ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Григорьев Сергей Евгеньевич
Часть первая

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 6.68*25  Ваша оценка:

Сергей Григорьев

  

Как это было. Кабул, 1992 год

  
   1.
  
   Так получилось, что за многие годы, проведенные в Афганистане, самые незабываемые дни моей жизни там совпали с событиями конца апреля - начала мая 1992 г. Этот короткий временной отрезок говорит о многом любому человеку, кто помнит события в Афганистане, принимал в них какое-либо участие или просто интересовался новейшей историей этой страны. Конец апреля - начало мая 1992 г. было временем, которое резко изменило весь ход истории Афганистана. Именно тогда закончил свое существование прокоммунистический режим, существовавший там с 1978 г. и возглавлявшийся в последнее время президентом Наджибуллой. В конце апреля 1992 г. в Кабул вошли военные формирования различных исламских военно-политических группировок, известных в Aфганистане, мусульманских странах и государствах Запада как муджахеды и называвшиеся душманами и бандитами в СССР, и лишь в последнее время, после начала в 1986 г. в Афганистане проведения политики т.н. национального примирения, получившие с благословения сверху в нашей стране наименование "боевые отряды вооруженной афганской оппозиции".
   Эти заметки не претендуют на полноту, всеохватность и намеренно лишены каких-либо политических оценок. Скорее это некий эскиз, набросок, воспоминания о том, что я видел в Кабуле в те дни. Тогда я вел дневник, в который записывал все, что мне казалось интересным и достойным фиксирования на бумаге. И хотя обстановка и атмосфера, царившая тогда в городе, не позволяла делать эти заметки ежедневно, тем не менее эти записи позволили удержать в памяти многие детали. Я намеренно не упоминаю имен тех людей, с которыми я тогда общался, поскольку это, как мне кажется, позволяет не только точнее передать незабываемую для меня обстановку тех дней, но также уделить больше внимания именно описанию всего того, что я видел тогда.
   К началу апреля 1992 г. в Кабуле оставалось уже не столь много граждан России. Все бывавшие в Афганистане в период с середины 1988 по август 1992 г., когда российское посольство в Кабуле было закрыто, знают, что такое означает "оптимизация численного состава совзагранучреждений в Афганистане" - в переводе с иносказательного на русский это означало максимальное сокращение всех работавших в них людей с оставлением там лишь того минимума, какой необходим для их функционирования. Этот процесс начался еще в конце 1987 г., когда был уже подписан т.н. женевский пакет договоренностей между правительствами Афганистана и Пакистана, позволивший создать внешнеполитические условия, а точнее прикрытие для вывода оттуда т.н. Ограниченного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА), бывшего, конечно же, ограниченным только по сравнению с Советской армией, но отнюдь не с афганской правительственной армией, численность рядов которой была несколько (а точнее заметно) меньше, чем численность советских частей, размещенных в Афганистане. Начиная с осени 1987 г. в Кабул вместе с родителями, отправлявшимися туда в командировки, уже не пускали советских детей школьного возраста, хотя в совпосольстве и была средняя школа, куда каждое утро свозили на уроки в бронированных автобусах и под охраной советских детей, проживавших со своими родителями за пределами посольства - в основном в хрущовках т.н. кабульских микрорайонов - старом и новом. К началу лета 1988 г. из Кабула на родину были отправлены неработавшие женщины с маленькими детьми - в посольстве был и детский сад. Когда закончился учебный год в школе, из Кабула уехали все дети школьного возраста, сопровождаемые их неработавшими в загранучреждениях мамами. По мере вывода советских войск из Афганистана, начавшегося в мае 1988 г., уезжали из страны и советские специалисты, работавшие на тех объектах, которые находились в районах и городах, оставляемых советскими войсками. К осени 1988 г. из Кабула уехали почти все неработавшие советские женщины, а к началу 1989 г. численный состав сотрудников всех созагранучреждений в Кабуле был сокращен до минимума, а некоторые из них были и закрыты вообще. Потом, где-то с лета 1989 г., когда стало ясно, что режим Наджибуллы, опираясь на гигантскую военно-техническую и финансовую помощь СССР, все же выстоял (как оказалось впоследствии - не надолго) в борьбе против отрядов афганской вооруженной исламской оппозиции, начался обратный процесс. В Кабуле были вновь открыты ряд закрытых ранее советских загранучреждений, и даже был отмечен рост числа сотрудников многих наших представительств, включая посольство, торгпредство и ряд других.
   Однако к апрелю 1992 г. все уже было ясно. В марте того года отряды, состоявшие из подразделений 53-й дивизии национальной гвардии Афганистана, находившейся под командованием Героя Республики Афганистан генерал-лейтенанта Абдур-Рашида Дустума, считавшегося самой надежной опорой режима президента Наджибуллы, объединившись с вооруженными формированиями оппозиционного Исламского союза Афганистана, действовавших под военным руководством "льва Панджшера" Ахмад Шаха Масуда, и поддержанные боевыми частями лидера афганских исмаилитов Саида Мансура Надери установили свой контроль над северными районами страны и в первую очередь городом Мазар-и Шариф. Часы были запущены. Вопрос о том, падет или не падет режим Наджибуллы, уже не стоял; все дело было лишь в том, когда именно это произойдет. В середине апреля 1992 г. даже самому неискушенному в афганских делах человеку стало ясно, что режим Наджибуллы находится на грани падения. Когда отряды Ахмад Шаха Масуда - самого удачливого командира муджахедов - вышли из долины реки Панджшер и начали продвигаться по Парванской долине в сторону авиабазы Баграм, находившейся в 70 км от Кабула, был проведен массовый вывоз россиян из Кабула.
   На военно-транспортных самолетах Ил-76 на родину было отправлено несколько десятков человек. Хорошо запомнилась их посадка в самолеты, которая почти ни чем не отличалась от любой другой посадки в "спецуху", так на кабульском жаргоне назывались самолеты, принадлежавшие различным - прежде всего силовым - ведомствам России, которые прилетали в Кабул.
   И хотя "спецухи" летали не часто, без какого либо расписания, а по мере надобности, все старались попасть именно на них. Во-первых, там почти не было ограничения багажа по весу. А в условиях советского дефицита на все и вся Афганистан для многих советских и впоследствии российских специалистов - и прежде всего отправлявшихся туда исполнять свой "интернациональный долг" из небольших провинциальных городов великой родины, был зачастую единственной возможностью затовариться там всем необходимым на долгие годы. В Афганистане покупалось все и вся, на какие только уловки не шли наши соотечественники там, чтобы купить побольше и подешевле. Из страны вывозилось все - не говоря уже о дефицитной тогда японской электронике, китайской посуде, индийских, корейских, японских тканях и т.п. При окончательном отъезде из Афганистана - как в случае окончания срока командирования, так и в случае ее прерывания и досрочного откомандирования на Родину за совершение какого-либо неблаговидного поступка, советский человек имел право бесплатно вывезти 100 килограммов груза. И хотя многие из нас имели дружеские контакты с представительством Аэрофлота и сотрудниками афганской авиакомпании "Арийана", что давало возможность вывезти, не оплачивая, гораздо больше груза, "спецуха" ценилась очень, и попасть в список отлетающих на ней было делом не простым, если ты не принадлежал к силовым структурам, которые и гоняли эти спецрейсы из Москвы в Кабул и обратно.
   Кстати только "спецухами" в Афганистан возились афганские деньги, печатавшиеся на Пермской фабрике Гознака. Один раз и мне довелось лететь таким самолетом, загруженным деньгами. Каких-то особых эмоций я при этом не испытал. Афганские деньги - афгани - были упакованы в большие пачки, покрытые сверху толстой полиэтиленовой пленкой, что придавало деньгам прозаический вид довольно больших брусков. Деньги были легкомысленно сложены в одном из углов самолета, перетянуты сеткой и находились под присмотром нескольких немногословных и внушительных с виду людей. При посадке в самолет я не обратил на них никакого внимания, и лишь значительно позже, где-то во время или после посадки в Кабуле понял, каким самолетом я лечу. В Кабуле самолет с деньгами встречали представители афганского государственного банка, сопровождавшиеся многочисленной охраной.
   Ил-76 самолет большой, пассажиры сами грузили весь свой багаж в салон, выстраивая его цепочкой в центре самолета, которая постепенно превращалась в многометровый штабель коробок. Потом члены экипажа, ответственные за перевозку груза, закрепляли его с помощью специальной сетки. Каждый из летевших старался усесться на откидные алюминиевые сидения поблизости от своего багажа. Где-то с 1989 - 1990 г. багаж, перевозимый "спецухами" из Кабула в СССР, начали досматривать на предмет наличия в нем оружия и наркотиков. Осуществлялось это с помощью специально натренированных собак - любимцев всей советской колонии. Они были научены находить взрывчатку и наркотические вещества, и в обычные дни, когда не было "спецух", несли охрану совпосольства и других совзагранучреждений в Кабуле. Перед загрузкой багажа его выстраивали около самолета и собаки обходили его, тщательно обнюхивая каждую коробку с грузом. На моей памяти, а встречать и провожать "спецухи" доводилось часто, каких-либо инцидентов с незаконным вывозом оружия или наркотиков из Кабула на борту спецрейсов не было. Спецрейсы прилетали обычно не в Шереметьево-2, а чаще всего на Чкаловский аэродром под Москвой. Таможенные службы настойчивыми там не были, и относились к своим обязанностям не очень-то и рьяно: чего смотреть, самолет-то из Афганистана, т.е. ребята прилетели с войны, и знают, что, почем, почему, как и где.
   Последние "спецухи", на которых улетали советские люди перед входом муджахедов в Кабул, запомнились, я полагаю, не только тем, кто улетал на них, но и тем, кто их провожал. Церемония прощания, наверное, походила - в особенности в глазах улетавших - в процесс прощания со смертниками. О том, чего ожидать с приходом муджахедов в Кабул, и как этот сам приход произойдет, догадывались не многие, а вариантов развития событий - в том числе и не очень веселых для нас - сотрудников бывших советских, а тогда российских загранучреждений в Кабуле - было немало.
   Последняя " спецуха " уходила из Кабула забитая под завязку. Каждый увозил помногу коробок, набитых разным грузом, нажитым за годы работы в Кабуле. Особой популярностью пользовались автопокрышки, которых тогда в России не было. "Спецуху" провожали не только те, кто это должен был делать, так сказать, по долгу службы, но и все те, кто мог выехать в аэропорт - не стоит забывать, что сотрудники российских учреждений в Кабуле могли выезжать в город только по служебным делам, хотя службой зачастую прикрывались и многие другие потребности, что, впрочем, было секретом Полишинеля. В Кабульском аэропорту все было внешне по-старому. Машины и автобусы с соотечественниками как обычно выехали на летное поле, и самолет стал загружаться. Все отдавали себе отчет в том, что судьба остающихся была никому неизвестна. Наконец после слов прощания и объятий, а зачастую улетали добрые и старые друзья, с которыми довелось повидать многое в Афганистане, борт ушел в воздух, как всегда прикрываясь отстрелкой противоракет, методически вылетавших из двух больших контейнеров, укрепленных в хвостовой части самолета. Ракеты-ловушки должны были, в случае чего, привлечь к себе внимание тепловой головки наведения зенитной ракеты Стингер, если бы какой-нибудь муджахед захотел пальнуть в последний русский самолет, улетавший из Кабула до их входа в город. Однако ничего не случилось и, сделав как обычно широкий круг вокруг города, лежавшего в огромной горной котловине, ИЛ-76 взял курс на север. Вскоре он скрылся над заснеженным Пагманским хребтом.
   Многие из провожавших его дождались этого момента, и лишь потом в каком-то деловом молчании разошлись по своим машинам, и стали уезжать из аэропорта. Я уезжал одним из последних и обратил внимание на то, что один из бойцов 53-й дивизии генерала Дустума, стоявший на блок-посту на развилке двух дорог, одна из которых вела к международному аэровокзалу, а другая к комплексу т.н. старого аэровокзала, поприветствовав меня, вдруг спросил: "А ты чего не улетел-то, места что ли не хватило? Не боишься, что ли?" Ответил я ему что-то формальное и по восточному вежливое, но ранее такого панибратства от бойцов этой дивизии, считавшейся своего рода преторианской гвардией Наджибуллы, известной также своей отчаянной смелостью, дисциплиной и любовью поживиться на поле боя, не наблюдалось.
   В городе внешне, если не приглядываться, ничего не изменилось. Так же как и раньше по улицам катили желтые ГАЗ-21 - кабульские такси; ехали большие синие индийские автобусы фирмы ТАТА; семенили нагруженные овощами и фруктами ослики; строем - по 5-6 человек в ряд, - не обращая никакого внимания на машины, и ведя между собой оживленную беседу - ехали велосипедисты; рычали огромные КАМАЗы, практически вытеснившие с дорог страны причудливо разукрашенные и разрисованные американские грузовики фирмы "National" (мы их называли "бурбухайки"), описанию убранству которых ранее - в 70-е гг. - одна американская исследовательница даже посвятила свою диссертацию. Все так же на углах стояли мальчишки, продававшие на вес отварную свеклу - излюбленную еду кабульской бедноты, другие юные предприниматели торговали сигаретами, жевательной резинкой, спичками, конфетами и другой мелочевкой. Кабульские лавки - дуканы все так же были полны самыми разнообразными товарами и продуктами, даже не верилось, что это все в стране, в которой уже почти 15 лет шла изнурительная гражданская война.
   Внешне все по старому, но однако, если приглядеться, то можно заметить, что в городе кое что изменилось. В северной и восточных частях города в глаза бросаются группы людей, сидящие в многочисленных ресторанчиках, шашлычных и чайханах. Многие из них одеты не так, как одеваются коренные кабульцы. Среди них много молодых людей, на головах которых красуются чалмы (в Кабуле чалма атрибут одежды в основном пожилых людей) и паколи - своеобразные суконные шапочки, похожие на береты, которые носят многие жители северо-восточного Афганистана, и являющиеся своего рода элементом униформы бойцов отрядов Ахмад Шаха Масуда. По поведению ряда из них заметно, что в Кабуле, а может быть даже и в городе они впервые. Многие из них говорят на характерном панджшерском диалекте языка дари, отличающемся от кабульского говора.
   В южной и западной частях города все более заметны люди, одетые в традиционные пуштунские одежды, головы которых повязаны чалмой в характерной для города Кандагара манере, при которой один ее конец кокетливо выпускается наверх, и торчит над правым ухом неким подобием хохолка. Многие из этих людей носят длинные окладистые бороды. Заметно, что их волосы не встречались с парикмахером по крайней мере 2-3 года. Некоторые из них, по-видимому, плохо знают, что такое мыло, а их одежда грязна и неаккуратна. На ногах у них традиционные афганские кожаные туфли с загнутыми носами (такие уже почти не встречаются в Кабуле) или грубые афганские сандалии, часто сделанные из автомобильной покрышки, одетые прямо на босую ногу. Говорят они преимущественно на языке пушту, в целом не характерном для большинства из жителей Кабула. На людей, одетых в европейскую одежду, они смотрят настороженно и порою с плохо скрываемой неприязнью.
   На многих улицах Кабула - и прежде всего центральных, эти люди вступают в продолжительные беседы с солдатами афганской армии и внутренних войск - царандоя, охраняющими государственные учреждения, или стоящими на стратегически важных перекрестках.. Разговоры эти идут мирно и заметно, что им всем есть, что сказать друг другу.
   В некоторых районах Кабула - прежде всего центральных, таких как Мандави, где расположен самый большой базар города, Лаб-и Дарья - что дословно в переводе на русский язык означает "набережная" (там находится множество ювелирных магазинов) и в районе проспекта Майванд (обе стороны которого на протяжении почти двух с половиной километров представляют собой по сути дела огромный рынок) некоторые владельцы магазинов закрывают посередине дня свои лавки, с грохотом опуская железные жалюзи и вешая на них китайские навесные замки. Знак это в целом плохой, он свидетельствует об увеличении политической нестабильности в городе. Закрытые лавки всегда свидетельствуют в пользу того, что в городе вскоре начнут стрелять или начнутся массовые беспорядки. Последний раз такое было 6 марта 1990 г. за несколько часов до начала неудачной попытки военного мятежа бывшего министра обороны Афганистана генерала Шах Наваз Таная, восставшего против режима президента Наджибуллы. Тогда я волей случая оказался в городе за несколько часов до начала этого мятежа, и видел как кабульские дукандоры - лавочники - как будто бы сговорившись, начали закрывать свои лавки. Доехать тогда обратно я не успел - город начала бомбить эскадрилья самолетов МИГ-21 афганских ВВС, перешедшая на сторону мятежников. В ряде районов начались вооруженные столкновения и перестрелки между частями армии, вставшими на сторону Таная и оставшихся верными президенту Наджибулле Ощущения были не из приятных. Удалось найти прибежище на территории Академии общественных наук ЦК НДПА, где пришлось отсиживаться почти сутки, поддерживая связь с посольством по рации. В городе был объявлен комендантский час, и выехать оттуда не было никакой возможности, да и необходимости тоже. Попадать в прицел какого-нибудь гранатометчика, пулеметчика или танкиста не хотелось.
   Сейчас процесс закрытия лавок протекал вяло. Некоторые лавочники закрывали свои магазины, другие, отойдя в сторону и, посовещавшись некоторое время со своими коллегами, отпирали их снова. Постояв несколько минут на одном из перекрестков и поняв, что, по всей видимости, информацию, полученную лавочниками в отношении возможных вооруженных столкновений в Кабуле, они сами, поразмыслив, посчитали малодостоверной, я несколько успокоился, сделав для себя вывод, что исламская революция, о необходимости которой все кругом только и говорили, сегодня в городе не произойдет, и можно спокойно ехать домой обедать.
   Работал я тогда в Кабуле в Доме российской науки и культуры, принадлежавшего бывшему Союзу советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами, получившем впоследствии название РАМСИС - Российское агентство международных связей и сотрудничества. Работы тогда у нас, направленной изначально на установление и развитие дружеских связей между афганским и российским народами, как вы сами понимаете, не было. Да и оставалось нас в огромном комплексе Дома - называвшимся нами по старинке ДСНК - т.е. Дом советской науки и культуры - всего четыре человека. Главной нашей задачей было вывезти в предвидении входа муджахедов в Кабул все сколько-нибудь ценное (а такого было, надо сказать, много) в безопасное место, т.е. на территорию комплекса российского посольства в Кабуле. В этой деятельности нам помогали еще человек 5-6 афганских рабочих, которые трудились в ДСНК уже не один год подряд, и о которых у меня остались самые лучшие воспоминания. Охранял нас по периметру территории взвод афганских солдат внутренних войск, которые выполняли свои обязанности - и к слову сказать, неплохо - вплоть до самого последнего момента.
   До вывода из Афганистана советских войск охрана ДСНК была возложена на взвод наших пограничников - хорошо помню даже и номер их полевой почты - в/ч 555 "А". Обычно днем они спали в специально отведенном для них помещении или ковырялись в своем бронетранспортере, стоявшем в огромном подземном гараже. Выходили они нас охранять по ночам, обходя дозором большую по площади территорию, прилегавшую к ДСНК и ограниченную высоким забором. Было у них также два пулеметных гнезда, расположенных на крыше здания. Впоследствии в одно из них, к счастью уже пустое, попала в июле 1990 г. ракета, запущенная муджахедами из района Пагмана - местности в 11 километрах от Кабула. У нас тогда были и погибшие и получившие тяжелые ранения. Если можно так говорить, то нам повезло. Ракета прилетела тогда, когда большинство из наших сотрудников были в отпусках, и в ДСНК было мало народа. Если бы ракета попала в наш дом в другое время - не летом, то потери были бы значительно большими. Внутренности самого ДСНК охраняла так называемая комендантская служба, набиравшаяся после вывода советских войск из Афганистана из прапорщиков-пограничников.
   По дороге домой - на въезде в квартал Дех-е мазанг, заселенном преимущественно хазарейцами - народом тюрко-монгольского происхождения, обращаю внимание на некий ажиотаж, царящий у многочисленных мастерских по ремонту и изготовлению металлоизделий (там делают металлические ворота, ограды, печки, похожие на буржуйки, но топящиеся не дровами, а соляркой, емкости для воды и т.п.) Группы людей кучкуются прежде всего около мастерских, которые делают железные тачки, так популярные в Кабуле и использующиеся там почти так же, как и ручные тележки в больших городах России - на них возят все, что угодно. Большие, но уже деревянные двухколесные ручные телеги, т.н. карачи - основной источник пропитания многих семей хазарейцев. В Кабуле есть специальные биржи карачивалов - так называют этих "возильщиков". Там можно их нанять за небольшие деньги, и они перевезут вам на своих карачи все, что вам нужно, и куда угодно в пределах города. Сделают они это быстро, аккуратно и в срок. Возят на них все, но, пожалуй, один раз меня больше всего поразил вид БРДМ - боевой разведывательно-дозорной машины, небольшого советского броневичка с пулеметной башней, который весит около пяти тонн. Так вот, однажды я видел, как группа хазарейцев, человек этак 6-7 тащили это чудище со снятыми колесами, а может быть и двигателем - кто знает - погруженном на большую телегу - карачи. Хазарейцы в Афганистане вообще считаются очень сильным в физическом отношении народом, который, однако, занимает низкое социальное положение в стране. Большинство хазарейцев работает дворниками, носильщиками, слугами, грузчиками и т.п., хотя среди них есть и довольно много крупных и удачливых купцов, торговцев и предпринимателей.
   Останавливаюсь чуть поодаль и медленно подхожу к ближайшей мастерской. Прислушиваюсь к разговору. Интересно. Обычно это место довольно тихое. Какого-либо ажиотажа там не бывает, а сейчас заметно некоторое усиление покупательской активности. Это настораживает. Через несколько минут все становится ясным. Покупатели хотят купить железные тачки по ценам, которые были раньше - неделю назад, а владелец мастерской не уступает, говоря, что изменилась ситуация (как и в какую сторону, он не говорит, и так все ясно). Встречаюсь глазами с молодым пареньком, стоящим чуть в стороне и спрашиваю его, прикидываясь дурачком - в чем собственно дело. Он, принимая меня по выговору за уроженца западно-афганского города Герата, говорит, чуть растягивая по хазарейски слова и проглатывая некоторые согласные - "Че, не знаешь что ли, браток, перед тем, как муджахеды войдут в город, в Кабуле начнется такой "бир у бар" (т.е. кавардак и беспорядок), что народ бандитский - лути - бросится грабить посольства, советское и других, как по-ихнему - а, вспомнил, стран социалистических (этот парень не знает, что СССР и стран социализма уже больше года нет в помине), вот тогда-то наши - т.е. хазарейцы - и подзаработают, увозить-то добро на чем-то ведь надо. Вот ребята и покупают сейчас тачки, пока еще по дешевке, и даже уже поделили между собой места, где встанут у посольств." Перебросившись еще парой ни к чему не обязывающих фраз, отхожу от этой группы торгующихся и, купив для вида у мальчишки разносчика какую-то мелочь, сажусь в машину - номера на ней не дипломатические и не консульские, а обычные кабульские, и не торопясь отъезжаю от лавок.
   Через 400 метров и наш ДСНК. Солдат царандоя, стоящий у ворот, которые не открыты как обычно, а закрыты, по привычке берет под козырек и открывает их. Проезжаю во внутрь. В глаза сразу бросается белая 24-я Волга, на которой ездит начальник охраны посольства. Вижу и его самого, прогуливающегося с тремя моими коллегами по территории. Увидев меня, он говорит: "Ну вот и ты, а мы-то думали тебя уже вычеркивать из списка сотрудников ДСНК и снять с довольствия - думали, гадали и пришли к выводу, что тебя муджахеды в гости пригласили." Начальник шутит, значит еще все не так плохо. Он внимательно смотрит на меня и говорит скороговоркой: "Только не говори ничего о хазарейцах с тачками. Знаю. Все будет нормально. Вам бы уже надо переехать жить в посольство. Места много. А то вы у нас здесь в Кабуле одни "шурави" (т.е. советские), что живут не в посольстве. Возьмут вас здесь духи (т.е. душманы) без шума и пыли, и не найдет вас никто. Ну, да ладно, вы народ тертый, поживите еще малехо - каждый час днем по рации докладывайте, как дела, и чтобы в город без них ни ногой. А ночью если вас брать будут, так царандой стрелять начнет. Мы услышим. Если будете себя вести хорошо, то приедем за вами. Вывезете все что нужно в посольство - и добро пожаловать к нам, поселим в дом, что за продовольственным складом. Царандой пока еще здесь верный, поохраняет вас, ну а потом, когда поселитесь у нас, будете приезжать в ДСНК днем на работу. А когда в посольство тикать надо будет - поймете сами, да и мы подскажем". Прощаемся и смотрим, как гражданин начальник садится в машину и за воротами поворачивает направо, чтобы ехать вдоль по проспекту Дар-уль-Аман - от нас до посольства два с половиной километра.
  
   2
  
   Собираемся все вместе, и идем в квартиру на третьем этаже главного жилого дома, раньше там жил наш бухгалтер, она улетела сегодня последней "спецухой", именно ее мы и ездили провожать. Обедаем по царски. По дороге домой из аэропорта мои друзья заехали в Шар-и нау - т.н. "Новый город", так называется один из самых европейских кварталов Кабула, и купили там в ресторане у знакомого нам хозяина шашлык, нарезанного лука, готового овощного салата, который хозяин заботливо сложил в полиэтиленовый мешок, свежих афганских хлебов, похожих на лепешку в форме рыбки. В соседней лавке, известной всему городу тем, что там продают и водку, если попросить ее правильно, они купили пару бутылок "Столичной" и ящик баночного пива "Хейнекен". Как они сказали мне, продавец лавки сказал им: "Все. Покупайте больше. Скоро ни водки, ни пива не будет. Сам распродаю остатки - остался ящик водки и пять ящиков пива. Если надо, скажите, придержу для вас". На вопрос о том, когда, по его мнению, в Кабул придут муджахеды он кратко ответил: "А что тут думать? К годовщине, какой там по счету - да, четырнадцатой - саурской - т.е., как вы называете, апрельской революции они и будут здесь". Сегодня 23 апреля, а годовщина - 27-го. Осталось три дня. Афганистан - страна знаний. Здесь все знают все. Новости распространяются с огромной скоростью. И в политике народ разбирается не плохо.
   Обедаем. Рассуждаем, но не о том, что ждет нас впереди, а о том, что надо будет грузить завтра. Из посольства обещали пригнать КАМАЗ. Утром как обычно на работу придут афганские рабочие. С их помощью погрузим в грузовик мебель - а есть и очень хорошая, телевизоры, кино и слайд-проекторы, ковры и другую объемистую утварь. ДСНК построили в 1982 г., когда все думали, что советские пришли в Афганистан если не на всегда, то по крайней мере надолго. Здание ДСНК вне сомнения самое красивое в Кабуле. Там самые красивые залы, холлы и гостиные. На отделку помещений ушла уйма денег. Но тогда их никто не считал. Коммунистическая партия сказала надо. Приказы выполняют, а не обсуждают. Оставлять все это муджахедам все же жалко. Да и из Москвы пришло указание - увезти все, что можно в наше посольство. С тамошним завхозом уже договорились. Он выделил нам там актовый зал бывшей школы, последнее время - до вывода советских войск из Афганистана там была казарма пограничников, что несли охрану посольства. В памяти еще свежи рассказы о том, как в марте 1991 г., после взятия г. Хоста, муджахеды не только ограбили его полностью, но и выкопали из земли водопроводные трубы и отвезли их в соседний Пакистан и продавали их потом на базаре в городе Мирам шах. В том, что такое же будет ожидать и ДСНК, мы не сомневаемся. Вдруг, все как сговорившись вспоминаем, что в ДСНК еще полным полно всякой разной документации. Планы работы отделов, контрольные работы афганских слушателей курсов русского языка, списки читателей библиотеки и разных кружков и студий, которые существовали ранее у нас, и куда ходило много афганцев. Все это надо уничтожить. Если эти документы попадут в руки муджахедов, людей, чьи имена, упомянуты в них, могут ожидать неприятности.
   После обеда не смотря ни на что - сиеста. С 12-ти до 2-х во всех российских загранучреждениях в Афганистане обеденный перерыв. И хотя муджахеды уже на подходе к авиабазе Баграм, а это 70 километров от Кабула, сиеста свята. Если они прорвутся в Кабул, или их люди начнут вооруженное выступление в городе до их подхода, учитывая, что армия, царандой и служба безопасности Афганистана воевать с ними не будут, мы сами ничего против них сделать не сможем. В посольстве всем сотрудникам раздали каски. У нас даже и касок-то нет. Правда, тогда нам было не понятно, что с ними делать. Надежда только на то, что не будут нас уж так сразу резать. И хотя один из нас дипломат, а другие обладают служебными, а не общегражданскими паспортами, что превращает нас в людей государственных и находящихся под защитой матери - Родины, а дипломат, как известно, вообще лицо неприкосновенное, об этом как-то не вспоминается. Как говорил один мудрый посольский, проведший в Афганистане больше лет, чем на родине: "Бить будут не по диппаспорту, а по морде лица". Единственная надежда на то, что ближе всего к Кабулу отряды Ахмад Шаха Масуда - самого осторожного, дальновидного и удачливого командира муджахедов. Он уже ранее неоднократно заключал перемирия и выполнял их условия с частями советской армии, действовавшей против него на северо-востоке Афганистана, что вызывает некоторые надежды на то, что мы еще поживем, если его войска войдут в Кабул первыми. Только на него - Ахмад-шахушку надежда. Можно, конечно, вспомнить, что один из нас в уже далекие 70-е годы служил в Кабульском политехническом институте переводчиком и одним из его студентов и был этот самый Ахмад Шах. Однако надеяться на то, что именно "Лев Панджшера" придет к нам в гости, узнает его, обрадуется и сразу же закричит "Ба, какие люди, и без охраны!" и сразу же тем самым защитит нас от своих архаровцев, не приходится. Думать же о том, что первыми в Кабул войдут отряды Исламской партии Афганистана во главе с Гульбеддином Хекматйаром, которые лютой ненавистью ненавидят советских, как-то не хочется. Вот такая вот гонка. Вся надежда все-таки на Ахмад Шаха.
   А вообще появляется чувство, которое, наверное, знакомо всем тем, кто принимал участие в боевых действиях. Не думаешь о будущем, и вся жизнь как бы сводится лишь только к тому моменту, в котором ты существуешь. День прошел, ты жив, цел, значит все хорошо. Все расползаются по своим квартирам, предварительно договорившись встретиться в 2 часа в холле большого зала.
   Поспать не удается. Звонок из посольства. Один из заместителей председателя профкома говорит: "Вы, что там, в ДСНК, не знаете что ли, что сегодня с двух часов дня по указанию посла в магазине продажа водки и других "стратегических запасов?" И от себя добавляет, понизив голос: "Душманов лучше встречать на сытый желудок". Все. Отбой сну. Обзваниваю всех остальных. Выходим. Думаем, на чем ехать. У нас осталось на четырех человек, из которых лишь двое допущены до руля, старая "Нива", новые "Тойота" и "Волга", бортовой УАЗ и микроавтобус РАФ. Решаем, что поедут двое на "Ниве". Остальные останутся на месте. Двое уезжают за запасами в посольский магазин, а я вместе с нашим электриком остаюсь в ДСНК. Заметив нас, из своих укрытий выходят и афганские рабочие. Они обладают удивительной способностью в обеденный перерыв куда-то уползать в тень, где они мирно дремлют, но как-то в полглаза. Мы их не видим, а они нас всегда. Подходит афганский водитель, все его зовут большой Рахмат, т.к. есть еще и маленький Рахмат. Зевая и извиняясь, спрашивает, что будем делать и узнав, что пока ничего, начинает отходить в сторону, но потом вдруг спохватившись отзывает меня в сторону и спрашивает, что я думаю по поводу муджахедского марша к Кабулу и что ему надо делать, чтобы уцелеть. Все-таки все знают, что он работал на шурави. Отвечаю, что все будет хорошо, но на всякий случай лучше бы ему уехать с семьей, а в ней пятеро детей - последний родился месяц назад, куда-нибудь на север - к родственникам. Он благодарит за совет, хотя по глазам видно, что он знает больше меня и уходит в сад, где, расстелив на теплой земле под цветущей вишней свой "цадыр" - накидку, устраивается покемарить еще минут этак 120. Стоим, курим. Смотрим на небо. Из-за горы выскакивает ТУ-154 афганской авиакомпании "Ариана" - рейс из Кабула в Дели. Невольно обращаем внимание на то, что в небе уже дня три почти не видно самолетов. Афганская военно-транспортная авиация не летает. Не заметно и вертолетов.
   К нам не торопясь подходит Рашид - командир взвода царандоя, который нас охраняет. Он старший лейтенант - пуштун из-под Кандагара. Внутренние войска в Афганистане - вотчина пуштунов. Почти все командные должности в них занимают пуштуны. В руках у него крупная, почти темно-синяя роза. Он незадолго до этого срезал ее в нашем саду, в котором цветут, пожалуй, самые красивые в Кабуле - после иранского посольства - розовые кусты. Их очень много. Цветы по вечерам издают просто одуряющий аромат. Афганцы очень любят цветы, и можно увидеть даже солдата, у которого в ствол автомата воткнута веточка какого-нибудь цветка или сам цветок. Здороваемся. Сдержанно молчим. Спрашиваю его как настроение у солдат. Он отвечает, что у него приказ охранять нас и его люди готовы его выполнять. Чувствую, что в его отношении к нам появилась какая-то сухость, раньше он был само дружелюбие и радушие. Ну что ж, все понятно. Ему жить здесь. А мы все знаем, что надолго в Афганистане не задержимся. Говорить как будто бы больше не о чем, начинаем расходиться. Он идет проверять посты. Мы идем на задний двор. Бесцельно бродим позади ДСНК, прислушиваемся. Канонады не слышно. Гула авиамоторов тоже. Курлыкают горлинки - южные голуби и слышно как кричат афганские мальчишки, играющие в футбол за стеной. Удивительное спокойствие разлито в воздухе и даже не верится, что это конец одного режима и начало другого - исламского.
   Приезжают наши снабженцы на "Ниве". Загоняют ее на задний двор, и начинаем думать, поделить ли все продукты по-братски или сложить все в один холодильник. Привезли много - сыр, масло, консервы, макароны, водку и вино, которые ранее в посольском магазине продавали только по большим праздникам и в строго ограниченном количестве. Решаем поделить все поровну и сложить каждый в своей квартире. Кто знает, что нас ждет в будущем, а хранить припасы в одном месте - нелогично и недальновидно. Снабженцы говорят, что в посольстве столкнулись с помощником посла, он в приказном порядке сказал, чтобы завтра мы переехали в посольство. Все ясно. Это приказ. Расходимся по квартирам. Надо паковаться. Отпускаем афганских рабочих. Говорим, что работы сегодня не будет. Они радостно расходятся. Оба Рахмата садятся на велосипеды и разъезжаются по домам. Трое других живут неподалеку и уходят пешком.
   Прихожу домой. Моя квартира на последнем - пятом этаже. Я люблю ее за то, что из нее далеко видно. Паковать особенно нечего. Все вещи, за исключением самых необходимых, уже давно отвезены в Россию. Все уже готовы к эвакуации и знают, что каждый может увезти не больше 20 кг груза. Мои манатки упакованы в сумку и рюкзак. Включаю маленький телевизор. По нему кабульское телевидение гоняет патриотические песни, которые исполняет хор мальчиков. Плохой знак. Эти песни крутили в марте 1990 во время мятежа генерала Таная. Точно так же повышали патриотизм жителей столицы в марте 1991 г., когда муджахеды под командованием Джелалуддина Хаккани взяли Хост - город в провинции Пактия к юго-западу от Кабула. Это своего рода афганский Сталинград, про который посольские мудрецы и аналитики говорили, что тот, кто владеет Хостом, тот владеет и страной. Последний раз патриотические песни кабульское телевидение транслировало в марте 1992 г., когда Дустум совместно с Масудом и Надери взяли без боя северную столицу Афганистана - город Мазари Шариф. Вытаскиваю из холодильника банку кока-колы и выползаю на балкон. Внизу виден проспект Дар уль-Аман, зоопарк, река Кабул и гора Шер-дарваза - "Львиные ворота", на выступе которой в небольшом старом форте стоит знаменитая "Полуденная пушка", из которой в старые добрые времена старик-артиллерист каждый день в полдень, предварительно сверившись со своими облезлыми советскими наручными часами марки "Победа", делал холостой выстрел, и все в Кабуле знали, что наступило 12 часов дня. Как-то раз я спросил у него, проверяет ли он свои часы, на что он ответил, что ходят они очень точно, а потом, подумав, добавил, что им - афганцам - время знать вообще-то точно не нужно. Время-то ведь считают по намазам - молитвам. Пушка стреляла еще в начале 80-х годов. Потом, по мере развития и укрепления завоеваний апрельской революции пушка стрелять перестала. Канонада боев под Кабулом мешала слышать выстрел "полуденной пушки".
   Внизу все как обычно. Конец рабочего дня. Люди расходятся и разъезжаются по домам. Пастух гонит отару овец. Гордо проходит маленький караван из пяти связанных между собой верблюдов. На них навьючена палатка из черной шерстяной ткани, деревянные колья к ней, волосяные веревки, старые ковры и другие скромные пожитки пуштунских кочевников. Так ежегодно весной они перекочевывают, как и столетия назад из северо-западной пограничной провинции Пакистана на горные пастбища центрального Афганистана. На площади Дех-и Мазанг напротив Кабульского Городского ГАИ - "Траффика" - стоит танк Т-54, поставили его туда дней пять назад. Экипаж сидит на корточках возле него и сосредоточенно ест из большого блюда вареный рис, запивая его чаем, стаканчики с которым кто-то периодически подает из открытого башенного люка, откуда вьется дымок. Это так афганские танкисты варят чай. Открывают десантный люк на днище танка. Разводят под ним на земле костерок и вешают над ним чайник с водой. Удобно, по-афгански просто и незатейливо. На посадку на аэродром, находящийся за горой Асмайи, заходит маленькая двухмоторная "Сессна" c опознавательными знаками "Красного креста". Они регулярно летают в Пешавар и Исламабад в Пакистане, где находится их региональная штаб-квартира.
   Именно на таком самолетике хотел улететь несколько дней тому назад и Наджибулла, заранее отправивший свою жену Фатану Гайлани и двух дочерей в Дели. Однако охрана аэропорта, состоявшая из бойцов 53-й дивизии генерала Дустума, не пустила его туда, и ему пришлось вернуться в город, где он и спрятался. Никто толком не знает, где он, но все в городе с уверенностью говорят, что он где-то недалеко от своей резиденции, около кабульского "Кремля" - Арка. Всезнающие кабульские лавочники, делая таинственный вид и для вида оглянувшись вокруг, обычно шепотом на вопрос, где Наджибулла, отвечали, что "Гав" - т.е. бык, так уничижительно за его внушительные габариты называли Наджибуллу - в Меляли Моттахед - т.е. представительстве ООН в Кабуле. Представительство находится по соседству с виллой Наджибуллы, где он живет с 1986 г. после избрания генеральным секретарем Народно-демократической партии Афганистана (впоследствии переименованной в "Ватан" - "Отечество") и президентом страны.
   Быстро, сразу же после захода солнца темнеет. Над Кабулом зажигаются огромные, лиловые звезды, которые висят так низко над головой, что кажется, - если залезть на ближайшую горку, их можно просто срывать с неба как какие-то большие, светящиеся изнутри ягоды. Становится чуть прохладнее. В конце апреля в Кабуле днем градусов 25-27, а ночью прохладно, градусов 12-15 тепла. Климат здесь резко континентальный.
   Все оставшиеся в ДСНК - а нас всего четверо - по старой, заведенной много лет назад традиции, после того, как спадает жара и темнеет, выползают из домов и начинают прогуливаться вдоль по территории, ведя ничего не значащие, а порой и очень умные и многозначительные разговоры. Вообще-то жизнь во многих загранучреждениях России напоминает жизнь в отдаленных, изолированных военных городках. Те же проблемы, те же страсти, те же мысли, тот же стиль жизнь. Не всякий может выжить в таких условиях, когда все знают про всех все, не только, кто что сделал, но даже и кто что подумал по тому или иному поводу. Жизнь в таких условиях - это большая школа жизни и источник непреходящего опыта.
   Сделав пять-шесть ленивых кругов вокруг ДСНК и, обговорив план действий на завтра, расходимся по квартирам, предварительно отрапортовав в посольство по рации, что мы еще живы, на что нам отвечают, чтобы мы не засоряли эфир не кодированными сообщениями.
   Закончился еще один день в Кабуле. Засыпая, отмечаю про себя, что город уже давно - почти месяц - муджахеды не обстреливают ракетами. Это и понятно. Они на подходе. Зачем им портить и разрушать то, что они получат на днях, хотелось бы думать без боя, в целости и сохранности.
   На следующее утро собираемся как обычно в 8 утра в кабинете представителя ССОД в Кабуле, функции которого исполняет один из нас, и решаем, что двое будут уничтожать документацию, а двое других помогать афганским рабочим грузить мебель и холодильники в КАМАЗ, который должен в 9 утра прийти из посольства. Я иду уничтожать документы. Решаем, что жечь их надо в пустом фонтане внутреннего дворика, который ниоткуда не виден. И хотя все в Кабуле знают обо всем, выдавать афганцам то, что мы готовимся покидать ДСНК раньше времени, не хочется. Договариваемся, что афганских рабочих пускать в этот внутренний дворик не будем. Стаскиваем заранее приготовленные кипы бумаг к фонтану, и я иду с маленькой канистрой к машине, отливаю из нее поллитра бензина. Документы я до этого никогда не уничтожал, и опыта нет. Про себя чуть-чуть завидую посольским. У них, говорят, есть машинка для уничтожения документов, которая выпускает из себя даже не бумажную лапшу, а что-то похожее на жидкую пульпу. Однако это не моего ума дело. У них свои задачи, у нас свои. Но документы надо уничтожить. Сваливаю вместе с приятелем большую кучу бумаг в фонтан. Поливаем бензином и закуриваем. От зажигалки поджигаем чей-то читательский билет и бросаем его в кучу бумаг. Поначалу горит здорово, но посмотрев на почти два кубометра документов, которые надо спалить, понимаем, что это надолго. Однако до обеда мы с этим справились. Иду после торжественного акта уничтожения документов в душ, т.к. порядком вымазался.
   Когда возвращаюсь обратно, ко мне, запыхавшись, подбегает Рашид - командир взвода царандоя, все еще охраняющего нас. Он скороговоркой - на смеси языков дари и пушту, а так он начинает делать только тогда, когда не все в порядке (слава богу, что не перешел полностью на пушту, да еще на страшном для понимания дзадранском диалекте, а говорил он со мной на пушту раньше только когда узнал о взятии города Хоста муджахедами, где в тамошнем полку царандоя служил его брат), рассказывает о последних событиях в городе. Из его слов выходит, что муджахеды из отрядов Сайяфа без боя взяли печально известную тюрьму Пол-и Чархи, что в 15 километрах от города, и что якобы в центре Кабула идут бои с просочившимися муджахедами. Звоним в посольство и спрашиваем, что делать. Нас успокаивают, еще не вечер. Отряды Сайяфа действительно в Пол-и Чархи, но в Кабуле все спокойно. Лишь какие-то бандиты ограбили пару ювелирных лавок на набережной реки Кабул-Дарья в самом центре Кабула, но их якобы повязали. Но ночевать нам с сегодняшнего дня надо уже в посольстве. Это приказ. КАМАЗ, загруженный мебелью, уходит в посольство, и все мы уезжаем туда же - разгружать. Едем на РАФе и на "Волге". Все равно машины надо отгонять в посольство. Не оставлять же их муджахедам. Вся вторая половина дня уходит на разгрузку. Остаемся в посольстве и обедаем в тамошней столовой. Вкусно, дешево. Весь посольский люд сосредоточен, говорит ни о чем, делает вид, что все как обычно. Но заметно, что это не совсем так. Такую же сосредоточенность в наших дипломатах я видел только во время августовского путча 1991 г. в Москве, когда все столь усердно занимались своими прямыми обязанностями, что было ясно, что самое важное сейчас - это исполнять свою работу.
   Решаем искупаться в бассейне и возвращаться в ДСНК за вещами, чтобы уже окончательно переехать на жительство в посольство. В бассейне никого нет и видно, что им мало, кто пользуется. По воде плавают сухие листья. Раньше такого не было. Дежурный по бассейну - обычно кто-нибудь из посольских комендантов регулярно ходил с сачком по бортику и собирал листья. Вокруг открытого бассейна стоят большие платаны и сухих листьев от них много. Встречаем знакомого корреспондента одного из наших информационных агентств. Он недавно перенес гепатит с малярией одновременно. Лежал в военном госпитале в Ташкенте. Вернулся обратно в Кабул. Сейчас надо ему увозить все оборудование - а его много и оно ценное - из своего коррпункта, и хотя он рядом с посольством, одному ему это не осилить. После его хвороб поднимать тяжести ему нельзя. Идем к нему помочь грузить его аппаратуру - телетайпы, ксероксы, радиостанции, печатные машинки и т.п. в его машину. Делаем 4-5 рейсов. На это уходит несколько часов. По пути и в процессе погрузки - разгрузки обсуждаем все и вся. Естественно, говорим о том, кто как видит дальнейшее развитие событий. Анализируем. В общем - клуб пикейных жилетов. Сходимся на том, что Ахмад Шах Масуд - голова, да и Гульбеддин Хекматйар - тоже, да и Сабгатулла Моджаддади - тоже не лыком шит. В качестве компенсации за наши усилия корреспондент наливает нам по стаканчику виски "Гленфид-диш" со льдом, себе - нет, только что перенес гепатит, и поднимает тост, излюбленный в Афганистане - "За успех нашего безнадежного дела".
   Возвращаемся в ДСНК, грузим вещи в "Волгу" и "Тойоту" и приезжаем в посольство, заперев ДСНК на все возможные замки и оставив в нем бортовой УАЗ и старую "Ниву". Предупреждаем заместителя Рашида (сам он пошел домой перекусить), что уезжаем ненадолго, скоро вернемся, но по глазам лейтенанта видим, что он все понял. Его на мякине не проведешь. На улицах все по-старому. Подъезжаем к посольству. Заезжаем внутрь через аэсовские ворота (АЭС - это аппарат экономсоветника). Нам отводят квартиру на первом этаже дома, за магазином. Комнаты расположены не очень удачно. В квартире две комнаты окнами на забор, отделяющими посольство от внешнего мира и две комнаты с кухней окнами во двор "сефарата" - так на языке дари называется посольство. И хотя весь забор утыкан сигнализацией, и он высотой около двух метров, мы понимаем, что в случае серьезного дела от него толка не больше, чем бумажной стенки в традиционном японском доме. Кроме всего прочего, напротив забора пустырь этак метров в 200 шириной. Как раз, чтобы в удобный момент пригнать пару танков и начать гвоздить по нам. Дела хорошие. Но выбирать не из чего. Поселили в посольстве, и слава богу. Как старые и тертые "афганцы" разыгрываем, кому какая комната достанется. Мне "везет". Мне достается комната с окнами на забор. Комната маленькая. Оттаскиваю кровать к стенке, так чтобы она не стояла прямо напротив окна, и между стенкой и изголовьем ставлю старый железный письменный стол производства местной фирмы "Кабул феллез", что остался в наследство от тех, кто жил раньше. Какая никакая, а все-таки защита, по крайней мере, от осколков. Выползаем из посольства - пока это еще можно, надо купить овощей в лавке наискосок.
   У стены посольства, рядом с главным входом, где в бетонной будке с толстенным броневым стеклом, которое отливает зеленовато-синим цветом, сидит дежурный комендант, видим девушку, явно не местную - да местную к стене посольства не пустил бы царандой, и явно не "шуравийскую" - советскую, мы их знаем наперечет. На ногах у нее мощные пыльные английские ботинки "Доктор Мартенс", тогда еще не известные в России, старые линялые джинсы, какая-то афганская размахайка из тонкой белой ткани, и поверх нее желтый жилет с огромным количеством карманов, в каждом из которых что-то лежит. Стандартная одежда западного корреспондента. На груди болтаются "Никон" и "Минолта", каждая под тысячу долларов. За спиной кожаный афганский кожаный рюкзак, а на голове косынка. Взгляд у нее усталый и какой-то отсутствующий.
   Подходим к ней, здороваемся, услышав английскую речь она чуть вздрагивает, потому что явно не ожидала ее услышать, и начинает, приняв нас за большое посольское начальство, скороговоркой рассказывать о своих приключениях. Она канадская "фри-ланс", т.е. корреспондент, не связанный контрактом с какой-нибудь определенной газетой, но сейчас приехала в Афганистан, надеясь написать серию очерков об исламской революции. Прилетела из Москвы сначала в Ташкент, потом поездом в Термез. Там переправилась через Аму-Дарью по т.н. "Мосту дружбы" на север Афганистана. Дустумовские пограничники документов не спрашивали. Она дала караулу по пять долларов на нос и они пустили ее в Афганистан. Далее наняла какое-то такси, которое ее за 40 долларов довезло за три дня через перевал Саланг до окраин Кабула. Мы слушали ее, развесив уши. Непонятно было, говорит она правду или нет. Мы потом, обсудив все, что она сказала, пришли к выводу, что наивным везет. Да к тому же она женщина. Женщину никто не тронет. Женщина может пройти почти всюду. Она, сама того не ведая, пересекла по крайней мере четыре зоны, каждую из которых контролировали самые разные муджахедские, да и не только муджахедские группы. Она никогда не была в Афганистане и ее наивность удивляет. Она подходит к этой стране с европейскими мерками, а они здесь не работают. Спрашиваем ее, где муджахеды и где правительственные войска. Она говорит, что по дороге видела много вооруженных людей, одетых в разные одежды, кто в афганские национальные, а кто и в какую-то мало понятную ей униформу. Иногда машину останавливали какие-то патрули, но таксист, немного говоривший на английском, раньше он работал в Пакистане, говорил им, что везет западную журналистку, которая хочет рассказать миру об исламской революции в Афганистане и о победе Ислама над неверными и те, подивившись на нее, пропускали машину. Где она пересекла т.н. линию фронта между правительственными войсками и отрядами Масуда, шедшими на Кабул, она не знает, но видела, что много каких-то русских грузовиков с вооруженными людьми в смешных беретиках (видимо, афганские паколи) ехали к Кабулу. Последний раз она видела их у перевала, переехав который, она въехала уже в Кабул. Это кранты, кирдык. Мы спрашиваем, когда она их видела. Час назад. Это перевал Хайр-хана. Этот перевал - то же самое, что Пулковские высоты, где их пересекает трасса Ленинград - Одесса, или Поклонная гора в Москве. На ночь глядя они в город не пойдут, а завтра обязательно придут.
   Выслушав ее рассказ и запугав ее последними кабульскими байками, советуем ей ехать в гостиницу "Интерконтиненталь". Там сейчас живут все западные корреспонденты, слетевшиеся освещать падение Кабула. Она поначалу с радостью соглашается, но, узнав потом, что кредитные карточки в этой стране не имеют хождения, и все хотят получать деньги налом, говорит, что ей бы что-нибудь попроще. Предлагаем ей ехать в гостиницу "Кабул" - дешевле, и в центре Кабула . Основные события будут развертываться там, но рекомендуем ей по ночам не включать свет и не маячить у окон. Тормозим такси и просим "драйвара " - т.е. шофера отвезти журналистку в гостиницу. Он с удовольствием соглашается. Это живые деньги, да еще валюта. Вообще в Кабуле все таксисты охотятся за иностранными корреспондентами. Их много. У них наличные доллары. Самым удачливым из них, кто встречает самолеты в аэропорту и кому удается прорваться за первую линию оцепления дустумовцев, стерегущих аэродром, удается договориться о том, чтобы их наняли на целые сутки, а еще лучше - на все время пребывания корреспондента в Афганистане. За это время можно заработать такие деньги, на которые потом можно будет кормить семью несколько месяцев. Тем более что не все журналисты еще знают, насколько дешево все в этой стране, даже по сравнению с Индией и Пакистаном, откуда прилетают большинство из них. Прощаемся, и надеемся, что, даст бог, увидим ее потом. Кабул - город не маленький, в нем и сейчас живет более двух с половиной миллионов жителей. Однако, судя по какой-то дичинке в ее глазах понимаем, что лезть эта бойкая канадка будет во все горячие места. А таких будет много. И хотя мы сидим в Афганистане уже по многу лет, кое-чего насмотрелись, однако не признаваясь ни себе, ни другим в этом, знаем, что нам будет хотеться увидеть, как творится история здесь, в этой стране, которую мы - каждый по своему - любим, и думаем, что немного понимаем. И поэтому мы с канадкой обязательно пересечемся.
   Доходим до лавки зеленщика. Держит ее хазареец, наш знакомый. Кварталы вокруг посольства в основном заселены этим народом. Покупаем овощей на ужин. Болтаем о том о сем с лавочником. Он рассказывает нам в подробностях, как отряды Сайяфа брали тюрьму Пол-и Чархи. Спрашиваем, откуда он так все хорошо знает. Он говорит, что один из его постоянных поставщиков "гашниза" - петрушки по-русски, и "лаблабу" - свеклы, живет рядом с этой тюрьмой, и раз в три дня привозит ему товар на ослике. Он приезжал сегодня утром и просто рассказал лавочнику о том, что видел вчера. С его слов, охрана тюрьмы быстро разошлась, увидев приближающиеся отряды Сайяфа, оставив при этом открытыми не только мощные ворота этой, похожей на крепость, тюрьмы, но и камеры тоже.
   Возвращаемся в посольство, ужинаем и идем играть в биллиард в посольскую биллиардную. Все по-старому. Прошел еще один день в Кабульской эпопее.
  
   3
  
   Утром следующего дня - а это самый конец апреля решаем, пока условия есть, съездить на работу и вывезти опять все что можно в посольство. Решаем, что поедем на какой-нибудь из посольских машин, что идут в город. Чем неопределеннее обстановка, тем чаще сотрудники посольства ездят в город. В ДСНК у нас остается еще несколько машин, загрузим их и приедем обратно. Туда нас подбрасывает один из наших корреспондентов, который почти что высунув язык от усталости, мотается по городу и честно отрабатывает свой тяжелый хлеб, строча корреспонденции в свою московскую редакцию. Приехав в ДСНК, запускаем туда афганских рабочих, что терпеливо ждут нас у закрытых ворот и сразу же идем проверять оставшиеся машины - "Ниву", РАФ и бортовой УАЗ. Они целы. Покрышки не проколоты, бензин не слит и будем надеяться, что если Аллах милостив, то и не заминированы. Решаем, что много старых и уже списанных вещей и оборудования, срок пользования которым давно истек, можно отдать афганским братьям, которые честно трудились у нас рабочими не один год. Все равно это все мы в посольство не увезем. Нет смысла, да и не сможем по времени, а они найдут применение всему. Собираем их вместе и объявляем об этом решение. У всех сразу же появляются улыбки на лицах. Двое, те, кто живут поблизости, уже через 15 минут возвращаются с большими ручными тележками - одна из них совсем новая. Отводим их на склад, откуда мы вывезли практически все. Все-таки начали готовиться к приходу муджахедов еще в марте и на складе остались лишь старые порванные одеяла, пустые деревянные ящики от оборудования (дерево в Афганистане продают на вес, и для них это целое богатство) и какая-то старая посуда с кухни.
   Я поднимаюсь в свою старую квартиру вместе с большим Рахматом и отдаю ему все свои старые кастрюли, плошки, алюминиевые ложки и что-то еще, тому подобное. Рахмат благодарит. Вытаскивает из-за пазухи большой кусок ткани - этак метра три на три, и в мгновение ока все складывает туда, делая большой, звякающий при каждом движении, тюк. Я закрываю квартиру на ключ, хотя в ней кроме встроенной мебели уже ничего не осталось. Холодильник и кондиционер я отвез в посольство раньше, а немецкую электроплиту не вытащить. Она встроена в кухонную мебель, и надо все разбирать. Рахмат уже рысцой подбегает к воротам ДСНК и передает тюк своему старшему сыну, который поджидает его за забором. Тот грузит тюк на велосипед и быстро начинает катить его в сторону дома, идя рядом с ним. Другой Рахмат бойко вытаскивает под контролем нашего электрика из подземного гараж то, что осталось от пяти огромных пустых деревянных ящиков, в которых в октябре 1988 г. в нам в Кабул - буквально за неделю до страшного землетрясения в Спитаке - армяне привозили свою выставку. Он живет далеко, и у него нет тележки. Поэтому он вытаскивает все это на улицу, складывает в кучу и дико посмотрев на нее, запоминая конфигурацию и местоположение досок бежит обратно вниз в гараж. Он боится, что другие рабочие - его собратья-конкуренты разворуют это его неожиданно привалившее богатство.
   Я вместе с еще двумя другими рабочими ухожу внутрь здания, где в фильмотеке лежит огромное количество пустых коробок из под кинофильмов. В них складывается по пять шесть кинолент. Они железные, круглые, с ручкой вверху и запираются на откидывающиеся по сторонам замочки. Очень удобно для хранения сыпучих продуктов - риса, сахара, гороха, чечевицы и т.п. Все равно это никому кроме афганцев не нужно. Отдаю все это им на разграбление, и у меня сразу же появляется ощущение, что я как будто бы нахожусь в гостинице города Черноморска и присутствую при дележе денег, только что сворованных Паниковским у Корейко. Каждый из афганцев предлагает свой метод дележа, сводящийся к одному - тому, кто делит, достается как можно больше пустых железных коробок, другим поменьше, а тем, кто сейчас отсутствует, можно вообще не давать ничего. В этот афганский базар не вмешиваюсь, разберутся сами, хотя они и пытаются воспользоваться моим авторитетом. Оставляю их и выхожу во двор.
   Начинаем грузить наши машины - вспомнили, что забыли холодильник и посуду в кухне отдельно стоящей бани, считавшейся самой лучшей в Кабуле среди всех российских загранучреждений. Решаем еще прихватить с собой остающиеся штампованные приставные пластмассовые стулья. И хотя часть из них мы уже вывезли, их остается еще около 200 штук. Они удобны тем, что очень легкие, и вставляются друг в друга. Нести и перевозить их легко. Загружаем все это в РАФ и бортовой УАЗ. Машины выстраиваем в линию на заднем дворе, чтобы в случае чего быстро слинять.
   За работой не замечаем, что уже наступило время обеденного перерыва. Его начало определить легко. Перерыв начинается в 12 дня и в это - же время начинается полуденный намаз. Большая мечеть от нас в 100 метрах. Призыв муэдзина слышен хорошо и далеко. Работать во время намаза грех. Уезжаем в посольство. Там все быстро разгружаем, перехватываем на скорую руку в посольской столовой и возвращаемся обратно в ДСНК. Уже приехав туда, вдруг понимаем, что в воздухе стоит какая-то настораживающая тишина. Не слышно самолетов, не ездят машины, а если и едут отдельные из них, то как-то поспешно, украдкой, избегая больших дорог. Не видно велосипедистов и даже неугомонные кабульские мальчишки не высовывают носа из домов. Нет и стрельбы. Вообще никакой. Ни редкой и отдаленной артиллерийской канонады, ни отдельных очередей из автоматов. Ее полное отсутствие всегда как-то настораживало всех жителей Кабула. Если стреляют, то значит все нормально. Если затишье, то жди чего-то плохого. Такова кабульская жизнь. Однако возвращаемся из посольства почему-то на трех машинах. Зачем-то прихватываем еще и "Волгу". Наверное, надеялись на то, что еще чего-нибудь вывезем в посольство. На подъезде к ДСНК обращаем про себя внимание на то, что солдат царандоя, призванных нас охранять, стало меньше, и Рашида, обычно торчавшего у ворот или сидевшего на стуле в тени дерева у входа, почему-то нет. Загоняем машины на задний двор. Опять же выстраиваем в линию носом к выезду, и начинам методически обходить здания в поисках чего-нибудь еще эвакуабельного. Афганские рабочие уже все поделили, и только ждут нашего разрешения на вывоз их телег, набитых черт знает чем, о существовании чего мы даже и не догадывались. Решаем попытаться снять под конец огромный занавес, что висит в большом зале и открыть дверь в комнату, где находится клуб "Соотечественница", членами которого были так называемые совгражданки - советские женщины, вышедшие замуж за афганцев. Сейчас большинство из них вместе с мужьями и детьми уже давно уехали в Россию, остались лишь те, у кого нет денег.
   Мы туда - в их клуб - без их представителей обычно не ходили. Там они собирались по разу в месяц, решали свои проблемы. Были у них какие-то курсы кройки и шитья, кулинарный кружок и что-то еще. Сейчас не до сохранения протокола. Заходим и видим штук пять-шесть ручных швейных машинок. Надо везти, все равно все муджахеды растащат. Относим их в РАФ. Я иду в сторону главного входа и думаю, как снимать занавес. Вдалеке - где-то то ли на проспекте Майванд, то ли около центральных ремонтных мастерских министерства обороны Афганистана вдруг слышится автоматная стрельба. Во время боя так не стреляют, кажется, что кто-то пытается салютовать в воздух. Ну да бог с ним. Стрельбы что ли не слышали.
   Захожу в здание и вдруг прямо за мной вбегает какой-то с первого взгляда не знакомый мне афганец в национальной одежде - широких белых штанах, длинной рубашке навыпуск - "пиран", похожей на русскую длинную косоворотку, с накидкой " цадыр " через плечо, в маленькой пуштунской шапочке, похожей на тюбетейку без вышивки (такую носят в окрестностях Джелалабада и в Пакистане) и кроссовках, надетых прямо на босую ногу. Он дня два уже не брит. Смотрю на него, и вдруг понимаю, что это переодетый в гражданку Рашид - начальник нашей охраны. Он даже не выкрикивает, а выдыхает одно слово - "душманы". Для него, у кого муджахеды убили брата и брата отца - они не "представители вооруженной исламской оппозиции", а душманы - т.е. враги. И хотя страха никакого нет, вдруг начинаю понимать, что время начинает идти медленнее, как-то более вязко, что ли, как будто при замедленной киносъемке. Медленно снимаю с пояса рацию, хотя на самом деле просто срываю ее, все свои действия вижу как будто со стороны. Она включена на прием у всех у нас уже давно. Где ребята - я не знаю, ДСНК - огромный комплекс. Включаю ее на передачу и тихо, но внятно - как мне тогда кажется, говорю дурацкую цифру - 197 и без кода добавляю - "валим". Всем все ясно. 197 по таблице кода, которым мы должны пользоваться при радиопереговорах, означает "появление вооруженных людей". Потом уже, дней через пять, Рашид мне сказал по секрету, что никогда не видел, чтобы кто-нибудь так быстро двигался, как я в тот момент, хотя мне тогда казалось, что я делаю все медленно и даже как-то плавно.
   Следующие свои действия помню смутно и отрывочно. Через несколько, как мне показалось, секунд уже оказался за рулем РАФа, у которого почему-то мотор был уже заведен. Уже потом, анализируя свои действия, вспомнил, что повернул ключ зажигания я сам. Коллеги уже сидели в машинах, и они бойко выкатывались за ворота ДСНК. Я на РАФе шел последним. Слава богу, что ворота были открыты. От ДСНК до посольства близко, но надо ведь еще доехать. Выкатываемся на проспект Дар уль-Аман, а слева - на площади Дех-и Мазанг, метрах в 30 от нас по середине проспекта цепочкой лениво идет человек 10 людей, одетых кто во что, а за ними - чуть поодаль - маленькой толпой еще человек 20. Впереди первой группы идет какой-то бородач с одноразовым гранатометом "Муха" на плече, которым он поводит из стороны в сторону, и двое орлов с пулеметами. У одного допотопный Дегтярев, а у другого что-то посерьезнее. Все это я вижу краешком глаза, в тот момент, когда мы выворачиваем направо. Честно говоря, хочется утопить педаль газа в полик и рвануть со всей силой, но знаю, как приятно пульнуть сзади в убегающую цель, в особенности, если у вас в руках такая греющая душу игрушка как гранатомет. Сдерживаю себя и еду нарочито медленно, хотя чувствую, что инстинктивно уже приоткрыл свою дверцу и смотрю не вперед, а через зеркало заднего вида назад, пытаясь уловить тот момент, когда бородач совместит прицельную планку "Мухи" c задницей моего автобусика. О пулеметчиках почему-то не думается. Едем медленно. Когда муджахеды почти скрылись из вида, их больше интересуют не какие-то дикие машины, а находящиеся рядом с ними ДСНК и здание центрального совета профсоюзов Афганистана - чувствую, что инстинктивно наращиваю скорость.
   Разогнавшись почти до 100 километров в час, вдруг вижу, что мы уже у ворот посольства. Пытаюсь плавно затормозить, но на такой скорости это не сделаешь. У ворот стоит начальник охраны посольства, смотрит на нашу кавалькаду и опять то ли с издевкой, то ли с облегчением, что мы наконец-то вернулись, говорит: "Не жалеете матчасть-то. Ну, заезжайте, если уж приехали". Проезжаем мимо главных ворот и подкатываем к воротам АЭС. Дежурный комендант внимательно осматривает через броневое стекло наши машины, нас самих и, убедившись в том, что чужих нет, открывает ворота. Все - мы на территории России и под защитой нашей, хотелось бы думать, все еще могучей страны, хотя, конечно, понимаем, что если муджахеды имеют приказ разобраться с нами, то удерживаться за стенами посольства мы сможем максимум в течение нескольких часов. Оружия в посольстве чуток есть. Но если они пригонят танки или поставят дивизион гаубиц, то все - хана, придется исполнять интернациональный долг до конца.
   Въехав на территорию посольства, обращаем внимание на то, что на ней (а она огромна - российское - бывшее советское посольство в Кабуле самое большое в городе) не видно почти никого. И хотя сейчас обеденный перерыв - сиеста - все должны отдыхать, все же в обычные дни между его многочисленных домов и построек туда-сюда ходили люди, каждый по своей надобности. Сейчас посольство вымерло, а такого быть не может. В нем все еще живет и работает около 200 человек. Встречаем несколько знакомых, приветствуем их и видим к своему удивлению, что некоторые из них, как бы это выразиться поточнее, не совсем в форме. Хотя все понятно, никто их осудить не может. Как говорил один мой знакомый армеец, занимавший немалую должность в одной из десантных дивизий советской армии, ранее расквартированной в Кабуле, и один из полков которой охранял президентский дворец, - "Ребята, никто не знает, что нас ждет впереди. Надо выпить и закусить".
   Подъезжаем к дому, где мы уже ночевали. Паркуем машины среди других посольских автомобилей. Входим в дом и расползаемся по комнатам, предварительно несколько облегчив наше булькающее НЗ. Все. Можно сбросить напряг. Бог дал нам еще некоторое время для жизни. Спасибо ему. Спасибо, что не подстрелили по дороге в посольство. На меня вдруг наваливается сон, и я засыпаю. Это естественная реакция организма на в общем-то не самую ординарную обстановку. Проходит пара часов, показавшихся мне одной минутой. Вдруг резко просыпаюсь от рева танкового двигателя. Танк где-то совсем рядом. Я даже чувствую запах выхлопных газов - окна моей комнаты выходят прямо на посольский забор. Веселое начало новой жизни. Встаю и поднимаюсь на третий этаж, где живет мой друг - корреспондент одного из российских информационных агентств. Дверь в его квартиру по старой кабульской традиции не заперта. На всякий случай звоню, и услышав его ответ, вхожу. В квартире никого нет, и я вдруг замечаю, что он стоит на балконе, выходящем на пустырь рядом с посольством. Выхожу туда же и вижу, что мой друг внимательно наблюдает за действиями танка Т-54, лениво ползающего по пустырю. Его пушка до упора поднята вверх, а на дуло натянут брезентовый чехол. Это хорошо. Значит, приказа на стрельбу по нам командиру танка еще не поступало. Покрутившись за забором, танк застывает посередине пустыря. Там лениво слоняется несколько одетых кто во что хазарейцев, вооруженных чем попало. У одного на плече старый Калашников китайского производства, у второго облезлая американская автоматическая винтовка М-16 иранской выделки, что естественно: хазарейцы - шииты по вероисповеданию, и их всегда поддерживали иранцы; несколько совсем молодых мальчишек гордо держат на плече советские гранатометы РПГ-7, а один дед вообще вооружен английской винтовкой Ли Энфильд, которую советские солдаты называли "Бур". Впервые английская армия применила ее на деле во время англо-бурской войны в начале 20 в. Штука старая, но серьезная. Калибр почти 9 миллиметров, да и бьет на полтора километра. В условиях горной войны, а если еще поставить оптический прицел, то вообще цены ей нет. Однако видно, что винтовка вытащена из каких-то закромов, не чищена, вряд ли смазывалась, да и висит на плече больше для шику.
   Вдруг один из хазарейцев, завидев нас, подходит к забору и на ломаном русском языке просит нас закурить. Это хорошо. Значит, стрелять сразу не будут. Бросаем им сверху пачку "Примы", "Явы" и зажигалку. Хазарейцы, сгрудившись у нашего балкона, смотрят на нас. А узнав, что я балакаю по-ихнему, радостно сообщают нам, что они пришли не убивать нас, а наоборот охранять от врагов - душманов. Все ясно. Это бойцы вооруженных формирований Партии Исламского единства Афганистана - Вахдат, состоящие из хазарейцев - шиитов. Да другого и ожидать было нельзя. Район, где расположено российское посольство, в основном заселен хазарейцами, и совершенно естественно, что именно они взяли его под свой контроль. Кабул - город многонациональный, и большинство его кварталов населены представителями какого-либо одного из многочисленных народов Афганистана. Многие его кварталы называются по имени тех народов или племен, которые его заселяют.
   Сон как рукой сняло. Спускаемся все вместе в нашу квартиру, достаем запасы. Выпиваем, закусываем. Говорим о том, о сем. Внимательно прислушиваемся к звукам, долетающим из большого мира, из-за забора посольства. Еще на подъезде к посольству встречавший нас начальник охраны сказал: "Все, ребята. Мы в автономном плавании. Без приказа посла за забор ни шагу. Как устаканится, так и будем выезжать в город. А пока про ваш Дом российской культуры забудьте. Вы нам нужны живые". Это приказ. Да, если даже бы мы и захотели искать приключений на свою задницу, все равно бы никого из нас за пределы посольства не выпустили. В город сейчас не выезжают даже "опытные дипломаты" из резидентур, а они-то всегда жили по своим, им только одним известным законам. Значит действительно все не так просто. Это ясно всем.
   В городе слышна непонятная спорадическая автоматная стрельба. Иногда суматошно, туда-сюда проносятся танки и БМП. Самолеты не летают, да и артиллерийской канонады тоже не слыхать - что греет душу. Значит, еще поживем.
   Смеркается. Воздух начинает немного остывать. Выходим на традиционную прогулку. Ходим по замкнутому кругу - от ворот АЭС к поликлинике, далее к летнему, давно не работающему кинотеатру, к бассейну и обратно. Воздух весь прочерчен красными и желтыми линиями трассеров. В городе все кому не лень стреляют в воздух. Оно и понятно. Победа исламской революции - главное событие в истории Афганистана, как мне потом, дня через три объяснил старый кабульский знакомый. Вдруг обращаем внимание на то, что посольских почти не видно, а те, кто и ходят, идут как-то быстро, что вообще не характерно для походки российских людей в Афганистане. Здесь вообще все делается медленно и с расстановкой. На многих надеты каски. У нас их нет. Не выдали. Мы же ведь как бы варяги, нам не полагается. Навстречу нам идет помощник посла по административно-правовым вопросам. Он головой отвечает за безопасность всех российских граждан. Здороваемся. "Вы что, змеи Горынычи, что ли? По две головы запасной, что ли, у каждого? Пулька все равно на землю падает", - говорит он. И рядом, как бы в подтверждении его слов, в асфальт с легким чмоком втыкается пуля от Калашникова. Я ее подымаю. Горячая, наконечник расплющен, а стальной сердечник целый. Если в голову, даже на излете, то мало не будет. Помощник посла по рации вызывает завхоза и говорит, чтобы нам выдали каски. Идем в здание посольства, где у дверей лежит несколько касок, для тех, кто забыл принести с собой. Завхоз выдает их нам после того, как мы расписываемся в ведомости о получении казенного имущества. Нахлобучиваем их и понимаем, что груз немалый. Но лучше с ними, чем без них.
   Погуляв еще минут пять, возвращаемся домой. День большой, надо отдохнуть.
   Утром просыпаюсь от чавканья лопастей низко пролетающего вертолета. Еще три дня назад я бы не обратил на это никакого внимания. Летит себе "шайтан-арба" и летит, что вертолетов не видели, что ли. А сейчас все не совсем понятно. А ну, как стрельнет. Неприятно. В условиях Афганистана вертолет страшная штука. Выскакивает неожиданно из-за горы, гвоздит всем, чем ни попадя, и опять прячется за гору. Если, конечно, не собьют раньше. Афганские летчики - асы из асов. Летают смело и лихо. А стрелять они уже давно научились хорошо. Но раньше это были вертолеты режима Наджибуллы - т.е. друзья и союзники. А сейчас они все за муджахедов. Слава богу, что вертолет уходит за горы в сторону в сторону Ришхора. Там, говорят, пробиваются в город основные части Гульбеддина Хекматьяра, "особо большого друга" России. Значит разговоры о единстве муджахедов - туфта. Хотя об этом мы знаем и без вертолета.
   Следующий день проходит как обычно - по кабульским масштабам. На работу идти не надо, да и незачем. Из посольства никого не выпускают. Мы как бы в подводной лодке, командир - посол держит связь с базой, а рядовым, т.е. нам, знать, о чем он говорит, не положено. Если надо, то скажет и сообщит. Разбираемся в квартире. Плаваем в бассейне. Загораем под уже жарким апрельским кабульским небом - расслабуха. Допиваем запасы пива "Хейнекен", закупленные в городе. Там муджахеды. Пива больше не будет. Говорят, что орлы Ахмад Шаха Масуда, войдя в город, первым делом прошли по всем лавкам, где торговали спиртным и уничтожили его все. Это их право. Чувствуется, что за посольским забором кипит другая - непривычная, незнакомая нам жизнь. Хотя по большому счету ничего внешне не меняется. То же кабульское бездонное небо, те же горы, что видели еще Александра Македонского, те же голопузые, грязные, оборванные дети, те же хазарейцы, катящие свои вечные карачи - тележки, те же ослики, которым все равно, то ли идеи Маркса, то ли Ислам, то ли зороастризм. Лишь бы покормили и дали отдохнуть в тени, даже если она равна по площади лезвию ножа в профиль.
   Это одна из удивительных особенностей этого региона, о которой писал еще Ксенофонт - генерал и биограф Александра Македонского. Рядом гремит бой, гибнут сотни людей, а крестьянин, как ни в чем не бывало, пашет на своих волах. Жизнь идет, меняется все. Но это в другой - параллельной жизни. Пусть гибнут солдаты - такова их судьба, а мы сеем хлеб и убираем его. Все в жизни преходяще. Нас не будет, но цикл жизни вечен. Прошло почти две тысячи лет. В записках английского офицера, воевавшего в Афганистане во время первой англо-афганской войны 1838-1842 гг., мы читаем то же самое. Все относительно. Все правильно. Точек зрения множество. И все они справедливы. В конце концов, даже и евангелий четыре штуки, и они не совпадают по многим параметрам. Каждый видит то, что ему ближе и так, как он видит.
   Следующий день проходит тихо и в целом спокойно. За забор ни-ни. Пусть там все определится. Да из наших российских, простых, "чистых" туда никто и не ездит. Иногда выскакивают машины резидентур - но это их дела. Афганистан - страна знаний. Все всё знают. Мы тоже его часть. Мы уже знаем, что город поделен между разными группами муджахедов. Тот квартал, где ДСНК - там орлы Ахмад Шаха Масуда. Это хорошо. Его бойцы дисциплинированы. Слушают приказы. Не очень плохо относятся к российским. В крутых грабежах не замечены. Значит завтра-послезавтра, когда будет приказ посла, можем заехать в ДСНК и посмотреть, что к чему. Высыпаемся, отъедаемся, отдыхаем. Хотя, конечно же это все бред, за забором кипит новая - иногда не совсем понятная нам жизнь. Единственный источник информации - кабульское телевидение. Девушки-дикторы надели на голову платочки, мужчины дикторы - без галстуков, и видно, что не бреются. Это естественно. Страна называется Исламским государством Афганистан и по-другому быть не может. Временным исполняющим обязанности президента Афганистана назначен Себгатулла Моджаддади. О нем можно говорить много, но не будем. По телевизору все время транслируют указы и постановления нового правительства. Одним из первых запрещена деятельность НДПА - народно-демократической партии Афганистана. Другим - объявлена амнистия. Официально заявлено, что те, кто работал в государственных структурах прошлого режима и ни в чем не виноваты, не будут подвергаться какому-либо преследованию со стороны новых властей. Это мудро, если выполнять. По другому декрету все военнослужащие бывшей армии Наджибуллы должны явиться к месту своей службы, не опасаясь преследований со стороны новых властей. По телевизору все время транслируют отрывки документальных фильмов, повествующих о подвигах муджахедов в их борьбе против бывшего Кабульского режима и доблестной рабоче-крестьянской Красной армии Советского Союза. Показали и отрывок любительского видеофильма, заинтересовавшего меня. Несколько лет назад в здание ДСНК попала ракета, запущенная из-за реки Кабул-Дарьи, как потом оказалось, с одного из дровяных складов. По чистой случайности она попала в глухую стену рядом с кабинетом представителя ССОД, которого тогда не было на месте. Жертв не было. Разрушения - минимальны. Так вот, в этом фильме, снятом из проезжавшего мимо такси, все это было показано - попадание ракеты, пожар, который потом к счастью быстро погасили, нашу беготню с огнетушителями, т.е. муджахеды специально записали на видеокамеру их борьбу с "рассадником безбожия и разврата", как они называли ДСНК. К сожалению, так было не всегда. Летом 1990 г. в ДСНК попала более тяжелая ракета, запущенная откуда-то из района Пагмана. Были жертвы и раненые. Зданию был нанесен большой ущерб. А на меня выпала скорбная доля - сопровождать "Груз-200" на родину.
   До Ташкента я летел один с цинковым гробом в огромном и пустом военно-транспортном ИЛ-76, который привез в Кабул ракеты, а обратно шел пустым. А в Ташкенте гроб выгрузили на грузовую площадку аэродрома, принадлежавшего ташкентскому авиазаводу, и мне пришлось почти четыре часа ждать на палящем солнце, пока за этим скорбным грузом приедет грузовик, чтобы перевезти гроб на гражданский аэропорт. Цинковый ящик стоял на немилосердном солнце. Я с огромным трудом, с помощью двух солдат все же оттащил его в тень какого-то дерева. Потом, когда мы приехали в Ташкентский международный аэропорт, я лишний раз понял относительность всего в мире. Несколько часов назад мы с друзьями в Кабуле пили за упокой души человека, который сутки назад был жив, полон сил и надежд. Теперь его нет. В Кабуле об этом знала вся советская колония. А в Ташкенте до этого никому нет дела. Никто его не знал. В Афганистане идет война, а в Ташкенте мир и спокойствие...
   По кабульскому телевидению звучит национальная музыка. Все славят Исламскую революцию, муджахедов, их подвиги. Себгатулла Муджаддади все время принимает делегации, состоящие из "авторитетов" разных народов и местностей Афганистана, которые прославляют Ислам, его завоеваний и т.п. Месяц назад многие из этих людей пели дифирамбы режиму Наджибуллы. Но это ничего, так уж вышло. Ахмад Шах Масуд назначен министром обороны. Куча новых назначений. Абул Хакк - один из крутых командиров муджахедов назначен губернатором Кабульской провинции. Все время льются слова о том, что все муджахеды едины, что Гульбеддин Хекматьяр - лидер Исламской партии Афганистана, брат всем афганцам, однако вокруг Кабула идут бои, в которых бойцы Исламского общества Афганистан, возглавляемого Бурхан ад-Дином Раббани, в состав которого входят и отряды Ахмад Шаха Масуда, отражают атаки Гульбеддина Хекматйара. Канонада слышна по всему городу, а отдельные ракеты и снаряды падают и в городе. Это Афганистан. Ничему удивляться не надо.
   На следующий день, когда стало окончательно ясно, что штурмовать наше посольство никто не будет, да и к российским отношение не самое плохое, поступает разрешение посла, в соответствии с которым мы можем выехать в наше родное ДСНК и проверить, что там как, и к чему. Собираемся. Выбираем машину поплоше, на тот предмет, что если вдруг муджахеды будут ее отбирать, то и отдать особо не жалко. Берем две рации - в случае чего, можно будет сообщить что-нибудь патетическое, вроде: "Погибаем, но не сдаемся". Выезжаем втроем. Одного оставляем в посольстве. У главных ворот посольства ранее стояли царандоевцы - солдаты внутренних войск Афганистана. Теперь там лениво бродят или сидят на неизвестно откуда принесенных креслах бойцы партии "Вахдат". Подъезжаем ближе и видим, что это кресла из одного из наших коррпунктов. Я говорю хазарейцам, что это наши - русские кресла, и неплохо было бы вернуть их обратно. Молодой парень, сидящий на стуле с пулеметом Дегтярева в обнимку, отвечает, что взяли их не навсегда, а на время, по приказу командира, и обязательно вернут их обратно, если будет приказ. Все ясно. Грабеж идет по полной.
  
   4
  
   Медленно едем по проспекту Дар уль-Аман в сторону ДСНК. Внешне почти ничего не изменилось. Изменились детали. А это самое важное. У ворот всех сколько-нибудь важных общественных зданий, а их вдоль Дар уль-Амана много, стоят посты, принадлежащие самым разным группировкам муджахедов, которые поделили город на свои зоны влияния. Это и комплекс бывшего советского представительства КГБ - объект, конечно же, раньше был секретным, но кондукторы кабульских автобусов, объявляя остановку, что находилась рядом с ним, называли ее "ХАД-и шурави" (ХАД - сокращение от "хедамат-и амнийат-и доулати" - т.е. служба государственной безопасности), и оперативный полк МВД и старейший кабульский лицей - Хабибийа и завод "Хаджари ва Наджари", выпускавший всякие изделия из дерева и поделочных камней, которыми столь богат Афганистан. Представители каких муджахедских фронтов и партий стоят вдоль проспекта Дар уль-Аман видно издалека. Рядом с постами повешены портреты их командиров, и висят простыни, на которых написаны названия фронтов и партий. Чем ближе к ДСНК, тем больше портретов Ахмад Шаха Масуда - самого удачливого командира Исламского общества Афганистана, получившего почетное прозвище "Лев Панджшера". Это хорошо. Значит, ДСНК ограбили не под чистую. Все. Приехали.
   Ворота открыты, но рядом с ними стоят два орла в пятнистой форме и паколях, автоматы висят у них на плече вниз дулом. Это форма бойцов Ахмад Шаха. Останавливаем машину около ворот. Я выхожу из нее и завожу разговор, как обычно вежливый и формальный. Прошу у них разрешения въехать на территорию. Говорю, что мы здесь раньше работали. Бойцы вежливы до предела. Говорят, что проблем нет, только надо получить разрешение командира. Один из них вызывает его по рации, и минут через пять из-за ДСНК приходит и командир. Если бы я его увидел месяц назад в Кабуле - т.е. еще при Наджибулле, то сказал бы, что это студент последнего курса Кабульского университета. Джинсы, кроссовки, национальная рубашка - "пиран" навыпуск, а сверху немного потертый пиджак. На голове тоже паколь. Через плечо на каком-то ковровом ремне болтается израильский пистолет-пулемет "Узи", штука крайне редкая в Афганистане. Из бокового кармана пиджака торчит рация "Моторолла ". Здороваемся. Командир представляется и сразу же зовет пить чай. Отказаться нельзя. Идем с ним во второй жилой дом ДСНК. По дороге отмечаем про себя, что оставленной нами" Нивы" в ДСНК уже нет, а во втором жилом доме на окнах нет занавесок. В квартире на первом этаже, где раньше жил мой приятель, нас угощают хорошим чаем с непременными пакистанскими тянучками. Говорим, что мы раньше здесь жили и работали. Командир говорит, что знает об этом, и вспоминает также, что видел меня в университете, где он до 1991 г. учился. Теперь понятно, почему мне так знакомо его лицо. Лишнее подтверждение тому, что Кабул город маленький, хотя в нем и живет сейчас почти два миллиона людей, все друг друга когда-то видели. Просим разрешения обойти комплекс ДСНК. Нет проблем - идите куда хотите, но только ничего не увозите - все имущество под охраной Исламского государства Афганистан - так сейчас называется страна. В провожатые нам, хотя мы, проведшие в ДСНК многие годы, знаем его как свои пять пальцев, дают хмурого вида человека с огромной, доходящей почти до груди бородой, одетого в одежду афганского крестьянина, с автоматом Калашникова, из ствола которого торчит веточка цветущей сливы. Афганцы очень любят цветы и природу вообще. Начинаем ходить по комплексу, и видим, что пограбили там хорошо. Многие двери выбиты, замки сбиты или поломаны. В кабинете бухгалтера большой сейф, стоявший в углу, вскрыт. Искали деньги, которых там не было. В большом зале сорван и порван на части огромный занавес. Дверь на склад, где ничего кроме старой, списанной посуды не было - нараспашку, и вся посуда исчезла. В т.н. "Русском салоне" своровали ковер. Захожу в свою бывшую квартиру. Там все в относительном порядке, хотя видно, что пытались вытащить плиту, но почему-то бросили. Спрашиваю у нашего сопровождающего, кто это все наделал. Он хмурится, но потом говорит, что это бойцы Гульбеддина Хекматйара из "Исламской партии Афганистана", которые, по его словам, первыми ворвались в ДСНК и держали его под своим контролем около часа, пока не были выбиты оттуда подоспевшим чуть позднее отрядом Ахмад Шаха. Теперь понятно, от кого мы так быстро улепетывали дня три назад. Повезло. Попадись бы мы в руки гульбеддиновцев, может быть и не пришлось бы мне продолжать написание моего кабульского дневника, а моим друзьям купаться в бассейне посольства, лениво попивая пиво из последних, оставшихся у нас банок "Хейнекена".
   На заднем дворе дверь, ведущая в фильмотеку ДСНК, открыта настежь. Раньше там хранилось более двух тысяч самых разных советских фильмов, переведенных на языки дари и пушту. Тогда, когда в Кабуле еще находилась у власти ныне запрещенная Народно-демократическая партия Афганистана, мы их часто крутили для наших афганских друзей, приходивших в ДСНК познакомиться с советской жизнью и просто поглазеть на другой, как им казалось богатый, красивый и счастливый мир. Захожу туда и вижу, что в фильмотеке вдоль стены сложено полсотни пластмассовых стульев, которые мы ставили в большой зал, когда там было слишком много народа, что бывало в особенности в те дни, когда в ДСНК приезжали какие-нибудь известные советские артисты. Спрашиваю у нашего провожатого, почему они здесь. Он отвечает, что сложить их сюда приказал командир. Вдруг слышим звук подъезжающего грузовика. Выглядываю за дверь и вижу КАМАЗ, за рулем которого сидит какой-то молодой парень с лицом вологодского тракториста и светлыми, льняными волосами. Если его одеть в ватник, кирзовые сапоги, в зубы дать Беломор, а на голову надеть замасленную кепку, то ни дать ни взять уроженец нашей северной деревни. Такие люди иногда, хотя и редко, встречаются в афганских горах. Но одет он в защитную военную куртку американского производства, ту, что официально называют "Man's field battle dress", которую в Кабуле советские называли " Натовками", и которые стоили немалых денег. Один из кабульских купцов года два назад закупил их в Дубае (там они стоили 45 долларов США), а продавал по 100. Многие из советских, в том числе и автор этих строк, у кого были деньги, купили их (прошло уже почти 15 лет, а куртке нет сносу). Он вылезает из машины, вытаскивает за собой Калашников и степенно становится у машины. Он шофер - значит по афганским понятиям большой человек. Из кузова КАМАЗа на землю спрыгивают 3-4 одетых в тряпье людей, и начинают на наших глазах грузить в него пластмассовые стулья. Первая реакция - вякнуть что-нибудь в отношении российского имущества, и того, что не хорошо его так уж беззастенчиво воровать, но осекаюсь. Здесь мы уже не хозяева, а гости. Машина, груженная стульями, уезжает. Потом через пару дней эти стулья продавали в нескольких мебельных лавках Кабула. Я их видел сам и даже приценился - 10 долларов за штуку. Неплохой бизнес. Все в общем ясно. Втихаря грабят и масудовцы - эти муджахеды без страха и упрека. Жаловаться командиру бесполезно. Без его ведома здесь ничего не происходит. Заходим в ту квартиру, где он нас угощал чаем, благодарим за предоставленную нам возможность осмотреть ДСНК и, как это иногда бывает на Востоке, лжем в глаза, говоря, что все в полной сохранности. Командир понимает то, что мы все видели, но благодарит нас и приглашает приезжать в любое время. Прощаемся и уходим. Дома в посольстве надо писать отчет об увиденном и отправлять его в Москву. Хотя стоп. Такие документы идут диппочтой, а когда она будет, известно лишь послу. Поэтому надо идти к нему и просить разрешения позвонить в Москву по ВЧ. Выходим за территорию ДСНК и решаем немного нарушить указания посольских начальников - честно говоря, мы им подчиняемся не на прямую, у нас свое начальство в Москве. Наша машина - а это старая "Волга" стоит, где стояла, да кроме всего прочего по территории ДСНК мы слонялись не все. Один из нас оставался при машине. Так спокойнее. Он кивает, значит машину не трогали и никакой бяки, вроде бомбы, в ней нет. Решаем смотаться в город и посмотреть, как там дела.
   На машине красные номера, что указывает на то, что это машина дипломатическая. Какая никакая, а все-таки защита. Хотя бойцу Гульбеддина Хекматьяра или какого-нибудь другого командира муджахедов, многие из которых раньше дальше своей деревни или долины не бывали, это все до фени. В номерах он не разбирается, дипломатов не видел, да и не знает, кто это такие, о венских конвенциях не слышал. А тут хорошая машина, набитая иностранцами, которых и обидеть то не грех. Ну да Аллах с ним. Долгое пребывание в Афганистане в некоторой степени приучает к фатализму. На все воля Аллаха. От судьбы не уйдешь, а посмотреть, что творится в городе интересно. Я сажусь за руль, все-таки из почти семи лет проведенных в разных поездках в Афганистане я шесть лет при руле, да и город знаю хорошо. Прорвемся. Тем более, что стрельбы нет, да и некоторый порядок устанавливается.
   Выезжаем за ворота, сворачиваем налево и едем вдоль забора кабульского зоопарка. Вдруг из узкого проулка прямо на нас вылетает БМП - боевая машина пехоты, штука весом в 23 тонны, и прет прямо на нас. Из водительского люка торчит голова дико хохочущего бойца отрядов Ахмад Шаха Масуда. То, что это БМП Масуда, видно по тому, что башня залеплена его портретами. С трудом уворачиваюсь. БМП каким-то зигзагообразным курсом, шлепая траками, летит в сторону университета. Останавливаюсь и трясущимися руками вытаскиваю из кармана сигарету. Закуриваю. Приятели, сидящие в машине, делают то же самое и молчат. Что говорить - все ясно. Непонятно только одно. То ли нас хотели кончить, то ли водила БМП накурился чарса - анаши, то ли управлял им человек, первый раз севший за штурвал. Докуриваем и смотрим молча друг на друга. Что делать дальше? Ехать в город или обратно в посольство? Наконец один из нас - самый тертый, самый старший и знающий, говорит: "Есть афганская поговорка - то, что началось с трудностей, завершается удачей. Вперед!"
   Вперед нас гонит ощущение того, что мы присутствуем при, может быть, важнейших событиях в истории Афганистана. Если мы не будем их свидетелями и наблюдателями, то мы многое не узнаем. Не поймем. А этого я себе не прощу. Никто не знает, что нас ждет впереди. Через каждые двести метров заставы разных группировок муджахедов. Что у них на уме, не известно даже богу. Ползем со скоростью 20 километров в час. Так спокойнее. Едем вперед. Пусть видят, что мы не таимся и ничего не скрываем. Все нормально.
   Выезжая из посольства мы надели на головы паколи, а шеи повязали клетчатыми платками, которые в Иране называют "чапийа-йи басиджи" - т.е. "платки ополченцев" - их носили иранские ополченцы во время длившейся почти десять лет ирано-иракской войны. Это знак того, что человек готов на смерть ради Ислама. Точно такие же платки носили и носят и афганские муджахеды, воевавшие с советской армией и кабульским режимом. Их делают на Тайване и в Пакистане. Штука удобная. Можно постелить на землю как коврик для молитвы, можно на нем разложить еду, можно сложить в него все, что тебе нужно, и нести, связав концы, можно перевязать рану, в экстремальных условиях такой платок может быть и саваном - ну да, бог даст, до этого не дойдет. Этот платок немного похож на те, что носят бойцы Палестинских отрядов, уже много лет, воюющие с Израилем. Сейчас в Кабуле такой платок - знак лояльности новому Исламскому режиму. Пока срабатывает. Доезжаем за десять минут до площади Спинзар. Ставим машину около афганского гаишника. Он наш старый знакомый. Всю жизнь провел на этой площади, довольно бестолково пытаясь руководить дорожным движением, которое в Афганистане похоже на броуновское, и просто по определению не может быть упорядоченным. Вспоминается подарок, сделанный московской мэрией кабульскому муниципалитету в 1990 г. Тогда была популярна идея т.н. прямой помощи СССР отдельным афганским провинциям. Каждая республика и область нашей родины "прикреплялась" к какому-нибудь афганскому городу или провинции и отправляла туда в виде безвозмездной помощи то, что она сама производила. Часто это были нужное для Афганистана оборудование, продовольствие и т.п. Но иногда - это был полный бред. Гомельская область, отвечавшая за афганскую провинцию Кунар, прислала туда пять кормоуборочных комбайнов. Те, кто бывал в Кунаре, знают, что это одна из самых гористых провинций страны. Большинство тамошних полей по площади занимают столько же места, сколько и сам кормоуборочный комбайн.
   Так вот, Москва прислала Кабулу пять светофоров, которые поставили довольно хаотично в самом центре города. Поначалу народ приходил и приезжал смотреть, как они работают, создавая при этом пробки и заторы. Потом надоело. Все привыкли. Говорить же о том, что водители обращали на них внимание, как вы сами понимаете, не приходится.
   Выходим из машины, здороваемся, просим приглядеть за нашей "Волгой".
   Проблем нет, идите ребята - все будет в порядке. Заходим в лавку нашего друга, про которого злые языки говорили, что он работает на все разведки мира вместе взятые. Он торгует часами, обменивает валюту и вообще, чего только не делает. В лавке разительные перемены. Все дорогие часы убраны, а на их месте лежит китайская и тайваньская штамповка. Логично. Говорим о том о сем. Выходим наружу и подходим к маленькому пятачку, где раньше торговали книгами, газетами и журналами. Ассортимент у книготорговцев полностью обновлен. Только книги, изданные в Иране и Пакистане, повествующие о джихаде и подвигах муджахедов. Покупаю пару-другую, наиболее приглянувшиеся. Одна об Ахмад Шахе Масуде и его боях с красной армией в долине реки Панджшер, другая о борьбе муджахедов провинции Пактия. Покупаю также все имевшиеся в продаже портреты командиров муджахедов. Некоторые лица просто зверские, другие - ангелы во плоти.
   Садимся в машину и медленно едем в сторону т.н. "Нового города", где находились самые дорогие и стильные лавки города. Внешне ничего нового. Только на углах посты муджахедов - опять же масудовцы. Заходим к старому приятелю, снабжавшего водкой полгорода. Спрашиваем, как дела? Он говорит, что к моменту прихода муджахедов весь алкоголь он уже распродал. Муджахеды, зная, чем он торговал, обыскали лавку и пригрозили, что если он еще будет нарушать законы Ислама, то закроют лавку и его самого посадят в тюрьму. Вывод он сделал правильный. Больше не шалит.
   Едем на север города. По дороге встречается много КАМАЗов, набитых бойцами Масуда, которые все еще подтягиваются из панджшерской долины в город - она к северо-востоку от Кабула. В кварталах, расположенных напротив Кабульского элеватора, не понятно, чья власть. Кое-где стоят хазарейцы - "вахдатовцы", где-то, по-моему, гульбеддиновцы. Ну, да бог с ними. Не стреляют, лишь внимательно смотрят на проезжающие машины. И на том спасибо. У квартала Кот-и Санги, что в переводе на русский означает "Каменный перевал", нас тормозят. Первый раз за почти двухчасовую поездку по городу. Это должно было случиться, не могли же мы проехать по большей части города, без того чтобы нас не остановили. С кресла, стоящего у дороги лениво поднимается пуштун в чалме, завязанной по-кандагарски, ее кончик кокетливо торчит вверх, в широких штанах, национальной длиннополой рубашке, поверх которой надет жилет, расшитый золотой ниткой, с автоматом Калашникова, три магазина которого - один вверх, другой - вниз, третий - опять вверх раструбом, в котором видны патроны, перетянуты липкой лентой, один из них вставлен в автомат. Так делали наши и солдаты (только обычно скрепляли не три, а два магазина), чтобы можно было во время боя быстро - за три секунды - вставить в автомат новый магазин. А три секунды во время боя - это много. За это время можно погибнуть, а можно и остаться в живых. Он делает нам отмашку. Я плавно торможу и останавливаюсь около него. Он засовывает свою давно не мытую голову в открытое окошко машины и внимательно всех осматривает. Спрашивает на пушту, который я плохо знаю, есть ли оружие и деньги. Насчет оружия - это естественно, а насчет денег - пло-хо. Постановка вопроса неправильная. Значит, могут начать грабить. Выхожу из машины и вскоре выясняется, что другого языка, кроме пушту, он не знает, а мои познания в нем не достаточны, чтобы объяснить ему все что надо, и перевести разговор в шутейную форму, что во многих случаях в Афганистане выручает. Это плохо. Подползают и другие муджахеды. Окружают нас неплотным кольцом, рассматривают, судачат, обсуждают машину и нас самих. Чем это может кончиться, известно одному Богу. Чувствую, что напряжение нарастает. Ну вот, нашли приключений на свою задницу. Обидно то, что посольство всего в пяти километрах, но связываться с ним по рации бесполезно. Отберут еще и рацию, да посольские ничего и не сделают. А если и помогут, то потом одной объяснительной послу дело не обойдется. Разрешение посла было лишь на поездку в ДСНК, а нелегкая нас занесла к "Кот-и Санги". Что это вы там делали? Вам что, указание посла не указ? Дураков в посольстве нет. Все знают всё и понимают с полуслова, с одного взгляда. Надо выпутываться самим. Выхода нет. Будем надеяться, что это еще не кирдык. Вдруг вижу каким-то боковым зрением, что к этому посту подъезжает джип "Тойота", столь любимая муджахедами. У нее кабина на 5-6 человек, а сзади открытый кузов, где укреплен пулемет ДШК и сидит еще 5-7 внушительных с виду людей, вооруженных главным афганским оружием - автоматами Калашникова, который называется здесь Калашинкуф и на базаре стоит около 80 долларов. Люди бойко, как горох, спрыгивают на землю и выстраиваются в некоторое подобие строя. Все ясно - смена караула. Есть шанс вырваться. Глаза муджахедов прикованы к лицу командира - деда, а может и не деда, у него длинная с проседью борода, копна седоватых, года три не стриженых волос. На нем советский армейский бушлат, перетянутый двумя пулеметными лентами, а на боку маузер в деревянной кобуре: ну прямо ни дать ни взять - штурм Зимнего. На босых ногах кожаные афганские туфли с длинными, загнутыми наверх носами, чтобы было удобнее снимать. Такие уже давно в Кабуле не носят.
   Пока одни сдают пост, а другие его принимают, медленно сажусь за руль, благо дверца открыта и во время беседы с муджахедами я ее придерживал рукой. Двигатель я не выключал, и слава Аллаху, что мои друзья из машины не выходили. Тихо, практически не газуя, отъезжаю от них, каждый момент ожидая очереди в спину. Проходит 10-20-30 секунд - не стреляют. Хотя, кто считал эти секунды. В такие моменты время идет по другому. Прибавляю скорость и резко сворачиваю в узкий проулок направо, на следующем повороте - налево, и так, неким подобием противолодочного зигзага, все увеличивая скорость, рвусь вперед. Под колеса машины суматошно бросается курица, давлю на газ, бог с ней с курицей, жизнь важнее. Кручусь по узким улочкам, не отрывая взора от зеркала заднего обзора, слава богу, что я знаю эти кварталы, как свои пять пальцев. Без этого влипли бы в историю. Здесь тьма тьмущая узких проулков, где машина не пройдет, и много тупиков. Преследования пока нет. Вырываемся на большую улицу, ведущую к военному лицею "Дэ харби шувандзай", и степенно едем в сторону посольства. Слава Аллаху, судьба дала нам еще немного жизни. Что такое очередь из ДШК в спину, я знаю, видел. В человеке пробиваются дырки размером с блюдце, а бывает, и тарелку для супа.
   Подъезжаем к посольству, дежурный комендант, увидев нас, машет рукой, - проезжай. Едем к АЭСовским воротам. Там нас сразу же запускают внутрь. Все - мы на родине. Еще поживем малехо. Вылезаем из машины. Навстречу опытный дипломат. "Что ребята, насмотрелись? Что это у вас такие мокрые спины - в сауну что ли ходили, а полотенец не дали?" Нормальная кабульская шутка. Он прав. Вид у нас действительно, как будто мы только что вышли из боя. Садимся в тень. Закуриваем. Слов нет. Искали приключений, нашли их сами. Это был наш выбор. Могли сразу после ДСНК ехать в посольство, так понесла же нас нелегкая в город. За все в жизни надо платить, особенно за свой личный выбор. Если бы нас там кончили из ДШК, виноватыми были бы мы сами. Претензий предъявлять некому. Муджахеды сказали бы, что мы не остановились на приказ остановится, может быть даже утверждали бы, что им показалось, что мы целились в них и т.п. Ну, естественно была бы нота посольства, траурный митинг, такой же, который был некоторое время назад, когда одного из корреспондентов, ехавшего вечером из посольства, переехал танк дивизии Дустума, шедший на позиции. Этот бравый генерал, тогда еще служивший Наджибулле, объявил, что экипаж танка, последним пришедшим на позиции, будет расстрелян. Вот экипажи и рвали по ночному Кабулу во всю силу, не обращая внимания ни на что. Чего уж тут говорить о маленьких желтых "Жигулях"-шестерке, в которых сидел какой-то иностранец. Я видел, что потом осталось от машины, и видел, как из нее вытаскивали то, что некоторое время назад было молодым, талантливым, полным сил и надежд человеком. Зрелище тяжелое. Естественно, что виноватых не нашли, да и кто разберет в ночной тьме, чей танковый экипаж проехал по "Жигулям", которые для танка что мышь для машины. Никто якобы ничего не заметил, а если бы и заметил, то никогда не сказал, что это именно его танк виновен в этом трагическом по своей глупости случае.
   Все. Впечатлений от одного дня хватит надолго. После краткого "совета в Филях " решаем затихариться и быть паиньками. День завершается без каких-нибудь приключений. Играем в подкидного дурачка, попивая фирменный кабульский коктейль - спирт пополам с кока-колой. Благо, его не столь малый запас мы эвакуировали из ДСНК еще до входа муджахедов в город. Закусываем джалгузой - орешками гималайского кедра, любимым лакомством афганцев. Они почти как семечки. Начать их есть легко, остановиться, пока не съешь все - невозможно. Благо спирт еще есть. Быстро, как это бывает в Кабуле, на город падает ночь. Небо из лилового становится черным. Зажигаются огромные, чуть дрожащие от нагретого воздуха звезды.
   Выходим погулять по двору, не забывая при этом нахлобучить на головы каски. Стараемся держаться поближе к стенам домов. По небу опять, как и предыдущей ночью, медленно - если далеко, и быстро - если близко, летят трассеры автоматных очередей. Муджахеды все не могут утихомирится - празднуют победу. Вдруг рядом гремит резкий, с металлическим призвуком, выстрел из танковой пушки. Возвращаемся домой. Выглядываю из окна, выходящего на пустырь. Танк на месте. На башне сидит, подстелив под себя грязную, замусоленную подушку, улыбающийся во весь рот афганский танкист. Ствол пушки поднят вверх до упора и смотрит куда-то за горы. Я его спрашиваю: "Ты, что ли, стрелял? Снарядов у тебя, что - не меряно?" Он смотрит на меня, как на идиота, и на одном дыханием выпаливает: "Так победа же!" Он прав.
   Ложимся спать, благо дегустация кабульского коктейля немного сказывается на мировосприятии и мироощущениях.
   Утром меня будит мой приятель-корреспондент, и вместо пожелания доброго утра выпаливает: "В два часа пресс-конференция министра обороны - Ахмад Шаха Масуда, поедешь?" Моментально сбрасываю с себя остатки сна и отвечаю: "Обижаешь, начальник". - "Тогда в двенадцать выезжаем", - говорит он и выходит из моей комнаты. Смотрю на часы - десять. Привожу себя в порядок. Завтракаю в одиночестве - мои соратники еще спят. Иду в бассейн, вся поверхность воды которого покрыта упавшими, но никем не убираемыми листьями деревьев, растущих рядом сего бортами. Плаваю в нем минут сорок. Возвращаюсь домой и думаю - во что одеться? Как никак мероприятие с участием министра обороны. Однако, поскольку приглашен журналистом, то и канать надо под журналиста, т.е. как удобно, так и одевайся. Джинсы, кроссовки, иранская рубашка без воротника, муджахедский платок и военная куртка - так лучше всего, да и многие из журналистской братии будут одеты приблизительно так же. Предупреждаю проснувшихся коллег о том, что приглашен Ахмад Шахом на встречу. Выхожу во двор и вижу приятеля корреспондента, который только что подогнал к дверям дома свою потрепанную "Жигули - шестерку".
   Сажусь к нему, и мы едем в министерство иностранных дел, где будет пресс-конференция. На т.н. "мидовской улице", так ее называют все советские, пост муджахедов. Они внимательно осматривают машины, сверяя их номера со списком, который держит в руках сотрудник министерства иностранных дел Афганистана, мой старый знакомый. Увидев меня, он кивает головой - проезжай. Сейчас многие из тех, кто верой и правдой (хотя какова была эта вера и правда, известны только Богу), служил режиму Наджибуллы, так же служат муджахедам. Самые умные из этих людей уже давно имели с ними контакт и поэтому так легко "сменили окраску". Ну, да Аллах им судья. За постом муджахедов ставим машину на стоянку. Так нам приказывает какой-то мальчишка с пулеметом ПКМ в руках. Он отвечает за охрану автостоянки и страшно горд тем, что ему подчиняются иностранные дипломаты, журналисты и вообще "большие люди", которых он никогда ранее в своей долине Гурбанда откуда он родом (о чем он мне радостно сообщил) не видел. Медленно идем в сторону комплекса здания Министерства иностранных дел Афганистана, где планируется проведение пресс-конференции Ахмад Шаха. У главных ворот, по бокам которых стоят две горные зенитные установки, стволы которых увиты гирляндами цветов - так красивее, несколько муджахедов обыскивают входящих, похлопывая их для вида, к своим обязанностям они относятся спустя рукава, по карманам пиджаков или заглядывая - и то не очень внимательно - в кофры корреспондентов. Такой участи удостаиваются все входящие - вне зависимости от занимаемой должности. А учитывая, что практически все приглашенные - это корреспонденты местных и иностранных средств массовой информации (последние - люди тертые, многие из которых имеют редкую и небезопасную профессию - мотаться по горячим точкам планеты, и они видели еще и не такое), то никто не выступает. Себе дороже, да и на выполнение редакционного задания это не влияет. Приглашенных много, а обыскивающих мало. Устанавливается очередь и ясно, что в ней мы простоим еще минут пятнадцать. А учитывая то, что в Афганистане время течет по-другому и его здесь не очень-то ценят, то это означает, что пресс-конференция вовремя не начнется, хотя, по большому счету, этого никто и не ожидает.
   Наконец наступает и наша очередь, проходим через процедуру обыска. Моего приятеля-корреспондента просят показать отделение для батареек и то место, куда вставляется кассета в диктофоне, а меня похлопывают по карманам военной куртки. Проформа. Заходите. Идем в сторону старого здания МИД, построенного еще в 20-е гг. 20 в. при эмире Аманулле. Там будет происходить пресс-конференция. Обгоняя нас, бегут фото- и телекорреспонденты. Им надо расставить свою громоздкую аппаратуру. На это требуется немало времен. Нам расставлять нечего, поэтому мы и не торопимся. В зале, отделанном в смешанном индийско-афганском стиле, стоит на маленьком возвышении резной деревянный стол с креслом. Там будет сидеть Ахмад Шах. На столе уже стоит с десяток микрофонов, и многие входящие пытаются пристроить на него свои микрофоны и диктофоны. Все-таки по сути дела первая пресс-конференция столь высокопоставленного представителя муджахедов.
   В зале стоит огромный стол длиной метров эдак десять, вокруг которого на стульях уже сидит множество корреспондентов. Пристраиваемся в торце стола. Ахмад Шах будет напротив нас. Те, кто приходят за нами, вынуждены занимать места на полу, садясь на огромный ковер, расстеленный по всему залу. Видно, что ждать придется долго. Каждый занят своим делом. Кое-кто что-то пишет. Один корреспондент из Германии просто спит, растянувшись на полу. Мы с приятелем играем в морской бой, вызывая неподдельный интерес со стороны наших соседей - журналистов из Индии, Франции и Японии. Кратко объясняем им суть игры. Японец зачарован. Потом говорит, что если бы адмирал Ямамото - командующий японским флотом во время второй мировой войны - знал о существовании этой странной русской игры, то может быть война с Америкой пошла бы по-другому. С ним мы не спорим, ему виднее. Мой приятель оказывается более удачным флотоводцем, чем я. Начинаем играть в крестики-нолики.
   Убив таким образом с полчаса, выходим на крыльцо покурить. Вокруг слоняются муджахеды и сотрудники афганского МИДа, многих из которых я знаю. Вдруг среди охраны, стоящей редкой цепью вдоль высокого решетчатого забора, начинается какое-то движение. Все ясно - едет. Торопливо возвращаемся в зал. Садимся. Внезапно занавеска, висящая за креслом, предназначенным для Масуда, резко раздвигается и в зал входит, а точнее вваливается гурьбой 10 человек его личной охраны. Это здоровенные мужики - под два метра ростом, с длинными окладистыми бородами, в паколях и военных куртках. В руках у них у всех автоматы Калашникова. Почему-то глаз отмечает, что приклад одного из автоматов, принадлежащий самому молодому из них, украшен перламутровыми вставками. Афганцы очень любят украшать оружие.
   Проходит секунд тридцать и в зал скромно, как-то бочком входит тот, ради кого мы все здесь собрались. Это Ахмад Шах Масуд - "Лев Панджшера", "афганский Че Гевара", человек, за уничтожение или достоверную информацию о местонахождении которого, приведшую к его уничтожению, советское командование обещало присвоить сразу же звание Героя Советского Союза. Человек, который успешно отбил девять наступлений Советской армии и афганских правительственных войск на долину реки Панджшер. О нем можно говорить долго. Тем более что я знал его много раньше, когда в Афганистане не было ни советских войск, ни власти Народно-демократической партии Афганистана, а в стране правил президент Мухаммад Дауд. Но это тема для отдельного рассказа.
  
   5
  
   Охранники Ахмад Шаха сразу же громогласно, но не очень стройно выкрикивают "Аллаху Акбар" - "Аллах велик". Ахмад Шах проходит и садится в кресло. Охрана встает за его спиной, внимательно наблюдая за всеми присутствующими. Сразу видно, что они как бы поделили зал на сектора. Каждый из них контролирует свой сектор.
   Ахмад Шах невысокого роста, худой, ладони рук маленькие, пальцы длинные. В одежде, в которой прошел всю войну. Грубые шерстяные брюки афганского солдата, на ногах высокие шнурованные советские армейские ботинки. Сверху какой-то старый свитерок, поверх которого его знаменитая брезентовая выцветшая куртка, которую он поклялся не снимать до победы над советскими и афганскими войсками. И хотя он победил, куртка все равно на нем. Раньше такие куртки у нас продавались в магазинах "Турист". На голове неизменный паколь коричневого цвета, но не из грубого сукна, как у его охраны, а из тонкой шерстяной ткани. Он без оружия, хотя куртка на боку слева немного и оттопыривается. Поговаривают, что он никогда не расстается с тяжелым советским автоматическим пистолетом Стечкина. Изможденное лицо, оттененное маленькой бородкой, круги под глазами, чуть вьющиеся черные с проседью волосы, выбивающиеся из под паколя, надетого чуть набекрень. Темные, внимательные, усталые и даже немного потухшие, все замечающие глаза.
   Сотрудник афганского МИДа открывает пресс-конференцию и говорит, что после краткого выступления Ахмад Шаха присутствующие могут задавать ему вопросы, но не более одного от каждого журналиста. Ахмад Шах говорит тихим голосом на характерном панджшерском диалекте языка дари. В зале устанавливается тишина, а то ничего из сказанного Масудом не услышишь. Видно, что он имеет большой опыт общения с иностранными корреспондентами. Говорит 4-5 коротких фраз, которые составляют один смысловой блок. Потом ждет, пока все сказанное им будет переведено на английский язык. Ахмад Шах отлично знает французский язык, поскольку учился в кабульском лицее "Истикляль". Его называют еще французским лицеем, поскольку там традиционно уделяли большое внимание изучению французского языка и культуры. Этот лицей был построен в 70-е гг. 20 в. с помощью Франции. Английский Масуд понимает, но не говорит на нем. В том, о чем рассказывает Ахмад Шах, особо нового мало. Он излагает муджахедскую версию советско-афганской войны, рассказывает о страшных кознях КГБ, афганского ХАДа - службы безопасности, кабульского прокоммунистического режима, злодеяниях Наджибуллы и его попытках расколоть единый фронт исламского сопротивления.
   Затем журналисты начинают задавать вопросы. В основном они касаются отношений между Исламским обществом Афганистана, возглавляемым Бурхан ад-Дином Раббани, которому подчиняются и отряды Ахмад Шаха с одной стороны, и Исламской партией Афганистана, вождем которого является Гульбеддин Хекматйар, главные силы которого сейчас пытаются с боями пробиться к Кабулу. Его отряды опоздали к дележу "кабульского пирога" и город сейчас в основном контролируют бойцы Ахмад Шаха. Ахмад Шах делает хорошую мину при плохой игре. Он отвечает, что все муджахеды едины, никаких боев между их отрядами нет, а самого Гульбеддина Хекматйара называет братом. Хотя всем присутствующим ясно, что свара между разными отрядами муджахедов не за горами и происходить она будет в Кабуле. Этот город - не только столица Афганистана, крупнейший экономический, политический, религиозный и культурный центр страны, но и символ. Тот, кто держит под своим контролем этот город с более чем трех тысячелетней историей, может говорить (хоть и с определенной натяжкой), что он де-юре хозяин в стране. Поэтому все группы, фронты, партии и общества муджахедов, которых не мало, даже те, что и опоздали войти в столицу до, во время или после появления там отрядов Ахмад Шаха, стремятся если не войти в Кабул, то по крайней мере иметь там своих представителей. Вдруг корреспондент одной из арабских газет задает вопрос, от которого нас - меня и моего приятеля журналиста - немного передергивает. Он спрашивает - намерено ли новое афганское правительство предъявлять имущественные и финансовые претензии к России, как к стране, которая напала на Афганистан и ввергла его в пучину затяжной кровопролитной войны. Ахмад Шах, чуть подумав и внимательно окинув взором зал, словно бы в поисках представителей России, отвечает, что это возможно. Россия нанесла ущерб Афганистану в размерах, превышающих, по его мнению, 60 млрд. долларов и афганское правительство может поднять вопрос о компенсации. Пресс конференция близится к концу. Ахмад Шах встает и, окруженный толпой своих телохранителей, выходит из зала. Сквозь не закрытую занавеску видно, как он садится в старый серебристый Мерседес, на котором ранее - еще во времена президентства Мухаммада Дауда, т.е. более 20 лет назад, ездил начальник Генштаба афганской армии. Охранники запрыгивают в кузова двух японских джипов и вся кавалькада срывается с места. Ставка Ахмад Шаха на территории т.н. "Клуп-и аскари" - т.е. "Военного клуба" - ранее исполнявшего в афганском министерстве обороны функции Дома офицеров и Центрального спортивного клуба советской армии одновременно. Это в двух-трех километрах от комплекса МИД Афганистана. Езды минут пять от силы.
   Возвращаемся домой, по дороге делясь впечатлениями от увиденного и услышанного. Приходим к выводу: наше счастье, что вооруженные силы нового режима под контролем такого мудрого, взвешенного и блестящего во всех отношениях человека как Ахмад Шах Масуд. Едем медленно, глазея по сторонам. На перекрестках важнейших улиц стоят танки, экипажи которых сидят поблизости, попивая чай или поедая вареный рис - главную еду афганских солдат. Значит все нормально. Да и отдаленной канонады что-то не слышно. Хозяин лавки, куда мы заехали купить цветной капусты - кстати, афганская цветная капуста сказочно вкусна и очень дешева, - доверительным тоном говорит нам, что наступление отрядов Гульбеддина Хекматйара остановлено масудовцами в 10 километрах от города. Мы ему верим. На обратной дороге решаем заехать в коррпункт моего приятеля. Благо он наискосок от посольства. Оставляем машину у ворот и звоним в звонок. Коррпункт представляет собой двухэтажную виллу с небольшим садиком, окруженным высоким глухим кирпичным забором, утыканным сверху битым стеклом.
   Ворота открывает парень - хазареец лет 16 с неизменным автоматом Калашникова за плечами. Я ему объясняю, кто мы такие, и что мы хотим посмотреть как дела в коррпункте. Он пропускает нас внутрь и мы видим, что в садике на вынесенных из дома кроватях сидит кружком человек десять таких же как и он мальчишек, которые сосредоточенно поедают рис, сложенный горкой на большом подносе. Рядом стоит кипящий самовар. Их оружие - это опять те же неизменные АКМ - составлено в пирамиду, находящуюся от них метрах в трех. Приветствую всех присутствующих на языке дари, а в ответ слышу приглашение разделить трапезу - это естественная реакция любого жителя Афганистана, к которому пришли в гости в тот момент, когда он принимает пищу. Вежливо отказываемся. Просим разрешения осмотреть здание. Нет вопросов. Идите смотрите. За 10 минут обходим виллу и видим, что практически вся мебель исчезла. Везде валяются обрывки русских и афганских газет, "тассовки", обрывки телетайпной ленты и тому подобного теперь уже никому не нужного бумажного хлама. Книги, стоявшие на полках, сброшены на пол и видно, что по ним ходили ногами. Все ясно. Картина та же, что и в ДСНК. Комментариев нет. Слава богу, что всю дорогостоящую аппаратуру мы вывезли ранее. Выходим, благодарим за гостеприимство, прощаемся, садимся в машину и возвращаемся в посольство.
   День завершается рутинно, как будто мы и не в Афганистане. Обедаем, спим, потом решаем поиграть в биллиард. Живем мы около посольского клуба, в котором есть неплохая библиотека, кинозал, фильмотека с большим набором советских фильмов, биллиардная и столовая, в которой иногда обедаем - кормят вкусно и дешево, да и не надо думать о хлебе насущном. Зашел, выбрал, заплатил и съел. В биллиардной два стола, на которых лениво катают шары четверо наших приятелей. Занимаем очередь на игру, и пока наша очередь не настала, лениво обсуждаем текущую политическую ситуацию в стране, а точнее в Кабуле. Каждый из нас не первый раз в загранкомандировке, и поэтому наши публичные оценки, а там, где больше двух человек, то это уже много, отличаются заметной сдержанностью и как бы сейчас сказали политкорректностью. Ничего нового, каждый рассказывает о том, что видел в течение дня, избегая каких-либо выводов. Наступает и наша очередь играть в биллиард. Минут за двадцать мой приятель-корреспондент наносит мне с минимальным счетом поражение в американку. Все. День кончился. Идем спать. Над Кабулом висит бездонное темное небо, которое кое-где расчерчивается автоматными трассерами. Видно, что революционно-исламский дух муджахедов несколько поослаб. Стреляют в воздух уже меньше, чем в предыдущие дни. Исламская революция победила. Да и патроны стоят денег.
   На следующий день решаем поехать в ДСНК, посмотреть, что там делается, да и тем афганцам, которые у нас работали, надо платить очередную зарплату. Революция революцией, а жалование главнее, тем более, что все они семейные, а у многих по многу детей. Звоним вечером по телефону одному из них и говорим, чтобы он оповестил других, что утром будем на месте работы, и что ничего не изменилось. Он понимает с полуслова нашу "шифровку" и обещает, что придут все - хотя их всех оставалось к последнему времени всего пять человек. Мой приятель, ведающий финансами, вытаскивает из кладовки старый железный ящик, в котором сложены не только деньги, но и все финансовые документы уже несуществующего ДСНК, и углубляется в изучение финансовых ведомостей. И хотя по нашим - советским или российским - понятиям афганские рабочие, работавшие в ДСНК, получали не много, тем не менее с местной, афганской точки зрения это были не плохие деньги - по крайней мере, больше, чем, если бы они, исполняя те же функции, работали в афганских организациях. Наш финансист заполняет ведомости на выплату зарплаты, отсчитывает деньги и укладывает их в отдельный конверт - каждому работнику по конверту. Предварительно связавшись с нашим московским начальством и получив от них разрешение, решаем выплатить им зарплату за месяц вперед - никто не знает толком, как сложится обстановка в стране, и может быть это их последнее жалование в российском загранучреждении. По афганским понятиям сумма им причитается немалая, особенно если учесть, что после входа муджахедов в Кабул валютный курс изменился - позиции афгани несколько укрепились. Перед падением режима Наджибуллы, который так и продолжает сидеть в кабульском представительстве ООН, курс доллара США был равен 480 афгани, а после смены власти за доллар уже давали всего 400 афгани. Однако на ценах на товары первой необходимости - и прежде всего продовольствие - это особенно не сказалось. Несколько подешевели товары, привозимые из Пакистана, но для рядовых афганцев это в основном или предметы роскоши, или те товары, которые покупают не каждый день - мыло, стиральный порошок, чай, ткани, печенье, конфеты и т.п.
   Докладываем, как обычно после смены власти в Кабуле, маршрут нашего следования и ориентировочное время возвращения помощнику посла по административно-правовым вопросам и, получив добро, загружаемся опять же в старую "Волгу", оставив одного "на хозяйстве" в посольстве. Ехать близко. В городе ничего особо нового не видно. По дороге те же блок-посты муджахедов разных группировок, фронтов и партий. Танк на площади около управления кабульского траффика - ГАИ - как стоял, так и стоит. Над всеми государственными учреждениями, которых по дороге не мало, включая и афганский парламент, реют новые государственные флаги, старые - времен власти НДПА, а точнее партии "Ватан" - "Отечество", муджахеды посрывали сразу же после того, как вошли в город. Тогда же они сдернули с пьедестала, находившегося напротив бывшего здания ЦК партии "Ватан", и т.н. танк Ватанджара, сыгравший в истории апрельской революции 1978 г. ту же роль, что и крейсер "Аврора" в октябрьском перевороте 1917 г. в России. Этот танк, находившийся под командованием Аслама Ватанджара - одного из лидеров апрельской революции, в ходе которой погиб законный президент Афганистана Мухаммад Дауд и многие из его родственников, - первым прибыл к кабульскому Арку - Кремлю и начал его обстреливать из орудия.
   Подъезжаем к ДСНК и видим, что все наши афганские рабочие выстроились у входа и приветствуют нас радостными улыбками. Они все уже знают, что мы привезли зарплату, и их это искренне радует. Муджахедская охрана внутрь их без нас не пускает. Да и охрана ДСНК сменилась. Тех бойцов Ахмад Шаха, с которыми мы общались несколько дней назад, не видно. Ротация кадров. Но командир остался тот же, молодой парень, похожий на кабульского студента с израильским Узи. Он сразу же узнает нас и, приветствуя как старых друзей, приглашает заехать на территорию и отдает приказ пустить внутрь и наших афганских рабочих. Они гурьбой проходят в ворота и останавливаются у навеса, под которым мы всегда парковали наши машины. Летом в Кабуле садиться в машину, нагретую безжалостным солнцем - испытание не из приятных.
   Выходим из машины, и наш финансист сразу же начинает раздавать афганским рабочим конверты с зарплатой. Они тут же вытаскивают из них деньги и, пересчитав их, становятся еще более радостными. Для афганцев это не малая сумма. Ко мне подходит один из рабочих. Он раньше совмещал функции уборщика помещений, дворника, посыльного и всего остального сразу, а кроме этого, еще и жил вместе со своей взрослой дочерью в двухкомнатной квартире одного из наших домов - недоступная роскошь для других наших рабочих. Он начинает скороговоркой, оглядываясь по сторонам, чтобы не услышали бойцы Ахмад Шаха, рассказывать о тех ужасах, которых он лично натерпелся от муджахедов после нашего поспешного отъезда из ДСНК. С его слов выходит, что первыми на территорию ДСНК ворвались бойцы отрядов Гульбеддина Хекматйара, которые сразу же начали бегать по всем помещениям комплекса, выламывать замки, открывать двери и выносить отовсюду все, что можно было унести. Досталось и моему информанту. Он не успел убежать, поскольку занимался погрузкой отданного ему списанного имущества на ручную тележку. Муджахеды, разгоряченные возможностью безнаказанного грабежа, сначала не обратили на него внимания, но потом отобрали все его имущество, при этом надовав ему увесистых тумаков, следы от которых он был готов мне с радостью продемонстрировать. Пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его не делать это. Гульбеддиновцы, отобрав у него все его только что приобретенное богатство, просто выгнали его с территории ДСНК, пообещав пристрелить, если он еще раз там появится. Однако пока он, удрученный своей потерей и травмированный, выходил из ДСНК, туда ворвались бойцы Ахмад Шаха, которые без боя просто прогнали гульбеддиновцев. Однако, обиженный действиями последних, он решил не испытывать судьбу, и каких-либо претензий к победителям не предъявил, сочтя за благо просто тихо удалиться.
   Ко мне подходит другой из наших афганцев - он был нашим шофером и ездил на бортовом грузовичке УАЗ. Он отзывает меня в сторону и тихо спрашивает, что, по моему мнению, будет в Кабуле? Хотя ответ на этот вопрос и написан у него на лбу и в его глазах, и он все знает сам не хуже меня, я говорю ему, что все будет хорошо, и скоро в стране установится мир. Он смотрит на меня как на идиота - и он прав. Улучаю момент, когда на нас никто не смотрит и тихо, почти не двигая губами, говорю ему: "Езжай в Мазари Шариф - на север - там спокойнее". Я знаю, что там у него живет брат, и сделать это ему не так трудно. Он с благодарностью смотрит на меня, хотя ничего нового в принципе я ему не сказал. О том, что в Мазарях - а именно так его называли все советские, бывавшие в Афганистане, - спокойнее, знают все. Это вотчина генерала Абд ар-Рашида Дустума, а его бойцы умеют поддерживать порядок в тех местах, где они расквартированы. Да и нет на севере Афганистана другой, более влиятельной, чем генерал Дустум фигуры. Выпив чаю с командиром моджахедской охраны еще раз, благодарим его за службу и не торопясь едем домой - в посольство.
   По пути останавливаемся у бывшего здания афганского парламента, поскольку по дороге, обгоняя нас, в сторону Ришхора идет колонна танков - этак штук двадцать. Движутся они на большой скорости, и ехать рядом с ними как-то не с руки. Пропускаем колонну, и затем медленно подъезжаем к посольству. По дороге останавливаюсь купить сигарет у мальчишки-торговца. Как бы невзначай спрашиваю у него, куда пошли танки. Кабульские мальчишки знают все. Отвечает он с желанием и сразу же: "Ахмад Шах послал танки за Ришхор, там отряды Гульбеддина Хекматийара пробиваются к городу". И как бы в подтверждение его слов на горе, возвышающейся над Кабульским автомеханическим техникумом, это километра полтора от нас, один за другим гремят два взрыва - похоже, что это снаряды пушки Д-30 советского производства. И залетели они туда из района Ришхора - больше не откуда.
   Возвращаемся в посольство. Там все по - старому. Хотя и не совсем. Заметно какое-то несвоевременное оживление или напряженность. Хотя это можно отметить только профессиональным, тренированным взглядом. Сейчас обеденный перерыв - а это время свято - к административному зданию посольства, а не от него - в сторону жилых домов - идет несколько высокопоставленных дипломатов. Значит, там происходит что-то важное. Поживем, посмотрим. Задавать вопросы не стоит, да и некому, скоро узнаем сами. Легкий обед, пара часов сна под все усиливающиеся звуки дальней канонады, отзвуки которой долетают с запада - из окрестностей Ришхора, куда совсем недавно пошли танки. Ну, это ничего. В Кабуле стрельба - дело привычное. Снаряды или ракеты не падают поблизости, значит все в порядке. Да и не зря бойцы стройбатов советской армии незадолго до ее вывода в середине февраля 1989 г. в течение почти года строили рядом с административным зданием посольства огромное бомбоубежище. В нем автономное энерго- и водоснабжение, фильтровентиляционная система, немалый склад продовольствия и все необходимое для того, чтобы укрыть в нем на время весь персонал посольства. Приказа следовать туда еще не поступало, значит не все так плохо. Хотя, к слову сказать, потом настал день, когда он поступил, и много времени было проведено в бомбоубежище, поскольку окрестности посольства, да и его территория стали подвергаться планомерному артиллерийскому и ракетному обстрелу. Шли разборки между противоборствующими отрядами афганских моджахедов (принадлежавших к различным исламским партия, фронтам и движениям), занявшими город или стремившимися пробиться к нему.
   После сиесты решаю сходить в здание посольской школы, где мы укрыли большую часть вывезенного из ДСНК имущества, и проверить как там оно поживает. По дороге встречаю заведующего продовольственным складом - человека осведомленного и, как говорится, "вхожего". Он бежит в сторону административного комплекса посольства, что называется, "высунув язык", но времени на то, чтобы переброситься со мной парой слов у него хватает. Главное, что он мне сообщает, так это то, что запасов продовольствия у него еще не меряно, но деликатесов осталось мало. А тут еще министр иностранных дел Козырев едет, значит - икра, балык, семга и так далее - все мечи на стол. Все ясно. Значит, именно поэтому днем около посольства был заметен такой ажиотаж. Вообще, визит любой высокопоставленной делегации - это страшное время для всех сотрудников посольства. Работа с семи утра, и неизвестно до которого часа. Куча проблем и вопросов, которые надо решить, утрясти, состыковать, обеспечить и т.п. Протокольщики - сотрудники протокольного отдела посольства, да честно говоря, и все остальные, будут валиться с ног от усталости. Найдется и нам работенка, ну да бог с ним, наша служба вроде армейской. Будет приказ, будем исполнять.
   Проверяю имущество - все в порядке и иду домой. По дороге навстречу один из посольских. Дипломатический чин его не мал. В Афганистане просидел много лет. Знает все и вся. Циничен, мудр, в глазах усталость, видно, что в последние дни если и спал, то часа по четыре в сутки. "Привет! Что, проверяешь не потырили ли твои фарфор и ковры? Не боись. Работы что ли нет, езжай завтра с утра в "Cоюз афганских деятелей искусств" и на киностудию "Афган-фильм", ты там за своего, тебя там все знают. Посмотри, что да как, кто у них там за cтарших, чем дышат? Потом расскажешь. Считай, что посол дал тебе добро на выезд в город". Ну вот и на работенку напоролся. И хотя формально я ему не подчиняюсь, тем не менее, указания таких людей не обсуждают, а исполняют. Перекидываемся еще несколькими фразами и расползаемся по домам. Ну вот, прикрытие для поездки в город на завтра есть. Да и видно, что в городе и вокруг него зреют события. Уж что-то слишком сильно стала артиллерия Хекматйара работать, канонада становится все более слышной, да и шальные снаряды рвутся у дворца Тадж-Бек, того самого, что в декабре 1979 г. брали наши спецназовцы, свергая "антинародный" режим Хафизуллы Амина. Это в двух километрах на запад от посольства.
   Утром беру в напарники одного из своих коллег - выезжать в одиночку могут лишь немногие дипломаты, проверяем, хорошо ли зарядились рации и садимся в "Волгу". У нее красные - т.е. дипломатические номера. Так спокойнее, да к тому же моджахеды уже знают, что люди, сидящие в дипломатической машине, неприкосновенны, и их нельзя обижать. Канонады почти не слышно, хотя куда-то далеко на запад, за горы, только что низко и с закладывающим уши ревом, почти над головой, прошла двойка "МИГ-21", которые в Афганистане используют как штурмовики для работы по наземным целям, под брюхом у них висит по 250 килограммовой бомбе. Не успели доехать до ворот, как в ту же сторону пролетела пара боевых вертолетов "Ми-24". Противный, чавкающий звук их вращающихся лопастей не спутаешь ни с чем. Значит, действительно отряды Хекматйара рвутся в город. Авиацию в дело бросают здесь тогда когда пехота, танки и артиллерия не справляются. Но, если у войск Масуда дела не шибко хороши, то выезды в город из посольства отменят, и нас не выпустят за ворота. Однако через них мы проезжаем спокойно. Значит, еще поживем. За воротами, т.е. за пределами российской территории, идет обычная афганская жизнь.
   По проспекту Дар уль-Аман туда-сюда едут автобусы, желтые кабульские такси, груженые КАМАЗы, неспешно катят велосипедисты, семенят нагруженные ослики. Изредка эта идиллия прерывается проходом небольших колонн танков и БМП, движущихся в сторону Ришхора, где масудовцы воюют с хекматйаровцами. Вдоль дороги заметно уменьшилось число блок-постов, принадлежавших самым разным партиям, фронтам и движениям моджахедов. Им на смену пришли бойцы отрядов Ахмад Шаха Масуда, которые выделяются неким подобием дисциплины, и одеты в униформу, состоящую из пятнистых американских военных курток и неизменных паколей на головах. Беспрепятственно доезжаем до т.н. МИДовской улицы. Так ее называли советские, поскольку на ней расположено Министерство иностранных дел Афганистана. Едем дальше, чтобы попасть в Союз афганских деятелей искусств. Однако дорогу нам преграждает масудовский блок-пост. Выхожу из машины и вступаю в разговор с бойцами. Их командир - дед лет шестидесяти, с длинной нечесаной седоватой бородой и с неизменным калашниковым за плечом, приветствует меня на характерном панджшерском диалекте, и узнав, что мы из советского посольства (о том, что СССР уже нет, он не знает), говорит, что напрямую мы проехать не можем. Приказ Ахмад Шаха - никого не пускать. В пререкания не вступаю. Спрашиваю, каким путем можно проехать. Дед, плохо знающий Кабул, поскольку всю жизнь прожил в Рухе - а это центр Панджшерской долины, машет в сторону набережной реки Кабул, и говорит, что туда только что поехали какие-то иностранцы, которых он тоже не пустил. Благодарю командира моджахедов, сердечно прощаюсь с ним и разворачиваюсь в сторону Лаб-и Дарья, т.е. набережной реки. Тем более что там расположен знаменитый и известный всем в городе "Сарай-и Шахзада" - главная кабульская валютная биржа. Надо обменять доллары (в которых нам платили зарплату) на афгани. За время сидения в посольстве наши запасы местных денег - афгани - несколько поиссякли.
   Медленно - на набережной всегда дикое количество людей - подъезжаем к "Сарай-и Шахзада". Паркуюсь напротив главного входа и, оставив своего напарника в машине, захожу внутрь. Ничего нового, все по-старому, как месяц, год, пять и даже пятнадцать лет назад. Огромные толпы народа во внутреннем дворе большого, кареобразного трехэтажного дома. Кучи, другого слова просто не найти, денег самых разных стран мира, разложенных стопками просто на земле. Менялы, среди которых много кабульских сикхов, выходцев из Индии, предки которых не одно столетие назад переселились в Афганистан, сидящие на корточках или низеньких табуретках около своих денежных куч. Несмолкаемый шум и гам. В основном народ обменивает афганские афгани на пакистанские рупии, называемые в народе кальдарами. По большей части это купцы и торговцы, выезжающие в Пакистан за товаром. Смена режима в стране привела к изменению курса валют в "Сарай-и Шахзада", который является и всегда был самым точным барометром экономической, военной и политической активности в стране. Курс доллара по отношению к афгани несколько упал, а стоимость пакистанских рупий немного повысилась. Это хорошо, значит менялы и брокеры биржи считают, что ситуация в Кабуле относительно стабильна. Обычно понижение курса афгани по отношению к доллару говорит о военно-политической нестабильности в столице. Курс доллара к афгани равен приблизительно 300, в момент входа моджахедов в Кабул он равнялся 380. Вот тогда - то и надо было менять "зеленые" на афгани. Тогда, в далеком 1992 г., представить себе, что придет время, а оно пришло в начале 21 в., когда за доллар будут давать по 40 тысяч афгани, было просто невозможно. Продираюсь сквозь толпу менял и их клиентов и подхожу к меняльной конторе своего старого приятеля, назовем его, ну, к примеру, Турйалаем. Он выпускник Московского финансово-экономического института и уже лет семь работает в конторе своего отца, который в свою очередь когда-то закончил Высшую школу экономики в Лондоне, и много лет проработал в одном из афганских центральных банков. Это финансовые асы и не самые бедные люди в стране. Оба они - отец, сидящий в глубине конторы за компьютером, и Турйалай, склонившейся над телетайпом, факсов в Афганистане еще было крайне мало, на месте. Это хороший знак. Если бы в городе было неспокойно, то их контора была бы закрыта. Здороваюсь сначала с отцом, а потом с Турйалаем. После традиционных приветствий мне сразу же предлагают не обычного чая, а растворимого кофе с неизменными пакистанскими тянучками. Говорим о том о сем, о политических и военных перспективах, о курсе доллара, о ценах на продовольствие. Минут через десять этого разговора молодой финансист спрашивает меня, что ему делать с хранящимися у него тысячью старых, еще советских сторублевок, которые когда-то были изъяты из обращения в СССР во времена, когда премьером нашей страны был Павлов. Они остались у него еще с времен, когда в Афганистане стояли советские войска, и когда он часто ездил в СССР. Раньше этих сторублевок у Турйалая было гораздо больше, и большую их часть он все же сумел реализовать. А эти оставшиеся сторублевки лежат у него мертвым грузом, и никто их не берет. Я объясняю ему ситуацию с этими сторублевками, и по его глазам - глазам профессионального банкира и выпускника МФЭИ видно, что он знает все хорошо и без моего объяснения. "Странная ваша страна. Как можно изымать из обращения деньги. У нас в Афганистане до сих пор ходят деньги королевского режима и времен республики Мохаммада Дауда и никто их никуда не девает" - говорит мой афганский приятель. Я советую ему сжечь эти сторублевки. Показывать кому-либо или даже хранить у себя сейчас здесь ассигнации с портретом вождя мирового пролетариата опрометчиво. Мой приятель соглашается с этим доводом. Обмениваю у него по выгодному - " братскому", как он называет, курсу немного долларов на афгани. Допиваю чай, прощаюсь и выхожу к машине, в которой скучает мой напарник.
   Познакомился я с Турйалаем года два назад. Мне надо было обменять на афгани довольно крупную сумму казенных долларов. Взяв с собой коменданта - прапорщика-пограничника, входившего в нашу охрану, и кассира, мы поехали в "Сарай-и Шахзада". Один из моих приятелей, проработавший в Кабуле в посольстве более десяти лет и знавший в нем все и вся, порекомендовал мне обратиться для обмена денег в одну из меняльных контор, владельца которой он знал много лет. Это и был Турйалай. Именно к нему я и пошел с просьбой совершить этот обмен. Узнав о том, сколь велика сумма, привезенная мною, Турйалай расстроился. Он сказал, что обменять их на афгани он, конечно же, сможет, однако у него мало банкнот по тысяче афгани - самых крупных по номиналу и ему придется большую часть денег выдать мне банкнотами достоинством в 50 и 100 афгани. Я был вынужден согласиться. Деньги для казенной надобности были нужны срочно, и выбора не было. Пока я вместе с кассиром пил традиционный чай, Турйалай отправил двух своих сыновей, а было им лет по десять, в соседние меняльные лавки, предварительно переговорив с их владельцами по телефону, и они через пять минут вернулись, таща в своих неокрепших еще руках по большому полиэтиленовому пакету, которые как потом оказалось, были набиты афганскими деньгами, упакованными в пачки и перетянутыми резинками. Так они ходили к соседям еще раза три или четыре. Куча потрепанных полиэтиленовых мешков с деньгами, прозаически брошенных в углу комнаты, все росла и росла. Потом, когда эта процедура завершилась, Турйалай прозаически сказал мне: "Все, давай своих американских президентов и забирай наши афганские бумажки". Я, зная, что Турйалай был мне рекомендован надежным человеком, обратился к кассиру со словами российского бандита - " Бабки гони". Однако он, ничего не понимавший в нашем разговоре на языке дари, и не обращавший внимание на кучу пакетов в углу - по его мнению, такую сумму денег, а в Афганистане он был первый раз, и многое, если не все, ему было в новинку, надо было перемещать в опечатанных брезентовых мешках и обязательно с вооруженной охраной, сказал мне, что он так деньги не примет, поскольку их надо пересчитать и проверить на подлинность специальной, ранее мною никогда не виданной машинкой, которую он вытащил из кармана, и которая больше походила на маленький карманный фонарик. Меня обуял тихий ужас. Пересчитать всю ту массу денег, которая была свалена в углу, можно было только к вечеру. Я сказал Турйалаю о доводах кассира, на что он резонно для меня, но как впоследствии оказалось, совсем бессмысленно для кассира, возразил - "Забирай афгани, давай доллары, если банкнот будет не доставать, или будут лишние, позвони мне, сын привезет или заберет. Привезешь к себе и спокойно пересчитаешь. Я же ведь эти деньги взял в долг у соседних менял. А то курс, сам знаешь, меняется каждый час. А вдруг полезут афгани вверх. Я буду в проигрыше. У меня с ними свои расчеты. Я на днях полечу в Дубай, мне как раз нужны доллары". Когда все, или почти все я перевел нашему кассиру, то у него глаза полезли на лоб. С таким - традиционным для Афганистана - способом ведения валютно-финансовых операций он никогда раньше не сталкивался. Все - кирдык. Значит, придется сидеть и считать всю эту кучу денег. Турйалай, узнав о решении кассира, предложил нам пересчитать эти деньги с помощью своих сыновей - афганцы вообще считают деньги очень быстро - но наш кассир отказался. Турйалай послал одного из своих сыновей в ближайшую чайхану, и нам оттуда в течение пяти часов (а именно столько мы пересчитывали деньги, а многие банкноты были старые и грязные, что впрочем не смущало нашего кассира) с интервалом в полчаса приносили маленькие никелированные чайники, именно в них подают столь любимый афганцами напиток. Завершив эту, надолго запомнившуюся мне процедуру, наш кассир распахнул свой пиджак, под которым у него оказался жилет, вроде тех, в которых солдаты носят магазины для автомата, и положил на стол перед Турйалаем довольно много пачек десяти и двадцати долларовых купюр, которые тот, не пересчитывая, засунул в старый английский сейф, стоявший в углу комнаты. Я вытащил из-за пазухи бутылку коньяка, завернутую в бумажный пакет, и с приличествующими словами передал ее Турйа-лаю в знак благодарности за все. Это было сделано по совету человека, который меня вывел на этого менялу. Афганцы вообще не употребляют алкогольных напитков и не знакомы с ними. Как известно, Ислам запрещает это. Однако те из афганцев, что учились в Европе и, прежде всего, в СССР довольно быстро приобщаются к ним, и не отказывают себе в этих маленьких удовольствиях. Приоткрыв пакет и увидев, что там лежит бутылка армянского коньяка"Васпуракан", подаренного мне некоторое время назад членами армянской делегации, приезжавшей в Кабул, Турйалай, за время жизни в Москве ставший большим знатоком горячительных напитков, в знак одобрения поднял вверх большой палец правой руки. Мы тепло попрощались и медленно пошли, сгибаясь под тяжестью денежных мешков, к машине. Сам Турйалай и его сыновья тащили также мешки с деньгами. Загрузив их в машину, в которой сидел одуревший от жары и скуки комендант, мы, еще раз попрощавшись с Турйалаем, двинулись домой. Именно при таких, может быть и необычных, обстоятельствах я и познакомился с Турйалаем.
  
  
Оценка: 6.68*25  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023