ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Галахов Владимир Владимирович
Девять жизней кота Мефодия

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  Предисловие
  Почему, собственно, кота Мефодия? Да потому, что, уже взрослым, его сравнивали именно с котом, и по характеру, и по манере поведения, и по привычкам. Хорошо это или плохо? Кому как? Кто-то найдет, что в поведении котов много положительного, кто-то - напротив, скажет, что сравнение с котом просто унизительно. А он всегда любил собак. Любят ли коты собак? Уж точно не все. А если такое и случается, то дружба эта выглядит умилительно и забавно. Вообще, в одном доме могут быть разные существа, главное, чтобы они ощущали этот дом своим, самым удобным, уютным и добрым. Мы все очень разные, но всех нас объединяет стремление к жизни в уюте и любви. Тут нужно переменить порядок слов - в любви и уюте. Потому что сначала, все же важна любовь, а уж уют приложится. У кота Мефодия, или просто Кота было много домов. От жизни к жизни менялись места жительства и условия. То, что сейчас стало уже очень далеким детством, вспоминается особенно ярко, это было время большой любви окружающих к нему, к Коту. А еще, почему, собственно, Мефодий? А попробуйте-ка пропеть в полголоса это имя, обращаясь к вашему коту, если он у вас есть. М-е-ф-о-д-и-й... Вот именно, поэтому. Как-то путешествуя по греческому острову Корфу, Кот познакомился с местным греком. Звали его Спирос. Это от Спиридона. Как оказалось, святой Спиридон - покровитель острова Корфу. Поэтому добрая половина островитян мужского рода - Спиросы. А если уж предметно говорить про еще одного грека - Мефодия, то он не просто один из создателей нашего славянского алфавита.
  Святой Мефодий был старшим из семи братьев, святой Константин (Кирилл - его монашеское имя) - самым младшим. Святой Мефодий был сначала в военном звании и был правителем в одном из подчиненных Византийской империи славянских княжеств, по-видимому, Болгарском, что дало ему возможность научиться славянскому языку.
  Мефодий (εθόδιος) - методичный, упорядоченный. Уже потом он стал Равноапостольным.
  
  Вместе со своим братом, Кириллом, он создал славянскую азбуку и стал первым переводчиком богослужебных книг на славянский язык. И тут пересечение биографий оказалось. Но об этом потом. Мефодий сначала служил, как и отец его, в военном звании. У Кота дорога в этом направлении предстояла длинная и не всегда ровная.
  Длинновато получилось, ну, уж как вышло.
  
  Жизнь первая
  
  Она должна была состояться. Даже вопреки желанию матери Кота. Странная она была женщина, что-то она ценила, что-то представлялось ей мелким и никчемным. В детстве Кот ощущал себя слабым и несовершенным. Собственно, так оно и было. Откуда возьмется здоровая генетика, если поколение дедов и бабушек вошло в юность и молодость, когда все формируется, в трагический для страны период войн и голода. Доказывать что-то не нужно. Если в семьях деда и бабушки было по десять детей, и это не в деревенских семьях, а в городских, при этом все дети выжили и прожили достаточно долго, за исключением тех, кого опять же унесли войны, то уже у них самих оказалось только трое. Да и из них выжил только отец Кота. Последний ребенок деда и бабушки. Остальные умерли. Кто совсем в младенчестве, а кто уже достаточно большим. Есть фотография в семейном альбоме, глядя на которую бабушка промакивала слезы и говорила про свою дочку Ниночку. До Кота потом дошло, что это его несостоявшаяся тетя, умершая от болезни. Какие врачи, какая медицина в условиях НЭПа? Потому, наверное, у отца Кота с его матерью - бабушкой Кота были столь добрые и нежные отношения. Надо ли говорить о том, каким горем для бабушки Кота стала смерть ее последнего сына. Всего-то 49 лет жизни. Разве это возраст для мужчины? Но все это случилось после, в одной из жизней Кота. А тогда, когда он впервые себя ощутил живущим на этой земле, была коммунальная квартира из трех комнат без ванной и горячей воды, с единственным краном водопровода на кухне, с дровяной плитой, на которой готовили еду, и керосинками, на которых тоже готовили.
  В кухне всегда пахло чем-то съестным и керосином. А детская кровать Кота, железная с сеткой из веревок стояла за перегородкой из фанеры. С другой стороны, была настоящая печка, голландская, как позже выяснилось. А единственной доступной мебелью для Кота была деревянная, крашенная белой краской скамеечка. Жаль, что потом она куда-то пропала. Ее сделал сам дед отца Кота, именно для своего внука. Наследственная была скамеечка. На ней удобно сиделось перед печкой, когда надо было топить. К печке прилагалась чугунная тяжелая кочерга, отполированная руками от частого применения. Однажды эта железяка рухнула прямо на Кота, отчего образовалась на его голове приличная шишка. Рыданий было много, но умевшая как никто другой утешать бабушка, быстро свела на нет обиду на эту противную железяку.
   Еще был монументальный дубовый буфет. Дед спас его от сожжения в блокаду. В него помещалось все. А на середине буфета стояли два, а временами три, чайника для питья. Туда бабушка наливала кипяченую воду. Один чайник был деда. И это был неприкасаемый чайник. Коту строго настрого запрещали его брать. Другой чайник был специально для Кота. Воду было удобно пить прямо из носика, пачкать чашки было ни к чему. Причину неприкасаемости дедовского чайника Кот узнал чуть повзрослев. Почему-то с завидной регулярностью дед брал его с собой в некое медицинское учреждение, которое тогда находилось в здании на Московском проспекте. Там их с дедом тщательно слушали через трубочки, просвечивали, заставляя касаться лопатками холодных поверхностей, и что-то писали в разные книжки. Потом уже Коту стало известно, что место это ранее было монастырем, а потом стало туберкулезным диспансером, где они с дедом состояли 'под наблюдением'. Хотя как можно быть под наблюдением, если в действительности на тебя никто не смотрит весь год, а проверяют один раз. Или два. А свой туберкулез дед заработал во время Финской войны. То, что была такая еще до Великой Отечественной, Коту объяснили позже. Итак дом, в котором жил Кот был одним из немногих каменных, а по факту шлакобетонных домов железнодорожного поселка.
  Страна наша столь обширна, что без железных дорог прожить никак не могла. А работали на железной дороге железнодорожники, к которым относился и дед Кота, и его брат, и бабушка, и сестра бабушки. Все делали что-то, чтобы по рельсам исправно бегали поезда, чтобы перевозили они пассажиров, грузы, почту. Коту казалось, что железная дорога был самым важным в жизни его близких. Все разговоры в доме были о ней. Все споры касались ее. Она была осью, которая проходила через всю жизнь людей, живших вокруг. Даже соседей. А соседи были людьми простыми, работящими, не обремененными сомнительными ценностями. В двух других комнатах их квартиры жили еще восемь человек, по четверо в каждой соседней комнате. Слева - дядя Костя и тетя Маша, приехавшие из Псковской области. У них были двое сыновей - старший Саша и младший Толик, ровесник Кота, его всегдашний приятель и позднее одноклассник. А справа дядя Ваня и тетя Лена, такие же как дед трудяги на железной дороге. У них были две дочки - старшая Наташа и младшая Люся. Тоже одногодка Кота. Понятно, что вся эта ватага из одной квартиры носилась по двору вместе, возилась в песочнице вместе, и представляла собой довольно сплоченный коллектив, обижать кого-то из которого никому не рекомендовалось. Старшие тут же вставали на дыбы, если кто-то из соседних домов посягал на достоинство кого-то из младших. Хорошо было чувствовать себя под защитой. Потому мы старались не доставлять старшим особых хлопот. Мы - это троица Толик, Люся и Кот. Жила в соседнем подъезде еще и Марина, тоже наша ровесница, и мы охотно брали ее в свою компанию.
  Хорошо помнятся простые игры, которые занимали наше время. Даже 'классики', расчерченные на земле, не считались чисто девчонским развлечением. А уж 'ордена и медали', вообще, была интереснейшей игрой для всех без исключения. Для нас, родившихся через десять лет после войны, понятия орден и медаль были чем-то очень существенным и ценным. За соседним домом стояли большие, как тогда, казалось, деревянные качели. На них были скамейки. Соскочить с качелей на полном ходу получалось у всех, а вот вскочить так же на ходу обратно - дело было более трудное, требовавшее глазомера, сноровки и смелости. Многие отделывались синяками и ушибами, попав под удар деревянным настилом качелей. И была там высокая чудесная горка, служившая нам зимой верой и правдой, но простаивавшая без дела все остальное время. Наледь на горке делали все сообща, таская по морозному времени воду в домашних бидонах.
  Первым значимым для себя подарком, который ему сделали родители, Кот считал санки. Нынешние легкие алюминиевые или пластмассовые не идут с теми санками ни в какое сравнение. Те были сделаны из стали. Полозья и рама были стальные. Спинка была из стального прута, который все равно потом сломался. Деревянные планки, покрытые лаком, были такими красивыми, что счастливый Кот перетащил со своей кровати подушку и одеяло, устроившись на ночь спать на своих санках. Уговорить его перебраться все же на привычное место ночлега удалось не сразу, и конечно, только бабушке. Она всегда умела уговорить Кота. Раз уж разговор начался с зимних развлечений, то не катание с горки на санках или ходьба на лыжах, которые появились позже, были главной забавой.
  При тогдашнем обилии снега основным были прыжки в сугробы с крыш дровяных сараев. Обильные снегом зимы были нормой, поэтому между сараями, где жители железнодорожного поселка хранили запасы дров, наметало столько снега, что пройти можно было с трудом. Порой их заметало до крыш. И это было сладостное время, когда находилось место, откуда можно было взобраться на какой-то из сараев, а с него на следующий, который был повыше, и так до самых высоких, а уж оттуда сигануть в кучу откинутого от двери снега. При этом утонуть в снегу удавалось и по пояс, и по грудь. О том, в каком виде мы возвращались домой, можно уже и не говорить.
  Бабушка вооружалась просяным веником и отряхивала с Кота снег, начиная с шапки, потом с воротника, с пальто, с валенок, а потом еще и задирала подол пальто, сердито бормоча, что в штаны Кот мог бы уж снега не набирать. А вязаные штаны были все в снеговых катышках, которые и очистить было нелегко. Вся промокшая одежда потом долго парила, высыхая на горячих батареях. Это когда печку уже разобрали, и во всей квартире провели 'паровое отопление'. Дровяная плита на кухне уступила место газовой, а керосинки какое-то время еще стояли в резерве, а потом уже насовсем покинули свои места, отправившись либо в сарай, либо на дачу, где продолжали исправно служить.
  Кстати, теперь на новой кухне Кота, на самой что ни на есть модерновой застекленной полке для посуды, сверху стоит этот много повидавший ветеран - настоящая силуминовая керосинка. Надежная как паровоз, безотказная как трехлинейная винтовка. Но только одной детали не хватает, чтобы можно было ее применять - металлической круглой конфорки, на которую и ставились кастрюли и чайники. Но Кот уверен, что рано или поздно, он найдет где-то на развалах барахолки эту важную деталь. Да в конце то концов он ее сам сделает.
  Но зима рано или поздно кончалась. Сугробы между сараями уступали место кучам мусора, который однажды и послужил причиной большого пожара, когда выгорело значительное количество сараев, среди обломков которых потом искали остатки того, что когда-то было важным и ценным, но за ненадобностью было сложено там.
  Руководство железнодорожного узла пришло на помощь - оставшиеся сараи предложили добровольно разобрать, чтобы не искушать судьбу снова, а на освободившихся местах построить новые коллективные сараи, где на каждую квартиру выделялась достаточно большая площадь. Двери новых сараев пронумеровали по номерам квартир. Всем для всего хватило места. К тому времени у Кота появился велосипед. Это была отдельная песня.
  Отец любил Кота, потому... Хотя разве важно, почему? Просто любой нормальный отец всегда любит своих сыновей. Даже дядя Костя, сосед, который любил крепко выпить. Но он всегда возвращался домой после 'получки', как тогда говорили, если и на не твердых ногах, но всегда с горстью конфет для Саши и Толика. Так вот, отец покупал Коту много игрушек. Основными были разные автомобильчики. Как правило, собираясь во двор, Кот набирал с собой столько этих игрушечных транспортных средств, сколько мог унести. Ведь в песочнице ждали друзья, для них тоже надо было захватить машинку, чтобы уже всем дружно строить длинную дорогу, мосты и гаражи, возить в самосвалах песок, щепочки для переправ и заборов...
  А велосипедов во всем поселке было мало. Взрослых то всего пара - тройка штук. При этом на одном из них один парень постарше нас умудрился выскочить на дорогу, шедшую вдоль забора вагонного депо, прямо перед грузовиком ЗИС. Он тогда погиб, а нас привлекали к следствию - сажали пацанов примерно такого же роста на такой же велосипед, чтобы понять, мог водитель грузовика видеть едущего из проезда между домов велосипедиста или не мог. И вот родители Кота решили, что смогут купить велосипед 'Орлёнок'. Настоящий почти взрослый велосипед! Колеса у него поменьше, но шины такие же. И звонок, и фара, и багажник. Купили почти новый велосипед у людей, чей сын тяжело заболел и не мог уже на нем ездить. Кот не мог отойти от него весь вечер. До того, как велосипед отвели в сарай, он всю ночь стоял у письменного стола, даже ночью посверкивал никелированными деталями Коту, который засыпал и просыпался, чтобы взглянуть на свой велосипед.
  Единственным асфальтированным местом в поселке была дорога к газгольдерной станции - участок метров в триста с площадкой для разворота. К ней можно было проехать по укатанной грунтовой улице. Тогда она вообще не имела своего названия. Это был просто проезд вдоль заборов железнодорожных предприятий - паровозного, тепловозного и вагонного депо. Это уж теперь, когда снесли все стоявшие вдоль нее деревянные одноэтажные домики, она переместилась ближе к старым каменным домам и получила замысловатое наименование 'Воздухоплавательная'. По правилам нашего двора, Кот как хозяин велосипеда имел право первым прокатиться до газгольдерной станции, где на асфальте можно было как следует разогнаться. А потом все катались по очереди, и Кот ждал своей очереди, чтобы сесть в седло своего велосипеда.
  Отношения Кота с матерью складывались иначе. Коту всегда чего-то не хватало в них. Сказать, что мать о нем не слишком заботилась, будет неверно. Кот часто болел, поэтому с этой стороны у матери была 'первая рука' как у медработника. Бывало, что Кота отправляли в больницу, однажды даже при оформлении, зачем-то переодели в какой-то дурацкое плюшевое пальто, и его едва не спутали с девочкой. Это Кота обидело до крайности, поэтому в отместку он стал отправлять таблетки, которые ему давали, в горшок, стоявший под кроватью. Хуже ему не стало, но через пару дней его отругали и стали кормить таблетками под надзором.
  Летом все мы разъезжались кто куда. Саша и Толик отбывали в Псковскую область в деревню к своим бабушке и дедушке, а может еще к кому-то. Не вспоминается как-то, чтобы о них друзья рассказывали. Наташа с Люсей тоже уезжали, то ли к родственникам, то ли в детский летний сад или позднее в пионерский лагерь. А Кота увозили на дачу. Эти дачи были разными. Где-то родители и дед с бабушкой задерживались на несколько дачных сезонов. Это там, где с хозяевами складывались добрые отношений, а где-то оставались всего на один сезон. Просто это была очень давняя семейная традиция - жить летом с детьми в Посёлке. Это была крайняя станция для пригородных поездов. Крупной станцией перед ней была Вырица, а дальше - только платформы - Первая, Вторая, Третья и, собственно Посёлок.
  Кот застал еще то время, когда и пригородные поезда ходили с паровозами. Обычные пассажирские вагоны с полками, крашенными в кирпично-коричневый 'железнодорожный' цвет, а впереди паровоз с корпусом зеленого цвета и большими красными колесами с белыми ободками. Это было очень красиво. Была перед Посёлком еще и Четвертая платформа. На этой платформе Кот с дедом выходили, когда дачное жилье было к ней ближе. Потом ее убрали. Какой смысл останавливать поезд, если паровоз уже был виден с конечной платформы. Да, собственно, тогда и платформ не было, просто лежали побеленные бордюрные камни, между ними был подсыпан песок. Вот и все устройство. Дед Кота сам был старым опытным паровозником. А на этом пригородном участке продолжали работать те, кого он когда-то учил паровозному делу, будучи классным машинистом.
  Однажды дед подсадил Кота на высокую черную паровозную лестницу, ведущую в кабину машиниста, и сам залез следом. В будке, а не кабине, было много рычагов и блестящих колес. Под ногами вдруг зашевелились пластины рифленого железа, и огромная махина, послушная воле машиниста тронулась сначала назад, потом вперед в треугольник. Это сооружение за станцией служило для того, чтобы паровоз мог развернуться и встать опять впереди состава. Там паровоз снова ходил то вперед, то назад, погромыхивая на стыках рельсов. Улыбавшийся кочегар отворил жерло топки, и Коту стало совсем страшно. Из топки пахнуло жаром, запахом гари. Было видно, как сильное пламя пожирает заброшенный в топку уголь. Но скоро все закончилось. Дед поднял Кота, чтобы тот мог потянуть за свисавший тросик с ручкой. Раздался оглушительный свисток. Громыхнув буферами и сцепкой, паровоз взял на прицеп вагоны пассажирского поезда. Дед о чем-то еще поговорил с машинистом, пожал руку ему и кочегару. Спустившись на землю, Кот понял, что его шорты и носки испачканы сажей, и разговор с бабушкой будет малоприятным. Но о том, что он с дедом катался на паровозе, Кот решил молчать и ни в чем не признаваться.
  Среди так называемых 'дачных' друзей Кота были трое, разница в возрасте с которыми была минимальной, поэтому сразу сложилась определенная компания. Основным дружным занятием всей компании была ловля головастиков сачком в пруду на краю садового участка. Зачем мы их ловили? Все равно, потом выпускали, подержав немного в ржавой консервной банке с водой. Головастики от этого не сильно страдали, потому что ни один из них не умер. Нам не было стыдно за их временную неволю. А еще праздником для всех был коллективный поход с дедом на речку, когда было достаточно тепло и можно было купаться. Дед взял на себя миссию обучения нас плаванию. Вооружившись резиновыми кругами, мы плыли вокруг деда, стоявшего в воде, барахтая ногами и шлепая руками по воде. Позже мы проделывали это же уже без кругов, работая руками 'по-собачьи'. А еще позже дед заявил родителям Кота, что пора покупать ласты, потому что Кот вдруг начал плавать 'саженками', как бы по-настоящему. Но это уже было позже.
   А к осени все готовились идти в школу. Была куплена новенькая суконная серая форма с пиджачком вместо гимнастерки с кожаным поясом с латунной бляхой, которые раньше носили школьники. Черный дерматиновой портфель так вкусно пах, что Кот готов его был не только нюхать, но даже порывался лизнуть. Кот и Толик попали в 1-й 'А', а наша Люся в 1-й 'В'. Конечно, хотелось бы всем вместе учиться в одном классе, но как-то не пришлось. В классе было много детей не из нашего железнодорожного поселка. Да и школа-то наша стояла на другом берегу реки Волковка. Поэтому ходить приходилось мимо огородов, под горку мимо бетонного забора газгольдерной станции, через мост и через Волковский проспект. Почему плохо заасфальтированная неровная улица звалась проспектом, Кот не знал, но по ней ходил городской автобус номер 36. На нем можно было уехать 'в город'. Другим путем в город была поездка на пригородном поезде, позднее на электричке. Но железная дорога со всеми ее опасностями оставалась самым главным местом в нашей жизни.
  Однажды зимой сказали, что один из наших одноклассников попал под поезд... Это было страшно. Дед нечасто, но рассказывал, как попадали в беду люди, оказавшиеся на рельсах. Тут все понятно, каждый раз по пути на станцию, чтобы ехать в город, приходилось пересекать по деревянным мосткам десятки железнодорожных путей, ведущих из нескольких депо к сортировочной горке. А тот одноклассник - Валера Соболев ходил в школу из-за тех самых многочисленных путей. Но он вернулся в класс через месяц с ужасным шрамом на лбу. Мы боялись прикоснуться к шраму. И стали еще больше опасаться железнодорожных путей.
  Учиться в школе Коту не особенно нравилось, читать он умел давно, писать тоже, хотя и не слишком аккуратно. Поэтому чистописание как отдельный предмет ему доставляло особые неприятности. Как-то потом он нашел свою первую 'детскую' книгу, по которой он учился различать буквы и составлять из них слова. Кое-где он почиркал ее карандашами, а кое-какие черно-белые картинки разукрасил цветными. Книга называлась 'Наставление машинистам паровозного и тепловозного локомотивного парка'. Серьезное такое название, но крайне содержательное и наглядное. Кот запомнил разницу между 'пригласительными' и 'разрешительными' сигналами на семафорах и светофорах. Еще важным ему показалось требование 'закрыть сифон' для паровозов, при проезде под виадуками, и 'закрыть поддувало', при проезде над другими дорогами по железнодорожному мосту. Хотя... часто проезжая на электричке по мосту над одной из линий сортировочной станции, он видел, что паровоз шпарил под мостом на всех парах, а машинист и не думал перекрывать сифон. То, что это категорически неправильно, Кот запомнил по недовольным репликам деда, который тоже наблюдал за этим вместе с Котом.
  Очень скоро случилось событие, послужившее трамплином к переходу к новому этапу жизни Кота. Родители получили отдельную квартиру. Тогда за квартирами стояли в очереди. Иногда годами и долгими годами. И потом выяснилось, что дед категорически отказался переезжать вместе со всеми в трехкомнатную квартиру, которую тогда давали на пять человек. Это очень обидело мать Кота. В итоге родители уехали жить в однокомнатную. На троих тогда была такая норма. А на двухкомнатную не хватило денег для взятки, да и давать взятки мать не умела. А Кот остался еще на год жить у деда с бабушкой, в новом районе школы еще не было. Второй класс пришлось учиться во вторую смену. Это было крайне неудобно. Никакого удовольствия гулять зимой на улице, если знаешь, что вот-вот надо спешить домой переодеваться в форму и бежать на уроки. Но и этот год закончился. И снова были каникулы, снова были походы за грибами и купание в реке. Снова вместо подруг Люси и Марины были Оля и Ирина. Но все рано или поздно меняется, и осенью для Кота началась другая жизнь.
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023