Танкисты

Россия. Кавказ. Чечня. Грозный. Ночь с первого на второе января 1995 года. Расположение *** бригады. То есть никакое, конечно, это не расположение, а просто один из многочисленных городских кварталов, из которого днем мы вышибли местных аборигенов, чеченов, и теперь несколько "жилых" пятиэтажек и трехэтажное здание общежития ПТУ находятся в нашем "полном распоряжении".

В соседнем квартале идет бой, но нам до него нет никакого дела, у нас передышка, мы получили час на отдых. Один час -- целых шестьдесят минут, которые надо грамотно использовать -- поспать.

Я не спал больше суток. От недосыпания голова моя гудит паровозом прошлого века, мозг отдает команды вяло и неохотно, а тело выполняет их со сбоями первых японских роботов -- идет не туда, куда надо, и делает не то, что нужно, тормозит по полной программе. Мозг спит, тело дремлет, а суставы сами по себе, работают на автопилоте. Желание одно -- поскорее лечь и заснуть. Но, несмотря на прелесть долгожданного момента "отбоя", заснуть не удается: не закрываются глаза -- тратят драгоценное время, настырно целясь в пустоту, в неизвестную чеченскую ночь. Мою вторую ночь на войне.

Я сижу на броне своей БМП. Жду приказов. Я -- Усман, рядовой срочной службы, наводчик-оператор, мне 19 лет, я татарин из Татарстана. Рост метр семьдесят, вес 65 кг, волосы черные, кучерявые, глаза карие, брови густые, широкие, черные. Особых примет нет. Одет в обычный черный комбинезон танкиста, фетровые сапоги и шлем. Да, вот шлем мне достался хороший, новый, на меху. Мех, конечно, искусственный, но все равно, шлемак у меня классный.

Оттягивая шею грязным потертым ремнем, на коленях лежит АКСУ. Лет ему почти столько же, сколько и мне, но пока он не подводил, работал исправно, молодец. А две ручные гранаты РГД-5, увесистыми комками покоящиеся в накладных карманах, вынуждают меня чувствовать себя довольно уверенно в любой незнакомой обстановке.

Уверенно я продержался на броне ровно две минуты. А потом свистящие потоки пуль, выпущенные чеченами из девятиэтажек, выгоревших на все сто процентов и пугающих своими холодными внутренностями, закинули меня внутрь бэшки, где одиноко загорал мой дружок, механик-водитель рядовой Александр Шапошников. Это для офицеров он -- "рядовой Александр Шапошников", а для меня он -- Сосед.

Сосед родился и вырос в малюсеньком и богом и чертом забытом поселке Курганской области. Путчи, приватизации и демократизации, захлестнувшие крупные города, благополучно обходили поселок стороной, и жизнь там текла по своим, десятилетиями неменяющимся законам. Сенокос, битва за урожай, борьба за повышение надоев литра молока с отдельно взятой буренки, вывоз натуральных удобрений -- навоза -- на поля, посевная кампания и, главное хобби ста процентов населения российской глубинки -- каждодневное поголовное пьянство. Вот и вся жизнь, скукотища полная, никаких странствий, похождений или приключений, одна мирская суета. Так бы и помер Сосед в своей дыре, да в безвестности, но вот исполнилось ему полных 18 лет, и вспомнила Матушка-Россия о далеком отпрыске, и призвала его на охрану своих необъятных просторов. И целый год рулил Сосед на разных бэшках по серпантинам Уральских гор, и рулил бы себе аж до дембеля, но родной президент дядя Боря, проснувшись после очередной архиважной международной попойки, решил приструнить непослушных, по глупости своей горской, чеченов, и отправил Соседа порулить по горам по Кавказским.

-- Спишь?

-- Сам такой! Лежу, балдею, мечтаю о жареной курице и картофельном пюре. Бабуля моя та-акую курочку жарила, пальчики оближешь! -- расплавился от сладких воспоминаний Сосед. -- И о горячем кофе мечтаю. Обязательно с лимоном и сахаром. Так вкуснее. Жуешь хлебное печенье и запиваешь черным кофе. Балдеж.

Сосед недавно отпраздновал свое девятнадцатилетие. Всегда уверенный в себе, высокий и сильный, с русыми волосами и голубыми глазами, он выглядел Казановой местного масштаба. Ходил прямо, говорил сладко, да еще и на гитаре играл. А как пел! "Чайф", "ДДТ", "Чиж и К", "Наутилус" -- Сосед знал большинство песен этих популярных рок-групп. Здорово он пел, эмоционально, сопереживая героям. А анекдоты? У-у! Анекдоты, байки, шутки и розыгрыши были неотъемлемой составляющей его существования. Симпатяга парень, свой в доску, душа компании -- говорят о таких балагурах как он. Он легко мог найти общий язык с любым незнакомцем, раскрутить на сигарету любого скупердяя-сержанта, откопать -- неизвестно где и как -- продукты и запросто накормить ими все отделение. Он всегда был в курсе последних событий и знал все вперед всех. Он был лучшим механиком во всей части и лучше других стрелял из всех видов оружия. Он всегда и во всем был первым. Одним словом -- Сосед.

-- Чего нового?

-- Поговаривают, что какая-то десантура сильно встряла в самом центре. Нас, наверное, и пошлют на выручку. А нам бы самим кто помог. Ты знаешь, сколько сегодня наших полегло? -- Сосед поежился и, расстегнув спальник, сонно потянулся.

-- Слышал...

-- То-то и оно.

Послышался стук. Кто-то торопливо стучал по броне. Сосед, резко вскочив, ударился головой о приборы, негромко матюкнулся, почесал затылок и высунулся наружу, где его, сверкая немигающим взглядом, встретил "любимый" штабной офицер.

-- Так, слушай мою команду. Прямо сейчас заводите свой драндулет и через пятнадцать минут уходите на задание. Ты и наводчик-оператор. С вами будет восемь человек. Это бойцы элитного подразделения "В***". Слыхал о таких? Так вот, идете за колонной танков и оставляете мужиков там, где скажут. Ясно? Вопросов не задавать, ни с кем не базарить, постоянно находиться на связи. К этим снецназерам не прилипать, у них спецоперация, секретная. Ясно? Ясно! Все. Свободен!

-- Товарищ старший лейтенант! А нам что делать? Ну, после того, как спецов оставим. Какие наши дальнейшие действия?

-- Разворачиваетесь и на полном газу назад. Все. Свободен!

-- Так точно, товарищ старший лейтенант!

Я слышал весь разговор полностью, но не высовывался. На всякий случай.

-- Усман, -- улыбнулся Сосед, заводя свою старушку. -- Готовь орудие к бою! Выезжаем! Приходил замначштаба, ну, этот, сопливый старлей, и сказал, что повезем спецов из "В***". Круто, да?

-- Неплохо.

-- Щас мы покажем этим черномазым выскочкам, кто здесь хозяин!

Через пятнадцать минут, когда мы, готовые сражаться и побеждать, пристроились в хвост отъезжающей танковой колонне, восемь здоровенных мужиков молча залезли в десантное отделение нашей коробочки. Даже не поздоровались. Обидно стало -- что мы, не люди что-ли, не спецназ конечно, но тоже воюем.

Кто-то постучал автоматом по броне:

-- Трогай!

Спецназовцы были одеты как-то уж слишком по-праздничному. Конечно, может им так и удобней, но я бы так в атаку не ходил. Касок спецы не одели, только черные спортивные шапочки, то есть небольшой осколок -- и все, капут. На ногах не берцы, а потертые кроссовки -- и как по обломкам стройматериала бегать будут, не знаю, только ноги переломают себе, изувечатся, намучаются в такой обуви. Жалко, свои же мужики, нашенские. Но самое непонятное -- они даже бронежилеты не одели, так и поехали в одних тонких черных свитерах, без верхней одежды. Зачем? Вспотеть, что-ли, боятся? Как они воевать-то будут? Замерзнут. Да и боекомплект у них слишком уж маленький -- у каждого АКМ 7,62 и четыре наступательных гранаты. Никаких спецсредств. "Че это они, налегке поехали, как деревенские депутаты на концерт саратовского симфонического оркестра", -- подумал я, а вслух сказал:

-- Я сверху прокачусь. Так интереснее.

Вылез наружу, сел. Еду, глотаю выхлопные газы, всматриваюсь в остатки городского пейзажа. Не видно ни хрена. Один дым.

Выезжаем из контролируемого квартала, проезжаем мимо наших скрытых постов, приезжаем в неизвестность. Теперь мы на их, чужой, враждебной чеченской территории. "Бамс, бамс, бамс" -- рядом стреляют из гранатометов. Я спешно нырнул внутрь бэшки и закупорил все люки.

-- Страшно? -- ориентируясь лишь по засаленным триплексам, руля коробочкой почти вслепую, спросил Сосед.

-- Бля... -- только и смог ответить я, подавляя неприятные ощущения. -- Очково там. Лучше тут...

-- Ой!

Бэшку резко качнуло и подкинуло вверх. Мы ударились головами о броню и громко выругались. БМП остановилась, Сосед махнул наружу:

-- За мной!

Страшный азарт захватил наше сознание. Не понимая чего творим и зачем, мы вылезли наверх, встали в полный рост на броню и мигом опустошили магазины своих автоматов. Стреляли по окнам первого этажа гигантской девятиэтажки, перед которой и остановились. "Ура! Смерть фашистам! Бей гадов! За Родину!" -- проносилось в моей голове. Что поделать -- сказывались издержки воспитания советским кинематографом, когда "наше дело правое и мы победим", причем "все наши станут героями, а все враги сдадутся в плен", и ни убитых тебе, ни раненых, все здоровы и живут себе припеваючи. Военная романтика, она, конечно, дело хорошее, но на самом деле все совсем не так, "всамделишнее кино" намного страшней и неразборчивей.

Из десантного раздавался непонятный шум, напомнивший о спецназовцах. Они, оказывается, застряли и не могут открыть "парадную дверь". Пришлось им помочь.

Обласкав нас матом последней московской моды, спецы рассыпались по кварталу и исчезли в ночи. А мы так и стояли на броне еще секунд десять-пятнадцать, мечтательно смотря им вслед и видя себя на крыше Рейхстага с красным знаменем в руках. Стояли и мечтали, пока духи не начали обстреливать нас с верхних этажей. Мы сразу назад, вовнутрь, да как вдарим из пушки! И еще, и еще, и еще! Духи замолчали.

Не успели мы обрадоваться нашей микро-победе, как обнаружили, что были не единственными освободителями этого дома -- на противоположной стороне улицы засел целый полк, гвоздивший закрепленный квартал уже целые сутки.

Подбежал солдат, стучит по броне:

-- Живы? Эй, придурки, живы?

Сосед высунулся и ответил тем же:

-- Придурки живы. А дураки как?

-- Хорошо хоть у них выстрелов к гранатометам не осталось, иначе зажарили бы вас немедля. Вы че остановились у быка на рогах? Давай, откатывай машину вон туда, надежней будет, -- солдат, по одежде и интонации -- "махра", стволом автомата указал на относительно непострадавшее одноэтажное здание из красного кирпича.

-- А че там?

-- Это котельная. Вот, между ней и забором приткнитесь, и хрен вас кто достанет. Если что, окружать надумают или невмоготу станет вам одним, бегите к нам, мы во-он там. Места у нас много, и вам хватит. Только без машины, конечно.

Солдат вкратце описал положение дел в квартале и за его ближайшими пределами. Картина относительно спокойная, а по сравнению с другими местами, даже привлекательная. Хозяйничает в квартале 81-й мотострелковый полк, прибывший из-под Самары. Тяжелого вооружения у них нет, но ничего, и так неплохо справляются.

Выслушав солдата, представившегося младшим сержантом, старшим группы разведчиков, Сосед от гостеприимного предложения остаться отказался.

-- Нет, спасибо, мы уходим к своим.

-- Какой нахрен к своим! Туда нельзя, там чечены везде! Квартал снаружи обложен полностью! Одни не пробьетесь! -- повысил тон сержант.

-- Не, мы попробуем. Мы вон, оттуда приехали.

-- Да не оттуда вы приехали, -- сержант махнул на восток, -- а оттуда, я же видел!

-- Ты путаешь. Не могли мы оттуда приехать. Вроде, вон, с того поворота мы сюда вывернули, -- попытался возразить ему Сосед.

-- Нет, -- не уступал упрямый разведчик, -- вы повернули с того поворота, -- он повернулся и помахал в темноту: -- Оттуда.

-- Как ты мог видеть, если темно вокруг, не видно ничего! -- рассердился Сосед. -- Даже не видно твоего поворота.

-- Ладно, делай, как знаешь, я предупредил. Мой дело предложить, твой дело отказаться, -- сержант развернулся и пошел в темноту. -- Фамилию хоть свою скажи, и адрес домашний, чтоб было куда написать, что сожгли тебя, непослушного придурка! -- крикнул он напоследок.

-- Во заколбасил, а! -- Сосед, обращаясь ко мне, покрутил пальцем у виска. -- Как он мог видеть, откуда мы свернули, если нифига не видно.

Сосед попытался развернуть машину. Не удалось. Сначала мы снесли невесть откуда появившееся дерево, потом зацепили большую бетонную плиту и заглохли.

С третьей попытки Сосед все же смог развернуться. И только он повел бэху в сторону предполагаемого поворота, как начался новый обстрел. Пули опять забарабанили по броне. Где-то неподалеку раздались взрывы. Стало страшно. Я решил попросить Соседа остаться здесь до утра. Не успел.

-- Усман! Надо оставаться, иначе не доедем, -- первым выпалил Сосед.

-- Я двумя руками "за"! Рули куда сказали, к котельной.

Удачно приткнув БМП к стене котельной, мы дождались относительного затишья, и обошли прилегающую к нашей машине территорию, более детально ознакомившись с местностью. От котельной до дороги буквой "Г" стоял высокий двухметровый бетонный забор, закрывавший духам обзор на всю свою длину, метров на сорок. С другой стороны, впритык друг к другу, горбатились три длинные пятиэтажки, надежно укрывавшие нас с тыла. Пехота, видимо, обосновалась именно там, рассосавшись по всему освоенному периметру. Это обнадежило. И только спереди нас ничего не закрывало от удара прямой наводкой, но пустырь, метров на сто излучавший вселенскую пустоту, сам по себе держался под прицелом всей нашей -- с пехотой -- братией. Получалось, прав был тот солдат, место действительно удачное.

-- Во дебилы! -- я слегка ударил себя ладошкой по лбу. -- Рация же есть!

-- Ничего ты с этой рацией не сделаешь. Не мучайся, толку нет. Только засветишь перед духами наше хреновое настроение, -- Сосед тремя короткими предложениями вернул меня с облаков на землю.

-- Думаешь, не поможет?

-- Уверен, что нет.

Напрасно я мучался с рацией. Ничего кроме сквернословия я, в ответ на свои призывы о помощи, не услышал. Русские орали друг на друга многоголосым матом, а чеченцы клялись Аллахом, что зарежут всякого, не сдавшегося в плен до конца этой бурной ночи. Все кому-то что-то передавали, но никто ничего ни от кого не принимал. Вот такая оказия.

Посидели на картонных коробках у стены, поежились от нехолодного, но страшного войной холода, стали грузиться суицидальными мыслями. Боялись погибнуть здесь, прямо на этом месте. "Нас не найдут и объявят, что мы -- пропали без вести, а может и вовсе, сбежали. Обзовут трусами и дезертирами. И родителям так напишут, что мы добровольно сдались в плен, что мы -- предатели... -- лезли в голову отвратительные своей правдоподобностью мысли. Чтобы как-то отвлечься и воспрянуть духом, Сосед решил напиться. Но никакого спиртного у нас, разумеется, не было, и он решил напиться хотя бы воды. Но даже воды у нас в бэшке не нашлось ни грамма. Сосед расстроился еще больше:

-- Попить бы чего! -- он жалостно, словно маленький ребенок, почмокал ртом. -- В горле пересохло, петь не смогу.

-- А не нужно было целый день огуречный рассол хлебать. Ты ж один три литра выдул. Говорил я тебе, а ты и слышать не хотел. Один все выдул, жаба.

-- Нашел дурака. Да кто в нашей жизни от рассольчика отказывается? Да и с хлебушком. Нам эти огурцы от чистого сердца подогнали, а я от чистого сердца их съел. И, что такого?

-- Ничего. Мучайся теперь. Хрен мы тут воду найдем.

-- А вон, смотри, -- Сосед показал на желтую пятисотлитровую бочку-полуприцеп, брошенную по середине дороги. -- Там наверняка что-то есть.

-- Где-где? -- сощурился я.

-- Да вон, что по левую сторону от ТП.

-- А, теперь вижу. Пошли?

До бочки идти семь секунд -- десять метров, но нам это расстояние дается примерно за час с небольшим: мешает снайпер, неожиданно объявившийся в недавно покоренной нашими совместными с "махрой" усилиями девятиэтажке. Этот козел и попасть в нас не мог, снайпер хренов, и успокоиться никак не желал, палил да палил. Мы лежали, уткнувшись носами в гусеницы БМП. Я хотел спрятаться "дома" -- внутри, но боялся встать, а Сосед хотел набрать во фляжки воды, но тоже боялся встать. Как только кто-то из нас поднимался и делал какое-то движения, мудак, считавший себя снайпером, открывал огонь. Куда стрелять в ответ, мы не знали. Так и лежали, пока снайпер сам не смолк. Патроны у него, наверное, кончились. Сосед резко вскочил и, сделав три быстрых шага, рухнул на землю. Выстрелов нет. Сосед снова повторил свой незамысловатый трюк, и снова -- выстрелов нет. Последний рывок и Сосед, радостно скаля лошадиными зубами, полулежа, вытянутыми руками с трудом откручивает вентиль крана бочки. Какая-то жидкость звучно струится во фляжку.

-- Прикинь, вода! -- Сосед радостно сообщает приятную новость мне, а заодно и всему кварталу, который отзывается разнокалиберной стрельбой во всех направлениях. -- Достал, сейчас напьемся!

Вода оказалось не родниковой, но ничего, пить можно. Напились от души. Сидим, молчим, слушаем отголоски боя. Стреляют достаточно далеко от нас. Обрадовались, успокоились, невольно заулыбались. И вдруг, как обухом по голове -- внезапно из-за стены выскакивают солдаты, все в мыле, в рваных бушлатах, без головных уборов. Бегут, что-то кричат. Сосед сразу напрягся, соскочил с брони, подбежал к одному солдату, остановил. Тот, сбиваясь, сообщил, что чечены идут в прорыв и скоро будут здесь. Пока Сосед думал что спросить, солдат сорвался догонять своих.

Обсудив наше непростое положение и решив, что деваться нам все равно некуда, Сосед почесал свои грязные, поцарапанные ладони и постановил: "Остаемся!"

От греха подальше забрались в бэшку. Напряженно выискивали врага, ждали чего-то страшного. Все нормально, в квартале никто не появился. Плюнули на войну и решили поспать. Определяя очередность дежурства, дернули спички -- мне выпало отдохнуть первым.

Согнулся котенком, лежу и снова не могу заснуть: думаю о доме и вспоминаю родителей. Никак не получается вспомнить черты лица отца. И так его в мыслях поверну, и эдак, но так и не вижу его глаз, не вижу губ. Только голос слышу: "Ты когда вернешься, сынок?" Аж слезы на глазах навернулись, как домой охота.

Прошло не больше получаса, мне страшно захотелось в туалет. Ерзал я, ерзал, -- не помогает, выпитая недавно вода упрямо рвется наружу. Делать нечего, надо вылезать в ночь и делать свои маленькие дела.

-- Сосед, мне сходить надо, отлить. Поспи ты, я подежурю.

-- Попробуй, -- Сосед за три секунды развалился, на сколько это возможно в тесноте БМП, по отсеку и, приторно посапывая, захрапел бурым, впавшим в глубокую зимнюю спячку медведем.

-- Во люди дают, -- прошептал я и только хотел выполнить свой план, как раздалось несколько десятков мощных взрывов и автоматная трескотня стала звучать все ближе и ближе. Послышались крики -- это соседи-мотострелки готовились к встрече незваных гостей. Дышать свежим воздухом мгновенно расхотелось, но мочевой пузырь гневно продолжал настаивать на освобождении своих пространств. Я сидел в замешательстве, а стрельба за бортом приняла новый, еще более неприятный оттенок. Подумав, я решил лишний раз головой не рисковать и, высунув в люк одни лишь причиндалы, начал свое мокрое дело.

-- Сколько время? -- неожиданно открыл глаза Сосед. -- Ты че делаешь, пенек? Отстрелят тебе щас женилку, останешься без наследства. Ну, ты, крендель, придумал! -- он звонко, нарочно смущая меня хохотом, заржал.

-- Лучше без женилки, чем без головы. А женилку, между прочим, и новую могут пришить. Это сейчас умеют.

-- Не дай бог, новую. Мне и со старой не плохо. -- Сосед прекратил ржач. -- Расслабься ты, женилка! Нельзя без отдыха, отдыхай!

Снова пытаюсь заснуть. Фиг там.

Пролежал с закрытыми глазами еще с полчаса. Сознание, в глубине души рисуя страшные картины смерти, не позволяет уснуть. Страшно умереть во сне, и на яву страшно. Страх охватывает меня и прожигает насквозь. Страх, страх, страх.

Грубый автомобильный сигнал чуть не поверг меня в шоковое состояние. Боясь открыть глаза и увидеть страшное, зажмуриваю и без того закрытые глаза. Лежу без движения, как труп.

В подсознание врывается Сосед:

-- Ну и дела... Вылезай, смотри, фура приехала!

-- Какая фура? -- я открыл глаза.

-- "КамАЗ", фура! Как она досюда доехала, ума не приложу.

-- Что за фура? -- оцепенение наконец-то пошло на убыль. Я вслед за Соседом поспешил увидеть это чудо собственными глазами.

Перегородив поперек всю улицу, рядом с нашей коробочкой стоял "КамАЗ" -- фура, огромный полуприцеп. Особых повреждений ни на кабине, ни на кузове я не заметил. Целехонький "КамАЗ", как с неба спустился, прилетел.

-- Э, мужик! -- Сосед осторожно открыл дверцу "КамАЗа". -- Мужик! Ты откуда?

В стельку пьяный водитель, еле окинув нас мутным взором, прошептал:

-- С Новым годом... сегодня же Новый год... А где ***ая бригада?

-- Не знаю. А что тебе?

-- У меня продуктов... полная машина... продуктов. Забирайте все, мне ничего не надо, -- водитель кое-как подбирал нужные слова. -- Забирайте все... Я домой хочу... Забирайте все... Меня сожгут, пропадут продукты... забирайте, -- он чуть не вывалился с сиденья.

-- А твоя бригада? -- я, придерживая его за рукав, заглянул этому пришельцу в лицо и увидел черноволосого, лет тридцати пяти, мужчину с волевым подбородком и орлиным носом. Абсолютно нетрезвый, растерянный, неконтролирующий свои эмоции, он почти повис на моих плечах.

-- Братуха... Открывай там, бери, все забирай. И друг твой пусть берет... А я домой хочу, домой... Берите, мужики...

-- Сосед! Берем?

-- Бери, солдат, пока дают! Беги, солдат, когда пошлют! Базара нет, будем брать!

Закрыв дверцу кабины, мы заглянули в кузов.

-- В рот компот! Сыр, настоящий голландский сыр в моей любимой красной упаковке! Усман, давай, таскай! -- Сосед не мог скрыть радости от такого шикарного подарка. -- Больше сыра бери!

Целиком забив немаленькое десантное отделение БМП колбасой, сыром, хлебом, консервами, тушенкой и свежими куриными яйцами, мы поблагодарили водителя и отправили его в сторону пятиэтажек, к "махре". Так решил Сосед.

-- Щас его там встретят, разгрузят, положат отоспаться, -- оправдывался он мне. -- Пусть лучше эта жратва пацанам достанется, чем душманам. Все равно бедолага до своей бригады не дотянет. Считай, мы доброе дело сделали. Может, именно за такие благие дела люди потом в рай попадают. И мы, значит, попадем.

-- Благими намерениями выложена дорога в ад! -- я вспомнил где-то ранее услышанную фразу. -- Сечешь?

-- That's all right, mama, that's all right! -- напел Сосед.

-- Че?

-- Элвис Пресли. Великий и могучий. Таких надо знать, дюревня ты невоспитанная. Дэбилла из Нижнэго Тагилла! Деревенщина татарская! Запомни: Элвис Пресли -- король мирового рок-н-ролла. Это музыка такая: рок-н-ролл. Быстрая, заводная, танцевальная. Элвис жил в Америке в шестидесятые, но он и сейчас считается непревзойденным, настоящим королем. Элвис Пресли -- король мирового рок-н-ролла. А я, Сосед, король чеченского. Король чеченского рок-н-ролла! Звучит, как ты думаешь?

-- Звучит. С тобой все звучит. Балабол чеченского рок-н-ролла. Вот ты кто. Балабол, -- впервые за последние две недели я весело рассмеялся, -- хренового, потного, вонючего чеченского рок-н-ролла...

Удалось вздремнуть. Усталость, притупив инстинкты, победила страх и минут сорок я был в полной отключке. Дрыхнул, как кот на лавке. Проснулся от голода.

-- Сосед, спишь?

-- Нет. Тебя охраняю.

-- Жрать охота. Давай похаваем, еды-то навалом.

-- Согласен.

Вылезаем на броню. Светает. В квартале тихо -- не свистят мины, не взрываются снаряды, не стонут раненые. Почти мирная тишина. Смотрю на небо -- смог над израненным городом закрывает восходящее солнце, тучи темные, тяжелые, агрессивно-дымчатые. Смотрю на землю -- снега нет, асфальта нет, только грязь, неприятная свинцово-пепельная жижа. Смотрю на БМП -- поцарапанная, замасленная, закопченная, с многочисленными выемками и вмятинами от осколков и пуль, раненая. Смотрю на Соседа -- общий вид отвратителен, морда черная, волосы торчком, глаза красные-красные, усталые.

Больно мне, больно. Покажите мне другую, мою Россию.

Вздыхаю, громко сморкаюсь, сплевываю горькую вязкую массу за прошедший день забившую мою носоглотку. Теперь можно дышать.

Раскладываем еду: толстыми кусками нарезаем сыр и колбасу, большими ломтями ломаем хлеб, торопливо -- царапаясь о края крышки -- штык-ножом открываем консервы. Слюни, переполняя рот, вытекают и свисают на подбородке. Сосед довольно смеется, напевает что-то под нос, шутит.

Сделав бутерброд из всего, что было, я поднес его ко рту. Откусить не успел -- вывернув из-за забора, на полном ходу к нам летел БТР.

Отбросив бутерброды, мы схватили калаши. Бэтэр тормознул резко, и трое бойцов, сидевших снаружи, едва не слетели на землю.

-- Здравия желаю, мужики! Лейтенант ***, ***ой парашютно-десантный полк! -- отчаянно пытаясь перекричать рев двигателей, тоненьким голоском представился худой миниатюрный боец, оказавшийся офицером.

Никаких знаков отличия ни на ком нет. Снайпера чеченские не разрешают звезды носить, звездных -- "снимают" первыми. И офицеров от солдат здесь можно различить только по возрасту, да по густой щетине, черной полосой выделяющейся на неделю небритых рожах. А этот лейтенант -- молодой, "зеленый", ни усов, ни бороды у него и в помине не было, может, он и не брился еще никогда. И не отличишь его от простого бойца. И по одежде не скажешь, что он -- десантник, ростом не вышел. Я думал, таких мелких, как он, в десантуру и не берут.

А Сосед вытянулся в струнку и, как на конкурсе строевого смотра, отчеканил:

-- Рядовой Шапошников!

-- Это улица Госпитальная? А где улица Госпитальная? -- спросил лейтенант и наклонился к открытому люку. -- Выруби движки! Не слыхать нихера!

-- Не знаю, что за улица, товарищ лейтенант! -- Сосед опустил автомат и вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами.

-- Мне сказали, что здесь находится или госпиталь, или санчасть, или медсанбат, -- разочаровался лейтенант. -- Не важно кто, но кто-то из них должен быть. Объясняли, что где-то здесь или медгородок, или госпиталь. Если это, конечно, улица Госпитальная. Я не знаю, может, наши сами какую улицу так по-русски окрестили, чтоб сподручней было. Сказали, улица Госпитальная. Короче, мы будем прорываться к своим, на улицу П***, знаете, где это?

-- Нет.

-- А нам надо оставить в этом госпитале вот их, -- лейтенант откинул угол брезента, который я поначалу и не заметил. Под откинутым брезентом, посредине между бойцами, на красном одеяле лежали два сильно обгоревших трупа. Очень сильно обгоревших, одни кости и сапоги, больше ничего.

-- Мы их можем потерять при попытке прорыва, а хотелось, чтоб пацанов похоронили по-человечески. Это танкисты из нашего сопровождения. Имен я, к сожалению, не знаю. У них и документов-то не осталось никаких. Из "Мухи" их подбили, -- лейтенант, по лицу ему дашь не более двадцати лет, снял каску. Боже мой! Лейтенант оказался седым! Седым -- в двадцать лет!

-- Нихрена! -- вырвалось у меня. -- Весь седой!

Кушать расхотелось моментально. Я обмяк, сердце защемило. Мне снова стало больно. Больно за лейтенанта, за его десантников, за танкистов, за всех нас, за всех солдат необъявленной чеченской войны. И за родителей, которые получат похоронки и умрут от горя, умрут вместе со своими сыновьями, навсегда искалечив свои души гибелью ни в чем неповинных детей.

Не услышав моего восклицания, летеха продолжал:

-- Их трое было. Эти выбраться не смогли... Когда мы их подбирали, они еще горели. А третий... третий вылез. Так снайпер, сука, сначала в одну ногу его ранил, потом в другую. Так он и лежал, кричал, помощи просил... Он знал, что мы рядом и что мы видим его, тоже знал. И снайпер, сука, знал, что мы рядом. А у меня из двенадцати подчиненных -- осталось двое...

Я робко посмотрел на выживших в безумной передряге бойцов: каски набекрень, кирзачи рваные, некогда камуфлированные свитера стали черными и изодранными в локтях. Бронежилеты кривые, помятые, с мелкими пробоинами.

Бойцы сидели неподвижно, с усталыми, а потому беспристрастными, пустыми, отрешенными лицами.

-- ... и я решил пожертвовать танкистом, ради спасения жизни моих двоих. По-другому я сделать не мог, -- сам перед собой оправдывался лейтенант, -- снайпер положил бы всех. Я сделал, что мог сделать, но пацанам своим не разрешил ползти за танкистом. Они плакали, говорили "лучше умрем, но смотреть на это больше не можем". Но я не дал им возможности пойти за раненым... Снайпер, по одному, снял бы всех. Он притих, падла, притаился, ждал нас, я знаю, ждал, дав нам сойти с ума от стонов танкиста. Но мы сидели тихо, мы не показывались. А он, видимо решив, что мы ушли, добил танкиста и ушел. Ушел живым, падла... Но мы с ним еще встретимся... Я сам найду его, лично...

-- Он снес ему голову... Тому танкисту, сука снес голову... разлетелось все... все... -- безликим, почти равнодушным голосом выдавил из себя один из рядовых. -- Он внутри у нас лежит... его тело... без головы... лежит...

Я смотрел то на останки несчастных танкистов, то на седого лейтенанта, то на его бойцов. Глаза мои наполнились слезами, в горле образовался ком, ладони вспотели, пальцы ног свела судорога. Стало неловко оттого, что мы тут спокойно сидим с колбасой и тушенкой, а летеха уже стал седым, а два танкиста превратились в маленькие нелепые обугленные фигурки, а их третий...

-- Мужики, есть хотите? -- я не нашел других подходящих слов.

-- Чего? -- на мое счастье лейтенант не расслышал моего глупого вопроса. -- Не знаете где их оставить, да?

-- Не знаем, мы сами заблудились, это не наша территория. Но думаю пехота, вы сейчас мимо них проедете, они вот, в этих пятиэтажках через дорогу, -- указал на соседей Сосед, -- должна знать про госпиталь. Если он здесь имеется, пехота вам покажет. Это их квартал.

-- Спасибо! Счастливо... -- БТР резко взяла с места, и бойцы вновь чуть не попадали с брони.

-- Не нарвитесь на духов! -- Сосед помахал отъезжающим рукой. -- Удачи вам, мужики! Удачи!

Я даже не попрощался с бойцами и не посмотрел им вслед. Я не замечал ничего и никого вокруг. Я стал одиноким. Злым, одиноким волком. Волком, которым руководит месть. Волком, готовым убивать. Волком, которому нужна новая, свежая кровь. Я был на взводе. Я рвался в бой. В безумный, кровавый, с кишками наружу.

Я решительно встал и снял автомат с предохранителя. Щелк! Патрон в патронник.

-- Ты куда? -- заглянул мне в глаза Сосед. -- Э нет, так не пойдет. Жопой чую, сейчас натворишь ты глупостей, и придется мне тоже искать этот медгородок, чтоб тело твое сдать. Усман, послушай меня. Иди, полежи. Ты долго не спал, мозги твои выкипели, глаза не видят ни фига, стресс у тебя, браток. Стресс. Ничего ты сделать не сможешь, и погибнешь напрасно. Давай, договоримся так: ты поспишь, отдохнешь, наберешься сил. И мы вместе пойдем и порвем этих гребаных уродов на части. Я обещаю. Мое слово. Вместе вышибем говнюкам мозги. За наших погибших пацанов: и за "десу", и за танкистов, и за морпех, и за "махру". Мы с тобой за всех отомстим. Но только потом. А сейчас иди, полежи. Полежи.

Сосед медленно забрал у меня автомат, поставил его на предохранитель, повесил себе на плечо:

-- Иди, лезь, полежи, давай-давай, я подежурю.

Я, словно под гипнозом, последовал советам Соседа и выполнил все его просьбы. Я уснул.