Политика

Весь день провели с пацанами-пехотинцами.

С утреца к нам подошел какой-то мужик: чистый, статный, атлетически сложенный, лет тридцати. Поздоровался, представился капитаном, заместителем начальника штаба самарских. Расспросил, откуда мы и как оказались на его территории. Постоял, подумал и описал оперативную обстановку. Ровным, спокойным тоном объяснил, что живыми дойти до своих нам не светит. Предложил на время, "раз уж вы здесь стоите", присоединиться к одному отделению, у которого не хватало двоих -- их накануне убило. Обещал бесперебойное обеспечение водой, едой и боеприпасами. Дал пять минут на раздумье. Пока капитан курил, мы с Соседом устроили тайное голосование. Особого выбора у нас не было, пришлось соглашаться. Согласились.

Знакомились с новыми сослуживцами с чувством вины за тех двух погибших. Я думал, что нас не примут, будут сторониться и игнорировать, может даже подставлять. Ничего подобного. Пацаны попались классные: добродушные, веселые, не жадные. Поделились всем, что есть. Хорошие ребята, с такими и погибнуть не зазорно. Особенно мы сдружились с двумя друзьями -- не разлей вода -- рядовыми с погонялами Сапог и Виноград. Не знаю, почему их так назвали, но ребята -- от души. Все объяснили, расставили по полочкам, разжевали и помогли проглотить.

На боевые в этот день мы не ходили, работали на пункте временной дислокации. В работе, а мы укрепляли под огневые позиции окна квартир первого этажа, то, что потяжелее -- Сапог с Виноградом охотно делали сами. Нам оставляли то, что полегче. Время пролетело незаметно, но результаты работы говорили сами за себя, потрудились мы на славу. На славу Отечеству.

Вечером появилось свободное время. Вчетвером сели кругом у нашего БМП. Кто курит -- покурили, остальные, поеживаясь, подышали сигаретным дымом. Настроение не сказать, что отличное, но и не поганое, как было вчера вечером. За день никого из знакомых не убило -- и уже хорошо.

Посидели, помечтали. Заурчало в желудках. Покушать надо. Расстелили газету, загремели мисками, ложками.

-- Внимание, фокус! -- Сосед, взмахнув указательным пальцем как волшебной палочкой, удивил наших новых друзей обилием хлеба и консервов всех известных наименований, а я поверг "махру" в шок, когда, как бы невзначай, вынул из-за пазухи колбасы и сыра.

Оглядев наши богатства, Виноград одобрил это дело, многозначительно вскинув вверх большой палец правой руки. А Сапог быстренько куда-то слетал и с улыбкой на всю морду своего веснушчатого, покрытого большими красными болячками лица продемонстрировал новый черный дипломат. Мы, затаив дыхание, ждали чуда. Сапог с величественным видом древнеримского аристократа торжественно открыл дипломат и развернул зевом к нам. А там -- типичное солдатское счастье: пол-литра сорокоградусной -- "Столичная" и пять бутылок другого превосходного спиртного, раньше отечественного, а теперь забугорного, импортного, а значит, более желанного -- "Бальзам Рижский". Бальзам этот -- спиртное для эстетов: бутылочки шикарные, глиняные, вылепленные в виде вытянутой груши, по 0,375 литра. Пробочки сургучные, красивые, элегантные, оригинальные -- под цвет и дизайн сосуда, а этикеточки кругленькие, ровненькие, приклеенные на самое дно, и поэтому не нарушающие естественной цветовой гаммы спиртного контейнера.

Бальзам, посоветовавшись, оставили до лучших времен, до завтра. А водку, растянув, чтобы хватило на три тоста, выпили. После "третьего", распитого по традиции молча и стоя, всем взгрустнулось. Каждый вспомнил, кого он потерял за первые дни нескончаемой, до самого ссудного дня войны.

Сделали молчаливый перекур. Потом голодными дворовыми псами накинулись на еду. Кушали вкусно и сытно. Наелись. По телу разлился долгожданный плотский балдеж, аж вспотели. Настроение улучшилось до веселого. Травили анекдоты, житейские басни, да небылицы из армейской повседневки "до войны".

Несмотря на обилие первоклассной закуски, я опьянел. Не пил давно спиртного, и не расслаблялся давно, а тут разом -- и то, и другое, вот и опьянел. Сидел, слушал рассказы двух "С" -- Соседа и Сапога, и тихо посмеивался в кулак над их очередной сказкой.

Чем дольше сидели, тем байки становились жизненней и безрадостней. В итоге, дошли до ручки, стали обсуждать войну и политику нашего государства "в целом, в рамках мирового сообщества". Загнались конкретно. Грузанулись по полной. Сошлись на том, что "политика -- дело грязное и правительство -- алчные сволочи( Ельцин -- тупой маразматик, а Грачев -- его прихвостень( но Россия -- страна Великая, и воевать за нее будем до последнего".

-- Вот у меня, дядя воевал в Афгане. И что он имеет? Если не считать двух ранений и контузии, то ничего. Ровно десять лет назад пришел из армии. Ему -- тридцать. Ни квартиры, ни машины, ни хрена у него нет. А ведь обещали помочь. Да и помощь-то нужна мизерная, в основном -- моральная. Ну и в санаторий какой съездить не помещало бы. Для восстановления организма. У него ведь, если дождь идет, или снег, или град, ну, при перемене погодных условий, болит все, ноет внутри. Кричит по ночам, на помощь зовет. Нормальный он мужик, люблю я его. Когда трезвый -- нормальный. А как выпьет, продыху нет. Никто не против алкоголя, в умеренных дозах даже, говорят, полезно. А он по любому поводу водку жрет. День ВДВ -- он пьян, день автомобилиста -- он пьян, день инженера подзаборных наук -- он все равно пьян. Жена раз пять от него уходила, да возвращается, не хочет, чтоб сын без отца рос. Молодец женщина, терпит. То, что дядька пьет как скотина, я не одобряю. Он же мужик, десантник. Мужик должен держать себя в руках. При любых обстоятельствах. А он... Душа у него болит. Лечить его надо. Лечить. Показать, что он -- нужен, что он -- нужный нам человек. Лицом к нему повернуться, добрым словом помочь.

-- Ходить, просить надо. Никто не придет, не скажет: "На, хлопец, съезди на море, подлечись!", в карман путевку не положит. Сам, наверное, помощи не просит.

-- Да ходил он и в военкомат, и в администрацию местную, и в больницу. Просил помочь с лечением. А там -- все друг на друга ссылаются: "Сходи сюда, сходи туда". Походил он так, по кругу, да плюнул на всех.

-- Пьет?

-- У-у, страшно.

-- И так тяжело, а ты тут про своего дядю. Он хоть на войне выжил, и сейчас дома, на гражданке, а мы на войне -- сейчас, и нам бы самим продержаться. Если тут не убьют, на гражданке, уверен, не затеряемся! -- Сапог снял каску и простучал по ней какой-то латиноамериканский ритм.

-- Это ты сейчас так говоришь. Посмотрим, как лет через пять запоешь, когда и тебе по ночам одни духи будут сниться.

-- Так это ж, политика все, -- покачал головой Виноград.

-- В смысле?

-- Сейчас стране нашей плохо. И ты, рядовой дебил Сапог, стране своей в ее трудную минуту помогаешь. Выполняешь свой долг! -- последние слова Виноград произнес торжественным голосом. -- А когда тебе будет плохо, и ты страну о помощи попросишь -- шиш ты ее, помощь, получишь. Кончиться война -- и ты стране станешь не нужным. А когда ты осознаешь это, когда до твоей тупой башки дойдет, что тебя использовали как пушечное мясо, как в жопе затычку, и ты попросишь чего-то взамен, да хотя бы туже грошовую путевку в санаторий, хрен тебе страна даст, а не санаторий. Ты думаешь, кто-то из погибших при штурме удостоиться памятника, или, думаешь, денег их мамам дадут? Ничего подобного не будет. Деньги они, мудаки кремлевские, на себя потратят, на свое, потерянное в кабинетах власти драгоценное здоровье. Ты думаешь что они, победить хотят этого несчастного Дудаева?

-- А че? -- Сапог, изображая поиски смысла жизни, сморщил лоб и надел каску. -- Разве не хотят?

-- Да он сам, бедолага, -- жертва политических игр Москвы! Я думаю, пацаны, если бы Ельцин хотел победить Дудаева, мы бы здесь сейчас не сидели.

-- А где бы мы сидели? -- Сапог снова снял каску и помассировал затылок. -- Где?

-- Дома!

-- Как это -- дома?

-- Если бы Москва хотела победить Грозный, она бы просто дала 24 часа ультиматума для разоружения. А по истечении времени, в случае отказа сложить оружие, применила бы ракеты. Сравняла бы город с землей. Бумс ракетой! Представляете? Прошло полчаса, а война уже кончилась, Москва победила, и у нас потерь нет, и Ельцин -- герой Советского Союза, а мятежный бандит Дудаев пал. Все!

-- Ну, ты и завернул.

-- А мне кажется, ты прав! -- сказал свое веское слово Сосед. -- Если мы тут и выживем, о нас потом никто не позаботиться. Кинут на произвол судьбы, как кинули афганцев. Скажут: "Мы вас туда не посылали", и делу конец. Скажут: "Лечите ваши раны сами, это же ваши раны, а не наши, вот и лечитесь, а мы как-нибудь и без вас теперь проживем." Так и будет. Солдат нужен только во время войны, а после войны нужен строитель, врач, учитель, но только не солдат. С окончанием войны кончиться наше время. О нас сразу забудут, похоронят живыми. Так и будет.

-- А прикиньте, пацаны, -- Сапог, осененный мудрой мыслью, аж вскочил. -- Получается, если твой дядя -- афганец, то мы кто, чеченцы?! Это значит, меня что, потом всю жизнь чеченцем будут называть. Ни хера себе, я -- чеченец!

-- Тихо ты, сядь!

-- Че вскочил? Не ори!

-- Ай, блин, как всегда, мне и слова молвить нельзя, -- деланно надул щеки Сапог, но, оглянувшись по сторонам, сел.

-- Вот увидите, мужики, вы еще вспомните, как Виноград вас жить учил, -- продолжал свою сагу Виноград, -- но поздно будет. Хорошая мысля -- приходит опосля! Зря мы сюда приехали. Грязное это дело -- война. Нехорошее. Ведь и жалеть их, сук, нельзя. Вот и вчера, когда пацана малого с гранатами поймали, наши деды хотели его отпустить. А я им и говорю: "Сегодня отпустишь по доброте душевной пацана, а завтра он придет и захерачит в спину гранатой", и убил его. Сам убил мелкого. Убил, потому что он -- враг. И он пришел убивать нас. Независимо от нашего возраста, он бы подорвал нас всех, не задумываясь и не каясь. Война -- это такое дело, когда либо ты его, либо он тебя. Ничьей на поле боя быть не может. Один умрет, один будет жить. Это у политиков при дележе финансовых средств может возникнуть выгода ничейного результата, вот они и придумывают всякие перемирия и прекращения огня. А в дуэли, в период схватки, ничья не возможна. И если Ельцин вдруг остановит войну и заключит с чеченами мир -- все, считайте, нас подставили, предали. Значит, все погибшие и покалеченные за эти страшные дни -- дань неуемных политических амбиций. Очередная игра власти. Афера. Аукцион по продаже вооружений... Эта война, она еще многому нас научит. И страну, и народ, и армию научит. Но научит-то на крови, на нашей с вами крови. Потом, через какое-то время, все сделают свои выводы, все, кроме Кремля. Усман, вот твоей БМП сколько лет?

-- Старье! Да она, поди, списана лет сто назад! Бедный Сосед, как он мучается с бэхой, все время что-то исправляет, ремонтирует, налаживает, ковыряет. С другим водилой она бы и с места не сдвинулась. Ладно, Сосед -- клевый механик, а то я не знаю, как бы мы ездили! -- я похлопал Соседа по плечу.

-- Вот оно! Ельцин тратит деньги на фейерверки и праздничные столы! По случаю рождества наверняка закатят банкет в Большом Кремлевском зале, кучу бабок прожрут, пропьют и просрут.

-- Точно!

-- А могли бы купить новую бэшку и подогнать тебе. На мол, Усман, тебе технику в отличном состоянии, не волнуйся, ничего не полетит, не сломается, трать время только на уничтожение противника. Воюй на здоровье! Представляешь?

-- Не верю, что такое возможно.

-- То-то! Или вот даже возьмем эту войну. Война забирает львиную долю бюджета.

-- Долю чего, какого бю? -- будто впервые услышал непонятное заморское слово Сапог. -- Ты это, по-русски объясни!

-- Бюджета, то есть народных денег, полученных государством путем сбора налогов, продажи акций и других махинаций, безмозглая твоя голова. Чтобы самолеты летали и танки ездили -- необходимо купить горючее, чтобы пушки, гранатометы и автоматы стреляли -- необходимо запастись боеприпасами и запасными частями всех этих творений безумного человеческого разума. В конце концов, чтобы солдаты шли в атаку -- необходимо обеспечить их одеждой, питанием, медикаментами и так далее и тому подобное. Все это -- огромные тысячи миллионов рублей.

-- Ого! Никогда об этом не задумывался!

-- А такие большие деньги можно было бы потратить... ну, например, на образование. В школах ни компьютеров нет, ни спорт инвентаря, да ничего нет! На все не хватает средств. Школы бедствуют, учебников не хватает! От того народ в нашей стране и темный, что не выгодно государству растить умных людей. А вдруг такие умники будут грамотно работать, и сместят тупорылую бюрократическую номенклатуру? И тогда...

-- Кончай грузить! Я ни хера не понимаю в твоей болтовне! -- Сосед резко прервал политическую муть Винограда. -- Если ты шаришь в разных темных делах, если ты умный такой, что же ты тогда здесь делаешь? А, Виноград? Что же ты не в институте каком, а здесь, в этом бесом проклятом Грозном? А? Навыдумывал хренатени всякой и грузишь нас. Болтун! Может, переименуем тебя? Будешь у нас не Виноград, а Студент, или Профессор, а?

-- Смейся, смейся. А кем ты сам будешь работать без образования? Тебя с твоей деревянной головой и в ПТУ учиться не возьмут, бездарь. Что, песенки будешь петь в подземных переходах? Слушать надо, пока умные люди дают бесплатные советы. А я решил, приеду домой и в институт поступлю.

-- Поступишь. Если у них лапшавешательский факультет есть. Или возьмут тебя в губораскатнический институт, ха!

-- Урод полуграмотный! -- отмахнувшись от Сапога, Виноград устало уставился в зарево далекого пожара. -- Я бы еще сказал, почему у духов и оружия, и боеприпасов больше, чем у нас. Сами-то они его не производят. Ни патронов, ни автоматов, ни тем более танков. А ведь у них все есть, и все новое. Спрашивается, откуда?

-- И откуда? -- поинтересовался я.

-- Схема простая. Сначала...

-- Ладно тебе, -- Сосед пресек нашу последнюю попытку продлить дебаты. -- Лучше скажи, доживем мы до конца войны? -- он убрал остатки пищи с воображаемого стола и выжидающе посмотрел на собеседника.

-- Вин, скажи! -- положил я ему на плечо.

-- Хренушки... -- совсем не весело рассмеялся Виноград. -- Хренушки...

Вишневое варенье

Стояли у трехэтажки, разговаривали. Я, Сосед и Сапог. Удивлялись услышанному по радио: возмущались, по-своему, в тихушку, бунтовали, обзывали всеми известными неприличными словами высокое штабное начальство. А все из-за того, что утром по радио передали сводку по убитым и раненым в наших войсках за истекшие сутки. Нам, всем четверым, показалось, что количество убитых сильно занижено. Даже не показалось, а мы точно знали, что убитых гораздо больше. В действительности, только по 81-му полку потерь было в два раза больше, чем "по официальным данным" во всей группировке войск в Грозном.

-- Опять наша страна пытается нас надуть. Что за хренатень такая? Нам-то, зачем по ушам ездить, если мы сами живые свидетели этих потерь. Сами чуть потерями не стали! Говнюки, они что, не понимают, что такой фальшью только злят нас! Уроды, лучше бы позаботились о том, как трупы с улиц собрать, да на родину на погребение отправить! -- голосил Сапог. -- Что у нас за армия вшивая, если даже погибших героев не уважает, в своих крысьих интересах скрывает их честные фамилии!

-- Бля, тут эти собаки гребучие трупы наших пацанов грызут, а им -- хоть бы хрен! Песни поют о минимальных потерях и максимальных успехах, -- я угрожающе скривил рот в жалком подобии ухмылки. -- Я за эти дни столько дерьма увидел, что мне на всю оставшуюся жизнь хватит! Мутят всякую чушь, сволочи!

-- Кретин ты, Усман, -- постучал мне по лбу Сосед. -- Данные искажают для того, чтобы поднять боевой дух оставшегося в живых солдата, то есть твой боевой дух. Типа "все окей, духаны воевать не умеют, еще чуть-чуть и мы победим". Понял?

-- А я не хочу понимать!

-- Ну тогда...

-- Пацаны! Пацаны! -- прервал наши жаркие дебаты голос Винограда.

-- О, зырьте! Виноград прется. Опять где-то жратвы надыбал! -- показал я на него пальцем.

Виноград трусцой спешил к нам:

-- Во, там, в подвальчике нашел! Наткнулся ногой, пошарил, взял на руки, смотрю -- варенье. Все, думаю, живем! Есть с чем чаек погонять!

Он, восстанавливая сбитое дыхание, охал и плевался, но одновременно спешно вытирал трехлитровую банку с вареньем. Несколько раз похвалив себя, любимого, Виноград полюбовался находкой и, практически натерев банку до прозрачного блеска, передал ее мне.

-- Держи, Усман! Спрячь в коробочке, а будет время, вечерком чаи погоняем и похаваем. Только не урони, а то башку твою кудрявую оторву и чеченам сдам на память. Любишь варенье?

-- Вишневое, мое любимое, -- громко облизнулся я. -- Может, прямо сейчас схаваем? Че на завтра оставлять то, что можно съесть сегодня?

-- Доверь козе капусту.

-- Ты кого с козлом сравниваешь?!

-- Да это пословица такая.

-- Нашли козла отпущения. Я вам такого козла покажу, не обрадуетесь. А это, -- я, держа банку за крышку двумя пальцами на весу, поднес ее к самому своему лицу, -- это я сожру один. За возмещение морального ущерба.

"Пух!" -- банка лопнула и рассыпалась на мелкие кусочки. Меня всего осыпало малюсенькими стекляшками и залило сладким вареньем. С шеи и груди виноградными гроздьями свисали и капали сморщенные пунцовые вишенки, а стеклянные градинки хрустели не хуже первого ноябрьского инея. По счастливой случайности стекло не попало ни в глаза, ни в приоткрытый на радостях рот. Продолжая держать у заляпанного вареньем лица пластиковую крышку, я недоуменно посмотрел на пацанов. А они и сами обалдели от неожиданности. Через секунд десять наше шоковое состояние прервал автомат Сапога, висевший на его левом плече. Автомат резко вздрогнул, и от него отвалились крупные щепки раздробленного приклада.

-- Снайпер!!! -- заорали мы всей толпой и рухнули на землю.

Снайпер продолжал методично обстреливать нас, но успеха добиться не смог. Мы заползли в подъезд, забежали в первую попавшуюся квартиру, благо, дверь оказалась выбитой, и сели на полу на кухне. Мебели никакой там не осталось -- мародеры все вынесли, даже табуреток не было, а газовая плита валялась в проходе и загораживала проход в какую-то комнату. Но это не важно, главное -- окна выходили в противоположную от позиции снайпера сторону. Мы успокоились Поудобнее прислонившись к стене и вытянув уставшие ноги, я, успевая громко ругаться, стирал липкое варенье с лица:

-- Вот сука, а! Чуть мозги мне не вышиб!

-- Мазила хренов! Напугал до боли в жопе! Ладно приклад отшиб, а не руку!

-- Кончать надо этих духанов! Заколебали уже, суки!

-- Кажется мне, что снайпер этот специально вас не снял. Поиграл, показал, что все видит и все контролирует, -- сделал резюме Виноград. -- Если бы он хотел, он бы не банку разнес, а башку твою. Повезло тебе, Усман, повезло.

-- Слышь, Усман, ты же этот, мусульманин. Ты давай, сиди и молись своему Аллаху, он же и у тебя, и у снайпера этого -- один, этот ваш Аллах. Вот и попроси его о помощи. Только хорошо проси, а то наверняка и духан этот тоже сидит в своем укрытии и Аллаха молит, что бы тебя в следующий раз снять. Так что -- кто Всевышнего перемолит, тот и победит. Давай, Усман, молись, твоя жизнь -- в твоих молитвах! -- кряхтя и вытирая со лба пот, посоветовал Сосед. -- Молись, а я послушаю, может, и мне это поможет.

-- Вот тебе и варенье. Поели, аж устали доедать, -- Виноград разочарованно посмотрел на мои красные от варенья руки. -- Вишневое варенье, сгреб вашу мать! Эх, скоты, лишили ребенка последней сладости. Совести у вас нет. Разбить три литра отличного варения! Варвары... вар-ва-ры...

Рикошет

Самарцы долбили девятиэтажку из всех видов оружия. Грохот стоял невообразимый. Думал, что после такой канонады оглохну или, как минимум, стану инвалидом по слуху. Земля, пытаясь уйти из-под ног, шевелилась как живая. Дом вибрировал, но стоял крепко, не рассыпался. Строили его, видать, качественно.

Не знаю зачем, но духи не отсиживались в укрытиях, а пытались отвечать на наш ураганный огонь. Они тоже палили из всего, что там у них было. Палили, зная о своей неотвратимой кончине. Не боялись умереть что ли. Нам бы их смелость. Нет, это все же не смелость, а безрассудство, сумасбродство, наплевательское отношение к своей собственной жизни. Боевики в девятиэтажке просто смирились с тем, что они -- смертники, поэтому и не бежали, не отлеживались, а сопротивлялись. Они или наркоманы, или действительно фанатики какие-нибудь, реальные верующие. Но скорее -- накаченные героином салаги, которым без разницы, за что погибать.

Мы с Соседом сидели в своей БМП. Нам в атаку идти не разрешили. Приказали сторожить бэшку. Но эмоции, адреналин, азарт -- в нас всего было в переизбытке. Хотелось стрелять. Мочить духов. Разрушить их постройки. Уничтожить этот дом, сравнять его с землей, опустить "ниже уровня моря".

Прошло больше трех часов. Руки по-прежнему чесались стрелять, но мы не вмешивались, наблюдали за боем со стороны.

Мимо нас пронесли раненых, человек тридцать. Некоторые молчали -- может, терпели, а может, потеряли сознание. Но большинство кричали, матерились, плакали, угрожали вернуться и разделаться со своими обидчиками. Нам по новой захотелось в бой -- отомстить и за этих пацанов, и за нас самих, но мы мужественно терпели, отодвигая чувства на задний план.

Когда мимо нас потянулась очередная вереница бойцов с носилками и одеялами, на которых лежали убитые и раненые, наше терпение лопнуло.

-- Бля, не могу смотреть! Давай, снимай с полозьев ПКТ! Разнесем их нахер! -- Сосед вытащил ящики с патронами и принялся убирать мусор с бетонной площадки.

-- На хрена?

-- Да ты че? Опух? Снимай, я сказал! Или будешь ждать, пока они и до нас доберутся? -- Сосед уже организовал место для установки пулемета. -- Давай быстрее!

Чуток повозившись, я снял с бэшки пулемет и передал его Соседу. Он помучился немного с установкой, но поставил его грамотно и, хищно сверкая глазами, приготовился открыть огонь.

-- Куда стрелять, знаете? -- перед нами возник боец.

-- Куда? -- растерялся Сосед, но, осмотрев бойца, кивнул: -- А ты кто такой?

-- Раненого относил. Назад иду. Только там делать нефиг, наши уже в здание вошли. И вы -- отсюда не стреляйте, своих заденете.

-- В здание вошли, -- повторил Сосед, -- отсюда не стреляйте, своих заденете.

-- Точно говорю. Вы лучше из пушки долбаните по верхним этажам, или из гранатомета. Есть гранатомет?

-- "Муха" есть, два выстрела. А ты че, умеешь? -- спросил я недоверчиво.

-- А ты че, нет? -- удивился он.

-- Ни разу не стрелял. Не учили.

-- Давай, покажу, ничего сложного. А может, и АГС у вас есть? Постреляем, если что.

-- Постреляем! Только я и с него ни разу еще не стрелял.

-- А че ты мне втираешь, что стрелять не учили. Не может такого быть! Кто твой командир? Номер части?

-- Ты кто такой, КГБ что-ли? Я никому не обязан ничего говорить. Хочу -- говорю, не хочу -- пошлю на три известные буквы.

-- Пошлешь старшего по званию?

-- А ты кто? -- я придирчиво оглядел бойца.

Невысокий, чуть выше меня, плотненький. В берцах, бушлат рваный, каска загаженная, знаков отличия нет. Лицо грязное, не разглядеть толком, но морщины на лбу и под глазами достаточно глубокие, и значит ему, как минимум, лет тридцать пять. Здесь, и в таком возрасте, вероятнее всего -- офицер.

-- Извините, вас от рядового бойца не отличишь.

-- А вот это хорошо! Так держать, боец!

Я достал "Муху" и осторожно передал офицеру.

-- Учись, трудного ничего нет. Для неграмотных тут и инструкция есть. Читать-то, надеюсь, умеешь? Ладно, смотри, просто делаешь вот так, -- он, злорадствуя, смачно сплюнул и нацелился в сторону девятиэтажки. -- Компания Джонсон энд Джонсон представляет одноразовый гранатомет РПГ-18. Ловите, духи черномазые! Новогодний подарочек от ... Как тебя?

-- Усман.

-- ... от Усмана! -- офицер выстрелил навесом, чтобы случайно не угодить в наш спаситель-забор.

Мощный взрыв порушил часть стены шестого этажа, выдав вверх неслабое, темно-серое, бетонно-блочное облако.

-- Ух ты! -- я подпрыгнул от удовольствия. -- Трындец там кому-то!

Схватив второй, последний выстрел, я спешно повторил процедуру, ранее проделанную офицером. Толком не прицеливаясь, я встал на колено и выстрелил. "Вшу-у-уй!" -- оставляя едва заметную белесую полосу, заряд устремился к заданной цели. Попал примерно туда же, что и первый, но взрыв получился более колоритным и смотрибельным, чем предыдущий. Рвануло как в кино -- с высоким столбом пламени, пожирающим все живое и не живое.

-- Получите, уроды, подарок от сына татарского народа! -- чувство гордости за проделанную работу переполняло меня.

-- Зашибись рвануло! В боеприпасы что ли попал? -- офицер закурил и, понюхав сигаретного дыма, спросил: -- Ты из Татарии вроде родом?

-- Да! -- я отбросил ненужный тубус. -- А чего?

-- Зря ты радуешься.

-- Чему зря радуюсь?

-- Скажу тебе по секрету, как боевой офицер младшему товарищу, что есть новый приказ. Секретный.

-- И что там? -- забеспокоился я.

-- Через две недели, когда раскутачим всю Чечню, поворачиваем танки и идем прямым ходом на Татарию. Восстанавливать конституционный порядок.

В голове закружились страшные картины возможного будущего. Я представил, как танки обстреливают мою деревню и, круша на своем пути хозяйственные постройки, ровняют с землей мой дом. Я представил, как ненасытный огонь пожирает наши золотистые ржаные поля и взрывает нефтяные вышки. Я представил перепуганных, бегущих в неизвестность людей. Представил отца, стоящего на дороге с охотничьим ружьем в руках, и еле сдержал слезы. Настроение испортилось безвозвратно. Неужели это возможно? Впервые, как-то подсознательно, я пожалел чеченцев: "Народ, в принципе, и не виноват. Из-за придурка Дудаева страдает вся Республика. За что? Блин, а вдруг я только что убил не боевиков, а мирных жителей, не успевших покинуть свои квартиры? Что за дурдом! Неужели и у нас так будет? О, Аллах, помоги мне, грешному!"

Офицер, посмотрев в мое окаменевшее лицо, спешно попрощался:

-- Не унывай, татарин! Если ваш президент отдаст нефть добровольно, может войны и не будет. России -- нефть, Татарии -- свобода! Давай, счастливо оставаться.

Выкинув окурок, он трусцой побежал к месту боя. Я затравленно смотрел ему в след. Что делать?

-- Не грузись! Воевать надо! -- вмешался в мои мысли Сосед. -- Отойди!

-- Он же сказал, не стрелять, -- я загораживал Соседу видимость.

-- А я говорю -- отойди!

Отодвинув меня от ствола пулемета, Сосед дал длинную очередь по верхним этажам окончательно задолбленной девятиэтажки. Следов попадания мы не видели, далековато.

-- Мощная штука, не слабее твоей "Мухи"! Постреляешь?

-- Не...

-- Да не грузись ты, не нужна нам твоя Татария!

-- Что значит "нам"?

Сосед не ответил, а улыбнулся и продолжил обстрел здания:

-- Ну, как вам там, а? Жарко, суки?! Получите и распишитесь!

Сосед расстрелял две коробки патронов и радостно всматривался в стены по-прежнему атакуемого нашими солдатами дома. Я сидел рядом и думал о перспективах военной кампании России против родного Татарстана. Волновался, сердце билось громче разрывов авиабомб, в висках стучало, я начал задыхаться. Мне перестало казаться, что такое невозможно. После Чечни -- возможно все!

Вдруг, откуда ни возьмись, появился Виноград. Посмотрел на нас и тоже решил принять участие в уничтожении противника. Взял РПК и с рук, как в американском кино, стал вторить Соседу, отправляя в девятиэтажку тучи пуль 5,45.

И так -- минут двадцать.

-- Етит вашу мать! -- обогнув забор, навстречу нам бежал боец. -- Кто стрелял?! Кто стрелял, козлы?!

Остановившись, он долго не мог успокоить дыхание и, тяжело выдыхая, вытирал пот со лба. Мы молчали.

-- Майор ***! Мои штурмуют здание! А отсюда лупанули из пулемета! -- он снял бушлат и бросил его на бетон. -- Какого, спрашивается, хрена? Кто стрелял и по какой надобности? Вы стреляли?

-- Я стрелял, -- тихо признался Виноград.

-- У меня, бля, сегодня и так пятьдесят человек полегло! И ты тут, козел безрогий! -- отчаявшись, майор махнул рукой, присел и закурил. -- Скажи, боец, какого хрена ты отсюда стрелял? Насмотрелся фильмов и решил поиграть? Рэмбо хренов! Может, наградить тебя?

-- За что, товарищ майор?

-- Скоро сам увидишь! Салага, бля, долбанутый! Даже бить тебя, и то желания нет! Козел! -- майор встал и, окатив нас пренебрежительным взглядом, пошел по направлению к временному штабу самарских. -- Поиграть решили, вояки хреновы. Что же вы в атаку под пули не идете? Из-за спины бьете. Эх, понабрали детей...

Через минуты три мы увидели двух бойцов, бежавших с раненым на руках. Парень обмяк и обвис на своих товарищах. Рана была тяжелой -- из пробитого горла фонтанчиком била кровь. Раненый дрожал неестественной дрожью и несколько раз резко дернулся, похоже, отходя в мир иной.

-- Что с ним? -- Сосед, посмотрев на раненого, покраснел и вспотел.

-- Мы на втором этаже на лестнице с двумя духами бились. Он стоял напротив окна. Пуля попала в горло... сзади... рикошетом...

-- А духов че, грохнули?

-- Когда его ранило, мы уже срубили духов...

Бойцы ушли, оставив нас наедине с нашими мыслями. Мы молчали. Не слышали и не видели ничего. Просто сидели и молчали.

-- Это я его... задел... я... -- Виноград пнул ящик из-под патронов и посмотрел на пулемет. -- Это я его... убил...