ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Нинер Боб
Ну разве я "самострел"?

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 5.89*6  Ваша оценка:

   Ну разве я "самострел"?
   * * *
   Боб Нинер, 3-я рота 3-го батальона 3-го полка 3-й дивизии морской пехоты США.
   Служил во Вьетнаме в 1965-1966 гг.
   * * *
   Оригинал: http://www.3rdmarines.net/Vietnam_Self_inflicted_Purple_Heart.htm
   * * *
   На дворе стоял июнь 1966 года. 3-ю роту 3-го батальона 3-го полка отправили тогда в тыл отдохнуть без освобождения от работ (а нас, солдатню, от работ никогда и не освобождали).
   Мы были фронтовым, боевым подразделением, нас постоянно подстерегала опасность, мы постоянно были начеку и жили под непрестанным напряжением, и потому каждые 60 дней или вроде того нас вытаскивали с поля и отправляли в тыл, предоставляя несколько дней отдыха без освобождения от работ.
   Этот отдых почти всегда заключался в том, что мы что-то охраняли в спокойной обстановке, где в нас никто не стрелял, и где угроза со стороны противника была крайне незначительной.
   В начале июня 1966 года 3-й взвод 3-й роты 3-го батальона 3-го полка был отправлен на охрану периметра полевого военно-морского госпиталя (типа MASH) у шоссе номер 1, возле Мраморной горы. Мы должны были сидеть в нескольких блиндажах на периметре и выставлять часовых у главных ворот.
   Служба при госпитале ВМС была непыльной: сутки в карауле, сутки отдыхаешь. Во время этого отдыха днём мы занимались наведением порядка по-морпеховски, а вечера проводили в основном на базе, в клубе для рядового и сержантского состава на базе.
   Клуб там был "Номер один": кондиционер, лёд, коктейли, очень холодное пиво, игровые автоматы и симпатичные круглоглазые официантки из вьетнамок. Большую часть того месяца я ругал себя за то, что пошёл в морпехи, а не на флот.
   Как и следовало ожидать от тылового госпиталя, на базе было тихо и безопасно. Она располагалась у дороги номер 1, на большом холме километрах в двух или типа того к югу от базы ВВС в Дананге, и в километре-двух к северу от Мраморной горы, через дорогу от южного конца MAG 16.
   Наша цепочка блиндажей представляла собой передний край обороны. Сразу же под нами находилась деревушка Тхонмитхи, в которой жили гражданские, обслуживавшие базу. Ещё ниже, за деревней, располагались танкисты и батарея 155-мм орудий. За танкистами с артиллеристами располагался батальон морской пехоты - второй девятого полка или второй седьмого.
   Блиндажи наши были выстроены, скорее всего, флотскими сапёрами, и сработаны на совесть - в отличие от тех, к которым мы привыкли в поле. Каждый блиндаж был примерно 12 футов в длину, 6 в ширину и 8 в глубину, считая от крыши до земляного пола. С лицевой стороны бункера был оборудован "боевой выступ", футах в четырех от крыши. Крыша была изготовлена из гофрированной стали с мешками с песком в четыре слоя, она нависала над боевым выступом и могла отразить реактивный снаряд даже при прямом попадании.
   Как поётся в песне, "мои ботинки созданы для ходьбы", а эти блиндажи были созданы для войны! Мой срок близился к концу, оставалось меньше месяца, и я никогда ещё не чувствовал себя в большей безопасности. При несении караульной службы мы 24 часа подряд сидели в одном их этих блиндажей, по три человека в каждом. Спали мы по очереди, а большую часть времени проводили в разговорах о доме, машинах и девчонках.
   Главный блиндаж находился в правой, задней части базы, и рядом с задними воротами, дорога от которых вела в деревню и к артиллеристам. При несении службы в главном блиндаже одна из наших обязанностей состояла в проверке пропусков у гражданских, ну, и вообще надо было наблюдать за всеми входящими на базу и выходящими оттуда через этот задний КПП. Дважды в день приходили и уходили гражданские, кроме того, многие из танкистов и артиллеристов морской пехоты приходили в клуб, и на этом посту периодически что-то происходило, поэтому скучать там не приходилось.
   Однажды, когда уже наступал вечер, мы сидели в главном блиндаже и увидели рядового первого класса из танкистов, который явно весь день просидел в клубе, а теперь, пошатываясь и спотыкаясь, направлялся к своим. Дойдя до нашего поста, он зарядил свою М14 и заплетающимся языком начал бормотать о том, что собирается "подстрелить гука".
   Опьянение - опьянением, но это было нормальным проявлением отчаянья, которое охватывало многих из нас с первых же дней во Вьетнаме. Мы все его испытывали, потому что при действовавшем тогда правиле "открывать только ответный огонь" нам повсеместно и постоянно угрожала опасность нападения. Добавь к этому немного спиртного, и ситуация может стать очень взрывоопасной (когда б я это понимал в тот момент!).
   Мы пытались его утихомирить где-то с полчаса. Уже темнело, и, когда в результате наших усилий он разрядил винтовку, мы решили, что он успокоился, и, не желая ему никаких неприятностей, отпустили к своим.
   Мы наблюдали за ним с крыши блиндажа и вдруг увидели, что он, миновав ворота, направился вниз, в деревню. И уже через несколько минут над нами вспыхнули длинные очереди трассирующими патронами, при этом стрельба велась снизу, из окрестностей деревни.
   Тогда я думал только об одном: я его отпустил, он собирается перестрелять всю деревню, а мне теперь надо идти туда и воевать там с нашим же солдатом!
   Я спрыгнул с крыши блиндажа, на лету вытаскивая пистолет и отводя затвор. Я с диким шумом свалился на землю, и, сам того не желая, прострелил собственную ладонь.
   Я уже имел два ранения. Эта рана кости не задела, но как же было мне больно! Получилось так, что в то время как ладонью я накрывал дульное отверстие, палец другой руки лежал на спусковом крючке. И, когда я дослал патрон, пистолет выстрелил! Идиот, какой же я идиот!
   На это было ещё не всё - этот пацан-танкист ранил в деревне двоих гражданских, но, к счастью для нас всех, легко. С другой стороны, я прострелил себе руку, и не мог уже идти в деревню - а я бы обязательно это сделал, и кто знает, чем бы всё закончилось.
   Я чувствовал себя полным болваном: почти год во Вьетнаме, "Бронзовая звезда", две честно заслуженных медали "Пурпурное сердце", до конца 11 дней - и тут я сам в себя стреляю. Тупица! Надо было арестовать этого пацана! А теперь я - "самострел", и ждёт меня военно-полевой суд...
   Тот район был одним из тех, где нам запрещалось приводить оружие к бою без огня с той стороны. Этот пацан был пьян, и явным образом нарушил установленный порядок. Я должен был его арестовать. И вот, из-за принятого мною решения, я сам и двое гражданских получили ранения, и пацана теперь наверняка ждал суд, а я вполне мог под суд попасть.
   Выстрел в собственную ногу с целью освободиться от участия в боевых действиях был подсудным преступлением. Наверное, многие так делали, но в мою голову эта мысль ни разу не приходила. Ни разу!
   В довершение всего, 2-й лейтенант Форест Гудвин определённо хотел доложить о моём самостреле и рекомендовать отдать меня под суд.
   Но тут, к счастью, вмешался и.о. командира нашей роты, 1-й лейтенант Джон Рипли, и отклонил рекомендацию Гудвина, заявив, что "маловероятно, чтобы человек, которому осталось служить так немного, с таким опытом участия в боевых действиях, и находящийся на лёгкой службе в тылу, сам себя подстрелил, чтобы выбраться из Вьетнама, учитывая, что теперь приказа об отправке домой мне придётся ждать до выздоровления.
   Гудвин мало что мог сказать в ответ, и Док с лейтенантом Рипли сообща уговорили его отказаться от мысли о военно-полевом суде.
   В общем, теперь им надо было придумать что-нибудь подходящее, чтобы не отправлять меня под суд. И Док с лейтенантом Рипли придумали. Флотский военврач задал мне вопрос, который и разрешил проблему: "Ты что, наткнулся рукой на разбитую бутылку из-под "коки", когда спрыгивал с крыши блиндажа?"
   И потому в моём личном деле записано следующее: "Когда раздались выстрелы, я спрыгнул с крыши блиндажа высотой примерно 8 футов, упал на землю, усыпанную осколками стекла, и поранил руку. "Ранен, в эвакуации не нуждается".
   Тот танкист, рядовой первого класса, что заварил всю эту кашу, получил дисциплинарное взыскание и был понижен в звании до рядового. Раненые гражданские получили денежное вознаграждение, а я получил ещё одно "Пурпурное сердце". А правду о том, за что я его получил, знали только флотский лейтенант Док, лейтенант Гудвин, лейтенант Рипли и Том Хоффа - второй солдат, сидевший тогда со мною в блиндаже.
   Я долго не мог успокоиться из-за того, что сам себя подстрелил, и даже рассказывать об этом мне долго ещё не хотелось. Домой я вернулся с перебинтованной рукой. И лишь когда мне исполнился 31 год, я впервые рассказал одному человеку всю правду о том, как я получил своё третье "Пурпурное сердце".
   А теперь и вы об этом знаете! Из трёх "Пурпурных сердец" настоящих у меня только два.
   После Вьетнама я прослужил два года в военной полиции на военно-морской базе в Норфолке. Я получил квалификацию "эксперта" по стрельбе из пистолета - а сделать это было нелегко, учитывая раздолбанность служебных пистолетов ввиду их почтенного возраста и того факта, что собраны они были кое-как.
   Мне не раз приходилось утихомиривать пьяных моряков и морпехов - но случайных выстрелов я больше не совершал.
   А в заключение мне хотелось бы задать всего один вопрос: "Как бы мы там обходились без желторотых вторых лейтенантов?"
Оценка: 5.89*6  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023