ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Гусев Геннадий Юрьевич
Ликвидатор

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Ликвидатор" - продолжение повествования о жизни и службе капитана Николая Иванова (из повести "На Стыках Афганских Дорог") в период его участия в работах по ликвидации аварии на Чернобыльской атомной электростанции им. В.И. Ленина в 1986-87 г.г.

Ликвидатор

Повесть вторая

   Чернобыль! Катастрофа! Взрыв...!?
   Как колокольный звон повис
   В звенящем страхе тишины
   В душе, в семье большой страны.
  
   Г. Гусев
  
   В первых числах ноября 1986 года три армейских Урала с горящими фарами на полной скорости мчались по блестящему от густого утреннего тумана асфальту. Для старшего колонны седого с тусклыми, желтоватыми глазами майора, это была обычная, дежурная поездка. Он не обращал внимания на превышение скорости водителями. Маршрут был хорошо "накатан" и выбран таким образом, что в большинстве своём проходил по окружным, просёлочным дорогам, вдали от оживлённых автострад и назойливых глаз ВАИ и ГАИ.
   В кузове, крытым брезентом каждой из машин, находилось по двадцать "партизан" (военнослужащие, призванные из запаса) и несколько кадровых офицеров. Всех их, недавно оторванных от тёплых семейных гнёзд приказами командиров частей и повестками военкоматов, везли на замену быстро выходящему из строя контингенту ликвидаторов аварии на Чернобыльской атомной станции.
   Все военные округа по утвержденной разнарядке выслали в район Чернобыля военизированные формирования. Сюда же прибывала военная и гражданская техника, снятая с баз "НЗ" и приходящая из народного хозяйства. Военкоматами на предприятиях и учреждениях страны в спешном порядке вёлся набор военнообязанных для срочной отправки их на шестимесячные "сборы". Скрыть тайну глобальной катастрофы ни правительство, ни спецслужбы уже не могли. Масштабы чернобыльской трагедии были велики и непредсказуемы, они перешагнули границы великой державы, какой в то время являлся Советский Союз.
   На ухабе последнюю в колонне машину сильно тряхнуло. Кто-то из "партизан" не удержался и слетел с узкой бортовой скамейки. В адрес водителя из полумрака полетели привычные в такой среде "комплименты": мол, и руки-то у него растут не оттуда, и вообще кто его мать ...
   Молодой, поджарый капитан, сидевший возле борта, очнулся от лёгкого полудрёма. Ему приснился сон, как начальник политотдела дивизии подполковник Карташов, сухим, жёстким, прокуренным голосом отчитывает его по телефону за то, что он - Иванов, находится в командировке под Ворошиловградом и с определённым умыслом не попадает в первую партию ликвидаторов, убывающих в это время в Чернобыль...
   Николай Иванов, около года назад прибыл из Афганистана в Киевский округ для прохождения дальнейшей службы. Он совсем недавно встретил и разместил в освободившейся комнате общежития свою семью. Иванов был новым, перспективным офицером в мотострелковой дивизии, поэтому прекрасно понимал, почему на него так злился подполковник. У Карташова в квартире шёл ремонт отвечал за него начальник дивизионного клуба. Продуктами его снабжал помощник по комсомольской работе, у которого отец председатель местного колхоза. 36 МСД - дивизия кадрированная. Ну, кого в этот, пропади он пропадом, так некстати свалившийся на голову Чернобыль пошлёшь? Секретаря комитета комсомола 103 мотострелкового полка Иванова - вот его бы, но он месяц уже сидит с механиками водителями на полигоне в соседней области, - да, вот он во всём виноват!, - так, наверно, рассуждал "начпо". В итоге, исходя из срочности отправки группы, указанной в шифровке, пришлось, скрипя сердце, в Чернобыль посылать начальника клуба. Иванов хорошо знал его, часто общался с ним. Это был спокойный, хороший парень. Однако, у него не было высшего образования, а, следовательно, перспективы в высоких должностях и звании ему не светили. Поэтому им и понукали высокие дивизионные шишки.
   В который раз судьба смилостивилась к Николаю. Он не попал в первую партию ликвидаторов, которым досталось по полной программе. Офицеры прибывали из Чернобыля уставшими, с бледно-серыми лицами, набравшими за короткий срок 20 и более рентген (уровень радиации). Им полагалось краткосрочное лечение в госпитале и снова на службу, в свои части. На ежедневных разводах на плацу, некоторые из них теряли сознание, падая на асфальт, словно подрубленные. На тех, кто ждал своей очереди отправки в Чернобыль, такая картина производила тяжёлое впечатление.
   Иванов оказался в четвёртой партии офицеров отправлявшихся из дивизии, расквартированной в Донецкой области, в район Чернобыльской АЭС. В начале ноября 1986 года на Украине стояла тёплая, сухая погода. Киев, куда доставил их пассажирский поезд, встретил их необычно тихо и спокойно. Никто не говорил о катастрофе, случившейся 26 апреля в каких-то полутораста километрах от многомиллионной столицы. Однако лица прохожих, встречающихся на малолюдных улицах города, были озабочены какой-то тяжёлой, гнетущей мыслью. Мало весёлых, улыбающихся, все о чём-то сосредоточенно думают, куда-то спешат. В центре города непрерывно сновали моечные машины, дворники и пожарные кто в одноразовых марлевых повязках, кто без них, поливали водой газоны, тротуары, дороги, длинными шестами и мощными брандспойтами сбивали с деревьев желтеющие листья. Красивые, зелёные с осенним багрянцем парки Киева были непривычно пусты и холодны.
   Оставив вещи на вокзале в камере хранения, офицеры пошли прогуляться по Крещатику, пообедали в уютном кафе, а вечером, сев на электричку, выехали в небольшой городок - пригород Киева, где располагался пункт комплектования команд, направлявшихся в Чернобыль.
   Вновь резко качнуло вперёд, скрипнули тормоза. Колонна остановилась.
   - К машинам!, - раздалась протяжная команда старшего.
   Железные борта со скрежетом открылись, повиснув на натянутых цепях. Один за другим прибывшие спрыгивали на свежий, недавно положенный асфальт строевого плаца, разминали затёкшие от длительной езды роги.
  -- Офицеры - в модуль (одноэтажное сборное строение), остальные - за мной! - скомандовал майор.
   Иванов с группой офицеров зашёл в здание, как оказалось, это был штаб бригады. С одного из многочисленных кабинетов вышел лейтенант и попросил всем находиться в небольшом холле и ждать вызова к начальнику отдела кадров. Николай осмотрелся. По периметру помещения стояли деревянные кресла-скамейки, в углу - стол с подшивками газет, на обклеенной обоями стене висел стенд с фотографиями отличившихся в ходе ликвидационных работ. Всё чётко, и ничего лишнего, как везде в армии, - подумал Николай. На одной из висевших фотографий Иванов вдруг узнал своего бывшего замполита майора Смирнова. Полтора года они служили вместе в Афганистане. Со стенда, он как Чапаев с длинными, чуть закрученными вверх усами, улыбчиво смотрел на Николая.
   - Точно говорят: - земля круглая, куда не поедешь, везде свои, - сказал громко и радостно Иванов. Попутчики поддержали, завязался разговор. Вспомнили, кто, где и с кем служил. Оказалось, что многие служили в одних военных округах, только в разное время и в разных частях.
   Тем временем очередь дошла и до Иванова. В кабинете начальника отдела кадров Николай получил письменное предписание убыть в войсковую часть 34102 - отдельный автомобильный батальон на должность замполита автороты. Капитан спросил о своём товарище - майоре Смирнове, на что получил ответ:
   - Подполковник Смирнов В.И. недавно убыл по замене обратно в свою часть.
   - Жаль, всего на несколько дней разминулись, - с сожалением подумал капитан.
   Автобат, в котором предстояло служить Иванову, находился недалеко от штаба бригады, на окраине посёлка Ораное. На поле, где несколько месяцев назад пасся колхозный скот, стояли ровными рядами огромные армейские палатки, в которых жил командный и личный состав, за ними столовая, складские помещения, а далее виднелась автомобильная техника. Территория батальона по всему периметру была обнесена колючей проволокой. Каждая палатка аккуратно оттрассирована серым увядшим дёрном и жёлтым, глинистым песком. Справа от жилой и хозяйственной территории, через дорожку, находились строевой плац и ленкомната. Всё это одним взглядом окинул Иванов, когда на КПП представлял свои документы дежурному сержанту. Прочтя предписание, сержант дал команду дневальному сопроводить офицера в штаб батальона.
   Зайдя в небольшую штабную палатку, Иванов представился находившимся там комбату и его заместителям. Командир части майор Евграфов и замполит майор Бредихин с первого взгляда показались Николаю спокойными, опытными в военном деле офицерами. Они коротко расспросили Иванова, где и на каких должностях он служил, какое училище закончил. Посчитав его армейский опыт достаточным для самостоятельного выполнения стоящих перед его подразделением задач, комбат предложил на следующий день отправить командира третьей автороты к месту постоянной службы, так как тот - " уже перебрал радиации, а замена ему никак не приходила". Замполит поддержал. Так получилось, что с первого дня Иванов вступил во временное командование третьей авторотой, насчитывающей около 120 человек личного состава, офицеров и прапорщиков и 86 единиц грузовой и специальной техники. Задачи предстояло выполнять совершенно новые, ответственные; командовать же людьми - незнакомыми, не проверенными в деле, рискуя в любой момент нарваться на серьёзные неприятности. К тому же практически все были по возрасту старше Иванова, короче говоря, это были - "партизаны" (почему их называют "партизанами"? - потому что они трудно управляемые и дисциплинируемые люди). Каждый из рядовых и сержантов в своё время прошёл службу в армии, имел за плечами солидный житейский и производственный опыт. Около 30 процентов личного состава были "хорошо" знакомы с Уголовным кодексом. Себя здесь следовало поставить так, чтобы с первых минут знакомства с личным составом показать компетентность во всех вопросах, командирскую жёсткость и прямолинейность в постановке и требовании выполнения задач, в создании чёткого армейского ритма жизни. Николай, в который раз, решал сложную со многими неизвестными задачу, результат которой предстояло оценить командованию части. Много зависело от того, как его примет коллектив, найдёт ли взаимопонимание с офицерами роты, батальона. В подразделении, а в таком особенно, всегда есть свои неформальные лидеры, поэтому за короткий срок, неимоверно трудно добиться авторитета и уважения. Обо всём этом размышлял офицер, следуя рядом с замполитом батальона в расположение своей роты. Бредихин говорил об особых установках и инструкциях политуправления округа, об ответственности Иванова за работу партийной и комсомольской организации, проведении политзанятий с личным составом и многом другом. Всё это были косвенные вопросы, а главный, с чего же начинать командовать ротой, должен был решить сам Николай.
   Показав общим планом палатки личного состава третьей роты, майор повёл Иванова в крайнюю офицерскую. Она отличалась от остальных лишь тем, что внутри её стояло не двадцать, а десять одноярусных кроватей. Возле каждой из них простая солдатская тумбочка. Две буржуйки с длинными чёрными трубами располагались по центру. В углах на щитах, сколоченных из грубых досок, висела одежда. Что-то до боли знакомое кольнуло сердце Николая. Повеяло духом недавно оставленного Афгана.
   - Вот, капитан, Ваша тумбочка и кровать, - указал замполит рукой. - К обеду вернётся часть офицеров, те, что находятся в расположении батальона, а остальные, в том числе и ваш командир роты - подъедут к ужину. Ротный - молодой, неплохой парень. Вы у него до завтрашнего обеда должны будете принять технику, документацию и личный состав подразделения. Уверен, ничего тут для Вас нового нет, не так ли, капитан?, - закончил вопросом Бредихин.
   - Так точно, всё понятно, - спокойно ответил Иванов.
   - У Вас в подчинении ещё один офицер - командир взвода и прапорщик - техник роты, опирайтесь в работе на них и свою парторганизацию, - добавил майор.
   - А остальные положенные по штату офицеры и прапорщик где?, - спросил в свою очередь Николай.
   - Извини, некомплект. Такое положение в каждом подразделении. Командный состав быстро набирает рентгены и убывает к местам постоянной службы, а кадровой отдел бригады в этом вопросе отстаёт. - Тут замполит куда-то заторопился, взглянул на свои командирские с фосфорной подсветкой часы, пожелал удачи и вышел из палатки.
   Николай, оставшись один, повесил на щит свою шинель, поставил чемодан за тумбочку и, сбросив с уставших ног хромовые сапоги, завалился на не застеленную кровать. До обеда было часа полтора, дел впереди - невпроворот, поэтому он решил немного расслабиться, отдохнуть.
   Налетевший лёгкий сон вернул его к семье, с которой он совсем недавно встретился после долгой двухгодичной разлуки. Сын - Сашка, которому ещё только пять лет и трёхлетняя дочь Женя, не успев привыкнуть к своему отцу, вновь вынуждены были с ним расстаться. На сколько, никто не знал, а может навсегда? Незакрытый до конца стальным саркофагом реактор продолжал дымить, сея на десятки, сотни километров свою невидимую смерть. Ликвидировать эту скрытую для всего живого на свете угрозу, должны были Ивановы, Петровы ..., короче говоря, простые советские люди.
   К обеду в палатку вернулись офицеры, те, кто занимался в парке ремонтом техники, выполнял другие неотложные служебные и хозяйственные работы. Николай познакомился с ними, рассказал немного о себе.
   - Везёт же тебе: с корабля прямо угодил на балл, - заметил с иронией командир второй роты с тяжёлым лилово-свинцовым лицом капитан.
   - Это точно, повезло, с Афгана и на тебе, в другую напасть - в Чернобыль, - ухмыльнулся в ответ Николай. Офицеры быстро умылись, привели обмундирование и обувь в порядок, дружной, весёлой толпой направились в столовую. Она представляла собой огромную разрезанную пополам бочку, собранную из массивных листов гофрированного, оцинкованного железа. Внутри её, разделённые фанерными перегородками, находились: большой зал для личного состава, малый - для офицеров и несколько подсобных помещений. Пища же готовилась в походных кухнях на улице под высоким брезентовым пологом.
   Иванов сел за столик, рассчитанный на четырёх человек, вместе с командиром взвода своей роты - высоким, черноволосым капитаном Чикиным. По его лицу было заметно, что он недоволен тем, почему комбат не его, а Иванова назначил на должность ротного.
   - Что ж, немного самолюбия и здорового карьеризма никогда не повредит в военной службе, "плохой солдат, который не мечтает стать генералом", - слушая его высокомерную речь, подумал Николай. Тем временем официант, а проще говоря, рабочий по столовой подавал горячий с парком жирный украинский борщ, на отдельной тарелке баклажанную икру, на второе отварной кусок мяса с картофельным пюре, а на третье - компот.
   - Хорошо же здесь вас кормят, как на курорте, - оценил обед Иванов.
   - Ты, парень, не спеши делать выводы, - отозвался с соседнего столика начальник штаба батальона, - просто так нас кормить никто не будет. Съездишь разок на станцию, сразу поймёшь, за какие харчи работаешь. - Николай с сомнением пожал плечами.
   После сытного обеда Иванов вместе с командиром взвода пошёл осматривать владения своего подразделения. Побывав в палатках личного состава, Николай остался недоволен затхлым запахом сохнущих на спинках коек портянок, сваленных в углу, в кучу бушлатов и лежащим на койке в полном обмундировании дневальным по роте. Техника, находящаяся на стоянке в парке выглядела неплохо. Позвав одного из водителей, сидящего в стороне - в курилке, приказал ему завести одну из машин. В основном на стоянках находились КамАЗы - шаланды и небольшое количество другой, специальной техники. Тем временем солдат с первого "тычка" завёл двигатель автомобиля. Густой, сизый дым повалил из выхлопной трубы.
   - Так все машины заводятся? - спросил водителя Иванов.
   - Так точно, товарищ капитан! - весело в открытое боковое окно гаркнул
   рядовой.
   - Это уже лучше, - спокойно сказал Николай, посмотрев при этом на взводного. Тот сразу понял, что все точки во взаимоотношении с новым командиром окончательно расставлены. Иванову осталось разобраться с документацией и дожидаться приезда ротного, чтобы подготовить и провести на следующий день строевой смотр личного состава, где его должны будут представить как исполняющего обязанности командира и одновременно замполита подразделения.
   Вечером, к 19 часам вернулась последняя колонна из Припяти. В палатку, где находились офицеры в ожидании ужина, ворвался вместе с вечерней прохладой молодой капитан. От его пыльных сапог, полевой формы повеяло до боли знакомым, родным запахом длинных и трудных дорог.
   - Ребята! Где тут мой заменщик!, - прямо с порога улыбаясь, крикнул он. Иванов встал, шагнул ему навстречу. Все обернулись в их сторону. Капитан рванулся вперёд, крепко пожал протянутую руку Николая.
   Иванов представился. Тот - тоже: командир третьей автороты Виктор Попов. С появлением этого жизнерадостного человека в мрачном помещении палатки что-то зажглось яркое и тёплое. Загудел разговор. Посыпались воспоминания, шутки, анекдоты. После ужина все снова вернулись в палатку.
   - Ну, что господа офицеры, - громко сказал Попов, - по старой армейской традиции будем обмывать вступление капитана Иванова в новую должность или нет?
   - Как не будем?, - со всех сторон послышались оживлённые голоса.
   - Тогда сдвигайте в сторону кровати и ставьте посредине стол!
   Все, словно по команде, разом пришли в движение. Откуда-то притащили видавший виды деревянный стол. Его накрыли красным сатином, видно позаимствованным из запасов замполита батальона. И тут же, как в сказке о скатерти самобранке на ней мигом появились тарелки с армейскими алюминиевыми ложками, железные кружки и стеклянные гранёные стаканы, банки с тушенкой, рыбные консервы, крупно нарезанный ломтями хлеб и кольцами репчатый лук с болгарскими маринованными огурцами. Народ быстро уселся вокруг стола. Ждали главного - спиртного. Николай вытащил из своего походного портфеля две бутылки столичной. Кто-то рядом с сожалением сказал: "наверно мало будет..." , - но тут Попов выставил на средину стола свою литровую бутылку спирта.
   - Вот это по-нашенски! - послышался тот же, но уже повеселевший голос. Сидели дружной компанией, говорили и простые, и вычурные тосты, обнимались, хлопали крепко друг дружку по плечу, вспоминали службу и женщин.
   - Ездил я тут недавно в Киев, в командировку, - вспоминал сидящий справа от Николая старший лейтенант, - днём, значит, выполнил все свои служебные дела, а вечером решил сходить в кино, так как утром обратно в часть. Когда вышел из кинотеатра, было часов одиннадцать вечера, короче говоря - темно. Иду по какой-то улице, а навстречу мне две красотки. Вежливо останавливают меня и одна таким ангельским голоском спрашивает: - "товарищ старший лейтенант, скажите нам пожалуйста, почему вы светитесь каким-то фосфорическим светом. Наверно, служба заела проклятая, или по женщинам соскучились?" Надо бы мне сказать: мол, точно, девчонки, в десятку попали. Тогда, может быть, лакомый кусок мне бы и отломился. А я, сразу не сообразив, возьми и скажи им: что какой там фосфорицирующий свет, это рентгены чернобыльские из меня выходят. - Тут вся палатка разразилась дружным хохотом. Смеялись до слёз, до хрипоты.
   - Ну и что же твои красотки, - икая, спросил командир второй роты.
   - Как что, - развёл руками старлей, - естественно сбежали. Снова вал безудержного хохота охватил палатку. Сидели бы, наверно, так до утра, но тут возле стола внезапно появился замполит батальона. Как он вошёл, за шумным разговором никто не заметил.
   - Так, значит, товарищи офицеры мы выполняем директиву Министра Обороны о запрещении употребления спиртного в зоне проведения ликвидационных работ! Вы что, под суд военного трибунала захотели?! - повысил он свой голос до крика. - Немедленно всё здесь убрать. А утром мы с вами разберёмся!
   Офицеры медленно и недовольно расставили всё на свои места и, многие не раздеваясь, завалились спать на жёсткие, скрипучие с панцирной сеткой солдатские кровати.
   Утром на разводе все офицеры, принимавшие участие в ночном пикнике, стояли как огурчики возле своих подразделений, подтянутые, свежевыбритые, в начищенных до блеска сапогах. Замполит, пристально вглядываясь в их лица, медленно прошёл вдоль строя батальона, так и не сделав ни одному замечание. Но острастки ради, в который уже раз, прочитал Директиву МО и Начальника Главного Политуправления СА и ВМФ о поддержании высочайшей дисциплины и порядка в частях и подразделениях участвующих в выполнении работ по ликвидации аварии на ЧАЭС. Затем представили личному составу Николая Иванова и поблагодарили командира третьей роты капитана Попова за добросовестное выполнение воинского долга и пожелали ему успеха в дальнейшей службе. В заключении, комбат произвёл развод личного состава по рабочим местам, за исключением третьей роты, которой отвёл сорок минут на проведение строевого смотра.
   Иванов весь свой первый день убил на приеме передаче дел от старого ротного, изучение личного состава, ознакомление с правилами проведения работ в зоне радиоактивного заражения. На следующий день планировался его первый выезд старшим колонны на станцию. Ему было немного не по себе. С радиацией, этой угрожающей человеку невидимой смертельной опасностью, Николаю ещё никогда не приходилось сталкиваться. Знакомясь с инструктивными документами, он, наконец, представил себе весь масштаб случившейся катастрофы:
   В ту трагическую ночь с 25 на 26 апреля 1986 года на четырёх энергоблоках Чернобыльской АЭС работало 176 человек. В полутора километрах - на строительной площадке пятого и шестого энергоблоков - в ночной смене трудилось 268 строителей и монтажников. В нескольких километрах от станции в живописном месте расположился современнейший, молодой город атомщиков Припять с 49 тысячами жителями; в 18-ти километрах - четырнадцатитысячный город Чернобыль, а также многочисленные деревни и посёлки тридцатикилометровой зоны. Эти люди с начала аварии первыми подверглись радиоактивному облучению. В момент взрыва в атмосферу было выброшено от 20 до 22 двух МКИ (мегакюри). На 6 мая 1986 года выброс вредных для здоровья человека элементов оказался эквивалентным 85 атомным бомбам мощностью 20 килотонн каждая.
   В первые дни после аварии из зоны радиоактивного загрязнения было эвакуировано 113 тысяч человек. Непосредственно в результате аварии погиб 31 человек (работники станции и пожарные), десятки тысяч людей повредили своё здоровье. Огромные очаговые пятна радиации расползлись по территории Украины, Белоруссии, Российской Федерации. Радиоактивный фон резко повысился и на территории Восточно-европейских государств.
   Узнав эту, в то время закрытую информацию, Иванов, наконец, реально осознал нависшую над его здоровьем угрозу, от которой ему было уже поздно и просто невозможно никуда уйти. Однако вскоре вал свалившейся на его плечи ответственности и работы вначале отвлёк, а затем полностью захватил его в свой бешеный круговорот.
   Проверив технику, подготовленную к выходу, согласовав с командованием батальона список личного состава, убывающего с ним на станцию, маршрут следования и характер выполняемых работ, Николай только к концу дня освободился для проведения неформальной беседы с личным составом. Он зашёл в одну из солдатских палаток, когда было уже темно, и на центральной дорожке зажглись на деревянных столбах тусклые, одинокие электрические лампочки. Отбросив полы палатки, Иванов шагнул вперёд, выпрямился во весь рост, всматриваясь и медленно привыкая к плохому освещению. К нему подошёл старший по палатке - высокий, крепкой кости, лет сорока сержант.
   - Товарищ капитан, - доложил он, - личный состав первого взвода после ужина отдыхает, готовится к рабочему дню. Заболевших и отсутствующих нет.
   - Хорошо, сержант, - ответил Иванов. Скажите, чтоб люди находились на своих местах. Я пришёл с вами поближе познакомиться, узнать ваши проблемы. Ведь теперь нам вместе придётся выполнять служебные задачи. Люди слышали разговор капитана с сержантом и без дополнительных команд спрыгнули с кроватей второго яруса, расселись полукругом возле входа в палатку. Присел и Николай на подставленную ему табуретку. Десятки глаз из мрачной глубины напряжённо, изучающе, смотрели на офицера. Он это хорошо чувствовал и понимал, что сейчас из этой встречи о нём будут делаться определённые выводы: серьёзный ли он мужик или нет. Дальше пойдут проверки в деле, что стоит его слово, крут он или наоборот мягкотел, пьёт или не пьёт...Иванов, говоря с людьми, прекрасно понимал, поэтому не позволял превращать беседу в балаган, ничего не обещал, в тоже время записывал дельные вопросы в блокнот. Разговор затянулся плоть до вечерней поверки. Основной сутью всех проблем, с которыми обратилось к нему большинство солдат, сводилась к тревоге за свои семьи, оставленные на зиму без хозяина - мужика. Многие жили в частных домах, а там требовалась постоянная работа: уголь или дрова подвести, за хозяйством смотреть, воспитывать детей, старикам помогать. Никто из них не ожидал, что сборы затянутся до полугода. Николай объяснял, что забирая их, военкоматы, районные административные и хозяйственные органы, а также предприятий, где они работали, обязаны брать всю ответственность по этим проблемам на себя. Если этого не делается на местах, то уже командование части будет решать данные вопросы строго в индивидуальном порядке. Поэтому попросил свои проблемы изложить письменно и подать ему как положено по уставу. Послышалась команда дежурного по части:
   -Батальон, на вечернюю поверку становись!
   Николай встал и вместе с личным составом роты вышел на улицу. Было прохладно.
   - Не помешал бы и ватник, - подумал Иванов, зябко передёрнув плечами.
   На другой день, в шесть часов утра, Николай прибыл в парк, где прохаживаясь вдоль неживой армады покрытых туманной изморосью машин, ожидал с минуту на минуту прибытие водителей. Необходимо было ещё до завтрака завести и выстроить колонну, чтобы в 7.30. первый автомобиль пересёк линию КТП (контрольно-технический пункт).
   День обещал быть тёплым и солнечным. Несмотря на то, что ноябрь подходил к концу, среднедневная температура не опускалась ниже +10 градусов. Давно не было дождей, что значительно осложняло обстановку возле станции и далеко за её пределами. Установившийся в последнее время южный ветер поднимал и разносил на десятки километров радиоактивную пыль. С этой бедой пытались бороться всевозможными методами: снимали зараженный грунт возле станции, твёрдое покрытие дорог, меняя их на чистый грунт или щебень, поливали дороги, зараженные места в населённых пунктах специальными скрепляющими растворами, обволакивали берега рек Уж и Припять матерчатыми с пропиткой бонами, пожарной и поливочной техникой мыли в Чернобыле и частично в Припяти дома. Однако эта колоссальная работа, изматывающая силы тысяч людей, коренным образом изменить ситуацию не могла. Необходимо было, прежде всего: в короткий срок завершить строительство стального саркофага вокруг разрушенного четвёртого энергоблока и ждать дождей.
   В назначенное время колонна из одиннадцати КамАЗов - шаланд (длинный прицепной кузов) дружно рявкнув моторами, покатила в сторону рядом с частью проходящего шоссе Киев-Чернобыль. Иванов находился в головной машине. Он чувствовал лёгкий "мондраж", так как не знал ни местности, ни людей, ни той опасности, с которой придётся скоро встретиться лицом к лицу.
   Колонна шла со скоростью 50-60 километров в час. Слева и справа мелькали поля, перелески. Без остановки прошли контрольно-дозиметрический пункт.
   - На обратном пути, - заметил водитель, - эти дозиметристы, нам хорошо кровь попортят. - И также, не отрывая взгляда от дороги, неожиданно на долгое время умолк. Чем ближе к станции, тем на душе становилось тревожнее. Деревни и посёлки, рядом с которыми проходила колонна, были совершенно безлюдны. В не кем не убранных садах, заманивая своей красотой, желтели и краснели отравленные радиацией яблоки. У некоторых деревянных домов окна заколочены досками. Словно от чумы, от лютого врага, бросая годами нажитое, ушли от сюда люди. Даже собак и кошек и тех не было видно.
   Тем временем колонна вышла на центральную дорогу старинного "низкорослого" города Чернобыль. Его название в переводе - "чёрная быль", навевало неприятные мысли. В исторической памяти местных жителей это было проклятое место. Какой "светлый" ум додумался здесь, на тектоническом разломе (как об этом сегодня говорят учёные), в низине, возле киевского водохранилища объёмом в 3,7 кубических километров воды, питающем столицу Украины, строить самую мощную в Европе атомную станцию? Это здравому человеку невозможно понять. Коммунистические лозунги: "Даёшь самую мощную АЭС в Европе!", - тогда ещё неуклонно, бездумно претворялись в жизнь. Счётчик грандиозной имперско-социалистической индустрии, мало привязанный к реальному человеку, уже замедлял свой исторический ход, но пока не останавливался. Для этого нужны были и бесплодная, кровавая афганская война, и трагедия Чернобыля и другие, свалившиеся на голову нашего народа несчастья. Но, прежде всего, во всём этом была виной политика советского руководства, не видевшего ни перспектив, ни дальнейших целей в развитии страны. Строили - лишь бы не отстать от империалистов, воевали - лишь бы не потерять влияние в мире. Поэтому сталинское высказывание: "лес рубят - щепки летят", - оставалось актуальным и в это время.
   За городом колонна КамАЗов свернула вправо по направлению к Порту. Подъехали к огромной площадке, на которой высились кучи гравия. Николай вылез из машины, быстро отыскал ответственного и, предъявив ему документы на право вывоза щебня на станцию, приступил к организации погрузочных работ. С первыми тремя машинами Иванов отправился к АЭС, чтобы уже там - на месте, без задержки наладить разгрузочные работы. Водители хорошо и без него знали дорогу к станции, до которой было километров двадцать.
   Чем ближе подъезжали к эпицентру катастрофы, тем напряжённей становилась обстановка. Среди обычной грузовой техники всё чаще стала попадаться на глаза военная и специальная: бронетранспортёры, ИМРы (инженерные машины разграждения), трактора, кабины которых были наглухо закрыты стальными или свинцовыми листами с узкой стеклянной прорезью для водителя. Вот показалась и сама станция. Несколько энергоблоков, высота которых достигала шестидесяти метров, с ещё более высокими башнями охлаждения, словно грандиозные железобетонные монстры медленно приближались, занимая всё видимое пространство. Николай зябко передёрнул плечами.
   - Сейчас будем проезжать "рыжий лес", - сказал водитель. - Если хотите, то можете замерить уровень радиации, он здесь большой. Прибор за Вашей спиной. Николай перегнулся за спинку сиденья и, нащупав там что-то тяжёлое, вытянул, положив на колени. Действительно это был войсковой прибор дозиметрической разведки ДП-5А. Иванов быстро приготовил его к работе. По мере приближения к "рыжему лесу" стрелка прибора начала медленно уходить вправо. Водитель добавил "газа", чтобы как можно быстрее проскочить этот опасный участок.
   Совсем недавно великолепный вечнозелёный островок, состоящий из одних высоченных сосен с гладкими желтоватыми стволами и густыми пушисто-колючими кронами, плотной живой полосой отделял станцию от проходящей параллельно ней трассы. Но в результате случившейся катастрофы, даже деревья не смогли выдержать этого адского удара. Они медленно умирали. Часть соснового бора была уничтожена тяжёлой гусеничной техникой, срезавшей и вырвавшей вместе с корнями гигантские деревья и верхний слой земли. Поэтому вдоль дороги протянулась безжизненная, кроваво-грязная рвана земли. Тем временем, стрелка ДП-5А окончательно остановилась на отметке 2,5 рентгена/час. Иванов почувствовал, как волосы его электризуются и становятся ёжиком, горло запершило. Он взглянул на водителя. Тот выжимал из машины всё, на что она была способна. Ещё минута, другая и они вырвались из смертельной западни. Солдат чуть расслабился. Стрелка дозиметрического прибора повернула влево, к "нулевой" отметке.
   - Это ж с момента взрыва прошло около семи месяцев, - подумал Иванов, - и после неоднократно проведённой дезактивации дороги, подсыпки свежего грунта на обочинах, - всё равно остаётся такой высокий уровень радиации. Что тогда ждать вблизи самого четвёртого энергоблока?
   Машина свернула вправо. Вокруг на большой площади громоздились высокие горы земли, брошенная, успевшая заржаветь техника, груды строительных материалов. А вот показался и сам четвёртый энергоблок. Они конструировались парами: первый со вторым, четвёртый с третьим, пятый с шестым. До момента аварии работали только четыре первых энергоблока, остальные - достраивались. Масштаб выполненных строительных работ действительно был грандиозен. Не верилось, что маленькому, щупленькому человечку по силам создавать такие огромные и сложнейшие в инженерном отношении объекты. Но кроме этого необходимо было ещё разжечь в этих неживых монстрах смертельный всему живому на свете ядерный огонь и уметь им управлять. С последним условием здесь на четвёртом энергоблоке как раз и не смог справиться обслуживающий его персонал, нарушивший "табу" жесточайших инструкций. Они, вероятно, забыли, что играться с "кладезем ада", человеку природой не дано.
   Частично разрушенный взрывом четвёртый энергоблок в ноябре 1986 года представлял собой огромный чёрный ящик. Работы по сооружению саркофага - этого гигантского укрытия, который изолировал от внешнего мира повреждённый реактор, провело 605 строительное управление, которое возглавлял Геннадий Лыков. Это был действительно самоотверженный, героический труд людей во имя всего живого на земле. При возведении саркофага в его стены было залито более 340 тысяч кубометров бетона, смонтировано около трёх тысяч тонн металлоконструкций. На промплощадке - уложено более 300 тысяч квадратных метров железобетонных плит. Иванов был одним из тех тысяч людей, кто принимал непосредственное участие в заключительном этапе этих грандиозных по масштабам строительных работах.
   КамАЗ фыркнув в последний раз, остановился.
   - Всё товарищ капитан, прибыли, - сказал водитель. До четвёртого энергоблока оставалось, каких ни будь 100 метров. Две идущие следом машины стали рядом. Николай, легко выпрыгнув из кабины на развороченную гусеницами землю, осмотрелся. Огромный, высокий кран медленно поднимал какой-то груз на крышу энергоблока, где челночными перебежками бегали люди в странных одеяниях. Недалеко от его машин равнял площадку ИМР. Дозиметрист в ОЗК (общевойсковой защитный костюм) и противогазе, с таким же, как и у Иванова, прибором ДП-5А, делал замеры радиации на грунте, отмечая красными флажками наиболее опасные места. Мимо по дороге куда-то спешили бетоновозы.
   - У кого же узнать, куда нам высыпать щебень?, - подумал Иванов. Решив, что тут ему может подсказать дозиметрист, направился к нему.
   - Послушай, товарищ, - обратился он к человеку, облачённому в ОЗК. - Кто мне может подсказать, где сбрасывать груз и где находится разгрузочная команда. Дозиметрист сквозь стеклянные линзы противогаза уставился на неожиданно появившегося рядом с ним офицера и невнятно сказал, махнув в сторону реактора рукой:
   - Там старший этой зоны, к нему обращайтесь. За линию флажков не заходи, уровень больше одного рентгена/час. Советую надеть противогаз или респиратор, видишь, стоит пыль.
   - Иванов послушался и надел на лицо одноразовую марлевую повязку. Тут он увидел, что из тёмного туннеля, ведущего в здание энергоблока, в его сторону движется группа людей одетых в ОЗК, противогазы и сверху накинутые двухсторонние свинцовые фартуки. Николай зашагал к ним навстречу. Поравнявшись с группой, спросил:
   - Нет ли среди них старшего этой площадки. Высокий плотный мужчина, схватив капитана за руку выше локтя, потянул за собой. Николай не сопротивлялся. Возле его машин все остановились. Человек, державший Иванова за руку, снял противогаз и жёстко сказал:
   - Ты что тут капитан разгуливаешь? Жить надоело? Я полковник ... - он назвал свою фамилию, - руковожу работами в этой зоне. Что ты хотел узнать?
   - Виноват, товарищ полковник, - подтянулся Иванов, - я здесь в первый раз. Привёз гравий. Куда прикажите его ссыпать?
   - Да не ты, а твои начальники виноваты, что одного тебя сюда в первый раз отправили. Ну, да ладно. Сейчас прибудет на автобусе разгрузочная команда, а ты пока поставь вот сюда свои шаланды, - он показал рукой. И открывай борта. Время работает на тебя. Больше четырёх часов здесь не находись, Понял! - он уже миролюбиво хлопнул Иванова по плечу, повернулся и куда-то заспешил.
   Вскоре действительно прибыл автобус с людьми, и работа закрутилась. Машины Иванова подвозили щебень, разгрузочные команды, меняя одна другую, сбрасывали его совковыми лопатами на землю, а подошедший ИМР разравнивал по площадке. За день каждый автомобиль сделал четыре рейса от Порта до станции и обратно. Перевезли в общей сложности около 220 тонн щебня. Разгрузив последний КамАЗ, Иванов подошёл к дозиметристу и взял у него справку о среднем уровне радиации в месте работ и времени, что они здесь находились. Поставленная задача выполнена и он со спокойной душой, выехал к предварительно указанному месту сбора колонны. Однако, прибыв туда заранее и простояв более часа, Николай так и не дождался оставшихся машин. Внутри у него начало закипать:
   - Вот тебе и дисциплина, и доверие людям, - ругал он себя. - Ну, если что-нибудь сотворят, - распалял себя капитан, никому бы не советовал находиться на его месте. - Водитель, исподлобья посматривал на офицера, устало позёвывая. Наконец он не выдержал:
   - Товарищ капитан, я думаю, они не приедут. Может не стоит больше ждать, поедем в часть?
   - А ты что, знаешь куда они могли сгинуть, - спросил Николай, сурово посмотрев на него.
   - Знать не знаю, но предполагаю где-то в дороге к батальону, - слукавил он.
   - Ладно, заводи, в части разберёмся, - жёстко сказал капитан, и куцая колонна, набирая обороты, понеслась в смекавшуюся даль.
   Возле села Дитятки, свернув с дороги влево, прошли помывочный пункт. Здесь находилось специальное химико-радиационное подразделение, пропускная способность его в день составляла сотни большегрузных машин. Работа у этих людей была в прямом смысле слова грязная и тяжёлая. Находясь несколько часов в ОЗК и противогазе, они специальными щётками, с подаваемой под давлением водяным раствором, смывали с каждой машины радиоактивную пыль и грязь, не позволяя разносить её за территорию тридцатикилометровой зоны.
   Вырулив на трассу, и пройдя с замиранием сердца, последний контрольный пункт, рванули во всю мощь КамАЗ-овских движков в родную часть.
   - Да, повезло нам, - заметил водитель, - с первого раза прошли контрольный пункт. Обычно приходится либо второй раз мыться, либо объезжать его просёлочными дорогами.
   - Разве здесь не все дороги перекрыты? - с удивлением поинтересовался Иванов, пристально посмотрев на солдата.
   - Если очень надо, товарищ капитан, - усмехнулся водитель, - то для таких как мы преград не бывает.
   - Это ты точно сказал, - подумал Николай о тех, кто не прибыл на место сбора. В последствие ему самому неоднократно приходилось прибегать к этому приёму - объезжать контрольный радиационный пункт. Металл машин со временем набирал радиацию, и никакая самая тщательная помывка уже не спасала. Автомобили сильно "фонили" и электронный, зоркий глаз КП из зоны их не выпускал. Не гнать же на могильник после каждого выезда на станцию целую колонну грузовиков? Какая экономика, какого государства с этой бедой справится? Поэтому приходилось по 10-14 часов в сутки работать на зараженной технике, полученную дозу радиации при этом ни офицерам, ни рядовым не учитывали. За выезд в ту или иную зону (1-3) доплачивали каждому от одного до трёх суточных окладов, плюс к этому раз в месяц командировочные - 105 рублей. Те, кто набрал максимально допустимую дозу в 25 рентген - получали единовременно двадцать пять окладов и тут же этих людей отправляли в госпиталь, затем, после лечения - домой.
   Когда колонна въезжала в открытые ворота КТП своего батальона, было уже совсем темно. Николай, поставив технику на стоянку и отпустив людей готовиться к ужину, пошёл разбираться с "беглецами". Оказалось, что машины ещё не вернулись в парк. Иванов остался ожидать их прибытие в палатке дежурного по КТП (контрольно-технический пункт). Неприятные мысли роились в голове у капитана. Как следует с ними поступить, чтобы избежать в последствии таких случаев? Докладывать ли начальству, или ограничиться своей властью?, - размышлял он. Так прошло около часа. И вот послышался знакомый рокот КамАЗов. Иванов вышел им навстречу. Шесть оставшихся машин подъехали к воротам КТП одной колонной. Водитель первой машины подал сигнал, чтобы дневальный открыл шлагбаум, но капитан запретил ему. Иванов стоял в освещённом ярким светом автомобильных фар кругу и спокойно жестами рук показал: "заглушить двигатели, все ко мне". Команда с небольшой задержкой была выполнена. Нехотя подходя к Иванову, водители сбились в небольшую группу.
   - Почему нас не пропускают в парк, капитан, - как ни в чём не бывало, с напускной наглостью и наигранным недоумением, спросил высокий, вихрастый с золотыми передними зубами водитель. Он стоял впереди всех, правая рука за пазухой, левая - в кармане брюк и в упор, с ухмылкой смотрел в глаза офицера. Остальные предчувствуя не доброе, старались спрятаться за его спину.
   - Как Ваше фамилия? - спросил спокойно Николай.
   - Ну, Богатырёв, а что? - сделал он вид, что не понял вопроса.
   - Кто из вас сержант? - вновь задал вопрос офицер, обращаясь уже ко всем водителям.
   - Я, товарищ капитан, сержант Бербенцев, - из толпы протиснулся невысокого роста, коренастый лет под сорок мужичок.
   - Постройте мне, товарищ сержант, этих людей, приведите их в порядок и доложите о наличие техники, личного состава и почему вы отсутствовали в назначенное время на месте указанного мною сбора.
   Сержант, пожав плечами, неуверенным, извиняющимся голосом подал команду. Построив людей, доложил, как положено по уставу. Только причину опоздания машин никак не мог объяснить.
   - Хорошо, - сказал офицер, - теперь попрошу всех сдать мне военные билеты и права. - По строю прошёл ропот.
   - Мне ещё раз нужно повторить, - повысил голос Иванов. Водители нехотя стали вытаскивать из нагрудных карманов и отдавать капитану документы. Собрав их, резко скомандовал:
   - Отделение, направо! В столовую шагом марш! А Вы сержант, останьтесь. Теперь мы с Вами товарищ Бербенцев и с Дежурным по КТП проведём досмотр машин, - сказал Иванов. Бербенцев при этом заметно занервничал.
   - Начнём с первой машины. Она чья? - спросил офицер.
   - Богатырёва, - с неохотой ответил сержант.
   Иванов, открыв дверцу кабины, сел в кресло водителя. Внимательно осмотрев все потаённые места, за сиденьем, в скрученном одеяле он нашёл восемь бутылок водки. - Вот Вам и ответ товарищ сержант, где Вы были и чем занимались, - с упрёком глядя на потупившегося Бербенцева, сказал Николай. - В остальных машинах водка есть?
   - Нет, товарищ капитан, только в этой, - упавшим голосом произнёс сержант. Иванов понял, что там действительно спиртного нет, однако проверил и остальные машины.
   - После ужина я пришлю командира взвода, и Вы с водителями поставите на стоянку машины, - закончил Иванов и, прихватив с собой опасный груз, направился в офицерскую палатку.
   За полчаса до вечерней поверки, Иванов выстроил на плацу под качающимся на ветру фонарём весь личный состав роты, включая командира взвода и техника. Коротко объяснив суть происшедшего и к чему это могло привести, он приказал выйти из строя одному Богатырёву. Тот, верно, ожидал, что капитан будет наказывать их всех шестерых. Тогда бы он снова выкрутился, смог бы от имени коллектива как-то протестовать, поднять свой "гнилой авторитет". А тут он перед строем роты один, как на расстреле. Каждый думает, что скажет ротный. Его власть командира - велика. Может дать несколько суток ареста с отсидкой на гауптвахте в Чернобыле, или направит дело в трибунал. В Чернобыле на "губе" арестантов заставляют убирать мусор в городе, при этом, не учитывая полученную ими радиацию и не оплачивая работу. Может ещё что-нибудь придумает. Эх, бедолага этот "фраер" Богатырёв.
   Иванов, сделал длинную паузу, затем громко сказал:
   - Вы не дети, а я не воспитатель детского сада. Беда всех нас заставила собраться здесь. Спрашивать с каждого из вас буду строго, по уставу. Только так можно будет выполнять поставленные перед нами задачи, только тогда я могу вам гарантировать, что всех вас дождутся дома родные и близкие. С этой минуты любое невыполнение моей команды буду расценивать как преступление. Всем понятно? - закончил вопросом короткую речь офицер. - Строй мрачно молчал.
   - Прапорщик Мушта, принесите портфель, - скомандовал Иванов. Портфель, с которым прибыл Николай в часть, со звенящим внутри его стеклом был быстро поставлен перед строем роты. - Сейчас мы приступим к самому позорному в России делу, - сказал Иванов. - Рядовой Богатырёв, приказываю Вам уничтожить это зелёное зло.
   Богатырёв дрожащими руками взял первую бутылку столичной водки. Долго не мог свинтить с неё металлическую крышку - пальцы не слушались. Но вот, первая тонкая пьянящая всех струя полилась на песок плаца. Рота с затаённым дыханием следила за происходящим процессом. Иванов понимал, что в это время творится в душе у каждого стоящего в строю, ведь "в России водку не просто пьют, её употребляют". Последняя опустевшая бутылка упала под ноги Богатырёва. Строй тяжело вздохнул.
   - Рота равняйсь! Смирна! - резко скомандовал капитан. - За грубое нарушение дисциплины - невыполнение команды командира и попытку незаконного провоза в часть спиртного, приказываю командиру первого взвода капитану Чикину забрать у рядового Богатырёва водительские документы. Передать его машину рядовому Дикому. До конца командировки рядовому Богатырёву исполнять обязанности рабочего по столовой. Вольно! Рядовому Богатырёву встать в строй! - закончил Иванов. Солдат поникший, ватными ногами сделал несколько шагов вперёд, занял своё место.
   Через минуту люди разошлись, обсуждая случившееся. Говорили: "новый командир хоть и крут, но справедлив". Традиции "воровской зоны", которые в Чернобыле пытались насадить Богатырёвы и им подобные натыкались на жёсткий армейский порядок, серьёзную и ответственную работу и круглосуточный контроль за личным составом командиров всех степеней. Там, где в этой цепочке происходил сбой, там случались тяжёлые происшествия и преступления. Так, например, во второй роте, где ротный сам редко "просыхал" от спиртного, в декабре под суд военного трибунала были отданы два солдата. Употребив спиртное в период работ, они бросили технику и самовольно убыли на две недели домой, где их отыскала милиция. Теперь им светил срок. Вместо "ликвидаторов" они превратились в преступников, арестантов.
   Шло время. Наступили холода. В палатках день и ночь топили буржуйки. И если в центре было тепло, то в углах, возле стен не редко образовывался иней. Спали все к теплу ногами, а головой - к холоду. Проводя много времени на открытом воздухе, многие простужались. Легкобольные лечились на месте, а тяжёлых - отвозили в медсанбат. Раз в неделю весь личный состав батальона выезжал в баню в районный центр Иванков. Пока добирались туда и обратно в крытых брезентом грузовиках, люди мерзли. Надо было что-то срочно предпринимать.
   Как-то вечером Иванов собрал в ленинской комнате актив роты. Спросил у людей:
   - А нельзя ли в батальоне построить настоящую баню? Народ зашумел.
   - Почему нельзя, товарищ капитан, всё можно сделать, - сказал плотный, коренастый младший сержант.
   - Тогда предлагайте, что для этого нужно? - сказал Николай.
   - Что надо, - опять ответил всё тот же младший сержант, - Ваш приказ и гарантия тем людям, которые будут строить баню, что по окончании стройки их сразу отпустят домой. Вот и всё.
   - Хорошо, - сказал Иванов. - Разобьём строительство бани на два этапа: первый - заложим фундамент и поставим стены; второй - установка крыши и внутренняя отделка. На проведение всех этих работ выделим две команды по пять человек. Подвозом материала я займусь отдельно. Каждая группа, выполнив свой объём работ, будет отправлена домой. Согласны? - закончил он. Все поддержали Иванова. - Тогда мне сегодня представьте списки тех, кто может и хочет выполнять эту работу. Я их утвержу у комбата, и завтра же на разводе огласим приказом по части. Всё, все свободны! - скомандовал Николай.
   На следующий день на разводе начальник штаба огласил приказ о составе группы добровольцев для строительства бани. Планировалось её сдать в эксплуатацию через две недели. И работа закипела. Разобрав брошенный за посёлком кирпичный сарай и перевезя строительный материал на территорию части, приступили к закладке фундамента, возведению стен, перегородок и печки. Душевое оборудование решили взять от армейской системы МАФС. Вода должна была нагреваться в специальном бойлере машины и затем по шлангу подаваться в помещение бани. Все строительные вопросы решались быстро, с огоньком. О своей, тёплой бане, давно мечтал каждый в батальоне; начиная от рядового, заканчивая комбатом. И она в назначенный срок была торжественно сдана в эксплуатацию. Построившие её солдаты на следующий день, уставшие, но довольные были отправлены домой. Слово, данное людям, Иванов сдержал, чем ещё больше укрепил свой авторитет в подразделении. Он каждый вечер заходил в палатки личного состава и просто и душевно разговаривал с людьми, слушал песни под гитару, анекдоты. Часто его просили рассказать про войну в Афганистане, о том, как там жили, несли службу наши солдаты. Он с удовольствием вспоминал о ещё свежих в памяти событиях, чем-то похожих на нынешние - чернобыльские.
   Работы на станции продолжались в том же темпе, несмотря на наступившую зиму и ударившие сильные морозы. КамАЗы, эти капризные к низкой температуре машины, утром никак не хотели заводиться. Их таскали дежурным тягачом по парку, рвали тросы, выводили из строя движки и коробки передач, но они на отрез отказывались заводиться. Приходилось предварительно разогревать паяльными лампами масленые картеры, мосты, только тогда движки оживали. Выход техники из парка, по этой причине, стал задерживаться, что вело к срыву выполнения поставленных перед батальоном задач. На очередном вечернем совещании комбат поставил вопрос ребром:
   - Что надо сделать, чтобы машины вовремя выходили из парка? - Иванов встал и предложил создать дежурную команду из водителей, которые ночью будут по очереди заводить машины, чтобы те не остывали. Посчитав дополнительный расход горючего на прогрев автомобилей, майор Евграфов утвердил предложенный вариант. И вновь каждое утро в назначенное время, колонны дымящей и ревущей на крепком морозе большегрузной техники, бодро пересекали невидимую черту КТП, следуя к местам работ.
   Иванов к этому времени полностью освоился с обязанностями ротного. Он несколько раз выезжал на четвёртый энергоблок станции, откуда забирал и свозил на могильники контейнеры с радиоактивным мусором; работал в Припяти на зачистке жилых зданий; вывозил из складов станции Янов зараженные продукты. Возвращаясь назад в часть, с каждым разом чувствовал усиливающуюся усталость и отсутствие аппетита. Накапливаемая в организме радиация начинала напоминать о себе. Марлевая повязка, снятая с лица в конце дня, меняла цвет, превращаясь из белоснежной в тёмно-розовую. Это на ней оседала пыль, состоящая из радиоактивного йода. Физическое недомогание усиливала и психологическая обстановка. Глядя на некогда цветущие, а теперь брошенные людьми посёлки и города, по улицам которых гулял лишь только ветер, неприятно, как-то безысходно становилось на душе. Особенно это относилось к вчера ещё самому молодому, красивому городу атомщиков - Припяти. Теперь этот обезлюдивший город, окружённый по периметру колючей проволокой и дозорными вышками внутренних войск, выглядел зловеще. Его территория относилась к самой опасной - третьей зоне заражения.
   В средине декабря, наконец-то прибыл на должность командира третьей роты капитан Баранов. Николай с облегчением передал ему хозяйство подразделения, но, как оказалось, рано. Баранов был слабым командиром и просто инертным человеком. Служба тяготила его, и он как мог её избегал. Часто отпрашивался у комбата и на несколько дней уезжал погостить к своим родителям, живущим в деревне в частном доме недалеко от части. Поэтому реальный груз ответственности за подразделение так и остался лежать на плечах Иванова.
   Однажды вечером, после бани, Иванов сидел у раскалённой буржуйки и просушивал ещё не обсохшие волосы. Рядом офицеры играли в преферанс. Синими клубами поднимался над карточным столом сигаретный дым. Капитан Чикин, лёжа на кровати, подбирал аккорды на видавшей "Бородинское сражение" шестиструнной гитаре. Обстановка, словно в офицерских клубах царской России, была, что ни на есть, самая мирная, не хватало только шампанского и женщин.
   - Сегодня мы всё-таки ёе нашли, - говорил командир первой роты.
   - Кого - переспросил Чикин.
   - Да ту проститутку, что дня три назад привезли в часть мои "партизаны". Нигде не могли отыскать. Всё, кажется, в батальоне перевернули, а её и след пропал. Сколько через неё прошло наших бойцов, одному нечистому известно.
   - Так она живая? - снова спросил Чикин.
   - А что ей сделается, отсыпалась себе в палатке. Верно, мужики от неё устали, иначе бы не нашли.
   - Ну а дальше, ты к ней присоединился?.. - улыбаясь, глубоко затягиваясь сигаретой, поинтересовался зампотех.
   -Эка вы какие до женского пола любопытные стали. Даже на самых опущенных проституток вас как магнитом тянет, - усмехнулся ротный. Давненько своих боевых подруг не видели что ли, на сладенькое потянуло?
   - Да ладно тебе опошлять, я так ради интереса, - на такую и смотреть-то наверно противно, - обиделся зампотех.
   - Дальше что с ней стало, пускай рассказывает Иванов, он был сегодня дежурным по части, - закончил командир первой роты.
   - Коля, и ты спокойно сидишь и молчишь?, - к нему повернулись все офицеры, отставив на время игру.
   - А, что там говорить, - сказал капитан, - привели в штабную палатку. Комбат побеседовал с ней. Она была грязно одета, какая-то невменяемая, постоянно улыбалась. Затем приказал мне сопроводить её до трассы и посадить на любую идущую в сторону Киева машину. Что я и сделал. Вот и всё, - кратко информировал Николай.
   - А молодая хоть баба то была? - спросил Чикин.
   - Лет двадцать - двадцать два, наверно, есть, - ответил Иванов.
   - Да, нехорошо всё это ..., грязно, противно..., - вздохнул зампотех. В палатке повисла напряжённая пауза. Офицеры снова вернулись к игре.
   Ночь обещала быть холодной. Внутри палатки вдоль стен на деревянном полу лежал иней. Матрац и одеяло уже не согревали. Всё тёплое бельё было роздано офицерам и личному составу, но к утру всё равно каждый "ликвидатор" скрючивался с головой под одеялом. Умывались сухим, долго не тающим в руках снегом. Брились вечером или в обед, предварительно принеся из столовой ведерко горячей воды. Руки и лица людей почернели, покрылись морщинами, цыпками. Но работы на станции не останавливались, а продолжали идти всё тем же бешеным темпом.
   Одна из машин, посланных Ивановым с прапорщиком за двигательным маслом, до сих пор ещё не вернулась в часть. Николай заметно волновался: - что в такое время может произойти на трассе, один чёрт знает: - КамАЗ - шаланда на гололёде неустойчив, вдруг где-нибудь забуксовал?
   Офицеры, закончив игру и вяло перепирались по её итогу, готовились ко сну. Николай один остался сидеть возле раскаленной до малинового цвета буржуйки.
   Вдруг зашевелился полог на входе, и, ругаясь, путаясь в верёвках и задубевшем от мороза брезенте, в палатку с трудом втиснулся человек. На его лице была видна запёкшаяся кровь. Иванов не сразу узнал в нём своего сержанта Бербенцева.
   - Товарищ капитан, - обратился сержант к Николаю, - у нас произошла авария... Машина слетела в кювет...
   - Люди живы ?, - спросил Николай, вскакивая с табуретки и напрягаясь в струну.
   - Вы не волнуйтесь, товарищ капитан, - подобрался Бербенцев, - все живы и здоровы. Только вот машина слетела... И вина не наша: на трассу с второстепенной дороги выскочил бензовоз, что оставалось делать..., только в кювет. Снег рыхлый, глубокий, он нам жизнь с прапорщиком и спас, - сказал сержант.
   - А кровь, откуда у тебя, - обеспокоенно спросил капитан, глядя на его лицо.
   - Да это так, осколками стекла чуть посекло, - провёл заскорузлой, мозолистой ладонью по запекшейся кровью щеке Бербенцев. - Там - в кювете, осинник растёт, вот одна ветка, пробив лобовое стекло и оказалась в кабине, в аккурат, между мной и прапорщиком.
   - Где машина и прапорщик?, - вновь спросил Иванов.
   - Километров двенадцать от части. Мы попытались её вытянуть на дорогу этим, пропади он пропадом, бензовозом, но ничего не вышло. Прапорщик остался её охранять, а меня значит, отправил к Вам.
   - Что думаешь делать, Коля?, - спросил командир первой роты. - Может, помощь какая нужна, говори?
   - Пока не надо. Доложу комбату, возьму дежурную машину и поеду к "дорожникам" за тягачом.
  
   Он так и сделал. Пока Бербенцев приводил себя в порядок, ужинал в столовой, и брал "пайку" для техника роты, Иванов выгнал дежурную машину, нашёл и забросил в кузов лопаты, тросы.
   Выехали из парка, когда часы уже показывали двенадцать ночи. В кабине КамАЗа сидели втроём: водитель, Бербенцев и Иванов. Стоял лютый мороз. Ни ветерка. Огромная жёлтая луна и рассыпанные словно бриллианты, яркие звёзды, холодно и безразлично взирали из космических глубин вселенной на суетливую, непонятную им жизнь на каком-то там крохотном земном шарике.
   Ледяной ветер сквозь оконные и дверные щели проникал в кабину, намораживая на стёклах причудливые узоры. Печка КамАЗа справлялась только с обогревом лобового стекла. Ехали молча, напряжённо всматриваясь в выхватываемую пучком фар заснеженную, местами обледенелую дорогу.
   Иванов вспомнил, как в Афгане, в его последней под Кабулом операции, он также ночью мёрз, на продуваемом всеми ветрами БТРе. Как забравшись внутрь боевой машины, отыскал там молодого овчарёнка, подаренного командиру полка, притянул его к себе и согревался его теплом. Как этой же ночью, истекал потом, толкал вместе со всеми многотонную бронированную машину, преодолевая горный перевал. А уже на вершине - глядел на хладнокровно убитые и безжизненно разбросанные тела душманов - итог работы разведгруппы десантников.
   Световой луч фар, скользнув по дороге, выхватил из ночного мрака скатившуюся в неглубокий кювет машину. Движок её работал, - значит, серьёзных поломок нет, - подумал Иванов. Однако дело осложнялось тем, что КамАЗ далеко влез в снежную целину и полностью "сел на раму". Из кабины вышел замёрзший, уставший от долгого ожидания прапорщик.
   - Ну, мужики, всё, думал, если до утра не приедете, то здесь и загнусь, - кое-как выговорил он.
   - Идите в мою машину, там горячий чай в термосе и еда, немного согреетесь, - сказал Иванов. Осмотрев со всех сторон завязший в снегу КамАЗ, он пришёл к выводу, что своими усилиями им не удастся вытянуть на дорогу машину. Дождавшись, когда прапорщик поест и немного согреется, Николай приказал технику и Бербенцеву откапывать лопатами машину и крепить троса, а сам выехал к дорожникам за гусеничным тягачом.
   Только к четырём утра Николаю удалось решить все вопросы с командованием части, выбить дежурный тягач, завести, прогреть и пригнать его на место аварии. Ещё час ушёл на вытаскивание КамАЗа из кювета. Троса были короткие и тягач, шлифую гусеницами лёд дороги, никак не справлялся со своей задачей. Но всё-таки, откопав колёса и постепенно раздёргивая машину, автомобиль вытянули. Сил к этому времени ни у кого уже не было. Взяв покалеченную машину на буксир и поблагодарив механика тягача, Иванов с командой направился в батальон.
   Странно, но после бани, а затем после этой сверх напряжённой работы на лютом холоде, ни Иванов, ни остальные участники работ не заболели даже лёгкой простудой. Стрессовая обстановка, когда вся энергия человека сжимается в кулак, когда весь человеческий организм работает на пределе своих возможностей, не позволяет себе расслабляться на такие вольности, как болезнь. Так было и в Великую отечественную войну, когда солдаты, сидя долгие месяцы в сырых или заиндевелых окопах, не выходили из строя по болезни, так было и в Афгане, так было и здесь в Чернобыле.
   Приближался Новый 1987 Год. Комбат собрал на очередное совещание офицеров. Рассматривался вопрос: как провести этот праздник с личным составом, чтобы не допустить употребления спиртного, соблюсти твёрдый порядок и дисциплину в подразделениях батальона. Решили усилить наряд, провести с активом разъяснительную работу. Заместителю по тылу было приказано приготовить праздничный ужин для всего личного состава части, а заместителю по политической части - организовать своими силами выступление участников художественной самодеятельности. Работа закипела. В лесу вырубили красивую, пышную ёлку и, украсив её привезенными из Иванкова игрушками, поставили в столовой. В вечерние часы после возвращения личного состава с работ, в небольшой, хорошо натопленной палатке ленкомнаты, проводились репетиции художественной самодеятельности. Разучивали стихи, песни, травили анекдоты. Брезент палатки сотрясался от дружного хохота.
   Наконец, пришёл долгожданный и любимый праздник - Новый Год. 31 декабря и 1 января были объявлены нерабочими днями. Запланированные мероприятия шли своим чередом. Утром на разводе комбат поздравил всех с праздником, отметил Грамотами отличившихся. После обеда привезли кинопередвижку и показали в столовой личному составу кинофильм. К десяти часам вечера накрыли в этом же помещении праздничные столы. Вместо шампанского и спиртного стояли соки и лимонад. Офицеры со своими подчиненными заняли места за столами. Начался праздник. Вначале было весело. Но когда стрелки часов подошли к отметки двенадцать, всё стихло. Каждый, в эту минуту, наверно, вспомнил свою семью, близких и дорогих сердцу людей, от которых он отделён сотнями километров холода, напряжённых и опасных дорог. Новый Год - это прежде всего семейный праздник, и от этих мыслей всем было немножко грустно. Ещё с полчаса посидев за праздничным столом, все стали потихоньку расходиться. Традиционную вечернюю поверку комбат в этот день разрешил не проводить.
   Иванову самому с утра было тягостно на душе. Как там на новом месте его семья? Не болеют ли Санька и Женя? Где встречают праздник? Постоянная напряжённая работа не давала ему зацикливаться на этом. Всем было тяжело. Командир же всегда на виду у личного состава, где тут расслабишься. Поэтому, пусть у тебя хоть "кошки на душе скребут", но ты обязан быть всегда спокоен, выдержан, строг, вместе с тем приветлив.
   К часу ночи весь личный состав батальона спал. Холодный, колючий ветер упорно бился снежной позёмкой в стены палаток, то поднимал, то опускал брезентовые крыши. Терпкий угольный дым, вылетая из труб буржуек, растекался как туман, по территории части. На столбах скрипуче раскачивались одинокие фонари, выхватывавшие из темноты площадки утрамбованного ногами сотен людей снега. Наступил новый 1987 год.
   Офицеры после официального застолья собрались у себя в палатке. Откупорили заготовленные по случаю несколько бутылок шампанского и, потихоньку от командования батальона, организовали небольшую вечеринку. Николай, выпив кружку шампанского, почувствовал, как внутри потеплело, что-то тяжёлое отступило, отлегло. Лёгкая приятная грусть, навеваемая воспоминаниями и песнями капитана Чикина, сидевшего напротив со своей неразлучной гитарой, витала над столом вместе с сигаретным дымом.
   - На днях ездил к соседям в Одесскую бригаду за лесом, - сказал Иванов, - так кого бы вы думали, я там встретил? - вопросительно взглянул он на офицеров.
   - Ну, кого кроме земляка ты мог встретить? - усмехнулся командир второй роты.
   - Не земляка, но товарища по Афгану - Валеру Сорокапуда, - сказал Николай. Мы с ним полгода прошагали плечо к плечу. Вместе на двух операциях были. Он меня выходил, когда я малярией заболел. Мы двое, да пропагандист полка - в одной комнате жили. За полгода друг другу всё о себе рассказали. Короче говоря, увидев его, я словно брата встретил.
   - И кто он теперь?, - спросил техник роты.
   - Подполковник, начальник политотдела, - ответил Иванов. - Я зашёл в штаб бригады, чтобы оформить накладные на получение леса, смотрю, в одном кабинете дверь открыта, а там три старших офицера что-то маракуют над картой. Я в валенках, в солдатском бушлате, в шапке, запорошенный снегом, переступаю порог и спрашиваю, мол, где тут у вас служба тыла?
   - И что, они тебя не послали...?, - усмехнулся, перестав играть на гитаре, Чикин.
   - Действительно, сначала все оторвались от карты и уставились на меня, как на внезапно появившееся приведение, - улыбнулся Николай. - И тут смотрю, а в центре сидит мой друг Валера. Один полковник говорит:
   - Пройдите дальше по коридору. - Я стою, в упор смотрю на Сорокопуда и никуда не ухожу. Полковник снова говорит уже раздражённо: - Вам сказано, пройдите дальше... - не успел договорить, как Сорокопуд срывается со стула и ко мне. Обнялись как родные братья. Забыли обо всём. Оба полковника смотрят на нас и ничего не поймут. Затем, Валера повернулся к ним и говорит:
   - Извините, я встретил своего друга по Афгану. Вы пока сходите, пообедайте в нашу столовую, а мы тем временем поговорим.
   Офицеры, наконец, поняв суть происходящего, успокоились, сказав, что они никуда не спешат и сколько надо подождут.
   Сорокопуд привёл меня в свой вагончик. Достал бутылку коньяка, закуску. Час, наверно, мы с ним проговорили, вспоминали "минувшие дни и битвы, где вместе рубились они". Да, не ожидал я здесь на чернобыльской земле встретиться со своим однополчанином. Незаметно пролетело время за тёплой беседой. Валеру и меня ждали неотложные дела. Теперь увидимся мы с ним или нет - никто не знает, - закончил свой рассказ Иванов.
   - Сколько у каждого из нас друзей по всему свету раскидано, - грустно сказал командир первой роты, - иногда с одними из них судьба сводит, с другими нет. Такая наша суетливая офицерская жизнь. Её трудно понять гражданскому человеку. Не всегда нас понимают и наши жёны. А кто понимает - тот настоящий друг и товарищ. Таких людей терять и забывать нельзя.
   В замёрзший полог палатки кто-то постучал.
   - Войдите, - громко сказал Чикин.
   С трудом справившись с крючками и завязками, стягивавшими заскорузлый брезент, на свет вышел невысокого роста, щуплый с вечно бегающими глазами рядовой Рябов. Он был из роты Иванова и вместе с небезызвестным Богатырёвым работал на кухне.
   - Что случилось Рябов? - спросил Николай.
   - Ничего особенного товарищ капитан, - озираясь по сторонам своим неприятным бегающим взглядом, - ответил он. - Вас просят подойти в восьмую палатку, поговорить...
   - Хорошо, идите, я сейчас приду, - сказал Иванов.
   - Коля, тебе помощь нужна? - спросил командир второй роты.
   - Не надо, сам разберусь, - ответил Николай.
   - Ну, ладно, смотри, если что, мы всегда с тобой. Как говорят: "рот фронт!", - с этими словами он поднял вверх крепко сжатый кулак.
   Иванов быстро оделся и вышел вслед Рябову на свежий воздух. После тёплой палатки было неприятно зябко. Под подошвами валенок сухо поскрипывал снег. По расчищенным дорожкам подошли к восьмой палатке.
   - Товарищ капитан, - заюлил Рябов, - Вас ждут с обратной стороны, - и он суетливо засеменил впереди, показывая дорогу. Иванов почувствовал что-то неладное в поведении Рябова, весь подобрался.
   За тыльной стороной палатки, куда не проникал свет от уличных фонарей, в темноте, не позволявшей сразу разглядеть лица, стояло трое. Увидев подходящего к ним Иванова, один из них, тот, что был посередине, злобно ругаясь, рванулся к капитану. Двое других успели схватить его. Николай остановился в нескольких шагах от этой компании. В продолжавшем матерно ругаться и брыкаться рядовом, Иванов узнал Богатырёва. Те двое, что держали, явно не спешили выпускать его из своих рук. Всё это было похоже на отрепетированную сцену. Если не удастся офицера сломать, так хоть покуражиться.
   - Богатырёв, - сказал Николай, - ты меня на "стрелку" что ли вызвал? Хватил стакан горилки, и тебе наша часть показалась зоной? Разборки со мной - с твоим командиром, начальником, от которого зависит вся твоя жизнь, решил перед своими дружками продемонстрировать, а? - Иванов шагнул вперёд, в плотную к беснующемуся солдату. - Смотри мне в глаза, а не слюни распускай! - повысил голос Николай. Окуните его в снег, пусть успокоится, - приказал капитан держащим Богатырёва солдатам. Те, ощутив стальную жесткость в голосе офицера, подбили Богатырёву ноги и завалили его головой в сугроб. Подержав таким образом минуты две, и видя, что он прекратил дёргаться и сопротивляться, вновь поставили на ноги.
   - А теперь, тащите его в койку и чтоб ни слуха, ни духа - понятно!, - грозно закончил Иванов и тут же повернувшись, направился в офицерскую палатку.
   В зоне аварии Чернобыльской АЭС был установлен "сухой закон". Ни одно предприятие не имело право торговать спиртными напитками, однако "поставкой спиртного" занялись самогонщики и ловкие на руку люди. На их выявление были направлены усилия нарядов патрульно-постовой службы милиции, работали органы военной прокуратуры. Так, например:
   " ..в селе Ольшанка Полесского района были привлечены к уголовной ответственности М. Мельниченко со своей супругой, наладившие широкое изготовление хмельного зелья. Более 100 литров браги было изъято у З. Шпетной в Чернобыле. Подпольным изготовлением хмельной отравы занимались и медсестра Иваньковской больницы А. Семеник"
   ("Дни испытаний" М.С. Одинец).
   Быстро и незаметно пролетели новогодние праздники. На их смену пришли напряженные будни вместе с установившимися необычайно крепкими морозами. Автомобили, в результате их интенсивной эксплуатации, а также природным аномалиям, чаще стали выходить из строя. Запчастей не хватало, но задачи, стоящие перед батальоном, необходимо было выполнять. Выход нашли самими водители. В тридцати километровой зоне Чернобыля находились несколько изолированных свалок-стоянок зараженной техники. С этих машин водители вынужденно снимали нужные детали для ремонта, затем под открытым небом, лёжа на снегу, окоченевшими руками они буквально "вдыхали" новую жизнь в свои "остановившиеся" машины. Командование батальона на это закрывало глаза. Всё было подчинено неукоснительному выполнению производственных задач. Здоровье, да и сама жизнь человека в этих условиях практически ничего не значили.
   В последнюю неделю перед заменой Николай четыре раза ездил старшим колонн в г. Припять и п. Терехи. Вывез на могильники ещё несколько сот тонн радиоактивного мусора. (Могильники представляли собой старые карьеры и свежевырытые котлованы в которые свозился радиоактивный мусор, затем утрамбовывался тяжёлой гусеничной техникой и засыпался землёй. По их периметру монтировалось ограждение). Работа стала привычной, личный состав новых "сюрпризов" не преподносил. Система управления подразделением за короткий промежуток времени была отработана досконально. Такую роту жалко было оставлять. Каждый человек в ней стал для Иванова дорогим и понятным. Но время неумолимо шло вперёд. И вот на очередном утреннем разводе, комбатом был зачитан приказ о замене Николая и ещё нескольких человек. На смену уставшим, выработавшим свой срок ликвидаторам, прибыло новое пополнение, которому предстояло продолжить это трудное и опасное дело.
   Уже много лет прошло с тех пор, как страшный взрыв чернобыльской катастрофы, словно набат, поднял миллионы людей, заставил весь мир содрогнуться от мысли ядерного апокалипсиса, грозящего человечеству. Чернобыль - очередное предупреждение людям - не перешагивать опасную черту ядерной или термоядерной опасности от которой мы находимся всё ещё очень близко.
   Сегодня во многих городах России, Украины, Белоруссии и других бывших союзных республик стоят памятники, символизирующие героизм ликвидаторов аварии на Чернобыльской атомной станции, ценой своей жизни, здоровья предотвративших глобальную катастрофу, которую со времён Хиросимы и Нагасаки не видел Мир. Давайте же не забывать, помнить о них.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023