ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Капуто Филипп
Никому нельзя было доверять

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.04*13  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод Анатолия Филиппенко (anatolyf@udm.net)

   Капуто: Никому нельзя было доверять
  
   В 1965 году лейтенант морской пехоты Филип Капуто высадился в Дананге в составе первой сухопутной воинской части вооружённых сил США, направленной во Вьетнам для ведения боевых действий. Прослужив там 16 месяцев, он вернулся домой, но через несколько лет снова оказался во Вьетнаме, в качестве корреспондента газеты "Чикаго трибьюн", и пробыл там вплоть до падения Сайгона в 1975 г. Сам он писал об этом так: "Я был в составе первой американской воинской части, отправленной на эту войну ... а затем мне довелось стать одним из последних американцев, эвакуированных оттуда". Капуто написал "Военный слух" -- книгу воспоминаний о пережитом во Вьетнаме, заслужившую широкую известность. В июне 1996 года он дал интервью компании CNN для серии "Холодная война". 
   * * *
   О высадке морской пехоты во Вьетнаме в 1965 году
   * * *
   Мы ведь чего ожидали? Что пробудем там от месяца до трёх, выручим южных вьетнамцев и уйдём оттуда. В какой-то момент -- скорее не сразу, не в день высадки, а некоторое время спустя мы уверовали в то, что Соединённые Штаты непобедимы. Мы считали, что у нас есть на то основания, потому что на тот момент мы не проиграли ни одной войны. До того времени мы участвовали в 12 или 13 войнах, и во всех победили, включая и ту, что вели сами с собой.
   Помню слова командира отделения из моего взвода: мы тогда выдвигались с нашей базы на Окинаве на аэродром, чтобы сесть там на самолёт и полететь во Вьетнам, и он сказал: "Вот здорово! -- Вьетнам!" Нам всем тогда как-то не терпелось, не терпелось начать что-нибудь делать -- надоели учения с муштрой. И было тогда этакое ощущение (может, об этом кто-нибудь уже говорил, не знаю) -- некоторое ощущение того, что мы ведь морские пехотинцы, и потому одно наше присутствие во Вьетнаме запугает противника до такой степени, что он прекратит войну.
   Мне кажется, все мы тогда считали, что пробудем там от месяца до трёх, что-то в этом роде. Ну, а 10 лет спустя можно было уже совершенно определённо сказать, что мы тогда ошибались.
   * * *
   Первые впечатления от Вьетнама
   * * *
   Нас встретила невообразимая жара, страна поразила невероятной, своеобразной красотой и тем, что, вопреки моим ожиданиям, не походила на страну, охваченную войной. Я не увидел там сцен из чёрно-белых кинорепортажей времён Второй мировой войны, когда повсюду виднеются воронки от бомб и колючая проволока (хотя и воронки, и колючая проволока там, несомненно, были). Но после посадки всё там на самом деле выглядело тихо-мирно, хотя тот транспортный самолёт С-130, на котором я летел, был обстрелян с земли при подлёте: в его крыльях нашли четыре пробоины.
   Потекли недели, и мы начали задаваться вопросом о том, для чего мы там сидим. Первые месяц-полтора боевые действия ограничивались тем, что время от времени объявлялись снайперы. Тем не менее, мой взвод не избежал потери -- один капрал наступил на мину-ловушку, и ему оторвало часть ноги. Несколько раз мы выходили в дозоры, обходя деревушки, располагавшиеся в непосредственной близости от аэродрома. Время от времени издалека доносились глухие отзвуки миномётных выстрелов. Но нам тогда казалось, что по большому счёту мы никому там не нужны. По крайней мере, как я сказал, первые месяц-полтора.
   * * *
   Первые бои
   * * *
   После того как прошли эти первые месяц-полтора, в директивы и распоряжения были внесены изменения, и от исключительно позиционной обороны перешли к более активным оборонительным действиям -- это означало, что мы начали летать в буш на вертолётах или ходить туда в дозоры, или выходить на операции местного значения. Тогда-то мы и начали понимать, насколько не похож этот конфликт на все прочие, в которых участвовали американцы, и сколько трудностей ждёт нас впереди.
   Помню один из первых выходов в дозор: тогда мой взвод часов восемь-девять преодолевал один километр, пробираясь по болоту и продираясь сквозь густые джунгли -- бамбуковый лес, в котором мы прорубали себе путь с помощью мачете. Мы тогда едва не потеряли командира одного из моих отделений на участке, где было что-то вроде зыбучих песков. Помню, как он шагнул вперёд и провалился по шею в грязь, и его не затянуло целиком только потому, что мы успели вовремя вытащить его оттуда.
   Должен сказать, сначала нашими врагами были в большей степени не вьетконговцы, а рельеф местности, климат и сопутствующие им болезни. Я вот о чём: однажды мы вышли в дозор, во время которого в результате действий противника всего один человек получил ранение (и, кстати, лёгкое -- пулевое ранение в мякоть руки), но от тепловой прострации и теплового удара наши потери достигли 33 человек или вроде того. В тот день было 117 градусов жары [47 по Цельсию], и мы брели там с рюкзаками весом по 30-40 фунтов [14-18 кг], в 20-фунтовых [9-килограммовых] бронежилетах, и тащили на себе ещё фунтов по 10-20 [килограммов по 4,5-9] оружия и боеприпасов. Попробуйте представить себе, как при этом должны чувствовать себя люди, привыкшие, вообще-то, жить в умеренном климате.
   Там ходила такая разновидность малярии, против которой наши таблетки действовали не очень ... и другое заболевание, которое мы называли "лихорадкой неизвестного происхождения". Не очень тяжёлая болезнь, но выводила она людей из строя на день, два или три. ...
   Где-то в сентябре 1965 года, когда начались муссонные дожди, случилось так, что с наступлением влажного сезона мы лишились 100-процентного превосходства в воздухе, вертолёты и реактивные истребители-бомбардировщики летать не могли, и вьетконговцы обрели большую свободу передвижения. И во время влажного сезона 1965 года они перешли в наступление. До того времени мы ни разу ещё не видывали такой погоды и не испытывали такой жары. То есть дождь мог продолжаться круглосуточно на протяжении недели, двух, бывало, и трёх недель подряд. Люди постоянно были мокрыми до нитки, начались случаи выбывания из строя из-за так называемой "траншейной стопы". В дозорах было крайне тяжело, потому что половину времени приходилось плыть, а не идти по земле. А потери начали приобретать уже довольно серьёзные масштабы, и ничем не компенсировались, т.е. не видно было никаких результатов. ...
   За три месяца [мой] батальон потерял 440 человек из тысячи. По стандартам Второй мировой войны потери за такой промежуток времени были небольшими -- но результатов-то не было. Мы просто топтались на месте, а противник, которого по данным статистики мы вроде бы побеждали, объявлялся снова и снова, и наши потери всё росли и росли. ...
   * * *
   О партизанской войне
   * * *
   Как только мы начали участвовать в операциях более наступательного характера, нам говорили примерно так: "Ваша задача проста: идёте куда приказано и уничтожаете противника". И всё. ... "Мы не можем овладеть участком местности, мы не можем овладеть участком местности и удерживать его, и придётся убить столько их людей, что они не смогут продолжать". Война на истощение. И потому ориентиром, само собой, стало число убитых врагов.
   И тут возникла вот какая проблема: среди бойцов противника, особенно поначалу, было очень много повстанцев, и потому они были неотличимы от обычных местных жителей. И как прикажете отличать мирного жителя от вьетконговца? Последний, само собой, в тебя стреляет, он вооружён. А если после боя обнаруживаешь трупы, а оружия при них нет? И нам говорили так: "В общем, любой мертвый вьетнамец -- Ви-Си". Именно так и говорили. Поэтому я вполне уверен, что тогдашние, весьма впечатляющие данные о потерях противника, недопустимых ни для одной западной армии, включали в себя большое число представителей гражданского населения. Я в этом уверен. ...
   От нас требовалась быть в постоянной готовности к открытию огня. ... и мы стали подозрительны. В общем, дошло до того, что, за исключением некоторых мест, никому нельзя было доверять. То есть любому человеку, если это был не пятилетний ребёнок или старуха 75 лет, то есть ... остальные люди в этом возрастном промежутке встречались нам редко, потому что если их не призывали в южновьетнамскую армию, они сражались где-то в рядах вьетконговцев. Им мы не доверяли и не могли полностью доверять. Это не означает, что всех подряд стреляли без разбирательств или брали в плен, но к людям мы научились относиться с большим недоверием. Надо было не спускать с них глаз, и со временем от этого накапливалась некоторая усталость.
   Я помню, как однажды повёл себя довольно по-дурацки. Я вёл дозорную группу обратно на базу из района, деревни в которым были особенно негостеприимными, и в одной из них мы вступили в довольно ожесточённый бой, и в этой стычке убили троих солдат Северовьетнамской армии. Ну и вот, где-то в паре километров от этой деревни, когда до своих оставалось уже немного, я увидел нечто вроде кабеля, верёвки или лианы, растянутой поперёк тропы. Я сразу же подумал: это мина.
   И тут из деревни вышла старуха-вьетнамка, я всех оттуда отогнал, достал пистолет и сказал ей: "Подними". И сам отошёл. Я сказал ей: "Подними лиану". Она взглянула на меня, что-то пробормотала, подняла лиану и стала надо мной смеяться. Я почувствовал себя полным идиотом, но вот вам пример того, до какой степени доходила наша подозрительность.
   * * *
   О противнике
   * * *
   Боевой дух противника поражал меня не на шутку. Надо сказать, местные партизаны и даже некоторые подразделения главных сил никак не могли тягаться с нами (даже если не принимать во внимание воздушную мощь, артиллерию -- так сказать, если один на один, как мужчина с мужчиной). Мы были намного лучше них. Но пообтесавшись там, человек понимал, что их желание воевать, боевой дух, умение воевать были весьма впечатляющими. У нас в ходу была одна поговорка. Знаете ведь -- по буквам вьетконговцев называют "Ви-Си", в военных радиопереговорах их передают как "Виктор-Чарли", поэтому для нас вьетконговец был "Чарли". И у нас было принято говорить так: "до боя он для тебя Чарли, а вот после -- Мистер Чарльз".
   * * *
   Худшие воспоминания о Вьетнаме
   * * *
   Помню, как однажды ночью мы окопались у деревни, где до этого вели бой, но окопались не очень хорошо -- времени не было. А копать окопы в той глине... Ну, как объяснить? --  она там была почти как камень. И рядом с нами начали падать мины из 120-мм миномёта, и помню лишь ужасающий звук, предшествующий разрыву. Перед тем как разорваться, эти мины издавали звук, похожий на звук пилы на лесопилке, а затем воздух раздирали звуки разрывов, осколки свистели прямо над головой, а мы лежали в своих мелких окопчиках.
   На обратном пути мы попали в засаду. ... Солдат, шагавший позади меня, был ранен в загривок, но меня не задело. Мой бронежилет разодрало в клочья на спине, одному сержанту изрешетило всю ногу, другому солдату разворотило грудную клетку, и вместе с воздухом он выплёвывал кровь. Один из пулемётчиков лежал на земле, он почему-то был в сознании и мог разговаривать, хотя рука его висела на одном-единственном сухожилии толщиной с половину моего мизинца. И всё это под могучим муссонными ливнем, на затопленном рисовом чеке, повсюду бамбуковые корзины валяются и ядовитые змеи плавают.
   А другой случай -- это когда мы высаживались с вертолётов, чтобы пойти в наступление на полк Северовьетнамской армии. Подходим, а район десантирования -- "горячий", его обстреливают из 60- и 80-мм миномётов, из пулемётов поливают. И почти всех в штабе батальона или убило или ранило -- и командира батальона, и офицера по артиллерии, и офицера с сержантом по оперативным вопросам и боевой подготовке, радистов и так далее.
   Моя рота в том бою практически никак не пострадала, но в другой роте, что действовала рядом с нами, было 30 или 40 потерь. Помню ещё, как мы стояли на мосту, который должен был захватить и удерживать мой взвод, и как у нас над головами летели мины -- туда, где высаживались остальные батальоны. Помню, как я обернулся, и до сих пор помню, что увидел там троих или четверых радистов из штаба батальона ... Взрывной волной их подбросило, они попадали на землю и все погибли.
   А затем вьетконговцы начали переносить миномётный огонь на наши позиции. Помню, как мой радист вцепился в меня и говорит: "Господи, лейтенант, мы все сейчас помрём на этой [нецензурно] высоте". А я ему отвечаю: "Закрой свой [нецензурно] рот, никто на этой высоте не помрёт". Я вызвал авиацию, чтобы она произвела налёт на то место, где, по моим прикидкам, стояли миномёты. Честно скажу -- мне было наплевать на то, что там неподалёку стояла деревня, а я вызвал авиацию, и мы всё там опустошили, и, когда туда полетел напалм, пара вьетконговцев -- причём с оружием -- вылезли из окопов и побежали прочь от той деревни, и мы положили их из пулемётов. Всё равно, в тот раз ... в тот раз было мне, можно сказать, неприятно.
   * * *
   О войне
   * * *
   Войны могут быть сколь угодно гнусными, ужасными и варварскими, но в любой из них есть некий элемент радостного восторга -- мне сдаётся, что не будь этого, все участники боевых действий поубивали бы сами себя. Отрицать это невозможно. Вспоминаю, как однажды в одной деревне мы застали врасплох отряд вьетконговцев, а может, и солдат Северовьетнамской армии. Меня обстреливают, головную огневую группу обстреливают, и вот упал я, лежу, а вокруг очереди пыль вздымают, и всё такое прочее.
   Собрал я взвод, рассказал всем, что делать, где расставить пулемёты, где -- гранатомёты, разошлись все по местам, в общем, как по писаному. Расположились все просто идеально (для той непростой обстановки) и открыли огонь. В общем, походило всё на балетную постановку, где я был главным хореографом -- с той разницей, что ставил я в буквальном смысле пляску смерти. И словно бы девять-десять месяцев обучения в Кандидатской офицерской школе, начальной подготовки и обучения методам войны в джунглях, плюс шесть или семь месяцев, проведённых во Вьетнаме, весь этот опыт реализовался за те десять секунд, словно всё предыдущее было ради этих десяти секунд, потому что мы не понесли ни единой потери.
   * * *
   О боевом духе
   * * *
   У меня есть много друзей моложе лет на четыре-пять, они побывали там позднее, когда главным стало протянуть 13 месяцев, просто дотянуть, остаться в живых, чего бы то ни стоило. И у нас так было, но мне кажется, что вплоть то Тет-наступления в 68-м году мы ещё как-то смутно надеялись, что сможем победить, хотя надежда эта таяла всё быстрее и быстрее. ...
   Помню, как сидел однажды с двумя сержантами на богом забытой маленькой заставе. Мы пробыли там уже три недели, в дозоры с неё выходили. Грязные все, в язвах от "джунглевой гнили" и прочей гадости. Незадолго до того мы потеряли в дозоре девять или десять человек. И один из моих сержантов по фамилии Прайор сказал: "Лейтенант, я никак не могу понять, как вообще мы сможем тут победить". А я ему в ответ: "В общем, сарж, как офицер, я этого говорить не должен, но я тоже не понимаю!" Таким образом, было такое ощущение -- по меньшей мере в моём взводе, а может, и во всей роте: просто непонятно было, что вообще можно сделать, чтобы победить этих людей.
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
Оценка: 8.04*13  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023