ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Фролов Игорь Александрович
О свободе необходимости

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Статья написана ровно 25 лет назад. Тогда опубликовать не удалось - публикую сейчас.
  Предисловие
  
  Статья, которая следует ниже, была написана мной ровно двадцать пять лет назад - в сентябре 1988 года. Кто помнит, то был самый пик перестройки - еще не были сильно заметны признаки политико-экономического распада, зато ветер перемен дул все сильнее, СМИ были полны горячих споров, прошлое вдруг ворвалось в нашу, еще социалистическую жизнь - и захлестнуло нас своими кровавыми водами. Оказалось, наш зрелый социализм - не совсем тот, за кого себя выдавал, у него нечеловеческое лицо, и наша задача - превратить его в человеческое. В принципе, путь был ясен - отринуть сталинское наследие, поднять ленинское. На этом перепутье все чаще появлялись статьи и передачи о том, каким было бы настоящее, пойди мы иным путем в прошлом. А точнее - если бы после Ленина, который был в отличие от грубого Сталина, весьма демократичен и даже ввел НЭП, партия поставила своего любимца Бухарина или кого-нибудь еще из списка в ленинском "Письме к съезду".
  Исторические реконструкции - дело, в общем, полезное, но те дискуссии показались мне странными с точки зрения их методологии. Их вели профессиональные историки, политологи, экономисты, философы - напомню несколько имен: Клямкин, Мигранян, Ципко, Шмелев, - но отношение к Истории почти у всех было не просто сослагательным, но и нравственно-этическим. Слова "исторический материализм" начинали приобретать негативную окраску, а историческая необходимость, на которой и основан истмат, вызывала не просто неприятие, а уже истерики. Помню, как известный телеведущий и референт Брежнева Александр Бовин воскликнул: историческая необходимость сталинизма означает безнравственность Истории, а этого не может быть! Нарастающее отрицание основ Истории как науки, замена исторически закономерного развития цепью случайностей и подвигло меня взяться сначала за книги-первоисточники) ПСС Ленина, Сталина, Маркса-Энгельса, стенограммы партийных и советских съездов), а потом за перо. Было написано два варианта - короткий и длинный, - я разослал их по редакциям газет и журналов, которые в течение нескольких месяцев отказали в публикации под предлогом перегруженности редакционных портфелей. Длинный вариант был по сути историко-политической пьесой - так много я вставил в текст цитат, - объем ее был вполне книжный. Короткий же вариант страдал тезисностью, но он оказался живучее - именно его я обнаружил случайно спустя четверть века, в книжном шкафу своего друга. За протекшие десятилетия были утрачены все оставшиеся после рассылок копии, и только эта "слепая" машинопись (благодаря, конечно же, исторической случайности) оказалась в моих руках. Я перечитал ее и решил, что есть минимум две причины для публикации: лучше поздно, чем никогда (раз) и - разговор о свободе и необходимости в Истории сегодня актуален, как и двадцать пять лет назад.
  
  
  ***
  Нам повезло - мы живем в эпоху перемен. Китайский мудрец не позавидовал бы нашей участи, но нам пока нравится. Сколько нового мы узнаём о своей стране, о ее прошлом, с каким накалом спорим о будущем... А будущее зависит от прошлого, от того, насколько хорошо мы усвоим уроки этого прошлого. Вот и разгораются в газетах и журналах дискуссии - что было бы, пойди мы другим путем, если бы не Сталин, а Бухарин, Рыков, Каменев или Зиновьев, а то и сам Киров - сослагательное наклонение сегодня в моде, несмотря наизвестную нетерпимость науки Истории к этому наклонению. А еще сегодня в моде рассуждения о проблеме исторического выбора, свободе воли народных масс и нравственности как необходимого исторического фактора. А там, где необходимость, неизбежно возникает и случайность...
  Я хотел бы поговорить об Истории, историках и методах исторической науки. Главная задача статьи - напомнить, что наука - это система достоверных знаний об объективных законах развития природы и общества, напомнить, что данное определение нисколько не потеряло своего значения и в наше время. Пока же социализм предстает в работах наших историков космическим кораблем, а предшествующие общественно-экономические формации - ступенями ракеты-носителя, которая вывела корабль за пределы сферы действия исторических законов, и теперь он находится в свободном полете, иногда включая двигатели коррекции. Мы можем исторически объективно показать дела какого-нибудь чужого дяди (к примеру - Сэма), но стоит оборотиться к себе, и оказывается, что все плохое - нелепая случайность, козни другого нехорошего дяди (к примеру - Джо). Нелепо было бы утверждать, что наши ученые-историки не признают закономерности исторических процессов. Как не признавать, если классики марксизма говорили в частности следующее:
  Маркс: "Я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественноисторический процесс; поэтому с моей точки зрения, меньше чем с какой бы то ни было другой, отдельное лицо можно считать ответственным за те условия, продуктом которых в социальном смысле оно остается, как бы ни возвышалось оно над ними субъективно".
  Энгельс: "... задача мышления свелась теперь к тому, чтобы проследить последовательные ступени этого процесса (развития человечества - И. Ф.) среди всех его блужданий и доказать внутреннюю его закономерность среди всех кажущихся случайностей".
  Ленин: "Истинная диалектика не оправдывает личные ошибки, а изучает неизбежные повороты, доказывая их неизбежность на основании детальнейшего изучения развития во всей его конкретности".
  Плеханов: "Случайность есть нечто относительное. Она является лишь в точке пересечения необходимых процессов". (Если у читателя возникло подозрение, что автор пишет апологию Сталина - сразу предупреждаю, что читатель не угадал.)
  Итак, с необходимостью вроде бы все понятно. Но почему же тут и там раздаются голоса ведущих ученых, которые говорят об исторических случайностях, альтернативах в прошлом, упущенных возможностях? Почему, открывая например учебник "Диалектический и исторический материализм. Для системы партийной учебы". (1968 г. Общ. ред. С. М. Ковалева), читаем, что "необходимость имеет своим дополнением случайность", и, что "существует... взгляд, что в мире все только необходимо", но Энгельс "остро высмеивал такой взгляд". Далее приводится "высмеивающая" цитата из "Диалектики природы", которая благоразумно прерывается на определенном месте. Если прочесть оборванную цитату дальше, окажется, что Энгельс обращал свою критику на вульгарных детерминистов, вторых "нет и речи о прослеживании причинной цепи", кто объясняет любое событие его запрограммированностью еще "в первоначальном устройстве солнечной системы". Энгельс высмеивал доказательства типа: человек болен, потому что заболел, поскольку подобное объяснение ни на шаг не приближает нас к истине. Он подчеркивал: "До тех пор, пока мы не можем показать, от чего зависит число горошин в стручке, оно остается случайным" (курсив мой - И. Ф.), и полностью поддерживал утверждение Гегеля, "что случайное необходимо, что необходимость сама определяет себя как случайность и что, с другой стороны, эта случайность есть скорее абсолютная необходимость". Энгельс словно предвидел современные научные подходы: "...это такого сорта наука, которая выдает за естественное то, что она может объяснить, и приписывает сверхестественным причинам то, что для нее необъяснимо. При этом для существа самого дела совершенно безразлично, назову ли я причину необъяснимых явлений случаем или богом. (...) Наука прекращается там, где теряет силу необходимая связь".
  Возникает вопрос: зачем нашей современной науке понадобилось фальсифицировать основную идею исторического материализма? Чтобы понять обратимся вновь к Плеханову, который, анализируя в сослагательном наклонении возможные смерти политических деятелей прошлого, пришел к выводу, что "никакой великий человек не может навязать обществу такие отношения, которые уже не соответствуют состоянию этих (производительных - И. Ф.) сил или еще не соответствуют ему", но "влиятельные личности могут изменить индивидуальную физиономию событий, но не общее направление". Вот это НО и определяет миропонимание многих историков и философов. Когда Плеханов отводил "великому человеку" роль гримера событий он имел благие намерения - опровергнуть буржуазно-классовый взгляд на Историю как историю личностей, а не народных масс. Плеханов понимал, что если пойти до конца и признать, что "великому человеку" не под силу наложить на события свою индивидуальность, это не предопределено событиями, то окажется, что и народные массы не смогут изменить свое движение вопреки историческим законам. Но если Личность и массы уравнены в правах перед Историей, то философия утрачивает свою классовость! Этого допустить нельзя! - говорят современные плехановцы, - наука не должна стоять на надклассовых позициях! Но при этом плехановцы забывают, что в марксистско-ленинской диалектике существует принцип объективности, и классовость его заключен только в том, что это принцип революционной практики без всякой узкоклассовой ограниченности. То есть принцип классовый не потому, что защищает интересы класса, а потому, что сам класс - революционный. Значит принцип является классовым вследствие своей способности к революционным открытиям.
  Плехановцы не только манипулируют классовостью науки, но привлекают диалектику. Им представляется, что историческая закономерность - монолитная глыба, а случайности - пыль, не оказывающая практически никакого влияния на движение глыбы. Много необходимости и чуть-чуть случайности - и готова диалектическая смесь? При этом не учитывается, что диалектические противоположности имеют тенденции развития. но можно ли говорить, о развитии необходимости или случайности самих по себе? Нет! Противоречие между необходимостью и случайностью не диаликтическое, а формально-логическое, т. е. такое, в котором одна противоположность истинна, а другая ложна. Историческая закономерность не является глыбой, она - система необходимых причинно-следственных связей. Любое явление, вырванное из контекста этих связей предстанет перед нами как случай. На деле же этот "случай" есть необходимое звено общей закономерности.
  Конечно, затронутая проблема не решается в рамках данной статьи. Все вышесказанное - основание дальнейших рассуждений и выводов. В заключение я приведу еще одну цитату из Энгельса, которая одновременно будет служить эпиграфом к следующей части статьи:
  "Столкновение бесчисленных отдельных стремлений и отдельных действий приводят в области истории к состоянию, совершенно аналогичному тому, которое господствует в лишенной сознания природе. Действия имеют известную желаемую цель; но результаты, на деле вытекающие из этих действий, вовсе нежелательны. А если вначале они, по-видимому, и соответствуют желаемой цели, то в конце концов они ведут совсем не к тем последствиям, которые были желательны. Таким образом, получается, что в общем и целом случайность господствует также и в области исторических явлений. Но где на поверхности происходит игра случая, там сама эта случайность всегда оказывается подчиненной внутренним, скрытым законам. Все дело лишь в том, чтобы открыть эти законы".
  Давайте теперь посмотрим, насколько закономерными были некоторые моменты истории нашей страны и партии, какое противоречие являлось источником движения и каков, исходя из этого, наш завтрашний день?
  В 1903 году состоялся II съезд РСДРП, с которого ведет свое существование большевизм как политическая партия. Разногласия между будущими большевиками и меньшевиками возникли с дискуссии по первому пункту Устава - о членстве в партии. Мартов выступил против обязательного участия члена партии в работе партийной организации - достаточно платить взносы и поддерживать программу. Дальше - больше. Мартов против "гипертрофии централизма", Аксельрод предлагает вообще разделить понятия "партия" и "организация". Ленин точно обозначил платформу меньшевизма: страх буржуазного интеллигента перед дисциплиной партийной организации, страх подчинения части целому, меншинства большинству. Устав партии по мысли Ленина должен был выразить организованное недоверие со стороны партии ко всем ее колеблющимся частям - колебания неминуемо приводили эти части к союзу с буржуазией. Во имя единства партии Ленин не побоялся поставить вопрос ребром: "оппортунизм и анархизм или бюрократизм и формализм"? Цели стоящие перед партией определили однозначное решение дилеммы: "бюрократизм", то есть единство, основанное на дисциплине; только организованная партия, а не кружковая организация, "а это означает - писал Ленин - создание власти, превращение авторитета идей в авторитет власти, подчинение партийным высшим инстанциям со стороны низших".
  После Октября единство партии продолжает оставаться первоочередной задачей. Сложные внешние и внутренние условия, опыт "дела ВИКЖЕЛя", Брестского мира, борьбы с левыми эсерами, "левыми коммунистами" определяют итоговый лозунг момента: "железная дисциплина и до конца проведенная диктатура пролетариата против мелкобуржуазных шатаний". Гражданская война, интервенция рождают политику военного коммунизма, основным требованием которой было: сначала выполнять решения центра, потом обсуждать. И политика и экономика базировались на принципе централизма. Ленин впоследствии писал: "Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, - и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение. "В этот период организация управления страной была построена по принципу армейского единоначалия. Когда, на IX съезде РКП/б/ возникли споры о коллегиальности, Ленину пришлось доказывать, что "советский социалистический демократизм единоличию и диктатуре нисколько не противоречит, что волю класса иногда осуществляет диктатор, который иногда один более сделает и часто более необходим".
  К отмене военного коммунизма привели две причины: угроза хлебного голода и Рижский мир, символизирующий несостоятельность надежд на скорую мировую революцию. Сейчас кое-кто говорит, что военный коммунизм был ошибкой. Это не так. Военный коммунизм - административная мера и опыт одновременно. Ленин говорил не об ошибке, а задавался вопросом: в какой мере можно признать ошибочность старой экономической политики? И отвечал: "... не трудно видеть, что при решении такой задачи, в которой было очень много неизвестных, - трудно без соответствующего практического опыта определить с абсолютной или хотя бы даже с достаточно большой степенью приближенности и точности, какой прием может быть употреблен против враждебной крепости. Определить это было невозможно без того, чтобы не испытать на практике, какую силу представляет из себя крепость..." Новая экономическая политика была не просто декретирована X съездом РКП/б/, но до этого вынуждена экономическими и политическими условиями, сложившимися к 1921 году. Сущность нэпа была определена партией исходя из творческого подхода к марксизму и с учетом опыта военного коммунизма. Действительно, - по Марксу объектом революционных преобразований должна была стать развитая капиталистическая страна с промышленностью мощной настолько, что в условиях стихийного регулирования данная мощь периодически приводила к перепроизводству, а значит, - к кризисам, обнищанию масс, обострению классовой борьбы. Пролетариату "оставалось" взять власть и средства производства в свои руки, ввести планирование к коммунистическое распределение продукции. Но революция свершилась в России - аграрной стране со "среднеслабым" развитием капиталистических отношений. Военный коммунизм показал, что коммунистическое распределение невозможно без сильной экономики, построить которую может капитализм. Энгельс отмечал, что свободная конкуренция - единственное состояние общества, при котором может вырасти крупная промышленность. Родилась новая политика: государственный капитализм под контролем диктатуры пролетариата создаст материальную базу для социализма, разовьет и укрепит рабочий класс, словом, - вытянет Россию в социализм.
  X съезд не только объявил о повороте к нэпу, но и принял резолюцию "о единстве партии", запрещающую всякую фракционность, что было необходимо в новых условиях. Ленин подчеркивал: "Успеют капиталисты раньше сорганизоваться, - и тогда они коммунистов прогонят..." Единство и дисциплина были важны как для партии, так и для беспартийного пролетариата. Существовала реальная опасность растворения в мелкобуржуазной среде, даже более опасной, чем капитализм. Ленин отмечал, что обстановка и задачи партии намного сложнее, чем в период революции и гражданской войны.
  Исходя из вышесказанного, можно признать, что в тот период основной принцип партийной организации - принцип демократического централизма - содержал тождество противоположностей демократизма и централизма, но уже наметилась тенденция к накоплению различий, к смещению центра тяжести в сторону централизма. Ленинская формулировка отражает это: "Принцип демократического централизма и автономии местных учреждений означает именно свободу критики, полную и повсюду, раз не нарушается этим единство определенного действия, - и недопустимость никакой критики, подрывающей или затрудняющей единство решенного партией действия. "Ленин понимал, что колебания в сторону централизма, необходимые и оправданные при подавлении сопротивления элементов старого строя, неприемлемы при мирном развитии социализма. Нужен был политический механизм, гарантирующий безболезненный возврат к золотой середине принципа при изменении условий. Попытка создания такого гаранта - образование ЦКК, призванной стать совестью партии, вернее - платоновской идеей партии, ее чистой сущностью, эталоном и контрольным органом одновременно. Но последующее, уже без Ленина, время показало, что внутрипартийный орган меняется вместе с партией и не может служить противовесом. В "Письме к съезду" Ленин выдвигает ряд предложений, но, по-моему, наиболее важно для понимания ситуации то, что Ленин дает личностные характеристики своим соратникам. Ленин не мог не видеть, что, по сравнению с дореволюционным периодом, авторитет партийной власти стал качественно иным. После марта 1918 года партия большевиков стала единственной правящей партией, и внутрипартийный, элементарный принцип демократического централизма превратился в принцип государственный, структурный. Власть материализовалась, стала далее устойчивой перед субъективным влиянием. Теперь не могло быть сугубо партийных дел, - любое решение стало государственным. Поэтому есть в "Письме..." опасения: сумеет ли Сталин достаточно осторожно пользоваться властью; отношения между Сталиным и Троцким могут ненароком принести к расколу.
  Принцип демократического централизма неизбежно имеет волевую, личностную окраску, - все таки "централизм" здесь имя существительное. Именно поэтому в ленинский период партия удерживалась от свала в централизм: принцип получал постоянную дотацию мысли и совести Ленина. (Если плехановцы упрекнут меня в субъективизме и непоследовательности, прошу не торопиться и дочитать до конца).
  После смерти Ленина нэп продолжал развиваться. Когда говорят, что Сталин желал свернуть его сразу, но не хватало власти, не учитывают то обстоятельство, что Сталин, имей он желание, скооперировался бы с Троцким и "новой оппозицией". Но до 1927 года Сталин не только не покушался на нэп, но и поддерживал его. Известно, что в 1927 году вследствие рыночных колебаний возник кризис хлебозаготовок. Важно то, что подобное уже случилось в 25-26 гг., и повлекло снижение темпов роста промышленности. Все это давало право рассматривать кризис 27-го как явление закономерное, периодические, отрицательно влияющее на соцстроительство. Сейчас никто не спорит о необходимости индустриализации, - разговоры идут вокруг методов и сроков. После неудачной попытки в 1920 г. организовать мировую революцию (помочь ей военным путем) в последующие годы произошла стабилизация капитала. Внешние угрозы были вполне реальны, необходимость тяжелой и оборонной промышленности возросла. Ждать, пока нэп постепенно создаст сначала легкую, потом тяжелую промышленность, - значило поставить на карту судьбу страны. Вариант Бухарина был бы хорош при самых благоприятных внешних условиях, но, увы, реальности того времени не позволяли осуществлять его.
  Средства на индустриализацию пришлось брать из "собственного коммунистичиского кармана", каковым являлась деревня, - с появившимися признаками перепроизводства, а, значит, силы. Сталин не зря до поры отвергал покушения Троцкого и других на деревню. По сути, они предлагали доить корову, не накормив ее.
  Итак, неустойчивость сельского рынка и необходимость индустриализации, - вот две причины, по которым был свернут нэп. Но только вместевзятые они толкали к коллективизации, взятые же в отдельности были необходимы, но недостаточны.
  Важно отметить, что индустриализация развивалась по принципу централизованного планирования, но это был совсем не марксов план - регулятор готового производства, а принудительный план нового строительства, и то, - не всего производства, а его ударных направлений, ключевых отраслей. Это тоже была вынужденная мера. Ни сроки, ни ограниченность ресурсов не позволяли принять постепенное свободное, а тем более ускоренное широкое развитие промышленности. Путь был один - принудительный, узкий и жесткий план. Казалось, деревне впору пришелся бы план-регулятор, но взаимозависимость сельского хозяйства и промышленности плюс приоритетное развитие индустриализации обуславливали необходимость единого и для города и для деревни все того же принудительного планирования. Чтобы подчинить стихийное сельское хозяйство централизованному управлению требовалось упорядочить его, разбив на административные единицы - колхозы.
  Теперь, чтобы понять не только экономическую, но и социальную ситуацию тех лет, вернемся к 1934 году.
  С Ленинского призыва начался резкий рост численности партии. Если подытожить все конкретные причины, можно сказать, что увеличение партийных рядов имело целью охватить партийной дисциплиной более широкую часть пролетариата и крестьянства и, таким образом, укрепить влияние партии в народе. Стоящие перед страной задачи предопределяли такой ход событий. Соответственно, и коллективизация в высшем смысле была дисциплинизацией самого многочисленного и политически-неустойчивого класса. Внедрение в деревню сначала 3 тысяч пропагандистов, потом 25 тысяч передовых рабочих и организация политотделов МТС служили усилению централизации крестьянства, его подконтрольности. Все вроде бы шло наилучшим образом, - партия росла, коммунисты вставали во главе государственного и колхозного строительства, что было естественно. Ленин писал, что "диктатуру осуществляет не весь народ, а только революционный народ", и если "партия стоит у власти, то вначале принуждены давать преимущества партийным". Но... Цели коренного развития народного хозяйства опосредованно определили характер "новой" части партии. Увеличивалось количество коммунистов - пролетариев крестьянского происхождения, малограмотных рабочих и крестьян, просто деклассированных элементов. Прием в партию "прочих" - интеллигентов был жестко ограничен до 1939 года. Интеллигент имел свойство сомневаться, значит, - шататься, и шататься в то время в сторону буржуазии. Приток "новых" коммунистов привел не только к разжижению "классического" партийного сознания, но к его качественному изменению (конечно это был не механический процесс, - менялось соответственно новым задачам и "классическое" сознание). Посмотрите, если Ленин говорил, что "в основу своей деятельности мы клали только высокую степень продуманности и сознательности", то Сталин в 1937 году сформулировал ключевую для понимания ситуации мысль: "Чтобы усвоить программу, надо быть настоящим... проверенным и теоретически подготовленным марксистом. Я не знаю, много ли найдется у нас членов партии, которые уже усвоили нашу программу (...) Если идти дальше по этому пути, то нам пришлось бы оставить в партии только интеллигентов и вообще людей ученых. Кому нужна такая партия? У нас имеется проверенная и выдержавшая все испытания ленинская формула о членстве в партии. По этой формуле членом партии считается тот, кто признает программу партии (...) Обратите внимание: в ленинской формуле говорится не об усвоении программы, а о признании программы. Это две совершенно различные вещи". И действительно, если революция и первые поиски путей выдвигали людей глубоко и критически мыслящих, людей-инженеров в первоначальном смысле слова, то новые задачи, новый характер производственных отношений требовали людей-исполнителей. Сталин учил подбирать работников так, "чтобы на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, могущие понять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие проводить в жизнь. В противном случае политика теряет смысл, превращается в махание руками". Итак, новый тип партийного и государственного работника - человек, беспрекословно подчиняющийся вышестоящим инстанциям и подбирающий соответствующие беспартийные кадры, которые и "решали все". Коммунисты становились офицерами, беспартийные - рядовыми в огромной армии труда. Государство сверху донизу пронизывала партийная дисциплина, оно превратилось в государство единой воли и единого действия. Таким образом, ленинское требование не нарушать единство определенного действия переросло в требование не нарушать единого действия единой воли народа. Принцип демократического централизма того времени хорошо сформулировал Киров: "Если есть решение высшего партийного органа, нужно этим решением поинтересоваться, можно его обсудить,.. но когда завтра придешь на фабрику, завод или в учреждение, проводи это решение на все сто процентов и не разговаривай, иначе из нашей работы ничего не выйдет. "Время митингов" кончилось, наступило время "работы". Централизм восторжествовал. Но вот парадокс: он остался демократическим, т. е. народовластным. В стране действительно было народовластие, во всяком случае, - власть "революционного народа". Централизм же заключался в том, что этот народ думал как один, был не совокупностью личностей, а совокупной личностью. Конечно нельзя назвать тех людей роботами, но их сознание представляло собой государство в миниатюре, аппарат подавления большинства идей помимо единой, государственной. Необходимость подчиняться этой идее стала привычкой, даже инстинктом. Отмена в 39-м ограничений приема в партию интеллигенции констатировала, что единству не страшны сомневающиеся одиночки, впрочем и сам интеллигент был уже свой, дисциплинированный. Становление единой воли завершалось.
  Из всего вышесказанного автоматически вытекает то, что сейчас волнует всех, - массовые репрессии. Я не думаю, что Сталин по примеру Калигулы жалел, что у его народа не одна шея. Устранение "штатных оппозиционеров" имело целью окончательно укрепить единство мнений, причем это было сделано не одним ударом, а растянуто во времени, что давало самим оппозиционерам возможность активно участвовать в устранении друг друга. Пример коллективизации показал, что рожденная наверху идея проходит вниз не только не подвергаясь сомнениям, но и усиливаясь в каждом звене системы. Иными словами, путь идеи вниз, к воплощению сопровождается непрерывным ростом ее кинетической энергии. Борьба за единство (или за власть) наверху послужила толчком для распространения вниз по жестко организованным связям этой борьбы. Снизу по обратной связи пришел импульс к ужесточению и бывшие соратники были уничтожены физически, что снова пошло вниз. Подобные цепные реакции не в силах были остановить меры, подобные январскому пленуму ЦК 1938 г. Совокупная личность шлифовала себя на всех уровнях, добиваясь стального блеска. Сталин назвал этот процесс обострением классовой борьбы не с бухты-барахты, - он квалифицировал его как "марксистско-ленинское" явление, присущее периоду построения социализма. Действительно, в 1918 году Ленин писал, что период перехода от капитализма к коммунизму "неминуемо является периодом невиданно ожесточенной классовой борьбы, невиданно острых форм ее", но надо учесть, что то было время надежд на скорую мировую революцию, а, значит и период перехода представлялся взрывом, скачком. Период обострения классовой борьбы в действительности оказался периодом обострения противоречий.
  Чтобы понять явление, надо знать не только причины, но и следствия. Первым следствием был ХХ съезд, развенчание культа личности, которое произошло "благодаря" его кровавым последствиям. Хочу напомнить, что в структуре диалектического противоречия существует внешний и внутренний уровни. На внешнем уровне противоречие предстает как внешняя противоположность, отношение между двумя исключающими друг друга противоположностями. Отсутствие взаимосвязи между ними - отличительная черта внешнего уровня. Хрущев снял противоречие именно на внешнем уровне, на котором обострение противоречия имело форму массовых репрессий, что до сих пор считается несоциалистической противоположностью.
  Второе следствие - период застоя, во время которого прежняя жесткоцентрализованная структура управления, тормозя расширение экономики, привела ее к кризису вынужденного недопроизводства при имеющихся предпосылках (ресурсах и мощностях) к расширенному воспроизводству. Можно с уверенностью сказать, что это был период обнажения внутреннего уровня противоречия. Апрельский пленум 85-го ознаменовал последний, конструктивный этап разрешения противоречия, качественный скачок перехода к новым политическим и экономическим формам.
  Подведем итоги. Взгляд на прошлое с позиций настоящего позволяет определить во-первых: Прошедшие 70 лет были периодом перехода от капитализма к социализму, становления Советской власти и создания предпосылок для развития социалистической экономики и демократии. Социализма у нас еще нет - несколько признаков явления не есть само явление, даже если признаки основные. К тому же социализм - не историческое исключение, чтобы перейти к нему за несколько лет, в отличие от других формаций, развивавшихся намного медленнее. Мы не можем в приказном порядке остановить развитие явления в его оптимальной точке.
  Во-вторых: Какое же противоречие в рассматриваемый период являлось источником движения, развивалось и обострялось? На мой взгляд, основное противоречие периода перехода от капитализма к социализму есть противоречие между общественным характером управления, основанным на общественной собственности на средства производства, и характером присвоения управленческих функций, основанным на характере производственных отношений.
  В-третьих расположение во времени политических лидеров полностью отражает последовательность тождества, накопления различий, конфликта и разрешения противоречия, что позволяет сказать: не политический лидер накладывает на события свою индивидуальность, а он сам имеет лицо событий, отражает их исторический характер.
  В-четвертых: Я полагаю, что перестройка - период директивной демократии призвана включить механизм демократии социалистической. В этом отношении политическая реформа, одобренная XIX партконференцией, является только первым шагом, за которым должен следовать второй, - превращение структурного принципа демократического централизма вновь в элементарный, но на новой основе. Мы возвращаемся к сходному пункту, но теперь, говоря ленинскими словами, "этот "тезис" обогащен всеми результатами "антитезиса" и превратился в высший синтезиз". Поясню. Мало кто возьмется отрицать, что в партии - и в низах и в верхах - существует не менее двух тактических направлений, которые, будучи завуалированными, все же находят крайние отражения в некоторых общественных организациях и течениях. Борьба подобных внутрипартийных мнений приводит к половинчатым, компромиссным решениям, к более быстрому топтанию на месте, если хотите, а не ускорению движения. Поэтому, исходя из нашего опыта, я полагаю, что основным организационным принципом КПСС должен стать принцип федеративности. Федераты, имеющие статус политических партий, и построенные по принципу демократического централизма будут объединены общими для всех, стратегическими идеалами коммунизма и отличаться в путях и методах воплощения этих идеалов, т. е. в тактике.
  Что такое плюралистическая демократия? Это общество, находящееся в состоянии динамического равновесия или конкурирующего баланса относительно автономных и равнозначных социальных и экономических сфер. Это представительство интересов народа заинтересованными группами, - в первую очередь! Пока же интересы народа представлены у нас группой мнений, а не мнениями групп. Это качественное отличие. Как бы велика группа ни была - она не сможет учесть всех мнений, не сможет осуществлять объективный самоконтроль. Человеку Петру без человека Павла невозможно осознать себя человеком. Любая организация без противовеса имеет олигархические тенденции. Можно ли, как предлагают некоторые, назвать партийным противовесом общественные организации? Нельзя, ибо понятия "партия" и "общественная организация" неравновесны политически, неравноправны.
  Деление КПСС на федераты не так уж сложно, как может показаться. Лидеры внутрипартийных (до этого "неформальных") групп вырабатывают программы действий и предлагают их вниманию партии и народа. Сторонники той или иной программы входят в соответствующую партию-федерат. Конечно. при разделении возникнут определенные трудности. К примеру, какое-то из течений, существующее под "прикрытием" общей политики партии, выделившись в чистом виде, может не найти поддержки в народе, оказаться политическим банкротом, в силу чего оно будет всячески препятствовать разделению. Для осознающих свою силу течений такое разделение даст все возможности работать в полную мощь. Нетрудно, исходя из нашего и зарубежного опыта, выработать процедуру выборов правящей партии, ее прерогатив, определить роли оппозиционных партий. Бесспорно то, что в условиях многопартийности (коммунистической многопартийности) правящая партия перестанет быть оракулом, а станет действительным представителем интересов народа. Плюсы очевидны: у людей появится реальная свобода выбора, основанная на политическом, вернее - узкополитическом единстве монолитность бюрократии будет взломана, главным стимулом для партийной и государственной деятельности станет взаимоконтроль, свободная конкуренция идей, а весьма спорная при однопартийной системе идея соединения партийного и советского высших постов станет однозначно необходимой. Если сейчас такое соединение не дает гарантий против узурпации власти (коммунист, прошедший чистилище партийных и советских выборов, - вдвойне нравственно может идти с закрытыми глазами, боясь каждого следующего шага, - он может оказаться шагом в пропасть. Не на этом ли держится робость наших ученых, толкующих историю в рамках разрешенного сверху?
  Прежде чем подвести итог, хотелось бы спросить всех нас - не пора ли освобождаться от сознания, стоящего на ожидании Чуда, на вере в некий эликсир общественной молодости, который всегда проливается сверху? Может пришла пора перестать быть инфантильными, понять, что все зависит от нас, от наших реальных, а не идеальных потребностей? Почему у нас нет потребности в нормальной работе - потому что надежда на достижение идеала прививает нам пренебрежение к настоящему. Мы хотим получить ВСЕ, не делая НИЧЕГО. Может не надо хотеть ВСЕГО, а просто работать для начала, чтобы получить просто многое. Потребность в Идеале убивает потребность в реальности и в конечном счете рождает "философию выпоротого человека" (В. Розанов). Но порем-то мы себя сами! Конечно, характер наш сформирован столетиями. Разрыв возможностей России и возможностей окружающих ее передовых стран рождал ненормально большой разрыв между частным и общественным интересами России. Дистанция огромного размера была между "как можно жить" и "как живем". Она приносила понимание, что только скачком, только чудом можно ее сократить. Именно поэтому герой русских сказок - Иванушка-дурачок или Емеля, который всего достигает, не прикладая усилий, по щучьему велению. Именно поэтому, изгнанная Революцией русская философия обосновывала идею Всеединства как совокупности тождественных целому элементов - она воплощала в этом учении весь опыт российского идеалистического сознания, на почве которого и выросла Революция с ее мечтой достичь Идеала, тождества частей целому.
  По-моему пора начинать жить настоящим.
  В заключение я хочу конкретно поставить вопрос, который кажется мне основным. Бухарин как-то сказал, что система Гегеля вошла в противоречие с его методом. Но не вошла ли система Маркса (система социального преобразования), основанная на убеждении, что можно и нужно уничтожить противоречие между частным и общим интересом, между Человеком и Обществом - источником развития Человечества - не вошла ли система с такой смелой платформой в противоречие с методом марксизма, с материалистической диалектикой? Я говорю о частной собственности на средства производства, как о том краеугольном камне, отброшенном строителями, - говорю не о возвращении его, а о том, чем можно заменить его в струре товарно-денежных отношений при социализме для возрождения личной заинтересованности человека в повышении производительности своего труда. Нужно широкое обсуждение вариантов деления общественной собственности на средства производства без ее распада на частные доли. Лично мне кажется разумным вариант аренды, но в то же время я понимаю опасность в перспективе, когда богатеющий арендатор, уперевшись в потолок, обусловленный договором с государством, захочет стать единоличным собственником, - а тут и многофракционность КПСС, где идеология расширилась от социал-демократии до того же сталинизма... Но, чтобы историческая необходимость не застала нас в очередной раз врасплох, давайте приложим все силы, чтобы осознать ее. Ведь, как сказал классик, осознанная необходимость и есть свобода.
  
  
  Послесловие
  
  Конечно, спустя двадцать пять лет, нами прожитых, в которые уместилась не одна великая эпоха, статья кажется наивной. Но оказалось, что сегодня, когда общественно-политический маятник из дикого капитализма 90-х,рожденного поисками конца 80-х, качнулся назад, и проходит теперь некое подобие цивилизованного капитализма, правда, все с той же феодальной окраской, - проблема свободы и необходимости в Истории стоит так же остро, как и четверть века назад. Только теперь либеральные историки и экономисты считают, что весь прошедший век был чудовищной исторической ошибкой. Кто ее совершил - русский народ или гегелевский Абсолютный дух, - не столь важно. Видимо, этот спор - закономерен, как и все в Истории...
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023