"Нет, все-таки отдых в украинском селе лучше всяких курортов будет, - промелькнула мысль, едва я понял, что окончательно проснулся, - хочешь - вставай и занимайся чем-нибудь полезным по хозяйству, а нет - спи дальше. И никто тебя не упрекнет! Гость, он и в Африке гость - особа почитаемая. А главное - полная свобода: ни тебе приема пищи в строго определенное время, ни санаторских процедур, которые нужно посещать в ущерб купанию в море или загоранию до черноты под жгучим южным солнцем".
Со двора доносилась петушиная перекличка, подтверждающая начало нового дня. Хозяйский пес, судя по ритмичному позвякиванию цепи, остервенело чесался, пытаясь избавиться от больно кусающих блох. Призывно промычала соседская корова. Тут же нетерпеливо взвизгнула свинья. По этим звукам легко определить, что петухи кричат не в первый раз, и уже наступило утро. Солнце, скорее всего, поднялось еще невысоко. Его лучи пока не греют, а лишь заставляют сверкать и переливаться капли росы на листьях и траве. Сейчас выйду, потянусь, вдохну полной грудью ароматы утренней свежести. Эх, хорошо!
Открыв глаза, я привычно столкнулся взглядами со знакомыми лишь по рассказам жены далекими ее предками и родственниками. Серьезные, испуганные, степенные. Настороженно смотрят они со старых пожелтевших от времени фотокарточек, по деревенской традиции когда-то давным-давно заведенных в рамках под стеклом.
Сколько событий произошло перед этими взглядами, а, сколько самим людям, запечатленным на них, довелось пережить! Вон в морской форме с гордой надписью "Березань" на ленточке бескозырки запечатлен прадед супруги. Пятнадцать лет жизни отдал он службе "за веру, царя и отечество". Ему-то точно было бы, что мне поведать, да время неумолимо берет свою дань. Почти сто лет этому снимку. Некому уже рассказывать.
Следующая рамка с фотографиями, как и все в этой хате, что висело на стенах, украшенная вышитыми рушниками, пожалуй, чаще других привлекала мое внимание. На выставленных здесь карточках в верхних рядах большая часть мужчин одета в военную форму с кубарями и шпалами в петлицах. В глазах их спутниц притаились грусть и тревога. Со средних и нижних рядов фотографий глядят уже, в основном, те же самые, но заметно изменившиеся из-за появившейся почти у всех печати скорби женские лица, а мужские встречаются лишь кое-где. Одно из них мелькает чаще других.
Вот стоит среди цветущих яблонь подполковник в парадной форме с орденами и медалями на груди. А вот он, заметно постаревший, уже в гражданском пиджаке с наградными планками....
Сквозь окно со ставнями, которые я добросовестно забыл закрыть на ночь, пробивался довольно яркий свет. Он позволил разглядеть и шедевр местного художника, неизвестно, сколько десятилетий назад запечатлевшего маслеными красками на полотне пейзаж, где угадывался почти не изменившийся за эти годы ставок, обсаженный вербами, полощущими свои ветви в воде. Чинно плавают гуси, и счастливо улыбающийся казак сидит верхом на коне, пьющем воду. И совсем неважно, что конь больше похож на безрогую корову с непропорционально худыми ногами! Написано от души, и потому красиво. А проплывающая на заднем плане лодочка с нежно глядящей друг на друга парочкой влюбленных настраивает на романтический лад.
Но пора вставать.
Стараясь не потревожить прильнувшую во сне к моему плечу супругу, и, прихватив одежду, выскользнул во двор. Прохладно, однако! Натянув штаны, пошел умываться.
Из-под старой груши призывно блеснул потускневшим от старости зеркалом рукомойник. Ладно, уж если вы так настойчивы в своей просьбе, уважаемый, то я воспользуюсь вашими услугами.
Покряхтывая от холодной воды и тихонько пофыркивая, умылся по пояс. Затем, памятуя об обильной росе, подкатил чуть ли не до самых колен штанины и бодро зашагал в сторону сада, прихватив по пути, приготовленные заранее, косу и оселок в сарае.
Задача на утро довольно простая: скосить выросшую за лето траву между яблонями и сливами с таким расчетом, чтобы ее, когда она уже чуть повянет, пустить на корм кроликам. Также хотелось повторить попытку освободить от бурьяна и разнотравья межу, по которой протоптана тропинка между нашим и соседским огородами. Это нужно было сделать давно, но все руки не доходили. А вчера, вон, сам чуть не растянулся, споткнувшись, когда нес мешок, полный кабачков-переростков.
Роса приятно холодила ноги. Трава покрыта бриллиантовыми сверкающими капельками, и это должно значительно облегчить мою работу. Косарь с меня, городского жителя, конечно же, никакой. Может, чуть лучше, чем знаменитый Волк из мультфильма далекого детства "Ну, погоди!". Зато я твердо знаю, что сухую траву косить очень трудно.
Сколько же лет я не брал по-настоящему инструмент в руки? Три, или пять? Пожалуй, шесть будет... Оно, конечно, если когда-то умел, но позабыл - дело одно. А, вот, если толком не умел и столько времени не брался за подобную работу, то совсем другое... Ничего, вместо зарядки косьба вполне подходящее занятие! Тем более без свидетелей. Сейчас раннее утро. Маловероятно, что мое искусство косаря кто-либо оценит.
Как ни странно дело пошло довольно легко. Я сделал пару заходов от забора к началу огорода и обратно. Затем остановился и принялся поправлять оселком косу, с удивлением поглядывая на ровные валки и с гордостью отмечая, что в работе моей почти нет огрехов.
- Доброго ранку, кум. Бог в помощь! - послышалось сзади.
Я обернулся. Сосед, крестный отец моей дочери, спешил куда-то по своим делам с пустым мешком в руке. На его полном лице сияла неизменная добродушная улыбка.
- Здравствуй. И тебе того же! - ответил я, невольно подражая его интонации.
- Не спится? Решили хозяйке помочь?
- Да, так..., - смущенно промямлил я.
- Ну-ну..., - прозвучало в ответ с определенной долей иронии, и Валентин быстрым шагом направился в сторону узкой грунтовой дороги, проходящей между нашим хозяйством и фермерским полем, засеянным в этот раз не кукурузой, как обычно, а подсолнухами. Спустя некоторое время донесся звук отъезжающего грузовика.
Работа спорилась. Мне нравилось неспеша орудовать косой, наслаждаясь утренней тишиной, постепенно заполняющейся далекими звуками просыпающегося села, в очередной раз убеждаясь в правильности выбора - оставшуюся часть отпуска провести не в шумной суете приморского курорта, а именно здесь, в небольшом селе на Полтавщине, затерянном среди бескрайних полей, разлинованных наподобие школьной тетрадки лесополосами, да кое-где матово блестевших в низинах прудов-ставков. Красота! Благодать! Спокойствие. Именно его мне не хватало крайних несколько лет.
Служба в армии отнимает много времени, а в минувшем году она отняла его почти все. Подготовка к полетам, бесчисленные проверки, бесконечные выходы в море. Боевая служба, из-за которой вся зима прошла не в заснеженном студеном Заполярье, а в жаре Средиземного моря и бушующей штормами Северной Атлантике. Затем, после короткого отдыха, опять моря, моря и осточертевшие проверки. Словно "штабные" не в состоянии ничего больше придумать, как донимать придирками слаженный экипаж, работающий как единый организм, до ювелирной точности выверивший свои действия.
А здесь хорошо. Никаких ограничений и нервотрепки... Отдыхай или работай в свое удовольствие!
Управившись с травой в саду, перебрался на межу. Здесь дело пошло уже значительно хуже. Обильная утренняя роса обещала жаркий день, и он наступал неожиданно быстро.
Роса спала. Сухой бурьян не давался, мучил меня, а я косу. Все чаще приходилось останавливаться, обливаясь потом переводить дух и вполголоса подтрунивать над своей неумелостью. Пару раз даже возникало желание плюнуть на все и уйти с огорода. Но я не сдавался, отвлекаясь от этой мысли попытками разобраться в собственных чувствах. Периодически ловил себя на ощущении чего-то забытого или потерянного, но все никак не мог найти причину этого ощущения.
Наконец, огород и, соответственно, межа со злополучным бурьяном закончились. Скорее для приличия, чем за надобностью провел оселком по звенящей стали косы и, отдыхая, стал наблюдать, как важно вышагивают к ставку гуси и утки. Новый день начался....
Что же я такого позабыл и никак не могу вспомнить?
Постояв некоторое время в раздумьях, и, тщетно пытаясь найти ответ на уже становившийся навязчивым вопрос, взглянул на часы. Нужно торопиться домой. Если быстро управлюсь с делами, то еще можно и на рыбалку сходить.
Карась здесь водится "неправильный". Клюет, когда ему заблагорассудится, не подчиняясь никаким рыбацким законам. На большой улов рассчитывать не приходится. Зато можно посидеть часок-другой в тенистой прохладе пруда с удочкой в руках и получить от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Зря пугал таксист, привезший нас сюда с поезда. Не пересох пруд. Конечно, обмелел изрядно, но на излюбленном нашем с тестем месте воды достаточно.
На половине пути к дому мы снова повстречались с Валентином.
Видать "видон" у меня еще тот: потный весь, раскрасневшийся от непривычной работы и слега подгоревший на солнце.
- Вымучил меня бурьян, - откровенно признался я. - В саду еще нормально косил, а тут....
- Ну, да! Ну, да.... В селе работать - это вам не подворотнички подшивать! - начал, было, он, но осекся под моим взглядом и смущенно опустил глаза.
По состоянию здоровья Валентин в армии не служил, имел довольно смутное представление о службе, основанное лишь на художественных фильмах, телепередачах, да рассказах знакомых и воспоминаниях отца. Поэтому обижаться на его слова было бы глупо. Да и зачем? Он ведь помог вспомнить то, что не давало мне покоя с самого утра. Слово "подворотничок" оказалось тем ключом, что решил эту проблему.
- Каждому свое..., - начал я вертевшуюся на языке шутку, но, не произнеся ее до конца, счастливо улыбнулся и протянул куму свою руку. - Спасибо!
- За что? - удивился Валентин, но рукопожатие его было крепким.
- Да так..., помог вспомнить одну вещь!
- А-а-а, - протянул кум. - Тогда с вас пиво.
- Это - сколько угодно! - радостно пообещал я и устремился домой, сопровождаемый недоуменным взглядом Валентина.
Пиво... Да тут впору ящик коньяка выставить! Повод-то, какой - ровно тридцать лет назад я впервые надел военную форму! И как сразу-то не вспомнил?
Приладив косу у старой яблони, решил посетить малинник. Сочные, спелые ягоды таяли во рту, но я этого не замечал, как и крапивы, нещадно жалящей мои голые икры. Захватили, закружили воспоминания...
Подворотничок - это полоска белой материи, пришиваемая в целях гигиены с внутренней стороны воротника кителя форменной одежды. В словаре Ожегова сказано более кратко - "Узкая полоска белой ткани, пришиваемая под стоячий воротничок форменной одежды". И то, и другое верно. Без него воротник пачкается очень быстро, и китель нужно часто стирать, дабы выглядеть опрятно и не подхватить на шею фурункул, или какую другую болячку. А так, оторвал грязный подворотничок, пришил новый - и отцы-командиры довольны, и тебе хорошо.
Пришивать, вернее, подшивать подворотничок целая наука. Он не должен топорщиться, быть кривым, или прятаться глубоко под воротником. В идеале подворотничок выглядывает выше ворота ровной белоснежной полоской, шириной один-два миллиметра. А как этого добиться - у каждого свой секрет.
Впервые я столкнулся с этой премудростью именно тридцать лет назад, готовя к построению новенькую, еще пахнущую вещевым складом, военную форму с алыми лампасами на брюках и такого же цвета погонами на кителе. Ярко-желтые буквы аббревиатуры КлСВУ (Калининское Суворовское военное училище - примечание автора) на погонах говорили, что я стал военным человеком. И не просто военным, а суворовцем, представителем особого содружества - Кадетского Братства. Конечно, до настоящего военного мне еще было ой как далеко. Но тогда был по-настоящему счастлив - сбылась мечта.
С первым в своей жизни подворотничком я возился очень долго. Очень уж хотелось на торжественном построении по поводу зачисления нас в Суворовское военное училище выглядеть не новобранцем, а бывалым воином. Старался изо всех сил, но получалось или криво-косо, или подворотничок выглядывал не ровной белой полоской, как хотелось бы, а изображал из себя зубы старой щербатой двуручной пилы.
Офицер-воспитатель нашего взвода, незабвенный капитан Виктор Алексеевич Ермошкин, тщательно скрывая от нас улыбку, терпеливо, чуть ли не до самого отбоя подсказывал, как все сделать правильно, а на вечерней поверке неожиданно вывел нас с Витей Вакульчуком, моим другом, перед строем в качестве примера освоения первой армейской премудрости - подшивания подворотничка. Помню, стою перед строем, ловлю то насмешливые, то завистливые взгляды товарищей и чувствую, как горят уши и ...нестерпимо болят исколотые иголкой кончики пальцев.
Первое в своей жизни торжественное построение и посвящение в суворовцы от волнения почти не запомнилось. А, может, затерялось среди бесчисленных за прошедших тридцать лет подобных ему мероприятий? Но в память того дня осталась фотография: стоим мы с дружком моим Виктором серьезные, важные. Новенькая, еще не обмятая форма топорщится, начищенные до зеркального блеска бляхи на ремнях сверкают, но убежали куда-то вбок. Лишь подворотнички выглядывают ровной белой полоской как у бывалых солдат.
Легкого дуновения ветерка оказалось достаточно, чтобы посыпались с растущего неподалеку дерева спелые желто-оранжевые плоды. Урожай нынче богатый - всего вдоволь. Малины было много, но она уже отходит. Вслед за ней созрел и опадает абрикос. Плоды в этом году уродились крупные, мясистые. Так и брызжут соком. Как избежать соблазна, чтобы не полакомиться подобной вкуснотищей?
Чертыхаясь и почесывая нестерпимо зудящие от укусов крапивы икры и голени, я покинул малинник.
Нет, что ни говорите, а с отдыхом в деревне не сравнится никакой санаторий. Процедуры, прием пищи, даже купание в море там проходит строго по расписанию, а здесь сам себе хозяин. Вместо зарядки помахал косой, натаскал воды из колодца и чувствуешь себя бодренько весь день. Проходишь мимо сада, а ягоды и фрукты сами в рот просятся. Рви и ешь их сколько душе угодно! И никаких тебе порций овсянки. Свобода!
Тридцать лет в армии - срок не маленький. Считай, две трети прожитой жизни прошло в погонах. Дисциплина, быт, регламентированные воинскими Уставами, четкое выполнение приказов, не вызывающее сомнений исполнение подчиненными собственных приказаний стали чем-то само собой разумеющимся. Может, из-за этого так тянет в деревню, где необходимость того или иного действия диктуется естественными обстоятельствами, а выполнять или нет появившуюся работу по большому счету зависит от собственного желания? Конечно, это психология отдыхающего горожанина, а не настоящего сельского жителя. Но как приятно ощущать себя хозяином собственного времени и желаний!
Вот перед самым носом гнутся к земле под тяжестью плодов ветви абрикоса. Захочу - наемся от пуза, а нет - пройду мимо! Хотя врядли... Пройти мимо такой вкуснотищи и красоты просто невозможно. Тем более, что об абрикосовом изобилии через пару дней будут напоминать лишь несколько желто-оранжевых пятен среди зелени листвы на верхушке дерева, банки с вареньем и компотом в подвале, да рой ос, догрызающих упавшие на землю и уже начавшие гнить плоды. Каждому дару природы свой срок....
Усевшись на пенек, оставшийся от старой груши и ощущая приятную тяжесть в желудке, машинально извлек из пачки сигарету. Привычно размял ее и... засунул обратно. Табачный дым в аромат свежескошенной травы явно не вписывался и казался мне кощунственным среди окружавшего благоухания.
Лениво окинул взглядом огороды. Одинокая фигура кума на грядке с кабачками невольно привлекала к себе внимание вылинявшей на солнце некогда красной тенниской. Да, поправился, растолстел Валентин заметно....
"...Это вам не подворотнички пришивать!" - вновь прозвучала в голове его фраза. Хм, подворотничок.... И узнал же откуда-то это слово!
За годы учебы в Суворовском, а затем и в Ворошиловградском высшем военном авиационном училище штурманов почти ежедневное перешивание хитро сложенной полоски белой материи стало чем-то обыденным и само собой разумеющимся, как, например, умывание или чистка зубов.
Изощренные старания "старослужащих" или "дембелей" - солдат срочной службы из местных воинских частей обеспечения превратить этот предмет личной гигиены во что-то особенное вызывало недоумение, а иногда и улыбку. Фантазия у них была очень богатой: кто пришивал целый белый валик с палец толщиной, кто вставлял между слоев ткани шнур или проволоку. Встречались "умельцы", сооружавшие что-то неописуемое при помощи темного бархата или клеенки.
Надев лейтенантские погоны с голубыми просветами, я, казалось, насовсем позабыл о подворотничках. В авиации принято ходить в летных или технических комбинезонах. Подворотничок был только на полевой форме, которую надевал всего раз или два во время каких-то учений или проверки. Повседневную форму и ту носили очень редко, один - два раза в месяц. Все служебное занимало одно - полеты, полеты, полеты, чередующееся с боевыми дежурствами.
Через два с половиной года бесконечная череда летных смен и дежурств, с редким отдыхом в выходные дни или в долгожданном отпуске надолго прервалась событием, коренным образом, изменившим всю мою службу и, пожалуй, всю мою жизнь. Кровоточащей остро болящей раной прошлась по жизни Афганская война. Угодил я в авианаводчики.
Потянулась череда часто меняющих друг друга "боевых", где были и "блоки", и "зеленки", и "реализации" и сопровождения колон. Это ломало психику и мировоззрение тысяч таких же, как и я. Смесь чувств, не покидающих, ни на "боевых", ни на базе после них откладывало свой отпечаток.
Боль от потери друзей, товарищей, страдания сотен раненных и изувеченных войной, эвакуированных через мои вертолетные площадки или отправленных на броне, когда это было сделать невозможно, ожесточали, делали непримиримым к любой несправедливости и фальши, но научили любить и ценить жизнь по-настоящему.
Прекрасно осознавая, что после очередного моего наведения авиации на огневые позиции или скопления душманов в живых там мало кто оставался, к удовлетворению от хорошо выполненной работы неизбежно добавлялись чувства жалости и вины. Проще всего обвинить самого себя в лицемерии или жестокости, искать оправдания в выражении: "Если не ты его, так он тебя. Побеждает тот, кто уничтожит врага первым" и инстинктом самосохранения. Но, видя, сколько страданий и бед приносит кровавая бойня, затеянная политиками, задавал себе один и тот же вопрос: почему и зачем все это? Долго не давали уснуть глаза пятилетнего мальчугана, протягивающего окровавленные обрубки рук на окраине кишлака, куда вошел наш батальон сразу же после его обстрела "духовскими" эрэсами (от РС - реактивный снаряд - примечание автора). Умом понимаешь, что война не выбирает жертв. Но детей-то за что?!
Как-то подсчитал, что из всего времени, что я пробыл в Афгане, лишь четыре с половиной месяца, да и то урывками по неделе или того меньше удалось провести в относительном покое фанерного модуля в Баграме. В начале моего пребывания на войне эти короткие дни отдыха позволяли расслабиться, но затем, чем больше становилось пройденных "боевых", тем беспокойнее становился сон между ними. Странно, но на войне война не снится....
На базе старались, как только было возможно отрешиться от всего, что напоминало о "боевых" и все, что на них пришлось пережить и увидеть. Не всегда получалось.
А ведь и там, "за речкой", мне вновь пришлось повстречаться с подворотничками. На следующий день после возвращения с гор замызганные и изрядно потрепанные "горняшки", КЗСки или маскировочные костюмы, как и спальные мешки, разгрузки и РД приводились в полный порядок. Особенно тщательно чистилось оружие. Когда с этим всем было покончено, все, что обычно брали с собой в горы, кроме оружия и радиостанций, пряталось подальше с глаз долой.
По городку мы ходили в форме или спортивных костюмах. В "домашней" обстановке или чтобы почувствовать себя на отдыхе вполне подходила гражданская одежда. Но для выхода в официальное место, наподобие летной столовой или магазина мы переодевались в форму.
"Мабута", или "эксперименталка", как часто называли в Афгане новую экспериментальную полевую форму с множеством накладных карманов, подразумевала подшивание подворотничка. Мы с Игорем Больбатовым относились к этому процессу очень серьезно, использовали все свое мастерство и опыт, чем часто вызывали удивление у своих товарищей. Но идеально ровная, безукоризненно белая полоска вдоль внутреннего края воротника вылинявшей под испепеляющим солнцем Афганистана "эксперименталки" подчеркивала наше нахождение на базе, в относительно мирной обстановке. Здесь неизменным элементом формы и тем, чем мы гордились, была тельняшка с голубыми полосками - тельняшка десантника, не покупка "по случаю" или результат удачного обмена, а именно подарок товарищей из частей, относящихся к воздушно-десантным войскам после очередных "боевых", своеобразный знак уважения, означающий принятие нас в свое братство.
Мы часто навещали своих друзей из 345 парашютно-десантного полка или разведбата 108 мотострелковой дивизии. Интересно было наблюдать за реакцией солдат, больше привыкших видеть нас на операциях одетыми в "горняшки" или "маскировку", особенно из числа "старослужащих". Они придирчиво, даже ревностно смотрели на результат наших "трудов", а потом как-то довелось услышать, как один из них учил "молодых": "Видишь, авианаводчики подшиваются так же, как и мы, хотя и не в десанте, а в авиации служат. Их подворотничкам любой наш "дембель" позавидует. А вы "подшились" как самая "чмошная" пехота, да еще и криво".
Надоедливая оса еще настойчивее пожужжала у самого лица. Отмахнулся. Кажется, оставила в покое... Недолюбливаю их - жужжит, жужжит, а потом и цапнуть может!
Что-то ударился я в воспоминания не к месту и не ко времени. Одно вскользь брошенное слово, а как накатило! Отпуск предназначен для отдыха, да и зачем смущать родных своим задумчивым или грустным видом?
Все же никак не могу остановиться....
За тридцать лет много чего произошло. Всего и не упомнишь.... А сколько, интересно, лет мне еще позволят служить? Год? Два? Большинство однокашников давно ушли в запас. Может быть, и мне уже пора? Страшновато идти "на гражданку". Там все незнакомое, чужое. Подворотнички-то уж точно подшивать не придется.
А ведь через несколько лет после возвращения из Афгана мне вновь пришлось столкнуться с этой премудростью. Наш отдельный бомбардировочный авиационный полк по решению кремлевских вершителей судеб в одночасье вдруг стал морским.
Форменный китель ВМФ тоже носится с подворотничком. Правда, недолго это было - вскоре кителя отменили.
Ладно, действительно не ко времени ударился в воспоминания. Нужно возвращаться домой....
- Где ты так долго был? Я уже и завтрак приготовила. Жду, жду, а тебя все нет, - недовольно бросила жена, заметив, что я прошмыгнул к сараю с косой на плече.
- Не шуми, мать. Ведь сегодня такой день! Представляешь, сегодня юбилей - тридцать лет, как я впервые надел форму, - ответил я, крепко обняв и поцеловав свою ненаглядную. Поцелуй - давно проверенное и верное средство для быстрого разрешения всякого рода недовольств.
- Пусти! Увидят ведь! - попытка отстраниться показалась мне довольно вялой, а в глазах Светланы заиграли смешинки.
- А если не отпущу?
- Отпустишь! Твой дружок Витя-ветеринар звонил. Предлагает на ярмарку, в Сорочинцы съездить после обеда. Ждет твоего согласия. Просил перезвонить....
- Замечательно! Конечно, нужно съездить. Осмотрим все, сувениров наберем, заодно и юбилей там отметим, как следует. Представляешь как здорово: отметить такую дату на Сорочинской ярмарке! Об этом только мечтать можно было, а тут такой случай!
Заскочив в хату, я мгновенно переоделся в чистое. Мобильная связь в селе работает очень неустойчиво. Некогда бегать по выгону в поисках сети. Проще заскочить к соседям. У них есть телефон обычной проводной связи.
Выходя из комнаты остановился на пороге. Обернулся. С фотографий в рамках на меня смотрели незнакомые и знакомые мне люди в военной форме.
"Косить - это вам не подворотнички подшивать!", - вспомнились утренние слова кума, и, усмехнувшись, я вышел во двор.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023