ArtOfWar. Гутян Юрий Станиславович. Грустный праздник

Юрий Гутян

Грустный праздник

- Пап, можно тебя пригласить? - в голосе дочери звучала непонятная настороженность, даже робость.

- А почему нельзя? С удовольствием!

Празднование моего юбилея уже достигло фазы, когда после очередных бурных танцев наши гости, да и я сам в изнеможении упали на диван, кресла, стулья, в общем, на все, что подвернулось и, переведя дух, вели неторопливую беседу.

Алексей, мой друг, "заведет" кого угодно. Только послышались первые аккорды Hafanana в исполнении Afric Simone - мелодии из нашей далекой юности, он вскочил и, забыв о своих болячках, принялся выделывать такие коленца, что число танцующих, не выдержав бешеного темпа, очень скоро уменьшилось. Я тоже отошел к стене и, с восхищением наблюдая за происходящим, вытер платком крупные капли пота, выступившие на лбу. Гости подбадривали трех оставшихся самых стойких танцоров восторженными возгласами, шутили, смеялись. Переживая о друге, мне пришлось предупредить его возгласом: "Грыжи Шморля. Три отдела!". Алексей же, как ни в чем не бывало, продолжал танцевать. Какие грыжи? Какая боль? Танцевать, так танцевать!

Невесомыми пушинками дочкины руки легли мне на плечи. Танцует легко, полностью полагаясь на партнера, чаруя гармоничностью движений, пластикой и женственностью. И когда ты успела так измениться, Танюшка? Ведь только вчера носилась по комнатам маленькая девочка, наполняя их своей жизнерадостностью и смехом, а теперь уже со мной танцует очень красивая девушка.

- Пап, я сегодня весь вечер наблюдаю за тобой. Веселишься, шутишь, а в глазах нет, нет, да и промелькнет грустинка... Почему так?

Заметила-таки... Как же тебе ответить? Где найти слова, что помогут избежать банальности и штампов? Врать или сочинять что-то бессмысленно - сразу поймет, а правду говорить не хочется.

- Мне сегодня хорошо. Я счастлив. Но ты права - иногда становится грустно... Нет. Не то слово... Скорее, немного не по себе....

- А что так? Воспоминания?

- И это тоже, но, пожалуй, больше тревога о будущем. Ведь сорок пять - предельный возраст пребывания на воинской службе для старших офицеров..., - начал я, досадуя на уже сорвавшиеся с губ сухие казенные фразы, и замолчал, невольно поморщившись.

- Но тебе, же продлили контракт еще на два года! Таня смахнула невидимую соринку с моего плеча. - Опять будут полеты, море, в общем, все то, чем ты живешь!

Я задумался. Молодчина! Как все-таки она хорошо меня знает. Тонко подметила то, в чем сам себе не признаюсь.

- Все равно придется когда-то уходить....

- Ты ведь честно служишь, и никогда не искал "теплых" мест, хотя и мог бы. Вон сколько наград! Да и успел за эти годы многое испытать и пережить... Не пора ли на отдых?

Я задумался на миг.

- Честно?

- Честно!

- На службе все родное, знакомое с детства. Там я - это я. А кто я на "гражданке"? Что я там буду делать?

- Страшно? - чуть слышно прошептали дочкины губы.

- Есть маленько....

Не "маленько", а действительно страшно! О жизни гражданских знаю лишь понаслышке. Там все чужое. Службе в армии отдана почти вся моя жизнь.

Одна медленная мелодия сменилась другой. Танюшка прильнула ко мне и доверчиво положила голову на плечо. Огляделся. Мы не одни танцуем. Вон гости с Североморска тоже решили продолжить танец, о чем-то перешептываясь. Интересно, о чем? С Валерой мы еще в Прибалтике "лейтенантствовали". Дослужились до капитанов, и разбросала нас судьба по разным гарнизонам, чтобы снова свести в столице Российского Заполярья. Тесен все-таки мир.

- Пап, а какой из твоих дней рождений больше всего запомнился?

- Пожалуй, многие..., - ответил я уклончиво.

- Ну, а все-таки? - не унималась дочка. - Какой из самых первых ты запомнил?

Вот настырная! Издалека начала... А, в самом деле, который?

- Свое пятилетие помню по бо-о-ольшущему пирогу, что испекла бабушка Маша для меня в печи. Мы с моей мамой тогда у нее жили, пока твой дедушка Слава учился в Киеве. А шестилетие запомнилось из-за трактора.

- Какого трактора? - удивилась Таня.

- Красного. Железного. Игрушечного. На батарейках.

- И что в нем такого необычного?

- Он у меня отъездил, как положено лишь один день. Помню, включишь его - он едет по прямой, а столкнется с чем-нибудь - сам немного сдаст назад, чуть изменит направление и снова едет... На следующее утро я решил посмотреть, как он устроен?

- И что? - Немного откинув голову, Таня заглянула мне в глаза. Легкая улыбка говорила, что дочка уже угадала, чем закончилась история.

- Трактор больше не ездил!

- Ну, это - естественно. А ты?

- Исправить его так и не удалось, - вздохнул я. - Обидно было! Даже ревел втихаря, чтобы никто не увидел.

- А дальше? В смысле, когда уже совсем взрослым стал?

Я задумался. По-разному бывало. Сразу и не выбрать... Да и не все можно рассказывать, чтобы не подрывать свой авторитет. Кое-что и самому вспоминать стыдно.

- Небось, свое двадцати пятилетие в Афгане вспомнил?

- Ага, и его тоже... Вообще, если постараться, то можно празднование почти каждой даты вспомнить, или хотя бы как она проходила.

- Про Афганский свой юбилей можешь сейчас рассказать? - не отставала Танюшка.

Любопытная! Все ей обо мне знать надо... Живо вспомнилось то морозное ноябрьское утро тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Мы тогда возвращались с "боевых" по проводке колонны от Кабула до Кандагара и остановились на ночевку где-то между Газни и Кабулом. Оставался один перегон до базы. День для меня начался более чем необычно. Помню, несут меня на носилках, а я ругаюсь, на чем свет стоит от обиды и досады. И грустно, и смешно... Пожалуй, не стоит ей знать о том, как я отметил тот свой юбилей.

- Давай я все в другой раз расскажу. Ладно?

- Как тебе будет удобно..., но ты ведь нам с мамой об этом никогда не рассказывал! - в Таниных интонации послышались тревожные нотки. - Страшное с тобой что-то случилось?

- Нет, что ты! - поспешил успокоить я дочь. - Пожалуй, больше смешного было, чем грустного!

- А в морях сколько раз приходилось встречать дни рождения?

Отлегло... Сменила тему. О морях можно рассказывать сколько угодно. Об Афгане вспоминать сегодня не хотелось.

- Ой, и не вспомню... Много! Ты ведь знаешь, что к военным морякам я себя никогда не относил, чужие они какие-то, странные, особенно "надводники". А сейчас иногда думаю: почему так? Ведь пятнадцать лет уже сам в плавсоставе. За такой срок можно было и "оморячиться", но мне по-прежнему полеты, небо дороже. Странно как-то...

Мелодия закончилась. Странный, необычный разговор у нас вышел. Одно приятно - в очередной раз убедился, что Таня не просто интересуется моей жизнью, а переживает искренне, если видит, что чем-то озабочен. И когда это, интересно, началось?

В детстве я был непреклонным авторитетом для нее и одновременно кем-то наподобие лучшего друга или подружки. Пятнадцать месяцев Афганистана научили меня ценить каждую минуту, проведенную с семьей. Я спешил домой, зная, что меня там ждут с нетерпением, независимо от того возвращался со службы, уйдя из дому всего несколько часов назад, или провел сутки на боевом дежурстве. Целыми часами мы возились с дочкой, играли, что-то мастерили, читали книги, а чаще фантазировали, превращая обычные домашние предметы в волшебные, или заставляли героев известных детских сказок пускаться в новые, тут же придуманные, приключения и путешествия.

Дочка росла, а контакт с ней становился все прочнее. Она делилась со мной даже "страшными" тайнами и девчачьими секретами. Правда в ее подростковом возрасте, скорее всего из-за моей занятости на службе, моих частых дальних и длительных морских походов на авианосце, куда занесла меня судьба после очередных "организационно-штатных мероприятий", иногда между нами возникало небольшое отчуждение. Но это длилось недолго. Спустя несколько дней после моего возвращения все обратно возвращалось на круги своя. Мы долго шушукались перед сном. Она делилась своими проблемами, спрашивала совет, просила подробно рассказать, если были подобные моменты и в моей юности. Я очень дорожил доверием. Иногда возникали моменты, когда нужно было бы и посоветоваться с женой, но я старался решить все сам. Боялся, что Таня узнает о том, что рассказал все Свете, замкнется, и больше никогда мне не узнать, чем "дышит" дочь. Подозреваю, что и между моими женщинами были свои секреты.

Теперь Танюшка стала совсем взрослой. Своя жизнь, своя семья... Бывает, закрутится, захватят ее собственные заботы и хлопоты, не дает о себе знать по нескольку дней, а потом, словно опомнившись, позвонит или заскочит к нам на несколько часов, задаст несколько мимолетных ничего не значащих вопросов, и понимаешь как ты ей по-прежнему дорог.

- О чем загрустил? - поинтересовалась супруга, бросив придирчивый взгляд на праздничный стол: все ли в порядке? - Болит что? Не пей больше!

- Не загрустил, а задумался о нас с Таней. Хорошая дочка выросла, - я приобнял Свету. - Вся в тебя. А насчет выпивки..., так это ты зря. Знаешь ведь, что не увлекаюсь. Да и зачем тебя лишний раз расстраивать?

- Смотри мне! - шутя, пригрозила мне жена, конечно больше для профилактики, чем по делу.

Всегда переживает за меня, волнуется. Вот и сейчас проверяет, все ли со мной в порядке. Нужно успокоить. Самый надежный и проверенный способ - поцелуй.

- Пусти! Гости ведь смотрят! - застеснялась жена, тщетно пытаясь вырваться. - Лучше помоги перекрыть стол. Чай сейчас пить будем.

- Ну и пусть смотрят! Все прекрасно знают, что люблю тебя! - произнес я громче обычного. - Они тоже друг друга любят!

- Еще как! - подтвердил Валера и нежно поцеловал не ожидавшую подобного свою Любашу.

- Мальчишки, вы - дураки! - взвизгнула Оксана, безуспешно отбиваясь от своего Алексея. - Чай остывает, торт засыхает, а они - целоваться! Быстро все марш курить и бегом за стол! Девочки, уносим посуду, ставим чашки!

Рассмеялись. Оксана работает учителем в школе, и по ее интонации в данный момент это было очень даже заметно. Немного застенчива, и всегда реагирует подобным образом на приставания своего мужа. Смущается, хотя прекрасно знает, что нам прекрасно известно, что она, несмотря на довольно солидный семейный стаж, по-прежнему влюблена в Алексея без памяти.

Пришлось подчиниться. Торт на дне рождения - главное блюдо праздничного застолья. Он всегда заставляет вспомнить детство, обязательный ритуал задувания свечей. От этого всегда на душе становится теплее.

В хорошей компании время всегда летит незаметно. Гости, уставшие, но веселые и довольные разошлись далеко за полночь. Напелись, натанцевались, нашутились вволю. Квартира как-то вдруг опустела. Стало немного грустно.

Почему всегда так и в детстве, и в юности, и зрелом возрасте? Ведь ничего особенного не произошло. Просто стал немного старше и все. Сегодня "стукнуло" сорок пять, завтра пойдет уже сорок шестой год. Закрыта одна страница книги жизни, открывается следующая. Что было, то прошло, кануло в лету. А что будет дальше? Как знать? Как узнать? Вот бы заглянуть хоть одним глазком! А, может, не стоит? Ведь это как с интересной книгой: читаешь взахлеб, ждешь развязки, а не удержишься, заглянешь вперед, узнаешь, чем закончится, и нету уже той заинтересованности и трепетного ожидания. Нет уж. Пусть все идет, как идет! Всему свое время.

Порядок в квартире навели довольно быстро. Светлана вдруг вспомнила, что у нее завтра отчет. Засела за бумаги, а мне ничего не оставалось делать, как приняться за мытье посуды. В другое время перемывать целую гору различных тарелок салатников было бы долго и нудно, но сейчас все оказалось гораздо проще: загрузил посудомоечную машину, вымыл то, что в нее не уместилось и, включив телевизор на кухне, стал ждать, когда машина закончит свою работу.

По телевизору шел блок новостей. Ничего, стоящего моего внимания. Уже хотел переключиться на другой канал, как диктор сообщила, что американские летчики в Афганистане очередной раз ошиблись и отбомбились по мирному кишлаку. В репортаже замелькали до боли знакомые пейзажи....

Афган в моей душе оставил глубокий шрам. Столько лет прошло, как я вернулся оттуда, но стоит где-то увидеть, или прочесть название этой страны, как весь превращаешься во внимание и жадно ловишь скудные крупицы информации. Где-то вычитал, что каждый из тех, кто побывал в этой горной стране с пресловутым "интернациональным долгом", оставил там частицу себя. Не знаю, оставил, или привез, но что-то в этих словах есть. Манит Афган, зовет, как ни стараешься позабыть весь тот кошмар, что довелось испытать на себе в годы, когда моя служба только начиналась.

Правду сказал я дочери, подтвердив, что свое двадцати пятилетие встретил на той войне, но не решился рассказать, как все происходило....

Ноябрь тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Афганистан

- Ну, и где этот "летун"? - подполковник Верещак негодовал уже десять минут к ряду. - Кто его видел сегодня утром? Где он ночевал?

- Как всегда, у медиков, в кузове ГАЗ-66, - начальник разведки полка майор Стрельников поискал глазами Полкового Доктора. - Товарищ командир, вы медицину запросите....

Командир полка проворчал что-то наподобие: "Ну, уже если и мои "командиркают" как авианаводчик, то скоро все - весь полк так говорить будет. Ну, летун, ну "Спринтер"! Выдеру, по самое не хочу!", и многозначительно посмотрел на начальника связи.

- Что вытаращился? Запрашивай медиков! Пока не найдем старлея, трогаться не будем!

- Так я, ...товарищ командир, - Игорь Разумовский поправил очки, - сомневаюсь, что медики позывной нашего авианаводчика знают....

- Хоть летуном, хоть чертом на метле, хоть какой угодно кличкой назови, только пусть найдут мне старлея и представят сюда. Минуту даю!

Разумовский, подтянул "ларинги" и что-то забубнил в эфир.

- Товарищ командир, не надо искать, - от увиденного Стрельников даже привстал. - Кажется, это его несут....

Открывшаяся картина в другой обстановке вызвала бы смех. Но не на "боевых". Четыре "медбрата", взвалив на плечи носилки, неторопливо пробирались к командирской "чайке". Лежащий на носилках неестественно дергался и отчаянно матерился с такими речевыми оборотами, которых никто не ожидал услышать от молодого офицера, представителя доблестных военно-воздушных сил. Странную процессию замыкал Василий Васильевич - начальник медицинской службы полка, вместо обычной своей сумки с красным крестом торжественно несший перед собой на вытянутых руках радиостанцию авианаводчика.

- ...Твою мать! - в сердцах произнес подполковник Верещак. - "Трехсотый"... Почему я ничего не знаю? Что случилось?

Командиру было от чего огорчиться. "Боевые" по проводке просто огромной по размерам колонны, более тысячи КамАЗов, часто с прицепами, по маршруту Кабул - Кандагар подходила к концу. Колонна была доставлена в назначенный пункт, и теперь полк возвращался к месту постоянной дислокации, то есть домой. Естественно, без подрывов не обошлось, но в части потерь не было. И тут, на конечном этапе, такая незадача!

- Доктор, что стряслось? - еще сильнее разволновался командир, заметив, что кисть правой руки у авианаводчика забинтована.

- Ничего страшного. Примерз вместе с мешком к носилкам, - доктор смущенно улыбнулся. - Забыли разбудить... А с рукой все в порядке. Он проткнул ее, напоровшись в темноте на какой-то штырь, когда пытался сам из примерзшего спальника выбраться. Мы обработали ему рану....

- Фу-у-ух! Слава Богу! - подполковник выдохнул с облегчением. - Кладите его ногами на двигатель... Оттаешь - сам все расскажешь!

"Это - уже мне, - подумал я, лежа на носилках весь красный как вареный рак от обиды и досады, все еще не прекращая попыток вырваться из ледяного плена. Бесполезно! Примерз намертво.

- Есть, товарищ командир! - наконец-то я смог выдавить из себя хоть что-то, сгорая от стыда.

- О! Ишь ты: по-человечески заговорил! Значит все в порядке, - усмехнулся командир, вспомнив витиеватые выражения наводчика, адресованные, скорее всего медикам. - Поехали!

Подобно гигантскому удаву, проснувшемуся ото сна и выбирающемуся погреться на солнышке, колонна полковой брони медленно поползла на дорогу. Небо на востоке стремительно светлело. В горах Афганистана начинался новый день.

Майор Стрельников, которого добрая половина офицеров полка за глаза, да и мы с майором Борисовым без посторонних называли "Канарисом", пробрался ко мне. Некоторое время внимательно рассматривал, словно изучал мою забинтованную руку с проступившим красным пятном на ладони, пылающие от стыда и досады щеки, спальный мешок, превратившийся в ногах в глыбу льда. Молча, вынул нож разведчика.

- Не надо, Валера, жалко! - прошептал я испуганно. - Спальник совсем новый....

- И я так думаю. Потерпишь?

- Ага....

- И как это тебя угораздило? - Канарис прикурил сигарету и сунул мне ее в губы. - Покури. Успокойся.

- Спасибо, я уже успокоился. Обидно только и стыдно... Представляешь, вчера, как всегда, забрался под тент ГАЗ-66 медиков, разложил спальник на носилках. Кто-то из бойцов предложил чистые, почти новые валенки. Я, подумав, согласился. В носках спать, сам понимаешь, может оказаться себе дороже - в темноте искать и обувать ботинки, если что, проблематично. Хоть и устал как собака, но долго не мог уснуть. Только начну дремать, как ходоки за водой разбудят. У меня ведь две РДВ-100 (резервуар для воды - примечание автора) в ногах стояли. Потом вырубился... Просыпаюсь - вокруг темень и никого под тентом, кроме меня нет. Попытался выбраться из спальника - никак. Пока я спал, кто-то из бойцов разлил воду и на дно кузова, и на мои ноги. Спальник промок, валенки, носилки. Ничего не почувствовал во сне, спал как убитый! Ночью все это замерзло, заледенело. Дергался, дергался - ну не могу ноги вынуть, хоть плачь! Даже сесть не получалось. Покричал немного - бесполезно, никто не слышит. Когда машина завелась, сам хотел уже спальник резать, хотя и жалко было. Спальный мешок-то новый, "штатовский", трофейный, на гагачьем пуху. Ну, из тех, что мы на крайней реализации взяли. Помнишь?

- А-а-а, помню, - протянул Валерий и бросил взгляд на мою аккуратно забинтованную руку. - А зачем ты с новым спальником на "боевые" пошел? Старый свой пакистанский спальник куда дел?

- В Баграме остался... Он у меня совсем расползся после "боевых" в Бараках. Даже не знаю, удастся ли зашить? Врядли..., - поморщившись, я погладил забинтованную руку. - Блин, болит зараза! Вот устроил себе подарок!

- Кстати, дружище, поздравляю! И сколько тебе сегодня стукнуло?

- Спасибо. Двадцать пять.

- Возраст настоящего мужчины. Ладно, лежи, оттаивай, - Валера осторожно пожал пораненную руку и, подхватив мой рюкзак, стал пробираться на наше "штатное" место.

Я не удивился, что Валерий Алексеевич откуда-то узнал, что сегодня день моего рождения. Разведчики всё знают, тем более о друзьях. Правда я хоть и не разведчик, но тоже знаю, что он родился в январе. Борисов сказал. Особисты тоже все знают. Им по должности положено.

Тепло двигателей БТР делало свое дело. Вскоре у меня уже получилось сесть, хотя ноги еще оставались в ледяном плену. Валенки отказывались гнуться, намертво примерзли к спальнику, а тот к носилкам. Ничего, немного терпеть осталось. Уже скоро выберусь.

Немного посидев, улегся обратно. Ездить спиной вперед с детства не люблю, но и на броне ездить, лежа, не привык. Необычно как-то, и даже забавно получается. Если не поворачивать вправо или влево голову, то видно одно небо. Оно уже не серое, а нежно-голубое с розоватыми облаками. Скоро выглянет солнце, небо посинеет, а облака станут белыми....

Хоть и красивое оно здесь, но все равно чужое, не наше. Наше небо сейчас видно из окна родительской квартиры в Ворошиловграде, куда перебрались мои девчонки, пока я тут воюю. Света в отпуске по уходу за ребенком. Что им было делать одним в далеком военном гарнизоне? Друзья - это очень хорошо, а в Ворошиловграде живут и ее родители, и мои. Все легче с такой поддержкой им всем вместе перенести этот год. Конечно, сегодня утром, пока еще все спят, Света будет плакать. Как же, такой праздник, такая дата, а муж в Афгане....

Я выбросил потухшую сигарету. Посмотрел по сторонам. Скалы подступают к дороге все ближе. Техника значительно увеличила скорость. Хорошо все-таки ехать на БТР. На танке или БМП куда хуже. Постоянный лязг гусениц и рывки на поворотах. Или, может, мне такие "водилы" попадались? А тут ветер уносит рокот двигателей, и тишину нарушает только шелест колес по асфальту. Грузовики остались в Кандагаре. Назад едем можно сказать налегке, без особых сложностей. Не нужно никого сопровождать, терпеливо ожидая, пока не проползет мимо очередная колонна, чтобы, свернувшись "чулком" пристроиться ей в хвост и плестись за ней до очередного места стоянки. Едем себе и едем без остановок. Красота!

Наконец мне удалось высвободить ноги. Оставив спальный мешок и злополучные валенки сушиться на двигателе, я решил перебраться на свое привычное место - у кожуха "удэшки" - переносного генератора.

- А где твои ботинки? - поинтересовался Стрельников, заметив, что я пробираюсь к нему в носках. - Сушиться оставил? Не замерзнешь так?

- В рюкзаке лежат. Их доктор утром туда определил, чтобы удобнее было нести. Кстати, там где-то должны быть и запасные носки.

- Что, ноги сильно намокли?

- Есть маленько. Но это случилось совсем недавно, когда, оттаяв, валенки промокли насквозь. Ничего, пока доедем - все высохнет, - я уселся и, положив на колени свой рюкзак, принялся в нем рыться. - А вообще хорошо идем. Надеюсь, что вечером уже буду дома.

Валерий посмотрел на меня и скептически улыбнулся.

- Не нужно настраиваться так оптимистично. Это - еще не точно. Еще долго ехать, а в дороге всякое может случиться....

Фраза, произнесенная Стрельниковым, немного отрезвила. Несмотря на утреннее приключение, настроение было приподнятым. Во-первых, как-никак сегодня день моего рождения, а во-вторых.... Во-вторых, с каждым километром пути, с каждым мгновением мы приближались к Кабулу. Там мне предстоит распрощаться с товарищами, с которыми уже даже и трудно посчитать сколько раз мы выходили на "боевые", дождаться колонны штаба 108 мотострелковой дивизии и сесть на наш "авианаводческий" БТР с бортовым номером шестьсот три, а затем, через каких-то час-полтора мы уже будем у себя на базе, в Баграме.

Жаль, конечно, что "боевые" затянулись - вместо первого ноября возвращаемся пятого. Три-четыре дня полеты и перелеты традиционно будут закрыты из-за праздничных дней, но зато потом мне можно будет улететь в Союз, в профилакторий, аж на целых десять суток. Там договориться и в частном порядке смотаться на недельку к семье - дело техники. Ведь целый начальник штаба ВВС 40 армии вместе с начальником КП ВВС клятвенно заверили, что после возвращения с этих "боевых" меня уже будет ждать загранпаспорт с открытой визой.

Вообще-то я уже сейчас должен быть в профилактории для реабилитации после полученных контузий и ранения. Как всегда помешала вечная "нехватка людей". Кто-то из моих коллег еще не вернулся из отпуска, кто-то заболел или валяется в госпитале, залечивая дырки в организме. Авианаводчик для "духов" - желанная мишень. Ладно, проехали....

Несмотря на выглянувшее из-за восточных хребтов солнце, еще было довольно холодно. Дорога обледенела. Замерзшие на обочинах лужи говорили о прошедшем ночью или вечером дожде и сильном морозе под утро. Дождь в горной пустыне - редкое явление. Но уж если польет, так польет! За короткий промежуток времени можно промокнуть до нитки, а через какой-то час недоумеваешь: одежда высохла, вокруг по-прежнему стоит жара и никаких тебе луж. Вот спальник, если не удалось его уберечь от дождя, сохнет очень долго.

Колонна постепенно замедляла скорость, пока не перешла на "черепаший" шаг. Бронетранспортерам и танкам гололед нипочем, а вот БМП скользили, шли юзом, норовя сорваться в пропасть. Серпантин дороги уходил вверх, затем сделал петлю и начался спуск.

Гораздо выше дороги по крутому склону горы были разбросаны большие и маленькие металлические обломки, а у самой вершины из расщелины торчала хвостовая балка и задняя часть фюзеляжа вертолета - все, что осталось от грозного Ми-24. Что случилось, и когда это было определить невозможно. Очень, похоже, что здесь нашел свой последний приют "демократ" (жаргонное выражение, часто употребляемое военнослужащими Ограниченного Контингента советских войск для обозначения правительственных войск Демократической Республики Афганистан - примечание автора). У наших вертолетов раскраска не такая броская. Все равно жаль. Жаль людей, жаль машину....

Вспомнилась недавние приключения.

...Старейшины племени Тухи в своем отказе не пропускать "шурави" по дороге, проходящей через их земли, были категоричны. Командир дивизии решил в бой не ввязываться, а повел колонну севернее, через пустыню. Жара, песок, тучи пыли, а мы жаримся на броне, или стоим на блоках. Пять-шесть КамАЗов проходят благополучно, а седьмая машина зарывается в песок. Говорят, что ширина дороги, которую проделала колонна грузовиков иногда доходила до двух километров. Возможно. Я тогда впервые своими глазами увидел и ощутил на себе настоящую пустыню.

Она, оказывается, совсем не такая, как показывают по телевизору. Дюны и барханы попадались редко. В краткие мгновения, когда ветер уносил от нас тучи пыли, открывался один и тот же нудный пейзаж: безжизненная равнина, поросшая чахлой травой с редкими низкими кустиками и островками бурьяна. Все вокруг было серым: и люди, и техника. Мелкий песок скрипел на зубах, забивался под одежду, в трусы и даже в привычно туго стянутые шнурками ботинки.

Ветер постепенно сменил свое направление. Появилась возможность поесть. Кое-как отряхнувшись, я заглянул в зеркало. Оттуда на меня смотрел глубокий старик. Понятно, что это вездесущая пыль забила все поры, перекрасила волосы, усы, брови и ярко выделила все складки и морщинки, но стало жутко. Давил на психику и распластавшийся посреди пустыни, в километре от нас военно-транспортный самолет. Определить на таком расстоянии был это Ан-26 или Ан-24, его принадлежность совершенно невозможно. Самолет лежал ровно. Можно предположить, что он совершил вынужденную посадку. Смущала только правая полуплоскость, лежавшая неподалеку.

Сколько таких скорбных памятников разбросано по Афгану? А ведь за каждым из них чья-то смерть, чье-то горе. Эх, война....

Ожидание предстоящей скорой поездки в Союз расхолаживало. С самого утра я не мог отбросить рассуждения и мечты о том, как, возможно, через неделю буду уже дома, смогу обнять Свету, Танюшку, повидать родителей. Нельзя с такими настроениями уходить на "боевые"! Крайний раз ездил в Кабул за направлением в профилакторий и своим паспортом, а получилось так, что вместо прохладного в это время года родного города, где прошло часть детства, оказался здесь, в составе уже ставшего своим 181 мотострелкового полка. Майор Гриднев, начальник командного пункта ВВС 40 армии явно был чересчур оптимистично настроен, когда обещал "золотые горы" после моего возвращения с этих "боевых". Возвращения в составе полка могло и не быть, да и загранпаспорт с открытой визой явно был бы уже нужен кому-то другому. Дважды за эту неделю протягивала ко мне свои руки Костлявая, да, видать, час мой еще не пробил.

Первый раз, не потянись я к Игорю Разумовскому, протягивающему флягу с водой из люка этой самой командирской "чайки", на которой сейчас едем, то три дырки, появившиеся в кожухе "удэшки" от автоматной очереди прилетевшей откуда-то из ночи были бы у меня в груди. Чудом уцелел.

Второй "звонок" прозвенел совсем недавно, когда после подрыва на мине МТЛБ, тягача саперов, нужно было срочно отправлять раненных санитарным вертолетом.

Эвакуация - дело хлопотное всегда, тем более, если возникает дефицит времени. Повезло раненным, что "вертушки" быстро прилетели, и подготовил, помимо основной площадки, еще и запасную. Благо рельеф местности позволял сделать это - вокруг нас простиралась безжизненная равнина. Иначе туго бы пришлось. А начиналась эвакуация так гладко.

Помню, сижу себе на броне у площадки, радуюсь, что мест, подходящих для посадки вертолета не пришлось искать в спешке, саперы оказались рядом и скоро закончится этот кошмар с раненными, что происходит на глазах. Старший лейтенант Андрей Горшков постоянно стонет. Ни на минуту не умолкает медбрат, тоже ехавший на подорвавшемся тягаче. Мина рванула под правым передним катком, над которым сидел Андрей, оторвав ему переднюю часть ступни одной ноги и превратив в кровавое месиво пятку другой. Рядовой же получил увечье - осколком срезало большую часть головки его мужского достоинства. Горшков ничего не говорит, только стонет от боли, несмотря на то, что мы ему вкололи изрядную дозу промедола. Боец же постоянно донимает Василия Васильевича довольно откровенными вопросами: много ли осталось у него еще ТАМ от хозяйства? Не слишком ли туго его забинтовали? Сможет ли он теперь своим обрубком, хоть что ни будь делать? Ведь дома его ждет невеста. Василий Васильевич, как может, с серьезной миной успокаивает парня, а тот не унимается, все задает одни и те же вопросы... Дурдом!

Вертолет Ми-8, совершающий санитарный рейс приступил к заходу на посадку. Оставалось совсем немного до того момента, когда он зависнет над площадкой перед посадкой, как я увидел взметнувшийся фонтан у самого оранжевого сигнального дыма, служащего ориентиром для летчика. Мина!

- Запрещаю посадку! Уход! Противодействие! - подаю команду в эфир. Поворачиваюсь к бойцам, медицине и кричу: "Всем укрыться!".

Кажется, вовремя... Вторая мина взорвалась гораздо ближе. Словно от порыва ветра дернулся шнур гарнитуры моей радиостанции. Самому бы укрыться, но некогда, да и негде. Петляя как заяц, устремляюсь к подорвавшемуся МТЛБ. Боковым зрением вижу, что мой маневр повторяет и младший сержант Непийвода. Я же приказал: "Всем укрыться!". Ну, Семен!

"Санитар" кружит невдалеке. Вокруг него роятся "крокодилы" - вертолеты огневой поддержки Ми-24, поливая огнем все подозрительное в округе. С радиостанцией творится какая-то чертовщина - из эфира доносятся обрывки фраз, какой-то скрип. Ведь до этого же работала исправно! Проверяю крепление шнура, антенны - все нормально. В чехле, а, значит, и корпусе повреждений нет. Прохожусь рукой по шнуру, смотрю на индикатор заряда аккумулятора и ... чувствую, как покрываюсь холодным потом. Чуть выше регулятора громкости и включения радиостанции шнур наполовину перебит.... И что теперь прикажете делать? Без всякой надежды кручу шнур.

- ... "Третий", почему молчишь? - отчетливо доносится из наушника.

Слава Богу, заработала родимая! Кто-то дергает меня сзади за рукав. Поворачиваюсь. Непийвода тычет рукой в сторону виднеющегося вдалеке небольшого кишлака. Какое-то подозрительное шевеление возле ближайшего к нам дувала...

- "Кугур-3" - "шмелям": нахожусь возле поляны посадки. Цель относительно меня: Азимут ..., дальность ... Ориентир: самое высокое дерево у дувала на северо-восточной окраине муравейника на "Михаил".

Один из Ми-24 послушно довернул и молча, пустил ракету. Хоть бы "квитанцию" дал, что понял! Странно.... Ракета взорвалась в нужном направлении, но с небольшим недолетом. В наушнике гробовая тишина....

Осторожно пошевелил перебитым шнуром, почти не надеясь на удачу.

- "Кунгур-3" - 612, оцени безопасность захода на посадку. В случае готовности дай знать! - снова ожил эфир.

- "Кунгур-3" 612-го понял! - отвечаю летчику и озираюсь по сторонам.

У дувала никакого движения. Или попали, или разбежались "духи". Иначе я бы так спокойно тут не стоял. Для миномета вертолеты в воздухе недосягаемы, а мы - прекрасная мишень. Врядли решатся на обстрел, даже если остались целы, пока "крокодилы" кружат, прикрывая нас.

- 612 - "Кунгур-3", готовьтесь к посадке на запасную поляну. Условия прежние. Даю обозначение, - принимаю решение и киваю Семену.

Тот знает, что делать - снимет с ремня разгрузки сигнальную шашку, дергает за кольцо и бросает ее на центр площадки. Сладковатый оранжевый дым стелется по земле, показывая экипажу направление и силу ветра.

- 612-й "Третьего" понял. Поляну наблюдаю, - слышится из наушника.

Мертвой хваткой зажимаю перебитый шнур в месте повреждения, заскакиваю на тягач и ору медицине: "Приготовиться! Сажаю на запасную.... Работаем ОЧЕНЬ быстро".

Василию Васильевичу не нужно объяснять, что значит "очень быстро". Не в первый раз работаем вместе в подобных условиях.

Едва шасси "санитара" коснулись земли, я в очередной раз убедился, что у дувала все спокойно и побежал к командиру экипажа. Собственный автомат, скользнув ремнем по плечу, больно бьет меня по ляжкам. Шиплю от боли, но бегу. Поправлять-то нечем - руки заняты шнуром. Только бы не разъединились контакты!

Летчик лишь взглянул на мои руки и протянул свою карту.

- Тебя почти не слышно! Только обрывки фраз... Покажи куда работать! - скорее угадываю по губам, чем слышу сквозь рев двигателей и шум поднятого несущим винтом ветра.

Осторожно отпустив тангенту, ткнул пальцем в карту, стараясь, чтобы ноготь попал на нужную окраину кишлака.

- Видишь высокое дерево возле дувала? - прокричал я ему на ухо и показал рукой в сторону кишлака. - Нужно отработать чуть левее его и ближе к дувалу.

- Понял тебя! Передам нашим.... После взлета стану над тобой. Если что не так, то подкорректируешь!

Молча кивнув, отбежал в сторону. Семен Непийвода поднял руку с оттопыренным большим пальцем. Понятно: погрузку закончили, можно взлетать. Дав команду на взлет в эфир, на всякий случай продублировал ее жестом и снова полез на МТЛБ. Взглянул на злополучный дувал. Блин! Там "духи"!

- В укрытие! - Проорал я, отметив про себя, что вертолет с "техсотыми" взлетел с моей площадки очень даже вовремя. Не ясно, что еще у местных "духов" на уме? Решатся на обстрел или сейчас заняты чем-то или кем-то невдалеке от миномета? На "авось" рассчитывать не приходится. Тут нужно знать наверняка....

Командир "санитара" еще в наборе высоты сообщил старшему группы прикрытия координаты цели, добавив, что у меня проблемы со связью и стал кружить надо мной. Один из "крокодилов", как называет пехота вертолет Ми-24, направился в нужную сторону. Пустил одну ракету. Пошел на повторный заход.

Я подавал команды, распластавшись на МТЛБ, прекрасно понимая, что "заряди" по мне "духи" миной, то это врядли бы помогло. Укрыться подобно медикам и саперам под броню не предоставлялось возможным - с земли цель почти не просматривалась. Тут уж кто кого раньше накроет. Главное - не дать им успеть произвести выстрел первыми, если они решатся на это.

Очень похоже, что моих команд никто не слышал. Хорошо еще, что радиостанция хоть на прием работала. Очередной НУРС с Ми-24 лег левее цели. БТР, на котором я приехал сюда, водил стволом вправо-влево, но не стрелял, боясь попасть по своим и, скорее всего, не видел по кому конкретно нужно работать. На блоках тоже молчат. Пришлось вскочить и, отчаянно махая свободной рукой, показывать вертолетчикам, что нужно "отработать" правее разрыва первой ракеты. Каким-то чудом командир "санитара" понял это, передал сопровождавшим его Ми-24, и следующий НУРС лег уже в нужном месте. Одновременно поступил доклад командира атакующего вертолета: "Цель вижу!". Целая серия ракет накрыла "духовский" миномет вместе с расчетом.

Когда "вертушки" ушли, Василий Васильевич долго не мог разжать мои пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся и сжимавшие в согнутом положении поврежденный шнур радиостанции. Меня они почему-то не слушались....

Посудомоечная машина подала сигнал, сообщив, что завершила свою работу. Я открыл ее и принялся выгружать идеально чистые еще горячие тарелки, салатники, чашки, в очередной раз убеждаясь, что в свое время сделал супруге очень нужный подарок. Столько времени высвобождает, да и руками, как ни старайся, так качественно посуды не вымыть. Теперь нужно всю эту красоту разместить по навесным шкафам. Делал это машинально. Все мысли были там, в далеком ноябре тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.

До Кабула мы добрались без особых приключений. Я хотел сойти с "чайки" прямо на дороге в Теплом Стане, чтобы дождаться колонну штаба 108 мотострелковой дивизии и сесть на наш "шестьсот третий", но подполковник Верещак, командир полка, сказал, что я должен сначала прибыть в расположение их части, а уже потом могу направляться, куда будет угодно.

Возвращающихся с "боевых" сослуживцев в полку встречали с оркестром. Командир поздравил всех с успешным возвращением, а затем взглянул на часы и добавил: "Нашему авианаводчику сегодня исполнилось двадцать пять лет. Позвольте от имени командования, себя лично и личного состава части поздравить его с юбилеем...".

Много теплых слов тогда услышал в свой адрес и был смущен подобным вниманием к собственной персоне. Понял, что не зря считаю этот полк "своим" - за семь месяцев совместной работы меня здесь уважают и ценят, несмотря на возраст и звание.

Вынырнувший из люка командирской "чайки" Игорь Разумовский поставил на броню кассетный магнитофон, и зазвучала популярная в то время песня, где припев начинался со слов: "День рождения - грустный праздник". После поздравления и вручения подарков я был торжественно доставлен обратно на дорогу и уже на БТР начальника штаба дивизии, а затем и нашем "шестьсот третьем" вернулся на базу.

А праздник действительно получился грустным. К всеобщему удивлению нашу группу встретил майор Церковский. Владимир Алексеевич с нами в этот раз на "боевые" не ходил. Когда мы уходили, то попрощались с ним, надеясь встретиться уже в Союзе, после собственной, еще нескорой замены. Было известно, что его заменщик уже в Ташкенте, на "пересылке" и со дня на день должен появиться в Кабуле, а затем прибыть в Баграм. По возвращению мы рассчитывали, что нас будет встречать новый начальник группы боевого управления.

Алексеевич ходил какой-то серый, поникший, хотя и радовался искренне, что группа вернулась без потерь. Мы его тактично не беспокоили расспросами. Всякое бывает. Например, новый начальник ГБУ мог попасть в госпиталь, подхватив какую-то инфекцию, чем славился Афганистан или застрял где-то по пути сюда, что тоже вполне вероятно. Мало ли случается неожиданностей! Но вскоре стала известна настоящая причина.

Однажды утром позвонил кто-то из кабульских авианаводчиков и предупредил Церковского, чтобы он готовился к встрече - ночью его заменщик вылетает в Баграм. Алексеевич набрал выпивки, закуски для своей "отвальной". Узнал, каким бортом и во сколько прилетит долгожданный товарищ, договорился по поводу машины, чуть ли каждые полчаса донимал диспетчера по телефону, но самолет той ночью так и не прибыл. Информацию о причине задержки получить не удалось. Лишь на следующее утро стало, понятно, что случилась беда: военно-транспортный самолет Ан-12, на котором летел наш будущий начальник, при взлете столкнулся в воздухе с вертолетом Ми-24. На борту самолета помимо пассажиров было еще шестьсот килограмм спирта. При ударе о землю Ан-12 загорелся. Многие из тех, кто был на борту, погибли. Погиб и заменщик майора Церковского....

Управившись со своими делами, супруга юркнула ко мне под одеяло.

- Не спишь еще, именинник? - спросила, поцеловав.

- Нет еще...

- А о чем задумался? - забеспокоилась она. Что-то не так?

- Что ты! Все прекрасно. Вы с Танюшкой просто молодцы - такой праздник организовали! Спасибо.

- Вот и, слава Богу... А о будущем не переживай. Тебе еще два года служить до конца контракта. Даже если еще раз "продлиться" не удастся, то, думаю, быстро найдешь себя и на "гражданке". Ведь ты у меня такой умный, трудолюбивый. Я просто уверенна в этом, - уговаривала Светлана, вероятно решив, что я волнуюсь о будущем.

Хорошая она у меня. Всех объединила в себе: и жена, и любовница, и лучший друг. Скоро отметим серебряную свадьбу, а в отношениях наших ничего не изменилось за четверть века. Иногда думаю: за что мне такая награда? Мыкалась со мной по гарнизонам. Ждала почти полтора года с войны. Потом пять лет помогала преодолевать все чаще обрушивающиеся на меня последствия контузий, выхаживала после очередных приступов. Своей заботой и верностью во время многочисленных невзгод, выпавших на нашу долю, не позволяла мне раскисать, а заставляла бороться и побеждать даже когда от кажущейся безысходности опускались руки. В частых командировках и дальних морских походах я всегда чувствовал, что меня по-настоящему ждут, и это придавало новые силы.

- И, правда, чего это я распереживался? - нежно обняв любимую, прошептал я. - Ты рядом, а вместе нам ничего не страшно!

Из темноты по-зимнему холодной заполярной ночи в окно стучались снежинки, а в квартире было тепло и уютно. Даже не верилось, что через неделю нас снова ждет разлука. Я в очередной раз уйду покорять студеные волны и свирепые ветра Баренцева моря, а Свете вновь предстоит грустить и ждать моего возвращения. Затем промелькнет короткий отпуск перед новым испытанием - предстоит очередная боевая служба, дальний и длительный морской поход на флагмане военно-морского флота России авианосце "Адмирал флота Советского Союза Кузнецов".

Жен летчиков, как и жен моряков, объединяет одно - умение ждать, а нас - хорошо выполнять порученную работу. И пусть то, что ждет нас после возвращения, подогретое различными слухами о предстоящих сокращениях и увольнениях в Вооруженных силах сейчас не пугает неизвестностью. Вместе мы - сила.

Декабрь 2008 года. Атлантический океан.

Комментарии: 16, последний от 12/03/2011. © Copyright Гутян Юрий Станиславович (emari-12@yandex.ru) Размещен: 11/03/2011, изменен: 11/03/2011. 43k. Статистика. Рассказ: Афганистан, Проза Предельный возраст Иллюстрации: 1 штук.	Оценка: *7.004** Ваша оценка:

Гутян Юрий Станиславович Грустный праздник

Гутян Юрий Станиславович
Грустный праздник