ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Кадыгриб Александр Михайлович
Кандагарский госпиталь

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.39*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава 7, пребывание в гарнизонном госпитале после ранения на Кокаране
  7. КАНДАГАРСКИЙ ГОСПИТАЛЬ.
  
  Вертолет быстро набрал высоту. Салон вибрировал от размеренного гула двигателей. Мишка умиротворенно спит после обезболивающего укола. С "завистью" посматриваю на его спокойное лицо. Моя спина нестерпимо горит, словно кто-то поставил на нее раскаленный утюг. Ни сидеть, ни лежать не могу. Боль становилась все сильнее, нарастала волнообразно, захлестывая внезапными приступами, хотел, уже было стучать к пилотам, но передумал. Стиснув зубы, терпел, держался на грани крика. В другом случае, с удовольствием поглазел бы на город с высоты птичьего полета, а теперь мысленно умолял вертолетчиков о скорейшей посадке.
  Полет длился не долго, не больше десяти минут. В аэропорту нас ожидала машина скорой армейской помощи - зеленый УАЗ. Два медбрата, быстро перегрузили Мишку все такого же обморочного, а мне пообещали сделать обезболивающий укол, но только ... в госпитале.
  В хирургическом отделении Кандагарского гарнизонного госпиталя процесс приема раненых был отлажен до автоматизма. Моего товарища раздели, умыли и, поставив "систему" тут же повезли в операционную. Я остался в коридоре, ожидая кого-то из врачей в обществе молоденькой медсестры. Просил ее сделать обезболивающий укол, но опять зря. Тем временем "сестренка" привезла передвижную рентгеновскую установку и сделала снимки ран на спине. Я недоумевал по поводу отказа в просьбе что-то сделать с "пылающей" спиной. Единственное что мне сделали, - это замазали ее зеленкой и отвели в палату.
  Первые часы пребывание в госпитале наслаждался прохладой, струящейся с кондиционеров. Боль постепенно утихла, но я мог лежать только на спине. Со временем начал возвращаться привычный голос и силы. В медсестры спросил за Мишку. Состояние его оставалось тяжелым. Из ее рассказа узнал, что правую ногу парню отрезали выше колена, а левую удалось сохранить, хотя и пришлось основательно ее заштопать. Хотелось увидеть его, поддержать и поговорить, но в реанимацию никого не пускали. Еще и еще прокручивал в памяти недавнее происшествие, искал фатальную ошибку, приведшую к трагедии. Реально, мы не могли найти такую мелкую и хорошо замаскированную вещь как самодельный фугас, потому что миноискатель на него не реагирует, а визуально он не приметен. Боеприпас, наверное, лежал там долго, следы минирования давно стерлись. Это был "сюрприз" аналогичный тому, на котором подорвался Славик М. два месяца назад.
  Дня два я отлеживался и мало интересовался не только событиями, происходящими в госпитале, но и соседями по палате. Ни с кем не знакомился и не особо не общался. Каждый из присутствующих здесь ребят переживал собственные трудности, а они у подавляющего большинства были такие, что могли сломать "бывалых" мужиков не то, что девятнадцатилетних пацанов. Большинство бойцов имели тяжелые ранения: ампутации конечностей или страшные равные раны на теле, и каждый думал, как ему теперь жить?
  Только на третий день пребывания в госпитале смог попасть к Мишке. Он понемногу возвращался к жизни. Что мог сказать товарищу в утешение? Радоваться с того, что он остался живой, хотя и стал калекой?!
  
  *** В такой ситуации, пока человек сам еще не решил, как ему интерпретировать прошедшее событие, любые слова, выглядели излишними. Конечно, жизнью нужно дорожить, и когда остался живой, то уже хорошо, но юношеский максимализм не признавал компромиссов: или все, или ничего.
  
  Мы понимались друг друга без лишних сантиментов. На первом плане в разговоре стояло самочувствие. За будущее старались не вспоминать. Обычный разговор, где более важны не слова, а присутствие товарища, его моральная поддержка, и сочувствие - не обязательно. Второй боец из моего взвода за эту весну при подрыве на мине терял ногу. Вдобавок к этому несчастью, его вторая нога имела значительные повреждения. Требовалось длительное лечение и восстановление здоровья. На четвертый день из "Союза" прилетел санитарный самолет, забравший большинство тяжелораненых. Отправили и Мишку. Мы прощались, зная, что больше никогда не увидимся.
  
  *** Из тех парней, кого сейчас загружали в самолет, сюда уже никто не вернулся, а замена им пришла только по окончании сроков службы этих бойцов. Большинство из них комиссовали и отправили по домам, некоторые - остались дослуживать в "союзных" частях округа.
  
  Однако, несмотря на регулярные рейсы самолета, кровати, в госпитале долго не пустовали. Рейд продолжался, а значит, каждый день появлялись новые жертвы войны.
  В этот же день вечером, весь медперсонал хирургического отделения срочно вызывали в корпус: вертолет привез большую группу раненых бойцов. Далеко за полночь продолжались операции. По коридору сновали медсестры и гремели каталки, нагруженные разорванными и искалеченными телами парней. Хирургический конвейер "латания" и "пошива" людских тел работал без устали.
  Наутро, на соседней кровати, которая освободилась накануне, появился новый сосед. Мы познакомились и повели неспешные беседы о службе.
  
  *** К сожалению, не помню ни его имени, ни фамилии. Только знаю, что служил он в одной из рот 2 батальона. Это его рассказ о рейде.
  
  Мы прочесывали "зеленку" в районе Пассаба вместе с афганскими подразделениями. "Отработав" очередной кишлак, остановились на отдых под дувалом в тени могучих шелковиц. Приятная прохлада разморила, мы расслабились, разлеглись под деревьями и возле арыка. В это время, наша артиллерия и танки открыли огонь по цели, которая находилась значительно дальше, впереди нашей позиции. Очевидно, какая-то из мотострелковых рот попросила о помощи. Внезапно над нашими головами произошел взрыв и на нас, и афганцев, которые расположились рядом, градом засвистели осколки. Почти одновременно с взрывом почувствовал несильный удар по ноге, но, не обращая внимания на это, поддавшись общей панике, побежал к ближайшему домику, в надежде спрятаться там от обстрела (тогда еще не догадывался, откуда этот взрыв и думал, что это "духи" вычислили нас и стреляют из минометов). Когда бежал, почувствовал, что припадаю на ногу, будто бы она стала немного короче и уже, как присел за стенкой, заметил цепочка крови, протянувшуюся за мной. Здесь же почувствовала жгучую боль в ноге, от которой едва не потерял сознание. Опомнившись, заметил, что осколком пяту на левой ноге "срезало", словно ножом. Товарищам досталось не меньше: одному перебило руку выше локтя, другому - ногу выше колени. Тела многих буквально изорвало металлом. Еще больше пострадали афганцы. Троих из них убило осколками, двух - серьезно ранило. Место недавнего привала напоминало бойню: на дувалах и на земле валяются куски человеческого тела, торчат обрывки одежды, и обмундирования все вокруг обильно полито кровью.
  Результат взрыва боеприпаса был поразителен - сразу десяток жертв с чудовищными повреждениями органов и конечностей. Не понимал, что же могло так рвануть, потому что ничего похожего раньше не видел, хотя прослужил уже больше года и побывал во многих переделках. Уже лежа на носилках, узнал, что это взорвался... танковый снаряд, который "случайно" попал в дерево.
  
  Трое раненых лежали в одной палате, и я мог собственными глазами убедиться, какие страшные раны наносят большие осколки. Грустная и трагическая история. Девять испорченных жизней из-за "ошибки" танкиста. Хотя, и ошибкой это назвать нельзя. Кто знал, что на пути снаряда окажется дерево, а под ним - солдаты? Непредсказуемые лики войны.
  Результаты рентгена меня обнадежили: больших осколков металла в теле не обнаружено, "всего только" ожог на треть спины, ушиб легких и несколько глубоких ран прожженных в мягких тканях взрывчатым веществом. Даная информация немного успокоила, но не вся: от сильного удара часть правой половины легких имела заметные механические повреждения. Поэтому меня не отправили в санчасть при бригаде, а оставили здесь. Раны на спине взялась коркой, правая рука заживала и обретала прежнею чувствительность и подвижность.
  В столовую при отделении ходили только те ребята, кто мог передвигаться. Но и они имели такие ранения, по сравнению с которыми, мое выглядело, если не пустяковым, то уж не серьезным точно. Остальным, лежачим, еду носили в палаты товарищи или медсестры, некоторых приходилось даже кормить. Я, будто в полынью, провалился в бездонное море человеческого горя, которое никого не могло оставить равнодушным.
  Мое физическое состояние через несколько дней после ранения позволяло спокойно читать и выходить "на выгул" в беседку возле корпуса. Контингент в ней собирался разный: кто то "выползал" на костылях; некоторых (с перебинтованными ногами) выносили соседи по палате; а те, что уже выздоравливали, приходили сюда сами, покурить или узнать последние новости от посетителей из подразделений. Но жара не давала возможность долго находиться вне помещения. До +50 на улице резко контрастировали с +25 в палатах, где на всю мощность работали кондиционеры. Перепад температур при выходе из помещения был настолько поразительным, что первые секунды замирало дыхание и в первый момент распеченный воздух словно "обжигал" легкие и тело.
  Но самыми "счастливыми больными" чувствовали себя ребята, которым ранения позволяли купаться в местном бассейне возле барака. С завистью наблюдал за офицерами госпиталя и солдатами, плескавшимися в крошечном резервуаре. Ожидал, когда раны заживут и мне тоже позволят погрузиться в прохладную воду бассейна.
  
  *** Проблемы быта в части стояли очень остро. На многих пустынных заставах вообще негде было помыться, кроме как в импровизированных чехлах из-под РДВ. И даже в бригаде для солдат работали только летние души. С того времени, как прибыл сюда, купаться приходилось всего несколько раз. Поэтому крошечная баня, арык или бассейн, считались в подразделениях настоящим богатством. Ими гордились, они вызывали хорошую зависть в других гарнизонах.
  
  В один из дней в госпиталь привезли женщину-афганку, ставшую стала жертвой нашей "гранаты-растяжки". Женщина была родом из племени белуджей. Пока длилась операция, ее муж вместе с детьми ожидал возле корпуса больницы. Но спасти афганку не удалось. Еще бы, зацепить гранату "Ф-1", ведь она практически не оставляет никаких шансов уцелеть. Неизвестно теперь, кто виноват в ее смерти: зашла ли она сама неосмотрительно в запрещенную зону или прицепили ли наши солдаты "сюрприз" не там где нужно, но как ни крути - эта смерть лежала на совести "шурави". Заплаканных детей вместе с отцом провели к воротам части. Казалось, он так и не поверил, что врачи не смогли вылечить его жену.
  Прием раненных бойцов происходил круглосуточно, выздоравливающие ребята помогали сестренкам. Разрезали одежду, обмывали раны, подносили необходимое оборудование. В такие часы все становились одним коллективом с одной задачей: быстро подготовить человека к операции, спасти ему жизнь.
  Рядом с трагедиями попадались и довольно курьезные случаи. Одним утром привезли раненного прапорщика, которому небольшой осколок гранаты попал в интимное место. Он умолял хирургов сохранить мужскую гордость, не отрезать ее, предлагал огромные деньги, драгоценности за это. Кажется, операция прошла успешно, по крайней мере, ничего не отрезали.
  В отделении работали и жили тут же в отдельных комнатах четыре хирурга. Один из них прибыл в часть из Харькова. Когда я узнал об этом факте, при случае пошел знакомиться. "Земляк" оказался приятным в общении и веселым мужчиной лет сорока.
  
  *** Майор Земляниченко (или Землянченко) работал в Кандагаре с осени прошлого года (однопризовник). В разговорах он интересовался моей службой, я - случаями из практики хирурга, его рассказами о ранениях и операциях. По словам офицера, за время службы в части, он собственноручно отрезал около двухсот конечностей. Многим из раненных парней, в "Союзе" без проблем бы сохранили ногу или руку, а здесь - не хватало нужного оборудования, зачастую опыта и времени. Цифра калек ошеломила. Никогда, не допускал даже в мыслях, что санитарные потери такие огромные. Ведь, это работа только одного хирурга, пусть даже бригады хирургов! Но и их здесь было минимум две!
  
  Кормили в госпитале хорошо. Еду приносили в специальных контейнерах и не делили на солдатскую и офицерскую. Одна из палат барака служила за небольшую и уютную столовку. В комнате висел на стене телевизор. Отвыкшие от цивилизации, вечерами, мы с увлечением смотрели информационные программы с Родины, художественные фильмы. Ловили каждую новость о событиях дома и очень придирчиво и экспертно оценивали репортажи про "Афган".
  
  *** Мы практически ничего не знали о реакции общественности мира на эту войну, но чувствовалось, что и в нашей стране о ней мало что знают. По телевизору показывали какие-то отдельные успешные эпизоды операций, с четкой идеологической нагрузкой и полным отсутствием реальности. Создавалось впечатление легкой воинской службы "шурави", что помогали "афганским революционным частям" и народу братской страны, в борьбе против кровожадных душманов, стремящихся уничтожить "завоевания революции". Но мы то, знали, что представляют собой эти "завоевания", и как их "защищают" афганцы. И еще, мы знали: о жестокой, беспощадной войне "шурави" с подавляющим большинством населения Афганистана, во всяком случае, в провинции Кандагар.
  
  Вспоминается такой эпизод. Как-то, после ужина, когда большинство "ходячих" раненых с удовольствием просматривали комедию, зашла медсестричка и попросила помощи: привезли группу раненных из одной из застав. В коридоре на трех каталках лежали солдаты. Одного, тяжелораненого, сразу повезли в операционную. Возле двух других суетились медсестры и парни. Я взялся помогать медсестре. Передо мной лежал воин в "гражданских" трусах, что свидетельствовало о его большом сроке службы. В икре правой ноги парня неестественно зияла дыра размером со спичечную коробку, будто кто-то вырвал мякоть клещами, вторая нога - была густо иссеченная осколками. Боец держался при памяти, но чувствовал себя нехорошо. От большой потери крови лицо его выглядело слишком бледным. Второй парнишка, внешне абсолютно невредимый, лежал чрезвычайно спокойно. Лишь вблизи я заметил страшное ранение в голову: сверху она имела большую дыру от осколка или пули, а на волосах виднелись серые частицы мозга. Из разговоров врача, обследовавшего пострадавшего понял, что шансов у бойца нет, хотя тот еще дышал (через два дня после операции он умер, не приходя в сознание).
  
  *** Такие мгновенные переходы, из одного психологического состояния в противоположное, из волшебного мира кино - в ужасные будни войны, действовали, словно ведро холодной воды вылитое на голову в морозную погоду, влияли на психику выздоравливающих, мягко говоря, гнетуще. Настолько некстати выглядели страдания ребят, окровавленных и искалеченных на фоне мирной жизни страны, что становилось нетерпимо тяжело на душе, а в голове звучал один единственный вопрос - "зачем эта война, кому из этого польза и когда все это безобразие закончится?" Сон, в такие вечера, отступал на задний план. Мы погружались в атмосферу обсуждений, критики правительства и начинали потихоньку роптать на судьбу. Лечение тела превращалось в муку для души и сознания. Я больше не мог спокойно на все это смотреть. Оставалось только удивляться и преклоняться мужеству медицинских сестренок, которые каждый день сталкивались с горем, и при этом, оставались мягкими и приветливыми.
  
  Похожих вечеров, как и других частей суток, случилось немало за время моего пребывания в хирургическом отделении Кандагарского госпиталя.
  До этого времени я не встречал в госпитале знакомых. Но однажды, привезли группу раненых бойцов из района боевых действий вблизи крепостей Пальмухаммед и Пассаб. На "первичную обработку" потерпевших не попал, а от медсестер узнал, что один из "тяжелых" - мой давний товарищ по "учебке" Александр Кулибаба.
  На следующий день, прежде всего, расспросил у знакомых хирургов о состоянии прооперированных. Узнал, что двум ребятам делали очень сложные операции, что хирурги нарезали гору "мяса", что шансов на выздоровление в обоих не много. Услышанное, конечно, не порадовало. В реанимационную меня не пустили. Зато, разыскал третьего бойца, прибывшего вместе с ними. Звали его "Малый". Парень счастливо остался почти невредимым, лишь мелкие осколки гранаты слегка "посекли" ему руки и лицо.
  
  *** Новая, только что (конец апреля) "выставленная" застава Пальмухаммед находилась в 800 метрах дальше в глубину "зеленки" от давно существующей крепости Пассаб. Около полукилометра отделяло ее от разрушенной бетонки. В начальный период своего существования, едва лишь были сняты войска, прикрывавшие ее основание, против крепости душманы повели активные действия. "Поперек горла" стал им этот форпост шурави. За несколько недель застава "завоевала" славу опаснейшей среди всех существующих "точек" и понесла значительные потери среди личного состава: 4 убитыми и 10 ранеными, при общем количестве личного состава около 30 человек!
  
  Из рассказа "Малого", солдата 2 ПТВ.
  Взвод, в составе батальона, принимал участие в операции по установке минных полей вокруг крепости Пальмухаммед. Привычно распределившись на боевые двойки, заняли оборону в отведенном секторе. Мы с Александром охраняли и прикрывали группу саперов, "работающих" в глубине позиций.
  Во втором часу ожидания, около 10 утра, на засаду, гуляя и не подозревая об опасности, вышли двое "духов", и поплатились за беспечность жизнью. Мы взяли два АКМ, боеприпасы к ним. Досталось кое-что из трофеев: в виде часов и "афошек". После удачно проведенного короткого боя получили устную благодарность от командира и поздравления от товарищей. Естественно имели хорошее настроение и удовлетворение собой. Еще около часа в "зеленке" ничего особенного не происходило. А что произошло, потом, помню плохо: внезапно возле нас начали падать гранаты, началась стрельба. "Духи" незаметно подошли очень близко. Мне повезло, а товарищу осколки гранаты прошили ноги и живот. Завязалась перестрелка, переросшая в жестокий бой, в котором шансы взвода на его успешное завершение уменьшались по причине внезапности нападения и ранения Саньки.
  На помощь подошли взвода из ДШБ. При поддержке десантников взвод отходил под защиту крепости. Обморочного Саню взял на плечо один из бойцов. Мы продвигались арыком, но судьба опять приготовила злую шутку. Десантник, несший Александра, наступил на мину. Взрыв был громким. Вслед за ним прозвучали автоматные очереди - засада! Некоторое время не могли, даже, приблизиться к ребятам. Кровь, а с ней и жизнь, оставляли изувеченные тела бойцов.
  Вынесли их обеих едва живыми. Десантнику повредило обе ноги, а Александру досталось столько, что могло хватить на весь взвод: перебитая взрывом правая нога парня держалась на сухожилиях, левая - выглядела ужасно, левую руку автоматной очередью перерезало выше локтя. Кроме этого Саня имел большие рваные раны на животе. Первую помощь ему оказали еще в крепости: санинструктор отрезал правую ногу. Мы почти не верили, что парень сумеет выжить, потому что он потерял много крови, а до госпиталя везти было далеко...
  
  В то время я уже числился выздоравливающим (контингент выздоравливающих на время пребывания в госпитале выполнял приказы офицеров-медиков), поэтому дежурный врач приказал мне и еще одному парню за территорией (!!!) госпиталя закопать отрезанные после вчерашней операции конечности: одну "целую" ногу, руку да еще свиток с другими частями человеческого тела (мясо). Закопать их, особенно не напрягаясь в рытье ямы, можно было лишь под цветущими кустами вдоль обочины дороги, куда мы и направились. С окровавленными простынями в руках, под любопытными взглядами, встреченных по дороге бойцов, мы с напарником прошли всю госпитальную территорию. Нести такую ношу, более тяжело морально, чем физически. А закапывать - все равно, что хоронить человека по частям, ужасно неприятно, тем более я знал, по крайней мере, чьи это были нога и рука. Еще больше возмутил приказ офицера принести назад простыни, в которые были завернуты "отрезки". Но что поделаешь, приказ нужно выполнять. Никогда не мог подумать, что такой работой занимались раненые. Если бы не все увидено и пережитое раньше, это зрелище могло нанести непоправимую душевную рану. А так, вызывало только неприятные ощущения.
  Мы остановились возле выбранного куста и стали рыть яму в сухой и твердой, словно цемент, почве. Не понимал, почему нельзя поручить это дело соответствующим службам? Насколько гуманно по отношению к афганцам (ведь, закапывали "отрезки" на территории где они постоянно проживали, где гуляли дети) делать такие захоронения? Говорили, что собаки отрывают "могилы" и таскают куски тела и человеческие кости по всему гарнизону. С большими трудностями удалось "выгрызть" неглубокую яму. Появилась дилемма: копать глубже (сил для этой изнурительной работы не имели, да и не хотелось, если честно), или зарыть на этой глубине. Пришли к согласию не рыть, но хорошо утрамбовать почву над местом захоронения. Когда высыпали в яму содержимое свитков, то лучше бы не смотрели. Ужас! Запеченная кровь почернела, раны выглядели страшными, а конечности - искаженными до неузнаваемости. Но больше всего поразил "фарш" из отрезков тканей. Стало даже как-то не по себе. Двойственное чувство неведомо откуда взявшегося животного страха и обыденности происходящего, словно электрический разряд пронзило сознание. Я все еще не мог смотреть на такие вещи без содрогания, не очерствел душой и пропускал чужую боль через себя. Теперь мне стало понятно, почему в районе госпиталя, растущие вдоль обочины местные кусты, цветут и пахнут как-то по-особенному. Они впитали силу наших покалеченных солдат...
  Через день попал в реанимационную палату. Там пребывало нескольких человек. Без сознания и без обеих ног выше колен лежал на кровати десантник, "дед", которому осталось служить меньше полгода. Состояние парня вызывало тревогу врачей. Мой товарищ по "учебке" - Александр занимал среднюю кровать. Его тело лишилось ноги и руки. Сразу возникло желание выбежать отсюда и не смотреть на страдание товарища, но очнувшийся десантник попросил воды.
  
  *** На первый взгляд парень выглядел неплохо. Хотя голос имел тоненький и писклявый - результат сильного подрыва. Земляк-хирург говорил, что шансов выжить у него не много. Потеря ног, не наибольшая опасность для жизни парня, потому что самые тяжелые повреждения нанесены взрывной волной внутренним органам, и оценить их в настоящий момент было невозможно. Так оно и произошло. Десантник тихо скончался через три дня, хотя, казалось, что его дела пошли на поправку.
  
  Открыл глаза и Саня. Он меня сразу узнал. Мы общались больше взглядами, потому что говорить товарищу удавалось с большими трудностями. На лице парня застыло безмерное страдание и боль от безысходности положения. Обрубки конечностей, страшные рваные раны на животе - и все одному человеку. За что! Почему ему! Не находил ответ на эти вопросы, да их и не было. Ее Величество Судьба.
   В
  На фото, сделанное в "учебке" г.Иолотань слева на право Витас, я и Саня Кулибаба. Все еще здоровые и ничего не подозревающие о своей участи... осень 1983 года.
  
  Все следующие дни посещал Саню, пытался поддержать его морально, хотя, что мог сказать в утешение юноше, который лишился почти всех радостей в жизни! Гнетущий вид от укороченного местами молодого тела и невозможность, в чем-то помочь, что-то изменить: почему-то становилось стыдно за себя, что я-то целый, а он...
  Как-то попал в палату во время перевязки. Саня уже очнулся, но говорил еще тихо и очень медленно. Медсестра размотала бинт на правой культе. Белая кость бедра неестественно торчала из обрубка ноги, ее конец имел опрятный и ровный срез. Женщина начала быстро и как то, как мне показалось, безжалостно вытирать кровь вокруг ватным тампоном, будто это была не человеческая нога, а окорок теленка. Потом так же быстро сложила отслоившиеся мягкие ткани вокруг кости и забинтовала рану Неприятное зрелище. После перевязки мы смогли пообщаться. Как мог, старался поддерживать бодрый тон разговора. А в душе смятения чувств. На мгновение представил, как он, совсем беспомощный, вернется домой и какая жизнь его ожидает. Думал тогда, что лучше умереть, чем видеть выплаканные глаза матери. Возможно, если бы Саня знал там, в "зеленке", что его ожидает вскоре, и мог бы это сделать, то, наверное, попробовал бы решить проблему кардинально (слышал, что некоторые из тяжелораненых бойцов в безнадежных ситуациях подрывались гранатой, умышленно). Во всяком случае, я, думал, что смогу так сделать.
  Впоследствии, "Тюльпан" отвез моего товарища с очередной группой раненных в "Союз", где ничего хорошего его не ожидало, а только тяжелая и безнадежная борьба за потерянное здоровье.
  За две недели моего пребывания в госпитале на спине остались только четыре самые большие раны, остальные затянулись красивой розовой шкурой, как говорила мне медсестра, делающая перевязку. Самочувствие с каждым днем становилось все лучше. К моей радости получил разрешение купаться в бассейне, правда, недолго и с риском занести инфекцию. Но разве можно воздержаться от такого искушения, когда температура воздуха далеко за +40!
  В один из дней всех ходячих "больных" пригласили в большое помещение госпитальной столовой на концерт артистов из "Союза". В металлической "ЦРМке" стояла невыносимая жара. Нам, привычным к ней, она доставляла немало проблем, а для артистов, которые лихо выплясывали на сцене "Яблочко" в шерстяных "тельняшках" (выступал Тихоокеанский ансамбль песни и танца) выступление стоило ручьев пота и неимоверных трудностей, вплоть до обморочного состояния. Но они пытались не обращать внимания на жару и "работали" на совесть, от души. Концерт собрал всех свободных от службы бойцов и офицеров, гражданский персонал и произвел незабываемое впечатление. Подавляющее большинство из тех, кто сидел сейчас в зале, дома не могли и мечтать увидеть выступлении таких артистов. Приятно чувствовать, что о тебе на Родине помнят. Остаток дня на устах только и разговоров, как о концерте и ... красивых артистках.
  От длительного (по нашим меркам) пребывания в госпитале у меня появлялись новые знакомые и друзья. Особенно подружился с легко раненым десантником из Лошкаргахского батальона спецназа (к сожаленью память не сохранила его имя). Вместе любили посидеть в беседке перед закатом солнца, разговаривая и наблюдая за жизнью госпиталя. И иногда становились свидетелями интересных событий.
  
  *** К медсестрам госпиталя часто наведывались в гости офицеры гарнизона. По большей части это были: или земляки, или хорошие друзья, или любовники. Гости, приносили подарки, от безделушек до больших ящиков с телевизорами или магнитофонами. А если женщина собиралась в отпуск, к подаркам добавлялись вещи, которые офицеры просили переслать или передать их родне. Допоздна в общежитии горел свет, слышались громкие разговоры и смех. Будто и не существовало войны. Для офицеров, каждый день рисковавших жизнью, любое свидание могло стать последним, потому они старались провести его как можно лучше. А женщинам встречи приносили разрядку от трудовых будней и отдых. Ни одна из них не имела такого внимания со стороны мужиков дома, а здесь, каждая чувствовала себя, чуть ли не королевой красоты. Редко кто из дам удерживался от такого искушения. А было много и таких, которые за "этим" сюда ехали. Мы не осуждали женщин, понимали их и, даже, сочувствовали некоторым, но не всем.
  
  В один тихий и удушливо жаркий майский вечер мы с товарищем наблюдали, как свободные от дежурства медсестры и офицеры-врачи играли в волейбол. Все было настолько обыденно, будто происходили в военном местечке где-то в "Союзе". Вдруг, со стороны аэропорта на большой скорости, поднимая за собой хвост пыли, к воротам госпиталя подъехал и резко затормозил бронетранспортер, откуда вылезли несколько пьяных офицеров и направились в направлении женских общежитий. Через полчаса из дома вышли две женщины в сопровождении этих офицеров. Одна из них имела обычную комплекцию, а другая - по-видимому, самая толстая из служивших в гарнизоне. Они шли к воротам, шутя и весело что-то обсуждая. При посадке группы в "броник" возникли проблемы. В передний люк боевой машины толстая женщина вообще не проходила по габаритам. А в заднем, более широком, застряла посредине. На помощь ей пришел один из офицеров, который под хохот собравшихся и самой "дамы", протолкнул ее ногой внутрь БТРа, приправляя свои действия довольно крепким словцом.
  Нередко приходилось видеть, как женщин забирали с собой афганские офицеры. Наибольшей популярностью пользовались блондинки. Афганцы вели себя учтиво. Это и не удивительно, ведь "пригласить" к себе в гости "белую" женщину могли только старшие офицеры кандагарского корпуса, а они имели деньги и положение среди "сильных" этого города. Продажная "любовь" не признавала ни войны, ни национальности. Животное поведение отдельных женщин бросало тень на всех, а большинство их этого не заслуживало.
  У меня за плечами были месяцы нелегкой службы "чижика" и "полетов", громадные моральные и физические нагрузки, но лечение, в этом ужасном для психического состояния человека месте, становилось выше моих сил. Я переполнился впечатлениями. Увиденного и пережитого за эти недели хватило на всю жизнь. Раненые и искалеченные парни продолжали прибывать сюда бесперебойно и регулярно. Машина войны работала на полных оборотах, собирая свою ежедневную кровавую жатву...
  Выхожу в коридор и вижу: повезли в операционную парнишку с простреленными пулями ногами; по коридору идет на встречу, с "аппаратом Елизарова" на правой руке, знакомый солдат (ему повезло - пуля прошла через плечо, не причинив особенного вреда); на пороге стоит новый знакомый, которому недавно старослужащие сломали челюсть, и теперь парень не может, есть ничего твердого; возле "броника" на носилках лежит убитый солдат, его только что привезли, но уже ничем помочь уже не могли... Страдание, отчаяние, кровь и смерть - в каждом уголке госпиталя. Все - больше не выдержу!
  Несмотря на открытые раны, я просился на выписку. Не было больше ни моральных, ни физических, сил находиться в этом "сумасшедшем доме". Я рвался во взвод к друзьям, к душевному покою среди своих сослуживцев. К сожалению, из подразделения за три недели никто ко мне не наведался, а одежды, чтобы выйти отсюда не было, мой маскхалат сгорел. Это обстоятельство и сдерживало выписку. Выручил товарищ из десанта. Он отдал мне свой комбинезон, а из наваленных в кучу в кладовке полусапожек выбрал те, что налезли. Получив от командования 15 суток отпуска... при части, самостоятельно направился к выходу из госпиталя, благо до расположения бригады было рукой подать
  *** Почти месяц жизни полной страданий и горя остался позади. Госпиталь дал материал для переосмысления нашего пребывания здесь, многому научил. Имея в активе десятки проведенных сопровождений, рейд и госпиталь, чувствовал себя уже полностью сформированный бойцом, для которого больше не существовало тайн в этой войне. Я знал, что меня ожидает впереди и был ко всему морально готов.
  
   Афганское кладбище. Свежие могилы, ленточки жаждущих отмщения мучеников. А значит снова смерть неизвестного
  На фото афганское кладбище. Свежие могилы, ленточки жаждущих отмщения мучеников. А значит снова смерть неизвестного "шурави". Дьявольский круговорот войны.
Оценка: 7.39*7  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023