Особенность геополитического значения Северного Кавказа для России диктовала государственной власти в различные эпохи её существования необходимость внедрения в сложной полиэтнической среде совершенно уникальной, построенной на культе сильной центральной власти, системы взаимоотношений между различными этническими и религиозными группами. В результате поступательного влияния государства на этот регион появлялись новые формы межэтнического социума, разнородные части которого были прилеплены, где силой, а где примером стабильности и экономического развития, к имперскому стержню. И казачество Кавказа, в первую очередь терское, во все эпохи являлось связующим звеном (в различных вариантах) внутри общекавказского социума, при этом обеспечивая связь этого социума с российским обществом, и оставаясь, независимо от своей ярко выраженной кавказскости, составной частью русского культурного пространства.
Влияние государства на социально-экономические аспекты казачьей жизни не было выборочным, и проходило, чаще всего, как составная часть общего процесса вовлечения северокавказских этнических групп в правовое поле Российской империи.
Так в XVI веке кабардинцы, гребенцы и терцы на правах союзников были включены в систему безопасности южных рубежей, и призваны обеспечивать вооруженную поддержку политики Ивана Грозного как в этом регионе, так и за его пределами.
В XVIII веке, по мере усиления централизации власти, в России начала происходить трансформация вольного казачьего этноса в служилую группу, строго подчиненную государственным интересам. Процесс этот был не простым, сопровождался силовым давлением, в результате которого часть казачьих этнических групп, недовольных вовлечением в государственное поле, было уничтожено или переселено в другие регионы. Примером данного утверждения является подавление Булавинского восстания в 1708 году правительственными карательными отрядами, которые уничтожили значительную часть казачьего населения Дона.
Эпоха Кавказской войны поставила народы Северного Кавказа в положение, в котором казаки уже побывали более ста лет назад (в конце XVII - начале XVIII веков). Так трагичный исход с Кавказа на территорию Турции беженцев-мухаджиров в середине XIX века уже имел аналоги в истории и повторял исход в 1709 году казаков-запорожцев атамана К.Гордиенко и казаков-донцов атамана И.Некрасова на территорию, подвластную Крымскому хану. Не меньших масштабов достигало и переселение запорожцев за Дунай, во владения Турции, после разгрома русскими войсками Запорожской Сечи в 1775 году.
Горцам, как и ранее казакам, необходимо было сделать выбор - или же влиться в единую государственную систему, или встать на путь борьбы, логичным завершением которой являлась если не гибель, то, в лучшем случае, изгнание. При этом следует учесть, что в период Кавказской войны давление со стороны военного командования и гражданского начальства оказывалось не только на непокорных кавказцев, но и на подвергающихся жесткой эксплуатации и несущих нелегкую службу "линейцев".
Однако "замирение Кавказа" было несомненным благом и для казаков, которых непрерывная военная служба экономически изматывала, и для горцев, оказавшихся по окончанию Кавказской войны в более благоприятных социально-экономических условиях, нежели это было раньше.
Политика Российской империи в XIX веке (как, впрочем, и ранее) была направлена на отстаивание общегосударственных интересов, и преступной является нынешняя попытка некоторых политиканствующих элементов, в том числе и на Северном Кавказе, поспекулировать отдельными фактами истории, вырванными из общего контекста исторического процесса.
Во второй половине XIX века с особенной очевидностью проявилось вполне логичное стремление имперской власти к подчинению всех подданных народов и социальных групп России единым правовым нормам, что привело в начале XX века к осознанию необходимости социально-политической эволюции, призванной нивелировать и так уже слишком размытые сословные границы. Реформы П.А.Столыпина были направлены на достижение именно такого эффекта, и, "замахнувшись" на сельскую общину, он не ставил для себя целью уничтожение её, но хотел заставить работающих на земле людей добровольно освободиться от груза устаревших экономических законов, спрятанных за ширмой, якобы, незыблемого традиционализма общинного устройства.
На протяжении столетий общинный социум (казачий, среднерусский, северокавказский, иных этнических групп), построенный в вопросах внутренней организации на принципе первичности норм обычного права, не был реликтовой окаменелостью, и эволюция его последовательно происходила под воздействием внутренних процессов, часто являющихся отражением социально-экономических и политических реалий того, или иного периода отечественной истории.
В этом и заключается уникальность российской имперской модели, представлявшей собой мозаику самобытных культур, подчиненных единым правовым нормам, которые не уничтожали обычное право, но являлись гарантом сохранения его. Любое воздействие государства на этнические общности, в том числе и на терское казачество, проводилось с учетом уже существующих процессов внутренней самоорганизации, без которых немыслимо было включение таких общностей в единый государственный организм. Имперский центр всегда осознавал необходимость лишь подкорректировать те самобытные формы бытия, которые исторически сложились и доказали своё право на жизнь, заставив их работать в общей государственной системе.
Совершенно иным было влияние коммунистического режима, построенного на принципах тотального уравнивания, и разрушившего не только систему взаимоотношений между общиной и государством, но уничтожив само понятие общинного устройства.
Похоронившая сельскую общину коллективизация и последовавшая за этим урбанизация российского общества практически полностью оставили в области преданий патриархальную систему семейственных отношений. Был полностью ликвидирован баланс между "личным" и "общественным", присутствовавший в национальной психологии ранее.
В советскую эпоху человеку навязывалось мнение о доминирующей роли государства и о второстепенности личностного фактора. В перестроечный период поменялись основополагающие ценности, и понятие "мы" практически полностью было удалено из жизни, замененное понятием "я". В результате урбанизированный субъект российского общества стал заложником системы, в которой существовало только две формы бытия - одиночество, граничащее с депрессивностью, или одиночество, провоцирующее возникновение эгоизма. Вдобавок ко всему, индивидуум становился не конкурентоспособным практически в любых вопросах там, где ему начинали противостоять представители этносов, сохранивших элементы патриархального уклада и способных к внутренней самоорганизации.
Казачья община, раздавленная катком Советского государства, оставила память о себе не только в письменных источниках, но и в живучем и очень стойком казачьем самосознании, явившемся уникальным достоянием потомков казачьих родов.
Новую казачью историю можно назвать испытательным полигоном поиска форм взаимоотношений между государством и казачьими обществами, и готовых формул, в которые можно вогнать эти взаимоотношения, нет.
Однако многовековой опыт жизни терских казаков под воздействием общероссийских институтов власти показывает, что только при наличии крепких, исторически устоявшихся систем общинного устройства, государство будет выстраивать свою политику в отношении казачества с учетом необходимости сохранения обычного казачьего права, подстраиваясь под уже существующие социально-экономические формы, принципиально отстаиваемые казаками.
Крепкая основа традиционализма является залогом для создания самодостаточных в политическом и экономическом плане казачьих войск, так как наиболее стойкой в условиях урбанистического общества может быть только та группа людей, где присутствуют корпоративные интересы (служебные, экономические, политические), и где принцип принадлежности её членов к единой исторической общности помножен на принцип религиозной самоидентификации.
В противном случае, деятельность казачьих обществ будет регламентирована государством даже без учета мнения казаков, в этих обществах состоящих.
Терское казачье войско заявило о себе, как о серьезной общественной силе, и исчезнуть с политического горизонта оно уже не сможет. Однако нельзя забывать, что казакам и атаманам необходимо проявлять больше инициативы и стремиться к самостоятельности, и это не является проявлением казачьей самостийности, но поможет государству определиться с тем, как наиболее правильно и эффективно использовать казачье движение в системе Российского государства нового времени.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023