокруг явные и скрытые враги. В соседних кишлаках, где таких кооперативов не было, не понимали их упорства. Несколько раз пытались сломить их волю, пугали, угрожали, нападали, посылали людей с уговорами, чтобы они распустились и, наконец, захватывали и убивали, не жалея при этом детей, всё оказывалось напрасно. С наступлением весны стали перекрывать канал с водой. Но люди не сдавались и прибегали к древнему способу добывания воды для питья и поливов. В засушливый период они прорывали русло высохшей реки и из глубины канавы по капле собирали её в вёдра. Несмотря на эти нечеловеческие трудности, лишения и невзгоды, они оставались людьми не равнодушными ко всему, что происходило в мире и в частности в нашей стране. Они внимательно слушали нас. Веря и не веря нашим рассказам о достигнутых успехах, о жизни людей без войн, ханов и шахов, без таких нужд как у них. А их нужды были не только в воде, но и в самой обработки земли. Сохой, так называлась палка, загнутая и заострённая снизу, до сих пор вспахивали землю. Этот примитив 20 века поражал своей убогостью и отсталостью. Нас это шокировало, они же относились к своему "прогрессу" совершенно спокойно, хотя я уже видел по соседству от них современные минитрактора, японского производства, работающие на виноградниках.
   После поездки в Калайи-Дану нам было о чём подумать. Политработники увидев своими глазами афганских людей, уже не были на столько категоричны, как это было раньше Поэтому теперь разговор между нами состоялся деловой и мы
   приняли решение взять шефство над кооперативом.
   Весенние дни бежали быстро и необходимость подготовки земли к посеву ощущалась всё больше. Но чем люди будут пахать землю, неужели своей первобытной сохой? А, что им оставалось делать? Тогда уже мы задумались. Люди, цивильные и привыкшие уже видеть на полях более современные орудия возделывания почв, у нас при разговоре сразу возник вопрос о тракторе. Однако где его можно взять?
   Если на самом деле решили людям помочь, то надо искать и договариваться, другого не дано. Объявили на все посты и во все подразделения: может кто видел или знает у кого он есть? Нашлись и такие, кто отнёсся к этой затеи с иронией. Однако настойчивые поиски были вознаграждены.
   - Товарищ майор! Есть!
   - Что, есть?
   - Трактор есть! " Белорусь"! Совсем новенький. - радостно докладывал Корчагин,- и недалеко от нас, в афганском батальоне обслуживания аэродрома.
   - Надо ещё его взять? Поехали!
   Указанный батальон располагался на краю лётного поля, за забором обтянутым колючей проволокой. Внутри ограждения находилось несколько полуразобранных автомобиля и среди этого хламья одиноко и сиротливо стоял искомый объект. Труженик лесов и полей. Совершенно новый и, со всеми лежащими рядом с ним, приспособлениями для работы в поле. Нашли командира подразделения, стали договариваться, но у него не оказалось тракториста. Сказали, не беда и привели своего: небольшого роста, щуплого, но как оказалось, механизатора со стажем, Виктора Китлера. Однако афганский командир, не очень хотел давать трактор, поэтому, указав на приспособления, сказал, что там не всё имеется для пахоты. Китлер осмотрел их и сообщил, что пахать вполне можно. Тут вдруг не оказалось топлива. И этот вопрос был немедленно решён. Но и это ещё не всё- понадобилось письменное разрешение начальника гарнизона. Здесь мне пришлось идти к Акраму. С большими потугами, но я всё же убедил его выдать такое разрешение и только после этого сержант Китлер приступил к обязанностям землепашца. Проверив и окончательно приведя все приспособления к работе, наш механизатор в сопровождении двух боевых машин, с гордым видом повёл всю колонну в Калайи-Дану. При виде этой процессии, встречный люд останавливался и с большим любопытством сопровождал её взглядами. Люди кишлака не ожидавшие такой помощи, очевидно, посчитали это небесным чудом и вывалили все от мала до велика из своих домов. А затем с радостными улыбками измождённых от солнца, недоедания и тяжёлого труда, всей толпой шли за колонной до самого пахотного поля. И потом весь день стояли и с волнением наблюдали как впервые за своё многовековое существование перепаханная земля ложилась ровными пластами. Несмело, с большой опаской и оглядкой подходили к ним из других кишлаков. Через некоторых из них опять передавались угрозы и предупреждения, однако народ уже на них не реагировал. Между тем советский сержант прокладывал борозду за бороздой, заодно обучая своих добровольных помощников, которые сидели с ним в кабине трактора. Три дня, под палящим солнцем, он готовил поля кооператива к посеву, отдыхая по 5-6 часов в сутки. А по краям мест вспашки все эти дни и ночи стояла бдительная охрана кишлака, которая зорко оберегала мирную "битву" за хлеб от нападения душманов. Так советский парень, Витька Китлер, вошёл в историю жителей афганских кишлаков Баграма. Он делом показал какой должен быть интернационализм и как нужно дружить с народом.
   Однако обработанное поле без семян урожая не даёт, поэтому необходимо было достать ещё и зерно. Люди кишлака стали шарить по сусекам, но всего собранного оказалось очень мало. Всё, что оставалось с прошлого года, едва хватало на еду. Если нужно, что-то посеять, значит надо было жить впроголодь. Так что нам пришлось снаряжать делегацию в Кабул за помощью в министерство сельского хозяйства. Туда на двух бронетранспортёрах отправился капитан Корчагин с Гуль Маматом. Через два дня " Маленькую Москву" всколыхнула ещё одна радость: на боевых машинах прибыло зерно, которого хватило не только на посев, но даже на лепёшки. Чтобы хотя бы на первое время напоить землю и дать окрепнуть молодым всходам, мы дважды организовывали выезды на расчистку канала и оба раза офицеры и солдаты первой роты подвергались нападениям из- за засад.
   Несмотря на засушливое лето, урожай зерна был неплохой. Кооператив смог рассчитаться с долгами и ещё отложить кое-какие средства на покупку трактора. Наши добрые дела не оставались без внимания. Солдат и офицеров батальона начали узнавать, к нам всё больше стало проявляться доверия. Теперь уже, когда я проезжал возле кишлаков, люди не убегали и не прятались, как это было раньше, а останавливаясь и довольно улыбаясь, приветливо махали руками. Пацаны бежали за машиной и кричали по-русски " Комбат едет! Комбат, шурови!" А, когда приходилось останавливаться, БТР мгновенно окружали пацаны. Протягивая свои ручки, они здоровались и непременно задавали вопрос: - Комбат, да? Хор, комбат, хор!
   Так в лексикон афганцев стало входить это слово, как синоним дружбы и доверия. Это был пока ещё небольшой, но всё же успех и мы ужё представляли по какому пути нам лучше всего двигаться.
   Вспоминая прошедшие годы, стараюсь определить, когда же всё-таки произошло моё понимание об избрании именно этого пути и , что могло послужить толчком к нему. Одно было ясно, что такое стремление появилось не сразу и не вдруг. Оно готовилось временем, наблюдениями и прямо поставленным вопросом: " Почему с нами начал воевать сам народ?" Чем больше там находясь и чем больше общаясь с местными жителями и узнавая их, я всё больше убеждался, что без дружбы и доверия к друг другу, нам никак нельзя. У меня не было выбора: или найти с народом общий язык, или погибнуть. От этого выбора зависела не только моя судьба, но и жизнь многих моих сослуживцев. Однако прежде, чем это осуществилось в полной мере, прошли долгие месяцы упорного сопротивления не только со стороны душманов, которые не очень стремились к дружбе и согласию, но и тех кто был рядом. К моему счастью быстрее всех к этому заключению пришли мои подчинённые, офицеры и солдаты. И они, разобравшись, стали всё активнее на это работать. Сколько сил и времени потребовалось тому же капитану Корчагину, чтобы организовать выделения для Калайи-Даны зерна, трактора, посылки двух молодых парней на курсы механизаторов, демонстрации фильмов, открытия школы. Всё делалось не так просто. Бюрократия, непонимание и просто вредительство, вот, что приходилось преодолевать нам постоянно, прежде чем сделаешь что-нибудь необходимое народу. В том же уезде Карабаг, в административное подчинение которого входила Калайи-Дана, поступали из Кабула для распределения по кооперативам трактора "Белорусь". Однако их раздача по обыкновению затягивалась. Учёта и контроля по их раздачи никакой не было, поэтому они очень часто и больших количествах "уходили на сторону" даже не тем, кто уже заплатил деньги за трактора. Но, когда эти кооперативы начинали требовать на вполне законных основаниях, им говорили, что их машины неисправны или захвачены душманами. В общем всё делалось, чтобы лишить тех, кому они были нужнее всего. Так, что нашим героям пришлось изрядно попотеть, вплоть до личной встречи с самим министром с/х, прежде чем кооператив Калайи-Даны получил свой трактор. А какую ненависть Карчагин и Гуль Мамат наблюдали, когда администрация уезда отдавала "Белорусь" и зерно. Вот так приходилось защищать народ даже от аппаратчиков НДПА. К сожалению и среди них было много приспособленцов, любителей лёгкой наживы. Они чувствовали неспособность нового правительства установить на местах жёсткий порядок и контроль за распределением материальных ресурсов и средств, поступающих из Советского Союза и творили, что хотели. Подбирая себе подобных, эта полукриминальная верхушка, постепенно вытеснила с постов и так не многочисленную группу честных и преданных революции работников, а затем самым бесстыжим образом стала набивать дармовыми деньгами свои карманы, продавая народу то, что ему надлежало выдать бесплатно. Такие действия вызывали негативную реакцию людей к самому правительству и власти в целом. И в конечном итоге к самой революционной идее. Это была продажная, грязная, подколодная жизнь подлецов и предателей.
   Однако несколько по другому произошло с теми, кто не мог жить ни обманом, ни предательством, а жил и довольствовался тем, что было дано природой, но и здесь постороннее вмешательство не дало выбора тварям на безопасное существование.
   . Змеи, почуя приближение холодов и гонимые внутренним инстинктом самосохранения, начали заползать в норы под толстый слой глиняного покрова. Находя себе подобных, они сворачивались в клубки и согретые от друг друга накопленным за лето теплом, под доносившиеся с лётного поля привычные звуки, медленно погружались в зимнюю спячку. Однако не всем удавалось найти удобное для себя пристанище и они продолжали ползать в кромешной тьме. Долго и настойчиво искал, для своего внушительного тела, место и большой змей. Беззвучно и осторожно двигалось оно по лабиринтам земной коры, огибая стороной небольшие норы и клубки свёрнутых и уже мирно отдыхающих гадов, ни его породы. Их устройство в облюбованных ямах и сонный шелест, трущейся друг от друга тел, раздражали его и невольно вызывали злобу. Он устал и ему также хотелось побыстрее найти своих родственных собратьев и обхватив их своим могучим телом, заснуть. Наконец, после мучительных лазаний его ноздри учуяли долгожданный запах и он вполз в большую, просторную нору. Сразу, успокоившись, змей обвил лежащий по среди неё потревоженный им клубок и провалился в глубокий сон.
   Природа наделила змея инстинктом пробуждения в назначенное время, когда ласковое весеннее солнце своими яркими лучами начинало проникать через толщу земли. Поэтому он спал спокойно. Полностью полагаясь на природу. Всё вокруг было привычно и покойно. Земля, перегруженная летними хлопотами, отдыхала, постепенно восстанавливая истраченное и вновь накапливая новые силы, необходимые для нового светового оборота. Однако в какой-то момент всё стало меняться. Вздрогнула, задрожала она. Прокатился по ней какой-то непонятный пугающий стон, вызвавший беспокойство. Инстинкт ещё не подавал импульсы на пробуждение, но длинное расслабленное до этого тело, вдруг почувствовало напряжение, мешающие спокойному течению сна. Откуда-то потянуло теплом, оно становилось всё явственнее, ощутимее и всё больше обволакивало и нагревало змея. Он стал просыпаться. Наконец, совсем обеспокоенный таким непонятным раздражителем, прервавшим покой, он с налитыми кровью от гнева глазами, распрямился и пополз навстречу дуновения ветра. Скользя и извиваясь своим могучим торсом, он ощущал как с каждым метром пройденного пути, воздух становился плотнее и теплее. Вслед за ним пришли в движение его соседи. Змей полз, а на него надвигалось что-то белое, чужое, пугающее. Нарастающее дуновение и тревога исходили от туда и притягивали своей загадочностью таинственного зверя, посмевшего потревожить покой. Наконец, он приблизился к белому полю и осторожно сполз на него, оно спружинило и прогнулось. Он такого не ожидал и остановился, в готовности отразить нападение. Однако, убедившись, что опасности нет, продолжил движение. Неожиданно прорвавшаяся из дыры сильная струя, ударила в его ноздри и чуть не лишила дыхания, но это ещё больше разозлило его и змей, с упорством близкого исхода, сделал несколько резких движений к отверстию, откуда дул удушающий воздух. Преодолевая зловонный запах, он просунул голову в щель и увидел огромную нору и в ней спящих чудовищ. Вдруг ближнее к нему зашевелилось и полные ужаса глаза установились в него. Их взгляды, в страхе, скрестились и теперь только смерть одного из них могла положить этому конец. Змей смотрел в широко открытые от ужаса глаза и лютая ненависть закипала в нём. Вот тот враг, кто нарушил его сон, он должен быть уничтожен! В его глазах вспыхнул огонь, тело, готовое броситься и вцепиться острыми как игла, зубами, напряглось. Он пошевелился, чтобы найти опору для броска, но белое поле прогибалось и не давало её. Змей замешкался и тут раздался вопль и ослепительная вспышка, а затем страшный удар пронзил его мозг. Мир мгновенно раскололся на множество микроскопических искрящихся точек и постепенно растворился в темноте. Могучее тело обмякло и безвольно повисло, покачиваясь от удара, теперь уже безразличное ко всему земному. Только один оставшийся глаз продолжал поблёскивать злобным медленно затухающим огнём, извещая тем самым, о некогда живой плоти. А с его развороченной, страшной морды рубиновыми каплями падала на солдатское одеяло кровь.
   А между тем старшина Петранцов, крича от охватившего его ужаса, продолжал палить из пистолета по извивающимся на простынях, подвешенных на потолке землянки, рептилиям, также перепуганных от грохота, боли и криков. Кто не успел выползти из нор, тот ретировался назад в глубины земные, вслед за ними уползали те, кто успел живыми вырваться с этого страшного белого покрывала, пропитывающимся кровью тех, кто уже никогда не вернётся из вечно тёмного царства.
   -А-а-а! - раздавался голос старшины,- бах! Бах! Выстреливал пистолет в его дрожащих руках. Сверху на головы командира роты и замполита слетел лейтенант Протас. Перепуганные от диких воплей прапорщика от ломящего в ушах грохота выстрелов и пороховой гари, мгновенно наполнившей небольшое сооружение, они почти одновременно столкнулись в проходе. Уже там, снаружи землянки, офицеры стали приходить в себя. Вскоре выстрелы прекратились и в дверях показался тяжело дышавший и бледный, словно луна, старшина.
   - Что с тобой? - Спросил Протас у прапорщика, ещё сам не придя в себя после случившегося.
   - Змеи! - уже чуть слышно, дрожащим от напряжения и страха голосом, ответил Петранцов и схватился за сердце.
   -Романов! Есть спички? Зажигай! - приказал Неустроев замполиту. - Посвети под ноги. Вроде ничего нет. Надо проветрить землянку, а потом посмотрим, что там? Так, продрожав какое-то время больше от страха, чем от холода, они, наконец, зашли в землянку и осветили её. Первое, что бросилось им в глаза, это свисавшая с потолка "верёвка". Её с омерзением сняли и выкинули наружу, с остальным уже разобрались утром.
  
   Г Л А В А, 9. М О Ё М Н Е Н И Е.
  
   Встреча с маршалом. Командир афганского поста в кишлаке Калайи-Юзбаши, Амир. Родной дом Бабаджана. Замполит Оман. Народ должен быть спокойным.
   Иосиф Кабзон.
  
   Сколько уже времени прошло с тех пор, а память словно магнитная лента выдаёт всё новые и новые подробности того периода и тех событий, которые становятся всё значительнее для меня. И особенности то, что касалось причинённого зла, непродуманности в действиях, разгильдяйства и даже преступного отношения к судьбам людей. Всё это приводило к физическому уничтожению народа, к его моральному разложению и отчуждению друг от друга. Все мы хотим любить свою землю, Родину. Стремимся к свободе и независимости, хотим жить и в тоже время не желаем, чтобы нам что-то навязывали из вне. Хотел ли этого афганский народ? Да, безусловно, он хотел и имел на это полное право, как и другие. И чем больше я находился среди него, тем больше понимал это.
   Во второй половине марта из Москвы прибыла комиссия во главе с маршалом инженерных войск Агановым. Мне позвонили и приказали подготовиться к докладу об обороне аэродрома. Маршалы редкие гости и как они могут повести себя одному богу известно, поэтому я с своим начальником штаба готовился к встрече основательно. На следующее утро, в указанный срок прибыл в штаб дивизии. Зашёл в приёмную комдива и стал дожидаться вызова. Заслушивали не одного меня. Не мало сидело и в приёмной. Одни входили по вызову, другие выходили из кабинета. Спокойных и безразличных при этом не наблюдалось. Я также волновался. Наконец, очередь дошла и до меня. Появившийся в дверях Кандалин, взглянул на меня и спросил торопливо:
   - У тебя всё готово? Карта, схема при тебе? Тогда пошли!
   За столом, на своём обычном месте сидел комдив. Справа от него я увидел чёрного, массивного человека в генеральской меховой куртке, без погон. Когда я вошёл, они о чём-то с друг другом говорили. Ещё правее, у стены на стульях сидела группа незнакомых мне офицеров. При моём представлении, маршал повернулся и пристально посмотрел на меня. Стул под ним жалобно заскрипел. На удивление, но именно этот взгляд, подействовал на меня успокаивающе.
   - Ну, ладно, комбат! Доложи как ты организовал оборону? - услышал я его густой с хрипотцой голос.
   - По схеме или по карте, товарищ маршал?
   - Давай по схеме!
   Я разложил схему и приступил к докладу. Меня слушали, не перебивая до тех пор, пока я не коснулся вопроса об ограждении.
   - Обожди! Сколько ты сказал у тебя проволоки вокруг объекта?
   - С северной и южной по одному ряду, с восточной и западной вообще нет.
   - А, что так мало? Надо со всех сторон, да ещё в два ряда. А сколько колпаков?
   - Два с восточной стороны.
   - Ну, это совсем никуда не годится, - голос маршала посуровел, - надо бы тебе, комбат, позаботиться получше о своей обороне.
   - Так точно, товарищ маршал, надо! Да вот не знаю, где столько проволоки взять. В дивизии её мало, а колпаков так вообще нет?
   - Как это нет? - и повернул свою голову в сторону начальника штаба дивизии.
   - Мы не найдём столько проволоки, - стал докладывать поднявшийся Кандалин, - её только на этот аэродром километров пятьдесят надо. Да и бетонных столбов для неё нет. А колпаки с дорог снимать не можем, опасно.
   - А, что на это скажет армия?
   - У нас очень много таких объектов, где необходима проволока для ограждений, на всех просто не хватает, - ответил на этот вопрос молодой, полноватый полковник.
   - И у них ничего нет! Надо же. У душманов бы взяли или хотя бы у местного руководства попросили? Ладно, запиши! - Приказал он одному из офицеров, сидевшего от него справа. Тот приступил к записи, а маршал продолжил, - если здесь не могут, тогда придётся в Москве решать его.
   Вскоре заслушивания закончились. Комиссия, успешно завершив свою деятельность, также улетела в столицу. После этого прошли месяцы, но о проволоке и колпаках никто уже не вспоминал. Да вскоре они мне вообще не понадобились.Сколько мне за свою службу приходилось видеть таких комиссий и большинство из них были похожи друг на друга как две капли воды. Пользы от них было мало. В основном они приезжали для того, чтобы хорошо провести время: выпить, погулять, отдохнуть и напоследок обязательно увезти с собой какой-нибудь приличный " презент". При этом анализ боевой готовности уходил на задний план. Особенно ярко такая тенденция стала проявляться последние 15-20 лет. В категорию проверяющих попадали по блату, те кто не хотел или не мог работать в войсках, зато хорошо проявлял себя в оказании различных услуг для своих начальников, быстро освоив природу " брать и подносить". Приказ о назначении комиссии для оказания помощи и контроля, вызывал у командиров нездоровый зуд, трепет и страх. Главная его мысль сосредоточивалась не на улучшении боевой подготовки, а на сборе сведений о материальных потребностях её членов и полном удовлетворении всех их желаний. И плохо приходилось именно тем, кто не смог или не захотел угодить им в этом.
   В таких комиссиях с каждым годом истинных и грамотных ревнителей воинской службы становилось всё меньше, которые могли бы передавать свой богатый опыт более молодым офицерам. Да и вышестоящее командование требовало от них не отчёт о проделанной работе, а только результатов. По которым оценивалась часть и её командир. При этом ни объективных, ни субъективных причин во внимание не бралось. Единственное, что служило барьером - это чей-то сын, внук, зять или протеже. Поэтому почти все командиры шли на всё, чтобы не попасть в "чёрный список". Такое положение в армии было выгодно прежде всего, самой безграмотной и неразборчивой в своих корыстных желаниях, группе хапуг, которые с каждым годом становились всё смелее и наглее. Они уже сами напрашивались на разные выезды в войска, заранее высчитывая, что оттуда можно привезти. Афганистан для таких стал вторым " клондайком". Их уже меньше всего интересовало положение войск 40-ой армии, им нужны были: чеки, дублёнки, "Шарпы", "Сони", чайные, столовые сервизы, кожанки, оружие и многое другое, что можно было прихватить с собой с южной страны. Все их просьбы: купить, достать, подарить шли уже не только через советских представителей, но и через афганских. Отсюда не трудно понять какой моральный вред наносило нашему престижу такое бесстыдство. Эта же категория вымогателей без всякого стыда и совести, используя своё положение, представляли себя к различным наградам, званиям ( возможно даже покупали), не заслужив их на поле брани. При этом у них ещё хватало наглости "учить" боевых командиров, как необходимо воевать, строить оборону, выставлять засады, ходить по горам. Если в мирной обстановке такие наставления как-то ещё воспринимались, то здесь, когда ты постоянно в боевой готовности и довольно часто выполнял самостоятельные задачи, некоторые командиры просто не выдерживают такого вмешательства и посылали таких советчиков мягко говоря подальше. Последствия для них после этого оказывались вполне предсказуемы.
   Наступил апрель. Душманы не унимались, периодически посылая на наши головы мины. Такие "гостинцы" не давали расслабляться и я всё чаще стал посещать афганские посты, изучая их возможности защиты лётного объекта и осуществляя знакомства с их представителями. Постепенно налаживались между нами и хорошие отношения. Особенно доверительными у меня стали с начальником царандоя старшим лейтенантом Бабаджаном. Мы подружились и с каждым днём наши взаимоотношения становились теснее. Однажды, осматривая очередной царандоевский пост, я обратил внимание на пустующее здание недалеко от площади и спросил Бабаджана, почему он не выставит в нём свой пост. Место было удобным для наблюдения и защиты.
   - Здесь он был, - ответил мне начальник, - но его душманы уничтожили. У меня нет людей, чтобы ещё раз поставить. - и вдруг неожиданно предложил, - товарищ комбат, а может вы своих здесь поставите? Всего одно отделение? Душманы тогда не будут приходить и стрелять отсюда.
   - Я смотрю у тебя, Бабаджан, желание окружить советскими постами свои и потом спать спокойно, да?
   Царандоевец, услышав перевод, смущённо улыбнулся, не зная, что ответить. Да и что об этом он мог сказать, если такие иждивенческие настроения были у многих афганских руководителей. Дескать, если советские пришли в нашу страну, то пусть сами и наводят в ней порядок, делают революцию, а мы им немного будем помогать. Кстати они в этих суждениях были меньше всего виноваты, это мы сами себя в такое положение поставили, ведя себя как старшие братья, учителя, всё знающие и умеющие. Однако мы всё же подошли дому и осмотрели его.
   - И всё-таки, Бабаджан! Надо было бы тебе здесь выставить своих людей. Смотри какое удачное место для поста. Все виноградники, подходы к ним просматриваются и контролируются.
   - А вы артиллерией поможете?
   - Конечно, буду помогать.
   Однако планам этим не удалось осуществиться. Этой же ночью дом сгорел. После этого случая, я уже никогда больше не высказывал таких мыслей при большом количестве людей. Прошло немного времени и начальник царандоя предложил мне съездить в кишлак расположенный южнее аэродрома и там познакомиться с его защитниками. Ехали со всеми предосторожностями. Бабаджан сидел рядом со мной и показывал дорогу. Она была хоть и просёлочная, но широкая и хорошо укатанная. Проезжая возле одного небольшого здания, царандоевец остановил БТР.
   - Здесь находится пост защитников, -сказал он.
   Через некоторое время двери в него отворились и мы вошли во внутрь. Нас встретили шесть молодых парней, которые с любопытством и страхом посматривали на нас. Бабаджан спросил их о чём-то. Те, перебивая друг друга, стали отвечать. Ответ у них получился быстрый и не совсем уверенный, заметно было, что они не ожидали приезда начальника, да ещё в таком сопровождении. Наконец, я получил перевод, что командир поста находится дома и надо было идти к нему. Уже в более просторной крепости, нас встретил сам хозяин. Высокий, поджарый, примерно одного возраста со мной, с суровыми и властными чертами лица.
   - Амир! - коротко и чётко произнёс он своё имя и тут же пригласил нас на второй этаж. Мы поднялись и вошли в просторную комнату. Расселись на ковры.
   Он мне понравился своей обстоятельностью, каким-то суровым спокойствием.
   В доме стояла тишина, везде был порядок и чистота. Очевидно он был неплохим хозяином. В дальнейшем, я сделал вывод, что из него получился бы неплохой председатель колхоза. Однако знакомство с ним у меня оказалось очень коротким. В один из июльских дней его всё же настигла душманская пуля. Первая наша встреча также оказалась не очень длинной. Беседовал он в основном с Бабаджаном. Говорил медленно, обдумывая каждое слово. Единственное, о чём я его попросил в тот момент, чтобы он предупредил людей кишлака быть осторожными около наших постов.
   Вообще меня всегда поражал этот, довольно крупный по своим размерам и населению, кишлак и в тоже время какой-то пустынный, нелюдимый и настороженный. Я бывал в нём много раз. Встречался и беседовал с людьми. Здесь жили родные Мир Хамзы, который в последствии так много сделавшего для укрепления мира вокруг аэродрома. Но сколько бы я не находился в нём, меня никогда не покидало чувство затаённой опасности. И совсем, наверное, не случайно несколькими месяцами позже, я вынужден был в нём выставить пост.
   Из Калайи- Юзбаши, так назывался этот кишлак, мы выехали далеко за полдень. Стаяла жара, солнце пригревало основательно, броня была нагрета до такой степени, что под заднее место приходилось подкладывать фуфайки.
   - Товарищ, комбат! У меня сегодня сын родился! - проговорил, вдруг Бабаджан.
   - Ничего, себе, а что же ты молчал до сих пор? Поздравляю! Сын! Значит в нашем полку новое пополнение.
   - Да, да! Пополнение, - отец новоявленного ребёнка не скрывал радости и тут же предложил, - поехали ко мне домой! Чая выпьем в честь сына. Мой отец тоже рад будет вам.
   - Предложение принято, только остановимся возле дукана на минуту, хорошо?
   В доме Бабаджана, я ещё не был и думал, что оно где-нибудь возле его администрации. Однако я ошибся, он привёз меня к провалу в глиняном ограждении, которое отделяло территорию аэродрома от населённого пункта по названию Джамкадам. Пройдя вдоль его внутренней стороны метров пятьдесят, Бабаджан остановил нас возле одного из домов и сказал.
   - Вот здесь я живу! В нём я родился и вырос. Отсюда я ходил учиться в баграмской школе. Через тот самый проём в стене, где только что прошли. Потом я вступил в партию " Парча". При Амине был арестован и посажен в Пули-Чархи, тюрьму возле Кабула. Просидел в ней до прихода Бабрака Кармаля.
   Отворилась дверь и в ней показался седой аксакал, с широкой улыбкой на устах. Круглый овал лица и умный взгляд чёрных глаз выдавал сходство с царандоевцем. Поздоровались и он пригласил нас в дом. Мы вошли через узкую дверцу в проход, не выходя из него, повернули вправо и очутились в гостиной. Разулись и стали рассаживаться на ковры. Очевидно, по кишлаку прошёл слух о нашем прибытие и через некоторое время комната заполнилась гостями. Принесли сахар, конфеты, печенье и чай, который тут же разлили в чашки. Беседа шла с чаепитием спокойная и непринуждённая. За разговором я узнал, что у Бабаджана много братьев и все они учились или ещё учатся в школе и университете. Двое старших коммунисты и находились в руководстве уезда. Бабаджан, начальником царандоя, Сидык, заместителем первого секретаря партии НДПА уезда. Сам отец нигде и никогда не учился, но понимал, что пришло время грамотных людей и что детям надо дать образование. И он всё сделал для этого.
   - А, где сын? - спросил я Бабаджана, но на этот вопрос ответил мне не он, а его отец.
   - Товарищи, наверное, не знают, что новорождённого в течении сорока дней никому, кроме матери и муллы показывать нельзя. Таковы наши традиции и нарушать их большой грех.
   - Извините, отец. Мы на самом деле этого не знали и нам впредь ещё очень многое придётся узнать, поэтому не обижайтесь на нас. В связи с этим я хотел бы прямо сейчас уточнить несколько вопросов, если конечно вы не против?
   - Почему же, пожалуйста. На что смогу, отвечу.
   - Тогда скажите, почему женщины у вас закрывают лица? Они это сами делают или их заставляют?
   Старик не спешил отвечать. Поковырял в зубах тонкой круглой палочкой, причмокнул и, прищурив свои умные глаза, сказал:
   - Каждый должен заниматься своим делом: женщина домашними делами, мужчина обеспечивать семью. Когда мужчина приходит в чужой дом, зачем ему смотреть на чужую жену, также как и моей жене пялить глаза на чужого мужчину? Это отвлекает от работы, развращает и подаёт плохой пример для молодых. Моя жена должна принадлежать мне и никому больше. Вот поэтому она и закрывает своё лицо. А вы думаете что женщина сама хочет снять паранджу? - аксакал хитро улыбнулся, - Нет! Не все, даже многие не хотят. А, почему? Да, потому, что они не все родились красавицами, есть даже уродливые, а паранджа всех уравнивает. Подумайте сами: какой женщине не хочется быть красивой? А какому мужчине не хочется иметь красивую жену? Красота всегда привлекает, а уродство- отталкивает. Поэтому наши предки поразмыслили над этим и решили таким путём избавить людей от зависти.
   - А вы сами как считаете, правильно это или нет!
   - Не знаю. Я человек уже старый и для меня закон и традиции моего народа, пусть даже не совсем понятные, священны и я ими живу.
   -Хорошо, ещё один вопрос? - Старик кивнул головой, - скажите, а почему молодые парни приносят всё на стол, не унизительно ли им делать такое?
   - Какое же это унижение? Когда я был молодым, то чувствовал большую гордость, когда мне поручали ухаживать за старшими. Ведь это с одной стороны освобождает женщину от лишних забот, с другой - приучает юношу к уважению к старшим, которые прожили больше, пережили и накопили большой жизненный опыт. Это хорошие традиции и тот народ, который не придерживается их, рано или поздно погибает.
   Конечно, можно было бы с кое с чем и не согласится, но возражать, а тем более спорить с аксакалом мне не хотелось, но вот об "опыте" я всё же подумал. Бывает опыт, который учит человека добру, любви к ближнему, к своему народу, но ведь есть и другой, низменный. С ним-то как быть?
   Там же, на чаепитие, я познакомился с замполитом уездного царандоя, лейтенантом Оманом. Молодой, двадцатилетний парень, довольно открытый, приветливый, он привлекал внимание и вполне сносно говорил на русском языке. Его мечта- это учёба в Советском Союзе. Дальнейшие события и время сдружили нас. Иногда лейтенант выступал в роли переводчика, но его услугами я пользовался весьма редко, так как он не всё понимал и мог перевести правильно. Однажды по его просьбе мне пришлось выступить перед царандоевцами, Оман выступал в роли переводчика. Я, имеющий уже достаточный опыт в таких мероприятиях, в этот раз заметил на лицах людей растерянность и не понимание того, о чём я им говорил. По их выражению лица я видел, что они пытаются вникнуть, понять хотя бы смысл предложений, но, очевидно, перевод был так плох, что исключал такую возможность, а может быть здесь были более прозаические причины. Для этой, в подавляющем большинстве, безграмотной массе нужны были ни эти душещипательные беседы и рассказы о грядущей райской жизни, а конкретные дела, связанные с сегодняшним куском хлеба и горстью сахара для детей. Кроме этого не помешало бы и спокойствие. А его как раз и не было: с одной стороны не давали его душманы, с другой сами власти хотели разрушить кишлаки вокруг аэродрома, а людей расселить по другим местам. Даже в мирное время такое переселение решалось с трудом, а в военное, когда не так просто было найти место, где бы можно спокойно построить дом и начать мирную жизнь, тем более. Я не думаю, что руководство это не знало, однако оно периодически поднимало этот вопрос, тем самым создавая у людей нервозную обстановку.
   В один из дней апреля ко мне зашёл начальник ХАДа баграмского гарнизона подполковник Анарголь и сказал, что меня просят придти на совещание к начальнику гарнизона.
   - Прибыл командующий ВВС республики генерал Кадыр. Он интересуется обороной аэродрома и хочет вас видеть.
   Такой вызов был вполне возможен, военный объект в его ведении и он как настоящий начальник должен знать как тот охраняется. Я зашёл в штабной вагончик, взял для доклада необходимые документы и отправился в резиденцию Акрама. У её подъезда стояло много легковых машин, среди них я увидел и машину начальника штаба дивизии. По сему видно было, что совещание расширенное. " Зачем меня нужно было вызывать, если Кандалин здесь? - подумал я, поднимаясь на второй этаж, - он бы и без меня справился." В кабинете у Акрама сидела большая группа офицеров, однако советских оказалось всего двое, я и начальник штаба дивизии. Мне предложили стул. Я сел и огляделся. Привычную картину нарушала фигура сидевшая рядом с начальником гарнизона. В меру вальяжная, худощавая, в лётном зимнем бушлате без знаков отличия, на седой голове генеральская фуражка. Чёрные круглые глаза выражали внимание и какое-то внутреннее беспокойство. Он слушал молча, не вмешиваясь и не перебивая говоривших. Это и был генерал Кадыр. Совещание вёл Акрам. Наконец, очередь дошла до меня.
   - Товарищ, комбат! Генерал Кадыр хочет узнать ваше мнение об обороне аэродрома? - спросил меня начальник гарнизона, но уже на русском языке.
   -Я хотел бы уточнить, что именно хотел бы он знать?
   Акрам очень внимательно посмотрел на меня, но потом, очевидно, поняв значение моего вступительного слова, перевёл мой вопрос Кадыру. Он был проницательным начальником, за что я его и уважал. Я не спешил с докладом, в этой комнате находилось слишком много народа, а у меня были свои секреты.
   - Генерал спрашивает, хватит ли у вас сил и средств, чтобы защитить очень важный для нас всех объект?
   - Думаю хватит. Тем более его защищает не только мой батальон, но и некоторые афганские подразделения и даже посты защитников революции.
   Акраму, по всей вероятности, почему-то не понравился мой ответ и он недовольным тоном перевёл его начальнику ВВС. Но тот и глазом не моргнув, задал следующий вопрос. После этого вопроса полковник поморщился, но перевёл.
   - Генерала интересует ещё один вопрос. Четыре года назад было принято решение расширить территорию аэродрома за счёт выселения жителей близлежащих кишлаков. Он хочет знать ваше мнение об этом?
   - А, что же вы раньше этого не сделали?
   - На это требуется очень много времени и средств, для компенсации людям за дома, землю, виноградники.
   - А, что сегодня у вас сегодня эта возможность появилась? Я думаю, нет! Поэтому моё мнение таково: если вы не смогли этого сделать раньше, то сейчас выселять людей не только вредно, но и опасно.
   - Поясните, пожалуйста, почему? - раздался голос Кадыра.
   - Хорошо, поясню. Для того, чтобы выселить людей, нужны деньги и не малые. Где сегодня государство их возьмёт? Пусть даже, если оно найдёт! Рассчитаетесь с людьми за дома, виноградники, землю, найдёте им место, где они могут строить свои жилища. Сразу же возникнут новые вопросы и проблемы, как-то: где взять материал для строительства, продукты для пропитания, охрану и прочее. Теперь другое, кто сейчас живёт в этих кишлаках? Большинство тех кто работает в аэродромном хозяйстве и летает на самолётах, не так ли? Кто может с уверенностью сказать, что они после этого вернуться сюда? Думаю таких не найдётся. Да , если кто из выселенцев захочет придти на аэродром работать, позволят ли им это сделать душманы? Следующее. Улучшиться ли от этого безопасность вашего объекта? Вы же разрушите дома, уничтожите виноградники, кладбища! Не трудно сообразить, что после этого произойдёт. Сейчас аэродром обстреливают один-два раза в месяц, а когда народ отсюда уйдёт, да ещё без их согласия, то нас здесь и развёрнутая дивизия не спасёт. А противоборствующая сторона только рада этому будет, вы этим самым развяжите им руки во всём, пополните их ряды теми, кого вы лишили крова и могил предков. Вот такое моё мнение.
   - У нас много военных получили уже субсидии!
   - Оставьте их в покое, не время сейчас заниматься расширением аэродрома.
   Присутствующие молчали, горячился один Акрам, который пытался или просто делал вид отстоять идею выселения людей и уничтожения кишлаков. Генерал, очевидно, понимал щекотливость затронутого вопроса, поэтому помалкивал. Поднялся Кандалин.
   - Товарищи, по-моему комбат прав, не стоит спешить с выселением. У нас на самом деле не найдётся для этого ни сил, ни средств. Да и с обороной могут возникнуть новые сложности.
   Его слово оказалось решающим. В этом вопросе была поставлена "точка", по крайней мере до января следующего года. Когда совещание закончилось, Кандалин, отозвав меня в сторону, спросил:
   - Ты знаешь, что к нам приезжает Кобзон? Нет? Теперь будешь знать!
   Все последующие дни только и разговоров было о прославленном певце. " Ты слышал? Кабзон выступал в (Кабуле, Джелалабаде) Газни! Попал под обстрел и не уходил до тех пор пока не закончил петь!" Далеко не всех знаменитостей встречали у нас так как его. Все они, конечно, были для нас той не большой, но частичкой нашей Родины, того спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Но Кобзон был на особом счету. Всегда и везде ему радовались, ждали с нетерпением и тревогой. Его обожали за простоту, человечность, талант, понимание обстановки, самих людей. Но главное он пел от души и никогда не отказывал в исполнении заказанных песен. Это очень ценилось и особенно в нашей среде. Он был душой толпы, уже много повидавшей за свой короткий век, той молодой зелённой массы, которая прошла все муки нелёгкой солдатской жизни, закалённой в боях, песках, в суровых холодных горах и под жарким афганским солнцем.
   Наконец этот день наступил. Ко мне в вагончик ворвался замполит.
   - Командир! Мне позвонили, Кобзон приехал! Ну, что едем на концерт?
   - О, чём разговор! Собирай свободных от службы, грузи на машины и, вперёд!
   Через несколько минут колона бронетранспортёров мчалась к штабу дивизии. Когда подъехали, вся дорога возле проходной на её территорию была забита техникой, а она всё прибывала. Люди спешивались и толпами валили через проходную, к клубу. В это время начальник политотдела подполковник Фёдоров бился над неразрешимой задачей: как разместить людей. Палатка- клуб для этого уже не подходила, был мала, в неё могла лишь войти одна треть прибывших. Об этом задумался и начальник штаба дивизии.
   - Может полы палаток поднять? - предлагает он начпо.
   - Нет! Всё равно будет мало. Да и навалится кто-нибудь, рухнуть может.
   Однако время шло, народ прибывал и, слонялся не зная куда приткнуться, требовал развлечений. Что же делать? Выйти из создавшейся ситуации помог сам "именинник".
   - О чём задумались, товарищи офицеры? - спросил он, подойдя к заместителям.
   - Да, вот решаем как разместить людей. Палатка-то для этого маловата.
   - Нашли проблему. Выбирайте площадку по шире и рассаживайте людей прямо во дворе. Сейчас мои вынесут аппаратуру и начнём. Не песочные, от этого не рассыплемся. Раз народ хочет, так пусть видит и слышит.
   - Эй! Ребята, - слышится звучный голос Кандалины штатной джаз-группе, берите верёвки и колья, пойдём размечать сцену.
   Ещё полчаса и всё было готова. На импровизированной эстраде, обозначенной верёвкой, расположилась музыкальная аппаратура, появились музыканты. Вокруг разом всё преобразилось, люди довольные стали устраиваться, где кто сумел примоститься. Основная масса уселась прямо на землю. Всюду улыбки, шутки, смех, ожидание встречи с певцом. Вскоре появился и сам маэстро. Люди встречали его стоя, громкими выкриками и аплодисментами. А он, довольный улыбался, приветствуя публику высоко поднятыми вверх руками. За ним стояли его коллеги по выступлению: исполнительница народных песен Рюмина, никому ещё неизвестный иллюзионист Денисов и маленькая акробатка..
  
   Г Л А В А , 10. ПЕРЕД МАЙСКИМИ ПРАЗДНИКАМИ.
  
   Подготовка к Пандшерской операции. Приезд знакомого генерала. "Спокойно, комбат!" Приказ на бой. Доверять, доверяй, но свои замыслы держи при себе.
  
   В двадцатых числах апреля пришла телефонограмма о моём вызове на совещание в штаб дивизии. По прибытию я встретил знакомого офицера из оперативного отдела и спросил его, в чём причина сбора?
   - Пойдём в Пандшерскую долину, а сейчас собирают для отработки взаимодействия.
   Об этой долине я уже слышал, но она отсюда была далеко, и поэтому я не очень придал большого значения этому совещанию.
   - А я-то зачем понадобился? Не в курсе?
   - На аэродроме будет находиться объединённый штаб руководства операцией.
   Вот в чём дело! Тогда сразу стал понятен мой вызов. На площадке между модулями к этому времени собралось уже достаточно много народа. С некоторыми офицерами я был знаком, поэтому между нами завязался разговор, стали делиться мнениями о службе и жизни в южной стране. Проблем у всех хватало, но в конечном итоге всё сводилось к предстоящей операции. Такое внимание было оправдано. Как выяснилось несколько позже, район оказался самым защищённым и наиболее подготовленным в военном отношении как людьми, так и укреплениями. В этом как раз и была вся сложность и непредсказуемость предстоящих действий. Тем более пандшерскую группировку возглавлял молодой, энергичный, дерзкий и талантливый в военном отношении уроженец тех мест Ахмад Шах Максуд.
   Наконец, в дверях показался Кандалин и подал команду на построение. Вслед за ним вышли командир дивизии генерал Миронов и заместитель командующего армии генерал Виноградов. Начальник штаба подал команду и повернулся для доклада, однако генералы не стали его слушать, а сразу же направились к подготовленному макету местности на ящике с песком. За ними потянулись и все стоящие в строю. Над местом занятий была натянута массеть. В самом ящике умелыми руками операторов была создана местность пандшерской долины. Река Пандшер, протекающая по ней, получила своё название в давние времена в честь братьев, боровшихся за свободу и независимость В переводе это означало - "пять львов". Посматривая на местность, воспроизведённую на песке и представляя её в реальности, я не очень завидовал участникам операции. Узкий проход в долину, единственная дорога, сжимаемая с одной стороны высоченными горами, с другой рекой с обрывистыми берегами, не давали возможности развернуться ни техники, ни людям, а также укрыться от обстрела. Доклады Кандалина, а затем начальника разведки дивизии ещё больше подтвердили мои опасения.
   - Кто пойдёт в авангарде? - спросил генерал Виноградов.
   - Батальон капитана Аушева, - ответил командир дивизии.
   Все посмотрели в сторону высокого, чернявого молодого офицера с чёрными усами, стоящего в задумчивости. Услышав свою фамилию он вздрогнул и застенчивая улыбка пробежала по его лицу.
   - Ну-ка капитан, доложи порядок действия твоего батальона? Только покороче.
   Офицер, очевидно, не совсем освоившись в этой роли, стал докладывать, несколько смущёно и запинаясь. Но все слушали не перебивая, стараясь вникнуть в его объяснения. Ведь он шёл впереди и от его действий, во многом зависела судьба других. Поэтому замкомандующий не оставлял его в покое до тех пор, пока не выяснил, что капитан уяснил свою задачу полностью.
   - Парню недавно на Героя послали, - вдруг услышал я голос знакомого офицера.
   Я уже слышал, о том, что в Афганистане несколько человек получили звезду Героя, но ни с одним из них мне ещё не приходилось встретиться. Кто-то из них погиб, кто уже убыл в Союз. Здесь же рядом со мной стоял тот на кого высланы документы на представление к этому высокому званию. Я посмотрел на Аушева, а в голове вдруг пронеслась дурная мысль. " А получит ли он эту Звезду живым? Ведь операция не из лёгких!" Ещё до призыва в армию мне пришлось почти два года поработать в горах. Поэтому я не понаслышке знал, что они из себя представляют. Но то была мирная обстановка и мешала лишь усталость. Здесь же идёшь в постоянном напряжении, не зная откуда в тебя выстрелять или подорвут на мине, фугасе. При том ты первый и как будешь готов к этой встрече из-за угла, так у тебя больше шансов остаться в живых не только самому, но многим и многим другим. Но война есть война и на ней кто-то должен идти впереди, больше рисковать, брать на себя ответственности и выполнять приказ. Вот и на этот раз, приглашённые командиры старались как можно лучше разобраться в поставленных им задачах, пока здесь, у ящика с песком, но это был один из тех моментов, которые определяли успех в бою и многие молодые жизни. Под конец учебного процесса замкомандующий добавил, что штаб руководства операцией будет располагаться на аэродроме. Это уже касалось непосредственно меня.
   На следующий день войска пришли в движение и начали выходить на указанные направления. Появились на аэродроме машины руководства операцией. Штаб разместился на юго-восточной части взлётной полосы. Руководил операцией по захвату Пандшерской долины начальник штаба армии генерал Тер-Григорьянц. К вечеру недалеко от штаба заняла огневые позиции афганская артиллерия. Весь день и ночь не смолкали моторы двигающейся техники. В самый конец лётного поля стали моститься афганские части. Рано утром я выехал в штаб руководства. Продвигаться приходилось через беспорядочное размещение афганских частей и подразделений. Прибывшая дивизия имела слабое техническое оснащение и малый количественный состав. По встречавшимся подразделениям трудно было определить штатную единицу: не то рота, не то взвод? Солдаты группировались в небольшие кучки, устраивая, что-то наподобие старинных биваков. Офицеры размещались в маленьких палатках. Несмотря на раннее утро войска уже кормились. Целые очереди стояли у походных кухонь. Другие уже сидели и тщательно освобождали свои котелки от пищи. Офицерам разносили еду по палаткам.
   Но несмотря на наблюдаемую убогость, часто можно было услышать смех. В войсках не было того напряжения, которое обычно присутствует среди людей перед боевыми действиями. Скорее всего можно было заметить отрешённость и пассивность одних и легкомыслие других.
   После посещения штаба и уточнения задач, касающихся моего подразделения, я решил пройтись по местам размещения афганских частей.
   - Командир! - вдруг слышу я русский голос, оглядываюсь и вижу человека в форме аскера, с улыбкой на круглом лице, - что так пристально смотришь? Своих уже не узнаёшь, да?
   - Как-то не привычно видеть советских в такой форме. Здравствуйте!
   - Ты прав. Мы сами с трудом привыкаем к ней, но приходиться, по другому нельзя. Ну, что насмотрелся на это войско? Нам тоже в первое время было интересно, сейчас как-то это всё притупилось. Ты здешний, с аэродрома?
   -Да, отсюда! А вы я понял, советники?
   - Совершенно верно. Я при замполите, а мой коллега, он в палатке дрыхнет, при командире полка. Заходи, поговорим.
   Зашли. Несмотря на откинутые полы, в палатке было душно. Справа на раскладушке посапывал напарник. Замполит, войдя, плюхнулся на противоположную кровать, мне предложил раскладной стульчик.
   - Часто приходиться в таких условиях проживать?
   - Мы с ним уже полгода в Афгане, а на зимних квартирах почти не жили. Всё походах.
   - А как взаимоотношения с офицерами и солдатами?
   - Пока не плохие. Других просто не должно быть, иначе домой можешь не вернуться.
   - А, что было и такое?
   - Конечно. Были и такие, кто не мог найти общего языка, пытались управлять, командовать, пренебрегая советами и мнением хозяев. Разумеется кому-то это не нравилось и они ставили таких на место не словом, так пулей. Были выстрелы в нашего брата и перед убегом к душманам, просто из-за ненависти. Да, вот и отдыхаем по одному. На всякий случай. В общем по краю пропасти ходим.
   - Убегают часто?
   - На счёт этого не редкость. У них же своя структура набора в армию, добровольно- принудительная. Через отстойник. Проводят операцию и попавших в результате неё людей отправляют на фильтрационные пункты, где и идёт сортировка. У кого есть справка о прохождении службы, того отпускают, у кого нет- в армии служить. При таком "призыве" разве могут быть нормальные войска? Вот то-то и оно...
   - А, что ты можешь взять с безграмотного и забитого крестьянина, - послышался хриплый голос проснувшегося советника, - когда здесь большие чины до сих пор не разобрались за что и против кого они воюют. Послушай! У тебя есть где помыться? А то уже недели две не полоскались в воде.
   - Шикарной бани не обещаю, но кое-что организовать, конечно, могу.
   -Тогда давай сегодня к часикам шестнадцати, сможешь?
   - Смогу! За вами прислать или вы сами приедете? Нет! Тогда ждите мой УАЗик.
   Мы попрощались, чтобы уже никогда не встретиться. Сразу же после обеда их дивизия убыла в район боевых действий. А я, отъезжая от них, подумал что, наверное, войсковым советникам труднее приходиться, чем нам. Всё же мы со своими людьми и под своей охраной, а какого этим офицерам-советникам, у которых кроме табельного оружия, никого и ничего нет. Вокруг чужие лица, если что произойдёт, то ждать помощи не от кого. Надежда только на себя.
   Однако приготовленная баня всё равно понадобилась. В пять часов вечера неожиданно в расположении моей части появился знакомый мне по службе в Прибалтийском округе генерал Грубый, заместитель командующего армии.
   - У тебя найдётся место, где бы я мог переночевать? - спросил он меня.
   - А как же, товарищ генерал! В моём вагончике и переночуете.
   - Там, что есть место?
   - Начальника по тылу отправлю в офицерскую палату.
   Я вызвал Климчука и отдал ему соответствующее распоряжение. Не дожидаясь его исполнения, генерал решил пройтись по городку управления. Мы осмотрели все помещения, зарытый в землю склад и остановились возле нагревающегося котла с водой.
   - Неплохо устроился. А, это для чего? - спросил он, показывая на дымящийся паром котёл.
   - Для помывки людей. В этой палатке баня для личного состава.
   - Офицеры тоже здесь моются?
   - Кто не успевает в бане для офицеров лётного полка. Там для нас время отведено.
   Мы зашли во внутрь банной палатки. Генерал внимательно осмотрелся.
   - И душ работает? - я улыбнулся и кивнул головой, - а мы здесь помыться сможем?
   - Сможем, конечно! Но я могу организовать для вас и в лётной. Там есть всё: и душ, и бассейн, и комната отдыха.
   -Нет, не стоит! Давай здесь!
   Через минут двадцать мы уже плескались под душем, приготовленным для войсковых советников, которые в это время двигались в сторону Пандшерской долины. Хорошо ополоснувшись и поужинав, мы, удовлетворённые, легли в постели. Генерала быстро сморил сон. Я же после воспоминаний о Прибалтике, где наша служебная деятельность неоднократно пересекалась, заснул не сразу. Ночь как и предыдущие была темна и насторожена. Где-то вдалеке лаяли беспокойно собаки. Слышались лёгкие шаги часового, ходившего между модулями. Время шло, тишина и наступившее спокойствие убаюкивало. Мысли начали терять всякую последовательность и, наконец, помчались в никуда. Однако покой длился не долго. Разбудил нарастающий низкий свист и затем глухой удар, разорвавшийся мины. Сна будто не бывало. Отбросил одеяло и стал лихорадочно одеваться. Тревожно зазвонил телефон. Не успев натянуть брюки, бросился к нему, но обо что-то ударился и тихо выругался. В трубке испуганный голос дежурного: " Товарищ майор! Стреляют из миномётов!" И тут же слышу голос проснувшегося генерала.
   - Стреляют!
   - Да! Сволочи из миномётов аэродром обстреливают, а мои почему-то молчат. Надо бежать к радиостанции, узнавать, почему не отвечают душманам.
   - А ты спокойно, комбат! Не егозись! - его спокойному тону можно было позавидовать.
   Но мне было не до спокойствия. Взрывы от мин принимали системный характер и рвались, разбрасываясь ослепительными вспышками по всему аэродрому, через секундные перерывы. Наконец, со стороны Дубчака послышался ответный выстрел из танковой пушки, заговорил АГС. Я выскочил из вагончика и бросился к радиостанции. Пока мчался к радиомашине, над головой прошелестело ещё пара "гостинцев", рванули они прямо среди стоящих самолётов. Если дальше так пойдёт, то не на чем будет летать. " Вот тебе и войска!" пронеслось в голове.
   -Бетон-2, Бетон-3!! - между тем кричу в трубку, - не давайте вести прицельный огонь.
   Открыла огонь дивизионная артиллерия. Последние мины разорвались недалеко от моего управления, осыпав расположение градом осколков, как бы в отместку. На всю эту "войну" ушло не более пяти-шести минут, однако за это время противник смог выпустить двадцать шесть мин, десять из которых упало на аэродром. Причём пять из них у штаба руководством операции, в котором в это время находился сам командующий округом генерал Максимов. Счастье было на нашей стороне. Ранен был лишь один солдат, выведен из строя вертолёт, одна штабная машина. Два самолёта СУ-23 получили незначительные пробоины от осколков. Поволноваться пришлось изрядно, так как на аэродроме сосредоточилось очень много боевой техники, особенно вертолётов, которая прибыла со всего Афганистана.
   Утром меня вызвали в штаб дивизии. Зайдя в кабинет начальника штаба, я увидел несколько офицеров штаба и советников различных структур. Вскоре появился взволнованный Кандалин.
   - Дожились! - не здороваясь, зло выпалил он. - на голову командующего летят мины, а мы ничего не можем сделать. Начальник разведки доложите, как это душманы обвели вас вокруг пальца?
   - Товарищ полковник! - внезапно вмешался в разговор Рюмин, - разрешите это сделать мне? - И, не дожидаясь согласия, продолжил, - по предварительным данным, группа боевиков из банды Убайдулая на двух машинах проехала по окружной дороге вот до этого места, это чуть севернее кишлака Басихейль, откуда и произвели обстрел. Затем на этих же "Тайотах" умчались назад.
   - Значит "Тайоты" помогли? - чуть спокойнее произнёс Кандалин. Очевидно, до этого он и понятия не имел о таких способах обстрела. Теперь несколько разобравшись в обстановке, он уже знал о чём и как можно доложить начальству и это его успокоило. - Так, понятно! Тогда сделаем так, Федорищев! Послезавтра выезжаем по твоим постам и будем решать, что делать дальше.
   Послезавтра наступило быстро и вот 28 апреля, мы уже на посту Дубчака.
   - Ну, что лейтенант, стреляют душманы? - спросил Кандалин, осторожно слезая с бронетранспортёра, с тревогой ожидавшего нас командира взвода.
   - Так точно, товарищ полковник, стреляют.
   - Что же ты им позволяешь это делать?
   Лейтенант стоял и, глуповато улыбаясь, молчал. Что он мог ответить на это? Разве он мог помешать им? Кандалин, не дождавшись от него ответа, махнул рукой и пошёл на его КП. Там он повернулся ко мне.
   - Может ты доложишь, почему они стреляют?
   - Доложу! Потому, что за этими дувалами никого не видно.
   - А кто тебе мешает выдвинуться вперёд? - тут же задал мне второй вопрос молодой, пышущий здоровьем и самоуверенностью, полковник. Затем с некоторым превосходством над окружившими его людьми, хмельной от собственной значимости, он продолжил, - вы неправильно создали оборону, у вас не отработанны системы огня и взаимодействия. Поэтому по вашей вине на аэродром постоянно сыплются мины. - И довольно картинно закончил, - посты необходимо выдвинуть вперёд!
   Для нас обоих это решение не было новостью. Вопрос о продвижении моих постов поднимался мною не один раз, но разрешение на это я не получал. Командование боялось ответственности, а я сам пойти на самостоятельный шаг не мог. Однако знал, что рано или поздно это всё равно произойдёт и поэтому постоянно готовился к нему. Последний обстрел помог, наконец, привести его в действие. Так что уже на другой день я докладывал Кандалину о своём плане и, получив одобрение, назначил начало выполнения его на 3 Мая. Наступившие праздники не хотелось марать кровью.
   Сведения, которыми я к тому времени располагал, не давали ещё полного представления о душманских группах вокруг обороняемого объекта. Самая пожалуй активная и непримиримая была группа Зобет Зомана. По информации сам он бывший офицер, до недавнего времени служил на аэродроме. После прихода к власти Амина организовал отряд в сорок-пятьдесят человек и стал поддерживать связь с Исламской партии Афганистана (ИПА). Особенно активной она стала при появлении советских войск. Она нападала на посты царандоя, защитников революции, участвовала в нападениях на колоны. Другая группа Шера, принадлежавшая к партии Исламского общества Афганистан, вела вооружённую борьбу не только на дорогах и с афганскими постами, но и обстреливала аэродром, советские посты. Непосредственно с постами Бабаджана вела перестрелку группа его однокашника Осифа, имеющая в своём составе около тридцати активных "штыков". Были и другие более мелкие группы. Все эти формирования состояли из местного населения и имели своих родственников, которые работали на военном объекте и были вольными или невольными их информаторами. Недаром чуть позже Бабаджал в пылу откровения скажет, что на аэродроме 80% душманов. В такой обстановке очень трудно было сохранить что-то в тайне. Поэтому я решил о предстоящей операции не информировать даже начальника царандоя, хотя ему - то в ней выделялась одна из основных задач. Это был мой первый самостоятельный выход за пределы обороны и поэтому я очень тщательно готовился к нему. Несмотря на праздники, я ещё раз проехался по афганским постам, высматривая более верные направления движения, намечая здания для захвата, походы к ним. Прощаясь с Бабаджаном, попросил его утром подъехать к домам советников.
   - Надо будет завтра осмотреть ближайшие дувалы. Сможешь?
   - Смогу. Людей с собой брать?
   - Бери обязательно.
   По пути в управление заехал к разведчикам, поздравил с праздником и спросил:
   - Сергей Николаевич! У тебя есть фотоснимки прилегающей к аэродрому территории..? Послезавтра провожу разведку.
   - Что надумал всё-таки выставлять посты? Наконец - то. Только смотри, не дадут они тебе сделать это спокойно.
   - Поэтому и пришёл к вам за помощью. Хочу посмотреть на снимках проходы, по которым пойдёт техника. Чтобы не застрять там где-нибудь.
   Рюмин вышел и через несколько минут вернулся с пачкой фотографий в руках. Мы быстро раскидали их по столу. Нашли нужные, сверили с картой, промерили ширину и направление проходов. Кажется, всё! В этот день я уже не возвращался к подготовке к боевым действиям, оставив все заботы на 2 мая.
   Для военных праздники всегда являлись дополнительной нагрузкой. С одной стороны день отдыха, с другой- возрастающая ответственность за то, чтобы никто не напился, не удрал в самоволку, не подрался, мучаясь от безделья. Здесь в Афганистане было проще и в то же время сложнее. Проще, потому что офицеры и солдаты вместе. Забот о семье, доме нет. Никто и ничто не мешает офицерам заниматься службой. Сложнее в том, что постоянное напряжение, одни и те же лица, отрыв от семьи, чужая страна, люди, ожидание выстрела, всё это угнетало.
   При появлении в расположении, прошёлся по палаткам, заглянул в офицерский домик. В нём кто-то играл в шахматы, кто-то бренчал на гитаре, а кто-то смотрел на экран, плохо работающего телевизора. Парторг, забравшись в угол, сосредоточено писал письмо. Долго задерживаться не стал, перебросившись несколькими словами, ушёл к себе.
   На следующий день после обеда собрал офицеров и довёл до них план предстоящего выхода. Поставил задачи и определил время готовности.
   - Но об этом поменьше трепать языком посторонним, обычный выход на занятия.
   Сразу же все посуровели. Всё-таки идём в бой впервые и как он пройдёт волновало пожалуй всех. Поехал в дивизию.
   - Ну, что готов? - спросил меня Кандалин.
   - Вроде бы, всё! Остались связь с артиллерией и вертолётами, на всякий случай?
   - Не беспокойся, артиллеристам и вертолётчикам дана команда. Кроме этого зайди к инженерам и возьми с собой сапёрный взвод. Его задача определить то место откуда велся огонь из миномётов и подорвать его.
   В сапёрном батальоне меня ждали, там мы определи с командирами время и место встречи.
   Сон был тревожным. Встал рано утром. Умылся холодной водой и вышел на улицу. Зашёл в солдатскую палатку, где отдыхали здоровым и беззаботным сном солдаты. Их не очень тревожил наступавший день, о своей жизни, которая могла оборваться от выпущенной пули душмана, они тоже не думали. Да и почему они об этом должны думать? Ведь ни только они, но мы все до последнего мгновения надеемся и верим в своё бессмертие. Однако жизнь это не только вера, но и реальность, за которую мы, командиры, в ответе перед родными подчинённого и перед своею совестью.
  
   Г Л А В А , 11. РАЗВЕДКА БОЕМ.
  
   Дувальные проходы. Объездная дорога. Движение под обстрелом. Встреча с дуканщиком. Засада. Сорванная встреча с народом кишлака Наудех.
  
   День обещал быть жарким. На небе ни облачка. Солнце выплывало из-за горизонта, обагряя округу ярко-красным цветом и вырисовывая чёткой линией контуры тёмных гор с белоснежными вершинами. Светло-бирюзовый лёгкий туман окутывал поверхность земли, придавая ей воздушность и упругость. Воздух, не насытившись ещё пылью, был свеж.
   Сразу же после завтрака стал проверять готовность людей. На головах не оказалось касок.
   - Иванов! А, где каски? -спросил я у командира резервного взвода.
   - Я думал жарко будет. Без них удобнее и легче.
   - Солнца испугался, а пули в лоб не боишься? Вы, что не знаете куда идём? Или есть надежда, что нас душман пожалеет? Не надейтесь, он только рад будет нашему головотяпству и сможет преподать нам урок "вежливости". В общем через пять минут все в касках! А, если кому тяжела каска, пусть остаётся, в обиде не будем.
   Никто оставаться не захотел и колона бронетранспортёров, набирая скорость, начала движение. В городке советников нас ждал Бабаджан со своими людьми. Я спрыгнул с машины и, отведя его в сторону, кратко обрисовал предстоящую операцию.
   - Теперь ты знаешь всё то, о чём я не мог тебе сказать два дня назад. Жду твоего решения: идёшь со мной или нет?
   Для него это, конечно, оказалось полной неожиданностью. Одно дело пробежаться по своему родному кишлаку, а другое пройти ряд других мест, враждебно настроенных ко всем нам. К этому надо быть готовым. На лице Бабаджана промелькнула растерянность и некоторая даже обида за недоверие к нему. Но через какое-то время он встряхнул своею курчавой головой и как не бывало произнёс.
   - Хорошо, я иду. Только надо моим аскёрам сказать, куда пойдём, - и пошёл к своим людям.
   Те, услышав от него предстоящую задачу, радостно загалдели и стали забираться на БТРы. Облегчённо вздохнул и я. Всё-таки с ними нам было веселее. На позициях Дубчека поджидали нас танк и взвод сапёров на крытом УРАЛе. Уточнив задачи, мы тронулись в глубину дувалов. Группа прикрытия двигалась впереди техники, проверяя и осматривая каждый поворот, выступ, провал в ограждениях. Проходы были в ширину танковой колеи и основательно затрудняли движение. Зато глиняные заборы своею высотой полностью закрывали почти всю технику. Однако скрыть её полностью не могли из-за грохота, который ещё больше усиливался ограниченным пространством, и высоко поднимающейся пылью. Несмотря на это неожиданность нашего появления всё же гарантировало нам на некоторое время спокойное движение. Прошли несколько сотен метров, проходы стали ссужаться. Гусеницы танка стали подрезать основания дувалов, что вызвало беспокойство по поводу их обвалов. Пришлось ещё больше замедлить движение. Очень здорово мешала пыль, которая заполняла проходы и затрудняла видимость, дыхание. Она густым слоем оседала на одежду, технику, на зелённую поросль виноградных кустов. К тому же ещё никак не проходило чувство опасности. Мы вышли за пределы аэродрома впервые и это состояние ещё больше усиливало напряжение. За каждым углом, кустом, забором нам казалось сидел и поджидал нас " человек с ружьём". Закрытые со всех сторон, мы могли видеть только небольшое расстояние по проходу и чистое небо над головой и то когда его не закрывала пыль. Иногда сквозь шум двигающейся техники до нас доносился рёв двигателей самолётов и вертолётов.
   - Басихейль! - вдруг услышал я голос Бабаджана, шедшего со мной рядом. Я посмотрел в указанную сторону и увидел возвышающиеся над ограждениями дома.
   - С этих домов стреляют по вашим постам? - спросил я у него и , получив утвердительный ответ, продолжил, - а, где они сейчас?
   Бабаджан выразительно посмотрел на меня и, тыкая автоматом в разные стороны, ответил:
   - Там! Там! Басихейль, Майгирь, Акахейль, Шака! Они везде!
   - Неужели их так много?
   - Много, очень много!
   - Ну загибает парень, выходит у него весь народ "духи". - с усмешкой проговорил командир взвода сапёров, шедший с нами.
   - Весь-то народ, Бабаджан, не может быть душманом, - постарался я образумить его.
   - Да! Много душманов, даже на аэродроме много их.
   Нам не дали доспорить, подошедшие командиры отделений. Они доложили о выходе к объездной дороге. Я уточнил у тех, кто осматривал дома перед дорогой.
   - Что-нибудь странное наблюдали в них?
   - Дома пустые, товарищ майор. Будто в них никто не живёт.
   Хорошо было бы так, но шестое чувство, подсказывало, что это не совсем так. За нами наблюдают, ждут и готовятся к нападению. Весь вопрос, когда это произойдёт? Ведь было уже появление людей во время движения. Один высокий дехканин даже при встрече указал на более широкий проход, а несколько людей, работающих на виноградниках? Случайные ли эти встречи? Я приказал их не трогать. А правильно ли сделал? Наконец вышли на объездную дорогу. Эта уже грунтовая, хорошо накатанная, широкая. Вывел всю технику и людей на неё. Проверил и двинулись дальше. Ко мне подошёл высокий и крупных габаритов сапёр. Чему я удивился больше всего, когда увидел его лицо. Его лоб оказался совершенно сухим. Несмотря на крупные размеры и одетый поверх рубахи бронежилет, старший лейтенант выглядел совсем не уставшим, хотя шёл всю дорогу со мной пешком. Со многих же пот стекал ручьями.
   - Товарищ майор! - обратился он ко мне, - я со своими людьми осмотрю вон то здание, кажется оттуда вели огонь из миномётов.
   - Хорошо! Иди, осмотри его, но если там живут, то здание не трогать. И будь осторожен. Мы будем тебя дожидаться на дороге.
   Когда колонна остановилась, сапёры соскочили с УРАЛа, которые до сих пор не покидали его, и под командой своего командира быстро исчезли в проходе. Я же вместе с Бабаджаном спустились в кювет и присели в тень ветвистого дерева. Мир, покой, тишина. Всё также ярко светило солнце, ослепительно синело далёкое небо и в густой кроне, нависавшего над нами дерева, резвились и попискивали мелкие пичуги. Чтобы не заснуть, стал прислушиваться к разговору начальника царандоя со своими подчинёнными, стараясь понять их речь. Но долго это не продолжалось. Спокойствие прервал неожиданно прозвучавший выстрел из гранатомёта. И самое интересное было то, что граната полетела не в технику, стоящую на дорогу, а в нашу сторону и ударилась в дерево, под которым мы лежали. Над головой раздался грохот, разорвавшейся гранаты. На нас обрушился удар взрывной волны, заложивший уши и град металлических осколков и щепок разбитого дерева . В мгновение я оказался на дне кювета, за мной следом туда попадали царандоевцы. Тишины и спокойствия будто никогда не было. Вокруг свист пуль и большая плотность огня из стрелкового оружия. Хорошо, что люди были готовы к отражению нападения. Часть из них находилась также как я в кюветах, другие в бронетехнике. Ответный огонь открыли очень быстро, что помешало душманам вести прицельные выстрелы. Вторая граната разорвалась не долетев несколько метров до БТРа стоящего последним в колонне. Танк развернув пушку, не мог выстрелить из неё, так как мешал этому бронетранспортёр. Я увидел , что стрельбу гранатомётчик ведёт из здания на повороте дороги. С него очень хорошо просматривалось полотно дороги, на которой стояла техника в колонне. Тут я понял, какую совершил глупость, не захватив его. Но сожалеть об этом было уже поздно, нужно было как можно быстрее убрать БТР с дороги и обеспечить танкистам стрельбу из пушки. Связи с техникой у меня не было, это было второе моё упущение, поэтому я приказал царандоевцам вести огонь в сторону дома на повороте, а сам ринулся к танку, а затем к бронетранспортёру. Бегу короткими перебежками, а вокруг земля пузырится. Наконец, последний бросок и я, прижавшись к броне, прикладом стучу в башню. Люк чуть приоткрывается и я кричу.
   - Обходи задний БТР и открывай огонь из пушки по зданию на повороте!
   Танкист попался понятливый и танк взревев, пошёл на обход, стоящей позади машины. С БТРом было проще, по моей команде он принял вправо и пропустил танк, которому хватило пару выстрелов, чтобы разогнать душманов. Однако стрельбу они не прекратили. Пули продолжали свистеть и выбивать фонтаны пыли на дороге и дувалах. Хорошим прикрытием служили для нас высокие и толстые заборы из глины, возвышающихся по обе стороны грунтовки. Хотя как и душманов сковывали в применении оружия и маневра. И всё же надо отсюда убираться, только куда? Назад нельзя. Начнёшь разворачиваться, перебьют как куропаток. Пойдёшь через виноградники, завязнешь и тоже пощёлкают. Остаётся один путь, по дороге через кишлаки. А, если там нас ждут? Надо вызывать вертолёты, без них будет трудно выйти.
   - Калмурадов! - кричу я переводчику, - беги к сапёрам и вытаскивай их побыстрее на дорогу.
   Солдат, согнувшись, побежал по канаве к проходу. Я же вернулся к Бабаджану. Его напряжённое тело при каждой очереди нервно вздрагивало. Чёрная, курчавая голова покрытая толстым слоем пыли и мелких щепок от расщеплённого дерева, со стороны казалась седой. Возле него тесным клубком сгрудились его подчинённые. Не знаю отчего, но поглядев на них, мне стало как-то легче. Взглянувшему на меня Бабаджану, я ободряюще улыбнулся, тот мне ответил тем же.
   Удивительная жизнь, в минуты опасности решения принимаются почти мгновенно. Как будто включается в работу бездействующий до этого механизм. Концентрируется воля, исчезает расхлябанность, обостряется внимание, всё подчиняется одному стремлению- выжить. Именно остаться в живых во чтобы-то не стало. Одни стараются это сделать в одиночку, другие группируются, стараясь направить свои общие усилия в нужное для всех русло. В этом случае не обязательны слова, голос, хватает буквально одного жеста, намёка и просто мимики, остальное дорабатывает интуиция. Вот и мы с Бабаджаном лежим и не надо нам переводчика. Вдруг он перестаёт стрелять и смотрит на меня своими выразительными глазами и я сразу понимаю, что он что-то надумал. Затем рукой, показывая на своих аскеров, ведёт ею по кругу и останавливается на доме, с которого ведётся стрельба. Я, понимаю его задумку обойти противника по виноградникам, но машу головой отрицательно. Кто знает сколько их там? Подбежал Иванов, за ним следом из-за поворота показался Калмурадов.
   - Что дальше будем делать? - спрашивает лейтенант.
   - Дальше будем идти по дороге через кишлаки и потом к бомбоскладу. Ты идёшь по правому кювету с отделением впереди колонны. Другое отделение по левой канаве. Смотрите внимательно на проходы и дыры в дувалах, там где они будут бросайте за них гранаты. При входе в кишлаки особое внимание на окна. Начало движения после подхода сапёрного взвода и по моей команде. Вопросы есть? Нет? Тогда беги.
   Подбежавшего переводчика, который сообщил о выходе сапёров, послал вызывать вертолёты. Последние из сапёров, выскочившие из прохода, вели автоматный огонь по нему, очевидно, по их следам уже двигался противник.
   - Все живы? - спросил у подбежавшего командира сапёров, - никто там не остался? Тогда отходим! Так и двигайтесь вдоль дороги. Впереди вас идут люди Иванова, смотри не обстреляйте их.
   Всё пришло в движение. Танк под прикрытием царандоевцев шёл последним. Пушка изредка изрыгала свой смертоносный груз, его станковый пулемёт почти не замолкал. Я перебежал дорогу и приблизился к БТРу, надо было выяснить обстановку по воздушной поддержки. Запрос на неё был принят, но заведённых двигателей с аэродрома ещё не было слышно. Огонь всё усиливался. Душманы появлялись со всех сторон, но чаще всего вели стрельбу со стороны виноградников. Стреляли из гранатомётов, но не совсем удачно, мешали дувалы. Впереди показались высокие дома кишлака Наудех. Откуда обычно по вечерам шла стрельба. Если и сейчас они начнут стрелять, то нам придётся совсем туго. Сзади меня раздался взрыв. Оглянулся и не увидел людей за серым облаком пыли. " Неужели гады, всё-таки подстрелили кого-то?" - мгновенно пронеслось в мозгу. Однако волнения оказались напрасными. Осколки от гранаты никого не задели. Показались первые дома, в мозгах напряжение и пульсирующая мысль: " Выстрелят? Не выстрелят?" Но при достижении домой стрельба резко пошла на убыль. Однако с первого дома всё-таки выстрелили. В меня. Как я его не ждал, но автоматная очередь для меня прозвучал неожиданно. В окне верхнего этажа мелькнула тень. Я вскинул автомат и дал в него очередь, затем в дальнее окно, но он вдруг замолчал. Кончились патроны. Выхватил другой, но и тот оказался пустым. Не заметил как возле меня выросла фигура солдата с протянутым рожком. " Спасибо, дружище!" - крикнул я ему уже на ходу, вставляя магазин в окно автомата. В самом кишлаке стрельба не стало. Наступила внезапная тишина. Мы шли по вымершему, какому-то мрачному. Вокруг ни души. Неужели всё! Или что-то выжидают? Весь словно взведённая пружина. Глаза заливает солённый пот, но во рту сухо. Смахнул с глаз влагу. "А может всё-таки они пожалели кишлак?" - с надеждой мелькнуло в голове. Кишлак был средних размеров, серый и мрачный. С высокими мощными стенами, нависавшими над дорогой. За поворотом показалась небольшая площадь, на которой по периметру стояли, брошенные дуканы. Вокруг ни души. Вдруг к одному из них бросился Бабаджан. Вскоре там послышалась возня и передо мной предстал пожилой, представительный с чёрной окладистой бородой афганец. Его настороженный, изучающий взгляд уставился на меня. В нём не было и намёка на страх, хотя , стоящие за ним царандоевцы, готовы были разорвать его на части.
   - Душман! - выпалил один из них со злобой.
   - Нет! - заступился за мужика начальник царандоевца, - не душман! Он купец.
   - Бабаджан! Тогда может он скажет кто и зачем в нас стрелял?
   - Откуда я могу знать? - как и следовало ожидать, проговорил задержанный, - Я всего лишь купец. Моё дело торговать, война не для меня. Душманы со мной не советуются, когда готовятся на кого-нибудь напасть.
   - Надо забирать его в солдаты, - сказал Бабаджан, - пусть послужит.
   - У меня есть другое предложение. Давай через него попробуем собрать народ этого кишлака. Встретимся с ним, поговорим?
   Начальник с сомнением пожал плечами, но согласился. Затем начал объяснять дуканщику, чтобы мы хотели от него. Афганец долго не соглашался, не желая брать на себя такую ответственность. Более того, сообразив, что мы с ним ничего плохого не сделаем, стал нас убеждать в неосуществимости этой затеи. Однако, когда царандоевец пригрозил забрать его и отправить служить в армию, он сказал:
   - Хорошо, я поговорю со стариками и попробую собрать людей, но за безопасность не ручаюсь. Душманы нас могут не послушать. Когда вы хотите встретиться с ними?
   Посоветовавшись с Бабаджаном, мы решили не откладывать встречу и назначили её на следующий день. Оставшиеся километры до бомбохранилища прошли в спокойной обстановке. Здесь я остановил колонну, проверил людей, разрядил оружие. Все были живы и здоровы, но вымотанные до предела. Первое серьёзное испытание прошли успешно и без потерь. Для меня стала очевидна близость противника и его сила. Которая не оставила нас и изрядно потрепала нас на другой день.
   Наудех был один из самых крупных кишлаков вблизи аэродрома. Находясь на главной магистральной дороге, соединяющей две провинции, он имел хорошо налаженную торговую сеть. Всё это привлекало к нему не только мирное население, но и тех кто воевал. Поэтому там постоянно возникала излишняя напряжённость и нервозность, что зачастую выливалось в вооружённую борьбу между различными группировками. Стрельба в основном начиналась с наступлением темноты и довольно часто пули долетали до аэродрома, что не могло меня не беспокоить. Днём же он был мирным торговым центром. Однако держать без контроля под боком такое гнездо было опасно. Поэтому я предполагал здесь выставить со временем пост. Только каким путём: силой или в результате переговоров? С этим я начал определяться и хотелось мне, чтобы в этом деле посредником выступил сам народ. Однако всё оказалось намного сложнее, чем мне это представлялось.
   В девять часов утра, собрав колонну в том же составе, я двинулся в обратном направлении к месту встречи. Думал таким образом обхитрить противника, хотя возможности подъезда к Наудеху были и другие. Но душманы оказались намного опытнее меня и нанесли мне удар оттуда, откуда я совсем не ждал.
   Колонна двигалась от бомбосклада в направлении объездной дороги, по тому маршруту, которым мы в предыдущий день выходили из боя. В этом и заключалась моя хитрость. Полевая дорога, по которой мы ехали, петляла по неровному заброшенному, когда-то зерновому полю. Слева от неё виднелись строения кишлака Куратхейль, соседствующему с нужным для нас населённым пунктом. Справа небольшая рощица. Я сидел на БТРе над водителем и "гадал": " приедёт народ на встречу? Или не придёт?" В правом люке примостился Ьабаджан, позади него по бортам сидели его подчинённые. Солнце быстро поднималось по небу, пронизывая воздух своими горячими лучами. День ожидался быть таким же жарким как и предыдущий. Говорить не хотелось, вчерашнее напряжение и усталость не прошли, одной ночи для этого было явно мало. Ну вот и дорога. БТР чуть сбавив обороты, начал подниматься на небольшое возвышение перед выездом на трассу. И тут- глухой взрыв! Я чувствую как моё тело отрывается от брони и, переворачиваясь, поднимается вверх. Сознание в норме, вижу как вместе со мной поднимается большое облако пыли и песка. Оно обгоняет меня и заволакивает солнечный диск. Ещё мгновение и между раскинутыми в разные стороны ногами, огромный пучок затемнённых лучей. Не прикасаясь к нему лечу вниз. Затем тупой удар головой и я падаю на землю. Вокруг звонкая тишина. Первая ясная мысль, после прихода в себя: " Автомат! Где автомат?" Не думая ещё о своём состоянии, я рыскаю глазами по сторонам и, наконец, натыкаюсь ими на него, лежащего на краю большой воронки от взрыва, обсыпанным землёй.
   Действую автоматически. Хватаю его в руки, стряхиваю пыль и проверяю исправность. Затем ощупываю себя. Со рта непроизвольно слетает: " Цел!" И тут словно лопнул надутый шар. Тысячи звуков ударили по ушам. Лоб сдавило в тисками и острая боль на голове. Схватился за неё. Шлемофон, он принял на себя удар об люк, но не уберёг от более серьёзных последствий. Под ним ощущаю кровь, но срывать его с головы не стал. Вокруг ещё плавала медленно оседавшая густая пыль. БТР был отброшен от ямы на метров десять и сиротливо стоял накренившись на левое переднее колесо, которое вместе с редуктором разорвало и разнесло в разные стороны. Наконец, до меня донеслись стоны, разбросанных вокруг машины людей. Шагнул к ним. Саднило голову и подташнивало, но обращать на себя внимания, времени не было. Самым тяжёлым оказался водитель с переломанными ногами, остальные отделались ушибами различной тяжести. Среди них был и начальник царандоя, но он согласился всё же проехать со мной в кишлак. Я отдал команду оттащить БТР в сторону и отправить раненных и побитых в медсанчасть, а сам, заскочив на другой бронетранспортёр, рванул к кишлаку. Но душманы, сидевшие в виноградниках, только и ждали этого. Когда мы выехали на дорогу, открыли по нам огонь из автоматов. Однако попытка во что бы то ни стало остановить нас с Бабаджаном, не имела результата. На меня накатила злоба, с которой я совладать уже не смог. Со словами: " Врёте, гады! Не остановите!" Приказал водителю на максимальной скорости двигаться к майдану.
   - Люди будут? -Стараясь перекричать шум моторов, спрашиваю у Бабаджана
   - Нет! Все разбежались по домам, испугались. -отвечает тот уверенно.
   Я это теперь и сам понимал. Взрывы, стрельба. Ведь многие из них наверняка знали о засаде и поэтому побоялись расплаты за это, что заставила людей попрятаться. Однако у меня были другие мысли. Надо было показать народу, что для встречи с ним, шурови ничто не может остановить. Мы же ехали к нему не воевать, не отбирать дома и землю, не мстить, а разговаривать с ним. И я был почему-то уверен в тот момент, что сам народ это когда-то оценит. Мы въехали в кишлак. На майдане нас встретил один лишь вчерашний знакомый, который виновато развёл руками. Что тут было говорить, мы повернули назад. Душманы выполнили задуманное - сорвали встречу. Знакомство с народом кишлака Наудех не состоялось.
   Теперь можно было подумать и о себе. Бабаджану досталось, наверное, не меньше моего. Он полулежал на броне и постанывал. Мы доехали до медсанчасти. Нам очистили и промыли раны, смазали йодом и зелёнкой. Оставаться я там на дольше не захотел, потому что надо было продолжить начатое. Расставаясь с царандоевцем, я у него спросил, пойдёт ли он со мной снова в народ? Он ответил:
   - Пойду! - и, показывая на перебинтованную голову, добавил, - вот немного полечусь и тогда опять поедем...
   Вид у него на самом деле был неважным: осунувшийся, бледный, усталый, но держался он всё равно молодцом. Я не мог знать сколько он времени будет приходить в себя после пережитого, но желал, чтобы это произошло как можно быстрее, потому что его присутствие было для меня обязательным, так как намного облегчало выполнение поставленной цели. Впрочем я был не в лучшем положении, чем мой афганский друг. Хотелось как можно быстрее самому забраться в постель. К тому же было скверно на душе от неудачи. Однако когда лёг. То долго не мог заснуть. Раздражала боль в голове, закладывало уши, плохо было с дыханием в груди, к тому же ещё стало пробивать нервная дрожь. Сон также не вызывал ощущение отдыха. Снились какие-то кошмары, несколько раз просыпался в поту. В четыре часа дня встал. Состояние, что у побитой собаки, всё болело. Выпил пару таблеток от головной боли и отправился на доклад к Кандалину.
   - Рассказывай, что ты вчера за войну устроил? Акрам прибегал, говорит, что у него одного офицера и двух солдат ранило. У тебя-то как, все живы?
   - Вчера отбился без потерь, сегодня двоих положил в медсанбат. На мине подлетели.
   -Хорошо всё то, что хорошо ещё кончается. Закреплю за твоим батальоном отделение сапёров. Будут помогать искать мины, заодно и учить твоих обнаруживать и обезвреживать их. А, что это у тебя с головой? Может полежать в медсанбате тебе надо?
   - Переживу. Пока не до этого, надо быстрее начать посты выставлять, а то ещё разберутся в том, что мы затеяли, тогда хуже будет. Так что с вашего разрешения с числа десятого начну захват намеченных домов.
   - Хорошо, начинай! Если какая помощь понадобится решай через ЦБУ. Они будут знать.
   Мы вместе вышли из кабинета, в коридоре к нам подошёл начальник отдела кадров дивизии.
   - Товарищ полковник! - обратился он к Кандалину, - у него выходит срок на звание, оформлять?
   - Конечно! Заодно оформи наградной на " Красную звезду".
   На выходе из штаба мы простились. Надо было готовиться, работы было непочатый край. Душманы просто так дома отдавать не будут, в этом я уже убедился.
   С этого момента жизнь моя и моих подчинённых разделилась рубежом - до и после 9 Мая 1982года.
  
  
   Г Л А В А, 12. ВЫСТАВЛЕНИЕ ПЕРВЫХ ПОСТОВ.
  
   Психологический фактор. Виноградные слёзы. Опять у дома на повороте.
   Первый бой лейтенанта. Сержант Златариус не хотел умирать.
  
   Праздничных дней для меня не существовало. Все мысли и действия были подчинены предстоящим действиям. Особенно тщательно готовилась третья рота, которая должна начать первой расширять зону безопасности. От этого начала, зависела дальнейшая судьба всех моих планов.
   Капитан Неустроев волновался, получая от меня задачу. Он знал как неделю назад мою группу встретили в тех местах душманы. Худощавый, среднего роста, он стоял передо мной и не мог избавиться от смущения. На его покрасневшем лице блуждала растерянная улыбка, небольшие серые глаза смотрели вниз. Я его понимал и сочувствовал, так как сам совсем недавно был почти в таком же состоянии. Правда у меня была надежда, что не буду обстрелян, у него этой надежды не было.
   - Так вы поняли, капитан, куда идёте?
   - Так точно! Понял. - слегка заикнувшись ответил он.
   -В таком случае никакого либерализма, если не хотите потерять людей. Это ваше первое боевое задание. Вы будете стоять отдельно от батальона и весь душманский огонь принимать на себя. Поэтому как вы сами осознаете эту задачу, организуете на постах службу, настроите людей и будет зависеть жизнь ваших людей, - затем чуть мягче добавил, - второе, доведи до каждого солдата: мы не оккупанты, прибыли в Афганистан по просьбе правительства помогать народу строить лучшую, чем у них была, жизнь. Будем занимать только пустующие дома. С народом живущим рядом с вами отношения должны быть добрососедские и уважительные. По кишлакам без моего личного разрешения не ходить, по домам не лазать, людей без надобности не трогать, в особенности стариков и женщин. Стрелять только при нападении. В нашем положении очень трудно будет добиться от народа доброго к нам отношения, но другого пути у нас пока нет. Надо находить способы налаживания дружеских отношений с ним. Помни об этом всегда. И ещё помни, мы здесь не столько военные, сколько представители дружеского государства, поэтому к их законами, традициям нужно относиться уважительно.
   - Понимаю.
   Хотели мы это понять или не хотели, но знать и считаться с тем, что прибыли мы сюда для народа не прошенными гостями, да к тому же ещё с оружием, надо было. К большому нашему сожалению не многие из нас это понимали, или просто этого не хотели знать. И поэтому на каждый выстрел или очередь душманов, летели снаряды, бомбы, проводились операции. Этим только озлобляли простой люд, который и так не знал покоя от душманов. И чем больше от всего этого народ страдал, тем больше было гнева и возмущения и тем больше людей брало в руки оружия и уходило воевать против "шурови". Таким образом получалась война против народа, что подрывало авторитет нашей стране, наносило ей огромный ущерб как в моральном, политическом, так и в экономическом и финансовом плане.
   При постановке задачи командиру третьей роты, я уже окончательно определился, что и в какой последовательности подлежало захвату. Первым, куда я должен был в вести свои подразделения, являлся кишлак Басихейль. Он располагался в одном километре севернее аэродрома и с него появлялась возможность контролировать значительную часть объездной дороги. Это в свою очередь не позволяло свободно прогуливаться по ней душманам и обстреливать аэродром безнаказанно.
   Утро было прохладным, но через часа два после начала движения, солнце пригревало уже основательно. Я шёл за танком, который, двигаясь в указанном направлении, ломал дувалы. Дом- крепость, к которому мы нацелились, стоял на окраине кишлака и привлекал внимания внушительными размерами и заброшенностью. По словам Бабаджана, якобы его хозяева сбежали в Пакистан. Если это будет так, тогда нам легче будет решить вопрос с размещением и главное не создадуться условия для конфликта с жителями, что очень важно для нас. Согласно этой версии, я и нацелил Неустроева на него. Танк с развёрнутой назад пушкой, таранил прочные глиняные ограждения. Они поддавались с большим трудом. Приходилось буквально по несколько раз налегать на них, чтобы свалить. Ближайшие к нему дома занимались пехотой, которая держала под контролем окрестность, не давая подойти противнику. Вдруг танк встал. Показавшийся в люке водитель, спросил:
   -Товарищ майор! Впереди виноградники, что делать?
   Сквозь осевшую пыль, показались молодые кустики винограда. "Молодец!" - мелькнуло у меня в голове, всё-таки подумал о них.
   - Можно проехать, не раздавив их? Можно! Тогда и езжай так, чтобы они оставались между гусеницами.
   Танк осторожно пополз к следующей стене. Обвалив её, мы увидели зелённое поле, какое-то странное и не привычное для этих мест. Густая невысокая травка, казалась сотканным ковром, и отдавала живым блеском. На обратной стороне этого поля стоял, облокотившись на мотыгу, пожилой афганец. Его чёрные глаза смотрели на нас устало и с немым укором.
   - Дехканин! С этого кишлака, - сказал Бабаджан. Это его поле и виноградники.
   - Уж больно их много у него.
   - Он не из бедных, но у него четыре жены и десять детей, а работать сейчас приходиться одному. Я пойду, поговорю с ним. Всё равно придётся по его полю проезжать.
   - Хорошо. Мы по краю пойдём.
   Бабаджан кивнул головой и пошёл к дехканину. Подошёл к нему и они заговорили. Прошло немного времени и старик, подхватив мотыгу, быстро исчез за дувалами. Пройдя поле, мы опять натолкнулись на виноградники. Всё вроде шло нормально, но тут вдруг заметил как в междурядье земля стала сыреть. Значит по виноградникам пошла вода. Я уже знал к чему это могло привести и забеспокоился. Не знаю специально это кто-то сделал или непреднамеренно, но опасность состояла в том, что танк мог завязнуть в размокшей глине и тогда... Поэтому здесь уже стало не до жалости и я приказал ехать прямо по кустам. Под многотонной громадиной послышался треск ломающихся веток и сразу на гусеницам появились влажные полосы. Стало больно смотреть на раздавленный виноградник, будто стон, плач и слёзы услышали и увидели мы на виноградном поле. Конечно неприятно было смотреть на это, сколько труда затрачено, чтобы вырасти эти кусты, сколько надо долгих лет прождать, чтобы появился полноценный плод. Но вот считанные минуты и их нет. Однако земля пропитывалась гораздо быстрее, чем мы продвигались и вскоре даже кусты не смогли держать тяжесть. И вскоре железный монстр, не находя для себя достаточной опоры, завис на брюхе, беспомощно лязгая гусеницами. Так природа напомнила о себе и попыталась этим самым выразить своё недовольство.
   Подойдя к танку, я убедился, что без посторонней помощи здесь не обойтись и послал за тягачом. Сам же пошёл к захваченной крепости. У входа в дом встретился с командиром роты, предыдущей растерянности и страха в нём как не бывало..
   - Ну, что осмотрел дом?
   -Осмотрел! Здание просторное, для взвода вполне подойдёт.
   - Вот и хорошо, размещай его. Из местных кого видели здесь?
   - Никого! Его хозяева давно отсюда убыли, а вот в соседнем кто-то был.
   Через небольшую арку мы прошли в просторный двор. Выглядел он аккуратным, но заброшенным. Несколько деревьев, в художественном оформлении сделанная беседка, рядом с ней колодец. Ровными квадратиками грядки и высоченные стены, облепленные вьющимися ветвями виноградника и хмелем. Справа, вдоль стены пристройки. Имелся ещё и внутренний дворик, но уже не такой аккуратный и просторный. Он был завален разной рухлядью. С этого двора на второй этаж поднималась лестница. По ней мы поднялись на верх. За метровым глиняным барьером лежал пулемётчик. Я подошёл и присел возле него.
   - Что-нибудь подозрительное наблюдал?
   - Нет! Пока никого не было.
   Я заглянул в выбитую щель. Прямо на меня "смотрел" дом на повороте, с развороченным углом. Тот самый, с которого неделю назад в нас стреляли. За ним, в глубине виноградников, возвышалось круглое сооружение с частыми прямоугольными отверстиями. Как чуть позже узнал, это башни для просушки винограда и зерна.
   - Неустроев! Хорошо было бы захватить и тот дом за дорогой, а то он как бельмо на глазу, только и жди оттуда выстрела. Да, будет спокойнее, когда технику начнём ставить.
   - Понял! Сейчас поставлю задачу Каграманянцу.
   Накануне выхода, лейтенант собрал сержантов взвода, чтобы окончательно решить кому остаться на старых позициях, а кому идти с ним на боевое задание. Когда все собрались, он коротко обрисовал обстановку и в заключении сказал.
   - Теперь осталось последнее, необходимо для охраны позиций оставить в отделениях по два бойца. Во взводе за старшего я назначаю замкомзвода.
   - Товарищ лейтенант, может Златариуса, по-моему ему ещё рано в бой.
   - А ты сам-то готов? -вдруг раздался недовольный командира отделения, - никто из нас ещё не был в бою. Если ты имеешь ввиду стрельбу по овцам, так ты в этом не меньше меня виновен.
   - Ладно, успокойтесь! Ты прав Златариус, для нас всех это первое боевой испытание и я думаю оно не последнее. Однако ответственность везде одинаковая, что здесь, что там. Поэтому предупредите об этом всех и особенно тех кто остаётся на позициях.
   Командиры отделений разошлись, а Кограманянц ещё долго не мог успокоиться. Ходил по землянке и всё думал о предстоящим выходе. Затем сел и задумался. Вспомнил своё дом, где он родился, мать, отца. Ведь всякое может случиться завтра, не лучше ли написать письмо родным? Это была неплохая мысль, но взвесив всё "за и против", отложил её на будущее. Так, обеспокоенным, лёг он отдыхать. Сон пришёл не сразу, а когда уснул время было далеко за полночь.
   Златариус вышел от командира взвода в расстроенных чувствах. Он и так не мог забыть, тот ночной кошмар, когда пришлось больше по осторожности, чем от страха принять животных за душманов и открывать по ним огонь, а тут ещё замкомвзвод со своими подковырками. Он же сам и отдал тогда приказ на открытие огня, а сейчас будто забыл это. На позиции была тишина. Стемнело очень быстро и ему пришлось отвечать стоящему часовому на окрик. Войдя в землянку, он сел за стол и прислушался к мирному посапыванию своих сослуживцев. Молодые, здоровые, они спали крепким сном. Через два часа двое из них должны проснуться и идти менять тех кто сейчас находился в траншее. И так каждый день, и ночь. Как тяжело прерывать сон и особенно в те моменты, когда к тебе приходят родные, друзья или та, которая обещала тебя ждать, писала письма с надеждой, что ты вернёшься отсюда живым и здоровым. А тут, вдруг, вставай и возвращайся в суровую боевую действительность. Сержант понимал это, потому что ему чаще их приходилось прерывать свои сновидения. В его обязанности входило следить за сменой на постах, а потом ещё и контролировать их службу. До приезда в Афганистан он даже себе не мог представить какая на нём ответственность за людей. Там, где он начинал службу, были совсем другие условия, взаимоотношения, отношение к своим обязанностям. Здесь был совсем другой мир, другая обстановка, требования и поэтому надо было многое в себе менять, пересматривать и даже переделывать в своих отношениях к службе, подчинённым. Здесь он, командир, и отвечал за их жизнь.
   Сержант встал, взял автомат и вышел на улицу. Надо было проверить службу часовых. Он это делал всегда, прежде чем лечь отдыхать. Сделав несколько шагов по траншее и услышав крик, остановился. Сколько времени они здесь? Полгода. А как за это время не только он сам, но все его подчинённые изменились. Стали дружнее, ответственнее. И это несмотря на то, что в его отделении, состоящим из девяти человек, семь национальностей, но как они работали. Сержант вспомнил недалёкое прошлое, когда обещанная техника не пришла и им пришлось лопатами и кирками долбить глину, отрывая траншею и окопы. Всего пятьдесят метров, но сколько сил на это ушло! До сих пор мозоли на руках не могут пройти. И ведь никто не ныл, не перекладывал свою долю на плечи других, все были равны. Может как раз это и укрепило дружбу в отделении, уважение к друг другу.
   На Златариуса я обратил внимание ещё во время формирования батальона. Он выделялся высоким ростом, по-мальчишески нескладными пропорциями фигуры, застенчивой улыбкой и белесыми волосами с еле заметным рыжеватым отливом. Не было у него командирского голоса, уверенности в командовании людьми, что вызывало сомнение в его командирских способностях. Но время и обстановка, в которую он попал, подтвердили правоту слов, что командирами не всегда рождаются. Условия в которых он волею случая оказался, потребовало от него мобилизации его сил и способности проявились. С каждым днём его голос крепчал, всё увереннее и обоснованнее становились его действия, он стал ощущать власть и ответственность за людей. Его жизнь теперь неразрывно была связана с жизнью его подчинённых и он стал меняться в характере, привычках, настроениях, в отношениях к поставленным задачам. Он преодолевал самого себя. И это не оставалось не замеченным. Такая перемена радовала меня. Заметно стало удовлетворение других в таком повороте. Окружающие стали относиться к нему с уважением, понимать его с полуслова, меньше таить обид на справедливые замечания.
   Проснулся Златариус рано и, одевшись по пояс, выскочил из землянки. На него повеяло утренней прохладой. Он окинул привычным взглядом позицию и, поздоровавшись с часовыми, пошёл к самодельным спортивным снарядам. Занятие физкультурой входило в норму и никого особо не надо было заставлять делать это в свободное время. Тело становилось упругим, настроение улучшалось, на мир хотелось смотреть другими глазами. Но вспомнив, что ему через три часа на боевое задание, он умерил свой радостный порыв. Однако это не очень отразилось на общем настроении. С завтраком расправились с шутками и прибаутками. И всё же после него наступил момент, который должен был определить, кто же останется, а кто пойдёт на задание. Никто не хотел быть трусом. В этом и заключалась вся сложность этого определения. К сообщению о предстоящей операции все отнеслись с радостным возбуждением, очевидно, надоело сидеть на одном месте, хотелось каких-нибудь перемен. Добровольцев остаться, также не нашлось, поэтому пришлось принимать решение самому. Оставшиеся с нескрываемой завистью и недовольством помогали собираться тем, кто уходил на боевое задание. Командир проверил готовность, пожелал мысленно всем вернуться живыми. О себе не думал, так как не собирался и не хотел умирать. Настроение у всех уходивших было приподнято-настороженное. В таком состоянии взвод и приступил к выполнению задачи.
   Ему предстояло через дувалы и виноградники пройти к западной окраине кишлака Басихейль, захватить её и затем, выйдя к объездной дороге, занять оборону. К полудню эта задача была выполнена. Правда пришлось изрядно поволноваться. Душманов не было, но их присутствие ощущалось на каждом шагу. То в одном месте, то в другом словно из под земли вырастали афганские фигуры, с рабочим инструментом или без него и, завидев советских солдат, они также внезапно исчезали. Куда? Кто это был? Все находились в ожидании выстрела. В одном месте отделение Златариуса обнаружило сразу несколько человек, правда они оказались без оружия, но это не о чём ещё не говорило. Они могли в любую минуту превратиться в боевую группу. Так, где душманы? В здании, которое было занято его взводом, на верхнем этаже обнаружили кучи стреляных гильз. Очевидно отсюда и не раз обстреливался аэродром. Когда отделения вышли к дороге и залегли, лейтенант доложил о выполнении задачи. Однако отдохать пришлось не долго. Пришло распоряжение занять отдельно стоящий дом за дорогой. Этот дом был напротив отделения Златариуса и очень хорошо просматривался. Ничего подозрительного не заметив, Каграманянц даёт команду Златариусу приступить к его захвату. Он видел как отделение стало приближаться к дороге. Развернувшись в цепь под прикрытие друга друга, солдаты устремились вперёд. Сто, пятьдесят метров, наконец дорога. Лейтенант наблюдает как начинают перебегать её, ещё двадцать шагов и дом должен был захвачен, но тут раздаётся автоматная очередь. Откуда? Ведь до сих пор ни одного шевеления с него. И сейчас, прозвучавшие внезапно выстрелы, не могли дать ответа, с какого это места произошло? Но этого хватило, чтобы отделение легло на землю. "Сволочи! - пронеслось в голове, -неужели положили людей?" И он ринулся к дороги, стреляя по зданию на ходу. За ним побежали и другие.
   -Гранатами! -закричал он, - гранатами за дувалы!
   Он не помнил как ворвался в дом, как стрелял по комнатам и как оказался на самом верху. Дом был взят, стрельба затихла. Неужели удрали. Было радостно, что выполнили задачу, но тут до сознания дошло, а что там с отделением Златариуса? Спустившись вниз, он сразу же заметил хмурые лица подчинённых.
   - Что случилось? Кого?
   - Златариуса! - прозвучал печальный ответ.
   Мгновенно радостное настроение уступило место печали. Ни слова больше не говоря, он пошёл из здания в направлении кучки людей, стоящих понуро у дороги. Подойдя к ним он увидел, лежащего на земле тело сержанта. Вокруг его головы расплылось тёмное кровавое месиво. Глаза были открыты и смотрели на мир бесчувственным взглядом. " Эх! Златариус, Златариус!" - прошептали его губы, он наклонился и провёл ладонью по его глазам. Они закрылись навечно.
   - Товарищ лейтенант! - кто-то тронул его за плечо, лейтенант обернулся. Перед ним стоял командир второго отделения.
   - Да, что? Остальные как, живы? Раненных нет?
   - С остальными всё нормально. Что дальше делать будем?
   - Его на палатку. Сам со своим отделением останешься в этом доме. Никого к нему не подпускать! Давай, действуй! А я потом подойду.
   Сержант ушёл, а лейтенант стоял над мёртвым телом и невольные слезы потекли из его глаз. Подошли солдаты с палаткой, расстелили её и стали укладывать своего бывшего командира.
   Когда я узнал о гибели сержант, я долго не мог придти в себя. Мне искренне жалко было его. Он не заслуживал смерти и не должен был умереть, но никто не волен изменить свою судьбу. Взвод Каграманянца выполнил поставленную задачу, ценой одной жизни, но может быть как раз она и сберегла в этот много других. Бой был не долгий, но унёсший не одну жизнь. Враг отступил, потеряв при этом двух человек.
   Времени на устройство было мало, поэтому старались как можно быстрее расположить технику, людей, обезопасить их от нападения. Очередная встреча показала, что спокойной жизни нам не дадут, поэтому приходилось поторапливать людей в оборудовании постов для наблюдения, огневых позиций для танков и БТР, обкладывая и укрепляя их кусками дувалов. По кишлаку ходили вместе с Бабаджаном, осматривая и подбирая для постов пустующие дома. Приходилось встречаться и разговаривать с людьми, объяснять им почему произошли такие действия? Ссылка в основном была на частые обстрелы с этих мест. Людей было мало, большая их часть разбежалась. Они придут, но это будет позже.
   К вечеру основную работу сделали, посты были расставлены и обеспечены по максимуму от нападения. В дальнейшем эта работа не прекращалась, а наоборот постоянно совершенствовалась. Душманы долгое время не могли утихомириться и вели боевые действия, пытаясь уничтожить посты. Однако благодаря принятым мерам по обороне, коллектив роты всегда благополучно и без потерь отражал нападения.
   После прибытия с Басихейля и доклада начальнику штаба дивизии о завершении операции, я долго приводил себя в порядок, чтобы снять с себя напряжение. Вытираясь полотенцем, после умывания холодной водой, я взглянул на себя в зеркало и ужаснулся. На меня смотрел старик: чёрное, худое, измождённое лицо, с глубоко запавшими грустными глазами, чёрно-синими широкими обводами вокруг них. Я невольно отвернулся. Стало страшно. На душе какая-то внутренняя опустошённость и апатия. Делать абсолютно ничего не хотелось, даже еда вызывала отвращение. Сказывалось недельное напряжение и в особенности на меня подействовала смерть Златариуса. Он на самом деле не хотел умирать, поэтому, наверное и по сей день стоит передо мной живым.
  
   Г Л А В А , 13. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ.
  
   Как хорошо без выстрелов. Испытание на прочность. Офицерская честь.
   Жертвы продолжаются. И сталь прожигается.
  
   Рассматривая предыдущий этап захвата Басихейля и выставления в нём постов, мы пришли к выводу, что наши действия для противника оказались полной неожиданностью. Бой, в котором погиб сержант, носил характер короткой стычки. Он ещё не мог понять общей цели, стоящей перед нами и поэтому, по словам Бабаджана, в растерянности и не знал, что мы собираемся дальше предпримать. Однако по полученным начальником царандоя сведениям, некоторые командиры групп начинают договариваться о совместных действиях против нас.
   Я собрал заместителей. Хотел услышать и их мнение по поводу дальнейших действий по расширению зоны обороны и довёл до них обстановку.
   - Я предлагаю, - сказал капитан Мельков, - на время прекратить операции, дать им успокоиться. Увидеть, что мы на большее не пойдём. Тогда они возможно перестанут объединяться и готовиться к отпору.
   - Резонно, - поддержал его замполит, -пусть думают, что мы это сделали из-за стрельбы, которую они устраивали по ночам.
   - А не могут они использовать эту передышку для подготовки к отражению нашего нападения? - предложил я свою версию, - не думаю, чтобы там не нашлись умные головы, которые не могли бы разгадать наших замыслов?
   - Правильно, командир, могут! Однако не надо скидывать со счетов и психологический фактор., - замполит говорил, волнуясь, - я имею ввиду гибель командира отделения. Моё предложение: лучше пока оставить северную сторону в покое.
   - А в это время можно попробовать на участке первой роты, там поспокойнее.
   - К тому же душманы нас там не ждут, -поддерживаю я идею начальника штаба. - тогда завтра утром я выезжаю во взвод Сараева, а тебе Михаил придётся сегодня съездить к Асташкову и обсудить с ним некоторые детали этой операции. Задумка будет такая, вникай...
   И я ему выложил основной план действий по захвату отдельно стоящей крепости впереди позиций взвода Сараева. С неё довольно часто производились одиночные выстрелы в сторону аэродрома и посещение этой крепости мной был уже определено. Оставалось только начать и время для этого наступило.
   На следующий день я был в управлении роты. Встретил сам командир. Тёмный от природы, здесь он ещё больше потемнел и осунулся.
   - Ну, что всё готово, - спросил я его по прибытию.
   - Всё! Люди ждут вашей команды.
   - Тогда, начинаем!
   Через полчаса, взвод Сараева пошёл вперёд по дувалам и виноградникам в направлении крепости. Душманы на самом деле не ждали нас, поэтому мы беспрепятственно продвигались к намеченной цели. Асташков со своей группой пробирался по прямой, я же с отделением двигались в обход. Поэтому, когда появился на просторной поляне возле здания, на нём уже виднелась голова наблюдателя. Который и сообщил командиру роты о моём появлении.
   - Как здание? - спросил я у него
   - Не совсем внутри хорошо, но взвод можно здесь разместить.
   Мы вошли в крепости через широкие деревянные ворота. Полусгоревшие и обвалившиеся крыши внутренних построек, посреди большого двора, представляли грустную картину. Другая же часть помещений, ближних к выходу, оказалась вполне приличной для размещения людей. Чем и решили воспользоваться. Время нас подпирало. Поэтому мы с командиром роты быстро определили места для техники и кухни, а потом обойдя крепость, поднялись на самую её высшую точку. Уцелевшая от пожара площадка оказалась небольшой, но вполне приемлемой для установки на ней поста наблюдения и АГС(автоматического гранатомёта). Высокий барьер очень удачно прикрывал её. Видимость с неё была исключительная. Крепость будто специально была построена для военных целей. Стояла на главной путеводной магистрали. Перекрывая все проходы в дувалах.
   - На это место АГС так и просится, - воскликнул Асташков.
   - Ты, прав. Поэтому дай команду пусть сюда его побыстрее несут и приводят в боевое состояние, пока душманы не очухались. БТРы заводи во внутрь, места здесь вполне достаточно для них. Расставляй и приводи в боевую готовность.
   Командир пошёл заниматься расстановкой техники, я продолжил изучение особенностей сооружения. Посреди двора стоял колодец. Дал команду, чтобы с него воду не брали, пока она не будет проверена. Осторожность не помешает, необходимо вначале произвести анализ жидкости. Забегая вперёд скажу, что с него так и пришлось использовать воду, жители перекрыли источник и вода постепенно высохла. Поэтому употреблять приходилось привозную. Убедившись, что всё расставлено и все знают для чего они сюда поставлены, я убыл в свой штаб. За этот пост волнений у меня было меньше всего, он был надёжно защищён и мог выдержать любую осаду.
   С выносом оборонных позиций вперёд, начали снижаться обстрелы аэродрома. Однако для душманов они становились " костью в горле". Поэтому пошла борьба за их выживание. Для всех нас наступили тревожные дни и ночи. Не успел я подъехать к управлению как со стороны Басихейля раздалась стрельба. Для выяснения обстановки послал туда начальника штаба, а сам сел за радиостанцию. Сомнений в том выдержат ли мои? Не было. Оставалась единственная забота - как бы обойтись без потерь! Слишком свежа память гибели Златариуса. Бой разгорался не шуточный. Доносились автоматная стрельба, разрывы гранат, затем выстрелы из танковой пушки. Позвонил Кандалин.
   - Может артиллерией помочь?
   - Не надо, пока справляемся. Не хочу новых разрушений.
   - Если будет в невмоготу , звони, артиллеристы помогут.
   Наконец заговорили с поста. Мельков докладывал, что душманы напирают почти со всех сторон.
   - Жертвы есть?
   - Пока не убитых и не раненных. Но если дальше так пойдёт, то придётся артиллерию вызывать.
   Только он это сказал, как стрельба вдруг стала стихать и через несколько минут прекратилась совсем. Будто противник услышал и решил ретироваться. Снова в наушниках услышал голос капитана.
   - Вроде как ушли! Что мне дальше делать?
   - Пока оставайся с третьей ротой. Проверь людей и предупреди их, чтобы не расслаблялись. Усилить наблюдение, возможны ночные вылазки.
   Я дождался доклада и пошёл к себе. Проходя мимо деревянного домика для офицеров, услышал разговор и решил зайти к ним. Заметив меня, находящиеся там встали, на их лицах немой вопрос: "Как там?"
   - Отбились! - доложил я им, -пока всё нормально, без потерь.
   - Товарищ майор! Почему вы не берёте нас с собой? - спросил старший лейтенант Устинов, секретарь комитета комсомола части.
   - Нашли о чём спрашивать. У каждого свои обязанности, надо прежде всего их выполнять, а ездить со мной есть кому.
   - И всё же, возьмите меня с собой хоть раз ,- попросил начальник финансовой службы лейтенант Максимов.
   - А кто же деньги будет выдавать? - пошутил я
   - Деньги? Да, если только в этом дело, я хоть сейчас такого человека найду. Проблем никаких, а вот если ни одного душмана, побывав здесь, не увижу, то как детям в глаза буду смотреть.
   - Так уж "не увижу"? То, что вы здесь, уже о чём -то говорит. Вы здесь всего лишь полгода, за оставшееся время не только душмана, но и самого чёрта разглядите и побываете не один раз в таких походах. Так ,что можете не переживать.
   - Никак вы хотите сберечь нас? - подал голос лейтенант Прудченко
   - Если честно, то да! И в этом ничего дурного не вижу. Хочу, чтобы вы отсюда убыли живыми, чтобы потом не стыдно было смотреть вашим близким в глаза и чтобы не мучила совесть. Это совсем не значит, что для вас я буду создавать тепличные условия, не буду привлекать к операциям. Со временем вы все побываете в них, но только после того, когда я сам разберусь в окружающей обстановке.
   Несколько позже подобные разговоры возникали ещё ни раз и не без оснований. Речь здесь шла об офицерской чести. И она требовала ответа на вопрос, почему одни шли туда, где было трудно и рисковали жизнью, а другие в это время высиживали в управлении? Однако многие из них ещё не понимали, что скоро придёт время всех, когда многие из них будут разъезжать по далёким постам, обеспечивая их всем необходимым: продуктами, боеприпасами, связью и даже деньгами, с постоянным риском для жизни. Не все, конечно, из офицеров будут считать эти выезды боевыми, в их представлении боевая задача - это обязательное участие в операции и те кто так считал, ошибался.
   Готовясь к захвату других мест, я решил провести осмотр местности, прилегающей к кишлакам Джамкадам, Шака и Наудех. Если насчёт последних двух было всё ясно то, что касалось Джамкадама, здесь надо было выяснить какими проходами может воспользоваться противник, если он надумает провести на охраняемой территории диверсию и обезопасить их. Об этой вылазке знал один Бабаджан, но по какой-то причине он не смог придти и поэтому прислал мне в помощники своего замполита, молодого лейтенанта Омана. Тот был очень доволен этому поручению, не пытался даже скрыть эту радость. Доброжелательная и довольная улыбка, всё наше совместное путешествие по лабиринтам проходов между дувалами, не сходила с его широкого лица. Он был разговорчив, говорил со мной на русском языке, безбожно коверкая и проглатывая слова. Зато беседовал от души и искренне. Передвигаясь по проходам и переговариваясь, мы между тем не забывали внимательно осматривать виноградники, проходы, повороты в них. Было очень жарко. В лицо порывами дул горячий ветерок. Он ещё больше опаливал лицо и делал его ещё черней. Вокруг всё иссушено и серо. Единственно, что радовало глаз это распустившиеся молодые побеги виноградника, которые как-то ещё смягчали стаявшую духоту. Намотавшись, мы сели отдохнуть под тень одного из дувалов. Оман продолжил .
   ... Так вот , товариш комбат! Как это сказать? - говорил он быстро, смешно повторяя почти через каждые два-три слова " как это сказать?" - свадьба у меня, женюсь я, вот!
   - У тебя, что на самом деле свадьба будет? - переспросил я и с любопытством посмотрел на молодого лейтенанта, которому ещё не было двадцати лет. Мне не совсем понятно было, насколько она уместна в это тревожное время, когда живёшь с постоянной мыслью о смерти.
   - Свадьба будет, это правильно, она будет! - и счастливая улыбка расплылась по его лицу. Он радовался этому событию будто ребёнок.
   - Калым, наверное, уже приготовил?
   - Какой калым? Нет калыма!
   - А, как же без него, ведь традиции?
   - Нет традиции, я коммунист, она комсомол. Как это сказать? Комсомольская свадьба играть будем, вот! - и довольный рассмеялся.
   - Наверное, любишь её, да?
   -Что такое "любишь"? - спросил он не понимая его смысла. Я объяснил.
   - Любишь! Это хорошо! Как это сказать? Красиво, да красивое слово " любишь"!
   И окончательно разобравшись в смысле этого слова в отношении к своей будущей жене, он стал тихо и радостно повторять его. " Любишь! Любишь!"
   Они сыграли свадьбу как хотели - без калыма и не потому, что этого хотели, а потому, что у него его просто не было. Как он потом рассказывал, пригласили они несколько своих близких людей. Пили чай, пели песни, танцевали свои национальные танцы и радовались счастью обоюдной любви. В комнате, куда он привёл свою молодую жену стояла печь-буржуйка и у стены лежал матрац с одеялом. С этого началась их совместная жизнь, но они были счастливы, потому что любили друг друга.
   При возвращении нас встретил, появившийся в родном кишлаке, Бабаджан и пригласил посмотреть расположенный в нём пост защитников. На этом посту я ни разу не был, хотя и находился он в двух шагах от границы аэродрома. Мне любопытно было взглянуть на него, заодно и познакомиться с его обитателями.
   Уже в родном доме Бабаджана во время обеда, я спросил его, почему они поставили пост в центре кишлака? Такое размещение не совсем соответствовало его защитным функциям.
   - Все дома здесь заняты, в них живут люди и они не хотят уходить из своих домов, а переселять кого-то я не хочу. Поэтому пост разместили там, где живёт его командир, тем более здание одно из самых высоких в кишлаке и с него удобно вести наблюдение.
   - Душманы часто бывают возле вашего поста? - спросил я командира, подвижного, худого и косого на один глаз афганца.
   - Бывают, но нападать боятся, -ответил он, при этом его единственный чёрный, как уголёк, глаз двигался, не задерживаясь на одном месте, что вызывало неприятное ощущение и даже некоторое раздражение.
   - А почему боятся? Вас что так много?
   - Нет! Нас не так много, но у нас кишлак большой и рядом аэродром.
   Это была та небольшая правда, за которой скрывалась другая, более существенная и тщательно скрываемая, но почти каждому жителю известная. Это был не официальный договор между старейшинами кишлаков и вооружёнными группами о мирном существовании, который был порой прочнее, чем официальный. Нам не дали договорить, со стороны Басихейля опять зазвучали выстрелы. Мы все дружно встали и пошли на пост. С него на самом деле хорошо просматривалась местность не только вокруг самого кишлака, но и далеко за его пределами. Опять обстреливался наш пост в Басихейле со стороны дороги. Стрельба велась бесперебойно, то усиливаясь, то несколько стихая. Вдруг кто-то из стоящих рядом афганцев вскрикнул и стал показывать на дом возле трассы, у которого убили сержанта. По его крыше метался человек. Он бегал от одного укрытия к другому, ведя огонь из автомата по посту. Чалмы на его голове не было, при быстрых перемещениях, его штаны раздувались как паруса на мачтах. Он был так увлечён стрельбой, что даже не видел, что на него смотрит большая группа людей. За ним было интересно наблюдать, но он вёл огонь на поражение моих людей и надо было, что-то предпринимать. Пока я соображал, рядом прозвучала очередь. Это Бабаджан не выдержал и открыл по нему огонь из автомата. Однако с первой очереди реакции не последовало, зато после других душман вдруг дёрнулся и куда-то исчез. Было неизвестно подстрелил его царандоевец или просто напугал, но с тех пор мы его уже не видели. После этого ещё минуты три раздавались выстрелы, а потом они стихли. Это совершенно случайное происшествие, послужило наглядным уроком для Бабаджана и его помощников о силе и возможностях взаимопомощи постов при отражении нападения душманов.
   После прекращения стрельбы я простился с афганцами и поспешил в расположение своей части. Там мне сообщили, что нападение было отбито без потерь.
   Противник никак не хотел мириться с соседством советских постов и стал прилагать максимальное усилие для их уничтожения. Вот уже четвёртый день подряд он методически обстреливает новые позиции третьей роты. Поэтому я посчитал, что лучшим средством для их успокоения было бы продолжить выставление новых. Что и начал осуществлять.
   Был разработан новый план захвата домов между постами Сардара и Кограманянца. 14 мая я прибыл в управление третьей роты, которое разместилось в отдельном здании на южной окраине Басихейля. Операцию планировалось осуществить силами взвода Дубчака. В начале всё шло хорошо. Взвод быстро подходил к дороге, противник молчал. Я стоял на вышке и следил за действиями взвода. Лейтенант доложил о выходе к дорожному полотну и залёг, ожидая следующей команды. На противоположной стороне никакого движения. Вдруг на дороге появился афганец с ишаком. На ишаке, поверх мешков, спал ребёнок. Мужчина шёл не торопясь, похлёстывая прутом, лениво идущее, животное. Эта мирная картина продолжалась до тех пор пока не были замечены советские солдаты, лежащие вдоль трассы. Неторопливость мгновенно приобрела форму беспокойства. Афганец встрепенулся, напрягся и стал тревожно покрикивать на ишака, ускоряя его движение. Его крик разбудил ребёнка и тот испугано посмотрел на отца, не понимая его тревогу. Так тревожно посматривая на шурови, они прошли взвод и вскоре скрылись за поворотом. И тут же поступила команда на захват, стоящего за дорогой, здания. Назначенное для этого отделение перебежало дорогу и скрылось в доме. Вскоре на самом его верху появилась голова солдата и в этот же момент раздались выстрелы со стороны виноградника. Вокруг всё сразу преобразилось. Стены запузырились от пуль, полетели куски глины. Услышав выстрелы, я повернулся к командиру роты.
   - Пусть Дубчак доложит обстановку!
   - 33-ий доложи, что там у тебя происходит?
   - Стреляют, сволочи по дому из виноградника. Нужно АГС по кустам.
   - Корректируй, сейчас начнём работать. Смотри, чтобы своих не накрыли.
   Через минуту прозвучали первые пристрелочные выстрелы. Лейтенант стал уточнять разрывы гранат. Затем прозвучали несколько очередей и стрельба со стороны душманов прекратилась. Несколько минут тишины и по рации раздаётся тревожный голос командира взвода.
   - Убит! Исмаилов убит!
   Услышав об очередной жертве, у меня будто, что-то оборвалось внутри. Кого винить в этом? Себя, его или душмана? Вроде бы каждый из нас выполнял свою задачу. Я посылал людей захватывать дом, не принадлежащий нам, но делал это для того, чтобы уберечь от гибели других. Солдат выполнял мой приказ, он знал, что идёт туда, где могут его встретить выстрелами и он может быть убит. Душман не хотел, чтобы его дом захватили и стал стрелять, защищая его. Вроде никто не виноват, каждый делал своё дело, но на душе всё равно неприятный осадок. И он со мной останется на всю жизнь. Погибшего солдата я знал. Это был скромный, исполнительный и в тоже время шебутной и весёлый. Его любили во взводе и уважали за доброту. Вот то немногое, что я услышал о последних минутах его жизни и смерти.
   Исмаилов был с тем отделением, которые первые вошли в здание. Замкомвзод, расставляя людей, самых опытных Исмаилова и Кадырова послал на крышу. Но тишина длилась недолго, зазвучали выстрелы. С первого этажа обзор был плохой и он решил подняться наверх. Первого, кого он увидел на крыше, это прислонившегося к стене бледного Кадырова, а потом лежащего без движения его друга. При виде сержанта Кадыров схватил Исмаилова и просипел: "Помоги! Быстрее, он ранен!" Тот стал помогать. И только после того как стащили раненного вниз, сержант понял, что несли мёртвое тело. Ему как и Кадырову не верилось до самого последнего момента, что Исмаилова убили.
   Несмотря на всю тяжесть потерь, надо было спешить, не давая времени на объединение душманских групп. Однако последующие события показали, что противник тоже не дремал. На очереди был кишлак Наудех. С выставлением в нём поста, окончательно определялась зона безопасности с северной стороны основной части аэродрома. Но не всё так хорошо кончается. При разработке плана я не учёл одной особенности, которая в последствии сыграла роковую роль. В результате чего пришлось кое-что пересмотреть. В предыдущей главе я уже говорил, какое место занимал этот кишлак в отношении других населённых пунктов расположенных вдоль объездной дороги. Кроме выше сказанного, Наудех ещё находился на пересечении других путей, связывающих более отдалённые места. Торговля в нём всегда была оживлённая, соответственно и доходное. Купцы здесь были хозяевами. Они могли допустить ещё стрельбу между душманскими группами, но никак выставление советских постов. В этом случае произошёл бы отток покупателей, что существенно повлияло на доходы, чего допустить они не могли. Поэтому имея договор с душманами не стрелять в сторону аэродрома, одного из самых главных поставщиков товаров, они в тоже время не стали им препятствовать в уничтожении моего поста в этом кишлаке.
   Наступила очередь попробовать свои силы второй роте. Начинал действия по захвату выгодного места в Наудехе, взвод Красиловского, под контролем которого находился этот кишлак. На правом фланге обороны его позиции находилось высохшее русло, а по его берегу была проложена тропа соединяющая кишлак Баджаури, находящийся у границ аэродрома, с Наудехом. По этой тропе я и хотел провести технику с людьми. Внезапность заключалась в том, что её не надо было подтягивать из глубины, она находилась непосредственно на боевых позициях самого взвода, привычного для душманского глаза. Поэтому, когда рано утром в один из майских дней, народ кишлака вдруг обнаружил у своих жилищ боевое подразделение, он был шокирован и долго не мог придти в себя от изумления. Я слышал как по кишлаку от дома к дому с нарастающим звуком понеслись тревожные крики, как в проходах между зданиями замелькали убегающие безоружные и вооружённые афганцы. Тихий до этого населённый пункт на какое-то время вдруг превратился в растревоженный "улей". Однако буквально минут через десять он оказался вымершим. Кое-где ещё раздавался лай собак, но тех становилось всё меньше и меньше. Солдаты стали занимать ближайшие дома, выставлять наблюдательные пункты. От них шли доклады, что в домах и, то далеко ни во всех, обнаруживались только старики и дети. Начало было тихим и спокойным. Ни очень доверяя такому спокойствию, я приказал поменьше бродить открыто по крышам домов и приступить к укреплению захваченных мест и подготовки их к отражению нападения. Бабаджана попросил собрать для беседы стариков. Одного я уже приметил и, когда царандоевцы разбежались по домам в поисках старейшин, мы с их начальником пошли к аксакалу, который, сидя на скамейки возле дома, настороженно наблюдал за нами.
   - Салам алейкум, отец!
   - Алейкум, салам, - ответил старик, привставая.
   - Что же все разбежались?
   - У вас танки, солдаты. Люди боятся, что будете стрелять, поэтому и убежали.
   - Тогда ж почему они не боятся, когда между душманами идёт у вас здесь стрельба?
   - Нет! Нет! - испуганно залепетал старик, - у нас здесь никто не стреляет, мы живём мирно.
   Было заметно, что аксакал боялся и, пожалуй, больше своих, чем нас, поэтому и старается уйти от ответа. Дальнейшие попытки вызвать его на откровенный разговор результатов не дали. Старик замкнулся, на вопросы перестал отвечать и больше не отрывал взгляда от земли. Нам пришлось оставить старика в покое и пойти смотреть крепость, предназначенную для размещения взвода. На её указал Бабаджан.
   - По-моему в ней живёт этот старик?
   - Он в ней не хозяин, - ответил твёрдо царандоевец, - хозяин в Пакистане.
   Прошло более часа, прежде чем были собраны старейшины кишлака. И то их оказалось немного. Настороженные и боязливые они подходили, тихо здоровались и очень скромно усаживались на корточках у стены здания. Я начал разговор о мире, о дружбе, о нормализации обстановки вокруг военного объекта. Но при этом я не ощущал никакой заинтересованности в этом разговоре. Старики вроде бы слушали и молча кивали головами, их боязнь была очевидна без всякого перевода. После наших с Бабаджаном выступлений, я ещё больше почувствовал, какое-то внутреннее отчуждение. Нас здесь не воспринимали. Поэтому я не стал больше их увещать и задерживать. Разошлись они гораздо быстрее, чем собирались. Бабаджан подозвал уже знакомого старика и сказал ему, что в его доме разместятся шурови. Тот выслушал его и сказал довольно откровенно, что оставаться в своём жилище он не будет, потому что боится душманов. Затем зашёл в дом, собрал кое-какие вещи, сложил их в платок, связал его и, вскинув его плечо, быстро засеменил в сторону площади. Я ещё раз прошёл с командирами по крепости, уточнил позиции для техники, предупредил о том, что нападение обязательно будет, поэтому необходимо хорошо оборудовать позиции и простился.
   После обеда я хотел посетить третью роту. Надо было принять окончательное решение насчёт размещения постов: оставить их на тех же местах или переместить в другие. Заодно нужно было определить какую помощь можно будет оказать посту в Наудехе в случае нападения на него. Но выехать туда я не смог, так как услышал выстрелы. Тут же поступил доклад от Красиловского, что его начали обстреливать.
   - Где командир роты?
   - Перед обстрелом был у танка.
   - Найди его и пусть свяжется со мной, а сам спрячь людей, усиль наблюдение и открывай огонь при явном их появлении.
   Пусть постреляют, стены толстые, выдержат. Главное сберечь людей. Я прислушался, стрельба усиливалась. Раздались выстрелы из гранатомётов. Мирного соседства не получалось. Но сколько такое продлиться? Надо было, что-то предпринимать. Находящийся там танк, очевидно, не напугал их. Вызывать артиллерию, вертолёты? На это я пойти не мог. Взрывы снарядов и бомб привели бы к разрушениям кишлака и уходу жителей. Пусть уж лучше перестреливаются между собой чем стреляют по аэродрому из руин. Стрельба продолжалась и ночью. Часто звонили из штаба дивизии, запрашивали обстановку, сами предлагали помощь артиллерией, но я отказывался. К концу второго дня, я уже стал понимать, что на сей раз противник решил не уступать и во что бы ни стало выкурить мой пост. Бои шли почти беспрерывно, то чуть затихая, то разгораясь с новой силой. Такое противостояние серьёзно обеспокоило руководство дивизии. Однако я проявлял настойчивость и не прекращал борьбу за кишлак. Надеялся, что не хватит у душманов сил и боеприпасов, и они прекратят обстрелы поста. Однако на третий день стало ясно, что в борьбу вступили более крупные силы. Вход пошли гранатомёты. Их было много и били они с разных сторон. Слышу в наушниках истерический голос командира взвода.
   - Стреляют из гранатомётов прямо по посту!
   - Спокойнее, жертвы есть ?
   - Пока нет, но при такой стрельбе скоро будут. Простреливают каждый метр.
   - Позови Беляева, - когда тот взял трубку, я спросил, - там, что на самом деле так сложно?
   - Да! Он правду говорит, никакого продыха. Подождите, там, что-то случилось. - сквозь треск и шум боя, слышу тревожные голоса и потом голос командира роты, - танк подбили, тяжело ранен сержант. Товарищ майор, надо отходить, всё-таки жизнь солдата дороже.
   - Хорошо. Слушай меня внимательно. Как только поднимутся вертолёты, поднимешь над постом красный флаг и после этого готовься к отходу. С приходом подкрепления и под прикрытием вертолётов начинай движение. Раненного, если будет такая возможность отправь сразу. Подбитый танк также не оставлять.
   Я связался с Кандалиным , предупредил об отходе и попросил помочь с вертолётами. Другая помощь уже была на исходных позициях. Через тридцать минут в небе появились вертушки, которые стали ходить кругами над кишлаком. Заметив их противник сразу прекратил стрельбу. Танковый и резервные взвода на максимальной скорости выдвинулись к окраине. Ещё через тридцать минут поступил доклад о выходе и занятии взводом Красиловского старых позиций. Так бесславно закончилось выставление поста в "торговом центре" у купцов.
   Но от мысли взять контроль над этим кишлаком я не отказался. Буквально на следующий день после окончания боя, мы снова вышли на захват, но уже не Наудеха, а соседнего кишлака Куратхейль. Здесь уже моё решение было твёрдо, не отходить! Противник, наверное, об этом тоже догадался и поэтому, сделав в нашу сторону пару очередей, замолчал и больше не стрелял. Наудех же стал под наблюдением и перекрёстным огнём с двух направлений. С тех пор стрельба в этих населённых пунктах прекратилась. Теперь большая часть объездной дороги, проходившей севернее аэродрома была под нашим контролем. Обстрел с этого направления по военному объекту практически стал невозможен. Но это было только начало, необходимость заставляла нас продвигаться всё дальше и район боевых действий переместился на северо-восток. Впереди замаячили кишлаки Калайи- Биланд, Саяд и другие.
  
   Г Л А В А, 14. ЖАРКИЙ БОЙ ПОД ПАЛЯЩИМ СОЛНЦЕМ.
  
   Среди кустов виноградника. Борьба за овладения пространства. Свободолюбивый Воит, дети войны. Предупреждение Сардара. Битва в " логове зверя"
  
   Ну и жара! Еду по бетонке, несмотря на встречный ветерок, в воздухе стоит смрад испарений горюче-смазочных продуктов и расплавленного асфальта, в воздухе высвечиваются под лучами солнца крупинки глиняной пыли. Они в таком количестве плавают в атмосфере, что попадая через дыхательные пути, затрудняют дыхание, вызывают неприятные ощущения и зуд. Обычно в такие дни не хочется сидеть в нагретом и душном вагончике, стараюсь выехать куда-нибудь на посты. Когда едешь, ветерок освежает, а когда попадаешь на посты, то толстые стены из глины спасают от жарких солнечных лучей, за ними прохлада и успокаивающая тишина. Горячий воздух сушит организм, хочется пить воду, но я стараюсь заменять её чаем, он помогает быть в работоспособном состоянии. Всё это проверенно жизненным опытом. Простая вода на очень короткое время охлаждает тело, но через некоторое время вместе с выделяемым потом, вымывает из организма соль, необходимую для сохранения влаги в нём. Чай же вызывая первоначальное выделения, затем закупоривает поры и влага сохраняется дольше, вместе с этим он имеет тонизирующие свойства, меньше утомляемости и больше сохраняет состояние бодрости. Поэтому я никогда не отказываюсь от предложенного напитка.
   Но сейчас меня несло не в какое-то прохладное место, а я двигался под палящим солнцем с группой царандоевцев по виноградникам в направлении кишлака Калайи- Биланда. Цель была одна: провести предварительный осмотр местности, прежде чем начать выставлять очередной пост. Мы всё дальше удалялись от аэродрома. Температура под 40 градусов в тени. Наша группа была не одна. В назначенное время справа от нас должен появиться на технике с людьми командир второй роты, который получил задачу перед нашим выходом к кишлаку, занять несколько домов возле него. Объединённая группа двигается осторожно, от участка до участка, не желая встречи с местным населением. Пока всё идёт по плану. Слева от нас за дорогой посёлок Гуржухейль. В нём пока тишина. Иногда оттуда доносится мирный говор, случайно встретившихся людей на дороге. Идти по виноградникам непривычно и тяжело; узкие проходы, высокие и развесистые кусты, в иных местах сырая почва. Иногда попадаются работающие на виноградниках, но впереди идущий дозор, во время предупреждает и мы обходим такие места стороной. Мы уверены, что стоит одному жителю заметить нас, то засада для нашей группы неминуема. Вышли на один из проходов, я приостановился, чтобы свериться с картой, как вдруг Бабаджан встрепенулся и тут же с губ слетела команда. Двое его подчинённых бросились в проём между дувалами и вытащили оттуда молодого афганца в синем одеянии. Когда подвели его, начальник царандоя узнал в нём своего родственника. Тут же взял того за руку и отвёл в сторону. Не знаю о чём у них шёл разговор, но вскоре Бабаджан вернулся и сказал, что парня надо отпустить.
   - Ты уверен, что он не наведёт на нас душманов? Может лучше взять его с собой?
   - Нет! Не должен. Он не душман, а студент, приехал сюда на каникулы.
   - Тогда решай сам.
   Юноша в это время стоял и насторожено смотрел в нашу сторону, ожидая своей участи. Как только Бабаджан махнул ему рукой, он сорвался с места и исчез в проходе. Мы тронулись дальше и вскоре очутились возле двух домов, окружённых со всех сторон виноградниками. Они оказались не жилыми. Царандоевец сказал, что они принадлежат кочевникам. При их осмотре, мы услышали первые выстрелы прозвучавшие со стороны Калайи-Биланда. "Неужели Беляева обстреливают?" - сразу замелькало у меня в голове. За первыми последовали другие. Стало ясно, что душманы, не дожидаясь пока мы посмотрим дома кочевников, напали на группу Беляева. Мы бросили осмотр и ускоренным шагом двинули в направление стрельбы. Когда мы добрались до места боя, он был уже в полном разгаре. Группа вышла на несколько минут раньше назначенного времени и командир решил, не дожидаясь меня, захватить указанные на карте четыре отдельно стоящих здания левее кишлака. Этим захватом, я хотел специально показать душманам цель моих дальнейших мероприятий. Но не ожидал такой быстрой реакции от них. Беляев не успел приблизиться к домам, а там его уже ждали. Однако противник не знал другого, продвижения моей группы через виноградники и, увлёкшись перестрелкой с советским взводом, не заметил выхода им во фланг. Эти дома находились ближе к дороге, на ровном, голом и довольно большом участке, огороженном с трёх сторон высоким глиняным забором. Единственный широкий проход был со стороны аэродрома. Посреди поля проходил широкий арык. В этот проход и вошло подразделение и, не успев развернуться, были встречено огнём из стрелкового оружия. К нашему появлению стрельба велась в основном от дороги, не только из ружей и автоматов, но из гранатомётов. Пехота лежала за техникой и по арыку. Попытка Беляева сходу занять дома не получилась. Единственно, что ещё двигалось это танк, остальное не могло поднять головы. Такая была плотность огня. Сразу же определив, в каком положении находится взвод, я дал команду Бабаджану занять один из домов и с него открыть огонь по душманам. В это время в движущийся танк попала граната и он остановился, но с него продолжали вести огонь из пулемётов и пушки. Командир роты увидел это и на БТРе подскочил к нему. Я видел, что из люка кого-то вытащили и перегрузили в БТР и тот на большой скорости полетел в сторону прохода. Позже стало известно, что гранатой ранило командира танкового взвода лейтенанта Иванова. Эвакуация раненного произошла уже при открытии огня людьми Бабаджана с захваченного здания. Что собственно и обеспечило в дальнейшем более мене благополучный отход всей группы. Командир роты отходил на танке, одним из последних. Мне же пришлось прикрывать отход бабаджановской группы. За пределами поля и под защитой дувалов мы встретились.
   Беляевы лежал в канаве почерневший, усталый и апатичный.
   - Ну, что скажешь? - спросил я его, опускаясь рядом.
   - Как видите, еле удрали. - говорил он сквозь зубы, голос вибрировал от напряжения, - обложили, что и головы нельзя было поднять. Танкиста угробили.
   - Командира взвода? Убили?
   - Нет! Но тяжёлый, не знаю выживет ли? Других вроде миновало.
   Чуть правее нас пропела пуля, затем прозвучала очередь из автомата, грохот разорвавшейся гранаты в проходе, поднял большое облако пыли. После этого всё стихло. Я тронул его за плечо.
   - Давай, иди проверяй людей, оружие и отправляйся в расположение.
   Через некоторое время он убыл, а я, дождавшись Бабаджана и его людей, поехал за ним следом.
   Первая попытка прощупать силы и реакцию противоборствующей стороны на наше вторжение в эти места, показали она очень внимательно стала следить за моими действиями. Для них уже, очевидно, стали проясняться мои замыслы. И я заметил, что командиры их групп уже быстрее реагируют на появления моих людей и при этом проявляют удивительную смелость и решительность. Если бы они ещё умели обращаться хорошо с оружием, то нам пришлось бы отходить не с такими потерями. Однако и такие жертвы, для кого-то горе и трагедия. Я заехал в медсанбат, там готовили лейтенанта к отправке в Кабул.
   Разобрав последние действия с участниками выхода, я поехал к Кандалину. После моего доклада, тяжело вдохнув, он подошёл к карте.
   - Покажи, где это?
   Я ткнул карандашом в карту.
   - Так, так. Значит ты говоришь "осиное гнездо"? Когда думаешь снова на него идти?
   - Дня через два-три, не раньше. Пусть немного поуспокоятся, эйфория "победы" поуляжется, они же меня дважды наказали. Да и настороже они сейчас, днём и ночью следят за аэродромом.
   - Хорошо, готовься. Когда решишь, доложи, я подумаю как тебе помочь.
   В батальоне меня ждал афганский паренёк по имени Воит. Названный с чьей-то лёгкой руки " сыном батальона". Лет 11-12, степенный, небольшого роста, довольно сносно говоривший на русском языке. Его открытые и честные глаза излучали доброту и преданность. Я с ним познакомился на посту у Бабаджана. Однажды он попросился прокатиться на боевой машине, мы с ним разговорились и с тех он стал частым гостем в батальоне. Мне он нравился и я при встречах старался говорить с ним о жизни настоящей и будущей.
   - Здравствуй товарищ комбат! - поздоровался, когда я приехав в управление, соскочил с бронетранспортёра. Вместо "щ" он произносил "ш" и получалось слово "товариш", зато слово "комбат" он произносил чётко.
   - Привет! Воит! Как дела у тебя? Как здоровье у тебя и твоего брата?
   - У меня, хорошо. У моего брата тоже, хорошо. Там тебя Бабаджан зовёт!
   - Что-то случилось?
   - Нет! Ничего не случилось. Он сказал, тебя очень ждёт.
   - Хорошо! Я сейчас пообедаю, а потом поедем. Ты сам -то ел?
   - Нет! Нет! Я не хочу, - пролепетал он, смущёно опуская глаза в землю. В этом случае, я уже понимал, что он ещё не обедал и знал почему он отказывается от еды. К сожалению нашлась какая-то сволочь в моём батальоне, которая однажды во время приёма пищи произнесла какое-то обидное слово в его адрес и он с тех пор боялся, чего-нибудь просить. Но все мои попытки узнать у него, кто этот человек, наталкивались будто на глухую стену. Не хотел он выдавать этой тайны. Хмурился, сопел, но молчал.
   - Я возьму вот это с собой? - обычно спрашивал он меня, во время еды.
   - Конечно, бери!
   Я знал для кого он её берёт. Там, где-то бегает его шестилетний братишка. Такой же чернявый и худой, но более независимый и решительный. Уже в таком возрасти у него явно просматривались лидерские черты. Он всегда, сколько мне не приходилось его видеть среди пацанов, был заводилой и первым среди сверстников и даже намного старше по годам. Он словно маленький голодный волчонок с ватагой таких же полудиких "волчат" рыскал возле советских постов. Доставляя тем немало беспокойства. Они были детьми войны. Много знали и умели. Ругались матом по-русски, курили сигареты, сосали чарс и анашу, знали оружие и умели им владеть. Они много видели и много пережили, они были везде и отовсюду были гонимы. Ищя поддержки и опоры, они бежали и липли к солдатам, с которыми могли поговорить, посмотреть на технику, вооружение, что является вечным магнитом для пацанят любого возраста, у них же они учились русскому языку, матам и не только дурному. Но всегда для детей войны солдат служил кормильцем, у которого можно было перехватить чего-нибудь. Им было всё интересно, они могли взять или своровать, залезть без разрешения на танк, БТР, в окоп, получая при этом подзатыльника. Они могли обидеться, поругаться и даже подраться, но через некоторое время, забыв обо всём, вновь появиться полураздетыми, грязными и вечно голодными. Они были детьми жестокого времени, детьми войны.
   Воит со своим братом числились на попечении тётки, брошенные или отданные своими родителями, которые жили далеко от этих мест, в другой провинции. Для чего они это сделали, я так и не смог выяснить. Скорее всего они оставили их с тем, что район аэродрома считался более безопасным по сравнению с другими. У тётки было много своих детей, поэтому два брата практически становились беспризорными, отданы самим себе, где добыча пищи входило в их обязанности. Каждый из них приспосабливался как мог. Воит в основном подкармливался в царандое, а его брата кормила улица, кое-что приносил и Воит. Сам старший брат много не ел, но и то, что ему доставалось, он делил на половину с младшим.
   Пацанов я к своим делам не привлекал, не желая подвергать их опасности и настраивать против своего народа. Однако это не мешало им самим иногда предупреждать меня о готовившихся на меня нападениях.
   - Ты со мной поедешь или к тёте пойдёшь? - спросил я его после обеда.
   - Да! Да! С тобой поедешь! - радостно закивал он головой, готовый хоть на край света, лишь бы прокатиться на бронетранспортёре.
   - Тогда иди к дежурному, пусть даст команду, чтобы подготовили машину к выезду.
   - Так тошно, - строго по-военному доложил он и довольный побежал выполнять поручение.
   Я подошёл к машине через полчаса и мы, рассекая раскалённый воздух, помчались в уездный центр. Однако мы не доехали до него. Бабаджан оказался на посту у Сардара, куда меня и привели.
   - В Гулямали засада, душманы караулят, поэтому говорить будем у Сардара, тем более у него есть, что тебе сказать.
   Сардар встретил нас у порога гостиной комнаты. Мы поздоровались и зашли во внутрь. Пока готовились к чаепитию, Бабаджан доложил мне, что душманам пришлись не по вкусу мои действия по выставлению постов. Поэтому они решают объединить свои усилия по недопущению дальнейшего продвижения.
   - Откуда у тебя такие сведения?
   - К Сардару приходил человек с другой стороны и он рассказал ему об этом. Особенно был недоволен этим главарь группы из Бальтухейля, Шер.
   - А этому человеку верить можно?
   - Да! - ответил Сардар, этот человек мой родственник и не будет врать. Он близок к Шеру и сам слышал как говорили об этом душманы.
   - Он сказал когда и какими силами они будут нападать?
   - Когда он не знает, а вот силы будут большие. Много человек сто-двести. Сейчас Шер ведёт переговоры с другими главарями, даже с теми кто воевал против его самого и его партии. - При этом назвал нескольких мне не знакомых ещё главарей.
   - Послушай, Сардар! Неужели они осмелятся воевать против вертолётов, танков и артиллерии?
   Командир афганского поста хлебнул глоток чая и, искоса взглянув на меня своими разбойничьими глазами, ответил глухо, но твёрдо.
   - Комбат, наверное, забыл, где он находится и с кем воюет. Шер и другие хоть и душманы, но воюют на своей земле и руками простого народа.
   Я смотрел на его тонкие пальцы, нервно перебиравшие стакан, и чувствовал волнение самого хозяина. Это был довольно смелый поступок, высказать вслух то, что противоречило собственным действиям. И ещё кому сказать, мне, чужестранцу? До этого момента я знал, что такое откровение для афганцев не типично. Обычно с кем я не говорил, все старались обойти острые вопросы. Может боялись, а может не хотели высказывать их вслух. То, что произошло с Сардаром, обрадовало меня, значит он верил, что я его пойму правильно и не обижусь на это.
   Из этой информации, я понял, что душманы разгадали мои планы и теперь стали готовиться к серьёзному противодействию. Отдельными группами они уже пытались меня выкурить, заставить отойти от кишлаков, когда этого не получилось, они стали объединяться. И, когда? Когда я подошёл к Калайи-Биланду. Правильно разведчики мне говорили, что это "осиное гнездо". Значит мы потревожили его. Но, чтобы объединиться и тем более с непримиримыми, нужно время, как раз это не в нашу пользу. Поэтому затягивать с выступлением нельзя.
   Не заезжая в управление поехал в штаб дивизии.
   - Что-то у тебя на дню семь пятниц, - недовольно пробурчал Кандалин, - и даже не в этом дело, у меня же ни одного свободного подразделения нет, кем прикажешь помогать тебе, если что случиться. Когда думаешь начинать?
   - Завтра с утра и пораньше. Так надо. В ином случае придётся намного тяжелей.
   - Ладно начинай! Думал тебе роту разведчиков на усиление дать, но не прибыли они ещё с задания, так что справляйся сам.
   - Ждать всё равно никого не буду. С артиллерией связь есть, координаты определены. Только скажите командиру танкового полка, чтобы танки продолжали со мной выходить, а то после последнего случая грозился оставить без них.
   - Хорошо, приказ он получит. Успеха тебе.
   На следующий день в половине шестого я был в управлении второй роты. Поздоровавшись с командиром, зашли в палатку к солдатам. Время ещё было, можно было поговорить с людьми. К шести должен был подойти взвод танков и бронетранспортёры с царандоевцами. Взвод уже был в полной готовности. Многие из них побывали в боях, реально прочувствовали полёт пули и взрыв гранаты.
   - Ну, что орлы! Пришли в себя после последней встречи с противником? Передохнули? Успели домой письма написать?
   - Отдохнули! Написали! - послышалось со всех сторон.
   -Молодцы! Послушайте, может у кого желания нет, или по какой-то причине не хочет идти с нами? Не бойтесь, говорите прямо! Никто не посмеет вас в трусости обвинить. Ну, что желающих нет? Тогда слушайте, что я вам скажу. Секрета нет, куда мы пойдём, но вот, что вас там ожидает, если будете забывать элементарные правила боя, напомню. Наша главная с вами задача отодвинуть посты как можно дальше от аэродрома, чтобы душманы не только близко к нему приблизиться не могли, но и при обстреле с миномётов не достали. Но вы сами на себе уже ощутили, что просто так они ничего не уступают и их главные козыри: знание местности и первый выстрел. Нам это пока не дано, но есть другие у нас преимущества - это умение владеть оружием и действовать на местности, аккуратность, быстрый ответный огонь и меткость. Надо помнить и не забывать никогда, чем умнее, сноровистее и хитрее вы будете в бою, чем быстрее и решительнее будете продвигаться вперёд и действовать, тем больше шансов остаться в живых, сберечь себя и своего товарища от дурной пули, а вместе с этим выполнить поставленную задачу.
   На улице послышался шум подходившей техники. Мы с Беляевым вышли из палатки. Земля вздрагивала от тяжёлого движения танкового взвода, за ним шли БТРы, на них сидели аскеры Бабаджана. Подъехав, техника остановилась. Ко мне подошёл командир танковой роты капитан Тулий и начальник царандоя. Ещё пять минут на уточнение задач и колонна двинулась в сторону дувалов. Необходимо было выиграть время, до того как душманы опомнятся, соберутся и начнут действовать против нас. Главный удар должен был на сей раз нанесён по кишлаку Хандархейль, который располагался напротив Калайи- Биланда и правее тех четырёх домов, где происходили предыдущие события. С захватом его перекрывалась дорога и осуществлялся полный контроль над так называемым "осиным гнездом", но я знал, что за это придётся побороться. Перед небольшим арыком спешились, развернулись и спешились. Группа захвата во главе с командиром роты исчезла в виноградниках. Позади пехоты шёл танк. Его башня вращалась, передвигая пушку из стороны в сторону. Пересекли совершенно пустое поле, прошли узкий проход между дувалами и оказались на пшеничном поле. Лёгкий утренний ветерок тихо пошевеливал жёлтые колосья. Когда успела вырасти здесь пшеница? По всей вероятности её вообще с прошлого года не убирали. Танк выйдя на поле, стал своими гусеницами давить зерно. Несмотря на подстерегающуюся опасность, мне показалось это кощунственным, всё-таки человеческий труд, и я дал команду танкистам сойти с поля на дорогу, идущую вдоль дувалов. Это сковывало маневр боевой машины, но пшеничное поле не заслуживало безжалостного отношения к нему. На обратной стороне, я заметил в дувалах специально выдолбленные отверстия, подготовленные, очевидно, для стрельбы. Обратил на них внимание Беляева, вышедшего из виноградников со своей группой и двигающегося вдоль этой же глиняной стены. Чуть позже, обследуя кишлак и его окрестности, мы неоднократно натыкались на подготовленные места для обстрела. Всё это подтверждало правоту слов Сардара о подготовке к моей встрече и если бы я промедлил, то захват кишлака и выставления в нём постов мог бы оказаться под большим вопросом. Как мы его не ждали, но выстрел прозвучал всё равно неожиданно. Пуля ударилась в дувал впереди моего бронетранспортёра. Не успел разобраться откуда это произошло, как земля вздрогнула от выстрела из танковой пушки. У впереди стоящего здания я увидел разрыв и поднятое к верху облако пыли, в стороны полетели куски развороченной стены. " Неужели душманы?" - с тревогой подумал я и увидел проёмах окон фигуры людей, которые даже не пытались спрятаться. Свои! Откуда и кто! Я нажал на кнопку переключателя и закричал всем, чтобы прекратили стрелять. Но танкисты и сами заметили фигуры в защитной форме. Поэтому пушка медленно отвернула в сторону. Я облегчённо вздохнул, однако тут же непроизвольно съёжился от пуль прошедших по броне моего БТРа, одна из них дзинькнула над ухом и улетела в синее небо. Направил автомат в сторону прозвучавшей очереди, но там уже орудовали бойцы Беляева, только и успел заметить мелькнувшую тень за углом дувала. Остаток времени при захвате кишлака прошёл в спокойной обстановке. Миновав поле, вышли на другое только меньших размеров, но также покрытое золотистыми колосьями. Справа от него стояло расстрелянное танкистами здание, которое тут же заняло отделение наступающего взвода. Мы вошли в кишлак. Дома стояли в тесном содружестве, разделенные узкими проходами. Танк пришлось остановить. Кишлак был совершенно пуст. Слева за высоким ограждением урчали другие боевые машины, они с пехотой оккупировали четыре отдельно стоящих здания, которые мы не могли захватить до этого. Продолжая движение по проходу, натолкнулись на кяриз, по его стенкам были заметны следы на выемках для спуска вниз. Обеспечивая безопасность кинули в него связку ручных гранат. Всё меньше будет возможности у душманов подойти к нам из-под земли. Только тронулись дальше как навстречу нам вышли три человека в масхалатах с автоматами на груди. Один из здоровяков подошёл ко мне и представился:
   - Капитан Маркин, командир 2 разведроты!
   - Как ты здесь оказался? - с нескрываемым удивлением спросил я.
   -Начальник штаба дивизии приказал моей роте завернуть в этот кишлак и помочь вам в его захвате.
   - Ну и чудеса! Давно здесь?
   - С ноля часов.
   - А почему не сообщил?
   - Я думал вы знаете.
   - Дуракам закон не писан! А, если бы расстреляли из пушек? Хорошо, что закончилось одним выстрелом. Веди к своим.
   Мы прошли по узкому проходу, вышли на небольшую площадь, пересекли её и уткнулись в стену крепости. За нами двигался танк, расширяя себе дорогу. Его рёв и срежет метала усиливали высокие стены, подпирающую машину со всех сторон. Они, подрезанные траками, шатались, трескались, но пока стояли.
   - Так ты говоришь, всю ночь просидел здесь? - спрашивал я командира разведроты по ходу движения, - когда вы появились, люди в кишлаке были?
   - Может и были, не знаю. Ночью незаметно было, а вот в этой крепости точно были. Мы расположились в винограднике возле неё и видели как рано утром народ покидал дом.
   - Наверное, видели вас?
   -Может хозяин и видел, я у него не спрашивал.
   Мы прошли небольшую площадь и вошли в указанную разведчиком великолепную старинную крепость. Двор был небольшой. Стены толстые и очень высокие. По её углам возвышались узорчатые башни и являлись хорошими ориентирами. " На самом деле, - подумал я, - дуракам везёт. Стоило танкисту во время не остановится и другие снаряды точно бы накрыли это сооружение. Сколько тогда полегло бы здесь людей? Но хорошо, что этого не произошло." Быстро осмотрев внутреннее содержание, мы поднялись на крышу помещений. Нам открылся вид на участок виноградника, огороженным глиняным забором, который соединялся с крепостью. Там находилась разведрота. А дальше виноградника, проходила дорога. На её противоположной стороне располагались полуразрушенные дома Калайи-Биланда. Вот оно, "осиное гнездо"! Было там тихо, на долго ли? Мы спустились вниз и прошли, через маленькую дверцу, в сад-огород (полиз). Увидели колодец.
   - Иди, посмотри вода в нём есть? - попросил я Беляева.
   - Есть! - ответил за него Маркин, - мы уже её пили.
   - А мы повременим. Беляев набери для анализа.
   В винограднике я поздоровался с разведчиками и, выглянув за ограждения, определил секторы обстрела для танка и БТРа. Подозвав к себе командира танковой роты, показал ему место для танка, для БТРа Беляеву указал на противоположный угол.
   - Машины немедленно заводите через пролом во внутрь и ставьте на указанные места. Стены разобрать на уровень башень. Даю вам один час на все приготовления. По готовности доложить!
   - Товарищ майор! - вдруг окликнул меня Маркин, - смотрите душманская разведка появилась, может задержим?
   - По асфальту вышагивал босоногий, поджарый афганец. Впереди него весело семенил молодой ишак, навьюченный двумя корзинами, веса которых он не ощущал. Было заметно как проходивший мимо, напрягся и увеличил свой шаг. Предполагать только по этим приметам, что он душман, не имело смысла.
   - Нет! Не надо. Всё равно ничего не скажет. Впрочем и без него ясно надо быстрее готовиться к бою.
   - Нам надо уходить.
   - Я вас не держу, а куда, если не секрет?
   - Какой секрет. Вон к той горе, - и он показал на возвышающуюся над домами вершину.
   Капитан пошёл готовить к выходу своих подчинённых, а я с Беляевым стал определять позиции для огневых средств. Я нутром ощущал приближение боя, поэтому поторапливал людей готовиться к обороне. Нельзя было терять ни одной минуты. То, что до сих пор не было нападения, ещё раз подтверждало мои выводы, душманы просто не ожидали от меня такой прыти и для них мой выход полная неожиданность. Теперь уже, зная, что я здесь, наверняка, готовятся к нападению и оно обязательно будет. Танк уже, свалив забор и прокладывал путь через виноградники в назначенное для него место, БТР двигался за ним, но в другой.
   - Командир! - обращаюсь я командиру роты, - в первую очередь выстави АГС на крыше, там хорошая для защиты барьерная стенка. На той башне посади пулемётчика, а в соседнее здание пошли отделение, пусть прикроют нас справа. Да, когда определишь им позиции, предупреди, чтобы не обнаруживали себя до подхода духов. А я пройду к танку и БТРу.
   Я подошёл к ним, когда экипажи начали готовить секторы для обстрела. Толстые и плотно спрессованные десятилетиями, дувалы рушились с трудом. Наконец, сектора были расчищены, задачи уточнены и я поднялся на крышу.
   Теперь это место будет для меня командным пунктом, откуда буду управлять боем. Здесь же расположился расчёт автоматического гранатомёта. Возле него копошились наводчик и командир расчёта.
   - В чём задержка, командир? - спросил я у сержанта.
   - Ленту надо ещё зарядить гранатами.
   -Давайте побыстрее, душманы ждать не будут.
   Беспокойство становилось острее. Я осмотрелся, вокруг тишина и спокойствие.
   Хотя это могло показаться на первый взгляд. Нет! До спокойствия далеко. Наконец я заметил то, что искали мои глаза.
   - Кажется всё готово! - услышал я голос командира роты, - может обед организуем?
   -Можно и организовать, друг мой, Александр. Только представят нам эту возможность наши " младшие братья". Ну-ка взгляни туда, левее дороги. Правильно, возле деревьев.
   -Что там видишь?
   - Бегают, кажется!
   - Правильно определил, только не бегают, а выполняют чьи-то распоряжения. А ты говоришь обед. Впрочем, если его подвезли, то пусть пока кушают. Пулемёт выставил ?
   - Выставил. Видимость и обзор отличный.
   - Ты иди распоряжайся насчёт обеда, а загляну к нему.
   Я поднялся по узкой и очень крутой, к тому же с поломанными ступеньками, лесенке. Двухметровая по диаметру площадка была захламлена всякой всячиной. Сама башня, предназначенная для просушки различных зерновых культур и винограда, была как решето, в квадратных дырах, продуваемая со всех сторон.
   - Что заметил?
   - Почти ничего, только вот раза два пробегали через дорогу возле тех деревьев.
   - Ну-ка покажи точнее? В какую сторону, в нашу? Так, значит время уплотняется.
   Времени на самом деле становилось всё меньше. " Не успеет, наверное, моя братва поесть?" - подумал я с сожалением, всё остальное зависело сейчас уже не от меня. По тем действиям, которые наблюдались, противник готовиться к нападению основательно, обкладывая нас с трёх сторон. Надо успеть предупредить тылы, там находился Горбатенко с отделением.
   - Где твой помощник? - спросил я у пулемётчика, - внизу? Вызывай его. Времени мало, поэтому очень быстро вы должны заделать лишние дыры, они для пули раздолье, для вас гибель. Особенно помни, чем позже себя обнаружите, тем живее будете. Стреляй редко, но метко.
   Спустившись к АГС, я натолкнулся на Маркина.
   - Товарищ майор! Мы покидаем вас.
   - Ну, что же счастливо вам добраться до места, разведка! Благодарю за помощь. Только в следующий раз, командир, когда будешь оказывать помощь, не режь афганских овец, а то ведь нам придётся рассчитываться за них, хорошо?
   - Намёк понял. Больше не будем, - покосившись на валявшуюся шкуру овцы посреди двора, пообещал добродушный здоровяк и, обвешанный магазинами и гранатами, спустился во двор к стоящей там роте. Последовала команда и она, гуськом один за другим, быстро пересекла площадь и вскоре скрылась за поворот дувала. Я же подошёл к барьеру и увидел как душманы, почти не скрываясь, от группы деревьев разбегались по виноградникам.
   - Беляев! - позвал я командира роты, - люди ещё обедают? Хорошо, пусть пока едят, но побыстрее. После чего сразу же по местам. Понял? А мы с командиром расчёта постараемся отвлечь душманов на время. Сержант! Давай-ка начнём пристреливать АГС. Видишь левее дороги группу деревьев в просвете между дувалами? Прекрасно, тогда один пристрелочный выстрел туда.
   Гранатомёт выстрелил. Первая граната упала и разорвалась в винограднике, не долетев до деревьев. Вторая легла гораздо ближе и тут я заметил беспокойные движения возле них. Увидел это и командир расчёта и довольно улыбнувшись дал очередную поправку. Теперь уже несколько гранат полетели в цель. После произведённой очереди, людей возле деревьев словно ветром сдуло. Увлечённый наблюдениями и стрельбой, я не заметил выстрела из ручного гранатомёта. Граната разорвалась впереди танка, скрыв его в облаке пыли. Все побросали котелки и быстро заняли боевые позиции. Дал команду расчёту перенести огонь на ближайшие виноградники за дорогой. После нескольких выстрелов, душманы наконец уловили, откуда ведётся огонь из автоматического гранатомёта и открыли по нам стрельбу из всех имеющихся у них видов оружия. Правда выбор у них к нашему счастью был не так богат, но всё равно мне пришлось присесть. Прибежал командир роты с радистом. Доложил обстановку, оставил радиостанцию и опять убежал. С башни послышались короткие очереди из пулемёта. Подал голос крупнокалиберный пулемёт с БТР, за ним прозвучал громовой раскат танковой пушки. Страха не было, стены надёжно прикрывали, да и привычка к выстрелам уже стала проявляться. В этом бою, я впервые ощутил даже чувство какого азарта. В мыслях вертелось: " Ну, давай! Стреляй, всё равно ты проиграешь!"
   Но надо было знать обстановку и мне довольно часто приходилось высовывать голову из-за укрытия. Вокруг всё кипело. Пули носились словно рассерженные пчёлы. Всё чаще в стены крепости и по дувалам попадали гранаты от РПГ. Глиняные стены, вздрагивая, покрывались облаками пыли и осколков. Прибежал Бабаджан и я не поверил своим глазам, возбуждённый, он радостно улыбался. Сквозь шум боя, он показывает на автоматический гранатомёт и кричит:
   - Товарищ комбат! АГС, душман ,хоп! - давая понять мне этим, что опаснее для них, чем это оружие нет и это им страшно не нравиться.
   На самом деле оно так и было. Гранаты разрываясь, своими осколками буквально на семь метров вокруг срезают всё и спастись от них почти не возможно. Дикое оружие, но в наших условиях войны оно не заменимо. Опять из танка ударило орудие. Я выглянул. Снаряд разорвался в ста метрах впереди, разворотив дувал на большом участке. Но душманов ничего не останавливает, они упорно и настойчиво лезли на нас. Всё больше усиливается огонь, чувствую с их стороны силы втянуты немалые. Слева и справа за стенами также раздаются выстрелы из танков, там тоже наседали. Нападающие явно видели свой просчёт и их это бесило, но погибал не тот кто слал в бой, а рядовые люди и не ради какой-то идеи, а ради собственного "я". Они никак не могли понять, что этот бой ими уже проигран, но он всё равно шёл и ещё больше усиливался с подходом всё новых резервов. Их было трудно заметить в виноградниках, за дувалами, в развалинах, но они несли потери и не малые. Нас пока это миновало, мы защищены были лучше их. В таких условиях, в которых мы находились, нам даже не страшны были и более организованные силы, хотя душманами управляла тоже умелая рука. Они действовали подвижно. Доклады об их появлении, то на флангах и даже в тылу, поступали ко мне отовсюду. Однако офицеры и бойцы второй роты успевали отбить все их притязания. Только к вечеру стрельба стала стихать. Очевидно, убедившись, что все попытки выбить нас не дают результатов, некоторые группы начали покидать поле боя. И, где-то полшестого вечера окончательно установилось спокойствие.. Запросил результаты боя. Доклады были более чем утешительными: ни раненных, ни убитых. После многочасового напряжения, нахлынули расслабление и усталость. Опустился на, откуда-то появившуюся, чёрную подушку. Только сейчас почувствовал нестерпимую жару и жажду. Подошли Беляев и Шеленков, начальник медицинской части, заменивший Кутузова, убывшего в инфекционный госпиталь.
   - Доктор, дай какую-нибудь таблетку от головной боли, а то голова раскалывается.
   - Вам не таблетку надо, а в тень уйти.
   - Скоро все пойдём туда. А тебя я попрошу, пройди по постам, осмотри людей, возможно кому помощь врачебная необходима.
   Когда тот ушёл, я посмотрел на Бабаджана. Тот сидел устало склонив свою курчавую голову. Ему досталось не меньше моего. Его люди были распределены по нескольким зданиям и ему приходилось управлять ими, бегая из одного объекта к другому.
   - Ну, что Бабаджан, - спросил я своего афганского друга, - придут душманы ещё или нет?
   - Уже нет! Два дня, не будет их. Сегодня будут отдыхать, завтра мёртвых хоронить, - потом грустно улыбнувшись, добавил, - убитых очень много у них.
   - Это очень плохо, Бабаджан, когда приходиться убивать. Поверь, я этого не хочу, но вынужден воевать, чтобы было меньше жертв. Надо собирать людей, говорить с ними, чтобы прекратили стрелять. Ты понял, о чём я говорю?
   Когда ему перевели мои слова, он недоумённо посмотрел на меня. На его лице явно просматривался вопрос: " О чём говоришь, разве можно сейчас собрать народ?"
   - Да, нет! Не сегодня, а завтра, послезавтра и всегда, надо говорить с людьми кишлаков, убеждать их в ненужности этой борьбы.
   Бабаджан понимающе закивал головой. Согласившись с мнением начальника царандоя, что войны уже не будет, я засобирался в управление батальона. Однако перед тем как выехать, сказал Беляеву.
   - Останешься на несколько дней здесь. Закрепляйтесь основательно, духи не дадут покоя. Ты видел, что они вытворяли сегодня, поэтому в любое время могут повторить. Готовь к этому людей. Горбатенко на время отправь в тыльное здание, потом в нём разместишь одно отделение. Обрати внимание на царандоевцев, оставленных здесь Бабаджаном. Они будут здесь представлять местную власть. Все возникающие вопросы с населением решать через них. Но слишком не доверяй, одному богу известно, что у них на уме.
   По приезде, позвонил в штаб дивизии и доложил обстановку, уточнил координаты для артиллерии. Вскоре они понадобились. Мы ещё не предлагали в полной мере, в какой "муравейник" попали. Как и предсказывал начальник царандоя, два дня была тишина. Что дало нам возможность укрепить свои посты в Хандаржхейле.
   На третий день душманы подошли к кишлаку в ночное время. Одна из их групп стала занимать пустующий дом с тыльной стороны крепости, но была во время обнаружена наблюдателями. Лейтенант Горбатенко, который уже находился в крепости, разбудил командира роты.
   - Наблюдатель доложил, что в соседнем доме, кто-то появился, что будем делать?
   - Давай в начале разберёмся, может они, что-то перепутали.
   - Нет! Не перепутали, сам наблюдал движение каких-то огней, вроде фонари.
   Они вышли на улицу. Ночь была настолько темна, что в двух шагах было трудно кого-либо разглядеть. Поднялись наверх и услышали окрик часового. Подошли.
   - Не так громко, лучше доложи, что наблюдал? Впрочем, подожди, я и так вижу.
   Горбатенко! Поднимай людей, но только без шума. Потом сам подойдёшь к той стене и как только начнётся стрельба, забросай тот дом ручными гранатами.
   Не успели люди разбежаться по своим местам, как ухнул выстрел из ручного гранатомёта. Грохот, разорвавшейся гранаты, раздался возле танка, на мгновение осветив его. И тут же на пост обрушился шквал огня. Прицельной стрельбы у духов не получалось, трассы проносились над крепостью, впивались в стены, выбивая из них пыль и снопы искр. Стреляли с близкого расстояния. Беляев уточнив стрельбу из АГС, скатился вниз. В это время в соседнем доме взорвалось несколько ручных гранат. Оттуда донеслись вопли.
   - Молодец! - крикнул он лейтенанту, - теперь к гранатомёту и направляй его огонь, а выйду на связь с Вагиным и батальоном.
   Я уже сидел на станции и ждал выхода с поста. Беляев доложил обстановку.
   - Держись! Сейчас я вызову артиллерию, скорректируешь её огонь. Будь внимательным, смотри не накрой своих.
   Командир тыльного отделения, сержант Вагин, также был на связи и доложил командиру роты, что его пост тоже под обстрелом.
   - Помощи не жди, справляйся сам, понял? Вот и хорошо. С АГС стреляешь? Смотри нас не накрой. Если будет совсем туго, артиллерией поможем. Радиостанцию не выключай, будь на дежурном приёме.
   Повезло ему с этим сержантом, хоть и стеснительный, но сумел создать неплохой коллектив. Умеет работать без шума и криков. Первый самостоятельный бой сегодня, но не растерялся, докладывает спокойно по деловому, одним словом, молодец. Но тут на горизонте обозначилась яркая вспышка. Беляев сразу подумал о миномётах и тут же услышал нарастающий свист и глухой разрыв у соседнего здания. Перелёт. Приказал всем, кроме дежурных средств, уйти в укрытия. Сам не успел, вышел на связь командир гаубичной артиллерии. Во время.
   - Давай, друг, давно жду тебя. С миномётов уже стали лупить. Квадрат? Да этот.
   Через несколько секунд в воздухе прошелестел снаряд и ахнул слева от поста. Работа " бога войны" началась. После нескольких её выстрелов, замолчали миномёты противника, а затем и сами душманы исчезли. В воздухе повисла пыль и пороховая гарь. Выпустив совместно с танком несколько снарядов по указанным целям, они прекратили свою деятельность. Наступила тишина. Очистилось постепенно небо и на нём веером рассыпались звёзды. Только огромные силуэты домов зловеще напоминали о прошедших минутах. Командир, приняв доклады, ещё немного постоял, наслаждаясь ночной тишиной, а потом тяжело, вздохнув, отправился досыпать.
  
   Г Л А В А, 15. В ПОИСКАХ СПОКОЙСТВИЯ.
  
   Ночная вылазка. У стен душманской цитадели. Бросок гранаты. Грустное отступление.
   Лунные ночи у Калайи- Биланда. Самонадеянность.
  
   С начала выставления постов, в особенности после захвата Хандаржхейля, обстрелы самого аэродрома прекратились. Зато теперь, выдвинутые вперёд оборонные объекты стали принимать на себя всю душманскую ярость. Каждый день то на одном, то на нескольких сразу под вечер раздавались выстрелы. Они создавали огромное психическое и физическое напряжение. Жизнь, находящихся там людей, подвергалась постоянной опасности, поэтому надо было принять такие меры, чтобы душманы не могли подходить к постам без опаски. И вскоре кое-что было сделано.
   Первые ночные вылазки не могли повлиять на ситуацию. Неопытность, плохое знание местности не позволяло нам правильно выбирать место для засад и продуманно действовать. Неуверенно вели себя и командиры во время обнаружения противника.
   Однажды командир третьей роты решил провести засадные действия на группу Зобет Зомана, которая долгое время не давала покоя как нашим постам, так и посту Сардара. По данным командира афганского поста, его группа находилась в двух километрах севернее обороны на окраине кишлака Дехмулла. Такими же данными располагали и разведчики Рюмина, которые неоднократно говорили мне о ней. Выслушав Неустроева, я разрешил провести засаду. Перед самым его выходом, я прибыл на пост лейтенанта Повстенко, который заменил Дубчака. Этот пост находился рядом с сардаровским и с него, проверив готовность, я решил отправить группу командира роты на задание. С наступлением темноты она, усиленная Сардаром и его людьми, тихо зашла в проходы между дувалами и направилась в сторону Дехмуллы. Впереди её двигался сам командор, который исполнял роль проводника. В эту тёмную и на удивление тихую и спокойную ночь, я стоял на верхней площадке поста и, всматриваясь в темноту, тревожно прислушивался к шуму, доносившегося из радиостанции. Рядом с ней находился радист. Тут же по крыше прохаживался наблюдатель. Накрытый брезентом, горбато возвышался АГС. Ночное небо было тёмным, без звёзд. Снизу доносилось лёгкое шевеление листвы, перебираемых ветерком на ветвях деревьев. В направлении ушедшей группы просматривались далёкие огни провинциального центра города Чарикара. Такое состояние для меня были не привычны. Если бы не поблёскивание автомата в руках часового и не шум в телефонной трубке, то можно было подумать, что ты в раю. Из этого мирного состояния меня вывел прозвучавший внезапно зуммер, который заставил насторожиться.
   - Ну, что там? - спросил я у солдата.
   - Командир роты вызывает.
   Я взял трубку. Неустроев доложил о выходе группы к месту засады. Наконец - то. Теперь надо набраться терпения и ждать. Перед тем как спуститься вниз, я сказал радисту.
   - Я пойду, вздремну. Тебе же, дружище, придётся подождать до утра. Как услышишь доклады или выстрелы немедленно поднимай меня. Смотри только не засни, отсыпаться будешь завтра.
   Сна как такого не было. Получился сон в полудремоте. Услышав выстрелы, тут же вскочил на ноги. Встретившемуся на пороге командиру поста, приказал готовить взвод для оказания помощи, сам же поднялся к радиостанции.
   - Командир роты, говорит, что ведёт бой, - доложил мне радист и передал трубку.
   - Третий! Доложи обстановку!
   - Душманы нас обнаружили, решил отойти
   - Раненные есть? - не хотелось даже думать про убитых.
   - Один, прошу БТР на дорогу выслать, чтобы его отправить в медсанбат.
   - Бронетранспортёр будет. Тебе помощь какая нужна?
   - Пока не надо.
   Выстрелы всё реже и, наконец, совсем стихли. Наступил рассвет. " Быстрее бы выходили!" - думал я, с тревогой наблюдая в просвет между дувалами. Подошедшему лейтенанту, приказал вывести два БТРа на перекрёсток дорог.
   -А мне, что делать?
   - Будь у радиостанции, если им понадобится помощь, сажай людей на машины и к ним. А я пойду встречать их к дороги.
   Ждать группу пришлось не долго. Уставшие и измученные от бессонной ночи и выпавших на них испытаний, люди шли понуро опустив головы. Четверо несли раненного. Багиров запомнился мне по инцидентам, происходившим в самом начале нашей совместной службы, где он и другие подобные ему, в своё время пытались проводить грань между "старичками" и "молодыми". Но боевая служба и ответственность поставили всё на свои места. По своей натуре этот парнишка оказался добрым и на редкость скромным солдатом.
   - Куда тебя ранило? - спросил я его, когда солдата поднесли к машине. Он смущённо улыбнулся и показал на ноги. - Кости целы?
   - Не знаю, кажется целы, - и виновато посмотрел на меня.
   - Тогда выше голову, солдат. Скоро у тебя дембель, до свадьбы заживёт. Протас! - позвал я заместителя командира роты, вези прямо через Наудех. Пока там сообразят ты проскочишь. Командир! А остальным отдыхать.
   Так не совсем удачно закончилась эта засада. Чуть позже Неустроев рассказал как происходили события. До кишлака они добрались быстро и без больших происшествий. Хотя не знание местности, недоверие к проводникам и ночной страх встречи с противником, вызывали неприятные ощущения. Напряжение было такое, что тихое шарканье солдатских сапог, вызывало ассоциацию с топотом идущей толпы. Особенно трудно было идти по виноградникам. И когда командиру доложили, что вышли к крепости он облегчённо вздохнул. Там они, не выходя из виноградника, разделились на две группы и заняли позиции на двух виноградных участках. Высверлили отверстия в дувалах и стали ждать появление противника. Одолевала дремота, приходилось следить за тем, чтобы люди не заснули. Наконец, перед рассветом услышали голоса, доносящиеся от крепости. Но вскоре они сами были обнаружены через выстрел, прозвучавший со стороны подчинённых Сардара. Было ли это сделано случайно или преднамеренно командир роты не знал, но после этого приходилось отходить и отбиваться от душманов оружием и гранатами.
   Через несколько дней мы вновь организовали засаду в районе Калайи- Биланда, возглавил её я сам. Перекрыли несколько перекрёстков, просидели всю ночь. Результат был небольшой: двое пойманных и двое вспугнутых. Однако даже эти выходы насторожили душманов. А после того как были нами захвачена группа молодых вооружённых людей, они вообще начали реже подходить к постам.
   В один из посещений Хандаржхейля, я обратил внимание командира второй роты на кишлак в трёх километрах дальше по дороге.
   - Беляев! Не пора ли нам осмотреть его?
   - Я всегда готов! - бодро ответил он.
   - Согласен! Тогда сделаем так ...
   Пост сержанта Вагина. Командир осветил циферблат, три часа ночи. Кажется пора. В комнату зашёл, вызванный им, сержант Продан и доложил о готовности отделения. Светло-русый, небольшого роста, очень подвижный и деловой. Водитель по специальности, он почти полгода возил командира батальона вначале на БРДМ, а затем на УАЗике, но потом провинился и его перевели во вторую роту. Беляев долго к нему присматривался и не найдя в нём ничего противозаконного, назначил командиром отделения. Скоро ему домой, а он буквально рвётся в бой. Что это желание утвердиться в самом себе или доказать комбату о его предвзятости к нему? Капитан до сих пор не знал за что того отчислили из управления и за что его невзлюбил комбат? Хотя было в нём что-то хитроватое, но это не приносило вреда.
   - Если готов, тогда давай выдвигаться.
   Они вышли в тёмный двор. Перед выходом тихо переговаривались солдаты отделения. Он подошёл к ним и спросил о готовности.
   - Ещё раз хочу у вас спросить, все ли готовы идти со мной?
   - Обижаете, товарищ капитан, - послышался голос из темноты, - мы же с вами сколько в боях побывали, а вы в нас до сих пор трусов видите.
   - Нет, не вижу! Знаю, что вы храбрый народ, но как говорят и " на старуху бывает проруха". Одно дело днём в обороне, другое ночью в засаду. Здесь мы особенно должны быть уверены в друг друге. Значит сомневающихся нет? Тогда слушай боевой приказ...
   И пошли они в ночь, стараясь двигаться как можно тише, один за другим. Впереди на небольшом расстоянии двигался дозор, Продан со своим напарником. Они останавливались на каждом перекрёстке, повороте. У подходившего капитана уточняли маршрут и снова двигались вперёд. В их руках была жизнь идущих позади и они, зная об этом, двигались с максимальной осторожностью. Местность совершенно незнакомая, но необходимо выйти точно в заданный район. Они двигались среди одиноко стоящих строений. Стараясь как можно дальше обойти их, чтобы не потревожить собак. Возле одного из проходов послышались голоса, Продан остановился. Нервы напряглись, по телу пробежала судорога. Они с напарником присели на корточки. Только бы подходившая группа не выдала себя. Голоса быстро приближались. Наконец, словно из-под земли вынырнуло две тени и буквально в двух шагах от них проскочили к стоящему дому. Там залаяла собака. Сзади послышались приближающиеся шаги основной группы. Продан облегчённо вздохнул.
   - Что случилось? - спросил его командир.
   - К тем домам прошли двое, я не стал задерживать их. Мог бы получится шум. Надо подождать, а то может сзади них ещё кто-то идёт.
   - Хорошо, пять минут ждём, а потом дальше.
   Время пролетело быстро и они опять в пути. После этой встречи каждый посторонний звук настораживал вдвойне. Чем дальше от поста, тем больше вероятности внезапной встречи. Наконец, порядком надоевшие лабиринты раздвинулись и вывели группу на открытый участок. За ним сплошная тёмная полоса дувалов. Это и было место для засады. На горизонте появилась серая полоска начала нового дня. Лёгкий белый туман покрывал остывшую за ночь землю. Уже явственно просматривались высокие дома кишлака Ханбабахейля.
   - Товарищ капитан! Давайте вдоль дувалов подойдём к дороге, а потом по кюветам перейдём поле, - предложил Продан.
   - Да это, пожалуй, единственный путь незаметно подойти к каналу. Вперёд!
   Опять под прикрытием дувалов, они устремились к цели, при этом прекрасно понимая, что если их обнаружат, то живыми им отсюда не выбраться. Наконец, добравшись до дороги, группа по канаве вышла к каналу и там, незамеченной, залегла. Одна часть задания была сделана, другую ещё предстояло выполнить.
   Утро наступало медленно, темнота и серость неохотно отступали. Ещё утренний туман не успел оторваться от земли, как со стороны аэродрома послышался нарастающий звук моторов. Чем явственнее он звучал, тем больше вздрагивала земля. Беляев посмотрел в просвет между дувалами и заметил проходившую там технику. Всё шло по задуманному плану.
   - Внимание! - прошептал он, - сейчас начнут окружать кишлак, если из него побегут, мы должны их захватить. Так что смотрите внимательнее.
   Напряжение росло с каждой минутой. Люди всматривались в стену. Ограждающую кишлак от дороги, которую пересекал большой водный канал. Боевые машины, обойдя кишлак вошли в проходы. Населённый пункт мгновенно преобразился. На крышах домов появились люди и, не скрывая тревоги, большая часть из них тут же скрылась.
   - Смотрите, вон они! - не выдержав, прокричал кто из группы. Его отдёрнули, но было уже поздно. Несколько молодых вооружённых афганцев, перескакивая забор, услышали крик. Они тут же разделились. Двое кинулись к каналу, другие успели перескочить забор в обратном направлении. Думать о том, что если бы не этот крик, то все душманы были бы в их руках, уже не приходилось.
   - Продан! Беги к каналу! Перехватывай их, а то удерут.
   Сержант сорвался с места и помчался на перерез удирающим. Но они успели спрыгнуть в канал. Продан последовал за ними и на время исчез.
   - Да, сюда они побежали, товарищ майор! Я точно видел! - доказывал мне мой новый переводчик, таджик по национальности и наводчик танка по боевой профессии, Хол Холов, приданный мне вместе с боевой машиной.
   - Ты, Хол видел, а я нет, но искать всё равно будем.
   Танкист увидел убегающих душманов, когда мы с ним шли по проходу, и говорил про них так убеждённо, что не поверить ему просто было нельзя. Я появился в кишлаке на бронетехнике, как и было задумано. И теперь, сойдя с неё, мы шли и осматривали дома и виноградники, выуживая оттуда молодых афганцев. То, что в них есть вооружённые люди, я нисколько не сомневался. И, когда ко мне приблизился Беляев и подтвердил слова Хола, приказал подключиться к поискам и Бабаджана. Однако всех опередил Продан.
   - Вот вы, где голубчики! А ну, поднимайтесь. Нашёл я их, товарищ капитан!
   - А, где же их оружие? - спросил Беляев, подходя к дрожащим ни то от страха, ни то от холодной канавной воды, пленённым. - Оно было у них, это я точно видел.
   -Надо искать в канале. Я пойду, поищу, - И сержант продолжил поиск.
   -Так, что они говорят про оружие? - спросил я у Хола, когда их подвели ко мне. Вид у захваченных афганцев был помятый, одежда мокрая и в глине. Тело дрожало словно в лихорадке. Глаза испугано бегали из стороны в сторону.
   - Они отвечают, что у них его никогда не было, что они дехкане.
   - Тогда почему убегали и прятались?
   - Говорят, что испугались нас, поэтому и спрятались. Да, врут они, по глазам вижу, что врут. - вдруг возмутился Хол.
   - Спокойно, Хол, я и сам вижу, что обманывают, но не дави на них. Надо их оружие найти, тогда и обманывать не будут. Ладно, что с ними делать будешь, Бабаджан?
   - В солдаты пойдут! - не долго думая, сказал царандоевец. У него, если не доказано, что дущманы, значит в солдаты.
   -Нашёл! - услышали мы радостный крик неутомимого Продана. Вскоре в мутной воде был найден и второй автомат вместе с поясами и патронами.
   Люди Бабаджана обнаружили в виноградниках ещё троих борцов за свободу с оружием.
   Начальник царандоя собрал народ. Поговорил с ним. Затем мы побеседовали со стариками отдельно, но они были напуганы и не разговорчивы. Медленно собирались, но очень быстро разошлись. Боялись нас люди и не только нас, но и тех кто был вооружён из своего племени. Вначале молодых душманов допросили в штабе дивизии, затем их с собой забрал Бабаджан. Через несколько дней после проведённой операции, я поинтересовался дальнейшей судьбой захваченных. Он проинформировал меня, что их отвезли в Чарикар, а оттуда кто в армию, а кого посадили в тюрьму.
   Не только мы устраивали засады на душманов, но и они не дремали, пытались охотиться за нами. Всё чаще стали выставлять мины, особенно по дороге на Калайи- Биланд. Несмотря на принимаемые предосторожности, за короткий срок батальон на этом маршруте потерял два БТР и одну БРДМ командира второй роты, которого на этой же машине после взрыва, обстреляли. Вместе с техникой пострадало также несколько человек. По дорогам становилось опасно ездить.
   Обследовав место засады на Беляева, я приехал в батальон и хотел уже сесть за обеденный стол, как со стороны постов третьей роты услышал выстрелы. Время необычное, это меня больше всего и насторожило. Приказал позвать к радиостанции командира роты.
   - Что случилось?
   - Люди там у меня, - услышал я напуганный голос командира.
   - Где там? Какие люди? В районе Майгирь? Отделение? - меня пот пробил.
   Как там оно оказалось? Стал лихорадочно перебирать в памяти все указания по засадам. В этой роте вроде ничего такого в ближайшее время не планировалось. Надо было срочно туда выезжать и на месте разбираться. Подбежавшему Мелькову уже на ходу сказал куда выезжаю.
   - Свяжись с артиллеристами, может понадобятся.
   По пути на пост слышу выстрелы, стрельба всё больше усиливается. Раздался пушечный выстрел. В голове: " Куда же они из танка долбят, как бы своих не накрыли!" Мысли одна тревожнее другой. Подъезжаю. Беспрерывная пальба. В трёхстах метрах севернее кишлак покрыт облаками чёрного дыма и пыли от взрывов снарядов. Командир роты, бледный и растерянный, поджидает у ворот. Докладывает.
   - Послал отделение в засаду. Они вышли к кишлаку, были обнаружены и обстреляны. Сейчас там. Выйти оттуда не могут. Не могу понять, окружили их или они заблудились.
   Я взбешен. Послать отделение среди белого дня? Не подготовив, не доложив мне. Что это: недомыслие, самонадеянность или глупость? Но для выяснения не было времени, надо было спасать людей, выводить их из-под обстрела. Сказав пару неласковых слов в адрес командира, я поспешил на командный пункт, расположенный на крыше.
   - В каком месте они находятся?
   Неустроев показывает в сторону кишлака.
   -А, поточнее можешь показать? Понятно! Так какого чёрта ты туда ведёшь огонь из пушки? Дай команду, чтобы прекратили стрельбу.
   Командир настолько подавлен, что не может толком доложить. Всего трясёт, словно в лихорадке. Что делать? Первое надо успокоиться, собраться, взять себя в руки. У меня омерзительное чувство вины, перед теми кто находился там, под огнём противника и своих.
   - Неустроев! Связь с ними есть?
   - Была, - его побелевшие губы еле выдавливали слова. Он прекрасно осознавал какую "кашу" заварил своими не продуманными действиями и теперь был в прострации.
   Наконец, с нашей стороны стрельба прекратилась. Надо было разобраться, в каком месте находится отделение и дать им самим с ориентироваться, если они конечно живы. Нужна связь! Я торопил радиста. Проходившие секунды казались вечностью. Время замедлило шаг. В голове " каша".
   Подошёл заместитель командира роты, лейтенант Протас. Попросил разрешения выйти к осаждённым и попробовать их найти и вытащить оттуда. Надо готовить и этот вариант. Но главное услышать их голос.
   - Иди готовься! - сказал я ему, - восстановим с ними связь, не восстановим, но идти туда всё равно надо будет.
   - Товарищ майор! Есть связь! - радостно закричал радист.
   Перестрелка между тем в кущи виноградников продолжалась, значит живы. На сердце сразу стало легче. Донёсшийся из трубки голос командира окружённого отделения, словно бальзам на истерзанные нервы.
   - Как обстановка, дружище?
   -Стреляют! Мы здесь за дувалами, отстреливаемся. Микаэлян ранен. - слышался от напряжения хриплый голос сержанта.
   - Слушай меня. Сейчас дам команду на выстрелы из танковой пушки и АГС, ты должен с корректировать разрывы. После чего начнёшь отход в сторону выпущенной ракеты и трассеров. Тебе ясно? К вам навстречу выйдет Протас.
   Первый снаряд разорвался в районе высокой башни и был замечен.
   - Взрыв видел? Теперь даю команду на открытие огня из АГС. Как легли? За дувалы.? Хорошо! По деревьям? Даю команду по деревьям. Что? Реже стрелять стали?
   Осколки не достают? Выпускаю ракету! Увидели? Начинайте отход.
   Так, маневрируя огнём из танка и автоматического гранатомёта, мы добились снижения стрельбы со стороны душманов и выхода отделения из ловушки. Протас со своей группой пересёк дорогу и скрылся в проходе между дувалами. Вскоре группы встретились и я получил сообщение по радиостанции о смерти младшего сержанта Микаэляна, так и не дожившего до увольнения домой. Когда обе группы перешли дорогу, я приказал прекратить обстрел и пошёл к ним на встречу. Мы приблизились и я увидел чёрные, грязные и отрешённые от всего земного лица бойцов. Они несли солдатскую палатку, на которой лежал сержант. Его левая рука, свесившись, безжизненно болталась.
  
  
   Г Л А В А, 16. ДУШМАНСКАЯ НЕПРИЯЗНЬ.
  
   Артобстрел. Разведка подвела. Попытка напугать. Очередная жертва необъявленной войны. Верность революции. Свинцовый дождь в саду.
  
  
   Вечером следующего дня вновь были обстреляны посты в Хандаржхейле. Обстрел был долгий и ожесточённый, что пришлось вызывать на помощь артиллерию. Когда утром я прибыл на пост, то увидел ещё большие разрушения не только Калайи- Биланда, но и самой крепости. В её стенах появились дыры, соседнее с ним здание обгорело. При осмотре увидели, лежавший в нём сухой виноградник подожгла упавшая туда мина. А, если бы она попала в крепость? Стало как-то не по себе.
   - Смотрите, товарищ майор! - услышал я голос капитана. Я подошёл к нему и увидел в его руках металлическую болванку. Неужели снаряд? Я взял её в руки, это был неразорвавшийся снаряд от 76- миллиметровой пушки, как положено со взрывателем и нарезами на стенках, правда со сколом у основания. Неужели наш?
   - Нет! - довольно твёрдо сказал Беляев, будто читая мои мысли, - это не наши снаряды. Я видел куда стреляла дивизионная артиллерия.
   - Тогда, что же у душманов появилась пушка?
   - Наверное, есть! Не бросали же они их руками.
   Как-то не укладывалось такое явление в голове, пушка калибра 76 мм. Слишком громоздкая штука для подвижных групп, да ещё надо уметь ею управлять. Офицеры пожимали плечами, для них это было такой же тайной, как и для меня. Мало того, что у противника имеются миномёты, гранатомёты, так ещё и появилась пушка. Было чему удивляться и над чем основательно подумать. Ведь при умелом обращением с таким орудием, хлопот возрастёт намного больше, не говоря уже о потерях. Надо было ехать и срочно докладывать в штаб дивизии.
   Кандалин, услышав такое сообщение, срочно вызвал к себе своих разведчиков.
   - Ну, что скажешь, Петров? - спросил он помощника начальника разведки дивизии молодого капитана, недавно прибывшего в соединение и замещавшего в данный момент своего начальника. - Комбат докладывает, что у душманов появилась пушка, с которого начали обстрел постов. Вам было об этом известно?
   - Нет, товарищ полковник, не знали. - на чуть надменном лице капитана появились озабоченные складки. - Ни о каких пушках у нас не было известий.
   -Что же вы за разведчики, если не знаете, что у вас под носом творится? Нам необходимо серьёзно взяться за этот Калайи-Биланд. Готовьтесь к выезду туда, будем смотреть, что это там за пушки у Шера из Бальтухейля. - начальник штаба не меньше моего был озабочен, понимая, что с появлением у душманов такого грозного вида оружия, возрастает опасность и для штаба дивизии. Поэтому, подойдя к карте, он в этот раз очень внимательно посмотрел на район нападения. Удалённость от того места вполне позволяла душманскому орудию обстреливать не только аэродром, но и расположение штаба. Очевидно, думая об этих вновь возникших обстоятельствах, он повернулся ко мне и спросил:
   - У тебя какие средства имеются на посту?
   - Кроме взвода, танк и два расчёта АГС.
   - Пока я вижу справляешься, об остальном подумаем на посту. Я доложу командиру, а потом сообщу вам когда туда выезжать будем. Свободны!
   Мы вышли. На выходе из модуля, меня остановил Петров и недоверчиво спросил:
   - Откуда у вас данные об этом орудии?
   - Разумеется с поста. А у тебя есть сомнения, думаешь обманываю?
   - Да, нет, что вы, - смущаясь проговорил он, - просто как-то не верится.
   - Мне тоже не верилось, пока не подержал в собственных руках снаряд от него. Вот приедешь на пост, мои там "экскурсоводы" покажут тебе, из каких видов оружия обстреливают их, там целый арсенал собран из осколков.
   Через два дня колонна, состоящая из двух танков, нескольких бронетранспортёров и УРАЛа, загруженного взрывчаткой и снарядами для танков, двинулась в путь. Я было предложил Кандалину поехать уже по проверенному и более безопасному маршруту, но он, очевидно, понадеявшись на внушительный состав колонны, не стал меня слушать и приказал ехать по асфальтной дороге. Мне с большой неохотой, но пришлось подчиниться. Проехали кишлак Гуржухейль, там тишина, ни одной души, уже успели разбежаться. Солнце медленно поднимаясь над горизонтом, ярко освещало верхушки деревьев и высоких зданий. С дальних кишлаков доносился запах гари и сухой соломы, где-то тревожно залаяла собака. Несмотря на утро, воздух был тяжёлым и сжатым словно пружина, ощущалось напряжение и беспокойство. Я озирался по сторонам, стараясь определить направление и степень надвигающейся опасности. Слышу будто издалека голос Кандалина, который спрашивает, далеко ли ещё до поста?
   - Недалеко! - отвечаю, - сейчас за поворотом увидите разрушенный кишлак , а справа от него крепость с красным флагом.
   Здание, к которому направлялись, своими размерами и формой заметно отличалось от других. Его высокие и мощные стены в больших и малых "шрамах" от разрывов гранат и бесчисленных пуль и осколков. Из-за полуразрушенных глиняных ограждений выглядывали башни танка с длинным стволом и БТРа . Кандалин остановил колонну и стал с нескрываемым любопытством осматривать представшую перед ним картину. На самом деле, было на что посмотреть, но меня она впечатляла по другому.
   - Товарищ полковник! - кричу я Кандалину, - нельзя здесь стоять долго, надо прятать технику и людей, пока ещё есть время.
   - А, где её здесь расставлять?
   В этом -то и был главный вопрос, из-за которого у нас с ним и произошёл спор. Если бы мы заехали с тыльной стороны, вопроса бы этого не стояло. Надо быстрее её убирать с дороги, она возвышалась над дувалами и являлась неплохой мишенью для поражения. О чём я ему и сказал. После чего дал команду расставлять технику по кюветам и проходам. У самого нервы на пределе, нутром ощущаю, что с минуты на минуту должно начаться. Люди хоть и спешили, но мне казалось, что они это делают недостаточно быстро. Такая медлительность раздражала. Я ждал выстрела и он раздался. Над головой послышался шелест и затем сильный взрыв потряс воздух. Тут уже Кандалин не выдержал и заорал.
   - По кюветам!
   Благо это уже завершалось. Сопровождающая колонну пехота, рассыпалась по канаве, наводчики стали разворачивать стволы боевых машин в сторону обстрела.
   Мы же с полковником бросились на пост, под прикрытие крепости.
   - Где у тебя командный пункт? - чуть отдышавшись, спросил он меня.
   - Наверху, там удобнее всего вести наблюдение за боем. - наивно предложил я, не подумав о должностном положении спрашивающего и главное о его физических данных.
   Мы поднялись на крышу . Мне, с моим ростом, почти не приходилось пригибаться за барьером, ему же, чтобы не получить пулю, надо было гнуться в поясе основательно. Что создало массу неудобств. До меня это дошло, сразу же как только мы приблизились к этому ограждению. Поэтому я предложил ему спуститься вниз, однако он не согласился и приказал принести стол и табурет.
   Душманы сосредоточили в основном огонь по технике, но пока пристреливались, она спустилась в кюветы. Их видимость оказалась минимальной, что существенно повлияло на меткость стрельбы. Ближе они также не могли подойти, так как всё вокруг простреливалось моими людьми с поста, которые собственно и не дали вести прицельный огонь и поджечь технику. Вначале, очевидно, была небольшая группа, которая завидев машины на дороге, решили напасть на колонну, не дожидаясь подкрепления. Но неплохая выучка и уже достаточный опыт людей из крепости не позволили дущманам нанести какой - либо существенный урон. С подходом резервов, огонь со стороны противника усилился. Усилилось и наше сопротивление. Танки и БТРы, съехавшие в придорожную канаву, также стала огрызаться. Вверх от взрывов полетели куски глины, доски, брёвна. Воздух быстро наполнился дымом, гарью и пылью. Но на дороге оставался ещё УРАЛ, который по неопытности водителя, никак не мог занять место в канаве. Мы наблюдали как её брезент дырявят пули. Если бы душманы знали, что там находиться, то, наверняка, перенесли бы огонь на него. Страшно было подумать, чтобы произошло, если бы какая-нибудь пуля или снаряд попал в лежащие там ящики. Но подбежавший к нему прапорщик, сумел во время направить его в нужное место, чем обезопасил нас от вероятного мощнейшего подрыва. В это время полковник распекал начальника связи за нерасторопность. Тот не мог наладить связь с ЦБУ. Он был возбуждён и излишне нервничал. Наконец, на площадку занесли стол и табурет. Поставили радиостанции, телефонные аппараты. Началась работа по вызову артиллерии, вертолётов, потому что давление противника не прекращалось. Появились первые легко раненные. Было замечено перемещение нескольких душманских групп на правом фланге и в тылу. Я подозвал Беляева.
   - Возьми отделение и на правый фланг, прикрой его!
   - Я с ним, товарищ комбат! - сказал Бабаджан, который первым заметил эти обходы и доложил. Я дал добро и они оба убежали.
   Вскоре со стороны, куда ушла объединённая группа, прозвучал взрыв. Меня это насторожило. Кто кого встретил гранатами, они духов или наоборот? Шёл бой и в создавшейся обстановке могло всё произойти.
   Между тем стрельба не прекращалась. Грохотали танковые пушки. Снаряды разрываясь, рушили стены домов, дувалы, вырывали кусты виноградника, деревья, вместе с этим выбрасывались вверх столбы пыли, огня и дыма. Трещали автоматы, такали крупнокалиберные пулемёты. Пули в безумстве носились в чёрном смраде пороховых газов и пыли. Вокруг всё ухало и стонало. Земля дрожала и вибрировала, тугой, удушливый воздух перекатывался от стены к стене, давя на ушные перепонки и вызывая тошноту. Противнику явно приходилось труднее, но они не отходили. Меня поражала и восхищала, уже который раз, их решимость и в тоже время вызывала горечь бессмысленности этих попыток и ни чем не оправданных потерь. Послышались тревожные крики.
   - Петрова ранило!
   Сбежал вниз. Попавшийся мне навстречу сержант, показал на сад-огород, куда занесли помощника разведки. Он лежал на плащ-палатке возле развороченного танком прохода и тихо стонал. Вид его был ужасен. Разорванные штанины оголили ноги в бесчисленных ранах, везде кровь, в красных пятнах бледное лицо. Глаза закрыты. Возле него хлопотали Шеленков и сержант-санинструктор. Один пытался накладывать жгут, другой делал обезболивающий укол. По мере того как офицер приходил в себя, лицо его кривилось, из разбитого рта вырывался жалобный стон.
   - Что произошло? - спросил я у врача.
   - Мина! - ответил он сквозь зубы, не отрываясь от дела.
   Подошёл БТР. Подбежавшие солдаты, схватили палатку с лежащим капитаном и положили её на носилки, которые затем подняли на броню. БТР взревел и помчался в медсанбат.
   Некоторое время я стоял без движения, не замечая свиста пуль, разрывов гранат, всё это было где-то далеко. Слёз не было, лишь горечь, а потом пришла злость. Вдруг откуда-то появилось желание что-нибудь схватить, ударить, разломать, наконец просто закричать. Но мне не дали такой возможности, привели пленных душманов. Во дворе стояла группа царандоевцев и четверо афганцев со связанными сзади руками. Их оружие было у представителей власти. Бабаджан стал рассказывать мне как они их задержали. Эта была одна из групп, посланных к нам в тыл. После увиденного, я не мог спокойно смотреть пойманных и приказал завести их в одну из комнат. Надо успокоиться, придти в себя.
   Кандалин уже знал о Петрове, тяжело вздохнул и спросил:
   - Отправили?
   - Там Бабаджан душманов захватил, желание нет взглянуть на них?
   К этому времени он, вызвав вертолёты, переместился вниз и сидел со своим управлением в комнате командира поста.
   - Пойдём посмотрим!
   - Нет сейчас я не могу. Позже сам посмотрю.
   Полковник понимающе кивнул головой и вышел. Командиры душманских отрядов, очевидно, узнали о пленении их соратников или заметили, поднимающиеся с лётной полосы, вертолёты и стали отступать. Стрельба резко пошла на убыль. Кандалин, узнав об этом, приказал захватить Калайи-Биланд и заминировать. Как впоследствии оказалось это было не совсем продуманное решение. Кишлак представлял груду развалин и действовал на нервы угнетающе. Однако наступившая тишина расслабляла и убаюкивала измотанных за время боевых действий людей. Однако прошло немного времени после боя и зазвучали весёлый говор и смех.
   Неожиданно в дверном проёме послышался грубый голос и через мгновение в дверях крепости появился верзила-афганец с поднятыми к верху руками. Сзади него шёл солдат -узбек, небольшого роста. В руках у него вскинутый автомат, за плечами винтовка.
   - Товарищ майор! - радостно доложил он, - вот, поймал, душман!
   -Молодец! - увидев эту иронично - боевую сцену, - Сказал я, - как это ты умудрился это сделать?
   - Там командир роты меня оставил. Я сижу, вижу вот этот идёт с винтовка. Я его подпускаю и говорю: стой! А он бежать. Я в него стрелял, он бросил винтовка и - руки вверх. Я его сюда привёл. Вот так.
   - А, что это он на тебя так смотрит? Чем ты его так напугал?
   Солдат засмущался. И впрямь высокорослый душман с испугом смотрел узбека.
   - Он мне говорил, чтобы я пошёл с ним, деньги давал, а как я мог уйти с ним? Вот я его и это, - он скосил глаза на автомат. То есть чуть не пристрелил.
   Я ещё раз похвалил его и приказал отдать пленённого Бабаджану. Затем зашёл в комнату, где находились другие. Они сидели все на корточкам в дальнем углу комнаты. В мимолётно брошенном на меня взгляде, я не увидел ни страха, ни злости и даже растерянности, одна настороженность.
   Против них за столом сидели Бабаджан и переводчик дивизии лейтенант Бабаев. Позади них, прислонившись к стене, стояли царандоевцы. После окончания института, лейтенант был призван в армию и направлен в Афганистан. Узбек по национальности, он, хорошо владея местными языками, очень много сделал для укрепления контактов с афганцами. За короткий срок своего пребывания, уже успел побывать в переделках. Всегда с людьми, лейтенант умел находить общий язык с ними. Его знали многие афганцы и я сам видел с каким дружелюбием и доверием они к нему относились. Вёл он себя скромно. Никогда не навязывал своего мнения начальству, но как мне казалось, беседуя с местным населением, он говорил то, что считал нужным, полезным и правильным. Безусловно он знал и понимал гораздо больше, чем другие, потому что был в постоянном контакте с народом, говорил на их языке и сам был жителем Средней Азии. Первое время мне часто приходилось советоваться с ним и к его мнению, я всегда прислушивался, несмотря на то, что он был намного младше меня.
   - Ну, что они говорят? - спросил я у лейтенанта.
   - Да ничего серьёзного, но Бабаджан говорит, что они из банды Шера.
   При этом имени один из сидевших на корточках, стрельнул в нас глазами.
   - Ну-ка выйдем. - сказал я ему. В это время двери отворились и в дверях показался пойманный солдатом душман. Бабаджан, опережая нас, сорвался с места и перехватив того на пороге, вытолкнул в коридор. Выйдя следом, завёл верзилу в другую комнату и стал допрашивать.
   - Ты считаешь, что Бабаджан может чего-то добиться от них? - спросил я Бабаева в коридоре.
   - Навряд ли. Может что-то скажут, но в основном будут врать.
   - И всё-таки надо будет узнать у них, хоть, что-нибудь о пушке, это очень важно.
   Вдруг в комнате, из которой мы вышли, раздались крики и возбуждённые голоса. Мы заскочили туда и увидели злобное лицо одного из царандоевцев, готового уже выстрелить из автомата в дрожащих от страха душманов. Но переводчик успел криком : " Стой! Не стрелять!", остановить расправу. Услышав команду, царандоевец посмотрел на нас бешенным взглядом и обрушил на Бабаева поток яростных слов. Тот даже побледнел.
   - Вот скоты, что делают, - проговорил он, не сдерживая себя, минутой позже. - Не успели мы закрыть за собой двери, как этот стал их уговаривать убить нас и убежать, а когда не получилось, перешёл на запугивание, угрозы расправиться с их семьями. Вот он и разъярился.
   Меня поразило не то, что один пообещал райскую жизнь другому за совершённое предательство, в их положении вполне возможен такой момент, а то какая реакция на это предложение последовала. Что это желание выслужиться или верность революции? Мы очень плохо знали этих людей. Был случай, когда полторы роты курсантов вместе с командиром учебного батальона школы милиции, ушли в горы, прихватив с собой оружие. А перед этим этот же командир на вечеринке, посвящённой рождению своего сына, клялся в верности революции и новой власти. После его исчезновения, оставшиеся молили аллаха, что остались в живых.
   На этом война для Кандалина и его группы закончилась. Они сели на бронетехнику и убыли в управление дивизии, покинув навсегда негостеприимный Калайи-Ьиланд и оставив после себя гору отработанного металла и развалины. Но спокойствия от этого не наступило. Пленных также погрузили на машины и оправили в уезд, а затем в Чарикар, где окончательно определилась их участь. Нам же предстояли дела поважнее, надо было готовиться к отражению новых нападений.
   Вечерело. Кровавое солнце в последних лучах дневного света медленно скрывалось за высокими горами. Прохлада опускалась на разгорячённую землю. Несмотря на красоту последних отблесков дня и наступившего затишья, тревога не оставляла нас. С ней мы ложились и с ней начинали другой день.
   Пребывая постоянно в таком состоянии, я стал ощущать бесконечную усталость. Появилось желание никуда не ходить, ничем не заниматься. Нужен был перерыв от постоянных стычек и забот. Но как всегда это были только желания. Обязанности и обстановка диктовали совсем противоположное. День перерыва, вернее переключения на другие не менее важные дела, и вот я снова у карты. Рассматривая зажатую горами реку Пандшер, я останавливаю свой взгляд на мосту через него, соединяющего две провинции: Парван и Каписа. К нему идёт дорога, практически захваченная моими людьми. Передо стоит вопрос как её полностью обезопасить? Чтобы со стороны соседней области, в которой только власть душманская, не попадали другие воинские формирования, машины с оружием, миномётами, чтобы, наконец, меньше обстреливали мои посты. Выход один- перекрыть мост, взять его под контроль. Поэтому с этой минуты все мои помыслы были направлены в тот район. Это уже не один и не два, три километра от аэродрома, а больше десяти. Силами одного взвода туда продвигаться уже опасно. Даже разведку провести и то надо было с кем-то. И этот "кто-то" вскоре появился. Началась очередная крупная операция в армейском масштаб. Некоторые части должны были пройти по этому мосту. Я не был готов ещё выставить там пост, но пройти с войсками, осмотреть местность и определить места для будущих стояний, можно было. Наступила последняя декада мая. Где-то в начале её, рано утром от поста в Хандаржхейле небольшая группа, под прикрытием десантного полка, двигающегося на технике по дороге, пошла по проходам к кишлаку Саяд, расположенному у моста. Время нас не подпирало, да опасность встречи с противником была минимальная, поэтому двигались медленно, осматривая и запоминая пути движения, виноградники, отдельные строения. Рядом со мной шёл царандоевец Раух, который возглавлял приданных ему людей и являлся представителем власти в кишлаке и его окрестностях. Он был грамотным молодым парнем и совмещал учёбу со службой в царандое, заканчивая одиннадцатый класс. Парень был старательным, очень ревностно относился к службе. Он знал больше двух десятков русских слов, что ему позволяло более менее понимать нас и излагать свои мысли. Это в принципе и определило ему властные полномочия на наших постах. Он бывал с нами на различных заданиях, вёл переговоры с народом. Иногда его старания переходили в откровенную грубость. Приходилось в таких моментах вежливо охлаждать его чрезмерный пыл и объяснять элементарные правила уважительного обращения к своему народу. Рауф прислушивался, но молодость и нетерпение порой мешали ему придерживаться этим советам.
   Проходя возле одного из отдельно стоящих домов, Рауф сорвался с места и мгновенно исчез в его дверях. Мы остановились в недоумении, какого чёрта он помчался туда? Однако ждать пришлось недолго. Через некоторое в дверном проёме появилась фигура пожилого бородатого мужчины, следом за ним вышел царандоевец и древняя на вид старуха. Старуха шла и что-то шептала себе по нос, её сморщенное лицо кривилось от горя.
   - Вот, товарищ комбат! Прятался от меня, душман!
   Стоявшая сзади него старуха унижено залепетала, обращаясь к нам обоим. Её натруженные руки с глубокими трещинами на ладонях и пальцах мелко дрожали. Мужчина молчал, опустив голову и, очевидно, был готов на всё. Я же, слушая эту женщину, понимал её и без перевода. Она старалась спасти своего сына. Сколько мольбы, страха и унижения было в её голосе и поведении, но меня больше всего поражало не это, а сам облик этой беззащитной женщины. Какая она всё-таки была измождённая, худая, серая, будто пропитанная глиняной пылью. Домашние каждодневные заботы, тяжёлый крестьянский труд, нищета, постоянное униженное состояние немой рабыни, бездумное подчинение не писанным и писанным законам и традициям, низводили её до уровня бессловестной скотины, делали её вещью, принадлежащей хозяину. Такой бы она оставалась и дальше, если бы Раух не захватил её сына. На всё это смотреть было страшно и омерзительно.
   - Рауф не пугай женщину! Скажи ей, что мы не собираемся никого убивать. Пусть только отдаст оружие, если оно у него есть.
   Я видел, что на мою просьбу, царандоевец получил отрицательный ответ и разозлившись, произнёс целый воспитательный монолог, в котором явственно проступало слово "аскер". Очевидно, пригрозил отправить афганца в солдаты. Старуха вновь испугавшись, уже стала молить аллаха, чтобы он избавил его сына от этого.
   Мне надоели эти причитания и яростное желание Рауха запугать старуху и я сказал:
   - Рауф! Прекрати пугать старуху и отпусти их обоих.
   Тот недовольно пробурчал и отпустил. Женщина, услышав, что их отпускают в благодарность ещё чаще закивала головой и семенящей походкой, сгорбленная пошла к дверям дома. Я долго ещё продолжал после этого идти под впечатлением увиденного, перед глазами стояло сморщенное лицо и дрожащие от страха руки.
   Группа подошла к кишлаку Ханбабахейл и дозор, состоящий из двух солдат Терентьева и Барканса, вошёл в проход между домом и виноградниками. Проход выходил в небольшой сад. Они остановились, огляделись. Вроде ничего подозрительного и двинулись дальше. Однако пройдя по нему метров десять были остановлены автоматным огнём. Я услышал, а затем увидел как заколотили пули по стене дома, словно капли проливного дождя. Терентьев метнулся назад и мгновенно оказался возле основной группы. Барканс же неестественно подогнулся и повалился под дерево. Это его спасло от других попаданий. Я видел его бледное лицо, на котором одновременно можно было видеть страх, боль, напряжённое желание укрыться от пуль за дувалами. Однако сделать он этого не мог. Мы видели его мучения, но ничем не могли помочь. Всё пространство вокруг него буквально "кипело" от смертоносного свинца.
   - Гранаты! - закричал я, - бросайте гранаты за дувалы!
   Душманы были на противоположной стороне сада, за высокими стенами и стреляли через проделанные в них отверстия, поэтому разрыв гранаты им вреда бы не причинил, но это был единственный способ напугать их. Надо было спасать солдата.
   - Беляев! Бери людей и в обход.
   Офицер понял и тут же исчез за дувалами. В виноградниках стали раздаваться взрывы ручных гранат. Подняв автомат на высоту дувала, Рауф с воплем открыл с него огонь в сторону засады. Душманов мы не могли видеть, кроме глиняных стен, они были скрыты ещё и деревьями. Деревья же мешали и им стрелять по раненному бойцу. Барканс соображая, что мы не можем подойти к нему, решил сам выйти из под огня. Нечеловеческими усилиями поднимается на руки и, передвигая ими, волочит за собой неподвижное тело. Видя это, его товарищи не взирая на пули, бегут к нему, подхватывают и выволакивают в проход. У дерева я вижу оставшийся автомат. Его нельзя было оставлять. Я выхватываю гранату и теперь уже без всякой опаски, бросаю её как можно дальше в сад. Затем, после пролёта осколков, выношу оружие. Барканс лежал у стены. Рана оказалась в животе. Крови почти не было, через рассеченную кожу выглядывали кишки.
   - Как чувствуешь себя? - спросил я, наклоняясь к солдату.
   - В животе жжёт, - чуть слышно отвечает он.
   - Потерпи немного, сейчас отправим в медсанбат.
   Стрельба прекратилась после того как мы вынесли раненного солдата. Прибывший на место засады, капитан обнаружил там кучу стрелянных гильз и вход в кяриз. Когда он появился и доложил, я послал его к десантникам за машиной, чтобы отвести Барканса, но они ему отказали.
   - Как не дают? Ты им объяснил для чего нужна техника?
   - Объяснил! А они послали меня подальше.
   Пришлось самому бежать к командиру подразделения, стоявшего на дороге, и в разъярённой форме решать этот деликатный вопрос.
   - Там человек погибает, а ты машину жалеешь!
   - Так...
   - Что, за "так", давай команду! А то потом сам пожалеешь!
   Наверное, тот понял, что зашёл слишком далеко и через минуту мы уже загрузили раненного солдата на БМД и она на максимальной скорости умчалась в медсанбат. Оттуда Барканса перевели в госпиталь и больше мы его не видели. Так не совсем мирно закончился наш первый ознакомительный выход к мосту у кишлака Саяд.
   Однако на этом дело не кончилось.
  
   Г Л А В А, 17. ВЫХОД К РЕКЕ ПАНДШЕР.
  
   Рисковать надо, но разумно. Пыльная дорога. Саяд. У моста через реку.
   Бегство за призрачным счастьем. Взгляд с высоты.
  
   К Саяду? Обязательно нужно выходить и выставлять там пост, - отвечал я на вопрос начальника штаба дивизии, тем более поднятая тема не была для меня новой. Все последние дни мысль о выставлении контрольного пункта у моста словно заноза сидела в голове. Несмотря на неудачный выход к нему, я был убеждён, что мост должен быть под нашим контролем. - Перекрывая дорогу через Пандшер, мы тем самым прекращаем бесконтрольный провоз боеприпасов, оружия и перехода душманских отрядов. Кроме этого мы облегчаем прохождение наших войск через реку. Единственно, что меня волнует это расстояние, всё-таки одиннадцать километров.
   - А, как посмотрит на такое соседство твой " друг" Шер?
   - Думаю не обрадуется. Он же не дурак, чтобы не понимать, что его отрезают от дороги, где он до сих пор был полновластным хозяином. Активизируются и другие банды. Наверняка постараются объединиться и совместными усилиями отогнать нас. Поэтому необходимо усиление, хотя бы танковый взвод.
   - Вот на это не рассчитывай.
   - Без них мне нечего там делать, разве что людей гробить. Я же не прошу их на всё время.
   - Где я их тебе возьму, - раздражаясь, проговорил Кандалин, - обеспечивай захват своими силами.
   - Тогда придётся подождать, когда они появятся. Без них выставлять там пост не буду и людей на гибель посылать не буду.
   - Как это не будешь? Испугался? А я ему ещё на орден и звания документы подписал.
   - В таком случае можете не торопиться их посылать.
   - Слышишь, майор! - со злостью сказал он помощнику начальника оперативного отдела, - передай Черепанову, чтобы документы не отсылал. А вы товарищ майор, можете идти.
   Я встал и вышел. Злость и тупое упрямство распирали меня, заглушая здравый рассудок. Но в голове одна ясная мысль: " Людей на смерть не поведу! Хоть пусть расстреляют. Шутка ли в такую даль, без всякой поддержки. Ему лишь быстрее доложить наверх о захвате моста и выставлении там поста, а какого моим подчинённым, наконец, мне сидеть и в страхе ждать пока их там растерзают? Пока не даст подкрепления ни шагу в том направлении не сделаю."
   Однако как бы дальше не пошло, решать этот вопрос всё равно надо. К Саяду выходить необходимо как можно быстрей. Что же делать? Во-первых надо успокоиться, во-вторых хорошо подумать, в третьих ещё раз встретиться с Кандалиным, пусть что-нибудь придумает, он же не меньше меня заинтересован в положительном результате. Зашёл в библиотеку. Большая палатка, разделенная на два отсека: один под книги, другой под читальный зал. В зале пустота и тишина. Сел за стол. Машинально взял в руки книгу, взглянул. Л.И. Брежнев " Малая земля". Подумал: вот человеку повезло, пришёл на Малую землю, чуток побыл там и до сих пор награждают орденами и звания присваивают. А у меня одни поражения, даже последней награды лишили. Однако, что же делать? Без усиления всё равно нельзя. Придётся тогда снимать со своих постов, другого выхода не вижу. Здесь в случае чего можно артиллерией помочь, а там и бог не убережёт. Так решение принято, надо идти напрягать начальника штаба.
   - Вам, что-нибудь надо? - услышал я голос библиотекарши.
   - Нет! Пока ничего, как-нибудь в другой раз, - Я встал и вышел.
   Кандалина я встретил у калитки, тот недовольно поморщился.
   -И всё-таки, товарищ полковник, нужны танки. Только представьте, если мой взвод встретят, так как вас встретили в Калайи- Биланде ? Какие потом силы понадобятся для их вызволения, а?
   -Вот пристал. Пойми у меня на самом деле нет танков. Одни на операции, другие на ремонте, третьи на постах. Стой! А может с постов снять? Давай! Только вначале разберись с каких. Когда думаешь выходить?
   - Завтра!
   - Я ещё поговорю с десантниками, может они помогут.
   В оставшиеся время надо было сделать очень многое: разобраться с техникой, подготовить людей, обеспечить их всем необходимым на целый месяц( продуктами, боеприпасами, вещевым имуществом, вплоть до дров и керосина). Кроме этого надо было подготовить к выходу Бабаджана с его людьми. Пост выставлялся на далёком расстоянии и надолго, поэтому было принято решение послать туда опытных бойцов. Выбор пал на взвод Каграманянца. Тот побывал уже в боях, сам его командир проявил себя с наилучшей стороны. В нём появились такие ценные для боевой обстановки качества как: командирская самостоятельность, опыт в организации обороны и отражения нападения. Чтобы не привлекать внимание к выходу, всё делалось на местах. Работы хватало всем. Меня волновало больше всего, где и какими силами могут встретить душманы и уйдут ли при нашем появлении жители из кишлаков?
   Рано утром, собрав всех возле управления второй роты и проверив готовность, я подал команду на движение. Колонна в составе трёх танков, шести бронетранспортёров и двух, под завязку загруженных, УРАЛов тронулась в путь. Двигались по полю, когда-то орошаемому и плодородному, в настоящее время пустынному и бесплодному. Колёса техники утопали в высушенную разбитую машинами глину, которая словно мука разбрызгивалась в стороны и поднималась вверх густой пеленой. Пыль не успевая отгоняться ветром, как морось при сырой погоде, оседала на броню, людей, забивая носы, уши, глаза, светло-коричневым налётом покрывала обмундирование. Если на головном бронетранспортёре было ещё терпимо, то на остальных невыносимо. Поэтому попытки уйти от неё растягивали колонну, увеличивая дистанции между машинами до сотни метров. Движение на технике по таким дорогам обычно было заметно на десятки километров и служило для душманов хорошим сигналом для засад, выставления мин. Иногда они специально оставляли небольшие группы в кишлаках и те своими действиями вынуждали наши войска открывать огонь по домам. Это всё приводило к разрушениям и жертвам среди мирного населения. Затем эти стрелки скрывались в кяризах, а ни в чём не повинные жители оплакивали пострадавших, посылая проклятия в адрес "шурови".
   Слева от нас тянулись кишлаки, справа гора Кохбача, прямо гора Пахваланкох. После пересечения канала поехали медленнее, дорога могла быть заминирована. Поэтому в наиболее подозрительных местах, вперёд выдвигались сапёры с щупами. К горе Пахваланкох, в переводе гора-богатырь, подъезжали через кишлак под названием Аруки. Жителей не было заметно. Что вдвойне настораживало, но несмотря на это, мы продолжали двигаться. Обогнули гору и выехали на ровное плато. По обеим его сторонам населённые пункты и виноградники. Едем в напряжённом ожидании. Наконец, небольшая возвышенность справа и на них я замечаю боевые машины десантников. Облегчённый вздох и мысленная благодарность Кандалину. Остановились. Вызвал к себе офицеров, ехавших со мной, и вместе с ними пошли осматривать местность. Возвышенностью оказалось основание, когда-то огромной крепости. Возле неё, сразу же за дорогой располагался кишлак Саяд, к которому мы шли. Осмотрев фундамент, мы решили пост здесь не выставлять, а спуститься к самой реке, где я заметил слева от моста высокое место. Этим местом оказалась искусственная насыпь, выложенная песком и камнями. Мы заехали на неё по узкой дороге и осмотревшись, я понял лучшего места не сыскать. Просторная площадка, окружённая со всех сторон высоким валом. К реке почти отвесный обрыв. Были здесь и полуразрушенные строения, по всей вероятности до недавнего времени жилых. О том, что здесь жили люди, говорило и ровное поле с молодыми кустами виноградника. Решение принято, теперь надо было очень быстро разместить взвод и приданные ему средства. Тут же я с командиром роты и взвода прошли по насыпи. Наметили огневые позиции для танка, бронетранспортёров, отделений, расчёта АГС. Определили места для наблюдения, размещения людей. Когда каждому из командиров были поставлены задачи и они ушли их выполнять, я приблизился к краю обрыва и присел на камень. Вот она, река Пандшер! Сколько я слышал о ней, но никак не мог увидеть и теперь она бежит и плещется, отдавая зеленоватым оттенком в ярких солнечных лучах. От неё веяло прохладой и свежестью. Чуть ниже по течению её оба берега соединял современный железобетонный мост. Противоположный берег был пологим и хорошо просматривался. Ближе к воде ютились небольшие строения с островками фруктовых деревьев. Выше от них тянулась сплошная полоса глиняных построек, поднимающиеся ступенями по склону, уже покрытому густой растительностью. В неё плавно поднимаясь и изгибаясь уходила дорога от моста. От него начинался другой административный центр, провинция Каписа, полностью подконтрольная душманам. Правительственная власть там существовала только на бумаге. На самой высшей линии подъёма стояло несколько разрушенных крепостей. С них всегда противник обстреливал наши войска, проходившие по дороге. После моста река делала поворот и скрывалась за горой - "богатырь", которую предстояло ещё оседлать.
   Я ещё раз оглядел место, где предстояло разместить взвод. Оно как бы нависало над рекой, вклиниваясь уступом в её течение. На этом возвышение мы могли более спокойно размещать пост, не боясь столкновений своих интересов с интересами жителей близлежащих кишлаков. Солдатам было где укрыться от обстрелов и отражать нападения. Однако защита их в большей степени зависела от них же самих. Как они организуют оборону, службу, быт. Работы в этом отношении было много.
   Ко мне подошёл Бабаджан, мой неизменный спутник в таких делах. Последний месяц особенно сдружил нас. У нас появилось очень много общих вопросов, которые нужно было решать совместно.
   - Бабаджан, - обратился я к нему, -необходимо здесь оставить несколько твоих ребят. Надёжных, которые не станут обворовывать и издеваться над народом.
   - Я оставлю на посту своего заместителя и четырёх солдат.
   - Ещё одна просьба, надо будет тебе сходить в кишлак и собрать его жителей.
   Он согласно кивнул головой и через минуту ушёл в Саяд, а я занялся своими людьми. Поговорил с ними, предупредил о бдительности, о том, что они находятся в очень опасной зоне, далеко от своего батальона. Если, что случится помощь придёт не сразу, поэтому полагаться надо больше на самих себя. Показывая на селения, предупредил, чтобы туда не ходили, с уважением относились к местным жителям и проверку осуществляли только с царандоевцами, оставшимся с ними.
   Десантная рота оставалась для поддержки ещё на неделю. Для меня это было большим облегчением. Один её взвод расположился вместе со взводом Каграманянца, два других на фундаменте бывшей крепости, возле Саяда. Подкрепление было солидное, поэтому я спокойно отправился в своё расположение. Когда я подъехал к кишлаку, начальник царандоя уже беседовал с её жителями. Которые, сбившись в кучу, сидели на корточках у дороги. Я также подключился к разговору, сказав им с какой целью поставлен возле них пост, пообещал, что в их кишлак никто ходить не будет, но при условии, если с него не будет обстрелов. Люди, очевидно, понимали это не хуже меня, так как наглядный пример непослушания был, буквально, в ста шагах от них. Там находился небольшой кишлачок, разбитый артиллерией вдребезги. Тоже самое виднелось и на другом берегу реки. Поэтому вероятно, они боялись, что и их кишлак может постигнуть такая же участь. Однако по их поведению и печальному выражению лиц, я понял, что гарантии от стрельбы в сторону советского поста они всё равно не дадут и о их заботах в то время мог только догадываться. В этом селении в основном жили беднейшие дехкане, а их сыновья и другие родственники, под страхом смерти состояли в различных душманских отрядах. Признаться в этом они не могли, но поговорить с родичами, воевавшими против правительства, и убедить их не стрелять в шурови всё же, очевидно, сумели. Сделать такой вывод мне помогла реальность, так как за всё стояние там, на пост не было не одного серьёзного нападения. Впоследствии моё знакомство с народом Саяда перешло в настоящую негласную дружбу. Но это произошло намного позже. В те же дни, я не находил себе места, ежечасно ожидая на него нападения. Однако проходили недели, но кроме одиночных выстрелов, больше ничего не происходило.
   Первое время, я бывал на нём часто и каждый раз встречался с людьми кишлака, разговаривал. Чуть позже, я стал там бывать с Бабаевым, который брал с собой кинопередвижку, показывал фильмы. Постепенно люди перестали нас бояться и встречали с улыбками, доброжелательно, с готовностью вступали в разговор. На встречу стали выходить все, от пацанов до глубоких старцев и даже женщины. Такое было характерно только для Саяда. Я до сих пор не могу забыть их радушие, наивно-детские выражения глаз, простые, человеческие отношения.
   В Пандшерской долине продолжались бои, оттуда довольно часто до нас доносились раскаты, бьющей по горам, артиллерии. Ахмад Шах не хотел сдаваться, возможно ещё и поэтому на Каграманянца не было нападений. Ведь Шер из Батухейля, мой постоянный противник, входил в группировку пандшерского "льва" и находился со своим отрядом где-то в горах, воюя против советских войск. Бои в долине шли ожесточённые. Иногда по реке проплывали трупы убитых, но вылавливать их никто не пытался, так как сам мог оказаться на их месте. Да, с верховья Пандшера несло смертью, река приносила её запахи, всё живое очень быстро привыкало ко всему. Даже рыбы, плавающие в прозрачной горной воде, осваивали трупную пищу и потом сами становились переносчиками яда, которую нельзя было употреблять в пищу. Об этом уже знали многие и не ловили её даже те у кого она являлась главной в пищевом рационе.
   Через пару дней после выезда к Саяду, меня вызвал к себе Кандалин. Намечалось проведение дополнительной операции в провинции Каписа, там скапливались остатки разбитых групп боевиков и командование решило их добить. Поэтому потребовались дополнительные места, с которых можно было бы вести наблюдения и корректировать огонь артиллерии. Одним из таких мест оказалась гора Пахлаванкох, её надо было "оседлать".
   - А не слишком ли большие задачи возлагаете на мой батальон, товарищ полковник? - спросил я начальника штаба, когда он предложил мне выставить на ней пост. - Как бы не надорваться. Вы же знаете как растянута у меня оборона, на каком расстоянии посты друг от друга. Но, главное, где брать людей?
   - У тебя есть ещё резервный взвод!
   -Здорово! А, что он мне уже не нужен? Я понимаю, что этот пост необходим и не только для корректировки артиллерии во время операции, но и пригодился бы для поддержки поста у моста. Однако последний резерв?
   - Согласен с тобой, но поступил приказ и мне эту дыру нечем закрыть, понимаешь? Выставь туда человек десять, они там недолго побудут. Придёт разведка моя, заменю.
   Мне ничего не оставалось делать и я, вернувшись, доложил своим замам о предстоящей задаче. Спокойный Мельков не выдержал и с возмущением спросил.
   - Он что считает, что у нас батальон резиновый?
   - Нет! Он так не считает, у него просто нет сейчас свободных подразделений, а приказ получен, поэтому он обратился к нам, будем предполагать, что за помощью. Однако это нам тоже не помешает в случае нападения на наш пост в Саяде.
   - С вершины до него почти три километра, а если бежать на выручку, так и все пять будет. Пока туда прибудем, от поста ничего не останется.
   - А зачем спускаться? Поставим ДШК, отработаем огневые квадраты с реактивной батареей. Произведём пристрелку и пусть после этого нападают.
   - Кого будем выставлять, - с грустью в голосе спросил шачштаба.
   - Подумай о первой роте, резерв пока трогать не будем. Вечером мне доложишь о своих соображениях.
   Все разошлись не очень довольные новыми заботами. А их с каждым днём становилось всё больше, несмотря на то, что уже почти полтора месяца на аэродром не упало ни одной пули. Однако на батальон нагрузка увеличилась в несколько раз, стало намного труднее и опаснее. Обстрелы переместились на выдвинутые вперёд посты, к тому же засады, минирование дорог. Офицеры и солдаты ежеминутно рисковали своими жизнями. И тут ещё...
   - Товарищ майор! - слышу я замполита, - с первой роты с поста исчезли два солдата.
   - Как исчезли? С какого поста?
   - С Кохбача. Лейтенант Пинганов доложил, что исчезли ночью с наблюдательного поста на вершине горы, до сих пор не могут найти.
   Командир взвода встретил нас в расстроенном состоянии и доложил об исчезновении рядовых Сапожкова и Аджанова. Весь оставшийся день бродили по горе в поиске следов исчезнувших, но кроме старой пилотки и ватника ничего обнаружить не удалось. Вернувшись, доложил командиру дивизии. Утром следующего в моём расположении появилась разведрота, с задачей проверки близлежащих от поста населённых пунктов. Подъехав к посту, развернули роту и двинулись к кишлакам, до которых было более двух километров. Эта была непростительная ошибка, эта я понял только после того, как через год встретился с главарём душманского отряда, захвативших солдат. В то же время у меня в голове был хаос. Ушли? Захватили? Уничтожили? Следы обнаружили только тогда, когда перешли сухое русло реки Барикав. Они вели в направлении селения Сайгани. Подходили к нему с большой осторожностью. Стали проверять дома, спрашивать у оставшихся в них жителей про солдат. Разумеется никто ничего не слышал и не знал. Встречали нас везде насторожено, холодно и отчуждённо, а в некоторых домах прямо в воздухе веяло ненавистью. В одном из домов с привязи сорвался здоровенный пёс и со страшной злобой кинулся на Хола ( он уже вернулся с Пандшерской долины и принял на себя обязанности моего переводчика). Он стал звать хозяина на помощь, но тот даже не пошевелился. Ни одного слова он не произнёс и тогда, когда собака лежала и издыхала от автоматной очереди. Разозлённый Хол мог бы в этот момент пристрелить хозяина, если бы я его не остановил. Я видел лицо этого человека, которое выражало явное пренебрежение не только к нам, но к собственной жизни и на нём можно было прочесть: "Зачем вы сюда пришли? Что вам нужно в моём доме? Как мне все это надоело ..." Эти вопросы по всей вероятности были адресованы не только нам. Он даже не поднялся, когда мы покидали его дом. Мне подвели молодого парня, но не добившись от него ответов, я приказал отпустить его. Впоследствии мы с этим парнем встречались неоднократно и однажды он спас меня от возможного подрыва, указав на заложенную мину на дороге. Был ли он в какой-то душманской группе я не знал, но узнал другое, что мои солдаты в этом кишлаке оказались не случайно и что найти их уже не удастся. Поиски продолжались до обеда и результатов никаких не дали.
   Как-то месяца через три после этого, приехав по делам в Кабул, я заглянул в особый отдел армии. И первое, что там услышал от его начальника это...
   - Это твои Сапожков и Аджанов?
   - Да! Были когда-то ... А, что?
   - Ты о них больше ничего не слышал с тех пор как они исчезли?
   - Нет! Душманы и те молчат, никто ничего не знает. Может они в земле сырой лежат.
   - Живы они и здоровы. Привет тебе шлют аж из Швейцарии. В Берне ими сейчас организация Красного креста занимается.
   " Счастливые!" - подумал я. А ещё через год до меня дошли подробности их похождений. Вот краткое содержание их.
   До "дембеля" оставались считанные дни. Нужно было ехать домой, но на руках ничего не было. А это было не совсем удобно, хотя бы дипломат из-за границы привести, да и деньги не помешали бы, можно в Кабуле отовариться. Однако как это сделать? Можно было всё это достать во время какой-нибудь операции, но при них навряд ли это будет. Подумав, "старички" решили испытать эти счастливые минуты в ночное время, сходив в ближайший кишлак. С горы он хорошо просматривался. Вон их сколько в любой зашёл и тысячи в кармане, а там подарки, ресторан, девочки. После такой службы и погулять можно. Надо было только решиться и они решились. Договорились сегодня ночью или никогда. Ночные сумерки застали их на подходе к вершине. Отсюда они должны были вести наблюдение за подходами к посту и не допустить захвата самой вершины душманами.
   Сразу с наступлением темноты не решились идти, мог проверить их командир взвода. В условленное время снизу взлетела ракета, на несколько секунд осветив окрестность, она рассыпалась на сотни искр и исчезла. За ней донёсся голос часового, взывающего к ним, они отозвались. После чего стали быстро спускаться вниз. Местность до плато они знали досконально так, что могли пройти возле поста незамеченными, а там ровное поле до самых домов. За два часа думали справиться и вернуться назад. Всё это расстояние солдаты преодолели быстро, несмотря на плохую видимость и неровности на местности. Наконец-то из темноты вынырнули первые дома кишлака. Они довольно уверенно прошли первые, невзрачные на вид и подошли к тому, который считали не для бедняков. После стука, ждать хозяина пришлось недолго. Тревожно билось сердце, раньше они этого никогда не делали, но если пошли то надо было задуманное доводить до конца. Аджанов немного говорил по-таджикски, поэтому он и отвечал на вопросы хозяина дома. Их впустили, но вышли они уже из дома в другой одежде и в другое время. Находившиеся там "гости", очень быстро поняли кто к ним пожаловал и, отобрав оружие, отправили их в погреб. Просидели там любители красиво пожить, двое или трое суток. Затем их переодели в афганскую форму, связали руки и они пошли по горным тропам в Пакистан. Им повезло, что попался на их пути не столько душман, сколько крупный местный торговец, у которого был свой отряд, предназначенный в основном для охраны привозимого груза из Пакистана. Так через несколько дней они оказались в совсем чужой стране. Там им так же повезло. В эту страну прибыли представители Международной организации Красного креста, которые смогли выкупить их у купца и переправить в Швейцарию, а там уже передать родному государству. Так наступил их "дембель", только на несколько месяцев позже, намеченного. Дальнейшая их судьба мне неизвестна, одно знаю определённо, что они живут на своей Родине.
   - Если бы продолжали искать солдат, нашли их? - спросил я у главаря-торгаша при нашей беседе год спустя.
   - Нет! - твёрдо ответил Хазарга, - они уже не были в Сайгани, где вы их искали. Я знал, что вы начнёте поиски пропавших, поэтому увёл в другой кишлак. А через два дня они уже были в пути.
   Так мы потеряли двух солдат, которые очень хотели уехать из южной страны счастливыми и богатыми, продавая ради этого свою совесть, душу, товарищей. Однако таких в батальоне было очень мало, остальные несли свой тяжёлый воинский "крест" до конца, преодолевая страх, жару, бесконечную пыль.
   Боевая жизнь, из-за этих любителей лёгкой наживы, не останавливалась. Завершив, подготовку к установлению поста на горе-богатырь, мы в назначенное время выехали к ней. Около часа пути и вот бронетранспортёры с большими потугами ползут как можно ближе к вершине. Груза хоть и много, но его необходимо поднять на верх с одного захода. Поэтому дотянув до момента, когда двигатели стали чихать, я остановил машины и приказал груз перекладывать на свои плечи. И вот мы уже сами, нагруженные оружием, боеприпасами, продуктами и прочим барахлом, необходимым для жизни высоко в горах, медленно понимаемся к вершине. С каждым шагом это делать труднее. Нехватка кислорода, затрудняет дыхание, тяжесть за плечами сковывает движение. Одежда быстро наполняется потом. Он течёт ручьями по лицу, застилая глаза, попадая в рот, вызывая при этом солевую горечь и сухость. От непривычки начинают болеть мышцы ног, рук, предплечья. Я человек привычный к горам с детства, но долго не ходивший по ним, поднимаюсь с трудом передвигая ноги. Оглядываясь назад, смотрю на остальных, а какого им? Представляю как кто-то из них сейчас проклинает эти сказочно красивые горы. Но они буду идти и дойдут до вершины. И там на самом верху, солдаты забудут об этой усталости. К ним придёт радость и гордость за себя, что они преодолели этот бесконечно, кажущийся подъём. Сразу же появятся шутки, смех. Счастье высоты и победы!
   Пока люди собирались и отдыхали, я с командирами прошёлся по вершине, определил места для наблюдения, отдыха личного состава. Посоветовал как лучше организовать оборону, укрыться от ветра и холода. Потом присмотрел место под ДШК и остановившись на нём, долго не мог оторвать свой взгляд от вида на чарикарскую долину. Ярко светившие солнце, придавало какой-то воздушно- притягательный вид ей. Она, зажатая со всех сторон высоченными горами, была величественна красива. Вся в зелени, разрезанная серебристой лентой реки, он покрывалась прозрачно-голубой дымкой, что придавало ей не естественную лёгкость.
   Несмотря на солнце, холодный ветер быстро выдувал тепло, леденил одежду. Поэтому я отошёл от обрыва. Когда основное было исполнено и я убедился, что люди не околеют и их не захватят внезапно душманы, спустился к БТРам.
  
  
  
  
   Г Л А В А , 18. " МАЛЕНЬКАЯ МОСКВА" ВЫДЕРЖИВАЕТ ОСАДУ.
  
   Неожиданные повороты. Шах Зоман, главный разведчик кишлака. Тревожное сообщение. Агитация противника. Капитан Асташков. Выстрелы в ночи.
  
  
   Июнь начался привычным ярким солнцем и жарой. Мы уже позабыли, когда последний раз шёл дождь. Земля иссушена до трещин. Единственная река, протекающая рядом с аэродромом, пересохла. Всё живое попряталось в тень, только изредка в далёком голубом небе вдруг появлялись, выискивая добычу, большекрылые орланы.
   Весь день мы с замполитом ездили по отдалённым постам. До них стало опасно добираться, поэтому на обеспечение безопасности таких выездов уходило масса времени. Скучать не приходилось. Обстрелы постов продолжались, особенно, доставалось взводу в "осином гнезде". Чтобы быть поближе к нему приходилось ночевать в управлении второй роты. Вот и в этот раз, ожидая обстрела со стороны Калайи- Биланда, я появился в ней. Меня встретил замполит роты старший лейтенант Мануйлов. Черноволосый здоровяк, добродушный по натуре, он всегда принимал самое активное участие во всех проводимых мероприятиях.
   - Связь с командиром роты есть? - спросил я его.
   - Была, товарищ майор, сейчас узнаем, - подошёл к радиостанции и через минуту я уже говорил с командиром.
   - Как обстановка, Беляев?
   - Пока всё тихо. Никаких признаков подготовки к нападению.
   - А, как засады?
   - Сидят, но результата нет. Третья ночь и всё без толку.
   - Может и догадываются. Завтра возвращайся в управление роты. Ночь я провожу у тебя, если что будет срочное передавай сюда. Желаю спокойной ночи.
   Начал укладываться, но на душе какое-то беспокойство, отчего бы? Разбудил меня голос дежурного по роте. Вызывали к радиостанции. Где-то вдалеке слышались выстрелы. Первая мысль: "На кого напали?"
   - Слушаю, что случилось?
   - С первой роты сообщают, что нападение на Калайи-Дану, - слышу я голос Мелькова.
   -Командир роты на месте?
   - Был на месте, сейчас не знаю.
   - Вызови, поговори с ним, если необходима помощь, поднимай резерв и выезжай к ним в роту. Кишлак надо выручать. На сколько там положение серьёзно, разберёшься на месте и доложишь, я выезжаю в батальон.
   Вышел из палатки. На обратной стороне взлётно-посадочной полосы метались жёлто-красные светлячки. Слышались разрывы гранат и очереди крупнокалиберных пулемётов. Эта картина напомнила мне события, произошедшие в декабре во взводе Каграманянца. По приезду в управление батальона, вышел на связь с замполитом первой роты. Тот доложил:
   - Около двенадцати ночи кишлак был окружён и обстрелян, оттуда прибежали и попросили помощи. Командир роты вместе с заместителем на двух БТРах выехали к кишлаку. Связь с ними прервалась, но бой продолжается.
   - Налаживай связь, Горшков! Жду от тебя более полных сообщений.
   " Чёрте что! - подумал я, передавая трубку радисту, - почему-то оба отправились в кишлак, им не кем больше управлять, что ли? Закончится всё, взгрею по первое число!" Прислушался. Стрельба стала утихать и , наконец, полностью прекратилась.
   - Товарищ майор! Начальник штаба вызывает.
   - Ранено пять человек вместе с Асташковым, - слышу я взволнованный голос капитана, - загрузил их на БТРы и везу в медсанбат.
   - В каком состоянии люди?
   - Самый тяжёлый командир роты, не знаю будет ли жить. Остальные полегче. Душманы ушли. Подробности по прибытию.
   Такого ещё не было. Пять человек! Вскоре послышался рёв приближающейся техники и через минуту она на повышенной скорости промчалась мимо управления. А я беспокойно стал ходить по дорожке, в ожидании прибытия Мелькова. Но вся картина происшествия выяснилась только днём, когда мы с заместителем начальника ХАДа аэродрома Нематуллой, появились в осаждённом селении.
   В тот день Калайи-Дана жила обычной жизнью. В горах снег давно уже сошёл и большинство рек высохло. Протекающий рядом с кишлаком Барикав не был исключением. Русло его давно уже не питалось водой. Для жителей и огородов эта была трагедия, но люди всё равно находили выход. Он был единственным, который давал возможность выжить. Как обычно в такие периоды, всё мужское население от мала до велика выходило к реке с лопатами и принималось отрывать по её дну канаву. Глубина её определялась появлением воды. Это был тяжёлый, но необходимый труд. Другого способа достать влагу не было, её полностью перекрыли душманы. Все подходы к каналу были заминированы и охраняемы вооружёнными отрядами, а рисковать при каждом выезде людьми я не мог, да и своих забот хватало. Иногда я давал команду и в кишлак приезжала батальонная водовозка, но надолго воды всё равно не хватало. Жители кишлака это понимали и о такой помощи перестали просить, а занялись веками опробованном способом добывания её. Шах Зоман в этот день находился на посту и наблюдал за окрестностью, охраняя мирный труд односельчан. У них это считалось почётной обязанностью. Тяжёлые думы обуревали его. Хорошо ещё рядом встали шурови, так душманы стали редкими гостями. А то постоянно приходили и агитировали за борьбу против правительства. Зачем эта война вообще нужна. Нет чтобы сейчас воду вместе со всеми добывать, а он и его молодые помощники сидят здесь и бездельничают. Может кому и нравиться такое, а ему нет. " Будь она трижды проклята" так кажется говорил его друг Сергей, командир советского поста. Что тут плохого, что мы не хотим воевать? За что они убили Мирзо Ахмеда, первого председателя кооператива, и его сына? А, за что они нас всех хотят уничтожить? Только лишь обозлили народ, заставили его взяться за оружие. О! Аллах! Да будет справедлив твой гнев. Но теперь пусть только сунутся, если что советские солдаты помогут. Конечно они помогают, это правда, но лучше бы их не было. Сами разобрались бы потихонечку, может быть и войны такой не было. К тому же они не мусульмане.
   Зоман тяжело вздохнул и осмотрелся. На высохшей реке слышались голоса людей, стук лопат и шуршание выбрасываемой гальки. Поверх дувалов виднелись горлышки кувшинов, они были в движении и мягко покачивались. Это женщины таскали их на своих головах, наполняя водой и поливая затем виноградник. Там и его жена, купленная когда-то за двадцать тысяч афгани. Это были большие для него деньги, ему очень долго пришлось работать, чтобы скопить их на свадьбу. Да и оставленное наследство, пятьдесят кустов виноградника, не были лишними, особенно после как он все деньги отдал за жену. Шах Зоман вспомнил как он работал у местного хана за сто афгани в день, которые тот мог не дать, если его работа чем-то не нравилась ему. Трудно однако жить. У него хоть участок земли есть, а у других и этого нет. Его взгляд остановился на дороге, ведущей к кишлаку. По ней кто-то быстро двигался к посту. Он присмотрелся. Неужели это его дальний родственник пожаловал. У него защемило сердце. Зоман знал, что тот просто так не приходит и обязательно принесёт какую-нибудь весть, только какую плохую или хорошую. Он человек небогатый, но любит ездить по разным местам и, приторговывая, кормит этим самым себя и свою семью. Разумеется много видит, слышит и знает.
   - Шерзахан! - окликнул он своего помощника, - я спущусь вниз и встречу своего родственника, а вы тут смотрите, не засните.
   Через минуту он уже радостно обнимал пешехода.
   - Здравствуй, уважаемый родственник! Как дела? Как твоё здоровье? Здорова ли семья? В достатке ли вы живёте?
   После обоюдных приветствий и восклицаний, Зоман пригласил гостя в комнату посидеть, поговорить, распить чашечку чая. Пахлаван очень уважал своего родственника, тот был хорошим и добрым человеком и всегда, когда бывал в этих местах посещал его семью. Но сейчас он был насторожен, лицо его выражало тревогу и озабоченность. Что невольно передалось и хозяину поста.
   - Дорогой Шах Зоман, - начал гость, - надо спешить и я пришёл тебе сказать самое важное, но прежде ответь мне, верны ли тебе люди кишлака и много ли оружия у тебя?
   - Да, уважаемый, аллах не забыл нас. У нас есть оружие, которые стреляют многими пулями сразу, мои люди также верны мне.
   - Это очень хорошо, уважаемый Пахлаван. Почему это я у тебя спросил? Потому что не сегодня, так завтра к тебе должны пожаловать незваные гости. Они захотят, чтобы вы встретили их как родственников и стали воевать против шурови и правительства.
   - Они не дождутся этого! Народ не хочет воевать.
   - Мне говорили, что ты в хороших отношениях с шурови?
   - Да, они помогают нам во многом. Лечат людей, распахали землю, привезли зерно, построили школу, даже воду привозят и другие хорошие дела делают. И что же против них я должен воевать?
   - Ты, наверное думал, что тебе этого они могут не простить?
   - Не надо пугать меня, уважаемый, они давно грозятся отрезать мою голову. Однако мне нечего бояться, я никого не грабил и не убивал. Я защищаю свой народ и буду его защищать пока жив.
   - Хорошо Шах Зоман. Это твоё дело, делай так как считаешь нужным. Я вот о чём ещё тебе хочу сказать. Они будут хорошо вооружены и нападать на вас ночью так, что готовься очень серьёзно. Я сказал тебе всё. Счастье дому твоему. Да, поможет вам аллах!
   - Благодарю тебя, уважаемый родственник, за то, что не забываешь нас. Приходи ещё в гости, я и моя семья всегда будем рады тебе. Привет своей семье. Да, простит нас аллах! Во имя аллаха и его благочестивого пророка Мухаммеда, бисмолла! Они оба помолились и стали прощаться. После этого купец быстро ушёл. Весть была не радостная. " Плохо дело, - подумал Зоман, - если душманы появятся здесь, то трудно придётся нам. Надо думать как их встретить. Жаль мало "калашников". Однако нападение отразить надо, чтобы народ видел нашу силу и противник знал, что нас не победишь".
   Вызвав партийного руководителя кишлака Гуль Мамата, он передал ему поступившее сообщение. Тот схватился за голову.
   - Вай, вай! - запричитал Мамат, - порежут, сожгут нас. О аллах! В чём мы перед тобой провинились?
   - Успокойся Гуль Мамат. Давай сядем попьём чая, подумаем об этом спокойно. Только одно могу тебе сказать, нам надо защищаться. Народ должен увидеть, что мы не боимся душманов.
   - Да, да! Шах Зоман ты прав, надо защищаться. Если они захватят кишлак, нам не будет пощады. Но с таким оружием разве можно воевать?
   - Какое есть всё пойдёт в дело. Но на весь кишлак у нас сил не хватит, надо собраться в нескольких домах, тогда можно будет постоять за себя.
   - Ты, хорошо придумал Пахлаван. Надо так и сделать. Может быть ещё с шурови поговорить? Если они помогут, то мы душманов победим.
   - Хорошая мысль, но поверят ли они нам? Мы уже сколько раз просили их об этом, но нападений на наш кишлак не было. Однако поверят, ни поверят, а сходить всё равно надо.
   Они ещё обсудили о домах, которые должны подойти для обороны. Кто, как и какими силами их будут оборонять. После этого пообедали и пошли на командный пункт первой роты. Познакомившись в своё время с командирами этой роты, они после этого стали здесь частыми гостями. Приходили во взвод к Сараеву или сразу шли в управление роты с просьбами или просто так на чашку чая.
   Несмотря на сорокоградусную жару, в домике, зарытого в глину, было прохладно. Худой и тёмный от рождения и ещё чернее от здешнего солнца, Александр Асташков сидел за столом и выписывал на отдельном листе фамилии сержантов, увольняющихся в запас и тех кого можно было поставить на их место. Кандидатура должна была подойти по всем статьям. Время на подготовку и обучение не было, поэтому необходимо подобрать наиболее опытных сержантов и солдат из роты, которые в короткие сроки смогли бы сплотить вокруг себя маленькие коллективы и быть готовыми к выполнению боевых задач. Эта была главная забота командира на данный период. Вопрос не простой. Даже среди бойцов имеющих звания "сержант", а такие в роте были, не любой сможет управлять людьми, командовать отделением, взводом. Присланных с учебных дивизий здесь сразу на должности ставить нельзя. Им необходимо освоиться с обстановкой, набраться боевого опыта, пообщаться с людьми, наконец, проявить себя, но на это потребуются месяцы. Капитан слышал от командиров-ветеранов, что раньше при полках были специальные школы по подготовки младших командиров. Неплохо было придумано, но почему-то их сократили, сделали целые дивизии учебные, спрашивается для чего? Может в армии нужны были ещё генералы? Во всяком случае результат оказался плачевным, потому что после прихода молодого сержанта в подразделение, его надо было учить снова или отправлять на рядовые должности.
   Александр подумал, что надо бы ещё посоветоваться с командирами взводов, прежде чем окончательно принимать решение. Тут он вспомнил, что из отпуска должен сегодня вернуться его заместитель старший лейтенант Касумов. Счастливчик! Побывал на Родине, а тут ещё неизвестно когда придётся своих увидеть. Он посмотрел на фотографию жены с дочкой и тяжело вздохнул. В дверь постучали. Зашёл дежурный и доложил о прибытии афганцев.
   - С чем пожаловали дорогие гости? - спросил командир, после того как обменялся приветственными словами с Гуль Маматом и Шах Зоманом.
   - Так вот уважаемый Александр, - быстро заговорил Мамат, - проблем нет! Только вот душманы хотят на нас напасть сегодня ночью. Мы бы, конечно, сами справились, но боимся, что их много будет. Поэтому пришли к тебе, чтобы ты помог нам.
   - Помочь -то я всегда готов, а придут ли они? Сколько уже раз вы приходили и просили о помощи, но потом оказывалось, что их и близко не было. Выходит вас обманывали?
   - Нет, командир! Нас не обманывали, это душманы нас боялись, потому что их было мало, а сейчас нам сказали их будет очень много. Я знаю они придут.
   Гуль Мамат всегда, когда сам хотел поверить в то, что говорил, возбуждался. Зоман до этого момента молчал, не вмешивался в разговор, но тут не выдержал.
   - Александр! - начал он степенно, но в его голосе чувствовалось волнение, - Александр, ко мне приходил один хороший человек, родственник. Он везде ходит, много видит и слышит, я верю ему как себе и тебе, он обманывать не будет.
   - Когда они собираются нападать?
   - Сегодня или завтра ночью.
   - Хорошо, товарищи, я подумаю как вам помочь. А вы, если они появятся, пошлите кого-нибудь сюда. Договорились?
   Афганцы согласно закивали головами и довольные допили чай и поспешили к себе. Впереди предстояла большая подготовительная работа. Асташков, проводив гостей, задумался. Много раз, вот так в страхе прибегали они к нему за помощью, но это были ложные предупреждения, а сейчас он чувствовал, что они не врут. И всё же червь сомнения сверлил его. Могут ли душманы осмелиться на такое, ведь рядом с их кишлаком не только его посты, но и штаб дивизии, танковый полк, дивизионный разведбат, да и афганские посты обслуживания аэродрома. Дураками надо быть, чтобы на такое решиться. Может и придут, пару раз стрельнут и быстренько уберутся. Так что, сильно тревожиться нет смысла, но на этот раз капитан ошибался. К вечеру приехал Касумов с бутылкой коньяка и воспоминаниями о проведённом отпуске и волнения о нападении на кишлак отошли на второй план.
   А в это ночное время на самом деле большая душманская группа подошла к Калайи-Дане. Она как голодная волчья стая, предвкушая лёгкую добычу, стала осторожно и бесшумно окружать засыпающий мирным сном кишлак. Однако не всё было спокойно и мирно в нём. В домах, где находились люди, стояли наблюдатели. Первыми присутствие посторонних учуяли собаки. Их лай оповестил о приближающейся опасности. Зоман, услышав псиную тревогу, поспешил на выход из комнаты, где находился. В дверях он столкнулся с постовым, который тихо доложил.
   - Пахлаван! Они уже в кишлаке.
   - Хорошо Карим, иди поднимай людей и пусть они расходятся по назначенным местам, а сам через виноградники беги к шурови. Но будь осторожен, не попадись.
   Когда Карим ушёл, Зоман поднялся на верх и прислушался к доносившимся шорохам за домами. Через некоторое время ожили и в домах. Начальник разведки слышал как разбегаются по своим местам его "аскеры". Собаки уже лаяли бесперестанно, чуя близость чужаков. Вдруг темень разорвал одиночный выстрел и почти одновременно с ним раздался громовой голос.
   -Аллах акбар! Люди Калай-Дана! Проснитесь и послушайте нас, моджахедов. - наступила не большая пауза, потом снова шипение в громкоговорителе и тот же голос продолжил, -Мы борцы за свободу пришли к вам затем, чтобы сказать: аллах вас не простит, если вы не перейдёте на нашу сторону и не станете воевать против гяуров, захвативших нашу священную землю и против их ставленника и предателя Бабрака. Смерть им! Да поможет нам аллах в нашем святом деле.
   - Ты всё сказал? Тогда послушай нас, - вдруг заговорил, стоявший рядом с Зоманом, Гуль Мамат, - разве в гости приходят с оружием, да ещё ночью? Мы люди Калайи-Дана не хотим воевать и никого убивать. Мы мирные, поэтому хотим мирно жить и работать на земле наших предков. Вы не должны мешать нам это делать и должны уйти от нас с миром.
   - Гуль Мамат! - послышалось в ответ, - ты окаянный пёс и продался неверным, мы тебя поймаем и сдерём с живого шкуру, а остальное разрубим и бросим на съедением собакам. Зачем морочишь голову благородным мусульманам каким-то кооперативом и дружбой с шурови? Истинный мусульманин не будет слушать тебя и перейдёт на нашу сторону. У нас хорошо могут заплатить за каждую голову убитого шурови. Мы уничтожим их на нашей любимой родине, не дадим неверным топтать нашу землю. Братья! Одумайтесь пока не поздно, иначе аллах нашими руками покарает вас. - Голос от вопрошающего перешёл на злобный и угрожающий, посылая всё новые и новые проклятия в адрес непокорных. Тут не выдержал Шах Зоман.
   - Успокойся, уважаемый! - заговорил он спокойно, но достаточно жёстко и твёрдо, - зачем ты оскорбляешь достойных мусульман. Мы вас сюда не звали, зачем вы пришли? Власть и шурови помогают нам, а чем вы помогли? Может дали нам, зерно, трактор, чтобы вспахать землю и посеять на ней семена? Построили школу для детей? Или воду пустили на наши виноградники? Ничего вы для нас хорошего не сделали, а наоборот перегородили дорогу на канал, разрушили мечеть, убили Мирзу Азмада с его ребёнком, разве они делали что-то плохое? Не молились как все мусульмане? За что вы их убили? Разве всё это нужно для нашего народа? Мир, вот, что необходим нам всем! К этому призывает и коран. Мы настоящие мусульмане, а вы шакалы! Поэтому убирайтесь с нашего кишлака и не приходите сюда с оружием никогда.
   Пахлавану не дали договорить. Пули засвистели над головой. Затем раздались разрывы гранат. Душманы боеприпасов не жалели. Зато у защитников кишлака их было мало и поэтому они отвечали не часто, но наверняка. Иногда в виноградниках раздавались вскрики раненных душманов. Зоман тогда довольно улыбался. " Так их!" - мелькало у него в голове, но всё же с тревогой поглядывал в сторону советских постов. Он понимал, если они не помогут, то им придётся очень плохо.
   Разорвавшаяся вблизи граната, заставила его ещё тревожнее оглядываться в сторону расположения шурови. Наконец темноту прорезал свет фар машин, двигающихся в его сторону. Зоман облегчённо вздохнул, это шла подмога. Однако нападающие за шумом выстрелов не слышали рёва двигателей и продолжали стрелять по домам, причиняя немало хлопот осаждённым.
   После приятных воспоминаний о Родине, офицеры незаметно переключились на повседневную жизнь. Заговорили о реальном положении офицеров, находящихся в Афганистане и о тех кто, спекулируя чеками, наживает на этом капиталы.
   - И главное большинство думает о том, - продолжал Касумов, -что сюда едут делать деньги, не понимая, что получаемое нами намного ниже тех нагрузок , которые мы здесь имеем.
   - Это пожалуй для тех кто стоит на постах, ходит в горы, воюет, а ведь есть и другие, - возразил замполит, - которые очень далеки от этих забот, но получают и имеют возможность иметь гораздо больше.
   - Завидуешь, что ли? - вмешался в разговор Асташков и с некоторым сарказмом добавил, - по-моему все мы и воющие, и не ходящие в атаку, побывав здесь два года, уже имеет какой-то моральный и физический урон для своего здоровья. Жить в постоянном страхе, в ожидании взрыва или выстрела из-за угла и не смотаться в Союз, для этого тоже нужны терпение и мужество. Ну, а тем более, когда попахивает барышами.
   - Подонки везде и во все времена были, а войны будь "справедливы" или "несправедливы" всегда развращали людей. Одни за счёт них наживались, другие дохли как мухи. Одни морально закалялись, другие, а их явное большинство, разлагались. Диалектика.
   - О, куда тебя понесло, замполит. Марксизм и здесь нам припадаёшь. Могу ещё к этому добавить. А бедняк и честный всегда остаются в проигрыше, я имею ввиду приземлённую, материальную сторону. Про нас же, полевых офицеров, так скажу. Нам некогда заниматься накопительством, ни времени, ни больших возможностей. Всё время в заботах, в движении. Только и успеваем в перерыве между выполнением боевых задач снять напряжение и на время забыться за бутылкой водки, да, если повезёт с какой-нибудь бабой за пятьдесят чеков переспать.
   - С пустым карманом как-то легче на задание идти, - с горькой улыбкой пробурчал Асташков, - по крайней мере не надо боятся, что чеки душманам достанутся. Однако ребята, я слышу выстрелы, неужели всё же напали на Калайи-Дану? Пошли-ка на свежий воздух, поглядим.
   На улице офицеры услышали в стороне кишлака громкий голос, явно говорящий через усилитель. Значит душманы всё же пришли. Здесь же они услышали окрик часового и через некоторое время к ним подвели знакомого афганца. Тот стал быстро говорить, жестикулируя при этом руками. В кишлаке началась стрельба, поэтому и без перевода стало ясно, что надо идти на выручку.
   - Товарищи офицеры, кажется ночь предстоит у беспокойная, придётся повоевать. Касумов выгоняй бронетранспортёры, а ты замполит понимай людей.
   Когда уже всё было готово. Асташков показал на кишлак и сказал своим подчинённым.
   -Вы слышите выстрелы. Там на наших афганских друзей напал враг, мы должны помочь уничтожить или прогнать его подальше от кишлака. Поэтому сделаем так: Касумов на своём бронетранспортёре заезжает слева от кишлака и гонит духов на правую окраину, где буду я со своими людьми. Мы должны им припадать хороший урок, чтобы они никогда сюда не появлялись. Горшков, остаётся за меня. По местам! Вперёд!
   Машины рванулись и помчались в сторону продолжавшейся стрельбы. Через некоторое время БТР Касумова умчался налево. Асташков хорошо знал расположение поселения и поэтому без труда направлял свою машину на здание, в котором обычно находился пост защитников кишлака. Не доезжая до него, он вдруг остановился и высадив отделение, быстро пошёл к проходу между дувалами, ведущему к посту.
   В это время душманы уже заметили приближение машин и начали отступать. БТР Касумова заскочила в проход между домами и, ведя огонь из пулемёта, медленно стал продвигаться по нему. Так осторожно от одного проулка до другого он двигался по кишлаку, пока не оказался на площади. Здесь внезапно прозвучал выстрел из гранатомёта и БТР, клюнув носом вперёд, остановился. Двигатели заглохли. Сидевших в нём разбросало по сторонам. Очнувшись, все по команде командира выскочили из неё и заняли оборону вокруг машины. Приказав водителю выключить фары, командир прислушался. В кишлаке стояла зловещая тишина, пахло сгоревшим порохом и отработанными газами машины. И вдруг на его окраине раздалась стрельба, затем взрывы гранат и крики. " Наверное всё подловил командир душманов", мелькнула радостная мысль. Касумов даже не мог себе представить, что возможен другой исход.
   Группа командира роты достигла дороги и осторожно двинулась по ней в кишлак. Ему надо было залечь и выждать время, но капитан решил немного пройти вперёд и выйдя к небольшой площади, на ней и устроить засаду. Однако душманы оказались там быстрей его. Их встреча оказалась неожиданной для обеих сторон, но Асташков остановился в нерешительности, ему вдруг показалось, что это люди Калайи-Даны и решил убедиться в своих сомнениях окриком: " Эй, кто там? Свои?" Он понадеялся, что на его русскую речь обязательно должны ответить. И правда на его призыв ответили незамедлительно автоматными очередями. В ту же секунду почувствовал как его тело наполнилось тупыми ударами. Сознание потерял он не сразу. Сквозь муть в голове он слышал крики, чей-то истошный призыв бросать по душманам гранаты. Но онемевшее тело уже не двигалось, сознание медленно угасало.
   Душманы сделав ещё несколько очередей по лежащим и отстреливающимся солдатам, растворились в темноте. После прекращения стрельбы первым к капитану подбежал санинструктор сержант Ломакин. Ощупав окровавленное тело командира и определив его состояние он закричал, чтобы вызывали машину. БТРы подъехали быстро, в одном из спрыгнувших, сержант узнал начальника штаба батальона.
   -Товарищ капитан! - сказал он ему, -надо немедленно вести командира роты, а то будет поздно.
   -Ещё есть раненные?
   - Есть, но не знаю сколько.
   Мельков приказал батальонному врачу смотреть Асташкова и немедленно выдвигаться в медсанбат. Разобравшись с другими, также быстро их загрузили на другую машину и она помчалась следом за первой.
   Все пятеро раненных остались в живых. Асташков Александр Михайлович, вернулся к своей семье только через полтора года, инвалидом второй группы.
   Когда мы находились в кишлаке с Нематуллой, нам показали, обнаруженный в винограднике трупп, молодого моджахеда, с прострелянным в нескольких местах телом и сжимающим перебитыми пальцами автомат. Он был слишком молод и мог бы жить, но пули оборвали его жизнь, которую он так и познал.
   Шах Зоман знал этого юнца. Когда я спросил его, что они собираются делать с ним. Он ответил, что они передадут его тело родным.
   Мы ещё осматривали поле боя, как по дороге в соседний кишлак прошли несколько человек из Калайи-Даны, которые несли труп завёрнутого в саван борца за независимость. Меня поразило такое отношение к убитому со стороны этого безграмотного и нищего народа. К ним пришёл убийца, готовый содрать с них шкуры, уничтожить, но он не смог это сделать и сам оказался мёртвым. Однако победители не проявили при этом злобы, ненависти, злорадства к нему, а скорее наоборот, я увидел на их лицах скорбь и горечь сожаления, что так произошло.
   Дехкане с таким же сочувствием отнеслись к нашим потерям. Очень горевали об Александре, который пришёл на помощь и, рискуя своею жизнью, спас их от расправы.
  
  
   Г Л А В А , 19. М Е С Т Ь.
  
   Настальгия по Родине. Ночная баталия. Домой в отпуск. А герой ли я?
   Отпуск хорошо, а в работе лучше. Кровавая месть.
  
   Напряжение последних месяцев давало себя знать. Организму уже требовался отдых, перерыв в этих бесконечных заботах, страхах, переживаниях. Всё чаще приходили сны о доме, семье, мирной и спокойной жизни. Нервы от постоянных стрессовых ситуаций, начинали не выдерживать, срываться. Временами наступали безразличие, апатия. Но дел было настолько много, что приходилось пересиливать себя. Офицеры, побывавшие уже в отпусках, делились своими впечатлениями и сожалели, что они так быстро закончились. Отдыхать всегда лучше, чем работать, а особенно в таких условиях как в Афганистане. Такие разговоры будоражили людей, не бывавших ещё на отдыхе, делали их пассивнее, беспокойнее и боязливее. Особенно это было заметно в первый год пребывания. Ничем не отличался и я от них. Стремление выехать хотя бы на несколько дней подышать родным воздухом, встретиться с родными, порой становились невыносимым. Казалось, что если разрешили бы идти туда пешком, так сразу бросил всё и ушёл. В батальоне был составлен график и каждый знал, когда он должен был ехать. Однако находились такие, кто не мог выдержать и просился отправить его раньше. В этом вопросе мы подходили с пониманием, отпускали, но очень редко. Только для меня, командира, вопрос отпуска оставался открытым. Всё зависело от положения вокруг обороняемого объекта. Этот момент вскоре наступил и я, определив день моего отбытия в Союз, стал его спокойно дожидаться. Однако спокойствия не наступило. Группа на вершине горы Пахваланкох была атакована душманами. Бой шёл в ночное время. Противник поднялся на вершину со стороны реки. Используя её шумное течение, он подошёл очень близко к посту. Не будь бдительности и отработанной системы обороны, то батальон мог не досчитаться пятнадцати бойцов и одного офицера, а с ними и офицера-артиллериста. Все были бы перерезаны. К счастью этого не произошло. Духов вовремя заметили и открыли по ним огонь. Мне пришлось наблюдать этот бой стоя у радиостанции. В наушниках слышались автоматные очереди, взрывы ручных и противотанковых гранат, крики, а также вызов реактивной батареи и корректировка её огня. Больше всего я боялся, за то, чтобы они ракетами не уничтожили самих себя. А такая вероятность была. На следующий день, когда мы осматривали место боя, лейтенант Сараев ( команда была подобрана с первой роты и он там был старшим) рассказывал, что душманы приближались на длину броска ручной гранаты и только благодаря самообладанию обороняющихся и корректировщика, который умудрялся положить ракеты в ста метрах от обороны группы, нападение было отбито. Духи же отошли с потерями и командир показал несколько мест, где были видны следы крови. Это им послужило хорошим уроком на будущее, в дальнейшем они уже не захотели испытывать судьбу. Но вскоре и Кандалин перестал морить там моих людей, пост был снят до осени.
   Вскоре после этой последней баталии и я как "молодой солдат" поехал на побывку. Перегруженный ИЛ-76, ревя моторами, понёс меня и многих других на Родину. Чем ближе к границе, тем радостнее и легче становилось на сердце. Благополучно приземлившись на военном аэродроме, я узнал, что от него ещё надо было добираться попутным транспортом до аэропорта в Ташкенте. Доехал до него на такси.
   В самом здание толпы народа и духота. Сходу взять билеты не удалось, пришлось устроиться в очередь и скромно ждать. Стою полтора часа, наконец, окошко кассы. Протягиваю паспорт, проездной и, радостно улыбаясь, говорю.
   - Девушка, пожалуйста, один до Киева!
   - На Киев билетов нет! - слышу в ответ от миловидной женщины средних лет.
   - Как нет? Я же видел, как вы только что продали туда?
   - Это был последний, - невозмутимо и строго отвечает красавица.
   - Может всё-таки есть? Вы поищите, мне всего один.
   - Гражданин! - слышу я недовольный голос сзади, - не занимайте кассу, вам же сказано, что нет!
   Расстроенным отхожу от неё. Что же делать? Ехать на поезде далеко и долго. Может на другой день есть? Что же это я не спросил? Расталкиваю недовольную толпу, спрашиваю. Бесполезно! Разобраны на десять дней вперёд. За это время можно съездить на поезде до Украины туда и обратно. Стою в растерянности, не зная, что предпринимать. Вдруг слышу за спиной спокойный голос.
   - О чём задумался, служивый? - Оглядываюсь и вижу рядом с собой высокого майора.
   - Как тут не задумаешься, когда нет билетов, а лететь надо.
   - Ерунда это всё, коллега! Билеты были и есть, только надо на лапу ей дать, тогда хоть на луну лети.
   - Да ты, что говоришь? Смотри сколько народа, этого не может быть.
   - А ты попробуй, не будь наивным. И не очень удивляйся этому. Эти крысы на таких как мы, неплохие бабки делают.
   - Сколько давать надо?
   - Я давал два червонца.
   " Ничего себе, больше половины стоимости моего билета. Загребают девчата!" Но делать нечего. Вытащил загранпаспорт, сунул в него две десятки чеками, проездные и снова к окошку. Дама посмотрела на меня, взяла документы. Приоткрыла паспорт и лучезарная улыбка разукрасила физиономию. Послышался нежный голос:
   - Так вам куда, в Киев? Здесь вот только, что сдали билет туда, на сегодня. Полетите?
   - Конечно, какой разговор!
   Не прошло и трёх минут как у меня в руках оказался посадочный талон на самолёт, вылетающий через два часа.
   - Ну, как? - спросил майор.
   - Лучше не придумаешь! Вот, что значит "лапа". Может пойдём туда, поговорим.
   - Куда? Туда! - офицер захохотал, - друг мой не советую. Здесь они все одной суровой ниточкой повязаны. Если сунешься с жалобой, то не только на самолёт, но и на поезд можешь не попасть. Задержат, да ещё заставят за клевету на них отвечать. Так, что не дёргайся, улетай спокойно на отдых.
   Майор говорил, а я смотрел на него и думал о том, что уж больно хорошо знает он здешнюю "кухню". Случайно ли? Но, откровенно говоря, мне тоже не хотелось брать на себя лишние проблемы, надо было быстрее уезжать домой, подальше от этой грязи. Уже, сидя в самолёте и анализируя увиденное, стал размышлять. Ведь каждый из нас хочет хорошо жить, но не у всех получается это сделать честным путём. Поэтому появляются желающие поживиться за чужой счёт и им совершенно безразлично, каким путём делается такое благополучие. У таких жажда наживы заслоняет всё: честь, совесть, страх перед людьми и законом. Они уже не хотят замечать и тех кто, выполняя воинский долг, кровью своей зарабатывает несчастные гроши. На многие отрицательные явления в нашем обществе перестают обращать внимания и особенно на взятку. Она твёрдой поступью входит в нашу жизнь и становится одной из её составных частей. Такой вывод несколько омрачил радость скорого прибытия домой, но не на долго.
   Мы приезжали в свою страну живыми, зная, что нас здесь ждут, что здесь спокойно, нет выстрелов, тревог, взрывов снарядов, мин, тревожного лязга гусениц, воя двигателей боевых самолётов. Всё это как-то успокаивало, бодрило, вселяло надежду, что всё пройдёт, переменится, будет лучше. Ведь мир всё же прекраснее войны. Мы это начинаем ощущать и острее воспринимать в особенности после того, когда побываем на грани жизни и смерти. Мы начинаем ценить и искренне радоваться ему, беречь каждое его мгновение, видеть его хрупкость. Всё остальное уже кажется мелким, никчённым, не заслуживающего большого внимания. Однако несмотря на положительное восприятия мира, в нас оставался и другой: кровавый, жестокий и циничный. Разве можно забыть было тех кто остался в Афганистане? Там продолжала идти война и там гибли наши товарищи. Эта память была постоянно с нами, но мы старались как можно дальше загнать её во внутрь себя, не показывать мирному окружению, для которых она была непонятна и поэтому не воспринимаема.
   Дети за время разлуки подросли и радовались моему возвращению. У жены не просыхали слёзы на глазах от долгого ожидания и волнений за мою беспокойную жизнь. Я радовался вместе с ними, но спокойствия ещё долго не было. Тот другой мир не мог отпустить сразу. Он первое время держал меня в своих крепких объятьях и не давал расслабиться, войти в нормальное человеческое состояние. По ночам я спал беспокойно, вздрагивал, просыпался в холодном поту. Открывала глаза супруга и нервно начинала всхлипывать. Потом мы оба долго не могли заснуть от увиденного во сне. Днём работа по хозяйству, несколько приглушала всякие ночные видения. Моё сознание и тело медленно, но всё же начало привыкать к мирной обстановке. Уже не так остро воспринимались звуки, схожие с боевыми. Дни стали пролетать спокойнее, незаметнее и быстрее. Постепенно организм перестроился на мирный лад и начал по настоящему отдыхать. В нём уже не стало тех острых чувств, что были в первые дни отпуска. Однако ничего нет вечного, наступило время расставаний. Последняя неделя перестроечная, сознание стало переключаться на заботы военные. Потянуло на юг. Там меня ждала хоть и опасная, но интересная для меня работа.
   Расставались тяжело. Приходилось убеждать, что ничего не случится, что там, в Афганистане, чуть не райская жизнь: горы, свежий и чистый воздух, виноград, яблоки, помидоры и прочие сказочные удовольствия. Далеко от истины мы не отходили, когда приходилось перед отъездом успокаивать своих близких, но что за этим, описываемом нами,"раем" скрывалось не многие могли позволить себе рассказать. Основная масса убывающих для того, чтобы только успокоить и скрыть истинное положение, как могла старалась дурачить своих родных всеми этими прелестями райской жизни. Однако несмотря на все эти ухищрения, любящее сердце было трудно обмануть.
   Но нам нужно было ехать продолжать там служить и мы летели каждый к своей судьбе: одни к орденам, медалям, почёту; другие к бессмертию. Я это прекрасно осознавал, но вместе с тем почему-то думал, что не к С л а в е. Это древнее боевое русское слово как-то не вязалось с той обстановкой, в которой мы находились. Рождаясь в битве за свою Родину, свой народ, свой отчий дом, за мать, отца, за любимую, оно явно предназначалось не для нас. Славны были мы, когда бились с врагом, посягнувшим на нашу свободу и независимость, напавшим на Отчизну. Однако славны ли мы в чужой стране, где нас называют оккупантами, хоть и находимся там с благородными целями? Конечно нам говорили и убеждали в том, что сам народ позвал нас на помощь. Он также как и мы хочет мира, светлой жизни и мы пришли. Что же на самом деле открылось перед нами? Он даже и не думал звать нас к себе, но мы, увидев в каком состоянии они находятся и движимые благородными чувствами, остались, чтобы принести народу хоть какую-нибудь пользу. Да, такими уж мы росли, воспитывались и были по-своему геройскими парнями. Мы шли туда, куда нас посылали, где были нужны, где было трудно и опасно, но мы шли почти все добровольно и не только, чтобы помочь, но испытать себя в этих трудностях, убедиться , что ты не трус, что можешь помочь товарищу в бою, защитить его от пули. Однако мы слишком поздно начали понимать, что сами являемся убийцами. Мы несли туже самую смерть, что и те кто нас не захотел видеть на своей земле и не хотел нашей помощи. Вместе с дружбой мы принесли с собой оружие, привели вооружение и боевую технику. Для кого и для чего это было нужно? Ведь на их Родину никто не нападал? Мало этого мы начали на каждый выстрел из ружья, отвечать автоматной и пулемётной очередью, на каждую автоматную очередь, артиллерийским снарядом и авиационной бомбой. Как же народу не возмутиться, если каждый такой обстрел и разрыв стал нести за собой смерть невинных людей: стариков, женщин, детей, разрушением их жилищ, мечетей, целых поселений. Разве мы этого не видели? Не могли не видеть, но оставались в собственных глазах героями, продолжая воевать уже с народом. Какой же это героизм? Какая же это Слава? Когда воюешь в чужом доме за чуждые для тебя интересы. Поэтому никогда не славен твой подвиг, хотя и будешь ты в почёте. Таков удел каждого кто сражается не по зову сердца и по необходимости защиты своего Отечества, а по принуждению, силой приказа.
   На военном аэродроме в Ташкенте подвернулся самолёт прямо на Баграм, лучшего нельзя было придумать. Час лёту над горными массивами и ИЛ-18 завис над лётным полем. Лайнер стал снижаться, а я с волнением смотрел на посты своего батальона. Успел всё же прикипеть к этим местам. Приземление и я осторожно вступаю на пыльную землю. Смотрю на стеклянную вышку, откуда дают команду на вылет и посадку, вижу в разрезе с ней красный флаг. Взял в руки чемодан и зашагал в его направлении. Вот и снова началась боевая жизнь.
   Мельков доложил обстановку. Обрадовало то, что по аэродрому не было произведено ни одного выстрела. Значит выставленные посты выполняют свои задачи.
   - Однако их продолжают обстреливать, особенно в Калайи-Биланде. Уничтожен пост Сардара.
   - Какой? Сардара?
   - Да, его вырезали полностью вместе с ним.
   - Когда это произошло?
   - За две недели до моего приезда. Все подробности этого происшествия знает Повстенко.
   Не хотелось верить в это, но война диктует свои правила. Решил при первой же возможности уточнить обстоятельства столь жестокой расправы над защитниками революции. После ознакомления с положением дел в батальоне, с головой ушёл в работу, которой нисколько не поубавилось.
   Поездки по постам, изучение местных условий, разработка новых планов и знакомство с новым командиром дивизии полковником Уставщиковым, заменившего на этой должности генерала Миронова. Это было первое и последнее при мне появление комдива в моей части. Знакомство с ним состоялось на передней линейке в управлении батальона. Он прибыл с Кандалиным. Тот уже знал, что я вернулся и мы с ним созванивались, но предупредить о смене руководства он забыл. Так что их появление было для неожиданностью. При встрече, я увидел перед собой крупного в размерах рыжеватого полковника, с добродушным круглым лицом и приветливой улыбкой. Они спешили, поэтому быстро проскочили по расположению, произвели более тщательно осмотр жилых палаток и солдатской столовой. На кое-что он обратил внимание.
   - Палатки под жильё больно уж старые?
   - Совершенно верно, товарищ полковник, но заменить их нечем.
   - А, что Геннадий Иванович, у нас на складе разве нет поновей?
   - На сегодня отсутствуют. Ждём, как только с Союза пришлют, тогда может быть заменим.
   - Надо ему помочь в этом вопросе. Ничего, комбат, поможем. Что ещё заботит?
   - Многое надо, но на сегодня больше всего миномёт на пост в Калайи-Биланд.
   - Я же тебе говорил, -вмешался в разговор Кандалин, -что когда заберём их у душманов, другой пока возможности нет.
   - Ладно, этот вопрос тоже со временем решим. И не только этот, - сочувственно проговорил комдив, залезая в УАЗик.
   Они укатили, а мы остались опять "вариться в собственном соку", зная, что за нас никто их не решит. На постах командиры из сил выбивались, благоустраивая свои временные жилища. Тем более поступила вдруг команда свыше, освободившуюся бомботару возвращать в Союз. Это был удар ниже пояса. Пришлось буквально вымаливать у ответственных за неё лиц, конечно, без мзды теперь уже не обходилось. Материалы были просто необходимы на постах. Во взводе Повстенко я появился только дня через три, после моего возвращения. Заканчивая осмотр его расположения, я показал на афганский пост и спросил:
   - Мне начальник штаба говорил, что ты был в нём, после его уничтожения?
   - Был! Бабаджан уже его восстановил.
   - Ну-ка расскажи по подробнее, как это произошло?
   Лейтенант нервно потёр рукой затылок и приступил к повествованию.
   В этот вечер тишина наступила как-то не привычно быстро. Лейтенант прежде чем, ложиться отдыхать поднялся на крышу. Наступавшая ночь была тёмная. О состоянии военного времени напоминал часовой и стоящий в готовности к бою АГС. В остальном мир и покой. Но как раз в этом и было, что-то странное и тревожное. С афганского поста не доносилось по обыкновению говора, выстрелов. Не было слышно лая собак. Командир как ни старался, так и не мог определить причину такого явления. Но внутреннее беспокойство нарастало. С этим он вернулся к себе в комнату, предварительно предупредив дежурного сержанта о бдительности. Лёг на кровать не раздеваясь, так с тревожными мыслями и заснул.
   Проснулся с совершенно ясной головой. Посмотрел на часы, время было около пяти часов утра. В небольшое оконце просачивался серый свет нового дня. Наступил новый день. Он встал и сразу ему вспомнилось вчерашнее состояние. Тревога опять напомнила о себе. И он решил пройти по постам, проветриться, а заодно убедиться в их нормальном состоянии.
   - Ты давно проверял службу на постах, - спросил он у сержанта.
   - Час назад, товарищ лейтенант!
   - Пришли кого-нибудь, я сам пойду посмотрю.
   Сержант ушёл, а он зашёл в беседку и бросил в рот висевшую виноградинку. Раскусив её, поморщился. Зелённая. Скрипнула дверь и появился солдат.
   - Пошли! - приказал он своему подчинённому и они двинулись в соседнее здание, в котором находилось ещё одно отделение взвода.
   - Что нового? - спросил он у часового.
   - Ничего, - ответил солдат, - только очень тихо.
   "Даже он заметил!" - мелькнуло у лейтенанта в голове. И он ещё пристальнее стал вглядываться в здание, где размещались люди Сардара. Флаг на его крыше колыхался, но людей, обычно стоящим с ним рядом, не было видно. В здание тоже была полная тишина. Он уже хотел спуститься вниз, как вдруг тишину разорвал дикий вопль. Гулко застучало сердце. Вопль не затихал, а наоборот усиленный утренней свежестью и, перекатываясь от здания к зданию, разрастался всё сильнее. Через некоторое время подхваченный другими, он превратился в одно сплошное, гудящее море звонких голосов, вызывающих оттенки ужаса, боли и жалости. Лейтенант вдруг почувствовал, как на его голове зашевелились волосы и ему стало страшно. Кишлак превратился в растревоженный улей. Голоса, скрип и стук, открываемых дверей, быстрый топот ног с каждой минутой всё больше нарастал. Всё устремились к дому Сардара. Поддаваясь общему состоянию устремился туда и командир взвода. Последний поворот и он увидел толпу людей у входа в здание, где размещались защитники революции. Они стояли и в ужасе смотрели на пост, откуда доносилось завывание. Двое знакомых пацанов, завидев офицера, бросились к нему. На их лицах испуг, большие чёрные глаза заполнены слезами, они хватают его трясущимися руками и с ужасом в голосе выговаривают: " Сардар, душман! Сардар, душман!"
   - Что Сардар, бача? - на ходу спрашивает он у них.
   - Командир! Там душман, Сардар, аскер резал.
   Лейтенант ускорил шаг, толпа расступилась и пропустила его в здание. Что он там потом увидел потрясло его. Во дворе было много людей, они стояли и в каком-то оцепенении взирали на мёртвые тела. Трупов было много, они лежали по всему двору, в разных позах, порезанные ножами в лужах крови. В воздухе стоял тошнотворный запах. У офицера запершило в горле, но всё знающие пацаны тащили его дальше, в само здание. Они уже там побывали, а теперь хотели, чтобы их друг- шурови увидел это. И он увидел на площадке перед комнатой Сардара, почти голое, обезображенное до неузнаваемости, тело его племянника. Из комнаты доносился запас горелого мяса. Взглянув через дверь, он заметил на кровати ещё один полуобгоревший труп со звериным оскалом и услышал детский голос: " Сардар! Это Сардар!" Дыхание перехватило, в висках зазвучал колокол и лейтенант, не выдержав, кинулся прочь с поста. По пути на пост, он видел как из виноградника вытаскивали ещё растерзанные тела бывших защитников. Опомнился он только у себя на посту.
   - До сих пор, товарищ майор, тошнота в горле от увиденного. Спокойно на мясо смотреть не могу, всё кажется что это они. Неделю не мог спать.
   Я был не меньше Повстенко поражён, услышанной от него, жестокости, с которой обошлись с Сардаром и его людьми их соплеменники. Дальнейшие попытки разобраться в причинах и мотивах побудивших к такой жестокости, наталкивались у афганцев на молчание, или простой уход от этой темы. Люди боялись об этом говорить. Но вскоре я всё равно докопался до истины, она заключалась в банальной бытовой мести.
   А совершила эту акцию группа Зомана. Используя любовь к гашишу и предательство некоторых членов из группы Сардара, она обкурила их, а потом проникнув в здание, совершила злодейское групповой убийство, раскидав их тела для устрашения, по всей территории здания и прилегающих к нему участков виноградника.
   Как-то проверяя пост в Куратхейле, я заглянул к знакомому аксакалу. Старик предельного возраста, на его худом лице уже ясно выделялись коричневые пятна, признак ветхости тела. Однако это никак не отражалось на его уме и важности, с которой он принимал гостей и вёл с ними беседы. Мне он нравился и ему, очевидно, я был тоже не безразличен. Всегда как только я появлялся в кишлаке, он заметив меня, приглашал к себе на чашечку чая. Довольно часто я принимал эти приглашения. Его не смущало оружие в руках у меня и моих сопровождающих. Беседы у нас с ним всегда получались. В этот раз мы также не прошли мимо его дома, услышав его голос, я завернул к нему. Разговор начался о жизни, а закончился о Сардаре и его людях. Я решил узнать у него, что он думает об этой расправе?
   - Почему душманы так жестоко обошлись с ними? Мне много рассказывают о зверствах среднеазиатских народов, но это по отношению к другим. Однако у меня не укладывается в голове, почему они такое совершили над своими.
   Аксакал долго и внимательно смотрел на меня, а потом с грустью в голосе произнёс.
   - Ты задал очень серьёзный вопрос. А сам ты веришь, что это народ такое делает?
   - Не совсем , но случай с Сардаром разве не подтверждает это?
   - Послушай, комбат, мне всё равно скоро умирать, поэтому я буду с тобой откровенным. Ты умный не обидишься. Вот ответь, разве весь народ может быть жестоким? - однако не дав мне сказать, поспешно сам заговорил, - нет! Не может! Никогда не верь этому. Народ мудр и справедлив. - немного помолчав, продолжил, - мой народ. Нет справедливее народа никого.
   Затем он поднял свои натруженные мозолистые руки к лицу, закрыл глаза и стал шептать молитву. После неё он поднял просветлевший взор на меня и снова заговорил.
   - А, вот ещё ответь мне. Ты и твои подчинённые берёте насильно, что-нибудь у людей?
   - Как можно? Сам не беру и другим запрещаю.
   Аксакал долго сидел без движения, нервно перебирая длинными пальцами чётки, очевидно, обдумывая следующий вопрос. Я сидел и молчал, не мешая ему.
   - Вот тут комбат, ты говоришь неправду.
   - Как неправду? - изумился я.
   - Да, неправду! Твои посты, где стоят? В домах. А, чьи эти дома? Людей. Ты отнял их у них. А знаешь сколько им труда потребовалось, чтобы построить дом? У большинства из этих людей дом этот единственный. Ты забрал, а им куда? На улицу?
   Я ему хотел возразить, сказав, что мы занимали пустые дома, зажиточных, у которых наверняка, где-то ещё они имелись. Но аксакал заметив мою попытку, подняв руку, остановил меня.
   - Я понимаю, что ты сейчас хочешь сказать, мол пустующие дома, без хозяина, но это всё равно чей-то дом? Ты, я знаю, с уважением относишься к людям, если завтра появится здесь хозяин, ты вернёшь ему его. Но в том то и дело, что к тебе никто не придёт и никто ничего не попросит, потому что они боятся. И как бы ты не был добр к народу он считает вас неверными, пришельцами и за это будет ненавидеть и хотеть, чтобы вы уехали по быстрее из страны. -Старик опять замолчал, но затем, бросив на меня взгляд, улыбнулся и, похлопав рукой по моему колену, продолжил, - ты лучше к нам в гости приезжай, без оружия, тогда увидишь жестокий у нас народ или нет. Сардар, да-а Сардар! Нехороший он был человек, хоть и защитник народа. Одно было хорошо, но другое плохо, когда он стал грабить свой же народ. Ненавидеть его, издеваться, разве нужен такой защитник. Нет, конечно, поэтому люди и ответили ему тем же. Власть и оружие испортили его и его подчинённых, они стали не с людьми, а над ними. Но поверь мне он ему не мстил, ему отомстили такие же как и он сам. Здесь, комбат, народ не причём.
   Старик был прав и на его слова трудно было найти возражения. На самом деле причём здесь народ? Разве он убивал начальника поста и его людей? Старик смотрел в корень, он видел то, что другие не замечали или просто не хотели видеть. Жестокость вызывает жестокость и при этом он не про весь народ, потому что понимал его, жил в нём и был мудр от него. Беседуя со мной, он говорил от его имени и его устами, напрочь опровергая складывающееся мнение о нём в нашем сознании. Я сидел у него, пил с ним чай, мирно разговаривал. Неужели от того, что у меня оружие? Наверное, не от этого - это обыкновенное человеческое гостеприимство, которое должно быть присуще всем народам.
  
   Г Л А В А , 20. БАГРАМСКИЕ ИНТЕРЕСЫ.
  
   А не провокация ли это? Военная и гражданская власть. Неприятие друг друга. Нематулла. Нужны другие пути. Знакомство с теми, кто воюет не только оружием.
  
   Раздавшиеся утром автоматные очереди в районе аэродрома, всполошили всех. Давно не наблюдалось такого. В один момент всё вокруг преобразилось: встревоженные крики, обеспокоенные лица, вопросы. " Что случилось? Неужели душманы?" Такая же шальная мысль мелькнула и у меня. Позвонил дежурному.
   - Стрельба со стороны штаба дивизии, - доложил он.
   - Позвони дежурному по штабу, а потом обзвони первую и третью роты?
   Не успел дежурный связаться с дивизией, как звонят оттуда и спрашивают, что у нас творится? С рот сообщили, что у них на постах всё спокойно. Откуда же стрельба? Приказал выгнать БТР, поднять по тревоге резервный взвод. Наконец, с проезжающей по бетонке, машины удалось выяснить, что стреляют при въезде на аэродром. Я вскочил на подъехавший бронетранспортёр, усадил в него отделение и помчался к контрольно-пропускному пункту. Когда подъехал выстрелы прекратились, но атмосфера вокруг находилась в таком напряжении, что зажги спичку и мгновенно вспыхнул бы воздух. У ворот и в канаве лежали афганские солдаты в готовности к стрельбе. Дальше от них стояла толпа офицеров и возбуждённо орала. Вдруг из неё выскочил замполит царандоя Оман и, подбежав ко мне, бледный и весь взъерошенный кричит с мольбой в голосе.
   - Товарищ комбат! Там Бабаджан, секретарь, убьют! Помоги!
   И на самом деле в ногах толпы я увидел белую рубашку начальника царандоя. Рядом с ним заметна была фигура первого секретаря Джалиля. Оба сидели на обочине дороги и отмахивались руками от наседавших на них офицеров и солдат. Вокруг них раздавались разгневанные голоса, кое-то пытался достать Бабаджана прикладом автомата.
   - Стойте! - закричал я громовым голосом, стараясь перекричать людей, - сейчас же прекратите!
   На мой крик повернулся один из офицеров и заметив, мой разъярённый взгляд, стал растаскивать толпу. В последний момент всё же кто-то из присутствующих достал царандоевца прикладом. Тот ойкнул и схватился за голову. Подъехавший Анарголь с Нематуллой, помогли мне разогнать толпу и освободить пленников. Самосуд был предотвращён. Бабаджан сидел, обхватив голову руками и покачивал ею из стороны в сторону. Между пальцами виднелась кровь. Секретарю, сидевшему рядом досталось меньше. Поэтому, когда люди разошлись, он вскочил на ноги и быстро пошёл к Анарголю. Начальник Хада аэродрома в это время вёл предварительное расследование, опрашивая офицеров о произошедшем инциденте. Те до крайности возбуждённые пытались, перебивая друг друга, отвечать ему. Что военные говорили, я так и не понял, но после их обоюдной беседы, разгневанный Анарголь не стал слушать подошедшего к нему секретаря НДПА уезда, а приказал ему и Бабаджану немедленно садиться в машину. Когда те забрались в УАЗик, тот дёрнулся и на большой скорости помчался к административному зданию аэродрома. Ко мне подошёл оставшийся Нематулла. Его глаза тоскливо блестели, длинные руки подрагивали. Я впервые видел его таким взвинченным. Он тяжело вздохнул и сказал.
   - Плохо! Очень плохо, товарищ комбат! Зачем они так? Убивать друг друга.
   - Что всё же здесь произошло? Нематулла.
   - Группа из Гулямали приехала сюда, на базар с оружием, а солдаты и офицеры стали их отсюда прогонять, а те не захотели уходить и вот результат. -И он показал на два лежащих у кювета трупа. Один из них был в офицерской форме, другой в солдатской. Раньше за толпой я их не видел. Однако мы не знали, что за воротами лежат ещё два тела, только уже защитников революции.
   - Первый секретарь Джалил и Бабаджан, тоже были с ними?
   - Нет они приехали позже.
   - Так зачем же их арестовали?
   - Надо разобраться, люди были их. Зачем они с оружием сюда пришли? Почему не захотели уйти, когда их просили об этом? Офицеры и солдаты сейчас злые на Бабаджана, могли его убить.
   За воротами, вновь раздались выстрелы. Я думал, что уже все успокоились, однако это было далеко не так. Солдаты и офицеры бросились в рассыпную, защёлкали затворы автоматов. Обстановка опять обострилась, снова могла начаться перестрелка. Надо было срочно, что-то предпринимать. Мне не хотелось вмешиваться в их внутренние раздоры, но всё это происходило на военном объекте, за безопасность которого я отвечал. Их вражда могла разгореться и какие после этого могли быть последствия, не трудно было предсказать, поэтому мне поневоле пришлось войти в роль миролюбца. Подбежавший к нам офицер сказал, что в доме рядом с пропускным пунктом находятся вооружённые люди. Нематулла посмотрел на меня.
   - Товарищ командир, что надо делать?
   - Если бы я знал? Но с арестом ничего не выйдет, они тоже злые на вас и начнут стрелять, если вы будете требовать, чтобы они сдались. Может лучше переговорить с ними.
   Офицер, услышав моё предложение, замахал руками.
   - Да нас никто слушать не будет, а тем более подчиняться.
   - А меня они могут выслушать? -неожиданно для себя, спросил я.
   - Вас, Товарищ комбат! Они могут послушать, - обрадовано проговорил Нематулла и повторил, - да! Вас они должны послушать, а я пойду с вами.
   И только после этих восклицаний и принятого решение, он перевёл разговор, стоящему в растерянности офицеру. При этом попросил его предупредить всех военных, чтобы ни в коем случае они не стреляли. Офицер побежал к своим, а мы с Нематуллой вышли за аэродромные ворота.
   Возле дуканов ни одной души. Большинство открыты, у некоторых из них в беспорядке валялись фрукты, овощи, зелень, различные товары. Всё брошено, люди разбегались в панике, боясь за свою жизнь. Вокруг стояла гнетущая тишина. Прямо на дороге лежало два неподвижных тела. Над ними носились чёрные мухи, отсвечиваясь своими брюшинами под палящими лучами яркого солнца. Их жужжание заполняло всё окружающие пространство и казалось, будто весь живой мир сосредоточился в этих крохотных существах. Пока мы обговаривали с Нематуллой свои действия, перед нами остановилась машина и из неё выскочил знакомый мне по службе в Союзе прапорщик.
   - Товарищ подполковник, здравствуйте! Что здесь происходит? - и вдруг заметив трупы на дороге и наши напряжённые лица, изменил свой тембр и уже тихо добавил, - а, духи! Может чем помочь? Мы это быстро организуем!
   - Послушай, парень! - ответил я ему не очень приветливо, - Дуй отсюда и как можно быстрее. Как-нибудь обойдёмся без тебя.
   Прапорщик на редкость оказался сообразительным и, не задавая больше вопросов, запрыгнул в кабину и укатил. А мы двинулись к занятому защитниками дому. Постучались. Только после второго настойчивого стука, за дверями заскрипел засов и двери приоткрылись. Нематулла заговорил. Пожилой, явно напуганный, мужчина закивал угодливо головой, но с места не трогался.
   - В чём дело? - спросил я у хадовца.
   - Боится, не хочет идти к ним, говорит, что их в доме много и они могут его убить.
   - Если боится идти в дом, то пусть от дверей крикнет и сообщит им о нашей просьбе, а потом впускает нас во двор.
   Хозяин дома выслушал Нематуллу и с большой неохотой исполнил его требование. После чего пропустил нас во внутрь двора. Однако старика позвали к себе и довольно грубо затащили в дом. Нематулла с испугом посмотрел на меня. Мы остались одни, открытые со всех сторон и не знали с чего начать и с кем говорить. Так мы молча простояли минут пять. Наконец, дверь распахнулась и из неё вышло человек пять с автоматами в руках. Некоторое время мы стояли и с напряжением рассматривали друг друга. Во мне хоть и не было большого волнения, но мишенью всё-таки не хотелось быть, поэтому в голове очень быстро прокручивались варианты начала переговоров. Главное, чтобы люди поверили в наши добрые намерения и сдали оружия. Мне почему-то казалось, что всё это произошло не случайно. Кому-то, наверное, очень хотелось разжечь вражду между армией и защитниками революции. Как физическое устранение людей Сардара, так и этот инцидент - не случайность, в этом я был уверен. Некоторая аналогия здесь просматривалась. Ведь обе стороны не могли не осознавать к чему может привести их упрямство и всё-таки пошли на это. Кто из них начал первым, военные или гражданские?
   Молчание затягивалось, обстановка оставалась взрывоопасной и прежде всего для меня с хадовцем. Я своей шкурой ощущал наведённые на нас дула автоматов. Одно неосторожное движение или непонятое слово, мы в миг оказались бы в компании с лежащими на дороге. Ждать уже стало в невмоготу и я начал первым.
   - Ну, что товарищи защитника народа, не пора ли вам прекратить воевать? - как можно спокойнее начал я, но в тоже время ощущал с каким волнением переводил мои фразы Наматулла, на его лбу заметны были мелкие капельки пота. - Я не знаю как это у вас произошло и кто виноват в прозвучавших выстрелах, но результат для обеих сторон плачевный, имеются жертвы. Нормальными такие действия не назовёшь. Вы и армия призваны защищать народ, а что между вами, главными защитниками, происходит? Вы начинаете ссориться и убивать друг друга, ради чего и кого? Нужно ли это вашему народу? На кого в таком случае он должен надеяться, кому доверить себя, свою семью и свою жизнь? Сегодняшними действиями вы напугали людей, обозлили офицеров и солдат гарнизона, убив их сослуживцев, вызвали ненависть к ним за убитых ими ваших товарищей. Чего вы добились этим? Только лишь ещё больше врагов и того, что народ может окончательно отвернуться от вас.
   - Мы не виноваты! - послышался голос из толпы, - это солдаты начали отбирать у нас оружие. Зачем это они делали?
   - А вы, что не знали, что с оружием здесь появляться нельзя? Разве вас не говорили об этом? Молчите! Да вам нечего на это ответить, потому что вы знали и всё равно приехали с ним к аэродрому. Так кто из вас больше виноват?
   Я пытался говорить медленно, давая возможность заместителю начальника ХАДа, осмысленно делать перевод. И по их поведению, я видел, что он с этой задачей справляется и более чем успешно. Защитники как-то стали освобождаться от напряжения, более раскованно себя чувствовать и, наконец, начали спорить между собой. Когда до этого дело дошло, Нематулла наклонился ко мне и уже не таким как прежде напряжённым голосом, прошептал.
   - Хорошо, товарищ командир, очень хорошо!
   Для него было проще понять и почувствовать ту перемену, которая произошла с защитниками. Он сам выходец из простого народа, из дехкан. Его кишлак, где он родился и рос, находился в двадцати километрах от аэродрома, ближе к горам и назывался по имени его племени " Дурани". В последствии мы с ним побываем в нём, познакомимся с представителями этого народа, с родственниками Нематуллы, его домом. Я дождался, когда стихнут споры и уже совершенно спокойно добавил.
   - Значит, как я понимаю вас, вы согласны прекратить между усобицу?
   - Да! - ответ прозвучал хоть и недружно, но достаточно определённо.
   - Тогда у меня к вам есть предложение, которое поможет нам выйти из создавшегося положения. Для того, чтобы у кого -то их вас не появилось желание выстрелить, надо сдать всё оружие.
   - Оружие ? - толпа заволновалась, послышались недовольные голоса. - Как сдать оружие? Кому, солдатам? Нас обманут! Потом всех арестуют и посадят!
   - Товарищи! - снова обратился я к ним, когда волнения немного улеглись, - если вы не хотите передать его военным гарнизона, то отдайте Нематулле. Ему-то я надеюсь, вы можете поверить, что через некоторое время он вернёт оружие вам. А для того, чтобы вы не сомневались в том, что вас никто не тронет, я пойду вместе с вами и не допущу к вам ни одного военного до тех пор пока вы не загрузите своих убитых людей и не уедете к себе на пост.
   - А оружие? Как мы будем без него на посту?
   - Его мы вместе с Нематуллой привезём к вам, но немного позже. Поверьте, что это единственный выход, любой другой ведёт к новым жертвам. Если вам дорога жизнь и честь защитника революции, вы должны так сделать. Я всё сказал. Решайте! Последнее слова за вами.
   Люди не сразу пришли к общему мнению. Спор между ними продолжался минут пять. К пятерым, стоящим у дверей в дом, присоединились остальные, до этого момента находившиеся в здании. Наконец, все вопросы были уточнены. Нематулла облегчённо вздохнул и, сняв фуражку, вытер мокрый лоб. Защитники приняли решение и один из них сказал:
   - Хорошо! Мы согласны, но если нас начнут арестовывать, мы возьмёмся снова за автоматы. Нематулла должен идти с ним за нами.
   После чего они по одному стали подходить к хадовцу и отдавать ему своё оружие. Через минуту капитан, обвешанный автоматами, словно елка в новогоднее время, пошёл за сдавшимися. Когда мы вышли к майдану, на ней стояла большая группа офицеров и среди них я заметил круглую фигуру Акрама. Он знал когда можно было появиться. Наш выход из здания вызвал среди военных негативную реакцию. Гул возмущённых криков прошёл по толпе. Я остановил защитников, подошёл к начальнику аэродрома и рассказал ему при каких условиях группа сдалась, заодно посоветовал ему успокоить своих подчинённых. Надо отдать должное ему, поняв меня с полуслова и прикрикнув на недовольную толпу, он сразу же согласился исполнить требования защитников. Те молча подошли к своим мёртвым товарищам, загрузили их на стоящую рядом машину. Всё это они делали под прицелом лежащих в боевой готовности солдат и ненавистным взглядом господ офицеров. Водителя в машине не было, поэтому двое побежали его искать, остальные запрыгнули в кузов и затаились. Вскоре привели хозяина машины и она уехала. Нематулла сдал оружие начальнику караула и мы пошли с ним по домам с проверкой. Перед этим нам доложили, что в кишлаке ещё скрывались люди с оружием, поэтому мы решили с ним проверить эту информацию. Необходимо было найти всех участников конфликта, теперь уже ради их же безопасности. С нами шли сопровождающие, которые указывали на дома, куда по их мнению могли бы забежать защитники. Так проверили несколько домов, но никого в них не нашли. Перед последними домами, предположили, что информация об оставшихся в кишлаке поступила больше от опасения и страха, нежели от реальности замеченного. Однако в последнем доме мы были остановлены грозным окриком. Нематулла стал уговаривать молодого защитника, чтобы он сдался, но тот потребовал его к себе.
   - Может не стоит рисковать из-за одного? - сказал один из офицеров, сопровождавших нас и предложил, - окружим, потребуем сдаться, если не послушает, уничтожим.
   Но услышал от Нематуллы категорическое: " Нет! Я пойду к нему, если не вернусь, только тогда можете с ним делать, что хотите." И исчез в дверном проёме. Мы остались ждать. Нервное перенапряжение, общая усталость, накалённый жаркими лучами воздух, вызывал желание побыстрее всё закончить и спрятаться куда-нибудь в тихое, прохладное место. Вдруг в здание прогремел выстрел. Мы встрепенулись, готовые к самому худшему. Однако не успев ещё принять какое-нибудь решение, как увидели в дверях Нематуллу с автоматом в руке, за его спиной совсем молодого парнишку с низко опущенной головой.
   - Он даже не мог оружие разрядить, - сказал заместитель начальника ХАДа, подойдя к нам.
   Проверив оставшиеся жилища и убедившись, что в кишлаке нет больше вооружённых людей, мы поехали в управление гарнизона. Нематулла с докладом о проделанной работе, а я узнать, что там делается с Бабаджаном и Джалилом.
   - А не провокация ли это? - задаю я хадовцу вопрос.
   - Всё может быть, - откровенно отвечает он, -но не будем спешить с выводами, надо разобраться. Офицеры выполняли приказ начальника гарнизона, запрещающего гражданским лицам появляться в гарнизоне и вблизи его с оружием.
   - Людей в кишлаках предупреждали об этом?
   - Руководство уезда об этом знало и должно было оповестить всё население вокруг аэродрома.
   Мы подъехали к зданию управления. В комнате Анарголя никого не оказалось. Нематулла показал пальцем наверх. Мы поднялись на второй этаж и пошли в кабинет Акрама. В приёмной сидел Алик.
   - Бабаджан у него? - спросил я, тот утвердительно кивнул головой. Мы постучали и вошли. В нём мы увидели хозяина кабинета, Анарголя и обоих представителей власти.
   -Вот разбираемся, товарищ комбат, - сказал мне Акрам, приглашая садиться на свободный стул. Затем перебросил свой взор на Нематуллу, который тут же стал рассказывать подробности урегулирования конфликта. Я сел и посмотрел на уездное руководство. Халил был весь во внимании, напряжённо вслушивался в доклад заместителя начальника ХАДа. Его круглое чисто выбритое лицо удлинилось, голова чуть развернута правым ухом к говорящему, глаза напряжённо следили за каждым движением его губ. Начальник царандоя сидел, опустив свою курчавую голову, и смотрел на лежащие на коленях руки, как бы безучастный ко всему происходящему. На чёрных коротких волосах виднелись засохшие капельки крови. Красные пятна были и на белой рубашке, изрядно помятой и грязной. Несмотря на подавленное состояние, Бабаджан вызывал жалость и симпатию. Чуть приплюснутая по бокам голова, чёрные как смоль и курчавые волосы, высокий лоб, широкие полукругом очерченные брови, прямой нос. За все месяцы знакомства с ним, в какой бы одежде он не появлялся, она на нём была подогнана и чиста. Он был умён и очень осторожен, но не в бою. Имел большие связи как с различными государственными органами, так и с командорами некоторых душманских формирований, из различных партий, где находились его родственники, бывшие однокашники или просто знакомые. С одной стороны это было хорошо, получая от них информацию, он мог использовать её в нужных для дела целях, быть в курсе происходящих событий и в какоё-то степени влиять на них. Однако с другой, такая связь вызывала ряд негативных моментов, которые могли бы привести его к гибели, причём как от своих так и от чужих. Понимал ли он это? Думаю, что да! Но разорвать этот замкнутый круг он не мог, сложившаяся обстановка заставляла двигаться именно по этому пути. Он знал, что в стране не действуют принятые законы и с оружием в руках тоже нельзя завоевать доверия народа, а тем более примирить его. Именно такая позиция сдружила меня с ним.
   Бабаджан тщательно скрывал свою связь с душманами и особенно от руководства баграмского гарнизона. Он знал, что те собирают на него контрматериалы, чтобы в последующем привлечь его к уголовной ответственности. Начальник царандоя отвечал им тем же. Такие отношения, ненависти и неприязни к друг другу, имели место не только на местном уровне, но и в масштабе всей страны. Складывались они не одним годом и исходили со времени зарождения и развития правящей партии. В середине шестидесятых годов через два года после образования, партия левого толка под названием " ХАЛЬК"(народ), раскололась на два крыла. Первая составляющая, возглавляемая прежним руководителем Тараки, так и осталась под этим названием, а вновь образовавшееся крыло под новым названием " Парча" (знамя) возглавил Б.Кармаль. Такое разделение не пошло на пользу и послужило началом нагнетания нездоровой обстановки как в отношениях между её руководителей, так и среди рядовых членов. С каждым годом недоверие и ненависть к друг другу возрастали и уже к середине семидесятых годов прочно вошло в партийный обиход, группировки "халькистов" и "парчанистов". В канун революции 1978года, они всё же нашли общие интересы и объединились в НДПА. Однако такое объединение оставалось на бумаге, но не в реальной жизни. Пришедший к власти Тараки, поставил на все ключевые посты "халькистов". " Парчанисты" остались обиженными, начались опять распри, чем и воспользовался Амин. При нём начались репрессии, больше всех пострадали "парчанисты". Когда на политическом небоскрёбе появился их лидер Б. Кармаль. Его соратники не стали уничтожать своих оппонентов физически, но освободили их почти от всех постов, оставив самые незначительные. Теперь уже в обиде оказались "халькисты". Вся эта двухгодичная чехарда превратилась в натянутые отношения, наговоры на друг друга, в непримиримость оппозиций, что существенно мешало в борьбе с противниками режима, подрывало авторитет партии, самих её членов.
   В кабинете, где я находился, в данный момент рассматривался вопрос не об авторитете партии или объединении усилий для предотвращения подобных конфликтов, а обвинение парчанистов халькистами в создании на аэродроме инцидента, в нарушении приказов начальника гарнизона. Не так важна была смерть людей, как появилась возможность показать на этом примере неспособность парчанистов управлять уездом. Здесь находились две враждующие партийные группировки, но одна была сейчас сильнее, потому что на её стороне была военная сила и явное нарушение их законного права, поэтому она задавала вопросы, а вернее вела допрос с пристрастием. Что мне пришлось и наблюдать.
   Джалил и Бабаджан отвечали на поставленные в довольно грубой форме вопросы. Акрам не стеснялся в выражениях, предполагая, что я всё равно ничего не смыслю в их языке, крыл их на чём свет стоит. Но он другого не понимал, что ненависть, злобу, презрение не скроешь, всё это исходило от выражения его лица, интонации голоса, блеска глаз. Он ненавидел их за то, что они молоды, являются руководителями уезда, принадлежат к парчанистам и за то, что он их не может подчинить. Акрам был не так прост как казалось на первый взгляд. Прирождённый ум, умение быть простым в компании, придавало ему вес и вызывали определённые симпатии. Он всегда поддерживал хорошие отношения с командованием дивизии, любил женщин, часто из-за них бывал в медсанбате. Первое время благосклонно относился ко мне, пока мои посты охраняли его дом. Но как только я их убрал, необходимости в них не было, и подружился с Бабаджаном, дружба между нами закончилась. Он по прежнему улыбался при встречах, прислушивался к моим советам, ведь безопасность аэродрома полностью теперь зависела от моего батальона, но прежних отношений не было, даже появились кое-какие черты подозрительности. Однако несмотря на дружбу с советскими, он оставался ярым противником присутствия наших войск в Афганистане. Такое мнение о нём у меня сложилось не сразу, а по мере того как я ближе узнавал его. Полная противоположность начальнику гарнизона как по внешнему виду, так и по характеру был Анарголь. Стройный, выше среднего роста, сильный физически, но хмурый, нелюдимый и замкнутый, с открытой неприязнью к Бабаджану и его окружению. Дружеских отношений у нас с ним не получилось. Что-то в нём было отталкивающее, не вызывающее доверия и симпатий. Может таким его сделала сама специфика работы. В своё время о нём неплохо отзывался работавший при нём советником Ренат Аминов. Но я пишу о том каким я его наблюдал. Может мои выводы ошибочны, кто знает.
   В то время как Акрам распинал своих "пленников", Анарголь сидел и исподлобья с явной неприязнью наблюдал за ними. Его чёрные пронзительные глаза выражали все чувства, какие он испытывал к ним. Его можно было не спрашивать о том, что он думает об этих молодых людях. Изредка с его губ слетали, острые, как укус змеи, вопросы, от которых сидящие непроизвольно вздрагивали и втягивали свои головы в плечи. Допрос затягивался и я решил вмешаться.
   - Товарищ Акрам! - обратился я к нему, воспользовавшись передышкой. - Вы их так отчитали, что они наверняка запомнят ваши советы на всю жизнь.
   - Ты думаешь они понимают? Ничего они не понимают. Их люди убили моего офицера и солдата. Эти молокососы распустили своих людей. В тюрьму их надо, в тюрьму!
   - Я понимаю ваше возмущение и сочувствую общему горю постигшее гарнизон и родных убитых. Но делать надо всё по закону. Садить их в тюрьму имеет право только судья, а следствие должно разобраться, кто из них виноват.
   - Что же выпустить их?
   - Это ваше дело, Акрам! Можете не выпускать, но подумайте о последствиях. Я не защищаю их, следствие разберётся, если они виноваты, то понесут заслуженное наказание. Однако меня сейчас больше беспокоит не это, а ваша безопасность. Вы уверены, что защитники революции не придут выручать их? Не трудно себе приставить, что будет, если додумаются до этого. Так зачем доводить до этого людей? Я, уважая ваш большой опыт и верность революции, думаю вы понимаете, что этот конфликт мог быть кем-то специально спровоцирован, чтобы поссорить вас с гражданским населением.
   - А, что же мы скажем родным погибших?
   - А, что скажет Джалил родным погибших защитников, которых убили ваши офицеры? Вы лучше подумайте над тем, чтобы как-то сгладить это столкновение. Ведь вы же делаете одно дело, защищаете революцию. Народ должен увидеть справедливость в ваших решениях. Что он подумает, если вы посадите их в вашу "тюрьму"? Я всё сказал, а теперь с вашего разрешения ухожу, дел очень много.
   Поднимаясь, я увидел как напрягся Бабаджан, устремив на меня беспокойный взгляд. Хоть он и не понимал русского языка, но знал, что разговор шёл о них и был спокоен. Но, когда я встал и стал уходить без них , он вполне естественно заволновался, потому что был уверен без меня их не выпустят. Однако и я знал, что моё присутствие тоже ничего больше не даст. Полной уверенности в том, что Акрам прислушается к моему совету и выпустит их, у меня не было и поэтому времени терять я не хотел. Надо было ехать к Кандалину и заручаться его поддержкой. Проезжая через контрольный пункт, я ещё больше убедился в своей правоте, обстановка оставалась напряжённой и без руководства уезда её будет очень трудно смягчить. Необходимо было срочно их выручать. Ночь прошла в тревожном ожидании. На постах были готовы к любым неожиданностям. Резервный взвод отдыхал не раздеваясь. Утром сразу же позвонил в штаб дивизии.
   - Геннадий Иванович! Звонили Акраму насчёт задержанных?
   - Звонил! Я бы не советовал тебе вмешиваться в их дела.
   - Этот вопрос не только их касается, но и нас. Насилие над руководителями партийных и государственных органов со стороны военных может вылиться в ещё большую трагедию. Поэтому считаю правильным вмешаться в эти действия. Пусть следствие разбирается, кто из них виноват? А не Акрам с Анарголем определяют виноватых.
   - Ладно, Акрам вроде обещал отпустить их, но смотри по аккуратнее.
   Попрощавшись с Кандалиным, я отправился к Анарголю.
   - Выпустили мы их, - недовольно пробурчал тот, но с такой ненавистью взглянул на меня, что мне стало как-то не по себе. Чтобы разрядить обстановку и не стать окончательно врагами, я поблагодарил его и сказал.
   - Анарголь вы же сами не верите в их виновность. Джалил и Бабаджан не были с защитниками, они подъехали позже, чтобы разобраться с обстановкой. Однако их захватили и чуть не убили? За что? За то, что эти люди ехали в Чарикар и приостановились, чтобы взять в дуканах еду. И не они затеяли драку, а ваши офицеры. Нет, чтобы сказать им побыстрее убраться оттуда, они начали требовать от них сдачи оружия. На что это похоже? И вы об этом знаете! Так что не обижайтесь за то, что я заступился за руководство уезда. Вы хороший человек и коммунист, поэтому, я думаю, придёте к справедливым выводам.
   Начальник контрразведки молчал, но черты его лица по мере моей тирады, всё больше смягчались. Не знаю. Что на него больше подействовало мои доводы или желание не обострять обстановку, но атмосфера изменилась в лучшую для нас обоих сторону.
   Прошло несколько недель, прибывшая следственная группа, наконец, разобралась в причинах столкновения. Несколько человек всё же были арестованы с обеих сторон и преданы суду. Страсти улеглись и через некоторое время были забыты. Но недоверие оставалось. Не внесли существенных изменений и мои попытки примирить местное и военное руководство.
   Намного лучше у нас устанавливались отношения с народом, прилегающих к аэродрому кишлаков. Он стал меньше нас боятся, охотнее собираться на беседы, проще и доверительнее становились разговоры. Установлению контакта с населением и был посвящён почти весь сентябрь. Со мной обычно "ходил в народ" Бабаджан или его старший брат Сидык, сменивший Джалила. Они не только беседовали с людьми, но и раздавали им листовки, газеты, которые возили с собой. Народ охотно разбирал бумагу, но у меня не было уверенности, что они были прочитаны. Во многих селениях не было грамотных людей, а кто мог читать, тот прежде всего опасался душманов. Но мы шли по этому пути сознательно, надеясь я на то, что кто-то всё равно ознакомиться с их содержанием и передаст другому. "Вода камень точит", так и у нас, чем больше мы входили в контакт с людьми, тем приветливее они становились, охотнее общались, появились просьбы и даже советы. Однако страх перед душманами ещё прочно сидел в них.
   В тоже время я заметил, что наши враги также боялись входить в конфликт с местным населением. Как-то мы собрали народ в Седукане( это перекрёсток дорог, на котором располагалось три дукана, отсюда и название). Людей было много. Предупредили об этом сборе заранее. Я сидел под навесом одного из дуканов, на маленьком стульчике, мило представленном мне его хозяином. Рядом со мной примостился Хол. Он, по уже отработанному варианту, прислушиваясь к выступающему, переводил мне основное из его речи. Я любил наблюдать за людьми. По их реакции на выступление определять, как они воспринимают речь того или иного выступающего. Бабаджана к примеру, всегда слушали с большим интересом и вниманием. Всегда интересно было смотреть на Хола, когда он начинал переводить мои предложения и потом вдруг сам включался в разговор. Напористо, горячо, с некоторым своим видением ситуации. Народ его слушал очень внимательно, наверное потому, что они видели в нём представителя родственного им народа северного государства. После таких выступлений я иногда у него спрашивал о чём он так увлечённо говорил?
   - Я им объяснял, почему у нас Таджикистане лучше, чем у них здесь. Пусть знают, что без ханов тоже можно жить.
   Такой был мой переводчик. При этом народ ему прощал даже иной раз нетерпеливость, с которой он пытался вбивать в их непонятливые головы мысль, что на его Родине люди живут гораздо свободнее и богаче чем в Афганистане. Что и было на самом деле так, но простые люди не очень верили ему, но слушали.
   - Товарищ подполковник! ( мне это звание было присвоено в июне месяце, когда я находился в отпуске), - услышал я Хола, - посмотрите, здесь наверняка есть люди их банды.
   - Я уже давно на них обратил внимание Хол. Может это и хорошо, что они пришли послушать, лишь бы не стреляли.
   - Может схватим их? - взглянув на него, я заметил в его глазах блеск.
   - Остынь! Они тут же тебе скажут, что они душманы, да? Мы только напугаем народ.
   В толпе стояло несколько молодых парней. Подошли они незаметно и, затесавшись в толпу, с напряжённым вниманием прислушивались к выступавшим. Обычный состав слушателей, это старики и дети. Редко, но всё же появлялись мужчины среднего возраста и женщины. Однако молодых никогда до этого не наблюдалось.
   Поэтому такое появление не могло быть мною не замечено и не стало предметом для размышлений. Что это любопытство или что-то другое? Однако спокойствие, с которым они держались, не давали повода для волнений. Оставалось такое состояние до тех пор, пока из ближайшего прохода не вынырнула чёрная худая фигура. Мужчина неопределённого возраста, в рваном ватном халате и коричневой меховой шапке был с палкой в руке и сумкой за плечами. Таких людей в простонародье называли дервишами (нищими, людей без места жительства и работы). Он сразу же привлёк к себе внимание и я стал наблюдать за ним. Дервиш какое-то время стоял в толпе неподвижно, с безразличным видом посматривая на говорившего Бабаджана, затем незаметно начал продвигаться к молодёжи. Через некоторое время он приблизился к высокому, лет двадцати пяти парню. Постоял возле него, поиграл сучковатой палкой и ни слова не говоря, отправился в обратный путь. Здесь - то и возникли у меня пока ещё неясные, но уже ощутимые подозрения. Бродячее сословие как появилось, в такой же манере и исчезло за дувалами. Вскоре после этого засуетился высокий афганец и потолкавшись в толпе также скрылся в проходе. "Неужели всё же нападут?" - мелькнула у меня тревожная мысль. Надо было предупредить своих людей и я подозвал командира взвода.
   - Надо будет усилить наблюдение, посадить водителей и пулемётчиков в машины, всем быть готовым к отражению нападения.
   Когда Бабаджан закончил, я с Холом пошёл к народу, надо было и мне сказать несколько слов людям. Начало выступления свелось к дружбе между народами, взаимном уважении к друг другу, желанию помощь в налаживании мирной жизни.
   - Однако такое соседство и помощь кому-то очень не выгодна и они пытаются запугать вас, не давать спокойно жить, трудиться на своей земле, растить детей. Мы же пришли к вам не потому, что захотели сами, нас позвало ваше правительство, чтобы не допустить войны в вашей стране и мы для этого делаем всё возможное. Мы не завоеватели, не оккупанты как вас стараются убедить, нам не нужны ни ваша земля, ни ваша свобода. Нам нужен мир и только ради этого я сейчас разговариваю с вами. Однако этого не хотят душманы, которые стреляют в нас, а мы вынуждены отвечать и от этого страдают все. В данный момент, пока я говорю с вами, они опять готовятся напасть на нас, если это произойдёт, то прольётся кровь не только моих солдат, но и людей вашего кишлака. Скажите вам это надо? Кому нужны эти жертвы и разрушения? Я определённо знаю, что ни мне, ни Бабаджану они не нужны? И мы приехали к вам не для этого. Так кто для вас больший враг, мы или тот кто жаждет крови собственного народа и готов сейчас в нас стрелять?
   Я не успел договорить как толпа заволновалась, зашептались между собой старики. Затем трое из них поднялись и быстро пошли за дувалы. Люди остались сидеть в тревожном ожидании. Одна, две... пять минут и послышался вздох облегчения.
   - Бабаджан! - обратился я к начальнику царандоя, когда мы возвратились в расположение батальона, - душманы напали бы на нас при народе?
   - Не думаю, чтобы они осмелились на это, но если бы напали, то люди успели разбежаться.
   - Тогда почему аксакалы пошли вести с ними переговоры?
   - В районе Седукана много кишлаков и народа, куда бы они ушли, если бы началась война на их территории? В этих кишлаках в основном живут бедные, у них по одному дому и участку земли и оставить их, значит остаться без жилья и еды. Это не Калайи- Биланд, где жили зажиточные люди, они могли построить себе новые дома в любом месте.
   - Послушай, а душманские группы с этих мест можно привлечь для охраны своих кишлаков?
   - Надо поговорить с аксакалами, может и получится.
   Эта внезапно появившаяся мысль крепко засела в моём сознании. Мне сразу представилась картина. В каждом кишлаке вокруг аэродрома возникают отряды самообороны, реально ли это? Мне показалась эта мысль вполне осуществимая, только надо было подумать как её осуществить. Не все же душманы враги своего народа!
   И вскоре мне представилась возможность познакомиться с людьми, которые вели войну не только оружием.
   Как-то в один из октябрьских дней, я сидел в своём штабе и просматривал документы. Вечер был тихий, жара спала, но было ещё светло. Зазвенел телефон.
   - Товарищ подполковник! - послышался голос дежурного, - подошли двое советников, просятся к вам. Пропустить?
   - Пропускай! Не отправлять же их обратно.
   Я встал, собрал бумаги и передал их секретчику. Возможно это были разведчики. Они иногда появлялись у меня, когда им нужно было чего-нибудь. Я вышел из вагончика и столкнулся с незнакомыми людьми. Один из них был высокого роста, с худощавым лицом и сединой в волосах, выглядывавших из-под фуражки. Другой молодой круглолицый, с четко очерченными чёрными усами. Оба были одеты в зеленные ватные куртки, военного образца.
   - Подполковник Лекарев Владимир Матвеевич, старший советник при ХАДе провинции Парван, - представился высокий и протянул мне длинную руку с широкой ладонью.
   Второй представился майором Дедовым, при том же ведомстве.
   - С чем пожаловали, такие высокие гости? - спросил я полушутя.
   - Пришли познакомиться. Давно хотели, но то у нас времени не было, то комбата не найти. Много слышали о вашем батальоне. Как ни говори, а вы наши защитники.
   - Вообще задача моего батальона, оборона аэродрома, но причём здесь Чарикар?
   - К нему пока никакого, а вот к нам прямое. Мы живём в городке советников, кстати рядом с разведчиками. Поэтому попадаем под охрану вашего батальона.
   - Вот оно, что! Но вы же не затем пришли, чтобы выразить чувства благодарности за то, что вы живы и здоровы до сих пор.
   - За этим тоже, командир. Последние месяцы стало спокойнее жить на аэродроме. Но вы правы не только за этим. Здесь имеется ещё практическая сторона.
   -Благодарю за оценку моего скромного вклада в вашу безопасность. Кстати вы первые заметили это и оценили. Теперь давайте перейдём к вашей "практической стороне".
   Я хотя и шутил, но был постоянно на стороже. Откровенно говоря мне не понравился их приход. Не представляя их работы и обязанностей в ХАДе, для меня они всё же были представителями родного КГБ, которого мы все побаивались. Подполковник сидел спокойно и вёл разговор с чуть заметным юмором. Майор же молчал и изучающе поглядывал на меня. Он был серьёзен.
   - Так вот, командир! У нас к тебе такое дело. Мы ведём переговоры с некоторыми командирами душманских групп и для этого нам нужны надёжные места для встреч с ними. У вас в районе медсанбата находятся посты. Не могли бы мы использовать их для этих переговоров?
   - Это очень серьёзный вопрос. Там у меня люди.
   - Вы остерегаетесь, что душманы могут напасть на ваши посты? Стопроцентной гарантии мы, конечно, не можем дать, но все встречи будут проходить в непосредственном нашем присутствии. Так что, если попадёмся, то вместе.
   - Ну, что же, если это необходимо для нашего общего дела, то у меня возражений нет. Единственная просьба, чтобы информация касающаяся моего батальона, не проходила мимо меня.
   - Хорошо! В этом отношении можете не беспокоиться. Значит по рукам!
   На этом мы расстались, но не надолго. Через несколько дней у меня состоялось знакомство с первым душманским командором Мавлодатом.
  
  
  
   К О Н Е Ц первой книги.
  
   Предисловие ко второй книге " Душманы".
   Для подтверждения реальности описываемых в ней событий, мною с разрешения хозяина в качестве ремарок в отдельные главы вносятся сведения, которые вёл во время своей работы в Афганистане, старший группы советников при ХАДе провинции Парван подполковник Чурин Владимир Васильевич. За что выражаю ему особую благодарность и признательность.
  
   г. Калининград, ул. Ст. Разина, 32 кв. 3 Рукопись переработана в 2005 году.

Федорищев Ю. М.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
   1
  
  
  
Оценка: 8.78*6  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023