Многие стараются ее не замечать. Делают вид, что ее нет. Но это ничего не меняет.
Смерть гуляет, как лучшая подружка, рука об руку с Жизнью. Она то приветственно машет, торопливо пробегая мимо, то закрывает собой все вокруг, перехватывая дыхание и отодвигая на задний план все, что волновало вас еще минуту назад и казалось важным. И в том, и в другом случае она пришла не за Вами. Просто напомнила о себе, чтобы не обольщались: она есть, она никуда не делась, даже если вы счастливы и мир кажется прекрасным.
Так было и со мной.
Наше знакомство слишком давнее. Она заприметила меня еще годовалым младенцем и больше не упускала из виду. Мы стали почти друзьями, если это слово можно использовать в отношении Смерти.
Диалог первый
Я зашел в комнату. Был обычный вечер.
- Здравствуй, -услышал я знакомый голос. Женский, грудной, такой бархатный и убаюкивающий. Смерть сидела в моём любимом кресле, вытянув усталые ноги.
- Я скучала по тебе.
- Не могу сказать того же, но, здравствуй. Ты ко мне или за мной?
- Ой! Вот не нужно этой театральщины! Хоть ты то меня пожалей!
- Я ждал тебя с середины августа.
- Я дала тебе время свыкнуться. Да и работы прибавилось. Сам понимаешь. СВО!
- С этим нельзя "свыкнуться". Так не должно было случиться. Почему он?
- Именно должно. Ты знал, что так будет. Почему он? А почему кто-то другой?
- Нет! Не знал. Понимал, что может, но не знал. Это несправедливо.
- Жизнь в принципе не справедлива. Почему смерть должна отличаться? Во всем должно быть равновесие. И не нужно меня попрекать. Неприлично с порога предъявлять гостье претензии. Кстати, я - никого - не убивала. Вы, люди, прекрасно справляетесь сами. Я ему услугу оказала.
-Чем это?
- Вот смотри. Он всю жизнь совершал ошибки. Он был просто Мастер-Ошибка. И чем дальше - тем больше. А теперь он кто? Правильно - герой. Выполнивший свой долг перед Родиной. Или ты хотел, чтобы его запомнили мастером в гараже? Выпивохой, в которого он скоро бы превратился? Человеком, не способным ужиться с собственной семьей? Ты же сам всегда говоришь, что очень важно, каким тебя будут помнить. Да?
- Да. Это правда. Чай будешь?
- Давай. Печеньки есть?
- Есть.
Я налил нам чаю и поставил на столик вазочку с печеньем. Закурил. Дым сигареты как-то по-особенному завивался и растягивался по комнате матовыми нитями, то свиваясь в клубки, то снова причудливо расстилаясь легким зыбким туманом.
У наших бесед было одно странное свойство. В присутствии моей гостьи время останавливалось. Оно прекращало свой ход. Жизнь шла своим чередом. За окном было движение: проезжали машины, спешили куда-то люди. А в комнате мы могли говорить пару часов или несколько минут, но выглядело это всегда так, будто я на секунду задумался.
- Мои любимые печеньки. Хорошо тут у тебя. Спокойно. Не зря я тебя еще мальцом заприметила. Ты был такой худенький, с зелено-серыми глазками. Сидел в коляске и улыбнулся, когда я погладила тебя по голове. Даже не заплакал.
- Поэтому ты отобрала у меня отца?
Мой отец, окончив летное училище и испробовав все прелести гарнизонов типа Лебяжьего, перевелся в полярную авиацию. Бортмехаником на АН-12А. Авиаотряд базировался в Шереметьево. Сейчас это звучит странно, правда? Старшая сестра хорошо помнит отца. А мне так не повезло. Еще в августе отец держал меня на руках около нашего подъезда в Черемушках. Он улыбался. Он был счастлив. Восьмилетняя дочь и годовалый сын. Любимая жена. Фотоаппарат запечатлел черно-белое счастье. Это все, что мне осталось. Одно фото с отцом.
В сентябре этого же года, совершая заход на посадку в аэропорту Улан-Удэ в плохих погодных условиях, самолет отца врезался в гору. На Головинском кладбище появился обелиск и шесть могил. Летали вместе, были очень дружны и остались неразлучны после смерти.
Комиссия нашла крайнего. Всем сообщили, что это был стажер- диспетчер, выдавший неверную высоту. Вечный "человеческий фактор". Может быть. Для меня это ничего не меняет.
Я поднял глаза на Смерть:
- Ты так меня "погладила"? Я настолько тебе понравился?
- Не злись. Не я делаю выбор. Это просто работа. Сотни тысяч прошли через такое. Согласись, не самое худшее детство. Маленький мальчик, бабушки - дедушки. Это не было так тяжело, чтобы изменить тебя.
-Да! И бабушки тоже. Конечно, они прожили довольно долго. Спасибо. Но почему мне так рано пришлось к тебе привыкать? Моя бабушка Маня. Она ослепла и не вставала. Я только пошел в первый класс! Мама работала; сестра - в старших классах, приходила поздно. Я же, прибежав после трех уроков, находил бабушку на полу и, выбиваясь из сил, затаскивал ее на кровать. Почти каждый день. А потом она перестала узнавать окружающих. Даже сестру. Все время твердила, что ее увезли из дома и она хочет вернуться. Я остался единственным, кого она узнавала и успокаивалась. И так продолжалось до самого конца.
- С чего-то надо было начинать. Ничего не поделаешь. Это пробудило в тебе веру в себя и научило помогать любимым людям. Даже когда силенок не хватает. И помнишь? Ты тогда начал рисовать.
- А баба Шура? Она была моей ниточкой к отцу. Какие пироги она пекла! Каждый ее приезд был праздником. А ее комната в коммуналке, на Ленинском? Это же была пещера сокровищ! А сервант на общей кухне? Весь в деревянных завитушках со стеклами с фацетом и с потемневшими от времени резными ключами ящиков!
У меня были кубики. Такие большие пластмассовые, размером с крупное яблоко, пустые внутри. Баба Шура каждый раз перед отъездом домой забирала у меня один, делала в нем прорезь и потом весь год, складывала туда юбилейные рубли. Все, которые ей попадались. На мой очередной День рождения она привозила наполненный тяжелыми монетами кубик. Мы разрезали его, считали богатство и ехали в "Детский Мир". И я сам выбирал себе подарок. Сам!
Мне было одиннадцать, когда она попала в больницу с сердцем. Сестра поехала ее навестить, а я остался играть в футбол с ребятами. Сказал: "В другой раз". На следующий день ее не стало. До сих пор не могу простить себе тот футбол.
- Ты был еще ребенок, хотя и не младенец. Взрослые оберегали тебя, как могли, а Судьба уже ожидала твой выбор. Но я всё же не об этом. Ты помнишь нашу первую серьезную встречу? Когда ты был уже взрослый?
- Да. Помню. Как вчера. Разве это можно забыть?
Это был 1983 год. Лето. Меня призвали в армию. В мае. С "Угрешки" нас забирали "покупатели": капитан и сержант инженерных войск. Капитана в поезде мы напоили так, что на станции прибытия его пришлось выносить. Идти сам он не мог. Кстати, позже на фоне многих других он оказался весьма неплохим офицером. Сержанта же мы закормили домашними продуктами, о которых за полтора года службы он и думать забыл. Потом это "колбасно-пирожковое знакомство" спасало меня, салагу, от поборов старослужащих в чайной. Сержанта звали Костя. Константин Павлов. Зам комвзвода в первой учебной роте. И, хотя я и был во второй, он при необходимости всегда помогал или давал полезный совет.
Я попал в одну из самых больших общевойсковых учебок. Под Таллин. В Тапа. Территория части была огромной. Помимо казарм, плаца, столовки, обязательного "чипка;" (так именовались солдатские чайные), учебных классов, автопарка и различных складов часть имела свою гарнизонную гауптвахту, полигон, столярку с пилорамой и чёрте что еще. Но не имела одного крайне важного сооружения: в части не было собственной бани.
По субботам, согласно установленного графика, личный состав строем направлялся за территорию части в городскую общественную баню. В ту субботу все было как обычно. ПХД - Парко-Хозяйственный День. Получение чистого постельного, проветривание матрасов на спортгородке, наведение лоска вместе с дежурным нарядом, ожидание похода за периметр, на волю, то есть в баню. Учебные роты ходили на помывку не полным составом, а по несколько взводов с временным интервалом. Кто-то, помывшись, возвращался в часть. Кто-то, скользя по мыльному полу, пытался найти свободную шайку и уложиться в выделенные полчаса. А кто-то только выходил за КПП с мечтой о чистом нательном. Суббота была похожа на большой хоровод.
В тот день колонна "по четыре" шла по обочине и успела преодолеть уже половину пути, дойдя до крутого изгиба дороги, когда из-за поворота, не сбавляя скорости, вылетел КАМАЗ с пьяным водителем за рулем. Суббота же! Машина снесла половину строя, в том числе и идущих впереди колонны лейтенанта и сержанта.
Все это я узнал позже. Ту страшную картину мне посчастливилось не увидеть воочию. Только по начавшейся в части суете догадались: что-то происходит. Но моя нынешняя собеседница уже нашла меня и наблюдала. Через два дня в фойе клуба я уже чувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Затерявшаяся среди прощающихся и рыдающих родителей Смерть оценивала проделанную работу. Семь из одиннадцати погибших были курсантами весеннего призыва. Остальные четверо - молоденький, только закончивший училище лейтенант, два "комода" и "замок". Сержант Павлов. Мне было девятнадцать, ему двадцать. Два дня назад мы весело общались, а сейчас он лежал в красном гробу (ими было заставлено все фойе) с неестественно-серым лицом и забинтованной головой. Осенью он должен был уйти на дембель. По неизвестной причине за ним не приехал никто из родственников, и мне сказали, что тело домой будут сопровождать только представители части.
- Эту встречу ты имела в виду?
- Да. Именно эту. Она была весьма значимой вехой. Ты помогал с обустройством мероприятия. Узнав, что ты еще и краснодеревщик, тебя прикомандировали к столярной мастерской. После учебного процесса все твои сослуживцы сразу уехали в войска, а ты еще столярничал до ноября, пока собранную из остатков команду не "угнали в Германию". Хорошая у тебя память. Столько лет прошло.
- Как это связано?
- Не зная Костю, не убивался бы ты так. Не помогал бы с прощанием. Тебя не отправили бы в столярку, и ты уехал бы вместе со всеми. Вся твоя дальнейшая служба сложилась бы иначе. Может быть, вся жизнь. Вон сколько ваших парней тогда отправляли на Кубу, в Афган и еще чёрте куда. БАТы, ИМРы, ГМЗ и УРки. А тебя, механика, водителя МДК -3, направили в ГСВГ. Хотя, может, я и лукавлю? На твоем деле изначально стоял номер команды. Правда, от меня не укрыться нигде. Я и там подсматривала за тобой из-за угла.
Смерть закинула ногу на ногу и склонилась над чашкой.
- Плесни свеженького, а то уйду.
- В Германии? Тоже помню. В то утро дежурный по роте сказал, что в карауле самострел. Мы пошли в санчасть и увидели нашу санитарную "буханку" с распахнутыми настежь задними дверьми.
Начмед с водилой УАЗа Валеркой осматривали в салоне тело в шинели. Говорили, что он получил письмо от девушки, заступил на пост, упер штык в грудь и выстрелил. Я подошел в тот момент, когда осматривающие перевернули тело, ища выходное отверстие. Голова бойца свесилась с матраса, и на пол "буханки" вытекло все, что ему уже было не нужно. Это был первый уведенный мною покойник, погибший от огнестрела. Он еще долго преследовал меня, когда я закрывал глаза. А Валерка пришел вечером в роту, уставший, еле волочащий ноги: "Весь день кузов драил. Два матраса выкинул. Мою руки, мою, а они все равно пахнут кровью".
- Скажи, что это за "приветики"? Это у тебя юмор такой был?
- Нет. Просто совпало. Ну, если рядом была, что не забежать? Не проведать?
- Я ведь был таким романтиком. А ты? Ты медленно и упорно превращала меня в фаталиста. И что ты так в меня вцепилась?
- Не льсти себе. Да, я отношусь к тебе немного иначе, чем к остальным. Но нет ни одного человека, который бы остался без моего присмотра. "Человек - автор своей жизни!" - говорите вы. Что может быть смешнее?
Смерть бесшумно затряслась от хохота, сложив руки на коленях. На безымянном пальце ее правой руки холодным светом блеснуло массивное платиновое кольцо с обсидианом. Само кольцо было весьма причудливым, и мне казалось иногда, что оно живое и меняет форму в зависимости от света и настроения хозяйки. Я пытался разглядеть его, но не мог. И, как я узнал позже, главное было не в форме, а в том, на каком пальце какой руки оно находилось. Однажды Смерть попыталась объяснить эти правила, но я забыл их, как только она удалилась, мягко пройдя сквозь стену и изрядно напугав соседскую собаку.
Неожиданно ожил телефон. Я вздрогнул. Звонил мой друг: "Привет, братиш! Как сам, как семья?" - услышал я в трубке Женькин голос.
-Все норм, вашими молитвами. Живы все, здоровы. Ты сам как?
- Работаем, брат! Воюем. Что так тихо у тебя? Занят?
- Со Смертью беседую. От вас отвлекаю. Забалтываю, чаем пою.
- Отлично! - подхватил он мой шутливый тон. - В самый раз. Заговори ее. Почитай что-нибудь длинное. Мы тут хоть дух переведем немного. Ладно. Не отвлекаю. Обнял. На связи.
- Обнял, Женя. Пиши, звони.
Положив телефон, поднял глаза. В кресле было пусто.
Я взял чашки и пошел в кухню. Помыл их, убрал в кухонный шкаф и уже в следующее мгновение в прихожей услышал звуки. Щёлкнул дверной замок - пришла с работы жена.
Она ничего не заметила. Как всегда. Или сделала вид?..
- Добрый вечер, милая.
- Привет. Скучал?
- Конечно!
***
Смерть весьма откровенна
В детстве усилиями близких ты огражден от смерти. Для тебя её нет. Почти совсем. Когда теряешь дорогого человека, взрослые говорят: "Он ушел на облачко". И, скучая, оторванный внезапным воспоминанием от игрушек, ты долгим взглядом выискиваешь что-то в необъятной синеве над головой. Через некоторое время, увлекшись причудливыми формами облаков, забываешь о причине, побудившей тебя к созерцанию. Взрослея, открывая в себе и окружающем тебя новое, обретаешь ощущение вселенской несправедливости, неидеальности мироустройства.
Диалог второй
Почему Смерть всегда забирает самых дорогих, самых лучших?
Вот же стоит у магазина "синий". Нигде не работает, тянет пенсию из престарелой матери, всю жизнь горбатившейся, чтобы у сыночка было все необходимое. Ты видишь его почти каждый день на одном и том же месте. Меняется только положение в пространстве. Он либо стоит, трясется и просит мелочь, либо лежит где-то неподалеку. Летом - на асфальте или траве. Зимой - в снегу. И с ним ничего не происходит! Он живее всех живых! Как Ленин. С близкими же все иначе.
С Юркой мы познакомились на подготовительном курсе института. Он был кудрявый, веселый и улыбчивый. Со смешной щербинкой между верхними зубами, которая его совершенно не портила, а даже наоборот. Он писал стихи, песни, играл на гитаре в собранной им самим группе. После нескольких минут разговора располагал к себе практически любого собеседника. Мы подружились сразу, бесповоротно и навсегда. До самой смерти, как шутили все вокруг.
После поступления пошли на разные факультеты. Он жил в Подлипках, я - в Москве, но это не играло никакой роли. В мой первый байдарочный поход я отправился с ним. Со временем мы прошли огонь, воду и медные трубы, съели пуд соли. Ничто не могло нас поссорить. Мы были как две чаши весов: я - взрывной, суетный и бесшабашный, и он - спокойный, вдумчивый, неторопливый. И тоже бесшабашный. Конечно, мы были не вдвоем. Нас было больше. Была замечательная компания, и помимо учебы и разных шалостей, которые мы устраивали регулярно, были весенние и летне-осенние походы на байдарках. Костры и гитары, закаты и рассветы. Юрка женился. У него была прекрасная жена, и родилась дочь, которую он обожал больше всех остальных любимых им людей.
Однажды ранней весной он позвонил и сказал, что лежит в больнице. Что-то с почками. Я приехал, поговорил с врачом. Он сказал, что почку удалят и к концу лета Юрка будет бегать "как конь". Никто из нас не был Пироговым или Павловым, но у всех была надежда. В конце мая другу стало хуже. Снимок показал обширные метастазы. Юрка умер 1 июня, в День защиты детей.
- Видишь ли, забирать туда, "на облачко", один чертополох тоже не резон. Всем нужны праведники. Ты удивлен?
Нет, я не был удивлен. За долгие годы я привык к ее внезапным появлениям в моем доме. Я не мог привыкнуть к другому. К плодам ее "профессиональной деятельности".
- Здравствуй. Чем обязан?
- Расслабься. Бабушка одинокая в соседнем подъезде. Прикури-ка мне сигарету. Умаялась.
- Возьми отпуск. Смотайся куда-нибудь.
"Подальше отсюда", - добавил я про себя.
- Не дерзи. Обижусь. Я не в духе. Вчера пришлось младенца забрать, новорожденного.
- Как ты можешь?! Ребёнок?! Что может быть страшнее, чем потерять ребёнка?
- Думаешь я получаю от этого удовольствие? Просто работа. Как любая другая. Почти.
- Какое бездушие...
- Бездушие?! Знаешь, что творилось со мной, когда мне выпадал такой жребий? Я кричала, рыдала, не спала ночей, просила отдать эту участь кому-нибудь другому. И знаешь, что я слышала в ответ? - ее голос превратился почти в шипение. - "Почему другому? Почему не ты? Чем другой лучше или хуже?" Знаешь ли ты, как рвалось мое сердце?
Смерть резко придвинулась ко мне и, взяв мою руку, прижала к груди:
- Чувствуешь что-нибудь?
- Нет. Только холод. Оно не бьется! Совсем.
- Конечно. Я же Смерть. Сердце окаменело. А я привыкла, - тихо сказала она, продолжая сжимать мою руку.
- Как можно привыкнуть к такому?
- Как? По-разному. Например, вот так. Смотри!
Я успел заметить, как свободная рука моей гостьи прикоснулась к кольцу на правой руке и слегка повернула его вокруг пальца. Комната "поплыла", зрение затуманилось, очертания предметов стали растворяться.
Мы оказались на обочине дороги, проходящей между полями. Я стоял, в чём был: в спортивных штанах, футболке и тапочках. Смерть все также крепко держала меня за руку.
На сколько хватало глаз небо было затянуто серым. Казалось, что облака можно потрогать рукой. Оседающая дымка превращала удаленные от глаз предметы в акварельные пятна. Тут и там на дороге и на обочинах в свете то ли просыпающегося, то ли уходящего дня чернели разорванные, местами обгоревшие остовы автомобилей и военной техники. По сторонам застывшей стражей склонились некогда буйные деревья, сейчас лишенные крон и ветвей, превращенные обстрелами в колонны жертвенного алтаря Храма Войны. В нашем направлении брели сонные качающиеся фигуры людей с белыми повязками на предплечье. Все без исключения были обременены ношей. Их поступь и вид говорили о накопившейся усталости. Лица были черными от копоти. Как и руки, несущие ящики, канистры, какие-то мешки. Бойцы смотрели невидящим взглядом то под ноги, то куда-то в небо.
Один из идущих поравнялся с нами. Это был мужчина непонятного возраста, но явно ближе к пятидесяти. В руках солдат тащил два цинка; на спине, судя по всему, тяжелый рюкзак. Изредка он дергал плечом, пытаясь поправить соскальзывающий ремень автомата. Шлем его сполз набок, из груди со свистом и хрипом вырывалось тяжелое дыхание.
Я сделал шаг в сторону, чтобы пропустить идущего. Интуитивно бросил взгляд на то место, куда ставил ногу, и чуть не закричал: в нескольких сантиметрах под почти опустившейся ногой на вытоптанной и перемешанной с сухими листьями и комьями земли траве отчетливо виднелся черный запыленный резиновый кружок мембраны ПМНки. Горло сдавило. В этот момент моя спутница слегка подтолкнула меня локтем. Я потерял равновесие и опустил ногу на мину. Внутри все сжалось в ожидании неминуемого взрыва.
Но ничего не произошло.
- Успокойся, впечатлительный ты мой. Тебя здесь нет. Это не твой Час.
Только тут я понял, что мне бы уже давно пора замерзнуть, но ветер, трепавший куски листового металла и какие-то разбросанные кучами лохмотья, совершенно не интересовался мною. Осознав это, я снова огляделся. Очень медленно до меня начало доходить, что лежащие тут и там кучи, похожие на мусор, были телами людей.
Небо не прояснялось, но постепенно светлело. Поравнявшийся с нами солдат поставил цинки на землю, прямо в лужу. Он и сам стоял в луже, будто не замечая этого. Поправил автомат. Достал мятую пачку и закурил трясущимися от напряжения руками, ожидая бойца, бредущего следом.
- Михалыч, - окликнул он подходящего скрипучим голосом. - Вон двое наших лежат. Я уже который раз мимо прохожу. Не забирают. Сам бы понес, но сил нет. Пять километров. Себя бы дотащить.
Подошедший Михалыч тяжело опустил на землю две ТМки. Перевесил на шею автомат. Протянул руку к сигарете: "Дай пару тяг". Его так же качало. Издалека послышался нарастающий рев мотора. Мимо, лавируя между техникой, на большой скорости промчался солдат на мотоцикле, обдав собеседников дорожной жижей. Они, будто не заметив этого, помахали ему вслед.
- Профессор, я, конечно, все понимаю, но видишь, что тут творится? Вон впереди танк без башни. Наш. Мехвод точно там. То, что осталось от мехвода. Достать? Сюда же не подъехать, сразу сожгут. Хорошо сегодня хоть дронов нет.
Небо затянуло низко. Михалыч попытался сплюнуть - слюны не было. Лишь закашлялся болезненным булькающим кашлем.
- Ничего, дожмем еще немного, и всех ребят соберем. Дожить бы только. Сигарета кончилась. Их уже догоняли идущие с интервалом "топтуны". В отдалении послышался тихий свист. Михалыч с Профессором даже не бросились на землю, а просто устало присели на корточки. В поле метрах в трехстах сверкнуло пламя, выбросив широкий конус земли и дыма.
- Эй, болтуны! Давайте, двигайте, пока не прилетело от "братского народа", - крикнул крепкий молодой парнишка, тащивший на плечах станину от АГС. Проходя мимо, он посмотрел на распластанное у сгоревшего БМП тело в желтовато-сером пикселе с обрывками синего скотча на рукаве:
- Хохол! Где ноги потерял? Ищи и пойдем с нами.
И, уже тише, обращаясь к Профессору с Михалычем:
- Догоняйте!
Я моргнул и очнулся в своей комнате. Руки были свободны. Смерть все также сидела напротив и внимательно разглядывала мое растерянное лицо.
- Ну, что же ты им не сказал, что они бесчувственные? Язык запал?
Я смотрел на нее, потрясенный увиденным. Не то чтобы я был не осведомлен. Но это погружение было сильнее всего, что я когда-либо знал и испытывал.
- Не смей обвинять меня в бездушии. Вот эти люди воюют третий год. Без отдыха, без смены. Они все там - Павки Корчагины. И они тоже не бездушны. Видят меня постоянно, мы только что не спим вместе. Я привыкла, и люди тоже привыкают. Так вот. Они по сравнению со мной - дилетанты!
Я подавленно молчал.
- Заболтались мы с тобой, а у меня работы, хоть помощников нанимай. Не хочешь мне подсобить?
- Нет. Спасибо.
- Что ж. Оставайся с миром. Пора мне. И это... Печеньки купи. Кончаются.
Включился телевизор: военный корреспондент "Первого канала" вел репортаж о ситуации на фронте, приседая при каждом выстреле 152х миллиметровой гаубицы. Тяжелые снаряды летели к назначенной цели. Братья работали.
Я закурил и долго всматривался в дорогие сердцу лица на фотографиях в смартфоне. Они улыбались мне, как бы говоря: "Держись. Все пройдет".
***
Дорога к Храму
Когда сталкиваешься со смертью самого близкого, самого родного, жизнь теряет смысл. Она становится безвкусной и бесцветной. Тогда человек начинает строить Храм Любви к ушедшему, если не находит иного смысла жить дальше. Иногда, вопреки чертежам, получается Храм Смерти. Чем завершится в итоге, не знает даже сам строитель.
Диалог 3
В 90х среди моих хороших знакомых был Сергей.
Время было тяжелое. Все проживали его по-разному. В зависимости от того, на какие компромиссы с совестью готовы были пойти. Это было успешное время для людей без предрассудков. Чем меньше человек отягощался муками морали, тем более успешным он был.
Серега, в силу молодости или воспитания, на компромиссы не шел, поэтому работал продавцом в палатке. Следовательно, как сыр в масле не катался, но и с голоду не пух. Единственный ребенок в семье. Мать у него была женщина властная, но любила кровиночку до беспамятства и своей властной любовью накрывала его безгранично. На всей территории столицы и примыкающей области. Где бы он ни находился. Если Серега в компании друзей и подружек срывался в какой-нибудь подмосковный пансионат или на дачу к знакомым, к кому-то у кого уехали на выходные родители, не далее, как на следующее утро, когда организм требует особенно бережного к себе отношения, как из-под земли появлялась его мама. Компания в страхе начинала сигать в окна, прятаться в шкафах. Она находила всех. Она знала всех его друзей поименно и поадресно. Быть Серегиным другом значило быть знакомым с Кузьминичной. Когда у Сереги появилась постоянная девушка, судьба ее была незавидна.
Гром грянул совершенно неожиданно. Для всех.
Повторю: время было непростое. Можно было просто оказаться в ненужное время в ненужном месте. Ходили слухи, что Сереге крепко досталось в одном отделе милиции, в следствие чего он стал жаловаться на головные боли, которые в итоге привели его в больницу. В ней он работал некоторое время массажистом, и зав отделением положила его на обследование без каких-либо проблем. Было это в пятницу. Мобильных телефонов, в сегодняшнем понимании этого слова, тогда не было, но в воскресенье к вечеру все близкие и друзья уже знали: Серёге стало хуже. Приехала его подруга Наташа, и по решению дежурного врача больного перевезли в другую клинику, где был нейрохирург. А в понедельник утром его не стало. Так в моем скорбном списке добавилось первое августа.
Так вот. О чем я? Жизнь его родителей полетела под откос. Да, они держались на похоронах и поминках. Но все, что происходило потом, было посвящено только одному - памяти сына. По всем датам заказывались службы. На годовщину был установлен памятник, который объемом мрамора мог конкурировать с мавзолеем. Столько времени на кладбище я с нашими общими друзьями не проводил ни до, ни после. Наблюдать за всем этим было невыносимо. Мы, конечно, старались поддержать их, как могли, но есть болезни, против которых не существует лекарств.
- Ты не поверишь, мне было их жаль. Но разве у них не появился выбор?
- Легка на помине. Здравствуй.
-Здравствую. Здравствую, как никогда, - ответила моя, нежданная как всегда гостья.
Она снова сидела, напротив. Чтобы удостовериться в этом, мне даже не нужно было поднимать глаза. Это первое время я начинал думать, что схожу с ума. Теперь эти беседы были привычны, как чистка зубов.
- Они же получили облегчение. Правда оценили его не сразу...
- Да. Это правда. Я даже думал, что это Чудо. Оно скрасило и продлило их последующие годы.
После Серёгиной такой внезапной смерти, случилось Чудо. Настоящее. Такое, в которое трудно поверить. Такое, которое бывает только в сказках. Его подружка, Наташа, узнала, что у нее будет ребенок. Родилась прекрасная девочка. Родители Сергея были настолько поглощены своим горем, что приняли это, мягко говоря, не сразу. Но, когда осознали случившееся, перестали строить Храм Смерти и все оставшиеся силы посвятили новой жизни. Мне кажется, что только это и спасло их.
- Не зря же говорят: "Смерть не должна быть напрасной". Во всем есть смысл, даже когда кажется, что его нет.
- Тебе виднее. Я врагу бы не пожелал осмысливать мироздание таким способом.
- А тут желание не играет никакой роли. Ты то, что ты делаешь. Как живешь. А не то, чего желаешь. Хотя и желания могут иметь последствия.
Смерть задумчиво улыбнулась.
- Да, наверное. Порою мы сами выбираем не тот путь, не понимая, что он ведет в тупик.
- Надо уметь читать знаки, когда стоишь на перекрестке.
Через несколько лет после смерти Сергея мы стали ездить на охоту в Карелию с нашим общим другом Максимом. Он был абсолютной копией Сереги по характеру, но в отличие от Сереги, которому почти всегда было наплевать на свой внешний вид, Макс одевался модно и со вкусом. Почти все деньги, которые он зарабатывал, оставались в дорогих магазинах. Хорошая машина и стильный внешний вид были его визитной карточкой. Деньги из кошелька с неизмеримой широтой и легкостью спускались на гулянки с друзьями. Жадность не была присуща ему ни в какой форме.
Естественно, он был всеобщим любимчиком. С особенным трепетом к нему относились друзья по двору, бывшие одноклассники. Те, кто не мог позволить себе быть таким же щедрым, но очень хотел приобщиться. Мы были молоды, вся жизнь была у наших ног. Так нам тогда казалось.
В этот приезд в Карелию все не заладилось с первого дня. В самом начале поездки мы попали в аварию. Отремонтировались, посоветовались и после долгих раздумий решили продолжить путь. По совокупности ошибочного решения, усталости и технического состояния машины, за пятнадцать километров до точки прибытия в глухом лесу, вдали от цивилизации, мы слетели с дороги в карьер. Машина, кувыркнувшись с трёхметровой высоты, сделали полный оборот и встала на колеса. Крыша была смята. Лобовое вылетело. У нас троих (за рулем в этот момент был уставший отчим Максима) не было ни одной царапины.
Нас вытащили знакомые, и мы-таки добрались до места. Но охота закончилась, так и не начавшись. Теперь нам нужно было как-то привести в порядок "Ниву": поднять крышу, найти лобовое стекло и прочие "мелочи". И все это в Беломорске, небольшом карельском городке, который ко всему прочему находился от нас в ста километрах. В доме, куда мы приехали, на тот момент жил сын хозяина с друзьями. Первые два дня после пережитого мы просто пили, спали и снова пили. Из меня "пИвец" был всегда плохой, но Макс в этот раз был просто в ударе.
В тот день я лег спать пораньше. Проснулся от гула пьяных голосов, вышел в соседнюю комнату, чтобы попросить быть потише, и замер. Компания сидела за столом продолжая бесконечный банкет. Мое внимание привлекло что-то неправильное под столом. Макс сидел босиком, с грязными ногами и размазывал по полу уже загустевший студень из собственной крови. Оказывается, пока я спал, он напился, пошел гулять босиком и распорол себе ногу о разбитую кем-то на берегу озера бутылку. Мужики, забеспокоившись его долгим отсутствием, бросились его искать. Нашли. Принесли домой и сели пить дальше.
Я промыл ему ногу. Перебинтовал и уложил спать. Лег сам и вырубился. Спал. Как убитый. Даже разговаривать во сне не пытался.
- А стоило бы, - отвлек меня от воспоминаний на пару секунд голос собеседницы.
Вам знакомо это чувство, когда спишь и вдруг ощущаешь, что что-то тяжелое и липкое наваливается на грудь? Ты начинаешь задыхаться, но не можешь пошевелиться. Так было и в эту ночь. Не знаю, сколько я был в таком состоянии. Но, когда я все же смог повернуть голову, интуитивно проскользнул глазами кровать Дмитрича и уткнулся взглядом в лежанку в дальнем углу. Там спал Максим. Он лежал спиной ко мне. Забинтованная нога торчала из-под одеяла. В доме не было электричества, как нет его и сейчас. Компания нагулялась и уснула в соседней комнате. Кто где упал. Через открытый дверной проем слева тускло мерцала керосиновая, забытая на столе лампа, а справа через небольшое окно светила полная в ту ночь луна.
В ногах кровати Максима стояла Она. Моя старая знакомая. Выглядела она не как обычно в часы наших встреч, а именно так, как ее рисуют и описывают. Не было видно ни рук, ни ног, ни лица. Только серо-черный в свете луны балахон с огромным капюшоном. У нее не было косы или чего-то подобного. Пугала сама ее фигура, склоненная над спящим, и моя полная неспособность двигаться или кричать. Я и сегодня могу с той же уверенностью сказать, что видел её несколько мгновений абсолютно отчетливо, как текст на мониторе. Но вот свет луны00 ускользнул. Фигура исчезла, и я снова провалился в сон.
Утром я никому ничего не сказал. Тогда мне еще не было и тридцати пяти. Я еще не умел читать и распознавать знаки. Мы с ребятами сидели во дворе на штабеле досок для сарая. Курили и обсуждали, где можно отремонтировать машину. Максим вышел из дома с ружьем. Казалось, он еще не протрезвел после вчерашнего. Парни попросили его не размахивать стволом. Они сидели напротив меня, а Макс стоял у меня за спиной. Я обернулся. Максим поднял ружье, направил над нашими головами. "Дурни, оно не заряжено!" - сказал он, покачиваясь, и нажал на курок.
Выстрел оглушил всех.
Я вскочил, вырвал у него ружье, отчего Макс чуть не упал, и, проверив стволы, отнес ствол в дом. Друг ездил на охоту с отчимом с десяти лет и считался отменным охотником. С оружием он был всегда аккуратен до тошноты, и то, что произошло, не укладывалось в голове.
На охоту мы так и не пошли.
Машину кое-как залатали, намучившись, вернулись в Москву. Город захлестнул нас делами, и все начало забываться.
По жизненным обстоятельствам я временно переехал в Химки. С прежней компанией мы стали видеться реже: работа, семьи. А вот пагубная привычка Максима, унаследованная, видимо, от родного отца, прогрессировала. И вот однажды мне позвонил товарищ, поймав меня в полном раздрае где-то в центре города и попросил срочно приехать к Максу домой.
Мы нашли его уже без признаков жизни. Я знал, что у него проблемы с женой, но, что они фактически стали чужими, живя в одной квартире, до этого момента было для меня тайной. Весь последний месяц он, оказывается, пил сам и поил всех алкоголиков округи. Жена, приходя домой, могла встретить на кухне совершенно незнакомого человека, пытающегося приготовить глазунью. Это усугубляло и так треснувшие отношения. Когда в один из пьяных вечеров его кто-то избил по дороге домой и он, окровавленный, дополз до своей комнаты и рухнул на кровать, жена просто закрыла дверь в свою комнату и не подходила к нему. Изредка, слыша его стоны и жалобы, она предлагала вызвать скорую, но, не получив ответа, так и не вызвала. На третий день рано утром она нашла его уже без признаков жизни.
- А бывают проклятые квартиры? - спросил я свою гостью.
- А ты еще сомневаешься? - донесся ее ровный, чуть насмешливый голос.
Нет. Я не сомневался. В квартире Максима за два года до этого умер его друг и наш общий знакомый Володя. У него просто остановилось сердце. Через год скончался сосед за стеной, тоже Максим. И тоже от пьянства. Потом сам Макс. Позже там же умрет и его жена.
Подросший сын продал страшную квартиру и уехал в другой город, чтобы никогда не возвращаться на это место и попытаться прожить свою, отличную от родителей, жизнь. Пока у него вроде бы все получается. Пусть так и будет дальше.
- А ведь у него было все. У тебя не было и половины того, что дала жизнь ему. Он все просрал.
Мне хотелось ответить, что Макса любили все и всегда. Просто в тот момент ему не хватило именно этого. Чтобы рядом был любящий человек! Но я промолчал. Когда люди разными способами пытаются себя убить, осознано или нет, помочь им уже нельзя. Это ни в чьих силах. Только сам человек может выбрать правильное решение, сделать усилие и все изменить. Для этого у него должна быть очень веская причина. Чтобы продолжать жить. Если такой причины нет, это просто вопрос времени. Сколько ему понадобится чтобы построить свой Храм Смерти. Дни, месяцы или годы?
- Мне кажется, никому на свете не построено столько храмов, сколько тебе?
- Когда человек счастлив, он строит Храм Любви. Но часто ему не хватает терпения. Или он оказывается плохим строителем. И Храм остается недостроенным. Поэтому не буду спорить. У меня больше. Спасибо за чай. Не скучай, ай-ай! - пропела Смерть и оставила меня одного мыть посуду.
Я подумал, что надо бы съездить к маме, а по дороге как всегда выкурить сигарету с Серегой и Максом. И положить им цветы. Тем более, что они лежат всего в тридцати метрах друг от друга. Вместе и сейчас.
Когда мужики дружат, даже Смерть не в силах разлучить их.
***
Тело - Храм души?
Что есть наша оболочка? Храм, тюрьма или временное пристанище?
Сколько видел я прекрасных тел, хранящих в себе лишь бездонную пустоту. И сколько искалеченных или ущербных от рождения, но наполненных светом и любовью. Когда Смерть забирает из тела душу, оно остается всего лишь недолгим напоминанием для живых: "Смерти не избежать".
Диалог 4
Горящий огонь пробуждает странные мысли. Мы давно отвыкли от огня в наших домах.
Жена купила светильники в виде свечей. Я подумал: "Какая блажь". Но вечером, будучи один, включил и долго смотрел на мерцающие огоньки.
Воображение уносило во тьму, где тлеющий огонь выхватывает малую часть бытия и все окружающее укрывает мрак неизвестности, скрывающий тайны и непознанные истины.
Я снова задумался о том, чем заслужил эту странную пугающую связь? Как случилось, что среди десятков моих знакомых Она так сильно привязалась именно ко мне? Зачем это ей? Почему это мне?..
С возрастом все меняется. Устремления, взгляды, желания и даже собственное тело.
Тело. Оно постепенно перестает тебя слушаться. Только ты приспособился, вошел с ним в резонанс, и вдруг оно, уловив это идеальное звучание, начинает сопротивляться, предавая тебя. Сначала медленно, незаметно. Потом все более открыто и бескомпромиссно, будто готовя к тому, что вам рано или поздно придется расстаться. И? Что тогда? Что будет потом? Будет ли?
А, если это не твоё тело, но лучше бы было твоё? Если это тело близкого человека? Оно такое, как мгновение назад, но уже лишено содержимого: чувств, привязанностей, мыслей. Оно все еще как две капли воды похоже на то, которое тебе так дорого и которого ты не в силах лишиться. Но уже бесконечно далеко от себя прежнего.
Первый раз я столкнулся с этим, когда пойманный в метро скорбным звонком, примчался в квартиру Максима. Его бездыханное тело лежало на кровати. Я стоял рядом потерянный и раздавленный случившимся. Видимо, мозг, пытаясь спасти меня от стресса, ввел в ступор моё тело. Когда появились санитары и, завернув его в простыни, вынесли из квартиры, я все еще не мог пошевелиться.
Сколько же друзей нужно потерять, чтобы научиться с этим справляться? И научусь ли я хоть когда-нибудь?
- Не кори себя. Защитная реакция. Да и ты был еще слишком молод, чтобы оказаться готовым к таким событиям, - раздался знакомый голос.
- А, это ты!
В комнате стало чуть темнее. Огоньки задрожали.
- Тебе легко сейчас говорить. Ты - профи.
- Вы, люди, слишком много внимания уделяете телу, когда нужно думать не о сосуде, а о его содержимом, - как всегда мудро промолвила моя собеседница, откинувшись в кресле и закинув ногу на ногу.
Огоньки свечей так приковали к себе мое внимание, что я снова не заметил, как Она появилась в моем доме. Впрочем, я никогда не успевал это заметить.
Да, тогда с Максом я был в полной растерянности. Когда через несколько лет так же неожиданно для меня ушел из жизни муж любимой сестры, Сергей, было уже по-другому.
Сестра позвонила и со слезами сказала:
- Приезжай. Серёжи больше нет.
Я бросил всё и рванул к ней на квартиру. Сестра впустила меня после первого же звонка в дверь и оставила наедине с усопшим. Я сел рядом с кроватью, взял Сергея за руку, уткнулся в неё и заплакал. Мы всю жизнь очень дружили, и сейчас моё сердце рвалось на части от нестерпимой боли.
С усилием минут через десять я взял себя в руки и позвонил в "Скорую". Потом мы долго ждали медиков, и все повторилось, как когда-то с Максимом. Приехали санитары и долго, с трудом, выносили большое грузное тело из квартиры. Для них это была просто работа. Просто тело. Мне же было нестерпимо больно видеть происходящее, как, впрочем, любому, кто хотя бы раз сталкивался с этим ужасным процессом. Таким упорядоченным и таким немилосердным.
- Ты был там единственным мужчиной. К тому же, уже имевшим опыт подобного. На мой взгляд, ты неплохо справился. Ты вообще всё схватываешь на лету. Не зря же в тебе столько талантов скрыто.
- Твой черный юмор не очень уместен. Речь о моих близких.
-Не вижу тут ничего такого. Чайку, кстати, давно пора предложить даме. Эка как тебя огонь загипнотизировал! Почти превратил в пещерного неандертальца. Где твои манеры?
- Ах, да! Прости. Сейчас поставлю.
Смерть подняла палец, но я опередил следующий вопрос и сказал не без легкого ехидства:
- Конечно, конечно. Печеньки. Их тоже принесу.
Тело на руках и тело при прощании в морге - два разных переживания. Бездыханное тело перед вами, когда все только случилось - это конец пути для одного и начало осознания потери другими. Морги созданы для успокоения. Дабы снять с родственников тяготы неизбежно долгого созерцания Смерти и убедить, что скоро всё закончится. Сама официальность обстановки сковывает и призывает к смирению. В древности тело покойного находилось с близкими до момента прощания, и это давало больше времени для раздумий о важном.
- Ты в чем-то прав. Когда я забираю Душу, все начинают задавать себе вопросы и искать ответы. Потом, проведя все положенные церемонии, успокаиваются мыслями. Хотя упокоение на тот момент удел усопшего. Ты, кстати, при моём появлении и на похоронах уже вполне прилично держишься.
- Не всегда. Когда ты забрала маму у меня на глазах, это было ужасно.
- Да я подарок тебе сделала! - вскинулась Смерть. - У тебя была возможность держать за руку самого близкого человека до последнего мгновения, а не услышать по телефону равнодушное сообщение, наполненное фальшивым сочувствием. Мог бы и спасибо сказать.
- Спасибо.
Я помню каждое мгновение. Таким опустошенным я не был никогда. И, как последнее испытание, опять санитары. Я просил вывезти ее на каталке, но они сказали, что им неудобно и, если меня что-то не устраивает, они вообще могут уехать. Чтобы открыть двери машины и положить тело вовнутрь, на каталку, которая у них, разумеется, была, санитары просто положили её на асфальт. В чём смысл в высшей степени жестоко вести себя на глазах убитых горем родственников?! Разве нельзя быть хоть немного милосерднее?.. Я никогда этого не забуду. Так не должно быть. Ни с кем и никогда.
Смерть пошевелила пальцами и блеснула кольцом. Потом, поставив чашку на стол, произнесла:
- Опять ты раскис в этом своем городе. Для них это просто работа. Разве ты не ездил недавно туда, где тела погибших ждут месяцами причитающихся им обрядов? Отвести тебя к ним снова? Напомнить?
- Нет. Спасибо. Я, конечно, помню об этом. Но война - это событие исключительное. Неестественное.
- Серьезно?! - оживилась Смерть. - Неестественное? Для кого? Для людей?! Неестественно убивать себе подобных? Да вы только этим из века в век и занимаетесь! У тебя сегодня просто искрометный юмор. Может, тебе в Stand-Up рвануть? Подлей ка мне чайку. Остыл.
Я долил в её чашку чаю.
Как странно. За эти несколько лет, когда мамы со мною нет, она мне ни разу не приснилась. Я не могу поговорить с ней даже во сне.
- А все. Надо было раньше. Ты всё пытался решить свои проблемы. Пропадал на работе. Сколько у тебя осталось вопросов, которые ты мог ей задать. Сколько добрых слов ты так и не произнес наедине с ней. А ведь тогда время и возможность для этого были. Время, мой друг, неумолимо. Оно дается единожды. Не воспользовался - пеняй на себя. Вы, люди, живете так, будто оседлали саму Вечность. А часики тикают! Но вы не слышите их ход.
Смерть вздохнула и продолжила, чуть помедлив:
- Возможно, у тебя еще будет шанс. Никто не знает, что там, за чертой.
- И ты не знаешь?
- Я знаю. Но не скажу. Если наделить человека этим Знанием, Мир перевернётся. Не проси меня об этом. Даже тебе не помогу. Продолжай совершенствоваться сам. Ну, или лети в пропасть. Правила едины для всех. А тело - это только футляр для чего-то более ценного. Я хоть и девочка, но к шмоткам равнодушна.
Я посмотрел на свои руки. Они были совсем не те, что раньше. Но ведь и я давно стал другим...
По лицу пробежал холодок - я поднял глаза. Опять один. Что за привычка, уходить вот так, по-английски?..
В двери повернулся ключ. Вернулась жена. Я машинально открыл воду в кране и помыл вторую чашку. Любимой совершенно ни к чему знать о моей гостье. Чем позже они познакомятся, тем лучше. Для всех.
***
Время неумолимо
Время неумолимо. Когда я был маленьким и слышал это выражение, в силу возраста был уверен, что время неумАлимо. Его же нельзя сжать или уменьшить. Оно огромно и безбрежно. Как я ошибался...
Оказалось, время неумолимо: его бесполезно умолять или о чем-либо просить. Оно дается лишь однажды. Не воспользовался - пеняй на себя.
Диалог пятый
Почему это все происходит со мной? Почему сейчас, когда столько прожив, обзаведясь привычками, раскрыв в себе уже, кажется, все, что только можно, я вдруг начал писать стихи и прозу? Писать так, будто это помогает мне дышать, и, если остановлюсь, дышать уже не смогу. Так, словно времени почти не осталось. И все, что я не напишу, уже не будет написано никогда. И прочитано не будет тоже. Растает, как дымка.
- Почему именно сейчас? - спрашиваю я себя снова и снова. - Кто мне ответит? И есть ли ответ?
- Конечно есть. Ответ есть всегда, - моя собеседница уже стоит рядом. Появляться без предупреждения у нее в крови, если такое выражение к ней применимо.
- Уступишь даме место? Уж больно кресло у тебя уютное.
- Присаживайся. Я пока чаю налью. Так есть? Ответь мне. Не тяни...
Смерть садится в моё кресло, медленно откидывается на спинку и привычно закидывает ногу на ногу.
- Мне не придется тебе отвечать. Проблема большинства людей в том, что они сами знают ответы на свои вопросы. Но выбирают всегда тот ответ, который их устраивает по тем или иным причинам. А нужно выбирать не удобный, а правильный. И тут, конечно, есть проблемка. Да.
Я наливаю в чашки свежезаваренный черный чай. Сегодня он особенно ароматный. Даже пар от чашек поднимается будто, потягиваясь после долгой дремоты и завиваясь, как спутанные локоны спящей красавицы, разбуженной внезапно от долгого сна.
- В прошлый раз, когда ты разглагольствовал о храме души, я думала, ты все же отважишься, - переводит она привычно разговор на другую тему. - Но ты не попросил...
- Я не люблю просить. Да и что я могу попросить у тебя? Ты и отвечать мне не хочешь.
- Попросить можно о чем угодно. Я же не кассир в "Пятерочке". У меня возможностей как-никак побольше будет.
Я смотрю на нее долгим взглядом. Кого я обманываю? Она читает все мои мысли.
- Да. Я хочу попросить тебя.
- Так проси. Когда еще представится возможность? Вдруг я больше не приду, - улыбается она снисходительно.
