ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Гутян Юрий Станиславович
"Уйти, чтобы вернуться..."

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.26*26  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Тут - "боевая", а там были "боевые". Там вокруг были горы, а здесь - море. Сколько разного и, между тем, похожего...

Юрий Гутян

Уйти, чтобы вернуться....

  
   О Пресвятая Владычице моя, Дево Богородице, Одигитрие, покровительнице и упование спасения моего! Се, в путь, мне предлежащий, ныне хощу отлучитися и на время сие вручаю Тебе, премилосердной Матери моей, душу и тело мое, вся умныя моя и вещественныя силы, всего себя вверяя в крепкое Твое смотрение и всесильную Твою помощь. О благая спутнице и защитнице моя! Усердно молю Тя, да не ползок путь мой сей будет, руководствуй мя на нем, и направи его, Всесвятая Одигитрие, якоже Сама веси, ко славе Сына Твоего, Господа моего Иисуса Христа, буди ми во всем помощнице, наипаче же в сем дальнем и многотрудном путешествии соблюди мя под державным покровом Твоим от всяких находящих бед и скорбей, от враг видимых и невидимых, и моли о мне, Госпоже моя, Сына Твоего Христа Бога нашего, да послет в помощь мне Ангела Своего мирна, верна наставника и хранителя, да якоже древле даровал есть рабу Своему Товии Рафаила, на всяком месте и во всякое время хранивша его в пути от всякаго зла: тако и мой путь благополучно управив и сохранив мя небесною силою, - здрава да возвратит мя, мирна и всецела к жилищу моему во славу имени Своего Святаго, славяща и блгословяща Его во вся дни живота моего и Тебе величающа ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
  
   (Молитва ко Пресвятой Богородице от человека, в путь шествовати хотящего)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть первая.

Три дня на боевой службе.

День первый.

  
   Авианосец "Адмирал флота Советского Союза Кузнецов", рассекая могучей грудью волны Норвежского моря, снова взял курс к берегам Исландии. За кормой остались тысячи миль, пройденных на очередной боевой службе, бесконечные учения и, как награда, полёты. После девятибалльного шторма море ещё не успокоилось окончательно. Волны серыми громадами проплывали за бортом. До воды около двенадцати метров, но брызги пока ещё достают стекла плотно задраенного иллюминатора.
   В носовой части корабля, где расположена моя каюта, качка ещё довольно ощутима, но особых неудобств не доставляет. А может это уже привычка, выработанная за одиннадцать лет службы на флагмане Российского флота?
   Я ходил на многих кораблях: на крейсерах, больших противолодочных кораблях, эсминцах, но только на "Кузнецове" качка поражает своей своеобразностью. Как большой, уверенный в своих силах зверь, корабль то игнорирует пяти-шести метровые волны, то, вдруг, всей своей шестидесяти тысяч тонной мощью обрушивается на самую назойливую, поднимая тучу брызг. Кажется, что от неожиданности море замирает, но через некоторое время оно вновь оживает и, опомнившись, исподтишка снова бьёт волной в борт.
   Авианосец - это место, где человек бросает вызов сразу трём стихиям. Корабль, сделанный из металла, рождённого из руды в огне мартеновских печей, жаром огня котлов заставляет вращаться винты и идёт по воде, неся на себе вертолёты и самолёты, которые во время полётов под торжествующий рёв двигателей взмывают в воздух. Он, как живой организм, живёт своей жизнью. Каждый член двухтысячного экипажа выполняет свою функцию, иногда с удовольствием, а иногда и по необходимости. Не всякий может здесь служить. Корабль и экипаж - это одно целое. И это существо, под названием "Адмирал Кузнецов" не всех принимает. Бывает, приходит к нам "для дальнейшего прохождения службы" новый человек, которого ни умом, ни здоровьем Бог не обидел, но пройдёт полгода, и он затоскует, болеть начинает или того хуже - с Зелёным Змием дружбу заведёт, да так, что приходится ему уходить на другой корабль или аэродром, где служит дальше уже нормально. Про таких говорят: "Не принял его корабль".
  
   Мои размышления прервала команда по корабельной трансляции: "Лётному составу, группе руководства полётов, командирам боевых частей и начальникам служб в девять часов тридцать минут прибыть в класс дежурных экипажей".
   -Ты идёшь? - спросил мой сосед по каюте, майор Конюхов, взглянув на часы.
   -Слава, как говорится, "сбылась мечта идиота" - наконец-то я не участвую в полётах, - ответил я с улыбкой.
   -Везёт же некоторым! А меня опять инструктором записали....
   Слава ушёл, а я принялся наводить порядок в каюте. Поправил книги на книжных полках, смахнул пыль с секретеров и журнального столика. Подмёл, или как говорят матросы, "заголячил" палубу. Это заняло немного времени.
   Теперь можно и любимым делом заняться - почитать книгу. Только уселся на диван, как зазвонил телефон.
   -Станиславович, по-моему, тебе не повезло, - голосом Славы проговорили из трубки, - подойди в класс.
   -Хорошо. А что случилось? Постановка задачи уже закончилась?
   -Закончилась. Тебя хочет видеть полковник Куклев. Поторопись.
   -Ладно. Уже иду! - буркнул я недовольно и отложил книгу, так и не успев прочитать ни строчки.
   И зачем я понадобился ему? Завтра будет вертолётная смена. Помощником руководителя полётов записан мой напарник, Игорь. Может, он заболел? Ладно, разберёмся на месте.
   Быстро собравшись, дошёл до класса.
   -Разрешите?
   -Проходи, садись, - проговорил проводивший занятия заместитель командира вертолётного полка.
   В уютных креслах класса дежурных экипажей сидели только лётный состав и группа руководства полётов. На доске была нарисована какая-то схема. В недоумении послушал план отработки одного из заданий на завтрашней летной смене. Собрались потренировать водолазов-спасателей....
   Интересно, мне это зачем? Игорь живой и здоровый сидит на своём месте, и что-то пишет в тетрадь. Не понятно!
   В перерыве жестом подозвал к себе Николай Викторович Куклев. Теперь он заместитель командующего морской авиации Северного флота. Мы познакомились по совместной работе на первой боевой службе авианосца "Адмирал Кузнецов", в тысяча девятьсот девяносто пятом году, когда он ещё был командиром отдельного противолодочного вертолётного полка, а я старшим офицером по управлению в зоне боевых действий противолодочной авиации авианосца. Сблизились же после того, как я некоторое время полетал в составе его экипажа на американские корабли в качестве переводчика.
   Поздоровались.
   -Не забыл ещё работу авианаводчика? Завтра понадобится твоя помощь. Пойдешь на баркасе руководителем полётов в зоне, где будем тренировать водолазов-спасателей. Уточни задание с командирами экипажей. Контроль готовности буду проводить я лично.
   Вот это неожиданность! Я всегда относился с симпатией к местным вертолётчикам и неоднократно убеждался, что эта симпатия взаимная. По Афгану я знал многих их однокашников, и когда при случае заезжаю к ним в полк, то чувствую, что мне там искренне рады, хотя уже больше четырёх лет всё больше приходится работать не с ними, как было раньше, а с истребителями.
   -Николай Викторович, ТАКОЕ не забывается никогда. Это как на велосипеде: один раз научился ездить и всю жизнь умеешь, сколько бы времени не садился за руль. А где будет находиться руководитель поисково-спасательных сил?
   -На КДП (командно-диспетчерском пункте). Ты у зама по авиации (заместителя командира корабля по авиации) уточни нюансы. Перед контролем готовности зайди ко мне, поговорим.
  
   Первая половина дня прошла в подготовке к полётам. Все неясности уточнил, осталось получить радиостанцию и пройти контроль готовности к полётам. Сослуживцы подшучивали над Анатолием Романцовым, руководителем АПСС (руководителем авиационных поисково-спасательных сил), мол, полгода тренируется, мотается по различным командировкам, а в баркасе посреди моря для реальной работы болтаться мне придётся. Анатолий незлобиво огрызался. Было видно, что ему досадно оттого, что придётся заниматься всякими организационными вопросами. Но и сам понимает, что для такой работы, какая предстоит мне, опыта у него явно маловато.
  
   Плотно пообедав, мы с соседом вернулись в свою каюту. Послеобеденный отдых на корабле - святое.
   -А тут - чистота! - Слава провёл ладонью по секретеру и демонстративно взглянул на неё, не испачкалась ли.
   -Ладно, ладно! В следующий раз приборку будешь делать ты. Давай проветрим каюту, - сказал я и шутливо добавил с пафосом, - Никакая вентиляция не заменит порцию свежего морского воздуха!
   Море стало заметно спокойней. Солёные брызги уже не достают до иллюминатора, волны с шипением проплывают где-то внизу. Маловероятно, что захлестнёт.
   -Ну, ты и затянул, - ворчал Слава, отдраивая иллюминатор, - в следующий раз сам откручивать будешь!
   -Зато стекло целое. Говорят, у кого-то на левом борту волной стекло разбило, теперь до самого дома будут задраенными ехать, и воды в каюте набралось по самый комингс. Часа два черпали, а потом обувь и половики сушили в носовой машине....
   -Наверное, не так плотно затягивали как ты, - Конюхов наконец-то открутил барашки и, открыв иллюминатор, сначала выглянул, а потом по плечи высунулся наружу, - Ох, и ничего себе! Ты только посмотри!
   Однако, досталось нам изрядно: во время шторма волны как наждачной бумагой ободрали краску с борта корабля. Площадка МРГ (морского реактивного гранатомёта) смята, как лист бумаги и сорвана. На одном честном слове держится. Это какую же силищу нужно приложить, чтобы сотворить такое!
   Вчера, во время шторма я поднимался на КДП. Даже более чем с тридцатиметровой высоты морские волны казались горами. Было удивительно видеть, как "Адмирал Кузнецов" зарывается трамплином в волну, и брызги бьют по ходовому посту. Ветер достигал тридцати четырех-тридцати пяти метров в секунду. Я наблюдал, как из-за шума моря и воя ветра, словно в немом кино, откуда-то с верхних ярусов надстройки сорвало прожектор, который грохнулся на полётную палубу. Его как пушинку понесло и сбросило за борт.
   На эсминец "Адмирал Ушаков" смотреть без содрогания вообще было невозможно. Он то зароется носом с частью надстройки в волну, то, как пробка выскочит из воды, демонстрируя свой киль. Позже узнали, что крен на эсминце доходил до сорока восьми градусов. Их болтало так, что вахтенный офицер сломал ногу.
   Метрах в тридцати от нашей каюты, в НШУ (носовом швартовом устройстве) через клюзы набило столько воды, что до сих пор было слышно, как за тяжёлой дверью отсека матросы тихо ругаясь, черпают воду.
   Только когда видишь мощь стихии, по-настоящему понимаешь, насколько слаб человек, но дерзок в своём вызове силам природы. Возомнил себя венцом творения, всесильным повелителем, а сам как букашка на теле слона: свалится на землю по какой-то причине, никто и не заметит. Но в этом поединке мы победили благодаря мудрости кораблестроителей, опыту командиров и натренированности экипажей. Есть чем гордиться, но не стоит забывать, что стихия не прощает ошибок и беспечности.
  
   Послеобеденный отдых не удался. Позвонил Павел Кузнецов, командир БЧ-4 (боевой части связи), наш самый главный связист, и предупредил, что разрешили переговоры, можно подойти в КПС (командный пункт связи), и, если повезёт, поговорить с домашними. Давно я со своими девчонками не разговаривал, хотя и знал, что на берегу всё в полном порядке.
   Жёны моряков, как и жёны лётчиков из особой породы. Не известно кому ещё труднее: нам в морях или им ждать нашего возвращения. Сколько забот ложится на их хрупкие плечи только Бог знает: дети, готовка, уборка, работа и это всё в традиционной неустроенности военных гарнизонов.
   Моя семья уже пятый год живёт в Мурманске, в новом доме. Повезло нам хоть под конец службы пожить в человеческих условиях. Многие проблемы отпали, но всё равно супруге иногда приходится решать и чисто мужские вопросы. Причём такие мелочи, как отремонтировать что-то из бытовой техники, организовать заготовку грибов и ягод, что-то прикрутить или разобраться с сантехникой не вызывают уже особых проблем.
   После очередного сеанса связи жены сразу же обмениваются между собой новой информацией, поэтому они всегда в курсе всех наших дел. Мне иногда кажется, что их смело можно считать полноправными членами экипажа. Как нас объединяет общая работа, так и их объединяет эта святая обязанность - ждать.
   Прождал около часа - домашний телефон был занят. Потом всё-таки услышал родной голос. Все здоровы, в квартире тепло - это самое главное. Ждут, скучают. Очень хотела поговорить со мной о чем-то дочь Танюшка, но ее не оказалось дома. Жаль.
   У сослуживцев в семьях всё благополучно. Тоже считают денёчки, когда мы вернёмся домой. Последняя фраза особенно запомнилась: "Ты не переживай за нас. Мы тебя любим и ждём. Я вчера была в церкви, поставила свечки, помянула твою маму - завтра годовщина её смерти.... Береги себя и возвращайся скорей!"
   Скорее не получится. Прошла только половина боевой службы. Идём где-то между Гренландией и Исландией. Из-за частых штормов не сделали несколько лётных смен. Появится погода - нужно будет навёрстывать.
   После переговоров поднялся на КДП. Посмотрел на потушенные экраны, посидел в "лузе", как окрестили наше с руководителем полётов рабочее место из-за визуального сходства с лузой биллиардного стола. На палубе пусто, только несколько матросов во главе с офицером из БЧ-6 (авиационной боевой части) возятся у третьего приёмного троса тормозных машин.
   Было душно. Я вышел на обходной мостик, поёжился от свежего ветра и решил укрыться за надстройкой, в кормовой части. Там всегда тихо.
   На горизонте в кильватере маячил наш эсминец "Адмирал Ушаков". Я смотрел на него и разделяющие нас волны. Было грустно. Накатило своё, давно забытое, но внезапно вынырнувшее откуда-то из глубин памяти. Часто так бывает: произойдет какое-то событие, а мозг уже отыскивает подобные ситуации в прожитой жизни. После переговоров с домом всегда вспоминается что-то из моей прошлой сухопутной жизни.
  
  
   Февраль тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Военный гарнизон Сууркюль, в сорока километрах от Таллинна.
  
   ...Известие о предстоящей поездке в Афганистан пришло неожиданно. Я стоял оперативным дежурным на КП (командном пункте) нашего отдельного бомбардировочного авиационного полка, когда по телефону ЗАС позвонил начальник КП 4ВА ВГК (четвёртой воздушной армии верховного главнокомандующего) полковник Гнусарьков: "Передайте майору Серебрянскому: от вас офицер боевого управления второго класса - инструктор направляется по срочному плану в ДРА для восполнения боевых потерь. Через полчаса жду фамилию. Телеграмму в ваш адрес только что отправил...".
   Засосало под ложечкой, как всегда бывает перед какой-то неприятностью. Решил просчитать свои шансы. Начальник КП полка и Слава Лоцманенко уже давно имеют первый класс. Недавно к нам прибыли ещё двое: списанный лётчик, капитан Зыкин, после Липецких курсов и молодой лейтенант Колесников, только прошлой осенью приехавший после окончания училища. Остаётся моя кандидатура. Второй класс есть и, кстати, в январе получил допуск на работу в качестве инструктора. Но что значит фраза "для восстановления боевых потерь"? Какая должность меня ждёт?
   Ешё в училище, будучи курсантами, мы с благоговением слушали редкие рассказы наших инструкторов майоров Ватанина и Глухова о войне в горах Афгана, откуда они вернулись совсем недавно, отработав по году авианаводчиками. У обоих на наградных планках были ленточки ордена "Красная Звезда".
   В восемьдесят втором году из Афгана вернулся мой двоюродный брат Сашка. Полтора года возил на наливнике бензин через перевал Саланг из Хайратона в Кабул. Пришёл без наград, но в свои двадцать лет седой как лунь, нервный, сигареты курил одну за другой, а глаза чужие. Об Афганистане он говорил неохотно. Лишь один раз разговорился, вспоминая, как однажды, при нападении на их колонну, умер у него на руках смертельно раненный его дружок, как взрывались и превращались в факелы от попадания духовских гранат их бензовозы....
   Включишь телевизор, а там, в новостях, неизменный корреспондент Лещинский с очередным репортажем, о том, как наши солдаты, выполняя интернациональный долг, сажают деревья в Саду Дружбы.
   Буквально через полчаса после моего доклада на КП полка приехал начальник штаба. Постоял немного, пристально глядя мне в глаза, и сухо бросил: "Готовься!" Потом положил руку мне на плечо, хотел что-то сказать, но, судорожно сглотнув, молча вышел.
   Валера Матвеев, дежурный Руководитель зоны посадки, первую половину дня провёл у меня на КП. Пользуясь тем, что аэродром был закрыт по погоде, мы резались в нарды, или как говорят в авиации: "шеш-беш". Как никогда мне везло. Очередное предложение "ещё партию сыграем?" заканчивалось для Валеры поражением. Что он только не предпринимал: и левой рукой бросал кости, и на моё место садился - ничего не помогало. Это его очень удивляло, ведь Валера считался у нас непревзойдённым игроком в нарды. Но сегодня был явно не его день.
   После ухода начальника штаба мы уже не играли. О чём-то говорили до полуночи. Уже не помню. Запомнилось только одно: периодически в голове возникал вопрос: "Как завтра сообщить жене такую новость?".
  
   Сменившись с дежурства, домой пошли напрямую, через лес. Распогодилось. Выпавший под утро снег пушистым покрывалом лёг на еловые лапы и искрился под лучами солнца. Мы с Валерой молча шли мимо любимых мест, где обычно собирали сопливые маслята и рыжики, наполненные росой как фужеры шампанским. Ветви покачивались от лёгкого дуновения ветерка, а мне казалось, что это лес со мной прощается, говорит по-своему: "Счастливого пути. Возвращайся!"
   Вот и городок. Живёт своей жизнью. Мужчин почти не видно, только женщины, кто с колясками, кто, поглядывая на возящуюся в снегу детвору, обсуждают что-то своё у магазина.
   -Удачи! - пожали друг другу на прощанье руки, и пошли каждый к своему дому.
   Валера, друг ты мой дорогой, спасибо тебе за молчаливое сочувствие! Только глаза твои, вдруг ставшие грустными, да нервное покуривание выдаёт, что ты переживаешь не меньше моего.
   Дошёл до своего подъезда. В нерешительности остановился. Закурил. Как же все-таки сообщить дома о предстоящем испытании, навалившемся вдруг на нашу семью?
   Дверь открыла жена. Радостно улыбнулась, поцеловала, но что-то во мне её насторожило и, оглядываясь, она ушла в комнату, где в своей кроватке лежала и что-то лопотала наша дочурка на только ей понятном языке.
   Сняв куртку, разувшись, вошёл к девчонкам.
   -Папа! Папа! - потянулась ко мне Танюшка.
   -Здравствуй, моя маленькая. Сейчас папа помоется, и мы будем играть. Ладно?
   -Папа пришёл с дежурства, ручки у него грязные, - объяснила дочурке супруга, предупреждая мое желание взять крошку на руки.
   Я потоптался в нерешительности. Как не тяни время, все равно придется сообщить дурную весть. Эх, будь, что будет!
   -Свет, тут такое дело.... Готовься снова в отпуск ехать. Меня в Афган отправляют! - Выпалил я.
   Света тихо опустилась на диван. Побледнела. На глазах выступили слёзы. Почувствовав неладное, захныкала Танюшка. Родные мои, простите меня за такую весть! Что я могу поделать? Работа у вашего папки такая.
   Защемило сердце, к горлу подступил комок. Не зная как правильно поступить дальше, разделся и ушёл в ванную комнату. Через закрытую дверь и шум воды было слышно, как дочкино хныканье перешло в плач, и к нему добавились всхлипывания Светы. Простите меня, любимые мои! ...
  
   В каком-то наваждении прошла врачебно-лётная комиссия в Риге, откуда вернулся с диагнозом "Здоров. Годен к руководству полётами в районах с жарким и тропическим климатом".
   Прошёл отпуск, из которого запомнились только грусть перед разлукой, отец, пытающийся скрыть за бравадой свою тревогу, вдруг постаревшие лица мамы и тёщи, да плач жены по ночам украдкой от меня.
   По возвращению из отпуска стало известно, что в штабе полка уже ждали загранпаспорт и командировочное предписание. Все. Теперь нет никаких сомнений: мне придется послужить и в Афганистане....
   Чем ближе была дата моего отлёта, тем тяжелее было на душе. Чтобы мне было спокойней за моих девчонок, было решено, что сначала я отправлю их к родителям, а потом сам полечу в Ташкент.
  
   В аэропорту Таллинна супруга моя с дочкой не отходила от меня ни на шаг. Она из последних сил старалась выглядеть весёлой и не плакать - хотела, чтобы я в далёком Афгане вспоминал её именно такой, а не зарёванной и грустной. Когда они вышли на посадку, Света долго стояла у трапа, держа на руках в ярко-жёлтом конверте Танюшку. Все пассажиры уже поднялись на борт Ту-134, а она всё стояла и смотрела, прижимая к груди дочь. Такими я их и вспоминал все пятнадцать месяцев выпавшей на нашу долю Афганской войны.
   Через день, перед самым отлётом в Ташкент, я позвонил родителям, узнать подробней, как долетели мои девочки. Света сообщила, что в самолёте они вели себя хорошо, не плакали. Дедушка Слава встретил их на машине в Донецке и довёз до самого дома в Луганске. Я стал рассказывать о своих делах....
   -Ой, Таня..., - перебила меня жена.
   -Что с Таней? Что случилось? - спросил я обеспокоено.
   -Таня пошла! Представляешь? Сама дошла от дивана ко мне! - Голос жены просто звенел от счастья, но мне стало горько.
   Господи, за что мне это! Каких-то суток не хватило, чтобы увидеть, как сделал первые шаги собственный ребёнок! Я стоял, будучи не в состоянии вымолвить ни слова, не стыдясь выступивших на глазах слёз. Света тоже молчала. За нас говорили наши сердца....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

День второй.

   Проснувшись от первых противных звуков будильника, я включил прикроватный светильник и потянулся рукой к часам, лежащим на откидной полочке, расположенной над койкой.
   Оттуда на лицо, как напоминание, свалилась брошюра Православного Молитвослова.
   Взгляд упал на открывшуюся страницу: "К Тебе, Владыко Человеколюбче, от сна востав прибегаю, и на дела Твоя подвизаюся милосердием Твоим, и молюся Тебе: помози ми на всякое время, во всякой вещи, и избави мя от всякия мирския злыя вещи и диавольскаго поспешения, и спаси мя, и введи в Царство Твое вечное. Ты бо еси мой Сотворитель и всякому благу Промысленник и Податель, о Тебе же все упование мое, и Тебе славу возсылаю, ныне, присно, и во веки веков. Аминь" (третья утренняя молитва Макария Великого).
   Удивившись совпадению, перекрестился и выглянул в иллюминатор. По матовой глади моря, чуть подёрнутому зыбью мы шли навстречу солнцу. Волны, словно оторванные от сладкого сна, сердито шипели за бортом. Куда ни глянь одна вода. Линии горизонта нет, только далеко впереди, где небо чуть светлее, неясно маячит силуэт крейсера "Пётр Великий".
   Когда-то давным-давно по этим водам ходили древние викинги, а во время Великой Отечественной войны гибли под огнём фашистов в этих холодных волнах караваны с грузами для Советского Союза. Сколько боли и горя видело это небо! Сколько крови впитали в себя эти волны!
   Размышляя об этом, я быстренько позавтракал, достал из сейфа ракетницу и бинокль, чтобы уже не возвращаться в каюту и пошёл к доктору на предполётный медицинский осмотр. Вчера полёты вертолётного полка не состоялись, а сегодня уже летают истребители.
   Поздоровались. По сложившейся традиции поинтересовался его здоровьем, на что, как всегда получил ответ: "Не дождётесь! А что вы нам на этот раз покажете?" Ничего нового: пульс, давление, температура в норме. Можно руководить полётами.
  
   На КДП утром всегда оживлённо. Командование авиагруппы оценивает фактическую погоду и её прогноз, что-то уточняет по телефону с оперативным дежурным ВВС Флота, старший инженер полка терпеливо ждёт указаний, а наш дежурный штурман колдует над планшетом с авиационной картой. Всё как обычно. Даже настроение какое-то особенное. Полёты всегда и тяжёлый труд, и праздник. К ним невозможно относиться как к чему-то обыденному.
   После недолгих размышлений приняли решение - будем проводить разведку погоды! И тут началось, завертелось.
   Помню, ещё в училище, на первой лекции по теории и методике управления авиации начальник кафедры, полковник Королёв, в образном сравнении сказал: "Полёты - это как мама на кухне готовит борщ: кладёт в воду мясо, чтобы сварить бульон, чистит картошку, шинкует капусту, готовит зажарку - всё в своё время и в строгой последовательности. Только тогда получается вкусно". Мы смеялись над его сравнением, а ведь действительно: в проведении полётов, как и в приготовлении борща, строго по рецепту, есть свой алгоритм, выверенный десятилетиями и подробно расписанный в целой горе руководящих документов. Что-либо упустишь, или сделаешь несвоевременно, и вся лётная смена будет дёрганой, нервной.
  
   В перечне моих обязанностей есть осмотр полётной палубы. Надев пилотку, как требует того Корабельный Устав, через кормовой выход нулевого яруса надстройки вышел в паковую зону полётной палубы. Я осматриваю палубу всегда по одному и тому же маршруту: против часовой стрелки, через трамплин. Мой напарник, Игорь Копченко, обычно перед осмотром ворчит: "И зачем это нужно: БЧ-6 цепью проходят, руководитель полётов осматривает, и мы ещё смотрим!" Это ворчание тем сильнее, чем раньше начинаются полёты. Не любит Игорёк рано вставать, зато по ночам работает с удовольствием, а я как тот универсальный солдат: поздно, рано - всё равно.
   Осмотрев первую стартовую позицию, поднялся на трамплин. Стоя на высоте более двадцати метров над водою и глядя вперёд, невольно испытываешь восторг. Кажется, что не на корабле идёшь, а сам паришь над волнами, уподобившись чайке. Состояние как во сне из далёкого детства: вот раскину руки, и ветер поднимет меня в высь, понесёт далеко-далеко, туда, где небо сходится с землёй, где из водной пучины показало свой краешек солнце, окрасив облака в розовый цвет и сделав волны серебристыми. Поверну вверх ладони и поднимусь ещё выше, откуда уже будет видно, что земля круглая и станут видны далекие страны....
   Помечтав некоторое время, начал спускаться с трамплина, направившись ко второй стартовой позиции. Кстати, где-то на палубе корабля живут две куропатки и несколько чаек. Куропатки гнездились на сопке, что возле нашего причала и вместе с Мурманскими чайками почему-то на берег не вернулись, а пошли с нами на боевую службу. Куропаток во время полётов не видно, прячутся где-то, а когда на палубе нет людей, выбегут, поклюют что-то и снова исчезают. С чайками сложнее. Может это наши, российские, а может и норвежские. Кто их разберет?
   Заработал носовой подъёмник. Это из ангара поднимают ещё один вертолёт. Вот, сердито урча, тягач потащил Ка-29 на шестую вертолётную площадку. Сейчас его зашвартуют, поставят колодки, разложат винты, и будут окончательно готовить к вылету.
   Осмотрев покрытие палубы на второй и третьей стартовой позиции, спустился в рубку РВП - руководителя визуальной посадки. Пообщался с командиром группы тормозных машин. К проведению полётов всё готово.
   Пройдёт некоторое время, и это пустое сейчас помещение займёт мой тёзка, подполковник Корнеев. Сложная у него работа: одну смену летает, а другую руководит отсюда. Во время очередного захода на посадку ни на миг не замолкает. Перечисления цветов, ничего не значащие для постороннего человека, а порою и удивляющие своей необычностью, для палубного лётчика обретают чёткий и ясный смысл: "Зелёный, зелёный, жёлто- зелёный, жёлтый, жёлтый мигающий, ... красно-зелёный, зелёный...," - положение самолёта относительно глиссады снижения. Юрий руководит самозабвенно, мысленно перенося себя в кабину Су-33 и добавляя интонациями то, на что не хватает никаких слов. По-разному бывает: иногда интонации уговаривающие, почти ласковые, а иногда жесткие, отдающие металлом. Работа палубного лётчика ювелирна. Тут своя психология.
   На КДП кипит работа. Проводится радиолокационная разведка, идут доклады о готовности. Я проверил свою аппаратуру, доложил руководителю полётов и сел в своё кресло.
   На полётной палубе среди многочисленного технического состава показался экипаж вертолёта-разведчика погоды. Их МСК (морские спасательные комплекты) оранжевого цвета сразу бросаются в глаза. Наши техники и механики тоже отличаются друг от друга. У каждого поверх комбинезонов надеты жилеты различных цветов, для каждой специальности своего.
   -"Саламандра", 531-й на шестой. Прошу запуск! - запросил руководителя полётов командир экипажа.
   -531-го понял, "Саламандра", - РП (руководитель полетов) получил "добро" от командира корабля, - 531-му, запуск!
   Винты вертолёта Ка-29 завращались сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Вот уже их и не видно, а только два сверкающих диска образовались над фюзеляжем.
   -"Саламандра", 531-й к взлёту готов.
   -531-й, ветер ..., контрольное висение, взлёт! - РП немного затягивает команду. Считается шиком, когда разведка погоды или полёты начинаются, секунда в секунду, по времени, указанному в плановой таблице полётов.
   Подполковник Михайлов, руководитель полётов на сегодняшней смене, в своё время окончил военно-морское училище имени Фрунзе, по образованию и духу штурман, и как все штурмана - страшный педант. Владимир Александрович ужасно переживает, когда идут какие-то задержки, но его переживания внешне малознакомому человеку не видны. Вот сегодня его усы гордо топорщатся - значит, что всё получается своевременно.
   Двигатели вертолёта заработали громче, и винты завращались ещё быстрее. Как большая сильная кошка, что перед прыжком напряжётся вся, прижмётся к земле, вертолёт-разведчик погоды приподнялся на шасси, завис и полетел....
  
   На предполётные указания я не пошёл. Необходимые весовые данные самолётов со старшим инженером полка уже уточнил, а если появится что-либо новое, то РП мне доведёт. В это время я окончательно проверяю работоспособность своей аппаратуры, систем и механизмов полётной палубы, как проходят команды на стартовые позиции и операторам тормозных машин, и слежу за расстановкой авиатехники.
   Полётная палуба стала оживлённой. Истребители Су-33 и Су-25УТГ заняли почти все технические позиции у надстройки и даже за ней. Полёты сегодня серьёзные, придётся попотеть.
   Авианосец, оставляя за кормой буруны от своих винтов, шел в район с наиболее подходящей погодой. Глядя на яркое солнце и ласковые волны, лениво проплывающие за бортом, не верилось, что совсем недавно небо было чёрным от туч, ветер с громадных волн срывал клочья пены, и с высоты КДП море казалось полосатым.
   На обходном мостике по правому борту и кормовой части командно- диспетчерского пункта, куда предполётных указаний народ вышел подышать свежим воздухом и погреться на солнышке, стояло оживление - стая касаток из десяти- двенадцати особей гоняла селёдку. В морской бинокль хорошо было видно, что у одной из них спинной плавник изогнут, как у легендарного кита-убийцы Моби Дик. Касаткам наш корабль, как и наши полёты не интересны - резвятся, гоняют себе рыбу.
   -Как дети малые, - проворчал руководитель полётов, - пойди, шугани наших, пусть занимают места. Время докладов о готовности, а они зоопарк устроили!
   -Александрыч, а интересно: кто в данном случае зритель?
   -Не знаю. Сейчас мне кажется, что касатки, - Михайлов взял мой бинокль, и, смущённо улыбнувшись на моё многозначительное покашливание, стал рассматривать резвящуюся стаю. - Ветер заодно проверь.
   С Владимиром мы знакомы ещё с девяносто четвёртого года. Мы ровесники. Дружим семьями, тесно общаемся на корабле. Он частый гость в моей каюте. Здесь обстановка официальная, и поэтому мы друг друга называем по имени и отчеству.
   Народ расходиться не хотел. Я посмотрел на дым. Механики отладили машины так, что его вообще не видно. Достал ракетницу и стал её заряжать. Сослуживцы, увидев мои приготовления, заспешили на КДП. После выстрела долго звенит в ушах, а как самолёты запустят двигатели, то вообще будут плохо слышны команды из динамиков. Выстрелил осветительной ракетой. По её смещению и дымового следа хорошо видно, что наш и корабельный штурмана всё рассчитали правильно. Метод хоть и древний, но самый надёжный. Ветер подходящий.
   Группа руководства доложила о готовности к полётам. Подошло время запуска двигателей.
   -Давай зелёные ракеты! - Скомандовал мне руководитель полётов.
   Строго в очерёдности вылета по плановой таблице самолёты начали запускать двигатели. Запустился и вертолёт-спасатель. Он всегда взлетает первым, уходит в свою зону, готовый в любой момент оказать при необходимости помощь. Будет там находиться, пока не появится необходимость в заправке топливом или не возникнет большой перерыв в полётах.
   В защитных балахонах и касках разбежались к лафетным стволам матросы-пожарники. Им не позавидуешь: весь залёт придётся стоять на пронизывающем ветру.
   Получив разрешение, стал выруливать палубный истребитель Су-33.
   -401-й, третья стартовая, дал команду РП.
   -Третий старт, встречайте: Су-33, бортовой 61, позывной - 401, - продублировал я команду на стартовую позицию.
   -Вас понял, встречаем! - отозвался оператор.
   Самолёт подрулил к стартовой позиции. По командам техника медленно зарулил и остановился, упёршись основными шасси в задержники. Офицер стартовой позиции поднял руки над головой и развёл их в стороны. Су-33 послушно разложил крылья, словно зверь, выполняющий команды дрессировщика, поданные жестами. Как по волшебству из палубы поднялись газоотбойные щиты, отбрасывая вверх реактивную струю двигателей.
   -"Саламандра", 401-й, решётки открыты, режим "боевой", к взлёту готов!
   -401, ветер встречный десять метров в секунду. Взлёт!
   -Старт разрешил! - продублировал я голосом нажатие кнопки "Разрешение старта", мгновенно перенеся большой палец руки на кнопку запрета. Не дай Бог, что-нибудь случится, на действия мне отведены доли секунды.
   Свистящий рёв двигателей перешёл в ревущий грохот, задержники ушли в палубу, и самолёт как пришпоренный боевой конь рванул с места и, пронесясь по трамплину, взмыл в воздух. Газоотбойный щит медленно опустился и сровнялся с поверхностью полётной палубы. Пожарники навели лафетные стволы на первый и второй старт - к взлёту готовилась очередная пара истребителей.
  
   Начались полёты. Закипела работа: взлёты, посадки, война с птицами, мгновенные расчеты в уме, контроль всего, что происходит на палубе, по курсу взлёта и на посадочной прямой. Смена довольно напряженная. Даже несколько раз "па де де с музыкой" станцевать пришлось, как прозвали мои однокашники - вертолётчики ситуацию, когда я, не отрывая пальцев от кнопок на блоке управления стартом, успеваю, развернувшись на 180 градусов, рассмотреть в бинокль положение шасси, механизации, тормозного гака у заходящего на посадку самолёта, проконтролировать правильность "уставки" - противовеса на тормозных машинах, подъём тормозных блоков, готовность тормозных машин, доложить РП и, оценив положение дел на полётной палубе, заняться взлетающим истребителем.
   Время на полётах летит быстро. Если бы не нужно было записывать в "Журнал помощника руководителя полётов" результаты посадок или касаний палубы с точностью до секунды, то вообще можно потеряться во времени. Здесь не получается, как во время полётов на аэродроме, ощущать ход времени по изменению положения солнца. Выпустив или посадив очередную группу, корабль маневрирует, подчиняясь замыслу командира для выполнения тактической задачи, или выполняет "отскок" - маневр с целью занять положение, обеспечивающее наиболее подходящие условия для выполнения взлётов или посадок. Солнце то справа, то слева. Ориентиров природных никаких. Кругом одна вода, а корабли ордера тоже меняют свои позиции.
   Очередной доразведчик погоды доложил, что подходит низкая облачность.
   Дежурный штурман склонился над картой. С учётом морской и метеорологической обстановки получается, что нужно подсаживать самолёты, находящиеся в воздухе, а новые в воздух не выпускать.
   Сначала посадили тех, кто уже выполнил своё задание, затем стали заводить на посадку остальные экипажи с учётом остатка топлива. Руководитель полётов поторапливает наш расчет, стараясь излишне не нагнетать обстановку.
   Группа руководства полётов действует слаженно. Команды, как всегда, подаются чётким, спокойным голосом. Для лётчика много значат голосовые интонации в командах с земли. Заволнуешься, допустишь нервозность в радиообмене, и это может сказаться на состоянии лётчика. Так и командиры экипажей, даже если на борту произошёл какой-то серьёзный отказ, сообщают об этом спокойным, даже обыденным голосом. Человеку с неустойчивой психикой или не умеющему контролировать свои эмоции во время полётов не место в авиации, тем более, палубной.
   В воздухе остались самолёт командира полка и вертолёт-спасатель. Всё ближе к кораблю облака с неровной и низкой нижней кромкой. Ничего. Времени ещё достаточно. Успеем.
   -"Саламандра", 521-й, подхожу к траверзу, остаток .... Рассчитываю с посадкой.
   -521-й, "Саламандра" понял вас, - руководитель полётов что-то записал в своём журнале, - Уставка?
   -Уставка двадцать три с половиной, - я выдал результат, мгновенно рассчитав необходимые данные для тормозных машин, учитывая и вес пустого самолёта, и вес подвесок, и остаток топлива.
   Из динамика "Лиственницы" было слышно, как руководитель визуальной посадки даёт команду операторам тормозных машин на выставку рассчитанной им уставки. Наши данные совпали. Я посмотрел на полётную палубу, проверил по приборам соответствие установленного угла глиссады по типу заходящего на посадку самолёта и бросил взгляд за корму, где обычно любят парить чайки. Всё нормально.
   -"Саламандра",521-й, подхожу к третьему, гак, притяг, к посадке готов.
   -521, "Саламандра", с посадкой! - подтвердил РП.
   -521, "Саламандра - круг", выполняйте третий. - Отозвался руководитель завода на посадку. Было слышно, как щёлкает его аппаратура. Это он даёт целеуказание ОРП (офицерам - руководителям посадки).
   -521-й, удаление ..., выше глиссады ..., - заработал один из ОРП, - 521-й, на посадочном курсе, удаление ..., выше глиссады ...!
   -521-го наблюдаю, управляю. На курсе, входишь в "зелёный", - взял управление руководитель визуальной посадки.
   Стрелки на блоках индикации заняли правильное положение. Загорелись зелёные табло готовности тормозных машин. В бинокль хорошо видно, что на самолёте тормозной гак и закрылки выпущены. Приподнявшись в кресле, я бросил взгляд на полётную палубу и поднятые блоки приёмных тросов.
   -Блоки подняты, зелёные горят, гак, шасси, закрылки выпущены! - Произвёл доклад руководителю полётов.
   -Зелёный, на курсе. Посадку подтверждаю! - раздался в эфире голос РВП.
   Самолёт сел на палубу, зацепив гаком третий трос, и остановился, как мчавшийся закусивший удила конь, пойманный за узду.
   -Третья машина: вытяжка девяносто метров, - доложил оператор тормозной машины.
   Трос, освободивши гак, как задумавшийся о чём-то удав медленно пополз к тормозным блокам.
   -521-й, заруливайте по командам встречающего, - дал команду руководитель полетов.
   Повинуясь жестам, истребитель сложил крылья, зарулил на техническую позицию и выключил двигатели.
   Через некоторое время произвел посадку и вертолёт-спасатель. Винты плавно прекратили своё вращение. Словно стайка муравьёв подбежали к нему матросы, поставили колодки, зашвартовали и снова убежали в парковую зону. Из кабины вышел экипаж. Постояли немного у вертолёта, о чём-то поговорив с техником, и направились к надстройке. Замыкающим шёл водолаз с ластами в руке, похожий в своём зелёном костюме на лягушку. Наступила тишина.
   Через несколько минут пошёл дождь.
  
   На предварительном разборе полётов командир истребительного полка был явно не в духе. Сам разбор прошёл быстро, но причина плохого настроения полковника Рассказова крылась в очередном "залёте" среди техников авиагруппы, а именно технического состава третьей эскадрильи его полка.
   Во время разведки погоды позвонили с берега и сообщили, что у одного из них родился сын. Новоиспеченный папаша не смог дождаться вечера и стал "мыть ножки" наследнику сразу после обеда.
   Старшим на этой боевой службе на нашем корабле пошел вице-адмирал Доброскоченко. Очень строгий и властный начальник. С самого спуска авианосца на воду он участвовал во всех его выходах, очень переживал за состояние дел на корабле и выучку экипажа.
   Уже, будучи заместителем командующего Северного флота, когда выходил в море на нашем корабле, то при первой же возможности обходил корабль. Причем всегда появлялся в самых неожиданных местах: то на КП какой-нибудь БЧ (боевой части), то каком-то коридоре где-то на седьмой палубе. А если зайдёт в какой-то блок кают, то при его осмотре вскрывалось столько нарушений, что хозяева кают потом очень долго сдавали ему зачеты по знанию корабельных правил или функциональных обязанностей.
   Владимир Григорьевич страшно ненавидел лентяев, или праздно шатающихся по кораблю. Часто бывало так: идёт офицер по коридору по какой-то своей надобности, он его обязательно остановит, и, узнав, что вместо проведения занятий или учений он занят каким-то пустяковым делом, требовал показать ему свою каюту.
   В любой каюте при желании можно найти уйму всевозможных замечаний от самодельного кипятильника и не вытертой где-нибудь пыли, до незарегистрированного видеомагнитофона и запрятанной водки. Народ его, поэтому откровенно боялся и всячески хитрил: кто передвигался по кораблю с совершенно ненужной папкой подмышкой, а кто и вовсе надевал на руку повязку, чтобы казалось, что он где-то дежурит.
   Вице-адмирала Доброскоченко за глаза называли Конь. Толи из-за фамилии, толи за какие-то лейтенантские подвиги.
   На этот раз Конь, проходя мимо блока кают, где размещался технический состав авиагруппы, услышал пение и характерный запах явно "некультурного" мероприятия.
   Гостеприимные хозяева до того расслабились, что было нарушено основное кузнецовское правило: на стук без неопознанного голоса дверей не открывать. Мало того, они держали дверь распахнутой настежь.
   -Что вы тут делаете?
   На столе спирт, закуска. Вокруг полупьяные физиономии техников, не участвующих в полётах....
   Виновник торжества, обалдевши от счастья и выпитого традиционного флотского напитка с многозначительным названием "шило", преподнес вошедшему рюмку.
   -Товарищ вице-адмирал! У меня сегодня сын родился. Вес четыре килограмма, рост пятьдесят два сантиметра! Разрешите с вами выпить? - Находясь в возбуждении от приятного известия и изрядной дозы алкоголя новоиспеченный папаша перешел допустимую грань.
   -Вы ещё очень молоды - со мной пить!
   -Так, товарищ вице-адмирал, когда я стану постарше, вы уже будете на пенсии....
   Коню в следующем году стукнет шестьдесят. На душе кошки скребут - отслужил своё....
   Речь командира полка на построении была очень красочной.
  
   После ужина ко мне в каюту заскочил мой друг, Алексей Омелин - капитан второго ранга, начальник службы живучести корабля.
   -Ты чем занят? Пять минут на сборы и бегом в кормовую сауну! - выпалил он и умчался к себе.
   На "Кузнецове" быстрее всего исполняются команды на сход (по старой морской поговорке: "лучше пять минут на юте, чем потом весь день в каюте") и, если корабль в море, то полученное известие, что где-то можно хорошенько помыться и попариться.
   В раздевалке сауны стало ясно, что мероприятие было организовано для помывки экипажа вертолёта-спасателя и заместителя командира вертолётного полка Валерия Васильевича Миронова с его начальником штаба на этой боевой, моим однокашником - Николаем Соколовским. Они единогласно решили, что без меня и Алексея сегодня никак не получится ни порядочно помыться, ни скрасить вечерний досуг после сауны.
   Валерий Васильевич был хорошо знаком по училищу с Володей Церковским, начальником нашей ГБУ (группы боевого управления) в Афганистане, любил послушать о его приключениях и работе вертолётчиков. Порой я удивлялся: на сколько всё-таки тесен мир. Многое, конечно, забылось, но некоторые моменты засели в памяти крепко.
   Баня удалась на славу. Неописуемое удовольствие - сидеть на верхнем полке парилки, на сколько хватает сил терпеть нестерпимую жару и обливаться потом, а затем, быстренько сполоснувшись под душем, нырнуть в бассейн с ледяной водой. Если эту процедуру повторить несколько раз, то чувствуешь себя, словно родился заново.
   Ещё полководец Суворов говорил в своё время: "Русский солдат после бани хоть штаны продаст, но выпьет!", так и мы чистые, довольные зашли к вертолётчикам в каюту выпить по рюмке чая. Настроение было прекрасным. Его даже не омрачало то обстоятельство, что из-за завтрашних полётов посидеть "по-взрослому" никак нельзя. Чисто символически, чтобы соблюсти традиции выпили по рюмке коньяка и, попивая мятный чай, просто беседовали.
   Разговор, как всегда, вертелся вокруг полётов, различных смешных историй, происшедших в то, или иное время с кем-то из нас или где-то услышанных. Потом стали рассказывать о всяких приключениях, связанных с перелетами на попутных военных самолётах и вертолётах.
   Как ни странно, но у каждого в жизни была такая ситуация, когда сначала обрадуешься, что есть попутный борт и есть возможность улететь на нём, а не трястись несколько суток в поезде. Но потом или застрянешь на аэродроме промежуточной посадки по погоде в лучшем случае, или перенацелят экипаж лететь в совершенно ненужное тебе место на следующий день.
   Кто-то рассказал, как однажды, занимаясь после учений перевозкой пассажиров с кораблей на берег, обратил внимание на капитана третьего ранга, который радостно хвастал, что летит не просто на берег, а его отпустили в отпуск и через несколько дней он будет греть пузо на море в Крыму, у своего тестя. Все документы были у него в полном порядке, но на БПК "Чабаненко" (большой противолодочный корабль), куда по плану нужно было доставить по пути кого-то из пассажиров, поступила команда: высадить и этого "кап три". Выяснилось, что вместо отпуска ему придется ещё и на этом корабле поработать пару недель. Из вертолёта его извлекали, чуть ли не силой, до того он расстроился от такого поворота судьбы. Неудавшийся отпускник произносил такие монологи в адрес командования и использовал такие выражения, что в кабине хохот стоял до самой посадки на аэродроме, хотя чисто по-человечески было жалко этого офицера.
   -Валерий Васильевич, а фамилия "Смульский" тебе ничего не говорит? - спросил я у подполковника Миронова.
   -Что-то знакомое, но сейчас не припомню. Дома в альбоме посмотрю.
   -Где-то в апреле восемьдесят восьмого года, когда наша группа наслаждалась бездельем на базе в Баграме, к нам в комнату вошел замполит вертолётного полка, недавно прибывшего с Союза на замену прежнему вертолётному полку. Он без всяких предисловий поставил на стол две полутора литровых фляжки с чистым спиртом и проговорил: "Мужики, выручайте!".
   Оказывается, в Союз улетел не весь лётный состав вертолётного полка. Оставили несколько опытных инструкторов для оказания помощи вновь прибывшим. Поработав с недельку, Юра Смульский получил разрешение на убытие в Союз. Проводили его, соблюдая все традиции. Посадили в Ан-12, идущий с Баграма прямо на Ташкент. Самолёт уже вырулил на исполнительный старт, но вместо команды на разрешение взлёта поступила команда: сначала высадить Юрку с вещами (назвали его позывной), а потом уже взлетать. Командир экипажа, не поверив своим ушам, срулил с полосы. На УАЗике подъехал командир вертолётного полка. Всё подтвердилось ....
   Сутки Смульский жил у нас в комнате. Обогрели, успокоили его как смогли.
   Юра отработал в небе Афгана ещё две недели и благополучно вернулся домой. Слава Богу, что хоть так получилось.
   Меня по приезду в Афган удивила фраза, сказанная в адрес одного из моих однокашников кем-то из кабульских авианаводчиков: "Он на сохранении лежит". Сначала я ничего не понял, а потом узнал, что среди наводчиков и лётчиков существует негласное правило: в первую неделю и крайний месяц на "боевые" по возможности старались не посылать. В начале из-за недостатка опыта, а в конце из-за того, что перед заменой голова не тем, чем нужно занята. Народ заметил, что неприятности всякого рода именно в эти периоды происходят.
   -Да, бывают моменты.... Не позавидуешь! - вздохнул Николай Соколовский, - а сам-то как проскочил эти периоды?
   -О первом месяце долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз....
   -Видишь: живой, вполне здоров. Значит, проскочил, - перебил кто-то.
   -А перед заменой мозги действительно не на своем месте находятся, - продолжил я, - Мне оставалось меньше месяца до замены, когда я решил съездить в Кабул за получкой и разнюхать свои перспективы. От жены получил письмо. Оно до меня на этот раз добралось очень быстро - всего три недели. "Полевая почта" с пятизначным номером - адрес относительно точный. Светлана сообщила, что звонила своим подругам в наш гарнизон (она с дочерью жила у наших родителей в Луганске) и от них узнала, что с нашего полка никто мне на замену не собирается. Это меня насторожило.
   По приезду в штаб 40 армии быстренько получил деньги и по "хитрым" тропинкам поднялся на КП ВВС, что занимал часть печально известного Дворца Амина. Штабной народ ходил по серпантину дороги и по ступенькам, а мы как в горах - по еле заметным тропкам. Мин то здесь уж точно нет. Чего уж ноги сбивать?
   На КП ВВС я встретил начальника нашего отдела кадров. Он отвёл меня в сторонку и, попросив на него не ссылаться, по-дружески показал телеграмму: " ...4 ВА ВГК сообщает: достойных для замены старшего лейтенанта Гутян Ю.С. нет ...".
   "И что же мне теперь делать? - спросил я в недоумении. - Не буду же я до самого вывода тут торчать!"
   "Не кипятись, чем могу - помогу (наш новый начальник отдела кадров уже второй раз в Афгане, причём первый раз честно работал авианаводчиком, пока его после тяжелого ранения не перевели на КП ВВС 40 армии) но предупреждаю: шанс до самого вывода заторчать тут есть очень большой".
   "Но до этого ещё почти целый год!"
   "Всё может быть, но повторяю: сделаю всё возможное. Пока одно посоветую: не паникуй и не вздумай писать рапорт на отпуск. Тогда точно застрянешь до вывода".
   Моё состояние понять можно. "Ложиться на сохранение" было глупо. Я продолжал мотаться по заставам и вертолётным площадкам вдоль дроги от Кабула до Пули-Хумри, через перевал Саланг, выполняя приказания командира 108 мотострелковой дивизии.
   После моей работы на "Магистрали" в качестве начальника ГБУ 345 отдельного гвардейского парашютно-десантного полка, как и предполагал его командир Валерий Александрович Востротин, генерал-майор Барынькин (командир 108 мсд) меня из поля своего зрения не выпускал. Я работал уже по его планам. Ходить в горы со 181 мотострелковым полком или с каким-либо другим меня уже почему-то не пускали, что огорчало изрядно, так как с офицерами штаба дивизии, учитывая моё "старлейское" звание, общаться неформально не всегда было удобно, хотя в ЦБУ (центре боевого управления) моё мнение значило много.
   Встречаясь с полковыми офицерами, с которыми пройдены вместе не одни боевые, мне становилось немного грустно и обидно из-за того, что с ними хожу уже не я, а кто-то другой. Но немного успокаивало то, что из-за моих частых разъездов друзья меня все же не считали офицером штаба и относились соответственно, как к "своему"....
   -Так ты что, до самого вывода отпахал? - на этот раз перебил уже Валерий Васильевич.
   -Нет. Бог миловал, - ответил я, отхлебнув чайку из заботливо поданной Алексеем Омелиным чашки.
   Народ явно ждал продолжения рассказа.
   -По приезду в Баграм меня, как всегда, ждала куча писем. В основном там были письма от жены. Получил весточку от моего училищного друга Коли Кравчук (он по распределению попал служить в Джиду, что в Забайкальском военном округе). Мы не виделись уже более трех лет, но писали друг другу письма очень часто. Когда я попал в Афган, Николай стал вкладывать в конверт вместе с письмом различные вырезки из газет или журналов. Это чтобы я совсем не закис от "информационного голода".
   Пришло письмо и от Володи Церковского, бывшего нашего начальника, который после замены в Союз вернулся к себе в Бобруйск. Володя узнавал через меня о делах нашей группы, рассказывал о том, что сильно скучает о нас. Уже не удивило его сообщение о том, как ему после Афгана трудно было работать на прошедших учениях, где столкнулся с тем, что все наработки в этой войне не учитываются военноначальниками, что всю службу просидели в "теплых местах" и поэтому лучше знают, как правильно нужно воевать. Многие по возвращению с войны сталкивались с подобными вещами.
   В своем ответном письме я описал ему сложившуюся ситуацию с моей заменой, на что через месяц с небольшим получил от него приятную весть: " Я прочитал выдержки из твоего письма своим ребятам. У меня служит лейтенант Полищук, единственный из группы, что не был в Афгане по своей молодости. Возможности заменить тебя он не упустил. Уже догуливает отпуск, загранпаспорт готов. Так что у тебя есть реальный шанс отметить День Победы или вместе с семьёй, или совместить его с отвальной...".
   Кстати, когда запахло заменой, то мозги у меня действительно заработали по-другому. Казалось, еще две-три недели и я буду уже в Союзе. Это действительно расслабляет. Но всё получилось вовсе не так, как мечталось.
   -Что, заменщик не приехал? - не выдержал Соколовский.
   -Заменщик приехал вовремя, но по прилёту в Кабул вновь прибывших собрал командарм Громов. "Мне не нужны необстрелянные кадры на выводе! Отправляйте их обратно в Союз", - бросил он кадровикам. Но разве нормальный офицер может, приехав в Афган сразу же вернуться обратно, даже не понюхав пороху? Говорят, некоторые на колени падали, чтобы их оставили.
   Не знаю подробностей, но Юрка Полищук, мой заменщик, умудрился остаться. Правда, к нам в Баграм он так и не попал. Работал с кабульскими наводчиками, сопровождал колонны, а я то на ЦБУ (центре боевого управления) 108 дивизии сидел, то мотался по заставам с различными поручениями комдива.
   Перед выводом Джелалабадской базы на Саланге установили радиомаяки, и однажды комдив послал меня проинспектировать их и заодно убедиться в готовности вертолётных площадок. Выехали рано утром. Как всегда без сопровождения, но по указанию комдива я связывался с каждым блокпостом и выносным постом вдоль дороги. Наше продвижение отслеживали, поэтому мы чувствовали себя в относительной безопасности. Но все же, как только проехали Баграмский перекрёсток, начались сюрпризы.
   В Афгане отношение к замполиту на броне примерно такое же, как к женщине на корабле - плохая примета. А тут только повернули в сторону Чарикара, как из недр БТРа показался "комсомолец" с Баграмского батальона связи (помощник батальонного замполита по комсомольской работе). На мой вопрос, как он тут оказался, получил ответ, что с разрешения своего командования решил съездить с нами, чтобы сфотографировать местные достопримечательности, а, зная моё отношение к подобным экскурсиям, спрятался в самом БТР, где-то в корме, предварительно приказав командиру моего 603 ничего мне по этому поводу не докладывать. Моя нелюбовь к поездкам внутри брони ему откуда-то была известна.
   Со своими охламонами я решил разобраться по возвращению. Они хоть и подчинялись мне только во время "боевых", а служили в Баграмском батальоне связи, но прекрасно знали, что получат от меня "на орехи" по полной схеме. На всякий случай Сашка Коваленко, командир БТРа, не вылезал на броню до самого Чарикара.
   Когда подъехали к приводному радиомаяку, что установили на выезде из Джабаль-Уссараджа, неподалёку от нашей заставы, очень рассмешил меня их старший, когда стал жаловаться на то, что у них почти нет продуктов. Оказалось, что связисты взяли с собой в горы продовольственные аттестаты вместо сухпайка и были приятно удивлены совету командира заставы: засунуть их себе в известное всем место или стать на довольствие по технической норме у местных "духов". Конечно, на заставе едой с ними поделились, чем могли, да и мы оставили часть сухпайка, что всегда возили с собой "на всякий случай", но проблему нужно было решать в ближайшее время. Не оставлять же людей голодать из-за собственной бестолковости и недальновидности начальства!
   Очередной сюрприз поджидал нас при въезде в самый длинный тоннель перевала Саланг. Пока я осматривал хорошо оборудованную вертолётную площадку, а "комсомолец", счастливо щебеча, щелкал своим "Зенитом" направо и налево, водитель поковырялся в нашем 603 и сокрушенно доложил, что "полетел" третий мост. Правда, клятвенно заверил в том, что обратно до базы "доедем нормально". Главным аргументом его было: " ...мы ведь будем, в основном, спускаться, а потом поедим по равнине".
   Не доехали. Перед узким участком дороги, где пришлось остановиться, пропуская встречную колонну, я учуял носом подозрительный запах и услышал: "Авиация! Пожар в районе двигателя!" Проезжавший мимо Юрка Полещук приветливо помахал мне рукой, а офицеры с его БМП на что-то указывали руками на нашей броне.
   Я встал, обернулся, и внутри всё похолодело: из моторного отсека валил дым. В сердцах опустил ногу в водительский люк и пнул сладко спящего нашего водилу, который что-то обиженно проворчал, но потом взглянул на приборы, как ошпаренный, выскочил из своего люка и поспешил к двигателю.
   Приговор оказался неутешительным: закипел мотор, работающий на второй и четвёртый мосты, причем до такой степени, что задымилась проводка.
   Тягач из технического замыкания встречной колонны подтащил нас поближе к выносному посту - танку, укрывшемуся за бруствером метрах в двухстах от дороги и периодически постреливающему по "зелёнке".
   Всякое бывало со мной в Афгане, но это пятичасовое сидение, наверное, не забуду никогда. Пока Коваленко с бойцами разбирались с двигателем, мы с "комсомольцем" изнывали от жары на броне и вели наблюдение. Сначала по очереди, но потом я освободил его от этой обязанности, заметив, что во время своего дежурства, несмотря на мои указания, этот рейнджер не выпускает из рук свой автомат с досланным патроном в патронник и снятым предохранителем.
   Ситуация прямо-таки идиотская: заберёшься в БТР, посидишь немного в духоте, и начинает казаться, что сейчас вылезет откуда-то из кяриза душара, стрельнет из гранатомёта, и получится из неудавшегося заменщика поджаренная консерва типа "Завтрак туриста", только не рыбная, а мясная. Наверху тоже не многим лучше - "духовские" снайперы хорошо работают, но там хоть воздух нормальный, да есть небольшая надежда на бронежилет с каской.
   На втором часу ковыряния с двигателем окончательно стало ясно, что своим ходом двигаться мы уже не сможем - проводку сменили, но от перегрева повело головку цилиндров мотора. Менять, естественно, нечем. Доложил на ближайшую заставу с просьбой передать информацию на ЦБУ о наших приключениях. Решение оперативного дежурного тоже не радовало: оставаться на месте, дежурить в сети и вести наблюдение, пока мимо нас не проследует встречная колонна, которая была ещё где-то в районе кишлака Мирбачикот, что на половине пути между Кабулом и Баграмским перекрёстком. А нам до этого перекрёстка оставалось пилить около километров двенадцати - пятнадцати, но только с другой стороны, то есть со стороны Саланга. После прохождения этой колонны нас на буксир должен взять танк с выносного поста и дотащить до ближайшей заставы в Чарикаре.
   "Комсомольца" под предлогом доклада своему комбату о голодающих связистах с продаттестатами для "духов" удалось отправить на попутной броне. Солнце село, и нас ещё засветло притащили на заставу. Там нашлись нужные недостающие детали, и утром, уже своим ходом, мы вернулись в Баграм.
   Комдив мне устроил такой "разбор полётов", что и вспоминать не хочется. Конечно, всё сгладило то обстоятельство, что поставленную задачу мы успели выполнить до того, как поломались, но на душе у меня все же было противно.
   Это был мой крайний выход в горы. Правда, я ещё около месяца провёл в Афгане, но у меня уже были совсем другие заботы. Старый зам комдива по авиации улетел в Союз, а нового на следующий же день после его "влития в коллектив" уложили в госпиталь с желтухой, а через неделю стало известно, что у него еще и амёбная дизентерия, и малярия. Подлечили мужика, как смогли и отправили обратно на Родину. Видать на Ташкентской "пересылке" ничего за год с лишним не изменилось. Такая же "стерильная чистота" и идеальная кормёжка в платной столовой, как и раньше. Я то на пересылке всего ночь провёл, а неудавшийся заменщик подполковника Хашева около месяца дожидался там решения вопроса: лететь ему в Афган или нет.
   Пришлось мне попыхтеть на ЦБУ дивизии и при подготовке к выводу, и на самом выводе наших частей из Рухи и Анавы, то есть нашей группировки в ущелье Панджшер.
   Наконец-то, уже поздно ночью, когда после окончания этой операции я доложил на КП ВВС армии, что потерь среди авианаводчиков нет, и услышал самую радостную весть: в Кабуле меня ждал уже наполовину подписанный мой обходной лист и мой загранпаспорт с открытой въездной визой в Союз. Для меня война в Афганистане закончилась.
  
   -Да, досталось тебе.... - задумчиво добавил Валерий Васильевич, глубоко затянувшись очередной сигаретой.
   -Вот и не верь в приметы! - Добавил Алексей.
   В каюте было накурено так, что, как говорится: "Хоть топор вешай". Я увлёкся рассказом и не замечал этого, впрочем, и как все остальные.
   Мы ещё поговорили о чём-то незначительном некоторое время, но больше разговор не клеился. Чувствовалось, что мои товарищи переваривают услышанное. Стали расходиться.
   Валерий Васильевич, прощаясь со мной в коридоре, пожал мне руку и долго не выпускал её из своей ладони. Он явно хотел ещё что-то спросить или сказать.
   -Юра, ты интересно рассказываешь. Я тебя уже больше десяти лет знаю, и каждый раз при подобной встрече узнаю от тебя что-то новое, причем такое, что забудется нескоро. Ты не пробовал писать?
   -Нет, Васильевич, не пробовал. Может быть, когда-нибудь и созрею для этого.... Пока я подобные вещи рассказываю только близким мне людям, но, сам понимаешь, есть в жизни моменты, которые и вспоминать не хочется, не то, что кому-либо рассказывать.
   -Потрепала тебя жизнь изрядно....
   -Валерий Васильевич, у тебя ведь служба тоже не в Арбатском военном округе прошла. Спасателем летать на севере тоже не сахар.
   -Это другое, а у тебя война за плечами! Слушаю тебя и примеряю к себе: что бы я сделал в той или иной ситуации.... Ну, ладно. Ещё раз спасибо. Спокойной ночи!
   -Спокойной ночи! - Мы ещё раз пожали друг другу руки, и пошли каждый в свою каюту.
  
   Я неспеша брёл по бесконечным Кузнецовским коридорам. Тяжелая дверь в носовое швартовое устройство была открыта. Несмотря на ещё не ночное время, кроме вахты там никого больше не было. Наверное, умаялся за день корабельный люд. Постоял, подышал свежим воздухом. Зябко! Нужно идти, укладываться "на боковую".
   Слава ещё не спал. В каюте из всего освещения горели только лампа над умывальником и прикроватный светильник у нижней койки. Мой сосед любил почитать перед сном книгу.
   -Что-то вы рано сегодня разошлись.
   -Слава, так болтать ведь можно и до утра, но ведь завтра опять полёты. Нужно выспаться, - ответил я.
   Быстренько почистив зубы и умывшись, я подошел к иллюминатору, взглянуть за борт. Красота! Не удержавшись, я высунулся почти по пояс.
   Лунная дорожка пролегла от "Кузнецова" до самого горизонта. Море было таким гладким и спокойным, что казалось, что мы идем не по морю, а плывём по сонному ночному озеру. Водная гладь, рассечённая носом корабля, искрилась зелёными вспышками потревоженного планктона, и поднятая авианосцем волна заставляла колыхаться лунную дорожку. Звёзды от яркого света луны казались далёкими - далёкими и манили к себе разноцветными переливами.
   Любоваться такой красотой можно бесконечно. Прикрыв иллюминатор, я забрался на свою койку. Рука сама потянулась к Православному Молитвослову.
  
   "Боже вечный и Царю всякаго создания, сподобивай мя даже в час сей доспети, прости ми грехи, яже сотворих в сей день делом, словом и помышлением, и очисти, Господи, смиренную мою душу от всякия скверны плоти и духа. И даждь ми, Господи, в нощи сей сон прейти в мире, да востав от смиренного ми ложа, благоугожду пресвятому имени Твоему, во вся дни живота моего, и поперу борющия мя враги плотския и бесплотныя. И избави мя, Господи, от помышлений суетных, оскверняющих мя, и похотей лукавых. Яко Твое есть царство и сила и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь. (Молитва на сон грядущий первая святого Макария Великого к Богу Отцу).
  
   Прочитал я молитву, перекрестился и уснул. Завтра будет новый день. Что он нам принесёт?
  

День третий.

   Выглянув в иллюминатор, в ожидании увидеть рождение нового дня - самое прекрасное, из того, что я когда-либо видел за годы, проведённые на службе на флоте, немного огорчился. За бортом плотной белой стеной стоял туман. Даже волны еле видны с двенадцатиметровой высоты моей каюты.
   Полёты сегодня начинаются на два часа позже, чем вчера. Да и, судя по увиденному в иллюминаторе, скорее всего их начало будут переносить. Можно ещё понежиться в койке.
   Спать уже не хотелось. Полежал, вспоминая своих девчонок, вчерашнее чаепитие. Достал с откидной полки, где лежали книги, которые любил почитать на сон грядущий, или в свободное время "Православный Молитвослов".
   Я давно уже, в меру своих сил, старался следовать малому "правилу" преподобного Серафима Саровского, как-то по случаю прочитанному в "Практическом руководстве к молитве" протоиерея Александра Мень: "...Для тех дней и обстоятельств, когда человек находится в крайнем утомлении или не имеет достаточно времени, можно читать малое "правило" преподобного Серафима Саровского - три раза "Отче наш", три раза "Богородице Дево" и один раз "Верую". Совсем опускать молитвенное "правило" опасно. Утомление и рассеянность не должны смущать нас. Даже если "правило" читается без должного внимания, слова молитв, проникая в подсознание, оказывают своё священное действие...".
   Как и требуют святые отцы, некоторые основные молитвы я знал наизусть, но, боясь что-либо упустить, читал с Молитвослова. Сегодня я уже прочёл малое "правило", но настроение было таким, что хотелось повнимательнее почитать ещё.
   Открыл наугад раздел "Молитвы на всякую потребу" и мои глаза остановились на ежедневной молитве святителя Филарета, митрополита Московского: " Господи! Не знаю, чего просить у Тебя, Ты Един ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить себя. Отче! Даждь рабу Твоему чего я сам просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения: только предстою пред Тобою. Сердце моё Тебе отверсто; Ты зришь нужды, которых я не знаю. Зри и сотвори по милости твоей, порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Нет у меня другого желания, кроме желания исполнять волю Твою; научи меня молиться! Сам во мне молись! Аминь".
   Какие простые и понятные слова! На душе стало легко и радостно.
   Господи! Да кто кроме Тебя лучше знает мои потребности, какие дела ждут меня сегодня. Всё в Твоих руках и я весь в Твоей власти!
   Перекрестившись, прочитал "Отче наш".
   Мысли снова вернулись к перспективам сегодняшнего дня.
   Туман за бортом означал одно: полёты врядли начнутся сегодня вовремя, и врядли отлетаем всю смену. А завтра по плану должны становиться на якорь. Стоять будем несколько суток. Значит, появится возможность хорошенько отдохнуть. Впереди ещё две недели боевой службы. Когда ещё представится такая возможность - не известно.
  
   Как я и предполагал, разведку погоды перенесли на час. В каюту возвращаться было лень и я, забравшись в кресло руководителя полётов в нашей "лузе" на КДП, стал, скуки ради, рассматривать в бинокль корабли ордера.
   В их неясных силуэтах и окружающем пейзаже было что-то тоскливое и нудное, как затянувший на несколько суток осенний дождь.
   Невольно вспомнился художественный фильм "Хроника пикирующего бомбардировщика". Я люблю этот фильм. Режиссер тонко подметил и передал то настроение и состояние, что охватывает авиационный люд, когда и нужно летать, и всё для этого готово, но сменяет пелену тумана низкая облачность с противно моросящим дождём и народ слоняется от вынужденного безделья. Вроде бы и время свободное появилось поневоле, но не хочется заниматься чем-либо, чтобы не ушел настрой на полёты.
   В своём вечном движении волны лениво проплывали за бортом. Утреннее солнце заставило поредеть туман. Вот и корабли нашего ордера стали видны отчётливей. Скоро начнётся работа.
  
   Я вспомнил, как давным-давно, ещё в тысяча девятьсот девяносто шестом году, на боевой службе в Средиземном море, для решения противолодочной задачи меня с группой офицеров направили на СКР "Пылкий". Учения отыграли на "отлично", и настроение, поэтому, было приподнятым. Немного грустно было прощаться с гостеприимными хозяевами-балтийцами, на чьем корабле прожил целую неделю, но нужно было возвращаться к себе домой, на "Кузю", как ласково мы иногда называем свой авианосец.
   До начала очередных полётов прислать вертолёт за нами по какой-то причине не получилось, и мы всей группой, перебравшись на эсминец "Бесстрашный", с его вертолётной площадки наблюдали за происходящим на "Кузнецове".
   Вот он важно идёт по лазурным волнам Средиземного моря, спокойный и грозный. Казалось, ничто не может нарушить его невозмутимость. Но тут стали слышны звуки запускающихся двигателей самолётов и вертолетов. Корабль мгновенно преобразился. Исчезла кажущаяся тяжеловесность, и в движении появились лёгкость и даже элегантность. Раздался рёв самолётных двигателей, заработавших уже на форсажном режиме, и истребитель, пробежав по палубе, взмыл в небо. В очертаниях корабля появилась стремительность, и даже нос-трамплин уже не просто возвышался над полётной палубой, а стал дерзко вздыматься над волнами. Казалось, что корабль всем своим видом говорил: "Вот он я какой настоящий. Я - авианосец!".
  
   Полёты на этот раз, как я и предполагал, оказались короткими - всего два часа отработали, но вымотались так, будь-то бы, целую восьмичасовую смену отпахали. Пришлось попотеть и из-за посыпавшихся отказов: сначала заклинило задержники на втором старте, потом лопнула рессора под третьим приёмным тросом, и, для полного счастья, у руководителя полётов в самый неподходящий момент кратковременно отказала связь. Затем подошел туман.
   Решили больше не дёргаться. Полёты прекратили.
  
   Чтобы снять напряжение и скопившуюся усталость решил сходить в каюту психологической разгрузки, поваляться в хитрых очках под музыку, или, если сказать научным языком, "пройти сеанс релаксации".
   С нами на боевую службу пошел ведущий психотерапевт с Института военной медицины полковник Ю.А. Бубеев. Перед самым выходом в море мне позвонил на мобильный телефон начальник РЭБ вертолётного полка, мой однокашник Игорь Борисов, и попросил взять "под своё крылышко" Юрия Аркадьевича и его напарника - подполковника Андрея Писарева, который раньше служил в их вертолетном полку. Очень просил помочь разобраться им в сложностях бытовой жизни на "Кузнецове".
   Они оба оказались очень интересными людьми. Полковник Бубеев был прекрасным собеседником, а его знаниям и трудолюбию можно было только позавидовать. Незаметно для себя мы сблизились, и я стал частым гостем, как в его каюте, так и в каюте Психологической разгрузки, где он развернул свою уникальную аппаратуру.
   Новое и неизведанное всегда манит. Я стал, чем мог, помогать ему в организации его исследований, а потом уже Аркадьевич сам предложил мне пройти различные психологические тесты, и с помощью своих приборов исследовал моё сознание и подсознание. Много узнал нового о себе, а многое из уже известного подтвердилось.
   По его совету стал проходить курс физиотерапии для улучшения общего состояния и решения проблем с моей спиной и шеей. Эффект был поразительным: после процедур ходишь спокойный, как удав и весь какой-то собранный.
   После сеанса релаксации Юрий Аркадьевич часто просил подробнее описать свои ощущения и с интересом слушал моё описание того, что мне пригрезилось.
  
   На этот раз картинки были яркими: среди белесого тумана, словно сквозь запотевшее стекло, сменяли друг друга фантастические космические пейзажи. Причем, каждая новая картина была чётче и красочнее предыдущей. Особенно мне запомнилось привидевшееся пшеничное поле у лесополосы; спелые колосья, слегка покачиваясь, клонились к земле, а над этим золотым полем стремительно пролетали ласточки, взмывая после каждого захода в бесконечную синеву неба. Незаметно для себя я стал видеть это поле и небо их глазами. Вот, после очередного виража, я увидел быстро приближающуюся деревню. Всё ближе и ближе белостенная хата моей бабушки Маши, крытая соломой. Все так явно, словно я опять вернулся в безмятежное детство. Во дворе сердито шумит листвой старый вяз, а в саду золотятся под лучами заходящего солнца яблочки белый налив....
   Картина далёкого детства сменилась видением громадного вертикального экрана, поверхность которого напоминала гладь небольшого лесного озерца в тихую погоду, потревоженного брошенным камнем. Волны расходились от центра ровными кругами и, отразившись от краёв, снова устремлялись к центру. Экран магнитом притягивал мой взгляд, манил к себе. Я силился рассмотреть смутные очертания чего-то неизвестного, маячившегося сквозь этот экран, и всё ближе и ближе приближался к нему. И тут неведомая непреодолимая сила втянула меня и бросила сквозь желеобразную пульсирующую мембрану экрана во вращающийся хаос космоса.
   В центре этой круговерти находилась неподвижная бордово-коричневая планета, увеличивающаяся с каждым мигом в размерах. Я двигался к ней. Планета становилась всё больше и больше. Бардовые облака, плотным покрывалом окутавшие планету, по мере приближения становились всё светлее и светлее, и вот я уже среди них. Облака стали почти белыми, и сквозь их клубы начали просматриваться очертания неизвестных материков и океанов. Вращение прекратилось, и в перевёрнутом полете, я увидел долину и далёкие горы, словно сошедшие с полотен Рериха, берег моря и девушку, стоящую по щиколотку в лениво набегавшей волне. Девушка, широко раскинув руки и запрокинув голову, подставляла лицо первым лучам чужого солнца. Глаза её были прикрыты веками, длинные ресницы которых чуть заметно подрагивали, и лёгкий бриз играл её огненно-рыжими волосами, водопадом ниспадающими до самого пояса ....
   В этом видении всё было новым и, между тем, каким-то давно забытым.
  
   После ужина ко мне в гости зашел подполковник Писарев - напарник и сосед по каюте Юрия Аркадьевича.
   Посидели, покурили. Я угостил его чаем и похвастал, что раздобыл диск с фильмом "Штрафбат". Андрей обрадовался, позвонил Аркадьевичу. Было решено устроить совместный просмотр. Этот фильм я уже видел, но с удовольствием смотрел его снова.
   Когда вернулся к себе в каюту, то Славик уже спал. Тихонько разделся, и, забравшись на свою койку, решил немного почитать перед сном.
   Не получилось - сгорела лампочка прикроватного светильника. Запасной в каюте не оказалось.
   Не спалось. Вспомнил одно, другое и, незаметно для себя, перенёсся в весну далёкого 1987 года....
  
  
   Апрель тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Столица Узбекистана город Ташкент.
  
   После сырости Таллинна, холода Челябинска и заснеженности Куйбышева Ташкент встретил теплом и ярким утренним солнцем. В воздухе стоял нежный запах сирени и еще чего-то незнакомого, но приятного и успокаивающего. Как будто в другой мир попал.
   Штаб ТуркВО (Туркестанского военного округа) нашёл довольно-таки быстро - доехал до него на такси. Показал дежурному командировочное предписание, и, оставив у него свой неподъёмный чемодан, пошёл искать отдел кадров.
   Солидный полковник, бегло пробежал глазами мои бумаги и отдал их кому-то из своих подчиненных. Немного помолчал и стал интересоваться прибалтийской погодой. Потом заглянул в какой-то журнал и начал ворчать, что меня ждали ещё месяц назад, но, узнав, что я полностью отгулял отпуск, и, посмотрев дату выдачи мне загранпаспорта, успокоился и стал расспрашивать о семье, жилищных условиях, моих родителях.
   Спустя некоторое время, суетливый прапорщик принёс папку с документами. Полковник открыл её, переложил оттуда несколько листов в другую папку и стал читать оставшиеся принесённые бумаги. Затем встал и отошел к окну, нервно покусывая губы. Закурил.
   -Ты куришь? Иди сюда. - Он, не глядя на меня, угощая, протянул открытую пачку сигарет "Космос". - Закуривай, не стесняйся.
   -Может, моих попробуете? - Я предложил ему свои любимые "Leek". - Это эстонские сигареты.
   -Давай и твоих попробую! - Полковник выбросил в открытую форточку начатую свою и прикурил предложенную мною сигарету. Затянулся.
   -Хороший табак. Вообще-то я на этой работе уже сигареты чуть ли не со всего Союза перепробовал....
   Мы молча курили, разглядывая в окно копошащуюся у велосипеда ребятню на улице. Немного настораживало необычное поведение совершенно незнакомого мне полковника. Что-то здесь не то.
   -Вот что, сынок. Куда тебе предстоит ехать, наверное, догадываешься. Для службы в Фергане загранпаспорт не нужен. О политической обстановке и деятельности 40 армии в ДРА лекцию читать не буду. На месте всё увидишь и поймёшь. Сейчас получишь документы и через пересылку полетишь в Кабул, в распоряжение начальника штаба ВВС 40 армии. Будешь авианаводчиком, уж извини. Видать судьба у тебя такая. Об одном хочу попросить: постарайся сделать так, чтобы я твою фамилию кроме как в представлениях к правительственным наградам или досрочному присвоению очередного звания не видел. Буду рад через год (наводчиков отправляли в Афган только на год) оформлять твои документы для отправки их к твоему новому или старому месту службы, зная, что ты жив и здоров....
   Как-то странно ведет себя полковник. Даже для политработника, которые иногда любят в душу лезть. Да и что "политрабочему" делать в отделе кадров? Старлея на войну отправлять? Что-то здесь не то....
   -Спасибо, товарищ полковник. Разрешите вопрос?
   -Спрашивай.
   -Товарищ полковник, у вас на кителе кадетский краб. Вы какое Суворовское училище заканчивали?
   -То же, что и ты - Калининское. - Полковник расстегнул свой китель.
   По суворовской традиции под закруткой знака об окончании Суворовского военного училища алел пятиугольный погон с ярко-желтыми буквами "Кл СВУ".
   - У тебя, небось, такого нет!
   -Обижаете! - Расстегнувшись, я продемонстрировал точно такой же. - Это мой первый погон. Уже восемь лет ношу!
   Да, представляю, как глупо прозвучали мои "восемь лет", с такой гордостью произнесенные полковнику, который, наверное, служит больше, чем я живу на свете!
   Мы пожали друг другу руки.
   Выпускники Суворовских училищ негласно продолжают традиции царских кадет. "Кадет кадету - друг, товарищ и брат!" - для нас не просто слова. "Звериаду" в училищах в наше время, конечно, уже не писали, но "Заповеди кадетского товарищества" Великого князя Константина Константиновича в незначительно переделанном под советскую действительность виде свято соблюдали. Да и как не соблюдать слова, запавшие в сердце с самого детства: "...Военное товарищество доверяет душу, жертвует жизнью. На службе дружба желательна, товарищество - обязательно. Долг дружбы преклоняется перед долгом товарищества. Долг товарищества преклоняется перед долгом службы. Честь непреклонна, бесчестное во имя товарищества остаётся бесчестным. Подчиненность не исключает взаимного товарищества....Честь товарищества нераздельна".
   Кадетское братство - это особое братство. Уже став офицерам и увидев знакомый значок на ком-либо, понимаешь: это наш человек, с нашей кадетской семьи. "Помни, чьё имя носишь!"- ещё один свято соблюдаемый по жизни всеми суворовцами девиз. Возраст уже не имел особого значения. Нас объединяла юность, а тех, кто постарше, то и детство в алых погонах, и по большому счёту неважно было кто, когда и какую "кадетку" заканчивал: Киевскую, Московскую или Уссурийскую, но если выяснялось, что новый знакомый - выпускник твоего СВУ, то появлялось ощущение встречи с близким родственником.
   Около часа мы беседовали, вспоминая Калинин, своих офицеров-воспитателей, преподавателей. Кадровик несказанно был рад услышать несколько знакомых фамилий. Это были в основном учителя, которые преподавали в училище ещё с послевоенных лет. Более того, выяснилось, что мы оба с третьего взвода третьей роты и даже наши спальные помещения были в одном и том же месте. Полковник несказанно удивился, когда узнал, что мы пользовались одними и теми же тайниками под паркетом и подоконником.
   Мой новый знакомый проводил меня до самого КПП, обнял на прощанье.
   -Помни мою просьбу!
  
   С неподъёмным чемоданом, обливаясь потом, делая остановки у каждого киоска, где продавались газированная вода или сок, я дотащился до какого-то проспекта. Решил немного отдохнуть и перекурить.
   Вспомнив недавнюю встречу, мне стало немного неловко оттого, что от волнения или от неожиданности не поинтересовался фамилией и именем моего нового знакомого.
   Остановил свободное такси.
   -Слушай, брат, мне нужно попасть по этому адресу, - я назвал адрес пересыльного пункта.
   -Командир, довезу без проблем. Садись! - водитель распахнул пассажирскую дверь и радушным жестом предложил занять место на заднем сидении.
   -Хорошо. Но давай сделаем так: сначала покажи мне город, а потом отвези, куда я просил. Я в Ташкенте впервые и неизвестно когда ещё буду у вас.
   -Всё покажу, как самому дорогому гостю. Останешься довольным.
   Таксист, на вид примерно моего возраста, оказался довольно разговорчивым. Через некоторое время, когда он стал рассказывать о тех ужасах, что пришлось ему испытать в детстве вместе со своей семьёй во время знаменитого землетрясения, когда за считанные минуты красивый город превратился в груду развалин, он стал всё чаще переходить с русского на узбекский язык. После длинной фразы, о смысле которой можно было только догадываться, мой водитель-гид внезапно замолчал. Пристально посмотрел на меня.
   -Вы туда? - Махнул он рукой в сторону солнца.
   -Да, - ответил я утвердительно. Не трудно было догадаться, что таксист имеет в виду Афганистан.
   Наша машина остановилась на окраине города возле какой-то чайханы. Среди глинобитных домов уходили в высь стрелы пирамидальных тополей. Вокруг было как-то по-деревенски уютно.
   -Выходи. Чай пить будем. Ты такого никогда не пробовал. Здесь самый настоящий и самый вкусный чай. В Ташкенте лучше этого чая ты нигде не найдешь.
   Мы разместились на свежем воздухе, в тени какого-то неизвестного мне дерева. Сидя, скрестив ноги по-турецки, обжигаясь, я пил из пиалы чудный по вкусу и аромату напиток. Даже не верилось, что это чай.
   Мой дружок, Валера Матвеев, что вырос в Ташкенте, любил угощать нас в уже далёкой Эстонии своим фирменным чаем. Всегда было очень вкусно, но такого чая, как в этот раз я не пил никогда, и никогда ещё не получал такого удовольствия от этого напитка.
   В неспешной беседе куда-то улетучились все мои тревоги и переживания. Перестала донимать жара. Не хотелось никуда уезжать из этого места, где, казалось, остановилось время, и за шелестом листвы и щебетанья птиц был абсолютно неслышным шум большого города....
  
   На пересылке было пусто. Сдав свои вещи в камеру хранения - довольно-таки большое помещение со стеллажами, на котором стояло много разнокалиберных сумок и чемоданов, я поинтересовался у принимающего вещи бойца, куда подевался народ, ожидающий отправки в Кабул.
   -Наверное, укатили куда-нибудь в город или в "Заравшан", пропивать оставшиеся деньги. А вообще это зря. Всё, что нужно можно найти и здесь. - Боец посмотрел с опаской на наполовину открытую дверь, подошел ко мне поближе и добавил шёпотом: - меня всегда можно найти тут или на КПП. Всё организую в лучшем виде.
   Я не удостоил его ответом, а пошел искать коменданта. После выполнения формальностей по расселению, я поинтересовался, когда будет ближайший борт в Кабул, и сколько мне придётся здесь ждать отправки.
   -Ближайший борт будет только завтра рано утром, около шести часов. Вы пока отдохните с дороги, а через час подойдите ко мне и я скажу вам уже всё точно. Возможно, вам и удастся улететь завтра. Я сейчас собираюсь отнести начальнику списки вновь прибывших, а через полчасика заберу утвержденные списки тех, кто убывает завтра. Вы хотите побыстрее улететь, или у вас есть ещё какие-то нерешённые вопросы? Просто так здесь сидеть и жрать водку вам никто не позволит....
   -Товарищ майор, я вообще-то не любитель алкоголя. Да и дел у меня, кроме как навестить маму моего сослуживца, в Ташкенте никаких нет.
   -Хорошо. Пока размещайтесь, сходите в местный медпункт с этой бумагой, - майор протянул мне какой-то список, - а через час подходите, и тогда уже всё будет ясно.
  
   В духоте комнаты с четырьмя армейскими койками, раздолбанными стульями, грязным столом и дверью, где вместо замка и ручки зияла дыра, сидеть не хотелось, тем более, что от какой-то прививки, что мне впаяли в медпункте, очень болела филейная часть моего тела.
   Я вышел во двор. От нечего делать расположился на скамейке и, покуривая, стал ждать коменданта. О том, что завтра в это время могу уже оказаться в Афганистане, я старался не думать. Это меня вполне устраивало. Я никогда не любил ни командировок, ни, тем более ожидания попутного транспорта в местах, где оказывался проездом.
   Ожидание оказалось недолгим. Через полчаса подошел комендант, уселся рядом со мной и молча закурил.
   -И как вы живёте в такой жаре! - проговорил я, чтобы как-то разрядить затянувшееся молчание.
   -А вы откуда приехали?
   -С Прибалтики, если точнее - с Эстонии....
   -Ничего, завтра тебе в Кабуле ещё жарче будет. Запланировано два борта. Летишь тем, что вылетает вторым. В шесть тридцать проверка по спискам, а в семь часов отъезд от КПП. Так что весь вечер в твоём распоряжении. К отъезду не опаздывай, иначе будут проблемы. Родители сослуживца, где живут?
   -Недалеко от аэропорта. Я только письмо передам, да кое-что на словах и назад вернусь. - Зачем-то принялся объяснять я своему новому знакомому.
   -Это - твои проблемы, - перебил собеседник. - Возможно, завтра ещё увидимся. На всякий случай, желаю удачи.
   Мы пожали друг другу руки, и я пошёл на автобусную остановку.
  
   Дом Валериных родителей нашел довольно быстро, а с поисками квартиры оказалось посложнее. Хотя дом и был одноподъездным, но без предварительного объяснения мне пришлось бы долго блуждать по лабиринтам коридоров.
   Маму Валеры Матвеева я узнал сразу - видел её как-то в нашем городке, когда она приезжала погостить и понянчить внука. Встретили меня приветливо, а когда сообщил, что Люба, Валерина жена, ждёт второго ребёнка, то не возможно описать, сколько радости я доставил я хозяевам этим сообщением.
   Мы много говорили о последних гарнизонных новостях и общих знакомых. Меня очень интересовала жизнь в Ташкенте, отношение местных жителей к русским. Очень удивляло то, что по телевизору шел какой-то знакомый с детства художественный фильм, но артисты говорили по-узбекски. Честно говоря, мне было жаль, что так скоро придется уезжать. Я люблю побродить по улицам городов, куда забрасывала судьба.
   Владик, младший брат Валеры, пока хозяйка накрывала стол, показывая квартиру, в своей комнате по секрету сообщил, что на авиационном заводе, где он работает, расположена таможня, которую проходят те, кто улетает или возвращаются с ДРА. Ведь именно с заводского аэродрома в основном уходят борта в Афган. Они с друзьями часто находили уничтоженные магнитофонные кассеты. Поколдовав над ними, им удалось кое-что восстановить.
   На кассетах оказались записи авторских песен о войне, о грусти по дому и любимым, о погибших товарищах и о службе в далёкой и непонятной стране Афганистан. Он включил магнитофон. Тогда я впервые услышал песни "Голубых беретов" и "Каскада". Они потрясли меня своей откровенностью.
   За угощениями и разговорами вечер пролетел незаметно. Гостеприимные хозяева предложили остаться на ночь у них, но я отказался, сославшись на то, что мне улетать рано утром.
   Владик проводил меня до остановки.
  
   На проходной пересыльного пункта уже знакомый мне боец-"коммерсант" в категорической форме отказался пропустить меня, сославшись на запрет прохода КПП после 23.00.
   Он вёл себя довольно нагло и вызывающе, но моё настроение было явно не таким, чтобы устраивать ему выволочку или просто врезать промеж глаз. Я добился того, чтобы вызвали дежурного по КПП, и спокойно вышел наружу, где было приятно, покуривая в ночной прохладе, рассматривать незнакомое южное небо.
   Подъехало два такси. Из них вышли несколько офицеров. Они были немного навеселе, и им, как и мне, тоже не особо хотелось заходить в казённую духоту полуразбитых и замызганных спальных помещений пересылки.
   Поздоровались. Узнав во мне собрата-авиатора, но явно ещё не нюхавшего пороха, стали расспрашивать, кто я такой и откуда приехал.
   Представился.
   -А мы из Дурмени, из профилактория, возвращаемся. Уже который день пытаемся перелететь "за речку". То "Афганец" в Кабуле дул. То "бугров" каких-то возили, с которым простому "окопному быдлу" летать в одном самолёте нельзя. В общем, уже четверо суток тут "чудим", - сообщил самый здоровый из них.
   -В Афгане мы в Джелалабаде базируемся. А тебя куда определили? - Поинтересовался старший лейтенант, по виду мой ровесник.
   -Пока еду в Кабул, в распоряжение начальника штаба ВВС сороковой армии, а там ещё неизвестно куда направят. Где у вас авианаводчики обитают?
   -В Кабуле, Баграме, Кандагаре, Шинданте, в общем, везде, где есть авиация. Так ты авианаводчик? Ну, парень, тебе явно не повезло! - Высокий капитан, как позже выяснилось, старший группы сокрушенно вздохнул. - Мы с твоими коллегами много общаемся и на "боевых" и на базе. У нас в модуле тоже наводчики живут. Хорошие парни, прямо героические. Только дома редко бывают.
   "Странно. "Домом" он назвал какой-то "модуль", - мелькнула мысль. - Дом - это место, где живет семья или родители!".
   -Да что ты, Степаныч, раньше времени человека пугаешь? Может, его ещё где-то на КП оставят, или в Кундуз попадёт. - Отозвался кто-то из темноты. - У нас так говорят: "Если хочешь жить как туз, поезжай служить в Кундуз, если хочешь жить в пыли, приезжай в Пули-Хумри, а если хочешь пулю в зад, приезжай в Джелалабад".
   -По-моему он не похож на тех, что при штабах служат. Почему-то мне кажется, что поедет наш новый знакомый в Кандагар или в Баграм. Кстати, я где-то краем уха слышал, что на прошлых боевых у них в один день двое на фугасе "подлетели". Сейчас после контузии в госпитале валяются.
   Я познакомился с каждым из группы. Решено было идти на пересылку и отметить это событие. Не успел я рассказать, что поджидаю дежурного по КПП, так как дежурящий боец не пропускает меня из-за собственной бестолковости или непонятных местных порядков, как самый здоровый и рослый старший лейтенант, кажется, он представился как Сергей, с криком: "Опять эта сука здесь!" побежал на проходную.
   -Вчера Серега захотел что-то взять в своих вещах, сданных на хранение, и, войдя в камеру хранения, увидел, что этот гад ковыряется в замке его чемодана. Доказать это не получилось. Все здесь одним миром мазаны: для кого война, а для кого - мать родна. Ладно, пошли туда, а то Серёга еще сгоряча дров наломает! - Объяснил мне ситуацию Степаныч и поспешил за разбушевавшемся коллегой.
   Поторопился за ними и я. Мужики подпили, а я - трезвый. Может, удастся хоть как-то удержать их от неприятностей, которые явно назревали?
  
   В помещении КПП, слава Богу, следов разгрома не было. Юный "коммерсант" - неудавшийся воришка, стоял по стойке "смирно", уже застёгнутый на все пуговицы, аккуратно заправленный и с форменной панамой на голове. Сергея отделяли от бойца стекло довольно-таки большого окна и закрытая на засов дверь в комнату дежурного по КПП. Рука его уже тянулась к дверной ручке. Солдатские заискивающие извинения Серёгу явно не устраивали, поэтому от его густого баса, казалось, дрожали стёкла.
   Обстановка накалялась с каждым мигом. Ещё немного и разлетелись бы вдребезги или дверь, или стекло, но тут, наконец-то, появился заспанный прапорщик, оказавшийся долгожданным дежурным.
   -Товарищи офицеры, прекратите скандалить и уходите по добру - по здорову, иначе я вынужден буду доложить начальству о происшедшем. Вы ведь прекрасно знаете, что после 23.00 проход через КПП запрещен! - Пошел он в атаку прямо с порога.
   -Ах, запрещён! Смотри сюда, - Сергей показал часы, - 23.15. Мы здесь уже минут двадцать - тридцать стоим, а этого старшего лейтенанта, - он показал на меня, - ваш боец уже не пускал ещё до нашего приезда. Но дело не только в этом. Этот козёл, - Сергей ткнул пальцем в сторону бойца, - даже не посмотрев в мою сторону, сообщил, что после двадцати трех часов проход через проходную стоит десять рублей. Это что, тоже оговорено в приказе начальника пересыльного пункта? И, вообще, почему этот ворюга до сих пор не на "губе" сидит, а стоит дневальным по проходной и, причем, самым наглым образом взимает дань с проходящих военнослужащих? И почему, собственно говоря, вас нет на своём месте целых полчаса в ночное время? Вот это уже я точно доложу, кому следует!
   -Ладно, ладно, товарищи офицеры, не шумите! Проходите, завтра разберёмся во всём, - поспешил замять конфликт дежурный.
   -Разберёмся.... Мы завтра первым бортом улетаем! - вдруг успокоился Серега.
   -Проверка по спискам улетающих первым бортом завтра в 6.30, а вторым бортом в 7.00. Вы в каких комнатах остановились? - Прапорщик что-то отметил в своём журнале. - Подъём в 6.00 вас устроит, или пораньше разбудить?
   -В шесть утра подъём нас вполне устраивает. За полчаса соберемся, - ответил за всех Степаныч.
   Не успели мы отойти от проходной, как оттуда послышался грохот и отборный мат.
   "Понял, понял! Больше не повторится! Но вы же сами говорили...", - обиженным плачущим голосом оправдывался боец.
   -Сволочи, на публику играют. Мне мужики говорили, прапор и этот пи...р в доле, - ворчал Серёга. - А представляете, пойдёт этот ворюга на дембель и будет дома втирать, как героически он нас охранял, или того пуще - исполнял интернациональный долг. Расскажет пару историй, подслушанных под дверями наших комнат, вот и получится очередной "герой апрельской революции". А ведь никто и сомневаться не будет: вернулся, отслужив два года в Туркестанском военном округе. Пойди, проверь, где он служил: в Афгане или на пересылке по чужим сумкам шарился!
   -Серёнь, не кипятись - проехали! - Степаныч, самый старший из вертолётчиков, оказавшийся командиром их звена, повернулся в мою сторону. - А ты где поселился?
   Оказалось, меня случайно определили на одну из двух пустовавших коек в комнате, где уже жили Степаныч и Серёга.
   Единогласно было решено "чисто символически" отметить нашу встречу и знакомство всем коллективом.
   Когда собирали на стол нехитрую закуску, я почему-то вспомнил Серёгины слова об интернациональном долге. В его интонации слышалась какая-то непонятная ирония и ещё что-то неуловимое. Для меня, прошедшего Суворовскую школу, слова "патриот", "интернационалист" ассоциировались с героями художественных фильмов "Офицеры", "Добровольцы", подвигами участников интернациональных бригад в Испании и подобных им. Хотя уже прошло уже семь лет, как сменил алые погоны и лампасы на голубые погоны, но до сих пор от этих слов веяло какой-то героической романтикой. А тут от настоящих, живых воинов-интернационалистов я услыхал их с пока непонятными для меня интонациями.
   Хотелось спросить, уточнить, но благоразумно решил разобраться сам, уже на месте.
   Первых два тоста выпили почти сразу, один за другим. Я даже закусить, как следует, не успел, как кто-то из вертолетчиков снова наполнил стаканы.
   -Между первой и второй перерывчик небольшой - чтобы и пуля пролететь не успела! - пояснил кто-то у меня над ухом и от этого стало немного неуютно: если пить с такими темпами, то меня на долго не хватит...
   Но после второго тоста все принялись закусывать уже обстоятельно, неспеша. Почему-то никто не закуривал. Постепенно завязалась беседа. Как-то незаметно стаканы снова оказались наполненными.
   Среди шуток и смеха Сергей взял со стола свой стакан с водкой и молча встал. Ему последовали остальные. Я тоже. Молча, не чокаясь, выпили. Постояли. Снова сели за стол. Закурили.
   Меня удивила внезапная перемена в выражении лиц моих новых знакомых. Они стали какими-то отрешенными, неподвижными, как у памятников. Их глаза смотрели, ничего не видя вокруг, как у человека, что, задумавшись, ушел в мыслях глубоко в себя.
   -Третий тост - это за тех, кого с нами нет. В общем, надеюсь, ты понял, - шепнул мне на ухо Степаныч.
   В тот вечер я впервые познакомился с этой традицией, родившейся когда-то давным-давно и свято соблюдаемая всеми "афганцами". Первый, второй и четвёртый тосты иногда посвящались в разных компаниях различным событиям или людям. У нас, в Баграме, было принято: первый тост пили по поводу, по которому собрались, второй - за тех, кто любит и ждёт, четвёртый - за то, чтобы за нас третий тост не пили.
   Третий тост, как и по всему Афгану, пили молча, стоя, даже выключали музыку, если она играла. Третий тост - это тост за тех, кто уже никогда не вернётся с боевых. Короче, за тех, кто погиб....
   Слушая различные байки и поучительны наставления, ненавязчиво даваемые моими новыми друзьями, я узнал для себя столько нового, что только диву давался. А сколько ещё предстояло узнать!
   ...Через пару часов мы сблизились до того, что я уже записывал их позывные и подробные инструкции, где и как нужно их искать в Джелалабаде. Степаныч с серьёзным выражением лица пообещал мне, что если он узнает, что я был в их краях и не зашел в гости, то они найдут меня, куда бы я ни попал, и придут в гости всей компанией. Тогда уже мне придется показывать, насколько я искусен в добыче закуски, так как спирт у них всегда свой.
   Наша встреча состоялась через три месяца, в конце июля. У них, в Джелалабаде. Но уже не со всеми. Война внесла коррективы своей костлявой рукой....
  
   При прохождении таможенного контроля у моих новых знакомых возникли проблемы: у Серёги обнаружили "лишнюю" бутылку коньяка. Количество спиртного, разрешенного для вывоза, было строго ограничено. Война войной, но "Указ по борьбе с пьянством и алкоголизмом", свирепствовавший по всему Союзу в то время, никто для "афганцев" не отменял.
   Помещение, где народ, выполнивший все формальности, томился в ожидании команды на посадку, было отгорожено от буфета фигурной решеткой. Сергей с криком: "Мужики, выручайте!" поставил на стол "запрещенный" коньяк. Помощников оказалось предостаточно. Не отдавать же коньяк таможенникам!
   Когда количество спиртного было доведено до допустимой нормы, перед самым Серегиным носом объявили, что оставшиеся пассажиры полетят вторым рейсом. Степаныч, выглядывая через решетку, шутил: "И стоило так торопиться! Благородный напиток, а пили большими глотками, как самую обычную водку!"
   Наконец-то всё позади. Наш Ил-76 оторвался от бетонки и стал стремительно набирать высоту. Было немного грустно и как-то тоскливо на душе.
   От нечего делать стал рассматривать своих попутчиков. Напротив меня сидел крепкий майор с голубыми погонами и эмблемами десантника на петлицах. Иногда я чувствовал на себе его взгляд. Кто бы мог подумать, что меньше, чем через месяц мы встретимся в горах Алихейля, ступая след в след в одной колонне, поднимающейся на свою "задачу", а потом ещё более восьми месяцев будем ходить на "боевые" в одной "боевой тройке"! Даже в самом страшном кошмаре мы не могли представить, что ещё через неделю после нашей второй встречи наступит ночь, когда, осознавая всю безысходность, мы будем делить поровну последнюю пачку патронов, а оставшуюся единственную гранату решим оставить "для себя", детально оговорив, как её лучше применить.
   Майора звали Олег Борисов....
  
   Несмотря на раннее по моим представлениям утро Кабул встретил нас страшной жарой. Попрощались с Сергеем. Он ушел к Кабульским вертолетчикам. Большую часть вновь прибывших с Союза куда-то повели, а нас с каким-то старлеем, встречающий вновь прибывших на землю Афганистана прапорщик с авиационными эмблемами на лацканах мабуты, или "эксперименталки", как называли "за речкой" новую экспериментальную полевую форму, попросил остаться у борта и подождать его.
   Ожидание на бетоне у борта было невыносимым из-за жары. Старший лейтенант, как и я - авиатор, оказался политработником. Звали его Сашкой.
   От нечего делать мы закурили, отойдя подальше от самолёта, но, не выпуская из виду свои вещи. Нас уже предупредили, что представители афганской армии при случае не побрезгуют стащить у зазевавшегося "шурави" его чемодан.
   Подошел какой-то техник, при ближайшем рассмотрении оказавшийся представителем доблестной афганской армии.
   -Эй, командор! Что есть? Что надо?
   -Ничего нет, ничего не надо, - ответил за двоих Сашка.
   -Как "ничего нэт"?
   -Слушай, друг, иди своей дорогой! - Посоветовал я. Кто его знает, что это за тип?
   От непривычной жары голова работала туго, да и не хотелось начинать службу со знакомства неизвестно с кем.
   -Сам пошёль на х..., пи...рас! - счастливо улыбаясь, отозвался афганец, приветливо помахал нам рукой и пошел по своим делам.
   Мы опешили. Вот тебе раз! Приехали воины-интернационалисты оказывать помощь в защите завоеваний Апрельской революции! Радушный приём, ничего не скажешь.
   Подкатил уазик.
   -Забирайтесь сюда! Поедем на пересылку, - махнул рукой с пассажирского места уже знакомый нам прапорщик, оказавшийся помощником коменданта. - Я хотел, было отвезти вас сразу в штаб армии, но не получается. С вами хочет сначала побеседовать какое-то начальство. Придется вам на пересылке подождать.
  
   Начальство явно не спешило. Появилось только на следующее утро.
   Мы с Сашкой оказались ровесниками и почти земляками. Он тоже родом с Донбасса и тоже служил в Прибалтике, неподалеку от Риги. Не сговариваясь мы решили держаться друг друга.
   Попробовав отобедать в местной столовой, единогласно было решено сначала уничтожить свои запасы, или, если ожидание затянется дольше, чем у нас закончится еда, то вообще поголодать.
   Впечатления дня навалились в таких объёмах, что их осмысления нужно было время. Рёв постоянно взлетающих и садящихся вертолётов и самолётов, непривычно отстреливающих тепловые ловушки, часто слышимые артиллеристские залпы, чужие запахи и нестерпимая жара оглушали.
   Прогуливаясь по пересылке, мы с Сашкой останавливались то у одной, то у другой компании. Тут рассказывали подробности того, как на днях "духи" завалили очередную нашу вертушку. По соседству сержант-десантник с загорелым до черноты лицом рассказывал обступившим его бойцам, как они со своей группой недавно напоролись на засаду, и, если бы с ними не было авианаводчика, и вертушки вовремя не поспели, то врядли кто бы выжил тогда.
   Бросались в глаза два паренька в "варёнках" и белых кроссовках, как и мы прогуливающиеся по пересылке и со снисходительной улыбкой поглядывающие на наши лица с характерным Прибалтийским загаром. Дембеля. Возвращаются домой после госпиталя.
  
   Утром нас пригласили в клуб. Заполнили какие-то карточки. Очень мне не понравилась графа, где требовалось указать адрес, по которому нужно отправлять меня " в случае необходимости".
   За соседним столиком сидел незнакомый подполковник, молча наблюдавший за нашими действиями. Когда писанина была закончена, он подошел к нам. Представился. Немного помолчав, рассказал краткую историю Афганистана, о событиях, приведших к Апрельской революции и том, что было после неё. Подробно остановился на местных обычаях и нравах, о том, как нужно вести себя с местным населением. Речь его была довольно интересной и увлекательной.
   Но вот он снова замолчал.
   -Товарищи офицеры! В вашей жизни наступил этап, который разделит её на две части. Теперь, как бы ни сложилась ваша дальнейшая судьба, вы будете говорить: "Это было до, а это после моей службы в Афганистане...".
  
   Вроде бы и простые, обыденные слова, а какие многозначительные!
   Этот подполковник оказался прав. Всё, что было со мною раньше: детство, школа, Суворовское и высшее училища, становление меня, как офицера, первая любовь и рождение дочери осталось где-то далеко, за той чертой, что вчера разделила мою жизнь, как только я пересёк границу этой многострадальной страны под названием Афганистан.
   Я не знал тогда, что впереди меня ждали почти полтора года выпавшей на мою долю афганской войны, куда уместится столько, что хватило бы на несколько жизней.
   Я не знал ещё, что там будут и радость от полученных писем и от встреч с однокашниками, и что будет хотеться кричать от горя, видя, как умирают на вертолетной площадке смертельно раненные бойцы, не дождавшиеся спасительного борта, который прилетел слишком поздно. Потом, вечером, полковой доктор "дядя Вася", как мы называли его за глаза, позовёт к себе и нальёт мне чистого медицинского спирта, неизвестно каким чудом сохранённого им в двухнедельном ночном холоде в горах Пагмана, где даже моя площадка бала оборудована на высоте 3960. Он будет успокаивать не столько меня, а, сколько себя тем, что у умерших на площадке бойцов были ранения "не совместимые с жизнью", зато с остальные двумя "трехсотыми" все в полном порядке. Перед моим приходом он узнал, что их в Кабульском госпитале уже прооперировали.
   Не знал, что ровно через год буду удивляться, услыхав во внезапно наступившей среди боя тишине щебетанье птиц в "зелёнке", откуда за мгновение до этого слышались только автоматные, пулемётные очереди и истошные крики "Аллах акбар!", а среди вони от пороховой гари будет улавливаться сладкий запах цветущей акации. От этой внезапной перемены тогда чуть ли не личным оскорблением покажется грохот прозвучавшей рядом очереди и как эхо ответные выстрелы.
   Не знал я, что совсем скоро буду со всей силы сжимать свою голову от раздирающей её боли и диктовать, вдруг ставшим чужим и непослушным голосом, кружащим над головой вертолётам, координаты наконец-то обнаруженной позиции, откуда "духи" так прицельно по нам долбят эрэсами. Потом, уже при погрузке раненных и убитых на санитарную "вертушку", когда вынужден буду вскочить, пытаясь отогнать неосторожного бойца, несущего рюкзак кого-то из убитых в опасной близости от лопастей хвостового винта, и последнее, что увижу, будет чередование света и тени от лучей заходящего солнца, рассекаемых этими лопастями и внезапно обрушившуюся пустоту и темень. А через пару недель, уже валяясь в госпитале, я буду по-детски радоваться тому, что вновь могу нормально слышать, говорить и земля под ногами уже не плывёт куда-то, а снова такая же, как и прежде неподвижная и надежная.
   Не знал, что всего четыре месяца проведу я урывками в Баграме, наслаждаясь мягкой постелью, обилием воды и получая радость от прочитанной книги или просмотренной телепередачи, а остальное время буду где-то в горах или на броне.
   Не знал я, как ещё нескоро наступит тот день, когда нажму кнопку звонка у родительской двери. На шею мне бросится моя Светланушка, не замечая, что оцарапала до крови руку о звёздочки на моих погонах, а мама будет ахать и пытаться обнять нас двоих в тесноте коридора, и лицо её в моих ладонях будет мокрым от слёз радости. Целые сутки будет дичиться дочка, пока, наконец, оставшись со мной наедине, не произнесёт тихим шёпотом: "Папка!" и не поцелует меня в шею. Впервые за полтора года.
   Я ушел от прежней жизни, переступив эту черту, но ушел, чтобы вернуться, уже другим, в мою, но уже другую жизнь....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть вторая.

Старая знакомая.

  
  
   Наконец-то счастье привалило: по плану боевой службы авианосец "Адмирал флота Советского Союза Кузнецов" после двухнедельного перехода, стрельб, полётов и штормования стал на якорь в виду Исландии, у северо-восточных её берегов.
   Оторванный от чтения очередной книги грохотом цепи при опускании многотонного якоря, я выглянул в иллюминатор. Ничего особенного: такое же небо, такие же волны, только вместо уже ставшего привычным горизонта, где обычно океанские волны в дымке сливаются с небом или четкой полосой отделяются от облаков. Как на ладони стал виден мыс Лангинес.
   Достал карту. В интересные края занесло нас: горы, ледники, вулканы. Несколько небольших населённых пунктов. Больших городов нет. Да и где им взяться, если население Исландии всего двести сорок тысяч человек! Но, тем не менее, на дисплее мобильного телефона высветилось название местного сотового оператора Land Simin. Ого, четыре "палки" из шести - приём будет устойчивым! Добрались достижения цивилизации и до земель потомков древних викингов.
   Зарегистрироваться не удалось. Или роумингового соглашения у любимого МТС с местным оператором нет, или очень далеко до берега, и "мобильник" принимает только искаженный сигнал, отраженный от морских волн. Обидно.
   Попробовал в ручном режиме поискать других сотовых операторов. Обещанного еще дома Wodofon нет, только равнодушный к моим попыткам зарегистрироваться Land Simin. Чтож, мобильный телефон снова будет нужен только в качестве будильника, калькулятора или таймера.
   Разглядывая в бинокль высокие горы с заснеженными вершинами, машинально задымил сигаретой. Красиво, однако. После длительного плаванья любой берег кажется живописным, а тут действительно красиво какой-то дикой красотой. Четкая береговая линия с далеко выступающим в море мысом, на оконечности которого хорошо видно как волны разбиваются об острые, словно акульи зубы серые скалы, вздымая целые фонтаны брызг. Местность гористая. Чем дальше от берега, тем выше горы, прячущие порою свои вершины в облаках.
   Внезапно вспомнил, что на секретере стоят не просто часы, а радио часы. Включил. Покрутил ручку настройки. Искать работающую радиостанцию долго не пришлось. На 100,5 fm услышал музыку, а потом и голос местного диктора, по всей видимости, рассказывающего последние новости. Своеобразный язык у исландцев.
   Снова послышалась музыка. Прозвучали знакомые мелодии, бывшие популярными где-то в начале или средине семидесятых годов. Возможно, я случайно попал на радиостанцию, типа популярных в России "Ретро FM" или "Настальжи". С неописуемым удовольствием прослушал ещё одну песню. Это была знакомая еще с дней моей юности Somebody To Love моей любимой группы Queen. Концерт, кажется, тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Я даже вспомнил, как выглядела обложка диска, который подарил мне отец на моё четырнадцатилетние. Приятная неожиданность. Прослушал ещё несколько композиций. Все знакомые, но из разряда любимых - ни одной.
  
   На борту нашего корабля базируется подразделение морского спецназа. По трансляции объявили, что сегодня они будут проводить учения по захвату авианосца. Интересно, что у них из этого выйдет. На "Кузнецове" с маху такие вещи гладко не проходят. Уж больно своеобразный у нас экипаж.
   Я оказался прав: с первого разу аквалангистам подойти без приключений под водой к борту корабля не удалось. Народ у нас простой: только стали на якорь, как полетели за борт через иллюминаторы рыболовные снасти. Многим просто интересно, что за рыба ловится у исландских берегов, а заядлым рыбакам вообще не терпится заняться любимым делом. Трудным и напряженным было лето, даже порыбачить, вдоволь толком не удавалось. Команду по трансляции или не слышали, или просто проигнорировали. Вот и запутался аквалангист в лесках, несмотря на прекрасное владение ножом. Хорошо ещё, что его на крючок не подцепили.
   Оказывается к "Кузе" просто так и не подойдешь, даже без специальных действий в плане противодиверсионной обороны.
   Учение успешно отыграли только после построения экипажа и авиагруппы по большому сбору, где прозвучала пламенная речь старшего помощника командира корабля, по-простому - старпома.
   Капитан первого ранга Рябко Игорь Васильевич человек справедливый и незлобивый. Если дерёт кого-нибудь, то только за дело и невозмутимо спокойным голосом. Нужно очень постараться, чтобы он повысил голос. Сегодня, наверное, именно тот случай: осерчал из-за разгильдяйства рыболовов-любителей, а может и представители различных штабов, что по выражению моего друга Алексея Омелина "заполонили надстройку в не мерянном количестве", допекли старпома, однако....
  
   После возвращения в каюту с постановки задачи на полёты и контроля готовности к очередным лётным сменам, сосед мой, майор Конюхов, объявил, что у него на сегодня запланированы "полёты под шторкой". То есть он заберётся к себе на койку, включит прикроватный светильник, и, задернув штору, будет читать книги, или просто отсыпаться, не реагируя ни на какие команды, кроме, не дай Бог, аварийной тревоги.
   Судя по тому, что уже давно не слышно шороха переворачиваемых страниц, он давно уже в царстве Морфея. Почитать явно не получилось. Накопившаяся усталость взяла своё.
   Меня немного беспокоила перспектива поработать завтра, болтаясь на баркасе посреди моря, в качестве руководителя полетов в зоне тренировок водолазов-спасателей, контролируя их спуски и подъемы с водной поверхности на вертолет Ка-27 ПС. Особой сложности в этом для себя я не видел. Перед контролем готовности уточнил у подполковника Миронова и командиров экипажей порядок выполнения задания
   Неясных вопросов не осталось, но что-то меня беспокоило, не давало расслабиться и спокойно отдохнуть.
   Я встал, немного пошарил по полкам шкафа. Стараясь не разбудить своим шумом Славу, приготовил теплые вещи, перчатки. Взгляд упал на радиостанцию, лежащую на секретере.
   Машинально взял ее, включил, проверил настройку частоты и качество заряда аккумуляторной батареи. Привычно прошелся рукой по шнуру, гарнитуре.
   -Ну, здравствуй, Старая Знакомая! - прошептал я неожиданно для себя. - Поработаем? Не подведешь?
   Радиостанция Р-853М, родная сестра тех, кто не раз выручали меня в горах Афгана, приветливо шипела наушником.
   Если бы увидел кто-нибудь меня со стороны, то точно решил бы, что у меня "крыша поехала" - с железкой разговариваю. Немного смущаясь своей нечаянной слабости, проверил крепление антенны, встроенной в наплечный ремень, проверил уровень заряда запасного аккумулятора, привычно заглянул под чехол, куда обычно клал карту.
   -Не подведешь! Все у тебя в полном порядке. - Прошептал, снова обращаясь к радиостанции. - Тебе даже место крепления шнура гарнитуры усилили пружиной. Молодец Мартынчук. Не зря интересовался твоими слабыми местами. Послушал моего совета.
   Лейтенант Николай Мартынчук на нашем корабле служит командиром группы связи с авиацией в БЧ-4 (боевая часть связи). Мне он нравится своей деловитостью и отношением к службе. Мартынчук прибыл на корабль еще в восемьдесят девятом году, в составе первого экипажа. На авианосце он ветеран. В его интонациях, украинском акценте было что-то отдаленно напоминающее командира моего БТР с бортовым номером 007, прапорщика Адамчук, с которым два лишних месяца мы воевали "за речкой" на знаменитой операции "Магистраль" в составе полка 345 отдельного гвардейского парашютно-десантного полка. Николай пришел на корабль мичманом. Получил заочно высшее образование, ему присвоили сначала звание младший лейтенант, а теперь он уже и до "лейтенанта" дослужил. Хороший специалист, каких мало. Будет всю ночь не спать, но добьется, чтобы к началу полетов связь с авиацией не вызывала никаких замечаний.
   Я улыбнулся, невольно вспомнив выражение его лица, когда при получении радиостанции он инструктировал меня, как правильно пользоваться ею, а потом, видимо, вспомнил, кого инструктирует, и стал извиняться:
   -Ой, да что это я..., Юрий Станиславович, извините, не я вас, а вы меня, наверное, лучше научите работе с этой станцией. Вы же с такой в Афгане воевали....
   -Ничего, Коля, все нормально. Это было очень давно, а лишний инструктаж еще никому не мешал.
   -Ага, вас научишь.... А, может, что посоветуете из своего опыта?
   Я рассказал ему тогда о некоторых хитростях, к которым прибегали в Афгане связисты и авианаводчики, чтобы сделать работу радиостанции более надежной.
  
   Вещи к завтрашней работе готовы. Осталось хорошенько накремить демисезонные сапоги. Решил, что в туфлях мне будет и холодно, и неудобно, да и ноги замочить можно.
   Обувь тоже готова, теперь нужно хорошенько отмыть руки.
   Бачок умывальника оказался пустым. Воду подают по кораблю строго по расписанию: в полночь и в семь часов утра. Этого вполне достаточно, чтобы набрать двенадцатилитровый бак умывальника, но на полетах мы живем по расписанию авиагруппы или по плану летной смены, поэтому иногда не успеваем наполнить его вовремя. Так и в этот раз получилось. В подобных случаях выручает НЗ (неприкосновенный запас) - пластиковые бутылки из-под минералки, своевременно наполненные питьевой водой.
   Кое-как отмыл руки. Самому было неудобно, а Славу будить не хотелось, и тут осенила мысль: а не соорудить ли умывальник - дачный вариант.
   Повозившись несколько минут, отошел полюбоваться своим "творением". Неплохо получилось: низ двухлитровой пластиковой бутылки аккуратно взрезан, чтобы, отогнув часть бывшего дна можно было заливать воду, в пробитые дырки вставлены крючки со шкафа и вот это достижение цивилизации двадцать первого века уже висит вниз пробкой на этих крючках, зацепленных за ручку ящичка для туалетных принадлежностей. Пробку немного отвинчиваешь и ... хоть руки мой, хоть умывайся.
   Взгляд остановился на радиостанции. Лежит себе, безразличная ко всему окружающему. Глядя на нее, почему-то вспомнились сборы на мои первые "боевые" в Чарикарскую "зеленку".
   Тут - "боевая", а там были "боевые". Там кругом были горы, а здесь - море.
   Сколько разного и, между тем, столько похожего....
  

***

   Май 1987 года. Авиабаза Баграм. Комната авианаводчиков в модуле второй эскадрильи "Грачей"
  
   -Игорек, ну, не томи. Скажи: свитер брать?
   -Бери.
   -А сухпаек ты весь берешь, или что оставляешь за ненадобностью?
   -Там все съедобно. Решай сам. - Капитан Больбатов, лежа на койке, демонстративно читал книгу, но по его хитрым глазам я видел, что он наблюдает за моими мучительными сборами.
   В прошлый раз, когда с Игорем ходили с разведротой 345 парашютно-десантного полка на караван, все было гораздо проще.
   С КП полка позвонили поздно вечером, совершенно неожиданно. Тогда мы схватили радиостанции, автоматы, побросали в РД (ранец десантный) по еще одному боекомплекту к своим АКС, фляги с водой и немного консервов, очень быстро переоделись в "горняшки" (горное обмундирование, представляющее собой штаны и куртку с капюшоном, сшитые из тонкого брезента) одев под них свитера, и быстрым шагом пошли к КПП авиагородка, доставая на ходу из карманов сигнальные дымы и огни и прикрепляя их к плечевым ремням "лифчиков" - разгрузок.
   На раздумья и волнение времени особо не было - на уже поджидавшей нас БМП (боевой машине пехоты) поехали прямо к штабу 345 полка, где, слушая указания командира на предстоящий выход, в четыре руки быстренько склеили карту и нанесли кодировку. Потом была долгая ( как мне показалось) поездка на броне, еще более долгий ночной переход и бесконечно долгое лежание в предрассветном холоде посреди степи Баграм, чье название в переводе с языка дари звучало довольно романтично - Степь Барсов.
   Караван тогда взяли, но что-то не срослось. Никакого оружия не было. Только какое-то зерно и рис.
   Сонные, злые и изрядно уставшие вернулись тогда мы к себе на базу еще до наступления полуденной жары и обедали уже, сидя за своими столами в лётной столовой авиагородка.
   На этот раз все гораздо серьезней: идем на двое-трое суток в Чарикарскую "зелёнку". Будем обеспечивать доставку продуктов и грузов на одиннадцатую и девятнадцатую заставы.
   Майор Карасев идет вместе со старшим лейтенантом Спеваковым со 180 полком, а мы с Игорем Больбатовым - с разведбатом 108 мотострелковой дивизии. Они и наш шеф уже давно уехали, а нам приказано было собраться и ждать дополнительной команды.
   Рюкзак у меня получился пухлым и довольно-таки тяжелым. Не то, что РД (ранец десантный) Больбатова.
   -Игорь, ну помоги, хватит мучить-то! - Взмолился я.
   -Ладно, смотри. - Больбатов вытряхнул содержимое моего рюкзака.
   Буквально через несколько минут он был уже собран снова, но стал гораздо меньше и легче. Банки с тушеными овощами, художественная книга, комплект тонкого офицерского белья василькового цвета и кое-какие мелочи остались лежать на моей койке.
   -Запомнил? Еще запомни: второй запасной аккумулятор, если есть возможность взять, носи в рюкзаке. Может пригодиться, особенно, если на сопровождение колонны пойдешь. Там искать заряженный аккумулятор вместо "севших" может оказаться некогда.
   Постучали в дверь. Вошел водитель нашего БТР с бортовым номером 603. На этом БТР на "боевых" обычно работал начальник ГБУ (группы боевого управления) авиацией 108 мотострелковой дивизии.
   Водитель, стоя у порога, молча переминался с ноги на ногу.
   -Товарищи, офицеры, разрешите войти?
   -Да ты и так вошел. Говори! -Игорь недолюбливал нашего водителя за его расхлябанность.
   -Майор Церковский просил передать, чтобы вы захватили его РД и ехали в дивизию. Он будет там ждать вас в кабинете подполковника Хашева. Мой БТР стоит возле женского модуля. Может помочь что-нибудь донести?
   -Не надо. Сами управимся. Иди. Сейчас придем.
   Молча стали переодеваться. Надели разгрузки, рюкзаки, радиостанции. Попрыгали. Ничего не звенит и не бьется. Присели "на дорожку".
   -Готов? Ну, тогда - пошли. - Игорь Больбатов, не оглядываясь, вышел из комнаты.
   Майор Слесарчук, единственный из нашей группы, кто оставался на базе, пошел провожать нас до дверей модуля.
   В группе было еще два офицера, но они уже третью неделю валялись в госпитале после контузий на крайних "боевых". "Духи" очень грамотно поставили мины: в течение часа "подлетели" БМП командиров сначала первого и затем третьего батальонов, а авианаводчики обычно ездят с комбатами.
   Меня удивило мое состояние. Страха почти не было, хотя по рассказам я уже знал, что Чарикарская "зеленка", куда предстояло нам идти - одно из самых опасных мест. Настроение какое-то непонятное: приподнятое, торжественное, даже немного праздничное. Мне впервые предстояло непосредственно участвовать в боевых действиях. Немного беспокоил вопрос: как я поведу себя в ситуации, если самому придется стрелять и убивать, и по мне ведь, возможно, тоже будут стрелять.... Хватит ли смелости? Не будет ли стыдно по возвращению на базу смотреть в глаза своим товарищам? Авианаводчик стреляет в двух случаях: когда ему просто нечего делать, или когда ему уже больше ничего не остается делать, как только стрелять. Уж такова специфика нашей работы.
   В дверях обернулся и посмотрел на фотографии жены и дочки, прикрепленные к стене, над моей койкой, стараясь запечатлеть в памяти выражение их глаз....
   До встречи, мои родные! Все будет хорошо.
  
  

***

   С резким звуком отдернулась штора у койки соседа по каюте.
   -Ужин еще не проспали?
   -Рано еще. Можешь еще поваляться.
   Конюхов, потягиваясь и зевая во весь рот, подошел к умывальнику.
   -Станиславович, а ты хорошо придумал с умывальником-то. Как на даче! Сейчас проведем испытания. - Слава умылся. - Хорошо работает. Высший класс!
   Став на стул, он закурил, высунувшись в иллюминатор.
   -Мы спим, а тут народ вовсю рыбу ловит. Сам-то, почему удочки не забрасываешь? - Конюхов с укоризной посмотрел на меня.
   -Да как-то недосуг, увлекся кое-чем, - ответил, немного смутившись.
   Не стану же я объяснять, что на меня неожиданно накатили воспоминания, пусть болезненные, но такие яркие, что мне было совсем не до рыбалки!
   Эти воспоминания сидели где-то глубоко, в глухих закоулках памяти, куда и сам, порой, не рискую заглядывать, а тут прорвало....
   Во всем виновата Старая Знакомая - радиостанция Р-853М, та самая, "авианаводческая", что спокойно лежала на секретере и ждала своего часа....
  
   Удочки всегда лежали наготове в отдельном отсеке секретера, на сейфе. Я не успел опомниться, как Слава уже закинул одну из них, стравив леску, пока нехитрая снасть, представляющая собой трубку из нержавейки, залитую свинцом с мощными четверными остро заточенными крючками под неблагозвучным названием "дурак", сделал всего 2-3 подсечки и... вытянул морского окуня, весом более двух килограмм.
   Окунь занял большую часть раковины. Лежал весь красный, выпучив глаза и растопырив колючки. Рот его судорожно открывался и закрывался. Приглашение на ужин на борт российского авианосца для него было явно полнейшей неожиданностью. Но что поделать, видать, судьба у него такая: несмотря на то, что родился и вырос у суровых берегов Исландии, быть пойманным и съеденным русскими военными моряками.
  
   В столовой летно-технического состава было малолюдно. За нашим десятиместным столом в гордом одиночестве восседал подполковник Михайлов.
   -Приятного аппетита. Саныч! Есть предложение: немного расслабиться вечером в каюте, чей номер совпадает с номером корабля. Славик поймал здоровенного окуня.... Ты как?
   -А у меня, кстати, брусничная настойка осталась. Заманчиво, заманчиво.... Что с окунем-то делать будем?
   Судя по огонькам, вспыхнувшем в глазах нашего руководителя полетов он перебирал варианты рыбных блюд, которые можно приготовить из окуня.
   -Я думаю, что окуня нужно зажарить. Сейчас пойду с коком договариваться. Если упрется, то ты будешь "тяжелой артиллерией". Тебе он врядли откажет, - не выдержал я.
   Крупный калибр не понадобился. Кок согласился сразу, только попросил, чтобы рыбу почистили сами.
   Вечер удался на славу. В ожидании жареного окуня коллективно разгадали кроссворд, накрыли стол и выпили по рюмке брусничной настойки, закусив салом с чесноком, а когда принесли рыбу, то дело пошло веселей.
   В нашей компании не принято много пить. Обычно дальше "комплекса", как окрестили в нашей группе афганскую традицию употребления водки, внедренную мною в дружные военно-морские ряды, дело не шло. Четыре тоста нам было вполне достаточно для поддержания хорошего настроения и приятной беседы.
   Веселились, рассказывая всякие смешные истории из курсантского и лейтенантского прошлого.
   Михайлов очень интересно описывал то время, когда служил в авиационном полку. Это было в гарнизоне Кипелово, под Вологдой. Владимир летал на Ту-142, дослужился до штурмана-навигатора корабля.
   Майор Конюхов, который до службы на корабле много летал на Ан-26, когда служил еще на береговых аэродромах, слушал внимательно, но иногда вставлял и свои фразы.
   -Саныч, ты уж попроще говори. В вашей штурманской работе столько нюансов, что мне, как летчику, немного грустно становиться....
   -Так Станиславович тоже штурман, хотя и наземный. Ему интересно. - Михайлов горделиво топорщил усы.
   Давно он уже на корабле служит, но я подозреваю, что самой любимой у него так и осталась работа штурмана воздушного корабля.
   В дверь каюты постучали. Мы, затаившись, срочно изобразили "полное отсутствие здесь проживающих".
   -Протасевич, - раздалось за дверью.
   -Владимир Александрович, заходи дорогой! - Я, открыв дверь, гостеприимным жестом пригласил его в каюту.
   Капитан второго ранга Протасевич - командир БЧ-2 (ракетно-артиллеристской боевой части). Мы знакомы еще с его лейтенантских времен. Несмотря на разницу в возрасте, общались тесно. На корабле многие придерживаются принципа: "Личные отношения не должны мешать служебным и наоборот: служебные отношения - личным." Он из этой когорты.
   -Я тут в НШУ (носовое швартовое устройство) по настоятельной просьбе ПКК (помощника командира корабля) крутился, проводил разъяснительные работы. Честно говоря, задолбался воевать с бестолочами. Дай, думаю, зайду в гости к нормальным людям. Хоть отдохну морально.
   -Мы тебе всегда рады. Рюмочку "брусничной" примешь?
   -Дел особых нет.... С удовольствием! У вас остатки окуня и сало с чесноком очень аппетитно выглядят. Трудно отказаться от такого предложения. Кстати, чуть не забыл вас предупредить: Конь "палит" народ в каютах. Нужно соблюдать осторожность. Он сейчас на второй палубе, оркестрантов гоняет.
   -И не сидится же ему у себя! - Слава досадливо поморщился. - Он что, по жизни такой, или это хобби у него такое - за корабельным народом охотиться?
   -Вон Станиславович пусть расскажет. У него лучше получается.
   Для поддержания беседы выпили ещё по рюмке. Закусили. Пока я накладывал Протасевичу рыбку, Слава с нетерпением поглядывал на меня. Я собирался с мыслями.
   О вице-адмирале Доброскоченко на Северном флоте слагались легенды. Некоторые были былью, а некоторые просто выдумкой. Флотский люд любит "потравить байки" на досуге. Даже доходило до того, что, появилась и такая: во время очередной инспекции по кораблям, заместитель командующего на каком-то документе увидел свою фамилию, написанную через букву "Т". Это его возмутило до того, что он, якобы, отчитал незадачливого начальника: "Моя фамилия Доброскоченко, и прошу запомнить - я не скот, а конь, который скачет!" кто его знает: где правда, а где байка....
   -Станиславович, ну, не томи! - Вячеслав сгорал от нетерпения.
   -Ладно. С Владимиром Григорьевичем я, конечно, знаком в такой же мере, как и все, может, как его земляк, чуточку ближе, но не в такой степени, как наш Федорович (я имел в виду подполковника Сергея Артюхина, руководителя ближней зоны, он знает вице-адмирала Доброскоченко с незапамятных времен, а Сергею Федоровичу нынче 50). Так Федорович мне на подобный вопрос как-то ответил, что Конь сам не любит это занятие - шугать народ по каютам, но считает, что "в каждой деревне должна быть собака, которая лает на всех", вот и взял себе такую роль.... Хотя я подозреваю, что тут не только имидж, а и азарт замешан. Помните случай с мичманом Киселевым на первой боевой службе?
   -Это который из Кисилевых, Володя - "режимщик" (ответственный за проходной режим на корабль при нахождении его в базе)?
   -Да. Он самый. Киселев, конечно, отнекивается. Мол, не было такого, но уж больно от многих слышал я эту байку. Причем, даже многие детали совпадают. Так что, скорее всего, так оно и было:
   Как-то проходя по одному из коридоров второй палубы в неурочное время, мичман Киселев чуть было не столкнулся нос к носу с Конем. И, как ему показалось, "очень удачно" шмыгнул в поперечный коридор, перебрался на другой борт, спустился палубой ниже и быстренько спрятался в своей каюте, сделав вид, что окриков комэски (вице-адмирал Доброскоченко в то время был еще командиром нашей эскадры) "не слышал".
   Но не тут то было. Через некоторое время послышался стук в каютную дверь: "Мичман Киселев, откройте! Вице-адмирал Доброскоченко." В ответ, естественно, тишина. В каюте "никого нет".
   "Товарищ Киселев, говорит командир эскадры, открывайте, я знаю, что вы здесь!" В ответ - гробовая тишина.
   Еще некоторое время Конь бушевал, даже ручку двери дергал, но безрезультатно. Наконец, послышался звук уходящих шагов.
   В коридоре, за дверью каюты, наступила долгожданная тишина. Киселев с облегчением перевел дух. Пронесло!
   Прошло минут пять-шесть. Вдруг, со стороны коридора снова послышались звуки шагов быстро идущего человека, раздался стук кулаком в дверь и крик: "Кисель, сука, открывай!"
   От такого наглого обращения наш Володя опешил, распахнул дверь.
   "Вице-адмирал Доброскоченко. Каюту к осмотру!" - улыбаясь, проговорил Конь....
   О дальнейшем уже рассказывать не интересно: обычная грустная история с "лишениями", "выводами" и сдачей зачетов по знанию Корабельных Правил.
  
   Смеялись долго и довольно громко, позабыв осторожность. Особенно Слава, впервые услышавший эту историю.
   -Ну, мужики, накормили, спасибо. Пойду я. Отдыхайте. - Стал прощаться наш гость.
   -Может, еще рюмочку примешь на дорожку, или чайку налить? - предложил Конюхов.
   -Нет, нет. Спасибо! Пойду я. Есть еще дела. Кстати, я раздобыл две видеокассеты с записью игр КВН (Клуба Веселых и Находчивых). Заходите, посмотрим вместе.
   -Спасибо. Будем свободны - зайдем! - пообещал за всех В.Михайлов, страстный почитатель и болельщик игр клуба.
   Через некоторое время, выпив крепкого кофе, Владимир Александрович попрощался и ушел в гости к Протасевичу. Уж больно велик был для него соблазн.
   Мы со Славой быстренько убрали следы нарушения Корабельных Правил. Покурили у иллюминатора, хорошенько проветрили каюту и сытыми, хорошо морально отдохнувшими забрались на свои койки, чтобы чего-нибудь почитать на сон грядущий.
   В открытый иллюминатор, шевеля шторами, задувал легкий ветерок. Слышался плеск волн за бортом и отдаленный звук работающего в каком-то вентиляторном отделении двигателя. Глаза слипались.
   Уже засыпая, бросил взгляд на секретер, где лежала, напоминая о прошлом, "авианаводческая" радиостанция Р-853М.
   -Спокойной ночи, старая знакомая. Готовься, завтра поработаем,- прошептал я и забылся.
  

***

   Май 1987 года. Афганистан. Чарикарская "зеленка".
  
   Вдоль дороги Кабул - Хайратон вытянулась колонна боевой техники вперемешку с грузовиками.
   Первые лучи солнца не принесли долгожданного тепла, а только добавили тревоги и, казалось, стал резче неизвестный мне ранее букет местных запахов. Самыми назойливыми были запах выхлопных газов бензиновых, дизельных двигателей и машинного масла. С раскинувшейся перед нами яркой серо-зеленой, густо, покрытой деревьями и кустами, долины, окаймленной высоченными горами, все настойчивей слышался аромат листвы и чего-то незнакомого. Где-то там, среди этих громад расположено печально знаменитое Паджшерское ущелье.
   Голова колонны круто сворачивала вправо и почти доходила до этой серо-зеленой массы деревьев прозванной воющими в этой горной стране советскими людьми "зеленкой".
  
   Еще глубокой ночью мы с Игорем Больбатовым отыскали командира разведывательного батальона.
   -Никак вашего полку прибыло! - улыбаясь, поздоровался за руку с Игорем крепкого телосложения офицер, одетый в "горняшку" и, повернувшись ко мне, представился: - капитан Петр Дроздов, командир разведывательного батальона 108 мотострелковой дивизии.
   Я тоже представился. Мы пожали друг другу руки.
   -Давай сразу определимся. Наедине общаемся на "ты", а в общей массе соблюдаем субординацию. Кто чего стоит - определим на "боевых". Игорь - твоя няня. Не геройствовать. Слушаться во всем его и меня. Не шарахаться где попало и не высовываться. Главная твоя задача на этих "боевых": смотреть и запоминать. Кстати, каска и бронежилет есть?
   Я смущенно развел руками.
   -Понятно. До заставы Игорь поедет со мной, а ты поедешь на другой БМП (боевой машине пехоты). Поедешь внутри брони. Уж извини, лишнего "бронника" и каски у меня нет. Игорь, проводи своего коллегу к сержанту Орлову. - Комбат махнул рукой в сторону выстроившейся вдоль дороги колонны.
   Мой инструктор был заметно удивлен.
   -Как, разве Сергей еще не ушел на "дембель"?
   -Нет. Большинство "дембелей" упросили меня крайний раз сходить с нами на "боевые". Мол, "молодые" еще сыроваты, нужно подстраховать. Сергей среди них. Я попытался, было, их уговорить. Не соглашаются ни в какую: "Не обижайте, товарищ командир!" Понимаешь, не хочу их брать - до Союза некоторым неделя осталась, а умом понимаю: "молодые" еще довольно "сырые", некоторые только с "учебки" прибыли, да и не хочется обижать солдат, с которыми вместе столько пройдено. Вот и маюсь: правильно ли сделал, что беру их с собой.... Ладно, мужики, пойдем работать. Некогда сентиментальничать!
   -Юра, ты не огорчайся, что в БМП запихнули. Дроздову не перечь. Он с виду простоват, а на "боевых" очень крут. Два раза ничего не повторяет. Кстати, Серега Орлов парень геройский. У него "Знамя" (орден Красного Знамени) и медаль "За отвагу". Вот так то.
   -Ба, какие люди! Игорь, вижу, что вашего полку прибыло, - ... капитан Дроздов снова пожимал нам руки.
   Я в недоумении потряс головой и стоял, хлопая глазами и ничего не понимая. Дежа вю в чистом виде. Комбат снова трясет Игорю руку и оценивающе смотрит на меня....
   Дроздов, увидев мое состояние, рассмеялся и похлопал меня по плечу.
   -Все понятно, вы идете от моего брата. Ладно, мужики, извините, - спешу. Освобожусь - поговорим.
   -Они с Петром близнецы, - пояснил Игорь, - один - комбат, другой - ротный.
   -Фу, слава Богу, объяснил. Я уже было начал думать, что у меня "крыша поехала". Похожи, как две капли воды. Наверное, их и родная мать путает.
   -"Похожи" - не то слово. Не знаю, как родная мать, а комдив их частенько путает.... Все. Пришли.
   Так я оказался в компании сержанта Сергея Орлова. Сначала молчали. Честно говоря, я не знал, как здесь принято вести себя с солдатами, поэтому ничего не говорил, а потом уже Сергей, чтобы как-то снять возникшую неловкость стал пояснять значение закодированных цифрами сообщений и докладов, что слышались в радиосети.
   -3-7-3 - начали движение; 0-6-1 - остановились, "муравейник" - кишлак... Товарищ старший лейтенант вы не стесняйтесь, спрашивайте. Я через неделю уже гражданским человеком буду. Здесь кое-чему научился.... Мне в радость, если смогу чем-нибудь помочь вам или объяснить то, с чем вы скоро столкнетесь. А вы откуда прибыли в Афган?
   Я вкратце рассказал о себе.
   Сергей с удовольствием показывал свое хозяйство, что и для чего предназначено, как все работает. Он был наводчиком-оператором БМП-1. Меня удивила его способность рассказывать. Обо всем, что он считал необходимым, он говорил очень обстоятельно.
   Мне нравилось в нем то, что он соблюдал субординацию. Даже то обстоятельство, что через какую-то неделю он будет уже в Союзе и, находясь "на гражданке", будет только в кошмарных снах вспоминать свою службу в армии, здесь, в горах Афганистана, не позволяло ему опускаться до фамильярности. У Сергея не было интонаций "бывалого воина", что очень часто встречается среди "дембелей". Он многое успел мне рассказать и поделиться собственным опытом по поводу того, что мне еще предстоит испытать на собственной шкуре.
   Еще около часа мы стояли в колонне вдоль дороги, ведущей в Чарикар. Понемногу движение становилось все более оживленным. Среди грузовиков, едущих нам на встречу все чаще стали попадаться легковушки. Очень смущало то, что некоторые водители и пассажиры, злорадно улыбаясь нам, махали рукой в сторону "зеленки" и делали очень русский жест, означающий, что там нас сейчас "отъимеют" или навешают конкретных....
   -Если я правильно понял, то в "зеленке" нас ждет мало приятного!
   -Это вы правильно поняли. Обещают звездюлей конкретных. Но мы еще посмотрим, кто и кому их навесит!
   Наконец-то мы тронулись и, проехав с полкилометра, свернули с дороги. Проехали по пустырю, а затем колонна вошла под шатер акаций.
   Видимость по сторонам не больше десяти метров. Очень неприятно. Внезапно деревья стали реже и среди них все чаще были видны какие-то строения и, наконец, мы въехали в небольшой кишлак.
   Слева от нас тянулся желтый глиняный забор.
   -Дувал,- пояснил Сергей, - теперь будьте внимательней, и не делайте резких движений, особенно в сторону оружия.
   Мы ехали среди глинобитных строений, на плоских крышах которых сидели на корточках афганцы, причем у многих были китайские автоматы Калашникова.
   На одной из крыш на трех лапах стоял пулемет ДШК, а возле него сидел на корточках вооруженный автоматом длиннобородый мужчина. Свисающий конец его чалмы был невероятной длины. За ним стоял парень лет двадцати-двадцати пяти. Ствол ДШК ненавязчиво был направлен в нашу сторону, а угрюмые выражения лиц афганцев не предвещали ничего хорошего.
   -Натуральные духи, - пояснил Сергей,- хорошо, что сегодня они с нами не воюют. Договорная банда.
   -Что значит "договорная"?
   -Договорились с ними, что они пропустят нас сегодня через свою территорию без боя. Как это удалось - не знаю. Или убедили, или заплатили.
   -Понятно, - проговорил я, а про себя подумал: "Ничего в этой афганской войне я пока не понимаю".
  
   Наконец-то кишлак закончился. По узкой дороге с небольшим арыком на обочине мы ехали среди виноградников. То слева, то справа от колонны, прямо посреди лозы стояли в шахматном порядке БМП, направив стволы в сторону опушки обступающей виноградник "зеленки".
   Колонна замедлила свое движение и снова стала. Среди цифр из радиостанции все чаще стал звучать откровенный мат.
   -Товарищ старший лейтенант, хотите чаю? Я быстро управлюсь! - после очередного часового сидения не выдержал Сергей.
   Спрыгнув с брони, он зачерпнул чайником воды с арыка, раскочегарил паяльную лампу и через несколько минут протянул мне кружку горячего чая, положив туда, не спросясь меня, аж целых четыре куска сахара.
   -Угощайтесь! - Орлов перехватил мой недоверчивый взгляд - Ничего страшного. Поверьте, это - НОРМАЛЬНАЯ вода. В горы уйдете, не раз еще вспомните мой чаёк и это изобилие воды, а много сахара я положил специально: от него мозги лучше работают, наш комбат говорит, что перед "боевыми" это очень даже полезно для всех и для него тоже.
   Как же он оказался прав! Пройдет всего две недели, и я окажусь в горах Алихейля. С водой будет очень сложно. Всего по пол-литра воды на человека на сутки. Хочешь - пей ее сразу всю, можешь даже зубы почистить. Только больше этой живительной влаги взять просто неоткуда.
   Сидишь себе на горушке, тупея от жары и облизывая губы шершавым, как наждачная бумага языком. Солнце палит нестерпимо, а далеко внизу, соблазнительно журча по камешкам, течет река. Чуть прикроешь глаза в полудреме, и сразу же представляется, что ты уже сидишь в тени деревьев и пьешь из фляги, набранную прямо из реки ледяную воду, не замечая, что она проливается и, стекая по подбородку, льется на грудь....
  

***

  
   Проснулся. Посмотрел на часы. Четыре часа, пятьдесят минут. До подъема и завтрака далеко. Я на корабле. Афганский кошмар позади. Это был просто сон-воспоминание, из тех, что преследовали меня по ночам в первые годы после возвращения "из-за речки".
   "Разбередила ты мне память, Старая Знакомая," - я взглянул на мирно лежащую на секретере радиостанцию. Этот сон-воспоминание не давал мне покоя. Давно уже не снилось ничего подобного. Теперь снова приснилось то, что тщетно старался никогда не вспоминать.
   Прочитал положение по малому правилу Серафима Саровского. Полежал немного. Нет, не приходит успокоение. Достал брошюру "Молитвы на всякую потребу", купленную при посещении Свято-Успенской Киево-Печерской лавры.
   Открыл наугад.
  

Молитва о даровании терпения.

   "О, Дивный создатель Человеколюбивый Владыко, Многомилостивый Господи! С сердцем сокрушенным и смеренным еще молю Тя: не возгнушайся грешнаго моления моего, не отрини слез моих и воздыхания, услыши меня, якоже Хананею, не презри мене, якоже блудницу, яви и на мне, грешнем, великую милость человеколюбия Твоего, ризою Твоею честною защити, помилуй и подкрепи мя, да вся насыпаемая от Тебе беды и напасти со багодарением в надежде вечных благ претерплю: изряднюю же печаль мою на радость претвори, да не в отчаяние впаду и погибну аз, окаянный. Ты бо еси источник милости и непостыдная спасения нашего надежда, Христе Божий наш, и Тебе славу восзылаем со Безначальным Твоим Отцем и с Пресвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и вовеки веков. Аминь".
  
  
   Перекрестился, глядя на образы Спасителя, Богоматери и Николая Чудотворца, что ношу на груди, вложенными в удостоверение личности офицера на берегу и прикрепляю к внутренней переборке над своей койкой при выходе на корабле в море.
   На душе стало немного легче, но мысли рвались в прерванные пробуждением воспоминания.
   Видно Богу угодно: испить мне эту чашу воспоминаний до дна....
  
   Май 1987 года. Афганистан. Чарикарская "зеленка".
  
   Уже полтора часа стоим посреди виноградников.
   От нечего делать стал при помощи Сергея Орлова разбираться в тарабарщине, что слышалась в радиосети. Оказалось все очень просто: голова колонны, добравшись до одной из наших застав, что расположены вокруг авиабазы Баграм в визуальной видимости друг от друга и от базы, уперлась в канал, который не удалось преодолеть сходу из-за большой его глубины и из-за того, что никак не получается развернуть понтонный мост.
   Комбат находится всего в ста метрах от нашей с сержантом Орловым БМП.
   Прихватив свой автомат, я спрыгнул на землю.
   -Товарищ старший лейтенант, я советую вам тут без особой надобности ходить. Могут быть мины.
   -Спасибо за предупреждение. Я пройдусь немного. Комбат тут, совсем рядом. Не переживай. Пойду по колее. Хочется все увидеть своими глазами.
   -Дело ваше. Не пожалели бы потом, что нарушили приказ капитана Дроздова! Насколько я помню, он приказывал вам сидеть в броне и не высовываться.
   -Я аккуратненько. Ну, сил нет моих, тут торчать без дела!
   Через некоторое время, пробираясь от брони к броне, стоящей в колонне посреди виноградника, и стараясь ступать по колее или в оставленные кем-то следы, я добрался до заставы. Там быстро нашел нашего комбата и Игоря Больбатова.
   Он заметил меня первым.
   -Как дела?
   -Все нормально. Представляешь, сижу в БМП, тупею от жары, а вы оказывается совсем рядом....
   -Это что за самовольство? Старший лейтенант, вы неправы! Где я приказал вам находиться? - Капитан Дроздов повернулся в нашу сторону и сердито посмотрел на меня.
   От неожиданного выговора я почувствовал, что краснею как первоклассник, не выполнивший домашнее задание и вызванный к доске во время урока.
   -В БМП. Я там и сидел. Совсем неподалеку отсюда. Потом решил сходить к вам, чтобы узнать, что происходит. Все ухожу назад. - Я развернулся и устремился к выходу из заставы.
   -Отставить! Старшина, выдайте авианаводчику новый бронежилет из экспериментальной партии и каску из своих запасов.
   Когда старшина ушел, комбат жестом подозвал меня к себе.
   -Не обижайся. Я отвечаю за тебя, а ты нарушил приказ. Теперь будешь находиться рядом со мной, но уже в новом противопулевом бронежилете. Надеюсь, самовольства с твоей стороны больше не будет. Одно хорошо: начал разбираться в обстановке. Теперь больше слушай и не мешай. Игорь, если что будет непонятно - объясни своему коллеге.
   Старшина с Игорем надели на меня тяжеленный бронежилет и каску.
   -Экспериментальный. Противопулевой. Восемнадцать с половиной кило. Везет же некоторым! - Пошутил прапорщик, отступил назад, чтобы полюбоваться на творение своих рук и пошел по своим делам.
   Бронежилет плотно облегал мое туловище. Не знаю как насчет защитных свойств, но вещь оказалась довольно тяжелой. Помахал руками, покрутил головой, присел пару раз.
   -Игорь, я чувствую себя танком или морской черепахой...
   -Ладно, шутник, ты легко еще отделался. Дроздов мог тебя запихнуть и в настоящий танк "для изучения бронетехники". Я в "броннике" тоже по его милости. Тяжело, а терплю.
   Интересно, а когда Игорь успел "провиснуть"? На него это не похоже - он педантичен и исполнителен до мелочей. Самовольства за ним не замечалось. Расспрашивать бесполезно. По крайней мере до окончания боевых он мой инструктор. Сам расскажет, если посчитает нужным.
   Подъехала БМП. С нее спрыгнули несколько человек. Незнакомый солдат протянул мне мой рюкзак.
   -Товарищ старший лейтенант, это ваш?
   -Да, мой! Откуда он у вас? - Я забросил его себе на плечо. - Спасибо.
   -Не за что! Сержант Орлов просил передать вам на словах, что он желает вам удачи, и если что, то он всегда будет рад видеть вас на его БМП.
   -Передайте Орлову моё "спасибо" за пожелания и приглашение.
   -Хорошо, передам. - Боец снова полез на броню и многозначительно улыбнулся, скользнув взглядом по моему новому наряду.
   Среди прибывших офицеров один выделялся высоким ростом и широкой улыбкой.
   -О, у нас новый наводчик! - мы представились и пожали друг другу руки. - Я слышал, что вы с Прибалтики. Я сам с Калининграда. А вы?
   -Из Таллинна, а если точнее, то с аэродрома Сууркюль. Это неподалеку от Таллинна и Палдиски. Я был и в ваших краях. В Калининграде проездом, а десять дней провел на сборах в Нивенском.
   -Очень приятно. У меня теща оттуда.... Вам понравилось Нивенское?
   -Не особо, - ответил я уклончиво, - самое приятное воспоминание - это мартовское пиво, что попробовал там впервые.
   -Божественный напиток! Эх, сюда бы хоть одну бутылочку, да холодненького....
   Мой новый знакомый оказался врачом из группы усиления. Быстро перешли на "ты". Приятно встретить такого человека, тем более, если он из тех мест, где приходилось бывать пусть и недолго.
   Пользуясь вынужденным бездельем, мы болтали о Калининграде, Нивенском. Я поделился своими впечатлениями о той слякоти, что пришлось месить целых полторы недели посреди зимы, постоянно сырых сапогах, которые не успевали просохнуть за ночь, даже будучи положенными на батарею отопления и тридцатиградусном морозе, каким меня встретил Таллинн по возвращению из командировки .
   Комбат провел короткое совещание и небольшой инструктаж командиров рот и взводов. Проблему с понтонным мостом наконец-то решили: нашелся прапорщик, который раньше работал с подобной техникой. Он выдернул какую-то предохранительную чеку, без которой дело пошло веселей. Через несколько минут переправа была сооружена, и мы продолжили движение по "зеленке".
   Дроздов предупредил, что времени потеряли мы много, и из-за этого фактор внезапности потерян, поэтому, возможно, без боя не обойдется. Распределили, кто и где будет ехать, уточнили сектора обороны в случае нападения.
   Запомнил хорошо, что справа нападение маловероятно - там "договорная" банда, но возможны всяческие провокации. Основное внимание стоит уделять дувалам, виноградникам, кустам, короче: всему, чем богата "зеленка" слева от нас.
  
   Уже после нашего возвращения с этих "боевых" майор Карасев, который приехал в Афганистан через неделю после меня и пошедший на эти боевые вместе со старшим лейтенантом Спеваковым, что "вывозил" Карасева в 180 мотострелковом полку, рассказал, как все начиналось.
   Сначала полк без приключений обеспечил доставку продовольствия пару застав. Оставалась еще одна, но они неожиданно напоролись на завал на дороге. Пришлось колонну вести в обход завала. Из-за мин дело шло туго.
   Остановились в каком-то кишлаке, где на крышах домов также сидели вооруженные "духи". Все было спокойно, пока на окраине кишлака не показался старик, везший на тачке навстречу колоне мальчонку лет семи-восьми, у которого из обрубков рук хлестала кровь. Малец был без сознания, а старик все не прекращал орать даже после того, как спрыгнувшие с брони медики не кинулись оказывать помощь.
   "Духов" с крыш как ветром сдуло и тут началось....
   "Бородатые" потрепали их изрядно, но Руслан Аушев сумел быстро перегруппироваться и без потерь вернуться на исходную позицию.
  
   Наш танк, на который мы с Игорем Больбатовым забрались вместе с командованием батальона, как средство передвижения мне сразу же не понравился. Танк шел рывками и причине неполадок с фрикционом все норовил свернуть с колеи, что проложила БМР (боевая машина разминирования), в простонародье называемая "танком с яйцами" из-за массивных катков, которые катятся впереди, подвешенные к балкам на мощных цепях.
   Деревья подступали вплотную к дороге, идущей вдоль высокого дувала, что тянулся справа от нас. Дувал был высотой с человеческий рост, а кроны деревьев переплетались, образуя природный шатер, под сенью которого стоял сумрак, откуда после яркого солнца веяло какой-то тревогой и настороженностью.
   Впереди, метрах в ста - ста пятидесяти, деревья расступались, и уже был виден очередной залитый солнцем виноградник.
   После очередной остановки и рывка вперед что-то пролетело буквально в метре от кормы нашего танка и со страшным грохотом рвануло в дувале, очень близко от нас.
   -Сволочи, с "граника" (гранатомета) накатили! - проворчал доктор.
   Я внутренне сжался. В ушах немного звенело. С БМП, идущей сразу за нами, кто-то выпустил длинную автоматную очередь в сторону ближайших кустов.
   -Без команды не стрелять! - проорал комбат.
   Народ на танке соблюдал внешнее спокойствие, только глаза зыркали по сторонам, отмечая любое движение среди листвы. Да что тут рассмотришь - вокруг "зелёнка"! На расстоянии метров пяти - десяти еще можно что-либо разглядеть, а дальше - сплошная листва и ветки.
   Над головой раздался еще один взрыв, по броне чем-то глухо звякнуло несколько раз, а на обочине взмыли фонтанчики пыли.
   "Боже, как тут все громко!" - промелькнула почему-то нелепая мысль.
   -Ну, козлы. Осколочной по веткам лупанули! - Снова прокомментировал происходящее доктор. - Специально по веткам бьют, чтобы нас посекло.
   -Спешиться! Укрыться за броней! Стрелять только при явном нападении! - подавал команды комбат.
   Меня удивило, с каким спокойствием выполнялся его приказ. В этом спокойствии присутствовала даже какая-то торжественность, не раз прочитанная в исторических книгах и увиденная в фильмах о древних воинах, что готовились принять неизбежный бой.
   Через несколько десятков метров, быстрым шагом, под прикрытием танка мы добрались до места, где дувал резко уходил вправо, а деревья стали гораздо реже.
   Не верилось в реальность происходящего. Со стороны виноградника доносился сладковатый запах, а среди ветвей безмятежно щебетали птицы. Окружавший нас сумрак постепенно сменялся яркими пятнами полянок, залитых палящим солнцем. Впереди уже отчетливо виднелся громадный виноградник с изумрудными листьями, за которым, словно пришедшая из сказок Шахеризады из "Тысячи и одной ночи", маячила крепость.
   Из "зеленки", впереди, слева от колонны, раздалась длинная пулеметная очередь. Мгновенно, из едущей за нами БМП-1, ухнул "Гром".
   Зеленка огрызнулась автоматными очередями. Над головой несколько раз противно вжикнуло.
   -Занять оборону!
   Пробежав еще немного, я залег в удобном месте, укрывшись за большим, замшелым камнем. Изготовился к стрельбе. Боковым зрением увидел как, взревев мотором, танк повернул башню. Его ствол стал медленно опускаться.
   Вдруг почувствовал пинок по сапогу.
   -Ты чего здесь разлегся? Бежим дальше. Видишь: танк завелся, хоботом водит. Сейчас стрельнет! - прокричал доктор, мой новый знакомый.
   И тут танк выстрелил....
   Ощущение такое, что от грохота я словно подлетел сантиметров на десять над землей вместе с пылью. Пыль осталась в воздухе, а я плюхнулся обратно, на землю. В ушах откровенно звенело.
   Перебегая от дерева к дереву, вскоре возле нас оказался Игорь Больбатов. Залег неподалеку от доктора, который, присев, укрылся за стволом соседней акации.
   -Нужно бежать к комбату. Он на опушке. Доктор, беги первым, прикроем. Игорь наугад выпустил короткую очередь в то место, откуда недавно работал духовский пулемет. Доктор, петляя, как заяц, отбежал от нас в сторону опушки метров двадцать и залег за каким-то пнем.
   Деревья расступились еще сильнее. Их кроны над нашими головами уже не сплетались в сплошной шатёр. Солнечные лучи пробивались сквозь листву и яркими пятнами покрыли окружающую нас зелень. Видимость улучшилась.
   -Давай теперь ты! - Игорь подтолкнул меня.
   Короткими перебежками добрался до доктора, перевел дух. Пробежал еще метров десять и залег.
   Через дорогу, метрах в тридцати от меня, подозрительно пошевелилась ветка кустов. Дал туда две коротких очереди.
   В ответ раздался одиночный глухой выстрел. Ах ты, гад! Перекатился к соседнему дереву. На том месте, где я только что лежал, взметнулся фонтанчик пыли.
   Боковым зрением увидел, что Игорь перебегает от дерева к дереву.
   Не дожидаясь Больбатова, вскочил и, согнувшись пополам, побежал в мою сторону доктор. Залег.
   Я удивился своему спокойствию. Почему-то в голове прозвучали слова майора Ермошкина из моего Суворовского детства: "Ветер пулю так относит, как от прицела два отбросить". Виктор Алексеевич, дорогой вы мой офицер-воспитатель из Калининского СВУ, какой нужной сейчас оказалась ваша наука!
   Мой АКС изрыгнул еще две очереди. Не знаю, это было на самом деле или нет, но из кустов, по которым я стрелял, послышался вскрик. Оттуда, где мы спешились после обстрела из гранатомета, елочной гирляндой сверкнула очередь трассеров в то место, куда стрелял я и откуда был слышен вскрик.
   -Ты как? - неподалеку от меня, ближе к опушке, плюхнулся Игорь.
   -Нормально. Как доктор? - Я резко вспомнил, что не видел, чтобы доктор пробегал мимо меня.
   -Да тут я... Юрик, а ты хорошо стреляешь. - Доктор обрывком бинта вытирал пот со лба, укрывшись за соседним деревом и переводя дух после перебежки.
   -Ладно тебе. Как научили, так и стреляю....
   Внезапно наступила оглушающая тишина. Только танк лениво рычал двигателем, да птицы в ветвях сначала робко, а потом все громче возобновляли свое щебетание.
   На дороге появилась БМП, проехала мимо нас, свернула влево и, почти доехав до того места, куда я стрелял, встала, медленно поворачивая башню вправо-влево.
   Еще одна БМП проехала мимо нас и, резко повернув вправо, встала, подмяв под себя виноградную лозу.
   Стали подходить бойцы. Сгрудившись в группы по три-четыре человека
   -Рассредоточиться! - прозвучал чей-то властный голос.
   -Пошли к комбату, - Игорь поставил автомат на предохранитель и многозначительно посмотрел на мой АКС. Я, не глядя, поднял рычажок переключателя вида огня в верхнее положение.
   Комбат приветливо взмахнул рукой и жестом предложил расположиться рядом, продолжая отдавать команды по рации, устало привалившись к БМП.
   -Ну что Юрий Батькович, с крещением тебя. Красиво, красиво бежали! Да и стреляете грамотно. Вовремя "духа" с буром "снял". И откуда он взялся!
   -Может из кяриза? - вставил слово Больбатов.
   -Кто его знает.... Юра, вот с Игорем все ясно. Он до вашего училища в пехоте "срочную" служил. А у тебя, откуда такая прыть?
   -Калининское СВУ,- буркнул я, пытаясь вспомнить, когда это я успел "духа" с буром "снять". По мне стреляли, и я стрелял, меняя, как учили, позиции. Слышал вскрик, но чтобы в кого-то попал - не видел.
   -Ну, тогда все ясно! Как стрелок ты мне уже интересен. Думаю, что и с авиацией ты также управляешься, как и с автоматом.
   Дроздова снова запросили по радиостанции. Опять пошли его команды, иногда сдабриваемые крепкими русскими словами.
   В эфире снова стало тихо.
   Мимо нас, фырча моторами, проехали несколько БМП и, свернув с дороги, прямо по винограднику стали на блоки слева и справа от дороги.
   -Командир, а что дальше?
   -Дальше, под прикрытием брони бежите рысью к заставе. Встретимся там....
  
   Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок....
   "И дернули же меня черти слезть с БМПэшки. Ехал бы себе спокойно с Орловым, душновато, но зато спокойней и бежать никуда не нужно ...".
   Прыг-скок, прыг-скок....
   "И как в этом железе воевать можно? Эка тяжесть! Тут слоном нужно быть, чтобы не замечать этого экспериментального противопулевого "бронника", и каска все на глаза съехать норовит...".
   Прыг-скок, прыг-скок....
   "Радиостанция мешает, то по ляжкам, то по заднице лупит. Духи, вот гады, не могли ряды этой лозы реже или почаще посадить! Неудобно бежать. Как по шпалам идти!"
   Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок....
   Где-то на полпути этой полутора километровой дистанции по нашей БМП снова "накатили". Пули процокали по броне, а некоторые, противно визжа, срикошетили и прошли мимо нас. С блоков мгновенно ответили шквальным огнем. Наш бронированный щит ускорил движение. Пришлось и нам прибавить прыти.
   Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок....
   Вот и застава. Расположилась в старом доме-крепости с двумя невысокими башнями. Это она виднелась с опушки "зеленки", за виноградником. Наконец-то добрались!
   Согнувшись пополам, я отплевывался и безуспешно пытался восстановить дыхание, а в голове свербела одна глупая мысль: "Интересно, а бронежилет у меня тоже от пота промок насквозь или нет? Так я еще никогда не бегал!"
   Отдышавшись, напившись вдоволь воды, хорошенько умывшись, мы с Игорем пошли искать комбата.
   -Так, мужики, вы мне сегодня не нужны. Ночуем здесь. На рассвете - ваше время. По этим целям "Грачи" (штурмовики Су-25) будут наносить БШУ (бомбово-штурмовой удар). - Капитан Дроздов на карте Игоря Больбатова нарисовал условные значки и поставил предполагаемое время нанесения удара. - Не шарахайтесь почем зря - снайпер работает. Пригодитесь - позову.
  
   Солнце клонилось к закату. Темнота в этой горной стране наступает очень быстро. Поэтому решили сначала осмотреть крепость, а потом найти место, где можно поспать и поесть.
   Осматривать наше пристанище было интересно, но из-за некоторой переделки, что превратила крепость в заставу, ее возраст и первоначальный вид было представить сложно. Побродив по крепости минут десять, чтобы запомнить расположение помещений и проходов мы встретили бойца, который проводил нас до комнаты, выделенной нам для ночевки.
   Разложив спальники, вдруг вспомнили, что с утра ничего не ели. Достали сухпайки.
   -Товарищи офицеры, прошу на ужин - в дверях комнаты стоял прапорщик, что исполнял обязанности командира заставы. Настоящего командира две недели назад снял снайпер.
   Нас ждала вкусно пахнущая жареная картошка.
   -Последнее изжарил, - прошептал мне на ухо Игорь. - У них жратвы почти не оставалось на момент, когда мы приехали. Давай еще откроем пару-тройку банок своей тушенки, и на столе оставим еще несколько неоткрытыми.
   Я быстро сгонял за консервами.
   Прапорщик искренне был нам рад. Не смолкал ни на секунду. Он уже полгода на заставе. Из двадцати пяти бойцов "дембеля" дождались только шестеро. В основном снайпер снимал, но были и такие, что по своей глупости гибли.
   Полтора месяца назад два "дедушки" поймали местного старика, что возвращался с базара. Забрали все, что у него было, и пообещали, что все вернут, если он приведет им вечером "ханум" (женщину). Через некоторое время в установленном месте их ожидала девушка в чадре. "Дедушки" вернули старику отнятое и удалились вместе с ханумкой в кусты. "Молодой", которого они взяли с собой для прикрытия, целый час ждал, надеясь, что и ему что перепадет. Не дождался - в кустах лежали его старшие товарищи со вспоротыми животами, а в рот каждому было засунуто отрезанное собственное мужское достоинство со всеми причиндалами.
   Местные жители очень мстительны, оскорбления и обиды никому не прощают, тем более "неверным", или "кяфирам", как они нас, да и вообще всех немусульман называют. И такое бывает....
   Помолчали. Невеселая история. Узнав, что я недавно с Союза, прапорщик стал расспрашивать о жизни в Прибалтике.
   Я неохотно отвечал, но, перехватив многозначительный взгляд Игоря, стал рассказывать о прошлом жарком лете, и как мы с друзьями ловили радужную форель в речке Вазалема.
   Незаметно для себя увлекся рассказами о рыбалке, о том, что на островах Суур-Пакри и Вяйке-Пакри, где располагался авиационный полигон, на котором мне довелось довольно часто бывать по служебным делам, рыбу вообще интересно было ловить. В проливе, между островами там ловились язь, плотва, щука и окунь, а мористее, со стороны Финского залива, можно поймать треску и камбалу.
   Но, по-моему, наш гостеприимный хозяин был совершенно равнодушен к рыбалке. Ему больше понравился рассказ о том, какие шикарные в этом году были грибы, и какой богатый урожай ягоды мы собрали.
   -А за клюквой вы ходили? - Прапорщик жадно ловил каждое мое слово, его глаза светились теплотой, как бывает, если вспоминаешь что-то близкое, родное.
   -Ходил прошлой осенью. Впервые в жизни. Страху натерпелся! Я до этого болото только с вертолета видел, когда на полигон летал, да по телевизору. После фильма "А зори здесь тихие" вообще болота мне не нравятся. Собрал целое ведро, да чуть было всё не рассыпал, когда заметил, что почва под ногами волной колышется. Только на сухом месте и пришел в себя....
   -Это кино в наших краях снимали. - Прапорщик вздохнул и счастливо улыбнулся - А чё этих болот бояться? Не лезь куда нельзя, и все будет хорошо. Во всем нужна сноровка. Вот в следующий раз пойдете, уже сами будете смеяться со своих страхов.
   Я выглянул через маленькое окошко во двор. Солнце клонилось к закату, окрасив все вокруг красноватыми тонами. Вечернюю тишину нарушали только звуки работающих двигателей нашей брони.
   -Слушай, а у вас тут сполоснуться есть где? А то пропотел под этим "бронником", как жеребец на скачках. - Я демонстративно почесал шею.
   -Ой, товарищи офицеры, как это я! Да у нас тут такая купальня организована! Нигде такой нет. Вода чистая, правда, холодноватая с непривычки. Пойдемте, я проведу.
   Купальня, как ее окрестил прапорщик, действительно была хорошей. Под одной из башен можно было спуститься к каналу, подступающему к самой заставе. Архитектурные подробности сооружения под местным названием "купальня" внешне рассмотреть было не возможно, но изнутри она собой представляла деревянный дощатый настил со ступеньками, уходящими в воду. Простенки из железных щитов с большими круглыми отверстиями, что используются на полевых аэродромах, не давали возможности пробраться внутрь заставы по воде и под водой, но позволяли сквозь эти отверстия наблюдать за тем, что творилось снаружи. Сверху все было защищено толстыми досками.
   Вода была ледяной, да и темнело быстро. Поэтому сполоснулись наскоро и пошли пить чай. Неожиданная возможность помыться сделала свое дело. В теле ощущалась приятная легкость, и я чувствовал себя довольно бодро. Забылись и длительное сидение на броне под нестерпимо жаркими лучами солнца, короткие перебежки под духовскими пулями по "зеленке", и поднятые ими фонтанчики пыли перед самым носом, и изнуряющий бег по винограднику, и даже нелепая мысль о возможностях бронежилетов промокнуть от пота.
   Я почему-то подумал, что после пережитого за день врядли усну. Но только забрался в свой спальник, как усталость и пережитое за день взяли своё. Крайнее что помню, было, очередное посещение нас гостеприимным хозяином, который передал, что комбат ждет нас завтра к 4:00 у командирской БМП.
   Потерь, несмотря на довольно серьезную дневную перестрелку, в батальоне нет. Все живы. Нет и раненых, только одному бойцу со второй роты пулей отстрелило крайнюю фалангу мизинца....

***

   Я вскочил с койки и, ставши на стул, наполовину высунулся из иллюминатора. Нервно закурил.
   Тихо вокруг. Спит экипаж. Крайние минуты сна перед подъемом самые сладкие.
   Море тоже, казалось, спит, ласково плеская волной о борт "Кузнецова" и разбегаясь кругами от якорной цепи. Чуть слышные всплески убаюкивали.
   Что же было дальше? Некоторые эпизоды того злополучного дня, последовавшего за ночевкой на заставе, никогда не хотелось вспоминать, а рассказывать кому-либо тем более. Первый мой выход на "боевые" в "зеленку" оставил незаживающий шрам в моей памяти.
  
  
   Май 1987года. Афганистан. Чарикарская "зеленка".
  
   Уточнение задачи у комбата и контроль нанесения бомбово-штурмового удара "Грачами" по запланированным целям прошли буднично. Я ловил себя на том, что эта работа мало чем отличалась от того, что я привык делать на полигонах Суур-Пакри и Салдус, где приходилось бывать довольно часто. Только тепловые ловушки - "асошки" никто там не отстреливал на выводе из пикирования, да не нужно было во все глаза смотреть за возможными пусками ракет по самолету помимо контроля, куда упали бомбы.
   Комбат был явно не в духе. На доклад Игоря по проведению БШУ только кивнул головой и жестом попросил подождать.
   -Так, мужики, обстановка обостряется. В "зеленке" от вас толку будет мало. Только разве как от автоматчиков. Посему слушайте внимательно: не высовываться. В случае нападения на заставу вы держите башню над купальней...
   -Командир, что все так плохо? - уточнил Больбатов.
   -Идет к тому.... "Аушевский" полк (знаменитый Руслан Аушев в то время был ещё начальником штаба 180 мотострелкового полка) пройти по основному маршруту не смог. Будем пропускать его через себя. Все. Слушайте команды. По первому зову - ко мне. Удачи! - Капитан Дроздов снова стал отдавать команды по радиостанции. Не глядя на нас, пожал нам руки.
   Перед входом в комнату, где лежали наши рюкзаки, напились до ломоты в висках ледяной воды.
   Есть не хотелось, поэтому, не сговариваясь, почистили свои АКС, набили магазины. Игорь с интересом наблюдал, как я брал патроны из разных пачек и, снаряжая магазин, вставлял каждым третьим трассирующий патрон.
   -Да, кое-чему в Суворовском училище вас научили, - он похлопал меня по плечу. - Грамотно снаряжаешь!
   -Игорь, а правда, что ты до поступления в ВВВАУШ (Ворошиловградское высшее военное авиационное училище штурманов имени Пролетариата Донбасса) полтора года в пехоте прослужил?
   -Было дело.... Поэтому наши меня "пехотой" и дразнят. Теперь и за тебя возьмутся...- Больбатов усмехнулся. - Глупые, не знают, какую школу мы прошли....
   Из-за стен внезапно раздались автоматные очереди, чьи-то крики. Знакомо ухнул "Гром" с БМП-1.
   -Нападение на заставу!
   Мы вскочили как ужаленные и стремглав побежали наверх, в башню.
   -Блин, нужно было по низу бежать! Пригнись! - Игорь на четвереньках полез к башне, укрываясь за стеной. Я последовал его примеру. Над головой несколько раз сердито прожужжало. Сверху, со стены, посыпалась за воротник глина.
   -О, подмога пришла! - Поприветствовал нас боец с РПК (ручной пулемёт Калашникова), деловито выпускающий длинные очереди куда-то в сторону виноградника. - Смотрите: вон выносной пост, а за теми кустами, в винограднике и за каналом - духи.
   Быстро сориентировались. Игорь пристроился у свободной бойницы.
   -Смени меня! Я за патронами смотаюсь! - Пулеметчик юркнул вниз. В суматохе боец не сообразил, что к нему в башню поднялись офицеры.
   -Да когда же ты успел все расстрелять! - Прокричал с досадой ему вслед Игорь.
   Я залег у бойницы. Конкретных целей не видно. Из выносной позиции раздалась длинная автоматная очередь по кустам, что росли вдоль канала с нашей стороны. Там что-то мелькнуло. Я дал туда две коротких очереди с небольшим упреждением. В ответ по нашей башне из виноградника раздалась очередь, и цепочкой полетели трассирующие пули, глухо ударив по стене. Вот гады! Дал еще несколько очередей по винограднику, откуда стреляли трассирующими патронами, нечаянно обозначая свою позицию. Духовский автомат замолчал, но подозрительно зашевелились кусты, растущие у канала. Получи! Я снова выпустил три коротких очереди, по два патрона каждая, как учил незабвенный майор Ермошкин.
   Снизу по нашей бойнице полоснуло очередью, что-то ухнуло за стеной. Посыпалась глиняная крошка. Я откатился. Протер глаза.
   Мелькнула мысль: "В магазине осталось двенадцать патронов".
   -Вы что там охренели? Куда по своим лупите? - проорал в бойницу Игорь.
   -А ты чё "по-духовски" стреляешь?! Я думал, что "душары" уже башню взяли.... - Ответили, перекрикивая стрельбу, с выносной позиции.
   -Юрик, ну их в задницу, стреляй длинными очередями. Еще свои пристрелят.
   -Понял тебя! - прокричал я и выпустил по кустам длинную очередь.
   "В магазине осталось семь патронов", - мелькнула мысль.
   Игорь перезаряжал свой автомат. Его место у бойницы занял вернувшийся пулеметчик.
   Я снова выпустил длинную очередь по кустам, откатившись, перевернулся на спину и быстро сменил магазин. Больбатов занял мое место. Стрельба понемногу стихала.
   -И мой набей! - Не отрываясь от бойницы, протянул свой магазин Игорь, заметив, что я, воспользовавшись передышкой, снаряжаю свой опустевший рожок.
   Снова стало тихо.
   -Что же ты, голубь мой, оказался тут с одним магазином? - Игорь обратился к пулеметчику.
   -Не скажу. Смеяться будете! - засмущался пулеметчик.
   -Да чего уж там, кайся. Тут все свои.
   -Я в "толчке" сидел, когда духи полезли. Пулемет схватил, а "бронник" и "лифчик" в углу забыл.... Виноват!
   -Да, боец, ТЫ - НЕ ПРАВ!
   -Виноват! - Еще раз покаялся пулеметчик и смущенно опустил голову.
   Вид у него был до того комичным, а штаны с болтающимся ремнем и расстегнутой ширинкой выглядели так нелепо, что мы дружно рассмеялись....
  
   Через некоторое время на дороге, вдоль которой мы вчера скакали по винограднику, показалась броня 180 полка. Оставив в башне пулеметчика, решили сходить к комбату.
   -Игорь, объясни, пожалуйста, какой смысл стрелять такими длинными очередями? Ведь это бессмысленная трата патронов! - Спросил я, вспомнив недавнее происшествие. - Насколько я помню на расстоянии сто метров при прицельной стрельбе очередями, первая пуля идет в цель, вторая вправо - вверх на двадцать пять сантиметров, а третья еще на два-три метра выше....
   -Все правильно. Но ты учти и психологию бойца - первогодка, который знает, что такими очередями как ты стреляют в основном духи. Они ведь всю жизнь воюют, а патроны дорогие.... Кстати, а ты патроны свои считал?
   -Конечно! Знаешь нас как в "кадетке" (общепринятое жаргонное название Суворовских военных училищ) драли, если неправильно на вопрос Пиночета (прозвище моего училищного офицера-воспитателя, майора Виктора Алексеевича Ермошкина) о расходе патронов при выполнении упражнения ответишь.
   -Да, толковые были у вас командиры.... Но ты сегодняшний урок, надеюсь, усвоил.
   -Усвоил.... - Я немного смутился. - Стрелять правильно здесь не принято.
   Мы подошли к БМП комбата.
   -О, авиация! Живы? Целы? Ну и, слава Богу. - Капитан Петр Дроздов был нам искренне рад....

***

   Прозвенели звонки. По корабельной трансляции прозвучали звуки дудки и такая привычная и не любимая для матросов команда: - "Команде вставать! Койки убрать!". Прошло пять минут.
   "Отдраить водонепроницаемые переборки!", - снова послышалась команда. На авианосце "Адмирал Кузнецов" начинается новый день на боевой службе в Северной Атлантике.
   До завтрака и предполетных указаний далеко. Я зябко поежился и юркнул под одеяло. По привычке взглянул на секретер, где лежала "авианаводческая" Р-853М.
   Что же было еще в тот день?
  
   Май 1987 года. Афганистан. Чарикарская "зеленка".
  
   Рядом с КП нашего батальона развернул свой командный пункт и подполковник Аушев. Там же мы разыскали и наших товарищей - капитана Спевакова и майора Карасева.
   Пока Игорь Больбатов вкратце рассказывал Виталику Спевакову о наших приключениях, мы с Николаем Карасевым уселись за кустами, у невысокого короткого дувала, примыкавшего к стене заставы. Молча закурили, угощая друг друга. Подопечным негоже перебивать своих инструкторов. Николай сочувственно похлопывал меня по плечу при рассказе Игоря о том, как мы вчера попали в передрягу в "зеленке", бежали по винограднику и отстреливались от духов уже сегодня утром.
   Майор Карасев, как и я, приехал с Прибалтики. Последнее время служил на аэродроме Скульте, что под Ригой, а до этого у нас, в Сууркюле.
   -Игорь, ты, по-моему, оправдываешь одно из своих прозвищ - Спеваков хитро взглянул в нашу сторону, намекая на то, что Больбатова за глаза иногда называют вульгарным названием человеческой пятой точки на букву "Ж". Этим словом на "афганском" жаргоне называется и неприятная ситуация, в какую иногда попадают некоторые подразделения, если напорются на засаду, например. Последнее время Игорю явно не везло. Из одной "Ж" он попадал в другую.
   -Да ладно тебе! Сам-то тоже сейчас не в танке сидишь. Как самочувствие? - Игорь намекнул на то, что Виталик позавчера утром поехал в штаб 108 дивизии, а оттуда в 180 полк после изрядной попойки, лишь немного похмелившись.
   -Ты прав: только спьяну можно добровольно полезть в "зеленку". Все. Завязываю. Позавчера вечером для поправки здоровья с друзьями со 180 полка чисто символически выпили "за встречу". Им ничего, а я после первого же тоста "уехал". Видать, "на старые дрожжи" развезло. Просыпаюсь - в танке куда-то еду. Вылез наружу: мать моя женщина, "зеленка" вокруг! Думал уже "галюники" начались. Оказалось все точно: на самом деле по "зеленке" едем. Все, мужики, точно решил: "завязываю". - Виталик почесал затылок. - Вернемся, Церковский опять "драть" будет. И откуда он только о моих "подвигах" узнаёт?
   С той стороны, куда направлялась броня, послышалась стрельба, усиливающаяся с каждым мгновением. Переглянувшись, мы поспешили к своим командирам.
   "Чайка" знаменитого Руслана Аушева стояла рядом с БМП нашего комбата. Командиры сосредоточенно вели радиообмен со своими подчиненными. Опять духи полезли. В этот раз на колонну 180 полка.
   Дроздов жестом показал, чтобы мы ушли на заставу.
   Поднялись на стену. Прав комбат. Толку от нас в "зеленке" мало. Визуально навести авиацию невозможно - не видно толком ничего, разве что по координатам "район - квадрат - улитка" работать. Так духи от наших позиций очень близко, даже для вертушек, а о работе самолетами вообще речи не может быть. Свои войска могут под осколки своих бомб угодить.
   Со стороны соседней заставы, куда от нас пробивалась броня 180 полка, возвращалась на большой скорости БМП, и, завернув на нашу заставу, остановилась.
   Карасев и Спеваков, переглянувшись, побежали туда.
   Я, было, дернулся, но Игорь остановил меня жестом.
   -Ты забыл, где сказал быть нам комбат? Еще насмотришься.
   Мой инструктор достал из пачки очередную сигарету и закурил, нервно затягиваясь.
   Нарушать приказ комбата не хотелось. Я вспомнил вчерашний тяжеленный бронежилет, что вернул старшине сегодня утром по его просьбе. Такой урок запоминается надолго.
   Солнце поднялось уже довольно высоко. Снова наступила жара, к которой, как мне казалось, я никогда не привыкну, и снова наступила тишина, нарушаемая лишь звуками работающих двигателей. Со стороны Баграмской базы послышался "градовский" залп. В "зеленке", далеко за каналом взметнулись разрывы снарядов.
   В метрах пятистах-шестистах от нас, возле одной из БМП что-то сверкнуло. Ветер донес звук разрыва гранаты. Снова началась стрельба.
   -Игорь, пойдем, узнаем, что происходит. Не нравится мне это.
   На выходе из заставы мимо нас в сторону виноградника, откуда донесся гранатометный выстрел, и звук разрыва гранаты проехала БМП со знакомым номером на броне. Это на этой машине я сюда ехал с сержантом Орловым, пока не решил пройтись пешком. Надо будет узнать: все ли у него нормально.
  
   На месте, где мы пару часов назад делились своими впечатлениями со Спеваковым и Карасевым развернули перевязочный пункт. В тени кустов, что росли у примыкающего к стене заставы, лежали раненые. Возле одного из них, похоже, офицера, сгрудилось несколько человек. Поодаль стоял доктор, наш общий знакомый, с которым мы вчера утром познакомились, а днем, прикрывая друг друга автоматным огнем, короткими перебежками добирались до комбата.
   Обрывкам бинта он пытался стереть со своих рук кровь.
   -Здравствуй, земляк. Дай закурить. Только сам прикури. Видишь, какие у меня руки.
   Я вставил ему в губы прикуренную сигарету. От былой веселости доктора не осталось и следа. Глаза выдавали внутренние переживания и усталость.
   -Как дела, доктор? Много работы? - Я тоже решил закурить.
   -Работы хватает, а вообще все хреново. Видишь? - Доктор мотнул головой в сторону раненых. - Готовим к отправке в госпиталь на броне...
   Кто-то из обступивших раненого офицера позвал доктора. Подошел и я поближе.
   Выплюнув сигарету, доктор припал ухом к чуть шевелящимся губам раненного, периодически стирая с них бинтом выступающую алую пузырящуюся пену.
   Через несколько минут доктор снова подошел ко мне.
   -Дай еще сигарету.
   -Как он? - спросил я, выполняя просьбу.
   -Пить просит. Вообще-то нельзя, но ему уже все можно.... - доктор зло сплюнул.
   -Как так? - Опешил я.
   -У него посреди груди входное отверстие и на спине дыра с две ладони размером.... Все бесполезно, максимум минут двадцать ему осталось жить. Есть у нас в медицине самое горькое понятие: "травма не совместимая с жизнью". Представляешь, а он постоянно просит пить и спрашивает, будет ли жить.... - Доктор судорожно затянулся. - Чертовы духи!
   На большой скорости подъехала БМП, тянущая на буксире еще одну, без гусеницы. Из водительского люка выскочил один из Дроздовских командиров взводов.
   -Скорее сюда! Там Серега, он еще жив! - взводный судорожно пытался открыть створку десантного люка, не замечая, что из левого предплечья у него хлыщет кровь.
   Я обомлел. Моя БМП! Что с Серегой?
   Нету больше сержанта Сергея Орлова, и больше никогда не будет. Из обрывочных рассказов очевидцев, я понял, что то, что я видел со стены крепости заставы, был моментом, когда подкравшиеся "духи" выпустили гранату с РПГ (ручной переносной гранатомёт), которой перебило гусеницу. А следующей гранатой заклинило башню.
   На выручку бросился командир взвода на БМП, где был Сергей Орлов. Им удалось взять на буксир подбитую машину, но, отъехав метров тридцать, они попали под огонь ещё одного "духовского" гранатометчика.
   Водитель погиб на месте. Его место занял взводный. Сергей Орлов вел огонь до тех пор, пока очередная кумулятивная граната не попала прямо в башню....
   Ближе к вечеру, трясясь в десантном отсеке БМП, пока мы не выбрались из зеленки, у меня перед глазами все стоял сержант Сергей Орлов с чайником и паяльной лампой в руках, а в ушах звучали его слова: "Угощайтесь! В горах еще не раз будете вспоминать мой чай и это изобилие воды...".
  
   Господи! Упокой душу раба твоего Сергея, и всех погибших в том бою воинов российских.
  
  

***

   В столовой летного и технического состава, в гордом одиночестве восседал полковник Щеглов, заместитель командира корабля по авиации.
   Сергей Михайлович был явно не в духе. Отсутствие группы руководства полетов на завтраке его настораживало. Это отсутствие могло означать все что угодно. В диапазоне от простого "зарывания в тряпки", когда народ, игнорируя завтрак, будет спать до самого предполетного медицинского осмотра из-за того, что просто устали, и до обнаружения факта, что его подчиненные, пользуясь стояночным днем вчера "расслаблялись" до глубокой ночи и ему снова придется драть "особо отличившихся".
   Поэтому на наше со Славой пожелание доброго утра и приятного аппетита он хмуро бросил:
   -Взаимно. - И добавил - Есть информация, что никуда сегодня не пойдем, и вертолетную смену перенесут на завтра. Но это еще не точно. Поэтому никому не расслабляться. Слушайте команды по трансляции.
   -Михалыч, у нас такого и в мыслях нет, хотя, честно говоря, не плохо бы еще сутки на якоре постоять....
   -Хорошего понемногу. Передайте всем нашим, кого недосчитаюсь на принятии решения, если полеты состоятся, или на обеде, если их отобьют, то тот отгребет по полной схеме...
   Завтрак приятно удивил большим куском ветчины вместо поднадоевшей копченой колбасы и пышным, почти домашним омлетом.
   В прекрасном расположении духа решил по пути в каюту заскочить в мед блок. Мне казалось, что у меня появилось лишних пару килограмм. Взвеситься почему-то никак не получалось - весы показывали что-то непонятное - то целых девяносто два килограмма, то девяносто. Это уже на целых семь килограмм больше моего обычного веса.
   В недоумении я сошел с весов и услышал за спиной смех.
   Оказалось, что это подполковник Оберемок подкрался тихонько сзади и, надавив своей ногой на площадку весов, добавил мне лишних пять с половиной килограмм.
   -Алексеевич, ну, ты даешь! Я уже было расстраиваться начал!
   Поздоровались. Поделились последними корабельными новостями. Виктор Алексеевич на прошлой неделе удивил меня изрядно, когда в каюте полковника Бубеева мы пили чай и заговорили на тему Афганистана. Я знал, что Виктор в свое время служил "за речкой", а где и как он не говорил. За десять лет знакомства мы редко касались этой темы. Я по просьбе Юрия Аркадьевича что-то рассказывал о своей работе в 345 полку, и вдруг увидел, что Алексеевич встал, застегнулся на все пуговицы и по уставу представился: "Товарищ подполковник! Разрешите представиться: младший лейтенант Оберемок. Артиллерийский дивизион. Анава...".
   Насколько тесен мир! Кто бы мог подумать, что такое возможно на авианосце, за тысячи миль от родных берегов.
   В каюте ожидал очередной сюрприз: мой сосед за брюхо подцепил пару исландских селедок, довольно больших и жирных. Как он ни старался, ничего больше не ловилось, а так как Слава мечтал поймать исландскую селедку и самолично ее засолить еще с того момента, когда стало известно, куда мы пойдем на боевую службу, то он запасся всевозможными специями, и теперь, мурлыча какую-то песню, колдовал над пойманной рыбой.
   -Станиславович, дорогой, я все-таки ее поймал!
   Лицо Вячеслава излучало полную удовлетворенность. Как же не порадоваться чужой радости. Ведь это так приятно, наблюдать за человеком, у которого сбылась хоть и не большая, пусть даже немного детская мечта!
   Рецепт приготовления он держал в секрете и, забегая вперед, скажу, что вкуснее селедки в жизни я еще не ел.
   В полдень сыграли тревогу. Привычно грохоча, гигантским удавом якорная цепь поползла в клюзы, и вот уже многотонный якорь занял свое штатное место. "Адмирал Кузнецов" неторопливо развернулся. Плеск зыби по борту постепенно сменился шумом рассекаемой волны. Появилась небольшая качка, которая становилась все меньше по мере увеличения скорости, и наш авианосец, горделиво вздернув свои нос-трамплин, взял курс в открытое море. Исландский берег с его скалистыми берегами и белоснежными горными вершинами стал удаляться и вскоре скрылся за горизонтом.
   После воздушной разведки погоды командование авиагруппы все-таки приняло решение провести тренировку водолазов-спасателей. Руководить этим делом с баркаса предстояло мне. Поэтому пришлось срочно утепляться, брать радиостанцию, спасательный жилет и бежать на площадку СПУ - спускоподъемного устройства.
   Там мне сразу же не понравилось. Накат довольно большой, ветер плотный. Все в пределах допусков, но близко к верхнему пределу. Волны сердито били в борт корабля. Глядя вниз, мне с трудом представлялось, каким образом мы, спустившись на воду, будем освобождаться от крепежа, и отходить от корабля, а о процедуре возвращения думать вообще не хотелось.
   Но это забота других членов нашей команды. Меня больше волновала непосредственная работа с командирами экипажей вертолетов и безопасность спусков и подъемов с воды водолазов-спасателей при таком волнении моря.
   Команда подобралась сильная. Старшим на баркасе пошел помощник командира корабля капитан второго ранга Сергей Алантьев.
   Мой друг, помощник командира корабля по живучести, капитан второго ранга Алексей Омелин не смог пропустить такое событие. Он подшучивал надо мной, что ввязался в эту авантюру только потому, что не может допустить, чтобы я без него "бултыхался посреди моря на баркасе". Честно говоря, слова его мне были приятны.
   Начальнику парашютно-десантной службы истребителей, майору Вадиму Кузнецову, который пошел с нами подстраховать на всякий случай водолазов-спасателей с баркаса, в конце тренировки, на учениях, предстояло изображать из себя жертву кораблекрушения. Также с нами пошли корабельный начальник физкультуры и спорта, фельдшер, комендант - то есть те, кто имеет хороший практический опыт в подобных делах.
  
   Авианосец стал замедлять ход и, наконец, лег в дрейф. Видать дело предстоит нам серьезное: руководить спуском нашего баркаса командир корабля назначил своего старшего помощника.
   Заняли оговоренные заранее места. Проверили снаряжение. Я закрепил на голове наушник с ларингофонным щекофоном при помощи стандартного ремня - широкой черной резинки, чего никогда не делал "за речкой", дабы не привлекать внимание духовских снайперов. Нахлобучил шапку и связался с руководителем полетов. Доложил о готовности и стал ждать его команды.
   Ожидание - вещь противная. Чего только не передумаешь, пока не дождешься, подтверждения или "добра" на начало работы. Я понял это еще до службы на авианосце, когда работал на аэродроме: улетит полк куда-нибудь по плану учений, а ты маешься ожиданием их возвращения. Или забросят самого на дальний полигон, получишь информацию, что к тебе вышла первая группа и сидишь, во все глаза вглядываясь в метки индикатора кругового обзора.
   В Афгане самым тяжким было ожидание в горах, на "боевых", когда требовалось срочно отправлять тяжелораненых и убитых с наспех подобранной площадки. Успеваешь сто раз проверить и правильность переданных координат, продумать условия захода и осмотреть наиболее опасные места, откуда могут "накатить" "духи", пока не получишь информацию, что "вертушки" к тебе вышли и не сообщишь эту новость медикам, делающим все возможное и невозможное, борясь за жизнь "трехсотых" у площадки.
   От этой новости у них и их подопечных появляются новые силы, чтобы держаться за жизнь....
   -Юра, ты похож на кришнаита, - пошутил Алексей, чтобы как-то снять напряжение от затянувшегося ожидания, намекая на черный резиновый ремешок с гарнитурой радиостанции, выглядывающие из-под военно-морской шапки.
   -Тогда на военно-морского кришнаита - поправил я, и мы дружно рассмеялись.
   -Вы готовы? - Спросил старпом, получивший какую-то команду по трансляции.
   -Готовы!
   -Тогда - поехали!
   Баркас, в котором мы сидели, стал плавно опускаться, и чем он ниже опускался, тем сильнее поражала своей мощью нависшая над нами стальная громада "Кузнецова".
   Приводнились. Волны нещадно бросали баркас словно щепку. Ощущения на аттракционе "Американские Горки" - ничто по сравнению с тем, что мы испытывали.
   Отцепились. Над самыми нашими головами со свистом пролетела следящая - массивная железная болванка при помощи которой осуществляется крепеж баркаса или катера при их подъеме на корабль или спуске на воду. Затарахтел двигатель, и мы стали отходить от борта авианосца, взбираясь на огромные волны и поднимая тучи ледяных соленых брызг, пока не заняли требуемую позицию.
   Еще раз оценил условия для предстоящей работы. Конечно, нам и водолазам придется не сладко, но за ограничения по погоде мы не выходим. Тренировку и учения проводить вполне можно. Доложил руководителю полетов.
   Подполковник Михайлов (сегодня ему предстоит руководить полетами на авианосце) попросил еще раз уточнить условия для работы. Позже Владимир Александрович говорил, что, глядя на то, как швыряет наш баркас, очень сомневался, решусь ли я работать в таких условиях. У меня сомнений не было, и вот с полетной палубы авианосца донесся звук запускаемых двигателей вертолета. Через некоторое время для выполнения задания к нам вылетел Ка-27ПС.
   Баркас находился чуть меньше километра на траверзе авианосца, по левому его борту. Работал точно так же, как когда-то "за речкой": сначала обозначал себя ракетой, а при подходе на зависание зажигал оранжевые дымы и голосом информировал командира экипажа об условиях работы. Позже, на предварительном разборе полетов, командиры экипажей говорили, что им работать было легко. При реальном спасении терпящих бедствие такой помощи врядли получишь.
   Из-за большого наката нас изрядно болтало и периодически окатывало волной. Сидя на баночке работать, было невозможно. Пришлось забраться как можно выше, а ведь чем выше от воды, тем шире амплитуда качки.
   Я не знал, что у меня есть акробатические способности, пока уцепившись за рубку баркаса рукой, ногой и, казалось, откуда-то взявшимся хвостом не поруководил "спасением" с воды манекена, а потом и человека.
   Водолазы-спасатели сначала потренировались на манекене, опускаясь с бортов, меняющих друг друга вертолетов, а потом подошла и очередь Вадима Кузнецова - по сценарию он сегодня должен сегодня изображать из себя терпящего бедствие. Именно его будут сегодня вызволять из водной пучины.
   -Не передумал еще? - Поинтересовался я у него перед тем, как дать команду на отправку его за борт.
   -Все нормально. К работе готов! - перекрикивая рев двигателей вертолета и шум ветра, поднятого его лопастями, отозвался наш "терпящий бедствие".
   -Тогда - пошел! - скомандовал, услышав доклад командира экипажа очередного вертолета-спасателя о развороте на боевой курс.
   Вадим Кузнецов как бы нехотя полез за борт, и вот он уже далеко за кормой, в своем оранжевом гидрокостюме. Нас связывает только страховочный трос. Незаурядного мужества требуется для принятия решения окунуться в холоднющую воду, тем более при таком волнении, как сегодня....
   Из-за давящего груза ответственности с человеком работать гораздо сложнее, чем с манекеном. Я не замечал ни качки, ни нависающих порою над баркасом маслянисто-серых волн Атлантики, не чувствовал ледяных брызг, заливающих глаза. Все внимание только на своевременную подачу команд на пуск сигнальных ракет и зажжение дымов, зависший вертолет, опускаемого с него водолаза-спасателя и нашего "терпящего бедствие".
   Наконец Вадим Кузнецов оказался "спасенным" и благополучно поднятым на борт Ка-27 ПС, который ушел на авианосец для совершения посадки.
   Учения закончились. Все, что требовалось от меня, я сделал. Можно расслабиться.
   Повернувшись, чтобы получше рассмотреть наш корабль, чей стремительный элегантный вид особенно прекрасен, когда смотришь на него с удаления около четырех-пяти кабельтовых, со стороны левого борта, непосредственно с водной поверхности, к своему удивлению, при очередном крене баркаса на мою сторону увидел перед самым носом стену воды. Жутковатое зрелище.
   Мы начали движение домой, к такому желанному родному "Кузе".
   После подъема на СПУ корабля и трехчасовой болтанки на баркасе я шел по коридорам "Кузнецова" походкой старого морского волка - организм недоверчиво относился к ровной, неподвижной палубе, заставляя широко расставлять ноги.
   При подходе к трапу, ведущему на КДП, меня окружили коллеги с Группы управления полетами и вертолетчики, выскочившие навстречу. В мгновение ока я остался в одном комбинезоне. Радиостанция, спасательный жилет, куртка и даже шапка исчезли в направлении КДП.
   Господи, как все знакомо: так было и в Афгане, когда мы возвращались с "боевых". Как только наш БТР с бортовым номером 603, с вызывающе нарисованными авиационными "птицами" на носу, по левому и правому борту, и звездочками, обозначающими каждый выход на боевые, подъезжал к модулю второй эскадрильи "Грачей", нас окружали летчики. Все наши веши с брони, в мгновение ока, оказывались в нашем модуле.
  
   На КДП, пользуясь перерывом в полетах, было оживлено.
   -Станиславович, ну ты даешь! Настоящий экстрим. На вас было страшно смотреть. Как самочувствие?
   -Нормально! - Я был немного смущен этим повышенным вниманием к своей персоне. Вопросы сыпались один за другим.
   Зашел в "лузу" к руководителю полетов.
   -Александрович, все на борту. Замечаний нет.
   -Ты как? Я за тобой в бинокль смотрел.... Ты чего на рубку полез? В нашем возрасте и такая прыть...
   -Володя, по другому борту нельзя было. - Мы были в "лузе" вдвоем. Можно было общаться неофициально. - Понимаешь, с баночки толком ничего не видно, а ведь работают живые люди.
   -Заставили вы меня поволноваться .... Умом все понимаю, а посмотрю на вас - страшно становиться. Ладно, сдавай радиостанцию и иди в каюту. Отдыхай. Я позову тебя на предварительный разбор.
   Моя радиостанция кем-то заботливо принесённая и положенная на планшет Дежурного Штурмана, стала объектом исследования нашей ГУПовской (ГУП - группа управления полетами) лейтенантской молодежи. Провел небольшой ликбез. Вопросы задавали грамотные. Чувствовалось, что это не праздное любопытство.
   Пришел и Николай Мартынчук. Ему тоже было интересно, но тут раздалась команда руководителя полетов: "Занять рабочие места. Посторонним покинуть КДП!", и мы поднялись в ПСА (пост связи с авиацией). Николай расписался в обратном получении радиостанции и запасного аккумулятора.
   -Ого! Вы даже основной аккумулятор не разрядили! Работали около трех часов.... Как это у вас получилось? Батарея старая, заряжена давно.
   -Потом расскажу, ладно? - Неожиданно понял, как за сегодняшний день я устал от различных воспоминаний и переживаний. Захотелось побыть одному, или просто выспаться....
   Выходя с ПСА (пост связи с авиацией), провел рукой по чехлу радиостанции.
   "Прощай, Старая Знакомая! Не подводила ты меня никогда в горах Афгана даже в лютый холод, словно в благодарность за заботу, когда на ночь я вынимал аккумуляторы и прятал под одежду, согревая их своим теплом. Не подвела ты меня и сейчас".
   Мартынчук посмотрел на меня, на радиостанцию, понимающе отвел глаза.
   Спасибо тебе, Старая Знакомая. Спасибо за работу. Спасибо, что пробудила мою память....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть третья.

Возвращения.

Внезапная проверка.

   И почему так получается: только наступит долгожданный выходной, размечтаешься, укладываясь в койку, что теперь отоспишься "до не могу", утром откроешь глаза, а часы показывают время, когда обычно нужно вставать, чтобы идти на полеты или построение!
   Вчера полковник Щеглов, заместитель командира корабля по авиации, а по-простому зам по авиации, после предварительного разбора очередной летной смены сообщил, что не желает видеть наши физиономии, то есть тех, кто участвовал во вчерашних полетах, по крайней мере, до обеда. Он будет "просто счастлив", если мы не будем бродить по кораблю, или маячить на КДП, ища приключения на свои пятые точки, а, закрывшись по каютам, будем заниматься чем угодно: хоть спать, хоть читать, хоть кроссворды разгадывать, но только не заниматься служебными делами. Настоятельно советовал просто отоспаться. Видать заметил он, что чаще стали появляться в работе моих коллег незначительные ошибки. Это обычно бывает, когда народ устал.
   Последовать его совету у меня никак не получалось, хотя в каюте я был совершенно один. Мой сосед, майор Конюхов, ни свет, ни заря умчался на КДП. У него сегодня сложные полеты.
   Услышав звуки взлетевшего разведчика погоды, мой организм в недоумении возмутился: "Чего разлегся? Полеты ведь!". Как ему объяснить, что сегодня никуда идти не нужно? Сегодня именно такой редкий день, когда летать будут без моего участия.
   Немного поворочавшись, засунул голову под подушку, чтобы ничего не видеть и не слышать, но уснуть смог только минут через сорок, когда услышал, что разведчик погоды произвел посадку.
   Проснулся снова, услыхав как с первой стартовой позиции, расположенной как раз через одну палубу над моей каютой, взлетел истребитель Су-33. Организм снова забил тревогу: "Летают же вовсю, а ты в каюте сидишь!".
   Три месяца полетов в Баренцевом море перед боевой службой, уже третья неделя в северной Атлантике выработали определенную привычку - вставать рано и работать, отдавая всего себя этому романтическому священнодейству под названием "Полеты".
   Окончательно убедившись, что спать больше никак не получится, я достал Православный Молитвослов. Троекратное прочтение "Молитвы Господней" и "Песни Пресвятой Богородицы", положенного по малому правилу преподобного Серафима Саровского, прошло гладко и спокойно. "Символ Веры" же никак не давался: звуки полетов не позволяли собраться с мыслями и внимательно прочесть его.
   Перед глазами вставала картина того, что творилось на полетной палубе, угадывая происходящее по изменению присвистывающего рёва двигателей, лязга выдвигающихся или убирающихся задержников и шума поднимающихся газоотбойных щитов.
   Явно представилось, как офицер стартовой позиции, подойдя к шасси, проверил точность наезда на задержники, став перед носом самолёта с поднятыми вверх руками, плавно опустил их и, оставив руки в горизонтальном положении - дал жестом команду лётчику разложить крылья истребителя....
   Вот проверка закончена. Офицер стартовой позиции сделал характерный жест в сторону трамплина авианосца. Взревели на форсажном режиме двигатели, с лязгом ушли в палубу задержники и самолет, как выпущенная из клетки птица, нетерпеливо стремясь в свою родную стихию - небо, взлетел, издав при сходе с трамплина звук, чем-то напоминающий восторженное американское "Ввау!".
  
   Нет, так Символ Веры читать нельзя. Пролистнув несколько страниц брошюры "Молитвы на всякую потребу", нашел необходимое:
  
   Молитва о даровании молитвы:
   Научи мя, Господи, усердно молиться Тебе со вниманием и любовью, без которых молитва не будет услышана! Да не будет у меня небрежной молитвы во грех мне!
  
   Молитва человека, страдающего рассеянием, невниманием, нерадением в молитве:
   Рассеянный ум мой собери, Господи, и оледеневшее сердце очисти, яко Петру даяй мне покаяние, яко мытарю - воздыхание и яко блуднице - слёзы, да велием гласом зову Ти, Боже, спаси мя, яко един благоутробен и Человеколюбец.
  
  
   Немного выждал и снова взялся за Символ Веры, что вкратце содержит все спасительные догматы христианской веры. Перекрестился, поклонился святым образам....
  
   Чем же заняться? Сначала заварил покруче каркаде с мятой, отлил в стакан с кипятком необходимое количество заварки, чтобы выпить после завтрака, вместо чая. Для достижения лучшего эффекта накрыл заварник форменной шапкой, которая, высохнув после позавчерашних приключений на баркасе, из-за осевшей на ней соли была словно покрытой инеем.
   Пришлось изрядно повозиться, убирая при помощи щетки и воды эту красоту.
   После утренних процедур и легкого завтрака (Слава заботливо принес со столовой ЛТС бутерброд с ветчиной и сыром) решил навести в каюте порядок. Было чисто, если не брать во внимание пыль на полках, соляные разводы на стекле иллюминатора и рабочий беспорядок в секретерах.
   Вчера я занимался историческими изысканиями, пытаясь найти ответы на интересующие вопросы в трудах К. Валишевского, Л. Гумилева и трудах Г. Носовского и А. Фоменко, а мой сосед корпел над своей кандидатской диссертацией по экономике.
   У себя порядок навел довольно быстро, а в секретере у Конюхова пришлось повозиться. Беспорядок для постороннего ещё не означает, что хозяин неряшлив. Это рабочий беспорядок, где всё лежит на удобном месте.
   Прибрался довольно быстро. До обеда оставалось ещё много времени. Я вспомнил, что Юрий Аркадьевич просил по возможности посетить его и решил сходить в медблок и каюту Психологической Разгрузки.
   По привычке задраил иллюминатор, выключил свет. Открываю дверь, а на пороге стоит ... вице-адмирал Доброскоченко. Всё. Приплыли.
   -Так, кто здесь проживает?
   Представился.
   -Я так понял, вы - корабельный офицер? Чем заняты? - Владимир Григорьевич прошел в каюту. - Посмотрим, посмотрим....
   Осмотра каюты не избежать. Прицепиться при желании можно к чему угодно. Перед глазами промелькнули денежные ведомости с прочерками в графах премий и "интенсивности" напротив моей фамилии.
   -У вас подозрительно чисто и все находится на своих местах. На сколько мне известно, вы в полётах сегодня не участвуете.
   -Так точно. Полковник Щеглов приказал отдыхать до обеда.
   -Почему же вы тогда не спите, а куда-то направляетесь? - Конь прошелся по каюте и с интересом стал рассматривать наши со Славой книги, лежащие на откидных крышках секретеров. - Серьёзная литература.
   Доброскоченко взял в руки второй том книги "Русь и Рим" А. Фоменко и Г. Носовского из серии "Правильно ли мы понимаем историю".
   -А художественную литературу вы читаете?
   -Читаем, конечно, - Я показал рукой на книжные полки, где можно было при желании найти и фантастику, и детективы. - Но, честно говоря, в свободное время больше занимаемся серьёзными вещами. Я работаю над некоторыми вопросами по истории Древней Руси, а майор Конюхов занимается экономикой.
   -Интересная каюта у вас. Майора Конюхова я сегодня видел на КДП. Если не ошибаюсь, он сегодня работает инструктором, а вы позавчера руководили полетами с баркаса.
   -Так точно, товарищ адмирал!
   Мне было приятна такая осведомлённость заместителя командующего Северного флота.
   -Хорошо отработали.... Что-то я не вижу описи имущества каюты.
   -Товарищ адмирал, опись находится в папке со всей документацией каюты.
   Достаю папку, а под ней лежит подарок Сергея Березина - новый Корабельный Устав, отпечатанный на стандартных листах при помощи принтера. Подполковник Березин раньше служил на "Кузнецове", а теперь в штабе 7 эскадры. В глазах Владимира Григорьевича я увидел неподдельное удивление, но не стал ему объяснять, что эта кипа листов лежит у меня ещё с тех времен, когда экземпляры новой редакции Корабельного Устава были большой редкостью и дефицитом! Достаю папку с документацией, начинаю искать опись, а она лежит в самом низу, под выписками из различных Уставов, наставлений, норм довольствия.
   -Хорошо. А в шкафах у вас порядок?
   Я молча открыл дверцы шкафов. По кораблю мы ходим в комбинезонах, а форма висит ещё с выхода с базы, аккуратно заправленной, правым рукавом с Кузнецовским шевроном наружу. Постельное и нательное белье лежит на полках, в целлофановых пакетах.
   -Всё у вас хорошо, вот только шапка на секретере портит всю картину!
   -Она здесь потому, что после учений вся просолилась. Я её обмыл, и теперь она сохнет. Боюсь, что после высыхания она станет маленькой. Положил её на банку с горячей водой.
   -Грамотное решение. - Владимир Григорьевич положил руку на шапку. Вы её холодной водой мыли, или теплой?
   -Теплой, товарищ адмирал.
   -Холодной нужно было.
   -Учту на будущее....
   -А это почему у вас порезанная бутылка лежит возле раковины? Что, в мусор нельзя было выбросить её?
   -Это не просто бутылка. Это - рукомойник на случай "промухивания" воды, то есть когда не успеваем вовремя набрать воду в штатный бачек. Цепляется к дверце ящичка под зеркалом, - я продемонстрировал своё ноу-хау, - приоткрываем пробку .... В общем, немного неэстетично, но вполне удобно.
   -Ну, просто детский сад! - Хмыкнул мой внезапный визитёр и быстрым шагом вышел из каюты. Наверное, пошел ловить очередную жертву.
   Моя каюта в приказ не попала....
  
  
  

Релаксация.

   В пещере было темно, только вода, по которой я плыл, слабо светилась, отбрасывая зеленоватые блики на стены и свод серого гранита. В полнейшей тишине всплески, производимые мною, повторялись многократным эхом, и казалось, что плыву не я один, а целая группа пловцов медленно продвигается вперёд, к тому месту, где плавно опускающийся свод образует над водой правильную арку.
   Проход заметно сужался. Проплывая под аркой, в светло-зеленом сумраке стало заметно, что природные стены и потолок выровнены искусной рукой. Становилось всё светлее, но это не успокаивало: свод опускался всё ниже и ниже, и вскоре стало ясно, что, если нужно будет продвигаться дальше, то, вероятнее всего, придется нырять и продолжать свое путешествие уже под водой. Почему-то я был уверен, что это безопасно.
   Сделав несколько вдохов и выдохов, вентилируя легкие и, набрав полную грудь воздуха, нырнул. Под водой было гораздо светлее, чем на поверхности. Вода была настолько прозрачной, что хорошо просматривались камни на дне пещеры и правильный овал выхода - цель моего подводного путешествия.
   Проскочив его, почувствовал привычное покалывание в висках. Запаса воздуха в легких было достаточно, и я медленно, стараясь не шуметь, вынырнул и оказался в каком-то громадном подземном зале с идеально ровными, уходящими вертикально вверх, в кромешную тьму, стенами.
   Передо мной на берегу подземного озера возвышался храм. Из воды к нему вели широкие ступени, по краям которых и вдоль набережной, у самой её кромки, через одинаковые промежутки горели светильники, из-за чего поверхность подземного озера матово светилась и колоны храма, вытесанные из идеально белого мрамора, казались зеленоватыми.
   Массивная высокая дверь, оббитая до блеска начищенными медными листами, легко подалась, открыв взору просторное помещение со статуей какого-то человекоподобного божества у дальней стены, перед которым возвышался жертвенник со стоящими по бокам на треногах полусферическими чашами-светильниками, излучающими мерцающий красно-желтый свет.
   В стене за статуей имелось несколько проходов. Войдя в один из них, я обнаружил винтовую лестницу, ведущую вверх. Поднявшись по ней, оказался в богато убранном полукруглом помещении с узкими длинными окнами, через которые открывался живописный вид на лазурное море и ярко-голубое небо с плывущими по нему белыми облаками.
   На горизонте в лёгкой дымке неясно маячили острова ....
  
   -Юрий Станиславович, сеанс окончен! - послышался тихий голос полковника Бубеева, возвращающий меня в действительность: каюту Психологической Разгрузка на авианосце "Адмирал Кузнецов"
   -Аркадьевич, это было что-то неописуемое! - Я, сняв специальные очки со встроенными в них светодиодами, стал неторопливо описывать увиденное во время сеанса релаксации.
   Видения были настолько реальными, что после его окончания я находился в легком недоумении и восторге.
   Постепенно припомнил, как после очередных тестов, которыми меня немного помучили сначала за одним, а потом за другим компьютерами, я, стоя на какой-то платформе, пытался перемещать шарик по монитору, перенося свой вес то на одну, то на другую ногу. Сначала по одному и тому же маршруту, глядя на монитор, а затем старался повторить этот маршрут уже по памяти, причем выдерживая время, как и прежде, но уже при выключенном мониторе.
   Потом, когда поинтересовался у Юрия Аркадьевича, возможно ли, копаясь в подсознании, заставить человека вспомнить уже давно забытое свое прошлое или даже пережитое предками, он к моему удивлению ответил утвердительно и добавил, что иногда сам занимается этим "когда есть кураж".
   Немного поговорив на эту тему, мы перешли к теме управляемого сна. Я как-то пробовал, засыпая, "заказывать" себе сон. Иногда это получалось, а иногда - нет. Полковник Бубеев поинтересовался, как я это делал. Внимательно послушал, подробно описал ещё одну неизвестную мне методику, поколдовал у себя в компьютере и предложил пройти на днях очередной сеанс релаксации, во время которого уже постараться увидеть что-то античное.
   По-моему мне удалось не совсем то, что нужно....
   -Юрий Аркадьевич, а как вы смотрите, если я вас проведу на КДП, и вы собственными глазами увидите, как летают некоторые ваши "испытуемые"?
   -Это было бы здорово! Кстати, у меня в ближайшие два часа посетителей нет.
  
   Полковник Щеглов дал "добро", и к очередному залету мы поднялись на святая-святых во время проведения полетов - Командно Диспетчерский Пункт.
   Юрий Аркадьевич сначала попросился немного посидеть и понаблюдать за работой моих коллег. Во внешнем спокойствии и размеренности их действий ведущий психотерапевт Института Военной Медицины увидел что-то, настолько интересное для себя, что даже стал делать какие-то пометки в своем блокноте.
   -Ребята, да вы тут на износ работаете! - Проговорил он, как только мы вышли на обходной мостик, чтобы лучше можно было рассмотреть процедуру взлета очередного палубного истребителя.
   За быстротой и четкостью происходящего на полетной палубе стояла ювелирно четкая, кропотливая работа летчиков и техников.
   -Да здесь и на "Жигулях" страшно было бы ездить, а они на этих махинах гоняют, как по проспекту! - Глаза Андрея Писарева, сотрудника полковника Бубеева, сияли неподдельным восторгом.
   Вот на кругу полетов появился самолет, вернувшийся после выполнения задания. Не выпуская гак, он прошел по глиссаде и, подойдя к корме корабля, взмыл вверх. Увидев немой вопрос в глазах моих экскурсантов, я понял, что без комментарий никак не обойтись.
   -Юрий Аркадьевич, смотрите внимательнее: сейчас он уже будет садиться, а до этого он выполнял заход с проходом над палубой.
   Палубный истребитель Су-33, выпустив шасси, механизацию, гак, развернулся на посадочный курс. Небольшой, словно игрушечный самолетик, стремительно рос и на глазах превратился в грозную боевую машину, который как коршун, завидевший добычу, сел на полетную палубу. Гак самолета зацепил приемный трос второй тормозной машины и вытянул его на положенную длину.
   Истребитель остановился. Убрал гак, сложил крылья и порулил на техническую позицию - готовиться к следующему вылету. Приемный трос послушно прополз по палубе и занял свое излюбленное место - между блоками тормозной машины, готовый снова принимать самолеты.
   Еще некоторое время мы наблюдали за взлетами и посадками. Бубеев и Писарев очень эмоционально комментировали все, что увидели и буквально засыпали меня порой неожиданными вопросами.
   Но всему наступает конец. Юрий Аркадьевич взглянул на часы и, сокрушенно вздохнув, попросил провести его до каюты Психологической Разгрузки. В самостоятельное путешествие отправляться им явно не хотелось.
   Человека, впервые ступившего на палубу "Адмирала Кузнецова" сначала в прямом смысле шокируют его гигантские размеры и еще долго пугают бесконечные лабиринты коридоров. Некоторые, особо нетерпеливые, пытаются добраться до нужного места самостоятельно уже через день-другой жизни на авианосце. Чаще всего это заканчивается плачевно. Особенно если вновь прибывший товарищ из разряда стеснительных, и ему неудобно обратиться к первому же повстречавшемуся матросу с просьбой проводить, куда ему нужно. Гордецы или особо стеснительные вполне могут очутиться в самом неожиданном для себя месте - на корабле более шестнадцати километров запутанных коридоров.
  
  

День "И".

   Над Северной Атлантикой зарождался новый день. Зная, что мы снова возвращаемся к берегам Исландии, я встал пораньше, чтобы полюбоваться рассветом и тем, как в первых лучах солнца покажутся на горизонте сначала облака над островом, а потом и сам остров. На красивое никогда смотреть не надоедает.
   Северо-восточная часть неба стала заметно светлеть. Зеленоватые искры планктона, потревоженного кораблем, в расходящихся от его носа волнах становились всё тусклее и вскоре потухли. На горизонте червонным золотом блеснули первые робкие лучи солнца, подсветив снизу тонкие и невесомые, словно летящие пёрышки облака. Из водной пучины медленно и торжественно поднимался огненный шар, разбросав по волнам сверкающие блики. Новый день вступал в свои права.
  
   Слава Тебе, Христе Боже мой, что Ты не погубил меня с беззакониями моими, но до сего времени ещё Ты терпишь грехам моим. Дай мне, Господи, положить начало доброе, дабы в этот наступивший день ни делом, ни мыслию не прогневить Тебя, Создателя моего, но чтобы все мои дела, желания, советы и мысли были во славу Пречистого Твоего Имени.

(Молитва после сна)

  
   Разница между корабельным и Московским временем составляет три часа. Значит, солнышко давно уже ласкает своими лучами столицу Заполярья - город Мурманск, где ждут моего возвращения жена и дочь.
   Они приснились мне сегодня под утро. Совсем недавно мы общались по телефону, да и не так уж много времени прошло, как мы расстались, но всё чаще вспоминается дом. По моим подсчетам, пройдут две недели, и наступит момент, когда, обласканный заботой и вниманием родных в уюте собственной квартиры, я, слушая последние семейные новости, буду наслаждаться ощущением того, что летние выходы на полеты и боевая служба остались далеко позади, а впереди ждёт целый месяц долгожданного отпуска....
   Далеко впереди стал хорошо виден элегантный силуэт крейсера "Петр Великий" и идущий за ним в кильватере эскадренный миноносец "Адмирал Ушаков". На этот раз мы будем стоять на якоре недалеко от них.
   Поднявшийся за бортом легкий ветерок приятно холодил грудь и прогонял последние остатки сна.
   Сегодня очередной день "И" - день, когда из-за вспышек на Солнце до Земли доходит мощное, порой запредельное электромагнитное излучение. Из-за этого возрастают риски при работе на авиатехнике и всем, где есть электроника - возможны сбои в работе различных систем. В палубной авиации рисков и так предостаточно, поэтому в такие дни полеты по возможности стараются не проводить.
   Сегодня наша группа работает по плану командира авиагруппы. Рабочий день, как всегда, начинается с построения, которое, по сложившейся традиции проводится в ангаре - гигантском помещении внутри корабля, способном разместить в себе около полусотни самолетов и вертолетов, не участвующих в полетах или несении боевого дежурства. Здесь же силами технического состава авиагруппы и боевой части шесть (авиационная боевая часть) проводятся различные необходимые ремонты авиатехники, её профилактические осмотры.
   Когда корабль стоит у причала, то ангар не пустует. Размеры его настолько велики, что здесь можно свободно проводить различные построения всего экипажа, строевые занятия или смотры. Здесь свободно можно играть в футбол или в другие игры. Экипаж у нас немалый - более двух тысяч человек, поэтому, если идет построение по Большому Сбору, на котором присутствуют все, кроме тех, кто несёт вахту или дежурство, всегда удивительно видеть, что такая масса людей свободно размещается в этом помещении.
   На боевой службе в ангаре, среди зашвартованных самолетов и вертолетов, даже для авиагруппы трудно найти свободное место для построения, а о построения всего экипажа даже не может быть и речи. Экипаж строится в коридорах, НШУ (носовое швартовое устройство) или в боевых постах по подразделениям.
   Часто в нашей среде возникают споры о необходимости этих построений. На дворе двадцать первый век. Неужели по-другому никак нельзя проверить наличие всех, кто находится на борту или оперативно довести необходимую информацию? Но сегодня даже у самых отъявленных скептиков не нашлось причин для недовольства - нам довели планы командования на ближайшую перспективу.
  
   С построения возвращались в приподнятом настроении, так как из планов следовало, что сегодня у нас парковый день, который заканчивается баней, завтра - постановка задачи на два летных дня, после которых весь ордер нашей Корабельной Авианосной Группы (КАГ) начнет движение к родным берегам. Боевая Служба подходит к своему логическому завершению. Уже даже назначен день и время, когда на рейде Североморска нас встретит командующий Северным Флотом и, возможно, Главнокомандующий Военно-Морского Флота России.
   Меня лично радовало не столько это, сколько предвкушение того, как в день возвращения, после всяких нудных официальных мероприятий можно будет сойти на долгожданный берег и через каких-то сорок минут оказаться у подъезда своего дома. На пороге квартиры мне бросятся на шею жена и дочь. Весь вечер пройдет в рассказах о последних новостях за дни тянущейся со средины лета разлуки, а потом, как всегда, соберемся с Омелиными на совместный ужин. Мы живем в одном подъезде и так крепко дружим семьями, что даже мои подшефные кадеты заподозрили, что мы с Оксаной Васильевной - женой Алексея, что работает в школе, где учатся мои подшефные, близкие родственники. С Оксаной мы иначе, чем "брат" и "сестра" друг друга не называем.
   За праздничным столом наши дамы, включая дочерей, будут подкладывать в тарелки всякие вкусности и наперебой рассказывать обо всем, что происходило без нас. Будут с нетерпением ждать нашего с Алексеем возвращения с очередного перекура, куда мы все чаще будем убегать не только из-за силы вредной привычки, а столько для того, чтобы хоть на немного прервать этот поток, обрушившейся на нас информации и ласки, смущаясь и радуясь тому, что мы не просто вернулись домой, а нас здесь с нетерпением ждали.
  
   В повседневных служебных хлопотах чуть было не забыл, что Андрей Писарев еще утром передал просьбу полковника Бубеева навестить его в Каюте Психологической Разгрузки.
   До обеда оставалось чуть более часа, когда я зашел в их заведение.
   -Здравствуйте, Юрий Аркадьевич! Как ваше драгоценное? Вы еще не знаете последние корабельные новости по поводу наших планов?
   -Ну, наконец-то! - Бубеев, здороваясь, протянул мне руку. - Я вас заждался.... Пока не до новостей. Я для вас приготовил новые тесты. Просто не терпится узнать, как вы их осилите!
   Андрей Писарев за спиной Юрия Аркадьевича делал малопонятные для меня жесты, сопровождаемые довольно комичной мимикой. Некоторые из них можно было расшифровать так: " Аркадьич весь в работе, и его кроме этого ничего больше не интересует".
   -Вам предстоит показать, как вы умеете управлять частотой своих сердечных сокращений и альфа ритмом, причем, не прибегая ни к каким физическим упражнениям.
   Предложение выглядело заманчивым. Еще в курсантские времена попалась мне случайно самиздатовская распечатка "Вправи Йогiв" (упражнение йогов) на украинском языке. Она была написана довольно-таки просто и доходчиво. Я занимался по ней около года, появились кое-какие результаты, но потом, во время очередного отпуска, распечатка куда-то исчезла, и мои упражнения как-то потихоньку сами собой прекратились. Там было кое-что, что сегодня бы пригодилось, но это было так давно....
   Через несколько минут я уже сидел за монитором одного из компьютеров, весь обвешанный датчиками и опутанный проводами. На экране кроме цифр, показывающих пульс и артериальное давление, ничего больше не было.
   По указанию Юрия Аркадьевича я делал несколько дыхательных упражнений. Пульс немного повысился.
   -Приготовиться! Начали! - полковник Бубеев включил секундомер.
   Начали, так начали. Я закрыл глаза и стал мысленно представлять себе длинную тенистую аллею ночного парка, где не горят фонари....
   -Глаза не закрывать!
   Не закрывать, так не закрывать....
   Аллея все ближе и ближе. Пройти по другому пути никак нельзя. Вокруг темень. Ветер шумит листьями в кронах деревьев. Шаги отдают громкими ударами и возвращаются глухим эхом. В парке ни души. Жутковато....
  
   Цифровые значения частоты сердечных сокращений на мониторе стали постепенно меняться в сторону увеличения.
  
   ... Сзади послышалось недовольное ворчание. Собака! Идет метрах в десяти сзади. Рычание стало громче. Не иначе как здоровенный ротвейлер. Это становится уже серьезным. Невольно ускорил шаг. Мозг сигнализирует: "Нельзя! Нужно соблюдать спокойствие!" Это мы знаем, но как хочется просто удрать! Впереди замаячил деревянный забор, освещенный одиноко горящим фонарем. Еще ускорил шаг. Пес бросился нападать. Эх, ноги, мои ноги! Бегу что есть мочи. Собака не отстает, пытается цапнуть....
  
   -Замечательно! Юрий Станиславович, зафиксируйте свое состояние. Постарайтесь хотя бы минуту удержаться в этих же параметрах.
   Ого! Пульс сто десять ударов в минуту. Повысилось и артериальное давление. Ничего себе!
  
   ...Впереди, все ближе такой желанный забор. Преодолел его одним прыжком. В непосредственной близости щелкнули собачьи клыки. Из-за забора слышался истеричный собачий лай. Гавкай, гавкай! Ты мне теперь не страшен....
  
   -Отлично! Теперь ваша задача - максимально расслабиться и успокоиться.
   Легко сказать, а как это сделать?!
  
   ...Какое блаженство - лежать в траве, на берегу озера, укрывшись от палящих лучей полуденного летнего солнца в тени деревьев! Чуть ощутимый ветерок колышет листья на ветвях и доносит пьянящие ароматы степи. Курчавые белоснежные облака плывут по небесной лазури, а в траве, раскинувшейся изумрудным бесконечным ковром, кто-то стрекочет. Тихим всплеском нарушил зеркальную гладь озера любопытный карась. По воде, плавно затихая, пошли круги....
  
   -Хорошо. Зафиксируйте состояние!
  
   ...Стреноженный конь, пасущийся неподалеку, недовольно фыркнул, мотнув сердито головой. Наверное, слепень укусил.
   На руку села божья коровка, сложила крылышки и поползла по большому пальцу к ногтю и, не найдя ничего интересного для себя, полетала куда-то по своим делам.
  
   -Очень хорошо! Теперь возвращайтесь в свое обычное состояние.
   Это уже просто. Для этого не требуется никаких усилий.
   Через минуту на мониторе показалось число семьдесят пять - количество ударов моего сердца за это время.
   Подполковник Писарев неторопливо освобождал меня от проводов и датчиков.
   -Юрий Аркадьевич, ну как там мои успехи? - Я встал с кресла и сделал несколько вращательных движений головой - немного затекла во время тестирования шея.
   -Любопытно. У вас очень редкие способности, а по диапазону, можно сказать, даже уникальные. Как жаль, что "боевая" заканчивается! Иначе, нас с вами ждало бы много интересного. Как бы заманить вас к себе, в Балашиху? Скорее всего, это невозможно, учитывая специфику вашей службы. А жаль!
   Полковник Бубеев щелкал клавишами клавиатуры, напряженно вглядываясь в монитор. Казалось, он совершенно забыл о нас с Андреем.
   -Юрий Аркадьевич, а вам уже довели наши планы?
   -Довели. Даже раскрою вам "страшную военную тайну": по возвращению вас ожидают полеты. Будете испытывать новый перспективный палубный самолет конструкторского бюро имени Сухого. Подробностей пока не знаю, но, наверное, это будет очень интересно.
   Мы еще поговорили некоторое время. Чувствовалось, что на "Кузнецове" Аркадьевичу работалось хорошо. Он нашел много интересного материала, и его огорчало, что боевая служба подходит к концу.
   Немного удивила настойчивость, с которой Бубеев просил посетить его завтра. На него это не похоже. Позже в разговоре Андрей Писарев сказал, что Юрий Аркадьевич хочет поработать со мной поплотнее, и просто ужасно огорчен, что это не удастся из-за дефицита времени.
   Что же его так заинтересовало во мне?
  

Первая "боевая".

   Слава захандрил. Объявил после обеда "полеты под шторкой". Закрылся. Не хочет никого видеть. Это у него первая боевая служба на корабле. Вывело его из себя сообщение, что очень скоро он будет уже дома, где ждет его молодая жена с красивым именем Алсу, что означает "дающая воду", но буквально через несколько дней нам снова предстоит выход в море для испытаний нового перспективного самолета. Хотел, было, его расшевелить, но передумал. Пусть поскучает немного, похандрит. Иногда это полезно. Потом, когда снова начнется работа, всё станет на свои места.
   Забравшись на свою койку, и я решил почитать: захватил с собой второй том работы Г. Носовского и А. Фоменко "Русь и Рим" из серии "Правильно ли мы понимаем историю".
   Сначала читать было интересно, даже сделал несколько выписок и заметок на полях карандашом. Потом дело пошло хуже. Текст стал сложнее, а новая информация мне показалась сухой и скучной. Я стал всё больше отвлекаться - почему-то вспомнилось возвращение со своей первой своей боевой службы на авианосце "Адмирал Кузнецов" теперь уже в далеком девяносто шестом году.
   Это занятие мне показалось более интересным, и, отложив книгу, предался воспоминаниям.
  
  
   Март 1996 года. Средиземное море - Баренцево море.
  
   -Товарищи офицеры! Боевая служба подходит к своей завершающей фазе, но это ещё не значит, что нужно расслабиться, закрыться по каютам и удариться в ностальгические воспоминания и предвкушения береговых удовольствий. Впереди тяжелый переход, учения, контрольный поиск подводных лодок НАТО с целью не притащить кого-нибудь "на хвосте" в родную базу. Так что настоятельно советую всем собраться с мыслями и силами и продолжить с полной отдачей, что вы и делали все три месяца нашего похода. Завтра в 10.00 по корабельному времени снимаемся с якоря и берем курс на Гибралтарский пролив....
   В помещении НШУ (Носового Швартового Устройства), где традиционно проводились построения офицерского состава "Кузнецова", стояла тишина. Не по-зимнему загорелые лица сослуживцев были напряжены. Приятное сообщение, нечего сказать, но и предупреждение старпома, капитана первого ранга А. Халевина, настораживало.
   Ожидание возвращения домой всегда томительно. Причем еще не известно кому тяжелее: тому, кто возвращается, или тому, кто ждет возвращения. За время моей службы на долю моей семьи выпало много таких моментов. Главная отличительная черта жен моряков и летчиков - это умение ждать. Сколько забот и тревог ложится на их хрупкие плечи! Разлуки всегда огорчают, но встречи заставляют забыть все горести и огорчения.
   Всю ночь тогда я так и не смог уснуть. Вспоминал всех, кто остался на берегу, ворочался, курил, переживая и скучая по дому, пока не рассвело, и не стал снова виден Тунисский берег. Уже больше недели корабль стоял в заливе Хаммамед, готовясь к переходу домой.
   До Африки рукой подать. Её близость мы ощутили на себе где-то в районе Египта, посреди Средиземного моря, когда захватила нас своим крылом песчаная буря, внезапно налетевшая с пустыни Сахара. Это произошло ночью, а утром, выйдя на палубу, мы были поражены тем, что всё вокруг, включая самолёты и вертолёты дежурных сил, покрыто слоем мелкой красноватой пыли. Снег на палубе нашего авианосца - дело привычное, а песок обескураживал. Сколько работы добавило это происшествие нашим техникам!
   Утром стало ясно, что теперь хандрить будет совсем некогда.
   Впереди предстоял проход Гибралтара. Мне ужасно хотелось увидеть легендарные Геркулесовы столпы, которые не смог хорошенько рассмотреть при заходе в Средиземное море из-за ночной темени.
   Воочию они оказались совсем не исполинскими, как описывалось в античных мифах, а обыкновенным, покрытым террасами на склонах гористым островом.
  
   Бискайский залив прошли без приключений. Я заступил на неделю в дежурные силы, и всё свободное время готовился к предстоящим учениям. Но однажды подготовку пришлось прервать - к нам на палубу сел великобританский вертолет Lynx c фрегата Sheffield королевских ВМС.
   На корабле я был старшим офицером по управлению в зоне боевых действий противолодочной авиации, но из-за знания английского языка и, особенно, правил ведения авиационного радиообмена, при подобных обстоятельствах я заводил на посадку на палубу "Кузнецова" иностранные вертолёты и работал переводчиком. Вначале было страшновато, но постепенно исчезла неуверенность, возрос мой словарный запас, а практика была настолько богатой, что к концу "боевой" я уже довольно свободно говорил по-английски.
   Старпом оказался прав - расслабляться было некогда. Работа занимала почти все время. На хандру его просто не хватало, и только в Мотовском заливе, где мы ожидали погоду для захода в Видяево, после прилета на борт нашего авианосца командующего Северного Флота я осознал: мы почти дома.
  
   Наконец ветер стих, волны успокоились, и "Адмирал Кузнецов" в сопровождении буксиров зашел в губу Ура. Остался за кормой опустевший и безжизненный, зияя выбитыми окнами в домах, Порт Владимир, показался остров Зелёный и такой долгожданный родной причал.
   Под выстрелы салютной пушки, каждый из которых отмечал пройденную на боевой службе тысячу миль, авианосец стал на швартовку.
   Заснеженные сопки, утопающий в снегу остров Зеленый и сугробы вдоль дороги, ведущей от причала к жилому городку, после лазурных волн Средиземного моря, пальм сирийского Тартуса и откровенной жары Мальты казались нереальными.
   Послышались звонки авральной группы, корабельная трансляция отозвалась звуками дудки и командой: "Большой Сбор!" в непривычно пустом ангаре командир корабля в очередной раз поздравил экипаж с возвращением и сообщил, что принято решение разрешить гражданским лицам, то есть нашим женам и детям посетить корабль. Старпом дал указания командирам Боевых Частей скорректировать вахты с учетом сходных смен.
   Пока командиры давали указания, он молчал, а перед роспуском строя предупредил: "Товарищи офицеры и мичманы! Я обращаюсь в основном к тем, кто впервые так надолго уходил в море и так долго был в отрыве от своей семьи. Пусть не огорчаются те, кто сегодня не сойдёт на берег - они пойдут завтра и уже на большой сход. Прописные истины о количестве увольняемых в процентном отношении к общей численности экипажа объяснять не буду. Вы - люди военные, тем более моряки. Ну, а тем, кто, сойдя сегодня на берег, решит там завтра "зависнуть", прошу вовремя вспомнить, что возвращение на корабль и последующее наказание неизбежны. Дисциплинарная сторона вопроса - это само собой разумеющееся дело. Не забывайте о своих товарищах, что сегодня остаются на борту. Им тоже хочется на берег и их, как и вас, там тоже ждут. Но если все-таки найдутся такие, что решат остаться дома и не возвращаться завтра на корабль, пусть постоянно помнят: его товарищ еще не был дома только потому, что именно вы решили подольше отдохнуть на берегу".
  
   Периодически выглядывая в иллюминатор, в ожидании посещения нашего скромного жилища жёнами мы с соседом наводили в каюте порядок. На пороге появился наш сосед - старший лейтенант В. Шмидт.
   -Станиславович, я хочу поделиться с вами небольшим секретом. Мы с женой договорились, что я буду махать флажком в иллюминатор, и тогда она сразу найдет нашу каюту. - Виталий смущенно крутил в руках красный флажок, каким-то чудом сохранившийся ещё с советских времен. На флажке красовалась надпись желтой краской: "Мир. Труд. Май".
   -Я сделал проще: объяснил своим девчонкам, что наши каюты следует искать сразу над цифрами шесть и три по правому борту корабля.
   Интересный человек - старший лейтенант Виталий Шмидт. Не по возрасту серьёзно относится к службе. Уже вырисовывается хороший специалист, в перспективе из него должен получится хороший инструктор. Очень любознателен, что в сочетании с умением доходчиво объяснять и природным тактом делало его прекрасным собеседником. На "боевую" Виталий взял с собой Библию. Часто вижу Шмидта читающим её и делающим какие-то выписки на миллиметровой бумаге.
   Со стороны жилого городка показались корабельный автобус и кунг. На причал высыпала пестрая стайка женщин и детей. Гомонят, кричат, машут руками, пытаются разыскать среди членов экипажа, обступивших обходные мостики и высунувшихся в иллюминаторы, своих мужей и пап.
   В толпе мелькнуло и исчезло лицо жены. Дочка Танюшка, убежав от мамы, подбежала к самому краю причала. Стреляет глазами по иллюминаторам.... Увидела.
   -Папа! Папа, мы здесь! - Машет руками, подпрыгивая от радости и нетерпения.
  
   Всё, мы дома. Четыре месяца назад мои девчонки из ярко освещенного окна махали мне в след в темноту Полярной ночи. Я уходил, чтобы вернуться уже весной. Сейчас мы снова стали у родного причала, чтобы отдохнуть и снова вернуться в море.
   Судьба такая у военного моряка - уходить в моря и возвращаться. У наших жен участь немного другая: провожать и ждать, считая денёчки до долгожданной встречи, а что труднее - знает только один Бог.
  
  
  

Покров.

   -Сегодня праздник большой, а мы работаем! - Задумчиво глядя на Исландский берег и, щурясь от не по-осеннему яркого солнца, ворчал капитан Иванов.
   Только что закончился контроль готовности - завершающий этап предварительной подготовки к полетам. Группа Руководства Полетами на обходном мостике устроила перекур. Из духоты КДП вышли все, даже кто и не курит. Командир корабля как-то заметил интересную особенность нашей группы: одиночного офицера из ГУП (Группы Управления Полётов) встретить практически не возможно. На любом мероприятии или присутствуют все, или вообще никого.
   -Посидеть на постановке задачи, готовиться полдня и пройти контроль готовности ты называешь работой? Мы тут кайлом не машем! - Возмутился подполковник Голубев, наш Руководитель Полетов на предстоящую смену, настоящий трудоголик - не любит пустого "сотрясания воздуха". Он делает всё на полную мощность: уж если отдыхать, то от души, а если работать, то, выкладываясь полностью. - Лучше проверь прохождение заявок. А какой сегодня праздник?
   -Покров. - Великовозрастный капитан Александр Иванов бросил в обрез с водой (по-морскому так называется тазик), приспособленный вместо пепельницы, и поспешил подальше к телефону от греха подальше.
   Капитан Иванов служит у нас недавно. После окончания училища летал штурманом на Ту-16 где-то на Дальнем Востоке. Его полк попал под сокращение, или, как официально называется процесс, когда хорошо подготовленные офицеры, на обучение которых государством были потрачены колоссальные средства, в одночасье оказался "по организационно-штатным мероприятиям" никому не нужен. Помыкался на "гражданке" семь лет, не имея никакой, кроме военной специальности. Со временем вроде бы и жизнь стала складываться, но что-то тянуло его вернуться обратно в армию.
   -Сегодня праздник Покрова Богородицы, - я не удержался, чтобы не уточнить.
   -Это ясно, а из-за чего мы празднуем его именно сегодня? - поинтересовался кто-то из лейтенантской молодёжи. - Юрий Станиславович, вы занимаетесь историей Древней Руси, может, что знаете об этом?
   Я вопросительно посмотрел на Сергея Николаевича. Голубев пожал плечами, мол, твоё дело - сам выкручивайся, если хочешь и есть что сказать.
   Я недавно прочитал книгу Н. Шахмагонова "Андрей Боголюбский - первый самодержавный государь", поэтому врасплох вопрос меня не застал. Там были приведены факты, которых я раньше не знал.
   -Боюсь показаться неточным, но, по-моему, празднование Покрова Пресвятой Богородицы совершается в память события, происшедшего в десятом веке. В "Букваре: начала познания вещей божественных и человеческих" оно описано примерно так: "... Во время осады греческого города сарацинами, когда, казалось, участь его уже была предрешена, Матерь Божия со святыми на воздухе молилась за город и затем сняла с Себя блиставшее наподобие молнии покрывало, которое носила на голове Своей и, держа его с великой торжественностью Своими Пречистыми руками, распростёрла над всем, стоящим в храме народом. И до тех пор, пока Пресвятая Богородица пребывала там, видимо было и покрывало. По отшествии же Её, сделалось и оно невидимо, но, взяв его с Собою, Она оставила благодать бывшим там. Греки ободрились, и сарацины, осаждавшие город, были отражены".
   Кстати, в этом году отмечаются два юбилея: восемьсот сорок лет установления праздника Всемилостивому Спасу (четырнадцатого августа по новому стилю) и восемьсот сорок лет праздника Покрова Пресвятой Богородицы (четырнадцатого октября по новому стилю). Этот праздник был установлен в тысяча сто шестьдесят четвёртом году, при правлении великого князя Андрея Боголюбского, сына Юрия Долгорукого и сразу же стал любимым праздником русского народа, праздником национального торжества, великой радости принятия Пресвятой Богородицею под свой омофор Святой Руси.
   Спустя год Андрей Боголюбский построил знаменитый храм Покрова На Нерли - первый из храмов, посвященных празднику Покрова Пресвятой Богородицы. Этот храм был как "...приношение Богу за победу над врагами и прославление Богоматери. По воле князя Андрея из привозимого белого камня для строительства Успенского собора во Владимире откладывалась десятая часть для Покровской Церкви. Зодчие и мастера сделали булыжное основание искусственного холма, поверхность его облицевали белокаменными плитами. Варвары Батыя не тронули храма, и ежегодный разлив двух рек (храм построен в устье реки Нерли, при впадении её в Клязьму) в течение семи веков не подмывал его основания. Были некоторые попытки разорить, разрушить храм, но сила Божия сохранила его и поныне".
   -Юрий Станиславович, а вы упомянули ещё один праздник, который празднуется со времен Андрея Боголюбского....
   -Иоанн Ладожский в своё время писал: "Княжение Андрея Боголюбского ознаменовано многочисленными чудесами, память о которых доселе сохраняется Церковью в празднестве Всемилостивому Спасу (1/ 14 августа), благословившему князя на его державное служение. Сам праздник был установлен после того, как, победив в тысяча сто шестьдесят четвертом году восточных камских болгар, князь, молившийся об окончании сражения, видел чудесный свет, исходивший от Животворящего Креста Господня. В тот же день видел свет от Креста Господня и греческий император Мануил, одержавший победу над сарацинами. В память этих событий оба государя и согласились установить церковный праздник".
  
   С высоты обходного мостика море казалось ласковым и блестело расплавленным серебром под лучами заходящего солнца. Редкие чайки проносились над головами, выпрашивая своими криками какую-нибудь подачку от моей притихшей аудитории. Заканчивался ещё один очередной день на боевой службе.
   Оставшуюся часть вечера провел за чтением книги. После неожиданно проведенной лекции работалось хорошо, но, подчиняясь требованиям предполётного режима, решил улечься спать пораньше.
   На душе было спокойно. День прожит не зря: частицу своих знаний я донёс до своих коллег, а взамен плодотворно поработал по интересующему меня вопросу. Вот и получилось, что сам узнал больше, чем рассказал другим. Что лучше - один Бог знает.
   Достал Православный Молитвослов....
  
   "Благого Царя благая Мати, Пречистая и Благословенная Богородице Марие, милости Сына Твоего и Бога нашего излей на страстную мою душу и Твоими молитвами настави мя на деяния благая, да прочее время живота моего без порока прейду и Тобою рай да обрящу, Богородице Дево, едина Чистая и Благословенная.

(Молитва десятая, ко Пресвятой Богородице на сон грядущий).

  
  
  
  

Ночные полеты.

   В столовой ЛТС (столовая летного и технического состава) на завтраке непривычно многолюдно. Вестовые как челноки снуют между столов, за которыми авиационный люд что-то оживлено обсуждает. Слышится приглушенный смех.
   За нашим столом собрались почти все. По весёлым лицам сослуживцев и тихому хихиканью некоторых сделал вывод, что я пропустил что-то интересное.
   -Всем: Доброе утро и приятного аппетита! - Поздоровался я и сел на свое обычное место.
   -И тебе того же и по тому же месту! - Игорь Копченко, мой напарник, священнодействовал: из куска ветчины, сыра, хлеба с маслом и вареного яйца при помощи ножа и зубочисток изготовлял канапе.
   Странно это. Обычно он предпочитает размер "макси". Уж если бутерброд, то минимум из половины батона, а если пить чай, то только из любимой чашки, куда помещается добрых пол-литра.
   Перехватив мой недоуменный взгляд, продолжая свое занятие, Игорь торжественным голосом сообщил:
   -Всё, Юрик, начал новую жизнь. Я даже зарядку утром сделал и забортной водой ополоснулся. Красота! - Копченко отправил в рот первую "конопушку" и недоверчиво посмотрел на чашку с кофе. - Сегодня идём домой. Понимаешь, ДОМОЙ!
   -Ну, с этим-то все ясно. А народ-то чего веселится?
   -Да, понимаешь, вестовые оставили на ночь отдраенными иллюминаторы, а через них в столовую налетели с берега какие-то птицы. Когда мы вошли, то тут творилось что-то неописуемое: вестовые и коки скатертями машут, а под подволоком целая стая пернатых мечется. Потихоньку всех выдворили, а один уселся у разноса с хлебом и нахально клюет. Наш Женька-вестовой хотел его изловить, а этот воробей, или как он там называется, как клюнет его в палец. Матросик от неожиданности и уселся задницей прямо на палубу. Смеху-то было!
   -Понятно.... Ну, а как "бутерброд по-новому"? Вкуснее привычного?
   -Вообще-то есть можно, только кусать нечего. Не интересно, - Игорь отправил в рот очередную "конопушку".
   -Всем: приятного аппетита! - За столом появился Михалыч, как за глаза мы называли заместителя командира корабля по авиации, нашего непосредственного начальника. - После завтрака собираемся на КДП. Сегодня полеты будут по резерву - ночная смена. Голубев и Конюхов перелетают на "Петр Великий". Основная работа будет там.
  
   Ночные полеты на "Кузнецове" вещь трудная, требующая повышенного внимания со стороны группы руководства полетов. В темноте летчикам трудно визуально определять расстояние до любого объекта. Чуть ярче огонёк - и он уже кажется ближе, а более тусклый кажется далёким, хотя оба огня на самом деле находятся на одинаковом расстоянии. Здесь важно вовремя подсказать лётчику его ошибку.
   Полетная палуба, башня-надстройка авианосца освещены приглушенным светом. Яркое освещение или, не дай Бог вспышка, могут кратковременно ослепить летчика, а это может привести к плачевным последствиям.
   Через иллюминаторы КДП, где специально включено красное освещение, тяжело рассмотреть происходящее на полетной палубе. А ведь нужно будет подсказывать руководителю полётов, если замечу на вертолетных площадках несанкционированное перемещение техники, или сонно бредущего нерадивого бойца. Более половины матросов на "Кузнецове" - первогодки. Для них это первая боевая служба. Многим постоянно хочется спать и днём, не то, что ночью.... Служба на авианосце - не сахар.
   -Владимир Александрович, так понимаю, что это крайний на сегодня залёт? - Отмечая в своей копии плановой таблицы полетов очередную посадку вертолёта на крейсер "Петр Великий", решил я поинтересоваться у подполковника Михайлова. - Голубев с Конюховым врядли сегодня успеют вернуться.
   -Скорее всего, завтра утром прилетят. Заночуют на "Петре", - Михайлов смачно затянулся неизменной папиросой "Беломор Канал". В красном свете его лицо выглядело мрачным. Изрядно поседевшие усы, казалось, гневно топорщились. - Так что, дружище, придется тебе ночевать сегодня в гордом одиночестве. Готовь ракетницу. Будем закрывать полеты. Кстати, не забудь списать у вахтенного офицера сигнальные патроны.
   Я поморщился. На ходовой пост мне заходить явно не хотелось, но есть такое слово "надо".
   -У тебя замечания для разбора есть?
   -Сегодня замечаний нет.
   -Хорошо. На разбор можешь не идти. Если появится какая-то нужная информация, то я тебе позвоню. - Владимир сладко зевнул. - Спасибо за бинокль. Иди, стреляй.
  
   Обозначив красной ракетой окончание лётной смены, чтобы не блуждать по коридорам надстройки, обходным мостиком, поёживаясь от ночного холода, я поспешил на ходовой пост. Открыл тяжелую дверь.
   -Прошу разрешения!
   Командир корабля, капитан первого ранга Шевченко, уютно устроившись в своем кресле, наблюдал, как вахтенный офицер что-то записывает в свой журнал.
   -Заходи. - Александр Петрович, приветствуя, подал мне руку. - Много расстрелял сегодня?
   -Товарищ командир, птицы сегодня не мешали, поэтому расход минимальный: две зеленых и одна красная ракеты.
   -Хорошо. - Командир повернул голову в сторону вахтенного офицера. - Запиши!
   -Есть! - Капитан-лейтенант Никитюк стал по стойке "смирно".
   Судя по всему, Андрей получил небольшую взбучку, что бывает крайне редко - Никитюк грамотный офицер, а таким образом выказывает свое недовольство.
   -Что из дома слышно? Какие успехи у дочери? - Поинтересовался командир.
   Как и дочь командира, моя Танюшка в этом году поступила в Мурманский педагогический университет. Наши семьи живут в одном доме, в соседних подъездах. Дети росли, как говорится, на глазах. С Александром Петровичем мы одногодки, только он на два месяца старше меня.
   -У Тани всё хорошо. Недавно хвасталась: назначили её старостой группы, судя по рассказам жены, ей в университете очень нравится.
   -Моя дочь тоже довольна.... Как всё-таки летит время! Кажется, совсем недавно дочери в школу пошли, а теперь они уже студентки. А дома-то что?
   -Дома полный порядок. Отопление наконец-то включили. Ничего не прорвало и не сломалось.
   -Что отопление включили в домах уже хорошо, а вот что из техники ничего не сломалось, то с трудом верится.
   -Я тоже так думаю. Не может такого быть, что, вернувшись после такого длительного отсутствия, не нужно будет мотаться по квартире пару часов с отверткой в руке!
   Мы рассмеялись.
   -Ладно, иди отдыхать. Небось, устал? Вон глаза красные какие....
   -Командир, вы же знаете, мне лучше две смены с истребителями отработать, чем одну смену с вертолётами в качестве помощника руководителя полетов, да ещё и ночную!
   -Раньше, когда сутками за подводными лодками охотились, ты так не говорил.
   -Так раньше работа с вертолётами у меня была в моем вкусе: всё скоротечно, много творчества. Не успеешь опомниться, как полёты заканчиваются, даже уставать некогда, а сейчас ответственности много, а действия мало.
   Попрощавшись и пожелав спокойной вахты, направился к себе в каюту. Да, действительно, сегодня я устал. Нужно будет хорошенько выспаться.
  
   Заперев в сейфе ракетницу с патронами, положив на секретер бинокль и хорошенько помывшись по пояс холодной водой, решил немного подышать свежим воздухом в НШУ.
   Идеально вычищенное и выкрашенное помещение, из-за массивных барабанов шпилей, якорных цепей и массивного пульта управления казалось иллюстрацией к какому-то приключенческому или фантастическому роману. Сквозь клюзы хорошо видно и слышно как пенится и шипит, рассекаемая носом авианосца, подсвеченная прожектором волна. Как и на горящий костер, на бегущую воду можно смотреть бесконечно. Смотришь, ничего не видя, а мысли летают где-то далеко.
   Захватившее меня состояние созерцательной мечтательности пришлось прервать: наброшенная демисезонная куртка не спасала от пронизывающего ветра. Зубы предательски начали выбивать дробь. Зябко.
   Возвращаясь к себе, меня привлекли раздающиеся из соседнего с моим блока кают "охи", "ахи" и стоны на фоне хриплого дыхания. Звук на корабле ночью разносится очень далеко. Не иначе как "порнуху" кто-то смотрит!
   Увлекшись незамысловатым сюжетом, хозяева потеряли всякую осторожность: дверь приоткрыта "на сторожок", на диване сидят лейтенанты, уставившись в монитор компьютера, а там....
   -Фу, господа офицеры. Не мерзко ли смотреть такое?
   Лейтенанты потупились. Кто-то догадался выключить фильм.
   -Этот диск мы изъяли у "контрактников" со Службы Живучести, завтра их командирам хотели отдать, да не утерпели, решили сами глянуть. - Стал оправдываться самый высокий.
   И что им сказать? Мальчишки ведь ещё. Сам когда-то таким был. Любопытство - не порок. Главное, чтобы не пристрастились они к подобной грязи.
   -Лет десять назад, ещё на первой своей "боевой" меня как-то муза посетила. Думаю, сегодня тот случай, когда можно озвучить для вас:
  
   О, Боже мой, как я хочу
   Увидеть глаз твоих томленье,
   В них, в ожиданье наслажденья,
   Прочесть заветное "хочу".
   И в сладких муках вожделенья,
   До примитивного хотенья
   Я с нетерпеньем обниму
   И сокровенное возьму....
   Но вот досада - всё лишь снится,
   А наяву всё так случится,
   Что вдалеке от женских чар
   Я потушу в себе пожар
   Неистребимого желанья
   И обладанья ожиданья.
  
   Ничего больше не сказав, я молча направился к себе в каюту. Пусть теперь лейтенанты помучаются в ожидании завтрашнего "разбора ночного залета". Ожидание наказания, порой, больнее самого наказания.
   Подошел к концу и одновременно начался ещё один день на боевой службе. Мы уже в Норвежском море, а это значит, что скоро заплещутся за бортом волны родного Баренцева моря.

Письмо с Союза.

   Что-то нарушилось в моём биологическом ритме. После ночных полётов я уснул сном младенца и проспал до самого обеда. Механически поел, не столько вникая во вкусовые качества пищи, а, сколько вспоминая свои ночные видения. Сны на этот раз были яркие, красочные, словно художественный фильм посмотрел, а вот о чём они - не помню. Часто так бывает: снится что-то интересное, до последнего тянешь, стараясь досмотреть до конца, а проснёшься - и забываешь всё, что видел. По-моему сегодня там было что-то из моего детства....
   Вчера до поздней ночи провозился с оформлением документации. Только управился, как вернулся с крейсера "Петр Великий" мой сосед Слава, весь такой радостный, полный впечатлений от успешной работы и теплого приёма на флагмане Северного флота. Они с Сергеем Голубевым обкатали-таки свою новую методику.
   На полном разборе полетов полковник Куклев отнесся сначала скептически к их изысканиям, даже попросил обосновать правильность её и точность определения параметров новым нетрадиционным способом. Конюхов вышел к доске, и в мгновение ока она оказалась исписанной всякими формулами, математическими выкладками, появилась схема. Всего пять минут понадобилось ему, чтобы рассказать и обосновать свою методику, и ... в классе Дежурных Экипажей наступила настороженная тишина. Флотские инспекторы и представители различных штабов явно не ожидали ничего подобного от корабельного офицера. Некоторые даже встали и молча подошли поближе к доске. Молчание было недолгим. Вскоре появилось резюме: просто, ясно, понятно, а главное - всё правильно....
   После разбора к себе в каюту я пошел один - Конюхова попросил зайти к себе кто-то из штаба ВВС Северного флота.
   Мое одиночество оказалось не очень долгим - успел прочитать всего пару глав и приготовиться к ночному чаепитию. Мы с соседом любим почаёвничать на ночь. За беседой время летит незаметно, да и много нового узнаем друг от друга.
   Сегодня был как раз такой случай. Вячеслав вернулся в каюту весь радостный, немного возбужденный. От былой его хандры и в помине ничего не осталось. Видать правду говорят: "Работа - лучшее лекарство от скуки и тоски".
   Болтали долго, пока не обнаружили, что время давно уже перевалило за полночь. Теперь Слава сладко спит, а ко мне сон никак не идет. Уже и читать самую нудную книгу пробовал, и баранов мысленно считать - ничто не берёт. Наконец, выбрал удобное положение и стал вспоминать свои курсантские годы, частые разлуки с женой:
   ...Звонить часто не получалось, да для курсанта междугородние переговоры были дороговатым удовольствием. Выручали письма. Писали так часто, что вскоре это уже стало приятной ежедневной привычкой. В лейтенантские годы, пока моя Светлана, живя у родителей, оканчивала свой институт и защищала диплом, мы не изменяли своей привычке. Потом был Афган. С каким нетерпением я ждал вестей, особенно в первые месяцы! Умом понимал, что нужно время, чтобы мое письмо с номером полевой почты вместо обратного адреса сначала добралось до Луганска, чтобы, получить ответ, и, наконец, прервалось бы это затянувшееся томительное отсутствие вестей о самых близких людях.
   Когда же я получил своё первое письмо, находясь "за речкой"? В апреле? Врядли, тогда бы запомнились мне традиционные в то время первомайские поздравления. На день Победы писем еще тоже не было. Если бы они были, то я запомнил бы это, ведь после дня Победы были мои первые "боевые" в "зеленке".
   Время берёт свою дань памятью. Тот злополучный выход я помню до мельчайших подробностей, а о первых письмах позабыл....
  
  
   Май 1987 года. Афганистан. Чарикарская "зеленка".
  
   Тусклый сумрак и теснота десантного отсека БМП (боевой машины пехоты) не позволяли расслабиться. Не добавляли мне уверенности и напряженные лица бойцов, что ехали вместе со мной. Их запыленные, пропахшие потом и пороховой гарью "хэбэшки" и "горняшки", глаза, неподвижно уставившиеся в противоположный борт, но видящие вместо него мелькающие кусты и деревья проклятой "зелёнки", откуда в любой момент можно ожидать хлесткого гранатомётного выстрела - всё это напоминало о том, что всем нам довелось пережить за прошедшие сутки.
   Был бой. Был страшный бой. Был Серёга, и нет Серёги, как нет, и больше никогда не будет и тех бойцов, что оставили свои молодые жизни не за идеалы никому не понятной Апрельской революции, не за идеи Кремлёвских стратегов, забросивших их в эту дикую страну, а за своих товарищей, что все-таки выжили в этой мясорубке, за старлея с дырой с полспины, который до последних мгновений своих просил пить и всё жаловался, что у него мёрзнут ноги....
  
   -Авиация, слушаем меня внимательно! - Капитан Дроздов сдвинул на затылок танковый шлемофон. - Игорь, ты едешь со мной. Юра, видишь БМП? Там мой брат. Поступаешь в его полное распоряжение. Если ещё не знаешь, он у меня командует ротой.
   -Мы успели познакомиться ещё вчера, в Баграме.
   -Очень хорошо. Думаю, запомнив мою внешность, ты его сразу узнаешь. Передай ему на словах: по моей команде начинаем сворачиваться. Личный состав максимально спрятать в броню. На сегодня "ноль двадцать первых" и "трехсотых" (убитых и раненых по общепринятой в Афгане кодировке) хватит. На месте сбора переберёшься на мою броню.... Ладно, давай краба. - Мы пожали друг другу руки. - До встречи!
   По тому, как нас начало швырять на своих сидениях и кренению БМП я понял, что мы миновали виноградник и добрались до места, где нас вчера обстреляли в первый раз. Там, посредине дороги, была глубокая воронка от взрыва чего-то и множество колдобин. Скоро будет кишлак, небольшой виноградник и снова кишлак....
   Зачем я здесь? Зачем нужна эта война? Как и кто объяснит матерям, за что погибли их сыновья?
   Эх, Серега, Серёга.... Твой чай и науку о выживании в этой войне я запомню навсегда. Теперь и у меня, наводя самолет или вертолет на цель, или стреляя по духам самому, в следующий раз будет возникать мысль: "Это за Серёгу!". Мы с тобой расстались где-то здесь, и ты посоветовал мне сидеть в броне, а не идти искать комбата, нарушая его приказ....
   БМП полезла куда-то вверх, резко повернула налево, и послышался характерный лязг гусениц по асфальту. Мы вырвались из "зеленки" и уже едем по нормальной дороге, если в этом проклятом Афгане хоть что-то бывает нормальным.
   -Авиация, хватит париться! Вылезай на свежий воздух. - Ротный, Дроздов-младший, выбравшись наружу через командирский люк, пригласил последовать за ним.
   -Ух! Хоть на белый свет посмотреть можно! Я там совсем задохся.
   Колона выстроилась вдоль дороги, ведущей в Кабул.
   Полуденная жара давно спала. Окаймляющие долину горы безучастно смотрели на людскую возню. Что им до очередной армии, пришедшей с войны? Армия отдохнет некоторое время и вновь отправиться убивать, или быть убитыми. Для гор мы, как и армии Александра Македонского или Тамерлана всего лишь миг в жизни, тянущейся многие миллионы лет.
   На шоссе показалась БМП комбата. Проехав вдоль дороги, остановилась напротив нас. Братья несколько минут поговорили, уединившись между нашими машинами.
   -Юра, перебирайся к нам! - Игорь Больбатов, весь серый от пыли, устало махнул мне рукой, подзывая к себе.
   Я взглянул вопросительно на Дроздова - старшего. Он жестом показал, чтобы я перебирался на его броню.
   -Ты как? - Спросил я у Игоря.
   -Нормально. А ты? - Больбатов по дружески обнял меня за плечи.
   -Тоже нормально. Ты знаешь, мне было как-то неспокойно ехать внутри. Сидишь как в консервной банке и понимаешь, что от тебя ничего не зависит....
   -Это точно, но иногда, когда есть уверенность, что мин нет, таким способом ехать гораздо безопасней.
   Замыкающая батальонную броню БМП стояла у самой "зелёнки", пропустив мимо себя несколько грузовиков технического замыкания с подбитой БМП на прицепе, взревев мотором, круто развернулась и устремилась в хвост колонны.
   -Проверить личный состав и доложить! - Дал команду по радио комбат.
   Все налицо. В "зелёнке" из батальона не осталось никого. Раненых и убитых уже доставили в госпиталь. Кому уже сделали необходимые операции, а кого готовят к своей последней дороге домой "грузом двести". Для них война закончилась. Навсегда.
   При свете последних лучей солнца на отвороте с основной Баграмской дороги в расположение штаба дивизии, разведывательного батальона и еще каких-то структур нас поджидал "авианаводческий" БТР с бортовым номером 603. Нашего возвращения с нетерпением ждал Начальник ГБУ (группы боевого управления) авиации 108 мотострелковой дивизии майор Церковский.
   Пожав на прощание руки всем, кто находился на броне комбата, мы с Игорем спрыгнули на землю. Ноги по щиколотку утонули в серой невесомой пыли. Запомнились слова комбата: "Юра, я буду рад, если на следующих "боевых" тебя припишут к нашему батальону. И вообще: будешь в наших краях - заходи в гости ...".
   Немного гордясь оттого, что не ударил лицом в грязь в первом в своей жизни бою, а разведчики даже пригласили меня заходить к ним в гости, я вслед за Игорем забрался на наш "шестьсот третий".
   -Ну что, штаны проверять будем? - Неудачно пошутил шеф, но, увидев в наших глазах что-то особенное, что бывает только у вернувшихся из тяжелого боя, осёкся. Отвернулся. Закурил сигарету и наклонился к водителю. - Трогай!
   -А где Иваныч и Виталик? - Поинтересовался Игорь, видать, вспомнив о Карасёве и Спивакове.
   -Они уже дома. Вы крайними вышли.
   Справа от дороги проплывали закрытые по случаю позднего времени дуканы Баграмского базара.
   Ни души вокруг, только одинокий пёс, трусивший опустив голову нам на встречу, словно очнувшись от спячки и увидев своего кровного врага, со свирепым лаем бросился нам наперерез и погнался за БТРом.
   В этой стране даже бродячие собаки считают нас врагами!
   И кому нужна была эта война? Сколько боли! Сколько горя!
   Вот и КПП авиагородка. Часовой поднял шлагбаум и стал по стойке "смирно". БТР авианаводчиков вернулся с боевых, а среди солдат и офицеров авиабазы врядли найдется человек, который бы относился к нашей группе без уважения. О наводчиках ходили легенды, порой выдуманные или основанные на фактах. Мои коллеги к этому относились равнодушно - мы просто делали свою работу.
   Не успел "шестьсот третий" остановиться, как нас обступила толпа летчиков и техников. Нам жали руки, обнимали, приветствуя, знакомые и пока ещё малознакомые для меня люди.
   У входа в модуль встречал командир второй эскадрильи "Грачей" - подполковник Стрепетов.
   -С возвращением! Мужики, быстренько переодевайтесь. Баня для вас давно уже готова. Спеваков и Карасев уже там. На сборы даю вам пять минут. Командирский Уазик в вашем распоряжении.
   Приятно чувствовать такую заботу, но эта забота и повышенное внимание к нашим персонам накладывали и дополнительную ответственность. Если на базе на наши проделки и вольности просто закрывали глаза, то на "боевых" нам просто нельзя было плохо работать. Среди пехоты и десантников мы представляли авиацию, а для летчиков и техников мы те, кто хоть и носит голубые погоны и авиационные "птички" как и они, но по роду своей службы должны работать непосредственно с района боевых действий, где наши просчёты расценивались как просчеты всей авиации. Никто не застрахован от ошибки, но нам ошибаться или просто "дать слабину" было просто нельзя. Слишком высока цена этому.
   После бани в нашей комнате уже поджидал стол, накрытый нашим "шефом" и капитаном Фёдоровым, начальником склада ГСМ (горюче-смазочных материалов), то есть "начспиртом" всей Баграмской авиабазы, которому когда-то давным-давно мои коллеги присвоили звание "почетного авианаводчика".
   Стол был накрыт афганскими деликатесами: жареная картошка по центру, маринованные огурцы, копченая колбаса и сало в нарезку, гора зелени и свежих овощей. По краю стола выстроилась шеренга "нурсиков" во главе с полтора литровой флягой с разбавленным спиртом.
   -Товарищи офицеры! Первый тост поднимаем за то, что наши сослуживцы, - Церковский перечислил фамилии, - вернулись с "боевых" живыми и здоровыми, и то, что наши новые товарищи оправдали ожидания: вернулись с честью!
   Мы дружно чокнулись рюмками, которые замещали какие-то капроновые заглушки от неуправляемых ракет "воздух - поверхность" С-5. они по форме напоминали бокалы без ножки и вмещали в себя грамм по пятьдесят, если наливать до краёв. К моменту моего приезда в Афганистан вместо ракет С-5 стали использовать ракеты С-8. Заглушки там были уже менее эстетичными, чем-то напоминали капроновые крышки для майонезных банок и поэтому особым спросом не пользовались. Импровизированные рюмки носили местное название "нурсик", образованное от аббревиатуры НУРС - неуправляемая ракета-снаряд. Так и говорили о прошедшем застолье: "Пропустили по паре нурсиков".
   Второй тост....
   Третий тост. Стоя и в скорбном молчании....
   Традиционный перекур, когда после третьего тоста вначале не хочется ничего говорить, вспоминая своё....
   После четвертого тоста, когда мои захмелевшие товарищи стали вспоминать всё, что было на этих боевых и анализировать возможные ошибки, майор Церковский, загадочно улыбаясь, посоветовал нам с Карасёвым пошарить у себя под подушками.
   Вот это - сюрприз! Вот это подарок! Под подушкой лежало письмо от мамы и целый ворох писем от жены. Я их ждал уже больше месяца, с тихой завистью наблюдая, как жадно читают весточки из дома мои сослуживцы.
  
   "Здравствуй, родной мой, любимый Юрочка!
   Твой отец объяснил мне, что на "Полевую Почту" письма идут очень долго, но я решила, что буду писать хоть понемногу, но каждый день. Так будет легче для нас обоих, а ты будешь знать все наши новости, ничего не пропуская. Нам очень тяжело без тебя. В разлуке мы всего несколько недель, а уже столько изменений! Танюшка часто вспоминает тебя, а недавно я услышала, как она, играясь в песочнице, объясняла своим новым подружкам, что её папа где-то далеко бьет "дуснамов"....
   Я очень тоскую по тебе и часто, когда этого не видит ни Танюшка, ни родители, плачу. Как мне плохо без тебя! Как не хватает твоей любви и ласки...".
  
   Наконец-то появилась нить, связывающая меня с семьёй! Пусть письма и идут очень долго, но рано или поздно мы, как всегда, будем знать друг о друге всё.
   Я видел, как моему примеру последовали многие мои товарищи. Вскрыв заветные конверты, они на миг замирали, и их лица становились мягче, а, порою, на губах появлялась робкая улыбка.
   Кровь, боль, усталость оставались позади, оставив на душах очередной незаживающий рубец. Нежные слова родителей, жен, детей целебным бальзамом лечили эти рубцы, сокращали разделяющее нас расстояние.
  
  

Здравствуй, мыс Нордкап!

   Очередное утро на боевой службе в Северной Атлантике началось с того, что зазвонил мобильный телефон. Спросонья я не сразу сообразил что происходит, нажал на кнопку "сброс", решив, что это сработал будильник.
   Взглянул на часы. Странно. Вставать еще рановато. Но не почудилось же мне! Взглянул на дисплей мобильного телефона. Значок будильника ещё высвечивается. Значит, вставать действительно рано. Что же это было?
   Выглянул в иллюминатор. Норвежский берег, неясно маячивший на горизонте уже которые сутки, стал гораздо ближе. Даже без бинокля можно рассмотреть характерную береговую линию и маяк мыса Нордкап. Ещё немного и покажутся скалистые берега полуострова Рыбачий. Это уже наша, российская земля.
   Мы уже почти дома!
   Машинально нажал кнопку на мобильнике, запрограммированную для быстрого набора номера жены. Послышались длинные гудки вызова.
   -Алло! Алло! Юра! Ну, наконец-то. Я звоню, звоню, а ты всё не берешь трубку....
  
   Подходит к окончанию моя очередная боевая служба на авианосце "Адмирал Кузнецов". На этот раз мы были в Северной Атлантике. Куда забросит судьба в следующий раз?
   Пройдет пара дней, и мы окажемся на рейде города Североморска, мечтая о том, чтобы поскорей закончились мероприятия, посвященные нашему возвращению. Прозвучат приветственные речи главнокомандующего ВМФ, командующего Северного флота, губернатора Мурманской области и всех, кто пришел нас встречать. Мы пройдем торжественным маршем под Андреевским флагом, и, получив разрешение командира на сход, покачавшись несколько минут в баркасе, наконец-то ступим на такой долгожданный берег....
  
   До подъёма ещё далеко. Поговорив с женой и дочкой, разбудил Славу, чтобы и он пообщался со своей супругой. Кто его знает, когда мы окажемся в зоне устойчивого приёма в следующий раз!
   Снова забрался на койку. Не спалось. Мысли вертелись вокруг воспоминаний о том, как происходили мои возвращения то с "боевых", то с боевой службы, то просто с полётов, поведя целый день или ночь на аэродроме, а теперь, уже больше десяти лет, я возвращаюсь с морей.
   Все возвращения сближало одно - предвкушение встречи с родными. Правда, порой, это были встречи всего лишь в письмах, или, как сейчас, в коротком разговоре по телефону, но, прочтя письмо или поговорив, понимаешь: тебя ждут с нетерпением, ведь само твое присутствие наполняет их жизнь смыслом.
   Ради этого стоит жить!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть четвёртая.

У родных берегов.

Однокашники.

   Выйдя из каюты Психологической Разгрузки, где по просьбе полковника Бубеева прошел очередные тесты по управлению альфа и тетта ритмами своего мозга, изрядно обрадовав его результатом и одновременно огорчив перспективой прекращения совместной работы по причине завершения боевой службы, я нос к носу столкнулся с подполковником Горшковым, своим однокашником по Ворошиловградскому высшему военному авиационному училищу штурманов.
   После окончания академии имени Н.Г. Кузнецова Андрея перевели служить с вертолётного полка в штаб ВВС Северного флота, и на этой боевой службе ему пришлось исполнять обязанности начальника походного штаба. Нам давно хотелось поговорить о многом, но из-за постоянной занятости хорошенько пообщаться с ним нам так и не удавалось. Порой, обменивались только приветствиями или, в лучшем случае, короткими репликами при встрече.
   Андрей Горшков слыл трудоголиком ещё с училища. Круг его интересов был настолько обширным, что мы диву давались его знаниям: от боевого применения до истории военного искусства трудно было найти что-нибудь такое, чего бы он ни знал. Андрей постоянно что-то читал или "доставал" преподавателей различными вопросами.
  
   На авианосце во время этой боевой службы базировался вертолётный полк, в котором служит ещё один наш однокашник - Николай Соколовский. Майор Соколовский на этой боевой службе исполнял обязанности начальника штаба полка. От Андрея Николай периодически "сбегал", так как ужасно не любил всякую штабную возню. Поэтому встречи с однокашниками иногда носили довольно-таки комичный характер.
   Бывало, идёшь куда-нибудь по своим делам по коридору, а тут с ангара по трапу поднимается Николай Соколовский.
   -Привет! Задолбал меня наш однокашник: то ему это сделай, то другое предоставь, то ещё что-нибудь нарисуй. Спасу от него никакого нет!
   Посочувствуешь ему, ухмыляясь про себя, и идешь дальше. Поднимешься на "яруса" надстройки, а из рубки оперативного дежурного навстречу спускается Андрей Горшков с ворохом каких-то бумаг, карт или с неизменной папкой подмышкой.
   -Здравствуй, Станиславович. Замучил меня наш однокашник. Ему бы только летать да летать.... А кто бумаги будет оформлять? Ведь обещал же зайти ко мне, а сам куда-то "зашхерился"!
   На этот раз обычных жалоб не последовало. Андрей весь какой-то важный, деловой, выглядит как-то торжественно.
   -Станиславович, здравствуй. С юбилеем тебя!
   -С каким юбилеем? - спросил я настороженно.
   -Э, брат, да ты всё позабыл! Сегодня же ровно двадцать лет, как мы покинули ВВВАУШ, любимую нашу Альма Матер. Помимо этого, сегодня стукнуло ровно двадцать лет, как мы носим офицерские погоны. Как говорит один наш общий знакомый: "Сегодня нет повода не выпить".
   -Вот дела! Слушай, я ведь всё время помнил, а сегодня закрутился с этими отчетами.... Поздравляю тебя! Желаю всех благ и всего такого. Ты куда сейчас идёшь?
   -Да, как всегда, с бумажками "воюю", - ответил уклончиво Андрей.
   -Давай спустимся на ФКП (флагманский командный пункт), там посторонних поменьше будет, и вызовем на связь Валеру Терещенко. Он на эсминце "Адмирал Ушаков" сейчас. Это нас здесь трое собралось на одном авианосце, а там из наших он один сейчас. Думаю, ему были бы приятны наши поздравления.
   Андрей задумался. По всему было видно, что моё предложение его заинтриговало.
   -Юра, боюсь, что сейчас это сделать не получится. Разве что попозже....
   -Ты настолько загружен?
   -Понимаешь, вице-адмирал Доброскоченко сейчас вызвал меня к себе, а через час истребительный полк начнёт перебазироваться на береговой аэродром, и противолодочники тоже уйдут. Сам понимаешь. Я буду очень занят.... Давай после обеда созвонимся, когда появится какая-то конкретика в планах.
   Горшков ушел быстрыми шагами. Конечно, забот у него хватает, не то, что у меня. Сегодня на постановке задачи было решено, что на летной смене на перебазировании полков помощником руководителя будет мой напарник, Игорь Копченко, а я буду работать по резерву.
  
   С высоты обходного мостика норвежский берег виден как на ладони. Мыс Нордкап уже почти скрылся за кормой. Пройдет немного времени, и вся корабельная авианесущая группа повернёт на юго-восток, пройдет у берегов полуострова Рыбачий, а потом довернёт на юг, к входу в Кольский залив.
   На траверзе авианосца, по левому борту, идет сторожевой корабль ВМС Норвегии "Ксения", сопровождая нас у своих берегов. Он небольшой. По сравнению с громадой "Адмирала Кузнецова" или "Петра Великого" сторожевик кажется маленьким, почти игрушечным. Скорее всего, он будет идти рядом с нами до полуострова Рыбачий - уже нашей, российской земли.
   От высыпавших на обходной мостик с мобильными телефонами членов экипажа и представителей авиагруппы ступить. Лица у всех какие-то возбужденные, улыбающиеся от счастья - наговорились вволю со своими домашними. Кое-кто из них уже ближе к вечеру, если повезёт, будет уже дома, а остальным придётся потерпеть до завтрашнего дня.
   Звонивших было настолько много, что Telenor - местный оператор мобильной связи некоторым даже прислал сообщение на английском языке: "Теленор приветствует вас, поздравляет с возвращением и желает счастливого плавания к родным берегам". Такое послание получил и я. Приятно.
   На полетной палубе, особенно на технических позициях парковой зоны, где зашвартованы поднятые с ангара самолёты и вертолёты, тоже стоит оживление. Механики и техники готовят к перелёту авиатехнику. Что-то проверяют, укладывают в вертолёты какое-то имущество. Для некоторых из них боевая служба тоже завершится уже сегодня, после перелёта на родной аэродром.
   Особо нетерпеливые теребят старшего инженера: "Ну что там? Перелёт ещё не отбили?" Устав отвечать на изрядно поднадоевшие однообразные вопросы, старший инженер решил укрыться на КДП.
   Командно-диспетчерский пункт, авиационное сердце корабля, встретил меня подозрительной тишиной. Весь расчет сидел на своих рабочих местах, только майор Березин - начальник метеослужбы истребительного полка общался по телефону с кем-то из береговых синоптиков. Их на аэродромах называют "шаманами": поколдуют, поколдуют над своими картами, диаграммами, таблицами и выдают прогноз погоды. В Заполярье это неблагодарное занятие. Погода меняется стремительно, по несколько раз на дню. Наобещает "шаман" хорошей погоды, а на самом деле получается, что, чуть ли не камни с неба на голову падают. Игорь Березин - самый опытный из оставшихся на службе в авиации Северного флота метеоролог. Трудно найти аэродром на Кольском полуострове, где бы ни служили его ученики. Вот и "колдует" метеобратия, сверяя свои расчеты с принятой спутниковой информацией и прогнозами, полученными по Оффенбаху, рассматривая аэрологические диаграммы и карты погоды, составленные синоптиками авианосца.
   Последние сомнения отброшены - погода позволяет совершить сегодня перебазирование полков.
   Чтобы никому не мешать и не отвлекать, предупредив "зама по авиации" и своего напарника, я вышел на вдруг опустевший обходной мостик. Все "посторонние и праздно шатающиеся с мобильниками личности", по определению старпома, ушли заниматься "выполнением своих непосредственных обязанностей".
   Несмотря на то, что мы находились в Баренцевом море, и на дворе стояла вторая половина октября, было по-летнему тепло. В своём лётном комбинезоне, с прикрепленными на правой стороне груди эмблемой авианосца и вышитым на черном сукне названием моей должности на левой, я чувствовал себя довольно уютно. Усевшись на заботливо "забытую" кем-то из матросов или контрактников баночку (складной табурет), я, словно с балкона драматического театра, стал наблюдать за происходящим вокруг.
   Корабельная авианесущая группа до минимума сократила интервалы и дистанции.
   Впереди всех, важно вздёрнув к самим небесам свой нос-трамплин, со скоростью шестнадцать узлов шел авианосец "Адмирал Кузнецов". На траверзе, по левому борту от нас шел тяжелый атомный ракетный крейсер "Петр Великий", прозванный НАТОвскими стратегами из-за возможностей его вооружения "истребителем авианосцев". Красивый корабль с изящным силуэтом, нечего сказать, да и условия службы на нём гораздо лучше, чем у нас. По правому борту в кильватерном строю шли ракетный крейсер "Маршал Устинов" и эскадренный миноносец с крейсерским названием "Адмирал Ушаков", бывший когда-то "Бесстрашным". В нынешнее время я уже привык ничему не удивляться.
   На борту эсминца был командир дивизии контр-адмирал Турилин. К Александру Васильевичу я отношусь с искренним уважением. Когда я впервые (Боже мой, а ведь уже целых десять лет прошло с того момента!) ступил на палубу "Адмирала Кузнецова", именно он был первым военно-морским офицером, с кем я познакомился. Трудновато мне тогда приходилось....
  
   Перевод и мой переезд на Северный флот вместе с семьёй отнял у нас много нервов и здоровья. После Афгана, как и у многих моих братьев по службе "за речкой", мой опыт и знания в "эпоху демократических преобразований и повальных сокращений в вооруженных силах" оказались никому не нужными.
   С возрастом я понял некоторые банальные истины: конкурентов никто не любит и не всякий начальник потерпит, чтобы его подчиненный хоть в чем-то превосходил его. Вот пришлось и мне после исполнения обязанностей заместителя командира мотострелковой дивизии по авиации стать... руководителем зоны посадки в аэродромном центре руководства полётов в том же гарнизоне, где и начиналась моя служба на Балтике.
   В новой должности освоился довольно быстро. Не прошло и двух месяцев, и я уже спокойно руководил на полковых полётах. Потом судьба свела меня с новым командиром полка - полковником Ковалёвым.
   Михаил Васильевич своеобразно оценил мой творческий подход к работе в системах управления воздушным движением и боевого управления. Порой доходило до того, что на воздушной разведке погоды, когда проверяются и оцениваются не только метеорологические условия полётов, работоспособность всех систем аэродромного и радиотехнического обеспечения полетов, но и, если позволяет погода, то и действия группы руководства полетов в особых случаях. Если её проводил он, а я был за пультом руководителя зоны посадки или руководителя ближней зоны, Михаил Васильевич давал такие вводные, что мне приходилось очень туго. Потом это негласное соревнование вошло уже в привычку, и часть летного состава старалась побыстрей закончить все дела и спешили собраться в классе предполётных указаний, чтобы послушать, как я буду выкручиваться. Полковник Ковалев очень часто руководил полётами. Иногда во время перерывов между залётами он устраивал со мной свой "разбор полетов", а если точнее, то разбор моих действий по вводным во время проведения воздушной разведки погоды. На этих "разборах" любил присутствовать старший инженер полка - наш главный судья при возникновении спорных моментов и всяческих уточнений. Командир позволял мне отстаивать свою точку зрения, но крайнее слово было всегда за ним.
   Приблизительно через год нашей совместной работы, как-то, уже в неслужебной обстановке, Михаил Васильевич рассказал мне, как он на фронтовом бомбардировщике Су-24 летал с территории Союза "для работы" в Афганистан. Потом просил описать тот или иной район боевых действий, каким видел его я, когда был "за речкой". Меня удивляло, как жадно он ловил каждое моё слово, особенно при оценке деятельности лётного состава на различных типах самолётов.
   Я благодарен ему за то, что он никогда не настаивал на моём поступлении в Военно-воздушную академию имени Ю. Гагарина. Он знал, что Афганистан изрядно подорвал моё здоровье, и прекрасно знал, скольких трудов и нервов стоило мне ежегодное прохождение врачебно-лётной комиссии, как знал и то, что с выматывающей периодичностью у меня возникают приступы дикого озноба, бывают проблемы с речью и страшные головные боли - последствия перенесенной тяжелой контузии. Неизвестно чем бы закончилось это противостояние этих недугов с моим организмом, если бы Михаил Васильевич не помог негласно пройти курс лечения в неврологическом отделении Таллиннского военного госпиталя у очень хороших специалистов. Провалялся я тогда полтора месяца, но это стоило того - после лечения приступы прекратились, и всё реже и реже стали донимать головные боли, а проблемы с речью стали настолько редкими, что я о них стал забывать....
   На авианосец "Адмирал Кузнецов" я пришел с должности руководителя полетов. Как это часто бывает при проведении организационно-штатных мероприятий "по личному согласию" пришлось занять нижестоящую должность. На этот раз я скатился до должности Старшего Офицера по Управлению в Зоне Боевых Действий противолодочной авиации.
   Помню, как ошеломили меня эскадринские кадровики сообщением, прочитав название моей должности в Афганистане, что на "Кузнецове" мне предстоит служить в Группе Боевого Управления. Тогда я от удивления не сдержался и спросил: "Что, мне опять нужно будет по горам с радиостанцией лазить?" Их ответ заставил ещё сильнее удивиться: "Нет. Нужно будет подводные лодки искать". Наверное, в их представлении это примерно одно и тоже, если в названии должностей присутствуют две одинаковых аббревиатуры - ГБУ. Согласился. А что мне оставалось ещё делать? Из уже независимой Эстонии я приехал в Североморск по предписанию департамента миграции "покинуть территорию Эстонской республики в двадцать четыре часа", со свидетельством о депортации и командировочным предписанием в зубах и семьёй в машине, которая уже неделю заменяла нам дом. В таких условиях и дворником согласишься работать, лишь бы остаться в армии. Особенно если есть возможность получить жилье и хоть как-то пристроить собственную семью....
   В момент моего прибытия А.В. Турилин был ещё капитаном третьего ранга и служил на авианосце помощником командира корабля по боевому управлению. Александр Васильевич очень тактично дал мне возможность сначала решить семейные проблемы, обжиться в совершенно необычной для меня корабельной среде, где даже такие элементарные понятия, как "сход", "трап", "кубрик", "боевой пост", обыденные для моряка, мне, совершенно сухопутному человеку, казались непонятными или были знакомы только по приключенческой литературе, прочитанной в далёком детстве.
   Новая должность для меня оказалась совершенно новым делом. О тактике противолодочной авиации, тактике соединений авианесущих кораблей я имел довольно смутное представление. Постепенно пробелов в знаниях становилось всё меньше и меньше, и на еженедельных тренировках противолодочных расчетов я стал чувствовать себя уверенно.
   Долго оставалось для меня белым пятном использование корабельной АСУ (автоматизированной системы управления). Противолодочных задач перед авианосцем, недавно введенным в силы постоянной готовности, пока не ставили, и это дало мне резерв времени для изучения технических описаний различных корабельных систем и комплексов.
   Однажды, во время очередного противоаварийного осмотра и проворачивания оружия и технических средств на КП АГ (командный пункт авиационной группы), где размещался основной пост управления противолодочной и взаимодействующей авиации спустился капитан третьего ранга Турилин.
   -Всё, мужики, лафа закончилась, - Александр Васильевич с демонстративно громким шлепком бросил на планшет "Руководство по боевому использованию АСУ", - теперь будем лодки искать! Учения состоятся через полторы недели.
   И пошло, поехало! Целыми днями мы мучили аппаратуру, а она нас, пока, наконец, не осталось позади зачётное корабельное учение по поиску, обнаружению, слежению и уничтожению подводных лодок, которое вице-адмирал Доброскоченко, бывший в то время командиром нашей эскадры, оценил на "хорошо" - это было высшей оценкой из его уст.
   Впереди маячила четырехмесячная боевая служба в Средиземном море. Это тебе не учения в Баренцевом море. Основные тактические приёмы и возможности корабельной аппаратуры были освоены ещё до выхода с базы. Но ведь нельзя же действовать по шаблону! Эту премудрость я усвоил на своей шкуре ещё во время моей службы в Афгане.
   На контрольном выходе, после учений, при всяком удобном случае мы с моим напарником, Игорем Копченко (Игорь попал в противолодочники, как и я - по организационно-штатным мероприятиям, после сокращения своего истребительного полка, когда-то несшего боевое дежурство у самой нашей государственной границы), "доставали" различными вопросами нашего старпома и А.В. Турилина.
   На самой боевой службе нам действительно пришлось попыхтеть. Если бы не мои однокашники штурманы-вертолётчики Владимир Зюбанов и Юрий Заярный, то пришлось бы нам туговато. Они щедро делились с нами своим богатым практическим опытом.
   На той боевой мы не только много работали, но и было достаточно времени для отдыха и познания нового. Сирия, Мальта, Тунис с их необычными пейзажами и радушными хозяевами забудутся нескоро.
   Находясь на сходе в сирийском городе Тартус, я был так поражен тем, что окружающее меня у хода в порт сильно напоминало Афганский Джелалабад, что непроизвольно бросил назойливому пареньку, крутившемуся у наших вещей: "Буру, бача!" (отойди, пацан), чем его совершенно озадачил и рассмешил самого себя и стоявшего рядом со мной подполковника Пшенко. "Ну, сосед, ты даёшь!" - только и смог он произнести, вытирая слезы, выступившие на глазах от смеха.
   Мы с Алексеем Григорьевичем в то время жили в одной каюте. Общих точек соприкосновения, несмотря на возраст, оказалось довольно много. До службы на авианосце он был начальником штаба полка где-то в Молдавии, а в далёком тысяча девятьсот восемьдесят первом году ему довелось полетать в небе Афгана.
   Как часто, почему-то по ночам, мы в беседах уносились в страну, разделившую всю нашу жизнь кровавой полосой на две части: это было до Афгана, а это - после.
   В такие моменты мгновенно выкуривалась на двоих пачка сигарет. Алексей рассказывал, как они летали, как им жилось в Баграме, где ему суждено было побывать, а однажды удивил, сказав, что на канал, проходящий невдалеке от наших сторожевых застав, они любили ходить на рыбалку, причем из оружия был иногда только один пистолет ПМ, валявшийся где-то в кармане.
   Я рассказывал, что до сих пор не могу забыть картину, увиденную в горах Алихейля - на краю кишлака стояла самая обыкновенная украинская хата с когда-то белоснежными стенами и соломенной крышей. Кто и когда построил её? Какова судьба хозяина? Врядли об этом можно теперь узнать.
   Мы жадно ловили слова друг друга, и всё вспоминали и вспоминали дни нашей молодости....
  
  

Перелёт.

   Очнувшись от воспоминаний, словно ото сна, я взглянул на полётную палубу. Самолёты со сложенными крыльями, вертолёты со сложенными лопастями заполнили полётную палубу словно птицы, собирающиеся в стаи, чтобы лететь из жарких стран в родные края. Они задумчивы и горды в осознании предстоящего перелёта и, кажется, совершенно не замечают копошащихся вокруг техников и даже находящихся неподалёку лётчиков. Весь их вид говорит: "Домой! Мы летим домой!"
   Взметнулись ввысь две зелёных ракеты, обозначив начало полётов. На четвертой вертолётной площадке запустился наш спасатель - вертолёт КА-27ПС. Его винты начали своё стремительноё вращение, образовав над фюзеляжем два сверкающих диска. Воздух наполнился рёвом двигателя и свистом лопастей. Прошло совсем немного времени, и этому шуму стали вторить ревущие двигатели палубных истребителей. Казалось, сам воздух стал вибрировать от этого страшного шума.
   Спасатель, выполнив контрольное висение, взлетел, и, заложив крутой вираж, занял положенное ему место по правому борту.
   К третьему старту подрулил Су-33, приостановился, словно собираясь с мыслями, и занял стартовую позицию, упершись в задержники своими шасси. Синхронно поднялись секции газоотбойного щита. Самолёт разложил крылья и, взревев на форсаже двигателями, стремительно рванулся к трамплину. Словно ловчий сокол, с головы которого сдёрнули колпачок, истребитель промчался по трамплину и унёсся в небесную высь.
   Второй, третий, четвёртый Су-33 взмыл в воздух. Через несколько минут в эфире раздался голос командира полка: "Группа в сборе!" и четвёрка истребителей на предельно малой высоте четким строем прошла по левому борту авианосца, отсалютовав нам на прощанье отстрелом противоракетных тепловых ловушек.
   Вот уже вторая, третья, четвёртая группы, повторяя манёвр командира, ушли к себе на аэродром. Пришла очередь и корабельных Су-25 собраться в стаю стальных хищных птиц, чтобы улететь на родной аэродром, покачав, прощаясь, крыльями. Проводив их взглядом, я тоже мысленно попрощался с ними: "До свидания, друзья! Счастливого вам пути и до скорой встречи!"
  
   Полётная палуба авианосца и вертолётные площадки кораблей нашего ордера оказались во власти вертолётчиков. Словно нехотя вытягивают тягачи КА-27 и Ка-29 на вертолётные площадки "Адмирала Кузнецова". Разложив лопасти и запустив двигатели, все ждут разрешения на взлёт. Наконец прозвучала долгожданная команда, и противолодочники, сделав прощальный круг, ушли на берег. Счастливого вам пути! Мы не прощаемся, а говорим: "До свидания!", ведь вы ушли от нас, чтобы вернуться к себе на аэродром для небольшого послепоходового отдыха, а потом вас, как и нас снова встретит море....
   Опустела полётная палуба. Только один КА-27ПС сиротливо стоит зашвартованный на вертолётной площадке, заправленный и готовый к вылету туда, где потребуется помощь спасателей. Экипажи заступили в дежурные силы уже не для обеспечения наших полётов, а для поисково-спасатльного обеспечения главной базы Северного флота. Они останутся с нами до завтра и улетят на аэродром, как всегда, только после того, как наш авианосец станет на рейде Североморска.
  
   А на КДП видимых изменений нет. Группа руководства полётов всё также находится на рабочих местах, хотя давно уже прозвучал доклад Руководителя Дальней Зоны: "Группа 725-го под управлением "Прудка". (Прудок - позывной берегового аэродрома, куда ушли наши вертолёты). Это старая, давно сложившаяся традиция - не покидать рабочих мест и не расслабляться до поступления доклада о посадке крайнего нашего летательного аппарата на аэродроме.
   Зазвонил телефон на столе у диспетчера. Прапорщик Пирогов, немного поговорив и что-то записав в своём журнале, специально громко, чтобы слышали все остальные, доложил Руководителю Полётов: "Посадка 728-го на "Прудке" в 12.37 Москвы".
   На лицах моих сослуживцев засияли радостные улыбки, послышался смех, шутки.
   -Да тихо вы! - Развернулся в своём кресле подполковник Голубев. Сегодня работает его расчет. Сергей Николаевич поднёс к губам микрофон корабельной трансляции. - Ходовой пост, руководителю полётов!
   -Есть Ходовой Пост, командир корабля. - Послышался спокойный голос капитана первого ранга Шевченко.
   -Товарищ командир, руководитель полетов подполковник Голубев: группа 725-го произвела посадку в на своём аэродроме в двенадцать часов тридцать семь минут. Наш спасатель зашвартован на шестой площадке. Прошу дать команду об окончании полётов.
   -Есть!
   С обходного мостика послышался хлопок выстрела, и взметнулась ввысь красная ракета.
   По корабельной трансляции прозвучала команда: "Полёты закрыты. Материальную часть - в исходное".
   Вахтенный офицер (судя по голосу, это был В. Протасевич) подал команду таким обыденно невозмутимым голосом, словно окончание лётной смены, когда все самолёты и почти все вертолёты после боевой службы перебазируются с кораблей на аэродромы - явление самое заурядное.
   На КДП сразу же стало шумно. Уже нет необходимости сдерживать свои эмоции.
   Мы идем домой!

Адмиральский час.

   Тишину в каюте разорвал резкий звонок телефона.
   На корабле сейчас послеобеденный отдых, или, как говорят на корабле "адмиральский час" - время, когда все, кто не на вахте, предоставлены сами себе и обычно используют, чтобы уйти в царство Морфея, или, если сказать по-простому - хорошенько выспаться. Считается, чуть ли не оскорблением, если побеспокоить кого-либо в это время.
   Распорядок дня в ВМФ отличается от распорядка дня в сухопутных войсках тем, что "отбой" во флоте происходит на час позже, но зато после обеда предусмотрен часовой "послеобеденный отдых". Ещё есть одно отличие - рабочий день начинается в 7.30.
   Первых полгода своей службы на корабле я ворчал по этому поводу, на что Валера Терещенко, мой однокашник, который в свое время тоже служил на "Адмирале Кузнецове" уже давно, так как его полк расформировали раньше моего, в шутливой форме отвечал: "Юра, ты не понимаешь своего счастья: у тебя на рабочем месте (он имел в виду мою каюту) есть кровать, на которой тебе положено по распорядку дня спать даже днём!"
   Кто же так настойчиво беспокоит?
   -Слушаю! - Я нехотя снял трубку и представился.
   -Станиславович, это Горшков. - В голосе Андрея, вечно невозмутимого и спокойного, слышалось возбуждение и какое-то недоумение. - Представляешь, я крутился на ФКП (флагманском командном пункте), и вдруг вспомнил, как мы говорили с тобой, что неплохо было бы поздравить Валеру Терещенко с нашим юбилеем. Я вызвал его на связь, поздравил от своего и твоего имени. Кстати, прими и его поздравления.
   -Спасибо, - нетактично прервал я.
   -Это ещё не всё. Только окончили переговоры, как с Ходового раздался голос Коня: "Горшков, зайдите ко мне в каюту!" Ну, думаю, влипли. "Засветились" по полной схеме. Теперь врядли удастся вечером спокойно посидеть и отметить наш юбилей - будут контролировать. Поднимаюсь к нему в каюту, а Владимир Григорьевич тепло так поздравил и, узнав, что на борту из однокашников ещё Николай Соколовский и ты, просил вам передать свои поздравления, наилучшие пожелания, а потом выделил бутылку Московского коньяка и своих запасов.... Чудеса!
   -Вот это - номер! - Я задумчиво почесал затылок. - Знаешь, Андрей, удивил ты меня. Обычно вице-адмирал Доброскоченко за пьянку очень сильно "порет", а тут такое.... Кстати, а Соколовский разве не ушел на берег?
   -Нет. Его оставили старшим в авиагруппе. Видел его минут двадцать назад. Злой ходит, как собака. Техников гоняет..., но это ещё не всё.
   -Что он сотворил? - Нахмурился я.
   -Да не в Соколовском дело! Представляешь, подхожу к своей каюте, а меня кок с салона флагмана поджидает, мол, хочу для вашей компании торт испечь, так не уточните ли время к какому его вам принести. Я сказал, чтобы нёс к 22.00. Нормально?
   -Я думаю, что нормально. Ты ведь раньше всё равно не освободишься. Хотя погоди: ближе к вечеру уже будет ясно, чем будем заняты. Давай сделаем так: в 21.00, на вечернем чае уточнимся, а если что изменится в планах координально, то созвонимся через оперативного дежурного.
   -Ну, тогда - до вечера! - Горшков положил трубку.
   Приятные новости, нечего сказать. Сон как рукой сняло. За иллюминатором далеко на горизонте маячили какие-то прибрежные скалы. Может это уже полуостров Рыбачий? Тогда мы уже почти дома.
   Я забрался на койку, чтобы своей возней не разбудить своего соседа. Уж больно сладко он посапывает за шторкой. В голову полезли всякие мысли, как иногда бывает в день Рождения.
   Двадцать лет прошло после выпуска из училища. Двадцать лет назад я впервые надел парадный китель с золотыми офицерскими погонами. Кажется, что это было совсем недавно, и годы пролетели, как один день. Но как много вместили в себя они!
   Первый гарнизон, первая квартира, счастье рождения дочери и ... бесконечные полёты, приносящие радость оттого, что занимаешься любимым делом.
   Потом был Афганистан: слёзы расставания, первые боевые, кровь, боль, горе и смерть. Но были там и красота гор и долин, близкое ночное небо с переливом самоцветов звёзд, и тёплые встречи с однокашниками, новые друзья. Удовлетворение от хорошо выполненной работы и крепкое рукопожатие в знак благодарности, и, наконец, долгожданная встреча с женой на пороге родительской квартиры после почти полуторагодичной разлуки....
   Что же было дальше?
   Второе знакомство с дочерью, для которой папа за пятнадцать месяцев его Афгана стал пришедшим письмом или пролетевшим в небе самолётом. Трудное возвращение в гарнизон с горьким осознанием того, что ни ты, ни твой богатый опыт никому, кроме старых друзей не нужен. Обидная фраза: "Я вас туда не посылал". Мысли о том, что тебя и твоих братьев-"афганцев" никто не понимает в этой, вдруг ставшей совсем дугой стране, которую ты, не смотря на обиду, по-прежнему любишь и считаешь своей Родиной.
   Но, твоя Родина под названием СССР, уже после того, как ты научился жить с болью от непонимания и сплошного потока "чернухи" на самые сокровенные для тебя понятия "честь", "долг" и "армия", вдруг развалилась на множество больших и маленьких стран, некоторые из которых оказались для тебя вдруг совсем недружественными.
   Край твоего детства, как и вся Украина со всеми родственниками и предками, жившими столетиями в её городах и сёлах вдруг стала "заграницей". Ты в качестве офицера ей тоже оказываешься ненужным, а если бы вдруг и понадобился, то не можешь скривить душой и ещё раз принять Присягу, потому что это противоречит твоим жизненным принципам.
   И снова полёты, полёты, полёты, очередные звания и новые должности уже в Российской Армии, которая стала правопреемницей воспитавшей и вырастившей тебя Советской Армии. Родной полк становится морским, да ещё и гвардейским, и ты с невольным трепетом прикручиваешь к кителю, который вдруг стал чёрным и называется уже по-флотски "тужуркой", гвардейский значок и привыкаешь к тому, что тебя стали называть гвардии капитаном, а позже и гвардии майором.
   Проходит четыре года, и на митинге, организованном по случаю расформирования полка и прощания с его боевым знаменем, проходя последний раз перед строем товарищей во главе знаменной группы, внезапно, по воле сердца, подаёшь команду: "Развернуть знамя части!", и слышишь, как в последний раз полощется на ветру алое полотнище 170 гвардейского морского штурмового авиационного полка. Боковым зрением видишь слезу, блеснувшую на глазах командира и вытянувшихся по стойке "смирно" с окаменевшими лицами лётчиков и техников. В жуткой тишине, нарушаемой только чёткими шагами знаменной группы и хлопками, рвущегося из рук знаменосца под порывом внезапно налетевшего ветра боевого знамени полка, покидаешь лётное поле аэродрома....
   Год службы в авиационной комендатуре - всего, что осталось от нашего полка, при ежедневной отправке четырех бортов с имуществом выводимых с территории уже независимой Эстонии тоже не был спокойным и оставил свой след в памяти. Особенно та злополучная февральская ночь, когда бойцы Кайтселита (эстонская националистическая организация) с целью захвата оружия напали и сожгли КПП гарнизона, бросив туда пару гранат, и напали на штаб, где было всего два человека - я в качестве дежурного по части и дежурная телефонистка - моя супруга Светлана. Пришлось брать в руки автомат и защищаться. Почувствовав на своей шкуре, что без боя я не сдамся, после двух неудачных попыток последователи Лесных Братьев убрались восвояси, оставив на снегу пятна крови. Знали бы они, что к имевшемуся оружию в "оружейке" был всего один магазин с патронами к АКМ и всего две обоймы к пистолету, то врядли бы я сейчас вспоминал ту темную морозную ночь....
   Более десяти лет я уже служу на авианосце "Адмирал Кузнецов". За это время тоже всякого бывало....
   Да, спокойными моих двадцать офицерских лет врядли можно назвать. Но я не жалуюсь, ведь выбор своей судьбы я сделал ещё в юности, подав документы в Калининское Суворовское военное училище и поступив туда....
   За бортом корабля шумит волна, и слабое покачивание корабля заставляет закрыть глаза.
   По распорядку продолжается "адмиральский час".
  
  
  
  

Замполит.

   -Станиславович, ты - человек надёжный и проверенный, поэтому лишний раз предупреждать тебя о вреде злоупотребления спиртными напитками не нужно. - Полковник Щеглов, не глядя на меня, вносил коррективы своим каллиграфическим почерком в столбец какой-то таблицы. - За приглашение большое спасибо, но сегодня я никак не смогу прийти. Видишь сколько ещё работы нужно сделать!
   Просторная, всегда чистая каюта заместителя командира корабля по авиации была увешана различными схемами, где ещё предстояло что-то подправить или внести дополнения. На его столе лежали стопками "Книжки руководителя полётов", "Медицинские книжки" всей нашей группы.
   -Так что прими мои искренние поздравления с вашим юбилеем. - Сергей Михайлович вышел из-за стола и крепко пожал мне руку. - Сколько лет ты уже форму носишь?
   -Двадцать лет офицерскую, четыре с лишним года курсантскую и два года суворовскую форму относил.
   -Солидный стаж! - Михалыч улыбнулся.
   -Конечно, до тебя мне далеко, но выслуги тридцать четыре года уже набрал.
   -Догонишь ещё! Какие твои годы. Подумаешь, на семь лет всего меня младше!
   -Михалыч, догонять тебя, ещё семь лет служа на корабле, - это было бы уже слишком! На "тяжёлой береговой службе" ещё бы, куда ни шло....
   Мы дружно рассмеялись и ещё раз пожали руки. Служить на авианосце "старым аэродромным волкам" было трудновато, но в этой работе было что-то такое необъяснимое, что каждый раз, когда нужно было принимать решение об уходе на берег, это "что-то" заставляло отклонить очередное заманчивое предложение.
   -Чего ржете, как .... - Заглянувший к нам в каюту заместитель командира корабля по воспитательной работе демонстративно опасливо оглянулся и добавил полушепотом: - Кони!
   Мы расхохотались уже втроём.
   -Станиславович пришел, чтобы пригласить меня к себе на юбилей, и мы вдруг выяснили, что ему, чтобы догнать меня по выслуге лет, нужно на корабле отслужить ещё целых семь календарных лет. Почему-то моё предложение его не очень обрадовало....
   -Ну, ты накаркай ещё! Земляк, пошли ко мне. Видишь: человек работает, а ты его смешишь, отвлекаешь.
   Николай Георгиевич Додарук, как и я, родом с Украины. Его родня живёт в Киеве, причем, совсем недалеко от родственников моей жены. Мы - ровесники, знаем друг друга уже больше десяти лет. По возможности я помогаю ему в организации различных мероприятий, а работу с подшефной школой, где обучаются мои кадеты (в свободное время занимаюсь с тремя кадетскими классами), я вообще взял на себя. С удивлением обнаружил, что возиться с детьми мне очень нравится.
   -Хочешь, я подарю тебе несколько плакатов? Буквально перед выходом на "боевую" привезли из типографии. - Николай Георгиевич потянулся к чайнику, - Кофе будешь?
   -С удовольствием. Какой же хохол от халявного кофе откажется!
   -Ничего, я потом у тебя чаем с рулетиками отопью.
   Мы снова рассмеялись. Пока Николай, как гостеприимный хозяин, колдовал над кофе, я рассматривал подарок, где наш корабль, с вертолётами и самолётами на полётной палубе гордо вздёрнутым носом-трамплином рассекает красиво пенящуюся волну. Сверху надпись: "На память о пребывании на авианосце "Адмирал Кузнецов", герб корабля и фотографии командования....
   -Георгич, а тебе не кажется, что внизу нужно было сделать пояснительную надпись: "Флагман военно-морского флота России"?
   -А почему "пояснительную"? - Уловив очередной подвох с моей стороны, осторожно спросил Додарук.
   -Понимаешь, по гербу корабля не всякий догадается об его принадлежности, а фамилии командования: Шевченко, Рябко, Додарук - вообще запутают.
   -Да ну тебя! - Николай Георгиевич пододвинул ко мне чашку ароматного кофе, - хотя, интересно получилось: сразу три украинских фамилии. И заметил же!
   -Не будь я хохлом, так не заметил бы.
   -Не люблю когда "хохлом" называют....
   -Поговорка такая есть: "Украинцы живут в Украине, а хохлы - где лучше".
   -Не будем говорить о грустном.... Ты, когда в отпуск собираешься?
   -Думаю, что недельки через три. Нужно будет составление проектов приказов по подтверждению или присвоению классной квалификации проконтролировать. Я ведь, как всегда, секретарствую в квалификационной комиссии.
   -Рассчитывай, что уедешь позже. Скорее всего, через неделю после захода в базу снова в моря пойдём. Будем испытывать новый самолёт. Завтра всё точно станет известно....
   Посидеть в спокойной обстановке удалось недолго. Не успел я допить свой кофе, как в каюту один за другим стали заходить заместители командиров боевых частей.
   -Николай Георгиевич, разрешите идти? - спросил я официально. В присутствии подчиненных нужно всегда соблюдать субординацию.
   -Идите! - Серьёзно ответил Додарук, а в его глазах мелькнула смешинка - он заметил, что подаренные плакатики я держал так, что мой указательный палец показывал на три фамилии командования нашего авианосца.

Юбилей.

  
   Каюту, где временно проживают представители различных штабов, авиагруппы или всякие прикомандированные на период боевой службы, отличить от каюты члена экипажа можно безошибочно, стоит только заглянуть туда. Редко кто из этих лиц оставляет своё временное жилище в том виде, в каком получили его от настоящих хозяев. В лучшем случае появляются на переборках различные плакатики, на секретерах и столах различные салфеточки, различные кофейники, чайники, а в худшем случае к новому своему жилью относятся так, как к комнате в какой-то задрипанной общаге, где предстоит провести месяц командировки. Люди разные бывают.
   Корабельным офицерам тоже нравится уют и хочется какого-то разнообразия среди казенного интерьера. С первых дней службы и жизни на "Кузнецове" каюта понемногу начинает захламляться различными излишествами в виде календарей на переборках, всяких безделушек, дополнительных, порой, не проверенных местными электриками и незарегистрированных электроприборов. Но проходит время, и приобретённый опыт начинает подсказывать, что аскетический образ жизни более спокоен, а главное - безопасен.
   От тупого исполнения обязанностей без какого-либо хобби, живя месяцами на корабле, можно зачахнуть. Для любимого занятия всегда есть время: кто что-то изучает, получая заочно дополнительное образование, кто увлекается различного рода литературой или музыкой, кто собирает модели кораблей или самолётов, а находятся и такие, что макраме вяжут, или носки с перчатками. Сколько людей, столько и увлечений, но только опытный взгляд по наличию и содержанию литература на книжных полках, фотографиях в рамках и незначительным мелочам может определить увлечения хозяев. Бытовые излишества или официально зарегистрированы, или спрятаны, или просто отсутствуют. Ведь любой дополнительный электроприбор - один из источников опасностей, которых на корабле и так хватает.
   Каюта, где жил мой однокашник, относилась к первой категории кают, выделенных для проживания командировочных на время боевой службы. На переборке висела пара плакатов юмористического содержания, распечатанных при помощи принтера, а на самом видном месте стояла явно незарегистрированная и непроверенная местными электриками на предмет сопротивления изоляции кофеварка.
   Праздничную атмосферу и уют в своем скромном жилье хозяева создали при помощи скатерти, скорее всего привезенной ещё с берега, различных салфеток и ...зажженной свечи.
   В мерцающем её свете празднично сервированный стол с походными стаканчиками вместо рюмок, различными бутербродами и парой салатов выглядел особо торжественно. На секретере стоял красивый торт, а две бутылки коньяка слева и справа от него дополняли картину.
   Я захватил с собой различных консервированных деликатесов, добытых у снабженцев: ветчины, заливного языка, различных паштетов и нескольких пакетов натурального сока. Начпрод авианосца, узнав о предстоящем мероприятии, расстарался на славу. Гостеприимство - отличительная черта морского офицера, в особенности офицера с "Адмирала Кузнецова".
   Желающих поздравить юбиляров, то есть Андрея Горшкова, меня и Николая Соколовского оказалось довольно много. И это, не смотря на то, что кроме экипажа вертолёта-спасателя лётного состава на борту авианосца почти не осталось. Честно говоря, очень приятно было принимать от друзей искренние поздравления и пожелания, хотя и неловко было быть одним из виновников торжества.
   Вечер прошел быстро, в каком-то весёлом, приподнятом настроении. Скорее всего, всё из-за того, что с каждой минутой дом становился всё ближе и ближе. И всех наших гостей вместе снами радовала перспектива скорой встречи с родными и близкими. Нет, нет, да и возвращался кто-то из присутствующих к этой волнующей всех теме.
   Ближе к ночи, когда гости разошлись, мы быстренько навели порядок в каюте, и уже втроем, тесным коллективом однокашников, пошли к Соколовскому, прихватив с собой остатки торта. Конечно, поздравления друзей и сослуживцев - вещь приятная, но как-то неудобно было при них вспоминать некоторые наши курсантские дела.
   Много приятных слов я услышал в адрес своего отца, ведь именно он был командиром роты у них на выпускных курсах. Уважали его курсанты, уважают, помнят и сейчас его выпускники. Пока я учился, отец часто интересовался у меня, есть ли у него какое-нибудь прозвище?
   Какого-либо другого, кроме как "Батя" я не знал, но почему-то стеснялся ему сказать. По молодости, наверное, а недавно, в отпуске выяснилось, что отец узнал своё прозвище на выпускном вечере у моих однокашников.
   Я выпускался в другой роте. Ещё на первом курсе меня списали с лётной работы из-за врачебной ошибки или моральной нечистоплотности проверявшего меня окулиста - уже трудно найти причину. Но "проблемы" со зрением у меня начались, как только мой отец вернулся обратно в ВВВАУШ после службы в Южной группе войск (Венгрия). На ежегодной врачебно-лётной комиссии вот уже который год я показываю отличное зрение, но не летаю.
   С детства бредил небом и морем, мечтал быть подводником или лётчиком. Не получилось. Попав служить на Северный Флот, на авианосец "Адмирал Кузнецов", я стал совершенно неожиданно для самого себя противолодочником. Семь лет отдал этому делу и, честно говоря, ужасно завидовал тем, кто поднимается в небо, хотя и успел полюбить свою новую работу.
   Пообщаться долго не получилось - Андрея Горшкова нашли и здесь, и он ушел решать какие-то, не решаемые без него вопросы, посокрушавшись на прощанье, что о многом мы так и не успели поговорить.
   Засобирался, было и я, но Николай попросил ещё задержаться. В каюте он остался совершенно один. Его сосед улетел на берег. Мне тоже спать не хотелось, и мы стали обсуждать тему отпусков. В беседе неожиданно выяснилось, что летом мы бываем почти рядом: он отдыхает в городе Лубны, а я - в селе под Гребёнкой, что на Полтавщине. Там расстояния-то всего километров тридцать. Оба предпочитаем ездить в отпуск на машинах. И почему до сих пор мы не говорили об этом? Сразу же было решено, что следующим летом, если повезёт, обязательно нужно будет созвониться, встретиться и организовать совместную рыбалку, или что-то подобное в этом роде.
   Долго Николай рассказывал о своей тёще, о том, как ему нравится отдыхать в этих местах.
   Я рассказал, что у меня с этими местами тоже много связывает, и вот уже двадцать лет, как я стараюсь в каждый свой отпуск навестить родственников жены, проживающих в тех краях. За столь долгий срок я там многих узнал, обзавёлся кумовьями, и меня уже принимают там как своего родного, хотя моя родня по маме живёт в Черкасской области, а по отцу в Сумской. Интересно в жизни получается: наш с родителями первый военный гарнизон назывался Великая Круча, что рядом с теми местами, где отдыхаю я теперь каждый год. Может быть, мы с моей Светланой и встречались неоднократно на шумном Гребёнковском базаре в нашем далёком детстве, и не догадывались, что совсем рядышком пробежала или даже нечаянно толкнула будущая судьба? Кто его знает!
   Теперь уже нет глубоко уважаемого Светиного деда. Оставила нас любимая моя тёща, а буквально за неделю до выхода на боевую пришло известие, что уже нет и тестя. Годы и болезни берут своё. Теперь у супруги осталась там только бабушка, пережившая и своего мужа и сыновей. Ей уже восемьдесят пять. Может скоро так выйти, что на Полтавщине кроме кумовьёв, общих знакомых и дальних родственников жены навещать будет уже некого.
   Грустно.
  
  
  

Ночной разговор.

   За беседой время летит незаметно. Часы показывали полночь, когда мы расстались с Николаем, и, пожелав однокашнику спокойной ночи, я побрёл в свою каюту.
   Мой сосед ещё не спал, что-то выписывал из толстенной книги, сидя за секретером в одних трусах.
   -Не спится, Слава?
   -Не спится и не работается толком. Лезет в голову всякая ерунда....
   -Я понимаю твоё состояние. Перед возвращением домой после долгого отсутствия всегда так, а возвращение с "боевой" всегда волнительно. В такие моменты почему-то вспоминаю своё возвращение с Афгана. Может быть, из-за захвативших тогда эмоций.... Не знаю. Если хочешь, поделюсь воспоминаниями.
   Я потянулся за пачкой сигарет, лежащей на журнальном столике. Закурил. Конюхов включил вентиляцию и последовал моему примеру.
   -Тогда всё так неожиданно получилось. Я уже, было, смирился с мыслью, что придётся остаться в Афгане до самого окончания вывода войск, тут раз - и "добро" убыть в Союз....
   -Ты уже об этом как-то мне говорил, - перебил меня Слава, усаживаясь поудобнее на диван, - слушай, всё равно не спится. Может, расскажешь, как до дома добирался? Мои знакомые "афганцы" столько страстей сообщали о том, как было трудно выбраться из Кабула и проблемах, возникавших в Ташкентском аэропорту. Зная тебя, трудно верится, что обошлось без приключений.
   -Ты прав. - Я задумчиво разглядывал лунную дорожку, искрящуюся за иллюминатором. Боже мой, как давно это было, а свежо в памяти, словно происходило только вчера!
  
   ...От Баграма до Кабула меня довезли на "авианаводческом" БТР с бортовым номером 007, том самом, что был со мной на "Магистрали". От моего прежнего экипажа остался только рядовой Степанов. Прапорщик Адамчук грел пузо в каком-то Крымском санатории, куда урвал путёвку буквально перед самым своим отпуском, а Михайлюк уже благополучно "дембельнулся" ещё в начале мая. Ходили слухи, что он собирал характеристики и готовился в этом или следующем году поступать в Ворошиловградское ВВАУШ, "учиться на авианаводчика".
   Сначала я съездил в 345 полк, попрощался с десантниками, с которыми после "Магистрали" поддерживал тесные отношения. Разведчики подарили тельняшку "на память", а с командиром полка, подполковником В.А. Востротиным общались в его кабинете около часа, потом он проводил меня, чуть ли не до самого КПП и, прощаясь, долго жал руку....
   На выезде из Баграма заехал в штаб 108 дивизии. Очень тепло попрощался с генерал-майором Барынькиным. Комдив нашел такие хорошие, просто отеческие слова, что я, забираясь к себе на броню, невольно расчувствовался.
   Видать, это было последней каплей, переполнившей чашу захвативших меня эмоций. Началось всё с того, что за день до моего отъезда, на моей "отвальной" мои коллеги - Баграмские авианаводчики попросили моего разрешения уже без меня использовать мой позывной "Маяк". Этот позывной негласно стал моим личным и неизменным после операции "Магистраль", на которой мне приходилось, пожалуй, сложнее всего за все мои "боевые", в которых мне довелось участвовать во время моей Афганской эпопеи.
   Потом были прощания с лётчиками, обмен домашними адресами, фотографиями с различными надписями на обороте, начинавшимися одинаково: "На долгую память ...". Волновался, как никогда.
   Мимо проплывали величественные горы. Я жадно вглядывался в них, стараясь запечатлеть в памяти каждую деталь. Вскоре проехали кишлак Мирбачикот, с его шумным базаром, а за ним виднелись горы, на которых пришлось побывать на "боевых"....
   Сколько лет прошло, а я до сих пор помню, как там располагались удачно подобранные мною вертолётные площадки, уютная расщелина под нависшей гранитной глыбой, где ночевал целых две недели. Там было прохладно даже в полуденную жару и тепло ночью, а самое главное, что оттуда в полной безопасности я мог наблюдать за происходящим вокруг, фиксируя местоположения "духовских" позиций и наводить на них самолёты и вертолёты.
   На окраине Кабула, в Тёплом Стане, в расположении 181-го мотострелкового полка, с которым я добросовестно отработал около восьми месяцев, из близко знакомых я никого не застал. Полк был на "боевых". Вместо меня с ними уже второй месяц работал Сергей Кучеренко - парень не из робких, и, по отзывам моих боевых товарищей, им работалось с ним хорошо.
  
   В штабе Сороковой армии пробыл всего два дня. В шестом модуле, где жили представители авиации, я узнал, что мои друзья с КП ВВС за меня собрали почти все необходимые подписи в обходном листе. Оставалось только сдать вещевое имущество, оружие, получить деньги, паспорт и можно было лететь в Союз.
   К обеду следующего дня я уже управился почти со всеми делами. Осталось только получить "чеки", вкладную книжку и паспорт.
   С чеками Внешпосылторга вышла заминка. В то время в гарнизонных магазинах вместо привычных чеков были в ходу только чеки с красными полосами снизу и сверху и надписями "Специальный, только для военной торговли" на территории Советского Союза в магазинах "березка" не принимали. Нужны были обыкновенные, без полос. Такие в кассе финслужбы 40 армии выдавались только "дембелям", каким считался и я. Пришлось подождать, когда привезут требуемую сумму. Говорят, что позже нормальные, не "афганские" чеки через некоторое время можно было получить только в Ташкенте.
   Чтобы как-то скоротать время зашел в книжный магазин. Помню, я долго бродил среди стеллажей и полок, заставленных различной литературой, пока не увидел трёхтомник "Тысяча и одна ночь". До сих пор он стоит у меня дома на самом видном месте, напоминая о далёком Афганистане, где кажется, провёл целую жизнь. Сказки Шахразады я прочитал несколько раз, но нет, нет, да и беру в руки один из томов, где лежат подаренные "на бакшиш" дуканщиками пакистанские открытки с местными пейзажами, по-моему, ничем не отличающимися от Афганских и фотографиями восточных красавиц.
   На Кабульском аэродроме, куда вечером перебрался по совету, как только закончил все дела, у модуля, где жили местные наводчики, я случайно встретил капитана Шишкина, что служил в полку при Ворошиловградском ВВАУШ и жил в одном доме с моими родителями, а в Афгане работал в инженерном отделе штаба ВВС сороковой армии.
   Поздоровались.
   Оказывается, что его откомандировали в Союз, в Старую Руссу, за самолётными двигателями. Он летел завтра на Ан-12.
   Даже и речи не могло быть, чтобы я полетел другим бортом, или через Кабульскую "пересылку" пытался улететь, тем более, что экипаж был Ворошиловградский.
  
   -Юра, да тебе действительно повезло! - Конюхов включил кофеварку, - не поверю, что командир экипажа не запланировал промежуточную посадку у себя дома.
   -Так оно и было. Помимо экипажа, меня и капитана Шишкина нашелся еще один попутчик - майор Захаров. Он был тоже с Ворошиловграда и ехал поступать в академию, отслужив положенное "за речкой".
   -Всё хотел спросить, да как-то забывал: а правда, что у вас была традиция - засунуть отъезжающим в вещи что-нибудь совершенно несуразное "на память от товарищей на старом месте службы"?
   -Конечно, как и везде. Ты знаешь, иногда подкладывали такое, что только диву даешься чьей-то находчивости и сообразительности!
   -А тебе что-нибудь подсунули?
   -Подсунули.... На следующее утро я решил хорошенько побриться перед дорогой. Полез в портфель, где лежали туалетные принадлежности, пытаюсь найти лосьон, а пальцы всё натыкаются на автоматные патроны. Вначале даже не сообразил, что они здесь явно не к месту, а потом дошло, что это - чья-то шутка. Выбросил, конечно.
   -Хорошо, что нашел, - Конюхов подал мне чашку кофе, - представляю, что бы было, если бы патроны обнаружил не ты, а таможенники!
   -Пришлось бы изрядно поволноваться, доказывая, что это - чья-то глупая шутка. Да, думаю, особых неприятностей не было бы. Ташкентских таможенников ничем не удивишь. Они и не такие сюрпризы видели!
   В этот день мы никуда не улетели - Ташкент не принимал по погоде, или какая- то другая причина была. Уже не помню, но только под вечер стало ясно, что придётся провести в Кабуле ещё одну ночь. Кстати, тогда у меня уже прошел первый день отпуска.
   -Романтика - отпуск в Кабуле!
   -Хороша романтика. На следующий день, ранним утром с Ташкента прилетел Ил-76. На нем вернулся из отпуска кто-то из Кабульских наводчиков и умудрился привезти с собой целый ящик пива - самого желанного и дефицитного в Афгане напитка. Захаров разузнал, что мы никуда не летим, по крайней мере, до обеда. Времени свободного было ещё предостаточно, и мы решили привести в порядок свою форму. Стоим, орудуем утюгами, а тут, прямо в комнате раздался хлопок, словно мина разорвалась. Мгновенно упали на пол. Смотрю, а Сашка за плечо схватился, а из-под пальцев кровь сочится....
   -Что, под обстрел попали? - поинтересовался Слава.
   -Нет. Всё оказалось гораздо прозаичнее и смешнее. Ты ведь знаешь, что пиво "не любит", когда его болтают, и возят в самолёте. Наверное, пробка была очень крепко закрыта, вот одна бутылка и взорвалась. Мне штаны пивом облило, а Захарову осколком стекла руку порезало. И смех, и грех. Из-за этого нам, как пострадавшим, выделили целую бутылку. Щедрость неимоверная, так как нам, как отъезжающим, пить этот напиток, драгоценный здесь и самый доступный в любой части Советского Союза, по единогласному первоначальному решению наших коллег "не полагалось".
   Только успели мы допить своё пиво, как прибежал посыльный от капитана Шишкина. Оказывается, дали "добро" на вылет. Кто-то быстро организовал транспорт, угнав Уазик командира полка вместе с его водителем, и нас доставили с вещами прямо к борту самолёта.
   Прощание было коротким - нужно было вернуть командиру его машину. Осталось несколько человек, которых знали близко. Погрузились быстро. Стоим возле открытой рампы Ан-12, курим, болтая о чем-то несущественном, как обычно бывает при провожании, а тут афганский техник мимо проходит: " Эй, командор, что есть, что надо?".
   "Всё есть. Ничего уже не надо", - отозвался Захаров.
   Афганец улыбнулся, проговорил: "Пошёль на х..., пи... рас!", приветливо помахал нам рукой и пошел дальше по своим делам.
   Взглянув на опешившего Сашку, я невольно рассмеялся.
   "Ты чего ржёшь?" - Спросил он обиженно.
   "Знаешь, а первой фразой, что я услышал от местных жителей, когда только прилетел сюда, была именно эта. По-моему и техник тот же самый. Представляешь, столько времени прошло, а ничего не изменилось!"
  
   Прикурив новую сигарету и глубоко затянувшись, я замолчал. Перед глазами, словно наяву, мелькали картинки моих последних мгновений в Афганистане: стремительно удаляющийся Кабул и окружающие его высоченные горы. Помню, сердце тогда сжало, словно тисками.
   Прощай, Афган! Ничто не меняет твоего отношения к непрошенным гостям. Живёшь ты тысячелетиями среди этих угрюмых гор своим миром, своим укладом, гордый и непонятный.
   Прощайте, друзья! Удачи вам, и дай Бог вернуться всем домой живыми и здоровыми....
   -На таможне сильно "шмонали"? - прервал мои воспоминания Конюхов.
   -До Ташкента ещё нужно было долететь. Без привычного автомата под подвесной системой парашюта было как-то неуютно.
   Советская офицерская повседневная форма, от которой я успел отвыкнуть, казалась неудобной и тесной, несмотря на то, что в горах я потерял более двадцати килограмм своего веса. От того пухлощекого старлея с характерным прибалтийским загаром, что прибыл на КП ВВС 40 армии "для дальнейшего прохождения службы" почти полтора года назад мало что осталось....
   Борттехник подал команду надеть кислородные маски - мы летели в грузовой кабине. Я нацепил маску, висевшую рядом со мной, глубоко вдохнул, и незаметно для себя стал засыпать. Уже сквозь сон смотрю, а "бортач", что сидел почти напротив, делает мне "страшные глаза" дергает себя за кислородную маску и тычет пальцем куда-то рядом со мной. Всё понятно: или моя маска "травит", или шланг повреждён, в общем, в моём дыхательном аппарате есть какая-то неисправность.
   Я встал, в глазах сразу же всё потемнело и куда-то поплыло. Включился в другую кислородную маску, висевшую рядом. Сознание прояснилось, но в висках долго ещё стучало. Это скоро должно пройти. Я поднял вверх руку с поднятым большим пальцем. Борттехник закивал головой, мол, понял, что у меня теперь всё в полном порядке.
   На этом мои злоключения не закончились. Как только наш Ан-12 занял заданный эшелон, мой живот стал надуваться, как мяч. Было довольно больно, но приходилось терпеть. Не устраивать же по моей милости экипажу действия в особых случаях на тему: "Резкое ухудшение состояния здоровья, ранение членов экипажа или пассажиров"! Тем более, что причину я сразу понял: пиво, вернее пузырьки газа в нём из-за резкого уменьшения атмосферного давления (грузовая кабина Ан-12 негерметична), увеличились в размерах. Отсюда боль и не только она.
   В медицине есть такой диагноз - метеоризм. Вот так и летел всю дорогу - то, бледнея от боли, то, краснея от стыда. Благо, что мои попутчики дышали через кислородные маски и вони особо не слышали. Иначе мне можно было со стыда провалиться.
   -Да ну, ничего страшного! Мы в своё время всякий народ возили, - Слава улыбнулся, - хотя, если честно признаться, то в подобной ситуации приятного мало.
   -Вот именно! Лечу, а в голове только одна мысль: скорее бы граница, там уже пониже пойдём, может, полегчает.
   Вообще-то мы все ждали государственную границу с нетерпением. Дело даже не в том, что хотелось поскорее в Союз, домой. Это - само собой разумеется. Летели-то мы без оружия. Не дай Бог, что случится - можно и с парашютом выпрыгнуть, он был у каждого, а вот на земле, на "духовской" территории без оружия было бы несладко.
   При пролёте Амударьи (там прохолодила граница с Афганистаном) борттехник встал, демонстративно расстегнул подвесную систему, освободился от парашюта и станцевал что-то отдаленно напоминающее украинский гопак.
   Всё. Афганистан с его непонятной и никому ненужной войной уже позади. Здравствуй, Союз!
  
   -Живот-то хоть отпустило? - поинтересовался Слава, хитро улыбаясь.
   -Какой там! Плохо, оказывается, я в школе географию учил. Впереди ещё были горы Памира. Пришлось ещё немного помучаться, но эмоции переполняли, и поэтому на боль уже мало обращал внимания. Всё "пивные неприятности" прекратились, как только наш самолёт стал снижаться при подлёте к Ташкенту.
   Таможню прошел быстро. Немного смутила улыбка таможенника, когда он пропустил через "телевизор" мою парашютную сумку, где лежали японский двухкассетник, "варёнки", приобретенные в дуканах и прочие "колониальные товары" для подарков родным.
   Только дома раскрылся секрет этой загадочной улыбки - кто-то из моих Баграмских или Кабульских коллег засунул-таки среди вещей каменюку килограмма на полтора.
   -Запихнули все же "подарочек". Молодцы!- рассмеялся Конюхов, - интересно, а у других попутчиков что-либо подобное было?
   -Кто и какой "бакшиш" домой привёз, я не знаю, но тогда больше всех досталось Сашке Захарову. Через "телевизор" его чешские абсолютно новые чемоданы прошли нормально, но овчарка, натасканная на наркотики, уселась возле самого большого.
   Долго Сашку "шмонали". Он уже и вещи все выложил, но собака всё не хотела оставить в покое уже пустой чемодан. Таможенники уже собирались, было подкладку взрезать, но пришел какой-то их сотрудник довольно пожилого возраста, и, узнав, что Захаров был авианаводчиком, поинтересовался: имели ли он, или его коллеги отношение к наркотикам.
   Александр честно сознался, что нет, но у каждого авианаводчика на "боевых" при себе постоянно было несколько шприц-тюбиков с противошоковым составом. Иногда, когда санитарный вертолёт долго не прилетал за раненными, ожидавшими эвакуации в госпиталь, нам приходилось им делать уколы. Особенно, если боль у них была уже нестерпимой, или ранение очень тяжёлым.
   Таможенник уже, вооружившись лупой, внимательно осмотрел чемодан, и сказал кому-то с досмотровой группы: "Всё нормально. Пропустите". Потом пристально посмотрел на Захарова, улыбнулся и добавил: "А ваши друзья - большие шутники. Они сделали уколы противошоковым шприц-тюбиком в углы чемодана. Такое в моей практике уже встречалось. Правда, это было уже очень давно, в году восемьдесят первом или втором...".
   Пока наш "контрабандист-наркокурьер" складывал вещи в свой спасённый от вспарывания чемодан, мы успели договориться с таможенниками, что они на своём автобусе помогут завезти наши вещи обратно в самолёт.
   Сашка возился долго. Мы перебрались в курилку и там, уже в неформальной обстановке, травили байки.
   "Конечно, исколотый промидолом чемодан - вещь, встречающаяся довольно редко, но на прошлой неделе у нас был случай, заставивший нас и поволноваться и посмеяться вдоволь, - рассказывал кто-то из смены, энергично жестикулируя, - при перелёте с Кабула одному капитану, кажется, он был танкистом, причем довольно интеллигентного вида, приспичило по большой нужде. Не знаю, может, съел что-то не то, или просто вовремя не сходил в заведение, которое каждый нормальный пассажир посещает перед длительным перелётом. Ведь уже всем известно, что в военном Ил-76 туалета нет. Обычно борттехник держит "поганое" ведро на случай, если кому-то из пассажиров с плохим вестибулярным аппаратом станет нехорошо или приспичит по-маленькому, но в тот раз оно уже использовалось кем-то по своему предназначению.
   Бледнея и покрываясь потом, капитан, стал просить борттехника помочь ему, но тот кроме ведра и предоставления возможности спрятаться с ним за чехлами, ничем не мог помочь. Такая перспектива почему-то танкисту не понравилась, и он упросил "бортача" отдать старый штурманский портфель, где тот держал всякий хлам. Борттехник долго не соглашался, но когда наш страдалец клятвенно заверил, что портфель с новым его содержимым он вынесет с самолёта и выбросит лично, техник сдался. Капитан быстренько сделал своё дело прямо в портфель и уже спокойно долетел до самого Ташкента.
   При выходе с самолёта незадачливый пассажир понял, что вынести из самолёта и выбросить портфель со всем содержимым под пристальными взглядами пограничников и без таможенного досмотра будет невозможно, и он сделал вид, что просто "забыл" портфель.
   Рассердившийся техник подошел к встречающему прилетевших пограничнику и сообщил ему, указав на капитана, что этот пассажир весь полёт суетился и всё пытался спрятать портфель. Пограничник отреагировал мгновенно: "Товарищ капитан, возьмите свой портфель!"
   Танкисту пришлось взять его, но при входе в здание, где производился таможенный досмотр, он снова попытался выбросить злополучный портфель в урну.
   Это насторожило уже всю смену. "Телевизор" ничего не показал, а капитан из-за своей скромности и стеснительности никак не хотел признаваться, что у него там находится и, тем более открывать. Наконец-то, покраснев до корней волос, он признался, что там кроме дерьма ничего нет. Мы были непреклонны и требовали показать содержимое именно этого багажа. Тут, наконец, капитан, не выдержал и сдался - открыл портфель.
   Посмотрели: действительно, там было дерьмо. Наш танкист, трясущимися руками застегнул портфель и чуть не плача говорит: "Вот видите! Вот видите! Я же вам говорил, а вы мне не верили!".
   Вот смеху-то было!".
  
   Конюхов громко расхохотался. Успокоившись, закурили еще по одной сигарете.
   -Станиславович, я ещё хотел спросить, а ты помнишь свои ощущения, когда впервые вышел в мирный советский город после возвращения с Афганистана?
   -Конечно, помню. Мы переночевали прямо в самолёте, укрывшись каким-то брезентом. Утром стало ясно, что наш вылет будет не раньше четырнадцати часов из-за погоды на аэродроме посадки. Вместе с Захаровым и Шишкиным мы решили посетить местный базар.
   Правда, походить вволю по базару нам так толком и не удалось. Среди людей, говорящих по-узбекски и внешне от "духов" отличающихся только одеждой мы без привычных автоматов чувствовали себя очень неуютно. Поэтому скупились очень быстро и вернулись обратно к самолёту. Оказалось, что мы не одни такие. Все наши попутчики уже были у борта. Чтобы привыкнуть к мирной жизни тоже нужно было время....
   Перелёт от Ташкента до Ворошиловграда был долгим и трудным. В гермокабину нас набилось более двадцати человек, хотя она рассчитана всего на двенадцать. Летели, чувствуя себя пассажирами трамвая в час пик: кто сидя на стремянке, кто стоя. Для нас это было уже не важно. Мы летели домой и с каждым мгновением были всё ближе и ближе к своим родным и все дальше от войны.
   Наконец, наступил долгожданный момент - мы пошли на снижение. Под крылом проплывали улицы и дома, знакомые с самого детства. Город жил своей жизнью.
   По давно сложившейся традиции произвели отстрел тепловых ловушек, показывая, что самолёт пришел с Афганистана. Увидев это, у многих матерей или жен из военного городка ёкнуло сердце: не мой ли ненаглядный вернулся, или передал хотя бы весточку с войны? Трудно найти семью, живущую в жилой зоне Ворошиловградского высшего военного авиационного училища штурманов, какую бы не задела своим крылом Афганская война....
   Промелькнули гаражи, посадки, голубые стены родительского дома, учебные корпуса училища. Шасси коснулись бетонки. Пробежав по полосе, самолет зарулил на стоянку. Винты остановились. Мы сидели, не шевелясь и вдыхая, такие знакомые до боли запахи летней степи. Всё. Мы дома!
  
   Я замолчал. Отчетливо вспомнил, как тогда, ожидая машину, мы выпили "за приезд" ледяного разведённого спирта, закусывая его Ташкентскими огурцами.
   Всё вокруг было таким знакомым и, между тем непривычным: уже не окружали аэродром высоченные горы и не слышны были артиллеристские залпы. Тишину вокруг нарушали только песня жаворонка где-то высоко в небе, да сверчок, что завёл свою трель где-то в траве, что росла у самой бетонки. По небу, такому голубому, словно выцветшее на солнце девичье платье, величаво проплывали белоснежные облака....
   Неужели навсегда закончился этот кошмар войны? Взять бы, да и вычеркнуть из памяти эти месяцы постоянного напряжения, переживаний и горя! Нет, наверное, не получится никогда. Слишком глубоко врезались в память и поранили душу события прошедших пятнадцати месяцев, да и нельзя забывать тех, кто ещё воюет и тех, кто уже никогда не увидит этого голубого неба, не вдохнет полной грудью этого воздуха со знакомыми и любимыми с детства запахами и больше никогда не обнимет своих родных....
   -Что-то ты снова замолчал, - проговорил Слава, напомнив о своём присутствии. - Воспоминания накатили?
   -Есть маленько. Знаешь, а крайний раз пить из "нурсика" мне довелось именно в тот день....
  
   ...Мои романтические настроения и размышления прервал Захаров, протянув мне очередной "нурсик" с разведённым спиртом. Напиток был до того холодным, что стенки наших импровизированных рюмок мгновенно покрылись испариной. Весь полёт, сидя в тесноте переполненной пассажирской гермокабины, мы изнывали от жажды. Наш борттехник сказал, что питьевой бачек он забыл в грузовом отсеке и поэтому всем придется потерпеть. Теперь выяснилось, что бачек там был оставлен специально, и вместо воды в нём был чистый спирт.
   "Чтож, мужики, с возвращением тех, кто уже отвоевал своё, и с прибытием на родную землю тех, кто приехал только на побывку!" - произнёс тост командир экипажа.
   Выпили, закусили бутербродами и быстренько налили для второго и третьего тоста. От охватившего волнения нестерпимо хотелось курить, а это, по сложившейся традиции положено делать, выпив до дна "третий"....
   До четвёртого тоста дело не дошло. Пришла дежурная машина - ГАЗ-66 с тентом.
   Может, оно было и к лучшему? Волнение поднялось до предела. Если бы машину пришлось ждать дольше, то к своим родным мы бы попали в непотребном виде.
   Выгрузились у КПП военного городка училища. Попрощались.
   Я остался совершенно один. Проходящие мимо меня знакомые и незнакомые люди буднично здоровались, а я, ошалев от счастья, всё рассматривал знакомую до мельчайших подробностей с самого детства витрину магазина "Полёт" и мучительно размышлял о том, как тащить домой одновременно три вещи: чемодан, портфель и парашютную сумку.
   Показался курсант, идущий неспеша по аллее со стороны училища. Поравнявшись со мной, он лихо отдал честь и чему-то улыбнулся.
   "Стой!" - скомандовал я, - "портфель, чемодан в руки, и - за мной!"
   "Товарищ старший лейтенант, я ведь..." - начал было что-то объяснять курсант.
   Тут уже я возмутился: "Боец, я не понял! Что вам не ясно? Следуйте за мной. Дом сто сорок шесть, квартира девяносто один, второй подъезд от забора".
   Молча дошли до торца моего дома. Остановились передохнуть.
   "Товарищ старший лейтенант, а вы, наверное, только с Афгана вернулись?"
   "Да. А откуда это видно?" - удивился я.
   "Только офицер, прибывший несколько минут назад с Афгана, может курсанта четвёртого курса, находящегося в увольнении может назвать "бойцом" и заставить таскать чемоданы. Кстати, по загорелому лицу, выгоревшим на солнце усам и форме легко можно догадаться, откуда вы, тем более, совсем недавно Ан-12 при заходе на посадку отстреливал "асошки".
   "Ну, брат, извини", - Я смущенно улыбнулся, поняв свой промах.
   "Кажется, я вас узнал. Вы - сын Станислава Фёдоровича, нашего ротного. Он на днях рассказывал, что получил ваше письмо, где вы говорите, что остаётесь до самого вывода и по телевизору, в программе "Действующие лица" вас недавно показывали.... Наверное, ваш приезд для домашних будет полной неожиданностью?"
   "Это точно. Если бы кто даже неделю назад сказал мне, что сегодня буду дома, то я и сам бы в это не поверил. Все получилось очень быстро и неожиданно".
   Подошли к подъезду. Составили вещи на скамейку.
   Во дворе никого нет. Посаженное мною лет пятнадцать назад дерево приветливо качало ветвями.
   "Спасибо. Уж извини, что "припахал". Подожди, куда это ты? Ты ведь в город собирался!" - недоумённо спросил я у курсанта, заметив, что тот чуть ли не бегом направился в сторону училища.
   Мой нечаянный помощник обернулся: "К себе в роту сначала схожу. Ваш отец сегодня заступает дежурным по училищу. Теперь с него коньяк за добрую весть".
   Я волновался. Очень волновался. Сердце, казалось готово было выскочить из груди. Закурил чтобы успокоиться. Огляделся. Ничего здесь не изменилось с момента моего предыдущего приезда. Со стороны могло показаться, что я просто приехал в очередной отпуск к родителям.
   Глубоко затянувшись. Выбросил недокуренную и до половины сигарету и шагнул в сумеречную прохладу подъезда. Подошёл к двери, рука потянулась к кнопке звонка. Позвонил....
   "Мама, подожди. Тут к нам кто-то пришел. Я тебе позже перезвоню",- послышался голос жены.
   "Света, родная, как хорошо, что ты оказалась у моих родителей!", - промелькнула мысль. Медленно, очень медленно открылась входная дверь....
   "Ой, мама, Юра вернулся!" - запричитала жена и бросилась ко мне на шею, оцарапав руку о звёздочки на погонах.
   Со стороны кухни послышался вскрик и грохот падающей табуретки....
   Я не смог разжать руки жены, обхватившие мою шею. В тесноте коридора мама безуспешно пыталась пробиться ко мне и всё шептала: "Сынок! Сынок вернулся!". Я взял её лицо в свои ладони и нежно-нежно поцеловал. Ладони оказались мокрыми от слёз ....
   Дочка Танюшка, выбежав на шум, всё жалась к стене, и, вдруг, заревела во весь голос. Я попытался, было обнять и её, но она убежала. Нам ещё предстояло знакомиться заново. Дочка всё дичилась, и только на следующий день, когда мы остались одни, Таня забралась ко мне на колени, обняла своими ручонками, уткнулась носом в шею и тихо-тихо прошептала: "Папка. Ты - мой папка"....
   Отец, бросив все свои дела и быстро организовав замену, прибежал домой и, обычно спокойный и сдержанный, налетел на меня, мокрого, только выбравшегося из ванны и, что есть силы, прижал к себе: " Сынок! Вернулся! Живой!"....
   После праздничного застолья, уже готовясь ко сну, я нечаянно подслушал, как, среди ночной тиши из кухни доносились сквозь шум воды из крана и позвякивание посуды тихие, встревоженные слова супруги:
   "Мама, а у него глаза стали другими. Когда он рассказывал о том, как валялся в госпитале и о бойцах, что окружили там его заботой и вниманием, в них было столько боли. А когда упомянул, что в сентябре он отправил одного из них обратно в госпиталь, и тот боец живым не долетел, то в его глазах промелькнуло что-то такое, что я даже испугалась...".
   "Ничего, дочка, время и ты снова сделаете его прежним".
   "Я боюсь, что, таким как раньше он больше никогда не будет".
   "Не переживай, вы любите друг друга. Он вернулся. Всё у вас будет хорошо"....
  
   Я снова замолчал. Оказывается, столько лет прошло, а я до сих пор помню каждый миг того, одного из самых радостных дней в моей жизни.
   Конюхов посмотрел на часы.
   -Станиславович, слушай, а спать-то мы сегодня будем?
   И действительно: для сна времени почти не оставалось.
   Забравшись на свою койку, включив прикроватный свет и задёрнув штору, я долго лежал, уставившись в подволок. Сон не шел. Вспомнилось моё первое мирное утро.
  
  
   Ворошиловград, лето 1988 года.
  
   ...За окном послышалась длинная очередь ДШК. Скатившись на пол, я никак не мог найти на привычном месте свой АКС. К своему ужасу рука не обнаруживала ни его, ни даже самой спинки кровати, где он обычно висел. Пока открывал глаза, промелькнула тревожная мысль: "Откуда здесь ДШК? Куда подевался мой автомат?"
   Я лежал на полу в комнате, которая в далёком детстве была моей, а сейчас в ней живет моя младшая сестрёнка, по случаю моего приезда перебравшаяся в комнату к родителям. На книжных полках привычными ровными рядами стоят любимые, прочитанные по нескольку раз книги, в углу стоит моя верная спутница - гитара, а у письменного стола в своей кроватке сладко посапывает Танюшка. Что снится тебе, дочурка?
   Сквозь распахнутое окно доносятся частые, монотонные глухие удары. Кто-то, несмотря на раннее утро, решил выбить ковёр, повесив его на трубе, закреплённой между каштаном и тополем.
   Что-то капнуло мне на грудь. Надо мной склонилось испуганное лицо жены. Из её глаз по щекам катились слёзы...
   -Не переживай! Так привиделось во сне кое-что.... Не плачь. Подобного больше не повторится! - Прошептал я, юркнул к ней под одеяло, нежно обнял и попытался успокоить поцелуем.
   Господи! Будь проклята эта война, доставившая столько горя и переживаний моим родным!
  
   Не спится. Завтра, вернее, уже сегодня, если всё будет хорошо, то я уже буду дома в это время. Будет позади и эта боевая, и очередная разлука с семьей.
   Рука потянулась к Православному молитвослову.
  
   Молитва последних оптинских старцев:
   "Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой. На всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получил известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твёрдым убеждением, что на всё воля Твоя.
   Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобой. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня каяться, молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать, благодарить и любить всех.
   Аминь".
  
  
  

Вместо эпилога.

  
   За полчаса до подъёма сладкий утренний сон прервали звонки авральной группы и команда вахтенного офицера по корабельной трансляции: "...Учебная тревога! Корабль к плаванию в узкости приготовить!"
   Быстро соскочив с койки, надев комбинезоны и похватав пилотки, побежали на КДП. Остатки сна постепенно улетучивались по мере того, как пустые и тихие в ночное время коридоры авианосца "Адмирал Кузнецов" наполнялись привычными при объявлении тревоги звуками и суетой. Слышались быстрые шаги членов экипажа, спешащих на свои боевые посты, хлопки и позвякивание ключей при закрытии дверей кают, глухой лязг задраиваемых тяжёлых дверей и люков.
   Суеты нет. Две тысячи человек за считанные минуты, несмотря на гигантские расстояния (на "Кузнецове" одних коридоров более шестнадцати километров) заняли свои места согласно боевым расписаниям.
   Взлетев по трапам и проскочив яруса надстройки, поднялись на командно-диспетчерский пункт. Наша с Конюховым каюта находится дальше всех, поэтому редко кто приходит позже нас, а если такое и случается, то офицер автоматически попадает в разряд опоздавших, и, смущенно потупившись, ему приходится выдерживать укоризненный взгляд руководителя полётов.
   -Все? - повернувшись в кресле спросил подполковник Голубев и получив утвердительный ответ, потянулся к блоку корабельной трансляции "Лиственница". - Ходовой, КДП! Группа управления полётов по местам учебной тревоги.
   -Две минуты тридцать секунд, - отозвался вахтенный офицер, - есть группа управления полётов!
  
   В предрассветной дымке на горизонте маячил остров Кильдин. Его характерные пологий восточный и обрывистый западный берега невозможно спутать ни с какими-то другими. Сколько раз я уже видел его, и всё удивлялся той магической силой, что обладает этот остров. Он как магнит притягивает взгляд, и при каждом новом свидании выглядит совершенно по-другому: то пугает своей суровостью, то манит загадочностью и высокомерной неприступностью, а то равнодушно укроется от посторонних глаз низкими свинцовыми тучами или завесой снежного заряда.
   На линии горизонта, справа и слева за островом Кильдин, сколько хватал взгляд, постирались скалистые северные берега Кольского полуострова. Отвесные скалы, кое-где покрытые снегом, постепенно расступились, и вот уже стал отчетливо виден вход в Кольский залив.
   Далеко впереди угадывались силуэты крейсеров "Петр Великий" и "Маршал Устинов". Эсминец "Адмирал Ушаков" не виден, наверное, он на рейде Североморска, или уже пришвартовался у своего причала.
   Везёт же некоторым!
   В море мы не одни. За кормой видны силуэты больших противолодочных кораблей. Скорее всего, Это "Чабаненко" и "Левченко" выполняют свои задачи в полигонах боевой подготовки, заодно прикрывая заход корабельной авианесущей группы в базу от посторонних глаз....
  
   -Как спалось? Что снилось? - Владимир Александрович тронул меня за плечо. - Что-то по тебе не видно, что вчера праздновал юбилей.
   Мы пожали друг другу руки. В "лузе" только два руководителя полётов и два помощника руководителя полётов - явление довольно редкое на этой боевой службе. Каждый работал в свою смену, и мы встречались только в дни, когда не было полётов, да если возникала необходимость подменить своего напарника.
   -Так мы же без фанатизма отмечали, с учетом возможного сегодняшнего схода на берег.... А где шеф? - я решил сменить тему беседы.
   -Как и положено заместителю командира корабля по авиации - на ходовом мостике, рядом с командиром. Скоро прийдёт, расскажет последние новости....
   -Товарищи офицеры! - послышалась команда.
   -Товарищи офицеры. - Полковник Щеглов неспеша прошёл к планшету дежурного штурмана. - Всем: доброе утро!
   Сергей Михайлович окинул пристальным взглядом присутствующих.
   -До команды находимся на своих рабочих местах "по тревоге". Никуда никому не разбредаться. После постановки на "бочку" выпускаем спасателя. Сегодня работает сокращенный расчет подполковника Голубева. Сейчас время даром не теряйте. Необходимо составить график дежурства оперативных и помощников оперативного дежурного. Как всегда, первых два дня будут заступать холостяки, а дальше планируйте тех, кто через неделю уходит в различные отпуска. Владимир Александрович, вот вам список отпускников, согласованный с командиром корабля.
   Ближайшие планы следующие: неделю будем стоять на рейде Североморска, заправляться, пополнять запасы, а после этого снова уходим в моря. Будем испытывать новый перспективный палубный истребитель. Конструкторское бюро имени Сухого запросило пять лётных смен. Их представители и сам самолёт уже в Североморске. Отпускники на испытания не идут, вся нагрузка ляжет на оставшихся наших офицеров. Для них ближайшая неделя - послепоходовый отдых. Далее начинаем досконально изучать самолёт, который будем испытывать. Этот вопрос с командиром авианосца уже решен....
   Сергей Михайлович зачитал список отпускников. Счастливчики стали шумно обсуждать свои перспективы по очерёдности заступления оперативными дежурными и помощниками.
   -Станиславович, я решил отправить Игоря Копченко в отпуск по личным обстоятельствам. Один справишься? - полковник Щеглов зашел к нам в "лузу".
   -Справлюсь, если нужно. Игорь, а что у тебя случилось? Может, тебе помощь какая-то нужна? - я повернулся к своему напарнику.
   -Нет, спасибо, сам разберусь. Семейные проблемы..., - Игорь потупился и замолчал.
   Не хочет говорить, значит, у него есть веские причины для этого, а, может, просто не хочет лишний раз расстраиваться.
   Перспектива выйти через неделю после окончания боевой службы снова в море не очень прельщала. Тем более, что нужно будет работать одному на всех сменах. Но, если товарищу нужно срочно идти в отпуск, значит, на то у него веские причины. Видать что-то серьёзное стряслось. Игорь - не тот человек, что по пустяковому поводу не пойдёт в море.
   Заинтриговала меня предстоящая работа на испытательских полётах, нечего сказать. Интересно, что мы на этот раз будем испытывать? Нужно будет разговорить Сергея Николаевича. Он просто бредит авиацией. Вся каюта у него просто заставлена моделями различных самолётов и книгами об авиации. Не может такого быть, что о новом нашем подопечном ничего не слышал, но это нужно будет сделать позже. Сейчас у всех мысли заняты только тем, что осталось совсем немного, и мы будем уже дома.
  
   Совсем неподалёку проплывал мыс Цыпнаволок, равнодушно встречающий и провожающий проходящие мимо него корабли и гражданские суда.
   Авианосец "Адмирал Кузнецов" вошел в Кольский залив. Утреннее солнце, отражаясь от водной глади, слепило глаза, и от этого настроение, и без того приподнятое, становилось праздничным. А может оно так и есть? Ведь не каждый день приходится возвращаться домой после боевой службы, где мы полностью выполнили поставленные командованием задачи, где нас проверили на прочность девятибалльные шторма, где узнали столько интересного, нового и где познакомились с очень интересными людьми.
   До свидания, Баренцево море! До скорой встречи!
  
   За бортом авианосца неторопливо проплывали суровые скалы, сопки, с кое-где покрытыми снегом вершинами. В этом году, судя по всему, зима запоздала, ещё не вступила полностью в свои права. Интересно, а листья уже все облетели? Врядли уже удастся полюбоваться в этом году красотами Заполярной осени, а жаль. Осень у нас очень красива. Из-за разноцветья листьев деревьев, впадающих в зимнюю спячку, и неравномерно желтеющей травы и кустов кажется, что сопки укрылись от холода разноцветными одеялами. Низкое солнце подсвечивает облака, от чего они стали не привычно белыми, а серебристо-розовыми. Посмотришь вокруг - словно в картинную галерею попал, в зал, где выставлены работы, написанные акварелью....
   По правому борту стала видна Екатерининская гавань, на берегу которой раскинулся город Полярный, бывшая столица Северного флота.
   В конце августа мне пришлось по служебным делам побывать в тех краях. Только свернул со скучной дороги, интересной только неожиданными поворотами, да крутыми подъёмами и спусками к отвороту, ведущему к КПП Полярного, как стал виден пейзаж, словно сошедший с картины художника-мариниста: живописный город, ярко-голубые волны гавани, выход с Кольского залива, а за ним, сколько видели глаза, до самого горизонта раскинулось море.
   Целый час не мог тронуться с места, любуясь этой красотой. Набежавшее облачко тёмным мазком бросило тень на передний план, от чего крыши домов и улицы города стали скучными, а гавань и гладь Баренцева моря оставались яркими и словно манили к себе, приглашая посетить неведомые страны и полюбоваться их диковинными красотами....
   Авианосец постепенно сбавлял ход. Вот уже и рейд Североморска - города раскинувшего свои улицы по скалам у самого моря, где стоят у причалов корабли самого мощного флота России - Краснознамённого Северного флота. Боевая служба подошла к своему логическому завершению. Осталось только стать на "бочку" и выстоять час на торжественном митинге, посвященному нашему возвращению.
   Хорошо бы было, если бы построились в ангаре. На полётной палубе стоять холодно....
  
   Без самолётов и вертолётов ангар авианосца выглядит непривычно и, несмотря на большое скопление людей, кажется пустым.
   В чётких рядах замер экипаж корабля, лётчики и техники авиагруппы, выстроенные по подразделениям в линию ротных колон. На правом фланге, у нашей "коробки" замерла знамённая группа с Андреевским флагом.
   Сквозь проём, образованный ушедшим в сторону кормовым бортовым закрытием, хорошо видно, как подошел к борту авианосца белоснежный катер Командующего Северного Флота.
   -Равняйсь! Смирно!
   Корабельный оркестр дружно заиграл "Встречный Марш", и вице-адмирал Доброскоченко четким строевым шагом, вскинув руку в воинском приветствии зашагал навстречу Командующему Северным Флотом. Внезапно звуки марша стихли.
   -Товарищ Командующий! Корабельная Авианесущая Группа после выполнения задач боевой службы прибыла на место постоянной дислокации. Пройдено более семи тысяч миль, выполнено более сотни полётов. Экипажи готовы к выполнению поставленных задач! Командир Корабельной Авианесущей Группы - вице-адмирал Доброскоченко.
   Командующий в сопровождении вице-адмирала Доброскоченко обошёл все подразделения авианосца, замершие по стойке "смирно", остановился напротив нашей "коробки" и "коробки" авиагруппы. На доли секунды наши глаза встретились. Промелькнула нелепая мысль: "Вот интересно, а о чём думает военноначальник в подобных случаях, пристально всматриваясь в знакомые и незнакомые лица своих подчиненных, под взглядом тысяч глаз, ловящих каждое его движение?"....
   -Здравствуйте, товарищи Североморцы!
   -Здравия желаем, товарищ вице-адмирал! - чётко рявкнул в ответ экипаж.
   -Поздравляю вас с успешным выполнением задач боевой службы и возвращением к родным берегам!
   Громогласное троекратное "Ура!" заставило вздрогнуть многочисленных гостей....
   Все, как и в прошлый раз, в уже далёком тысяча девятьсот девяносто пятом году и как бывает часто при возвращении авианосца после выполнения различных задач: выступление Командующего, губернатора Мурманской области, Мэра Североморска, традиционный жаренный молочный поросёнок, поощрения отличившихся.
   Приятно за всем этим наблюдать, но меня больше интриговало поведение моего друга, Алексея Омелина. Оксана, его жена, - председатель женсовета нашего корабля. Она тоже стоит среди гостей и должностных лиц, приехавших поприветствовать нас, а Алексей стоит, как и положено, среди командования корабля. Их разделяет несколько человек, но как ни пытался мой друг подойти к своей жене - никак не удавалось. Так и стоят два любящих друг друга человека, обмениваясь взглядами.
   Наконец, предоставили слово и Оксане Васильевне. Хорошие, тёплые слова произнесла она, от имени всех наших жен передала командиру корабля аппетитный пирог, и ... стала рядом со своим мужем.
   Алексей тихонько взял её за руку....
   После построения и прохождения торжественным маршем для нашей группы от командира корабля поступила команда, о которой мы мечтали с самого утра - "добро" на сход.
   Командирский катер отошел от борта "Адмирала Кузнецова". Глядя на удаляющийся авианосец, было, немного грустно. Перевернута ещё одна страница книги жизни, большую часть которой составляют главы, посвященные службе в армии. И жизнь и служба для меня стали одним целым.
  
   Всё ближе и ближе долгожданный берег, где снова будет удивлять его неподвижность и непривычная суета вечно куда-то спешащих прохожих. Пройдёт каких-то полчаса, останется позади КПП Североморского гарнизона, и с высоты сопки, с которой ещё предстоит спуститься нашему маршрутному такси, перед глазами раскинет свои улицы город Мурманск, где на проспекте Героев Североморцев стройной красной башней возвышается мой дом. Совсем скоро я поднимусь к себе на этаж. Услыхав звонок, откроет дверь дочка и как в детстве бросится на шею, жена обнимет и поцелует, а кошка Дымка будет тереться у ног, выгадывая момент, чтобы запрыгнуть ко мне на шею и спеть на ухо свою любимую песенку....
   Так это будет, или иначе ясно буде уже через час. Пока известно одно: я вернулся с моря, чтобы отдохнуть и вскоре уйти снова. Потом ещё будут и разлуки, и возвращения, и встречи.
   Так уж получилось, что девизом всей моей жизни стал девиз Баграмских авианаводчиков, взятый из какой-то песни:
   "Уйти, чтобы вернуться...".
  
  
  

Октябрь 2006 года город Мурманск.

  
  
  
  
   Автор ручается за подлинность описываемых событий, но просит не забывать, что произведение является художественно-публицистическим. Отдельные обстоятельства, фамилии, имена изменены.
  
  
  
  
  
  
  
  
   107
  
  
  
  
Оценка: 8.26*26  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023