ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева

Иванов Николай Федорович
Золушки объекта 217

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.88*11  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Враг затаился среди своих... Работа СМЕРШа

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Николай ИВАНОВ
  
  
  
  
  
  
  
  
  Золушки объекта 217
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  В июле 1943 года по приказу Ставки Верховного Главнокомандующего в районе Орловско-Курского выступа от станции "Ржава" до станции "Старый Оскол" за 32 дня была построена железнодорожная ветка расстоянием в 96 км. На строительстве дороги трудились преимущественно женщины и подростки. В сутки строилось 3 км трассы. Для уничтожения дороги абвер создал в Запорожье школу для подготовки диверсантов...
  
  
  
  
  
  
  Глава 1.
  
  Стрельба в лесу, где обзор закрыт стволами и низким кустарником, для солдата страшнее боя в городе или даже в поле. Есть, конечно, надежда, что враг тебя не видит и стреляет в другую сторону, но ведь и для тебя он невидим...
  - Уходит, зараза.
  - Пересекай слева!
  Три автоматчика вырвались из лесных проблесков на залитую до краёв солнцем просеку, повели оружием по сторонам. Нюхом овчарок опасности на просторе не почувствовали, взбежали по сваленным вдоль насыпи шпалам на самый верх строящейся железной дороги. Залегли там, сдерживая дыхание. Старший, царапая лейтенантскими звёздочками щеку, плечом вытер пот.
  Огляделись.
  Буйствовала, выпирая из леса, молодая поросль орешника вперемешку с осинками. К самой насыпи гуськом выбежали несколько ёлочек. Одна каким-то образом сумела перемахнуть будущую железную дорогу и теперь одиноко привставала на цыпочки, пытаясь высмотреть происходящее за насыпью. Присядь, дурёха, раз повезло оторваться от пальбы: на войне любопытные редко доживают до второй огненной очереди.
  - Стой! Сдавайся! - раздалось в лесу.
  В ответ прозвучало два экономных пистолетных выстрела. В обратную сторону жирными многоточиями ушли автоматные очереди. Но поверху, по листве, а это значит, всего лишь для острастки, для загона. Солдатский слух на третьем году войны прекрасно различает выстрелы в упор. Даже в лесу. Но пока идёт охота на живца...
  - Прикрываем, - отдал команду лейтенант лежавшим по обеим сторонам подчинённым.
  Сам рывком, согнувшись, - скорее укрываясь не от возможных пуль, а маскируясь для мечущегося в лесу противника, перебежал к краю насыпи. Она замерла над небольшим лесным ручейком, и на самой её оконечности, нырнув за шпалы, лейтенант и затих.
  Он не ошибся в расчётах. Для выскочившего из леса щупленького диверсанта даже малая речушка вырастала в препятствие, на преодоление которого не оставалось времени. Узкая полоска меж водой и насыпью манила возможностью оторваться от преследования, и хотя в разведке основным правилом считалось не соблазняться самым лёгким вариантом спасения, выхода не оставалось: слишком явственным становился треск сучьев бегущих по следу смершевцев. Или пан, или...
  А вот и пропал!
  Лейтенант коршуном бросился на вражеского цыплёнка. Однако не успело его тело накрыть противника, тот неуловимым движением переправил его полёт через себя далее, в воду. Как успел диверсант увидеть опасность, а главное, молниеносно среагировать, выбить непонятным приёмом лейтенанта из борьбы, для подбежавших на край автоматчиков осталось загадкой. Но служба, да и сам лейтенант приучили в подобных ситуациях не раздумывать. И пусть не красавцами-коршунами, пусть всего лишь пыльными расхристанными воронами, да ещё столкнувшись лбами друг о друга, смершевцы навалились на врага, вмяли его своей двойной массой в жидкий берег.
  Только его грязь помогла и врагу ужом выскользнуть из-под кучи-малы, дав ещё один шанс оторваться от погони и скрыться за насыпью. Может, так бы и случилось при удачном стечении обстоятельств, но именно из-за железной дороги вырос бородатый старик с молотком на длинной ручке, которым железнодорожные обходчики обстукивают рельсы. Профессия смотрителя тоже приучила деда к мгновенной оценке ситуации и не менее мгновенным действиям, и удара молотком по укрытой маскхалатом голове диверсанта оказалось достаточно, чтобы смершевцы вновь вцепились в того мёртвой хваткой.
  - Как-то так, - остался доволен своей работой железнодорожник. Но руки от волнения дрожали и он, успокаивая себя, попробовал свернуть цигарку. Однако как ни старался, раз за разом просыпал табак на шпалы. Успокоился тем, что понюхал пропахшие куревом пальцы.
  Подбежавшие из леса солдаты окружили лежавших на земле, круговым частоколом выставили стволы автоматов.
  - Держите руки, пистолет, - закричал, скользя в грязи, вылезавший из реки лейтенант.
  Поздно. Выстрел, приглушённый телами, тем не менее показался командиру громом танковой пушки.
  Куча-мала осела. Автоматчики медленно, понимая свою вину, начали подниматься. Перед взором бойцов оказалась худенькая девушка, корчившаяся от боли. Сострадание к раненым хотя и притупилось за войну у воевавшего люда, но полностью из солдатского обихода не исчезло. Даже по отношению к противнику. А тут ещё - и женщина. И сейчас, распихивая подчинённых, лейтенант упал перед ней на колени, принялся ловить тонкие окровавленные руки:
  - Голубушка, гадинка, солнышко. Не умирай. Потом сам придушу, но сначала словечко. Хоть одно словечко... Бинты. Перевязку! В медбат!
  Команду приняли на свой счёт провинившиеся автоматчики. Как могли бережно подхватили раненую под руки и ноги. Сбоку, поддерживая тело и продолжая бинтовать раны, прилипли ещё два бойца. Лейтенант, наверняка знавший лес как свой ППШ, перед тем, как первым броситься через кустарник самой короткой дорогой к медсанбату, кивнул железнодорожнику:
  - Спасибо, Михалыч.
  Старик пожал плечами - было бы за что. По привычке стукнул молотком вместо рельса по скатившейся с насыпи вслед за солдатами шпале и продолжил свой нежданно прерванный путь.
  
  Глава 2.
  
  За три месяца до этого, 12 апреля 1943 года в кабинет к Верховному Главнокомандующему И.В. Сталину были вызваны первый заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, начальник генерального штаба Маршал Советского Союза А.М. Василевский и заместитель начальника Генштаба генерал армии А.И. Антонов. Сталин уже стоял у карты, разложенной на столе с зелёным сукном. Тема разговора для вошедших была знакома: два дня назад Жуков получил указание подготовиться к обсуждению плана боевых действий на предстоящие лето и осень. Так что ждали только приглашения к докладам.
  Сталин не спешил. Поздоровавшись, уткнулся взглядом в карту с формирующимся выступом около Курска. Чем он станет - плацдармом для нового броска на запад или аппендиксом, который искусный хирург способен отрезать одном взмахом скальпеля? Наш бросок или немецкая хирургия? Третьего было не дано, после Сталинграда именно здесь сконцентрировалась мощнейшая группировка как советских, так и германских войск. Любезной оборонительной вежливостью не обойдётся, в войнах противнику ломаются хребты, а не откусываются ноготки. Кто первый начнёт движение? И надо ли оно - быть первым? Жуков с 17 марта находился в том районе, должен был оценить обстановку на месте. Ему и предстояло держать первое слово.
  Предугадывая решение Главнокомандующего, Георгий Константинович по привычке поправил китель. Сталин же мимоходом отметил, что к новым маршальским погонам, на которые всего месяц назад к большой звезде добавился герб Советского Союза, нужно бы поручить сшить и новые кителя: военачальники такого ранга должны иметь особый статус и в форме, простым перешиванием погон на мундирах дело не должно ограничиваться. До Сталинграда о присвоении маршальских званий и не помышлялось, но битва на Волге явила всему миру не только мужество бойцов Красной Армии, но и талант советских военачальников. А то, что первым в войну маршальские звезды вручили Жукову и Василевскому, непосредственно занимавшимся обороной Сталинграда, то по правде истории и свершившегося победного факта. Даже свою фамилию Иосиф Виссарионович позволил вписать в Указ только третьей строчкой. Вот все трое теперь и стоят перед картой 43-го года. Она через месяц-другой и покажет, чего стоят маршальские звёзды с гербом Советского Союза на плечах...
  Наконец, Сталин поднял глаза на Жукова, и Георгий Константинович принялся докладывать основной итог двухдневного анализа обстановки:
  - Командующие Центральным и Воронежским фронтами убеждены, что враг будет наступать на их, курском направлении, - Жуков руками изобразил клещи, перегрызающие курский выступ. Одна рука предполагала генерал-фельдмаршала Гюнтера Клюге, сосредоточившего в районе Орла группу армий "Центр", вторая - генерал-фельдмаршала Эриха Манштейна, командовавшего под Белгородом группой армий "Юг". Хирурги, надо отдать им должное, искусные, скальпель в их руках способен справиться не только с аппендиксом.
  - Генеральный штаб убежден в этом же, - согласился с выводами командующих фронтами и замнаркома Василевский.
  Повернул голову к своему заместителю. Антонов поверх карты Сталина скаткой раскатал рулон нового топографического полотна, испещрённого свежими условными обозначениями. Они не показались Верховному Главнокомандующему особо отличными от тех, что имелись на его карте, но терпеливо подождал объяснений.
  - На сегодняшний день соотношение в живой силе на данном направлении идёт как 1.5 миллиона у нас к 900 тысячам у фашистов, - продолжил доклад Жуков, наклонившись к карте.
  Когда-то, в самом начале войны, Сталин дал указание сфотографироваться ему именно в такой позе и разместить снимок в "Красной Звезде". Важно было показать войскам, что Генеральный штаб тщательно прорабатывает все операции, что люди не бездумно бросаются в сражения. Что о них думают, их берегут, насколько это возможно на войне. Внимание на подобные детали вкупе со стратегическим мышлением у вождя не переставали поражать Жукова. И хотя у них у обоих на груди висели Золотые Звезды, у Верховного Главнокомандующего она была Звездой Героя социалистического труда. Пусть и за Љ 1, но полководческий талант мог претендовать и на звание Героя Советского Союза. Но опять же - не задерживались звёзды героев в Кремле, шли прямым ходом в войска. И это вновь было справедливо и дальновидно со стороны Сталина, потому что исход войны всё ещё решался в окопах, а не в штабах.
  Молчание хозяина главного кремлёвского кабинета означало одно - продолжайте.
   - Предполагать, что немцы смогут в ближайшее время нарастить усилия, у нас оснований нет. Да, немецкие дивизии ускоренными темпами наращиваются людьми и наступательной техникой. Однако у Гитлера возникают с этим значительные проблемы, - продолжил Жуков. Сведения, которые он излагал, наверняка были хорошо известны и начальнику Генштаба, и Верховному Главнокомандующему, но ради целостности картины и логики будущего решения он посчитал нужным их повторить: - За два года войны вермахт потерял убитыми, пропавшими без вести, ранеными и эвакуированными по болезни более 4 миллионов человек. Восполнить этот контингент, несмотря на тотальную мобилизацию, им не удается.
  - И это при том, товарищ Сталин, что немцам пришлось призвать значительное число рабочих, забронированных за промышленными предприятиями, а также 60-летних мужчин и 16-18-летних юношей, - дополнил Василевский деталями доклад заместителя наркома. - Качество этого набора как по физическому состоянию, так и по боевой выучке, моральному духу далеко от лучших образцов вермахта 41-го года.
  Сталин не терпел шапкозакидательства, но в данном случае начальник Генштаба просто рисовал реально складывающуюся картину, не боясь быть упрекнутым в предвзятости к противнику. И это не всё, что вошло в доклад. По последним разведданным, вместо 4-6 месячного обучения, которое обычно проходило молодое пополнение в армии резерва, из-за огромных потерь на Востоке фашистские генералы вынуждены сворачивать эти курсы до полутора месяцев. Подобное происходило и с офицерским составом: военно-учебные заведения Германии не успевали восполнять потери в командных кадрах, и в войска начали прибывать молодые офицеры, имеющие всего трехмесячную подготовку. Не говоря уже о том, что гитлеровское командование прибегло к урезанию не только тыловых частей и подразделений, но и к сокращению с 17 до 13 тысяч личного состава линейных дивизий непосредственно на фронтах.
  - И хотя мы видим некоторое увеличение огневых возможностей вермахта за счёт автоматического оружия и миномётов, Генеральный штаб тем не менее подтверждает: стратегическая инициатива на данный момент на нашей стороне, - подытожил Василевский.
  - Вы предлагаете для развития успеха немедленное наступление? - принялся раскуривать трубку Сталин, забыв о ней на время докладов.
  Василевский посмотрел на Жукова, всё ещё склонённого над картой: окончательный вывод за тобой, Григорий Константинович.
  Тот вновь для наглядности сжал руки в клещи над щербатым курским выступом.
  - После анализа всех данных мы предполагаем, что наиболее вероятной целью летнего наступления вермахта станет окружение и уничтожение наших войск в районе Курска. В случае успеха дальнейший их удар возможен на юго-восточном направлении, хотя не исключена возможность наступления и на северо-восток, для обхода Москвы. На остальных участках фронта немецкое командование способно к ведению оборонительных боев или отвлекающих маневров, так как нигде более оно не располагает силами, необходимыми для крупных наступательных операций.
  Сталин, попыхивая трубкой, мягко прошёлся до своего стола. Кивнул оттуда - продолжайте, я карту помню.
  - Имея определенное превосходство и возможность ведения активных наступательных действий, мы, - Жуков оглядел начальника Генштаба и его заместителя, подчёркивая коллегиальность решения, - предлагаем перейти к обороне.
  В кабинете застыла тишина.
  - Я правильно понял, товарищ Жуков, что вы предлагаете уступить врагу стратегическую инициативу?
  Сталин не стал принимать коллективность мнения и указал вытянутой трубкой гонца, принёсшего дурную весть. Трубка дымилась после активных затяжек, но замнаркома обороны столько раз видел этот жест хозяина кабинета, что остался невозмутимым: если Сталину аргументировать своё решение, то трубка вновь вернётся на своё привычное место у груди вождя.
  - Никак нет, товарищ Сталин, никаких уступок врагу мы не допускаем. Мы говорим о преднамеренной обороне, в ходе которой будем контролировать развитие любой ситуации. А именно: представив возможность Гитлеру броситься в бой без достаточного перевеса сил и средств, при сокращённом тыловом обеспечении, мы можем измотать его последние самые боеспособные дивизии. В полосе заблаговременно подготовленной обороны. А измотав, самим перейти в наступление. На сегодняшний день такой вид боевых действий видится нам наиболее благоприятным.
  Несмотря на цепкость своей памяти, Сталин вернулся к карте и словно под другим ракурсом посмотрел на тактические значки, нанесённые генштабистами. Интересно, над какой картой и с какими знаками склонился сейчас Гитлер? Но в докладе Жукова имелась и тактическая, и главное - стратегическая разумность: переход в контрнаступление после того, как противник будет измотан в ходе бесплодных атак, позволял рассчитывать на гораздо большие успехи с меньшими потерями. При всей своей нынешней нервности Гитлер ещё достаточно силён...
  - А что у нас в тылах у Рокоссовского и Ватутина? - не выразив пока своего отношения к оборонительному предложению, посмотрел Сталин на расположение Центрального и Воронежского фронтов. Командующие не без оснований считались его любимцами, на их тактическое чутьё можно было всецело положиться, но Ставка на то и создавалась, чтобы координировать, вплетать в один узор обстановку на всех фронтах и в тылу.
  Жуков и Василевский посмотрели на Антонова. Тот, как начальник Оперативного управления Генштаба, лично занимался детальной проработкой будущей операции. Алексей Иннокентьевич не выделялся харизмой среди своих великих начальников, хотя, как и они, повоевал изрядно с первого дня войны - и под Киевом, и в Закавказье, и на Черноморском побережье. Так что его кандидатуру на должность первого заместителя начальника Генштаба - начальника Оперативного управления Сталин в конце прошлого года утвердил без сомнений.
  - Товарищ Сталин. Мощности тылового обеспечения наращиваются, из-под Сталинграда в район Курского выступа уже прибыло 26 паровозных колонн с общим парком 600 паровозов. Загвоздка в другом - в малой пропускной способности железной дороги, к тому же постоянно находящейся под бомбёжками. Наиболее сложное положение с подвозом материальных средств у Воронежского фронта, в тылу которого курсируют всего 16 паровозных пар в сутки.
  Долго рассказывать Верховному Главнокомандующему про военные трудности считалось бессмысленным, тому требовались конкретные проработанные предложения по их преодолению, и Антонов не злоупотребил вниманием.
  - Есть предложение в кратчайший срок построить новую железнодорожную ветку от Ржавы до Старого Оскола, - генерал армии положил карандаш на месте будущей трассы.
  Исходя из масштабов карты и длины остро заточенного карандаша, длина предполагаемой дороги вкладывалась в сотню километров, и Сталин впервые нетерпеливо посмотрел на начальника Оперативного управления - дальше.
  - По некоторым сведениям, до войны там намечались проектные работы по строительству железнодорожной ветки, - поспешил уточнить Василевский. - Из специалистов "Воентранспроекта" уже создано семь изыскательских партий, они выехали непосредственно на место возможной стройки и в течение двух недель подготовят необходимые обоснования.
  Это на данном этапе могло означать точку в докладе, и Сталин посмотрел на часы. Военачальники стали во фронт. Вместо слов Верховный Главнокомандующий подошёл к карте, синим карандашом вывел в её правом углу подпись: "И.Сталин".
  Предварительный план утверждался...
  Менее чем через два месяца, 8 июня такая же подпись появилась на Постановлении Государственного Комитета обороны "О строительстве линии Старый Оскол - Ржава", получившей кодовое наименование "Строительство Љ 217". Железную дорогу протяжённостью 96 километров по облегчённым техническим условиям предписывалось соорудить в период с 15 июня по 15 августа. Кроме специализированных железнодорожных подразделений и мостовиков на строительство линии привлекалось более 20 тысяч человек из числа местного населения Курской и близлежащих областей.
  - Лаврентий Павлович, - уже после подписи Сталин поднял Министра внутренних дел Берию, присутствовавшего на заседании ГКО. Однажды осенью 1933 года тот заслонил вождя собственной грудью во время прогулки на катере по озеру Рица, когда береговая охрана, не разобравшись с ситуацией, открыла огонь по неизвестной лодке. Теперь требовалось защитить важнейший стратегический объект перед схваткой на Курской дуге. И хотя после разделения НКВД на наркомат государственной безопасности и министерство внутренних дел защита подобных объектов относилась к ведению госбезопасности, по многолетней привычке и личному доверию бывший руководитель НКВД внушал вождю больше надежды: - Такую стройку будет трудно скрыть от немцев. Позаботьтесь о её безопасности.
  Министр обвёл присутствовавших таким взглядом, словно накрывая их не блеском своих очков, а колпаком. Он, Лаврентий Павлович Берия, с разделением своего всесильного НКВД ничего не утратил - ни силы, ни влияния. И об этом никому не следует забывать.
  - Будет исполнено, товарищ Сталин.
  
  Глава 3.
  
  Работа на объекте 217 велась перекатами. В одном месте ещё только обозначали вешками будущее направление трассы, в другом засыпали котлованы, в третьем рыли тоннели в слишком крутых для паровозной тяги склонах, а в четвёртом уже прибивали костылями рельсы к уложенным шпалам.
  Бригада Валентины Ивановича Прохоровой возилась с земляными работами на формировочной горке. Фронтовичка, потерявшая на войне правую руку, бригадир своим прямолинейным характером и цепкой хваткой заслужила среди строителей мужское отчество, но от своих принципов никогда не отступала, ласковой быть не стремилась, хваталась за любую работу. И когда от основной трассы стали отводить всевозможные рукава для отстоя составов и другие бригады категорически отказались уходить с главной ветки, именно она согласилась перевестись на строительство совсем не героической по сравнению со всей остальной стройкой формировочной горки.
  - Это такой же объект, без которого дорога никуда не двинется. А потому нормы выработки оставляем прежние - до 200 процентов за смену, - выстроив бригаду, отчеканила Валентина Иванович.
  Дородная, с крупными женственными формами, короткой стрижкой под пилотку, она вкупе с армейской исполнительностью и скрупулёзной чёткостью внушала окружающим непререкаемый авторитет. Никто не удивился, когда именно она объявила и соревнование среди всех бригад стройки, вывесив вдоль своего объекта написанный белилами по красной материи, непонятно где добытой, лозунг "Работать по-фронтовому".
  Так и работали - по 2-3 нормы в смену.
  Насыпь уплотняли трамбовками Наталья и баба Лялюшка. Не имевшая своих детей, баба Ляля любовно растила на своих коленях всю поселковую детвору и черты лица имела мягкие, выражение глаз, несмотря на 60-летний возраст, распахнутое на мир. Наталья, благо что числилась ещё в девках, успела до войны походить в поселковых активистах. При этом косу под красные косынки не обрезала, за модой старалась следить по журналу "Работница" и по фильмам. Даже на стройку взяла любимое платье с фонариками на плечах: победу приближать ехала, а не каторгу отбывать. Может, и стала бы в посёлке просто первой модницей, но когда погиб на финской жених, закрылась работой, достигнув на ней и высоких должностей, и грамот, и первых мест в президиумах.
  День едва близился к обеду, и чтобы экономно распределить силы до вечера, Наталья и баба Ляля старались не отвлекаться на разговоры и не зыркать по сторонам. Обернулись лишь на треск сучьев за спиной.
  Из леса вытаскивала на плече бревно Зоря, семнадцатилетняя крестница бабы Лялюшки.
  - Стой там! - строго крикнула она девчушке. Оставив колотун, поспешила вниз на помощь. Сдвинула девушку от комля к более тонкой верхушке осины. И только после этого, выворачивая шею, выговорила: - Кому говорила не поднимать тяжестей? Убитому пленному? Или у тебя самой всё выкатывается из головы?
  Напряглись, подтащили бревно к насыпи. Сами же и опустились на него, приводя в норму дыхание.
  - Не обижай меня, крёстная. Что я, совсем немощная?
  - Сейчас как поддам больно. Не колючься. Ты мне не гусар на кочерге, а будущая невеста кому-нибудь... И не хихикай. Хочешь быть скособоченной? Наталья, скажи своё слово, - обернулась за поддержкой к напарнице.
  Наталья, взяв и для себя перерыв, подолом вытерла пот с лица, облокотилась на ручки трамбовки.
  - А вот отправлю со стройки, и говорить ничего не придётся.
  Баба Ляля победно обернулась на крестницу, но Зоря фыркнула, демонстративно отвернулась от насыпи:
  - Себя лучше отправь.
  От девической наглости баба Лялюшка даже замахнулась шлёпнуть ту ладонью, но Зоря и уворачиваться не стала: я твоя крестница, всё равно не тронешь. Та и не тронула, лишь укоризненно покивала головой:
  - У-у, медюлянка растёшь!
  Сама Наталья слова девятиклассницы оставила без ответа, хотя скрыть, что ей это безразлично, не получилось. Взялась за натёртые до костяного блеска ручки трамбовки, принялась колотить ею по насыпи так, словно сил оставалось на три таких дороги. Отвлекла лишь показавшаяся в морской тельняшке Стеша. Работу в бригаде старались менять каждую смену, чтобы не утомлялись одни и те же косточки, и морячке после вчерашнего рытья котлована выпало перемещать на тачке землю, чему она оказалась рада: возить тяжести, даже утопая колесом в землю, легче, чем таскать их на пупе.
  Однако и она остановилась перед настилом, ведущим на насыпь. Сил дотолкать груз до верха не хватило, да и доски от перегруза прогнулись так, что готовы были треснуть. Ясно, что в тачку грузились те самые две нормы, приближавшие победу и сроки сдачи дороги, но если люди могли себе позволить рвать жилы, доска не желала терпеть даже малейшей перегрузки: легче треснуть пополам, чем горбатиться под неуёмные страсти людей.
  Спасая лозунги и норму выработки, Наталья скатилась по рыхлой боковине насыпи вниз, подлезла под настил, упёрлась в доски спиной. Стеша откатила тачку для разгона, к ней присоединилась Зоря и вдвоём, натужно хрипя, вкатили землю наверх. Зоря, оставшись на настиле, покачалась, словно пробуя его на прочность, а на деле испытывая спину Натальи. И лишь после того, как крёстная погрозила ей кулаком уже по-настоящему, вальяжно сошла на своё место.
  Наталья вновь, по одной лишь ей известной причине, оставила издевательство девчонки без отпора. Переключилась на Варю и Груню, несущих в носилках камни:
  - Девчонки, камень за Стешей на дальний участок.
  Только те не успели и ступить на настил, как раздался недовольный голос бригадира:
  - Это кто здесь командует-распоряжается? Опять ты, Наталья?
  С командирской сумкой на боку, заправленным под ремень пустым рукавом, Валентина Иванович привычно взбежала на насыпь. Не без удовлетворения оценив сделанное бригадой за время её отсутствия, тем не менее взгляд на Наталью не смягчила.
  - Я думала, лучше будет, если... - на радость Зоре начала оправдываться та.
  - Здесь я бригадир! - Валентина Иванович назидательно оглядела всех собравшихся, чтобы никто не вздумал повторять подвигов Натальи. - Я. И лучше знаю, какой участок готовить в первую очередь. После обеда - на кухню и в прачки.
  И хотя конкретно никому не указывала, Наталья обречённо и справедливо соотнесла приказ к себе и сделала робкую попытку остаться на стройке:
  - Извините, я больше не стану...
  - Никому не позволю здесь своевольничать, - снова сразу всех предупредила бригадир. - Не в бирюльки играем. Я в штаб стройки. Работаем.
  Ушла, как и появилась, несмотря на свою стать - стремительно, бесшумно. Однако то ли назло бригадирше, то ли просто отводя себе минуту отдыха, девчата вместо указаний на работу присели на притащенный Зорей ствол осины. Варя и Стеша отстегнули от поясков солдатские фляжки, Груня освободила местечко рядом с собой для Натальи - и повыше, и от Зори дальний край.
  - Слушай, Наташ, ты же была до войны нашим бригадиром. Чего эту прислали?
  - А то ты не знаешь, - отмахнулась та. Было видно, что тему эту в бригаде затрагивали не раз и она Наталье неприятна.
  - И знать не хотим. Чего с тобой так долго разбираются?
  Наталья отвернулась, пряча выступившие слёзы. И покатились они одновременно и от мелких издевательств Зори, и от указания Валентины Ивановича, запихивающего её в самый угол всенародной стройки, и от непонятной всем тайны, завесу в которую она не могла открыть даже ближайшим друзьям. Баба Лялюшка, отпив из предложенной Варей фляжки, намерилась сказать ей своё успокоительное слово, но на насыпи появился Михалыч. Он постучал молотком по только вчера прибитому к шпалам рельсу, на глазах у всех демонстративно подложил под него несколько камней.
  - Вы что, хотите, чтобы поезд под откос пошёл? Умрём, но не достроим?
  - Что ж ты на нас всё время гомонишь, Михалыч? - переключилась с Натальи на осмотрщика баба Лялюшка. - Лучше скажи, что там на фронте. Ты к радио поближе.
  - Позиционные бои, - с такой важностью сообщил железнодорожник, словно это стодавнее словосочетание только что под великим секретом прошептали лично ему на ухо в Генштабе. - Так что смотрите мне здесь! - погрозил жёлтым от курева пальцем.
  - Сам видишь, что стараемся до самой малой косточки.
  - Колёса у поезда скажут, как старались. На дорогу, как на храм, весь фронт молится, а мы...
  Посчитав свою миссию строгого надзирателя выполненной, ногой незаметно выбил обратно только что подсунутый камень - всё же был лишним. Боком, скользя, спустился к женщинам. Присел около бабы Лялюшки, подтянул, как именинников, за торчавшие ушки-петельки голенища сапог. Посмотрел неторопливо по сторонам, ожидая, когда спадёт внимание и всем видом показывая: я просто шёл мимо, просто передохну малость рядом с вами. И когда поверил в своё актёрское мастерство, будто между прочим залез в переброшенную через плечо холщёвую сумку. На ощупь покопался в ней. Опять же не привлекая лишнего внимания, вытащил газетный кулёк с торчащими через верх круглыми боками пряников. Подсунул его соседке. Та прижала, перекрестив руки, гостинец к груди.
  - Сладенького хоть немного на зубок, - наклонился к её уху железнодорожник. - На всех. Как-то так.
  Посидел для острастки ещё минутку, хлопнул ладонями по коленям - пора идти дальше. И главное, вообще-то, в его профессии не стучать, а слушать. Если звук звенящий, чистый - можно шагать дальше. Если рельс отзывается глухим звуком, то уже беда: ищи трещину и меняй рельс. С учётом того, что дорогу клепали из старых рельсов, что крепили их к шпалам не профессионалы, обходил старик километры в день.
  И едва сейчас скрылся за насыпью, женщины с радостными криками налетели на подарок, размели из-под растопыренных пальцев бабы Лялюшки сладости. Хватило всем, один пряник даже остался в газетной воронке: наверняка Михалыч не забыл и бригадира.
  - Как-то так, - смахнув с угощения прилипшие крапинки табака, первой впилась в шелушащуюся глазурь Зоря.
  Остальных тоже не пришлось уговаривать. И лишь когда были собранны языком с ладоней последние крошки, Наталья привычно поднялась первой.
  - Всё, Золушки. Дорогу и впрямь к медовому Спасу надо сдать. За работу.
  Баба Лялюшка заранее, дабы крестница не ляпнула чего-нибудь в ответ, отвесила Зоре лёгкий подзатыльник. Не смолчала Стеша:
  - Доля ты русская, долюшка женская, вряд ли труднее сыскать.
  Разминая спину, выгнулась. Под тельняшкой остренько обозначилась грудь нерожавшей женщины, и Стеша, забыв Некрасова, поддела её несколько раз. Но такое добро в той или иной мере имелось у каждой, и особого эффекта демонстрация фигуры не произвела. Может, только Варя пристальнее других попробовала оценить женские прелести напарницы, но Груня подтолкнула её к носилкам - наше дело браться за них да идти за грузом.
  
  Глава 4.
  
  Штабные землянки, даже если и сооружаются на недолгий срок, обустраиваются быстро и основательно. Во-первых, в понятие "короткий срок" на войне мало кто верит, а во-вторых, именно из мгновений в "день-два" тихой сапой сложился уже второй полноценный год Великой Отечественной. Так что переносить жизнь и уют на завтра на фронте разучились: всё сегодня и сейчас.
  Преимущество штабных землянок перед солдатскими блиндажами состояло ещё и в том, что для обслуживания командиров предусмотрены ординарцы, адъютанты, посыльные, охрана, которые и по долгу службы, и чтобы убить время, приукрашивают всяк на свой лад быт начальников. Авось отметят и на передок не отошлют.
  Начальник контрразведки спецобъекта 217 майор Врагов мог бы тоже отметить своего ординарца, поставившего на столик букет цветов в гильзу от неразорвавшейся "крылатки". Оперение мины уверенно удерживало на приставном столике цилиндр с колокольчиками, но Врагов, ворвавшийся в землянку, даже не взглянул на новый элемент её убранства. Прошёл к стене, отодвинул, как в деревенской печке, ситцевую занавеску рядом с "летучей мышью". Всмотрелся в висевшую за ними карту района.
  От топографии оторвал робкий стук в дверь. Зашторив "печь", в которой варилась похлёбка для Воронежского фронта, майор обернулся на вошедшего.
  - А, герой! Ворошиловский стрелок! Любитель отправлять на тот свет диверсантов! Сколько уже завалил?
  Лейтенант Соболь прикрыл глаза, по-детски спрятавшись в их темноту от грозного и язвительного вида майора.
  - Я задал вопрос! - не принял игры в кошки-мышки Врагов.
  - Троих. Но они сами...
  - А какого рожна тогда мы здесь!?
  Дверь землянки то ли от крика, то ли от неправильной центровки со скрипом отворилась, но её тут же захлопнул и припёр с тыльной стороны охранник.
  - Какого чёрта, лейтенант Соболь, мы тогда здесь? - повторил Врагов сиплым голосом, который показался подчинённому страшнее того, который распахнул дверь. Соболь втянул голову в плечи. - Мёртвый диверсант страшнее живого, потому что не знаем, зачем шёл. Боишься, что не успеешь навоеваться? Зарубки на прикладе, как снайпер, наносишь? Что раненая?
  - Молчит, товарищ майор, - обрадовался смене разговора лейтенант. - Раны не опасные, и по голове, и по животу как по заказу - по касательной. Но едва пришла в себя, принялась срывать повязки. Нацистка до мозга костей.
  - Бинты завязать, язык развязать, - навис над подчинённым майор, несмотря на то, что был ниже ростом. Однако втягивающие головы в плечи Гераклы никогда не казались Гулливерами. Первое из указанного Враговым лейтенант уже сделал, со вторым, скорее всего, не справилось бы и гестапо, если каким-то образом заставить его пытать свою разведчицу. - Она шла на встречу с кем-то из наших, и твоими усилиями остаётся всего лишь единственной ниточкой, которая может вывести на предателя.
  Соболь закивал. Не то что соглашаясь с упрёками, а скорее показывая, что понимает оперативную важность раскрутки агента. В своё малое оправдание и исправление расстегнул полевую сумку, вытащил бледно-синие, проштампованные печатями, квадратики бумаги:
  - Среди её документов обнаружили талоны на питание. На семь суток.
  Только вот находка той радости, на которую рассчитывал лейтенант, начальнику контрразведки не принесла. Она скорее озадачила, потому что вогнала контрразведчиков в совсем уж жёсткие временные рамки:
  - Плохо, - не скрыл напряжения майор. - Значит, у нас шесть дней, чтобы понять, к кому и зачем шла. Шесть. Если не меньше.
  Собственно, для обозначения этих сроков не нужно было и талонов. Главной задачей диверсантов, конечно же, являлась строящаяся дорога, её вывод из строя до того, как начнётся движение эшелонов. А ещё предпочтительнее, во время движения первого состава. Самые уязвимые точки - это, естественно, мосты, крутые повороты. Но и подрыв на ровном месте участка ничего хорошего не сулил... Где вот только враг? И на каждом метре девяноста восьми километров часового не поставишь. А если и поставишь, то не факт, что кто-то из них окажется предателем...
  Майор подошёл к небольшому сейфу, пригнувшему свой плоский затылок за столик, открыл дверцу двумя ключами, достал папку. Показал издали лейтенанту.
  - Что здесь, как думаешь?
  Папка с ещё не замусоленными, не скрутившимися от частого употребления в жгут тесёмками уже мелькала перед глазами Соболя. С каждым разом она становилась всё объёмнее, словно в сейфе её тайно подкармливали бутербродами. Но демонстрировал её так явно начальник впервые. А какие документы могут занимать командира, перед которым поставлена одна-единственная задача обеспечения безопасности грузоперевозок?
  - Если к железной дороге не могут пробиться самолёты, то... это, скорее всего, сведения о разведцентре, который засылает к нам диверсантов, - предположил Соболь.
  Скорее всего, угадал и... испугался. Майор может как похвалить за сообразительность, так и заподозрить: откуда телепатия? Уж не заглядывал ли подчинённый в документы по собственной инициативе? Вот поэтому не надо отгадок, пусть лучше там окажутся нормы довольствия для рабочих столовых...
  Соболь не ошибся в своих страхах: майор и впрямь оценивающе посмотрел на него. Но склонился, к облегчению лейтенанта, к его сообразительности. Бросил папку на столик, заставив задрожать цветы, косвенно подтвердил догадку подчинённого:
  - Он создан в Запорожье. Специально под нашу стройку. Обучается около двадцати человек из числа военнопленных, согласившихся выполнять ответственную работу, связанную с переходом на советскую территорию. Даже ты не успеешь их всех перестрелять, - не забыл напомнить лейтенанту, несмотря на сообразительность, прегрешения майор. И раскрыл, наконец, истинную причину своей излишней нервозности: - Москва высылает нам на усиление группу разведчиков. Мы расписались в бессилии? - Врагов вытер платком лоб с глубокими, доходящими почти до макушки, залысинами. Вспотеешь, ежели начальство перестаёт доверять...
  Дверь после стука, но распахнулась вновь. В землянку шагнула, интуитивно защищая плечо с ампутированной правой рукой, женщина в форме, и лейтенант с завистью впился взглядом в орден Красной Звезды на её груди. Вошедшая по-военному доложилась:
  - Товарищ начальник контрразведки. Командир комсомольско-молодёжной бригады Валентина Прохорова по вашему вызову явилась.
  - Хорошо, что прибыли, Валентина Иванович... ой, извините, Ивановна. Конечно, Ивановна, - смутился привычной оговорке на стройке Врагов.
  - Ничего, я привыкла, - улыбкой сняла напряжение Прохорова. Предполагая, что разговор не окажется коротким, сбросила с плеч вещмешок, размяла затёкшую спину.
  Соболь торопливо опустил взгляд, увидев, как вместе с пустым рукавом задвигалась и короткая культя у плеча. Им двигал стыд за сво1 здоровое тело, за то, что подсмотрел ненароком увечье красивой женщины и непроизвольно представил, как она выглядит, это культя, без одежд...
  Врагов же в благодарность за сгладившуюся ситуацию взял женщину под локоть, подвёл к столику, придвинул табурет. Убрав папку в сейф, сел сбоку от бригадира. Поправил цветы в "крылатке" - всё он видел и мгновенно замечал, начальник контрразведки. И ординарец молодец, будет если не похвален, то и точно не наказан за службу.
  Валентина Иванович подвинула вазу, окунула лицо в цветы, блаженно прикрыла глаза. Как всё же мало внимания надо для женщины! И как огромно много - всего лишь дать уловить запах цветов среди войны.
  - Ничего, прикончим Германию и снова станет кавалерами да барышнями, - ещё раз извинился за свою неловкость с отчеством майор и принимая сентиментальность гостьи. - А пока есть причина поговорить о повышении бдительности. Это наш сотрудник, лейтенант госбезопасности Соболь, представитель СМЕРШа, - вспомнил о подчинённом, постаравшемся попасть на глаза.
  - Здравствуйте. Сергей. Лейтенант Соболь, - протянул тот руку и попав перед фронтовичкой впросак ещё больший, чем майор: та не смогла пожать её в ответ. Краска залила его лицо, но у бригадира нашлась улыбка и для него. Даже протянула в ответ левую руку: всё будет нормально.
  "Я очарован вами", - сказал о главном весь вид лейтенанта.
  "Я для тебя старая, толстая, грубая тётка", - притушила порыв молодого офицера Прохорова. Хотя втайне, конечно, надеялась увидеть его протест и возмущение.
  "Нет-нет, мне как раз нравится такая ваша уверенная стать", - мгновенно исполнил желание фронтовички Соболь, потому что оно совпало с его собственным мнением.
  "Спасибо. Но ты просто оторвался от женщин, и как только увидишь кого помоложе и с обеими руками..."
  - Есть веская причина поговорить о повышении бдительности, - отвлёк Врагов молчаливых переговорщиков друг от друга.
  Дотянулся до своей полевой сумки, висевшей на центральном стояке, достал из слюдяного окошка карту, практически не помеченную никакими знаками. Скорее всего, она служила майору для простой ориентировки на местности, и он спокойно развернул её на свободном пространстве столика. Фронтовую обстановку переложил на неё рукой:
  - Здесь Курская дуга, тут идёт наша стройка. Справа на всей "железке" начали рельсовую войну брянские партизаны. Немцы буксуют, и им наша дорога, по которой пойдёт подкрепление - как нож в сердце.
  Переминающийся с ноги на ногу лейтенант тоже хотел поучаствовать в разговоре, чтобы прямо здесь, сейчас обратить на себя внимание бригадирши. Это желание оказалось столь велико, что позволил себе без разрешения начальника добавить пояснение:
  - Расчёты, Валентина Ивановна, - не ошибся в отчестве, - показывают, что новая дорога сокращает подвоз техники, боеприпасов и материальных средств более чем на 150 километров. В условиях войны это составляет почти двое суток.
  Майор одним взглядом осадил ретивого подчинённого. Тот немо застыл, но за прикрытые веки, как в начале разговора, прятаться не стал.
  - Наша задача неизменна - уложить рельсы за 35 дней, - продолжил майор, но словно извиняясь за Москву, поставившей такие невероятно сжатые сроки. - Прошло уже...
  - Двадцать семь, - отчеканила Прохорова. - Продвижение стройки - до трёх километров в сутки. Грунта отсыпано более...
  - Это технические показатели, - остановил бригадира Врагов, больше не теряя времени. - Наш разговор о другом. Такое масштабное строительство не могло, как вы понимаете, не попасть в поле зрения немецкой разведки. И... и есть все основания полагать, что среди рабочих у них имеются пособники.
  Соболь едва успел отстраниться - настолько решительно фронтовичка встала с табурета, выпрямилась, её лицо сделалось непроницаемым.
  - В моей бригаде? Да я за каждую свою девчонку... за каждую! У них уже рукава по горло закатаны на работу...
  Выудила из кармана галифе пачку "Беломора", выстучала на столе через надорванный уголок папиросину. В последний момент вспомнив, где находится, смяла её, зажала в кулаке: извините. Не ожидавший столь бурной реакции майор тоже встал, мягко коснулся здорового плеча бригадирши, усаживая её обратно за стол и успокаивая.
  - Разговор не конкретно о вашей бригаде, Валентина Ива...нов...на! - тщательно выговорил Врагов. - Но враг есть, он реален. И есть приказ товарища Сталина, и он реален ещё больше.
  Нашёлся, с чем снова вступить в разговор и Соболь. Теперь уже хотя бы кашлянув для начальника и приличия, добавил:
  - Две соседние бригады полегли с дизентерией и практически выбыли из работ. Это для нас плохая случайность.
  Добился, добился того, чтобы женщина повернулась к нему. Но вместо открытого или хотя бы внимательного взгляда в лейтенанта упёрлись два жёстких кинжала:
  - У меня к котлу, товарищ лейтенант, кроме повара не подойдёт ни один человек. Ни-о-дин. Вон, продукты лично ношу, - кивнула на вещмешок, оставленный у входа.
  - Это хорошо, что у вас такая дисциплина в бригаде, - вернул к себе внимание майор. - Но лейтенант прав, - поддержал поникшего после резкой отповеди Соболя. - Он прав в том, что их работа ложится в том числе на плечи вашей бригады. Которая сегодня работает на самом уязвимом участке - захватывает три из пяти возводимых мостов. Центральных.
  - Я понимаю, - наконец, осознала невольную важность и географическую значимость своей бригады Валентина Иванович. Встала, привычно приняла строевую стойку. - Я готова оказать любое содействие, какое в моих силах и полномочиях, товарищ майор.
  - Спасибо. Проводите лейтенанта на свой участок, он на месте изучит организацию работ и заодно постарается отрезать от бригады всех посторонних.
  Соболь не смог сдержать счастливой улыбки: с такой женщиной отправляется на стройку! А он-то маялся в раздумьях, чего майор срочно отозвал его из медбата! В самом деле, не папку же секретную демонстрировать. Но какая у фронтовички стать! Как ладно облегает форма её формы!
  Улыбнулся каламбуру, но успел принять нейтральное выражение, когда бригадир обернулась на него как будущего попутчика:
  - Но только мне надо ещё зайти на полевую почту, письма для девочек получить. Разрешите идти, товарищ майор?
  Врагов под локоток довёл Валентину Ивановича до выхода. Соболь, предугадывая взбучку, тем не менее выхватил из минной вазы цветы и выскользнул вслед за Прохоровой на улицу.
  
  Глава 5.
  
  Курская земля изобилует пригорками, и если одни ради будущей железной дороги нещадно срезались отполированными до зеркального блеска лопатами, то не попавшие в зону стройки приспосабливались под наблюдательные посты - отслеживать приближение немецких самолётов в небе да посторонних лиц у дороги.
  Выставлялись на них в основном мужчины, имевшие хоть какое-то представление о воинской дисциплине, но по состоянию здоровья отстранённые от полноценной рабочей смены. В помощники к ним определялись молодые пацаны, имевшие зоркий глаз да быстрые ноги: ни оружия, ни средств связи наблюдателям не выделялось, и рассчитывать они могли только на себя.
  Бывший зэка Иван Кручиня и его сосед по деревенской улице Сёмка, из-за войны не успевший закончить старшие классы, дежурили вместе не первый раз. Обязанности знали, и если первые дни что у старого, что у малого от напряжения лопались сосуды на глазах, то со временем пообвыклись и научились не только вычленять и реагировать лишь на главное, но и давать себе минуты отдыха.
  На этот раз Кручиня, лёжа на плащ-накидке у подножия НП, втайне от Сёмки чистил наган, а напарник елозил на самом взгорке.
  - Ну что же они не купаются, Иван Палыч? - вопрошал он оттуда. Чтобы лучше высматривать добычу, даже перевернул картуз козырьком назад. - Жара несусветная, а они только подолы подоткнули. Я б разделся!
  - Ты сначала чихать перестань посредине лета, - посоветовал Кручиня.
  Однако нервное возбуждения парня передалось и ему. Спрятав под плащ-накидку оружие, приподнялся, вытянул шею. Но едва Сёмка обернулся, Иван Павлович торопливо сел обратно, будто происходящее его ничуть не интересовало. Снова принялся за наган, любовно и привычно крутя насыщенный жёлтыми патронами барабан.
  - Иван Палыч, ну дайте же бинокль! Красивые, как яйца на Пасху.
  - Тебе сейчас оно от перепёлки покажется крупнее страусиного, - не тронулся с места Кручиня. - Никогда не видел, как бабы бельё полощут?
  Сёмка, конечно, видел. Но когда такое мелькало перед глазами каждый день и из своих, деревенских женщин, это выглядело обыкновенным делом, мимо которого они, пацаны, проскакивали не задерживаясь. А тут чужие, да почти месяц одни мужики вокруг... Не, Иван Палыч слишком старый, чтобы понимать, как это маняще.
  - Вон, вон самая такая. С вёдрами. Может, вдовая? Я сбегаю? - не отступал от своего Сёмка.
  - Сначала гребень достань да нос утри.
  Сёмка безоговорочно снял картуз, поплевал на ладони, пригладил вихры. Понимая, что сосед подначивает, тем не менее на всякий случай вытер рукавом и нос. Безоговорочно проделанная процедура позволила ему выставить условия:
  - Но только она моя!
  - Извини, брат, но у тебя твоё - это пока только то, что накакал.
  Засунув наган в сумку с противогазом, поправил рубаху как перед свиданием, и на полусогнутых переместился на вершину косогора. Согнав Сёмку с облюбованного места, показал на оставленную внизу плащ-накидку - твоё место там.
  - Там-там, - кивнул для гарантии. - Молод ещё под юбки заглядывать.
  Дождавшись, когда под его взглядом парень беспокойно, но устроится на отдых, принялся сам всматриваться в то, чем заинтересовался напарник. Бабы на реке, да ещё не подозревающие, что за ними наблюдают - это и впрямь сладкая картина. Для старых тоже. Хотя сорок лет - это для какого-нибудь зайца три старости, а его, Ивана Кучереню, просто внешне слегка помяли лагеря. Душа же и ум из возраста отбирают себе жизненный опыт...
  Сёмка недовольно хмыкнул, поглядев на высовывающего голову старшего. Устроился в его лежбище из веток. Достал из кармашка бумажный самолётик, распрямил его, запустил. Сделав вираж, тот вернулся почти под руку, и парень потянулся за ним для очередного запуска. Под локоть попала противогазная сумка напарника и вскрикнул от боли, полученной от острого края какого-то предмета, впившегося в руку. Ощупав находку, недоумённо оглянулся на гору. Палыч страусом тянул шею к реке. Запустил внутрь сумки руку. Не ошибся - это был наган. Но как и откуда?
  - Пойду разузнаю, как и что они там, - раздалось почти над ухом, и Сёмка согнулся, пряча животом пистолет от возвращающегося начальника. - На, смотри, сколько захочется, - протянул вожделенный бинокль.
  Сам расчесался, пригладил усы, экипировался. Сёмка не мог оторвать взгляд от опустевшей противогазной сумки, устроенной на плече Кручини, и боясь в то же время остаться с оружием наедине, напросился:
  - Вдвоём оно бы сподручнее...
  Кручиня с улыбкой, но отрицательно помотал головой, натянул напарнику картуз на глаза.
  - Вдвоём хорошо батьку бить. А в этих делах, брат, надо на цыпочках, молча и в одиночку. И не обижайся. Если что - поделюсь, - пообещал принять во взрослую компанию при положительном исходе дела. - Давай на пост.
   Сёмка, засовывая пистолет за пояс, уполз на наблюдательный пункт, но Кручиня не успел сделать и нескольких шагов, как перед ним вырос железнодорожный обходчик. Оба замерли, всматриваясь друг в друга. По мере узнавания железнодорожник непроизвольно приподнимал молоток, но устыдившись собственного страха, опустил его. Успокаиваясь, пригладил бороду:
  - Всё ж это ты! А я смотрю издали раз, другой - и глазам не верю.
  - Я, Михал Михалыч, - кивнул Кручиня с горькой усмешкой. Встреча не обрадовала, он даже тоскливо оглянулся на горушку: лучше бы сидел на Сёмкином месте да крутил окуляры бинокля. Не всё то близко, что трогаешь руками...
  - И что, доволен фашистом? - поинтересовался Михалыч, на всякий случай вновь сжав рукоятку молотка.
  - А чего это мне быть им довольным? - недоумённо пожал плечами Иван Павлович, прекрасно понимая при этом подоплёку вопроса.
  - Так сначала вы с Деникиным страну топтали, теперь немчура ваша пытается.
  - Михал Михалыч, - посмел перебить Кручиня собеседника. - Ты меня арестовал в двадцатом? Арестовал. Лично отвёз на своём паровозе в ГубЧК на 15 лет? Отвёз. Я своё отсидел. Что ещё надо?
  Отпор и решительность, набравшие силу в голосе бывшего белогвардейца и заключённого, неприятно кольнули железнодорожника. Он кашлянул в кулак с зажатой в него бородой. Однако собраться с мыслями и достойным ответом не смог, выдержки хватило только на полукрик:
  - А мне надо, чтобы духу твоего белогвардейского здесь и близко не было. Грехи замаливаешь? Да мы сами в жилы вытянемся, но сделаем дорогу без вас, приспешников. Или вредительством тут занимаешься? Вон отсюда!
  У Кручини заходили желваки, но он, с отличие от Михалыча, сумел сдержаться: школу бессловестности прошёл отменную. Но ответил всё так же твёрдо:
  - Я сам решаю, где мне быть. И на этом - всё. Точка!
  - Что? - утратил последнюю грань выдержки железнодорожник. Молоток, как томагавк у индейца, вновь взметнулся вверх. - Что? Ты, беляк, мне, красному командиру, рот затыкаешь?
  Поднятая рука не испугала Ивана Павловича. Он даже сделал шаг навстречу старому знакомцу. Но оказалось, лишь для того, чтобы прошептать только для одних его ушей:
  - Мой белый генерал Деникин отказался служить на Гитлера. А вот ваш красный Власов...
  - Да за такие слова... За такие слова, - молоточный томагавк взметнулся несколько раз, Михалыч стал хватать ртом воздух.
  - А они не мои, - открестился, восстанавливая дистанцию, Кручиня. - Так в газетах пишут. В "Правде" и "Красной звезде". А их товарищ Сталин читает. Фотография такая есть - Сталин с газетой "Правда" в руках.
  Обойдя застывшего обходчика, Иван Павлович скрылся за деревьями. Михалыч поискал глазами свидетеля, потому что на наблюдательные посты выставлялось по два человека, но Сёмка от греха подальше давно ящерицей уполз за бруствер окопчика. Вымещая злость, железнодорожник покрутил, теперь уже как тевтонским мечом, молотком над головой, и уже готов был запустить его вслед за ушедшим зеком, но сдержался. Скрипя зубами, изменил маршрут и направился в штаб стройки6 еще неизвестно, чьё слово окажется последним и каким оно будет.
  Встреча со старым знакомым разбередила и Кручиню: он только внешне сохранял спокойствие, а внутри, набирая локомотивную мощь, отнюдь не в мягком вагоне помчалось, застучало на стыках сердце. Зная эту его страсть мчаться под уклон, Иван Павлович и старался избегать копаться в своих лагерных годах. Сегодня не получилось. Но ничего. Не должны дёргать. Проверку прошел перед отправлением сюда, ещё подчеркнули на сборном пункте: стране, а тем более сейчас, нужны солдаты и рабочие, а не зэка. И эта дурацкая, совершенно не нужная никому встреча ничего не изменит в его жизни. Он не скрывал, что сидел, в справке об этом же написано, так что документы в порядке... Так что где там красивые, похожие на пасхальные яйца?
  Успокаивая стук сердца, стал вслушиваться в негромкую песню, идущую от реки. По ней сверил направление, вышел на тропинку, заранее примеченную в бинокль, зашагал быстрее. И едва не столкнулся с Натальей. Та сгибалась под тяжестью коромысла, на котором вместо вёдер было развешено постиранное бельё. Появление постороннего человека ею совсем не ожидалось, девушка от неожиданности развернулась, и в это время из кустов, как из засады, поднялся Сёмка. Уворачиваясь от несущегося на него белья с коромыслом, оступился, интуитивно схватился за мокрую постирушку, пытаясь удержаться на ногах. Но вместе с ней и завалился обратно в кустарник.
  Вместо того, чтобы спасать свой труд, Наталья схватилась за фонарик на рукаве платья, где на глазах лопнула и разъехалась материя. Воистину, женщина скорее согласится на новую морщинку на лице, чем неряшливость в одежде.
  - Извините, ради Бога. Я его за Можай... - сложил в мольбе руки Иван Павлович.
  Сёмка продолжал копошиться в белье. Под руки попались женские панталоны, он намерился подать их Наталье, но сам же и засмущался, спрятал тряпицу за пазуху.
  - Последнее платье, - печалилась о своём Наталья. - Не додержалось до Спаса... Кто вы такие? Откуда свалились?
  - Не со злого умысла, - продолжал извиняться Кручиня, топчась на месте. - Мы с наблюдательного. Давайте помогу.
  - Теперь без надобности, - вздохнула прачка. - Всё равно опять идти полоскаться.
  Иван Павлович принялся укладывать бельё на коромысло, возвращённое на девичьи плечи. Вырвал у Сёмки панталоны, но девушка в этот момент обернулась, и Кручиня сам в смущении торопливо засунул их в противогазную сумку.
  - Спасибо, - кивнула Наталья разорителям-помощникам и заторопилась снова к реке.
  Кручиня наконец-то смог занести кулак над головой парня. Тот, провинившийся со всех сторон, повинно склонил её.
  - Я где сказал тебе быть?
  - Так оно вон тоже как-то так... - попробовал передать своё состояние Сёмка.
  - Ясно. Но ты прав в другом и потому прощаю - такую женщину и солнцу греть приятно, - привычно натянул парню козырёк на нос.
  Пока тот освобождался от него, на тропинке показались лейтенант и местная знаменитость, гордость стройки - безрукий бригадир Прохорова с мужским отчеством Иванович. Словно опровергая общее устоявшееся мнение о своих мужицких замашках, она счастливо окунала лицо в букет, а лейтенант старался удержаться рядом с ней на узкой дорожке, придерживая даму под локоть. Получалось неловко для обеих, но кавалер не оставлял попыток явить свою учтивость и говорил, говорил...
  - Закончим здесь, и я сразу на фронт, туда, туда...
  Лишь увидев посторонних, резко отдёрнул руку, поправил вещмешок за плечами. Опережая попутчицу, с суровым видом подошёл к сбежавшим с поста наблюдателям.
  - Кто такие? Почему не работаем?
  - Определены наблюдать за воздушной обстановкой и местностью вокруг трассы, - отчеканил Кручиня.
  - Тогда почему не на НП?
  - Э-э... заметили движение незнакомого человека на этой тропе. Проверяли. Своя, прачка, - не моргнув глазом, потому что излагал почти правду, ответил Иван Павлович.
  - Молодцы. Документы!
  Кручиня и Сёмка вытащили свои бумаги, лейтенант принял их, развернул.
  - Семён Чернухин, комсомолец-доброволец... Иван Павлович Кручиня... О-о, бывший политзаключённый. А вот это уже интересно. Власть, значит, не любим? Руки!
  Команда для кого-то могла показаться неожиданной и странной, Кручиня же автоматически, машинально реагируя на тысячи раз слышанный в лагере подобный приказ, привычно поднял их, позволяя Соболю обшарить одежду. Не найдя ничего подозрительного в карманах, складках брюк и рубашки зэка, смершевец открыл противогазную сумку. Это был конец, и Кручиня обречённо закрыл глаза, чтобы не видеть оружия. И не увидел другого - как в руке лейтенанта оказались женские панталоны. Валентина Иванович с улыбкой отвернулась, у Соболя глаза полезли на лоб, и тогда неожиданно вперёд выступил по-комсомольски честный Сёмка:
  - Это я. Это мои, товарищ лейтенант... В смысле, я их снял... У неё... - кивнул в сторону реки, куда ушла Наталья. Сообразив двоякость смысла, стушевался, попробовал исправиться: - Не снял, конечно, они сами у неё упали...
  Бессильно опустил руки, склонил голову: всё, запутался с этими женщинами. Зато открыл глаза Кручиня, принимая вызов судьбы. Пистолет ему в зоне боевых действий, конечно, никто не простит. Да хоть случись это и в глубоком тылу, когда даже охотничьи ружья заставили всех сдать...
  - Разберёмся, у кого что падает, - пообещал парнишке лейтенант, продолжая опустошать сумку подозрительно застывшего зэка. И, наконец, нашёл то, что могло представить интерес. Кивнул на дно сумки, продолжая говорить о собеседнике в третьем лице: - А это что у нас?
  Кручине в эту минуту более всего хотелось вытереть испарину на лбу. Но он вынужден был стоять по стойке "смирно", потому что любое шевеление могло истолковаться смершевцем как попытка к бегству или нападению. А ликвидированных при подобных ситуациях зэков он за пятнадцать лет насмотрелся вдоволь.
  - Так что это у нас? - повторил вопрос лейтенант, встряхивая сумку.
  - Это, так сказать... Для самообороны. Вдруг враг... - промямлил белогвардеец, не решаясь скосить глаза на оружие.
  - И этим мы хотим победить врага? - усмехнулся Соболь, рассматривая самодельный нож.
  Иван Павлович приподнял оставшуюся пустой сумку, не веря в мистическое исчезновение нагана. Зато лейтенант, явно демонстрируя перед дамой свою ловкость, вдруг занёс удар над Кручиней. Тот успел среагировать, выпустив сумку и выставив блок: опять же машинально, опять же сработала генетическая память выживания на зоне, когда подвох ожидался что от охранников, что от соседей по нарам.
  Но Соболю, конечно же, умелая защита противника не понравилась. Недовольно усмехнувшись, он покачал головой перед противником. Но не ради пренебрежения, а отвлекая того от нового замаха. И сделал то, что недопустимо в любой схватке - неожиданно развернулся спиной к врагу. Но не остановился, а продолжил круговое движение. И снизу-сбоку сымитировал удар.
  На этот раз Кручиня даже не шелохнулся, и оставшийся довольным смершевец демонстративно, двумя пальчиками, отпустил нож. Тот легко впился в землю около ног зэка. Так в детстве играют в ножички "на землю": как впилось лезвие, так по его направлению и проводишь черту, за которую сопернику уже нельзя ступить. Правда, есть маленькое условие: из своих владений ещё надо самому дотянуться до конечной точки прочерченной линии. Бери столько, сколько осилишь...
  - Вот так надо побеждать врага, гражданин Кручиня, - назидательно подвинул носком сапога сумку к хозяину. - Реального врага, а не... - кивнул на блаженно развалившиеся на солнышке панталоны. - Надеюсь, что до скорой встречи, когда мы отдельно и обстоятельно побеседуем.
  С превосходством отдав честь, предложил бригадиру продолжить путь. Валентина Иванович одарила победителя улыбкой и охотно пошла вперёд. Кручиня, не проводя, как в игре, земельной черты, вытащил нож, ещё раз осмотрел пустую сумку и поднял взгляд на Сёмку. Тот отступил, наверняка жалея, что смолчал перед лейтенантом о найденном пистолете.
  - Ну? - потребовал Кручиня.
  - Я, как комсомолец...
  - А я, как бывший зэка, сейчас вот этим ножичком, по примеру товарища лейтенанта...
  С удовольствием повторил приём с разворотом, о котором почему-то не знали на зоне. Но разворот позволил увидеть и подходившую к ним женщину с санитарной сумкой. Врач оцепенела, рассмотрев нацеленный на парня нож, и Кручиня остановил приём.
  - Извините, здравствуйте, - не спуская с ножа глаз, прошептала врачиха. Зачем-то принялась оправдываться: - Я в бригаду Прохоровой... Не подскажете, как пройти?
  - Я вас прово... - подался под её защиту Сёмка.
  Да только где развернуться на узкой лесной тропинке трём человекам? Кручиня клешнёй загрёб парня к себе, подставил нож к спине. Даже надавил слегка, чтобы беглец почувствовал остриё через тонкую рубашку.
  - Он бы рад вас проводить, но ему надо на пост, - улыбнулся невольному свидетелю Иван Павлович, покалывая ножом свидетеля явного. - А вам идти вон туда, - указал подбородком дорогу к бригаде.
  - Но вы ничего не...
  - Да вы что, - картинно возмутился Кручиня сомнениям врача. Даже вывел из укрытия и продемонстрировал нож: видите, ничего не прячем, всё на виду. Правда, Сёмку при этом не отпустил, удерживая пальцем за ремень. - Это нам товарищ из СМЕРШа порекомендовал в свободное время изучать приёмы самообороны. А вы, если поторопитесь, сможете догнать бригадира. Она только что с товарищем лейтенантом пошла в том же направлении.
  Врач на всякий случай несколько раз обернулась, прежде чем не скрылась за деревьями. "Ничего, всё в порядке", - кивал и улыбался ей всякий раз Кручиня. А оставшись без свидетелей, развернул к себе парня и наставил нож уже в грудь.
  Сёмка, затравленно глядя в налившиеся кровью глаза зэка, принялся выдёргивать зацепившийся за пояс наган.
  - Осторожнее, - успокоил его белогвардеец. - А то отстрелишь себе что-нибудь в штанах, потом хоть сто раз бегай смотреть на девок на речке...
  Обретя, наконец, оружие, отпустил парня. Тот, почувствовав свободу, отбежал. Видя, что односельчанин не собирается его стрелять, что снова прячет оружие в противогаз, в недоумении прошептал:
  - Но он же ваш. Именной. От самого Деникина!
  Столько дней и ночей провести рядом с врагом и не распознать его... Конечно, он знал, что Иван Павлович сидел все в посёлке об этом ведали. Но что не исправился, что затаил злобу и оружие, которое готов повернуть против советской власти...
  - А ты не знал, что чужая тайна - это яд? - зачем-то подмигнул белогвардеец. Но ему, Семёну Чернухину, не надо подмигивать. Он всё равно не допустит, чтобы на секретной стройке разгуливали с оружием враги мировой революции. - Живёшь до тех пор, пока молчишь! И это уже кроме шуток.
  Лицо зэка вновь на глазах, в одну секунду застыло в жёсткую непроницаемую маску, и парень согласно закивал. Выручая, в небе начал зарождаться гул самолёта, послышались скороспелые разрывы зениток, завыла далёкая сирена.
  - Разведчик, - определил на слух тип самолёта Кручиня. - Бегом на пост!
  Сёмка сам понимал, что отсутствие на посту во время налёта грозит если не трибуналом, то позорным отлучением от стройки точно. Опережая старшего, рванулся к наблюдательному посту, сквозь просветы листьев видя, как с неба посыпались листовки. Кручиня отстал, и понимая, что иного момента доложить о нём смершевцу может не представиться, рванул в лес.
  - Сёмка, Сёмка, не глупи, - раздалось вслед, но он уже нёсся сквозь кустарник, не обращая внимания на преграды из паутины, цепляющиеся за одежду ветки, бросающиеся под ноги рвы. Он доложит, он предотвратит, он обязан стоять на страже социалистического государства!
  
  Глава 6.
  
  Формировочная горка отличается от обычного железнодорожного пути только тем, что имеет уклон. Паровоз затаскивает на неё вагоны, нужные отцепляются и они самостоятельно, под собственной тяжестью, катятся по стрелке к тому составу, который формируется на данный момент.
  Нужна ли была горка в условиях жесточайшего лимита времени, проектировщики спорили не долго. Нужна и горка, и отстойники. Только с марта и до начала стройки немецкая авиация совершила более пяти с половиной тысяч налётов, сбросив на близлежащие районы порядка одиннадцати тысяч бомб. И хотя над строящейся веткой военные сумели выставить практически непробиваемый заслон противовоздушной обороны, гарантировать неприкосновенность полотна и бесперебойность движения по нему никто не мог. И ставить под угрозу бесперебойность движения из-за одного какого-нибудь разбитого или опрокинувшегося на рельсы вагона было слишком недальновидно. Поэтому минимальное количество пристроек и приспособлений вдоль "железки" возводилось параллельно с основной ниткой. Рядом со своими участками строители возводили и жилищные времянки, навесы, оборудовали полевые кухни. Всё должно было быть рядом, под рукой. Лимит времени и впрямь определялся как жесточайший.
  Груня и Варя, подсовывая колья под бревно, перекатывали его к ручью, через который возводился мосток. До цели оставалось каких-то пять-семь метров, и за ними их ждала долгожданная тень от навеса. Но силы иссякли, и когда в очередной раз кол заскользил по бревну, Варя не удержалась и упала. Встать сил не нашлось.
  Присела рядом и Груня.
  - Вот и узнали, как устают две собаки сразу, - облизывая сухие губы, проговорила она. - Передохнём.
  Подула на мозоли, остужая их чёрные от запёкшейся крови подушечки. Показалась Стеша, несущая в подоле чумазой тельняшки камни. Она нашла силы донести их до берега, наклонилась высыпать, да так и застыла, схватившись за поясницу. В таком положении подняла одну из листовок, выброшенных из самолёта. И хотя существовал на стройке негласный запрет на их сбор и чтение, принялась декларировать:
  - Девочки-мадамочки,
  Не ройте ваши ямочки.
  Приедут наши таночки -
  Объедут ваши ямочки.
  Ознакомившись с немецкой поэзией, уже согласно инструкции особистов смяла листок, хлопнула себя по заду:
  - А вы сначала доедьте. А то ишь - шустрые.
  Удар словно помог разогнуть натруженную спину, и Стеша блаженно потянулась:
  - О, русскую бабу, наверное, и впрямь можно выпрямить, лишь похлопав по заду. А кто это там едет в гости в коробчонке?
  По уложенному пути толкала дрезину баба Лялюшка. На ней, скорчившись, лежала Зоря. Не успели женщины подхватиться на помощь, из леса, оглядываясь, выскочил Сёмка. Подскочил к дрезине, принялся толкать её вместе с бабулей.
  - Ты откуда появился весь такой бесплатный? - удивилась та.
  - Бежал. Вижу, помощь нужна, - не моргнув глазом, преподнёс себя заботливым и милосердным Сёмка.
  Баба Лялюшка снисходительно посмотрела на щуплую фигурку парня, освободила рядом местечко для добровольного помощника:
  - Ладно, хоть покряхтишь за меня.
  Остановила скорую железнодорожную помощь, когда подбежали и девчата из бригады. Сама присела рядом с Зорей, погладила волосы виновато улыбающейся крестнице, пояснила для всех:
  - Я думала, что она хоть в полосочку дура, а оказалась - полная. Рельс потащила. Убила бы, если б не растила, - прижала голову девушки к груди.
  - Врача надо, - спохватилась Варя.
  - Уже побежали. А вы тоже марш отсюда, плакальщицы. Дайте человеку не стесняться.
  Зоря не стонала, кровью не истекала, а значит, всё было не так страшно, как показалось на первый взгляд. Повинуясь указаниям бабы Ляли, женщины отошли от дрезины, переключились на Сёмку. И, словно не умирали только что от усталости, принялись поправлять прически.
  - Баб Лялюшка, а где жениха подцепила? - не удержалась первой Груня.
  - А он на всех один или уже привязан к какой-то изгороди? - расправила то ли тельняшку на груди, то ли грудь под полосками Стеша.
  Старуха неодобрительно посмотрела на молодёжь.
  - Марш и отсюда. Молод он ещё для вас. Да и жевать надо тот пряник, который в своём кармане, а не на чужом прилавке.
  - Не скажи, баб Ляля, - не согласилась Стеша, кружа вокруг испуганно озирающегося по сторонам Сёмки. А тот, ещё намедни мечтавший оказаться в женском кругу, понял: в таком плену ты не хозяин. Когжа они скопом, лучше и впрямь глядеть на них со стороны, тайком. На цыпочках, как сказал Иван Палыч... А Стеша не унималась: - У нас некоторые на вид - ни украсть, ни посторожить, а потом раз подолом - и, как неводом, всех золотых рыбок себе.
  По тому, что остановилась напротив Вари, намёк явно адресовался ей. Груня, несмотря на то, что была меньше росточком и дробнее, торопливо встала между ними, оттолкнула грудью Стешу. Морячка не стала сопротивляться, заломила картинно руки:
  - Ох, дура была, дура. Честная до смерти. Но теперь...
  Пошла зазывно на Сёмку. Тому и отступать - только обратно в лес, где его ищет белогвардеец-сосед. И стройка вроде огромная, говорят, более 50 тысяч народу нагнали вместе с военными, а деться некуда. Даже они, наблюдатели, ограничены в перемещениях только в пределах своих рабочих участков.
  А тут оказалось, что и убегать-то никуда не требуется: к ручью вышел Кручиня с коромыслом и бельём на плечах. Наталья несла следом тазик с постирушкой. Увидев на дрезине Зорю, подалась к ней, но девчонка равнодушно отвернулась. А вот встретившись глазами с Сёмкой, торопливо натянула на колени платье. "Значит, будешь жить", - отлегло на сердце у крёстной, приметившей огонёк в глазах молодых.
  Иван Павлович, свалив поклажу в корыто около навеса, пошёл на Сёмку. Тот подался-таки под защиту Стеши, и морячка не потерпела возможной утраты:
  - Девки, пряники наши воруют!
  Дурачась, Груня и Варя выставили защиту, но Сёмка, минуту назад уже побывавший в девичьем кольце, из двух зол попробовал выбрать побег. Попятился, но зацепился штаниной за отогнувшийся край у дрезины. Спасая одёжку, повалился на Зорю. Та вскрикнула больше от неожиданности, чем от боли, и Сёмка, боясь пошевелиться, замер у её ног. "Пряник" словно сам скатился к тому, кто в нём, может быть, более всего нуждался. Или, по крайней мере, по возрасту мог принадлежать.
  Обстановку разрядила появившаяся врачиха. Едва увидев её на рельсах, баба Лялюшка замахала рукой:
  - Это к нам, Полина. К нам.
  - Всем марш отсюда, - на ходу расстёгивая сумку, отдала медик распоряжение собравшимся. Узнав Сёмку, не без облегчения улыбнулась: - Живой? Но тоже марш.
  Ослушалась врача лишь баба Ляля, к ней Полина и обратилась за разъяснениями:
  - Что случилось?
  - В герои рвётся, а живот один.
  - Ясно. Баб Ляля, иди тоже прогуляйся, - отослала старуху к навесу врач. Болячки человека - это только его тайна. Посчитает нужным, сам расскажет другим о своих хворобах, но никак иначе.
  А полку других прибыло: у навеса объявились завершившие осмотр участка бригадир и лейтенант Соболь. Кручиня, закрывая спиной комсомольца-добровольца, встрепенувшегося при виде смершевца, стал вытеснять Сёмку за постройки. Выдерживая до конца легенду, кивнул на трамбовки - работаем.
  Однако начальство в данную минуту больше заинтересовала врач, которая, прикрывая собой больную от любопытных глаз, расспрашивала-отвлекала ту от осмотра.
  - Кто ж из тебя каторжанина сделал?
  - Я сама. У нас план... - морщась от надавливаний и ощупываний врача, проговорила Зоря.
  - Какой может быть план для таких, как ты?
  - План строительства железной дороги, товарищ врач! - посчитала нужным пресечь расхолаживающие разговоры бригадир. Как и подойти вплотную к дрезине, чтобы присутствовать при осмотре: за своих рабочих она отвечает не в меньшей степени, чем забрёдшая на огонёк медработник.
  Поведение бригадира Полине не понравилось. Отбросив русую чёлку, падающую косым клином на глаза, оценивающе осмотрела фронтовичку. Орден впечатления не произвёл, рука... Что рука? За войну столько калек появилось, что инвалидность считалась порой благом - зато не убило. И потому сказала то, что посчитала нужным напомнить как врач:
  - Ей ещё детей рожать, а не... - не смогла сдержаться, кивнула на букет в руке Прохоровой, - ...а не только цветочки нюхать.
  Валентину Ивановича словно окатило холодной водой. Прикрыла глаза, сдерживая гнев: ещё никто на стройке не посмел говорить с ней подобным тоном, а тем более выставлять упрёки. Расстояние до навеса было небольшим, Полина на шёпот не переходила, и Соболь, поправив ремни, направился лично одёрнуть зарвавшуюся врачиху: ты сначала повоюй, как некоторые. Да не дай Бог при этом стать инвалидом...
  Однако бригадиру самой хватило благоразумия первой оставить место спора. Не дала и лейтенанту ввязываться при посторонних в женские разборки. Но, отойдя, бдительно оглянулась в сторону дрезины:
  - Ты говоришь о безопасности объекта, а она вон, в любое время дня и ночи в любую бригаду...
  В ней, конечно же, заговорила женская обида. Возможно, врач задела и самую больную тему - отсутствие детей. Но и поставленная начальником контрразведки задача по усилению бдительности абсолютно не являлось лишней или надуманной. По крайней мере, Валентине Ивановичу хотелось, чтобы именно так подумал лейтенант о её предупреждении.
  Тот понял правильно:
  - Мне нужно знать досконально всё о каждой. О каждой, кто работает и бывает здесь. Где твоя землянка?
  Уединения Соболь желал в первую очередь для того, чтобы, успокаивая Валентину, дотронуться до неё, прижаться как бы ненароком. Ведь то, что может показаться настырным в простой обстановке, во время утешений превращается в заботу о человеке.
  Валентина Иванович сама впервые пожалела об отсутствии личных апартаментов, извинилась:
  - У меня с девочками одни нары, сил и времени обустраиваться не было. Вон там столик есть. Погоди, только письма раздам.
  Вытащила из сумки щепотку жёлтых, исписанных адресами и проштампованных солдатских треугольников, но вдруг остановила себя. Обернулась к настороженно глядевшим на неё девчатам, сделала вид, что доставала папиросы. Незаметно опустила конверты обратно, пояснила сопровождающему:
  - В другой раз. Там похоронка для Вари. После. После стройки, а то будет вселенский вой, а не работа.
  Не сдержалась, снова оглянулась и сразу упёрлась взглядом в Варю. Та в тревожном ожидании подалась навстречу, но Валентина Иванович кивнула сразу всем - всё нормально, мы сегодня без известий. Указала Соболю тропинку к столику, где могли побыть без свидетелей.
  Однако едва поравнялись с навесом, их неожиданно окликнули:
  - Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, мне сказать...
  Поднявший руку Сёмка просил обратить на него внимание, но Кручиня с гаканьем опустил, промахиваясь, трамбовку на его ногу. И пока тот прыгал на другой от боли, Иван Павлович сам пояснил просьбу парня:
  - Носилок не хватает, товарищ лейтенант. Женщины в подолах камни таскают. Надо бы как-то посодействовать.
  Соболь, как к последней инстанции, оглянулся на Валентину Ивановича, та подтвердила: не хватает. Таскаем и в подолах. И хотя в должностные обязанности сотрудника СМЕРШа забота об условиях труда рабочих не входила, ради своей значимости лейтенант пообещал спутнице:
  - Поставим вопрос.
  Больше просьб не последовало, и продолжил путь с бригадиром.
  - Поставят вопрос, - сообщил оставшемуся без подмоги, сжавшемуся Сёмке напарник. Похлопал по сумке с пистолетом: - Я тебя предупредил. Ещё одна глупая попытка, и... Давай на пост.
  Кивнул издали женщинам, прощаясь. Направил Сёмку в сторону леса.
  - Не день, а бал-маскарад. И все мимо - и клоуны, и принцы, - проводив взглядами сначала начальство, потом мужчин, потом к нарам бабу Лялю с Полиной и Зорей, произнесла с неподдельным вздохом Стеша. - В таком случае я спать.
  - Погоди. Я приготовила ужин, - попыталась остановить её Наталья.
  - Это где крупина за крупиной бегает с дубиной?
  - Ничего, перезимуем, - долгая русская зима приучила и летние трудности переиначивать на себя. - Валентина Иванович разрешила открыть тушёнку и устроить пир через три дня, на мой день рождения, - извинилась за нынешнюю скудность стола Наталья. - Но кушать надо, хоть крупиной с дубиной. Иначе свалимся под насыпь.
  Стеша согласно покивала, но от своего намерения не отступилась. Проходя мимо Вари, замедлила шаг. Проговорила словно для себя:
  - Эх, когда-то и я красивой, может, и не была, но уж молодой - точно! И какие ночи были звёздные, если бы кто знал!
  Мечтательно закатила глаза, вспоминая довоенное время или только наговаривая на свою бурную молодость. Только и этого оказалось достаточно, чтобы лицо Вари сделалось земляным, глаза мгновенно выцвели, руки опустились. Ни слова не сказав в ответ, вернулась к бревну, которое не докатила до цели. Взялась за кол, поддела четвертованную тушку сосны, напряглась. Наталья замахнулась мокрым полотенцем на Стешку, но не достала и тогда постучала по голове: думай хоть, где и что говорить. А Груня просто отобрала у подруги кол и усадила её на лёгкую, золотистую корочку сосны. Той бы стать корабельной мачтой с алыми парусами, а не подпирать промасленные шпалы над безвестной речушкой, но война вносила свои коррективы в жизнь не только целых народов, судьбы отдельных людей, но, видать, и природы...
  - Ну что ты, что ты! - обнимала подругу Груня. - Что ты как дитя малое на каждый чих дурёхи?
  - А что она... всё про своё одиночество?.. Я ей виновата? И в морячку вырядилась под Василя. Ничего не понимаю и не вижу, что ли?
   - Тю! Стешку не знаешь? Язык без костей, голова без ума. Ну, хотела тоже замуж, так кто ж не хочет? Но и у мужиков ведь свои глаза есть, не бараны. Василь оценил тебя-то, не её, - поддела локтем. - Что сам пишет?
  - Как ушёл с конвоем в море, так больше ни слова. Месяц и три дня. Не пишет один человек, а кажется, что молчит целый мир. Как так может получаться, Груня? Вот, последнее...
  Достала из кармана кофточки, пришпиленной булавкой, затёртый от частого доставания треугольник. Бережно, с осторожностью и почтением архивариуса раскрыла его. Глядя поверх листа, начала читать наизусть:
  - "Привет из далёкого края в свою родную сторонушку. Дорогие мои Варенька, любимая тёща Мария Михайловна и кот Мурзик! Мы продолжаем бить врага среди холодных вод Баренцева моря. Если бы не война, никогда бы не увидел эти суровые земли. Милая Варюшка..."
  Слёзы накрыли, видать, не только глаза, но и сердце, и Варя замолчала. Груня про себя ещё раз помянула Стешку не совсем ласковыми словами, обняла, закачала подругу, как успокаивают маленьких.
  - Ничего. Приедет твой Василь героем, будет деткам рассказывать про дивные дали, моря-океаны.
  - Лишь бы приехал. Ох, как же молюсь, чтобы приехал.
  - Приедет. Вон как немца гонят, в хвост и в гриву. Пойдём на ужин.
  - Я немного ещё поработаю.
  - Никаких поработаю, - не разрешила подруга. - На ногах еле стоишь.
  - Ничего, - успокоила Варя. - Мы метр дороги сделаем, а война, глядишь, на день раньше кончится. А значит, и Василь придёт быстрее. Сейчас всё, что делаем здесь - польза победе.
  Подняла кол, поддела его под бревно. Груня, вздохнув, наклонилась за своим. Приноровившись к единому ритму, рывком перевалили кругляш...
  
  Глава 7.
  
  Землянка начальника контрразведки майора Врагова даже за малый срок своего существования на курской земле видела многое, но такой ярости, как в это утро, не могли припомнить ни в охране, ни ординарец, ни посыльные. Достаточно сдержанный, обычно прячущий свой гнев за язвительность и сарказм, на этот раз майор едва ли не тычками в спину загнал в неё Соболя из подъехавшего автомобиля. Мог бы и взашей, будь повыше ростом.
  - Без единого выстрела! Как щенков! Кто должен был обеспечивать её охрану? - ревел он на вытянувшегося в струнку у центрального стояка Соболя.
  Часовой прикрыл дверь, замахал на ординарца, бегущего с чайником: какой чай, какие сушки. Побереги свою голову и зад, если не хочешь на них приключений.
  А Врагов неистовствовал внутри:
  - Кто, я спрашиваю, отвечал за охрану раненой?
  - Я, - выдавил из себя лейтенант.
  - Нет! Я! Я должен был выставить охрану. Но - к тебе, - ткнул майор пальцем в грудь подчинённому. - Потому что первые три диверсанта - что? - подлез под немигающий взгляд лейтенанта. Для полноты картины оставалось кому-то из них двоих состроить рожицу, но шутки уже не проходили. - Что? - требовал ответа Врагов.
  - Они ведь сами застрелились, товарищ майор. Не хотели сдаваться. Вы знаете... - попробовал поискать правду Соболь.
  - Знаю, - признался Врагов, но не дал лейтенанту уйти от взгляда, как из-под линии огня. - Но все три убитых диверсанта - практически у тебя на глазах. Остались одни их имена, а толку от этого? Теперь у тебя же успешно воруют раненую...
  Соболь сглотнул сухую слюну:
  - Неужели вы думаете...
  - А что тут думать? - вытянул подбородок майор. Однако долго в такой выгнутой позе стоять не смог и отошёл, наконец, от подчинённого. Тот торопливо сделал несколько коротких глотков воздуха. - Прячем концы в воду, товарищ лейтенант? Или кто ты там у абвера? Господин капитан?
  Это могло расцениваться как обвинение, и лейтенанта качнуло. Почувствовав спиной стояк, поддерживающий крышу землянки, прислонился к нему: поддержи и меня. В лопатку впился гвоздь, на который начальник обычно набрасывал командирскую сумку и бинокль, но даже укол показался тупым по сравнению с прозвучавшими подозрениями. От Врагова не ускользнуло паническое состояние подчинённого, можно было дожать его до полуобморочного состояния. Не из вредности, а прививая на будущее вакцину от паники. Но в данный момент других помощников не имелось и майор пожалел в первую очередь себя: с кем-то работать ведь надо.
  Отвлекая Соболя от внутренних переживаний, взял со стола пустую гильзу, побарабанил по ней пальцами: а ведь здесь стояли цветочки, товарищ лейтенант - господин капитан.
  - И как она? Отвечает взаимностью?
  - Так... так от меня к ней только уважение, товарищ майор, - дамская тема могла оказаться не менее щекотливой, но если выбирать между Сциллой и Харибдой... - Воевала. Орден. Муж погиб. Сама после госпиталя осталась в этих краях. Первой организовала бригаду, вывела в лучшие, - отчеканил, словно зачитывал характеристику из штаба стройки Соболь. А может, она и была именно оттуда...
  - Уважение - это хорошо, - не стал возражать майор. - Но тебе сейчас не амуры водить надо, а сомневаться в каждом, как только что в тебе сомневался я. Чтоб качало, - дал понять лейтенанту, что ничего не ускользает от его взгляда. - Допросить всех, кто соприкасался с раненой. Без пощады. Я к начальнику стройки. Что достанется мне за выкраденную диверсантку - аукнется тебе в стократном объёме. Жди и бойся.
  Дверь распахнул ногой - разговором о бригадирше ярость не унялась. Но ведь и случай с похищением шпионки - это самому попасть под служебное разбирательство. И если с первыми эшелонами что случится, не сносить погон. В лучшем случае...
  Зарычал от злости и лейтенант, едва Врагов исчез в скошенной солнечной тени дверного проёма. Дверь отбиться назад не успела - ординарец майора втолкнул внутрь землянки Полину. Помня, как неприятно было стоять перед вывернувшим голову начальником, сделал точно так же перед врачом. Да ещё вдобавок протянул пустую вазу:
  - А не хотим ли понюхать цветочки?
  Женщина промолчала, нутром понимая, что это пока не относится к допросу. Что это всего лишь мелкая месть, недостойная офицера. Хотя именно месть и зависть делают человека зверем. Поэтому, невольно повторяя следователя, сглотнула слюну.
  - Ты разрешила раненой вставать? - перешёл к конкретике лейтенант.
  - Она попросилась помыться, - набрала сил только на шёпот врач.
  - А мы, значит, добрые.
  - Я - врач. И женщина.
  - Ты теперь - никто! - стукнул "крылаткой" по столу лейтенант, оставив на досках глубокие вмятины. Полина вздрогнула, обмякла. - Никто, потому что враг народа. Пособник фашистов.
  - Меня саму связали, - понимая, что перед контрразведкой говорить о врачебном и женском милосердии к больному бессмысленно, попробовала защититься сама, вызывая жалость.
  - А должны были убииить, - ласково подлез под взгляд врача Соболь, пропев самый лучший для задержанной исход. - Выколоть глазки, чтобы не замечала лишнего. Вырвать язычок, чтобы не болтала чего не надо. Отрезать носик, чтобы не чуяла запахов, - не преминул перечислить Полине лейтенант и все её личные прегрешения перед ним и его дамой. - Кто тебя заслал сюда, на дорогу? - "крылатка" оставила ещё более глубокие шрамы на тщательно отполированном ординарцем столе.
  Надежда, что в контрразведке всё поймут и разберутся, оставила врача окончательно и она откровенно задрожала, начав заикаться:
  - Я... с-сама. Д-добровольно. Н-неужели не п-понимаете?
  - Не понимаю, - без пощады улыбнулся дальнейшей безнадёжности задержанной Соболь. - И жалеть ты можешь теперь только об одном - что не ушла вместе со своей Эльзой. Ординарец!
  Боец, помня гнев начальника и уже прекрасно усвоив, что у младших по званию он ещё ненавистнее, даже не переступил порожек землянки, застыл в проёме.
  - Взять её. В карцер.
  
  Глава 8.
  
  Лето 43-го года на Курской дуге выдалось жарким. Земля, из недели в неделю не получавшая влаги с небес, каменела, при этом легко превращаясь в пыль от колёс и гусениц техники. Деревья никли, стараясь не откликаться даже на лёгкие ветерки, чтобы лишний раз не обжигать листья шевелением. А может, всё застыло, наэлектризовалось перед столкновением двух армад, сосредоточившихся друг перед другом? На войнах скопление войск более всего соответствует чеховскому ружью на сцене - обязательно выстрелит.
  И 12 июля, в день Петра и Павла, на макушке лета, под Прохоровкой, Понырями, на десятках других направлений схлестнулись иваны и гансы. Военные науки. Немцы бросили, как в последний прорыв, свои лучшие на то время танковые дивизии "Адольф Гитлер" и "Мёртвая голова". 1200 танков сошлись, фактически, в рукопашную на одном только Прохоровском поле размером в 150 гектаров. Т-34, имевшие превосходство перед "Тиграми" и "Пантерами" в скорости и маневренности, носились среди громадных немецких монстров, и если те всё же доставали их своими прожигающими выстрелами, огненными факелами шли на тараны. Армия, выполняя замысел Ставки, изматывала, ломала шею "Мёртвой голове", щипала усы и чёлку "Адольфу Гитлеру". И - копила силы для контратаки. Да такой силы и ярости, чтобы потом уже до конца войны ни разу не отступать.
  И тем значимее становилось строительство объекта 217, тем весомее ценился каждый метр уложенных шпал, каждый кубометр перелопаченного грунта: без подвоза боеприпасов и новой техники говорить о зубодробительном ударе по врагу не приходилось.
  На строительство дороги добавили рабочих, границы участков стали смещаться интенсивнее, на трассе замелькали новые люди: битва на Курской дуге гнала стройку вперёд и вперёд.
  Объявилась в лесной полосе, непосредственно примыкающей к трассе, и группа некоего капитана Бубенца. Он сам стремительно перемещался от укрытия к укрытия, за ним, подгоняя пистолетом Эльзу, перебежками покрывала расстояние Нина. Замыкал, прикрывая группу, старшина Лёша. Их бросок по лесу, судя по всему, был долгий, потому что в одном из распадков Эльза, не выдержав, упала и больше не встала. Зло обернувшийся Бубенец хотел дать команду продолжать движение, но рассмотрел просочившуюся сквозь маскхалат и бинты кровь и раздосадовано смолчал. Отправил кивком головы на разведку старшину, сам прилёг рядом.
  - Кто вы? Что всё это значит? - едва отдышавшись, спросила у него Эльза.
  - Молчать! Швайген! Здесь я задаю вопросы!
  Немецкая речь насторожила раненую, но она не подала вид, что это её взволновало. Зато капитан, выровняв дыхание, сам наклонился к ней:
  - Вам привет от штандартенфюрера Штроге, мадам.
   - Я... не знаю никакого Штроге, - удивилась Эльза. - Вы меня с кем-то путаете.
  - Меня это мало волнует, - усмехнулся Бубенец, не переставая озираться вокруг. - А вот он очень удивляется, почему провалились все три группы, посланные кроме тебя. А ты осталась жива.
  После секундного замешательства Эльза, тем не менее, вновь отреклась от всего, приписываемого ей:
  - Я... я не понимаю, о чём вы.
  - В гестапо поймёшь, - пообещал капитан, обнадёживающе похлопав женщину по колену и уже одним этим движением давая понять, что ему здесь дозволено всё.
  Вынырнул из кустарника старшина, показал командиру, что путь свободен. Бубенец лично вздёрнул Эльзу, ставя её на ноги, толкнул автоматом в спину - за старшиной. Это тебе не похлопать по коленочке.
  Благо, новый отрезок пути бежали совсем недолго: в овражке, под обнажившимся корневищем сосны, виднелся заранее подготовленный схрон. Около него, на радость Эльзе, и залегли снова. Капитан посмотрел на часы, обернулся на измождённую, бледную пленницу. Но не для того, чтобы пожалеть, перевязать или хотя дать глоток воды. Отдал приказ:
  - Связать!
  Нина словно ждала и не могла дождаться этого указания. Извлекла из своей дамской сумочки, слегка нелепо смотрящейся среди военной формы сослуживцев, кусок бечёвки, охотно стянула руки раненой. Эльза застонала от боли, но Нина пнула её ногой, заставив повалиться под корни дерева.
  - Старшина! Глаз не спускать. При попытке освобождения или побега - стрелять на поражение.
  - Слушаюсь, товарищ капитан, - не вставая, лёжа отдал честь старшина. Передёрнул затвор автомата.
  Бубенец с Ниной отошли на пару шагов. Вместе, как семейная пара, покопались в вещмешке капитана. Для себя командир достал фотоаппарат, повесил на шею. Блокнот и карандаш засунул в карман гимнастёрки, но так, чтобы были видны и выдавали профессию газетчика. В довершение, уже для самых непонятливых, подцепил на нос круглые очки. А вот чтобы оправдать свою выправку и сообразительность, привинтил к гимнастёрке орден Красной Звезды.
  Нине достались лёгкие полусапожки, красная косынка и свёрнутые в трубочку грамоты. В последний момент капитан снял с пояса и запрятал штык-нож - слишком уж он не вязался с образом хоть и награждённого, но интеллигентного журналиста.
  Контрольно оглянувшись на Эльзу и старшину, парочка растворилась среди листвы.
  Выждав несколько мгновений, Лёша сердобольно помог Эльзе сесть поудобнее, открыл фляжку. Раненая жадно, обливаясь, сделала несколько глотков воды. Оглядевшись, всё ещё боясь быть застигнутым за неподобающим для охранника занятием, старшина вытер девушке подбородок, и лишь после этого уселся напротив с автоматом наизготовку.
  - Спасибо, - искренне поблагодарила Эльза. - Твои друзья деликатностью не отличаются, - после получения помощи посчитала возможным перейти на более доверительные отношения раненая.
  - Они командиры, - пояснил поведение друзей Лёша. - А как говорил Дитрих Эккарт, "вождь должен быть один". Вот и они никого не слушают.
  - Ты... знаешь любимого поэта фюрера? - удивилась пленница.
  - Я просто люблю немецкую литературу, историю. От мамы. Она... я с Поволжья, - дал намёк на своё происхождение старшина.
  - Кто... вы?
  Этот вопрос был слишком конкретен, и Лёша постарался закончить сближение и перевести разговор на нейтральные темы:
  - Приказали завернуть по вашу душу. Удобно?
  Подчистил землю под спиной Эльзы, выбросив мелкие камешки и сучья деревьев. Тщательно, интеллигентно вытер после этого платочком руки. Этот машинальный жест конвоира так разительно отличался от поведения капитана и пнувшей её ногой Нины, что Эльза всё же осмелилась поинтересоваться своей судьбой:
  - Что вы хотите со мной сделать?
  Старшина пожал плечами, но посчитав, что не раскрывает никакой тайны, сообщил:
  - Приказ простой - переправить вас через линию фронта. Там почему-то очень хотят с вами побеседовать.
  Эльза застонала, но это вырвался стон бессилия, хотя Лёша и подался на помощь.
  - Ничего, скоро наши придут, - постарался подбодрить, а на деле лишь ввёл в ещё большее уныние Эльзу конвоир.
  
  Бубенец и Нина в это время наблюдали из кустов, как торопливо перемахнул насыпь Кручиня. Похождения наблюдателя их мало интересовали, и когда хотели уже продолжить свой путь, отпрянули назад: за политзэком крался парнишка. Приглушая локтем звук, несколько раз болезненно чихнул, и Нина, молча согласовав свои действия с командиром, окликнула:
  - Эй, парень!
  Сёмка поначалу отшатнулся от незнакомой парочки, но капитан с фотоаппаратом на груди стремительно подошёл к нему, принялся поворачивать в разные стороны, не давая сомневаться в правильности и нужности своих действий. Радостно обернулся на спутницу:
   - То, что надо, - и только в этот миг представился парню: - Я капитан Бубенец из Москвы, из редакции. Делаем материал о героизме людей в тылу, а у тебя очень красивое лицо. Ты очень подходишь для снимка. Ну-ка, замри так.
  Пока капитан выстраивал кадр, Нина полюбопытствовала у "красавца" по своим вопросам:
   - А кто тут у вас лучше всех работает на стройке? Как ты считаешь, кого можно похвалить грамотой или благодарностью?
  Боясь повернуться, расслабиться и испортить мужественность фотокарточки, Сёмка процедил сквозь зубы:
  - Так бригада Прохоровой. Она лучшая. Они вон там, перед мостом располагаются.
  - Отлично, - похвалил парня Бубенец, пряча фотоаппарат.
  - А... моя карточка в газете будет? - не верил Сёмка, наконец-то начав дышать полной грудью.
  - Будет, - уверил фотограф. - А ты нас сможешь проводить до бригады Прохоровой или куда-то торопишься? - посмотрел в сторону, где исчез Кручиня.
  Боясь оказаться уличённым в таком неблаговидном занятии, как шпионская слежка, Сёмка отчаянно отрёкся от бдительности, которую хотел проявить, выслеживая белогвардейца:
  - Нет, свободен. Мы... мы только из суточного дежурства. На НП, воздушную и наземную разведку ведём. Бдительно. А там у Прохоровой... девушка есть. Я могу показать. Комсомолка. Её снимите?
  - Если красивая и передовик - снимем, - щедро пообещал капитан и это.
  Нина вдруг осторожно вытянула шею и, кого-то увидев, за спиной парня принялась суматошно показывать командиру двумя пальцами на плечи - идёт лейтенант. Бубенец присел, потянув вниз Сёмку, начал высматривать местность. Негромко обрадовался:
  - Ой, какой кадр! Ну-ка, сядьте вдвоём вон там на рельсы. Так, чуть дальше. И смотрите вдаль. А я с нижней точки...
  Усадив Нину и Сёмку спиной к себе, лёг между рельс, приладил к работе аппарат. Возможно, лейтенант и прошёл бы мимо, не заметив съёмки, но Сёмка неожиданно чихнул. Этого оказалось достаточно, чтобы через мгновение за спиной у Бубенца заскрипела под офицерскими сапогами щебёнка. Скрежет замер аккурат над распластавшимся фотографом, но капитан невозмутимо сделал ещё несколько снимков, прежде чем с восторгом повернулся к нетерпеливо ожидавшему к себе внимания Соболю.
  - А всё же я молодец, - пригласил порадоваться случайного свидетеля своей работы капитан. - Такой кадр! А название кто оценит? "С мечтой о Победе!" Или лучше - "Дорога к Победе". И на всю полосу шапкой заголовок: "Дорога железная, а люди - золотые". А? Пойдёт? Капитан Бубенец, фотокорреспондент из Москвы, - как старший по званию протянул лейтенанту руку. Но скорее не поздороваться, а подняться с его помощью со шпал. - А это Нина, из ЦК комсомола. Одной командой приехали.
  - Начальнику стройки представились? - не посчитав нужным самому представляться незнакомцам, настороженно поинтересовался Соболь.
  - Даже чаем напоил, - успокоила смершевца торопливо подошедшая на подмогу капитану Нина. - Порекомендовал поработать в бригаде Прохоровой. Вот, ищем. Парень обещает довести.
  - Этого парня я сейчас... - замахнулся на Сёмку расслабившийся лейтенант. А что газетчики идут к Прохоровой - это правильно. Это достойно Валентины.
  - Товарищ лейтенант, мне бы с вами поговорить, - неуверенно прошептал Сёмка, сам понимая, что это не совсем к месту.
  - Ещё раз бездельником увижу, выгоню со стройки. Без благодарностей и снимков в газете, - продемонстрировал перед москвичами свою ретивость в службе Соболь. А что, может, это журналисты тоже отметят и на одном снимке можно будет оказаться вместе с бригадиром. Ясное дело, без обозначения должности, но вроде как на втором плане... - А я как раз к Прохоровой, могу составить компанию, - предложил Соболь свои услуги гостям, прекрасно понимая, что все его желания по поводу совместного снимка - детские мечты. Тут хотя бы одну Валентину Ивановну...
  - Ура, - по-детски захлопала в ладоши провожатому Нина. Не поняв, что предаёт того, с кем только что изображала влюбленную пару.
  Взяв лейтенанта под руку, стала что-то расспрашивать на ходу. Капитал подмигнул Сёмке - не унывай, не ты первый и не лейтенант последний у неё. Поспешил за новоявленной парочкой. Парень сел на рельс, не зная, начинать ли радоваться фотографированию или всё же бояться, что лейтенант не даст разрешения печатать его снимок в газете. А как было бы замечательно - его портрет на всю страну. Который на рельсах с женщиной - плохо, там лиц не видно. Да и незачем ему фотографироваться с какой-то фифочкой, засмеют знакомые. А вот если дадут портретную карточку! А почему бы и нет? Он не напрашивался, фотограф сам ухватился - лицо красивое...
  Повторял про себя практически те же мысли, что обуревали мгновением назад лейтенанта, хотя разница от простого наблюдателя до офицера - ого-го! Может, ещё до чего бы домечтался, но послышались шаги, и как только что делал капитан, Сёмка пригнулся, прячась от посторонних. По насыпи шли Стеша и та, красивая девчонка, что лежала на дрезине и про которую он говорил фотографу. Значит, выздоровела.
  Стеша и вела с ней разговор об этом же:
  - Что-то врачиха не пришла к тебе сегодня.
  - И слава Богу, - отмахнулась девчонка. - Я посмотрела таблетки, что она оставила мне - это мел. Обыкновенный мел. Мамка в аптеке учила разбираться в лекарствах.
  - Как это? - не поняла, остановившись, Стеша. - Как мел?
  - Откуда я знаю, как и почему. Вреда от него, конечно, никакого, но и пользы ноль на палочке.
  - Надо сказать Наталье!
  - Много чести, - не согласилась делиться тайной разоблачительница.
  - Опять двадцать пять! Какая же кошка пробежала между вами?
  - Серо-буро-малиновая.
  - Хороший цвет. Ни одной искринки от радуги. Сядь, передохни, а то рановато подхватилась-то.
  Почти насильно усадила на крайний, сиротливый без сцепки с другими собратьями, металлический обрубок рельса. Насчёт своего здоровья Зоря попыталась отмахнуться:
  - Всё у меня нормально. Шума больше. Главное, кирку, что оставила на участке, подобрать. Сама знаешь, как ругают за утерю инструмента.
  У Сёмки не ко времени засвербело в носу, нестерпимо захотелось чихнуть, и он усиленно принялся нажимать на переносицу, болью перебивая желание.
  - А что за парень, который чуть не сел на меня в дрезине? - вдруг заговорила о нём девчонка, и Сёмка перестал дышать. - Так уставился потом...
  - А у них, у мужиков, такая очередность: сначала глаза распахиваются, потом руки, - со знанием дела поделилась секретами взрослой жизни Стеша. - А вот чтобы хотя бы потом, когда-нибудь, душа и сердце - это не у всех и не всегда получается.
  Сдержаться от чиха у Сёмки не получилось - слишком вслушивался в ответ и запоздал с переносицей. Девчата от неожиданности буквально подпрыгнули, Стеша без промедления тут же бросилась к кустам. Успела схватить Сёмку за шиворот прежде, чем тот попробовал дать стрекача.
  - Я тут... случайно, - забился он перепёлкой в сильных руках ловчего. - Меня фотографировали...
  - В куста-а-ах? - подивилась Стеша.
  - Не, в кусты я потом... В смысле, мне нужно было только присесть... В смысле, спрятаться. Я ничего там не делал!!
  Говорил Стеше, а глаз не сводил с Зори, которая накручивала локон на пальчик, глядя в противоположную сторону: её эта встреча совершенно не касалась и не волновала. Юношеская симпатия рождалась, вышивалась на глазах, но настолько белыми нитками, что Стеша не только отпустила парня, а и легонько подтолкнула, ободряя, в сторону Зори.
  - Ладно, пойду я схожу за твоей киркой, а вы тут меня подождите. И без ручных глупостей, - по привычке показала возможные действия на себе.
  Уже и шаги её стихли, и уже могли послышаться чьи-то другие, а Сёмка всё никак не мог сдвинуться с места и подобрать первых слов. Зоря вздохнула, похлопала по рельсу рядом с собой, взяв инициативу на себя:
  - Садись. Привет. Тебя как зовут?
  - Сёмка.
  - А чего так смотришь?
  - К...красивая, - бросился в омут с головой парень. Всё! Смерть! Сейчас получит по полной...
  Не знал, не наработал жизненного опыта, когда даже на неправду, если она красивая, женщины ни при каких обстоят5ельствах не обидятся. И что для них восхищения много не бывает. Пословица "Хлеб маслом не испортишь", - это про них...
  Только девушка деланно взмахнула руками:
  - Ну вот, сразу обманывать, -
  - Почему? - поник ухажёр.
  - Я не просто красивая, а очень красивая... - засмеялась Зоря своему озорству. - Да садись ты, - пригласила присесть повторно.
  Подчинять парней, делая из них слепых послушных котят, доставляло удовольствие, но что с этим бесплатным добром делать дальше, не ведала. Выручила война - на неё можно было переводить любой разговор:
  - Немцев скоро погонят, как думаешь?
  - Скоро! - отдал голову на отсечение Сёмка. Кивнул на уходящие вдаль рельсы, принялся убеждать: - Глянь на нашу дорогу. Она словно к Победе ведёт. Так что дорога у нас железная, а люди - золотые!
  Зоря даже отстранилась, чтобы получше рассмотреть притворявшегося немтырем соседа:
  - А вот сейчас точно красиво сказал!
  Сёмка пожал плечами, даже попробовал выразить недоумение:
  - Да нет, обычно. Мне б только самому успеть на фронт, ещё чуть больше года до призыва.
  - А я ещё до оккупации дважды сбегала с санитарным поездом. Ссаживали, - поведала и свои мытарства из-за проклятой молодости Зоря. - Потом мамка заболела. А когда пришли немцы, то чуть не угнали в Германию.
  Замолчала, как осеклась. Словно ненароком проговорилась о том, чего нельзя знать посторонним.
  - Сбежала? - предположил первое собеседник.
  - Там не сбежишь... Не сбежишь, - потемнела глазами девушка и словно враз осунулась. Не став рассказывать об этой страничке своей биографии, поведала лишь конечный итог своей оккупационной одиссеи: - Спасибо, подпольщики все семафоры и стрелки на вокзале в день отправки взорвали, а то бы уже батрачила на немчуру. Что опять смотришь?
  Сёмка не успел за прошедшие минуты ни набраться мужества повторить правду, ни придумать что-либо попроще. Девушка сама всё счастливо поняла и строго предупредила:
  - Если хвалить всё время, сороки унесут.
  Угроза тем не менее обрадовала Сёмку.
  - Так и в небе найти можно, - развеял он страхи девушки. Пояснил сказанное: - Хочу пойти в лётчики. Как старший брат. Его под Сталинградом сбили. А папка под Москвой погиб. Сначала он, а потом Зоя Космодемьянская и панфиловцы. У меня ещё три сестрёнки, так что я за старшего...
  Доля, выпавшая что на Зорю, что на Сёмку, могла насытить биографии сразу нескольких человек и даже их придавить своей тяжестью. Но прошлое уже столько раз ими передумывалось, что стало оставлять местечко и заглядывать в будущее.
  У парня оно связывалось с будущей профессией:
  - Ты умеешь самолётики из бумаги делать?
  - Не, только пилотки. Из газет, - улыбнулась далёкому довоенному детству, в котором пилотки ещё были не настоящие, Зоря. - В классе в тимуровские походы ходили.
  - Научу, ничего сложного, - обрадовался наконец-то своей нужности и полезности Сёмка. - А хочешь, мы его с твоим именем сделаем?
  Девушка прикусила губы, не позволяя им расплыться в счастливой улыбке. Имя даже на воздушном Осовиахимовском шаре ей никто не обещал, а тут сразу - самолёт! Хотя нет, однажды она увидела слово "Зоря" на скворечнике, который прибивали в День птиц на школьном опытном участке. До сих пор не знает, кто написал его чернильным карандашом на днище...
  - Фантазёр, - поблагодарила парня толчком в плечо. И хотя готова была слушать и дальше про самолёты имени самой себя, от смущения перевела разговор на общие для всех дела. - А мы в бригаде каждый день гадаем и спорим, когда Победа придёт. Разное время называем, а я думаю, что весной. Чтобы цвело всё, чтобы это счастье красивым было...
  Послышались шаги возвращающейся по насыпи Стеши, и Сёмка заторопился:
  - Давай завтра на этом же месте...
  Только вот вместо морячки появился куда-то спешивший лейтенант Соболь. Почему-то откровенно обрадовался, увидев парочку. Не обращая внимания на Зорю, подозвал Сёмку, буквально за рукав провёл его несколько шагов. Взялся за комсомольский значок на рубашке:
  - Ты ещё не забыл, что комсомолец?
  - Никак нет! - от предчувствия какого-то важного поручения у парня пересохло в горле.
  - Тебе будет задание. Но если кому хоть слово, хоть запятую...
  - Я...
  - Идёшь в бригаду Прохоровой. По левой стороне от насыпи. Находишь там своих корреспондентов и наблюдаешь за ними. Тайно. Куда, с кем, чего делают, - лейтенант сам оглянулся. Хотел подмигнуть наблюдавшей за ними Зоре, но времени не имелось даже на это. - Но помни: если увидят - убьют.
  - За что?
  За что его могут убить такой приятный фотокорреспондент и красивая москвичка? В чём их подозревает лейтенант из СМЕРШа? Они что, на немцев работают? Но ведь снимают передовиков...
  - Я буду с другой стороны, - не стал вдаваться в подробности военной тайны Соболь. - Всё, марш! Стой! - тут же остановил помощника. - Подними правую руку.
  Сёмка исправно поднял.
  - Вот лево - это в противоположной стороне.
  Парень, хлопнув себя по лбу, поменял направление. Успел кивнуть на бегу Зоре - извини, задание. Может, он даже в лётчики теперь не пойдёт. Ловить шпионов на земле - тоже мужское дело.
  - Разбежались мужички? - поинтересовалась первым делом появившаяся с киркой на плече Стеша.
  - А его Сёмка зовут, - поторопилась поделиться главным Зоря.
  - Лейтенанта? - присела рядом Стеша. У кого что болит... Но и не о мальце же ей, право дело, думать!
  - Да нет, Сёмку, - посмеялась над недогадливостью подруги возбуждённая встречей Зоря. - А вот моё имя он так и не успел спросить.
  - Спросит ещё. Или тайно сам узнает. Наши имена для них как мёд для пчелки. А вот ещё один мущщинка нарисовался. То густо, то... старички.
  Она имела в виду идущего скорым шагом Кручиню. Женские посиделки его мало заинтересовали, но поздоровался:
  - Здравствуйте. А не видели...
  - А её здесь нет, - мгновенно взъерошилась Зоря. - И её Наталья зовут, если не знаете. А друга её, фашистского прихвостня, полицая - Петром. Всю оккупацию под ручку и прогуляли...
  Кручиня, как ни торопился, внимательно посмотрел на девушку. Покивал, принимая информацию, но ничего не ответил и исчез - чьи-то поиски ему показались важнее. Стеша развернула Зорю к себе:
  - Ну-ка, рассказывай, что знаешь! При чём здесь полицай и Наталья?!
  - А ни при чём, - злобно усмехнулась Зоря. Что-то из недавнего прошлого, связанного с Натальей, не давало ей спокойно жить. - И она сама - ни при чём.
  - Э, девка, давай-ка рассказывай, - вновь развернула к себе девчонку Стеша. - Все говорят, что Наталья работала на немца по заданию партизан.
  - А почему тогда... почему тогда...
  Из глаз Зори неожиданно покатились слёзы, а чтобы не вырвался стон, она уткнулась в грудь старшей подруги и замотала головой, словно прогоняя страшное видение. Плечики затряслись, и Стеша принялась гладить их, успокаивая потерявшую над собой контроль девчонку.
  - Ну что ты. Что ты. Успокойся. Не хочешь говорить - не надо. Но лучше выговорись. Исповедуйся мне, авось полегче станет. А я буду молчать как рыба. Что Наталья?
  Зоря несколько раз набирала в грудь воздуха, и когда Стеша решила, что девчонка так и не признается в своём горе, та вдруг заговорила. Ей и впрямь тяжело было одной носить беду, случившуюся однажды в оккупации:
  - Когда меня... меня... Ты не знаешь... перед отправкой... немцы... Они насиловали меня втроём!
  Зоря, всего лишь минуту назад сидевшая счастливой, по-бабьи завыла и начала монотонно раскачиваться. Онемевшая от известия Стеша, понимая, что это ещё не вся страшная правда, теперь не знала, нужно ли ей знать продолжение.
  Зоря оказалась беспощадной:
  - Она со своим полицаем шла мимо. Я умоляла, кричала, а они... видели и... мимо!
  И вновь в одно мгновение, как только что из счастливой девчонки превратилась в плачущую бабу, на сей раз предстала окаменевшей женщиной. Жёстко, глядя строго перед собой, может быть, даже жалея, что поведала стороннему человеку личную страшную тайну, произнесла:
  - Вот. Хотела правду? Узнала?
  Такую правду, по большому счёту, Стеша в свою душу запускать не хотела, но зато она многое объясняла в поведении девчонки и её отношении к Наталье. Понимая, что Зоря теперь может и её ненавидеть за то, что оказалась посвященной в постыдное, торопливо прижала к себе: почувствуй моё тепло. Я не прошла мимо. Я рядом.
  - Прости. Не знала. А может, она не могла... - попробовала найти оправдание бывшему бригадиру хотя бы для себя, чтобы совсем уж не разочаровываться в людях.
  - Не-на-ви-жу! Не-про-щу! - вне зависимости от того, могла или не могла помочь Наталья, вынес ей вердикт каменный цветок.
  - Я никому! - заторопилась успокоить девчушку Стеша. - Это не надо знать никому, - намекнула больше не касаться этой темы с другими. - Успокойся. Давай успокоимся.
  Лучше песни ничего более успокоительного люди для себя ещё не придумали, и Стеша запела первое, что пришло на ум:
   Жди меня, и я вернусь,
  Только очень жди.
  Жди меня, когда наводят грусть
  Жёлтые дожди...
  Песню Константина Симонова, звучавшую из всех динамиков и репродукторов, знали в стране от мала до велика и до последней буквы, и Зоря невольно сначала начала кивать в ритм музыки, потом и сама шептать слова:
   ...Не понять, не ждавшим, им,
  Как среди огня
  Ожиданием своим
  Ты спасла меня...
  Обнялись в конце песни, поцеловав друг дружку. Замерли подругами, объединёнными общей тайной.
  - А мне... мне только что свидание назначили, - решилась если уж признаваться, то во всём Зоря.
  Скорее всего, именно страх перед первым свиданием и спровоцировал такую её бурную реакцию. Девчонка просто не знала, как себя, изнасилованной врагом, теперь вести с парнями. Имеет ли вообще право на любовь, на свидания...
  - Так это хорошо, - как можно радостнее затормошила Стеша соседку, даже захлопала в ладоши. - Завидую. Меня сто лет уже никто никуда не приглашал. Так что надо собираться и идти. Помнить, конечно, что мужчины свои словечки перед нами раскладывают, как сыр в мышеловку, но... идти.
  - Но меня же... немцы... - вернулась к старому Зоря. Успокоительное лекарство от песни кончилось...
  - Он поймёт, - как можно беззаботнее махнула рукой Стеша. - Сама потом всё расскажешь, и поймёт. Война же. И гады творили, что хотели. А он ещё больше любить и жалеть будет. Нам, бабам, порой жалости хочется больше, чем слов любви. Ох, как хочется. И того, и другого...
  Сама едва не заплакала в голос, жалеючи и свою судьбу. И неизвестно, сколько времени бы сидели так, шмыгая носами, но послышался голос бабы Лялюшки:
  - Зорька! Зоря, ты где?
  Девчата пригнулись, принялись торопливо вытирать носы и глаза.
  - Зорька, негодница!
  Имя своё странное Зоря получила от отца.
  - На зорьке родилась - Зорей и будет, - отмёл он все иные предложения по имени.
  - У нас половина посёлка коров Зорьками зовут, - попыталась урезонить его мама, всегда боявшаяся любых нововведений. Скорее всего, наложила свой отпечаток на характер работа провизора: положено для лекарства отвесить семь грамм какого-нибудь порошка или отсчитать две капли из пипетки, - неукоснительно и безоговорочно будут семь и две. Давай Полей. Или Катериной.
  - Зоренька, - обнимал отец первеницу, и столько нежности и ласки вкладывал в это имя, что иного уже не представлялось по отношению к дочери. Подмигивал матери: - Для остальных ребятишек тоже найдём только их, индивидуальные имена.
  - А если вечером народится?
  - Вечорой будет. Или Звездочкой.
  Не успел. Не получилось придумать ничего более: Зоря оказалась и первеницей, и единственной. Очень мечтал построить отец свой дом, а лес для сруба издревле заготавливался зимой - так дольше потом служила изба. Не успел увернуться от падающего дерева, слишком много в ту зиму намело снега. По колено...
  - Вот вы где, - обрадовалась баба Ляля, отыскав пропажу. Отметила сумрачный вид товарок, соотнесла причину с крестницей, но внимание на хлюпающих носах не стала акцентировать. - От ног отстала, пока вас нашла. Зорька, грудки уже выперли, как здравствуйте вам, а всё ещё неслухмёная. Кому первая смена на ужин? Кыш.
  Прогнала, освобождая себе место. Долго смотрела вслед девчонке.
  - Чем-то никак душа её не успокоится, - попыталась завести разговор со Стешей: наверняка судили-рядили как раз о причинах тоски да грусти.
  Та, пока ещё помнила наложенную на себя клятву, коснулась малой толики из узнанного:
  - Говорит, Наталья наша с каким-то полицаем якшалась в оккупации.
  - Петром, что ли? - усмехнулась глупости, ставшей сплетней, баба. - Да он же сначала у меня полторы недели жил. И что, его теперь ко мне в женихи лепить вареником?
  Поманила Стешу к самым губам, прошептала главное:
  - От партизан он был. А как потом поняла - вообще из Москвы, с Большой земли. С заданием каким-то важным шёл. С Натальей я его и свела. "Якшалась"....
  - А что же все молчали!? - удивилась и расстроилась Стеша. Такие новости и страсти, оказывается, вокруг крутились всю оккупацию, а она и не знала.
  - Кому надо было после освобождения, всё выпытали. И приказали особо не распространяться, - с облегчением рассталась со своей тайной баба Ляля.
  - А Зорька этому, который политический и который на Наталью посматривает, наговорила про неё.
  Посмотрели в сторону, где скрылась девчонка. Иван Павлович производил впечатление человека сдержанного, а значит, положительного. И хотя не обладал бравым видом, и усы скорее старили его, чем придавали молодцеватость, каких-то отрицательных эмоций он ни у кого в бригаде не вызвал. Кроме Зори, ясное дело. А слово её не то что воробей, а булыжник по воде - круги идут до разных берегов...
  - Вот вечно так: забьёте гвоздь без шляпки, а мне вытаскивай, - вздохнула вечный воспитатель чужих детей и исправитель их глупостей. - Ладно, встречу этого усатого-полосатого, растолкую, что к чему. А на голодный желудок и на Зорьку ругаться вредно. Пойдём кушать, ночь приближается.
  Однако в бригаде, не получив даже ложки, первым делом отозвала в сторонку Наталью. Значит, не ругаться...
  
  Глава 9.
  
  Нет ночей в средней полосе России на макушке лета. Не белые они, не воспетые поэтами, скорее, вошедшие лишь в поговорки уровня гулькиного носа.
  На стройке ночей как времени всеобщего отдыха не предполагалось тем более: после солнца третья и четвёртая смены делили оставшиеся сутки на равные четвертины с дневными выходами. Люди готовы были подпереть и солнце, чтобы подольше поработать. Но даже когда и светило уходило на короткий покой за горизонт, подальше от войны и непрерывно копошащихся на насыпи людей, на "железке" продолжала бурлить жизнь. И если кто-то из дневной команды валился из последних сил на нары, другие, благодаря молодой, быстро проходящей усталости, шли в дополнительную ночную смену.
  Кручиня ждал наступления сумерек по причине более прозаической, чем график работ. За те мгновения, что удалось пройти по узкой тропинке наедине с Натальей, в отличие от Сёмки он успел узнать и её имя, и пригласить на свидание. Он не питал иллюзий по поводу своей внешности и не был уверен, что девушка придёт, что она вообще вспомнит о быстротечном разговоре с недавним заключённым, но тем не менее приближался к полевому лагерю Прохоровой с лёгким волнением.
  В округе перебрёхивались собаки: кто-то взял на стройку своих питомцев, какие-то дворняги прибились сами по себе, учуяв запах кухонных костров. Изредка мелькали из-за закопченных окошек "летучих мышей" лучи света, хотя светомаскировку старались соблюдать и даже фонари зажигали лишь при острой необходимости: все прекрасно понимали, чем может обернуться пренебрежение безопасностью.
  В ночи слышнее и звуки, и именно лёгкий скрежет щебёнки подсказал Кручине, что Наталья всё же ждёт, переминаясь, в условном месте. Затрепетало сердцке: значит, не безнадёжна у него жизнь. Значит, не растёрт в пыль выпавшей судьбой. Зато в сердце столько скопилось нерастраченной нежности и желания носить свою женщину на руках...
  Подошёл к сидевшей на свежем пеньке, взволновавшей его женщине сзади. Поколебавшись, тронул за плечи, укрытые вместе с головой платком. Девушка встала, обернулась и он отпрянул - перед ним была баба Лялюшка. Блаженно улыбнувшись, шутливо заарканила жениха платком и покачала в истоме головой:
  - А сладко. Сладко побывать в чужом счастье.
  - Извините. Я, кажется, перепутал, - принялся в мольбе прикладывать руки к груди Иван Павлович. Неужели Наталья так захотела подшутить над его возрастом? Зачем ей это понадобилось? Могла бы всё сказать в глаза, он понятливый... - Извините.
   Баба Ляля остановила поклоны:
  - Да разве ж я в обиде, что меня мужчина тронул, хоть и с перепутку? - пожурила невольная невеста. - Но я по делу, милый человек. Тут давеча тебе про нашу Наталью несуразное наплели по малолетству...
  - Я привык верить своему чутью, а не чьим-то словам, - сухо дал свою однозначную оценку Кручиня. Хотя по отношению к Наталье это теперь роли не играло...
  Баба Ляля подняла руку - не гоношись, охолонь. Выслушай до конца.
  - Наталья повела девчат на дальний участок, так что просила извиниться и сказать, что...
  Слова Натальи баба передать не успела. Насыпь средь леса и косогоров даже в ночное время оставалась оживлённой трассой, и чьи-то шаги заставили Кручиню напрячься. Если патруль, придётся объясняться. Подобная участь ждала и бабу Лялюшку, и потому оба заступили за кустарник.
  Вместо патрульных на дорожке показались в свете луны капитан Бубенец и Нина.
  - А как будет по-немецки "идти"? - поинтересовалась она у провожатого, кивнув головой назад.
  - "Геен - идти, ходить". Вот и сейчас за нами кто-то "геен"...
  Показал рукой напарнице - ты идёшь дальше и продолжаешь говорить. Сам отошёл в тень соседнего от укрывшего парочку куста. Комсомолка двинулась дальше, продолжая мнимый диалог, и именно за ней через какое-то время стала красться щуплая тень Сёмки. Напротив кустов замер. С усилием сдерживаясь, чихнул в ладони, и на этот звук, как на опознавательный знак, тут же появился Соболь. Это не стало неожиданностью для охотника за шпионами, скорее всего, он и следил за москвичами по заданию смершевца.
  Так и оказалось.
  - Туда пошли, - указал Сёмка лейтенанту направление. - По-немецки говорили.
  Смершевец, не зная, что повторяет Кручиню, надвинул парню на лоб картуз:
  - Молодец. Никому ни слова.
  - А я ещё, товарищ лейтенант, хотел сказать про своего напарника, Кручиню.
  Сказал и отпрянул - Иван Павлович, крайне озадачив и лейтенанта, собственной персоной торопливо вынырнул из темноты. Соболь даже огляделся на всякий случай вокруг, нет ли кого ещё рядом?
  - Да я и сам могу сказать всё товарищу лейтенанту, - пожал плечами Кручиня: мол, не маленький прикрываться за ещё более мелких. - Мы тут никак не можем договориться насчёт ночных дежурств. Понимаете, есть вариант: первую половину ночи...
  Соболь нетерпеливо, с долей раздражительности, остановил зэка, отвлекающего по пустякам:
  - Разбирайтесь сами.
  Хотел уже исчезнуть, но разобрало любопытство, вернулся:
  - А это с кого сняли? - приподнял с плеч наблюдателя женский платок. - Или опять само упало? - спросил с издевкой, хотя так и получилось, по сути, на самом деле. - Что за охота на женские вещи?
  Ответа не требовал - просто удивлялся. Отдав честь, заторопился за Ниной: её след был важнее всех странностей зека. Зато Сёмка остался на растерзание волку. Он и пошёл, перебирая коготками:
  - Лейтенант сказал разобраться самим во всём - так и сделаем. Разберёмся. Значит, следим...
  Дальнейшее для Сёмки происходило как в страшном сне. Вслед за Кручиней из темноты выступил капитан Бубенец. Поправил очки. Но, похоже, они ему вообще были не нужны, носил ради маскировки, и в итоге снял их вообще. Но от этого ехидства в голосе не убавилось:
  - Да он у нас за всей стройкой следит. Прямо Шерлок Холмс. Кому достанется на растерзание? - предложил бросить жребий Кручине.
  - А давайте его мне, - для общего антуража вклинилась в делёжку баба Лялюшка. Уперев руки в бока, пошла зазывно на парня. - Что-то я нынче разохотилась до мужского полу. А то хожу, горемычная, с дырявой авоськой одна по белу свету...
  - И какой будет твой положительный ответ? - поторопил с решением парня Бубенец.
  - Не-е-ет, - прошептал Сёмка, не выбрав добровольно, от кого лучше принять смерть.
  Его выбрали самого. Баба Лялюшка подгребла его, как кочергой, к себе, прикрыла от мужчин своим крупным телом и повела в темноту подальше от них, чтобы в темноте, как котёнка, выпустить на волю. Купитан и Кручиня, оставшись одни, испытывающее посмотрели друг на друга. Чувствовалось, что им обоим было о чём побеседовать, но капитан очень торопился к своей спутнице, преследуемой смершевцем. Кивнул зэку: до новой встречи, и исчез за лейтенантом. Но как отметил Кручиня, без особой тревоги, словно был убеждён: подруга сможет обмануть смершевца. Или даже не придавая слежке особого внимания. Пожал плечами и направился в обратную сторону. До восхода солнца оставались час-другой...
  При этом утро долго-долго будили птицы. На какой только лад они не пели, какие только ноты не брали, а солнце всё никак не могло оторвать голову от покрытой туманной вуалью подушки горбатого леса.
  На помощь птицам вскоре стали присоединяться люди. На стройке с новой силой раздались команды, послышались удары молотом, заскрипели тачки, заржали лошади. Даже промычала корова: какая-то хозяюшка не смогла, видать, оставить кормилицу на чужой пригляд, и теперь та наверняка радовала бригаду молоком, привнося разнообразие в походную пищу.
  Сравнительно тихо оставалось лишь в овраге, облюбованном группой Бубенца. Первой у схрона показалась Эльза с полотенцем на плечах, её бдительно конвоировала Нина. Залезать в стылую волчью яму при греющем солнышке раненой не хотелось, и она принялась тщательно вытирать мокрые волосы. Из-под короткой стрижки глянула на конвоира:
  - За что вы меня здесь держите?
  - Мы? - удивилась Нина. Надвинулась на диверсантку так, что той ничего не осталось делать, как осесть на песок. - Это ты нас здесь держишь, гнида! Семён Власов - подстрелен под куполом парашюта. Иван Харитонов - задержан при первой же проверке на мосту. Степан Друзь - схвачен. Только мы прошли. Мы, о которых ты, сволочь, ничего не знала. Прихлопнуть бы саму - и дело с концом, не возиться.
  Занесённая рука могла влепить и оплеуху, но появились с другого края оврага умытые и причёсанные Бубенец и старшина. Лёша тревожно посмотрел на женщин, едва ли не встал меж ними, демонстрируя, от кого на данном этапе зависит жизнь пленницы.
   - Быть готовыми к тому, что через три дня выходим, - распорядился капитан, вместе с обликом корреспондента-недотёпы возвращая себе распорядительные функции.
  - Нет, - непроизвольно вырвалось у Эльзы. И хотя прикусила тут же язык, Бубенец обернулся на вскрик:
  - Что значит "нет"?
  Эльза мгновенно нашлась с ответом, хотя явно подразумевала другое:
  - Я... я ещё не дойду.
  - Донесём, - успокоил капитан таким тоном, что Эльзе стало ясно: её не понесут. При капитане и Нине ей придётся даже не идти, а бежать самой. Вприпрыжку. - Старшина. Как обычно - держать на мушке.
  - Есть, - ответил Лёша, привычно подтащив со спины под руку автомат.
  Ждали, пока, глядясь в маленький кругляш зеркальца, повяжет аккуратно свою красную косынку Нина-комсомолка. Оставшись довольна своим видом, она помахала пальчиками старшине, глянула с презрением на Эльзу: не расслабляйся, я ещё вернусь.
  Едва парочка скрылись за кустарником, Лёша развёл перед раненой руками: извини.
  - Вы... вы тоже считаете меня предательницей? - с отчаянием посмотрела на охранника Эльза.
  Вопрос старшине не понравился, ему вообще не хотелось говорить на эту тему в силу своих обязанностей, и отстранённо произнёс:
  - Я выполняю приказы.
  - Но как мне доказать! - в отчаянии стукнула кулаком по песку девушка.
  Лёша огляделся по сторонам, но не в поисках свидетелей, а показывая раненой, что эти разговоры совсем не желательны, ибо и у листьев есть уши. Помочь перенести тяготы быта - он рядом, он готов. Но нарушать приказы...
  - Здесь бесполезно. Там, - показал старшина пальцем вверх. Что в Москве, что в Берлине указанный вверх перст означал признание слепого повиновения перед начальством. Чем, собственно, сильны и неуязвимы спецслужбы.
  - Но я могу и здесь, - не желала и уже не имела иных путей для отступления Эльза. - У меня как раз через три дня контрольная встреча. Если она пройдёт, то ничего и доказывать не потребуется. Понимаешь?
  - Они, не я решаю, - указал стволом автомата в сторону ушедших начальников старшина, демонстрируя всем видом, что уже не рад проявленной сердобольности. Было бы лучше, окажись он таким же толстокожим, как напарники.
  - Но с твоим капитаном и этой... стервой... Разве можно с ними о чём-то договориться? - поняла охранника Эльза. Но болела душой о своём. - Я им не доверяю.
  Старшина пожал плечами: извините, но ничем не могу помочь. Подбросил плечом сползший ремень автомата, лучше всяких слов являя необходимость своего служебного рвения: кто чему присягал. Тут же, правда, спохватился, что его и впрямь могут принять за тупого исполнителя, снял пилотку, вытащил из-за отворота примятый цветок колокольчика. Протянул Эльзе. Та впервые за всё время похищения улыбнулась.
  Оттаяла немного душа и у старшины: несмотря на приказы, ему уютнее было в своём мире благородства и почтения к женщине.
  - Как нельзя нарисовать радугу чёрным карандашом, так и вам недостаёт улыбки, - сказал, восторженно глядя на Эльзу.
  - Она в том числе может зависеть и от тебя, - пристально посмотрела девушка на охранника, не позволяя тому окончательно спрятаться в ракушку служебной исполнительности. - А в моём положении - только от тебя.
  - Прошу вас, не надо, - попросил Леша, отступая на шаг, словно слишком близкая дистанция позволяла Эльзе действовать на него своими чарами. Смял пилотку. - Вы же сами всё видите, - почти умоляя, призвал соседку понять и разделить хоть малую толику его ответственности.
  Не уверенный в результате, отошёл ещё на шаг, присел на траву у края обрыва. Хотя на самом деле ему просто хотелось лечь на спину и, забросив руки за голову, умиротворённо смотреть в белёсое с самого утра небо. Где-то там, за невидимыми днём звёздами, осталась мирная жизнь и возможность подчиняться только своим чувствам...
  Эльза, прекрасно понимая порывы души сентиментального романтика, уговаривала себя в обратном: если подвернётся случай, она не задумается, оставлять его в живых или нет. У неё есть своё задание, и она, только она должна его выполнить. Чем и докажет господину Штроге, что он зря в ней засомневался. А теперь, старшина, не будь безмозглым служакой. У тебя же поэтическая душа. Принеси ещё цветок, наклонись для поцелуя. Она позволит коснуться своих губ, потому что камешек под руку прикопала хотя и небольшой, но достаточно острый...
  
  Глава 10.
  
  Врагов сидел за столиком, любовно сколоченным и выскобленным ординарцем. За два года войны тот уловил главные позы начальника и сделал свои лекала. Первая - начальник застыл с локтями на столе, чашка с чаем на уровне губ. И от этого, и только от этого зависит высота ножек в сооружении. И вторая - майор, забросив руки за голову, вытягивает ноги. От этого зависит уже глубина стола.
  Карты перед начальником контрразведки не имелось, папки были предусмотрительно убраны в сейф, а сам он вертел в руках "крылатку", оглядываясь на каждый шорох за дверью землянки. Значит, просто кого-то в нетерпении ждал.
  Вошли капитан Бубенец и Нина. Не без интереса осмотрели жилище-кабинет, задержали взгляд на ситцевой, в мелкий синий горошек, занавеске перед картой. На шторе с северными оленями, отгородившими своими ветвистыми рогами угол землянки. Здесь взгляд задержали, словно чуткие пугливые животные могли прикрывать собой какую-то тайну. Более настороженно капитан оценил подшивку "Красной Звезды", лежавшую на табурете в самом дальнем углу землянки. Отметил в ней три закладки. Есть такой фокус: именно трижды успели перед выездом на объект тиснуть в "Звёздочке" фотографии за подписью фронтового корреспондента капитана Бубенца. Значит, майор проштудировал газету. Браво. Значит, не сидит на спине, ковыряясь в носу. Но вот газету с глаз убрать забыл или не успел. Или сделал это специально, чтобы пощекотать нервы и заставить нервничать? Только не надо никому волноваться и краснеть от напряжения, документы безупречны. А вот еще и полуоткрытый сейф с торчавшим в замке ключом. Манит, привлекает легкой добычей. Но такое только для бесплатного сыра в мышеловке...
  Майор словно вслед за пришельцами осмотрел обстановку в землянке. Не всем остался доволен, и первое, что мгновенно сделал, даже не прикрывая своих действий, - это вытащил из сейфа ключ. В самом деле допустил оплошность или подбросил дополнительный кусочек сыра - ах, как загадочно, сладко в железной темноте. И только после этого распахнул в приветствии руки.
  - Как отдохнули? Где отдохнули? - поинтересовался в первую очередь прифронтовым бытом.
  - У солдата ночлег там, где можно вещмешок под голову положить, - успокоил Бубенец, пожимая руку. - У вас тут на каждой стометровке то навес, то шалаш.
  Майор не стал выпытывать более точные координаты. Наоборот, похвалил:
  - И это по-нашему. Как работается?
  - Отлично, - поблагодарила Нина. - Проблема одна - хватило бы плёнки для снимков. Больно хороши у вас люди.
  - А что же ваш начальник фотолаборатории пожадничал, - удивился майор, посмотрев на капитана. - Кстати, как его зовут?
  Бубенец смерил недобрым взглядом напарницу: ты-то чего лезешь в мои проблемы, провоцируешь лишние вопросы? Смотри за своими свитками грамот. Но ответил без запинки, как хорошо выученный урок:
  - Кузьмич? Он у нас такой. Будь возможность, вместо плёнки выдавал бы карандаши, потому что в его интендантском понимании рисовать портреты значительно дешевле, чем проявлять их на пленке в химических растворах.
  - А что комсомол не помог? - продолжал тянуть самую слабую ниточку в легенде москвичей начальник контрразведки. А по сути - почти явно допрашивая их. Но с сопереживанием, готовностью помочь в разрешении конфликта. Для чего, не давая капитану выключить из разговора более достоверный для себя источник информации, вновь повернулся к Нине: - У вас в ЦК ведь наверняка есть фотослужба?
  - Фотослужба? У нас? - Комсомолка запнулась, сто раз сама пожалев о том, что, во-первых, втянулась в мужской разговор, а во-вторых, затронула никому не нужную здесь производственную тему. Могла бы про цветочки-занавесочки. Вон как колышатся олени от чьего-то дыхания за ними... - Ну... вроде где-то же печатают плакаты, снимки, - стала на ходу выстраивать логическую цепочку. - Конечно, есть!
  - В Москве карманы у всех тоже разные, отчитываемся каждый перед своим непосредственным начальством, - пришёл на помощь спутнице капитан.
  Майор почувствовал напряжение гостей и, посчитав полученные впечатления для первого раза вполне достаточными, сам охотно сменил тему, чтобы не раздражать собеседников:
  - Сегодня куда? Извините, что интересуюсь, служба такая: заботиться в том числе и о безопасности прикомандированных.
  - Да мы с пониманием, - торопливо согласился на опеку капитан, лишь бы не давать больше Нине открывать рот. - Пройдёмся вправо-влево от участка Прохоровой. Чтобы охватить побольше народа, оценить и осознать масштаб героизма людей. Мне кажется, это будет справедливо, так ведь? - подтянул начальника контрразведки к похвальбе самого себя.
  Тот согласился, но не мог не предложить свои услуги, совершенно уверенный, что откажутся:
  - Может, сопровождение всё же дать? Мало ли какие проблемы возникнут.
  - Нет-нет, занимайтесь своими делами. Мы привычные к тому, чтобы никого не отвлекать. Справимся. Спасибо. У нас вот - лучший пропуск, - поднял капитан блестящий от потёртостей, но вполне ещё боевой ФЭД.
  "А настоящий пропуск всё же лучше", - про себя возразил, держа улыбку гостеприимного хозяина, Врагов. Но фотоаппарат даже попробовал на вес, словно пытаясь удостовериться в наличии в нём дефицитной плёнки.
  Комсомолка, замаливающая перед капитаном свои грехи и оплошности, откланялась первой и направилась к выходу. Врагов проводил москвичей до двери, придержал её, одаривая гостей великодушием. И лишь оставшись один, отдёрнул, собирая в гармошку оленей, штору. За ней с кляпом во рту сидела на табурете связанная Полина. Для пущей надёжности Соболь держал у её виска пистолет.
  Майор сам вытащил кляп у задержанной. Вопросов задавать не стал, молча уставился на врача в ожидании ответа.
  - Они. Это они её и меня, - без сомнений подтвердила Полина похищение диверсантки ушедшей парочкой.
  - Ты же их не видела? - нахмурился майор, и лейтенант надавил стволом на висок: не надо здесь ничего сочинять и никого обманывать, выгораживая себя.
  Полина поняла жест лейтенанта правильно, но осталась при своём мнении:
  - С ними была женщина. Это она.
  - Доказательства! - потребовал майор. Если врачихе могло что-то с перепугу показаться, то ему нельзя ошибиться ни на йоту. Слишком высокой может оказаться цена просчёта.
  Полина подтвердила своё убеждение самой железной логикой, только существующей в мире:
  - Это вы, мужчины, по запаху можете найти только кухню. А мы - соперницу. Она так же пахла. Мне этот запах понравился...
  Аргумент оказался более чем весомым, а других, судя по всему, больше и не имелось. Майор несколько раз измерил землянку шагами, остановился около сейфа. Открыл его, вытащил из железного квадратного чрева газетный кулёк, издали посмотрел на врача. Та, не зная содержимого пакета, напряглась: в чём ещё ей надо оправдываться?
  Врагов подошёл вплотную, высыпал на ладонь таблетки:
  - Это что?
  - Таблетки, - ответила Полина то, что ответил бы любой из опрошенных. Но у самой перехватило дыхание. Таблетки - это не патроны, это принадлежность к её профессии, а здесь возможны любые варианты.
  Не ошиблась: после её слов наступил бенефис начальника контрразведки. Он широко оскалился, потому что мило улыбаться было не с чего:
  - Не-ет. Это мел, которым ты потчуешь больных.
  Не сдержался, схватил допрашиваемую за подбородок, вздёрнул голову, не давая опустить взгляд:
  - Бригады ты отравила?
  Подпёртый подбородок не дал возможности расцепить зубы, и врач отрицательно помотала головой. Но майору нужны были слова, и он слегка ослабил хватку. Пленница торопливо сообщила:
  - Я никого не травила. Медикаменты получаю в медсанбате.
  - А приказы - из-за линии фронта, - отпустил, наконец, окончательно женский подбородок Врагов. Вытер руки носовым платком, который тут же отправил в угол для стирки: с Полины катился градом пот и он не стал скрывать свою брезгливость. Кивком головы отдал команду подчинённому - увести.
  Особо не церемонясь, лейтенант схватил Полину за локоть, передал поджидавшему за порогом ординарцу Врагова. Сам майор уже накручивал рукоятку телефона:
  - Алло... Это опять майор Врагов. Проверьте в редакции ещё и начальника фотолаборатории. Некто Кузьмич. И насколько он жаден... И заодно - есть ли такая служба в ЦК комсомола.
  Положив трубку, остался недвижимо сидеть на табурете. Поднял взгляд на Соболя:
  - Как ни странно, такие люди в самом деле командированы к нам из "Красной звезды" и ЦК ВЛКСМ. И документы вроде в полном порядке. Но при этом ни в редакции, ни в ЦК ни Бубенца, ни Нину сотрудники зрительно припомнить не могут...
  - Берём? - подобрался лейтенант. Улавливая нерешительность начальника, оправдал свою поспешность: - Времени совсем нет, товарищ майор. Вдруг исчезнут? На стройке 45 тысяч человек, растворятся, как... этот мел в воде.
  Врагов не отреагировал, погружённый в свои расчёты. Потом посоветовал, медленно проговаривая то ли для подчинённого, то ли убеждая себя не изменять принципам, а может, просто повторяя однажды сказанную кем-то ему самому присказку:
  - Никогда не падай раньше выстрела, лейтенант.
  Выдержал ещё одну паузу, подбирая более важные для дальнейших действий слова:
  - А растворятся - не сносить нам головы. Но только ведь и они шли на встречу с кем-то из наших на стройке. И нам более важен именно этот контакт. Враг, который среди нас. Но глаз по-прежнему не спускать!
  
  Глава 11.
  
  Каждый новый день на стройке начинался с быстролётной планёрки бригадиров. Долго не разговаривали, никого ни в чём не убеждали, а ругать оказывалось не за что: люди прекрасно понимали важность дороги и сил про запас, на послевоенное время не оставляли. Так что бригадному начальству лишние разговоры тоже пользы не несли: их ждала работа, люди, план, а потому и они не задерживали руководство дополнительными вопросами.
  Не пропадало время в отсутствии начальства впустую и в самих бригадах. Строители знали каждый свой фронт работ, научились рассчитывать свои физические возможности на всю смену. Те же, кто отработал в ночь и отправлялся на отдых, порожняком пыль тоже не поднимали: по пути к навесам старались перенести по пути стройматериалы или откатить лишнюю тачку с грунтом.
  Кручиня, возвращаясь с ночного дежурства на НП, тоже привычно загрузил мешок с костылями для шпал, взвалил на плечи. Самым неудобным на железной дороге испокон веков считается расстояние между шпалами - ни шаг, ни полтора. Приходилось то ли семенить, то ли прилагать усилия и шагать широко, рискуя быть опрокинутым тяжестью мешка на спину. В таком случае вперёд уже не смотришь, дай Бог просто не споткнуться.
  Стук молотка по рельсам, раздавшийся впереди, для Ивана Павловича отождествлялся теперь с обходчиком Михал Михалычем. Этот тоже не стал исключением, когда поднял голову, чтобы убедиться в превратностях судьбы: конечно же, посреди рельс стоял, широко расставив ноги, старый железнодорожник. Ничего не говорил, не спрашивал, но всем видом давал понять, что он дорогу не уступит ни за какие коврижки.
  Кручиня вскинул громыхнувший металлом мешок, укладывая его повыше к плечам: когда стоишь, груз всегда сползает вниз. Один из костылей упёрся в спину остриём, добрый человек мог бы помочь устроить мешок на хребте поудобнее, но в данном случае пришлось вообще ступить на обочину и обойти ставшего волнорезом обходчика: упереться бараном в ворота было себе дороже.
  - Как-то так, - услышал довольное за своей спиной Кручиня, и стук молотка начал удаляться.
  Зато когда показались несущие втроём бревно Груня, Стеша и Варя, Михалыч не только уступил им дорогу мгновенно, но и примерился стать под груз, прошёл несколько метров бригадной сороконожкой. Долго не мог, для наглядности посмотрел на часы и отошёл в сторону. Приучив женщин к тому, что всегда появлялся у них с гостинцами, на этот раз развёл руками - извините, бабоньки, паёк ещё не получали.
  Зато порадовали девчат появившиеся следом капитан Бубенец и Нина. Увидев, что их стали фотографировать, Стеша даже игриво замахала рукой.
  - Ого, какое счастье - в газету попадём, - рассмотрела фотографа с другой стороны бревна и Варя.
  Стеша не согласилась:
  - Бабское счастье - это не выспаться ночью с мужчиной!
  Варя замедлила шаг, стараясь понять подвох в словах соперницы, но в целом сама была согласна с подобным утверждением и не огрызнулась.
  - Держите бревно, передовички - прикрикнула сразу на обеих Груня, опасаясь за шелохнувшийся груз.
  А фотокорреспондент просил то замереть, то сделать шаг вперёд:
  - Ещё минутку, ещё кадр. На меня не смотреть! Дорогу строим железную, а люди все - золотые! - как припев в песне, повторял свой заголовок.
  Оценку его работе дала появившаяся Валентина Иванович. Стала под бревно на место железнодорожника, подставив здоровое плечо. Не имея прав прогнать отвлекающих от работы, недовольно пробурчала:
  - Хорошо мужикам - бабской работы не знают!
  Пропустив слова бригадира мимо ушей, Бубенец сделал несколько новых кадров. Ему хотелось ещё поискать совсем уж неожиданный ракурс, но в это время родился и начал нарастать тяжёлый гул самолётов. Впереди, на самом острие стройки, послышались разрывы снарядов, небо прошили зенитные очереди. Земля дрогнула от разрывов авиабомб. Женщины из-за бригадира, ставшего здоровым плечом на другую сторону ноши, не смогли быстро свалить груз, опускали его "на пупе", и слишком запоздало бросились под насыпь. Прохорова, убегая последней, по пути сбила с ног оцепеневшую Нину, прикрыла её собой. Для остальных прокричала:
  - Никому не шевелиться!
  Как же ненавистен и всепоглощающ гул пикирующих бомбардировщиков, когда все бомбы - только в тебя! В перекрестии прицелов - только твоя спина. Правда, у Нины её прикрыла собой фронтовичка...
  Похоже, противовоздушники снова сумели рассеять бомбовозы ещё на подступах к железнодорожному полотну, потому что взрывы звучали, сотрясая землю, но всё же глухие - в лесу, в стороне от насыпи.
  - Спасибо, - встав, искренне поблагодарила Нина бригадира, помогая и той отряхнуться от пыли. - А я стушевалась, извините...
  - Ничего. К этому быстро приноравливаешься, - отозвалась та, словно это было её хобби - прикрывать необстрелянных да неразумных.
  Бубенец подслеповато осматривал фотоаппарат - не повредил ли в спешке общественное имущество. Валентина Иванович, несмотря на то, что только сама спасала гостей, обратилась тем не менее к нему:
   - А можно еще раз ваши документы? Извините, конечно, но с меня требуют посторонних к объекту не допускать.
  - Да-да. Нам начальник контрразведки только что то же самое говорил о бдительности, - охотно подал все имеющиеся у него удостоверения капитан. В конце, спохватившись, из другого кармана извлёк сложенное вчетверо, слегка уже обмятое от частых показов, командировочное предписание со штампом "Красной Звезды". Его примеру последовала и Нина.
  Прохорова, одним взглядом отправив девчат на рабочие места, с пристрастием осмотрела сначала самих москвичей, потом их документы. А там, конечно, первым делом машинописный текст: "Просьба ко всем военным, партийным и советским организациям оказывать тов. Бубенцу В.В. полное содействие в выполнении возложенных на него обязанностей". А следом "Аттестат на продовольствие", где расписано практически всё о командировочном: с какого по какое число обеспечен продовольствием в натуре, сахаром, мылом, табачным довольствием, сухим пайком, продовольственно-путевыми деньгами...
  Не дожидаясь реакции, потому что была уверена в документах на все сто процентов, Нина подступила вплотную к своей защитнице с вопросом, уже наверняка знакомым половине стройки:
  - А подскажете, кого из ваших девчат можно наградить грамотой ЦК комсомола? У меня осталось про запас несколько чистых бланков...
  - Каждую, - тут же ответила Прохорова, возвращая документы. - Или всех, или никого.
  - Благородно, - оценил Бубенец, назидательно посмотрев на спутницу: учись работать с людьми. Нина и не думала возражать. - А мы немного ещё поработаем в вашей зоне.
  Слегка назойливые, словно специально нерасторопные, фотокорреспондент и комсомолка не внушили бригадиру доверия, но она могла по своим полномочиям их лишь попросить:
  - Только не отвлекайте сильно людей от работы.
  Оставшись одна, долго смотрела вслед москвичам. Те, словно почувствовав пронзительный взгляд или желая убедиться, что за ними в самом деле наблюдают, издалека оглянулись. Довольные результатом, помахали руками. Валентина Иванович не стала любезничать в ответ, отвернулась. И вовремя: мимо неё пытался незаметно проскочить Сёмка.
  - Сёмка! Опять шляешься под ногами?
  Возможно, он бы и не шлялся именно под ногами, но как миновать трассу средь колючего кустарника ежевики? Торопливо объяснился:
  - Я тут мимо...
  - Ты все время мимо! - оборвала его бригадир. Встреча с москвичами оставила неприятный осадок, и последствия от неё достались подвернувшемуся под руки парню. - Девчата вкалывают по две смены, а тебя лишь ветром вокруг носит! Вот скажу им, какой у них друг-лентяй объявился.
  Мнение о себе для парня вдруг оказалось значимым и он заторопился с ответом-уговорами:
  - Нет-нет, я не шляюсь, я после ночного дежурства. И у меня, может, специальное задание, - вынужденно дал намёк, потому что от Валентины Ивановича напрямую могла зависеть его характеристика перед Зорей.
  Бригадир не сдержала улыбки, но тут же постаралась спрятать недоверие в строгом выражении лица:
  - И кто ж его тебе выписал? Сам себе сочинил ночью, когда на звёзды зевал?
  Ох, как хотелось парню щегольнуть перед фронтовичкой с орденом полученным от лейтенанта заданием. А что, если немного, самую малость приоткрыть секрет? Пока она пытается прикурить с одной руки беломорину.
  - Зачем сочинять! Так, наблюдаю кое за кем, - нейтрально поведал о своей значимости Сёмка.
  Пора было следовать дальше за корреспондентом и его подругой, но ещё больше хотелось, чтобы через Валентину Ивановича дошло до Зори: парень не просто три притопа два прихлопа, как в деревенском гопаке. Ему доверяется такое!..
  - За моими девчатами? - усмехнулась Прохорова, не поверив в многозначительность Сёмкиного намёка насчёт слежки. - Ещё раз поймаю, штаны прилюдно спущу.
  - Да не за девчатами! - взвился парень. - Честное слово!
  Чтобы не говорить лишнего, посмотрел в сторону, куда ушли капитан с комсомолкой. Ну же! Ведь умный сам всё поймёт...
  Валентина Иванович не поняла. Затянулась глубоко, выпустила два колечка дыма, остатком струи выдула их в сторону леса. Подмигнула:
  - Так бы сразу и говорил, что в шпионов играете! Сегодня - ты своего напарника ловишь, завтра - он тебя...
  - Не играем! - не согласился с отведённой детской ролью парень. - И с напарником... потом разберутся. Только вы... никому.
  - Даже девочкам, - примиряющее, как маленькому, пообещала бригадир. - Хотя они наверняка стали бы гордиться тобой, если бы всё было на самом деле.
  - Но так оно и есть, - Сёмка опять демонстративно посмотрел в сторону ушедших: не понимаете, что ли?
  Кажется, на этот раз до Валентины Ивановича что-то дошло, она указала подбородком в ту же сторону: угу?
  - Но чтобы не всем подряд, - доверительно попросил напоследок наблюдатель.
  - До нужных ушей дойдёт, - пообещала теперь уже со всей серьёзностью Прохорова. - Удачи тебе. И будь осторожен.
  Проводив взглядом побежавшего по шпалам парня, двинулась следом - бригада работала в том же направлении. Дошла до девчат, трамбующих в песок и щебень шпалы.
  - Товарищ бригадир, дайте перерыв, - попросила Стеша, вытирая пот. Но просила отдых не из-за усталости, а подчеркнуть значимость бригады: - Говорят, рельс не хватает. Слишком быстро идём.
  - Скоро подвезут, девоньки, - успокоила Прохорова своих передовиков, не желавших из-за нерасторопности вспомогательных служб терять своё лидерство в соревновании. - Стройка на личном контроле у товарища Сталина. Слышала, что в другом месте дорогу разбирают, чтобы нас обеспечить. Так что не остановимся.
  Вытащила из командирской сумки листок, приладила его на стволе ближайшего дерева, пришпилила к коре разогнутой скрепкой. Варя, оказавшаяся ближе всех к объявлению, цепко оглядела текст, радостно обернулась к подругам:
   - "Боевой листок". Девчата, про нас! Смотрите: "Тут бригада комсомольцев роет могилу фюреру, выполняя нормы на 210 процентов". Ура!
  - А вон и 211 процент ползёт, - показала на насыпь Стеша.
  К ним шла Зоря. Поначалу вроде радостная, по мере приближения она стала сбавлять шаг. И было отчего: бригадир встречала её совсем не дружелюбно.
  - Ты чего встала? Марш обратно, - потребовала Валентина Иванович от девчонки, забыв, что пообещала Сёмке поведать ей о его героических делах.
  - Но вы работаете, а я прохлаждаюсь... - возразила девушка.
  Стеша молча подняла лопату, пошла на Зорю. Та нырнула за Варю. Разборки остановила сама бригадир:
  - Отдых пять минут. Я на другие участки.
  Команда для женщин оказалась важнее непослушания Зори, и работницы присели на поваленные трамбовки, вытянув ноги. Показалась Наталья с завёрнутым в полотенце чугунком, словно ожидавшая исчезновения Валентины Ивановича за кустами. С разбега вбежала на насыпь, чтобы подругам не пришлось вставать с мест.
  - Девчата, пока горяченькое.
  Первой запустила руку в чугунок Стеша, выхватила оттуда картошку в мундире. Обжигаясь, несколько раз перебросила её с руки на руку. Варя свой улов перебросила Груне, та по цепочке намерилась передать подарок Зоре, однако егоза фыркнула и отвернулась. Уговаривать или убеждать её не стали, принялись уплетать картошку, макая в соль в ладошке Натальи.
  - Так и не прощает тебя Валентина Иванович, - дуя на жёлтый картофельный разлом только-только выросшей ранней картошки, пожалела новоиспечённого повара Груня. Каждая работа, конечно, была важна, но одно дело помогать Родине в первых рядах, другое - помогать помогающим...
  - Сказала, что быть мне в подсобных рабочих до конца стройки. Так что "железку" как будто и не вела, - смахнув с ладони на ладонь соль Груне, Наталья взяла трамбовку, принялась уплотнять насыпь - первейшее и бесконечное дело любой дорожной стройки.
  - Это она боится, что ты опять по привычке начнёшь командовать нами, попыталась успокоить подругу Груня.
  - И правильно делает - начну ведь! - согласилась с подозрениями Наталья. - Ладно, мне бежать обратно, обед кипит. Зоря, со мной.
  Та даже не повернулась:
  - Я тут останусь.
  Наталья оглянулась за помощью к подругам, но Стеша махнула рукой - пусть остаётся. Присмотрим. Разомлёв после горячей еды, негромко затянула:
  - Прощай, любимый город,
  Уходим завтра в море...
  Варь, как там Василь в морях? Привет хоть раз мне передал?
  Варя выпрямила спину и, подобно Зоре, не обернувшись, ответила:
  - Не было приветов. Я бы в чугунки на загнетках не прятала.
  - Ну и ладно, - согласилась и с таким раскладом Стеша. - Вдали семья больше любится, знамо дело.
  Груня поторопилась встрять между соперницами, перебила разговор на общее, больное:
  - Я тут подумала: а хорошо, что уже так долго идёт война. - Сказала и успокоительно отреагировала на недоуменные взгляды соседок: - Хорошо, хорошо. Ведь у неё же будет когда-то конец? Будет. Поэтому чем дольше она длится, тем ближе победа. Где у меня неправда?
  - Счетовод ты наш, - успокоилась Стеша, поняв смысл неожиданного умозаключения подруги. Но морская тельняшка была ближе к собственному телу и вновь запела:
  -Прощайте, скалистые горы,
  На подвиг отчизна зовет.
  Мы вышли в открытое море...
  На этот раз Варя не выдержала, вскинулась. Не влезая в сброшенные тапки, босиком отошла в сторону. Могла и Стеша со всей серьёзностью получить от Груни черенком лопаты, но на шпалы, размахивая рукой, выбежал Михалыч. Таким встревоженным его в бригаде ещё не видели, потому подхватились все, замерли в ожидании плохих известий.
  - Там это... Того... Убитый! - проговорил железнодорожник, расстёгивая высокий воротничок форменного кителя и тыкая молотком в лесосеку.
  - Кто? - прошептала Стеша. В ту сторону только что ушли бригадир и Наталья.
  - Кто-то ножом...
  На насыпи показалась Валентина Иванович, и у женщин немного отлегло от сердца - значит, не её. Но ведь и не Наталью же!
  - Что там? Кто убитый, - потребовала чёткости в докладе бригадир.
  Вместо ответа железнодорожник достал запачканный кровью бумажный самолётик. Оглядел оцепеневших женщин. Подал страшную находку Зоре:
  - На нём того... вроде написано твоё имя...
  - Не-е-т, - не имея сил оторвать взгляд от окровавленного самолётика с чернильным имёнем "Зоря" на измятом крыле, отступала от старика девушка. - Нет же. Нет.
  Зацепилась за шпалу, и если бы не Груня, полетела бы вниз. Почувствовав поддержку, в бессилии опустилась на землю. Похоже, соображать и действовать оказалась способной лишь Валентина Иванович:
  - Стеша, бегом в особый отдел, к майору Врагову. Где убитый? Проводите.
  Михалыч закивал и, оглядываясь на бледную, потерявшую дар речи Зорю, поспешил к месту трагедии. Стеша со своим заданием, сокращая путь, намерилась было нырнуть в лес, но в последний момент вспомнила, что именно там убили парнишку. Вернулась к более безопасному пути - по рельсам.
  Оставшиеся боязливо переглянулись.
  - Может, диверсанты? Нас предупреждали, - шёпотом высказала предположение Груня.
  - Это она, - вдруг осенило Зорю и она в ужасе оглядела соседок. - Она туда пошла.
  - Кто? - не сразу поняла Варя. - Ты что, про Наталью?
  - Она! - упрямо повторила девчонка. Сделала попытку пойти следом за бригадиром, но ноги не слушались.
  - Думай, что говоришь, - всё так же шёпотом проговорила Груня, не переставая оглядываться.
  Несколько мгновений стояла тишина. Все страшные цифры погибших на фронтах померкли перед одной-единственной смертью паренька, мелькнувшего несколько раз при бригаде. Близкая смерть - она всегда жальче...
  Защита появилась со стороны Стеши. Показавшийся там Кручиня хотел остановить морячку, однако та махнула рукой и пробежала мимо, не останавливаясь. Понимая, что в бригаде что-то случилось, Иван Павлович тем не менее сначала поздоровался:
  - Добрый вечер, девчата. А напарника моего, случаем, не видели? - невольно затронул самое животрепещущее. - Ну что, наконец, случилось?
  Подался к Зоре, как самой убитой известиями, но замер, а потом и вовсе отступил на шаг назад: на насыпь взбегал с пистолетом в руках лейтенант Соболь. Замерев напротив белогвардейца и едва отдышавшись, не без угрозы поинтересовался:
  - А где наш любимый ножичек, гражданин Кручиня?
  - Нож? - огляделся по сторонам Иван Павлович. Тронул усы, успокаивая себя. - Да вот сам ищу. Вчера обронил где-то. Думал, может у напарника моего, Сёмки...
  Смершевец кивнул:
  - Ага. У Сёмки. В самом сердце. Этот?
  Показал во второй руке нож - наточенное до срезания волоска лезвие с обмотанной изолентой ручкой. На такой липучке рука не соскользнёт, даже если вспотеет. Совсем недавно он вытаскивал его из противогазной сумки зэка...
  Зоря еле слышно вскрикнула, Варя и Груня обняли её, втроём защищаясь от неведомой опасности.
  - Ты арестован, гражданин Кручиня. Одно лишнее движение - стреляю. Вперёд.
  Подтолкнул зэка с насыпи, скатился следом за ним. Мимо подбежавшей Натальи и появившейся следом Валентины Ивановича, под их недоумёнными взглядами погнал арестованного к расположению контрразведки.
  - Что там? - первой пришла в себя Варя, обратившись к бригадиру.
  - Там плохо, - откровенно призналась та. Поднялась на насыпь, присела на трамбовку, принялась доставать папиросу. Первая спичка сломалась, второй едва не обожгла пальцы. Быстрыми затяжками раскурила папиросу, в конце глубоко затянулась.
  - Вот тебе и не фронт, - прошептала Варя. - А человека нет.
  Все посмотрели на Зорю. Она качалась, обхватив колени и глядя в одну точку:
  - А он... он имя моё у кого-то узнал... Только ведь самолетики многие умеют делать! - вдруг встрепенулась с надеждой. - Может, не он?
  - Нам за работу, девочки, - похоже, впервые за месяц по-человечески обратилась к своим работницам Прохорова. - Привезли рельсы. А с этим... с этим разберутся те, кому это положено.
  По-военному вытянувшись перед фронтовичкой, Наталья попросила:
  - Разрешите, я останусь с бригадой? На кухне может побыть Зоря с бабой Лялюшкой.
   Бригадир согласилась сразу, будто сама искала способ примириться с лучшей работницей. Жаль, что причиной для мира послужила смерть парня...
  - Хорошо. И пока никому ни слова, никакой паники и пересудов, - предупредила подчинённых. - Зоря, пошли на кухню. Пошли, родная.
  
  Глава 12.
  
  Врагов метался по землянке загнанным зверем. Стоявший у стены Соболь лишь втягивал и без того впалый живот, чтобы майор не задел и не снёс его на своём пути.
  - Не верю. Слишком просто всё. Слишком... - Майор протёр залысины. - Может быть, нас специально и хотят пустить по самому лёгкому, лежащему на поверхности, следу... Боюсь явных улик. Не верю им.
  Взяв со стола нож, попробовал его заточку на собственном ногте большого пальца. Отдёрнул руку, вернул на место оружие преступления.
  - И осталось два дня. Что с таблетками?
  Лейтенант опустил голову. Ему хотелось думать, что гибель осведомителя если не закроет вопрос с врачом, то хотя бы перенесёт его на дальние времена. Но майор помнил всё и неустанно сопоставлял все имеющиеся на руках факты.
  - Ну?
  - По вашему указанию были проверены все склады в медсанбате. Там тоже оказался мел. Тыловик, шкура, заготавливал у спекулянтов. Сознался.
  - Врачиху отпустить!
  - А может, пусть бы посидела эти два дня? - предложил лейтенант, пытаясь выжать хоть малую толику оправдания от своих предыдущих действий. - На всякий случай...
  Майор не ответил, он был занят своими мыслями, которые словно втирал носовым платком через свой высокий лоб. И когда Соболь подумал, что его предложение принято, начал размышлять вслух:
  - Отпустить... Хорошо. Или... или наоборот, плохо. Плохо! Враг заметался и надо, чтобы он увидел: мы не пошли у него на поводу. И тогда начнёт торопиться ещё сильнее. И, как бывает часто в таких случаях, станет делать ошибки или хотя бы оставлять следы.
  Раздался стук в дверь. Ординарец впустил бабу Лялюшку, не без почитания переступившую штабные хоромы. Оглядела их пристально: да, это не их навесик с нарами, где всей бригадой вповалку...
  - Звали, сыночки?
  - Мы не зовём, мы вызываем, - поставил на место гостью лейтенант.
  - Ещё не дед, а уже ворчишь, - неодобрительно посмотрела на нетерпеливого офицерика старуха. Соболь хотел опять возразить, но майор опередил:
  - Звали, звали, баба Лялюшка. Проходите, присаживайтесь. Имя у вас больно красивое, необычное, со смыслом.
  Польстил, польстил бабуле своим учтивым обхождением. Не сказать, что шла она в особый отдел совсем уж без робости, но грехов за собой не чуяла, а значит, имела право на уважение к себе.
  - Так будет иметь смысл, ежели половина деревни на коленях пересидела: нянчилась со всеми, кого оставить не на кого было. Мой хозяин, - глянула на лейтенанта: ты, хлопчик, ещё титьку у мамки сосал, а мы Отечество защищали. Потому не стращай никого, а бери пример со своего командира, - мой Федя пропал в Первую мировую, так что своих деток не заимелось. А теперь даже страшно представить, сколько Лялюшек окажется после этой войны...
  - Война страшная, - согласился начальник контрразведки. Подвинул табурет себе, подсаживаясь к гостье за один стол. - Как вам работается?
  - Девки говорят, что если можно было солнце подпереть - работали бы и больше. Тяжело, не скрою. А надо.
  - Это вы правильно сказали - "надо", - согласился Врагов с "девками". Подвинул ближе к бабе Ляле "крылатку" с новым букетом полевых цветов - женщин они умиротворяют и располагают к беседе. Успел посмотреть и на Соболя: только попробуй этот букет стащить... - А вы знаете такого рабочего - Кручиню Ивана Павловича?
  Гостья улыбнулась:
  - Твоё дело не секрет, вчерась под звёздами чуть не поцеловались, не без восторга поведала о приключении, которого у неё, может, ни разу в жизни и не было. - Случайно, а заполучила крохи женской радости. А что, не надо было?
  Ординарец внёс поднос с кружкой дымящегося чая и сладостями, замер - кому подавать? Майор указал на гостью. Солдатик рукавом протёр стол, поставил на него блюдечко с разнокалиберными кусочками нащипанного сахара, рядом оставил кружку. Баба Лялюшка без промедления цапнула рафинад, молниеносно положила его в карман юбки.
  - Крестнице. Организм растущий, - пояснила майору, чтобы не подумал, будто своровала, да ещё для себя.
  Перелила из кружки кипятка в освободившееся блюдечко, расселась купчихой, поднесла парящее озерцо ко рту, пустила по нему рябь, остужая. Глотнула напитка, блаженно прикрыла глаза:
  - Хорошая заварка, сытная. Чую, что и листья смородинки положили, и веточку малины, и ягодку какую-то. Вкусно. Спасибо. Ещё налью, - плеснула снова на блюдце. - Так об чём мы?
  - Про ваше свидание, - напомнил разговор распарившейся над чаем бабе Лялюшке начальник контрразведки. - Только вот жених ваш утверждает, что потерял на этом свидании что-то. Искал потом...
  Невеста, не посчитав вопрос сложным, сначала отхлебала до донышка чай, потом добавила в блюдце третью порцию, и лишь после этого ответила:
  - Так ножичек свой и искал. Спохватился сразу: то ли при мне обронил, то ли напарник взял. Было дело. Искал. Он ему - как припев в песне, потому что обувку им в бригадах и сёлах непрерывно чинит. Горит обувка на такой работе-то. А что, нашли?
  Врагов приподнял газету, которой был прикрыт нож.
  - Он самый, - подтвердила старуха, не успевая утирать выступающий пот, но и не имея сил оторваться от вкусного напитка. - Мне, правда, не каблуки точал, а половник делал, суп в котле нечем мешать. Но запомнила. По ленточке чёрной на ручке, она трепыхалась, как у морячков на бескозырке. У меня Фёдор в матросах был на Балтике, и у Вари муж, Василий, тоже как раз в моряках служит. Так что морячное дело знаем.
  В дверном проёме снова показался ординарец, уже с тарелкой сушек и сухариков, но Врагов за спиной бабы Ляли замахал подчинённому - исчезни, не отвлекай пока.
  Сделал гостье другую приятность, напомнив о её заслугах под немцем:
  - Насколько я знаю, вы во время оккупации помогали подпольщикам?
  - С автоматом не бегала, а картошку варила, - не стала ни отрицать, ни преувеличивать былое Лялюшка.
  - Я и сейчас попрошу повнимательнее посмотреть вокруг, - встал из-за стола майор. Та поняла свой лимит времени, тоже поднялась, вытерла ладошкой рот. Проверила, не исчез ли куда из кармана сахар. Приготовилась выслушать приказное, ради чего приглашают такие большие начальники. - Если что непонятное, подозрительное увидите, так вы уж быстренько до нас.
  - Быстренько - это трудно, - засомневалась Лялюшка. - Болячек столько, что хирургов не хватит.
  Отлучённый от разговора Соболь не стерпел, нашёл возможность буркнуть:
  - Целоваться бегать врачи не нужны...
  Баба Ляля обернулась спокойно, изучила, наконец, внимательно лейтенанта. Поделилась наблюдением с майором, признавая только в нём равного собеседника:
  - Лицо такое, что не поспоришь. Только ты, милый человек, - повернулась опять к смершевцу, - никогда не торопи точное время. Сказала приду, хоть и не быстро - значит, буду. А сейчас до свиданьица, что ли?
  Не дождавшись то ли разрешения, то ли согласия, просто ушла. Встала и захлопнула дверь. Соболь хотел что-то ещё съязвить в её сторону, но начальник, посчитав эту страничку событий изученной, отдал приказ:
  - Отпускай и врачиху, и зека.
  А как всё красиво и ладно легло поначалу с ними!..
  Соболь кашлянул в кулак, прося разрешение высказать новое предположение. Врагов обернулся.
  - Там ещё эта, бывшая бригадир, Наталья. В оккупации у немцев работала. Говорят, по заданию обкома, но свидетелей нет, все казнены. Одна она каким-то образом осталась в живых.
  - Напомнил, - поднял палец майор, фиксируя внимание. Открыл сейф, достал несколько листочков, просмотрел их. Лейтенанту подавать не стал, оставив ему возможность поверить на слово: - По ней пришли результаты проверки. Это всё же она взорвала с нашим разведчиком станцию и семафоры перед отправкой эшелона с людьми в Германию. И на неё уже написано представление к Красной Звезде. Так что можешь полностью доверять и привлекать к работе и её.
  Как же легко, карточным домиком от дуновения самого лёгкого ветерка, рассыпаются в разведке гарантированные версии. Только что всё сходилось, всё объяснялось, а песочные часы раз - и перевернулись. И всё до последней крупинки сыпется в обратную сторону...
  - Но ведь она... она прошла мимо насильников, которые над девчонкой, её же дальней родственницей...
  - Потому и прошла, что несла на себе мины и не могла сорвать всю операцию. Рисковать сотнями загруженных в эшелон для угона в Германию людьми. А главное, - Врагов подошёл вплотную к лейтенанту, не доверяя тайну даже малому расстоянию: - Ей было приказано обеспечить безопасность нашему разведчику, обеспечить ему коридор в глубь фашистских тылов. И потому мы получаем от него сейчас сведения о школе абвера под Киевом. На войне приходится делать выбор, лейтенант Соболь. Корреспонденты под контролем?
  - Временами как сквозь землю проваливаются, - признался в пробелах слежки Соболь.
  - Значит, подбери ещё людей для наблюдения - женщин, подростков, ездовых. Когда не надо - плешь проедают своей настырностью, а тут...
  Сказал - и онемел: в дверь собственной персоной входили Бубенец и Нина, словно решившие не расстраивать начальника контрразведки своим исчезновением...
  "Сгною", - прострелил Врагов взглядом ординарца, пропустившего москвичей без предварительного доклада.
  "Так вы сами к ним со всей душой", - пожал тот плечами и юркнул за спасительную дверь.
  - Здравия желаю, товарищ майор, - протянул руку капитан, хотя по старшинству должен был дождаться этого от старшего по званию.
  Однако когда и где посланцы Москвы чувствовали себя, как мышь, в углу под веником? Врагов тоже проглотил пилюлю, пожав протянутую руку. Но ему был важен конечный результат. Например, на чьих запястьях захлопнутся наручники. А чего такие озабоченные прибежали без приглашения - это вопрос.
  - Извините, нам сказали, что паренька убили, которого я снимал на фотку, - словно по просьбе майора объясняя причину своего появления, приподнял фотоаппарат Бубенец. - Жалко. Если надо снимок его сделать, можете рассчитывать.
  "Сейчас влезет комсомолочка со своими грамотами", - предположил Врагов.
  - И можем отметить его работу грамотой ЦК, - предложила свои неизменные услуги Нина. - Хоть какая-то память родным останется.
  "И только ради этого приходили? - пристально посмотрел на москвичей майор. - Или уловить настроения"?
  Но требовалось, в отличие от Соболя, держаться без сарказма, улыбаться, жать руки и мило благодарить:
  - Спасибо вам большое. И снимок сделайте, и грамоту желательно выписать. Сами-то долго ещё планируете у нас находиться?
  - Дня два-три, - неопределённо покрутил руками, как фонариками, капитан.
  Врагов и Соболь непроизвольно переглянулись. Слишком знакомый срок...
  - Хорошо. Пленки хватает? - проявил заботу майор. - А то у нас утром оказия в Москву. Заехали бы в редакцию, потрясли вашего Остапыча...
  - Кузьмича, - поправил капитан. Теперь он переглянулся с Ниной и заторопился, уловив, что контрразведчик прощупывает на вшивость. - Нет, спасибо. Плёнки хватит, экономим. До свидания.
  - До свидания, - протянула жеманно ладошку лодочкой, по-киношному, Нина.
  Лейтенанту лишь кивнули и вышли. Соболь прошмыгнул за ними к двери, убедился, что командированные не остались подслушивать с той стороны входа:
  - Видите? Они сами все рассказали - и про два дня, и...
  Майор не разделил радости молодого офицера. Снял фуражку, потный лоб вытер ладнью, а мокрый ободок головного убора - платком. В очередной раз назидательно поучил:
  - В разведке не слушают, когда враг говорит. Слушают, когда он проговаривается. Входите!
  Когда он услышал стук, для Соболя осталось загадкой, но в землянку ординарец ввёл связанных Кручиню и Полину. Они настороженно посмотрели на офицеров, но майор дал знак бойцу - развязать. Не вдаваясь в подробности и объяснения и словно призывая не делать подобного и им, сообщил:
  - Свободны. До темноты чтобы добрались до своих мест. Языки не распускать, если не хотите снова оказаться у нас.
  - А ежели... - попробовал всё же что-то важное для себя выяснить Кручиня.
  - Я сказал - языки не распускать! - повторил для особо непонятливых начальник контрразведки. - А Сёмку из-за ножа возьми на свою совесть.
  Подал нож. Поникший Кручиня недоверчиво принял его, по лагерной привычке спрятал в рукав. Освобождения ждали, в объективное разбирательство верилось, но когда объявляют о невиновности, первыми почему-то перестают слушаться ноги. Тем не менее, пропустив Полину вперёд и принимая на свою спину сверлящие взгляды контрразведчиков, бывший зэка тоже вышел в ослепительное, вышибающее слезу, солнце.
  Соболь, натужно улыбаясь, пожелал вдогонку:
  - Доброй дороги... Ох, не верю я им, товарищ майор. Гады они. До конца не верю.
  - И правильно делаешь, - впервые неожиданно легко согласился Врагов. Не посчитал за труд пояснить своё решение: - Мальками займёмся позже. Тебе где надо быть?
  Лейтенант взял под козырёк:
  - В бригаде Прохоровой, раз корреспонденты там...
  Майор демонстративно посмотрел на букет в гильзе:
  - Там, я полагаю, не только корреспонденты. Но глаз не спускать с них.
  Зазвонил полевой телефон и майор жестом задержал лейтенанта: вдруг поступит какое-нибудь новое указание. По тому, что начальник непроизвольно принял стойку "смирно" перед телефоном, звонила Москва.
  - Да... Но люди и так на пределе, почти 90 км за месяц... Понимаю. Есть!
  Положив трубку, прошёл к "печной" занавеске, раздвинул её синий горошек. Всмотрелся в тщательно прорисованный дорожный участок, мысленно перенося на него только что полученную информацию. Повернулся к Соболю:
  - Генеральный штаб сократил сроки строительства ещё на два дня.
  Удивляться или возмущаться не стал, попробовал соотнести это с военной целесообразностью:
  - Скорее всего, что-то вот-вот прорвётся на Курском выступе и мы со своей "железкой" нужны позарез.
  Улавливая благоприятный для себя момент, Соболь снова решился на просьбу, в которой уже неоднократно отказывалось:
  - Отпустите на фронт, товарищ майор. Я больше вояка, чем оперативник. Вы же сами видите.
  - Не вижу, - простодушно пожал плечами Врагов. - И повторяю для непонятливых: твоя война - находить и открывать двери в логово врага. Находить и открывать... Но не ногами или плечом, а головой. То есть подойти к ней, подумать и тихо, спокойно открыть... Но открывать пока нечего!
  Лейтенант брал за это вину на себя и опустил голову. Будь на его месте более подготовленный для следственных действий человек, может, и вышли бы уже на след немецкой разведки. Потому тем более лучше отправить его на фронт!
  Майор анализировал что-то своё.
  - И нету, нету времени. Послезавтра запускается пробный поезд. Если всё сложится удачно, следом пойдёт эшелон с "Катюшами"...
  - А как же... - лейтенант оглянулся на дверь, в которую совсем недавно вышли сначала потенциальные, а потом и явные диверсанты.
  - Да, а мы не можем гарантировать безопасный проезд, - признал майор. - Пока не можем, - раздумчиво уточнил, принимая какое-то внутреннее решение. - К корреспондентам приклеиться и не отходить ни на шаг. Через два дня, если что - арестовываем всех, кто под рукой или хоть малейшим подозрением. Всех, а потом разберёмся.
  
  Глава 13.
  
  До стройки ещё не дошло распоряжение о досрочном её завершении, но то, что возведение однопутки само по себе приближалось к концу, уже создавало атмосферу радостного напряжения. Из механики известно, что если затягивать до бесконечности гайки, то в какой-то момент у них просто срывается резьба. Но то неодушевлённая механика, а на объекте 217 выкладывались люди, сами готовые лишиться последних сил, но - за сроками сдачи дороги.
  Валентина Иванович Прохорова узнала о новой дате пуска одной из первых от начальника стройки. Настояла: при всей важности вспомогательных объектов и формировочной горки надо перебросить все бригады, и её в том числе, на основную ветку. По крайней мере, её люди могли переместиться на параллельный участок и довести его до рабочего состояния, а работавшую там бригаду бросить на завершающий участок строительства. Идея была не то что своевременная, а крайне необходимая, и решение было тут же подписано в виде приказа по стройке.
  Возвращающиеся из-под ареста Полина и Кручиня и застали Наталью как раз на новом участке. Она толкала тачку с щебёнкой на насыпь, и Иван Павлович, подбежав, отодвинул её от рукояток.
  - Где девочка, что надорвалась? - поинтересовалась своей заботой Полина.
  Наталья настороженно посмотрела на нежданных помощников. Она своими глазами видела, как уводила обоих контрразведка. Значит, оба каким-то образом связаны со смертью Сёмки, и их появление на свободе... Сбежали? Отпустили? Не виновны? Верить или нет? Ведь её саму держали во время проверки под арестом несколько дней, и она потом была безмерно благодарна всем, кто не поверил в её предательство...
  - Зоря там, - показала направление к кухне.
  Кручиня уже рассыпал щебень между рельсами, укрепляя шпалы. Дождался, когда исчезнет сокамерница.
  - Что одна?
  - Сегодня работали в две смены. Отправила отдыхать.
  - А сама?
  - Я три дня у кухни загорала. Вас... отпустили?
  - Не сбежал же, - улыбнулся Иван Павлович, стараясь всем своим беззаботным видом снять напряжение.
  Наталья, боясь обидеть человека подозрениями и в то же время желая расставить все точки над "i", раз и навсегда прекратить недомолвки, после некоторого сомнения всё же спросила:
  - Говорят, Сёмка следил за вами...
  Иван Павлович облокотился на тачку, благо она увязла колесом в песке. Кивнул Наталье - присядь. И тебе отдых, и мне удобнее разговаривать. А за вопрос не красней, он справедливый...
  - Я видел в лагерях слишком много людей, которые по разным причинам оговаривали невиновных. А потом каялись, отмаливая грех, - начал со слишком дальних подходов Иван Павлович.
  - А... при чём здесь Сёмка? - попросила связать всё воедино Наталья.
  - А я не давал ему оговорить меня перед лейтенантом, - уже с некоторым вызовом, потому что недоверие у собеседницы не исчезало, проговорил Кручиня. Колесо вильнуло в песке, тачка завалилась на бок. Бывший зэка вернул на место и её, и сумел восстановить внутреннее равновесие, пояснив своё поведение до конца: - Оберегал, чтобы не каялся потом. Потому что я не враг народа. И не шпион. Но он начал следить. И, возможно, сумел выйти на настоящего врага. Жалко парня.
  Поднял взгляд, ожидая хоть какой-то реакции Натальи. Той оказалось легче сказать о парне:
  - Жалко. И страшно...
  - Поэтому будьте сами осторожны. И не оставайтесь одна, - попросил проявить благоразумие Кручиня.
  - Себе это тоже скажите.
  - А вот мне теперь это как раз и надо. Может, на меня, как на Сёмку, кто и выйдет. Или я на кого...
  Сказал без бахвальства или бравады - как продуманные действия, к которым пришёл внутренним убеждением во время ареста. Наталья готова была возразить против безрассудства, но не успела: из-за поворота, который делала в этом месте трасса, послышался стук молота по рельсам. Возможно, в последний раз перед проходом пробного поезда свой участок проверял Михалыч. Встречи именно с ним более всего не желал после контрразведчиков Кручиня, но не бежать же было от обходчика в присутствии дамы.
  Слух об аресте белогвардейца прошёл, видать, по всей стройке, потому что железнодорожник резко остановился, в недоумении глядя на старого знакомого. Не приближаясь, принялся формировать жёлтыми от курева пальцами самокрутку. Склеил её слюной, прищепил край, чтобы не высыпался драгоценный табак. Кручине самому не было нужды вступать в разговор, и получалось, что все ждали, когда Михалыч соизволит сделать первую затяжку.
   - Это кто ж тебя отпустил?
  Время на самокрутку дало возможность и Кручине справиться с ненужным волнением и усмехнуться:
  - Кто отпустил, тот ищет настоящего врага. А может, это ты, Михал Михалыч? - вдруг сделал совсем уж невероятное предположение. Да ещё развил тему, подкрепляя фактами: - А что - ходишь себе, где ни попадя, стучишь молоточком, а сам...
  Цигарка выпала из рук старого железнодорожника. Он машинально проследил за ней взглядом, посмотрел, как рассыпаются искорки от удара по промасленной шпале и ныряют под щебёнку.
  - Да я... Да ты... - поднял полный ненависти взгляд на белогвардейца.
  - Что ты? Что я? - постарался как можно спокойнее поинтересоваться Кручиня, хотя внутри тоже всё клокотало.
  Михал Михалыч не нашёлся, что ответить. Просто паровозом попёр по "железке", вымещая злость и ненависть в удары по рельсам. Кручиня торопливо освободил ему путь: оставаться на месте - себе дороже. Сумкой всё же зацепил белогвардейца, и Наталья предположила, глядя на её выпирающий бок: скорее всего, дедуля опять нёс им в бригаду гостинцы. Значит, нынче не получится праздника. Проводила старика взглядом, искренне пожалев о мужской стычке. Поинтересовалась:
  - Что это вы никак не поделите?
  Кручиня наконец присел на тачку, почувствовав слабость в ногах. Так всегда - трепятся нервы, а бьёт по ним...
  - Как ни странно... пустоту. Прошедшее время. Которое не даёт будущего.
  Ответ показался Наталье несколько мудрёным, но ни уточнить, ни перевести разговор не успела - на этот раз за поворотом послышался лязгающий шум дрезины. И теперь нежелательность встречи промелькнула на лице Натальи:
   - Валентина Иванович! Если честно, не хочу лишний раз попадаться ей на глаза.
  Оглянулась на лес, в котором только и можно было быстро укрыться от лишних взглядов. Иван Павлович торопливо скатил тачку с насыпи, аккуратно положил на бок: никто её не бросал, ждёт продолжения работы. Дрезина постукивала уже совсем рядом и он, протянув руку Наталье, увлёк её за деревья.
  Дрезиной управляли бригадир и Соболь. На платформе лежали выделенные наконец-то для бригады новые носилки, сверху них казаком с чубом высился вещмешок Валентины Ивановича с продуктами.
  Прохорова, увидев под насыпью тачку, остановила свою карету, по-хозяйски оглядела участок и подступающий к полотну лес. Один из самых крутых поворотов трассы дался машинистам нелегко, и она, закрепив тележку тормозом. Присела на её краешек. Лейтенант, увидев струйку пота из-под пилотки бригадира, вытер её блестящую бороздку ладонью. Валентина Иванович осторожно прижала плечом мужскую руку к своей щеке.
  Но по-бабьи пожалела сама:
  - Чем-то могу помочь? Я же вижу, как ты напряжён.
  - Ничего. Тебя увидел - и уже отрада, - боялся пошевелиться лейтенант, чтобы не спугнуть и не потерять близость к женщине.
  Та, несмотря на свой характер, стиль поведения, прекрасно понимала мужское желание и, в чём-то перебарывая себя, потёрлась щекой о протянутую для помощи и внимания руку: так щенки принимают и признают хозяина. И хотя в отношениях со смершевцем Валентина Иванович сама могла бы выступать в хозяйской роли, женское начало взяло верх и она приоткрыла себя, дала понять: в первую очередь она женщина, а потом уже бригадир, фронтовичка, орденоносец. И что никакой не "синий чулок", что способна сама задрожать от страсти и замереть с перехваченным дыханием от ласкового слова. Это понимание расслабило её, она испугалась своему новому состоянию, и, как ни было сладко падать дальше в пропасть безумного томного блаженства, остановила себя. Поправила гимнастёрку, хотела полезть за куревом, но сдержалась: уж если держать себя женщиной, то даже в ущерб фронтовым привычкам. Радикюля, как у москвички, конечно, нет, а то бы тоже отыскала пудру, духи, помадку. Когда же вернутся мирные времена?
  Отвлеклась, поинтересовалась:
  - С зэком что-то прояснилось?
  - Думаю, пустышка. Враг более хитёр, более умён.
  Валентина Иванович согласилась посмотреть в другую сторону:
  - Корреспондент с комсомолкой не очень нравятся...
  - Держим на контроле, - успокоил тревогу бригадира Соболь. Валентина оказалась настолько близка, что он не удержался и дотронулся до её ушка. Женщину передёрнуло, как от озноба - словно сама убедилась, что не "синий чулок". Но не заругалась, просто смутилась:
  - Ты что! Видно же всё.
  - А может... ночью встретимся? - с мольбой посмотрел на фронтовичку лейтенант.
  Та, унимая заколотившееся сердце, сама впервые коснулась груди лейтенанта. Расстегнула-застегнула пуговичку на гимнастёрке, прислонилась головой к плечу офицера. Прошептала:
  - Что же ты так стучишься настойчиво? А вдруг открою? Я ведь тоже живой человек, хоть и... без руки. Не потешайся надо мной, не надо. А то потом будет слишком больно.
  - Я не потешаюсь. Я с поклонением, - заторопился с уверениями смершевец, привлекая женщину к себе.
  - А я... я цветочки твои берегу, - нашла способ чуть отстраниться Валентина Иванович. Распахнула командирскую сумку, извлекла из неё несколько засушенных колокольчиков. Коснулась их губами, но вдруг резко бросила под насыпь. Отвернулась: - Не верю. Вокруг столько красивых, молоденьких и здоровых... Уходи!
  Оттолкнула парня, но не отпустила, удержав буквально щепоткой его за гимнастёрку. И снова приникла к плечу.
  - Я рядом. И все время буду рядом, - прошептал на ушко Соболь. Поцеловал мочку, с трепетным волнением вновь уловив женскую дрожь от этого прикосновения. - Ты чего? - услышал всхлипывание. - Плачешь? Зачем?
  - Извини. Столько времени одна, всё в одиночку... Боялась. Потому что нельзя укрыться от дождя внутри себя. А тебе спасибо. Разбудил. Не дал забыть, что я, какая ни есть, но тоже женщина. И... и только всё равно - не торопи время.
  Но Соболь уже не разжимал объятий, пытаясь достать губы уклоняющейся от поцелуев женщины. Отбиваясь одной рукой, та старалась удержать хоть какую-то дистанцию. И лишь умоляла:
  - Не торопись. Я твоя, но не торопись.
  - Может, и не торопился бы, но... срок сдачи дороги сократили ещё на два дня, - Соболь не оставлял попыток сблизиться с женщиной.
  - Слышала. Но это же немыслимо. Загоним девчат, - всё же отстранившись и одёргивая сбившуюся гимнастёрку, возмутилась Валентина Иванович.
  Производственная тема казалась ей ближе и понятнее. А может, и впрямь отвыкла за войну и особенно после ранения от мужского внимания. По крайней мере, ослабевшую хватку лейтенанта использовала для того, чтобы встать и отступить на шаг. Даже с некоторой укоризной посмотреть на спутника: я вроде повода не давала распускать руки.
  Соболь попытался оправдать свою настырность:
  - Что-то на фронте затевается. А ты же сама прекрасно знаешь: если громыхнёт - пораскидают и нас. Встретимся? Придёшь?
  - Так ночью же перемещение по трассе ограничено, - продолжала искать себе отговорки бригадир. - Да и хотела, если честно, остаться до утра в самом дальнем звене. Там девочки совсем заброшены.
  Соболь только что не сложил в мольбе руки, хотя брови уже стали просящим домиком:
  - Сбеги! Пароль на ночь - "Куйбышев". Отзыв - "Киров". Буду ждать здесь, на этом повороте.
  Замер в ожидании согласия, и почти получил его:
  - Нууууу... Если только буду, то, как Баба Яга на метле, так и я на своей дрезине. Вроде как по рабочим делам...
  Лейтенант от избытка чувств чмокнул бригадира в щёку, спрыгнул с насыпи, но не для того, чтобы исчезнуть в лесу, а собрать выброшенные колокольчики. Поднял их, легонько подул на возможную пыль, вернул букетик хозяйке.
  
  Глава 14.
  
  В бездонном вещмешке Бубенца имелась не только атрибутика для перевоплощений, но и еда. Выудив с самого дна командирского ларца банку тушёнки, Нина перебросила её старшине. Лёша привычным круговым движением ножа вскрыл посудину, лезвием же подцепил себе кусок мяса. Нина нашла для себя ложку. Увидев голодный взгляд пленницы, ещё раз нырнула в вещмешок, на этот раз за сухарём. Сдув крошки, бросила его Эльзе. Та не стала гребовать и отказываться, хотя и постаралась вгрызться в него с достоинством, не спеша. Для броска через линию фронта требовались хоть какие-то силы.
  В разгар трапезы появился капитан. Ненавистно сбросил с носа очки, с шеи - фотоаппарат. Поддел кинжалом себе мясца вместе с дрожащим от страха быть уроненным в пыль желе.
  - Планы меняются. Выходим завтра утром.
  - Что за спешка? - поинтересовалась Нина, не отвлекаясь от еды. Силы нужны были не только раненой.
  - Стройка сокращается, на эшелоны уже грузятся "Катюши". Если они попадут на фронт... - капитан стал над Эльзой, со злобой впился в неё взглядом. Новый кусок мяса не удержался на ноже и смешался с пылью под ногами. У диверсантки, при всём её самообладании, крошки от сухаря застряли в горле и она поперхнулась. Но Бубенец не пощадил: - Если дорога заработает, с некоторыми и разбираться смысла не станет. И тащить через линию фронта тоже.
  - Наши действия? - подал голос старшина. Ему, как замыкающему при всех перемещениях группы, важно было знать их порядок.
  Для капитана уже словно не существовало пленницы, карты раскрылись и прятать их под полой не имело смысла:
  - Мне доснять оставшиеся километры насыпи и сделать привязку к местности центрального моста. Ты остаешься на охране. Нине спать, потому что ночью надо попробовать нанести ориентиры из огней.
  - Яволь! - приняла приказ комсомолка.
  Это не совсем понравилось Эльзе: если уж работаешь по легенде, то и проникновение в образ не может допускать таких явных возвращений в реальность. "Да здравствует товарищ Сталин" было бы уместнее. Хотя девочка, судя по всему, просто из кожи лезет вон перед старшим, доказывая свою преданность и незаменимость. Да ещё на фоне хоть и связанной, но конкурентки...
  Капитан тем временем отыскал в недрах своей заплечной скатерти-самобранки ещё одну банку, на этот раз с гречкой, двумя нажимами штыка вскрыл крышку. Дольше искал дополнительную ложку. Оказалось, не для себя: протянул угощение раненой. Проснувшаяся сердобольность командира говорила об обратном: бросок через фронт будет стремительным вне зависимости от физического состояния каждого члена группы и пощады давать он не станет.
  Посчитав свою миссию оракула выполненной, Бубенец вновь преобразовался в ненавистного даже самому себе фотографа и исчез за обрывом. Едва дождавшись освобождения от опеки, Нина встала, доложилась Лёше:
  - Я на родник.
  Скорее всего, он ей и даром был не нужен. Ей просто требовалось пройти мимо пленницы, чтобы ударом ноги, как мяч, выбить из рук Эльзы банку с едой. Футбольных ворот не выставлялось, банка с ложкой полетели в разные стороны, но тем не менее своим одиннадцатиметровым Нина осталась довольна. Несмотря на неодобрение единственного зрителя - Лёши, и ненависть вратаря, не удержавшего в руках мяч, победителем ушла к заявленному роднику.
  Оставшаяся без еды пленница проводила соперницу с ненависть: всё же та выбивала не банку у неё из рук, а самообладание. Даст Бог, однажды всё вернётся ей бумерангом...
  Сама к старшине обернулась с благодарностью:
  - Спасибо тебе за всё.
  Лёша виновато приложил руку к груди:
  - Мне неловко, но... сами понимаете.
  Понимать было нечего, но Эльза могла реагировать лишь на ту ситуацию, которая складывалась у неё на глазах. Существовал, конечно, ещё один вариант - брать её в свои руки! Но насколько старшина мог быть готов к самостоятельным поступкам?
  Лёша хотел поднять выбитую Ниной банку, но раздумал, боясь даже в этом проявить излишнюю заботу о раненой. И тогда Эльза сама, оглянувшись на тропинку, вдруг подалась к охраннику:
   - Мне... мне надо бы сегодня ночью отлучиться. На встречу. И после этого готова вернуться. Клянусь. Не подведу.
  Старшина беспомощно отпрянул:
  - Да вы что! Наша мадам не даст вам шагу ступить.
  Эльза посмотрела в сторону родника. Понимая, что это может быть последней возможностью остаться наедине со старшиной, решилась:
  - Хорошо. А если... если я попрошу тебя? Всего-то и надо будет дойти и сказать нужному человеку несколько слов...
  После такой просьбы Лёша отстранился насколько возможно от слишком настырной арестантки. Одно дело проявлять соучастие к больному и женщине, а другое - действовать в её непонятных интересах за спиной командира.
  - Я? Я без разрешения командира - никуда, - подтвердив свою исполнительность, поставил Лёша точку в личных симпатиях к раненой.
  - Это недалеко, - не отстала и принялась уговаривать Эльза, подтянув себя на то расстояние, на которое только что отстранился старшина. Припасённый камень протащила в глубокой бороздке за собой. - Ты просто прогуляешься. Передашь два-три слова. Но тем снимешь с меня все подозрения. Я прошу тебя. Умоляю. Очень. Дай руку!
  Лёша хоть и нерешительно, с сомнениями, но протянул её. Эльза жарко прижала ладонь к груди. Даже надавила, чтобы старшина мог явственнее ощутить её под одеждами. Но сказала о более высоком:
  - Это сердце станет твоим. Сделай это для него. Спаси его и меня.
  - Но разве можно что-то изменить? - с нескрываемым испугом озираясь по сторонам, тем не менее без особой настойчивости пытался оторвать руку от женского тепла старшина.
  Нина всё не возвращалась, и он сам приблизился к понравившейся пленнице. Будь его воля, он на месте командира больше доверял бы именно Эльзе...
  - Изменит, - жарко возразила та. - Всё изменит! Наш человек ждёт взрыватели и часовые механизмы. Ему надо просто указать тайник. Под все пять мостов тротил уже должен быть заложен. И если мы их взрываем...
  - То с вас снимают все подозрения? - догадался старшина.
  - Именно так. Прошу тебя. И выполним задание, и поможешь лично мне.
  Погладила пальчиками руку старшины, не отрывая её от груди. Близость сыграла своё дело и Лёша начал таять:
  - А что за человек? Надёжный?
  - Более чем! - закивала Эльза. И как полную гарантию надёжности, сообщила: - Даже я его не знаю. И не имела права никому о нём говорить. Но ситуация уходит, время уходит!
  - Да, завтра уже может оказаться поздно, - согласился старшина и всё же от греха подальше убрал руку со сладкого и жаркого волнистого местечка.
  - Вот поэтому сегодня вечером или завтра на рассвете надо быть на 65-ом километре дороги, - показала свою осведомлённость Эльза. И торопливо, чтобы охранник не пошёл на попятную, стала втягивать его дальше в операцию. - Там надо будет подождать, когда появится наш самолет. Если рядом вдруг окажутся рабочие, они всё равно бросятся в укрытие. Вы же столкнётесь якобы случайно, около самого столбика с километражём. Самолёта не бойся, он бомбить не станет.
  Чёткий расклад операции показывал, что Эльза и впрямь находилась на самом её острие. И излишнее рвение в её разоблачении Бубенцом и впрямь может сыграть злую шутку...
  - А... как узнаемся? Что не случайные встречные? - начал прорабатывать в уме ситуацию Лёша, хотя до конца так и не обрётший уверенность, что исполнит просьбу Эльзы.
  - Или ты спросишь у него, или он у тебя: "Извините, я ищу третью бригаду. Не подскажете, как до неё добраться". Ответ: "Вам лучше обратиться в штаб строительства".
   - "Я ищу третью бригаду"...
  - "Извините".
  - "Извините. Я ищу третью бригаду"... Понял. "...в штаб строительства". Запомнил. И всё равно...
  Сомнения продолжали обуревать охранником, он уже в который раз проклял себя за то, что дал слабину и позволил себе дотронуться до женской груди. Неужели других, нейтральных, не нашлось бы при желании? А теперь из-за этой волнительной, но мелочи оказаться обязанным...
  - Ну?! - умоляла решиться на мужской поступок Эльза.
  "Тебя понять можно, - читалось на страдальческом лице старшины. - У тебя не то что репутация - жизнь висит на волоске. Но и мне ведь от Бубенца пощады не ждать, ежели что им прознается"...
  Но какая же это подлая штука - зависимость перед женщиной. Не давая окончательного ответа, старшина тем не менее вырвал из блокнотика листок, протянул его вместе с карандашом Эльзе.
  - Я не совсем хорошо знаю местность, только по карте. Набросайте схему тайника. Вдруг получится. Но сами понимаете, гарантировать...
  В лесу треснул под ногой Нины сучок, и Эльза торопливо принялась чертить линии. До конца не успела - вернувшаяся с мокрыми волосами Нина подозрительно оглядела сидящих слишком близко друг к другу охранника и пленницу, и последняя зажала клочок бумажки в кулак.
  - Не поняла! Вы что, шуры-муры тут без нас завели? - почти угадала Нина.
  Лёша смущённо опустил голову, и комсомолка, быстро повязав платок, вытащила пистолет, передёрнула затвор. Однако доверие к старшине, с которым прошла не один десяток километров по тылам врага и не ставшего к тому же торопливо отнекиваться, пересилило подозрительность и она вернула вытянутую матовую мордочку оружия в кожаный чехол кобуры. Подсела к диверсантке:
   - Я тут награждаю направо-налево всяких разных передовиков социалистического соревнования. Может, тебе тоже грамоту ЦК комсомола выписать? А что, - обернулась за поддержкой идеи к Лёше. - Способствовала завершению досрочного строительства дороги. Как там твоя настоящая фамилия, фрау Эльза? Для грамоты. Молчим? Ничего, скоро узнаем. Всё узнаем.
  Чтобы удержать напарницу от новых тычков раненой и перевести тему разговора, старшина, отлучённый от информации и лицезрения главных событий, вполне искренне поинтересовался:
  - Что хоть там творится, на дороге? Как муравьи?
  - Муравьи иногда тоже глупую работу выполняют. Ибо не может быть, чтобы всё это не взлетело в воздух! Не-мо-жет! Ради чего тогда рисковали? - вытащила себя, героическую, на первые роли Нина. - Из-за чьей-то глупости или предательства?
  Вбила в праведном негодовании кулачок в песок. Ойкнула от боли, разгребла землю, достала камень с острыми краями. Он мог оказаться там совершенно случайно, но в разведке именно случайности более всего и страшат, потому что выбивают из прогнозируемого ритма. Взвесила находку на руке. Пристально посмотрела на пленницу, потом на Лёшу - а не для тебя ли, дорогой надсмотрщик, приготовлен подарочек? Проанализируй на досуге, лопух Ромео.
  Тему развить не успели, потому что Нина насторожилась. Даже подняла руку вверх и прошептала:
  - Тихо!
  Все трое вслушались в безмятежное шевеление леса. Ничего лишнего, подозрительного, что могло бы насторожить, лишь за стеной стволов и масксетью листвы доносила своё тяжёлое дыхание стройка. Однако Нина приложила ствол пистолета к губам - ни звука. Стрельнула для старшины глазами на пленницу - отвечаешь головой, иначе стреляю по-настоящему. Сама ужом заскользила под обрывом в сторону чащи.
  Слух её не подвёл: по лесу кто-то осторожно перемещался в сторону схрона. Малый рост и, возможно, выучка разведчика позволили Нине бесшумно зайти за спину незнакомца. По фигуре и одежде узнала бывшего зэка. Едва успела поднять пистолет, как тот, кожей почуяв опасность, резко обернулся. В руке он тоже держал наган, и комсомолка, словно для того и тренировалась на банке с гречкой в руках у Эльзы, в два молниеносных движения выбила оружие у белогвардейца. Лишившийся огневой защиты Кручиня выхватил из-за голенища сапога нож с взметнувшейся чёрной ленточкой изоленты на ручке.
  Несколько мгновений противники смотрели в глаза друг другу. Затем начали кружить, потому что только в движении можно выискать слабину у соперника. В сравнении с Ниной Кручиня выглядел почти стариком, но при этом в нём чувствовался внутренний стержень, отчаянная готовность к бою, а лагерные повадки в движениях превращали его в осторожного лиса. Противник виделся достойным, и Нина не рисковала, желая действовать только наверняка. При этом до конца не понимала, по чьему приказу белогвардеец выслеживал группу и что с ним делать дальше.
  Иван Павлович сам пошёл на обострение. Но так топорно, явно, грудью на пистолет, что Нина даже отстранилась.
  Однако браво, браво единственному уроку рукопашного боя от лейтенанта-смершевца. Выпад Кручини оказался ложным: в последний момент развернувшись, приёмом Соболя Кручиня достал Нину, хотя та и попыталась отпрыгнуть от несущегося на неё откуда-то сбоку лезвия. Но оно настигло, впилось в бедро. Комсомолка почувствовала, как брызнула кровь, и падая от острой боли, выставила пистолет для стрельбы. Однако Кручиня с линии огня уже исчез. Пропал. Растворился среди листвы. Обострённый слух лишь уловил его удаляющийся бег по лесу, но стрелять наобум, привлекая внимание, Нина сдержалась.
  Позволив себе застонать, сдёрнула косынку, перетянула ею ногу выше раны. Толчки крови ослабли, и девушка накрыла зияющую рану оторванной от подола платья лентой. Замерла, давая время остановиться крови. Передохнув, кусая пересохшие губы, доползла до упавшего нагана зэка, не без удивления прочитала гравировку на рукоятке. Лёжа надломила ветку орешника. Опираясь на неё, попробовала встать. Переждав головокружение, потащила отваливающуюся, набухающую кровью и болью ногу к схрону.
  Сил хватило не потерять сознание и сползти с обрыва едва не на голову старшине. Увидев кровь, тот мгновенно разорвал лежавший под рукой, наверняка приготовленный для перевязки Эльзы индивидуальный пакет, снял с раны просочившуюся кровью повязку. Нина стыдливо попыталась прикрыться, но старшина отбросил мешавшую ему руку, быстро перевязал бедро. И только после этого поднял глаза на соратницу:
  - Кто?
  Нина молча кивнула на трофейный наган, Лёша прочёл надпись. Озабоченно огляделся: такой враг мог следить из-за каждого листочка.
  - Срочно найди капитана и предупреди, - потребовала Нина. - Я теперь точно не смогу идти через линию фронта.
  Как ни старалась говорить тихо, но Эльза услышала и едва сдержала злобную ухмылку: вот и возвращается бумеранг. Кому теперь силы тоже нужны для броска через фронт?
  - А как ты... одна тут? - выразил озабоченность старшина, стараясь не смотреть на подобравшуюся, почуявшую возможность побега, Эльзу.
  - Свяжи её, - попросила Нина, тоже прекрасно уловив внутреннее превосходство и злорадство соперницы. Уточнила просьбу, чувствуя свою ненадёжность охранника в таком состоянии: - И привяжи к сосне, чтобы вообще не могла двигаться.
  Это, пожалуй, и впрямь был единственный выход, и старшина, отыскав в не менее объёмном, чем у капитана, вещмешке бечеву, подошёл к пленнице. Та беспрекословно сама подползла и прислонилась спиной к стволу сосны. Но прежде чем дать связать свои руки, сунула ему записку. Тот с долей сомнения, но принял листок, спрятал в карман. А вот другого постарался не заметить и не понять. Выдавая себя как опытного разведчика, во время связывания Эльза попыталась напрячься. Приём знакомый - чтобы потом "сдуться" и ослабить путы, в нужную минуту попытавшись освободиться от них.
  Сделав вид, что озабочен общей ситуацией, Лёша подловил пленницу на выдохе и затянул бечёвку морским узлом.
  Нина слабела на глазах и подбросила под руку старшине кругляш "лимонки", попросив обеспечить дополнительную гарантию:
  - Выдерни чеку и привяжи гранату к рукам. Дёрнется - взлетит на небеса.
  Это, конгечно, походило на варварство и ничем не отличалось от расписываемых в советских газетах зверствах гестапо, и охранник замешкался. Но неожиданно его поддержала сама Эльза, незаметно кивнув: делай, как говорят и всё сложится нормально. Главное, чтобы ты ушёл и сделал то, о чём просила.
  Проверив под взглядом Нины все узлы на сосне и Эльзе, Лёша переместился к ней, помог удобнее улечься ей. Осмотрел набухающие красной влагой бинты. По новой перевязал жгут. Покачал отрицательно головой: не пойду никуда.
  - Ничего, иди, - облизала губы Нина, и Лёша заторопился, расстёгивая фляжку с водой. - Выдержу.
  Не зная, чем ещё помочь своей раненой, старшина выложил ей под руку две "лимонки" из своего подсумка. Дотронувшись до сжатых от боли кулаков Нины, стремительно понёсся по дну оврага. Однако за первым же поворотом его перехватил Бубенец.
  - Там Нина, - заторопился старшина с известием.
  - Видел, - неожиданно сообщил капитан. - Не успел. Рана глубокая?
  - Кровь остановили. Продержится. Но делает вид, что помирает. Но главное - вот!
  Протянул листок, изрисованный Эльзой. Схема оказалась для капитана важнее раненой напарницы, он быстро вытащил карту, разложил её гармошку, принялся соотносить начертанные линии с топографическими знаками. Похоже, Бубенец изучил местность досконально, потому что почти сразу ткнул заглядывающему через плечо старшине пальцем в точку на карте: здесь!
  
  Глава 15.
  
  К толкающим дрезину Соболю и Прохоровой бывший зэка Кручиня выскочил и для них, и для себя достаточно неожиданно. Но на этот раз встреча со смершевцем не только не внесла раздражения, а напротив - оказалась для него крайне своевременной. Замахал лейтенанту ещё издали, подзывая для срочного и секретного сообщения. Насторожившаяся Валентина Иванович посмотрела на напарника, но тот успокоил:
  - Сейчас всё выясним.
  Таким возбуждённым лейтенант не видел белогвардейца даже при первом знакомстве. А рассмотрев в его руке знакомый и вновь окровавленный нож, расстегнул кобуру.
  - Я там... В ногу эту... из комсомола, - признался в содеянном Иван Павлович, демонстрируя орудие преступления. Но тут же пояснил причину и свою правоту: - Она с каким-то старшиной держит в овраге женщину.
  - Женщину? - у Соболя перехватило дыхание: - Худенькая, в маскхалате...
  - Да. Она ранена.
  - Ничего не перепутал? Что за старшина? - принялся теребить белогвардейца смершевец. Впору было подумать и о подвохе, ловушке, но слишком всё сходилось, слишком хотелось поверить, что нашлась дверь, которую надо открывать головой. - Где овраг?
  - Вот если напрямки - километра два. Там родник.
  - Пулей к майору Врагову. И всё до последнего слова ему. Он всё решит.
  Сам замешкался, соображая, что делать в первую очередь лично ему. Тревожно вопрошала взглядом и бригадирша.
  - Сейчас, сейчас, шептал лейтенант, соображая, бежать ли ему к схрону или ждать подкрепления на месте
  Не успел ни того, ни другого. Начал нарастать самолётный гул, вдали заработала зенитная артиллерия. Валентина Иванович завозилась с вещмешком на дрезине, спасая в первую очередь харч для бригады, и Соболь рванулся к ней. Едва успели залечь на обочине насыпи, как над головами пролетел "мессер". Не стрелял, но и рёва моторов оказалось достаточно, чтобы муравьём вжаться в землю.
  Воздушные разведчики на второй круг обычно не заходят, только в случае крайней необходимости, и после того, как самолёт пролетел, лейтенант и бригадир встали, помогли друг другу отряхнуться. Пролёт застал на дороге и незнакомого старшину, поднимающегося на насыпь из леса. Красные полоски в виде буквы "т" на погонах тут же напомнили Соболю о докладе Кручини, и он вытащил пистолет:
  - Ваши документы, товарищ старшина.
  Тот охотно, без промедления и тени замешательства вытащил из нагрудного кармана бумажки, показал издали. Автомата за спиной не касался, демонстрируя полную открытость.
  - Извините, я ищу третью бригаду. Не подскажете, как до неё добраться?
  - Подскажем, если посчитаем нужным, - пообещал Соболь.
  В отличие от смершевца, бригадир вдруг проявила дружелюбие:
  - Вам лучше обратиться в штаб строительства.
  Лёша и Валентина Иванович переглянулись, каждый долгожданно узнавая своего, перевели взгляд на изучающего документы лейтенанта. В глубоком распадке, в стороне оврага, на который указал Соболю белогвардеец, неожиданно раздался гранатный взрыв, и он ещё более укрепил лейтенанта в подозрениях. Наставил пистолет на старшину:
  - Что там у вас? - вопросом сразу решил привязать незнакомца к месту взрыва.
  Ответ получить не успел. Валентина Иванович, благо что была с одной рукой, камень подобрала на обочине увесистый и со всего размаха ударила им по голове возлюбленного. Лейтенант рухнул подкошенным поперёк рельс.
  - Наконец-то, - выдохнула Прохорова, переступая через истекающего кровью смершевца. - Заждалась среди ударников труда. Что у нас?
  Приняла из рук старшины листок со схемой. Карту местности представляла не хуже Бубенца, мгновенно сориентировалась. Обернулась на Лёшу, осматривающего лейтенанта.
  - Прикончи эту падаль и за мной.
  Тронуться не дал капитан Бубенец, выросший из-за дрезины. Выбросив, наконец, мешающиеся очки, навёл автомат на Прохорову. Та непроизвольно обернулась за поддержкой к старшине, но Лёша, повторяя командира, держал её на мушке своего автомата.
  - Доброе утро, фрау, - улыбнулся капитан. - Обыскались вас среди ударников труда.
  Валентина Иванович зарычала от злобы, сжала единственный кулак. Столько ждать связи с центром и провалиться в посдлений момент!
  Помощь пришла, откуда не ждала. К трассе из леса выскочило до взвода солдат во главе с начальником контрразведки. Врагову хватило одного взгляда, чтобы разобраться в обстановке и властно крикнуть:
  - Всем стоять! Не шевелиться. Оружие на землю!
  Над старшиной, попытавшимся вступить в диалог, для острастки и серьёзности намерений прошла автоматная очередь, в каждого из стоящих на насыпи упёрлось по десятку стволов. Шутки не игрались, и капитан с Лёшей опустили свои автоматы.
  - Руки вверх. И не двигаться, я сказал, - продолжал распоряжаться Врагов.
  Сам протянул руку Валентине Ивановичу - быстро ко мне, под защиту. Приподнявший Соболь застонал, не в силах дать знак начальнику.
  - Врача, - не сводя глаз с москвичей, приказал подчинённым майор.
  Полина, как оказалось, бежала вместе со взводом и вынырнула из-за спин бойцов мгновенно, на ходу доставая из сумки бинты. Склонилась над лейтенантом. В общей суматохе и напряжении Валентина Иванович стала ускользать ближе к деревьям, и уже начала верить в удачу, но оттуда навстречу ей вышла, опираясь на палку, с пистолетом Нина. Половина взвода перевела своё оружие на новенькую, а вдобавок и подоспевший Кручиня приставил к её спине нож. Не без усмешки произнёс:
  - Кажется, я один здесь не враг народа.
  Ошибся. Выросший за ним Михалыч занёс и над его головой свой многострадальный молоток:
  - Как-то так!
  Сцена затягивалась, слишком много людей, считающих друг друга врагами, сошлись в одной точке, и тогда инициативу в свои руки взял Бубенец. Закричал сразу для всех:
  - Всем слушать мою команду. Я - капитан госбезопасности из Москвы, командир разведгруппы, которую вы ждёте. Документы в кармане.
  Однако даже на это мельчайшее движение вновь огрызнулась автоматная очередь Врагова. Выручил, как ни странно, пришедший в себя Соболь. Он слабо указал рукой на стоящую под прицелом Нины бригадира и прошептал майору:
  - Это... она.
  Не доверять своему окровавленному подчинённому майор не мог, и хоть в нерешительности, но опустил наставленный на Бубенца автомат. Его примеру последовали остальные, и капитан смог, наконец, передать через ординарца свои документы начальнику контрразведки. Осмотрев их, Врагов отдал честь Бубенцу, признавая за ним старшинство. Затем в недоумении обернулся на Прохорову. Та, окружённая со всех сторон, вдруг бросилась в единственно оставшийся коридор на майора с желанием или впиться в него, или получить пулю. Лёша, прекрасно знающий свою задачу прикрытия и остававшийся всё это время настороже, успел броситься наперерез и сбить Валентину Ивановича с ног.
  - Это же наша... - прошептал пока что мало чего понимающий Врагов.
  - По запросу - кавалер ордена Красной Звезды зенитчица Прохорова Валентина Ивановна умерла от ран год назад, - подойдя к распластанному на земле бригадиру, прояснил для майора ситуацию Бубенец. Одновременно давая понять липовой фронтовичке, что препираться бесполезно. - Как её документы попали к немцам - ещё будем выяснять. И кто на самом деле этот передовик социалистического соревнования, тоже выясним.
  - Ненавижу, - прошептала сквозь зубы бригадир. - И всё равно перебьём как собак.
  - Попробуйте, - улыбнулся с высоты своего роста и положения Бубенец.
  - Погодите, - попросил внимания майор, уводя капитана в сторону. И от лишний ушей, и отсекая свидетелей собственной близорукости. - Не понимаю. А почему не сразу...
  - Играли на вашей Эльзе, - пощадил самолюбие Врагова капитан, постаравшись вплести в операцию и его особый отдел. Для этого даже выделил определение "вашей", тем самым давая оценку важности проделанной местными смершевцами работе. - Для неё, ярой нацистки, потерять доверие разведцентра оказалось страшнее смерти. Кстати, что там с ней? - вспомнив за суетой об Эльзе, повернулся к попавшей в руки Полины своей сотруднице.
  - Она знала, что там граната, - сообщила через плечо врача Нина. - Самоподрыв.
  - Жаль, - посетовал майор.
  - Она бы всё равно ничего не сказала, - успокоил его Бубенец. Хотя и понимая, что для разведки любое слово от источника информации сродни концерту симфонического оркестра для меломана. - А вот её беречь как зеницу ока, - указал на мнимую зенитчицу.
  Начальник контрразведки кивнул подчинённым, ординарец с тремя автоматчиками приняли от старшины задержанную. Хотели привычно связать руки, но остановились перед пустым рукавом, вырвавшимся из-под ремня: одноруких ещё не связывали. В итоге сделали аркан на поясе, подёргали - не сбежит.
  - Невозможно поверить, что она, - никак не мог поверить Врагов в разыгрываемый столько дней перед его глазами спектакль с лучшим бригадиром в главной роли. В то же время только восхитительно безупречная легенда врага спасала его перед московским коллегой от стыда.
  - Мы тоже не предполагали. Пока не погиб парнишка, - не стал выпячивать свою работу Бубенец. - Просто вы пошли по следу ножа, а мы осмотрели его тело и сразу отметили, что удар был нанесён левой рукой. А кто у нас левша? - оглянулся на однорукую. - Правильно, герой труда и передовик. Сама неуязвимость. А тут и орденок её сработал. Сгубила Красная Звезда нашего "героя".
  Для майора это тоже оказалось неожиданным и непонятным. Благо, капитан не стал утаивать секреты войсковой разведки. Постучал то ли по собственному, то ли камуфляжному ордену на своей груди:
  - На нашем, родненьком, красноармеец всегда был в обмотках. А вот при изготовлении фальшивки господа фашисты ненароком "одели" его в сапоги. Не первый прокол на этом...
  - Так это надо ещё рассмотреть! - майор наклонился к награде, вглядываясь в детали ордена.
  - А фотоаппарат зачем? Легенда про редакцию? - улыбнулся Бубенец. - Когда сфотографировал якобы на портрет и увеличил фотографию, эта деталь тоже легла в общую копилку. Запрос в Москву по фамилии Прохорова расставил всё до запятой. Оставалось взять на поличном и предотвратить готовящиеся подрывы во время движения первых эшелонов
  - А... как Эльзу раскололи? - продолжал допытываться Врагов.
  - А на фоне таких сволочей, как мы с Ниной, сердобольный и романтичный старшина и вошёл в доверие. Классика жанра.
  - У нас тоже был воздыхатель, а толку...
  Врагов оглянулся на Соболя, подошёл к нему, присел рядом. Тронул одобряюще - с кем не бывает по молодости, но урок надо усвоить. Даже намекнул на что-то только им одним известное:
  - Всё же открыл дверь. Головой, - посмотрел на бинты, что укладывала рядами Полина. - Куда хоть шли?
  - Она тушёнку получила, везли в бригаду. У Натальи день рождения, обещала пир и в эту честь, и в честь первого поезда...
  Лёша проследил за взглядом капитана, поднялся к дрезине, спустился обратно с вещмешком. Открыв его, заглянул внутрь. Улыбнулся, достал банку тушёнки и пачку тротила. Взвесил рюкзак, попросил поверить на слово:
  - На каждую банку - по два килограмма взрывчатки.
  - Знай пароль, прошла бы и заложила под те два оставшихся моста, которые не подпадали под её участок, - констатировал Бубенец.
  Врагов, прекрасно знавший поклонение лейтенанта перед фронтовичкой, внимательно посмотрел на того: как насчёт паролей? Соболь не стал лукавить, опустил голову - каюсь.
  - Лютики-цветочки, - прошептал не без угрозы начальник контрразведки.
  Услышав знакомое словосочетание, Полина потрогала повязку на голове раненого и тоже прошептала только для него как науку на будущее:
   - А должны были убить! Выколоть глазки, чтобы не замечал лишнего. Вырвать язычок, чтобы не болтал чего не надо. Отрезать носик, чтобы не чуял запахи. Перевязывать дальше или как со мной - под конвой и на хлеб и воду?
  Соболь прикрыл глаза, только сейчас осознавая всю тяжесть содеянного всего за несколько дней. Из-за собственной безалаберности не то что фронт, а и все главные события стройки пройдут мимо...
  - А теперь все - на проверку мостов, - распорядился Врагов. - До последнего болта.
  
  Глава 16.
  
  В ночь перед пуском пробного состава на стройке никто не спал. Даже там, где всё было перепроверено десятки раз, бригадиры снова и снова направляли людей пройти ногами путь, по которому днём прогромыхают колёса вагонов.
  Со своего участка бригада Натальи вообще решила не уходить до тех пор, пока не пройдёт безопасно состав. После смены вытянулись цепочкой по шпалам, уже никуда не спеша и не веря, что то адское напряжение, которое не покидало их целый месяц, больше не потребуется. Возможно, теперь уже никогда в жизни. В то же время результат труда был грандиозен, он лежал под ногами, и кроме усталости, женщин переполняла ещё и гордость за сотворённое ими. Ведь всего месяц назад здесь шумели леса, лежали овраги, болота, курганы...
  С этими думами и брели, выворачивая ноги на щебёнке, женщины в начало участка, где располагался бригадный полевой лагерь. Ближе к нему сбочь насыпи была уже протоптана дорожка, и все с радостью спустились со шпал на ровную землю. Там Стеша и хлопнула себя по лбу:
  - Девки. А у бригадира-то нашего день рождения уже наступил! А мы что? Скричим хоровод?
  Ушедшие вперёд вернулись, отставшие подтянулись, стали вокруг Натальи, шедшей как раз посредине цепочки.
  - Да что вы, еле на ногах стоим, - попробовала выйти она из кольца.
  Но женщины хоть и устало, медленно, но закрутились в одну сторону, запели:
  Как на Натальи именины
  Испекли мы каравай.
  Вот такой вышины,
  Вот такой нижины...
  Бригадир предупреждала не зря: опустившись в своём обозначении каравая вниз, женщины уже больше не нашли сил встать. Прилегли, кто где оказался.
  - А давайте загадаем, чтобы следующий день рождения Натальи праздновать уже без войны, - предложила Варя. Имела при этом, конечно, и свою семейную выгоду: если без войны, то значит, и Василь дома...
  - Хоть бы одним глазком взглянуть, какая она будет, победа, - помечтала о таком царском подарке именинница, глядя в небо.
  Всё знала Стеша:
  - Думаю, она станет летняя. Летом война началась, летом по правде жизни и должна закончиться.
  И когда все вроде согласились на эту красивость, Груня категорически отвергла прогноз:
  - Не каркай! Этим летом фрица разбить уже не успеем, а тянуть до следующего - где ж силы взять? На Новый год! Давайте загадаем победу на Новый, 1944-й год!
  - Во карикатуры лежат, - усмехнулась недалёкости ума у молодёжи теперь уже баба Лялюшка. - Тяпун вам всем на язык. Природа зреет к осени. Вся работа - она до морозов. И у военных командиров тоже.
  Про год не уточнила, подразумевался только этот, сорок третий, и все попробовали представить осенний вариант победы. Но эта осень - она слишком рядом, она сразу за августом, как за кустом, осталось-то всего полтора-два месяца до жёлтых листьев. Ох, не успеют командиры. А если на следующий год, то опять слишком долго ждать...
  Примирила всех Варя, первой затеявшая этот разговор, и опять заглянув в самую суть:
  - Главное, чтобы все живые вернулись. А мы бы потерпели.
  "Потерпеть" становилось невмочь, но Груня охотно поддержала подругу:
  - Потерпим. Хотя повыть иной раз так хочется... На всех русских баб, наверное, после этой войны всей луны не хватит. Точно не хватит!
  Все снова посмотрели в небо. Нет на нём луны. И повыть не на что. А и впрямь не то что хочется этого, а просто грудь раздирает боль, скопившаяся внутри.
  Чувствуя, что бригада и в самом деле начнёт завывать от тоски и тяжкой доли, Наталья дотянулась до бабы Ляли, сунула ей в руки булавку:
  - Баб Ляля, ты лучше прихвати мне рукав, а то нитки опять расползлись.
  Однако спохватилась поздно, тоска уже разлилась среди женщин, и Стеша затянула:
  - Как бы мне, рябине,
  К дубу перебраться.
  Я б тогда не стала
  Гнуться и качаться...
  
  Варя, как ни разомлела после работы на солнышке, при первых же строчках нашла в себе силы встать и отойти от певицы. Сделала вид, что её занимает сбор букета. Груня толкнула морячку:
  - Ты же обещала не дергать её. Сколько можно?
  - А я что? - не приняла обвинений Стеша, вполне обоснованно поделившись наблюдением. - У нас одна половина песен о несчастной любви мужиков, а вторая - про несчастную судьбу женщин. Любую сама затяни, будет или про неё, или про меня...
  - Тогда тем более помолчала бы. Забудь про него!
  Имя не произносилось, но всем и так было понятно, о ком речь. Стеша под единодушным мнением вроде притихла, потом всё же исповедалась:
  - Ох, Груня, а вспомни сама, какие у Васьки глаза... Бабья смерть! Бывало, увижу - и мурашки собираю. Я б ему таких деток красивых нарожала! Почему он выбрал Варьку? Чем я не подошла ему?
  Скорее всего, Стешу взбудоражили разговоры о победе, о возвращении мужиков, а значит, и думы о том, как жить дальше. В другой момент, может, и сдержалась бы, но силы и у неё оказались на исходе не только физические, но и духовные. Здесь бы всем промолчать, дать затихнуть вспыхнувшей искорке, но Груня не прочувствовала момента:
  - А не всегда любят тех, кого слишком много. Варя же сначала накормит других, а потом только сама сядет за стол.
  - А я, значит, не такая! - взвилась Стеша так, что Наталья едва успела осадить её за руку. - Не такая? Да у меня... вон, глянь, какие бусы для всех - ешьте и пейте, - поправила грудь, хотя прекрасно поняла, о чём идёт речь.
  - Дура ты, Стешка, - дала характеристику Груня и, как тоже не было тяжело, встала, присоединилась к Варе рвать колокольчики.
  - Да не дура, - снова легла на спину, забросив руки за голову, Стеша. Всмотрелась в небо, словно высматривая между редких утренних облачков уже не луну, а свою судьбу. - Просто люблю и не могу забыть. И как после победы жить будем рядом - за себя не ручаюсь, - не дала гарантий ни себе, ни Варе, ни товаркам. Может, тут же и пожалела о прилюдно сказанном, но очистилась благородным пожеланием: - Но лишь бы вернулся...
  Громче всех вздохнула баба Ляля. И вздох её этот тяжёлый родился, надо полагать, ещё в ту, первую мировую войну. И был он по своему мужу и означал на собственной судьбе познанное: войны без вдов не бывает. И что далеки они - желание людей и военная реальность.
  - Наталья, к нам гости, - прокричала бдительно, усмотрев на дороге группу мужчин, Груня.
  Шли начальник контрразведки Врагов, капитан Бубенец, перевязанный Соболь и по привычке замыкающим группу старшина Лёша.
  - Доброе утро, Золушки, - поднял в приветствии руку Врагов. Помог подняться с земли бабе Лялюшке. Оглядел всех торжественно: - Ну что, запускаем дорогу? Дадим фрицу прикурить?
  Прихорашивающаяся при виде мужчин Стеша, дурачась, попросила о дополнительных условиях:
  - Фрицу прикурить, а нам, бедным женщинам, чего бы покрепче. А то у бригадира день рождения, а мы как середина недели: воскресенье уже не помним, а до субботы далеко. Хотя... - прислушалась, уловив удар молотком по рельсу. - Нет, ничего не надо. Сейчас придёт ревизор и мимоходом просто всех накажет.
  Однако вместо Михалыча на путях показался с его молотком в руках Кручиня. Смутившись большому количеству людей, спрятал в первую очередь за спину противогазную сумку с выпирающим из неё пакетом. Зато поднял железнодорожное било, сверкнувшее солнечным зайчиком на полированном лбу, привлёк внимание к нему:
  - Михалыч забыл на шпалах. Отдать бы...
  От Соболя не скрылось смущение белогвардейца, попавшего как кур во щи, в общество контрразведчиков. Да и кто сказал, что опасность снята? С минуты на минуту пойдёт поезд, а человек, не снятый с подозрения, что-то слишком судорожно прячущий за спину, достоин по крайней мере осмотра.
  Не боясь выглядеть подозрительным, а может, показывая своё рвение, желание исправиться перед начальством, в то же время вроде как и в шутку, если опасения не подтвердятся, лейтенант подошёл к Кручине, прощупал газетный пакет в сумке. Бумага под пальцами прорвалась и из тугого свёртка начал раскрываться красным бутоном кусочек материи.
  - Я даже не сомневался, что будет опять что-то женское, - легко перевёл досмотр в подготовленную шутку Соболь.
  Кручиня, уличённый в очередной неблаговидности, затоптался на месте. Затем, желая снять все подозрения и разом разрешить ситуацию, стал разрывать весь пакет:
  - Я бы хотел... Сегодня день рождения... Мы с Сёмкой говорили... Вот, поздравить.
  Словно торговец на рынке или даже фокусник в цирке, встряхнул освобождённой из газетного плена мануфактурой, и перед взором собравшихся возникло платье с огромными красными маками по полям. Белогвардеец поднёс его к онемевшей, покрасневшей не менее подарка, Наталье. Стеша, охнув, стала вытирать вспотевшие руки о тельняшку, протянула их к имениннице:
  - Семь раз споткнуться и столько же умереть! - бесхитростно не скрыла зависти Стеша. - Дай поносить!
  Наталья по-девчачьи успела и увернуться от Стеши, и чмокнуть Кручиню в благодарность за внимание и подарок. И если мужчинам оказалось достаточно оценить его зрительно, то каждая из женщин ещё и потрогала обновку, поцокав в восторге. А баба Ляля тамадой и распорядилась:
  - Так, обновку не задальниваем. Наряжайся.
  Бригадир и сама бы с радостью сделала это, но оглянулась на мужчин. Те деликатно отвернулись, женщины огородили именинницу от непотребных глаз. А Бубенец вообще отвёл в сторону виновника приятной суматохи.
  - За этим, что ль, отлучались по ночам?
  Иван Павлович кивнул:
  - По близлежащим деревням обувку чинил, заборы подправлял, столярничал. Подсобралось на такое вот внимание...
  - А это, значит, ваш, - капитан вытащил наган.
  - Мой, - опустил голову Кручиня. Наверное, прошлое будет тянуться за ним по пятам всю жизнь. Умоляла мать утопить оружие в речке, но не поднялась рука...
  - Служили в разведке Деникина, - продолжал скользкий допрос Бубенец.
  - Было по молодости.
  - Отсидели в лагерях, - продолжал тянуть кота за хвост контрразведчик.
  - Отсидел, - уже с неким вызовом, эхом ответил Кручиня. Биография, в отличие от остальных, у него как на ладони. А точнее, в "Личном деле зэка Кручини И.П.". Так что можно говорить сразу, что вменяется в вину на сей раз.
  Хотя Ивану Павловичу грех было сетовать на судьбу в этот раз. Судя по дружелюбному расположению капитана, выдвигать обвинений тот не собирался. Бубенец даже отвёл его ещё на несколько шагов от остальных, хотя Кручине нестерпимо хотелось остаться рядом с Натальей, увидеть её в новом платье.
  - Слушайте, Иван Павлович. А ведь у вас прекрасная отрицательная биография врага народа. Для разведчика. Как думаете? - вдруг намекнул на совсем неожиданный поворот в его линии судьбы капитан.
  Руки у Кручини вспотели не хуже, чем у Стешки. Тем не менее, сам никогда и близко не задумывавшийся о подобной роли, согласился с таким выводом.
  - Наверное, да.
  - Может, поиграем с фрицем?
  Нет, это был не сон. Вся жизнь, вся судьба словно готовили Ивана Павловича к этому моменту, когда ему станут доверять безоглядно. И кто? Те, кто забирал и охранял...
  Ответить что-либо не успел, да капитану спешность, скорее всего, и не требовалась. По дороге бежала Полина, за ней, не успевая за здоровыми, быстрыми ногами врача, но и не желая отставать, ковыляла Нина.
  - Ура! - закричала издали врач, увидев сразу столько благодарных слушателей для своей новости. - Ура всем! Победа! Мы разбили немца на Курской дуге!!!
  Одной ей было не пережить радость, она бежала с ней к людям, и оказавшаяся на пути бригада Натальи закричала, запрыгала, начала обниматься:
  - Ура!!!
  - Флаг! Надо флаг поднять, - затормошила всех Груня.
  Собравшиеся оглянулись, зацепились взглядом за маленький красный треугольничек на проволоке, прикрепленный скорее всего по технике безопасности к дрезине. Но новость требовала больших масштабов, большей мощи, и вдруг оказалось, что в центре стоит, сама как флаг, в красном платье бригадир. Догадываясь о том, что может произойти в следующую минуту, она выставила в защиту руки, но Стеша выкрикнула общую идею:
  - Девки, даёшь бригадира на флаг!
  И как только что окружали, переодевая Наталью, так вновь стали стеной от мужчин, но уже раздевая именинницу. Выхватив добычу, первой взбежала на насыпь Груня, заплясала, замахала платьем под новое громкое "Ура".
  - Воистину хоть кавалера на танец приглашай, - глянула Стеша на старшину.
  - Кавалеристка ты наша, - то ли вздохнула, то ли улыбнулась порыву молодухи баба Ляля, но Стеша уже пошла зазывно на Лёшу: на радостях всё можно, так что принимай, парень, какие мы есть!
  Лёша улыбнулся морячке, но достал, как оберег, из нагрудного кармана треугольники.
  - Это письма на бригаду. Они оказались в сумке вашего... прежнего бригадира.
  - А куда это наша Валентина Иванович так быстро исчезла? - попробовала выяснить причину неожиданного исчезновения Прохоровой Стеша.
  - Перевели на другой объект.
  - Ну и ладно, мы сами с усами и с привычной Натальей, - не расстроилась Стеша, кивнув на стыдливо облачающуюся на корточках в блёклое после обновки старенькое платье бригадирши. - Надеюсь, в следующий раз и вы мне напишите...
  - Посмотрим, - не дал, но и не обрубил надежду старшина. Объяснил свою сдержанность: - Там похоронка. Я просто не знаю, кому и как её отдать.
   Стеша впилась взглядом в конверты, нашла страшный. Судорожно вскрыла. Увидев фамилию, уронила остальные письма на землю, а по мере чтения похоронки начала тоже медленно оседать. Каким-то образом почуяв беду, к ней, заранее несогласно качая головой, подалась Варя. Стеша протянула к ней руки, и та, всё поняв, упала рядом, тонко завыв. Дальний гудок паровоза перекрыл плач, Лёша закрыл женщин собой, благо внимание бригады переключилось на показавшихся Михалыча и Зорю. Железнодорожник, дымивший своей самокруткой не хуже паровоза, первым делом увидел длинную ручку своего потерянного молотка, поспешил к нему, ударил привычно по рельсу. Посмотрел на часы, начал спускаться вниз, помогая державшей в руках бумажный самолётик Зоре.
  - Через пять минут по графику будет здесь, - сообщил для всех Михалыч военную тайну.
  Врагов обнял старого осмотрщика за плечи, встряхнул в порыве:
  - А ведь построили дорогу, а, Михалыч! Хоть и на крови, а...
  - На крови такое построить нельзя, товарищ майор, - не согласился тот. - Только на любви. Мужикам к родине, женщинам к мужьям на фронте... Как-то так.
  - Тут как у Тютчева, - поддержал подошедший Лёша, оставив ушедших в лес от общей радости женщин. И продекламировал:
  - "...Единство, - вещал оракул наших дней, -
  Быть может спаяно железом лишь и кровью"...
  А мы попробуем спаять его любовью -
  А там увидим, что прочней...
  
  - А... Тютчев этот, он с какого фронта? - полюбопытствовал поэтом Соболь.
  - С того же, откуда их Гёте, Шиллер, - замысловато пояснил старшина.
  - А-а, - довольный ответом, протянул Соболь, на самом деле так ничего и не поняв.
  Врагов и Михалыч одновременно посмотрели на часы. Железнодорожник в волнении выдернул из-за пояса жёлтый скрученный флажок, поднял его. Закон на железной дороге один: оказался рядом с железнодорожным полотном в форме, дай ожидающему от тебя машинисту знак. Красный открытый - значит, опасность, тормози и стой. Жёлтый скрученный - счастливого пути, он свободен.
  - По-бе-да! - кричали собравшиеся.
  - По-бе-дааааа, - точками-тире отозвался людям паровозный гудок.
  И лишь рыдали, обнявшись, за кустами Варя и Стеша, да спешила к ним почуявшая недоброе баба Лялюшка. Стыдливо прикрывала рукой вконец разорвавшееся плечо в старом платье Наталья. С новым красным школьницей-знаменосцем бегала вдоль насыпи Груня. Военные взяли под козырёк махнувшему им из кабины машинисту, Зоря запустила навстречу поезду самолётик.
  - Как-то так, - утирая слезу, выбитую упругим воздухом от проносящегося мимо состава, проговорил Михалыч.
  
  

Оценка: 4.88*11  Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2018