Гороховый суп

Утро. Семь часов. Просыпаюсь. Спал хорошо, не жалуюсь. Но глаза открывать не хочется, хочется спать до бесконечности, до конца войны, чтобы открыл глаза и раз -- ты уже дома. Но и спать страшно, придется встать и вылезти наружу. Открываю глаза -- возвращаюсь к реальности, которую и не покидал. "Вжик, вжик, вжик, вжик, вжик..." -- тот же свист пуль, что и вчера, и позавчера, и, кажется, всю жизнь, целую вечность одно и то же -- "вжик, вжик, вжик, вжик, вжик...". Спал-то всего ничего -- четыре часа, а бок ноет, будто на голом льду лежал неделю. Тут почки застудить -- за делать нефиг, быстро, как в аду поджариться. Чувствую, еще пару дней такого скрюченного недосыпания внутри бэхи, и все -- или от простуды загнусь, или с ума сойду.

Сосед тоже проснулся: дергается, ворчит чего-то недовольно, постанывает, поскуливает. Я трясу его за плечо:

-- Сосед! Мыться пошли!

-- Пошел ты! Никуда я отсюда не пойду, мне и здесь хорошо. Домой хочу!

-- Сосед!

-- О-о-о! Иду, иду, -- Сосед, сморщившись от неприятных предвкушений, поднимает свои опухшие веки. -- Иду, будь ты неладен.

Отбрасываю спальник, открываю люк, выбираюсь наружу. Сосед лезет следом:

-- Ну, че? Кончилась война?

Свист пуль ему в ответ.

-- Сам знаю, что нет. И спросить уже нельзя! -- он взял какие-то замасленные рваные тряпки. -- Усман! Мыться пошли!

Идти мыться -- это значит подбежать к забору, под которым лежит тонкий слой черного как смоль снега, согнуться в три погибели, чтоб ненароком не задело осколками или еще чем, соскоблить с земли снег и тщательно размазать его по лицу и шее. Когда под тройным слоем липкой слизи уже не видно лица, полученный концентрат следует смыть водой из фляжки. Благо, хоть вода пока есть, ее из Сунжи бидонами натаскали наши новые друзья, а мы позаимствовали этой мутной речной жидкости у них.

Закончив водные процедуры, мы обтерлись тряпками и выкинули их тут же, у забора.

-- Хорошо! -- к Соседу вернулись его обычная беззаботность и бодрое расположение духа. -- Че будем делать? Может, пожрем? Жрать охота!

-- Пошли, консервы пожуем. Делать все равно нечего, хоть пузо наполним, может жить легче станет.

Я выпрямился, потянулся, вдохнул полной грудью, и ... уловил приятный запах свежего супчика. Невероятно! Я не верил самому себе, но сквозь вонь пожарищ мой чуткий нос уловил столь непривычные для этих мест оживляющие пары деликатеса. Вру, конечно, ничего я не вынюхал, я ж не собака Павлова. Заметил краем глаза бойцов на четвереньках и смекнул, что к чему. Да какая разница.

-- Ого! Супец!

-- Где? -- недоверчиво повертел головой Сосед. -- Где ты занюхал?

-- А вон! -- ткнул я пальцем в двух бойцов, пристроившихся у небольшого костра недалеко от нашей БМП.

Не сговариваясь и не переглядываясь, мы одновременно рванули в сторону незнакомых поваров.

Бойцы сидели на обломках бетонных плит у стены старого двухподъездного трехэтажного здания из красного кирпича. Снаружи здание было почти неповрежденным, выбитые стекла и двери не в счет, и поэтому надежно закрывало поваров от обстрела с тыла.

-- Здорово бойцы! -- Сосед сильно стиснул ладонь и яростно потряс за руку сначала одного, а потом и второго бойца.

-- Привет, потерянные в раю, -- хором ответили они. -- Кушать будете?

-- А че там у вас? -- Сосед важно нахмурился и заглянул в котелок. -- Мы ведь что попало не едим.

-- Суп гороховый! -- ответил боец, одетый в черный бушлат и рваные в коленях камуфляжные штаны. Был он щуплый, высокий и худой, и каска, надетая поверх солдатской шапки самого маленького размера, сползала ему на глаза. -- Ща все будет чики-пуки и готово!

-- Зашибись! -- только и смог выдохнуть Сосед, пафос которого сразу пропал, как водой смыло. -- Нам плеснете? -- он подсел к бойцам.

-- Базара нет! А ты, не стой, не на параде, -- кивнул мне другой боец. Он был без головного убора, в рваном свитере и бронежилете. На ногах -- жалкое подобие кроссовок. Но бросилось в глаза другое -- ремень его штанов, увешанный гранатами Ф-1, магически притягивал мой взгляд. "Зачем он туда гранат понавешал?" -- подумал я. -- "Чуть его цепанут, и он сам взлетит к ядрени фени на луну."

-- Присаживайся! Или нет, говорят, у вас полная машина консервов и колбасы. Может, принесешь чего. Сапог и про сыр что-то говорил. Прихватишь чуточку?

-- Ноу проблем, сэры! -- заверил бойцов Сосед, а меня дернул за рукав: -- Вместе слетаем, принесем чего.

-- Хлеб нужен? -- я посмотрел в кипящий гороховым лакомством котелок.

-- Не, хлеб есть. Тушенку давайте, да все тащите, что не жалко, -- короткой алюминиевой ложкой помешивая произведение своего кулинарного искусства, боец в бронежилете скороговоркой повторил:

-- Тушенку давайте, тушенку.

-- Сбегаете?

-- Мы мигом! Только без нас не начинайте, не ломайте кайф первой ложки, -- шутливо, по-детски, пальцем пригрозил ему Сосед.

-- Ага, ждем.

Подбежав к бэшке, мы открыли люк десантного отделения и осмотрели свои богатства. Сыр, яйца и колбасу мы уже съели, оставалось ящиков по пять тушенки и рыбных консервов. Хлеба тоже, пока хватало. Взяли каждый по три банки и того и другого, и по буханке хлеба, все равно -- плесневеть начал, лучше уж съесть, чем потом выкинуть. А с бульончиком за милую душу съедим, и думать не будем!

Сосед дернул меня за плечо:

-- Усман, подожди, давай автоматы возьмем, вдруг пригодятся. Не бежать же сюда за ними обратно.

-- А я без калаша никуда идти и не думаю. Мы на войне находимся, а не на заграничном курорте, -- я достал автомат и проверил магазин. В этот момент раздалась серия взрывов, но мы, прикрытые с одной стороны нашей железной коробочкой, а с другой -- котельной, даже особо не нагибались, по звуку определив, что грохнуло чуть левее от нас.

-- Достали, суки! Вот пожру, и за вас примусь! -- словесно пригрозив кому-то неизвестному, Сосед для уверенности выпустил очередь в сторону бледно светящего солнца. -- Козлы гребаные!

-- А солнце тут при чем? Кончай выкобениваться, пошли!

Рассовав продукты по карманам, мы захлопнули люк и, пригнувшись и не поднимая головы, побежали к ожидающему нас вкусному завтраку.

Когда до супа осталось шагов двадцать, я почувствовал, что что-то не так. И точно -- ни бойцов, ни супа у здания не было. "Исчезли, бля! Кинули нас, "махра" беспонтовая!" -- зло подумал я, но тут же чуть не захлебнулся собственной слюной. На месте, где три минуты назад, в предвкушении сытного завтрака мы мило беседовали с бойцами, зияла воронка от 120 миллиметровой мины.

-- Ахрене-еть! Суки! Суки!! Суки!!! -- все громче крича, Сосед закрутился волчком, поливая из калаша окрестности.

Я замер на месте. Слов не было. Только страх. Я боялся шелохнуться, боялся думать, боялся дышать, боялся говорить, боялся жить. Я боялся жить. На мгновение я умер. Умер вместе с этими двумя пацанами, имен которых даже не знал, не спросил, не поинтересовался. Один -- худой и в каске, а другой -- в жилете и с гранатами. Варили гороховый суп. Все, больше о них я ничего не знаю.

-- Суки! Я найду, кто это сделал! -- у Соседа кончились патроны и он, отбросив автомат, упал на колени. -- Мы же могли погибнуть вместе с ними! Усман! Мы могли погибнуть с ними!!!

Заглушая "вжики" пуль, послышался нарастающий гул и свист.

-- Мины! Усман, бежим! -- Сосед вскочил, поднял автомат и уже был готов дать деру. Но я охладил его пыл:

-- Я остаюсь здесь. Все! Я никуда не пойду!

-- Да ты че? Охренел? Здесь решил подыхать? Минометный обстрел!

-- Я никуда не пойду! И тебя не пущу! Кругом мины! -- я рухнул на землю и схватил Соседа за ноги. -- Все заминировано! Стой!!!

-- Да не заминировано! Это чечены из минометов стреляют! Стреляют из минометов! В пацанов попала мина, выпущенная из миномета! Она с воздуха прилетела, сверху на них упала! Тупой ты, татарин! Тебя чему в учебке учили? А? Усман? Ты че, с ума бежишь? Крыша едет? Усман, не молчи!

Я вспомнил про минометы -- "подносы" или как их там. До войны видел пару раз. Да где мне их видеть, если я целый год в части только и делал, что снег кидал, да лед долбил. Лопата и лом -- вот оружие, которым я овладел в совершенстве.

-- Извини, братан! Извини, торможу. Как же так, только мы с ними тут разговаривали...

-- Усман, все нормально, Усман!

Сосед сел рядом, вытянул ноги и закрыл глаза. Глубоко вздохнув и сплюнув, он положил свою руку мне на плечо и заключил:

-- Ладно, посидим немного и пойдем. Хрен с ними, с минами.

Я успокоился. Дрожь в коленях прошла, дыхание выровнялось, тошнота отступила, зрачки вернулись в орбиты. Я снова мог здраво рассуждать и принимать решения. Я поднялся на ноги, подобрал автомат:

-- Сосед, пошли отсюда, пока миной не накрыло.

-- Да-да, идем.

-- И пошли!

Сосед открыл глаза и медленно встал.

-- А ты смотри, Усман, хорошо смотри, -- он показал на обожженный кусок человеческой ноги. Кусок ноги -- от колена до ступни -- вот и все, что осталось от двух молодых парней. -- Узнаешь кроссовки? Это он, который в жилете был. Был, да сплыл. А вон и пластины его. Смотри!

В нескольких метрах, в коричневой луже крови лежал ярко-красный кусок мяса. Квадратный такой, сантиметров пятнадцать на пятнадцать. Рядом, вплотную, валялся обрывок бронежилета. Прямо на нем лежала граната, вся в крови.

-- Граната! И как она не разорвалась, не пойму! Эх, не пропадать же добру, надо забрать. Надо, -- Сосед сел на колени и осторожно подобрал гранату. -- Извини, боец, но тебе она больше не пригодиться. Извини. А я использую ее по назначению, я отомщу им за тебя твоей же гранатой. Извини, боец, но мне эта граната нужней.

Он встал, обтер гранату об штаны и поклонился до самой земли:

-- Извини, боец.

Потрясенный увиденным, я почти потерял сознание, похолодел и покрылся испариной. Голова закружилась, ноги подкосились под весом враз обмякшего тела. Вцепившись в цевье калаша, я прошептал:

-- Пошли отсюда...

Не обращая внимания на упорство автоматных очередей, я поплелся в сторону зданий, где засела "махра". Сосед, молча постояв еще несколько секунд, поднял кусок бронежилета и накрыл им останки радушного бойца, искренне желавшего угостить нас свежим завтраком. Гороховым супом.

Тридцать первый

Сидели внутри котельной, ужинали. Набор продуктов небольшой: рис в банке, тушенка, да рыбные консервы -- килька в томатном соусе. Еда не для гурманов, для

бойцов. И что бы как-то скрасить сей скорбный прием пищи, мы вспомнили о спиртном. Голосованием единогласно постановили, что черный день, на который оставляли бальзам, наступил именно сегодня. С удовольствием, одну за одной мы осушили все бутылки -- выпили весь запас знаменитого бальзама. Согрелись, опьянели, расслабились, раздобрели. Сидели и шутили шутки.

-- ... да-да-да, так и сказал, "копайте от забора и до обеда", -- смеялся Сапог. -- Вот дурень был, этот наш прапор!

Чтобы не отморозить "личное имущество", я сидел не на голом бетоне, а на своем бронежилете, который хоть и слабо, но защищал мою задницу от холода. Ноги поджал под себя и старался шевелить пальцами, а то мокрые носки неприятно студили ступни. Руки скрестил на груди. Голову я прислонил к стене, глаза закрыл и старательно косил под пьяного, пытаясь поймать кайф. Думать о чем-либо не хотелось, устал.

Сосед отдыхал справа от меня и полностью копировал мою позу. Виноград и Сапог примостились напротив, и активно обсуждали очередной анекдот. Еще трое бойцов устроились между нами. Они, вытянув ноги, замыкали общий полукруг. Автоматы и каски лежали рядом, в коридоре у стены. Пустые консервные банки мы, собрав в кучу, неспешно кидали в угол занятого нами помещения.

Все слышали, что начался минометный обстрел, но большого значения этому не придали -- свою отрицательную роль здесь сыграл алкоголь -- и оставались на своих местах. Минометный обстрел, своим свистящим воем летящей с неба смерти, каждый день сводил меня с ума. Это так страшно и неприятно -- свист летящей в тебя мины. Свист, плавно переходящий в гул, всегда забивал мое тело страхом. Страхом ужасной, разрывающей меня на кровавые обрубки, смерти. Умирать я не хотел. Перспектива стать инвалидом меня, конечно, тоже не радовала, и в плен попадать желания не было, но все другие страхи быстро меркли перед страхом смерти. Смерти от мины.

Взрыв страшной силы прогремел как всегда неожиданно. Кирпичная стена за спинами мотострелков треснула и обрушилась на их головы. Меня оглушило и я, на десяток секунд, потерял ориентацию в замкнутом пространстве красно-серой пыли, забившей мне нос, рот и уши. Голова загудела звуком авиационных двигателей, видимо меня слегка контузило. Постепенно зрение мое восстановилось, но я смотрел на мир глазами наркомана -- все непонятно и в тумане. Покашливая, я сорвал шлем и ощупал голову -- вроде, череп в норме. Ноги, руки, грудь, живот, пах -- я потрогал все, и с радостью отметил, что ничего не болит. Опираясь на остатки стены, я медленно попытался встать на ноги. С четвертой попытки мне это удалось -- шатаясь, я стоял и шальным взглядом рыскал в облаке пыли, пытаясь понять, что стало с остальными. Все, кто серьезно не пострадал, вскочили и, не дожидаясь повторных взрывов, ломанулись на улицу. В котельной остались только я и Сапог.

Сапог лежал на животе, но в абсолютно неестественной позе: ноги, выгнув колени в обратную сторону, запрокинулись на спину, руки, скрючившись и пальцами сцепившись между собой, торчали поверх ступней, голова, почти надвое расколотая кирпичом, судорожно дрыгалась вверх-вниз. Крови почти не было видно, все засыпало мелкой кирпичной крошкой. Я заплакал и, схватив Сапога в охапку, выбежал на улицу. Кругом все взрывалось и моросило осколками, землей и стройматериалом. Пригнув голову, я с предельной скоростью помчался к зданию, в котором, по словам мотострелков, находилось что-то типа полевого госпиталя.

За стеной, прямо у входа в здание, дежурили два бойца. Окинув меня равнодушным взглядом, они указали мне на лестницу в подвал. Стараясь не трясти залитую кровью голову друга, я осторожно спустился вниз.

Ничего более жуткого я, в своей недолгой жизни, еще не видел. В подвале, и справа, и слева от ступенек лестницы, по которой я только что спустился, на старых разодранных одеялах аккуратно сложенными в ряд лежали тела наших солдат. Разные тела -- обгоревшие, без рук и без ног, с вывернутыми наружу внутренностями, с размноженными черепами, с едва заметными дырочками от пуль. В тусклом свете одиноко мерцавшей засаленной лампочки, все это походило на ад, огненным смерчем выжегшим эту землю и в поисках новых жертв ушедшим дальше.

Пораженный страшной картиной я молча стоял и плакал от бессилия. Как-то машинально руки мои разжались и опустились, бесформенной кучей выронив тело друга на утоптанный песчаный пол.

Я не заметил, как из темноты появился боец. Он дыхнул на меня перегаром, потряс за плечи и крикнул:

-- Ты не стой здесь, иди наверх.

-- А он? -- тихо отозвался я.

-- Я сам о нем позабочусь. Иди.

-- А они?

-- Погибли. Мотострелки из 81-ой. Их сейчас только принесли. Их ровно тридцать. Твой, если уже умер, -- тридцать первый.

-- Тридцать первый... Это Сапог... Мой друг... Помоги ему... Он жив, я чувствую, он жив. Он -- не тридцать первый, он живой. Его надо спасти.

-- Ты иди, я помогу, -- боец, полотенцем вытерев мне лицо, развернул меня к лестнице. -- Иди-иди, подымайся.

Глухо шаркая по бетонным ступеням, я очень-очень медленно поднялся до первого этажа. Один из бойцов караула, схватил меня за руку и остановил:

-- Эй, ты как, в порядке?

-- Тридцать первый, -- безразличным голосом ответил ему я, и вышел под обстрел на улицу.

Бойца по прозвищу Сапог я больше никогда не видел.

Братья

-- Задолбала такая жизнь! Все! Не могу я так! Лучше погибнуть, чем сидеть здесь и смотреть на это! Эй, Усман, собирайся! Едем к своим! -- Сосед в ярости отшвырнул с брони пустую коробку из-под патронов к ПКТ. -- Чего ждать? Пока они придут сюда и здесь нас покоцают? Нет! Уезжаем прямо сейчас!

Сосед завел машину и на прощание махнул рукой самарцам, толпившимся вокруг какого-то офицера, щедро раздававшего бойцам пачки с сигаретами.

-- Эй, братва! Счастливо оставаться! -- он сжал пальцы в кулак и с силой выкинул его в воздух. -- Но пасаран, мужики!

Самарцы помахали ему в ответ.

-- Скатертью дорожка! Долгих лет жизни! Гуд бай, ребята! -- кричал кто-то из толпы. -- Гуд-бай! Ни пуха!

Сосед забрался на свое место и, высунув голову в открытый люк, скомандовал:

-- Усман, на место!

Я повиновался. Деваться некуда. Не оставаться же здесь одному на съедение чеченским волкам. Я залез в машину и закрыл свой люк. Дернул Соседа за руку:

-- Спрячь голову и люк закрой! Или хочешь, чтобы снайпер тебе башку отстрелил?

Настала очередь Соседа беспрекословно послушать мое наставление. Он закрыл люк и недовольно фыркнул:

-- Не вижу я так нифига!

-- Ничего, неделю сидел на одном месте, все видел! А от пяти минут не убудет!

-- Тебе хорошо говорить!

-- А чего хорошего? Если подобьют, все равно вместе сгорим.

-- Не каркай, скажешь тоже, "подобьют"...

Минут двадцать мы на полной скорости неслись по улицам Грозного. Искали знакомые здания, но ничего интересного не нашли, -- все вокруг одинаково грязное, серое и разрушенное. Изуродованное войной.

"Берлин 45-го" -- уныло подумал я, но Сосед перебил:

-- Сталинград 43-го.

Обогнув какой-то обгорелый кинотеатр (или Дом культуры), выезжаем на небольшую квадратную площадь. Картина впечатляющая -- повсюду дымят подбитые танки, БМП и БТРы, а вперемешку с оторванными башнями, колесами, траками и бронелистами валяются обезображенные людские трупы. Не знаю чьи -- наши или духовские. Скорее всего -- вперемешку. Кто-то, контролирующий опоясывающие площадь четырехэтажки, завидев нашу движущуюся бэшку, открывает огонь из автоматов и гранатометов. Что-то попадает в установленный на нашей башне прожектор и взрывает его. Но мы едем дальше.

На пути попадаются и наши солдаты, перебегающие дорогу в разных направлениях и не обращающие на коробочку никакого внимания, и боевики, сидящие на обочине и удивленно глазеющие вслед нашей, быстро удаляющейся от них, БМП.

Несколько раз, круто вырулив из кварталов, мы едва не наезжали на женщин славянской наружности. Они стояли скученными группами по четыре-пять человек вдоль узких дорог. Держали какие-то таблички в руках. У некоторых таблички висели на груди. Сосед притормозил около одной из женщин. Не по сезону легко одетая, худая седовласая мать держала в руках белый самодельный плакат, где большими черными буквами было написано: "Ищу сына, ф.и.о., 1975 г.р. из 131 омсбр ". Мурашки побежали по моей спине, когда я, прочитав страшные слова плаката, представил на месте этой несчастной женщины свою мать. Не дай Бог ей оказаться в таком положении!

-- Вот дерьмо! -- только и смог подумать я о трагедии этих людей.

-- Да, бардак! -- откликнулся Сосед не отрываясь от управления скачущей по колдобинам коробочки. -- Не повезло. Влетели люди по крупному!

Дорогу преградила искусственно насыпанная преграда.

-- Приехали, бля! -- разочаровался я.

-- Гребаный город! -- заорал Сосед, пытаясь с первого наскока преодолеть внезапно возникшее препятствие. Не тут-то было, подергавшись и покрутившись на месте, мы заглохли:

-- Приехали, бля-буду-мантана!

Не успели мы отдышаться и оглядеться, как к машине подбежали трое.

-- Вас к нам на помощь прислали? А что так долго? -- увидев мою голову, поднимающуюся из открытого люка, спросил один из них.

-- Вы где катались, паразиты?! Целый час прошел, как мне передали, что вы выехали к нам! -- прокричал другой, с эсведэшкой в руках.

-- Да мы не к вам, мы своих ищем! -- ответил я. Но его мой ответ как-то мало волновал:

-- А что, вы только двое? Где остальные? Почему десантное отделение пустое? Я еще с вами разберусь, обезьяны!

-- Вы зачем так орете? -- на свет появился бойкий на язык Сосед. -- Вы кто?

-- Майор ***, разведбат *** вдд, -- перестал ругаться тот, который был со снайперской винтовкой. -- Вы что, не к нам?

-- Нет, товарищ майор, мы своих ищем, -- вежливо улыбнулся Сосед и вкратце описал офицеру наши последние злоключения.

-- Тогда понятно. Но рядом ваших нет. Это точно. Рядом только чечены. Мы отсюда второй день выйти не можем, технику ждем. Но на вашу БМП мы все не полезем. Нужны еще две коробки. Плюс убитые и раненые, -- почесал подбородок майор. -- Слушайте, вы лучше здесь останьтесь, помогите нам, а завтра я вам помогу. Придет техника -- вместе отсюда и выйдем. Потом найдем ваше подразделение, обещаю. Ну как, согласны?

-- А куда матросу деваться из подводной лодки? Согласны! -- бодро кивнул Сосед.

Мы помогли разведчикам сгруппироваться и закрепиться на обозначенной местности -- быстро подготовились к ночной обороне кирпичной двухподъездной пятиэтажки. Заложили камнями и кирпичами окна, завалили барахлом проходы, заминировали подвальные лестницы. Притаились и ждали врага у самодельных бойниц -- я с РПК, Сосед с ПКТ. Но никто на нас не напал. Где-то сбоку стреляли, но ближе к нам -- тишина. И хорошо, что так.

Стемнело. Дело запахло ужином. Разведчики обещали угостить чем-то вкусненьким, и мы с нетерпением ждали приглашения к столу. Скоро оно последовало:

-- Мужики, айда, бросайте свой трактор, пошли кушать.

-- Идем-идем, сейчас, -- сразу выскочил я.

Мы вошли в одну из квартир на первом этаже, где нас уже ждали пятеро разведчиков. Все устроились на полу, так как мебель отсутствовала полностью, видимо мародеры поработали на славу, вытащив из оставленных квартир все нажитое бежавшими хозяевами имущество.

Подкрепились холодной кашей-сечкой и тушенкой. Попили полупрозрачного чаю с сахаром. Все обыденно, ничего вкусненького. Мы уже встали и, поблагодарив пацанов за радушный прием, собирались отойти на позиции, когда новые хозяева квартиры вспомнили о самом главном.

-- Мужики, мне кажется, что что-то грустно мы сидим. Может, дербалызнем по стаканчику? -- воровато оглядываясь, спросил один из разведчиков, сам худой и нескладный как Буратино.

-- А че, есть? -- обрадовался Сосед. -- А то я думаю -- обещали чего-то необычного, а кормят гречкой.

-- Обижаешь, -- скривился "Буратино" и слегка постучал указательным пальцем себе под подбородок. -- У нас без этого дела -- большие дела не делаются. А просидеть здесь целую ночь -- это большое дело. Но лишь бы оно не стало последним.

-- Я тоже выпью. Устал я от этой жизни. Не знаю, что дальше делать. Одно только остается: напиться и забыться, -- прошептал я и добавил погромче: -- главное лишнего не перепить.

Все дружно засмеялись. Усатый разведчик, из-за своих густых темных усов казавшийся старше остальных, достал две бутылки водки. Не тостуя и не чокаясь, мы живо выжрали его сорокоградусные припасы. Все расслабились и разговорились. И только я сидел молча. Ворошил охапку чьих-то рваных тряпок, сконфуженно молчал и слушал невеселые рассуждения своих новых братьев по оружию.

-- Че молчишь? -- подвыпивший усатый толкнул меня в плечо. -- Как, говоришь, тебя зовут?

-- Усман.

-- Усман? Ты че, Усман, мусульманин что ли? -- заулыбался усатый. -- Я ведь тоже! Тоже мусульманин!

-- Ну и хорошо, -- спокойно отозвался я.

-- Как это: "хорошо"? -- усатый поднялся на ноги.

-- Так, хорошо, не плохо же, -- ответил я и тоже встал.

-- Это не просто "хорошо", это здорово! Братан! Абы! Как дела? Ты откуда? -- пьяный разведчик обнял меня и потрепал по плечам. -- Брат, братишка, братуха! Мы же братья с тобой, братья! Братья!

-- Братья! -- подтвердил я. -- Мусульмане!

-- Слушай, брат, оставайся у нас! -- вдруг осенило усатого. -- Будешь разведчиком! Вместе будем чеченов мочить! За нас, за Родину, за разведку, за ВДВ!

-- Точно, оставайтесь с нами, -- подтвердил опьяневший майор. -- На вот, Усман, возьми мой офицерский ремень. Я, боевой офицер ВДВ, дарю тебе свой ремень как родному младшему брату, носи на здоровье.

-- Спасибо, -- пробормотал я неуверенно. Но тут же добавил: -- Спасибо, товарищ майор! Служу Отечеству!

-- На вот, я тебе тельник свой дарю! -- усатый уже скинул бушлат и, стянув тельняшку, протянул ее мне. -- На, одевай.

Я скинул свое вонючее белье и натянул подаренную тельняшку, на удивление оказавшуюся почти свежей. Усатый обнял меня и погладил по голове:

-- Все, теперь мы точно кровные братья!

-- Мы -- элита, мы -- разведка ВДВ! -- вторил ему я.

-- Служу России! -- ударил кулаком по полу майор.

-- Служу России! -- растроганный до глубины души, я прослезился. Вслед за мной не стерпели и остальные. Вытирая сопли и слезы, еще минут десять мы обнимали и тискали друг друга. Потом мы уснули.

Не спешите нас хоронить

Утром на выручку разведчикам пришли свежие силы, а с ними машина ЗИЛ-131, кунг которой был плотно забит грузом-200. Грузом из знакомого самарского полка. Ребят жалко.

Тела погибших разведчиков в переполненный ЗИЛ не влезли, и их загрузили в подъехавшие позже коробочки.

Пока мы собирались, пока разбирались что к чему, к нам подтянулись бойцы из смежного квартала. Пошел с ними знакомиться и... О Боже мой! Люди, я не верю своим глазам! Спецназовцы из "В***"! В полном составе, без потерь!

Сухо и без лишних эмоций, командир спецназовцев объяснил, как добраться до своих. Подумав, он попросился с нами. Я, с плохо скрываемой радостью, согласился. Через полчаса, попрощавшись с разведчиками, мы, загрузив в десантное отделение наш доблестный спецназ, рванули "домой".

Приехали, нашли замначштаба, доложили об успешно выполненном задании. Старлей посопел-посопел, но наш сбивчивый рассказ о приключениях "двух остолопов в Голливуде", слушать не стал. Прервал убийственной фразой:

-- А я думал, вы погибли давно.

Никак не ожидав такого поворота событий, мы с Соседом оторопели, но мгновение спустя одновременно выдохнули:

-- Что?

-- А что? Неделя уже прошла, как вы сгинули. Либо погибли, либо без вести пропали, либо плен, либо СОЧ. Такое здесь каждый день, -- старлей, лихорадочно смяв и выкинув пустую сигаретную пачку, нервно закурил. -- Вас уже и с довольствия сняли, и документы соответствующие подготовили, и домой письма накатали. А вы как хотели? Неделя же прошла, а о вас ни слуха, ни духа. Так вот, ребята. Сейчас разбираться с вашими проблемами времени нет. Тут у меня такой приказ поступил, хоть вешайся сразу...

Дальше я ничего не слышал, стоял, ловил широко открытым ртом воздух...

-- Ну, покойничек, как дела? -- на выходе из штаба спросил меня Сосед. Я лишь молча пожал плечами. А он, одним прыжком заскочив на башню родной бэшки, встал в полный рост и, влюбленными глазами глядя в небо, запел:

-- Не спешите нас хоронить...

Август 2003 г.