Правовая и управленческая "перестройка" Московского царства в Российскую Империю наложила и определенный отпечаток на жизнь казачьих окраин. Царственные предшественники Петра I неоднократно подтверждали незыблемость демократических принципов казачества, поэтому бескомпромиссная ликвидация их встретила упорное сопротивление со стороны самих казаков.
В 1707 году восстали донские казаки во главе с Кондратом Булавиным. Бунт был локализован в границах региона "Дон - Поволжье". Широкомасштабного выступления, по аналогии с разинским, не получилось, но в 1709 году остатки булавинцев бежали за Кубань с атаманом Некрасовым, другая часть - в Запорожскую Сечь. В этом же году запорожцы переметнулись вместе с Мазепой на сторону шведов. Сечь была разрушена русской армией, казаки ушли на территорию Крымского ханства (1, с.373-390).
Казачье непокорство было уничтожено Петром I, начавшим реформирование организации казачьей жизни.
Если ранее формирование казачьих социумов происходило в результате естественного развития (возникали самоопределяющиеся формы общественного бытия), то в эпоху Петра I впервые было испробовано искусственное создание войсковых формаций, сохранивших лишь элементы былого самоуправления.
Терское казачье войско явилось первым экспериментальным полигоном в политике Петра I, подвергшееся насильственному переселению в полном составе.
В 1722 году на реке Сулак была основана крепость Святой Крест, куда были переброшены 500 пеших и 500 конных терцев, а уже в 1724 году на реку Аграхань пришли донские казаки в количестве 1000 семей (2, с.171-172).
Тяжелый климат повлек за собой эпидемию малярии и чумы, казаки - переселенцы погибали не столько от нападений неприятеля, сколько от болезней. К 1730 году вновь созданное Аграханское казачье войско насчитывало всего лишь 452 семьи, а в гарнизоне крепости Святого Креста оставалось 100 терцев, 8 мурз, 24 новокрещена и 18 охочен (2, с.192-193).
В 1736 году донская часть Аграханского войска была переселена на Терек и основала станицы Бороздинскую, Дубовскую и Каргалинскую, терская часть вместе со служилыми инородцами Святокрестовской крепости определена в только что основанный город Кизляр. Первые были организованы в Терско-Семейное войско, вторые - в Терско-Кизлярское (3, с.48-49).
Россия получила в лице Гребенского и двух новых войск укрепленную линию от Каспийского моря вверх по Тереку на протяжении 70 верст.
В 1765 году была основана крепость Моздок, в которой из крещеных кабардинцев под командованием князя Коргоко (Андрея) Кончокина была создана Горско-Моздокская казачья команда в количестве 104 человек (2, с.244).
Ещё одним регионом, подвергшимся переселенческим тенденциям, явилось Поволжье.
В 1732 году с Дона на Волгу были определены к поселению 1057 казачьих семей, но уже в 1765 году 517 семей вновь созданного Волжского казачьего войска были переведены на Терек, основав станицы Галюгаевскую, Ищерскую, Наурскую, Мекенскую, Калиновскую. В каждую из этих станиц было добавлено по 50 донских казаков, они же основали в 1770 году вблизи Моздока станицу Луковскую.
В 1777 году остатки Волжского казачьего войска, принявшего участие в Пугачевском бунте, в количества 4500 человек (700 семей) были переброшены на Кавказ, где основали 5 крепостей - Екатериноградскую, Павловскую, Марьинскую, Георгиевскую и Александровскую, объединенные в войско под прежним названием. В 1799 оно было преобразовано в Волгский полк (4, с.143-144).
В новые терские станицы были добавлены казаки Саратовской крепостной милиции, Московского легиона (выделенного из Волжского войска в 1768 году) и крещеные калмыки, но последние продержались в казачьем сословии недолго, и в большинстве своем вернулись к буддизму и кочевому образу жизни (4, с.143).
В 1799 году казаками Волжского полка была основана станица Стодеревская, и таким образом к началу XIX века казачье население Притеречья было разбито на три войска, два полка и отдельную казачью команду, и располагалось в 19-ти станицах и городах Кизляр, Моздок, Георгиевск, Екатериноград (ставший позже станицей).
Следует заметить, что на протяжении XVIII-го века основным источником пополнения казачьего населения Терека служило Донское войско, или же его производное - Волжское. Культура, быт и традиции Донских казаков были перенесены на кавказскую почву.
В этот период городки и станицы Терека выставляли на строевую полевую службу 2534 казака, в том числе:
Терско-Кизлярское войско - 108 человек;
Терско-Семейное войско - 400 человек;
Терско-Гребенское войско - 466 человек;
Моздокский полк - 1000 человек;
Волгский полк - 510 человек;
Горско-Моздокская команда - 50 человек (4, с.145).
Кроме кордонной службы и участия в составе Российской армии в тех, или иных войнах, казаки Терека осуществляли и крайне обременительные для них вспомогательные повинности, а именно:
почтовую (выставление постов по Тереку и на Астраханском тракте, конвоирование почты, выделение верховых лошадей курьерам и чиновникам);
постойную (безвозмездное предоставление жилья квартирующим войскам, выделение им своих пастбищ и сенокосов);
подводную (перевозка военных и гражданских грузов на своих подводах).
Кроме этого, казаки производили работы по содержанию дорог, по укреплению берегов Терека, по доставке леса и строительных материалов, по возведению зданий и укреплений, а также содержали по Тереку паромы и каючные переправы (4, с.159).
Усиление Кавказской линии казаками было одним из этапов борьбы между Россией и Турцией за Кавказ и Причерноморье.
Выстраивая свою политику в этом регионе, Стамбул на протяжении XVIII века делал ставку на антироссийские силы в Кабарде, всячески поощряя и поддерживая любые выступления, в том числе и вооруженные, против России.
Формальным поводом для начала активных действий кабардинцев явилось строительство крепости Моздок.
Требование убрать её не было удовлетворено Екатериной II, в ответ на это кабардинские князья пригрозили выйти из российского подданства, и переметнуться к Турции.
Вторым поводом к кабардинскому выступлению послужило обращение к генералу Медему ингушских представителей с просьбой взять их под свое покровительство и защитить от кабардинцев (2, с.252-253). Ингушские старейшины заверяли, что "они иногда выплачивали дань кабардинцам - по одной овце с семьи или отдавали на одну косу железа, если у семьи не было овец, но они никогда не считали себя подданными кабардинцев, тем более что они добровольно подчинились России, и большинство среди них - крещёные" (5, с. 342).
Начались разбойничьи вылазки кабардинцев на станицы Моздокского полка; чуть позже к восстанию примкнули чеченцы и кумыки. Практически, восстание продолжалось с переменным успехом с 1763 по 1779 год.
Здесь, на Кавказе, решалась и судьба Крымского ханства. Принимая самое непосредственное участие в Кабардинском восстании, претендент на ханский трон Девлет-Гирей добивался, во-первых, путем кавказских провокаций отвлечь силы России от готовящегося похода на Крым, и, во-вторых, с помощью закубанских черкесов и кабардинцев решить в свою пользу династические вопросы.
В 1779 году кабардинские князья признали себя и своих подвластных людей подданными Императрицы, согласились с установлением границы по реке Малка и выплатили большие денежные и имущественные штрафы.
В этот период представителями Петербурга были сделаны попытки привлечь на свою сторону чеченцев, разрешив в середине XVIII века некоторым тейпам спуститься с гор и расселиться по реке Сунжа и на правом берегу Терека на бывших казачьих землях.
Акция, начатая генералом Медемом и продолженная в 1783 году князем Потемкиным, была явно популистской и не привела к желаемому результату - "умиротворить" чеченцев не удалось, а со стороны казаков она вызвала глухой ропот (2, с.315).
В 1783 году Крым был присоединен к Российской империи, в этом же году Грузия получила российский протекторат. По интересам Турции в этом регионе был нанесен серьезный удар, поэтому Стамбул активизировал свою деятельность среди горских народов, поднимая их на новое восстание.
Кабарда отказалась принимать турецких эмиссаров, но Чечня поднялась полностью (2, с.293).
Качественно иной уровень приняло восстание 1785 года.
Если предыдущее кабардинское движение было вызвано лозунгами сохранения старых вольностей, прав и границ, то призыв Шейха Мансура к газавату делал религиозный фактор причинным в поднятом им восстании. Возглавленное им движение не имело больших военных успехов, но идея мюридизма оказалась очень живучей, что предопределило весь ход кавказской жизни в следующем XIX веке (6, с.134-150).
Ситуация на Тереке на протяжении XVIII века оставалась очень напряженной, тем более, что это было обусловлено общей политической обстановкой в России, явившейся следствием династической чехарды и связанной с ней внешней и внутриполитической нестабильностью.
Представителями российской военной и гражданской власти было упущено время, и в среде проживающих за Тереком народов, спаянных новым идентификационным фактором, возникли сложные религиозные и политические процессы, основанные, в первую очередь, на призыве к борьбе с "неверными".
Неоднозначной была ситуация, вызванная действиями командующего войсками на Кавказе графа И.В.Гудовича, разработавшего проект, в соответствии с которым на Кубань необходимо было переселить 3000 казачьих семей для заселения 12 новых станиц.
В 1792 году попытка насильственного поселения на Кавказской линии проходивших здесь службу донских казаков вызвала среди них широкомасштабные волнения. Если ранее, в соответствии с традициями вольной старины, переселение производилось только из числа добровольцев ("охотников"), или же по жребию, то теперь планировалось принудительно оставить на Кавказе шесть донских полков и, в дальнейшем, перевести сюда же казачьи семьи.
Более 1000 казаков покинули место службы и двинулись на Дон - в Черкасский городок, с требованием созыва Войскового Круга.
Жесткие меры правительства не позволили акции стихийного протеста перерасти в восстание (участники были биты кнутом, зачинщики - сосланы в Сибирь), но повторная попытка насильственного переселения, предпринятая в 1794 году, подняла на Дону новую волну возмущения. В связи с этим правительство было вынуждено пойти на уступки - на Кавказ отправлялись только 1000 семей из самых непокорных донских городков, которые на новом месте основали станицы Усть-Лабинскую, Кавказскую, Прочноокопскую, Григорополисскую, Темнолесскую и Воровсколесскую, объединенные в Кубанский казачий полк. По повелению Екатерины II, каждой семье при переселении выделялось пособие в сумме 20 рублей, и каждой станице на постройку церкви - 500 рублей (6, с.350; 7, с.433; 11, с.126-127).
С одной стороны, донские казаки, против их воли поселенные на Кавказской линии, имели в тылу у себя верные Петербургу полки, являющиеся гарантом невозможности перерастания их потенциального недовольства в бунт, с другой стороны, им противостояли военные отряды, принадлежащие к этническим группам, одержимым идеями мюридизма и относящимся к казакам ещё более радикально, чем правительственные войска.
Последовательно шло уничтожение старых допетровских принципов взаимоотношений между государством и казачьими окраинами.
Если у Терско-Гребенского казачьего войска, исторически сложившегося на Тереке, Петербург не торопился отбирать последние элементы вольности, опасаясь оголения границы в результате возможного ухода гребенцов (по аналогии с некрасовским исходом с Дона за Кубань), то вновь поселенные на Кавказе казачьи группы изначально ставились военными властями в положение полностью зависимых от их воли военно-хозяйственных формаций.
Создаваемая на Кавказе полковая система казачьего расселения не предполагала выборного принципа, командиры полков были назначаемыми, и лишь на низовом, станичном уровне казаки изо всех сил цеплялись за остатки обычного общинного права, пытаясь сохранить некоторые элементы былой самоорганизации.
На протяжении XVIII века последовательно шел процесс трансформации вольного казачьего социума, открытого и доступного в древности любому индивидууму, желающему связать свою жизнь с лишениями и опасностью приграничной жизни, в закрытую обособленную военно-хозяйственную систему.
Несмотря на явный антагонизм между государством и казачьими группами, создание сословной замкнутости являлось не только исходным фактором политики официального Петербурга, но нашло горячую поддержку и среди самих казаков. Боязнь потерять последние элементы старого быта и уклада подстегнуло их спрятаться за оболочку сословности, как гарантии сохранения достояния предков. Петербургу же выгодно было оставить военно-патриархальную демократию, хоть и значительно урезанную, в законсервированном виде для того, чтобы она больше не смогла выплеснуться на окружающие социальные группы и объединить их в виде разинщины или пугачевщины.
Обычное общинное право казачьих групп, подвергавшееся в XV - XVII веках изменениям под воздействием внешних и внутренних факторов, в XVIII - начале XIX веков было спрятано казаки в рамки собственной замкнутой системы, и просуществовало без значительных изменений вплоть до 1917 года.
Одним из примеров того, как радикально корректировали военные власти остаточные проявления казачьей самостоятельности, является факт пребывания на Тереке в 1771 году Емельяна Пугачева.
Приписавшись к Терско-Семейному войску, он постарался возмутить казаков обещанием вернуть утраченные на Аграхани вольности. Попытка его не увенчалась успехом, и тогда он объявился в станицах Моздокского полка, где обольщенные его словами казаки, недовольные суммой жалования и количеством провианта, пообещали Пугачеву "быть ему у них войсковым атаманом" в случае, если он решит их проблемы в Петербурге (2, с.247-249).
Пугачева арестовали при проезде его через Моздок, определили на гауптвахту (откуда он сумел бежать), а казаки, имевшие общение с ним, были "при собрании народа нещадно батожьем наказаны".
В 1787 году было учреждено Кавказское наместничество, и казаки теперь уже подпадали под двойное управление - военное и гражданское, что не редко влекло за собой произвол властей (2, с.306, 312).
Так, не смотря на то, что казаки отбывали почтовую повинность, с них взимали ещё и подушную подать на содержание почтового тракта в сумме 1 рубль 90 копеек (4, с.159).
Фактически, войсковые атаманы, начиная с этого времени, управляли только строевыми казаками. Станичные атаманы были подотчетны гражданским властям и доносили им напрямую обо всех происшествиях в станицах (3, с.78).
Основными хозяйственными промыслами на протяжении XVIII века оставалась охота, рыбная ловля, огородничество, виноградарство, бахчеводство, шелководство. Земледелие и скотоводство не могло найти своего широкого применения в системе хозяйствования казачьих обществ в связи с недостатком рабочих рук.
Высокая интенсивность службы приводила к тому, что нередко казачьи хозяйства приходили в упадок. Из 44 333 десятин земли, выделенных гребенским казакам в 1772 году, ими обрабатывалось 2 035 десятин (3, с. 111).
На плечах женщины-казачки лежало не только хозяйствование, но и исполнение некоторых видов вспомогательной службы (например, подводная повинность) по причине недостатка мужчин.
Самостоятельность казачек Терека, высокая степень их самоорганизации проявились в героической обороне станицы Наурской в 1774 году. Десятитысячное войско, состоящее из крымских татар и кабардинцев, внезапно напало на станицу, в которой на тот момент практически не было казаков строевого возраста - все они находились в походе. Оборону станицы организовали женщины, старики и калеки, и после нескольких дней осады неприятель бежал, оставив на поле боя около 800 человек убитыми, в том числе было брошено и тело князя Татарханова (6, с.78-80).
Основными видами хозяйствования, приносящими казакам Терека стабильную прибыль, являлись виноделие, рыболовство и передача в аренду родовых земель.
Ещё в 1651 году Терский воевода писал, что гребенцы приготовляют "виноградное питье", которое продают в Терках (4, с.126), а уже в 1689 году из Москвы поступил заказ на виноградные кисти, церковное вино, арбузы и прочие овощи "для государева обихода" (9, с.207).
Рыболовство, как вид промысла, изначально присущий всем старым казачьим социумам, олицетворяло и древнюю казачью вольность, принося, к тому же, и значительный доход. Так, к середине XVIII века из казачьих станиц Терека вывозилось до 50 тыс. спинок осетровых рыб (3, с.103).
Земельные отношения с горцами подтверждают наличие у войсковых атаманов даже в конце XVIII века определенных остаточных признаков самостоятельности, в том числе, в вопросах заключения имущественных договоров.
Признавая древнее право казаков на территорию между Сунжей и Тереком, чеченцы старались заключить письменное соглашение с гребенцами о режиме использования земель. Со стороны казаков в договорах обозначались серьезные штрафные санкции (до 15 рублей) в отношении арендаторов: "табунов конских и скотских и овец без дозволения ... не пасти ..., не рубить лес", а также, разрешалось казакам убивать любого, кто без разрешения переправиться через Терек (10, с.447-449).
Во второй половине XVIII века по этим основным источникам казачьих доходов был нанесен существенный удар.
Во-первых, ещё в середине XVIII века было запрещено торговать вином по свободной цене, а монополия по скупке была предоставлена Астраханской садовой конторе, установившей низкие закупочные цены; во-вторых, в рыбных промыслах тоже была введена откупная система, а частые карантинные мероприятия свели почти на нет вылов рыбы казаками; в-третьих, притеречный лес был объявлен казенным, и порубка его разрешалась только на нужды армии (11, с.118-119).
Вопрос о земле был решен властями ещё более радикально. Верховным собственником земли в конце XVIII века объявлялось государство, которое часть левобережья Терека "дарило" казачьим войскам, правую же часть отдавало во владение горцев.
Если в период правления Медема и Потемкина чеченцам разрешалось селиться здесь, оставляя за гребенцами право регулирования вопросов их пребывания на территории родовых казачьих владений, то размежевание земель, происшедшее в 1800 году, юридически закрепляло их за новыми хозяевами (11, с.119; 9, с.155).
На территории Моздокского полка казаки также были недовольны вмешательством властей в земельные вопросы. При переходе с Волги на Терек казакам было обещано не нарушать сложившихся на предыдущем месте проживания вопросов наделения землей (по 103 десятины на казака), но и это обещание исполнено не было. Земли, выделенные моздокчанам и волгцам, нередко изымались и передавались под новые слободы (9, с.315).
Парадоксально, но в условиях неэффективного хозяйствования, явившегося следствием практически пожизненной службы, казаки искали выход в решении финансовых и материальных проблем опять же в самой службе.
В то же время, отбирая у казачьего социума элементы самостоятельности, государство в XVIII веке делало первые попытки решения социальных вопросов в казачьей среде.
При обустройстве прибывших в 1724 году на Аграхань донских казаков с семьями по повелению Екатерины I было выделено по пять рублей на человека, по шести четвертей муки, по три четверика круп и овса, и, что самое главное, на семьи, имеющие детей, выделялось по одному или по два четверика провианта. Кроме того, было определено компенсирование ежегодных командировочных ("прогонных") расходов на содержание направляемой в Петербург для решения тех или иных вопросов делегации ("зимовой станицы") (2, с. 177).
В начале XVIII века неоднократно производилось увеличение количества денежных выплат и провианта. Так Аграханским казакам было добавлено жалование до 12 рублей (2, с.182).
Горцам, составлявшим в тот период гарнизон крепости Святого Креста, выдавались деньги только за непосредственное участие в боевых действиях, но в дополнение к этому, санкционировались набеги на соседей с целью получения добычи, которая считалась по праву законной и не подлежала изъятию (2, с. 170).
С возведением крепости Кизляр и учреждением Терско-Кизлярского войска было создано положение о жаловании и провианте чинов, служащих в нем. Так рядовым казакам денежное довольствие было оставлено в размере 12 рублей (2, с.192).
При поселении на Тереке Терско-Семейного войска Сенат впервые определил выделять провиант казачьим вдовам, соразмерно количеству детей мужского пола. Вдовы, не имеющие мальчиков и не пожелавшие повторно выйти замуж, отправлялись к прежнему месту жительства на Дон (2, с.193-194).
В 1771 году в своем манифесте, обращаемом к владельцам Кабарды, Екатерина II определяла некоторые принципы отношения к находящимся в плену у них христианам. Так, за каждого бежавшего грузина или армянина их бывшим владельцам полагалась компенсация 50 рублей с обязательным поселение этих пленников в Центральной России, русских же пленников обязывалось выкупать городскому обществу Кизляра или Моздока, но по цене не более 150 рублей (2, с. 250).
В селении Эндери существовал невольничий рынок, на который состоятельные горожане или казаки прилегающих к Кизляру станиц приезжали с целью покупки работника. Заплатив за бывшего пленника деньги, новые хозяева обязаны были зарегистрировать его в полиции города Кизляр (записывалось имя работника и сумма, за которую его купили). Обычная цена пленника достигала 150-200 рублей серебром. С этого момента из общей суммы ежегодно вычитали по 24 рубля серебром как плату за работу пленника, кроме того, хозяин обязан был кормить и одевать его. По истечении срока выплаты общей суммы, работник становился свободным и причислялся к иногородним поселенцам. Как правило, в Эндери кизлярцы покупали грузин, мингрелов, армян, но были среди невольников и горцы, а так же дети, проданные родителями из-за нищеты (5, с. 377-378).
Одним из составляющих элементов российской политики на Кавказе являлось христианское просвещение осетин. В 1756 году императрица Елизавета отправила туда архимандрита Пахомия с несколькими монахами, и уже на следующий год в Нарском ущелье была построена церковь. В 1771 году в Моздоке была учреждена Осетинская миссия, а в 1775 году к ней прибавилась школа для осетинских детей, которая просуществовала до 1792 года. В 1815 году митрополит Теофил открыл Осетинскую миссию в Тифлисе, и многие молодые осетины были отправлены в этот город для обучения в гимназии. С 1815 по 1825 год почти все осетины вернулись в православие, и в это время был закончен перевод Евангелия на осетинский язык и построено 58 церквей (5, с. 250-251).
В начале XIX века совместными усилиями церковных и светских властей на Тереке вновь были предприняты действия в области образования. В Кизляр и Моздок из Астрахани отправлены православные книги, открыты школы грамотности и духовные училища (12, с.101).
Тем не менее, рассматривать решение структурами военного и гражданского управления отдельных вопросов социального характера в казачьей жизни, как проявления системной работы, не представляется возможным. Помощь государства в отношении казаков была разовой, и далеко не всегда достаточной. Жесткие административные меры, нередко носившие репрессионный характер, по большей части были направлены на "выдавливание" из казаков Терека исполнения в полноте всех служебных обязанностей, не давая взамен каких-либо хозяйственных или финансовых систем компенсаций.
Следствием этого являлись случаи одиночных и коллективных побегов казаков за Кубань и за Терек в поисках вольной жизни (9, с.73). На арабской карте Чечни 40-х годов XIX века на левом берегу Хулхулау указано селение с припиской: "Это кельи русских, твёрдых в своей вере" (3, с.143).
Впрочем, был и обратный процесс со стороны горцев. Так представители чеченского тейпа Гуной (к этому тейпу, по преданию, принадлежал и Шейх Мансур) бежали к казакам из-за кровной мести или из-за насаждения ислама, что повлекло за собой появление многочисленных родственных связей между гуноевцами и гребенцами (3, с.62).
Как правило, большинство вопросов социального характера на протяжении XVIII века по-прежнему решались в казачьей среде в соответствии с нормами обычного общинного права.
Уровень грамотности среди казаков Терека оставался на довольно низком уровне. Дальнее приграничье Российской Империи проживало в условиях практически непрерывной войны, военная служба являлась основным занятием казачьего населения этого региона, и грамотность рассматривалась лишь как необходимый инструмент отправления церковных служб (9, с.135).
Медицинское обеспечение в Гребенском казачьем войске практически отсутствовало. В станицах не было ни врачей, ни аптек, и казаки обращались за помощью к знахаркам, что приводило к большой смертности от болезней (2, с.214).
В Кизляре ситуация сложилась более благоприятная, так как к гарнизону было прикреплено несколько врачей, но смертность среди казаков и солдат и здесь оставалась высокой. Сказывались антисанитарные условия содержания нижних чинов и тяжелые климатические условия, обусловленные нерациональными методами хозяйствования. В результате прокладки в этой местности оросительных каналов произошло заболачивание местности, что и явилось причиной распространения малярии (2, с.215).
Следует отметить и тот факт, что религиозный стержень казачьей общины в XVIII веке получил несколько иное значение, чем в предыдущую эпоху. Если ранее православие было главным идентификационным признаком членов казачьего социума, неким связующим с Россией звеном, то теперь оно, в первую очередь, являлось доказательством особенности и обособленности казаков по отношению к окружающему миру, приводило к возникновению в казачьей среде эсхатологических тенденций.
Обусловлено это было и тем, что казаки Терека, в большинстве своем, придерживались старообрядчества и держались за него, как за последний сохранившийся элемент вольной старины.
В начале XVIII века действовала только одна церковь в станице Курдюковской, в других же станицах существовали молитвенные дома. Культовой деятельностью занимались, как и ранее, "уставщики", получившие знания по наследству и утвержденные на должность Кругом. Степень их влияния на казачье общество была довольно высокой (3, с.127, 132).
Как было сказано в предыдущей главе, Петром I не допускались притеснения в отношении старой веры гребенских казаков, но ситуация изменилась с постройкой города Кизляр в 1735 году.
Здесь была учреждена должность "закащика" - доверенного лица Астраханского епископа, в обязанности которого входило наблюдение за церковной жизнью на вверенной ему территории (3, с.130).
В 1737 в Кизляре был основан Крестовоздвиженский монастырь с целью "утверждения христиан в православии, стесняемых от раскола".
По казачьему самоуправлению наносился ещё один удар - "уставщиков" было повелено заменить присылаемыми из Астрахани священниками, молитвенные же дома преобразовать в церкви.
Гребенские казаки твердо стояли на принципах старой веры, утверждая, что среди них "расколу не имеетца, ибо как отцы наши, деды, прадеды издревле состояли в православной вере христианской и крестились двоеперстным крестом, так же и мы..."
На протяжении XVIII века были случаи ареста казаков, призывавших к побегам по религиозным мотивам за Кубань. Власти штрафовали гребенцов, уклоняющихся от исповеди, осуществляли следственные действия в отношении священников, производивших службы по старопечатным книгам, но религиозное давление только консолидировало казачье общество. В связи с этим церковные и светские власти пошли на уступки, подтвердив за гребенцами право исполнять церковные обряды по старому обычаю ("понеже у них, кроме креста иного расколу никакого нет") (3, с.132-136).
Вопросы религиозной обособленности, в числе прочих факторов, лишь подтолкнули казачество Терека к необходимости самосохранения в рамках сословности.
В 1819 году проконсулом Кавказа генералом Ермоловым был ликвидирован последний из существовавших в Российском Империи принципиально значимых институтов казачьего общества, являющийся отличительной особенностью вольной старины - упразднен выборный принцип войскового атаманства у гребенцов. Атаман Зачетов был смещен со своей должности, на его место Ермолов назначил сначала войскового знаменщика Фролова, а затем и вовсе постороннего для казаков человека - полковника Ефимовича (4, с. 318). Объяснялось это необходимостью внедрения принципов государственности в казачью среду, а самоуправление признавалось Ермоловым "беспорядочным". Новому наказному атаману Гребенского войска были даны широкие полномочия по воздействию на внутренние процессы, происходящие в станичных обществах, вплоть до замены по своему усмотрению неугодных станичных атаманов (3, с.81-82).
Таким образом, в начале XIX века казачество Терека окончательно трансформировалось из уникальной субэтнической группы, обладающей своеобразной культурой и управленческой самостоятельностью, в замкнутое военно-служилое сословие.
Примечания:
1. Нелепин Р.А., История казачества, т.1. - СПб,1995.
2. Потто В.А., Два века Терского казачества. - Ставрополь, 1991.
3. Великая Н.Н., Казаки Восточного Предкавказья в XVIII- XIX вв.. - Ростов-на-Дону, 2001.
4. Караулов М.А., Терское казачество в прошлом и настоящем. - Пятигорск, 2002.
5. Бларамберг Иоганн, Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа. - Москва, 2005.
6. Потто В.А., Кавказская война, т.1. - Ставрополь, 1994.
7. Савельев Е.П., Древняя история казачества. - Новочеркасск, 1915.
8. История казачества России (учебное пособие). - Ростов-на-Дону: издательство Ростовского Университета, 2001.
11. Великая Н.Н., Модернизационные процессы второй половины XIX века и терское казачество (Модернизационные процессы в истории России в XVIII- XIX вв.: политика, экономика, культура). - Армавир, 2003.
12. Гедеон (митрополит Ставропольский и Владикавказский), История христианства на Северном Кавказе до и после присоединения его к России. - Москва-Пятигорск, 1992.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023