ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Губенко Олег Вячеславович
Рождение веры

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
   - Эй, слуги! Несите быстрее светильник! - властным голосом приказал прокуратор. - Центурион Луций Тит, выставь дополнительную охрану.
  Вспыхнула, рассекая небо, молния, и земля, содрогнувшись, застонала скрежетом камней, которыми был вымощен двор претории.
   Где-то во внутренних покоях упала ваза и, гулко стукнувшись о каменный пол, раскололась на части.
  - Гермидий! - позвал Пилат.
  - Да, господин, - услышал он голос рядом и отпрянул от неожиданности.
  - Что это было?
  - Разбилась ваша любимая коринфская ваза.
  - Я понял это! - взревел прокуратор. - Что происходит вокруг?
  Грек Гермидий, уроженец Александрии, биограф и советник Пилата, всегда был рядом с прокуратором. Десять лет назад жена Пилата Клавдия Прокула, из жалости и по рекомендации своей подруги Фульвии, приблизила выпускника Афинского университета, занесенного судьбою в Рим в поисках богатого и влиятельного покровителя. Последовав вслед за прокуратором в Иудею, Гермидий стал незаменим в его окружении, во-первых, из-за знания арамейского языка, во-вторых, потому, что всегда и во всём разделял мнение Пилата и был готов в любой ситуации угодить ему.
  - Затмение солнца и землетрясение - не редкое явление в окружающем нас мире, об этом свидетельствуют даже древние авторы... - попытался ответить Гермидий, но Пилат оборвал его.
  - Этому учили вас, болванов, в университете? Греческие премудрости не всегда объясняют происходящие события. Вся моя жизнь до назначения прокуратором Иудеи прошла в военных лагерях, и ещё тогда я узнал, что подобные явления - плохая примета. Я помню, как самоуверенный Квинтилий Вар, считая знамения отговоркой малодушных, повёл в глубь Германии три легиона, попал там в ловушку и бесславно погиб вместе со всеми воинами.
  - Да, господин, нельзя отрицать того, что боги предупреждают нас об опасности, посылая нам знамения, - услужливо согласился Гермидий.
  Из внутренних покоев вышел слуга со светильником в руке и, поклонившись, замер рядом с Пилатом и его биографом. Прокуратор покосился в сторону своего собеседника и спросил его:
  - А если боги гневаются на меня за то, что я принял сегодня решение казнить Иисуса из Назарета?
  - Вы приняли правильное решение, господин, - ответил Гермидий.
  - Глупец! Сегодня эти проклятые иудеи смогли выставить меня на посмешище, и навязали мне тот приговор, который считали нужным, - выпалил Пилат и, повернувшись к Гермидию спиной, зашагал через двор к страже, стоявшей у ворот.
  - Луций Тит, что ждёте вы? Почему открыты ворота? - обратился он к центуриону.
  - Прибыл воин и сообщил, что приближается повозка, в которой едет ваша жена, - ответил Луций Тит.
  - Где огонь? Зажигайте скорее огонь! - вскричал прокуратор.
  С треском запылали обмотанные промасленными тряпками факела, вырывая из темноты приближающуюся к открытым воротам повозку, сопровождаемую двумя конными легионерами. В повозке, помимо слуги и служанки, находилась молодая госпожа, одетая в столу и широкий плащ - гиматий, рядом с которой, сгорбившись и опустив голову, сидел пожилой иудей.
  Повозка въехала в преторию и, освещенная со всех сторон, остановилась посреди двора. Слуги помогли госпоже спуститься на землю, и она, вспорхнув, подбежала к Пилату.
  Иудей остался стоять на значительном расстоянии, ожидая, когда прокуратор обратится к нему.
  - Клавдия Прокула, почему ты решилась на эту поездку? - спросил её Пилат, и в голосе его жена уловила тревогу и усталость. - В Иудее не спокойно, и я, поэтому, не разрешал тебе покидать Кесарию.
  - Что для меня опасности, по сравнению с тем, что я пережила сегодня ночью во сне! - вспыхнула женщина и задрожала. - Я не смогу себе никогда простить того, что не была с тобою рядом и не остановила тебя!
  - Мне передали твоё письмо, Прокула, где ты просила о милости к Иисусу. Но что я мог сделать? Иудеи распускают обо мне слухи, будто я совершаю великие злодеяния, убиваю без суда людей и беру взятки. Они ненавидят меня и хотят опорочить в глазах Тиберия. Я несколько раз предлагал им отпустить Иисуса, но иудеи загнали меня в угол, когда начали кричать: "Ты не друг императору!" А если бы об этом узнал префект преторианцев Сеян? Ведь он опасается, что я смогу занять его место, и готов уничтожить меня под любым предлогом.
  - Чего боишься ты, Понтий? - зашептала Клавдия Прокула. - Или забыл ты, что я внучка Августа Октавиана, и поэтому Тиберий не тронет тебя? Какое великое проклятие ты навлёк на себя, муж мой! Истинно говорю тебе - Тот, Кого ты приказал распять - праведник.
  - Он уже мёртв, Прокула, - пробурчал Пилат, - я не в силах вернуть всё назад.
  - Что говоришь ты, Понтий? Я верю, что не пройдёт и трёх дней, как Он воскреснет. Ты никогда не слушал меня, когда я рассказывала о чудесах, совершенных Иисусом. Ты веришь в римских богов, а я говорю тебе, что есть только один Бог, и Тот, Кого ты распял - Его Сын.
  - Я знал, что иудеи заставят тебя поверить в это. Да, мне жаль было Иисуса, и я не видел в Нём вины, но то, что говоришь ты - пустое суеверие, - повысил голос Пилат.
  - Меня научил истинной вере священник Иаир, а Иисус из Назарета воскресил его умершую дочь. Говорю тебе, муж мой, что великий праведник воскреснет! - воскликнула Клавдия Прокула.
  - Слуги проводят тебя в спальню, жена. Ты слишком устала и тебе надо отдохнуть, - перебил её Пилат.
  Молодая госпожа повернулась и, сопровождаемая слугами, пошла во внутренние покои. Прокуратор усмехнулся и выпалил ей вдогонку:
  - Если Галилеянин воскреснет, я отдам приказ, что бы не чеканили моё изображение на монетах.
  Прокула, вскинув голову, прибавила шаг.
  Повернувшись к стоявшему в отдалении иудею, Пилат спросил его:
  - Кто ты, и что нужно тебе?
  - Я - Иосиф из Аримафеи, правитель, и ваша жена оказала мне великую милость и, по просьбе друга моего раввина Иаира, помогла добраться до претории. Прошу вас разрешить мне снять с креста тело распятого Иисуса и похоронить Его сегодня, так как завтра - суббота, и Закон не позволяет нам в этот день совершать погребение.
  - Воины перебили ему голени?
  - Нет, Он умер до этого.
  - Ступай, я разрешаю тебе взять Его тело и поступить с Ним так, как велит ваш Закон, - повелел Пилат, и жестом дал понять, что разговор закончен, и иудей может идти.
  Прокуратор поднялся на открытую широкую террасу, выходящую во двор, и замер, глядя вслед уходящему человеку.
   Ворота претории открылись, выпуская Иосифа Аримафейского, а в пространство, освещаемое факелами, из плотной темноты шагнул центурион, сопровождаемый несколькими воинами. Следом за ним шёл человек, закутанный в шерстяную пенулу, перед которым стража претории в почтении расступилась.
  Центурион, увидев Пилата, приблизился к ступеням, но, не поднимаясь по ним, поприветствовал прокуратора и застыл в ожидании.
  Обратившись к одетому в пенулу седобородому сирийцу, прокуратор спросил:
  - Эйшу, действительно ли умер Иисус?
  - Да, это так.
  - Не могло ли быть какой-нибудь ошибки?
  - Я занимаюсь врачеванием уже более тридцати лет, и если человек умер, я устанавливаю это доподлинно. Со мной на месте казни было пять моих учеников, и они так же могут подтвердить правильность моих слов.
  - Не обижайся на меня, друг мой, - сказал Пилат, - но ходят разговоры о том, что Иисус может воскреснуть. Нам нельзя допустить, что бы иудеи совершили какой-нибудь подвох, тем более, что охрану у места захоронения выставляет Каиафа из числа храмовой стражи. Прошу тебя, Эйшу, выйди завтра ночью к могиле Иисуса, и ещё раз удостоверься в Его смерти. Я дам тебе в сопровождение воинов.
  Врач - сириец поклонился и отошёл в сторону.
   - Лонгин, никто не чинил вам препятствия, когда вы распинали осуждённых на смерть? - обратился Пилат к центуриону.
  - Нет. При этом присутствовали иудеи, которые злословили Галилеянина, но когда начались знамения, они бежали, и на Голгофе остались в основном женщины, скорбевшие о распинаемом Иисусе.
  Понтий Пилат, выдержав паузу, спросил:
  - Как приняли казнь распинаемые, как вели себя?
  Центурион удивился - Пилат всегда был безучастен к судьбе осужденных людей и, тем более, никогда не интересовался поведением их во время казни.
  - Все они страдали, - ответил Лонгин, - разбойники ругали римлян, а один из них надсмехался над Тем, Кого требовали казнить иудеи.
  - Над Иисусом из Назарета?
  - Да.
  - Галилеянин страдал, как разбойники?
  - Да. Я слышал, как Он молился.
  - А что же второй разбойник?
  - Он просил Иисуса помянуть его, когда Тот обретёт своё царство.
  - О каком царстве говорил этот иудей?
  Центурион ответил не сразу. Он боялся прокуратора и знал, что ответ может быть истолкован им, как ропот против приговора, как недоверие к воле человека, имеющего права наместника, а, следовательно, и к воле императора, права такие Пилату давшего.
  - Почему ты молчишь, Лонгин? - глухо спросил прокуратор.
  - Я думаю, он говорил о царстве своего Отца, - твёрдо ответил центурион.
  - Ты тоже считаешь его Сыном Божиим?
  - Да...
  Понтий Пилат скрестил руки на груди и нахмурился.
  - Наши предки передали нам веру в богов, и по их милости была создана великая Римская империя. Суеверие иудеев заключается в том, что они отрицают наши святыни и верят только в Единого Бога. Не иудеем ли ты стал, если считаешь, что Иисус - сын Божий?
  - Я - воин императора Тиберия, - ответил Лонгин, - и моё дело - служить империи, а не рассуждать о вере. Но когда сегодня иудеи, пришедшие сюда на суд над Галилеянином, говорили, что не имеют и не хотят иметь другого царя, кроме Тиберия, они лгали. Их священники ненавидят римлян и возмущают народ на восстание. А если они ненавидят и Иисуса, то не друг ли Он нам?
  - Ты дерзок, центурион, - усмехнулся Пилат, - но мне нравится твоя смелость. Говори дальше.
  - Я родился и вырос в Каппадокии, но, уже будучи солдатом, приезжал в Рим и участвовал в триумфах. Мне приходилось видеть, как знатные люди, будь то патриции или всадники и, не говоря уже о плебеях и вольноотпущенниках, относятся к приметам и знамениям. Римлянин никогда не выйдет из дома с левой ноги, и будет остригать волосы только в полнолуние. Все действия наших сограждан зависят от того, каковы внутренности жертвенного животного, что несёт в себе полёт птицы, и была ли на небе молния. Но разве случались в Риме такие знамения, как сегодня в Иерусалиме? Все мы видели, что тьма опустилась на нас сразу после распятия Иисуса, и было землетрясение. Жители города до сих пор пребывают в страхе, и свидетельствуют о том, что восстали на кладбищах мёртвые, и разорвалась завеса в Иерусалимском храме. Как смогу я после всего этого говорить о том, что Иисус не был праведником? И кто, кроме Него, может быть Истиной?
  Пилат вздрогнул. Он хорошо помнил сегодняшнее утро, когда иудеи впервые привели к нему Того, о Ком сейчас рассказывал Лонгин.
  "Центуриона не было рядом, когда я спрашивал Иисуса об истине. Нужен ли был мне тогда ответ? Ведь я даже не стал слушать Галилеянина, и сразу же вышел к иудеям. Никто больше не присутствовал при нашем разговоре, но почему же Лонгин отвечает на мой вопрос за Иисуса, будто был свидетелем?"
  - Центурион, ты говоришь, как проповедник, но лучше будет, если ты скажешь просто, как подобает римскому воину. Кто, по-твоему, сильнее, Юпитер или Иисус? - отчеканив слова, проговорил Понтий Пилат.
  Лонгин, выдохнув, поднял голову и, глядя в глаза прокуратору, ответил:
  - Иисус сильнее всех римских богов...
  Небо над двором претории посерело, но солнце, пребывающее в мутной дымке, так и осталось в плену у скорби, спрятанное за траурный покров...
  Слова центуриона слышали все находящиеся здесь воины и, невольно, каждый из них, обернувшись в сторону Пилата, ждал, что же он ответит.
  Прокуратор понимал, что высказанная Лонгиным фраза явилась невольным вызовом ему, наделённому императором властью наместника, и призванному, поэтому, стоять на страже римского закона. Пилат не хотел наказывать старого солдата, но понимал, что обязан сделать это для предупреждения вольнодумства и нарушений дисциплины со стороны остальных воинов.
  - Ты совершил богохульство, Лонгин, - важно проговорил Пилат, - и по прибытию в Кесарию ты должен будешь упасть на колени перед храмом Цезаря и поцеловать порог. Так гласит закон.
  Центурион на мгновение задумался, затем, как будто сбрасывая с себя груз бесполезных мыслей, покачал головой и улыбнулся.
  - Я хотел объяснить тебе, что думаю об Иисусе, Юпитере и твоём приказе, но ты просил меня говорить просто, как подобает римскому воину. Итак, я буду краток: в чём-то ты бываешь прав, Пилат, но целовать порог храма я не буду.
  Прокуратор замер в удивлении от неслыханной дерзости. Судорожно глотнув воздух и сжав пальцы в кулаки, он взревел:
  - Луций Тит, арестовать Лонгина!
  Стража претории, готовая выхватить мечи, окружила отряд, состоящий из воинов, пришедших сюда под командой Лонгина. Солдаты непокорного центуриона по одному выходили из круга, и вскоре рядом с ним остались всего лишь двое седых ветеранов, сжимающих рукояти мечей и прикрывающих командира со спины.
  Лонгин вынул из ножен клинок и бросил его под ноги. Обернувшись к воинам, пришедшим ему на помощь, центурион сказал:
  - Я благодарен вам, друзья, но не стоит проливать кровь, подчинимся воле прокуратора.
  - Луций Тит, арестуйте всех троих! - продолжал кричать Пилат. - И если они не желают исполнять римские законы, и хотят жить по иудейски, то отведите их к Каиафе, и передайте ему моё повеление, что бы этих бунтовщиков две ночи содержали в иудейской темнице без света и еды, среди крыс и клопов. И если вы за это время не одумаетесь, - обратился прокуратор к Лонгину и его воинам, - я буду вынужден обезглавить вас.
  Арестованный центурион повернулся к Пилату спиной и, гордо подняв голову, прошёл через толпу солдат к воротам претории. Лишь на миг он обернулся, услышав звон металла, ударившегося о камни. Увидев двух воинов, бросивших мечи и последовавших за ним, Лонгин улыбнулся ещё раз...
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023