Книга эта - выборка из неизданных архивов военного разведчика Юрченко Игоря Васильевича (псевдоним Южин), сделанных за три года его пребывания в Яньани, столице Особого района Китая, с 15 января 1941 по 24 октября 1943 года.
"Три года в Яньани" (1941-1943гг.)
записки военного корреспондента.
"Старые друзья называют меня сюцаем, который,
по меткому определению Мао, не выходя из своей
комнаты, пытался открывать великие истины. Я не обижаюсь".
Я тоже в молодости мечтал. Мечтал на склоне лет
дослужиться до командира кавалерийского полка,
а жизнь заставляла заниматься такими вещами,
какие и во сне присниться не могут.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ. ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ.
Книга эта - выборка из неизданных архивов военного разведчика Юрченко Игоря Васильевича (псевдоним Южин), сделанных за три года его пребывания в Яньани, столице Особого района Китая, с 15 января 1941 по 24 октября 1943 года. Курсивом добавлен текст из первой версии книги.
Идея зародилась давно, книга должа была выйти в 1980 году, но в 1979 Игорь Васильевич умер от инфаркта. Частично материалы вошли в книгу Петра Парфеновича Власова (псевдоним Владимиров) "Особый район Китая", 1973г. Материалы и разъяснения о совмесной работе с отцом в Китае с мая 1942 года попросил у Игоря Васильевича сын Петра Власова, известный советский тяжелоотлет и писатель, олимпийский чемпион 1960 года, Юрий Власов.
Группа во главе с Кисленко А. П. (Красинский), отозванным в Москву после оскорбления Мао, сменила группу Мотинова Петра Семеновича, и работала легально под видом корреспондентов ТАСС, состояла из трех человек (полная информация есть в сети интернет):
- Автор этих воспоминаний, тогда капитан и с 20 февраля 1943 майор, Игорь Васильевич Юрченко (Южин, Ю Жень), 1913 г.р., закончил в 1940 году 2-й спецфакультет военной академии им. Фрунзе, с июля 1940 года в распоряжении РУ РККА (разведуправление), представитель Коминтерна при ЦК КПК (китайской коммунистической партии).
- Алексеев Борис Васильевич, тогда майор, (псевдоним Алеев, Ань Ле Фу), 1902г.р. - официальный переводчик группы, закончил в 1937 году китайское отделение института востоковедения им. Наримана, с декабря 1940 г. в распоряжении РУ РККА.
- Долгов Леонид Васильевич, тогда инженер-майор (Долматов, Ли Вэнь) - радист группы, 1913 г.р., был на испанской войне начальником радиоузла в Картахене и Валенсии, раненный в ногу вернулся через Париж (интересная история про подъем в лифте на Эйфелеву башню вместе с нацистами) в СССР.
К ним прибыли 11 мая 1942 года и вместе работали до конца октября 1943г.:
- Власов Петр Парфенович, тогда майор, (Владимиров, Сун Пин), 1905 г.р., закончил в 1937 году китайское отделение института востоковедения им. Наримана, представитель Коминтерна при ЦК КПК с 1942 по 16 ноября 1945г.
- Риммар Николай Николаевич, 1911г.р., техник-лейтенант, радист, Мао Цзэдун звал его Ли или Ли Маэр.
- Теребин Андрей Яковлевич, тогда подполковник медицинской службы, (Орлов), 1905 г.р., участник боев на Халхин-Голе и советско-финляндской войны, армейский хирург с 19 июля 1941г., с января 1942 года приписан к Генштабу КА.
У костра над Стожарами.
Их было трое у костра - два охотника и один рыболов. Собственно, настоящий-то охотник был только один, Пётр Владимиров, а попросту Парфёныч. Второй с ружьём - Игорь Южин, совсем не охотник, но поскольку в своё время понюхал пороху, стрелять умеет. Третий же - Борис Алеев, хотя и не заядлый рыбак, но посидеть с удочкой не прочь.
Все трое - участники или свидетели событий одного из самых ответственных периодов в жизни китайского народа, происходивших в Яньани и вокруг неё. Это они стали лагерем на живописном берегу Московского моря, искусственного водохранилища, созданного на Москве-реке в 1937 году.
Немалый вклад в оценку событий внес Борис Алеев - замечательный человек, филолог по профессии и философ по призванию.
Рыбалка, помнится, была не ахти какой, но каждая удачная подсечка любого из нас вызывала уйму восторгов. С грехом попоќлам наловили на ушицу. Ближе к вечеру собрали хворосту, развеќли костер, разложили рядом "скатерть-самобранку". Не заметили, как и ночь наступила, безлунная, но звездная-звездная.
Костер несколько поугас и на небосклоне над озером стали отчетливо видны Стожары. Южин, направившийся было за чем-то к палатке, вдруг застыл в нескольких метрах, глядя на взметќнувшийся над горизонтом сполох целого скопления ярчайших звезд.
***
Вспомнилась поездка в Харбин зимой 1939/1940. Меня, слушателя выпускника 3 курса 2 спецфакультета академии им. Фрунзе, сняли с занятий, выдали дипломатический паспорт и вместе с Сеськиным Костей (будущий генерал-лейтенант и начальник ГРУ и друг до конца жизни) и еще одним товарищем отправили в служебную командировку. Как потом напишут в аттестации за этот учебный год "был в специальной командировке с порученной ему работой справился хорошо. Добился хороших результатов в разговорной практике".
Заданием было вывезти из оккупированного японцами Харбина нашего агента. Помощь с той стороны оказывал Орловский Кирилл Прокофьевич, работавший под видом завхоза геологической службы. Встреча состоялась в ресторане при гостинице Ямато. Незадачливого агента завернули в ковер и положили в багажник легковой машины. Так и вывезли. Но отъехали недалеко. Память сохранила разговор с полицейским. Он попросил остановиться и заглушить мотор. Его предупредили, что лучше не глушить, потом завести будет сложно. На бушующем адреналине, предъявив диппаспорта, заставили полицейского толкать машину...
Зачетка за 3 выпуской курс осталась незаполненной, и только на последней странице красуется пятерка по китайскому языку за подписью профессора Колоколова Всеволода Сергеевича.
***
Немного погодя он вернулся, закурил свой неизменный "Казќбек" и произнес: "М-да-а-а!", - не обращаясь ни к кому персональќно. Затянулся, да так, словно у него не легкие, а кузнечные меќха, и пояснил свое многозначительное междометие:
- Такого за три года в Яньани не видывал ни разу. В Китае принято "читать" небо по созвездиям системы "дракона", куда, как известно, Стожары не входят. Похоже, такие трензеля, а именно их напоминают мне звезды Плеяд, не по нутру китайскому дракону.
Эта "увертюра" произвела впечатление.
- Да-а-а, - в тон ему отозвался Петр Парфенович,- видно по всему, что Южин и впрямь собрался проехаться на сером драконе с шелковой уздечкой, да еще и с серебряными трензелями.
Было видно, что Владимиров давно изучил нрав Южина и знал: стоит его лишь "пришпорить", как он понесет. И Игорь понес, что называется, с места в карьер, как в той кавалерийской песне, "закусив стальные удила":
- Это Борис пусть седлает дракона, нам же, буденовским кавалеристам (И.В.Южин в юности служил в кавалерии и с тех пор причислял себя к кавалерийской братии), не к лицу возиться с такой непригодной для верхоќвой езды животиной. На наш век и добрых донских скакунов хватит. Однако же и по части дракона я кое-чему поднаторел, живя под киќтайским небом. Но пусть сначала Борис предварит несколькими слоќвами тему разговора, поскольку у нас гости, - заключил он, имея в виду егеря из Завидовского охотничьего хозяйства, коќторый, обходя свои "владения", завернул к нам на огонек.
Дело в том, что предметом их жарких дискуссий и, вероятно, не только у костра, была тема, избранная Алеевым для защиты канќдидатской диссертации. Работал он тогда на кафедре китайского языка в одном из московских институтов иностранных языков и задался целью растолковать социально-политическое знаќчение одного китайского иероглифа - "ЛУН".
Непосвященному читателю это ровным счетом ничего не говорит: мало это или много?! Но уж во всяком случае, должно заинтриговать - что бы это могло значить?!
Дракон - это как пятерня с растопыренными пальцами или кулак сжатый мускулами для удара. Такую трактовку дракона Мао внес своими весьма образными объяснениями.
Долго бы мне пришлось мучаться угадыванием, если бы ясность не внес сам Мао своими объяснениями. О том же образно повествует и символ КНР - пять звездочек (на флаге), где бОльшая звезда - большой палец Мао.
- Все вы, вероятно, помните классическое изображение дракона? - полувопросительно, полу-утвердительно сказал Алеев, - по внешнему виду он не похож ни на одно живое существо. Если же приглядеться повнимательнее, то можно различить, что дракон соќстоит из различных частей пяти существ, объединенных одним теќлом. Это голова лошади или коровы (во всяком случае, кого-то из травоядных), пальцы с птичьими когтями, лапы собачьи или тигриќные, кожа с рыбьей чешуей, тело червя или змеи, объединяющее все эти элементы, которые расставлены друг за другом в строго определенном порядке по замкнутому кругу. Стоит только нарушить этот порядок, как дракон распадется на свои составные части, так как перестают действовать центробежные силы.
Дракон как символ происходит от одной из ранних форм релиќгии - тотемизма (тотем в первобытных верованиях - природный объќект, находящийся якобы в родстве с определенной группой людей). Каждая народность в Поднебесной поклонялась своему тотему. Восќточные племена "И" обожествляли травоядных животных, южные "Мань" - птиц, западные "Цзянь" - хищников, северные "Ди" - рыб, а центральные "Хань" - пресмыкающихся. Таким образом, киќтайский дракон в религиозно-демографическом смысле есть не что иное, как собирательный тотем пяти народностей. Вот так дракон стал многоликим символом Китая.
Алеев еще долго и очень увлекательно рассказывал, подбраќсывая время от времени сучья в костер. Нередко он прибегал к чисто китайской терминологии, которую даже ему трудно было с ходу переводить на русский язык. Постепенно обрисовалась весьќма сложная, но логически стройная натурфилософская система "у-син", то есть пятикомпонентная система первоэлементов прироќды в их статике и взаимодействии. В заключение он отметил:
- Пять первоначал природы: дерево, земля, огонь, металл, вода, как и пять составных частей дракона, которые легли в осќнову системы философского мышления, возникшей сугубо на китайсќкой почве, представляют собой хотя и трудный для понимания, но довольно-таки отлаженный механизм со многими функциями. Между прочим, формулами "у-син" по схеме дракона можно объяснить проќисхождение корней и структуры китайского языка.
Свою лепту, и немалую, внесли в этот рассказ Владимиров и Южин. Особенно в ударе был Южин, по мнению которого, в систеќме "у-син" было много полезного. Наиболее важное прикладное значение этой системы он усматривал применительно к сельскому хозяйству. Завладев нитью разговора, он вновь обратился к звездному небу, которое стало своего рода отќправной точкой его повествования.
- Удивительно мудро устроен звездный календарь простых китайских крестьян, - начал он, - не берусь судить, существует ли таковой в письменном виде, но устно он передается из поколения в поколение. Его материальная ценность состоит, прежде всего, в том, что по нему ведутся все сельскохозяйственные работы: опреќделяются сроки сева, начало уборки урожая. Сейчас только остаетќся сожалеть о том, что в свое время в Яньани я не освоил этот каќлендарь. Правда, даже там это было бы нелегко сделать. Вспомиќнается даосский монах, который мог бы стать отличным учителем. Да, вот, встретиться с ним довелось лишь однажды и, к тому же, в ненастье. И он не смог, даже если и захотел бы, посвятить меня в тайну звездного неба, по которому китайцы исстари не только ориентируются на местности, но и, что гораздо важнее, отсчиќтывают годы, месяцы, недели, дни и время суток с точностью до четверти часа.
Китайцы в отличие от других народов делят год не на четыре, а на пять времен: весна, лето, осень, зима и середина года, которая приходится где-то на начало июня - конец июля. У них существует и пять сторон света: восток, юг, запад, север и сеќредина, то есть то место, где находится тот, кто определяет эти стороны света, а в зените для ориентира - Полярная звезда. Как видно, и здесь прослеживается связь с названной уже системой "у-син".
Владимиров из своего богатого опыта общения со многими руководителями китайской комќпартии знал, что те или иные элементы "у-син" нередко испольќзовались китайскими руководителями в их повседневной деятельности.
В своих воспоминаниях мои собеседники нет-нет, да и касались прожитых в Яньани лет. И хотя в Китае победила революция, яньаньский период истории КПК и всего государства не ушел в область преданий. Каждый из них по-своему оценивал происшедшие события. Иногда они резко расходились в характеристиках отдельных конкретных руководителей Компартии Китая, но в одном они неизменно были едины: в Китае происходит что-то неладное.
Учитывая авторитет и влияние Мао Цзэдуна, который утвержќдал, что "общая программа новой демократии - построить социализм на раз-валинах колониального, полуколониального и полуфеодального порядка - была бы совершенной утопией", можно понять тревогу наших героев за судьбы всего китайского народа.
Продолжая мысль Владимирова, можно уверенно сказать, что идеологические и даже политические функции дракона как симќвола "пяти начал" дают о себе знать и в настоящее время. На его пяти атрибутах построена внешнеполитическая концепция "трех миров", по которой весь мир подразделяется на пять составных частей: первые две - это сверхдержавы (Советский Союз и Соединенные Штаќты), две другие - развитые в промышленном отношении социалистиќческие и капиталистические государства и, наконец, пятая - это весь так называемый "третий мир", то есть развивающиеся страны, к числу которых, в силу определенных конъюнктурных соображений, пекинские руководители относят и Китайскую Народную Республику.
Однако не будем забегать вперед...
***
Мое сознание начало формироватќься еще при Ленине, и я помню, что в те времена за свободное выражение политическќих взглядов никто никого не наказывал,ќ а спорили очень много. Сам В.И.Ленин много спорил со своими соратникамќи. Пример. Брестский мир. Ленин камня на камне не оставил от концепций Троцкого и Бухарина, однако терпел их около себя и заставлял их работать на революцию и дело шло. В этом отношении нечто похожее находим мы и у Мао...
Мы росли и воспитывались в духе пафоса мировой революции. Ведь здание школы ВЦИК в Кремле, где я учился, было построено нами, курсантами, на месте нами же взорванного Чудова монастыря. С 16 лет, сначала воспитанником в оркестре, потом курсантом, я жил в Кремле. Старший брат Виталий пристроил меня в музвзвод и, тем самым, спас от голода, после того как мать, Юрченко Надежда Петровна, член РСДРП с апреля 1917 года, оставив нас на попечение тетки в Чембаре (Пенза), уехала в Петроград вслед за моим настоящим отцом, телеграфистом, Семеном Михайловичем Фиминым, отсидевшим 8 лет за "экспроприацию в пользу партии эсеров".
Я до сих пор помню слова нашей любимой курсантской песни:
Мы школы ВЦИК кремлевская охрана
И РКП мы зорко сторожим.
И каждый (из нас) твердо знает
Всегда готовы мы в бой,
А если тревогу сыграют,
Раздуем пожар мировой.
Потом сама жизнь исправила наши восторженные настроения, забыли и эту волнующую боевую песню. Эти благородные настроения не ведомы нашей молодежи, и она во многом не может понять нас.
Юрченко Игорь Васильевич крайний слева в третьем ряду, 1932 год
***
Первые сюрпризы. В ЯНЬАНИ (в Особом районе). Москва - Алма-Ата - Ланьчжоу.
Прежде чем приступить к рассказу по существу, необходимо сказать несколько слов, как и почему я оказался в Яньани.
После окончания Военной академии им. Фрунзе в 1940 году меня, как и многих подобных мне изучавших в академии китайский язык, распределили в аппарат главного военного советника в Китае. Мне не хотелось ехать за границу, но роль в этой истории сыграла личность главного советника - только что назначенного генерал-лейтенанта В.И. Чуйкова. Это существенно меняло дело. В его распоряжение я поступил и был включен в группу, которая готовилась к отправке по программе, разработанной самим Чуйковым. На занятиях особое внимание уделялось опыту работы старшего поколения советников, особенно тех, кто только что вернулся...
***
Уездный город Хаши - это обычный среднеазиатский кишлак из приземистых, в основном глинобитных строений. На центральной базарной площади мы быстро отыскали купца-китайца, дружески прозванного волонтёрами Николаем Ивановичем.
Мороз крепчал, и шофёра пришлось отпустить с условием, что он вернётся за нами через два часа. Дом купца с глухим фасадом был по-китайски своеобразен. Вход с улицы вёл в сенцы, огибавшие угол справа, к двери во внутреннее помещение - хорошо продуманная система от возможных набегов, которые не были редкостью в этом полудиком краю. Большую часть внутреннего помещения занимала сама торговая лавка, битком набитая всякого рода товарами.
Получив объяснение о цели нашего посещения в столь неурочный час, хозяин распорядился подать чай и все свои товары предоставил на свободный выбор.
Нас интересовали в первую очередь товары повседневного обихода, начиная от постельных принадлежностей и кончая туалетным мылом. Набор получился довольно обширный, и стоило большого труда посчитать, сколько всё это стоит. Купец называл цены вещей - мы, не торгуясь, кидали, но считали. Ошибались и снова кидали.
Грозный стук в дверь прервал наши занятия. Хозяин вышел и тут же вернулся в сопровождении троих, вновь прибывших. Вошедший первым, невысокого роста, в довольно чистом европейском платье, подошел к нам. Второй - огромный детина с прыщем на лице, с драгунской саблей без ножен и темляка, встал в свете керосиновой лампы между нами и кипами товаров в глубине комнаты, за ними робко приблизился хозяин. Третий вошедший остался стоять в тени у двери.
- Кто эти люди, и что у вас тут происходит? - строго обратился начальник к хозяину.
- Мы советские корреспонденты - вклинился в диалог на чистом пекинском диалекте Алеев, - покупаем для себя товар.
Он сразу понял, что имеет дело с обычным полицейским патрулём.
- А мы всегда рады приветствовать советских людей на своей земле, - находчиво извернулся полицейский, - мы специально заглянули сюда, чтобы помочь вам.
И с присущей ему моторностью выхватил счёты и стал быстро кидать костяшки под диктовку купца. Он так ловко орудовал прибором, что через считанные минуты выдал результат. Получилась сумма примерно в два раза меньшая, чем насчитали мы вместе с купцом.
Мы тут же расстались, рассчитавшись сполна. Не трудно догадаться, какими постными остались физиономии - купца, которому не удалось поживиться за счёт новичков покупателей, и того верзилы с прыщем, которому не подфартило поживиться за счёт купца.
Город Ланьчжоу с населением до ста тысяч человек, географический центр Китая, расположен на южном берегу западного изгиба большой излучины Хуанхэ. После подавления широкого мусульманского восстания в 1929 году, он был объявлен административным центром провинции Ганьсу и стал главным опорным пунктом гоминдановского правительства на северо-западе страны. Разноплеменность края, постоянные усобицы, близкое соприкосновение с очень сильной мусульманской группировкой на западе и находящимся во власти КПК Особым районом на северо-востоке, наложили на облик города своеобразный отпечаток.
В период войны с японцами внутренняя вражда в этом краю стала скрытной.
Ланьчжоу, прикрывавший удобные пути сообщения во все стороны, служил главной перевалочной базой тыла гоминдановской армии.
Мы поселились в одном из бараков авиационной базы за городской стеной на восточной окраине города вместе с нашими советскими лётчиками-волонтёрами.
Удалённый на пятьсот километров от линии фронта город многократно подвергался налётам японской авиации. Однажды ночью и мы наблюдали такой налёт. Наши лётчики поднялись в небо, когда японцы уже бомбили лётное поле. Короткий воздушный бой был виден с земли по траекториям трассирующих пуль. Японцы быстро обратились в бегство, не причинив аэродрому никакого вреда своей бомбёжкой.
Наши лётчики назвали этот эпизод "учебной тревогой", где они смогли показать свои боевые возможности лишь частично.
В остальном город жил своей размеренной жизнью, разве только условия военного времени сделали его более представительным и одушевлённым.
Продолжая свои нехитрые покупки, мы ежедневно встречались с купцами, у них дела шли бойко. В одном из походов по городу мы оказались у самых западных ворот, охраняемых усиленным патрулём.
На этой заставе жизнь протекала также размеренно, но была более разнообразной, и в неё вкрапливались моменты чисто военно-политического порядка.
Начальник караула время от времени прохаживался от патрульного помещения к воротам и обратно. В одном из рейдов он остановил старика, направлявшегося в город с белым наполненным мешочком на полусогнутой руке.
- А что это у тебя? - ткнул он пальцем в мешочек.
- Ми-цза /просо/ - жалобно пропищал старик.
- А ну пойдём - сказал грозный начальник и потащил старика в караульное помещение.
Через минуту старик вышел один, уже без мешочка, подслеповато покосился в сторону солнца и повернул обратно к воротам, жалко семеня негнущимися ногами.
Солдатская казарма, некогда покрашенная жёлтой краской, стояла на пути от базы в город. И проходя мимо, мы каждый раз могли наблюдать картины служебного быта.
Из казармы не слышалось ни звуков сигнального рожка, ни громких строевых команд, ни солдатских песен. Они не ходили в строю, у них не было единой формы одежды и, по всей вероятности, определённого распорядка дня. Как пчёлы в улье без матки, солдаты бродили вокруг своей казармы, не имея определённых занятий. Иногда среди них появлялся офицер, тогда они окружали его стайкой, и у них шли какие-то беседы. Возможно, это были уроки словесности, а может быть ещё что, но только такие беседы никак не были похожи на военные занятия.
В безветренные дни всё население казармы выходило на солнечную сторону давить телесных паразитов, снимая по очереди свои одежды.
Это были своеобразные добровольные арестанты, поскольку содержались они без охраны. Они бы разбежались, если бы им дали в руки настоящее оружие, которое можно продать. Но они не разбегались, не зная, как и чем прокормиться на воле. Вот именно такое представление о себе оставляла гоминьдановская армия.
На нашей базе целыми днями слонялся молодой пёс - красивая овчарка ровной светло серой масти. Прижился он здесь по наследству от прежнего начальника базы - известного нашему читателю автора дневников "Особый район Китая" - Владимирова П.П. После него некому было заниматься собакой, и пёс вырос, и жил сам по себе, ничему не обученный и никому не нужный. Он иногда сопровождал лётчиков на аэродром, а большей частью, бродил по базе безо всякой цели. Будучи доброго характера, он никогда ни на кого не лаял.
Однажды он увязался с нами в город и там, посещая вместе с нами магазины, не отходил от нас ни на шаг. Но в одном из них он проявил свою прыть, едва не доставившую нам большие хлопоты.
Едва мы подошли к прилавку, как наш Рекс бросился к двери и громко гавкнул. В двери появилась молодая женщина, элегантно по-европейски одетая.
- Вэй! - негромко вскрикнула она.
- Назад, Рекс - испуганно закричали мы.
Но уже в следующую минуту ничего не произошло. Рекс послушно вернулся к нам, предварительно облизав даме лицо и руки. Дама лёгкой походкой подошла к прилавку и обратилась к хозяину со своей просьбой. Из их диалога на чистом пекинском диалекте можно было заключить, что дама размещает у купца очень странный заказ на ребёнка - хайцзы. На выраженное нами изумление нам разъяснили, что хайцзы на местном диалекте может означать и ребёнка и туфли. Существует лишь совсем едва различимое на слух ударение на гласный звук в середине слова. Для меня, начинающего изучать китайский язык, это было настоящее открытие. И не успел я ещё оценить до конца всю его глубину, как сам допустил досадную ошибку.
Я попросил у хозяина лезвия для безопасной бритвы "баосяньдао", а он мне вместо этого предложил целую пачку известных противозачаточных изделий - "баосяньтао". Как они называются по-китайски, я ещё и не знал. Я был крайне смущён и боялся ещё что-либо сказать по-китайски.
- Как ты до этого додумался? - спросил Алеев по-русски, зная мой скромный лексикон.
Я стал объяснять Алееву, что у меня никаких других намерений, выходящих за рамки лезвий для безопасной бритвы, не было. На что он громко расхохотался, а дама и хозяин открыто выразили свой неожиданный для них интерес к моему замешательству. Оба они вступили в общий разговор и мои ошибки тут же выяснились. Я нечётко произнёс последний слог - дао, что значит нож, и у меня получилось более похоже на тао - чехол.
Это был очень запомнившийся и хороший урок китайской фонетики.
Борис Васильевич - достопочтенный учитель-наставник - прочитал мне по этому поводу целый курс лекций, об этом нигде не прочитаешь.
В китайском разговорном языке часто возникают стихийные каламбуры из-за большого числа созвучных слов.
- Главное - убедительно предупредил он, - не нужно бояться вступить в разговор с китайцами. Чтобы сделать всякое новое в своём лексиконе слово активным, его нужно употребить к делу девяносто девять раз, многие очень хорошие китаисты после первых казусов, как с тобой, навсегда становятся молчунами.
В другой раз мы набрели на храм. Был ли он буддийский или какой другой, сказать трудно, так как ни внешний вид его, ни внутреннее устройство, ни о чём определённом в религиозном отношении не говорили. Это был просто китайский храм независимо от его первородного предназначения.
Более того, точнее было бы назвать его обычной ночлежкой. В храме мало что сохранилось от прежнего убранства. Пустые полки и ниши по стенам, где место божествам, красноречиво свидетельствовали об этом. Храм был интересен людьми, его населявшими, а не убранством, которое там практически отсутствовало, если не считать пыли истории.
В полумраке из-за малого размера окон, по всему помещению в разных позах и положениях находились люди. Царила тишина. Первая мысль была обманчивой. Нет, это не горьковское дно. Бедность - это ещё не дно человеческого общества. Эти люди не отбросы, они просто остались без очага и крыши над головой в зимнее время. Большей частью это были сезонные рабочие, батраки, кули, совершенно не склонные к тунеядству или преступности. В их поведении ощущалась степенность, и что удивительно, полное отсутствие страха перед завтрашним днём - чем жить. Они привыкли к такому образу жизни и не унывают.
Они не опасны обществу. Их никто не боится, полиция ими не интересуется, поскольку взять с них совершенно нечего. Здесь нет азартных игр, однако некоторые играют в шахматы. Китайские шахматы по количеству и назначению фигур идентичны с общеизвестными, только сами фигуры лишь обозначены иероглифами на шашечных кружочках, и есть некоторые дополнительные правила для хода конём и ладьёй, а во всём остальном они одинаковы с нашими.
Алеев, не проявлявший никакого интереса к шахматной игре, тем не менее поощрил меня принять участие в этом оригинальном турнире. Шахматисты гостеприимно приняли меня в свою компанию. Но игры не получилось, и само общение с этой публикой далее шахматной терминологии не пошло.
Словом, вот такое интересное на китайской земле явление, как этот храм с его обитателями, ничего не добавило к нашей коллекции китайской экзотики. Но у нас впереди было много времени и много китайских храмов на пути. Может быть, в них мы найдём настоящую экзотику.
Когда мы возвращались домой, нас постоянно сопровождала стайка попрошаек нищих, день от дня возрастающая в своей численности. Виноват в этом был я сам, проявляя филантропию и раздавая им мелочь, как заметил мне сразу же Алеев.
Избавились мы от их преследования также помимо своей воли и также по моей неосмотрительности.
Случилось это так. В одном из магазинов на полках стояли бутылки с этикетками - пиво. Я потребовал две бутылки, и хозяин поставил их на прилавок вместе с двумя пиалами.
- Ты зря радуешься, - охладил моё рвение Алеев, - это совсем не то пиво, о котором ты думаешь.
Тем временем хозяин откупорил одну бутылку и наполнил пиалы.
Я сделал один глоток, на большее не решился. Алеев тоже слегка пригубил.
- Теперь понял!?
Чего же тут было не понять. Напиток, может быть, был и не опасный, но по вкусу не имел ничего общего с нашим пивом.
Я выложил деньги за одну бутылку, и мы направились к двери.
- Возьмите обратно деньги, - пытался остановить нас хозяин, - ведь вы ничего не купили.
Но мы сказали ему спасибо, до свидания и продолжили свой путь.
На улице нас вновь настиг хозяин магазина, настойчиво предлагая нам вернуть деньги. Напрасными были наши возражения - бутылка всё равно испорчена и её никто не купит. Хозяин настаивал, что мы его оскорбляем и подрываем честь заведения.
- Вы лучше отдайте эти деньги вот эти нищим, - я показал на выглянувших из-за угла наших преследователей.
- Они не будут к вам больше приставать, если вы возьмёте ваши деньги.
Пришлось пойти на компромисс, и нищие, действительно, к нам больше не приставали.
На самолёте, который должен был доставить нас в Яньань, прибыли наш начальник, подполковник Скворцов Ф.К. и радист Долматов А.В. Оставшиеся дни целиком ушли на подготовку к последнему перелету.
Несколько раз нас посетил генерал-адъютант командующего 4-м военным районом, на территории которого мы находились. Он спрашивал, какая нужна нам помощь и пригласил нас прийти к командующему. Условились встретиться завтра во второй половине дня.
Командующий - генерал Чжу Шаолян - принял нас в довольно просторной комнате с зашторенными камышовыми циновками окнами.
Сам генерал сидел в кресле в шелковом тёмно-коричневом халате и тёплых домашних туфлях. Он не встал нам навстречу, сославшись на ревматизм. Предложил принять маленькое угощение, как он выразился, в виде армянского коньяка и фруктов, расставленных на высоком столе. Мы заняли места за столом стоя (стульев в комнате не было).
Церемония была простой. Он спрашивал о нашем самочувствии, не нуждаемся ли в чём - он готов помочь и т.д. Мы угощались, выражали свою благодарность за его заботу, потом назначили день вылета и распрощались.
Из Яньани регулярно поступали сигналы - погода лётная, к приёму готовы.
***
15 января 1941 года с военного аэродрома в городе Ланьчжоу провинции Ганьсу, с базы, обслуживавшейся советскими летчиками на территории гоминьдана, где находился своего рода перевалочный пункт, через который шла помощь Советского Союза в Китай через Синьцзян, поднялся в воздух тяжелый четырехмоторќный бомбардировщик ТБ-3 и взял курс на северо-восток.
Ориентиром в полете служила светло-желтая лента огромной излучины реки Хуанќхэ на темно-коричневом фоне окружающей местности. На борту самоќлета находилась небольшая группа советских военных корреспонденќтов, направлявшихся по договоренности и с официального разрешения правительства Чан Кайши в Яньань - столицу Особого пограничного района Шэньси-Ганьсу-Нинся (сокращенно Шаньганьнин). Этот район представлял собой главную опорную базу вооруженных сил Коммунисќтической партии Китая (КПК), переформированных в порядке соглашения о едином национальном антияпонском фронте в 8-ю и Новую 4-ую армии.
Экипаж самолета состоял из пяти человек: командир со вторым пилотом размещались в верхней кабине за ветровым стеклом из гнуќтого плексигласа, штурман в "моссельпроме" - в застекленном выступе носовой части, стрелок-радист - в гнезде с турельным пулеметом позади хвостового оперения и борт-механик - в "курятнике" - салоне в полости фюзеляжа. Последний выполнял также обязанности стюарда по обслуживанию нас, пассажиров. В первую очередь он "впряг" нас в лямки парашютов; на себя же парашют не надел. На это нельзя было не обратить внимания:
-Почему?
-Лишнее, наш корабль братская могила...
-Тогда к чему же нам парашюты?
-По инструкции...и...и!!!
Салон своим убранством - деревянные балки и косые стропила, действительно напоминал скорее чердак деревенского сарая. В перегруженном саќмолете пассажиров разместили в соответствии с индивидуальной весовой категорией. Мне досталось место у основания правого крыла за бензобаком. Благо, самолет был дырявый, и в щель достаточного размера удобно было наблюдать за трассой полета и пробегающей внизу местќностью.
Самолет шел с невероятной по современным понятиям скоростью, при встречном ветре, 130 километров в час. Предстояло преодолеть около 750 километров, в то время как расстояние от Ланьчжоу до Яньани по прямой не превышает четырехсот. Сложность заќдачи состояла в отыскании среди хаотичного нагромождения гор ориентиров, по которым можно было бы точно вывести самолет к месту назначения - разрушенному японцами небольшому китайскому городу Яньань. Сверху эта сморщенная коричневая земля казалась огромным печеным яблоком, обвитым более светлой лентой того же оттенка - рекой Хуанхэ, по западному берегу которой проходила линия обороќны войск 8-й армии. Самолет надлежало вести по точно намеченным на штурманской карте ориентирам, в противном случае грозила опасность очутиться на оккупированной японскими войсками территории.
На штурманской карте прямыми линиями соединены города Ланьчжоу, Иньчуань и Яньань, образовав равнобедренный треугольник со сторонами равными: Ланьчжоу-Яньань500 км, Ланьчжоу-Иньчуань 350 км и Иньчуань-Яньань 500 км. Наш самолет шел по курсу равных сторон этого треугольника. Ориентирами служили река Хуанхэ до Иньчуаня, Великая китайская стена до заставы Саньчэньбао и далее река Яньшуй до Яньани.
С тысячеметровой высоты жилые дома были похожи на спичечные коробки, река Хуанхэ выделялась широкой желтой полосой на коричневом фоне зимнего рельефа местности. При снижении на реке четко различались паромные переправы из надутых свиных шкур. Великая китайская стена угадывалась по ровќным линиям падавших от нее теней. Великой китайской стеной цинский император, ныне высоко превозносимый маоистами, Ши-хуан, в третьем веке до н.э. увековечил границу исконных китайских земель на севере и северо-западе страны.
Северо-запад Китая, где мы пролетали, в древние времена служил пристанищем воинственных племен, которые во втором тысячелеќтии до нашей эры завоевали и покорили Поднебесную. После сверќжения последней цинской династии в 1911г. здесь образовался сложный клубок внутренних и внешних противоречий, вследствие чего Северо-Запад превратился в надежное убежище для всякого рода сепаратистских группировок. Здесь же, в 1936 году сосредоточились и основные силы Китайской Красной армии, превратив Северную Шэньси с центром в Яньани в свою главќную опорную базу.
Через пять с лишним часов полета самолет вышел к месту поќсадки. Это была относительно ровная посадочная полоса местности, достаточная для приземления тяжелого самолета. Передний край ее примыкал к каменистому берегу речки Яньшуй, на противоположном берегу которой вздымалась высокая гора. В случае ошибки летчика при посадке пространства для маневра не оставалось. Наш пытный летчик, впервые оказавшийся в этом месте, дважды снижался над посадочным полем, чтобы лучше рассмотреть его, и только после третьего захода уверенно посадил машину, затормозив ее у самой кромки берега реки.
Короткий зимний день быстро сменили весьма непродолжиќтельные в этих широтах сумерки. Члены экипажа с пассажирами укрыли самолет от возможного налета японской авиации. Подбежавшие бойцы 8-й армии помогли нам с выгрузкой нехитрого нашего имущества.
От развалин бывшего города к самолету подошла санитарная машина, как потом стало известно, единственный автомобиль в Яньаќни, подаренный китайским коммунистам американским обществом Красного Креста.
Из машины вышел человек с маузером через плечо и предложил одному из нас немедленно прибыть вместе с ним к Мао Цзэдуну в Яньцзялинь. Алеев и Долматов были заняты хлопотами у самолета - разгрузка, маскировка, поэтому решили послать меня. Ехали уже при лунном свете. Дорога вилась по склону горы. Примерно через пять километров переехали по льду небольшую речку, и машина остановиќлась у входа в глухое ущелье, загроможденное глыбами серого камќня. Дальше пошли пешком. В наиболее узкой части горловины ущелья, где тропа пролегала меж двух больших камней, стояли двое часовых с огромными старинными китайскими мечами наголо у плеча. Картина была впечатляющей. Поднявшись по тропинке несколько выше, как бы на второй этаж, мы сразу же оказались в пещере, которую можно было определить как служебное помещение. По всей вероятности, это и была приемная канцелярии ЦК КПК.
На какое-то мгновение я остался одни. Затем в пещеру вошќли десять человек, одетые в серо-синие, выцветшие черные или буро-зеленые ватные куртки и такие же штаны, обутые в тряпочные туфли-тапочки - стандартное обмундирование всех кадровых работников в Яньани. Передо мной был полный состав Политбюро ЦК КПК, за исключением Чжоу Эньлая, который постоянно находился с дипломатической миссией при Чан Кайши в Чунцине и редко посещал Яньань.
Здесь были: Мао Цзэдун - председатель Реввоенсовета, Ван Цзясян - начальник Главного политического управления армий, Чжу Дэ - главнокомандующий, Линь Боцюй - председатель правительства по-граничного района Шаньганьнин, Бо Гу - редактор газеты "Синьхуа
жибао" и заведующий агенства "Цзефан шэ", Ван Мин - ректор Яньаньского университета, Ло Фу - генсек ЦК КПК и заведующий отделом пропаганды ЦК КПК, Дэн Фа - заведующий отделом ЦК, Жэнь Биши - заведующий орќганизационным отделом ЦК, Чэнь Юнь - заведующий отделом кадров
ЦК.
Вошедшие остановились у входа лицом ко мне. Я стоял посередине пещеры. Она была достаточно просторной и не казалась тесной от присутствия такого числа людей. Меня спросили о самочувствии и еще о чем-то, что принято в подобных случаях. Затем наступила пауза. Мы внимательно рассматривали друг друга.
- Почему вы не даете оружие нам, а даете гоминьдану? Они вашим оружием разгромили нашу Новую 4-ую армию, - неожиданно задал мне вопрос Жэнь Биши и, не дожидаясь ответа, продолжил в категорической форме.
- Скажите тоќварищу Сталину: нам нужно оружие! Мы им будем бить японцев.
- Мы сделаем все, что в пределах наших возможностей, - отвечал я. И в то же время мне это представлялось маловероятным, поскольку меня никто не уполномочивал вести подобные переговоры.
Это был сюрприз, поставивший меня в затруднительное положение. После выхода частей Красной армии из окружения в январе 1935г. по требованию Мао Цзэдуна состоялось расширенное совещание Политбюро ЦК КПК, хотя фактически в нем участвовали преимущественно военные работники. На этом совещании Мао Дзэдун добился отстранения генерального секретаря ЦК КПК Бо Гу, обвиќнив его в ошибках, и Чжоу Эньлая. Фактическое руководство в партии и армии Мао взял в свои руки, хотя формально генеральным секретарем был избран Ло Фу. Тогда же Мао Цзэдун присвоил себе пост председателя Революционного военного совета.
Идея получения вооруженной помощи от Советского Союза про-должала оставаться в центре внимания руководства в Яньани. В 1936 году Мао Цзэдун посылал Дэн Фа в Москву, для ведения переговоров непосредственно с правительќством СССР об условиях предоставления военной помощи Китайской Красной армии (ККА). В 1938 году Линь Бяо, командовавший в то время крупным соединением ККА, был послан в Москву с той же целью (об этом стало известно позднее от самих Дэн Фа и Линь Бяо, в пеќриод "чистки" в Яньани в 1943 году).
Жэнь Биши наседал:
- Вы все-таки скажите Сталину, чтобы оружие давали нам, а не гоминьдану.
Разговор шел на русском языке. Его содержание Мао Цзэдуну переводили одновременно несколько человек. Кроме Жэнь Биши русским языком владели Ван Мин, Бо Гу, Ло Фу, Дэн Фа и Ван Цзясян. Присутствующие обменялись накоротке мнениями в довольќно бурной форме. Было видно, что они возбуждены. Только один Мао Цзэдун внешне оставался спокойным. Не проронив ни единого слова, он проќдолжал рассматривать меня пытливым взглядом. Заќтем они отправились продолжать прерванное заседание Политбюро, посвященное, как потом выяснилось, обсуждению последних событий в провинции Аньхой - разгрому гоминьдановскими войсками Новой 4-й армии. Меня оставили на попечение Джу Дэ.
Первая встреча с членами Политбюро ЦК КПК заставила советских журналистов тогда и особенно впоследствии задуматься над вопросом, который задал мне Жэнь Биши. Вопрос не был праздным или его личным заблуждением. Он был задан в присутствии всего Политбюро. Ведь в этом вопросе была острота китайско-советских отношений того времени. К чему могло приќвести выполнение требования, высказанного Жэнь Биши не без соќгласия Мао Цзэдуна, в тогдашней военной обстановке?
Советский Союз, связанный договором с гоминьдановским пра-вительством, помогал китайскому народу в организации вооруженќного отпора японской агрессии. Закулисная помощь КПК в обход центрального правительства означала бы на деле вмешательство во внутренние дела Китайской Республики, способствовала бы расќколу единого национального антияпонского фронта, а в перспектиќве - возобновлению гражданской войны, что было бы на руку тольќко агрессору. Положение складывалось не такое простое, как могло показаться на первый взгляд.
В то время я понял только одно, что в лице руководства КПК стоят совсем не те люди, какими мы их себе представляли до непосредственного контакта с ними и что вести себя с ними в дальнейшем нужно с большой осторожностью.
И второй момент - в данной постановке вопроса все члены Политбюро были единодушны, не было видно разницы в настроениях тех, кого мы потом будем считать интернационалистами и тех, кто неизменно стоял и продолжает находиться в рядах великоханьских националистов. Это был вопрос, ответ на который и ныне дать не так просто.
...Чжу Дэ пригласил меня к себе ужинать. Нас встретили его жена Кан Кэтин, обаятельная женщина, и дочка - подросток лет шестнадцати. В высших сферах Яньани, как нам потом стало известно, обычно упоминали о простонародном происхождении Кан Кэтин, и она редко там появлялась. Мы видели в ней что-то русское в ее непосредственности, в простоте обращения, в ее заботлиќвой женской чуткости и прямоте. У Кан Кэтин были светло-карие глаза, менее черные, чем обычно у китаянок, волосы и белое с легким румянцем лицо. Дочка же, наќоборот, была жгучая брюнетка с черными, как смоль волосами, смугќлым, густо-румяным лицом и очень черными блестящими глазами. Внешќний облик девушки выдавал едва сдерживаемый веселый нрав.
(Кан Кэтин в сентябре 1978 г была избрана председателем Всекитайской федерации женщин).
Пещера Чжу Дэ существенно отличалась от той, в которую попали по приезде. Сразу было видно, что это жилое помещение. Оно состояло из двух, если можно так выразиться, комнат, соединенных проемом у задней стены. В передней, куда гости вошли, стоял небольќшой деревянный стол и несколько низких скамеек.
Хозяйка и дочь вышли хлопотать по хозяйству. Мы остались с Дэ, прославленным полководцем, одним из основателей Китайской Красной армии. Чжу Дэ родился в 1886. в бедной крестьянской семье, в ранние годы воспиќтывался у дяди по отцу, мелкого землевладельца. В 1892г. начал поќсещать частную школу, в 1905 году поступил в среднюю школу в Чунцине, окончил ее досрочно и, в 1906 г, возвратился в Илун препоќдавателем физкультуры средней школы. В 1908 г. добровольно встуќпил в армию, в 1909г, учился в провинциальной военной школе, где вступил в конспиративную политическую организацию "Тунмынхой'". В 1911 г. окончил военную школу и получил назначение на должность командира взвода 74-го пехотного полка Юньнаньской провинциальной армии.
В 1922г., преследуемый реакционными милитаристами, он бежал вместе с группой верных ему соратников в провинцию Сикан, а заќтем тайно перебрался в Чунцин. В том же году переехал в Шанхай, откуда по рекомендации Сунь Ятсена добился поездки на учебу в Герќманию. Там поступил в Геттингенский университет, затем учился в военной школе в Берлине, где руководил местной организацией гоминьдана. Тогда и познакомился с Чжоу Эньлаем, по его рекомендаќции вступил в КПК, сотрудничал в редакции журнала "Чжэнчжи чжоукань" ("Политическое обозрение").
В 1925 г. Чжу ДЭ за активную политическую деятельность, был дважды арестован немецкой полицией, затем был выслан из Германии и по пути в Китай посетил Советский Союз. Летом 1925 г. прибыл в Ленинград и затем в Москву. Всего в Советском Союзе пробыл около года.
Дальнейшая биография Чжу Дэ известна по истории компартии и Народќно-освободительной армии Китая. Весной 1928г. Чжу Дэ женился второй раз, поскольку прежняя семейная связь была утрачена, на писательнице У Юйлань, находившейся на политработе в частях Красной Армии. Вскоре У Юйлань попала в плен к гоминьдановцам и ее казнили. Через год он вступил в брак с Кан Кэтин.
Многое приходилоь читать и слышать о Чжу Дэ до этой встреќчи, но многого мы еще не знали о его большой, полной героизма жизни.
- Говорите ли вы по-немецки? - спросил Чжу Дэ, обращаясь ко мне. Я ответил, что нет, и этим закончилась наша беседа.
Чжу Дэ, как можно было убедиться в дальнейшем, был неразговорчив по натуре, но располагал к себе своей доброжелательностью и молчать с ним было не скучно. Для меня все было ново и необычно и занимало мое воображение.
Вскоре накрыли стол. Обслуживали охранники в обмотках на ногах и с маузерами через плечо. Они аккуратно подавали еду, тщательно сох-раняя при этом свою безукоризненную воинскую выправку. На столе появился вареный рис со свиным салом, немного мяса и маринованќные овощи с заметным присутствием чеснока и красного перќца. Поставили кувшин домашнего виноградного вина. Чжу Дэ налил две полные глиняные чашки, себе и мне. Женщин почему-то не приглашали. Мне в глиняную пиалу положили рис и сверху овощи с мясом. Чжу Дэ предложил выпить. Я выпил залпом, Чжу Дэ отќхлебнул один глоток и стал есть. Я не решался приступать к еде: на столе были только палочки. Мою паузу Чжу Дэ понял по-своему и налил еще полную чашку вина. Мы также выпили. Лишь после третьей чашки я отважился взять в руки палочки. Случилось то, чего и следовало ожидать. Девушка взорвалась неудержимым смехом на мою бесќпомощность. Чжу Дэ, поняв свою оплошность, приказал охранникам принести мне столовую ложку.
Долго охранники возились в соседней комнате, и, наконец, на столе появилась ложка. Это было кустарное изделие из красной меди, очень по-мятое и покрытое плотным слоем купоросной зелени. Видно, долго эта се-мейная реликвия сопровождала своего хозяина в походах гражданской войны, не находя применения по своему назначению. Она хранились у главнокоманќдующего, и он о ней не забыл, когда пришел надлежащий случай. Характерќная черта китайской бережливости.
Вечером того же дня в Главном штабе армии в Ваньцзяпине, сос-тоялась дружеская встреча с главными руководителями КПК. Вместе с экипажем самолета всего русских собралось более десяти человек. Столько советќских людей сразу руководители КПК на своей земле еще не встречали. При мерцающем свете стеариновых свеч быќло шумно и царило всеобщее повышенное возбуждение. Общая картина напоминала праздничный день на селе в годы разрухи и голода после гражданской войны в России.
Ночевать нам предложили, как хозяева выразились без тени юмора, в гостинице. При луне мы отправились на противоположный берег реки. Это были такие же пещеры. Вместо двери у входа висела белая полотняќная занавеска. Постелью должна была служить камышовая циновка, положенная на кан - возвышение из нетронутого лессового грунта в полметра высотой - у задней стены пещеры и два табурета. К ночи заметно похолодало, свежий морозец пощипывал лица. Легли, не раздеваясь, прямо в летных комбинезонах. Так началась моя жизнь в этом городе.
Задолго до рассвета нас подняли на ноги. Все собрались в рабочем кабинете-пещере Мао Цзэдуна. Сюда, кроме нас, остающихся в Яньани, пришли и члены экипажа самолета и возвращавшиеся на Родину данной оказией советники при штабе Янь Сишаня.
Переводчик советника Белов вошел в пещеру одним из первых. Мао поднялся с кожаного дивана, уступая ему свое место, со словами:
- Прошу садиться, уважаемый Бэй Лофу, - в уголках его глаз заметно мелькала лукавая усмешка.
- Я знаю цену вашей почтительности, - колко отвечал Белов, - и сяду как предписывает русский обычай "посидеть на дорожку".
И он погрузился в глубокий, кубической формы диван, обтянутый обшарпанной, порыжевшей кожей.
Словесный обмен произошел по-китайски, кроме меня с Алеевым на него никто не обратил внимания.
Странную фамильярность простого переводчика с одним из главных руководителей КПК, имевшем уже мировую известность, Алеев мне разъяснил позже.
В течение двух лет, находясь при штабе 2-го военного района Янь Сишаня, Белову часто приходилось встречаться с командованием 8-й армии и бывать в Яньани. Поэтому он неплохо был знаком с Мао Цзэдуном лично. Но их отношения оставляли желать лучшего. В последующем, когда в разговоре произносилось имя Белова, Мао саркастически искажал его имя на Бэй Лобу, что означало "белая редька".
Такая манера искажать имена была для Мао Цзэдуна излюбленныи приемом. На VII съезде КПК в апреле 1945 года в своем отчетном докладе он исказил имя Чан Кайши на Чан (точнее Цзян) Гайсы, что по смыслу поставленных иероглифов означало "Чан должен умереть".
Экипаж отправился готовить саќмолет, а нам предложили ехать к месту постоянного жительства. Внизу /гостиница располагалась на втором этаже/ нас ожидал знакомый уже автомобиль. Прибыли в финиковый сад (Цзаоюань), где было расквартировано Информационное управление - аппарат Кан Шэна (под таким наименованием функционировал орган, объединяющий в себе разведку, контрразведку, суд и службу информации). Сада в темноте мы не видели. Пришлось подниматься на крутую гору около 400 метќров высотой. Ее склон обрывался почти отвесной стеной, и тропа вилась зигзагами, дабы уменьшить угол подъема. Даже нам, физически хорошо подготовленным людям, подобный "альпинизм" был весьма утомительќным. Мы громко ругали того, кто додумался поместить нас на такой верхотуре.
Наверху оказались распахнутыми четыре пещеры - три жилые и одна парадная. В парадной пещере был накрыт стол с наполненными байгаром (местный самогон) бутылками из-под русской водки, заткнутыми крупными дольками маринованного чеснока.
Байгар!!!
Сопровождавший нас кадровый работник из аппарата Кан Шэна предложил подкрепиться. Есть не хотелось, тем более выпивать, и, тем не менее, бутылки привлекли наше внимание. Один наш товарищ снял с горлышка одной из них чеснок, понюхал и резко отшатнулся. Мы тоже понюхали. Резкий запах вызвал чувство отвращения. Более вонючей жидкости до сих пор встречать не приходилось. Однако отважный первооткрыватель уверенным движением руки налил полстакана (полная черепушка вмещала больше, чем наш русский стакан) этой на вид вполне прозрачной влаги и с закрытыми глазами, предварительно зажав нос, с храбростью обреченного опрокинул черепушку в рот. Наощупь он взял дольку чесноку и отправил туда же. Несколько опомнившись и придя в себя, он перевел дух и только тогда с полной уверенностью резюмировал:
- Ничего, ребята, жить можно.
Мы не стали следовать его примеру и, посоветовавшись, пришли к выводу, что на предмет удовольствия этот напиток не годен, в лечебных же целях сойдет. Байгар - это спирт-сырец местного изготовления, первач по-деревенски, очень крепкий напиток с резким отталкивающим запахом. Не стоило бы тратить слов на описание этого напитка, если бы он не занимал видного места в жизни высших кругов Яньани.
На другой день с рассветом все были уже на ногах. Перед началом рабочего дня я по укоренившейся давно уже воинской привычке, вместо обычной утренней зарядки, решил прогуќляться и поднялся на самую вершину горы, на склоне которой были отрыты наши пещеры. А это оказалось совсем не просто, обманчивы расстояния в горах. Сам подъем оказался значительно круче, чем казалќся с первого взгляда, да и расстояние по вертикали значительно длиннее. Прогулка получилась отнюдь не из легких. Там, наверху, открывалась широкая панорама голого и унылого ландшафта, где видќны были только округлые вершины нескончаемых гор, как вздыбленная рябь на мутном просторе половодья. Наша гора была одной из наибоќлее высоких, обступавших со всех сторон Яньань, но и она не годиќлась в качестве наблюдательного пункта. С нее видны были нескольќко голых вершин, да малый отрезок дороги вдоль речки Сяошуй и еще угол сада Цзаоюань. Все внизу, в ущелье, где кипела жизнь, даже подножье самой горы, на которой я стоял, все было скрыто за крутыми складками местносќти.
На участках земли, свободных от камня, всюду клочками раски-нулись обрабатываемые поля. Фазаны бродили по ним "табунами", не-пугливые, как домашние куры, в поисках случайных зерен. Дикие птицы доверчиво подпускали к себе на близкое расстояние и отходиќли, неспеша, при попытке подойти к ним еще ближе.
На непригодных для обработки под посевы участках, среди скал и завалов камней, в остатках сухого бурьяна, паслось стадо коз и овец местной породы, худых от скудного корма.
Пастух в ладной куртке из козьего меха с изрезанным ровными морщинами высохшим лицом оказался совсем неразговорчивым. Он с заметным любопытством рассматривал меня, как и я его, но от беседы явно уклонялся. Предложенную мною папиросу "Казбек" взял с удовольствием, но прикуривать не стал, а бережно спрятал в котомку, аккуратно обернув тряпочкой.
... Впечатления, впечатления! - все необычно, все непривычно...
Пещеры - это первое и, наверное, самое сильное впечатление, ведь в них предстояло долго жить. Поначалу, да еще в середине зимы было даже как-то боязно. Но очень быстро в суете будней привычка пришла сама собою, незаметно, оставалась только ноющая тосќка по дому, по Родине...
Долго, очень долго мучала мысль, не находя ясности, - на какой промежуток времени мы оказались отброшенными назад? Наблюдали натуральный образ жизни местных жителей, которые в своем обиходе со-вершенно не употребляли изделий из стекла и лишь очень немногие применяли изделия из железа - мотыгу для обработки поля и серп для сбора урожая. Местному крестьянину не нужны, например, топор и пила, - у него нет дерева, и ему ни к чему были эти инструменќты. Но зато швейная игла, изготовленная из качественной стали, имела большую ценность. Что касается простых гвоздей, без котоќрых на Руси немыслимо никакое хозяйство, то местный крестьянин не испытывал и в них особой нужды - ему попросту нечего и не к чему было ими прибивать. Не зря гласит местная поговорка: "Хороших людей в солдаты не берут, из хорошего железа гвоздей не делают".
Мы были крайне расточительны в Яньани на первых порах, бросали пустые бутылки, консервные банки, бумажные мундштуки от выкуренных папирос. Все эти вещи бережно подбирали китайцы как ценные предметы домашнего обихода с глухим упреком в наш адрес (невоспитанных иностранных пришельцев).
Несколько дней ушло на устройство. Немного освоившись, решили отпраздновать новоселье. Пригласили всех руководителей. Однако, не все из приглашенных обладали достаточной физической подготовкой, чтобы одолеть тропу в такой "небоскреб". Поэтому нам разрешили провести прием в саду, что внизу под нами, где стояли два новых домика, предназначенных для отдыха ответственных кадќровых работников. Домики были сложены из бутового камня, под черепицей на европейский манер. Пока еще в них никто не жил и они пустовали.
В назначенный день собрались члены Политбюро с женами. Мы накрыли стол, уставив его русскими закусками и винами из того маќлого запаса, какой удалось прихватить с собой. Зажгли много свеќчей и завели патефон.
Состоялось знакомство с Цзян Цин - женой Мао Цзедуна. Она была в центре всеобщего внимания. Каждый из нас представился. Когда очередь дошла до меня, то я назвался кавалеристом по войсковой принадлежности, казаком от предков из Запорожской сечи - по происхождению. На это присутствовавшие ответили бурными возгласами одобрения.
- В таком случае, - сказала Цзян Цин - я вас буду обучать верховой езде.
Мне показалось, что я ослышался и попросил повторить сказанное. Она отчетливо повторила слово в слово:
- Во цзяо ГЭЙ ни тима, - я ушам своим не верил. Что это еще за чертовщина, неужели она и в самом деле собирается учить меня верховой езде? Этого еще не доставало. Однако не заставил ждать себя с ответом:
- Не достоин высокой чести,- ответил я трафаретной галантной фразой, которой научил меня в свое время профессор В.С. Колоколов.
- И прекрасно, - одобрила Цзян Цин, - завтра же и начнем.
На каждом шагу новые сюрпризы, подумал я, и на всякий случай пригласил ее танцевать. Итак, знакомство состоялось, что-то будет дальше?
Мне не давала покоя мысль - как смела эта хрупкая женщина навязываться мне в качестве инструктора верховой езды.
На другой день в полдень можно было убедиться, что Цзян Цин не бросает слов на ветер. С высоты птичьего полета, из своей пещеры, я видел, как она несколько раз прогарцевала легкой рысью на лошади по каменистому дну ущелья. На урок я не явился, потому, во-первых, что не успел еще обзавестись собственной лошадью, а, во-вторых, неуместно было в рабочее время предаваться праздным развлечениям.
Обратился к переводчику /Алеев Борис Васильевич 1902г.р. (Алексеев), Ань Лефу, официальный переводчик группы в Яньани/. Пересказал ему все слово в слово. Сначала он подтвердил, что я все понял правильно, но когда узнал, что это было сказано Цзян Цин, то сначала задумался, потом стал серьезным и ответил:
- Ты неправильно понял Цзян Цин. Она сказала, что будет брать уроки у тебя, а не давать их тебе.
И тут он доказал мне со словарем, что помимо иероглифа ГЭЙ "давать" в китайском языке существует другой иероглиф ГЭЙ "брать", иного начертания, но в разговорной речи употребляется редко.
