Аннотация: Враг затаился среди своих... Работа СМЕРШа
Николай ИВАНОВ
Золушки объекта 217
В июле 1943 года по приказу Ставки Верховного Главнокомандующего в районе Орловско-Курского выступа от станции "Ржава" до станции "Старый Оскол" за 32 дня была построена железнодорожная ветка расстоянием в 96 км. На строительстве дороги трудились преимущественно женщины и подростки. В сутки строилось 3 км трассы. Для уничтожения дороги абвер создал в Запорожье школу для подготовки диверсантов...
Глава 1.
Стрельба в лесу, где обзор закрыт стволами и низким кустарником, для солдата страшнее боя в городе или даже в поле. Есть, конечно, надежда, что враг тебя не видит и стреляет в другую сторону, но ведь и для тебя он невидим...
- Уходит, зараза.
- Пересекай слева!
Три автоматчика вырвались из лесных проблесков на залитую до краёв солнцем просеку, повели оружием по сторонам. Нюхом овчарок опасности на просторе не почувствовали, взбежали по сваленным вдоль насыпи шпалам на самый верх строящейся железной дороги. Залегли там, сдерживая дыхание. Старший, царапая лейтенантскими звёздочками щеку, плечом вытер пот.
Огляделись.
Буйствовала, выпирая из леса, молодая поросль орешника вперемешку с осинками. К самой насыпи гуськом выбежали несколько ёлочек. Одна каким-то образом сумела перемахнуть будущую железную дорогу и теперь одиноко привставала на цыпочки, пытаясь высмотреть происходящее за насыпью. Присядь, дурёха, раз повезло оторваться от пальбы: на войне любопытные редко доживают до второй огненной очереди.
- Стой! Сдавайся! - раздалось в лесу.
В ответ прозвучало два экономных пистолетных выстрела. В обратную сторону жирными многоточиями ушли автоматные очереди. Но поверху, по листве, а это значит, всего лишь для острастки, для загона. Солдатский слух на третьем году войны прекрасно различает выстрелы в упор. Даже в лесу. Но пока идёт охота на живца...
- Прикрываем, - отдал команду лейтенант лежавшим по обеим сторонам подчинённым.
Сам рывком, согнувшись, - скорее укрываясь не от возможных пуль, а маскируясь для мечущегося в лесу противника, перебежал к краю насыпи. Она замерла над небольшим лесным ручейком, и на самой её оконечности, нырнув за шпалы, лейтенант и затих.
Он не ошибся в расчётах. Для выскочившего из леса щупленького диверсанта даже малая речушка вырастала в препятствие, на преодоление которого не оставалось времени. Узкая полоска меж водой и насыпью манила возможностью оторваться от преследования, и хотя в разведке основным правилом считалось не соблазняться самым лёгким вариантом спасения, выхода не оставалось: слишком явственным становился треск сучьев бегущих по следу смершевцев. Или пан, или...
А вот и пропал!
Лейтенант коршуном бросился на вражеского цыплёнка. Однако не успело его тело накрыть противника, тот неуловимым движением переправил его полёт через себя далее, в воду. Как успел диверсант увидеть опасность, а главное, молниеносно среагировать, выбить непонятным приёмом лейтенанта из борьбы, для подбежавших на край автоматчиков осталось загадкой. Но служба, да и сам лейтенант приучили в подобных ситуациях не раздумывать. И пусть не красавцами-коршунами, пусть всего лишь пыльными расхристанными воронами, да ещё столкнувшись лбами друг о друга, смершевцы навалились на врага, вмяли его своей двойной массой в жидкий берег.
Только его грязь помогла и врагу ужом выскользнуть из-под кучи-малы, дав ещё один шанс оторваться от погони и скрыться за насыпью. Может, так бы и случилось при удачном стечении обстоятельств, но именно из-за железной дороги вырос бородатый старик с молотком на длинной ручке, которым железнодорожные обходчики обстукивают рельсы. Профессия смотрителя тоже приучила деда к мгновенной оценке ситуации и не менее мгновенным действиям, и удара молотком по укрытой маскхалатом голове диверсанта оказалось достаточно, чтобы смершевцы вновь вцепились в того мёртвой хваткой.
- Как-то так, - остался доволен своей работой железнодорожник. Но руки от волнения дрожали и он, успокаивая себя, попробовал свернуть цигарку. Однако как ни старался, раз за разом просыпал табак на шпалы. Успокоился тем, что понюхал пропахшие куревом пальцы.
Подбежавшие из леса солдаты окружили лежавших на земле, круговым частоколом выставили стволы автоматов.
- Держите руки, пистолет, - закричал, скользя в грязи, вылезавший из реки лейтенант.
Поздно. Выстрел, приглушённый телами, тем не менее показался командиру громом танковой пушки.
Куча-мала осела. Автоматчики медленно, понимая свою вину, начали подниматься. Перед взором бойцов оказалась худенькая девушка, корчившаяся от боли. Сострадание к раненым хотя и притупилось за войну у воевавшего люда, но полностью из солдатского обихода не исчезло. Даже по отношению к противнику. А тут ещё - и женщина. И сейчас, распихивая подчинённых, лейтенант упал перед ней на колени, принялся ловить тонкие окровавленные руки:
- Голубушка, гадинка, солнышко. Не умирай. Потом сам придушу, но сначала словечко. Хоть одно словечко... Бинты. Перевязку! В медбат!
Команду приняли на свой счёт провинившиеся автоматчики. Как могли бережно подхватили раненую под руки и ноги. Сбоку, поддерживая тело и продолжая бинтовать раны, прилипли ещё два бойца. Лейтенант, наверняка знавший лес как свой ППШ, перед тем, как первым броситься через кустарник самой короткой дорогой к медсанбату, кивнул железнодорожнику:
- Спасибо, Михалыч.
Старик пожал плечами - было бы за что. По привычке стукнул молотком вместо рельса по скатившейся с насыпи вслед за солдатами шпале и продолжил свой нежданно прерванный путь.
Глава 2.
За три месяца до этого, 12 апреля 1943 года в кабинет к Верховному Главнокомандующему И.В. Сталину были вызваны первый заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, начальник генерального штаба Маршал Советского Союза А.М. Василевский и заместитель начальника Генштаба генерал армии А.И. Антонов. Сталин уже стоял у карты, разложенной на столе с зелёным сукном. Тема разговора для вошедших была знакома: два дня назад Жуков получил указание подготовиться к обсуждению плана боевых действий на предстоящие лето и осень. Так что ждали только приглашения к докладам.
Сталин не спешил. Поздоровавшись, уткнулся взглядом в карту с формирующимся выступом около Курска. Чем он станет - плацдармом для нового броска на запад или аппендиксом, который искусный хирург способен отрезать одном взмахом скальпеля? Наш бросок или немецкая хирургия? Третьего было не дано, после Сталинграда именно здесь сконцентрировалась мощнейшая группировка как советских, так и германских войск. Любезной оборонительной вежливостью не обойдётся, в войнах противнику ломаются хребты, а не откусываются ноготки. Кто первый начнёт движение? И надо ли оно - быть первым? Жуков с 17 марта находился в том районе, должен был оценить обстановку на месте. Ему и предстояло держать первое слово.
Предугадывая решение Главнокомандующего, Георгий Константинович по привычке поправил китель. Сталин же мимоходом отметил, что к новым маршальским погонам, на которые всего месяц назад к большой звезде добавился герб Советского Союза, нужно бы поручить сшить и новые кителя: военачальники такого ранга должны иметь особый статус и в форме, простым перешиванием погон на мундирах дело не должно ограничиваться. До Сталинграда о присвоении маршальских званий и не помышлялось, но битва на Волге явила всему миру не только мужество бойцов Красной Армии, но и талант советских военачальников. А то, что первым в войну маршальские звезды вручили Жукову и Василевскому, непосредственно занимавшимся обороной Сталинграда, то по правде истории и свершившегося победного факта. Даже свою фамилию Иосиф Виссарионович позволил вписать в Указ только третьей строчкой. Вот все трое теперь и стоят перед картой 43-го года. Она через месяц-другой и покажет, чего стоят маршальские звёзды с гербом Советского Союза на плечах...
Наконец, Сталин поднял глаза на Жукова, и Георгий Константинович принялся докладывать основной итог двухдневного анализа обстановки:
- Командующие Центральным и Воронежским фронтами убеждены, что враг будет наступать на их, курском направлении, - Жуков руками изобразил клещи, перегрызающие курский выступ. Одна рука предполагала генерал-фельдмаршала Гюнтера Клюге, сосредоточившего в районе Орла группу армий "Центр", вторая - генерал-фельдмаршала Эриха Манштейна, командовавшего под Белгородом группой армий "Юг". Хирурги, надо отдать им должное, искусные, скальпель в их руках способен справиться не только с аппендиксом.
- Генеральный штаб убежден в этом же, - согласился с выводами командующих фронтами и замнаркома Василевский.
Повернул голову к своему заместителю. Антонов поверх карты Сталина скаткой раскатал рулон нового топографического полотна, испещрённого свежими условными обозначениями. Они не показались Верховному Главнокомандующему особо отличными от тех, что имелись на его карте, но терпеливо подождал объяснений.
- На сегодняшний день соотношение в живой силе на данном направлении идёт как 1.5 миллиона у нас к 900 тысячам у фашистов, - продолжил доклад Жуков, наклонившись к карте.
Когда-то, в самом начале войны, Сталин дал указание сфотографироваться ему именно в такой позе и разместить снимок в "Красной Звезде". Важно было показать войскам, что Генеральный штаб тщательно прорабатывает все операции, что люди не бездумно бросаются в сражения. Что о них думают, их берегут, насколько это возможно на войне. Внимание на подобные детали вкупе со стратегическим мышлением у вождя не переставали поражать Жукова. И хотя у них у обоих на груди висели Золотые Звезды, у Верховного Главнокомандующего она была Звездой Героя социалистического труда. Пусть и за No 1, но полководческий талант мог претендовать и на звание Героя Советского Союза. Но опять же - не задерживались звёзды героев в Кремле, шли прямым ходом в войска. И это вновь было справедливо и дальновидно со стороны Сталина, потому что исход войны всё ещё решался в окопах, а не в штабах.
Молчание хозяина главного кремлёвского кабинета означало одно - продолжайте.
- Предполагать, что немцы смогут в ближайшее время нарастить усилия, у нас оснований нет. Да, немецкие дивизии ускоренными темпами наращиваются людьми и наступательной техникой. Однако у Гитлера возникают с этим значительные проблемы, - продолжил Жуков. Сведения, которые он излагал, наверняка были хорошо известны и начальнику Генштаба, и Верховному Главнокомандующему, но ради целостности картины и логики будущего решения он посчитал нужным их повторить: - За два года войны вермахт потерял убитыми, пропавшими без вести, ранеными и эвакуированными по болезни более 4 миллионов человек. Восполнить этот контингент, несмотря на тотальную мобилизацию, им не удается.
- И это при том, товарищ Сталин, что немцам пришлось призвать значительное число рабочих, забронированных за промышленными предприятиями, а также 60-летних мужчин и 16-18-летних юношей, - дополнил Василевский деталями доклад заместителя наркома. - Качество этого набора как по физическому состоянию, так и по боевой выучке, моральному духу далеко от лучших образцов вермахта 41-го года.
Сталин не терпел шапкозакидательства, но в данном случае начальник Генштаба просто рисовал реально складывающуюся картину, не боясь быть упрекнутым в предвзятости к противнику. И это не всё, что вошло в доклад. По последним разведданным, вместо 4-6 месячного обучения, которое обычно проходило молодое пополнение в армии резерва, из-за огромных потерь на Востоке фашистские генералы вынуждены сворачивать эти курсы до полутора месяцев. Подобное происходило и с офицерским составом: военно-учебные заведения Германии не успевали восполнять потери в командных кадрах, и в войска начали прибывать молодые офицеры, имеющие всего трехмесячную подготовку. Не говоря уже о том, что гитлеровское командование прибегло к урезанию не только тыловых частей и подразделений, но и к сокращению с 17 до 13 тысяч личного состава линейных дивизий непосредственно на фронтах.
- И хотя мы видим некоторое увеличение огневых возможностей вермахта за счёт автоматического оружия и миномётов, Генеральный штаб тем не менее подтверждает: стратегическая инициатива на данный момент на нашей стороне, - подытожил Василевский.
- Вы предлагаете для развития успеха немедленное наступление? - принялся раскуривать трубку Сталин, забыв о ней на время докладов.
Василевский посмотрел на Жукова, всё ещё склонённого над картой: окончательный вывод за тобой, Григорий Константинович.
Тот вновь для наглядности сжал руки в клещи над щербатым курским выступом.
- После анализа всех данных мы предполагаем, что наиболее вероятной целью летнего наступления вермахта станет окружение и уничтожение наших войск в районе Курска. В случае успеха дальнейший их удар возможен на юго-восточном направлении, хотя не исключена возможность наступления и на северо-восток, для обхода Москвы. На остальных участках фронта немецкое командование способно к ведению оборонительных боев или отвлекающих маневров, так как нигде более оно не располагает силами, необходимыми для крупных наступательных операций.
Сталин, попыхивая трубкой, мягко прошёлся до своего стола. Кивнул оттуда - продолжайте, я карту помню.
- Имея определенное превосходство и возможность ведения активных наступательных действий, мы, - Жуков оглядел начальника Генштаба и его заместителя, подчёркивая коллегиальность решения, - предлагаем перейти к обороне.
В кабинете застыла тишина.
- Я правильно понял, товарищ Жуков, что вы предлагаете уступить врагу стратегическую инициативу?
Сталин не стал принимать коллективность мнения и указал вытянутой трубкой гонца, принёсшего дурную весть. Трубка дымилась после активных затяжек, но замнаркома обороны столько раз видел этот жест хозяина кабинета, что остался невозмутимым: если Сталину аргументировать своё решение, то трубка вновь вернётся на своё привычное место у груди вождя.
- Никак нет, товарищ Сталин, никаких уступок врагу мы не допускаем. Мы говорим о преднамеренной обороне, в ходе которой будем контролировать развитие любой ситуации. А именно: представив возможность Гитлеру броситься в бой без достаточного перевеса сил и средств, при сокращённом тыловом обеспечении, мы можем измотать его последние самые боеспособные дивизии. В полосе заблаговременно подготовленной обороны. А измотав, самим перейти в наступление. На сегодняшний день такой вид боевых действий видится нам наиболее благоприятным.
Несмотря на цепкость своей памяти, Сталин вернулся к карте и словно под другим ракурсом посмотрел на тактические значки, нанесённые генштабистами. Интересно, над какой картой и с какими знаками склонился сейчас Гитлер? Но в докладе Жукова имелась и тактическая, и главное - стратегическая разумность: переход в контрнаступление после того, как противник будет измотан в ходе бесплодных атак, позволял рассчитывать на гораздо большие успехи с меньшими потерями. При всей своей нынешней нервности Гитлер ещё достаточно силён...
- А что у нас в тылах у Рокоссовского и Ватутина? - не выразив пока своего отношения к оборонительному предложению, посмотрел Сталин на расположение Центрального и Воронежского фронтов. Командующие не без оснований считались его любимцами, на их тактическое чутьё можно было всецело положиться, но Ставка на то и создавалась, чтобы координировать, вплетать в один узор обстановку на всех фронтах и в тылу.
Жуков и Василевский посмотрели на Антонова. Тот, как начальник Оперативного управления Генштаба, лично занимался детальной проработкой будущей операции. Алексей Иннокентьевич не выделялся харизмой среди своих великих начальников, хотя, как и они, повоевал изрядно с первого дня войны - и под Киевом, и в Закавказье, и на Черноморском побережье. Так что его кандидатуру на должность первого заместителя начальника Генштаба - начальника Оперативного управления Сталин в конце прошлого года утвердил без сомнений.
- Товарищ Сталин. Мощности тылового обеспечения наращиваются, из-под Сталинграда в район Курского выступа уже прибыло 26 паровозных колонн с общим парком 600 паровозов. Загвоздка в другом - в малой пропускной способности железной дороги, к тому же постоянно находящейся под бомбёжками. Наиболее сложное положение с подвозом материальных средств у Воронежского фронта, в тылу которого курсируют всего 16 паровозных пар в сутки.
Долго рассказывать Верховному Главнокомандующему про военные трудности считалось бессмысленным, тому требовались конкретные проработанные предложения по их преодолению, и Антонов не злоупотребил вниманием.
- Есть предложение в кратчайший срок построить новую железнодорожную ветку от Ржавы до Старого Оскола, - генерал армии положил карандаш на месте будущей трассы.
Исходя из масштабов карты и длины остро заточенного карандаша, длина предполагаемой дороги вкладывалась в сотню километров, и Сталин впервые нетерпеливо посмотрел на начальника Оперативного управления - дальше.
- По некоторым сведениям, до войны там намечались проектные работы по строительству железнодорожной ветки, - поспешил уточнить Василевский. - Из специалистов "Воентранспроекта" уже создано семь изыскательских партий, они выехали непосредственно на место возможной стройки и в течение двух недель подготовят необходимые обоснования.
Это на данном этапе могло означать точку в докладе, и Сталин посмотрел на часы. Военачальники стали во фронт. Вместо слов Верховный Главнокомандующий подошёл к карте, синим карандашом вывел в её правом углу подпись: "И.Сталин".
Предварительный план утверждался...
Менее чем через два месяца, 8 июня такая же подпись появилась на Постановлении Государственного Комитета обороны "О строительстве линии Старый Оскол - Ржава", получившей кодовое наименование "Строительство No 217". Железную дорогу протяжённостью 96 километров по облегчённым техническим условиям предписывалось соорудить в период с 15 июня по 15 августа. Кроме специализированных железнодорожных подразделений и мостовиков на строительство линии привлекалось более 20 тысяч человек из числа местного населения Курской и близлежащих областей.
- Лаврентий Павлович, - уже после подписи Сталин поднял Министра внутренних дел Берию, присутствовавшего на заседании ГКО. Однажды осенью 1933 года тот заслонил вождя собственной грудью во время прогулки на катере по озеру Рица, когда береговая охрана, не разобравшись с ситуацией, открыла огонь по неизвестной лодке. Теперь требовалось защитить важнейший стратегический объект перед схваткой на Курской дуге. И хотя после разделения НКВД на наркомат государственной безопасности и министерство внутренних дел защита подобных объектов относилась к ведению госбезопасности, по многолетней привычке и личному доверию бывший руководитель НКВД внушал вождю больше надежды: - Такую стройку будет трудно скрыть от немцев. Позаботьтесь о её безопасности.
Министр обвёл присутствовавших таким взглядом, словно накрывая их не блеском своих очков, а колпаком. Он, Лаврентий Павлович Берия, с разделением своего всесильного НКВД ничего не утратил - ни силы, ни влияния. И об этом никому не следует забывать.
- Будет исполнено, товарищ Сталин.
Глава 3.
Работа на объекте 217 велась перекатами. В одном месте ещё только обозначали вешками будущее направление трассы, в другом засыпали котлованы, в третьем рыли тоннели в слишком крутых для паровозной тяги склонах, а в четвёртом уже прибивали костылями рельсы к уложенным шпалам.
Бригада Валентины Ивановича Прохоровой возилась с земляными работами на формировочной горке. Фронтовичка, потерявшая на войне правую руку, бригадир своим прямолинейным характером и цепкой хваткой заслужила среди строителей мужское отчество, но от своих принципов никогда не отступала, ласковой быть не стремилась, хваталась за любую работу. И когда от основной трассы стали отводить всевозможные рукава для отстоя составов и другие бригады категорически отказались уходить с главной ветки, именно она согласилась перевестись на строительство совсем не героической по сравнению со всей остальной стройкой формировочной горки.
- Это такой же объект, без которого дорога никуда не двинется. А потому нормы выработки оставляем прежние - до 200 процентов за смену, - выстроив бригаду, отчеканила Валентина Иванович.
Дородная, с крупными женственными формами, короткой стрижкой под пилотку, она вкупе с армейской исполнительностью и скрупулёзной чёткостью внушала окружающим непререкаемый авторитет. Никто не удивился, когда именно она объявила и соревнование среди всех бригад стройки, вывесив вдоль своего объекта написанный белилами по красной материи, непонятно где добытой, лозунг "Работать по-фронтовому".
Так и работали - по 2-3 нормы в смену.
Насыпь уплотняли трамбовками Наталья и баба Лялюшка. Не имевшая своих детей, баба Ляля любовно растила на своих коленях всю поселковую детвору и черты лица имела мягкие, выражение глаз, несмотря на 60-летний возраст, распахнутое на мир. Наталья, благо что числилась ещё в девках, успела до войны походить в поселковых активистах. При этом косу под красные косынки не обрезала, за модой старалась следить по журналу "Работница" и по фильмам. Даже на стройку взяла любимое платье с фонариками на плечах: победу приближать ехала, а не каторгу отбывать. Может, и стала бы в посёлке просто первой модницей, но когда погиб на финской жених, закрылась работой, достигнув на ней и высоких должностей, и грамот, и первых мест в президиумах.
День едва близился к обеду, и чтобы экономно распределить силы до вечера, Наталья и баба Ляля старались не отвлекаться на разговоры и не зыркать по сторонам. Обернулись лишь на треск сучьев за спиной.
Из леса вытаскивала на плече бревно Зоря, семнадцатилетняя крестница бабы Лялюшки.
- Стой там! - строго крикнула она девчушке. Оставив колотун, поспешила вниз на помощь. Сдвинула девушку от комля к более тонкой верхушке осины. И только после этого, выворачивая шею, выговорила: - Кому говорила не поднимать тяжестей? Убитому пленному? Или у тебя самой всё выкатывается из головы?
Напряглись, подтащили бревно к насыпи. Сами же и опустились на него, приводя в норму дыхание.
- Не обижай меня, крёстная. Что я, совсем немощная?
- Сейчас как поддам больно. Не колючься. Ты мне не гусар на кочерге, а будущая невеста кому-нибудь... И не хихикай. Хочешь быть скособоченной? Наталья, скажи своё слово, - обернулась за поддержкой к напарнице.
Наталья, взяв и для себя перерыв, подолом вытерла пот с лица, облокотилась на ручки трамбовки.
- А вот отправлю со стройки, и говорить ничего не придётся.
Баба Ляля победно обернулась на крестницу, но Зоря фыркнула, демонстративно отвернулась от насыпи:
- Себя лучше отправь.
От девической наглости баба Лялюшка даже замахнулась шлёпнуть ту ладонью, но Зоря и уворачиваться не стала: я твоя крестница, всё равно не тронешь. Та и не тронула, лишь укоризненно покивала головой:
- У-у, медюлянка растёшь!
Сама Наталья слова девятиклассницы оставила без ответа, хотя скрыть, что ей это безразлично, не получилось. Взялась за натёртые до костяного блеска ручки трамбовки, принялась колотить ею по насыпи так, словно сил оставалось на три таких дороги. Отвлекла лишь показавшаяся в морской тельняшке Стеша. Работу в бригаде старались менять каждую смену, чтобы не утомлялись одни и те же косточки, и морячке после вчерашнего рытья котлована выпало перемещать на тачке землю, чему она оказалась рада: возить тяжести, даже утопая колесом в землю, легче, чем таскать их на пупе.
Однако и она остановилась перед настилом, ведущим на насыпь. Сил дотолкать груз до верха не хватило, да и доски от перегруза прогнулись так, что готовы были треснуть. Ясно, что в тачку грузились те самые две нормы, приближавшие победу и сроки сдачи дороги, но если люди могли себе позволить рвать жилы, доска не желала терпеть даже малейшей перегрузки: легче треснуть пополам, чем горбатиться под неуёмные страсти людей.
Спасая лозунги и норму выработки, Наталья скатилась по рыхлой боковине насыпи вниз, подлезла под настил, упёрлась в доски спиной. Стеша откатила тачку для разгона, к ней присоединилась Зоря и вдвоём, натужно хрипя, вкатили землю наверх. Зоря, оставшись на настиле, покачалась, словно пробуя его на прочность, а на деле испытывая спину Натальи. И лишь после того, как крёстная погрозила ей кулаком уже по-настоящему, вальяжно сошла на своё место.
Наталья вновь, по одной лишь ей известной причине, оставила издевательство девчонки без отпора. Переключилась на Варю и Груню, несущих в носилках камни:
- Девчонки, камень за Стешей на дальний участок.
Только те не успели и ступить на настил, как раздался недовольный голос бригадира:
- Это кто здесь командует-распоряжается? Опять ты, Наталья?
С командирской сумкой на боку, заправленным под ремень пустым рукавом, Валентина Иванович привычно взбежала на насыпь. Не без удовлетворения оценив сделанное бригадой за время её отсутствия, тем не менее взгляд на Наталью не смягчила.
- Я думала, лучше будет, если... - на радость Зоре начала оправдываться та.
- Здесь я бригадир! - Валентина Иванович назидательно оглядела всех собравшихся, чтобы никто не вздумал повторять подвигов Натальи. - Я. И лучше знаю, какой участок готовить в первую очередь. После обеда - на кухню и в прачки.
И хотя конкретно никому не указывала, Наталья обречённо и справедливо соотнесла приказ к себе и сделала робкую попытку остаться на стройке:
- Извините, я больше не стану...
- Никому не позволю здесь своевольничать, - снова сразу всех предупредила бригадир. - Не в бирюльки играем. Я в штаб стройки. Работаем.
Ушла, как и появилась, несмотря на свою стать - стремительно, бесшумно. Однако то ли назло бригадирше, то ли просто отводя себе минуту отдыха, девчата вместо указаний на работу присели на притащенный Зорей ствол осины. Варя и Стеша отстегнули от поясков солдатские фляжки, Груня освободила местечко рядом с собой для Натальи - и повыше, и от Зори дальний край.
- Слушай, Наташ, ты же была до войны нашим бригадиром. Чего эту прислали?
- А то ты не знаешь, - отмахнулась та. Было видно, что тему эту в бригаде затрагивали не раз и она Наталье неприятна.
- И знать не хотим. Чего с тобой так долго разбираются?
Наталья отвернулась, пряча выступившие слёзы. И покатились они одновременно и от мелких издевательств Зори, и от указания Валентины Ивановича, запихивающего её в самый угол всенародной стройки, и от непонятной всем тайны, завесу в которую она не могла открыть даже ближайшим друзьям. Баба Лялюшка, отпив из предложенной Варей фляжки, намерилась сказать ей своё успокоительное слово, но на насыпи появился Михалыч. Он постучал молотком по только вчера прибитому к шпалам рельсу, на глазах у всех демонстративно подложил под него несколько камней.
- Вы что, хотите, чтобы поезд под откос пошёл? Умрём, но не достроим?
- Что ж ты на нас всё время гомонишь, Михалыч? - переключилась с Натальи на осмотрщика баба Лялюшка. - Лучше скажи, что там на фронте. Ты к радио поближе.
- Позиционные бои, - с такой важностью сообщил железнодорожник, словно это стодавнее словосочетание только что под великим секретом прошептали лично ему на ухо в Генштабе. - Так что смотрите мне здесь! - погрозил жёлтым от курева пальцем.
- Сам видишь, что стараемся до самой малой косточки.
- Колёса у поезда скажут, как старались. На дорогу, как на храм, весь фронт молится, а мы...
Посчитав свою миссию строгого надзирателя выполненной, ногой незаметно выбил обратно только что подсунутый камень - всё же был лишним. Боком, скользя, спустился к женщинам. Присел около бабы Лялюшки, подтянул, как именинников, за торчавшие ушки-петельки голенища сапог. Посмотрел неторопливо по сторонам, ожидая, когда спадёт внимание и всем видом показывая: я просто шёл мимо, просто передохну малость рядом с вами. И когда поверил в своё актёрское мастерство, будто между прочим залез в переброшенную через плечо холщёвую сумку. На ощупь покопался в ней. Опять же не привлекая лишнего внимания, вытащил газетный кулёк с торчащими через верх круглыми боками пряников. Подсунул его соседке. Та прижала, перекрестив руки, гостинец к груди.
- Сладенького хоть немного на зубок, - наклонился к её уху железнодорожник. - На всех. Как-то так.
Посидел для острастки ещё минутку, хлопнул ладонями по коленям - пора идти дальше. И главное, вообще-то, в его профессии не стучать, а слушать. Если звук звенящий, чистый - можно шагать дальше. Если рельс отзывается глухим звуком, то уже беда: ищи трещину и меняй рельс. С учётом того, что дорогу клепали из старых рельсов, что крепили их к шпалам не профессионалы, обходил старик километры в день.
И едва сейчас скрылся за насыпью, женщины с радостными криками налетели на подарок, размели из-под растопыренных пальцев бабы Лялюшки сладости. Хватило всем, один пряник даже остался в газетной воронке: наверняка Михалыч не забыл и бригадира.
- Как-то так, - смахнув с угощения прилипшие крапинки табака, первой впилась в шелушащуюся глазурь Зоря.
Остальных тоже не пришлось уговаривать. И лишь когда были собранны языком с ладоней последние крошки, Наталья привычно поднялась первой.
- Всё, Золушки. Дорогу и впрямь к медовому Спасу надо сдать. За работу.
Баба Лялюшка заранее, дабы крестница не ляпнула чего-нибудь в ответ, отвесила Зоре лёгкий подзатыльник. Не смолчала Стеша:
- Доля ты русская, долюшка женская, вряд ли труднее сыскать.
Разминая спину, выгнулась. Под тельняшкой остренько обозначилась грудь нерожавшей женщины, и Стеша, забыв Некрасова, поддела её несколько раз. Но такое добро в той или иной мере имелось у каждой, и особого эффекта демонстрация фигуры не произвела. Может, только Варя пристальнее других попробовала оценить женские прелести напарницы, но Груня подтолкнула её к носилкам - наше дело браться за них да идти за грузом.
Глава 4.
Штабные землянки, даже если и сооружаются на недолгий срок, обустраиваются быстро и основательно. Во-первых, в понятие "короткий срок" на войне мало кто верит, а во-вторых, именно из мгновений в "день-два" тихой сапой сложился уже второй полноценный год Великой Отечественной. Так что переносить жизнь и уют на завтра на фронте разучились: всё сегодня и сейчас.
Преимущество штабных землянок перед солдатскими блиндажами состояло ещё и в том, что для обслуживания командиров предусмотрены ординарцы, адъютанты, посыльные, охрана, которые и по долгу службы, и чтобы убить время, приукрашивают всяк на свой лад быт начальников. Авось отметят и на передок не отошлют.
Начальник контрразведки спецобъекта 217 майор Врагов мог бы тоже отметить своего ординарца, поставившего на столик букет цветов в гильзу от неразорвавшейся "крылатки". Оперение мины уверенно удерживало на приставном столике цилиндр с колокольчиками, но Врагов, ворвавшийся в землянку, даже не взглянул на новый элемент её убранства. Прошёл к стене, отодвинул, как в деревенской печке, ситцевую занавеску рядом с "летучей мышью". Всмотрелся в висевшую за ними карту района.
От топографии оторвал робкий стук в дверь. Зашторив "печь", в которой варилась похлёбка для Воронежского фронта, майор обернулся на вошедшего.
- А, герой! Ворошиловский стрелок! Любитель отправлять на тот свет диверсантов! Сколько уже завалил?
Лейтенант Соболь прикрыл глаза, по-детски спрятавшись в их темноту от грозного и язвительного вида майора.
- Я задал вопрос! - не принял игры в кошки-мышки Врагов.
- Троих. Но они сами...
- А какого рожна тогда мы здесь!?
Дверь землянки то ли от крика, то ли от неправильной центровки со скрипом отворилась, но её тут же захлопнул и припёр с тыльной стороны охранник.
- Какого чёрта, лейтенант Соболь, мы тогда здесь? - повторил Врагов сиплым голосом, который показался подчинённому страшнее того, который распахнул дверь. Соболь втянул голову в плечи. - Мёртвый диверсант страшнее живого, потому что не знаем, зачем шёл. Боишься, что не успеешь навоеваться? Зарубки на прикладе, как снайпер, наносишь? Что раненая?
- Молчит, товарищ майор, - обрадовался смене разговора лейтенант. - Раны не опасные, и по голове, и по животу как по заказу - по касательной. Но едва пришла в себя, принялась срывать повязки. Нацистка до мозга костей.
- Бинты завязать, язык развязать, - навис над подчинённым майор, несмотря на то, что был ниже ростом. Однако втягивающие головы в плечи Гераклы никогда не казались Гулливерами. Первое из указанного Враговым лейтенант уже сделал, со вторым, скорее всего, не справилось бы и гестапо, если каким-то образом заставить его пытать свою разведчицу. - Она шла на встречу с кем-то из наших, и твоими усилиями остаётся всего лишь единственной ниточкой, которая может вывести на предателя.
Соболь закивал. Не то что соглашаясь с упрёками, а скорее показывая, что понимает оперативную важность раскрутки агента. В своё малое оправдание и исправление расстегнул полевую сумку, вытащил бледно-синие, проштампованные печатями, квадратики бумаги:
- Среди её документов обнаружили талоны на питание. На семь суток.
Только вот находка той радости, на которую рассчитывал лейтенант, начальнику контрразведки не принесла. Она скорее озадачила, потому что вогнала контрразведчиков в совсем уж жёсткие временные рамки:
- Плохо, - не скрыл напряжения майор. - Значит, у нас шесть дней, чтобы понять, к кому и зачем шла. Шесть. Если не меньше.
Собственно, для обозначения этих сроков не нужно было и талонов. Главной задачей диверсантов, конечно же, являлась строящаяся дорога, её вывод из строя до того, как начнётся движение эшелонов. А ещё предпочтительнее, во время движения первого состава. Самые уязвимые точки - это, естественно, мосты, крутые повороты. Но и подрыв на ровном месте участка ничего хорошего не сулил... Где вот только враг? И на каждом метре девяноста восьми километров часового не поставишь. А если и поставишь, то не факт, что кто-то из них окажется предателем...
Майор подошёл к небольшому сейфу, пригнувшему свой плоский затылок за столик, открыл дверцу двумя ключами, достал папку. Показал издали лейтенанту.
- Что здесь, как думаешь?
Папка с ещё не замусоленными, не скрутившимися от частого употребления в жгут тесёмками уже мелькала перед глазами Соболя. С каждым разом она становилась всё объёмнее, словно в сейфе её тайно подкармливали бутербродами. Но демонстрировал её так явно начальник впервые. А какие документы могут занимать командира, перед которым поставлена одна-единственная задача обеспечения безопасности грузоперевозок?
- Если к железной дороге не могут пробиться самолёты, то... это, скорее всего, сведения о разведцентре, который засылает к нам диверсантов, - предположил Соболь.
Скорее всего, угадал и... испугался. Майор может как похвалить за сообразительность, так и заподозрить: откуда телепатия? Уж не заглядывал ли подчинённый в документы по собственной инициативе? Вот поэтому не надо отгадок, пусть лучше там окажутся нормы довольствия для рабочих столовых...
Соболь не ошибся в своих страхах: майор и впрямь оценивающе посмотрел на него. Но склонился, к облегчению лейтенанта, к его сообразительности. Бросил папку на столик, заставив задрожать цветы, косвенно подтвердил догадку подчинённого:
- Он создан в Запорожье. Специально под нашу стройку. Обучается около двадцати человек из числа военнопленных, согласившихся выполнять ответственную работу, связанную с переходом на советскую территорию. Даже ты не успеешь их всех перестрелять, - не забыл напомнить лейтенанту, несмотря на сообразительность, прегрешения майор. И раскрыл, наконец, истинную причину своей излишней нервозности: - Москва высылает нам на усиление группу разведчиков. Мы расписались в бессилии? - Врагов вытер платком лоб с глубокими, доходящими почти до макушки, залысинами. Вспотеешь, ежели начальство перестаёт доверять...
Дверь после стука, но распахнулась вновь. В землянку шагнула, интуитивно защищая плечо с ампутированной правой рукой, женщина в форме, и лейтенант с завистью впился взглядом в орден Красной Звезды на её груди. Вошедшая по-военному доложилась:
- Товарищ начальник контрразведки. Командир комсомольско-молодёжной бригады Валентина Прохорова по вашему вызову явилась.
- Хорошо, что прибыли, Валентина Иванович... ой, извините, Ивановна. Конечно, Ивановна, - смутился привычной оговорке на стройке Врагов.
- Ничего, я привыкла, - улыбкой сняла напряжение Прохорова. Предполагая, что разговор не окажется коротким, сбросила с плеч вещмешок, размяла затёкшую спину.
Соболь торопливо опустил взгляд, увидев, как вместе с пустым рукавом задвигалась и короткая культя у плеча. Им двигал стыд за сво1 здоровое тело, за то, что подсмотрел ненароком увечье красивой женщины и непроизвольно представил, как она выглядит, это культя, без одежд...
Врагов же в благодарность за сгладившуюся ситуацию взял женщину под локоть, подвёл к столику, придвинул табурет. Убрав папку в сейф, сел сбоку от бригадира. Поправил цветы в "крылатке" - всё он видел и мгновенно замечал, начальник контрразведки. И ординарец молодец, будет если не похвален, то и точно не наказан за службу.
Валентина Иванович подвинула вазу, окунула лицо в цветы, блаженно прикрыла глаза. Как всё же мало внимания надо для женщины! И как огромно много - всего лишь дать уловить запах цветов среди войны.
- Ничего, прикончим Германию и снова станет кавалерами да барышнями, - ещё раз извинился за свою неловкость с отчеством майор и принимая сентиментальность гостьи. - А пока есть причина поговорить о повышении бдительности. Это наш сотрудник, лейтенант госбезопасности Соболь, представитель СМЕРШа, - вспомнил о подчинённом, постаравшемся попасть на глаза.
- Здравствуйте. Сергей. Лейтенант Соболь, - протянул тот руку и попав перед фронтовичкой впросак ещё больший, чем майор: та не смогла пожать её в ответ. Краска залила его лицо, но у бригадира нашлась улыбка и для него. Даже протянула в ответ левую руку: всё будет нормально.
"Я очарован вами", - сказал о главном весь вид лейтенанта.
"Я для тебя старая, толстая, грубая тётка", - притушила порыв молодого офицера Прохорова. Хотя втайне, конечно, надеялась увидеть его протест и возмущение.
"Нет-нет, мне как раз нравится такая ваша уверенная стать", - мгновенно исполнил желание фронтовички Соболь, потому что оно совпало с его собственным мнением.
"Спасибо. Но ты просто оторвался от женщин, и как только увидишь кого помоложе и с обеими руками..."
- Есть веская причина поговорить о повышении бдительности, - отвлёк Врагов молчаливых переговорщиков друг от друга.
Дотянулся до своей полевой сумки, висевшей на центральном стояке, достал из слюдяного окошка карту, практически не помеченную никакими знаками. Скорее всего, она служила майору для простой ориентировки на местности, и он спокойно развернул её на свободном пространстве столика. Фронтовую обстановку переложил на неё рукой:
- Здесь Курская дуга, тут идёт наша стройка. Справа на всей "железке" начали рельсовую войну брянские партизаны. Немцы буксуют, и им наша дорога, по которой пойдёт подкрепление - как нож в сердце.
Переминающийся с ноги на ногу лейтенант тоже хотел поучаствовать в разговоре, чтобы прямо здесь, сейчас обратить на себя внимание бригадирши. Это желание оказалось столь велико, что позволил себе без разрешения начальника добавить пояснение:
- Расчёты, Валентина Ивановна, - не ошибся в отчестве, - показывают, что новая дорога сокращает подвоз техники, боеприпасов и материальных средств более чем на 150 километров. В условиях войны это составляет почти двое суток.
Майор одним взглядом осадил ретивого подчинённого. Тот немо застыл, но за прикрытые веки, как в начале разговора, прятаться не стал.
- Наша задача неизменна - уложить рельсы за 35 дней, - продолжил майор, но словно извиняясь за Москву, поставившей такие невероятно сжатые сроки. - Прошло уже...
- Двадцать семь, - отчеканила Прохорова. - Продвижение стройки - до трёх километров в сутки. Грунта отсыпано более...
- Это технические показатели, - остановил бригадира Врагов, больше не теряя времени. - Наш разговор о другом. Такое масштабное строительство не могло, как вы понимаете, не попасть в поле зрения немецкой разведки. И... и есть все основания полагать, что среди рабочих у них имеются пособники.
Соболь едва успел отстраниться - настолько решительно фронтовичка встала с табурета, выпрямилась, её лицо сделалось непроницаемым.
- В моей бригаде? Да я за каждую свою девчонку... за каждую! У них уже рукава по горло закатаны на работу...
Выудила из кармана галифе пачку "Беломора", выстучала на столе через надорванный уголок папиросину. В последний момент вспомнив, где находится, смяла её, зажала в кулаке: извините. Не ожидавший столь бурной реакции майор тоже встал, мягко коснулся здорового плеча бригадирши, усаживая её обратно за стол и успокаивая.
- Разговор не конкретно о вашей бригаде, Валентина Ива...нов...на! - тщательно выговорил Врагов. - Но враг есть, он реален. И есть приказ товарища Сталина, и он реален ещё больше.
Нашёлся, с чем снова вступить в разговор и Соболь. Теперь уже хотя бы кашлянув для начальника и приличия, добавил:
- Две соседние бригады полегли с дизентерией и практически выбыли из работ. Это для нас плохая случайность.
Добился, добился того, чтобы женщина повернулась к нему. Но вместо открытого или хотя бы внимательного взгляда в лейтенанта упёрлись два жёстких кинжала:
- У меня к котлу, товарищ лейтенант, кроме повара не подойдёт ни один человек. Ни-о-дин. Вон, продукты лично ношу, - кивнула на вещмешок, оставленный у входа.
- Это хорошо, что у вас такая дисциплина в бригаде, - вернул к себе внимание майор. - Но лейтенант прав, - поддержал поникшего после резкой отповеди Соболя. - Он прав в том, что их работа ложится в том числе на плечи вашей бригады. Которая сегодня работает на самом уязвимом участке - захватывает три из пяти возводимых мостов. Центральных.
- Я понимаю, - наконец, осознала невольную важность и географическую значимость своей бригады Валентина Иванович. Встала, привычно приняла строевую стойку. - Я готова оказать любое содействие, какое в моих силах и полномочиях, товарищ майор.
- Спасибо. Проводите лейтенанта на свой участок, он на месте изучит организацию работ и заодно постарается отрезать от бригады всех посторонних.
Соболь не смог сдержать счастливой улыбки: с такой женщиной отправляется на стройку! А он-то маялся в раздумьях, чего майор срочно отозвал его из медбата! В самом деле, не папку же секретную демонстрировать. Но какая у фронтовички стать! Как ладно облегает форма её формы!
Улыбнулся каламбуру, но успел принять нейтральное выражение, когда бригадир обернулась на него как будущего попутчика:
- Но только мне надо ещё зайти на полевую почту, письма для девочек получить. Разрешите идти, товарищ майор?
Врагов под локоток довёл Валентину Ивановича до выхода. Соболь, предугадывая взбучку, тем не менее выхватил из минной вазы цветы и выскользнул вслед за Прохоровой на улицу.
Глава 5.
Курская земля изобилует пригорками, и если одни ради будущей железной дороги нещадно срезались отполированными до зеркального блеска лопатами, то не попавшие в зону стройки приспосабливались под наблюдательные посты - отслеживать приближение немецких самолётов в небе да посторонних лиц у дороги.
Выставлялись на них в основном мужчины, имевшие хоть какое-то представление о воинской дисциплине, но по состоянию здоровья отстранённые от полноценной рабочей смены. В помощники к ним определялись молодые пацаны, имевшие зоркий глаз да быстрые ноги: ни оружия, ни средств связи наблюдателям не выделялось, и рассчитывать они могли только на себя.
Бывший зэка Иван Кручиня и его сосед по деревенской улице Сёмка, из-за войны не успевший закончить старшие классы, дежурили вместе не первый раз. Обязанности знали, и если первые дни что у старого, что у малого от напряжения лопались сосуды на глазах, то со временем пообвыклись и научились не только вычленять и реагировать лишь на главное, но и давать себе минуты отдыха.
На этот раз Кручиня, лёжа на плащ-накидке у подножия НП, втайне от Сёмки чистил наган, а напарник елозил на самом взгорке.
- Ну что же они не купаются, Иван Палыч? - вопрошал он оттуда. Чтобы лучше высматривать добычу, даже перевернул картуз козырьком назад. - Жара несусветная, а они только подолы подоткнули. Я б разделся!
- Ты сначала чихать перестань посредине лета, - посоветовал Кручиня.
Однако нервное возбуждения парня передалось и ему. Спрятав под плащ-накидку оружие, приподнялся, вытянул шею. Но едва Сёмка обернулся, Иван Павлович торопливо сел обратно, будто происходящее его ничуть не интересовало. Снова принялся за наган, любовно и привычно крутя насыщенный жёлтыми патронами барабан.
- Иван Палыч, ну дайте же бинокль! Красивые, как яйца на Пасху.
- Тебе сейчас оно от перепёлки покажется крупнее страусиного, - не тронулся с места Кручиня. - Никогда не видел, как бабы бельё полощут?
Сёмка, конечно, видел. Но когда такое мелькало перед глазами каждый день и из своих, деревенских женщин, это выглядело обыкновенным делом, мимо которого они, пацаны, проскакивали не задерживаясь. А тут чужие, да почти месяц одни мужики вокруг... Не, Иван Палыч слишком старый, чтобы понимать, как это маняще.
- Вон, вон самая такая. С вёдрами. Может, вдовая? Я сбегаю? - не отступал от своего Сёмка.
- Сначала гребень достань да нос утри.
Сёмка безоговорочно снял картуз, поплевал на ладони, пригладил вихры. Понимая, что сосед подначивает, тем не менее на всякий случай вытер рукавом и нос. Безоговорочно проделанная процедура позволила ему выставить условия:
- Но только она моя!
- Извини, брат, но у тебя твоё - это пока только то, что накакал.
Засунув наган в сумку с противогазом, поправил рубаху как перед свиданием, и на полусогнутых переместился на вершину косогора. Согнав Сёмку с облюбованного места, показал на оставленную внизу плащ-накидку - твоё место там.
- Там-там, - кивнул для гарантии. - Молод ещё под юбки заглядывать.
Дождавшись, когда под его взглядом парень беспокойно, но устроится на отдых, принялся сам всматриваться в то, чем заинтересовался напарник. Бабы на реке, да ещё не подозревающие, что за ними наблюдают - это и впрямь сладкая картина. Для старых тоже. Хотя сорок лет - это для какого-нибудь зайца три старости, а его, Ивана Кучереню, просто внешне слегка помяли лагеря. Душа же и ум из возраста отбирают себе жизненный опыт...
Сёмка недовольно хмыкнул, поглядев на высовывающего голову старшего. Устроился в его лежбище из веток. Достал из кармашка бумажный самолётик, распрямил его, запустил. Сделав вираж, тот вернулся почти под руку, и парень потянулся за ним для очередного запуска. Под локоть попала противогазная сумка напарника и вскрикнул от боли, полученной от острого края какого-то предмета, впившегося в руку. Ощупав находку, недоумённо оглянулся на гору. Палыч страусом тянул шею к реке. Запустил внутрь сумки руку. Не ошибся - это был наган. Но как и откуда?
- Пойду разузнаю, как и что они там, - раздалось почти над ухом, и Сёмка согнулся, пряча животом пистолет от возвращающегося начальника. - На, смотри, сколько захочется, - протянул вожделенный бинокль.
Сам расчесался, пригладил усы, экипировался. Сёмка не мог оторвать взгляд от опустевшей противогазной сумки, устроенной на плече Кручини, и боясь в то же время остаться с оружием наедине, напросился:
- Вдвоём оно бы сподручнее...
Кручиня с улыбкой, но отрицательно помотал головой, натянул напарнику картуз на глаза.
- Вдвоём хорошо батьку бить. А в этих делах, брат, надо на цыпочках, молча и в одиночку. И не обижайся. Если что - поделюсь, - пообещал принять во взрослую компанию при положительном исходе дела. - Давай на пост.
Сёмка, засовывая пистолет за пояс, уполз на наблюдательный пункт, но Кручиня не успел сделать и нескольких шагов, как перед ним вырос железнодорожный обходчик. Оба замерли, всматриваясь друг в друга. По мере узнавания железнодорожник непроизвольно приподнимал молоток, но устыдившись собственного страха, опустил его. Успокаиваясь, пригладил бороду:
- Всё ж это ты! А я смотрю издали раз, другой - и глазам не верю.
