ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Глазырин Андрей Анатольевич
Три дня осени

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 10.00*4  Ваша оценка:
   Утро никак не наступало, тучи долго, с неохотой пропускали на волю свет. Сидеть на одном месте на трёх жёрдочках мне уже жутко надоело, до рассвета дотерпел кое-как. Спускаясь с лабаза, заторопился и на мокрых круглых ступеньках лестницы поскользнулся. Падая, зацепился за сухой сучок ремнём карабина, в итоге оторвал антапку. Зачем они меня загнали на эту трижды проклятую "соль", я так и не понял. Сказали - сиди, может придёт, спорить было бесполезно. Разозлившись, плюнул на всё, застегнул ремень на ствол, закинул его за спину, и, подгоняемый порывами ветра, пошёл под гору.
   Ветер разгулялся ещё ночью, после его прихода стало сильно холодать, начал брызгать дождь. В жидкой рассветной бирюзе над моей головой, как кардиограмма бывалого гипертоника, появился чёткий контур гор. Откуда-то с юго-запада приплыла огромная, чёрная с серой бахромой по краям, туча. Туча стала толкаться лбом в вершину горы, сразу недовольно забурчала глухими раскатами грома. Помогавший туче ветер дул туго, с порывами, гнал меня прочь, точно ладонями толкая в спину. Члены мои от долгого сидения затекли и замёрзли, чтобы размять их поскорее я торопился. Шёл не по-охотничьи, почти не оглядываясь, потому как движение, после ночного безделья, приносило удивительную радость.
   На место встречи, "белтир", слияние двух ручьёв, пришёл первым, никого не было. Я спрятался под большим кедром, и, устроившись на сухой хвое, прислонившись спиной к стволу немного вздремнул. Друзья явились через пару часов, тоже пустыми. Ночь бдения на кудюрах удачи не принесла. На маленьком костре, пока в "чифирбаке" закипал чай, обсудили новости, у всех одно и тоже, никто ничего не видел, и ничего не слышал. За всё время только дядя, вроде усёк где-то вдалеке голос, но он мог это придумать, без зла, так, чтобы сохранить интригу. Сглотав крутой кипяток и немного перекусив двинули дальше.
   Идти вниз было легко, отдохнув, все вместе, гуськом, зашагали по раскисшей таёжной тропе, присыпанной словно куркумой, хвоей лиственниц. Разбуженные крепкими ударами ветра недовольно гудели вокруг старые кривые кедры. Мелкие берёзки по опушкам жалко махали навстречу тонкими палочками веток, стряхивая с себя остатки осенней листвы, гоняя по кругу то ли туман, то ли мелкую морось дождя. Наконец, туча, висевшая над головами нашла путь на свободу. Распоров своё тяжёлое брюхо об острые вершины перевала, уползая за горизонт, окатила нас ледяным ливнем. Осень набирала обороты. Ручьи, через которые можно было летом просто перешагнуть, за несколько дней непогоды сильно прибыли. Холодная вода заливалась через голенище, после каждой переправы приходилось останавливаться и выливать её из сапог, выжимать носки и портянки. Мокрая амуниция тёрла ноги и спину. К вечеру стало ещё холоднее, дождя больше не было, но казалось, что ещё немного и пойдёт снег. От сырого ветра не спасала даже быстрая ходьба. До дождя шли осторожно, искали переходы помельче, через глубокие ручьи перелезали по поваленным деревьям. После дождя смысла петлять больше не стало, пошли напролом.
   До стоянки доползли на "бровях". Быстро смастерили костёр, начали готовить ужин и развешивать на просушку вещи. Наладив быт, в наступающих сумерках, прижавшись к костру, сели ужинать. Серёга один выпил водки, я не стал, дядя Вова тоже, побоялся "стартануть", он совсем недавно "откамлал" почти неделю. Сначала для порядку, конечно, плеснули в огонь Ульгеню и на землю Эрлику. Помогло, постепенно ветер утих. Небо вызвездило, стены гор исчезли в темноте. Наевшись до отвала и выпив пять кружек чая, я начал устраивать себе ночлег. Вынес из палатки каримат и расстелил его на земле, сверху кинул спальник. В палатке лежать не хотелось, решил, что если пойдёт дождь то вернусь, подвину друзей. В сухой одежде и тёплых носках, у костра, после длиной дороги и сытного ужина, начало клонить ко сну. Серега, насытившись, убрал остатки продуктов, полиэтиленовые обёртки упаковок бросил в костёр. Удовлетворившись содеянным, достал сигареты и от веточки, сунутой в огонь, закурил. Дядя Вова разложился и без надобности, просто из любви к оружию, принялся чистить свой старый карабин. Дядя очень любил оружие и разбирался в нём, хотя был чистой воды самоучка. За эту любовь и за изготовление самодельных нарезных ружей, называемых среди лесных бродяг "душманками", отсидел четыре года.
   Большого огня уже не стало. Огромные лиственничные чурки превратились в гору жарких углей.
   - У нас знаешь как алтайцы говорят: кто на костре на охоте вещи прожжёт, тому жена дома изменяет. Так что гляди, осторожней. Дело такое, может это и не правда, но всё же примета старая. - Серега наполовину алтаец, говорил это улыбаясь, хитро щуря азиатские глазки, при этом сам принялся раскладывать на камнях у костра свои сырые портянки. От углей шло настоящее тепло, от шмотья сразу повалил пар. Отогревшись у костра, как ящерица, Серёга, до этого почти всю дорогу молчавший, стал активней и веселей. От выпитого настроение подымалось, захотелось поговорить. - У дяди надо спросить, он точно скажет, у него вообще целых штанов нету. Да, дядя, правда - нет?
   Дядя Вова на провокацию не поддался, даже головы не повернул, продолжал заниматься своим делом.
   - Про наших ничего не расскажешь? - Серёга понял, что таким лихим наскоком дядю не ковырнуть,быстро переключился, не давая мне возможности вырубиться в уютном в логове.
   - А про кого? - говорить от усталости не хотелось, пытался вяло отбрехаться.
   Серёжа не унимался - Про кого знаешь, всё интересно.
   Я не хотел обидеть друга своим невниманием. Взял с костра чайник, налил себе большую кружку, открыл пачку печенья. Сереге плеснул из бутылки "араки".
   Наши. Нашими они были двадцать с лишним лет назад. Мы, "наши", все вместе учились в лесном техникуме. Поступили в один год. Очень похожие друг на друга, из семей с небольшим достатком, большинство из глухих лесных деревень. Жили в в студенческом городке, на берегу реки и окраине леса. Ходили на занятия, дурачились на практиках, втихаря попивали в общаге, по пустякам дрались с местными. Существовали от мира почти изолировано, в город попадали редко, денег на настоящие взрослые забавы у нас не было. Все вместе выезжали сажать лес, отводить лесосеки. Тушили лесные пожары. По сути всё было как в деревне, жили рядом, просто и понятно. Когда-то давно это была почти семья.
   - Сейчас, знаешь, редко встречаемся. Как- то времени совсем не стало. У каждого свои проблемы. Заботы. Своя жизнь.
   Слушая меня, Серёга поднял кружку с водкой, двинул тост - Давай, чтоб чаще встречаться. - Потихоньку, мелкими глотками выпил, съел бутерброд с рыбкой из консервы. - Я тоже сильно никого не вижу. Ковязина только, ну понятно, он тут живет. Вот недавно встретил, он на пенсию уже пошёл. Всё, стаж свой мусорской выслужил. В ГАИ последнее время ошивался. - Серёга перевернул быстро сохнущие на камнях вещи. - Вообще нормальный был мент, меня сколько раз выручал, я позвоню ему бухой, мне доехать куда-нить надо, всегда предупредит- есть кто на трассе, или проводит. Ни разу не отказал.
   Саня был и вправду нормальный, не сильно активный, учился на твёрдую троечку. Крепкий, высокий, немного не уверенный, зато с добрым отзывчивым характером. После армии женился на дочке одного "препода", которая постоянно терлась в общаге, и до Сани несколько раз ненадолго выходила замуж. В один из таких заходов забеременела и родила мальчика. Впрочем, на их последующей счастливой жизни это никак не отразилось , они жили дружно и ещё вместе родили парочку красивых ребятишек. Срочную Саня служил в Софринской бригаде ВВ, был в Чечне. Про службу сильно не рассказывал, только общее.
   - Да, быстро он. Хорошо устроился. Мне ещё как медному чайнику до блеска. Пенсия - это для старых, не хочу быть старым. - я специально толкал Серегу на ложный след. Я устал и говорить было лень, не хотелось будоражить себя воспоминаниями.
   Другу не сиделось, он встал, на босу ногу натянул сапоги, потрогал разложенные на просушку вещи и удовлетворившись результатом собрал их в рюкзак. Потом выволок из темноты большую сухую корягу, припасённую с вечера и сунул её в костёр. Языки молодого пламени вырвались из под лесины, заплясали, раскидывая во все стороны огромные красные искры. Сережа удовлетворённо хихикнул, посмотрел на меня и на развешенную над костром одежду.
   - Вот гад какой. - удивился я хитро продуманному "эксперименту" с поленом - Гляди, злой тодош, как бы искры и до твоих портков не долетели, скажи лучше где маралов искать? Они вообще существуют ещё?
   - Конечно, существуют! Их до хера! Где искать? Тут и искать! Где ещё. Не факт, что найдём, но искать будем! Ты забыл- это же охота! - Серёга довольный шуткой, растянул улыбку до ушей и подмигнул. - Пойдём завтра попикаем, позовём. Не всё потеряно. Я в городе дудку купил, не показывал ещё? Вот, случайно совсем. Зашёл в магазин за патронами, мне говорят: "На, возьми, последняя осталась". - Серёга долго рылся в рюкзаке, достал дудку. Повертел в руках. Прицелился, но дуть не стал. - Звук у неё хороший, такой с хрипотцой. Как у старого быка, на такого сразу залупиться охота. Вечером не стал пробовать, ветер сильный. Бесполезно.
   Разговор наш о марале неожиданно прервал дядя Вова:
   - Лет двадцать назад, степской козёл, с предгорий, первыми числами ноября вверх шёл. Стадом. Здесь его по Куюму и по Кубе "тормозили". Вот это праздник был. На всю зиму наколачивали. Потом стал как-то пачками, по погоде, то идёт то нет. А теперь всё, не поймёшь когда пролетает, осторожный стал, верхом идёт, тайгой. Вот и марал также непонятный стал. Трудный для добычи, мигрирует помаленьку, туда - суда.
  - В холодильники он у вас смигрировал. А про вас и козла и так всё ясно: били его беспощадно, как немца под Москвой. Себе, гостям и чужому дяде. "Раньше по Куюму он шёл", - передразнил я дядю Вову - потом через мясорубки, всё, каюк пришёл козлу, также как и маралу. Фарш обратно не прокрутишь. Сидите тут, два любителя природы, каждый делает вид, что не причём. Ты вот, дядя, честно тебе скажу, ни на Пришвина, ни на Бианки не похож, на злого Тамерлана только отдалённо . - я бурчал не зло, так, для порядка, стараясь незаметно принять горизонтальное положение.
   - Да. Не поспоришь. Есть такое. - дядя Вова продолжал бубнить как ни в чём не бывало, протягивая шнур с пыжом через ствол своего КО-44. - Вот плывёшь раньше в это время на лодке от Яломана, буны, маралы как в зоопарке на скалах стоят. Стреляй, нет проблем, ждут, сами в арчемаки просятся. Никогда пустые домой не приплывали. Знаешь, Серёга, дед наш Санат Салатыч во время войны был охотником, мясо заготавливал. Так он, чтобы патроны экономить всегда дожидался когда маралы или козлы сойдутся, одним выстрелом двух убивал. Патронов в обрез было, вот так охотился. Конечно, всяко бывает на охоте, но мы только для себя бьём, не продаём, ну если только в тяжёлый час на пузырь сменяем.
   - Вот и я про это - Серёга опять разулыбался во всю пасть, поднялся, взял в руки бутылку - конечно, мы не причём, да, дядя! Колись! Не снятся тебе по ночам невинно убитые. Не смотрят в твои жадные глаза не мигая!? - за болтовнёй уверенно слил себе в кружку остатки водки, а мне снова долил до полного кружку с чаем. - Ну, давай, чой - чой, за удачу! Чтоб ни как на Титанике. У них там, говорят, всё кроме удачи было. А нам, наоборот, на охоте ничего кроме удачи не надо. - Серёга уже говорил громко, по-пьяному хихикая после каждой фразы.
  - Давай - чаю я уже опился, но, для приличия, после того как чокнулись, глоток сделал. - Конечно, как не крути, есть желание трофей богатый добыть , бууры поесть. - я отставил кружку, больше не полезло. - А нет - так нет. Давайте спать, завтра пораньше встанем.
   Неожиданно, все со мной согласились. Начали без слов устраиваться в своих логовах из тюрханов и спальников. Повозившись, покряхтев и покашляв все затихли. Я лежал уставившись в небо, с удовольствием вытянувшись всем усталым за день телом. Как сто раз до этого, снова в черной вселенной в миллионом хаосе светились булыжники звёзд. На земле, как жерло вулкана, дышала жаром огромная куча углей. Вкусно пахло лиственничным дымком. Чувства в наступившей тишине начали захлёстывать.
   Хорошо мне на охоте. Никак она мне не может надоесть. Наоборот, с каждым годом симптомы всё хуже. Я всегда жду назначенного дня, скуля, как собака. Таскаю по дому нужные и ненужные вещи, перекладывая их в рюкзаке. Чищу по пятому кругу карабин, пересчитывая в магазинах патроны, проверяю батарейки в фонарике, и запасаюсь заранее сухпаем. Я, правда, не предвкушаю уже сумасшедших эмоций, приходящих с удачным выстрелом, эйфории, приносимой на крыльях охотничьего счастья. Это теперь не главное. Главного как-будто и нет. Что главнее - друг, лес, горы, или всё вместе даже и не понятно.
   Наверное, это всё потому, что я очень люблю это край, люблю всегда, в любое время. Начиная с долгой и злой сибирской зимы, когда всё живое с невероятным упорством, борется за каждую минуту своей жизни. Борются все, все без исключения, и люди, и звери. Битва за жизнь до последнего стало нашей привычкой, нашим характером. Только горы, настоящие властелины этих мест, живут сами по себе. Заваленные снегом, в серых шубах зимней тайги, спят они, пополняя растраченные за год силы. Сонные и ленивые, презирающие бренный мир, важно сверкают на солнце своими толстыми белыми шапками, не обращая внимание ни на стужу, ни на метели. Но есть и на нашей улице праздник, зима она хоть и долгая, но не навсегда.
   Душа обрадуется, когда с приходом весны, оттаяв и подобрев, ничего не жалея, словно пустившиеся в разгул купцы, зашумят горы на всю округу, под жгучим мартовским солнцем молодыми ручьями. Выпустят на свободу из под серого пледа осенней сухой травы миллионное братство лесных цветов всех невообразимых уму форм и оттенков. Так будет несколько раз, обманутые первым ярким солнцем, умрут под снегом поздней пурги одни, а на смену им явятся другие. Вся тайга зардеется тогда узорами из маков и пионов, ирисов и жарков. Даже угрюмые скалы приоденутся на пару недель в фиолетовые кафтаны маральника. Потянут в неведомую глушь петли оттаявших троп, закружит голову запах талой земли. Замелькают в глазах цыганские узоры лесных полян. От красы такой, неравён час, можно и умом тронуться. Всегда думаю - за что нам только счастье такое.
   А жизнь всё идёт и идёт дальше. Вот так вдоволь налюбовавшись на себя и своих соседей, в одну тёплую майскую ночь, устав от весеннего карнавала, накроются горы, скрываясь от летней жары, жирной зеленью тайги. Затихнут, затаятся в неге своей ровно до тех пор, пока незаметно в наши края не прокрадётся осень!
   Эх осень! Осень - счастливое время для любого охотника! Будь она проклята и бесконечна! Как зелье, которое губит и от которого нельзя оторваться! Зарумянившись от первых несильных заморозков, собрав всю накопленную за лето мощь, горы ещё раз покажут свою звериную силу, взорвутся фонтаном ярких прощальных красок. И на огромном пёстром панно, на фоне сияющего синего неба, смешается тёмная зелень кедрачей, нежная желтизна лиственницы и красно-кумачовые, дрожащие на последнем осеннем солнышке осинники. Защиплет душу это божественное совершенство. Заворожит взгляд тревожно застывшее земное величие, помнящее всю историю человечества. Никому не известных "афанасьевцев" эпохи бронзового века, двухметровых людей, когда-то живших на здешних берегах и, по легенде, первыми приучивших лошадей. Скифов, накидавших по всем долинам курганов и ускакавших потом на этих лошадях завоёвывать Европу. Безжалостные орды Чингиз-хана, текущие бесконечными стадами скота по долинам и бородатых раскольников, пришедших из России за новой жизнью в поисках золота и несуществующего Беловодья.
   Вот, наша очередь теперь подошла здесь жить и хозяйничать. На этом куске земли, самом важным для меня в мире. Я даже и не знаю - какая кровь во мне, наверное, ото всех по капле. Но какая бы она ни была, теперь по праву наследства это земля моя. Скребёт вот только в душе. Жалко мне её, глупую доверчивую девку, которую все хотят, но не чувствуют себя обязанными ей.
   Так мечтая и пуская слюни, незаметно выключился. Несколько раз за ночь просыпался и засыпал, ворочаясь с боку на бок от того, что затекали рёбра и замерзал торчащий из под колпака спальника нос. Дядю Вову в палатке было не слышно. Серёга громко храпел. Абсолютно безмятежно, в полном расслабоне. Серёге хорошо. У него всё есть для счастья, потому он всегда спокоен и всегда улыбается. У него здоровые дети и жена Наталья. На охоту Серёга носит бундесверовскую форму, купленную в секондхенде. А на девятое мая, один раз в году, надевает пиджак с орденом "Мужества", полученным за первую Чеченскую. Там, в Чечне, на окраине села Кошкельды ему в ногу попала граната от подствольника. Воткнулась в мякоть голени, разорвала её, раздробила пятку, но не разорвалась. Гранату достали, ногу починили. Теперь, спустя двадцать с лишним лет скачет инвалид по горам не хуже любого козла. Серёга добрый. Даже когда он пьяный приходит от друзей домой, бурчит себе под нос и обещает всем жуткие проблемы, вся семья знает, что это он сам с собой. Что никаких проблем нет, что сейчас просто уйдёт спать, а утром будет молча ходить по дому, корить себя и, немного стесняясь, приспрашиваться не наговорил ли чего лишнего.
   Наступило утро. Медленно выкатываясь из-за горбатой спины хребта Иолго, подсвечивая стеклянное осеннее небо и торчащие по плечи из тумана вершины, появилось солнце. Спросонок собрали вещи, сняли палатку. Всё, что не понесём с собой спрятали в камни. Раздув костёр заварили на завтрак чая. Пока жевали, ветерок растолкал остатки тумана, не сговариваясь все трое достали бинокли, сели наблюдать. У дяди старый военный артиллерийский, ещё времён Очакова и покоренья Крыма. Как этот прибор сюда попал и как главное сумел дожить до наших дней-большой секрет. Ещё один большой секрет - как дядя умудряется в него хоть что-то разглядеть. Но дядя Вова им всё равно гордится и бережёт его, перед тем как спрятать в футляр заворачивает в мягкую тряпочку.
   Сидя на большом валуне я как и все внимательно обшаривал глазами бурые склоны лога. Возвращаться домой без новых впечатлений не хотелось. Погода опять начала портится, в воздухе пахло снегом. Горизонт с запада затянуло тяжёлым серым свинцом снеговой метели. Серёга, наконец, достал и опробовал свою чудо - дудку. Но на его настойчивый зов никто не откликнулся.
   - Да, братка, дело швах, тут в следующую ночь мы наверно уши отморозим. - Друг мой огляделся, повертел в руках свой инструмент и спрятал его за пазуху. - Вон там, по рёлке, они раньше обычно держались. Каждую осень. Там родник и соль старая, ещё хромой Айдар солил, он умер давно. - Серёга вытянул руку водя в непонятном для меня направлении, словно приглаживая щетину рыжих лиственниц на горизонте.
   - Ничего, вечерком попикаем ещё, есть шанс. К избушке пойдем, там ночуем, а то кроме ушей ещё и коки отморозим, дяде Вове они уже ни к чему, а нас сразу из домовой книги выпишут и чемодан соберут. - Серёга повернулся в сторону дяди и ощерился в ожидании "контрудара". Дядя Вова взял паузу, отложил бинокль, не спеша достал из старого оловянного портсигара сигарету, помял её в пальцах, пару раз кахынул, и, чиркнув зажигалкой, сладко закурил.
   - Я, Серёжа, знаешь, ни на жись, ни на прибор пока не жалуюсь. Ты за своим следи, береги его, а мой, знаешь, сколько красивых женщин счастливыми сделал. Тебе ещё до меня пахать и пахать. А с твоим усердием можно просто завидовать. Дуй, давай, ещё, а не ной, бедолага.
  - Когда ты успел кого осчастливить, пол жизни просидел, пол жизни по тайге проскитался. Врёшь опять, Казанова нашёлся. - Серёга продолжал потихоньку щипать дядю. Но дудку не достал, а, наоборот, застегнул куртку на все пуговицы.
   Я в разговор не вмешивался, их разбирательство у кого длиньше меня не волновало. Темы эти повторялись из раза в раз. Потому порядком надоели. В этот момент я очень хотел увидеть марала. Огромного бурого рогача стоящего на поляне с гордо поднятой головой. Он очень, кстати, подходил к окружающему нас пейзажу. Мне хотелось насладится видом могучего "бугая", беснующегося от захватывающих его детородных инстинктов. Видеть это действо во всех его красках и подробностях. Я хотел своими глазами, в природе, увидеть как делят гарем самцы копытят, бунят и бьют друг друга рогами. Как напуганные маралухи топчутся на краю поляны, вздрагивают и озираются, покорные в ожидании своей будущей участи. Но, к великому моему сожалению, ближние склоны, редины лиственничного леса и завалы не широкого курума, утекающего до самого дна, надежды мне на такую встречу так и не прибавили.
   - Давайте, пойдём помаленьку - Серёга, толкнувшись задом от камня резко встал на ноги, увлекая за собой всех в путь, закинул на спину рюкзак и подхватил карабин.
   Дорога наша лежала в поле прямой видимости, нужно было просто спуститься с одной горы и подняться на другую. Двигаясь в сторону избушки, мы периодически ненадолго останавливались, устроившись поудобнее на камнях и, отдышавшись, добросовестно всматривались в горы, скалы, тайгу. Но, за всю дорогу, обнаружить маралов так и не удалось. На глаза попадали только старые затёсы на тонких осинах, ископанная копытами земля, а под ногами наваленные кучами, как старые почерневшие гильзы, следы маральей жизнедеятельности.
   К избушке пришли легко, почти не устав. После двухдневных скитаний по тайге, изба, примостившаяся на склоне горы казалась "Хилтоном". Изба была новая, свежесрубленная, с высоким потолком в полный рост, с хорошей печкой "буржуйкой", доставленной сюда с великим трудом. Покидали рюкзаки. Дядя остался топить печку и готовить похлёбку. Продуктов в избушке было много. Их завезли ещё летом, на лошадях. Мы с Серёгой, взяв только карабины, побрели дальше наверх, к виднеющимся над головой в полутора километрах гольцам. - Там переход, есть смысл - объяснил мне на всякий случай друг.
   Наверху оказались за час до заката. Голец был высоким. Под две тысячи. Главный хребет напротив казался почти вровень. Каждый раз видя под ногами узлы гор уходящие в бесконечность, в душе возникает оторопь и благоговейный трепет перед мощью природы. Перед всесилием дикой стихии, поднявшей в одно мгновение миллиарды тонн горной породы и слепившей из неё горы. Так, однажды, двигаясь в составе РПГ, я выходил на одну из высот, замирая от изумления при виде снежных пиков Гиндукуша за рекой и вершин Памира в нашем тылу. Все сбились тогда в кучу, как бараны, ослеплённые бьющим в глаза солнцем, забыли о вечной бдительности и необходимой в движении дистанции. Хотя, конечно, у нас не Памир, но горы тоже себе ничего. Может монументальности не хватает, зато роднее они и уютнее. Сели на старую, вывернутую ветром кедрину, чтобы отдышаться. Я с удовольствием вытянул перед собой порядком "забившиеся" от усталости ноги.
   - Вон тот лог, уходящий на север, называется Каракол, а вон тот - Каратрук, дальше Кучумар, за ним Тура, оттуда можно перевалить уже к Телецкому озеру. Дальше я не был. - Серёга швыркнул носом, снял из-за спины карабин, положил на колени. - Алтайцы знакомые ездили туда на рыбалку. Там, между хребтом и озером Уймень течёт. Рыбы, зверя много, места дикие. Но далеко, зимой перевал снегом закрыт, весной и осенью реки могут задурить, так что не выберешься, а летом по жаре не довезти оттуда мясо, рыбу подавно. Она сразу в арчемаках гореть начинает. Сильно круто солить надо, ехать быстро. И то не факт что довезёшь. Потому так далеко никто не забирается. Только туристы. Серёжа достал дудку, облизал пересохшие губы. Осмотрел с надеждой свой инструмент.
   - Ну, давай, трубадур, пробуй ещё. Старайся, чтоб даже я поверил. А может, не равён час, и пободаться с тобой захотел. - я уже достал из-за пазухи бинокль и начал устраиваться поудобнее рядом.
   - Ты, вместо того чтобы болтать, лучше оружие к бою приготовь, а то стопчут нас сейчас. - Серёга перестал улыбаться, взял дудку, облизнул обветренные губы, набрал полные лёгкие воздуха и загудел. Над горами поплыл красивый, тягучий, плавно переливающийся в конце призыв. Немного подождав, Серёжа повторил. Сделав как и перед первым разом глубокий вздох, он снова затянул. Резкий, полный силы свист разнёсся на всю округу. Второй раз получилось особенно красиво и удачно. Точь в точь. Мы оба в надежде замерли. Отголоски эха, не долго побродив по закоулкам тайги, растаяли в воздухе. Ещё минут через пять Сёрёжа затянул снова. Мы продолжали сидеть неподвижно, тихо дыша, чутко вслушиваясь в тайгу. В наступившей тишине нас незаметно и плавно начал окутывать в своё мягкое одеяло плотный вечерний сумерек, пряча от глаз сначала дальние горы, потом лога, потом отдельные макушки высоких кедрин. Всё вокруг стало сливаться в одно тёмное месиво. Серёга продудел ещё раз, убедившись, что никто в сопернике не нуждается, спрятал дудку в куртку, взял карабин лежащий на коленях, поднялся на ноги.
   - Кель, - позвал меня за собой вниз к избушке. Пошёл первым. Почему-то уходить не хотелось. Тишина, воцарившая над тайгой перед ненастьем, зачаровывала, нагоняла тоску и лень. Я пересилил себя и, с трудом оторвав от лесины жопу, потопал вслед.
   В избушке было жарко и пахло супом из концентратов. Под потолком горел светодиодный фонарь, освещая все белым ярким светом. Дядя Вова сварил похлёбку, собрал на стол ужин. Подмёл и достал с вешал матрасы и одеяла, раскидал их на нары. Мы поели и завалились по своим местам. Мужики несколько раз выходили из избушки курить. Я в это время, задрав от усталости ноги в потолок, слушал бормотавший на полке китайский приёмник, вещавший пустые новости последних дней. Время, проведённое под открытом небом, всех утомило, уснули быстро, не мешая друг другу пустыми никчёмными разговорами.
   Ночью началась метель. Снег повалил сразу, без дождя. Я вышел из избушки. чтоб отлить чай, который в непотребном количестве накопил в себе с вечера. Ветер дул холодно и крепко, в свете налобного фонаря бесились огромные белые хлопья. Темнота, окружающая наш "ковчег" на склоне алтайского "арарата", гудела и пугала своей бесконечностью. В существование мира людей и цивилизацию на земле вовсе не верилось. Замёрзнув и опорожнившись я вернулся в избушку. Мои товарищи по охоте тихо сопели во сне. В избушке начало выстывать, я подложил в почти прогоревшую печь сухих лиственничных полешек, подул на угли. Из под вихря серого пепла выпрыгнули язычки засыпающего огня. Прикрыл дверцу и залез на свои нары. Через минуту дрова в печке затрещали. Если метель разыграется, то весь завтрашний день мы проваляемся в избушке. Идти в такую погоду некуда. Потому, скорее всего, завтра весь день будем спать, лениться и заниматься разной ерундой. По правде говоря, такая перспектива меня вполне устраивала. Мне нравилось, что не надо будет никуда торопиться, что от этого вынужденного безделья нас никто не отвлечёт, не собьёт с хорошего настроения плохой новостью. Что не будет мучить совесть из-за того, что не доделаны какие-то важные дела. Что в сотый раз можно будет послушать дядину историю про то как его "взяли" и как он освободился. Как Серёга дрался в госпитале, прыгая на одной ноге с самострельщиком, который прострелил себе на животе шкуру, оттянув её. Про то, как к ним в госпиталь в Реутово приезжал пьяный Ельцин, словно Николай Второй к "героям отечества". А я, чтоб достать их за живое, скажу, что это всё же не горы. Что вот я на Памире такие пропасти видел, ни чета этим. Сыны Алтая, конечно, не оскорбятся, потому как им по херу, какие на Памире пропасти. Они будут пить не кончающийся чай, играть в карты и поглядывать в окно на дурную непогодь. Валяясь на нарах в жарко натопленной избушке, вспомним с Серёгой бестолковую юность. Друзей, которых раскидала жизнь, а многих уже и забрала. Послушаем откровенно бессовестное враньё дяди про охоту. Обсуждая калибры, сойдёмся во мнении, что большой ствол это хорошо, но нужно ещё и уметь стрелять. После чего сладко вздремнём под новости "Маяка". Так не заметно пройдёт день, а в окне замаячит вечер.
   Но наступившее утро обмануло мои надежды. Метель закончилась, снегу выпало всего сантиметров десять. Выведрело, было морозно и дул лёгкий хиус.
   - Вот подфартило так подфартило, то что нужно. Сейчас мы его точно попутаем. - причитая, метлесил, собираясь, по избушке дядя Вова. Серёга сложив ноги под себя по-алтайски, хлебал мелкими глотками чай, тихо улыбался, глядя на дядю.
  - Да, старый, не идут тебе годы на пользу. Жадный ты, всё не можешь угомониться. Когда ты только прыгать перестанешь.
  - Как ласты склею так и перестану. Но это будет не скоро. Ты точно не дождёшься, салага. А вот если будете долго собираться, то наверно быстрее, потому что марал уйдёт, а дома жрать нечего. Так что давайте, шевелитесь. Вверх пойдём туда же на переход к гольцу.
   До гольца мы не добрались, в каких-то трёхстах метрах от избушки набрели на свежую нитку козьих следов.
   - Алтай - Кудай! Я так и знал, не одно так другое.- дядя с удовольствием потолкал каяхом, палкой для ходьбы, в след. Хотя и так было понятно, что след свежий. - Они тут в сиверу теперь лежат. Вишь, шли, крутились, теперь легли. Я, наверно, на следу останусь, посижу часок. А вы идите. Один пусть в ручье останется. Один выше, до того места, где обычно бегут.
  - Ты только, старый, не гони, как всегда, мы не "карлсоны", чтоб за пять минут долететь. - на ходу громким шёпотом, оставил наказ Серёга.
   - Не учи отца, - пропыхтел дядя Вова, снял со спины рюкзак, подложил его под свой зад и сел. Потом достал из старинного портсигара сигарету, сунул её в рот. После того как закурил, беззвучно махнул рукой, благословив нас и указывая направление движения.
   Стараясь не шуметь, по сколькому свежему снегу спустились на дно распадка. Чуть поднявшись на противоположный склон я занял свою позицию. Серёга начал быстро без остановок выбираться дальше. Через несколько минут он скрылся за камнями и его не стало видно. Я стоял, прислонившись спиной к тонкой, с обломанной макушкой лиственнице. Весь солнопёк до самого верха был предо мной как на ладони. Оставались только небольшие участки, закрытые маленькими скалками. Я давно отдышался, дослал в карабине патрон и поставил его на предохранитель. С небольшим волнение бродил взглядом по кромке леса в ожидании появления дичи. Козы появились как всегда неожиданно, в несколько неспешных прыжков, почти в самой вершине ложка. Я вскинул карабин и, нашарив оптикой животных, разглядел прыгающую впереди матку, а за ней вдогонку двух взрослых самцов. Они двигались точно в том направлении, где, по идее, должен засесть Серёга. Козы остановились, чутко замерли, оглянувшись назад. Я продолжал следить за ними, в неуверенности - стрелять мне или нет, надеясь на то, что другу, наверно, удобнее. Сомнения мои оборвал резкий удар выстрела. Самец, которого я держал на прицеле вздрогнул, рядом с ним на свежий снег вылетел фонтан крови. Куран, битый по месту, сложился и покатился по крутому склону вниз. Оставшаяся пара замерла, не сразу сообразив, что произошло и откуда по ним стреляют. Не успев сорваться с места, второй самец принял пулю в шею и кубарем покатился под гору вслед за первым. Серёжа херачил как заправский снайпер. Матка всё же, наконец, уловила опасное направление, и кинулась вниз под гору, прячась от стрелка за камни. Огромными прыжками она неслась в мою сторону. Я уже разрядил карабин и закинул его за спину, когда на склоне появился Серёга, в одной руке он держал винтовку, другой махал над головой, крича что есть мочи - Не стреляйте! Это матка! Не стреляйте!
   Коз ободрали, дали мясу остыть, потом сложили на землю, накрыли снегом и шкурами. Сверху придавили камнями, потому как над нами, на сухих ветках деревьев, уже сидели появившиеся на звук выстрелов и запах требухи здоровые чёрные вороны. Они, не мигая, наблюдали за нашей работой в ожидании дележа очередной халявы. Мясо решили забрать на обратном пути. Отдохнув, немного перекурив, уже без особого азарта поплелись к гольцам, вокруг них также неудачно, как и в предыдущие дни, проползали по тайге до самого вечера.
   Вечером в избушке устроили пир. Жарко натопили печку. Нажарили большую чугунную сковороду мяса. Из под половицы в маленьком погребке достали початую бутылку водки.
   - Если есть время, - предложил мне за ужином Серега, запивая горячим чаем жирные и сладкие куски мяса. - Мы можем дядю отправить завтра на машине с мясом домой, а сами ещё побродим. Не может быть, чтоб всё так безнадёжно. Всё равно где-нибудь да пересечёмся. Сейчас плеснём Ульгеню. Он нас услышит.
  - Нет, брат, и так всё хорошо. Правда мне пора. Ульгеня хватит спаивать, он у вас и так не просыхает. Не надо зря водку тратить. Ему на всех маралов всё равно не напастись. Следующий раз.
  - Ну и ладно тогда, всё равно не пустые домой придём. Нашего марала всё равно кроме нас никто не убьёт. Да, старый! - Серёга не сильно пнул ногой под столом дядю. Дядя Вова от неожиданности уронил горячую кость с мясом обратно в тарелку, молча выудил её двумя пальцами назад, недобрым взглядом поглядел на племянника.
   - Уснул что ли! - Серёга, не обращая внимание на суровую рожу родственника, залился своим заразительным, искренним смехом
   В душе моей тихо ворохнулась тоска, всё, пора домой.
  
  
  
  
  
Оценка: 10.00*4  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023