ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Фролов Игорь Александрович
Бортжурнал N 57-22-10. Союз

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.67*208  Ваша оценка:
  БОРТЖУРНАЛ N 57-22-10
  
  Памяти ВВС СССР
  
  

ПЕРВОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

  (оказалось слишком серьезным для книжки армейских историй)
  
  Мировая история пишется крупными мазками - страны, народы, войны, революции - сплошная геополитическая тектоника. Если и встречаются в этом глобальном движении отдельные судьбы, то принадлежат они, как правило, "великим" - творцам этой самой Истории. Но нет в этом хоре места для простого человека. Прожив отмеренное, он просто канет в небытие, оставшись разве что в памяти родных и близких, постепенно растворяясь в памяти двух-трех поколений. А ведь именно такие бесконечно малые, умножаясь до бесконечности, и создают движение Времени.
  Человеческая память похожа на звездное небо. Ее чернота сияет звездами отдельных воспоминаний. Лучше запоминаются те события, которые были освещены той или иной эмоцией - страхом, ненавистью, радостью, счастьем, наконец.
  Именно по этим ярко окрашенным событиям человек идентифицирует себя, свое индивидуальное существование. Это те самые точки, по которым можно провести график жизни, мировую (как говорят физики) линию исследуемого субъекта.
  Вот эта простая мысль - оставить в информационном массиве человечества свой бит информации, кусочек своей жизни - и подвигла меня к написанию этих историй. Выбор места и времени был естественен - конечно, армия, как самый динамичный и насыщенный событиями отрезок моей биографии. И самый веселый. Потому что служил я офицером в армейской авиации, летал на вертолете Ми-8 борттехником-воздушным стрелком. А должность борттехника (да еще и стрелка), этакого кентавра, совмещающего землю и небо, соединяющего несоединимое, - эта должность уже по определению заключает в себе смеховой катарсис.
  Принимаясь за построение всего лишь одного отрезка собственной мировой линии (чуть более двух лет длиной), сразу ввожу ограничения.
  Первое: никаких трагедий. За жизнь убедился, что настоящих трагедий, достойных занесения в анналы, очень мало, много меньше, чем принято думать. Зато веселого в жизни очень много - его только нужно уметь увидеть. А чем дальше во времени описываемые события, тем добрее и забавнее они становятся.
  Второе: никакой художественной литературы. Стиль - вещь хорошая и нужная, но, по-моему, в жанре историй он должен отдыхать. Требуется по возможности просто изложить то, что произошло. Поменьше литературной мимики и ужимок, восполняющих провалы смысла, запрет на указующий смех за кадром. Правда и ничего, кроме правды, - но, конечно, слегка подведенной, дорисованной для выразительности. Голая информативность с безбоязненным использованием банальностей и штампов (которые, не стесняясь, использует сама жизнь), краткий конспект индивидуального бытия...
  А теперь, после этого инструктажа, я, борттехник Ф., приглашаю вас на борт. Мы совершим полет на вертолете Ми-8 (винтокрылая машина всех времен и народов) по чудесной стране моей молодости - ВВС СССР, памяти которой и посвящается все нижеследующее.
  
  

ВТОРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ, или СМЕХ ЦВЕТА ХАКИ

  
  А знаешь ли ты, уважаемый читатель, кто сочиняет анекдоты про армию? Кто смеется над ставшей притчей во языцех военной тупостью? Ты думаешь, этим занимаются саркастичные интеллектуалы, в свое время "закосившие" от службы и, тем самым, сохранившие не только ум, но и остроумие? Отнюдь!
  Военный юмор - дело рук самих военнослужащих. Огромный армейский организм вырабатывает смех как жизненно необходимый гормон. Противоречие между неумолимым Уставом и свободной волей человека разрешается только смехом (веселым, злым, сквозь слезы - любым!), который и помогает "стойко переносить все тяготы и лишения военной службы".
  Юмору подвластны все армейские касты - от солдат до маршалов. Солдаты смеются над офицерами, офицеры - над солдатами, и те и другие - над собой. Воинская служба прививает чувство юмора даже тем, кто не обладал им до армии. Поэтому профессия "Родину защищать" не только самая трудная и опасная, но и самая веселая. Даже медики (включая патологоанатомов) с их черным и жгучим как перец юмором стоят на ступеньку ниже...
  Виды и рода войск отличаются по степени смешливости. Чем объяснить, например, что флот и авиация смеются больше остальных? Может быть тем, что их рацион усилен шоколадом и копченой колбасой? Или тем, что моряки и летчики периодически отрываются от земли? Ответа на этот вопрос автор не знает, несмотря на свою (пусть и недолгую) службу в Армейской авиации.
  Впрочем, ответа и не требуется. С помощью этого вопроса мы плавно переходим от общих рассуждений о военном юморе к самому юмору. За те два с половиной года, которые в буквальном смысле пролетели в небесах Приамурья и Афганистана, борттехник вертолета Ми-8 (в дальнейшем - просто борттехник Ф.) собрал небольшую коллекцию забавных историй. Почти два десятка лет пролежали они в темном углу памяти, и только теперь он предлагает эти истории твоему благосклонному вниманию, читатель.
  
  (Автор предупреждает, что в тексте встречается ненормативная лексика).
  
  
  
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  
  

СОЮЗ

  
  В качестве эпиграфа - история, найденная в Интернете:
  
  "Есть в Амурской области два населенных пункта, которые имеют названия Магдагачи и Могочи. Так вот, был в Магдагачи вертолетный полк. И тут в период всеобщего развала и сокращения армии приходит кодограмма - полк расформировать. Сказано - сделано. Солдат распределили по другим частям, офицеров тоже, кто выслужил свое - на пенсию, казармы сравняли с землей, все, что плохо лежало - распиздили, вертолеты перегнали. И тут приходит еще одна кодограмма - ошибочка вышла, оказывается, полк надо было расформировывать в Могочи (там тоже был вертолетный полк)".
  
  И в дополнение - цитата из письма однополчанина:
  
  "...Все вертолеты просто списали, выстроили в две линейки на нашей стоянке, поснимали оборудование. В августе пригнали с Новосибирска специальную машину со здоровенными ножницами, и эта тварь за 2 часа порвала все 24 (столько их осталось) наших вертолета на маленькие куски. А мы стояли, и, глотая слезы, смотрели на всю эту гадость. Когда все закончилось, довольный машинист вылез и сказал "Ну как я их?".
  
  После таких известий не оставалось ничего другого, как взять и вспомнить все. С самого начала. Чтобы исчезнувший полк (один из многих) воскрес хотя бы частично - и продолжал жить уже независимо от моей ненадежной памяти. И назло той силе, которая стерла его с лица земли.
  
  

ОСЕНЬ В МАГДАГАЧИ

  
  1985 год. Амурская область, поселок Магдагачи, вертолетный полк. Несколько лейтенантов-двухгодичников после окончания Уфимского авиационного института прибыли для прохождения службы.
  Маленький поселок при железнодорожной станции лежит среди мелкорослой амурской тайге. Желтеют березы, краснеет черемуха, синеет небо. Деревянные тротуары, чистые лужи. Пахнет горящей на огородах картофельной ботвой. Осень.
  Устроились в сыром, холодном офицерском общежитии. Спали, укрывшись поверх одеял новыми плащ-накидками - спасало от сырости. Совсем немного времени оставалось до антиалкогольного указа, и в магдагачинских магазинах еще стояли бутылки спирта "этилового питьевого". Вечера коротали под жареную картошку и спирт. Приняв на грудь, писали на родину длинные письма типа: "Сейчас ночь, на аэродроме тихо, только потрескивают остывающие пулеметные стволы". Дни проводили в учебном ангаре на стоянке, лениво перелистывая инструкции по эксплуатации вертолета. Устав от учебы, играли в "коробок" или гуляли в пристояночном леске.
  Однажды, когда лейтенант Ф. от скуки решил углубиться в инструкцию, ангар потрясли глухие удары. Выбежав на улицу, лейтенант застыл. Открывшаяся взору картина была чудовищна - особенно для лейтенанта Ф., который родился и вырос в Южной Якутии, среди тайги. Он увидел, что возле ног двух лейтенантов валяется с десяток огромных (шляпка с блюдце) белых грибов. Лейтенанты подбирали грибы и с криками "получи, фашист, гранату!" швыряли их в стену ангара. Грибы разлетались в клочки.
  - Что вы делаете, уроды! - заорал лейтенант Ф., бросаясь на амбразуру.
  Лейтенанты прекратили побоище и удивленно смотрели, как лейтенант Ф. дрожащими руками собирает оставшиеся грибы.
  - Ты чё? - спросили они.
  - Через плечо, - сказал лейтенант Ф. - Привыкли на Урале опята со свинарями жрать... Это же белые! Не любите, не ешьте, но бить-то зачем?!
  - Белые? - искренне удивились лейтенанты. - Так вот они какие, эти белые... А мы думали - поганки!
  
  

МАХНОВЦЫ

  
  Все еще осень. Лейтенанты пока не обмундированы. Им выдали отрезы на шинели, на кителя и брюки, но летного обмундирования пока нет. Они перемещаются по расположению части в "гражданке".
  Проводы второй эскадрильи в Афганистан. На рулежке поставили трибуну для начальства, полк построен в колонну по четыре для торжественного марша в честь убывающих офицеров. Начальство, взобравшись на трибуну, произносит обязательные теплые речи. Слышится команда: "К торжественному маршу!".
  В это время к кучке "гражданских" лейтенантов, стоящих в толпе жен и детей убывающих, подбегает замполит полка и говорит:
  - А вы что здесь стоите? Давайте в колонну, проводите товарищей!
  - Да как-то неудобно в такой одежде! - мнутся лейтенанты.
  - Встаете в правый крайний ряд, с трибуны вас не видно будет! Быстро, сейчас уже пойдут!
  Лейтенанты бегут к колонне и распределяются цепочкой по правому краю. Звучит команда, и колонна начинает движение. Идут, чеканя шаг, держа равнение налево, на трибуну, где стоят командир полка, начштаба и еще несколько полковников из штаба округа. Лейтенанты, скрытые от начальственных взоров плотными рядами, идут, посмеиваясь своей чужеродности и ожидая конца марша.
  Но вдруг голова колонны делает "правое плечо вперед" и колонна начинает левый разворот, чтобы пройти мимо трибуны - теперь уже обратным курсом! Лейтенанты начинают крутить головами, пытаясь понять, куда им бежать. Но бежать уже поздно и некуда - кругом расстилается идеальная равнина летного поля. Лейтенанты заворачивают "по внешней дорожке", выходят на прямую. Вытянувшись, прижав руки и глядя в затылки друг другу, они вразнобой машут ногами прямо перед трибуной, пытаясь чеканить шаг в своих кроссовках.
  С трибуны изумленно смотрят на идущих мимо давно нестриженых людей в куртках, джинсах, кроссовках, - они маршируют не в ногу, но видно, что стараются. Один из полковников, держа руку у козырька, наклонившись к командиру полка, спрашивает:
  - А это что за махновцы?
  - А это тоже наши, - держа руку у козырька, отвечает командир, - только они сегодня не в форме...
  
  

ТЭЩИСТ

  
  Занятия в ангаре продолжаются. У лейтенантов есть толстые общие тетради, в которых они ведут конспекты - переписывают из инструкции по эксплуатации основные сведения. Конспекты вести приходится, поскольку обещана проверка этих конспектов высоким начальством.
  Однажды, перед самой проверкой, лейтенант Ф. позаимствовал конспект у лейтенанта С-ханова - списать по студенческой привычке. Необходимое пояснение: лейтенант С-ханов, по национальности башкир, говорил по-русски с характерным акцентом - в частности, вместо буквы "Ч" он произносил "Щ". А тянуть службу по причине плохого зрения ему предстояло не в небе, а в технико-эксплуатационной части (ТЭЧ). Переписав конспект, лейтенант Ф. в порыве благодарности оставил в тетради лейтенанта С-ханова краткую надпись крупными буквами: Я - ТЭЩИСТ. Тетрадь вернулась к владельцу, который положил ее на стол, не открывая.
  Вошел зам по ИАС майор Черкасов с незнакомым подполковником. Прочтя лейтенантам лекцию о важности знания матчасти и всех инструкций, которые "написаны кровью", подполковник попросил показать конспекты. Лейтенант С-ханов, сидевший на первой парте, протянул свою тетрадь. Полковник открыл ее, посмотрел на первую страницу и спросил:
  - Что это, товарищ лейтенант?
  - Где? - спросил лейтенант С-ханов, вставая и перегибаясь через стол к своей тетради.
  - Ну вот, что это за слово - "тэщист"? Я - тэщист, - написали вы в тетради, видимо, гордясь предстоящей службой. Но правильно было бы написать "Я - тэчист"! От слова ТЭЧ - технико-эксплуатационная часть. Понятно?
  - Да, - сказал лейтенант С-ханов, ничего не понимая.
  - Вот и скажите: Я - тэчист!
  - Я - тэщист... - краснея, сказал лейтенант С-ханов.
  - Ну, знаете, - возмущенно сказал подполковник, обращаясь к майору Черкасову, - если они до сих пор таких простых вещей не усвоили, как же доверить им технику и жизнь людей?
  И забыв про остальные конспекты, начальство покинуло ангар.
  
  ПАЛЕЦ
  
  После месячной подготовки будущие борттехники сдают экзамен по матчасти вертолета МИ-8Т. (В институте на военной кафедре они изучали МиГ-21.) Никто из них до службы близко вертолет не видел, и даже сейчас некоторые из будущих борттехников полагают, что хвостовой винт толкает вертолет вперед, тогда как несущий винт, соответственно, тянет вверх.
  Экзамен принимает зам по ИАС майор Черкасов. Прогуливаясь по рулежке с лейтенантом Ф., майор спрашивает:
  - Расскажите мне о назначении и устройстве топливной системы вертолета.
  Лейтенант Ф. (уверенно):
  - Топливная система служит для питания двигателей топливом. Она состоит из топливных баков и трубопроводов...
  Он замолкает и выжидающе смотрит на майора, считая свой ответ исчерпывающим. Майор (уже подозревая неладное):
  - Ну, хорошо, а масляная система?
  - Масляная система питает агрегаты вертолета маслом. - Здесь лейтенант задумывается, и уже не так уверенно завершает. - Состоит из маслобаков и маслопроводов... - и после гнетущей паузы уже совсем неуверенно добавляет, - и маслонасосов...
  Майор отрешенно смотрит вдаль, в сторону китайской границы. Потом спрашивает:
  - А противообледенительная система?
  - Противообледенительная система Ми-8 работает на спирту, - оживляется лейтенант. - Она состоит...
  Майор прерывает его:
  - ...Из спиртовых баков и спиртопроводов, я уже догадался. Но я должен вас огорчить, товарищ лейтенант. Вы трагически ошиблись с местом службы - с обледенением на Ми-8 борется электричество...
  Это провал - понимает лейтенант. Но, цепляясь за жизнь, на всякий случай бормочет:
  - Да, точно, электричество. Это я с Ми шестыми перепутал...
  Майор качает головой, смотрит себе под ноги, наклоняется, поднимает ржавый металлический стержень. Показывая его борттехнику, спрашивает:
  - И последний вопрос: что это?
  - Палец, - уже не веря самому себе, отвечает лейтенант, и хихикает от нелепости своего ответа.
  - Правильно, палец, - говорит майор. - Что же тут смешного? Ну и, поскольку очевидно, что на земле вас больше держать нельзя - вы допускаетесь к полетам с инструктором.
  
  ДОРОГА В НЕБО
  
  После экзаменов начинающие борттехники некоторое время слонялись без дела. Наступили ранние амурские холода, а они все еще не были востребованы небом. Убедившись, что их еще никто уверенно не знает в лицо, лейтенант Ф. и лейтенант М. повадились сразу после утреннего построения удаляться из расположения части. Каждое утро после построения они, укрываясь от эскадрильского домика за ближайшим к нему вертолетом, медленно перемещались в сторону гражданского аэропорта, готовые вернуться при первой опасности. Перебравшись через ВПП, быстрым шагом шли в общежитие. Там, в своей двухместной комнате уставшие офицеры ложились в кроватки и отдыхали до обеда - беседовали, читали, спали. Все это называлось "пойти понежиться".
  Так продолжалось целую неделю. Лейтенанты даже начали питать робкую надежду, что про них забыли навсегда. Через неделю к ним примкнул лейтенант Т. Поскольку он был немногословен и спокоен, то получил кличку "Свирепый". А поскольку на старом борту, который за ним закрепили, было кем-то давно выцарапано "Видас", то окончательно закрепилась кличка "Свирепый Видас".
  Свирепый Видас, игнорируя совет бывалых прогульщиков сидеть дома, отправился после обеда в книжный магазин. Вернувшись, он сказал:
  - Был сейчас в книжном магазине. Видел инженера эскадрильи.
  - И что? - вскричали оба лейтенанта.
  - Он на меня посмотрел.
  - Ну - и?!!!
  - Он меня не узнал. А может, испугался - сам ведь прогуливает.
  Лейтенанты успокоились - и, действительно, если бы узнал, Свирепый Видас ходил бы сейчас нараскоряку.
  На следующее утро хмурый инженер позвал всех троих в домик.
  - Ф., М., где вы вчера были?
  - Ходили получать противогазы на склад, товарищ капитан, - выдал лейтенант Ф. давно заготовленный ответ. - Прапорщика долго не было.
  - А ты, Т.?
  Видас растерялся. Легенды у него не было и ему не оставалось ничего другого, как идти след в след за товарищами:
  - Я тоже был на складе.
  - Противогаз получил?
  Этого Видас не знал. Он неопределенно пожал плечами.
  - А где этот склад находится? - нанес решающий удар инженер.
  Склад находился в километре от стоянки, за дорогой в березовом леске. Но Видас и этого не знал. Он нерешительно поднял руку, дрожащим согнутым пальцем нарисовал в воздухе кривую окружность, и, глядя вверх, сказал:
  - Там...
  - Ты дурак, Т.! - торжествующе сказал инженер. - Ну, нахуя, спрашивается, съебывать со службы, если даже не знаешь, как соврать? Или ты в книжный за противогазом ходил? Все, раздолбаи, лафа кончилась! Я вас в небе сгною!
  Так началась служба ...
  
  

ДВОЙНИКИ

  
  Первое время инженер эскадрильи, не доверяя прогульщикам, строго отслеживал их "посещаемость" построений возле эскадрильского домика. Здесь нужно отметить: несмотря на то, что лейтенант М. был татарином, а лейтенант Д. - украинцем, они, особенно издалека, очень походили друг на друга. Поэтому неудивительно, что подслеповатый инженер их иногда путал.
  Однажды на построении, инженер, вглядываясь сквозь очки в строй борттехников, вдруг зло сказал:
  - Да где опять этот ебаный Д.!
  - Я здесь, - обиженно выкрикнул из строя лейтенант Д., поднимая руку.
  Подумав, инженер сказал:
  - А тогда где этот ебаный М.?
  
  ПЕРВЫЙ НАРЯД
  
  Лейтенант Ф. и лейтенант Т. впервые дежурят по стоянке части. После развода они заходят в дежурный домик, осматривают его. Кровать, оружейная пирамида, печка, старый телевизор, на столе - эбонитовая коробка с ручкой - полевой телефон. По мнению лейтенантов, этот телефон еще военного времени и работать не может - наверное, предполагают лейтенанты, он стоит здесь как деталь армейского интерьера.
  - Связь времен, - уважительно говорит лейтенант Ф.
  Лейтенант Т. берет трубку, дует в нее, говорит "алло". Трубка молчит.
  - Покрути ручку, - советует лейтенант Ф. - Возбуди электричество.
  Лейтенант Т. крутит ручку, снова снимает трубку, и, глядя на лейтенанта Ф., шутит:
  - Боевая тревога, боевая тревога!
  - "Паслен" слушает, что случилось? - вдруг резким тревожным голосом отзывается трубка. - Кто говорит?
  Глядя на лейтенанта Ф. полными ужаса глазами, лейтенант Т. говорит:
  - Говорит лейтенант Ф.
  Он отстраняет кричащую трубку от уха, испуганно смотрит на нее и медленно кладет на рычаг.
  Лейтенант Ф. разражается бранью.
  
  "КОЖЕДУБ" И "МАСЛОПУЗ"
  
  Первое самостоятельное опробование вертолета. Перед запуском двигателей борттехник должен проверить противообледенительную и противопожарную системы. С грехом пополам лейтенант Ф. проверяет первую - датчики работают. Как проверять вторую, борттехник не помнит напрочь. Подняв руку и указывая пальцем на контрольный щиток, он говорит:
  - А теперь - противопожарная...
  Левый летчик (недавно еще был праваком) - недовольно:
  - Ну, проверяй... Я, что ли, буду?
  Борттехник, наглея от безыходности:
  - Ну не я же!
  Уверенность, с какой это было сказано, повергла старшего лейтенанта в сомнение - а вдруг и правда, он должен проверять противопожарную? Здесь нужно сказать, что летчики (особенно молодые) в большинстве своем почти не знали матчасть машины, которую пилотировали, за что среди технического состава имели прозвище "кожедубы" - дубы, обтянутые кожей (техники же носили необидное звание "маслопузых"). Поэтому, совершенно неудивительным было замечание, с которым командир взялся за переключатель на контрольном щитке:
  - Ни хера не помню...
  - Смелее, - подбодрил борттехник.
  Командир боязливо повернул переключатель на одну секцию. Где-то сзади вверху в недрах машины щелкнуло и зашипело. Оба члена экипажа замерли. Когда шипение стихло, командир откинулся на спинку кресла и сказал обреченно:
  - Пиздец! Вот и потушили пожар в отсеке главного редуктора.
  - Ты мне огнетушитель стравил! - возмущенно догадался борттехник. - Теперь я должен его снимать и тащиться в ТЭЧ, заряжать!
  - А хули ты мне не сказал, что я не то делаю?
  - Да ты рукой закрыл, я не видел, что ты там химичишь!
  - Ну, ладно, ты это...- виновато сказал командир, - инженеру только не говори, что я стравил. Придумай что-нибудь - ну, там, перепад давления, к примеру. А в ТЭЧ я сам схожу, заряжу. Ты огнетушитель сними - я прямо сейчас и сбегаю. И в следующий раз ты мне подсказывай, не стесняйся!
  
  АРИФМЕТИКА ВРЕМЕНИ
  
  Конец месяца. После трех дней самостоятельных полетов, новоиспеченный борттехник первый раз заполняет летную книжку. Заполнение идет под контролем инженера эскадрильи.
  Инженер:
  - Вписал налет по дням?
  - Вписал.
  - Теперь пиши "Итого за месяц". Суммируй.
  Борттехник суммирует вслух:
  - Час десять плюс тридцать минут равняется час сорок.
  Он смотрит на инженера. Тот кивает:
  - Так, дальше. Да не смотри на меня, это работа для первоклассника.
  Борттехник бормочет (читатель, будь внимателен!):
  - Час сорок плюс тридцать пять - это будет... - он задумывается, смотрит на инженера, - это будет... ЧАС СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ?
  Инженер одобрительно кивает и благожелательно говорит:
  - Ну и крайние сорок минут плюсуй... Итого (поднимает глаза к потолку) - ДВА ЧАСА ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ...
  Пауза. Оба смотрят друг на друга. Борттехник начинает хихикать. Инженер взрывается:
  - Мудак хренов! Сам идиот, и меня идиотом делаешь?! Понаберут дураков в армию!
  
  ПРОКЛЯТИЕ БОРТТЕХНИКА
  
  Когда полеты с инструктором завершились, борттехник принял во владение собственный борт. Увлекшись расконсервацией и заменой двигателей, а потом и своими первыми самостоятельными полетами, он никак не мог забрать свой парашют с борта инструктора (идти через всю стоянку). Однажды на утреннем построении инструктор, отводя глаза в сторону, сказал:
  - Ты бы забрал парашют - нужно сдать его в ПДСку.
  - Зачем?
  - Да он испортился малость.
  Когда борттехник увидел свой парашют, он оцепенел. Средство спасения представляло собой черный, совершенно слипшийся мешок - мокрый и жирный на ощупь, с устойчивым запахом керосина. На его немой вопрос: "кто это сделал?", инструктор, смущаясь, поведал. Борт поставили "на прыжки". Борттехник (тот, который инструктор) снял дополнительный бак, потом выловил на стояночном просторе блуждающий топливозаправщик и поручил водителю заправить вертолет "по полной". Сам закрыл борт и удалился.
  Водитель ТЗ залил через левый подвесной "по полной", потом открыл на борту лючок, за которым обычно находилась горловина левого дополнительного, сунул туда ствол заправочного "пистолета", нажал на спуск и задремал. Все 915 литров, предназначенные отсутствующему баку, вылились на тот злополучный парашют, который валялся на полу в ожидании хозяина.
  - Да ты не расстраивайся, - сказал инструктор, - в ПДСке твой купол простирнут. А вот я от керосина заебусь отмываться - завтра хотел в Зею за сметаной слетать, да кто ж теперь поставит такой вонючий борт? И вся стоянка, между прочим, насквозь пропиталась...
  
  Однако все оказалось не так просто. Парашют был признан негодным к дальнейшей эксплуатации. "Вот если бы ты принес его раньше, - сожалеющее сказал начальник ПДС старший лейтенант Н. - А так он уже запарафинился". Объяснительная никому ничего не объяснила, и финчасть удержала у борттехника Ф. из нескольких зарплат целых 600 рублей советских денег.
  Борттехник проклял своего инструктора и начальника ПДС страшным проклятием. Проклял - и забыл. Но, как ни странно, ровно через год это проклятие сработало. В это время борттехник уже второй месяц бороздил небо Демократической Республики Афганистан. И пришло в эту афганскую часть письмо из родной приамурской эскадрильи, в котором описывалось чрезвычайное и невиданное до сих пор в полку летное происшествие.
  Здесь уместно отметить, что перед самым убытием в Афганистан, борттехник Ф. сдал свой борт ?22 своему бывшему инструктору. И сдал он этот борт во время перевода вертолета с летнего на зимние масла. Пробки на шарнирах хвостового винта, которые борттехник набил смазкой, были уже завинчены, но не законтрены, о чем борттехник Ф. (снятый инженером прямо со стремянки, на которой он стоял с контровкой в руках - "беги, оформляй служебный паспорт, а борт сдашь старшему лейтенанту Ч.") добросовестно предупредил своего бывшего инструктора. Но старший лейтенант Ч. шел навстречу своей судьбе и наложенному проклятию, - в этот день он так и не добрался до борта ?22, а на следующий день стремянку уже утащили соседи, и Ч. забыл о предупреждении. Пробки остались незаконтренными.
  Итак, в письме сообщалось, что при подлете к аэродрому у борта ?22 заклинило хвостовой винт. (Как было отмечено в документе комиссии "незаконтренность пробок повлекла их выкручивание под воздействием вибрации при вращении ХВ, и вытекание смазки с дальнейшим разрушением шарниров ХВ"). Естественно, под воздействием неуравновешенного реактивного момента от несущего винта, вертолет начало вращать. Инструкция в таких случаях предписывает экипажу покинуть борт. Экипаж выполнил предписание и борт покинул - правда, с некоторым запозданием, потому что борттехник упорно отказывался отрываться от своего рабочего места.
  Этот борттехник боялся прыжков до потери сознания. Он никогда не прыгал с парашютом и гордился тем, что единственный из летно-подъемного состава избегал этой идиотской процедуры - выбрасываться с тысячи метров с тряпкой за спиной. Косить от прыжков ему позволял малый вес - и командование закрывало на него глаза, помня, как одного легкого летчика унесло ветром к железнодорожному депо, и он приземлился среди тепловозов и электровозов, умудрившись проскользнуть между проводами, и напугав железнодорожников.
  Итак, выбросив борттехника, летчики покинули борт. Осиротевшая машина продолжала болтаться в небе, наматывая круги рядом с аэродромом, а, значит и в опасной близости к поселку Магдагачи. Командир эскадрильи сам поднял в небо борт с четырьмя полными блоками НУРСов и кружил вокруг неуправляемого вертолета, готовясь расстрелять его, если тому вздумается дрейфовать в сторону поселка. Но тот, словно чувствуя намерения комэски, начал потихоньку разматывать спираль в сторону тайги. Покрутившись в воздухе около часа и выработав все топливо, летучий голландец, подтверждая трехкратную надежность советской техники, аккуратно сел на авторотации на полянку в тайге, порубив несколько молодых березок.
  А вот с экипажем (вернее - с одним из его членов) дела обстояли не так благополучно. Борттехник, несмотря на свой малый вес и на благополучно раскрывшийся купол, к земле шел с громким матом. Он улетел по прямой далеко в поля и, приземлившись в мерзлые глыбы земли, сломал левую ногу.
  Что касается второго виновного - начальника ПДС, ст. лейтенанта Н., то и он не ушел от возмездия. Приехав в тот же Афганистан на недельку "напрыгать на орден" (такая война тоже практиковалась), он неудачно приземлился. На высоте шести метров коварный порыв ветра сложил его "крыло" и, брякнувшись с этой высоты на чужую для него землю, начальник сломал правую ногу.
  
  ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК
  
  Начало декабря 1985 года. В полку пошли тревожные слухи, что командование полка готовит всему летно-подъемному составу плановые прыжки. Лейтенанты жадно слушали страшные истории старших товарищей, радостно готовясь шагнуть в пропасть. И только борттехник Ф. загрустил.
  - Нет, мне прыгать никак нельзя, - волнуясь, говорил он каждому встречному. - Я этого не боюсь, но у меня проблемы с приземлением. Я даже с турника спрыгнуть нормально не могу - последствия детского плоскостопия. Ступни после отвисания становятся как стеклянные - при спрыгивании такая боль, будто они разбились. А вы хотите, чтобы я после болтания в воздухе нормально встал на свои хрупкие ноги?
  Когда с молодыми проводили инструктаж, лейтенант Ф. демонстративно ходил в стороне кругами. Он даже слушать не хотел, поскольку твердо решил, что прыгать не будет. На самом деле, причина, конечно же, была не в стеклянных ногах лейтенанта. Он просто боялся. Это был совершенно естественный страх разумного существа перед необходимостью совершить бессмысленный поступок - без нужды шагнуть в безопорное пространство, когда вся твоя великая жизнь еще только начинается.
  Вечером, накануне назначенного дня, лейтенант впервые всерьез задумался о феномене жизни и ее смысле. Он огляделся вокруг и увидел прекрасный, прекрасный мир - морозный закат, высокие голые тополя (увидит ли он их следующую зеленую весну?), укатанную льдистую дорогу, ведущую к измятым воротам с красными звездами, здание общежития из силикатного кирпича, полуразрушенное крыльцо, обшарпанные двери - все такое родное, милое до слез - нет, это невозможно вот так запросто покинуть. А в комнате на столе - лампа и стопка книг - они останутся и будут ждать хозяина, но не дождутся. Глаза лейтенанта увлажнились от жалости к своим книгам. Он попытался читать, но сразу понял бессмысленность этой попытки. Зачем насыщать свой мозг мыслями и знаниями, если завтра все грубо и беспощадно прервется. Он с удивлением ощутил, что вообще не может понять, как провести эту ночь - неужели спать? Вот так взять и уснуть, когда, возможно, это его последние часы? Но, с другой стороны, кто сказал, что он не нужен на этой земле? Эта мысль немного приободрила - если он нужен миру, все будет хорошо, если же нет... Нет, конечно он нужен этому миру. Если бы богом был он, обязательно оставил бы в живых такого достойного человека, как лейтенант Ф.
  С этой мыслью он и уснул...
  И наступило утро 10 декабря 1985 года. Вместе с лейтенантом Ф. проснулись все его сомнения. С ними он и приехал на аэродром. Борт для прыжков был готов, стояла отвратительно ясная морозная погода. Прошли медосмотр. Лейтенант Ф. изложил доктору свою версию о невозможности приземления, но понимания не встретил - доктор слышал много таких историй. В это время в кабинет вошел командир эскадрильи.
  - Товарищ майор, - вскричал лейтенант. - Разрешите не прыгать! Я не смогу приземлиться!
  - Приземлишься ты в любом случае, - непедагогично захохотал комэска и, не слушая сбивчивых объяснений, заключил: - Положено два прыжка в год - будь добр. Не хочешь - списывайся на землю.
  И вместе со всеми лейтенант Ф. на ватных ногах пошел к борту.
  Борт уже запустился, когда на них нацепили парашюты. Зажатый между основным и запасным, лейтенант Ф. не мог дышать.
  Взлетели, пошли в набор. Лейтенант Ф. на всякий случай проорал на ухо ПДСнику, сидящему рядом:
  - За что тянуть-то?
  В шуме двигателей при опущенных ушах шапки ответ он не услышал, и, ответив сам себе, махнул рукой и отвернулся. Он совершенно успокоился, потому что понял: прыжка не будет. По какой причине - его не волновало. Этого просто не может быть!
  Выпускающий начальник штаба, глядя вниз, поднял руку. Первые пошли к двери, начали пропадать. Лейтенант Ф., привстав и вытянув шею, наблюдал в иллюминатор, как распускаются купола, выстраиваясь в цепочку. Он даже позавидовал летящим под куполами - у них уже все позади. Его толкнули в бок, кивнули на дверь. Лейтенант Ф. хотел аргументировано возразить, но тело, потерявшее разум и волю, встало и подошло.
  - Вниз не смотри! - крикнул начштаба.
  Тело посмотрело - внизу, на белой земле были рассыпаны черные точки деревьев. - Кольцо чуть дерни и оставь на месте, - напомнил начштаба. - Пошел!
  Тело попыталось оттолкнуться, чтобы прыгнуть в истинном смысле этого слова, но не смогло оторвать ноги - оно их просто не чувствовало. Лейтенант рухнул вниз как срубленное дерево.
  Сначала ему показалось, что он провалился в узкую, длинную трубу и растягивается бесконечно - ноги остались возле вертолета, голова улетела далеко вниз. Потом перед глазами мелькнули чьи-то унты, такие близкие, черные, мохнатые - такие вещественные и родные в отличие от серой холодной пустоты вокруг. "Это же мои!" - вдруг понял лейтенант, осознавая себя. Рука в перчатке сжимающая кольцо, напряглась. "221, 222, 223!" - быстро отсчитал лейтенант и слегка дернул кольцо. Но это малое движение в силу своей слабости явно ничем не могло помочь в деле спасения жизни. С криком "бля-аа!!!" лейтенант изо всех сил рванул кольцо и широким движением руки отбросил его в сторону ("только не выбрасывайте кольца!" - вспомнил он предупреждение инструктора). За спиной что-то сухо лопнуло, тряхнуло, зашелестело, уже сильно тряхнуло за плечи. Перед глазами опять пролетели унты - вверх, вниз, вверх, вниз.
  Ветер вдруг стих. В теле появилась тяжесть, ремни защемили пах. Лейтенант понял, что уже не свободно падает, а висит. Он поднял голову и увидел высоко над собой невероятно маленький купол с дыркой в центре.
  - Что за херня, почему такой маленький - вытяжной, что ли? - сказал лейтенант громко. По его представлениям купол должен был закрывать полнеба.
  Он посмотрел вокруг - серо-синяя пустота, солнца почему-то нигде не было. Посмотрел вниз, долго вглядывался, но земля и не собиралась приближаться.
  - И долго я буду здесь болтаться? - злобно и требовательно сказал лейтенант в пустоту. - Говорят, я в данный момент должен петь - так вот, хуй вам, а не песня! Спускайте, давайте!
  Он вдруг осознал, что сидит над бездной на хлипкой, так называемой силовой ленте, застегнутый на какие-то подозрительные замки. Стоит одному из них расстегнуться, он выскользнет и полетит. Сначала он обнял "запаску", но подумал и, подняв руки, крепко уцепился за ремни поближе к стропам, чтобы, если под ним разверзнется, повиснуть хотя бы на руках.
  Пока он обеспечивал безопасность, вдруг начала приближаться земля. Он увидел южную площадку, на которую следовало приземляться. Там ползали несколько фигурок. Парашютист летел по прямой и понимал, что при таком курсе обязательно промахнется. Вспомнив застрявшие в памяти обрывки советов, потянул за правую клеванту. Курс не менялся. Проматерившись, он с силой потянул обеими руками, посмотрел вверх. Купол подозрительно сильно съехал набок и напоминал берет пьяного десантника - лейтенанту показалось, еще немного, и он схлопнется. Решив, что лучше промахнуться мимо площадки, чем точно воткнуться в нее с этой высоты, лейтенант отпустил стропы.
  Когда он величаво плыл над площадкой, снизу донесся усиленный мегафоном голос капитана Кезикова:
  - Тяни правую клеванту!
  - Да я уже тянул, хватит с меня! - истерично крикнул вниз лейтенант, и продолжил движение. Под ним поплыли сосны. Снижение ускорилось. "Не хватало жопой на сосну сесть" - встревожился лейтенант. Самое отчаянное было в том, что от него ничего не зависело. Во всяком случае, он не знал, что делать. Вдруг он увидел, что впереди показалась разрезающая лес довольно широкая дорога. Угол снижения, прикинул лейтенант, упирался прямо в нее. Он приготовился к посадке - взялся руками за ремни и выставил вперед полусогнутые ноги.
  Дорога пронеслась под ним. Замелькали огромные верхушки сосен с угрожающе торчащими ветвями. "Это конец!" - подумал лейтенант, представляя, как садится на сучкастый кол, сжался в комок, подогнул ноги, прикрывая совершенно беззащитную задницу, закрыл лицо рукавом...
  Здесь в памяти зияет трехсекундный черный провал...
  А здесь он уже стоит по колено в снегу на крохотной площадке между четырьмя могучими соснами...
  Над ним синело небо, купол висел на ветвях. Где-то рядом уже раздавался стук металла о морозное дерево - снимали чей-то парашют или тело. Лейтенант потянул за стропы без особой надежды, и купол с мягким шелестом, струясь, стек к его ногам.
  Подбежал ПДСник с топором.
  - Не требуется, - сказал лейтенант. - Тут вам не там. Отрабатывал посадку в лес. Тютелька в тютельку.
  Он собрал купол в охапку, закинул подвеску с "запаской" на плечо и пошел по глубокому снегу к поляне.
  Небо было синее, солнце - яркое, снег - ослепительным. Казалось, вместо декабря наступил март. Вполне возможно, что вернулись и запели птицы. Бросив купола, лейтенанты сошлись в круг и, размахивая руками, обменивались впечатлениями. Примерно так:
  - А этот мудак Лысый летит прямо на меня и ручкой машет! Ну, думаю, сейчас в стропы въедет, сука!
  - А я шарю, шарю рукавицей, а это ёбаное кольцо как провалилось!!! А потом - бах! - все само открылось!
  Особенно громко и радостно выражался лейтенант Ф.
  К шумному лейтенантскому счастью подошел командир полка, который тоже прыгал в этот день.
  - Это что за лексикон, товарищи офицеры?
  - Да они первый раз, товарищ подполковник, - сказал начштаба.
  - Вот оно что. Ну, поздравляю, - улыбнулся командир. - Может быть, "по второй" прямо сейчас?
  - Да, да, да! - закричали лейтенанты. И только борттехник Ф., посмотрев с ненавистью на товарищей, сказал:
  - Хорошего помаленьку.
  - И это верно, - заметил командир.
  Остаток дня все лейтенанты, за исключением лейтенанта Ф., мечтали о будущих прыжках (о сотнях оплачиваемых прыжков!). Однако на следующий день, на прыжках с Ми-6 разбился молодой лейтенант-десантник. Полк, построившись на полосе, провожал его, плывущего мимо с синим лицом в открытом гробу. После этого все мечты о парашютной карьере прекратились. Когда летом наступило время очередных прыжков, инструктор Касимов не нашел ни одного лейтенанта-борттехника - кто обзавелся справкой, кто попросился в наряд, кто - его помощником. На аэродроме болтался один лейтенант Ф., который только что прилетел из командировки и не знал о готовящихся прыжках. Инструктор Касимов, пробегая мимо, коварно сказал:
  - Фрол, помоги парашюты до борта донести.
  Доверчивый борттехник пошел за инструктором, сам донес до борта предназначенный ему парашют, поднялся в грузовую кабину, увидел бледные лица пойманных летчиков и борттехников, снятые задние створки... Пока до него дошло, что он попался, вертолет уже оторвался от земли.
  Но, к его удивлению, прыгать с ПТЛом (парашют тренировочный летчика) летом, через снятые задние створки, ему понравилось. Правда, все удовольствие чуть не испортил старший лейтенант Кормильцев. Он сидел перед лейтенантом Ф., и, когда подошла его очередь, он вдруг застрял у турникета, через который парашютисты выходили в небо. Лейтенант Ф. увидел, как двое ПДС-ников отрывали руки Кормильцева от поручней ограждения. Эта молчаливая возня показалась лейтенанту Ф. такой страшной (будто враги пытались выбросить несчастную жертву без парашюта), что ему захотелось пересесть назад. Наконец беспощадные товарищи победили. Кормильцев с воплем вылетел под хвостовую балку, где циркулярной пилой резал небо хвостовой винт. Когда лейтенант, дрожа, встал и подошел к турникету, Кормильцев был уже далеко - безвольно повиснув под куполом, одинокой черной палочкой он летел куда-то за поля, за леса...
  Лейтенанта тронули за локоть. "Расслабься, и получи удовольствие", - посоветовал ему добрый Касимов. И неожиданно для себя, он послушался. Спокойно вышел, распластавшись, лег на плотный воздух, и затянул прыжок в теплом солнечном небе...
  
  ГОЛОВА КАПИТАНА КЕЗИКОВА
  
  Тот же зимний день, 10 декабря, Южная площадка. Лейтенанты после первого прыжка, умиротворенные, как после бани, смотрят на продолжающиеся прыжки. Вертолет приземляется, забирает очередную группу, взлетает, выбрасывает, снова приземляется. Вот еще несколько летчиков стоят в полном снаряжении в ожидании вертолета. Все в шапках с опущенными и завязанными под подбородком ушами, и только капитан Кезиков, любящий порядок и безопасность, - в мотоциклетном шлеме. Он протягивает солдату фотоаппарат и просит запечатлеть. Солдат прицеливается, капитан позирует боком, чтобы в кадр попали оба парашюта - основной и запасной.
  Отряд загружается в вертолет, машина уходит в небо. Народ внизу наблюдает, как из открытой двери выпадают черные точки, летят вниз, - над ними вспыхивают купола, человечки качаются под ними, плывут друг за другом.
  Вдруг по толпе наблюдающих пробегает тревожный вздох. Когда над одной из точек раскрылся купол, от нее отделилась еще одна точка и полетела вниз. Что это? - гадают в толпе. - Может быть, запаска отцепилась, или унт слетел с ноги?
  Точка стремительно приближается к земле. Человек, от которого она отделилась, висит под куполом без движения. Предмет летит прямо на площадку. Несколько человек - в их числе и лейтенанты, - бросаются бежать к предполагаемому месту падения неизвестного предмета. Кто-то уже рассмотрел в бинокль, что человек под куполом - в летных ботинках, а в этой группе все, кроме капитана Кезикова, были в унтах. Значит, разделился именно капитан Кезиков.
  - И надо было ему фотографироваться перед взлетом! Вот тебе и сбылось! - кряхтят бегущие. - Может, при открытии стропы перехлестнулись, и ему голову оторвало? И очень даже просто...
  Предмет врезается в снег у самого края площадки. Все останавливаются. К месту падения осторожно приближается один, заглядывает в снежную воронку... Нагибается, запускает в снег руки... Все замерли, заранее трагически морщась.
  - Голова капитана Кезикова! - кричит он и поднимает над собой пустой мотоциклетный шлем.
  
  НАБЕГАЮЩИЙ ПОТОК
  
  Зима 1985 года. Близится Новый год. По всему фронту перестройки разворачивается наступление на алкоголизм. Государственные потоки радости резко пересохли, и армия перешла на внутренние резервы. И вот, однажды вечером молодые борттехники попробовали нечто. Эту мутную жидкость - спирт, слитый из системы - принесли друзья с Ми-6. Эта гадость имела вкус фотопроявителя и запах резины. Но нужно же когда-нибудь начинать - и лейтенанты выпили противообледенительную смесь, закусив китайской тушенкой "Великая стена".
  Утром после завтрака, уже забравшись в кузов машины, борттехник Ф. почувствовал, что его кишечник начал жить самостоятельной бурной жизнью. На середине пути к аэродрому, после энергичной тряски по ухабам, борттехник понял, что, если он не выбросится из машины, позор неминуем. Но выбраться из плотной укладки тел в меховых куртках и унтах, обдуваемых вихрящейся за машиной зимней пылью, было невозможно. Усилия, которые требовались для этого, неминуемо бы вызвали преждевременное освобождение от страданий.
  Так он не терпел никогда! Машина подъехала к штабу, сочувствующие пассажиры уже пропустили его к борту, и он десантировался, не дожидаясь полной остановки. Возле штаба в ожидании построения уже собралась толпа офицеров. Тут же кучками стояли вольнонаемные женщины. Борттехник, обогнув толпу, и оставив ее за спиной, полетел, шурша собачьими унтами, по тропинке к покосившемуся "скворечнику" на самом краю лесочка.
  Здесь требуется небольшое техническое отступление: для облегчения жизнедеятельности летчика, на зимних "ползунках" (по сути - меховой комбинезон без рукавов) сзади предусмотрен треугольный клапан на "молниях", расстегнув которые, летчик может выполнить "контрольное висение", не снимая "ползунков".
  Возвращаясь к борттехнику. На своем стремительном пути он проделал сложную работу - расстегнул "молнию" меховой куртки, завел руки за спину, под куртку, нащупал "молнии" "туалетного" клапана, и расстегнул их до упора, чтобы не тратить время в тесной будке. (Может быть, он надеялся, что тяжелая куртка, прижав клапан сверху, не даст ему отпасть. Но, если честно, в этот страшный момент он даже не думал о проблеме внешнего вида.) Все эти операции страждущий борттехник проделал столь быстро, что потом еще с десяток метров несся по тропинке к заветной дощатой дверце, размахивая руками. Поглощенный стремлением к цели, он даже не слышал хохота толпы, которая наблюдала вид сзади.
  Поскольку борттехник летел вперед с большой скоростью, расстегнутая куртка, вздыбленная набегающим потоком, освободила клапан. Клапан, в свою очередь, отвалившись, открыл огромную треугольную дыру, в которой, как в люке скафандра коленвалом крутились ягодицы бегущего борттехника, обтянутые пронзительно голубыми китайскими кальсонами.
  Когда счастливый борттехник вышел, полк встретил его аплодисментами.
  
  СИЛА СЛОВА
  
  В офицерском общежитии вместе с лейтенантами-двухгодичниками и холостыми кадровыми жил прапорщик по фамилии Шапошник. Он был борттехником и преподавал молодым лейтенантам первые уроки летного мастерства. В частности, в первый же день знакомства, на вопрос, как завести вертолет, прапорщик презрительно ответил:
  - Заводят корову в стойло. Вертолет - запускают!
  Но эта цитата приведена здесь в максимально очищенном виде. На самом деле в оригинале она выглядела (при том же смысле) совершенно иначе. Шапошник был известен своей простой разговорной речью. Он разговаривал примерно так (неотредактированная цитата):
  - Вчера, блядь, купил фонарик, нахуй-блядь. Три цвета, нахуй-блядь. Красный, блядь, синий, блядь, желтый, блядь. Нахуй-блядь, нахуй-блядь...
  Тесное общение с таким мастером слова не могло пройти даром для молодых лейтенантов. И не прошло. Однажды утром, перед построением, лейтенант Ф. зайдя в штаб, случайно подслушал, что после первого полугода службы им положен двухнедельный отпуск. От перспективы встретить Новый год дома у молодых борттехников захватило дух.
  - Да кто отпустит такую ораву - опустошим полэскадрильи, - усомнились лейтенанты. - Даже и спрашивать не стоит.
  - Ну и служите, мудаки, - сказал лейтенант Ф., и шагнул навстречу спускающемуся по ступенькам командиру полка, подполковнику Белову.
  - Товарищ подполковник, разрешите обратиться? - отдавая честь, звонким от напряжения голосом, сказал лейтенант Ф.
  - Обращайтесь, - козырнул командир.
  - По закону после первого полугода службы лейтенантам-двухгодичникам положен двухнедельный отпуск. И я прошу этот отпуск предоставить! - на одном дыхании оттараторил лейтенант. Перевел дыхание и, совершенно неожиданно для себя добавил: - Нахуй, блядь...
  Гомонящие у штаба офицеры стихли. Все головы с шорохом повернулись к эпицентру событий. Командир помолчал, потом улыбнулся и сказал:
  - Да, я вижу, вам действительно нужен отпуск. Что ж, оформляйтесь.
  Как, спустя двадцать лет, отметил свидетель, лейтенант М., "эхо смеха прокатилось по окрестной тайге".
  (Скорее всего, в тот момент лейтенант Ф. частично потерял сознание от ужаса. Это доказывается тем, что сегодня, спустя двадцать лет, он напрочь забыл об этом случае. Эта ячейка памяти просто выгорела. Напомнил ему бывший лейтенант М. В свою очередь, лейтенант М. напрочь забыл о том, как, будучи уже старшим лейтенантом 302-й отдельной вертолетной эскадрильи авиабазы Шинданда, он послал на три буквы инженера этой эскадрильи - об этом ему спустя почти двадцать лет напомнил бывший старший лейтенант Ф. Этот случай мы приведем, как только представится удобный случай.)
  
  ЛЕЙТЕНАНТ И ЛЕНЬ
  
  После отпуска лейтенант Ф. долго не мог войти в армейскую колею. Гражданская лень, отступившая за полгода службы, вновь обуяла его.
  Февраль, утреннее построение. Солнце, мороз и ветер. Личный состав стоит с поднятыми и застегнутыми воротниками меховых курток. Командир полка (уже подполковник Леонов) идет вдоль строя. Вдруг он останавливается, смотрит на одного из офицеров. Всматривается в то место, где должно быть лицо, говорит:
  - Расстегните воротник.
  Лейтенант Ф. расстегивает воротник, и на солнце вспыхивает золотом трехдневная щетина. В дополнение к этому видно, что на борттехнике надет не летный свитер цвета какао, а домашний - серый с длинным горлом.
  - Почему небриты, товарищ лейтенант?
  - Света утром не было в общежитии.
  - Побрились бы станком.
  - Воды не было, - еще раз соврал лейтенант Ф.
  - Почему неуставная форма одежды?
  - Свитер постирал вчера.
  - А рубашка?
  - Воротник порвался...
  По мере разговора командир свирепел.
  - Вы - холостой лейтенант, но почему я - отец троих детей! - выбрит ежедневно и по форме одет?! Кто командир звена?
  - Я, товарищ подполковник! - сказал майор Гула.
  - Вот вам, товарищ майор, я и поручаю проверять выбритость лейтенанта Ф. ежедневно и повсеместно!
  На следующее утро майор Гула подошел к лейтенанту Ф.:
  - Ну, показывай свою гладкую выбритость.
  - Вам все места показать, товарищ майор? - спросил борттехник с невинным выражением лица.
  Гула вынул из кармана огромный кулак и поднес его к носу борттехника:
  - С меня и твоей наглой морды хватит.
  
  СЕМЕРО И ОДИН
  
  После Нового Года лейтенантам, живущим в общежитии, выделили трехкомнатную квартиру в ДОСах (дома офицерского состава). Лейтенанты не знали - радоваться им или печалиться. В плюс переезда записывалось то, что ДОСы были много ближе к столовой, чем общежитие, находящееся в нижней половине поселка, по ту сторону железной дороги. Минус же был в том, что лейтенантам, уже обжившим комнаты на двух человек, предстояло ввосьмером занять маленькую квартирку в панельной "хрущовке" - а это уже пахло (в прямом смысле слова) обыкновенной казармой. Лейтенанты даже начали, было, отнекиваться, но аргумент командования - "зато теперь утреннюю физзарядку на стадионе пропускать не будете" - перевесил все доводы "против". Пришлось переезжать. Вернее - переходить через весь поселок с узлами и коробками, поскольку машину выделить забыли.
  Военная квартира не удивила уже привыкших к армейскому быту лейтенантов. Ободранные обои, ржавая сантехника, комнаты без дверей, электросчетчик с "ломом" (проволочка, тормозящая диск счетчика), батареи пустых пыльных бутылок - и запах, будто на портянки недельной носки сходили по-маленькому все коты городка.
  Лейтенанты, свалив вещи в большой комнате, начали делить жилплощадь. Борттехнику Ф. приглянулась маленькая, ближайшая к входной двери комната. Ему очень хотелось поселиться, наконец, одному, и оборудовать себе гнездышко, в котором он чувствовал бы себя, как дома - кровать, стул, стол с настольной лампой - достаточно для вечернего счастья. Ради этого богатства он пошел на авантюру.
  - Слушай сюда, - сказал лейтенант Ф. командирским голосом. - Вы семеро занимаете две дальние комнаты. Четверо - в большой, трое - в той, что поменьше. Ну, а я, несчастный, буду одиноко ютиться в этой махонькой.
  Семеро недовольно зашумели - говорили о какой-то справедливости, предлагали странные вещи - вроде жребия. Лейтенант Ф., выслушав мнения, отмел их уверенным взмахом руки.
  - В любом ином случае, товарищи лейтенанты, вы были бы правы. Но не в этом. И все потому, что у мистера Фикса есть план, который не пришел в голову ни одному из вас. Восемь молодых людей нуждаются в общении с прекрасным полом. И где же, как не в этой маленькой комнатке возле самой входной двери, рядом с ванной и туалетом должно быть дежурное помещение? Ну а смотрителем, поддерживающим боеготовность вверенного ему помещения, буду я - тот, кому принадлежит эта прекрасная идея. Кто против?
  Логика была неопровержима, и лейтенанты, помявшись, согласились. Они даже начали прикидывать, какие шторки повесить на окна, да и коврик на пол неплохо - хотя бы отрез на парадную шинель постелить... Только пессимист лейтенант Л. язвительно сказал лейтенанту Ф:
  - Что-то маловато доводов в пользу твоего роскошного существования.
  Лейтенант Ф. вздохнул и вынул из стопки принесенных с собой книг одну - толстую в твердой синей обложке, на которой тусклым золотом отсвечивало грозное слово "САМБО".
  - Вот он, - сказал лейтенант, - мой самый веский аргумент.
  Самбо - как и другие боевые искусства (кроме года занятий боксом) - он не знал, и купил книжку недавно в букинистическом отделе книжного магазина. Но до армии лейтенанты, учившиеся на разных факультетах огромного института, не были знакомы друг с другом, и лейтенант Ф. мог врать свободно.
  - Когда обживемся, начну обучать вас самообороне без оружия, - сказал он. - Или кто-нибудь хочет проверить мое искусство?
  - Вот так всегда, - проворчал лейтенант Л. - Чуть что, сразу в морду...
  И семеро двинулись обживать две комнаты отведенные им "самбистом".
  А лейтенант Ф., в очередной раз подивившись человеческой доверчивости, внес вещи в завоеванную комнату.
  
  МАЛЕНЬКИЙ
  
  Вскоре представился случай опробовать "дежурное" помещение. Кто-то из жильцов ушел в наряд, койка его пустовала. Воспользовавшись этим, лейтенант С-ханов привел в квартиру не очень юную особу, с которой познакомился несколько дней назад на танцплощадке городского парка. Вечером он договорился с сожителями, что явится с пассией как можно позже, и к этому времени в квартире должно быть темно и тихо. "Можно храпеть, чтобы не испугать девушку", - сказал он непонятную фразу и удалился.
  К назначенному времени все было готово. Лейтенант Ф. перебрался в большую комнату и занял временно свободную кровать. Потушили свет. Лейтенанты, лежа в койках, негромко переговаривались в темноте - все ждали испытания комнаты, чтобы, когда настанет очередь каждого, знать, как все это слышится со стороны, и учесть ошибки первопроходца. Его дело осложнялось тем, что комната до сих пор не имела двери - только жалкая занавеска отделяла пространство комнаты от остальной квартиры.
  Вскоре в замочной скважине тихо заскребся ключ. Все замерли. Дверь, скрипнув, отворилась, возник шепот лейтенанта С-ханова:
  - Проходи вдоль этой стенки, здесь все ботинками уставлено...
  Двое пробрались в комнату, щелкнул выключатель, и занавеска озарилась потусторонним светом.
  К разочарованию подслушивающих, кроме визга панцирной сетки они ничего не услышали. К тому же, все произошло неожиданно быстро, без прелюдий - лейтенант С-ханов уложился в норматив сборки АК-47. Его партнерша вообще ничем не выдала своего присутствия. Лейтенанты даже возмущенно всхрапнули, но тут же затихли, услышав, наконец, женский голос.
  - Да, - вздохнула женщина башкирского лейтенанта, шурша одеждами. - Маленький ты, Фарид...
  Лейтенанты напряглись, прислушиваясь.
  - Чего это маленький? - недоуменно спросил лейтенант С-ханов. - Метр семьдесят я - тебя-то уж повыше буду! (Судя по стуку пяток, он соскочил с кровати.) Вот встань прямо, спиной прижмись к моей. Голову подними... Видишь? Ты на пять сантиметров меньше.
  - Маленький, маленький...
  - Да что ты заладила - "маленький", "маленький"! - разозлился лейтенант, срываясь с шепота в голос. - Видела ведь, что я не дядя Степа, блин! Чего теперь бубнить! Не нравится, вали отсюда, - разошелся обиженный любовник. - Иди, иди давай, может великана встретишь! Маленького нашла, твою мать!
  - Да я не это имела в виду... - уже в коридоре сказала женщина.
  Кровати в двух комнатах тряслись, лейтенанты крякали, сдерживая рвущийся смех.
  Когда захлопнулась входная дверь, темнота взорвалась хохотом. Лейтенант С-ханов включил в коридоре свет, вошел в большую комнату:
  - Нет, слыхали, а? Дюймовощка нашлась, блядь! Гулливера ей подавай!
  Увидев в проеме двери кривоногий силуэт в трусах и сапогах, комната захрюкала.
  - Не это она имела, видите ли... - продолжал брюзжать обиженный. - А что она имела, корова?..
  Вдруг он осекся. Понимая, но все еще не веря своей догадке, выдохнул:
  - Ах ты...
  - Да, Фарид, - сказал лейтенант Ф. - Именно это. Она имела то, что имела. Опозорил авиацию, тэчист мелкокалиберный, гнать тебя из нашей квартиры!
  - Убью суку! - стукнул по косяку кулаком лейтенант С-ханов. - Да у нее просто манда развальцована - на такой зазор никаких допусков нет! Ржите, ржите, вы все там потонете, как те трактор с трактористом!..
  - Ох-хо-хо-хо! - изнемогала квартира, и кровати стучали об стенки...
  
  ГИБЕЛЬ ШЕДЕВРА
  
  После этого случая лейтенант Ф. озаботился поиском двери. В конце концов, он нашел какую-то беспризорницу, одиноко стоящую в одной из комнат штаба, выкрал ее и привез в ДОСы на столовской машине. Дверь была примитивная - деревянная рама с нашитыми листами ДВП и с двумя петлями. Но и такая, она была вполне пригодна для роли замыкающего звена личного пространства лейтенанта Ф.
  Он был доволен. Единственное, что смущало - картонно-голая поверхность лица его жилища. Поскольку лейтенант был не чужд изобразительному искусству, он решил не прибегать к оклеиванию двери календарями и плакатами, а облагородить ее своей рукой, ведомой собственной фантазией. Приобретя в магазине толстый черный жировой карандаш, он приступил. Тему долго выбирать не пришлось - помня о дежурном назначении комнаты, художник изобразил двух тонких, гибких, преувеличенно длинноногих жриц любви в их полный рост и в их обнаженном объеме, которые, обольстительно изогнувшись, стучались в эту самую дверь.
  Увидев картину, лейтенанты пришли в восторг. Они даже пожалели, что таких соблазнительных в своем совершенстве не бывает не только в поселке Магдагачи, но и в природе вообще. "Это даже лучше, чем в Эрмитаже! - подвел итоги обсуждения лейтенант Л. - Только сиськи маловаты".
  В это время, соскучившись по сыну, лейтенанта Ф. навестила его мама - благо, родительский дом лейтенанта находился всего в каких-то 600-х километрах севернее Магдагачи. Когда мама вошла в квартиру, стеснительный сын, заметавшись, схватил одеяло и набросил его на дверь, прикрыв свое творение.
  Никакая женщина не выдержала бы того бардака, который развели в жилище восемь лейтенантов. Не была исключением и мама лейтенанта Ф. Она моментально взялась за уборку. Когда настала очередь той самой комнаты, мама попыталась сдернуть с двери одеяло - оно, по ее представлению, было явно не на своем месте. Но подскочивший сын припал к одеялу грудью и сказал:
  - Пусть пока повисит, я на него воду пролил.
  Через некоторое время, когда лейтенант потерял бдительность и перестал охранять, мама все-таки сдернула покров и увидела голую правду.
  - Господи, нашли что прятать, - сказала она насмешливо. - Были бы хоть настоящие...
  Вскоре слухи о картине распространились. В квартире под тем или иным предлогом побывал весь личный состав полка, и женщины при таком оформлении клевали на приглашения намного активней - начался самый настоящий жор - уды лейтенантов стонали от усталости.
  Но вскоре пришла беда. И пришла она из Афганистана - в лице заменившегося начальника ТЭЧ звена второй эскадрильи. Квартиру отдали ему с женой и двумя детьми. Лейтенантам было предложено убираться туда, откуда пришли - в общежитие. Они собрали нехитрый скарб в узлы из плащ-палаток и сменили место дислокации, ворча под нос ругательства в адрес командования и семейных офицеров. Лейтенанту Ф. было жаль только одного - своего шедевра. Он попросил нового квартиранта не смывать рисунок. "Дверь моя, - сказал лейтенант, - я скоро ее заберу". Квартирант, тихий немногословный капитан согласился.
  Через неделю лейтенант Ф. пригнал машину, поднялся в свою бывшую квартиру, постучал. Дверь открыла жена капитана - дородная, злая тетка с подоткнутым подолом и с ножом в красной мокрой руке.
  - Здравствуйте, я за своей дверью...- сказал лейтенант, и замолчал, увидев за спиной хозяйки картину чудовищного вандализма.
  Его дверь была черной от воды, по ней стекали потоки пены. Одна красавица уже была соскоблена ножом - оставались только прекрасные ноги до колен. У второй вместо лица и груди зияли шершавые пятна.
  - Но, позвольте, - сказал лейтенант, хватаясь за сердце. - Это же моя дверь!
  - Какая еще твоя, - сказала женщина, сдувая с лица мокрую прядь. - Ты ее уворовал, попробуй-ка теперь, кому пожалуйся!
  - Но я с мужем вашим договорился!
  - Вот пусть он тебе и рисует! А у меня дети - что же, по-твоему, они должны на этих сикильдявок смотреть, на твоих прошмандовок любоваться? Муж ходит, косится - а на что смотреть - ни сиськи, ни письки, вешалки какие-то! Устроили тут бордель, а я теперь разгребай! Одних бутылок пять мешков сдала! И чем ты их нарисовал, даже порошком не смываются! Портишь казенное имущество!..
  Но художник уже не слышал криков хозяйки. Он брел вниз по лестнице, и грусть была в сердце его.
  
  НОВЫЕ ФИЛЬТРЫ
  
  Однажды вертолет борттехника Ф. закатили в ТЭЧ на регламент. К тому времени за бортом ?22 был закреплен механик Разбердыев (Оразбердыев - спустя двадцать лет уточняет лейтенант М., но лейтенанту Ф. уже поздно исправлять свое произношение). В ТЭЧи не хватало собственных специалистов, и механику, прибывшему вместе с бортом, доверили поменять на родной машине топливные фильтры. Разбердыев, которого этому учили в учебке, кивнул, взял новые фильтры и полез наверх. Когда его работу проверили, все было в порядке - все завернуто, законтрено, старые фильтры лежали в ведре с керосином. Механика похвалили и отпустили ловить мышей.
  На следующее утро борттехник Ф. проспал и явился на аэродром, когда его вертолет уже выкатили из ТЭЧи. Входя на стоянку, борттехник увидел, что в кабине его машины сидит экипаж и явно готовится к запуску без него. Он ускорил шаг, потом побежал, надеясь успеть и тем смягчить упреки в нарушении воинской дисциплины. Послышался нарастающий вой запускаемого двигателя. Лопасти винта уже начали набирать обороты. Вдруг борттехник увидел, как из-под капотов двигателей повалил белый дым, а через секунду пыхнуло пламя. Продолжая бежать, он заорал, давая руками отмашку. Его жесты увидели. Вой стих, лопасти остановились, пламя исчезло, только дым еще сочился из-под капотов. Борттехник влетел в кабину с криком:
  - У вас движки горят! Кто-нибудь перед запуском открывал капоты? Там, наверное, тэчисты ветошь забыли.
  Летчики, переживая свою вину, молча полезли наверх. Открыли капоты. Двигатели были залиты керосином, который почему-то шел верхом через топливные фильтры. Борттехник попытался вынуть фильтры, но они не поддавались. Он поднапрягся и, сдирая кожу на пальцах, извлек из гнезд топливные фильтры - как и положено новым, они были герметично запаяны в полиэтилен!
  Летчики в недоумении смотрели на фильтры.
  - Привет от Разбердыева, - сказал борттехник. - И больше без меня не запускайтесь.
  
  ИМЕННАЯ КУРТКА
  
  Однажды полк посетил генерал Третьяк. Как это всегда бывает, командующему понадобилось куда-то слетать. Неизвестно почему, выбор командира полка пал на 22-й борт. Он подошел к вертолету, посмотрел на его закопченный бок и сказал лейтенанту Ф.:
  - Повезем командующего. Борт помыть в течение часа. - И, уходя, добавил: - И не керосином, а порошком! Сейчас вам пришлют бойца в помощь.
  Вскоре прибыл ефрейтор Зейналов - воин азербайджанской национальности. Лейтенант Ф. поставил ему задачу: налить в большой цинк керосина, бросить туда тряпку, поджечь, набрать в ведро снега, нагреть воды, принести порошка, щетку, губку и отдраить борт. Зейналов выслушал и сказал:
  - Нэт.
  - Нэт? - удивился борттехник. - Что еще за хуйня?...
  - Мущына не может мыть, - с наглым достоинством сказал навсегда чумазый Зейналов. - Это дэло женщына.
  - А я, по-твоему, кто? - ласково спросил борттехник, придвигаясь.
  - Нэ знаю, - пятясь, пробормотал сын Кавказа. - Вода кипятить буду, мыть нэ буду.
  - Ты дыни любишь? - спросил борттехник.
  - Лублу.
  - А я нэ лублу, когда мне их вставляют! - заорал борттехник. Но он уже понял, что Зейналов сейчас непобедим. - Ладно, иди, воду грей, чурка, потом поговорим.
  Потом борттехник елозил по борту губкой и собственным телом, скользя унтами на обледеневших пилонах, оттирая копоть выхлопа, потеки керосина и масла. Через час борт блестел как новорожденный. Зейналов млел у догорающего керосинового костра, борттехник мрачно курил, держа сигарету красными замерзшими пальцами. Вода, щедро заливавшаяся в рукава куртки, уже леденила остывающее тело. Куртка, еще недавно новая и синяя как небо, была покрыта пятнами сажи и разводами порошка, вода, пропитавшая ее, уже замерзла, и борттехник, покрытый грязной ледяной коростой, напоминал сгоревший среди зимы дом, над которым поглумились пожарные.
  Подъехал "уазик". Лейтенант Ф. шагнул навстречу, поднимая руку к обледеневшей шапке и, доложил, глядя между командиром и командующим:
  - Товарищ командир! Вертолет к полету готов. Борттехник, лейтенант Ф.
  - Молодец, сынок, постарался, - услышал он голос командующего. - Майор, сгоняй-ка, привези лейтенанту новую куртку, и горячего чаю в термосе.
  Полет прошел нормально. На прощание командующий тепло пожал ему руку и поблагодарил за хорошую службу - у лейтенанта даже мелькнула мысль о грядущем ордене.
  
  На следующее утро лейтенант Ф. явился на построение в новой куртке и с хорошим настроением. Но когда, после обязательной болтовни, были отпущены прапорщики, лейтенант почуял неладное. И командир полка не обманул его ожиданий.
  - Я вообще не понимаю, что у нас тут происходит, товарищи офицеры. Что это за боевое подразделение, которое может развалить в считанные месяцы один человек. Командир первой эскадрильи!
  - Я! - сказал майор Чадаев.
  - Что вы скажете о лейтенанте Ф.?
  - Работает без замечаний, товарищ подполковник.
  - Интересная формулировка. То он не отдает честь командиру полка - ну просто в упор не видит, то докладывает с трехэтажным матом, то я ловлю его с трехдневной щетиной... Кстати, я поручил командиру звена майору Гуле каждое утро проверять лейтенантскую выбритость. Майор Гула, доложите, если вам не обидно.
  - Постоянно выбрит, товарищ подполковник.
  - Второе. Из библиотеки мне поступил список должников. Всех пропускаю, но вот лейтенант Ф. не сдал в библиотеку - вслушайтесь, товарищи офицеры! - подшивку журнала "Театральная жизнь" (откуда ЭТО вообще в нашей библиотеке?) и "Современную буржуазную философию"! Теперь понятно, почему вчера случилось то, что произошло. Это я плавно перехожу к третьему. Подъезжаем мы с командующим к 22-му борту. Выходим. Вокруг бардак, ведра, лужи, какой-то пленный француз у костра греется, даже не встал. И в этих условиях подваливает к нам грязный в доску лейтенант Ф. - таких грязных вы никогда не видели! - и докладывает, что он, видите ли, к полету готов! К какому, нахер, полету в таком невменяемом виде, я вас спрашиваю? И после этого командующий вставляет мне дыню за то, что у меня офицеры сами борта моют! А кто, я, что ли должен мыть? Вы сами знаете, как в крайний год этого... ускорения обострилось национальное самосознание наших казбеков. Если так пойдет и дальше, офицерам придется и в солдатских казармах мыть. Не заниматься же рукоприкладством и прочими неуставными взаимоотношениями, как поступил недавно старший лейтенант Кормильцев! Но это трудное положение - не повод позорить весь полк перед командующим. Вот и подумайте всем полком, как сделать из лейтенанта Ф. настоящего офицера - для этого он сюда и прислан. Удивительно, что с его буржуазно-театральной философией не было ни одной предпосылки (плюет через плечо)... Всё, свободны! Командиру эскадрильи придумать наказание и доложить. А лейтенанту Ф., геройски помывшему борт, сдать свою именную куртку в музей ВВС - то бишь на склад.
  
  СОН В ЗИМНЮЮ НОЧЬ
  
  В наказание лейтенант Ф. был послан в наряд вне очереди ДСЧ (дежурным по стоянке части).
  На разводе, к ужасу лейтенанта Ф. выяснилось, что в его наряде присутствует механик Разбердыев - в качестве ДСП (дежурного по стоянке подразделения). Но делать было нечего, и лейтенант Ф. от греха подальше назначил Разбердыева дежурным по самой дальней второй стоянке, на которой стояли законсервированные борта второй эскадрильи, в полном составе убывшей в ДРА. Потом дежурный Ф. со своим помощником, лейтенантом Л. развели бойцов по стоянкам, поболтались по аэродрому, поужинали в солдатской столовой и отправились в казарму.
  Нужно сказать, что домик для ДСЧ в зимних условиях был непригоден для полноценного времяпрепровождения - печка не работала и в ее холодной, забитой газетами утробе всю ночь с отвратительным шуршанием копошились крысы, ожидая, пока жертва заснет. После нескольких кошмарных ночевок в морозном, кишащем грызунами домике, дежурные стали перебираться на ночь в казарму.
  Вот и теперь, поднявшись на второй этаж, они сбросили куртки и принялись играть в бильярд, поглядывая, как в телевизоре Горбачев в Рейкьявике сдавался Рейгану. Было уютно и хорошо. В окна смотрела зимняя ночь. Вскоре лейтенант Ф., разморенный теплом, прилег на койку и задремал.
  Служба шла своим чередом даже в дреме. Вот пришли ДСП с первой стоянки, подошли к койке, доложили, что стоянка сдана караулу. Вот то же самое проделали ДСП с третьей стоянки, с четвертой. Вестей со второй стоянки не было. Лейтенант Л. потряс за плечо лейтенанта Ф., сказал:
  - Что-то мне это не нравится. Нужно бы узнать.
  - Тебе не нравится, ты и узнавай, - пробормотал лейтенант Ф. и повернулся на другой бок.
  Лейтенант Л. спустился к дежурному по части, позвонил в караулку, поднялся, разбудил лейтенанта Ф.:
  - Караул не принял вторую стоянку - там два борта не опечатаны.
  - Ну не знаю, - сказал, зевая, лейтенант Ф. - Может, сходишь, опечатаешь, а я уж завтра побегаю...
  Лейтенант Л. чертыхнулся и ушел в ночь, через снега, на самую дальнюю вторую стоянку, которая лежала за полосой гражданского аэродрома.
  Лейтенант Ф. продолжал мирно спать в теплой, шумно храпящей казарме среди криков "Мама!", пуков и скрипов. Всегда спится особенно крепко и сладко, когда ты должен что-то сделать. А лейтенант Ф., как дежурный по стоянке части должен был шагать сейчас, преодолевая ледяной ветер, закрывшись до глаз воротником меховой куртки и матеря механика Разбердыева, который до сих пор не сдал стоянку караулу. Но дежурный спал, как Штирлиц перед Берлином...
  А в это время его помощник, пересекая гражданскую ВПП, увидел, как над второй стоянкой трепещет в ночи красное зарево. Помощник рванул изо всех сил через метущую по черной полосе поземку, представляя догорающие останки вертолетов и злорадно думая, что он все же Помощник и лицо не очень ответственное.
  Когда он вбежал на стоянку и затем в домик, Разбердыев осоловело сидел возле малиновой печки и подбрасывал в нее дровишки. В это время, вспыхнувшая от раскаленной трубы крыша горела ярким пламенем, и красные блики играли на боках ближайших вертолетов...
  После долгой борьбы с применением мата, пинков, огнетушителя, снега, куртки Разбердыева, его же шапки, огонь был потушен. Когда явился караул, следы борьбы уже были заметены, крыша припорошена снегом, и только в домике сильно пахло мокрой гарью.
  Наутро лейтенант Ф., выслушав эмоциональный рассказ лейтенанта Л., сказал, подняв палец:
  - Теперь и ты знаешь механика Разбердыева.
  - Сам ты Разбердыев, блядь! - ответил лейтенант Л.
  "И то верно" - самокритично подумал лейтенант Ф., и, глядя на обгоревшие ресницы лейтенанта Л., расхохотался.
  
  УЧЕНИЯ
  
  В феврале 1986 года в округе начались крупные учения. Магдагачинский полк, приданный 13-й десантно-штурмовой бригаде, принял в них участие полным составом. Его задачей было перебросить технику и личный состав бригады к китайской границе, на аэродром под Благовещенском.
  Борт ?22 готовился к учениям. Задача была поставлена простая - полет строем, поочередная посадка на полосу аэродрома назначения - вертолет катится по полосе, борттехник с правым выбегают, открывают задние створки, уазик с бойцами съезжает и сворачивает с полосы вправо (или, если смотреть по полету - влево, чтобы не попасть под хвостовой винт), створки закрывают, прыгают в вертолет, он взлетает, за ним уже катится следующий. Борттехник Ф. тренировал водителя уазика въезжать в грузовую кабину и быстро выезжать из нее. Уазик постоянно срывался с направляющих. Наконец, когда один раз все прошло удачно, борттехник решил, что навык прочно закрепился в мозжечке бойца, и прекратил тренаж.
  Наступил день учений. В Ми восьмые загнали уазики с четырьмя бойцами, Ми шестые приняли на борта более тяжелую технику и десант. Полк запустился и пошел на взлет. Такого борттехник Ф. никогда не видел, и уже не увидит. В небо поднялись три эскадрильи Ми-8 и эскадрилья Ми-6 - рой под сотню машин закрыл солнце. Небо шевелилось, ползло, гудело, выло, трещало, серый саранчовый шлейф еще волок хвост по земле - взлетали один за другим крайние вертолеты. Армада, разворачиваясь на юг, начинала движение к китайской границе, и это было похоже на неумолимо собирающуюся грозу - казалось, такая сила могла спокойно переползти границу и, даже теряя машины одну за другой, дойти до Пекина в достаточном для победы количестве.
  Поднявшись, двинулись. Строй растянулся на приличную дистанцию. Ми шестые шли выше, восьмерки неслись на пределе, огибая рельеф, чтобы не светиться на локаторах предполагаемого противника. Борт ?22 пилотировал капитан Божко, имевший за плечами Афган. Он откровенно наслаждался полетом - бросал машину с сопок вниз, сшибал колесами верхушки сосен, завидев "учебный" танк, заводил вертолет на боевой, имитировал пуск, бормотал "цель уничтожена!" - обиженные танкисты показывали неприличные жесты, но на всякий случай ныряли в башню. Борттехник Ф., у которого от такого полета сердце и другие внутренности прыгали от пяток до горла, конечно, тоже наслаждался, но периодически с тревогой вспоминал о своем грузе - распятом на тросах уазике с четырьмя бойцами. После очередной "атаки" по особенно крутой траектории, и с перегрузками на выходе, он услышал глухой щелчок в грузовой кабине. Потом послышались перекрывающие шум двигателей крики.
  - Что они там - боятся или радуются? - сказал командир. - Выгляни, посмотри, может, обделались?
  Борттехник открыл дверь в грузовую кабину. К его удивлению, бойцов в уазике не было. Выбравшись в салон, он увидел, что все четверо лежат за уазиком, упираясь ногами в стенки и в бардачки на створках, а руками - в уазик, сорвавшийся с растяжек. Лица атлантов были перекошены, тела периодически амортизировали, сжимаясь в такт изменениям тангажа.
  Борттехник забежал в кабину, вкратце обрисовал ситуацию. Командир виновато вздохнул и перевел вертолет в ровный полет - авиагоризонт замер в нейтральном положении.
  Сели удачно, створки открылись, уазик с четырьмя измученными бойцами выпрыгнул на полосу, свернул вправо и умчался, очумело виляя. На бегу закрыли створки, запрыгнули, взлетели.
  А за ними все садились и садились вертолеты. Учения продолжались...
  
  ТРАВА ПО ПОЯС
  
  Перелетный полк был принят аэродромом возле ж/д станции Средне-Белой. Благоустроенных мест, конечно, всем не хватило, и большая часть машин разместилась где-то на задворках. Вертолеты гостей стояли в поле среди высокой сухой травы. В Средне-Белой царило бесснежье - поздняя сухая осень посреди февраля. После своей зимы магдагачинцам не хотелось идти в казарму. Поужинав, они вернулись к своим машинам, чтобы поиграть в футбол - скинули меховые куртки и гоняли мяч по желтым шуршащим зарослям под холодным закатным небом.
  Борттехник Ф. и правак С., устав от беготни, забрались на 22-й борт и улеглись на откидных скамейках перекурить. Вечерело, прозрачное небо наливалось чернилами, пахло степью. Лейтенанты курили, слушая далекий гомон футболистов, гулкие удары по мячу...
  Рядом с вертолетом послышалось шуршание травы - кто-то шел вдоль борта. Лейтенант Ф. выдохнул струю дыма в дверь, и тут же в сизом облаке появилось незнакомое лицо. Лицо было в фуражке и с подполковничьими погонами.
  - Эт-то что за пожар на борту? - грозно сказал подполковник, поднимаясь по стремянке. - Кто разрешил курить на аэродроме?
  Лейтенанты вскочили, борттехник Ф. бросил окурок на пол, прижал его подошвой.
  - Звание, фамилия?
  - Лейтенант Ф.!
  - Почему курим в не отведенных для этого местах? Траву хотите поджечь, диверсанты?
  - Никак нет, товарищ полковник! Виноват, больше не повторится!
  - А вы? - обратился полковник к лейтенанту С. - Почему вы не остановили своего товарища? Или тоже курили?
  - Никак нет! - сказал лейтенант С., вытянувшись и прижав кулаки к бедрам.
  - А ну-ка...- подозрительно сказал подполковник, - покажите руки.
  Лейтенант, опустив голову, протянул подполковнику кулак и нехотя разжал его.
  На испачканной пеплом ладони лежал смятый окурок.
  - Герой! - сказал подполковник. - В следующий раз глотай - надежнее будет. Доложите командиру экипажа, что я наложил на вас взыскание. И скажите спасибо! За ЧП на учениях знаете, что полагается?
  И, спустившись по стремянке, ушел, шурша травой.
  - Что за подпол? - спросил борттехник.
  - Да хуй его знает, - пожал плечами правак и лизнул обожженную ладонь.
  
  ПРОГУЛКИ С БОРТТЕХНИКОМ
  
  В конце зимы 1986 года борт ?22 послали в командировку в город Белогорск. Вертолет потребовался для парашютной сборной авиаторов дальневосточного округа. У сборной на носу были всеармейские соревнования, но почему-то не оказалось воздушного транспорта для тренировок.
  Командировка для летчиков - тихая радость. Для холостых - удаленность от начальства, утренних зарядок на морозном стадионе, построений, словом - бесконтрольность. Для семейных - все то же самое плюс удаленность от дома и полная бесконтрольность. Один экипаж, трое единомышленников, глядящих в одном направлении - где бы отдохнуть, как следует.
  В принципе, командировочный экипаж обладал полной властью над теми, из-за кого прилетел сюда. Смелые и жадные парашютисты готовы прыгать сутки напролет. Но летчик может остановить их одним мановением руки:
  - Смотрите, где нижний край, энтузиасты.
  - Какой нижний край? Это легкая дымка, сейчас все рассеется.
  - Вот когда рассеется...
  А когда рассеивалось, наступал обед. А зимой после обеда и до темноты недалеко. Так и работали. Ну, иногда под яркое солнце и бодрящий морозец, в охотку разве что. И если голова не болела.
  
  Но на второй командировочный день с утра все было по-честному. Повалил снег. Прыжки, конечно же, отбили. Экипаж даже не выезжал на аэродром.
  - Третья готовность, - объявил командир. - Потаскаем кровать на спине с перерывом на обед, и если снег не перестанет, после обеда мы свободны.
  Снег после обеда только усилился. Лежать надоело.
  - А пойдемте-ка, прогуляемся, я познакомлю вас с городом нашей дислокации, - предложил командир.
  Борттехник Ф. задержался, потому что нежился в постели. Поднявшись, он надел (следите за очередностью!) гражданскую рубашку, зимние кальсоны, джинсы, накинул меховую летную куртку и выскочил вслед за уходящими летчиками.
  Командир быстро и уверенно шел сквозь мягкую метель. Конечно же, он, бывавший в этом городе не раз, вел своих лейтенантов на центральную улицу Белогорска, где находились рестораны "Томь" и "Восток".
  В один из них они и вошли. Отряхнули от снега шапки, воротники, сняли куртки, сдали их в гардероб. Борттехник задержался, получая номерки, потом подошел к зеркалу, где уже причесывались командир с праваком. Командир перевел взгляд на отражение борттехника, и выпучил глаза. Сдерживая смех, он прошипел:
  - Отойди от меня, безумный китайский летчик!
  Борттехник Ф. посмотрел в зеркало... Там стоял борттехник Ф. - в джинсах, из-за пояса которых торчали голубые китайские кальсоны, натянутые поверх рубашки почти до груди.
  Приводя в порядок форму одежды, борттехник проворчал:
  - Ты же не сказал, что мы в ресторан! Прогуляемся, прогуляемся...
  
  НА КРАЮ
  
  Экипаж хорошо отдохнул, и наутро все его члены чувствовали себя очень плохо. Но закосить было невозможно - погода стояла прекрасная. Все необходимые условия - солнце, мороз и синее небо - были в наличии. Экипаж притащился на аэродром, и прыжки начались.
  Прыгуны загрузились, вертолет по-самолетному оторвался от полосы и пошел в набор. Когда набрали необходимую высоту, командир, страдальчески морщась, сказал:
  - Я бы сейчас без парашюта выбросился. Зря мы вчера погоду сломали. На землю хочу. Пусть вываливают, и мы сразу вниз.
  Борттехник отстегнул парашют, развернулся лицом в грузовой салон. Выпускающий подкорректировал курс, вышли в заданную точку, прыгуны повалили из вертолета. Выпускающий махнул борттехнику рукой и лег грудью на поток.
  В пустом салоне гулял морозный ветер трех тысяч. Нужно было закрывать дверь. Борттехника тошнило. Поискал глазами свой страховочный пояс и нашел его. Пояс болтался на тросе для вытяжных фалов там, куда его отодвинули парашютисты - в самом конце салона. "Скоты", - процедил борттехник и встал.
  Он сразу понял, что до страховочного пояса ему сегодня не добраться. Если же нацепить парашют, то один случайный толчок висящего под слабыми коленями твердого ранца способен в настоящий момент свалить с ног. Выпадать ни с парашютом, ни без оного борттехник не хотел. Уцепившись правой рукой за проем входа в кабину, мелкими приставными шажками он начал двигаться к двери, в проеме которой трепетало бездонное небо.
  Борттехник уже почти дотянулся до дверной ручки...
  И тут вертолет вошел в левый разворот с хорошим креном - командир торопился вниз. Вектор силы тяжести, приложенный к наклонной плоскости, естественно, расщепился на компоненты - и самая горизонтальная из них схватила больного и слабого борттехника, как волк ягненка, и толкнула к открытой двери. Когти его правой руки, царапнув металл, сорвались, подледеневшие подошвы его унтов заскользили по металлическому полу. Борттехник успел схватиться левой рукой за ручку двери, поймал полусогнутой правой рукой обрез дверного проема, и уперся обеими руками, сопротивляясь выволакивающей его силе.
  Его лицо уже высунулось в небо, щеки его трепал тугой воздух. Он увидел далеко внизу белую небритую землю, над которой скользила "этажерка" из разноцветных куполов. Борттехник направил всю вспыхнувшую волю к жизни в непослушные мышцы, и начал отжиматься, толкая спиной давящий призрачный груз.
  Но тут вертолет вышел из виража.
  Вся нечеловеческая мощь, сосредоточенная в дрожащих руках борттехника, оставшись без противовеса, швырнула его назад, спиной на скамейку...
  Когда борттехник вернулся в кабину, сил ругаться не было. Он глотнул воды, закурил и сказал тихим голосом:
  - Вы чуть меня не потеряли.
  - И так хреново, а тебе всё шуточки, - сказал командир, борясь с автопилотом. - Потеряешь такого, как же.
  
  ФИЛОСОФИЯ ТРЯПКИ
  
  Кроме экипажа вертолета в четырехместной гостиничной комнате живет пехотный полковник. Он все время ходит в туалетную комнату - стирает носки, трусы, майку, чистит китель, ботинки; перед сном развешивает свои многочисленные одежды на плечики, на спинки стула и кровати. Очень аккуратен, всегда причесан и выбрит.
  За окном идет снег. Послеобеденный отдых экипажа. Борттехник Ф. лежит на кровати и читает "Братьев Карамазовых". Полковник сидит на кровати и смотрит на читающего борттехника. Потом оглядывается на стол. На столе лежит тряпка. Полковник обращается к борттехнику.
  - Лейтенант, все хочу спросить. Насколько я понимаю, работа в воздухе требует особенной внутренней и внешней дисциплины. Так?
  Лейтенант кивает, не отрываясь от книги.
  - Тогда объясните мне, как вот этот постоянный бардак, вас окружающий, может сочетаться с такой ответственной работой? Как вы можете спокойно читать Достоевского, когда на столе с утра валяется тряпка?
  Лейтенант отводит книгу от лица, смотрит на полковника.
  - Все дело в том, товарищ полковник, - говорит он, - что тряпка - вещь совершенно несущественная, а посему определенного места не имеющая. Тряпка - она на то и тряпка, чтобы валяться - именно это наинизшее состояние характеризует ее как последнюю ступень в иерархии вещей. Она всегда на своем месте, куда бы ее ни бросили. Но нам-то с вами не все равно, верно? Одно дело - тряпка на столе, и совсем другое - под капотами двигателей вертолета. В этом случае она может стать фактором летного происшествия, - однако, называться она будет уже не тряпкой, а предпосылкой. Улавливаете разницу? - он строго поднял указательный палец. - Здесь-то и зарыта философия боевой авиации.
  - Однако! - сказал полковник, вставая, - Однако, у вас подозрительно неармейский склад ума, товарищ лейтенант. И это сильно навредит вашей дальнейшей карьере.
  Он взял бритву и полустроевым шагом покинул комнату. Когда дверь за ним закрылась, командир с праваком, притворявшиеся до этого спящими, зашлись в поросячьем визге.
  
  ПО ДУШАМ
  
  Вечер того же дня. Пьяный командир экипажа только что потерпел поражение в попытке соблазнения дежурной по гостинице. "Вы пьяны, капитан, а у меня муж есть", - вполне обоснованно отказала она. Расстроенный командир поднимается на второй этаж и входит в свою комнату.
  На кровати лежит пьяный борттехник Ф. и одним глазом читает "Релятивистскую теорию гравитации". Командир присаживается на краешек его кровати, смотрит на обложку, морщит лоб, шевелит губами, потом спрашивает:
  - Что за хуйню ты читаешь?
  - Очень полезная книга для всех летчиков - про тяготение.
  Командир долго и напряженно думает, потом резким движением пытается выхватить книгу из рук борттехника. Некоторое время они тянут книгу в разные стороны. Наконец командир сдается. Он горбится, опускает голову, обхватывает ее руками и говорит:
  - Ну, как еще с тобой по душам поговорить? Пойми, командир обязан проводить индивидуальную работу с подчиненными...
  - Ну что ты, командир, - говорит с досадой борттехник.
  - Нет, ответь мне - почему ты, лейтенант, не уважаешь меня как командира, как старшего по званию, и, - командир всхлипывает, - не любишь просто как человека?
  Растроганный борттехник откладывает книгу, садится рядом:
  - Прости, командир... Вот как человека я тебя очень люблю...
  Обнявшись, они молча плачут.
  Входит трезвый правак с полотенцем через плечо, смотрит на них и говорит брезгливо:
  - Опять нажрались, нелюди.
  И снег лепит в темные окна.
  
  БОЛЬШАЯ ВИЛКА БОРТТЕХНИКА
  
  Во время командировки на борту ?22 появилась так называемая "вилка" - обороты левого и правого двигателей различались на 4 процента (при максимально допускаемых инструкцией по эксплуатации двух процентах). Командир спросил у борттехника:
  - Что будем делать? Имеем полное право вернуться на базу. И командировке конец.
  - Зачем? Летать можно. Бывало, я и при шести процентах летал - соврал борттехник.
  Правак, лейтенант С., злобно хмыкнул:
  - Да ты и без двигателей летать можешь, а мы жить хотим. Понабрали студентов в армию, а они кадры губят.
  Началась привычная перебранка двух лейтенантов - двухгодичника и кадрового.
  - Если я - студент, то ты - курсант.
  - Да, я горжусь, что был курсантом. Пока ты в институте штаны просиживал, я в казарме портянки нюхал!
  - Пока ты портянки нюхал, я учился. И теперь я - дипломированный инженер!
  - А я летчик, блядь!
  - Какой ты, нахуй, летчик?! Пока ты - правак, единственная деревянная деталь в вертолете.
  - Командир, он летчиков ни в хуй не ставит! Вставь ему дыню!
  - Ну, все! - Сказал командир. - Заткнулись оба. Я решил - командировка продолжается. Хрен с ней, с "вилкой". Тем более что сегодня вечером мы приглашены в гости.
  - Куда? - хором спросили лейтенанты.
  - На голубцы к одной милой официантке из летной столовой. Ваш командир обо всем договорился.
  
  Вечером экипаж отправился в гости. Обычный барак с общим коридором, в который выходят дверцы печек из маленьких квартир. Голубцов не было. Ели и пили то, что принесли с собой жаждущие общения офицеры. Официантка позвала подругу, медсестру из аэродромного медпункта.
  Дело близилось к ночи. Командир все чаще уединялся с официанткой в соседней комнате. Медсестра выразила надежду, что мальчики ее проводят. Уже хорошо поддавшие мальчики выпили на посошок, и, пока медсестра одевалась, вышли в коридор. Курили у печки.
  - Какая же я гадюка! - сказал правак, сидя на корточках и мутно глядя в огонь. - Гадина я! Дома меня ждет молодая жена, моя птичка, а я, пес шелудивый, собираюсь изменить ей в этом грязном вертепе.
  - Да, нехорошо, - покачиваясь, и стряхивая пепел на плечо праваку, сказал борттехник. - Наверное, тебе прямо сейчас нужно свалить в гостиницу. А я тебя прикрою, скажу, что тебе стало не по себе. Ведь тебе и вправду не по себе - и физически и морально.
  - Нет, я не могу, - сказал лейтенант С., икая. - Я не могу обидеть эту милую, одинокую женщину, она так надеется на мою помощь.
  "Сволочь", - подумал борттехник, и от предстоящей борьбы за обладание ему сразу захотелось спать. Он даже зевнул.
  Вышла медсестра в дубленке, улыбнулась:
  - Ваш командир вернется к исполнению воинского долга чуть позже. Вперед, товарищи офицеры!
  Миновав темный коридор, они вышли в морозную лунную ночь. Женщина остановилась и сказала, обращаясь к лейтенанту С.
  - Милый Шура! Вам, как молодожену, направо - ваша гостиница там. А меня проводит холостой лейтенант Ф. Только проводит, и сразу вернется в гостиницу. До встречи, Шура! - И она поцеловала оторопевшего лейтенанта С. в щеку.
  - Ах, вот как? Ну, л-ладно, - злобно сказал лейтенант С., развернулся и ринулся по сугробам к темнеющим сараям. Увяз, остановился, повернул назад. Выбравшись, он долго отряхивал брюки от снега, потом выпрямился и сказал:
  - Я ухожу! Но учтите, он - ненадежный человек! Если хотите знать, у него вилка, - тут лейтенант С. показал руками достаточно крупную рыбину, - целых десять процентов!
  И, крутнувшись через левое плечо, он побежал по тропинке вдоль желтых окон барака.
  - Я ничего не поняла, но этот размер меня заинтриговал, - засмеялась женщина и взяла лейтенанта Ф. под руку.
  
  ШИНЕЛЬ
  
  Весной в полку случилось ЧП - исчезли два бойца-азербайджанца. Были организованы спешные поиски. Борт ?22 возвращался из Зеи с молоком и сметаной, когда, уже на подлете к аэродрому, его переориентировали на прочесывание поселка с воздуха. Вертолет, взяв точкой отсчета баню на краю поселка, начал ходить галсами - улица за улицей, - едва не цепляя колесами телевизионные антенны. Экипаж добросовестно выполнял приказ, понимая всю бесперспективность такого поиска.
  - Они же не дураки по улицам бегать, - сказал командир. - Сидят сейчас где-нибудь у друзей - здесь азеров полно, - над нами смеются.
  Прочесав нижний поселок, вертолет вылетел к железнодорожному вокзалу и пошел над перроном. На первом пути уже тронулся и набирал скорость скорый из Владивостока. Когда пролетали над серединой состава, борттехник Ф. увидел, как из двери первого вагона выскочил человек в шинели. За ним выпрыгнул второй, упал, перекатился - состав уже шел с приличной скоростью.
  - Кажется, нашли, - доложил командир, когда они пролетели над двумя солдатами. - Только что двое воинов спрыгнули с поезда. Сейчас развернемся, посмотрим. Высылайте группу, кто здесь рядом...
  - Возвращайтесь, 451-й, - сказала "вышка". - Только что обнаружили бегунков, на водокачке прятались. А в поезде - это наш патруль...
  
  Лейтенант Самойлов, с которым лейтенант Ф. жил в одной квартире, заступил в этот день в наряд начальником патруля. А поскольку лейтенанты все еще не пошили себе шинелей, он позаимствовал этот вид верхней одежды у соседа по лестничной площадке. Как и лейтенант Самойлов, сосед служил в ТЭЧ, но дослужился уже до капитана - и лейтенант отправился в наряд в капитанской шинели.
  ...Когда патруль ворвался на перрон, скорый поезд уже стоял минуту из положенных пяти. Расстегнув кобуру, "капитан" увлек двух своих бойцов в крайний вагон. Троица понеслась по узким коридорам поезда. Начальник патруля, выкрикивая "извините", открывал двери купе и отбрасывал от лица ноги, торчавшие с плацкартных полок. За ним с пыхтением и топотом следовали два воина.
  Они были в тамбуре третьего вагона, когда поезд тронулся. Пробежали два оставшихся вагона, уже никуда не заглядывая. К счастью проводник еще не успел закрыть дверь в тамбуре на ключ. Начальник патруля открыл дверь, махнул рукой подчиненным. Выпрыгнул первый. Второй замешкался, примериваясь. Перрон вдруг кончился, лейтенант увидел внизу плавно ускоряющийся мазутный снег, и вытолкнул солдата.
  Когда лейтенант высунул голову, над ним пронесся вертолет, ударил ветром и ревом. Лейтенант вздрогнул от неожиданности и отпрянул, потеряв несколько секунд. Скорость росла. Он снова высунулся, и, прицелившись в набегающий пышный сугроб, прыгнул.
  ...Взмахнув полами капитанской шинели и провернувшись вокруг оси, тело с криком врезалось в кучу шлака и золы, припорошенной вчерашним снежком. Над местом трагедии взметнулось черное облако...
  В голубом мартовском небе стрекотал, удаляясь, борт ?22. По перрону шел капитан с лицом шахтера, в чужой черной сажистой шинели, придерживая рукой конец лопнувшей портупеи. Он грустно думал, что скажет хозяину этой шинели. Слева и справа, наклонив головы и сдерживая улыбки, шагали два аккуратных, подпоясанных белыми ремнями бойца.
  - Что, чумазый, - сказала, пятясь, торговка пирожками. - Поймали тебя наши солдатики? А ты не бегай, не бегай!
  - Да пошла ты, бабка, - сказал капитан-лейтенант.
  И вдруг расхохотался, сверкая зубами.
  
  МЕДИЦИНА И СОЛДАТ
  
  В мае в полк прибыло пополнение. В июне новобранцы принимали присягу. В этот день стояла редкая для начала амурского лета жара. Дежурный по стоянке части лейтенант Ф. отобедал в солдатской столовой и, сидя в курилке, в тени приказарменных тополей, смотрел, как прямо перед ним на плацу один за другим юноши превращаются в солдат Советской Армии.
  Наконец все закончилось - отзвучали хлопки сапог по плацу и петушиные голоса новобранцев. Из динамика медленно и хрипло грянул гимн Советского Союза. Строй замер по стойке "смирно", офицеры подняли руки к козырькам. Лейтенант Ф. задумался: должен ли он, будучи в курилке, принимать участие в торжественном моменте? Но на всякий случай встал, надел фуражку и поднес руку к козырьку.
  Гимн играл невероятно долго. Лейтенант уже устал и переминался с ноги на ногу. А каково солдатикам там на жаре. Вон тому уже явно плохо - он поднес руку к глазам, покачнулся...
  Лейтенант Ф. увидел, как солдатик поднес руку к лицу, потом покачнулся и переломился в поясе, чуть не клюнув носом плац. Стоящий сзади вовремя схватил его за ремень, предотвратив удар лбом об асфальт.
  Двое вынесли бойца из сомкнувшегося строя, положили на травку возле курилки. Лейтенант Ф., вздохнув, подошел, наклонился к бледному с синими губами рядовому, расстегнул ремень, воротничок гимнастерки, пошлепал по щеке. Рядовой вздохнул и открыл глаза.
  - А-а, товарищ лейтенант... - сказал он слабым голосом. - Вы знаете, снилось мне, что я в саду, бабочки летают, девушки далеко поют такими тоненькими голосами...
  - Лежи, несчастный, - сочувственно сказал лейтенант, махая над лицом рядового своей фуражкой. - Отдышись, сейчас в санчасть тебя отведу.
  - Спасибо, - сказал рядовой, блаженно улыбаясь, и вдруг, приподняв зад, насупил брови. - Что-то мокро мне...
  Лейтенант потянул носом:
  - Да, брат, кажется, ты обделался... Бывает. Как говорится - когда спишь, себя не контролируешь...- сказал он, стараясь не рассмеяться.
  - Это все она! - вдруг злым трезвым голосом сказал рядовой, и щеки его покраснели. - Ну, гадина! Накормила!
  И только что умиравший боец, к изумлению лейтенанта, вскочил на ноги и, подтянув липнущие к ногам галифе, походкой цапли понесся к санчасти. В его сапогах хлюпало. Лейтенант последовал за ним - солдатик явно оклемался, и сопровождать его не было нужды, но лейтенант не мог пропустить развязку.
  Друг за другом они ворвались в темный коридор санчасти. Не останавливаясь, солдат помчался к кабинету с криком:
  - Накормили, суки! Чем вы меня накормили?
  Дверь кабинета открылась, и на крик выглянула капитан медицинской службы.
  - Что с вами, товарищ боец? - пролепетала она, увидев надвигающегося на нее рядового с выпученными глазами.
  - Чо, чо! - прокричал он. - Обосрался, вот чо! Какие таблетки вы мне дали? Я простыл, у меня с утра температура была, я пришел к вам перед присягой! Что вы мне дали?! Куда я попал, что это за армия, где травят солдат?!
  - Успокойтесь! Я дала вам тетрациклин и слабительное, чтобы сбить температуру и освободить кишечник.
  - А-а! - завыл рядовой, развернулся и выбежал на улицу.
  Поморщившись, лейтенант поспешил на воздух. На крыльце он столкнулся со своим помощником, лейтенантом Л.
  - Что случилось-то? Что за шум? - спросил помощник.
  - Что, что! - сказал лейтенант и засмеялся. - Новый защитник Родины обделался, вот что...
  
  ПРАВИЛЬНАЯ АЭРОДИНАМИКА
  
  Однажды летом 1986 года борт ?22 был запланирован на ночные полеты. (Отвлекаясь от темы, должен заметить, что ночные полеты - чудесное зрелище, настоящая цветовая и звуковая феерия. Правда, если смотреть на них не с высоты прошедших лет, а из тех армейских буден, то участвовать в очередном чуде борттехнику Ф. не очень-то и хотелось. Но план есть план.) После утреннего построения борттехник Ф. поплелся готовить борт. Единственное, что грело душу, так это перспектива предполетного дневного отдыха. Борттехник даже ускорил шаг, прикидывая, что если поторопится, то успеет на штабной автобус, и доедет на нем до железнодорожного переезда. А оттуда до общежития рукой подать.
  Борт ? 22 стоял у самого края стоянки - дальше за колючей проволокой тянулся ряд законсервированных Ми-6 - их хозяева сейчас нарезали в афганском небе. Уже издалека борттехнику что-то не понравилось в профиле его машины. Подойдя ближе, он увидел, что носовой чехол накинут не на верхний люк кабины, как обычно, а натянут "по самые брови" - на двигатели. Борттехник вспомнил, что вчера вечером, торопясь на машину, поручил зачехлить вертолет механику Разбердыеву. Навредить при зачехловке невозможно в принципе, и, когда механик, спустившись почему-то не из верхнего люка, а снаружи, по ферме, доложил, что дело сделано, борттехник только кивнул. Тем более что в кабине стало темно, а это доказывало присутствие чехла на носовом остеклении.
  Сейчас же, вздохнув ("мудак Разбердыев"), борттехник полез по борту наверх. Расчехлить из кабины не представлялось возможным - открыв верхний люк, вы бы оказались под сенью чехла, закрепленного где-то на двигателях. "Интересно, как он его там закрепил?" - карабкаясь, думал борттехник.
  Оказалось, Разбердыев поступил гениально просто. Он затянул верхний край чехла на открытые двигатели, и закрыл капоты, надежно придавив ими чехол. Но когда борттехник, взобравшись на двигатели и стоя на коленях, потянул на себя рычаг замка, стягивавший два капота, ему ответило не привычное упругое сопротивление, а безвольное звяканье. Рычаг болтался, похоже, ничего не стягивая. Продольный замок, фиксирующий капоты посредством стержней, входящих в гнезда, тоже не работал. "Блядь!" - простонал борттехник, догадываясь.
  - Разбердыев, твою мать! - крикнул он.
  - Я тут, - сказали внизу.
  - Ты вчера вот эту штуку ногой забивал?
  - Забивал.
  - Зачем?
  - Он нэ закрывался, твердый был.
  Борттехник сбросил чехол и попробовал стянуть капоты, надеясь на чудо. Но чуда не случилось - замок не работал. В полете не стянутые капоты могут отвалить в стороны при любом крене, их оторвет набегающим потоком и швырнет - ну куда еще может швырнуть эти ёбаные капоты? - конечно в несущий винт. И ничего не поделаешь - аэродинамика! Накрылись ночные полеты!
  А, впрочем, что же тут плохого? - подумал борттехник, и лицо его прояснело от хитрого плана.
  - Знаешь, что, мой милый Разбердыев, - сказал борттехник, - а зачехли-ка ты борт опять. Сегодня ночные полеты, я должен как следует отдохнуть.
  Разбердыев зачехлил борт и был приятно удивлен, что на этот раз рычаг не пришлось забивать пяткой - он упал в свое гнездо, как боец в кровать.
  Борттехник закрыл дверь, поставил печать и отправился на отдых. Он рассчитал, что, явившись на полеты, обнаружит неисправность, доложит о ней инженеру, борт снимут с полетов, но вот ремонтом он займется только завтра с утра. Если же доложить сейчас, перед ним поставят задачу ввести борт в эксплуатацию до вечера. Кстати, устройство замка было для борттехника тайной. Он предполагал, что там внутри лопнула какая-то пружина - типа дверной, - обеспечивающая тугую стяжку. "Вот завтра и заменим - делов-то!" - успокаивал он себя.
  Первым, кого борттехник встретил, явившись на аэродром вечером, был инженер эскадрильи.
  - Слушай, Ф., выручай! Заступай в дежурный экипаж - больше некому! С ночных снимаешься.
  Это было настоящее везение. Дежурный экипаж предназначен для экстренных случаев, которые случались крайне редко (на недолгой памяти лейтенанта Ф. вообще ни одного не было, кроме пролета Горбачева на высоте 11000 метров, когда пришлось сидеть в первой готовности два часа). Опробовался, доложился, и целые сутки с перерывом на завтрак, обед и ужин валяйся на кровати, читай, спи, играй в шахматы - профилакторий! И, самое главное, можно не злить инженера докладом о сломанном замке. Спокойно переночевать в уютной комнате для дежурного экипажа, а завтра сходить в ТЭЧ, взять пружинку и тихо поставить. "Со стоянки на дежурную подрулим, ну или подлетим невысоко - всяко без кренов", - прикинул борттехник, и пошел расчехлять вертолет.
  Все прошло гладко, как и рассчитал. Ночные полеты, наблюдаемые со стороны, были великолепны. Стоя на теплой рулежке возле своего борта, борттехник Ф. смотрел в черное небо, где рокотали винты, горели елочными гирляндами красные и зеленые АНО, чертили неоновые дуги концевые огни лопастей, вспыхивали посадочные фары - смотрел, подставляя ночному ветру лицо, и громко декламировал:
  - Выхожу один я на дорогу, под луной кремнистый путь блестит, ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит...
  И слезы счастья текли по его щекам.
  Утро прошло спокойно. Небо затянуло, заморосил мелкий дождик. "Сегодня уж точно никуда не полетим", - сказал, глядя в окно, командир экипажа капитан Шашков. Борттехник лежал на кровати и читал "Буржуазную философию", за "потерю" которой уплатил пять рублей библиотеке. Временами он проваливался в сон, просыпался, пил чай, курил, снова читал. Надвигался обед...
  Но вдруг в коридоре послышался топот, дверь открылась, и кто-то проорал:
  - Дежурный экипаж, на вылет!
  - Какого черта? - пробормотал Шашков, обуваясь. - Нижний край по земле стелется...
  Борттехник Ф. рванул к борту первым, надеясь к приходу экипажа изобразить внезапную поломку. Но когда он подбежал к вертолету, его уже встречала команда солдат-ПДСников с парашютами во главе с начальником штаба, майором Вельмисовым (тоже любителем прыжков). Вся команда сучила ногами от нетерпения. Борттехник хотел вежливо осведомиться у товарища майора, - какие, мол (туды вашу мать), прыжки в такую погоду, - но начштаба опередил:
  - Давай к запуску, Ан-2 в тайге сел на вынужденную, люди гибнут!
  Борттехник оглянулся - экипаж уже бежал, прыгая через лужи. Команда спасателей лезла в грузовую кабину. Отступать было некуда, никого не хотелось огорчать, всех рвало на подвиг. "С нами бог!" - подумал борттехник и, отломив от мотка приличный кусок контровки, взвился к двигателям. Приоткрыв капоты, зацепил тройной петлей проволоки слева изнутри какой-то крючок, вывел концы наверх, придавил капоты, обмотал концы вокруг замкового рычага на правом капоте, перекрутил проволоку , и нырнул в кабину.
  После запуска борттехник по внутренней связи попросил:
  - Командир, ты уж больше пяти градусов не закладывай...
  Шашков удивленно посмотрел на бледного лейтенанта:
  - Имею право все пятнадцать... Ты чего такой белый? Вроде не пили вчера.
  - Съел что-то, наверное. Постарайся аккуратно, а то... - Борттехник изобразил выброс обеда в кабину, для убедительности - ближе к правому колену командира.
  Они взлетели. Нижний край был триста метров, пошли на двухстах над тайгой. Вестибулярный аппарат борттехника сообщал хозяину не то, что о градусах крена - даже о секундах. Сердце замирало, когда вертолет проваливался в воздушную яму - а небо над тайгой было прямо изрыто ими. Борттехник представлял, как инерция приподнимает капоты, набегающий поток врывается в щель, капоты распахиваются, отрываются, их швыряет в винт, - треск, провал, свист, удар, тьма... Он оглядывался в грузовую кабину и тоскливо думал, что с двухсот метров просто не успеет выпрыгнуть, пока толпа спасателей будет ломиться в дверь. Скорее бы этот самолет... А. может, сегодня день катастроф, и им суждено лечь где-то рядом... Потом комиссия по расследованию запишет, что капоты двигателей были связаны миллиметровой контровкой - и, несмотря на трагедию, члены комиссии не удержатся от смеха - он бы еще ниткой связал, - обязательно скажет кто-то.
  - Вот он! - завопил правак, показывая вправо и назад. - Разворачивайся, командир, он на траверзе справа!
  И командир, забыв о предупреждении, заложил афганский вираж с креном крепостью все 40 градусов - глаза борттехника, прикованные к авиагоризонту, зафиксировали этот преступный крен. Он даже привстал от ужаса, готовясь откинуть сиденье и при первом ударе броситься к двери. Но все было тихо. Они уже снижались по прямой к "кукурузнику", - он лежал, слегка приподняв хвост, на ровной зеленой лужайке среди чахлого кустарника. Дверь самолета была открыта, людей вокруг не наблюдалось.
  - Никто не встречает, - проорал над ухом начштаба. - Неужели всем хана?
  Снизились над лужайкой и по зеленым волнам и брызгам, которые поднял ветер от винта, поняли, что под ними вовсе не поляна, а болото.
  - Сесть не могу, - сказал командир борттехнику. - Подвисну рядом, а ты сбегай, посмотри, что там. Здесь мелко, кусты, - вон и у самолета верхушки пневматиков видны. А мы потом в "Красную звезду" сообщим о твоем подвиге.
  Выбрали место без кустов, зависли метрах в двадцати от самолета с черной дырой двери. Борттехник отстегнул парашют, завернул штанины до колен, снял ботинки, носки, укоризненно посмотрел на сидящих плотным рядком спасателей в парашютах и грамотно прыгнул в зеленую воду. Грамотно, потому что смутно помнил о статическом электричестве, наводимым на массу вращающимся винтом, и не хотел стать проводником между бортом и водой.
  Он сразу ушел в воду по пояс. Неожиданность такого длительного погружения, которому, казалось, не будет конца, заставила борттехника крикнуть:
  - Ну ни хуя себе мелко!
  Как ни странно, дно было почти твердым, вода - теплой, и борттехник радостно продвигался вперед, подгоняемый в спину ветром винта. О своей скорбной миссии он вспомнил только возле самой двери самолета. Остановился, перевел дыхание, и, приготовившись увидеть гору трупов, осторожно заглянул за обрез двери.
  В салоне стоял большой деревянный ящик. На нем сидели четверо - двое пилотов и двое мужчин в штатском. Все четверо были без носков - их разноцветные клубочки валялись на полу. Все четверо молча смотрели на борттехника.
  - Все живы на борту? - спросил борттехник.
  Мужчины переглянулись, один пожал плечами:
  - Да как сказать...
  Борттехник, стоя по пояс в болоте, начал выходить из себя:
  - Ну, и хули вы, мужики, сидите? Мы что здесь, час висеть будем? Давайте, выходите, выносите, кто идти не может. Быстро, быстро, а то меня уже засасывает!
  Первый пилот спрыгнул с ящика, и, похлопав по дереву, спросил:
  - Это взять сможем?
  - А что это?
  - Да вот, груз 200...
  - В смысле - гроб? - уточнил борттехник, и замотал головой. - Нет, никак. Он в дверь не пролезет.
  - А ты створки открой.
  - Да вы что, охуели? - крикнул борттехник ("мне еще трупа-неудачника не хватало на борту!" - подумал он). - Во-первых, у меня створки заклинило, - на ходу сочинил борттехник, - они только на полметра открываются. А во-вторых, открывать их на висении да стоя в воде? Вас так током долбанет, что болото вскипит. Быстро спрыгнули и - за мной. А за ним гражданский борт пришлют - мы договоримся.
  Когда борттехник, а за ним четверо спасенных, поднялись на борт по стремянке, услужливо поставленной начштаба, борттехник вспомнил, что всех должно было убить мощным наведенным электричеством. "Странно", - подумал он и тут же забыл об этом, потому что в памяти уже всплыли незамкнутые капоты.
  Долетели нормально, несмотря на все переживания борттехника. Подсели на гражданскую полосу, высадили потерпевших, перелетели на дежурную стоянку. Выключились.
  Поднявшись к капотам, борттехник открыл их одним движением и увидел, что проволока была перерезана капотами сразу после их закрытия перед вылетом.
  Он благодарно и облегченно помолился и, опасаясь очередного непредвиденного вылета, решил больше не тянуть с признанием. Тем более что внизу уже бегал инженер, обнюхивая борт.
  - Как все прошло?
  - Нормально, - скромно сказал борттехник, демонстрируя болотную грязь на комбезе. - Вот только, сейчас, когда садились, вверху что-то щелкнуло. Поднимаюсь, замок на капотах двигателей не работает.
  - А что там могло щелкнуть? - удивился инженер.
  - Ну, пружина замка лопнула, наверное.
  - Да нет там никакой пружины. Что-то ты темнишь, - прищурился инженер.
  - Что это я темню?! - искренне возмутился борттехник. - Только что прилетели, когда бы я успел сломать? Не думаете же вы, товарищ капитан, что я летал с незамкнутыми капотами - да их оторвало бы набегающим потоком, и - в винты!
  - Да уж, - почесал в затылке инженер. - Вы бы на первом вираже посыпались. Ну, что ж, давай, снимай замок, покажешь мне.
  - Прямо сейчас?
  - А когда? Бери отвертку и раскручивай капот, пока светло.
  
  Раздевшись до трусов и повесив мокрый комбез сушиться на лопасти, борттехник, целый час, матерясь, отвинчивал около сотни винтов. А именно это количество требуется, чтобы разъять капот и добраться до замка, который, по замыслу конструктора (незнакомого с Разбердыевым) был вечен, и его замена не предусматривалась. Натерев кровавые мозоли, борттехник, наконец, добрался до замка и вынул из него железяку сложной конфигурации, у которой был отломлен хвостик с резьбой. Никакой пружины не было.
  Инженер, осмотрев сломанную деталь, хмыкнул:
  - Действительно, трещинка на полвитка уже была, видишь на сломе ржавчинка по краю? Хорошо, что на посадке отломилось, а не то... Дуй в ПАРМ, пусть быстренько выточат, ставь и закручивай.
  Прибежав в мастерские, борттехник обнаружил, что токарный станок работает, но работать на нем некому. Порывшись в железе, выбрал что-то похожее. Вспоминая школьные уроки труда, вставил в патрон, затянул, выточил, нарезал плашкой резьбу, выпилил напильником несколько выемок... Деталь встала на место как родная! Борттехник ликовал - это был первый полноценный ремонт боевой машины, проведенный им лично!
  Вечером, за дружеским столом, употребляя спирт, добытый на МИ-6, лейтенант Ф. поведал борттехникам офицерского общежития о своем приключении. В конце он сказал:
  - А что касается набегающих потоков - херня все это. Что бы ни говорили всякие там инженеры эскадрилий. Я вот трясся весь полет, а когда ничего не случилось, подумал - ведь этот поток и прижимал капоты, не давая им отвалиться даже в крене. Машина-то идет, наклонив нос, и встречный поток создает отрицательную подъемную силу. Да плюс давит нисходящий поток от винта! Так выпьем за нее, родимую, - за правильную аэродинамику!
  ...Через неделю ему показали свежий номер "Красной звезды". "Экипаж капитана Шишкова (через "и" - Ф.), - говорилось в крохотной заметке, - обнаружил потерпевший аварию самолет в глухой тайге. Умелые действия группы десантников во главе с начальником штаба майором Вельмисовым обеспечили спасение людей и перевозимого груза...".
  
  ПЯТЬ МИНУТ
  
  К старому штабу делали пристрой. Руководил строительством летчик майор Шамоня. Он сам летал за стройматериалами по всей Амурской области. Однажды летчик-строитель запряг 22-й борт и повел его в поселок N*, что лежал у самой китайской границы. Там майору должны были подвезти груду фанерных обрезков.
  Сели на пыльном стадионе, разогнав гонявшую мяч ребятню. Выключились. Майор послал правака и борттехника по адресу, где их ждали стройматериалы. Они вернулись на машине, груженной обрезками фанеры. Когда борттехник выскочил из кабины, он увидел следующую картину.
  Вертолет как изнутри, так и снаружи кишел мальчишками. Майор Шамоня лежал в салоне на лавке, натянув на нос фуражку, и его охранная деятельность заключалась в том, что он придерживал рукой закрытую дверь кабины, не подозревая, что борттехник оставил открытым верхний люк, и кабина была полна мальчишек. "Бонифаций херов", - подумал борттехник. Он разогнал мальчишек и, осмотрев вертолет, увидел, что из гнезд на левой створке исчезли обе ракетницы с шестью сигнальными ракетами. Их крепежные винты (по одному на обойму) можно было вывинтить монетой. И вывинтили.
  Узнав от злого борттехника о пропаже, майор Шамоня сказал "ай-яй-яй!", и развел руками. Уже взбешенный борттехник (ответственность огребет он один!) поймал за шиворот первого попавшегося пацана и прошипел:
  - Если через пять минут ракетницы не вернутся на место, ты полетишь со мной в военную тюрьму.
  - Все скажу, все покажу, - залепетал испуганный парнишка. - Я знаю - кто, нужно ехать в школу.
  Услужливые пацаны подкатили невесть откуда взявшийся раздолбанный мотоцикл "Восход". Оттолкнув всех, борттехник прыгнул на тарахтящий мотоцикл, показал заложнику на заднее сиденье, и отпустил сцепление.
  С грохотом они пронеслись по поселку, въехали во двор школы. Шел третий день сентября. Борттехник открыл дверь в указанный класс, вошел, и, не здороваясь с ошарашенной учительницей, сказал:
  - Дети! Вы все знаете, что враг рядом, - он показал рукой в окно, - за рекой. Именно поэтому любая деталь боевого вертолета сконструирована таким образом, что, при ее попадании в руки врага, включается механизм самоуничтожения. Через двадцать минут после ее снятия происходит взрыв, уничтожающий все живое в радиусе ста метров.
  Он демонстративно посмотрел на часы:
  - Осталось пять минут!
  В гробовой тишине стукнула крышка парты, к борттехнику подбежал мальчишка и дрожащими руками протянул две обоймы с ракетами.
  - Скорее, - умоляюще сказал он, - разминируйте их!
  - Не бойся, пионер! - сказал, принимая обоймы, повеселевший борттехник. - Разве ж ты враг?
  И, погладив мальчика по голове, вышел.
  
  ЦИЦЕРОН
  
  В начале осени 1986 года борт ?22 снова оказался в Белогорске. И снова кидали парашютистов. Работали не только с профессионалами, но и с местным подростковым парашютным клубом. Команда клуба почему-то состояла только из девчонок 13-15 лет. Девчонки сыпались из вертолета как горох, и, когда машина приземлялась, парашюты были уже уложены, и девичий отряд был готов к новому прыжку. Эта интенсивность начала беспокоить экипаж. И погода как назло была ясной и теплой - стояло бабье лето. Самым неприятным было то, что на все шутки экипажа девчонки отвечали вежливо-безразличными улыбками. Они вообще были не по-детски хладнокровны. Одна из них, дернув кольцо раньше, чем нужно, зацепилась выходящим куполом за штуцер левой амортстойки вертолета. Купол сорвался со штуцера, но был распорот. Девочка спокойно отцепила основной, открыла запаску, приземлилась, и уже на следующем взлете была в небе.
  - Юные диверсантки, бля, - с досадой бормотал командир.
  Командировка явно не удавалась. Экипаж был на грани нервного срыва. И неудивительно, что в крайний день детских прыжков этот срыв произошел. День начался с неприятности. На контрольном висении, когда борт завис метрах на пятидесяти, с "вышки" вдруг ласковым голосом сказали:
  - Четыре полста первый, у вас стремяночка не убрана.
  Борттехник выскочил в салон, встал на колени, наклонился над 50-метровой пропастью, рывком втянул стремянку и захлопнул дверь. Потом только подумал, что вполне мог улететь вниз, и сказал несколько строгих слов в адрес командира, который не предупредил, что зависнет так высоко.
  Итак, в промежутке между взлетами, когда вертолет молотил на площадке в ожидании, пока диверсантки натягивали свои парашюты, случилось доселе небывалое. Три девочки вдруг отделились от отряда и побежали к зарослям кустарника на краю площадки. Увидев их легкий бег, командир оживился:
  - Гляди, мужики, они тоже, оказывается, люди. Приперло, все-таки!
  И, пробормотав странное: "Раз они по-человечески, то и мы по-человечески...", он взял шаг-газ. Когда девчонки, забежав в кусты, присели, командир поднял машину и, ухмыляясь, двинул ее вперед. Подскочили, на мгновение зависли над кустами, и, свалив на круг, вернулись на место.
  В салон вбежали две фурии постарше, и набросились на встретившего их борттехника Ф.:
  - Как вам не стыдно! Офицеры Советской Армии ведут себя как хулиганы из подворотни. Мы будем жаловаться через начальника нашего клуба командиру вашей части!
  Борттехник понял, что шутка не удалась, и угроза может оказаться вовсе не пустой.
  - Успокойтесь, товарищи парашютистки! Произошла трагическая ошибка! - сказал он, примиряюще поднимая руки. - Во всем виноват сбой техники. Командир решил сделать контрольное висение, но на высоте двух метров произошло нештатное барометрическое включение автопилота, который и направил вертолет соответственно заложенной гиропрограмме. Во время работы автопилота человек бессилен изменить курс. Мы смогли отключить автопилот только над кустами, где, как вам, надеюсь, известно, существует аномалия давления, что и ввело в заблуждение барометрическое реле. Командир, не медля ни секунды, увел машину. Мы приносим извинение за действия нашего автопилота. По прибытию на базу он будет заменен.
  Девочки смотрели на строгое лицо офицера - ему нельзя было не верить. К тому же он добавил:
  - Если вы будете настаивать на своей версии, мне, как старшему, чтобы сохранить честь всего экипажа, придется уволиться в запас ровно через год. Я бы сделал это сегодня, но командование согласится минимум на год. Что скажете?
  - Ну, хорошо, - промямлили девочки, переглянувшись. - Мы берем свои слова назад.
  И смущенно улыбнулись.
  В кабине, в которую транслировалась речь борттехника, не снявшего ларинги, ржали левый с правым. Когда борттехник, проконтролировав загрузку девочек, вошел в кабину, командир встретил его словами:
  - Разрешите взлет, старшой?
  - Давление в норме, САРПП работает, все тела на месте, - сказал борттехник. - Взлет разрешаю...
  
  Но на этом трудности летного дня не закончились. Стремление к примирению сыграло с экипажем злую шутку. Приземлившись, они увидели, что одну из диверсанток снесло на край площадки. Она устало брела, волоча в охапке смятый купол.
  - Может помочь пигалице? - смилостивился командир.
  - Я помогу, - вдруг сказал правак, отсоединил фишку СПУ, отстегнул парашют и ловко выпрыгнул в открытый блистер. Он помчался навстречу, принял парашют, и пошел рядом, галантно согнувшись к спутнице и что-то говоря.
  Загрузились, взлетели, выбросили, пошли на посадку.
  - Все, на сегодня отработали, - сказал командир. - Прикурите мне сигарету.
  Правак достал сигарету, спички, прикурил, передал командиру. Потом взялся за ручку блистера, чтобы открыть его и впустить в кабину ветер.
  (Информация для сведения: блистер - сдвижное боковое окно трапециевидной формы, выпуклое, площадью почти 0,6 кв. м, окованное по периметру, достаточно тяжелое, двигается по направляющим. В случае необходимости летчик сбрасывает блистер и покидает вертолет. Сброс осуществляется срыванием красной законтренной ручки, расположенной над блистером.)
  Итак, правак потянул за ручку блистера (не за красную!). Блистер не поддался. "Вот бля", - сказал правак и рванул сильнее. И блистер распахнулся! В кабину ворвался ветер. Борттехник увидел, что правак, высунувшись в окно по пояс держит сброшенный блистер за ручку, а набегающий поток, наполняя этот парус из оргстекла и металла, выворачивает держащую его руку.
  - А-а-а!!! - кричал правак, повернув голову назад на 180 градусов. - Да помогите, ёб вашу мать, сейчас вырвет!
  Несмотря на трагичность ситуации, командир и борттехник, увидев выпученные глаза орущего правака, покатились со смеху.
  - Помоги ему, - кое-как выговорил командир.
  Борттехник перегнулся через спинку правого кресла, дотянулся до края блистера, почувствовал его страшное сопротивление. Вдвоем с праваком они дотянули рвущийся на свободу блистер и попытались втащить его в кабину. Но, оказалось, что этот кусок стекла и металла неправильной формы в проем не проходил.
  - Держите его так, - сказал командир, - скоро сядем.
  Но в это время, штурманская карта, брошенная праваком на приборную доску, вдруг зашевелилась и поползла в окно.
  - Карту лови! - страшным голосом заорал правый.
  - Держи ее! - завопил командир. - Секретная карта, всем полком искать клочки будем! Хватай!
  Борттехник бросил блистер и кинулся за портянкой карты, которая уже втягивалась в проем, огибая локоть правака, обе руки которого вцепились в блистер.
  Борттехник схватил карту, смотал ее и засунул под свое сиденье. Но оставшийся без помощи правак снова упустил блистер, и тот бился на ураганном ветру в вытянутых руках лейтенанта С., который опять орал:
  - Да помогите же, сейчас отпущу нахуй! Руки отрывает!!! Кончай ржать, помоги, сволочь!!!
  Когда сели, командир утер трясущимися руками слезы. Борттехник выбежал на улицу и принял блистер из бессильных рук правака. На аэродром с площадки решили лететь с открытым окном. Солнце уже садилось. Забрали девочек и полетели на аэродром. Правак угрюмо молчал, рассматривая синяки и ссадины на руках. Борттехник периодически заливался смехом.
  Прощаясь с летчиками, девочки поблагодарили экипаж, а самая старшая, подойдя к борттехнику, подарила ему книгу под названием "Цицерон. Биография".
  - Мы подумали, что вам подарить, - краснея, сказала она, - и вот...
  - Спасибо, - сказал борттехник. - Это мой любимый оратор.
  После того, как диверсантки уехали, начался разбор полетов.
  - Ну-с, что у нас случилось? - спросил командир. - Почему сработал аварийный сброс блистера?
  Он показал на красную ручку, которая болталась на разорванной контровке.
  - Потому что борттехник у нас - распиздяй, - сказал правак. - Ручка была не законтрена.
  - Распиздяй вовсе не борттехник, а правый летчик лейтенант С. - сказал борттехник. - И доказать это легко. Первое - контровка, как мы видим, порвана, но слом свежий. Значит, сорвано недавно. Второе - полчаса назад лейтенант С., влекомый преступным чувством к несовершеннолетней парашютистке, выбросился из окна. Во время эвакуации - обрати внимание, командир, - лейтенант С. был в шлемофоне, и шишаком этого самого шлемофона - как лось рогами - он сбил ручку и сорвал контровку. Когда он дернул блистер, ручка соскочила с упоров. Поэтому мы поимели то, что поимели.
  - Не верь ему, командир, - взвизгнул правак. - Этот Цицерон от чего хочешь отпиздится!
  - Ладно, - сказал командир. - Кончай ругаться. Баба на борту - всегда предпосылка. Давайте блистер на место ставить.
  
  ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ЛЕТЧИК
  
  В сентябре 1987 года борттехник Ф. заменился из Афганистана. Он отгулял отпуск и вернулся в Магдагачи дожидаться приказа на увольнение. Из отпуска он опоздал (принял транзитную дату вылета из Новосибирска за дату вылета из Уфы), его друзья уже уволились в запас и отбыли по домам.
  Старший лейтенант Ф. живет в том же офицерском общежитие, что и до Афганистана, но в угловой комнате на втором этаже. Стоит ноябрь. Уже выпал снег, в батареях комнаты - воздушная пробка, и тепло не доходит до старшего лейтенанта. Поэтому он живет в четырехместных апартаментах один и, несмотря на предложения, переселяться не собирается. Никого из его эскадрильи в Магдагачах пока нет - они заменились в октябре, и еще отгуливают свои отпуска. Поэтому старший лейтенант на службу не ходит, - лишь раз в неделю он наведывается в штаб - узнать, нет ли приказа из Хабаровска на увольнение.
  Каждый день после обеда он идет на железнодорожный вокзал к газетному киоску и покупает свежую прессу - киоскерша даже оставляет ему "Огонек" (перестройка в разгаре). Вернувшись в свою холодную комнату, он заваривает чай, пьет, курит и читает. Вечером, когда все прочитано, он идет на ужин, возвращается, заваривает чай, пьет, курит, и, набросив на плечи и на колени по одеялу, пишет что-то в блокноте с твердой синей обложкой.
  Окна искрятся льдом. Иногда в общежитии отключают воду, и тогда можно наскрести ложкой с форточки пушистой изморози и заварить на талой воде (ровно стакан) чаю, пахнущего сигаретным дымом. Иногда в нижнем поселке отключают свет. В местных магазинах почему-то нет свечей, поэтому в такие вечера старший лейтенант читает и пишет при свете негасимых фонарей за окном.
  За стенкой - комната дежурных по общежитию. Одна из них - рыжая, с наглыми глазами, нравится старшему лейтенанту. Иногда, в ее дежурство, по ночам он слышит, как за стеной ритмично скрипит кровать. Утром, встречаясь в коридоре, они с понимающей улыбкой смотрят друг на друга. Старший лейтенант готов к контакту, но его сдерживает одно обстоятельство. Он не может сходить в магдагачинскую баню, боясь, что украдут его летную шевретовую куртку (раньше ходили в баню группой, и один всегда был рядом с одеждой). Старший лейтенант одет в джинсы и вареную рубашку, приобретенные в Афганистане, рубашка, по-видимому, крашена чернилами, поэтому торс старшего лейтенанта до самого горла имеет страшный мышиный цвет - тот же цвет имеет простыня, на которой он спит.
  Но, в общем, ему тепло, уютно и по-хорошему одиноко. Так он проживет целый месяц.
  
  Однажды вечером, когда старший лейтенант, заварив чаю, приготовился писать, в дверь постучали, и в комнату вошел незнакомый авиалейтенант в заснеженной шинели.
  - Здравствуйте, я - истребитель с Возжаевки, - сказал он. - Только сегодня приехал, ищу, где переночевать.
  Старший лейтенант Ф. посоветовал ему идти к дежурной и проситься в нормальную теплую комнату.
  - Я сам тут временно сижу, - сказал старший лейтенант. - Жду отпуска после Афгана.
  - А вы вертолетчик? - спросил лейтенант.
  - Вертолетчик, - сказал старший лейтенант, и непринужденно добавил: - Пока на правой чашке, но после отпуска пересяду на левую.
  - И как - трудно на вертолете летать?
  - Да что тут трудного, - удивился старший лейтенант Ф. - Шаг-газ на себя, ручку вперед и пошел педалировать! Ну, есть, конечно, своя специфика - в чем-то и труднее, чем на самолете.
  И старшего лейтенанта понесло. Он вкратце обрисовал специфику управления вертолетом, потом перекинулся на воспоминания об Афганистане, о боях-пожарищах, о том, как заходишь на боевой, делаешь горку, отдаешь ручку вперед, жмешь на гашетку, уходишь от собственных осколков - плотно работали, брат, в ближнем бою, почти врукопашную, - как мостишь машину на какое-нибудь "орлиное гнездо" на четырех тысячах, притирая одним колесом к краю площадки, как, перегруженный, срываешься в пропасть, и переводишь падение в полет...
  Истребитель слушал, открыв рот, глаза его блестели.
  - Да, - сказал он, - Это поинтереснее, чем на истребителе будет. Мне надо у вас еще многое узнать. Вот, например, - какая у вас ширина полосы?
  - Да зачем тебе наша ширина полосы? - засмеялся борттехник Ф. - Нормальная полоса, широкая - никто еще не промахивался.
  Но лейтенант продолжал допрос. Он интересовался допусками и минимумами, о которых борттехник Ф. только слышал от летчиков, но никогда не стремился узнать подробности.
  - Да ты, брат, не шпион ли, часом? Не Беленко твоя фамилия? - сказал борттехник. - Зачем тебе, истребителю, вся эта вертолетная кухня?
  - Да, понимаете, я ведь с истребителей по здоровью списан - буду у вас летать, на вертолетах. Вы мне расскажите...
  - Стоп, - сказал борттехник, скучнея на глазах. - Успеешь еще. Сейчас тебе надо дежурную найти, а то не устроишься. У меня нельзя - я один под всеми одеялами сплю, так что тебе не достанется. Знаешь, ты иди, как-нибудь поговорим еще...
  Лейтенант ушел. Старший лейтенант остался в своей холодной комнате, Он посмеялся над своим случайным враньем (думал ведь - истребитель проездом), и забыл о лейтенанте.
  На следующее утро, войдя в столовую, он поднял руку, приветствуя молодых борттехников за дальним столиком, и увидел, что с ними сидит вчерашний лейтенант. Судя по глазам лейтенанта, он уже знал от соседей по столу, кто живет в угловой комнате. Истребитель смотрел на борттехника Ф. испуганно и одновременно удивленно - как грузины на Остапа. Взгляд его, казалось, спрашивал: но зачем, за что? Старший лейтенант Ф. пожал плечами, подмигнул лейтенанту, и, сел к нему спиной.
  
  СТОТОННАЯ МЕСТЬ
  
  Когда старший лейтенант Ф., получив приказ на увольнение, подписывал обходной лист, случилась неприятность. Он не смог получить подпись начальника службы ГСМ. Еще в самом начале его летной карьеры молодого лейтенанта пригласила в гости одна прапорщица, служившая на горюче-смазочной ниве. Все бы ничего, но двухметровая и совсем не тонкая служивая девушка не очень приглянулась хрупкому лейтенанту. Он тактично избежал свидания, сославшись на то, что заступает в наряд. Приглашение повторилось еще несколько раз, пока, наконец, жаждущая общения не поняла, что лейтенант ушел в глубокий отказ. Притязания прекратились.
  Однажды вертолет борттехника Ф. был откомандирован в Шимановск на тушение лесных пожаров. Летали много - лили воду, высаживали на горящий торфяник пожарников. Возвращались на аэродром насквозь продымленные, с закопченными днищем и боками, с застрявшими в стойках шасси обгорелыми кедровыми ветками. Когда работа закончилась, борттехник Ф. вручил водителю ТЗ свой командировочный талон, вписав в него 100 тонн керосина - столько они сожгли за время командировки. В спешке борттехник забыл оставить себе отрывную часть талона для отчета в родном полку.
  И вот теперь, зайдя в кабинет за подписью, он увидел обиженную им прапорщицу, которая, покопавшись в бумагах, злорадно сказала:
  - Подписать не могу. Вы должны армии сто тонн керосина, товарищ старший лейтенант. Откуда я знаю, может быть, вы этот керосин налево загнали. Езжайте в Шимановск, ищите отрывной корешок талона - или платите. Расплачивайся, старлей! - и Брунгильда мстительно захохотала.
  Старший лейтенант, посмотрев в глаза ГСМщицы, понял, что проиграл. Со словами "я поехал в Шимановск", он вышел из кабинета. Достал из кармана ручку, положил "бегунок" на подоконник в коридоре, и нарисовал в нем что-то похожее на подпись.
  Он благополучно уволился в запас. Но еще несколько лет после армии бывшему борттехнику Ф. в кошмарных снах приходил счет за призрачные сто тонн керосина.
  
  УДАР ПО КИТАЮ
  (лирическая зарисовка)
  
  Теплый летний день 1986 года. Лейтенант Ф. идет с аэродрома в общежитие на отдых перед ночными полетами. Он идет мимо стоянки Ми-6, по дороге, ведущей точно на юг. Сразу за стоянкой, справа по полету - заболоченная полянка, вся усыпанная кустами голубики. Лейтенант привычно сворачивает, и, бродя по сочащейся холодной водой травке, собирает ягоду в фуражку. Набрав полный головной убор, он выходит на дорогу и движется дальше, - в промокших ботинках, с мокрыми коленями, совершенно умиротворенный. Он идет медленно, глядя по сторонам, кидая в рот горсти спелой голубики, и напевает "А я иду, шагаю по Москве...". Прямо перед ним, в стороне китайской границы - кучевые облака, плотно укрывающие солнце.
  И вдруг... В небе над китайской границей вспыхивает ослепительный свет. Лейтенант останавливается и, открыв фиолетовый рот, смотрит, как, упираясь в облака, встает огненный столб. Он видит растущую из-под облаков клубящуюся "юбку", и световую волну, которая стремительно разбегается в стороны, рассекая почерневшие тучи. Он мгновенно узнает ядерный взрыв!
  В миг лейтенант оценивает обстановку: нанесен удар по Китаю, совсем недалеко от границы, может быть по городу Хай-хэ, что на другом берегу Амура, напротив Благовещенска. Ударная волна достигнет этого места менее чем за полминуты. Из ближайших укрытий - неглубокая придорожная канавка. Если, как учит гражданская оборона, лечь в нее ногами к взрыву, все равно, торчащий зад срежет заподлицо с плоскостью дорожного полотна.
  И лейтенант принимает единственно верное решение. Он зачерпывает полную горсть голубики, запихивает ее в рот и начинает, давясь, пережевывать, глядя на ядерный гриб. Про пушкинский "Выстрел" и фуражку с черешней он сейчас не помнит. Он просто жрет свою ПОСЛЕДНЮЮ (а вовсе не крайнюю) голубику и ждет мгновенного опаляющего удара.
  Это странное наслаждение (вкус ягоды необычайно чудесен, вид неба ужасно прекрасен) длится недолго. Через несколько секунд гриб исчезает, свет меркнет, и на горизонте опять - те же кучевые облака. Всего лишь солнце на миг прорвалось через их плотную упаковку, высветив столь похожую конфигурацию.
  Лейтенант облегченно вздыхает, смеется, качает головой и продолжает движение. Лето, Магдагачи, пыльная дорога. В руках у лейтенанта - фуражка с остатками голубики, за спиной у лейтенанта - родной вертолетный полк...
  
  Автор набрался наглости и решился на общественно-значимый эксперимент!
  
  Читатель, добравшийся до конца этого текста и не пожалевший об этом, может кинуть в эту кружку сколько не жалко (если у него есть Яндекс-кошелек!:))) Мой Яндекс-счет: 41001405582159
  Искренне благодарен!
  
  Продолжение Бортжурнала (ДРА и "Ничья")и другие тексты автора смотрите по адресу http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/
Оценка: 7.67*208  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023