В открытой дверце топящейся "буржуйки" колышутся язычки пламени. Яркие огоньки приносят успокоение. Как хорошо, что идущего от печки тепла достаточно для всего большого вагона. Крепко сколоченные нары не скрипят, даже когда вагон покачивается на стыках и стрелках. Мы уезжаем от беды, от голода и холода в квартире, от воя сирен по ночам. Сил вставать и спускаться вниз не было уже давно. А теперь их еще меньше, но всё самое страшное уже позади. Рядом едут дочь и внук. Значит спасены. Нас много в этом "ковчеге". И кто его строил? Уж точно не Ной, но всё равно, все поместились. Все, кого вывезли через озеро. За маленьким решетчатым окошком последние оттенки заката, скоро ночь. Сны, прерываемые воем сирен, остаются в памяти. Но у стариков короткая память на недавние события. Значит и эти сны уйдут. Гораздо яснее помнится другое, далекое, но такое близкое...
Колышется пламя свечи. У дверей залы он всё же настиг меня. "Надин, вы же обещали мне мазурку!" Еще и обида в голосе! Да он просто несносен! Что же мне разорваться? В блокнотике партнеров на мазурку второпях записано "Василь". Ну вот! Какие могут быть обиды? И когда я ему успела пообещать мазурку? Так. Теперь потупить взор и сурово так посмотреть на этого фанфарона... Не получается! Он всё же милашка. "Мишель, ваша мазурка останется за вами... После чая, любезный, потом, потом..."
Пламя в печке колышется, потрескивают дрова. Как хорошо было сидеть у печки, когда маменька обнимала нас за плечи и тихонько напевала что-то уютное и ласковое...
Стук колесных пар по стыкам входных стрелок словно сигнал о приближении очередной станции. Чем больше стыков и стрелок, тем крупнее станция. Значит, много разных путей сходится к одной магистрали. Поезд замедляет ход. Вагон подергивается, только огоньки в печке реагируют по-своему. Они выпрямляются, вытягиваются в сторону движения, в вагоне становится чуть светлее. Это мачты, освещающие множество станционных путей, добавляют к сумеречному вечернему свету свою силу. Здесь уже не надо светомаскировки. Сюда им не долететь. Уже не долететь. Скрипят колодки тормозов. Движение еще замедляется. Снаружи нет шума, обычного для вокзальной суеты. Значит, опять поставили в сторонке, где-то на запасных путях. Мы же ссыльные. Скоро отопрут двери, в вагон хлынет поток морозного воздуха. Кто-то спрыгнет на насыпь, чтобы справить нужду. Кто-то вынесет подальше ведро. Надо, чтобы кто-то принес воды. Свежей воды. Чайник, гревшийся на печке, давно опустел. Горячей воды попить. Есть уже не хочется.
"Надин, вы напрасно отказываетесь от птифура. Весьма приятный, от "Абрикосова" привезли". Сам обожает сладкое, так и меня им пытается накормить... Ну, нельзя мне пирожные есть, тут же начинаю полнеть. "Оставьте, Василь, ваши попытки меня накормить..."
Накормить... накормить. Что же сегодня ели Лиза с Юрой? Кажется утром на станции приносили в вагон какой-то котел. Запаха не ощущалось, может уже и нос не работает. И есть просто не хотелось. Сил не было сесть и взять ложку. Лиза вложила в мою ладонь кусок хлеба. Настоящего хлеба. Не того, что приходилось есть всю зиму. Тот слипался, если на него нажать. Там даже муки было немного. Этот, что дали утром, был настоящий. Он приятно лежал в ладони, был мягким и вкусным. Какой прекрасный может быть вкус у обыкновенного хлеба.
В том году я вышла замуж. Он появился неизвестно откуда, властный и мощный. Не влюбиться в него было невозможно. Венчались в Никольском соборе. Пока держали в руках восковые свечи, пока батюшка читал молитву, пока над головами нашими держали короны, пока... Я едва не угорела от духоты, запаха ладана, дыхания набившихся в собор людей. На выходе маменька набросила мне на плечи шубку. Морозный воздух привел меня в чувство.
Струя холодного воздуха коснулась лица. Вагон стоял, вокруг началась привычная для остановки нашего эшелона суета. "Принимайте дрова". Кто-то снаружи подогнал под самые двери вагона сани с топливом. Вместе с холодным воздухом в вагон проник запах конского пота, навоза, еще чего-то простого, знакомого с самого раннего детства. Наверное, так пахнет разогретая кожа упряжи от соприкосновения с телом лошади. Значит нос еще что-то чувствует. И новый запах коснулся лица - запах дров, колотой сосны и березы. Они пахнут по-разному. Береза - немного сыростью и чем-то кисловатым, у сосны запах смолы. Будет тепло, согреют воды. Как хочется пить... Вновь сквозь открытую топку печки видны язычки пламени. Они колышутся, заполняя пространство.
Где-то далеко на Востоке шла война. Туда ушла эскадра из Кронштадта. Потом в газетах написали о страшном поражении флота в Цусимском сражении. Потери огромные, погибли новейшие броненосцы и крейсера, тысячи моряков. Тех, кто выжил и проявил себя геройски восторженно встретили в Петербурге. Но это было неглавным. Главной стала родившаяся дочка Лена или Лёля, как все ее сразу стали называть. А потом родилась Лиза. А потом начались болезни Лёли. И никто не брался помочь. И только один старый доктор подсказал, что для укрепления организма и усиления аппетита ей надо давать чайную ложку сладкого вина. И с этого началось ее выздоровление. Теперь уже смешно вспомнить, что спохватились тогда, когда Лёля стала отказываться обедать без своей винной порции, которая постепенно выросла в столовую ложку. Что делать, никто не знал. Ребёнок мог стать алкоголиком. Кто-то из родственников подсказал - дайте вместо вина водки, обожжется и больше просить не будет. За обедом налили уже в маленькую рюмочку для Лёли настоящей водки. Ребёнок опрокинул её в рот, не поморщившись, и взялся за ложку, чтобы приступить к супу... Потом все же как-то отучили. Вскоре родился Женя. Беспорядки и демонстрации в Петербурге случались в центре или где-то в районе заводов. Там, в Коломягах, было тихо. Особенно хорошо бывало на Пасху. Маменька пекла куличи, замешивала творог для пасхи. Потом все дружно шли в церковь светить куличи, яйца и пасху. В церкви Дмитрия Солунского был наш приход. Там крестили Лёлю, Лизу и Женю. Всегда ставила свечу к иконе Николая Чудотворца... Огонек свечи заслонял от бед и болезней всех детей...
Хорошо, что зять Николай настоял на отъезде Лёли с сыном по железной дороге. Они добрались аж до Кустаная. Будут живы и, дай Бог, сыты. Их поезд прошел станцию Мга за четыре дня до того, как туда ворвались немцы. Их эшелон бомбили, но все обошлось. Успели мы получить их первое письмо... Зачем я решила ехать с Лизой? Никого рядом не оставалось. Женя ушел на фронт. Вернется ли живым? Проще было бы остаться и ... Да всё это уже было, тогда в 18-ом, когда позакрывались все лавки и магазины, оставалось рассчитывать только на обмен вещей на что-то съестное. Как-то выжили. Может и теперь бы обошлось. Вот и по Ладоге теперь стали продукты подвозить, даже нормы прибавили. Только вот не стало зятя Василия. Просто пришли и увели. Лиза отказалось от него. Не помогло. Всё равно выслали. А может и лучше, что выслали. Теперь останутся живы. В печку подбросили дров. Видно, сыроваты. Потянуло дымком. Завтра Пасха. Куличи не спечь...
Тогда в 14-ом году всем казалось, что с таким подъемом народной любви к Родине, к царю одержать победу над германцами можно несколькими мощными ударами. Мобилизация шла с опережением. Только после поражения в Восточной Пруссии восторг поутих. Девочки уже ходили в гимназию. Ввели сухой закон. Но пьяных меньше не стало. Мы молились за погибших, за исцеление раненых...
Вагон дернулся и вновь застучали под колесами стыки и стрелки. Говорят, скоро Свердловск. Лизе на сборы дали всего двое суток. Просто так удалось распихать все соседям и родственникам, кто жил поблизости. Вещи, которые посчитали необходимыми в дороге и для жизни там, куда привезут, пришлось паковать в узлы. Чемоданов в доме не было. Некуда было ездить в отпуск. Лето проводили в пригороде. Лиза туда ездила с почтовым вагоном. Как они доберутся? Похоже, что мне с ними не доехать. Лишь бы подальше от войны. Боже всемилостивый, сохрани детей и внуков моих... Огонь в печи стал ярче. Вновь тепло заполнило весь вагон. На печке уже парит большой чайник. Глаза слипаются. Сон накатывает и уходит, отгоняемый внезапным стуком буферов и шумом от встречных поездов.
Повезло, что муж Иван был достойным человеком из хорошей семьи. Жаль, что Господь так рано прибрал его к себе. Не был он равнодушным наблюдателем за тем, что происходило в Петрограде до переворота. Однажды он привел в дом человека, которого пришлось приютить почти на неделю. Уже потом Иван сказал, что это был их родственник, занимавшийся революционной деятельностью. Потом, после гражданской войны, жизнь стала постепенно налаживаться. НЭП не принес особого достатка, но работа давала средства к жизни. Особенно интересно было в бывшем здании Думы. Там открылся выставочный зал. В 29-ом на свою юбилейную выставку приехал сам Маяковский. Моя работа оформителя пригодилась. Поэт оказался симпатичнейшим и приятным в общении человеком. Скромным, несмотря на свою известность.
Свет от огня в печке колебался на стенке вагона, заставляя думать об оставленном далеко позади доме и тепле.
Утром был Свердловск, был пасхальный день 3 апреля 1942 года. Последнее, что пронеслось в угасающем сознании окончательно ослабевшей и впадающей в забытье женщины, возможно, было ощущение тишины и покоя. Остались позади грохот зениток и разрывы бомб, вой сирен и снаряды, летящие с Дудергофских высот, врезающиеся в здания города и превращающие их в груды развалин, страшная голодная на грани смерти зима с жесточайшими морозами, такая же пугающая ожиданием смерти в ледяной воде поездка на автобусе через Ладожское озеро. Теперь было не страшно, теперь уже нечего было бояться.
Через 46 лет также в пасхальный день 10 апреля 1988 года покинула этот мир ее старшая дочь Елена Ивановна - Лёля, моя бабушка. Много ли хорошего досталось ей в жизни? Голод в гражданскую войну, смерть двоих ее детей, арест мужа, финская война и болезнь мужа, снова война, эвакуация в Казахстан, потом в Омскую область, послевоенная неустроенность. Она воспитала внука, дождалась правнуков. И прожила еще десять лет после смерти своего последнего сына, моего отца. Наверное, мои сыновья, ее правнуки своим существованием давали ей силы для жизни.
По православным верованиям ушедшие от нас в церковные праздники попадают в рай. Надо только помнить, что верующие перед праздником каются и получают отпущение грехов. Потому к празднику подходят очищенными от прегрешений. Кто мог отпустить грехи оставленной в неисправном вагоне-теплушке женщине. Когда ее дочь Лиза вернулась за ней, чтобы отвести в новый вагон, ее уже не стало. А эшелон должен был уходить дальше на Восток. Кто, где и когда предал земле прах моей прабабушки неизвестно. Но в дни Пасхи райские врата открыты широко.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023