ArtOfWar. Глуховской Сергей Михайлович. Постоянная Память

Боевым товарищам,

вернувшимся и оставшимся,

посвящаю.

ПОСТОЯННАЯ ПАМЯТЬ

Очередной виток политических событий в стране, не давал покоя государственным людям. Бытовало великое множество всевозможных слухов о реальности применения Вооружённых Сил внутри государства Российского. Готовились, к каким то непонятным переворотам, революциям, кризисам. Вооружённые Силы готовы были выполнить любой приказ командования, и десантники моего парашютно-десантного полка не были исключением. Ещё сильно было воспитание в духе преданности партии и правительству, ещё не успело большинство, морально оплевать свою страну, ещё оставались ростки веры в политически мудрое руководство страны, и ещё силён был туман социальной справедливости в понимании складывающейся обстановки. Как издревле повелось на Руси, основная масса занималась только одним - выживанием в сложной обстановке, перестроечного или не понятно какого периода, и в основном мало кто представлял себе всю серьёзность сложившейся обстановки в кавказском регионе, а поэтому воспринимал всё как какую то нелепость. Всю свою историю Кавказ упорно сопротивлялся подчинению Москве. И как то само собой считалось что, в этом регионе опять побузят немного и успокоятся. Как оказалось в последствии это стало главной ошибкой всего русского народа. Делами в Чеченской республике стали интересоваться только когда запахло жаренным. Когда стали привозить убитых и раненных. Когда стали приходить страшные вести о заложниках и рабах. Когда применение армии получило широкий охват. И когда о Чеченцах заговорили как о террористах.

"Недоразумение" с "Белым домом" в 1993 году заставило многих задуматься о законности и справедливости отдаваемых приказов свыше.

И все-таки "великие политиканы" шли на применение вооружённой силы против кавказского народа. Наверное, до сих пор сильна была в умах армейских командиров вера в необходимость и справедливость происходящих событий. Нам, рядовым солдатам и командирам низшего звена ничего не оставалось, как только выполнять поставленные задачи. Выражение: "в армии думают от майора и выше" как никогда приобрело новую силу, в него вдыхали новую жизнь, как могли высшие армейские чины.

Естественно каждый командир должен быть уверен в своих людях, и чем безропотнее подчиненные, тем легче ими управлять. Чем меньше размышляют стоящие ниже, тем проще им втолковать необходимость выполнения непонятного долга перед продажным правительством и купленным командованием.

Как всегда очередной слух об отправке полка, на этот раз в Чечню не изменил абсолютным счётом ничего. Начали понемногу готовиться к очередной отправке. Обсуждали эту тему естественно все, от рядового до командира. Но верили лишь те, кто был ближе всех к верхам, и те, кто не мог говорить об этом открыто, связанный государственной тайной.

Вспоминалась подготовка к отправке в Таджикистан, летом того же 1994 года. Подготовился парашютно-десантный полк, к ведению боевых действий в горных условиях, тогда основательно в течении какого-то месяца. Было согласовано необходимое штатное расписание по военному времени, уточнён и произведён заново боевой расчет каждому подразделению. Составлен расчет на погрузку и отправку как железнодорожным, так и авиа транспортом всего личного состава с техникой, боеприпасами и запасами материально-технических средств. Но закончилось всё так же неожиданно, как и началось. Полк никуда не убыл. А произошла лишь очередная проверка на прочность и надежность людей в военной форме. На порядочность и моральную устойчивость индивидуумов.

Одни считали, что в случае с Чеченским слухом произойдет такая же история. Но когда в полк приехали "помогающие", из штаба воздушно-десантных войск, и из управления дивизии, готовиться с благим намереньем помочь отправиться, и когда зачитали приказ о том, что уже сводные усиленные батальоны нашей дивизии в Чечне, тогда сомнения в том что, усиленный батальон нашего полка все-таки поедет, больше не возникало ни у кого.

Среди "помогающих" были те, кто действительно помогал решать многие проблемы. Тылового характера - касающиеся получения палаток, обмундирования, всех полагающихся продуктов. Боевой подготовки всех подразделений - выход на полигон соседствующей прославленной танковой дивизии для проведения учебно-тренировочных стрельб из имеющихся видов оружия и вооружения, метания гранат. Но были и такие что своей "помощью" лишь мешали. Требуя большего внимания к обеспечению своих персон комфортным пребыванием в нашем городе, своего личного обеспечения обмундированием и продуктами.

Хотел, кто ехать или не хотел трудно ответить. Стояла суета и беготня кругом. Одни суетились озадаченные проблемами отправки, другие - проблемами увиливания от отправки. Остающихся оказывалось большинство. Для офицеров и прапорщиков встал квартирный вопрос, в связи с окончанием постройки нового девятиэтажного дома. Складывалась вполне анекдотическая ситуация: хочешь - езжай, а хочешь - не езжай, тебе за это ничего не будет. Ни квартиры, ни продвижения по службе, ничего. Это лишь усилило мою уверенность в коммерческом подходе государства к людям. Если хочешь получить квартиру, зарплату, задержанную на два - три месяца. Продвижение по службе - съезди на войну. Рискни своей жизнью. А все, потому что мало кого уже можно было дурачить высокими словами о Родине, непонятном патриотизме и исполнении воинского долга. Нас столько раз предавали, что мы оставили за собою право не верить словам "великих" правителей. Невольно вспоминаются патриотические слова знаменитого кинофильма "за Державу обидно".В связи со сложившейся анекдотической ситуацией началось что-то уму не постижимое. Желание остаться подстёгивались и просочившимися слухами о ранении и гибели наших боевых товарищей. Да и то, что уже в открытую говорилось, что убываем на войну и вернуться смогут не все. Военные, я имею в виду настоящие военные, оставшиеся до конца честными и верными долгу и присяге, те, кто выбрал военную стезю по убеждению, а не ради престижа, не отвернулись от исполнения своих прямых обязанностей, от выполнения работы предназначенной специально для них. А случайные и чуждые армии люди, просто отбывающие номер в армии стали всячески избегать этой далеко не увеселительной командировки. Как потом стало известно - выполнения специального задания Президента России.

Сразу же стало видно кто настоящий, а кто бутафорский десантник. Можно было определить, от кого чего можно ожидать. Увидеть степень морального разложения личности, степень откровенности и подлости каждого. Пока что шла проверка на моральную выносливость и порядочность. Потому что как специалиста каждый каждого пока не знал. Выплывал наружу недостаток упраздненного патриотического воспитания Армии. На общих построениях офицеров и прапорщиков резко сократилось число присутствующих. В строю осталось меньше половины от общего количества "отцов-командиров". Для меня так и осталось тайной, куда же люди подевались, хотя специально этот вопрос не поднимал и не искал ответов. Со всего полка нашелся лишь один офицер, который открыто, заявил о намерении остаться, правда, после получения всех материальных долгов и обеспеченный жильем, подавший рапорт на увольнение. Прискорбно лишь то, что этим офицером оказался заместитель командира подразделения по работе с личным составом. Духовный наставник и главный воспитатель душ человеческих. Так сказать творец и носитель образа жизни. Удивляло, и даже очень то, что среди солдат и сержантов, число уклоняющихся от командировки было ничтожно мало. И это, не смотря на то, что о каком-либо материальном или ином вознаграждении не велось абсолютно никакой речи. Практически на каждом построении полка, командир предлагал каждому хорошо подумать и решить для себя, действительно ли он хочет убыть или нет. Даже на завершающем построении, когда вся техника стояла в колоннах, загруженная всем необходимым, готовая отправиться на марш, и командир полка уже не ставил задачу, а напутствовал. Даже тогда предлагал не желающим уезжать выйти из строя, или зайти тайком в казарму, если стыдно открыто признаться в нежелании, а потом подойти к нему.

Очевидно, что каждого убывавшего гложили сомнения в правильности принятого решения. Теперь уже каждый знал куда едет и что его ждёт на чужбине. Пусть каждый представлял для себя это по-разному, но в сути происходящего уже сомнений не было. Сомнение это, есть ни что иное, как естественное состояние нормального человека. Многие сомневались, многие никак не относились к командировке, знаю лишь одно, никто из убывающих не малодушничал, и не признавался в трусости. "Бояться можно и даже нужно, не боятся только больные" - говорил когда то в военном училище один подполковник на кафедре воздушно десантной подготовки. Конечно же кто то боялся, мне кажется что точнее будет сказано - волновался, но никто не трусил. И поэтому все убывающие старались избегать разговоров на тему предстоящей командировки. Мне было крайне неприятно, когда провоцировали на подобные разговоры. Все кто уезжали в командировку были заняты подготовкой, а не обсуждением предстоящей поездки. А избегающие отправки, искали оправдание своему поступку лично для себя, и для окружающих. Мне просто хотелось поехать. Проверить себя как специалиста, и как профессионала. Наверное, это звучит как-то возвышенно, но я не ошибусь, сказав что, именно это желание руководило большинством отъезжающих. А возможно это не что иное, как простое человеческое любопытство. К тем, кто всё же увиливал от командировки сознательно, мы - убывающие относились как к предателям. Нам с ними не по пути.

Очередной раскол прославленного парашютно-десантного полка прошёл успешно. Старая гвардия, уцелевшая после первой чистки "белым домом" претерпевала третью чистку. Второй раскол дружного коллектива офицеров и прапорщиков, после вывода из Прибалтики происходил во время перевода к нам для дальнейшего прохождения службы близких к определённым кругам людей.

Отправка произошла на неделю раньше, чем планировалось командованием и доводилось до личного состава полка. Но, не смотря на это, все без исключения, были полностью готовы к отправке. И в нужный день и час без суматохи стройными колоннами вышли на многокилометровый марш, к аэродрому взлета. На марш длительностью в три месяца. На марш с потерей 20 жизней из 560. На марш, воспитывающий истинно мужские отношения и закаляющий бойцовский дух. На марш - изменивший взгляды на жизнь и мировоззрение полностью. На марш - заставивший провести переоценку жизненных ценностей.

Первой колонной в три часа дня через ворота КПП-2 вышел парашютно-десантный батальон и некоторые подразделения боевой поддержки. Им сопутствовало зимнее солнце. После обеда пошел снег, завьюжило, и второй колонной ушел самоходно-артиллерийский дивизион с подразделениями тыла. На аэродроме во всю кипела работа, по погрузке техники и личного состава в самолеты. Никаких задержек. Отлаженный механизм погрузки в ИЛ-76 работал как часы. Прибывающие на взлетную полосу машины сразу же направлялись к распределенным самолетам для погрузки. Воздушно-десантная служба полка как всегда показала свою высочайшую готовность к любым действиям. Пришлось попотеть офицерам и прапорщикам в подразделениях. Особенно доставалось техникам и заместителям по вооружению. Оказалось, что не все механики-водители могли правильно подогнать технику к самолету, машины начали ломаться, то бортовой заклинит, то еще какая не значительная поломка вскрывалась. Но все прошло без особых потерь. И всё же организованная загрузка техники с маршем показали недостаточный уровень технического состояния боевой техники. И это происходило в лучшем полку дивизии. Могу себе представить, что творилось в остальных частях.

До Владикавказа из Подмосковья лететь несколько часов. Удалось немного вздремнуть. По прибытии начали разгрузку и постановку техники в наспех сооруженный полевой парк, принявший уже не одно подразделение до нас. Расположились для отдыха на земле на остаток ночи. Утром после всех проверок и постановок задач, дополучили боеприпасы к стрелковому оружию, одноразовые гранатометы, огнеметы, гранаты. Питались сухим пайком, сами кипятили чай. Вечером выстроили колонну, выставили караул, личный состав разместили для отдыха на бетонном полу распростершим свои объятия аэропорта.

Лишь только забрезжил рассвет, колонна тронулась в нелегкий путь. Колонна растянулась на несколько километров, с установленной в 20 метров дистанцией. Потом возникла проблема с поломками, но наши техники как всегда были на высоте. Пришлось им попотеть на славу. Потому что машины бросать нельзя, это и средство передвижения, и средство транспортировки материальных, продуктовых и боевых припасов. Но главное это средства боевой поддержки. Основным в ходе марша является строгое выполнение приказа на марш и выполнение положений инструктажа. Из люков никому не высовываться, всем находится в броне. По радиостанциям минимум переговоров, работа станции на прием. При остановках круговое наблюдение и остановка машин елочкой, в готовности открыть огонь.

На территории Осетии стали встречаться первые блок посты мотострелков и почему-то пограничников. Изможденные постоянным напряжением бойцы блок постов вызывали простое человеческое сочувствие. В остекленевших глазах, не наблюдалось ни каких эмоций. Только усталость и какая-то серость под цвет неба. На лицах старческие маски не смотря на молодость. Сгорбленность в фигурах, шаркающие шаги ватных ног.

Вступив на землю Чеченскую, встретили и первые признаки проходивших боев. Исковерканные железнодорожные насыпи, во все стороны торчащие обрубки рельсов, обгоревшие и переломанные телеграфные столбы. Я шел в середине колонны и докладывал командиру батальона - "вихрю" о прохождении примечательных районов местности колонной. Из-за того, что на сцепке приходилось тащить самоходное орудие моей батареи колонна разорвалась на два километра. Приходилось постоянно догонять. На марше батальон несколько раз подвергался обстрелу. Благодаря четкому руководству командиром батальона, и обученности разведывательного взвода все закончилось благополучно. Населённые пункты обходили стороной. Так что приходилось идти по бездорожью. Боевые машины ползли по чернозему на брюхе, гусеницами утаптывая калею всё глубже и глубже. Стовосьмидесяти километровый марш по январским сопкам и жирным полям черноземным, длился около полутора суток.

Была лишь одна остановка на ночлег, в районе большой группировки огневых позиций ракетно-артиллерийских установок "Град" и подразделений наземной артиллерии, постоянно ведущих огонь. Боевые машины были поставлены так плотно, что земли не было видно, образовав практически один сплошной металлический настил. Люди спали и на броне и в броне. Точнее не спали, а дремали, потому что под грохот стоявшей канонады спать просто не возможно было. Закончился марш батальона в "тыловой зоне". Позже прозванной "ямой" из-за своего расположения.

В яме все прибывающие подразделения вводились в обстановку. Давалось некоторое время поупражняться в метании гранат, стрельбе из всех видов оружия и вооружения. Артиллерийские подразделения во всю вели обстрел Грозного. Пехота стала зарываться в оборону по вершинам холмов. Самоходно-артиллерийский дивизион двух батарейного состава сразу же сориентировали, навели на некоторые цели. Поздно вечером из Грозного с рекогносцировки местности прибыл вихрь-командир батальона, созвал на совещание командиров подразделений и поставил задачу на вход в город. Рано утром батальон тронулся в путь, а дивизион был в готовности в любой момент поддержать огнем своих товарищей. Как в последствии оказалось , что поход в город сопровождался некоторыми казусами. Сразу же войдя в город, не разобравшись, "благодаря" в стельку пьяного "опытного" поводыря штаба из ВДВ, ввязались в перестрелку с нашим полевым госпиталем. Одного раненого солдатика положили все в тот же госпиталь, еще шутили над военврачами, мол, сами подстрелили сами и лечите. Командир одной из боевых машин десанта сбился с пути и поехал прямо в расположение Дудаевцев. Проехав, около километра и не встретив никакого воздействия, благополучно вернулся, и занял свое место в колонне, механик-водитель другой боевой машины, решив объехать заглохшую машину, решил не задерживать движение колонны и объехать её. В темноте ему показалось, что справа довольно ровное место и он сможет без проблемно проехать, оказалось что это были крыши личных гаражей вплотную приросших к откосу. Естественно, что крыши выглядели прекрасной, ровной дорогой и тогда, боевая машина заехала на эту гладкую поверхность, доехав до края "спрыгнула" с двух метровой высоты. Лишний раз доказав что, наша десантная техника как никакая другая наиболее подготовлена к подобным прыжкам и быстрым броскам. Никто из экипажа не пострадал. Только у механика-водителя вылетела пара зубов. Остальные же получили хорошую встряску. Машина не получила ни одного повреждения и вооружение осталось боеготовым.

И все же, на марше, не обошлось без потерь. "Выпав" из колеи на мине подорвалась колесная машина, в результате чего наша группировка потеряла начальника авто службы. Офицер получил тяжелое ранение, и остался инвалидом на всю оставшуюся ещё молодую жизнь. Жена в последствии от него ушла, когда он лежал в госпитале, и наши хирурги собирали ему по косточкам ноги.

В первые дни входа в город Грозный чувствовалась всеобщая растерянность и неуверенность. Все кругом чего-то суетились, нервно подшучивали друг над другом. Одни не могли свыкнуться с мыслью, что тут настоящая война и могут убить. Другие никак не могли свыкнуться с мыслью, что для того чтобы выжить необходимо, стрелять и даже убивать. Хотя никто никого, специально не заставлял стрелять в людей, тем более что все осознавали, что война эта нам не нужна. Мы пришлые. И, по сути, в разинутый кем-то рот, нас заставляют положить чужой каравай. Хотя нам от этого каравая никакой пользы.

До самых последних минут пребывания в Чечне никто не говорил, что мы освобождаем населенные пункты от бандитов или еще кого-то. Говорили что заняли, в лучшем случае взяли. Понятие "зачистка" не военное понятие. Мы не чистильщики. Мы по сути завоеватели. А если быть откровенными то просто - захватчики. Поэтому мы не "чистили", мы воевали. Воевали за территорию, за богатства, за блага земные. Сначала для Государства, а потом, когда пришло какое-то понимание происходящего ради сохранения своей жизни и жизни боевых товарищей. Все понимали, идет грязная война окомерчившихся политиканов, борьба за право обладания какой-то частью нефтебизнеса, а Чечня борется за свою независимость. За сохранение за собой права распоряжаться земными богатствами самостоятельно, без помощников, без посредников, без кровососов. И не плохо борется.

Все понимали что, нашими руками хотят укротить непокорных, согнуть и поставить на колени гордецов. Из-за чего - понятно, но непонятно за что. За какие такие грехи. Основная масса понимала, что в этой грязи придется валяться нам и потом долго отмываться. Как это было и с Баку, Литвой, Белым домом. Мы ни на что не претендовали и никому не хотели зла. Все кто ехал ничего личного против чеченцев не имел. Было лишь прямое выполнение приказов командиров и начальников. Если быть точнее было безукоснительное выполнение военных законов - боевых уставов.

Ведь можно же было военному и политическому руководству как-то договориться, идти на какие-то взаимные уступки. Но, к сожалению никто, из противостоящих об этом не задумывался. И когда наши товарищи стали гибнуть и получать ранения, тогда нельзя уже было держать закипевшую ненависть к врагу. Тогда уже каждый из нас четко определил для себя: впереди враг и он убивает. Тогда все говорили лишь одно. Глаз за глаз, зуб за зуб. Никакой пощады, никакого милосердия. Кто не с нами тот против нас.

Вступал в силу закон выживания и самосохранения. Лучший враг - убитый враг. Причем для обеих, противостоящих сторон. Можно было бы еще много красочных эпитетов высказываемых сослуживцами, написать, но суть останется одна. Чтобы выжить, надо убивать, это жестокая, правда, войны, военная психология. И над этим задумывался каждый. Об этом кто-то говорил уверенно кто-то робко, но все же говорил. Все стало подчиняться одному. Прав тот, кто сильнее. Жизнь настала как в джунглях: выживает сильнейший. Лишь с той разницей, что вокруг не заросли, а развалины.

В первые дни ведения войны стрельба казалась бестолковой и беспорядочной. Солдатикам хотелось просто пострелять. Различных боеприпасов было неимоверное количество. Стреляй - не хочу. Сам себе выбирай цель, и пали пока не надоест. Главное чтобы на твоем секторе обстрела было все пристреляно, и ты знал куда целиться и как стрелять, да и руку надо было набивать, чтобы уж наверняка и без промаха. Ведь правило войны одно: если не ты, то тебя. Так лучше быть жестоким, чем убитым. И это не было для всех оправданием, это был ФАКТ, это было жестокой необходимостью, чтобы остаться в живых, и сохранить жизнь товарищу.

Через два - три дня всем уже было известно, как стрелять и куда стрелять. Надоела бестолковая пальба. Стали по звуку и по рикошетам пуль определять, откуда стреляют и, из какого оружия. Бойцы научились правильно вести наблюдение, не открывали беспорядочной пальбы в случае обстрела позиции. По свисту и траектории определяли, откуда прилетела пуля, значит надо посмотреть, кто стрелял, откуда стрелял. Только не с того места, а с другого. Дырок хватает, лишь надо отползти немного в сторону, понаблюдать и стрелок обязательно обозначится. А там уж кто кого не на жизнь, а на смерть. Хотя находились и отвечавшие выстрелом на выстрел, не прицеливаясь, а просто так, для того чтобы выстрелить. Создать шум или обозначить себя, мол, я здесь и со мной все в порядке. Были и такие что стреляли просто от тоски, по собакам, по каким либо предметам. Но основная масса стала вести осмысленные боевые действия. Все без исключения подразделения стали вести наблюдение за противником. Разведкой было определено время выхода или приезда на работу Чеченцев из-за города. Они приезжали на машинах и автобусах в определенные места к четырем - пяти часам, и выдвигались на боевые позиции. На ночь оставляли боевые тройки которые вели тревожащую стрельбу. В последствии нам эта тактика стала подспорьем. За ночь мы занимали нужный район, а утром "встречали" "работничков".

Для одичавших, бездомных собак настало неимоверное раздолье. Глядя на обглоданные трупы, оставалось лишь ужасаться тому, что никому не нужные, брошенные на произвол судьбы человеческие останки с великим удовольствием пожирались собаками. Не так страшны изуродованные войной трупы, как обглоданные собаками желтого, иногда синюшного отлива, покойники. И не важно, какой они национальности и какого вероисповедания. На ум приходила лишь одна мысль, неужели доведенные до такого состояния собаки, попробовавшие трупного мяса, не станут кидаться и на ослабленных войной людей. Не надо ли заниматься специальным отстрелом этих существ, которых и собаками то назвать язык не поворачивается, хотя, в таких условиях нормальным мало, что может оставаться. Солдаты от безделья, или ради развлечения отстреливали перепуганных и осторожных тварей, пожирателей трупов, усиливая и без того всеобъемлющую канонаду войны отдельными выстрелами.

Покойники, были укутаны в какие то обесцветившиеся от натиска природы, войны и собак лохмотья. По всей вероятности ранее бывшими какой-то одеждой. Теперь уже нельзя было разобрать, кто, во что был одет. По неизвестной причине некоторые трупы так и оставались лежать, где кого настигла смерть. На дворе стоял январь. Пусть не с большим. Но все же морозцем. И лишь благодаря вот этому морозцу трупы подолгу не разлагались. Приходилось постоянно созерцать тела, лежащие повсюду, и в различных позах. В основном это были старики и старухи, скорее всего не имеющие никаких родственников, или иные не опознанные местные жители. Потому что своих боевиков дудаевцы забирали.

А в один из погожих февральских дней, к нашему заместителю командира по работе с личным составом, прибежал взбудораженный солдатик с широко раскрытыми глазами, и долгое время внятно не мог объяснить, что же все - таки с ним стряслось, и почему он такой возбужденный. Лишь, после того как его немного успокоили, боец смог объяснить причину своего состояния. Оказалось, что в поисках запасных частей для ремонта своей машины он забрел в какое-то ремонтное заведение и, открыв, очередные ворота одного из хранилищ, перед ним встала неприглядная картина. Весь бокс был выложен трупами местных жителей. Причем трупы лежали сплошным штабелем, высотой около трех метров, проходов не было и для того чтобы добраться до тыльной стороны хранилища, размерами 15 на 25 метров, надо было бы забираться на этот штабель и пройти. Естественно никому не хотелось проверять полно или нет хранилище, никому не хотелось лазить по этому штабелю. Ходить по людям, хоть они и умершие, по-моему, большое кощунство. Каким бы он ни был человеком при жизни, хорошим или плохим, все равно после смерти никто не заслуживает унижения и издевательства, тем более, чтобы его топтали грязными ногами. Было принято решение сообщить по команде об этой находке, что, и было исполнено незамедлительно. Проводились ли какие либо дознавательные работы соответствующими органами или нет, не известно. Да и не до этого было, хватало нам забот связанных с эвакуацией наших погибших, боевых товарищей. Все старались как можно меньше об этом, из ряда вон выходящем случае, говорить.

Город был нещадно разрушен. Всеми видами вооружения способными вызвать разрушения. Причем в разрушении города принимали активное участие обе воюющие стороны. И мы, и чеченцы. Не было ни одного дома, ни одного дерева, ни одного предмета или строения которое не было бы помечено войной. Все дороги были усыпаны осколками строений, изрыты воронками артиллерийских снарядов или авиационных бомб. Всюду была видна работа гранатометчиков, танкистов, артиллеристов, саперов и авиаторов. Во многих местах горели, различные по величине и происхождению факелы. В основном горели линии городского газопровода. Особенно хорошо были видны они по ночам. Некоторые факелы горели по несколько месяцев, не принося никакой пользы, кроме освещения своим светом близь лежащей округи. Хотя назначение их совсем иное, ведь это же был газ, газ который по коммуникациям подавался в жилые дома. Хотя в домах никто уже давно не жил. Нефтехранилища горели черным, смоляным дымом, очень долго и мощно, закрывая огромные пространства, и без того задымленного от дыма и пыли, неба, одна радость - крайне редко. Все получили предупреждение - нефтехранилища не громить, или не трогать, принимать всяческие меры по сбережению и охране. Вот после этого неофициального распоряжения уже сомнений не оставалось ни у кого, кто задумывался о причинах нашего пребывания в Чечне, для чего мы здесь, и каковы же наши настоящие функции. А функции наши, уж больно походили на разборку мафиозных структур при переделке сфер влияния в нефтяном бизнесе. Лишь с той разницей, что предпринявшие попытку уйти от властного хозяина пользовались услугами наемников и "патриотов", играя, на национальной независимости, а властный хозяин направил "разбираться" силы ему подчиняющиеся, играя на выполнении служебного долга.

Люди, не принимавшие участие в этой грязной политической игре, были просто вынуждены, объединятся для совместного проживания в подвалах и бомбоубежищах. Мне приходилось много раз встречаться и общаться, с этими брошенными на произвол судьбы, обездоленными, вынужденными искать пути самосохранения и выживания людьми. Обычно, жители подземелий представляли собой замученных, до смерти перепуганных и ничего не понимающих людей. Все места обитания мирных жителей, которые находились на контролируемых нами участках, подвергались постоянным проверкам. Ежедневно для них проводилась поименная перекличка, им не рекомендовалось лишний раз покидать подвалы и бомбоубежища, а в случае возобновления войны им строго воспрещалось выходить из своих мест существования. Питались эти люди в основном заготовленными или купленными консервированными продуктами, воду добывали, кто как мог.

Оставалось лишь удивляться терпимости местного населения. Люди молча, без лишних слов подчинялись требованиям. И в разговор без особой надобности не вступали. Трудно было подобрать ключики к этим молчаливым, замкнутым по принуждению жителям подземелий. Не любили они жаловаться на свою участь, не хаяли свою республику, но и нас не совсем понимали. В основном к взаимопониманию приходили при обмене продуктов. Когда надоевшие нам государственные консервы обменивали на домашние консервы, соления и картошку.

Находились естественно и такие "доброжелатели", которые хотели помочь нам. Указывали дома, где хозяева якобы по ночам скрывают духов, просили разрушить, или хотя бы попортить. Были и такие что указывали лиц "укрывавших" или "помогавших" дудаевцам. Приходилось устраивать проверки, отрывать силы и средства от основных мероприятий. В любом случае было крайне неприятно общаться с этими помойными душонками, зачастую оказывающимися или провокаторами или великими завистниками. Это было очередным, одним из ярчайших, доказательств того, что в крайне тяжелых условиях происходит яркая демонстрация, или обнажение человеческого характера. Выплескивается наружу, и усиливаются как хорошее, так и плохое.

Средний возраст офицеров и прапорщиков нашего сводного батальона составлял около 23 - 27 лет. Солдатики - 18-ти 20-ти летние призывники. Имеющих боевой опыт среди солдат не было вообще, а среди командного состава лишь управление сводного батальона, да и то не полностью, имело опыт войны в Афганистане, участие в конфликтах с различными "дружественными" государствами, и событиях по штурму Московского "Белого дома"в 1993 году. Весь багаж знаний по ведению боевых действий в основном состоял из планового учебного года боевой подготовки полка. Молодые лейтенанты полгода, назад пришедшие из училищ, имели в основном лишь книжные знания, без практических навыков даже в работе с личным составом, не говоря уже о проведении элементарных занятий. Набор проводился в добровольном порядке у солдат и в добровольно-принудительном у офицеров и прапорщиков. Солдат набирали прослуживших не менее года, с тем умыслом, чтобы уже имелись кое какие понятия в боевой подготовке. Бойцов, которым не было доверия, старались не брать даже в случае проявления огромного желания и стремления поехать. Все понимали, едем не в бирюльки играть, в боевом товарище должен быть уверен полностью. Времени на перевоспитание там уже не будет. Вот такому контингенту противостояли уже закаленные войною, и обученные убивать 25-ти 40-а летние мужики.

Как и на любой войне были и у нас потери среди личного состава. Потери делились на боевые и не боевые. К боевым потерям относятся убитые в бою. А все остальное, уже не боевые потери. Хотя об этом можно долго и упорно спорить. Как можно определить к какой категории относится убитый, если он погиб из-за халатного отношения к оружию, при чистке оружия сам застрелился, или подорвался на собственной гранате. Ведь кругом война, кругом стреляют, не смотря ни на какие мифические временные перемирия. И поэтому всех убитых причисляли к боевым потерям. Был такой случай. После взятия дома государственной безопасности заняли оборону. Выполнив свою задачу, возвращаюсь в штаб. На выходе из здания сидит боец и держит гранату РГД-5, проходя мимо, я заметил, что у гранаты выдернута чека. Я естественно его предупредил, что так не следует поступать, но ведь он же уже обстрелянный воробей, стал боевым рексом и никак не отреагировал на мое замечание. Ответил лишь, что до зеленки (частного сектора) не далеко и что надо быть готовым ко всему. Придя в штаб, узнал, что этот боевой рекс, выронил гранату из рук, и в итоге подорвался сам и ранил несколько своих же товарищей. Из всех погибших, наверное, только треть погибла действительно в бою, сражаясь. А остальные по собственной недисциплинированности, не исполнительности или иным, не имеющим логичного оправдания причинам. К какой категории потерь можно отнести погибшего, который пошел за компотом в дом и подорвался на растяжке, или полез ночью на медицинский склад за спиртом, и был убит своим же товарищем - часовым, или попавшего между двух машин и перерезанного пополам, хотя его не раз предупреждали, что так делать нельзя. Можно найти оправдание тем, кто в пылу атаки, в горячке боя, при отступлении потерял ориентацию, и побежал не в тыл, а к врагам и погиб, но как найти оправдание тем, кто погиб из-за водки, из-за любопытства, из-за жадности. Выход был один. Все погибшие - погибшие в бою. Им уже все равно, но ведь у них есть родственники. Матери, отцы, сестры братья и так далее, им то жить. Для них погибший должен быть героем. Он погиб в мирное время. По своей или не по своей вине, но он погиб в то время когда кругом мирная обстановка. По крайней мере, там, где он жил, где живут его ближайшие родственники.

Начальник штаба сводного батальона "наука"придерживался неколебимой политики. Все погибшие являются героями. И в связи с этим надо увековечить их имена хотя бы в истории рода, в истории полка. Естественно, что для общей истории наши погибшие товарищи являются лишь малой толикой в списке погибших, за правое или не совсем правое дело рассудит история. Но на данный момент, необходимо хотя бы зафиксировать место и обстоятельства гибели личного состава. Начальник штаба составлял чертежи мест гибели павших в бою или погибших при иных обстоятельствах. Сочинял или описывал геройские подвиги убитых. То есть делал все, чтобы у потомков, или у тех, кто остался далек от всей этой грязи, осталась хотя бы какая то память о месте гибели. Чтобы не делили погибших, на плохих и хороших, чтобы погибшие не в бою не оказались втоптанными в грязь. Это очень сложно понять. Но есть одна безусловная истина: человек направленный на погибель, не по собственной воле, не может не быть героем.

На войне. Или в боевой обстановке сразу же видно кто чего стоит. Кто, какой профессионал. Кто на что способен и кто что умеет. Настоящие командиры были видны и узнаваемы сразу. Наверное, следовало бы написать отдельную, хвалебную главу восхищения и преклонения перед военным талантом командира батальона. Не того, который поехал старшим всего сводного батальона, а того, который действительно командовал, планировал и осуществлял с величайшим блеском задуманное. Но как найти, и какие слова подобрать, для описания действий истинного мастера своего дела, великолепного тактика, мудрого учителя и наставника. За всю свою не долгую военную карьеру мне не приходилось соприкасаться с большим военным мастерством. Наш "вихрь"действительно был вихрем. Он был повсюду, знал все и всегда. Учил молодых и наставлял остальных воевать. Казалось, что ОН никогда не отдыхает. Только ЕГО истинный профессионализм спас очень много жизней, и только ЕГО талантливейшее руководство научило очень многих не только воевать, но и правильно воспринимать окружающую, жестокую действительность.

Не смотря ни на возраст, ни на год выпуска из училища. Одни полностью оправдывали свое предназначение отцов командиров. Отменно командовали в бою. Принимали участие в планировании и осуществлении войсковых операций, проявляли заботу о личном составе. Не разделяя для себя, офицер то или прапорщик. А были и такие, которые работали над созданием имиджа, над рекламированием своих "подвигов"вместо того чтобы воевать. Такие, что просто отбывали номер, озабоченные лишь тем, чтобы, не подпортив репутацию выпутаться из всей этой ситуации с наибольшей для себя выгодой.

Так уж сложились обстоятельства. Что непонятно было, ради чего вся эта заваруха. Никто не видел хотя бы, каких либо причин, оправдывающих самопожертвование. Никто до конца откровенно нам так и не смог ответить ради чего все это. Никто, абсолютно никто не призывал к патриотизму, никто не взывал к чувству ответственности и исполнению хотя бы интернационального долга. Никто не разу даже не попытался нам объяснить ради чего все это, все это скотство и грязь, непонятная нам, как простым обывателям, грязная игра каких-то "политиканов". Иными словами идеологическая сторона всей этой никчемной авантюры не была продумана. По сути идеологии не было вообще. Очевидно, сработала отработанная еще в старые времена политика информационного голода. Всем все знать нет необходимости.

Определенная информация для определенного круга. Наверное, это было в какой-то мере и правильным решением. Зачем загружать информацией о происходящем в Чечне ужасе тех, кто ко всему этому не причастен. Тогда для чего надо было показывать, и комментировать по телевидению репортажи из тыловых зон. За все время пребывания в Чечне лично я, на передовой, увидел лишь двух журналистов. Один был из Франции, а второй корреспондент "Независимой" газеты, которые на свой страх и риск, без аккредитации, почти месяц находились у нас. И видели все своими глазами, присутствовали при проведении боевых операций не в тылу, а на передовой. Правда, для того чтобы не выносить сор из избы, было принято и осуществлено решение по уничтожению собранного ими материала. А одна "скотина" из многими уважаемой газеты напечатала статейку, очерняющую наш полк. Якобы, все полки Тульской дивизии, не могут простить штурм "Белого дома" в 1993 году. Нам естественно не дали читать этой газеты. Но один из офицеров нашего батальона все-таки нашел этот номер газеты. И пусть этот "корреспондентишка" считает, что ему повезло, в том, что у него все же хватило ума смыться. А то все единодушно на общем построении решили прописать ему "бабушкины очки", и группа добровольцев даже на поиски в расположение Рязанского батальона выезжала. НТВ пару раз озвучивало искаженные факты о нашем батальоне. Например, о том, что батальон при захвате моста через реку Сунжа в Грозном попал в окружение, и девяносто процентов личного состава уничтожено. Или что все тот же мост был захвачен Балтийскими морскими пехотинцами, а не нами. Или что, командиру батальона морских пехотинцев с Балтики, посмертно присвоено звание "Героя РФ", а вечером он пришел к нам в гости, и все долго смеялись над "компетентностью" и "правдивостью" средств массовой информации. У всех укоренилось впечатление, что продажные средства массовой информации, в основном выдавали оплачиваемую кем-то информацию. Намеренно льют грязь на вооруженные силы с целью опустить престиж армии и отвлечь внимание масс от расширения системы министерства внутренних дел. Почему-то ни в одном издании газет, передач не говорилось о том что, МВД не выполнило своей роли в начале всей этой трагедии. Где было это доблестное силовое министерство, когда в Чечне начинались беспорядки? Где оно было, когда необходимо было заниматься наведением внутреннего порядка? Где оно было когда необходим был жесткий паспортный режим и контроль? Почему-то это все не показывалось и не оглашалось. И лишь когда армия была послана выполнять не свойственные ей милицейские функции, и не справилась с выполнением чужих функций средства массовой информации, вовсю начали трубить о несостоятельности ВС.

Непонимание нашей роли и цели пребывания приводило лишь к большей растерянности и скованности в действиях. Небыли четко поставлены цели, не было четко определено, кто перед нами и что с противоборствующей стороной делать. И поэтому каждый придумывал для себя цель, из-за которой он находится здесь.

Определившие для себя, что перед нами враг, сразу же приступили к его уничтожению. Решившие что Чечню необходимо разрушить до основания приступили к разрушению. Подумавшие что перед нами горстка террористов воевали с террористами. А возомнившие себя победителями стали пополняться трофеями. В любом случае определяться каждому пришлось самостоятельно.

Кто - то приехал в Чечню научиться воевать, получить боевой опыт. Кто- то приехал проверить себя в экстремальной ситуации. Кто- то приехал из праздного любопытства, жажды развлечения, смены обстановки, или ради славы, непонятно какой. Иные ехали с целью получения материальных льгот и прибылей. Но перед всеми стояла одна наиглавнейшая задача - задача ВЫЖИТЬ. Выжить во имя всего что дорого. И что свято и ценимо лично каждым. Выжить любой ценой, ну а методы выбирал каждый по своему вкусу. Кому как совесть позволяла. Как подсказывал разум. Как позволяли навыки и умения. Как складывались обстоятельства и ситуация. А обстоятельства, не без помощи, или попустительства командования позволяли выбор честного пути или пути бакшишного прихлебательства. Нигде, ни в одном военном учебнике вы не найдете определение что такое военный трофей, и что элементарно относится к краденым вещам. Кто - то наживал непосильным трудом под пулями снайпера холодильники, аппаратуру да ковры. А кто-то документы, оружие и боеприпасы. Кто-то что-то сдавал, с кем-то делился, а кто-то считал, что на чужом горе своего богатства не наживают. Иными словами кто- то воевал, а кто- то просто отбывал номер.

Не берусь осуждать. Тем более судить как одних, так и других. Еще не известно кто поступал справедливо, правильно, по совести. Снайпер, постреливающий в одиночестве, артиллеристы, разрушающие здания и сооружения, саперы или гранатометчики, выполняющие свои задачи, или те, кто всячески избегал участия в этой бойне. Ведь война это та же жизнь, не я буду первым, сказав, что разрушать и убивать легче, чем создавать и миловать. И так уж повелось, что большинство идет, и пошло по наименьшему пути сопротивления. Избрав, на свое усмотрение, личной стратегией наиболее легкий путь существования. Это часть игры в жизнь. А у каждого свои маленькие хитрости при любой игре.

Смерть. К ней как - то сразу все привыкли. Вполне достаточно было трех - четырех дней. По одному - двум убитым, или раненым товарищам в подразделениях, и на смерть уже никто не реагировал как на нечто из ряда вон выходящее. Убитые Чеченцы походили на нелепых кукол, ни к чему не обязывающих, и не вызывающих особенно каких либо чувств. Своим раненым оказывали посильную помощь без суматохи и истерик. Убитых спокойно переносили на руках, не показывая внутренних содроганий, и не особенно соблюдая какие то обряды.

Не раз можно было увидеть картину, когда после боя, оставшиеся в живых стоят у накрытого покойника, спокойно курят, не сняв головных уборов, и гогочут над каким либо смешным эпизодом боя.

К нашему всеобщему стыду, был у нас в батальоне один неприглядный случай. Когда среди ночи, во время очередного перемирия, прогремел выстрел из одноразового огнемета "шмель". Оказалось что прибывший из тыла "рейнджер" решил посмотреть, как же он стреляет, и выстрелил по двухэтажному дому. В итоге деревянный дом сгорел, люди остались без жилья и пожитков. А этот "вояка", с непонимающим видом, без капли смущения, считая, что он прав, так и не смог понять, какое страшное злодеяние он совершил. Ему было все равно. Мирные они или нет. На войне как на войне.

Каждый раз, наблюдая такую картину, у меня в душе что- то переворачивалось. Я понимал, что это все не правильно. Ведь через некоторое время этим молодым парням придется вернуться в нормальную жизнь. Где смерть это ЧП. И как же они будут смотреть на окружающую реальность? Какими глазами? Сколько времени им понадобится, чтобы залечить душевные раны, полученные войной. Какой срок необходим, будет, для того чтобы подавить в душе остервенение? Каждый раз, в бою, глядя, как равнодушно производится выстрел, невольно задумывался, когда же иссякнет источник жестокости, и безразличия к смерти, у этих молодых, двадцатилетних парней.

Больше всего во всей этой истории с "выполнением специального правительственного задания" раздражали периоды никчемных перемирий. Во время так называемых "перемирий нам запрещалось ведение, каких либо боевых действий в дневное время. И приходилось равнодушно созерцать, как боевики сооружали оборонительные сооружения. В наглую разгуливали перед нами. Но всему есть предел. На каждую их наглость отвечали своими "шутками". В дневное время ловили и привязывали к столбам, а ночью отпускали на все четыре стороны, вместе с грехами.

Перемирия очень пагубно сказывались на дисциплину. От мнимого безделья большинство личного состава теряло бдительность. К несению дежурства на блок постах начинало относиться халатно. На всех нападала лень - матушка и желание пожалеть себя, понежится в созданных благоприятных для отдыха условиях. Учащались случаи употребления алкогольных напитков. Которых в заброшенном городе при и без желания можно было найти неимоверное количество.

Основная масса травм, нелепых смертей и ранений приходилась именно на моменты таких перемирий. Когда на блок посты нежданно-негаданно налетали духи, или начинался обстрел из легких гранатометов и другого стрелкового оружия. Или было прямое нарушение мер безопасности, или слабая исполнительность.

Перемирие являлось причиной расслабления воли, дисциплины, бдительности, вследствие которой повышались потери среди личного состава. Это и естественно. Человек просто не в состоянии постоянно находиться в повышенной степени напряжения. И почувствовав наступающую слабину человеку свойственно спускать тормоза для отдыха. Конечно, нужно отдыхать. Но отдых должен быть разумным.

Огромное значение в поддержании высокого морального духа играли письма, регулярно приходившие из дому. Не совсем понятно было посещение родителями своих чад. Не смотря на войну некоторые из родителей, приезжали повидаться с сыновьями на день или два. А некоторые пытались забрать домой. Правда, в нашем батальоне не было ни одного подобного случая. Было несколько случаев, когда возникший жаркий спор между сыном и родителем, приходилось разрешать командованию. Можно понять родителей, желавших забрать своего порой единственного сына из этого пекла. Но не могу понять отца, пытающегося насильно, самолично решить судьбу взрослого сына, давно уже ставшего мужчиной, и хлебнувшего никак не меньше впечатлений своего отца.

Война действует как наркотик. Она или захватывает или нет. В этом очень сложно разобраться. Нужно быть, наверное, немного ненормальным, не наигравшимся в войнушку в детстве, чтобы всецело отдаваться войне. Это образ жизни, образ мышления. Это одна из форм существования. Нельзя слишком серьезно относится к войне. Надо играть в нее. Попав в боевую обстановку из мирного существования иначе ее нельзя воспринимать чтобы не свихнуться. Мне было сначала дико, потом интересно, и лишь после того, когда до меня дошло, как надо воевать, по каким правилам играть в эту опасную игру, стало нравиться. Я ползал сам, заставлял других, искал способы выживания, и создания комфортного состояния для души и тела. Я принял правила игры, и я играл, не задумываясь о смерти. Задумываясь лишь над тем как поступить, чтобы выйти победителем из этой игры.

Успех опьяняет. В любом деле человек стремится к успеху. Но когда от успеха твоего зависит личная жизнь, и жизнь боевых товарищей стараешься выложиться полностью. И если тебе сопутствует успех, наступает ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения. Ощущение чего - то огромного и очень весомого. Наступает чувство глубокого внутреннего удовлетворения. И хочется еще и еще делать дело, которое выбрал сам. Которое нравится и которое притягивает как магнит. Мы все в детстве играли в подвижные игры. Так вот война это тоже самое. Это те же ощущения победы. Трудно остановиться на полпути, если игра приносит удовлетворение. Вот так и я, получал удовлетворение от шелеста, пролетающего над головой по настильной траектории, или падающего с ревом с навесной траектории, своего снаряда. Выпущенного моими подчинёнными туда куда я пожелал. Туда куда посчитал нужным, туда, где он принесёт облегчение одним и упокой другим, туда где его ждут одни и клянут другие. Вот так и меня бил озноб при ожидании разрыва первого снаряда, или при стрельбе на опасном от своих войск и от себя удалении. На войне, для корректировщика, нет ничего сердцу приятнее звуков своих, пролетающих снарядов и разрывов. Как, какими словами можно описать то волнение, которое охватывает перед началом стрельбы. Какой меркой измерить глубину ощущений получаемых от шелеста или рева своего снаряда или мины. Когда поворачиваешь голову и, кажется, видишь, как он летит, как он приближается и ждешь, ждешь с нетерпением, когда он упадет. Не описать того восторга, когда в ночной тиши, слышен лишь только шелест снаряда и потом оглушительный грохот, извещающий о вырвавшемся на свободу дьяволе смерти и разрушения. Пусть он живёт не долго, и уносит жизни врагов, разрушает вражье логово, пусть. Пусть пробивает крышу, и рвётся пусть внутри дома, и сыплется пусть всё кругом, и валится все, и только пыль столбом, и тишина. Я очень любил ночную стрельбу. Особенно перед подготовками атак. Когда, относительная тишина кругом, и остаюсь я один со своими расчетами в голове, подаю команды и слышу все. От выстрела на огневой позиции, до разрыва в цели.

Я ни в коем случае не настаиваю на том, что я прав, нет. Но мне понравилось на войне, впрочем, как и многим, кто был там. Если выражаться точнее, то я, получал трудно описуемое удовлетворение от такого образа жизни. Могу одно с уверенностью сказать, что эта война изменила мои мироощущения. Я стал по-другому смотреть на людей. Видеть и ненавидеть фальшь во взаимоотношениях. Стал, ко многим вещам относится иначе. В мирной обстановке совершенно другое отношение к жизни, совершенно иные ценности. Мне искренне жаль, что я уволился из гвардейских воздушно - десантных войск. Мне просто стыдно говорить и даже наедине с собой думать о том, что я в расцвете своих сил и возможностей бегу как трус от навалившихся как снежный ком моральных проблем. Наверное, я стал, слаб морально, потому что не захотел бултыхаться в грязи, с которой столкнулся, вернувшись из Чечни. Но основной причиной моего увольнения, из рядов Вооружённых Сил стало понимание того, что случись со мною что-либо, не дай бог смерть или увечие, то ведь никто не позаботится о моих родных и близких. Никто не поднимет на ноги моих детей и никому в этом государстве не будет дела до беды свалившейся на плечи моей семьи. То, что я осознал всю нелепость положения армии. Беспочвенность обвинений в несуществующих грехах и в перерождении армии в средство борьбы с собственным народом. Если бы я желал укрощать народ для государственных мужей, то я бы пошел служить в министерство внутренних дел. Я шел служить народу, а не "политическим проституткам", готовился защищать свою Родину от врагов, а не бороться за корыстные интересы отдельных личностей.

Комментарии: 6, последний от 22/12/2014. © Copyright Глуховской Сергей Михайлович (gsmru2008@rambler.ru) Размещен: 04/02/2009, изменен: 17/02/2009. 51k. Статистика. Рассказ: Чечня Годы событий: 1995	Оценка: *6.3313** Ваша оценка:
Аннотация: Боевым товарищам, вернувшимся и оставшимся, посвящаю мои воспоминания

Глуховской Сергей Михайлович Постоянная Память

Глуховской Сергей Михайлович
Постоянная Память