Над седой Европой старой, что подобна старой кляче, 
той, что точно не хватает остроты  бинокулярной, 
реют в звездах и полосках джинсы старые "Монтана". 
Между той седой старухой и тряпьем, что гордо реет, 
с рваными до дыр местами, где когда-то были деньги, 
а теперь лежат расписки, гордо, щеки надувая, 
пролетает, как фанера, Украина, что стремится 
с тем старьем в экстазе слиться. 
И притом кричит изрядно, что мол, скоро грянет буря, 
мол, нас всех поставят раком, 
если кто-то помешает 
слиться с той старухой -клячей, 
что желает помолиться прежде, чем на нас жениться.
Что-то в этом крике странно - жажда бури, сила гнева, пламя страсти? 
Неуверенность в  успехе слышит гордая старуха, 
в этом крике, что похож на крики прежних, 
что махали тряпкой раньше, 
только тряпкой с букарахой, что на свастику похожа.
Батальоны тоже стонут, им пред бурей тоже страшно, 
стонут, но стреляют суки, попросив пожрать сначала, 
ведь свои же их не кормят.
Да и в Раде тоже стонут, - им там, в Раде, недоступно 
наслажденье битвой жизни: гром снарядов их пугает.
Только жирный хитрый пингвин кало моет меж утесов... 

Всё быстрей и глубже трубы опускаются под море, 
только трубы те под морем не пойдут туда, где воют 
и плюют все в ту же руку, из которой ели много.
В пене гнева стонет Псаки, перепутав все на свете 
и еще, при этом, споря, что не все еще пропало. 
Вот подхватывает ветер кучи денег, что вложили в ту бузу, 
что на майдане все покрышки попалила, 
и несет скорее дальше, ну а там все тот же пингвин, 
да и те, что нынче в Раде. 
Эти в Раде и другие рады денежному счастью, 
этим в Раде пофиг ветер, пофиг холод, батальоны, 
те, что скоро разбегутся.
Синим пламенем сгорела б эта долбаная Рада. 
Так ведь нет - горят другие, этой Радой подожжены. 
На границе с Посполитой Речью, как заворожены, 
смотрят в старый рот беззубый европейской злой старухе, 
может выхватить успеют, может, что сумеют стырить 
наши братья украинцы. 
А пока в той самой Речи и без них свои проблемы. 
Яблок нынче уродилось, а теперь сушить их что ли, 
или кто-то съест задаром. Даром только за амбаром. 
Не съедят - понадкусают, с этим делом все знакомы, 
даже тот же хитрый пингвин, хоть питается он рыбой. 
Что ж, кому та буря в радость, тем штанам, 
что гордо реют, полоща и трепыхаясь, 
или злой седой старухе, что давно перекрестилась 
и во все грехи пустилась, позволяя то и это? 
На фиг всем сдалась та буря! Даже туркам все приятней, 
стать по-доброму соседом, не виляя пред штанами, что звездой своей достали.
Тут глядеть во всю бы надо, чтоб чего не проворонить. 
Никому не надо бури, бури пусть идут в пустыне, 
если там кому-то нужно.