ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Кадыгриб Александр Михайлович
Афганская чума

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 6.93*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава 13, лечение в инфекционных госпиталях
  13. АФГАНСКАЯ ЧУМА.
  
  Инфекционное отделение.
  9 ноября, четвертый раз за год, меня госпитализировали. Доктор в инфекционном отделении госпиталя, легко поставил диагноз - вирусный гепатит А. Достаточного одного взгляда на белки глаз и цвет кожи пациента, чтобы понять причину заболевания даже дилетанту, не то, что профессионалу, через руки которого проходили сотни больных в неделю. Назад, в подразделение, меня, увы, никто не отпустил. Пришлось смириться и сдать форму в обмен на госпитальную пижаму. На ближайшие месяцы - я не боец.
  
  Два "желтушных" и "тифозный" корпуса госпиталя расположились рядом и были изолированы от остальных рядами колючей проволоки. Между собой они тоже разделялись все той же колючкой. Мы находились, словно в зоне, любое официальное общение со здоровыми парнями, что приходили проведать друзей, происходило на расстоянии метра и более, через ажурную, но прочную и колючую перегородку. Палаты инфекционного отделения были переполнены бойцами. Учреждение не справлялось с наплывом заболевших бойцов. Кровати в два ряда стояли в даже коридорах. Места для новых больных освобождались по мере убытия заболевших в "Союз". Но их было так много, что казалось, в этих двух бараках, сейчас находится добрая четверть всего личного состава бригады.
  
  Стараясь разгрузить инфекционные отделения (а ведь кроме гепатита парни массово болели на тиф и паратиф), осенью, не меньше двух раз на месяц, из "Союза" прилетал специальный санитарный самолет для "желтушников" и забирал очередную партию заболевших бойцов и офицеров на лечение в госпиталя ТурКВО. Попасть в такую группу хотели большинство больных, потому что кроме, месяца, проведенного на излечении в "Союзе" существовала теоретическая возможность побывать в отпуске. Для тех же бойцов, кто не желал служить в "Афгане", возникали перспективы попасть в другие части округа уже на территории нашей страны или вообще "откупиться", отвертеться (да мало ли существовало лазеек для активных людей) от обратного отправления. Правда, таких воинов оказывались единицы, но они были, а подавляющее большинство с радостью возвращалось назад. Болеющих гепатитом во второй раз, медики оставляли дослуживать в "союзных" частях без учета их мнения, и, опять же, не все из них этого хотели, а правдами и не правдами, добивались возвращения в родную часть.
  
  Особую категорию больных составляли отслужившие два года, "не специалисты", рядовые солдаты. В соответствии с приказом по ОКСВА им "светило" увольнение в запас не раньше февраля следующего года. Никаких других лазеек законно попасть в "Союз", кроме как на самолете, не существовало. Пользуясь связями в госпитале, за "бакшиш", через знакомых и совсем не знакомых медиков, а то и напрямую, симулируя заболевание, эти ребята, во что бы то ни стало, старались попасть на заветный санитарный борт. Для некоторых солдат гепатит мог стать единственным шансом на счастливую демобилизацию. Ведь за два оставшиеся месяца все могло случиться: и на операцию могли послать, и под обстрел можно было запросто попасть, не говоря уже о вездесущих минах и фугасах. Как ни парадоксально, но в данной ситуации, судьба каждого, была именно в его собственных руках. Отправка в "Союз", кроме многочисленных бытовых искушений обещала еще и встречу с родителями и близкими. А кто же откажется от такого шанса? Это обстоятельство было самым главным в принятии решения относительно поездки для каждого бойца.
  
  В первую группу отъезжающих я не попал, потому что не очень то и хотел. Едва лишь вернулся из Ташкента (где, по-видимому, и подцепил инфекцию), местных красот насмотрелся, потому предпочитал остаться здесь в знакомом и предсказуемом месте. Тем более, болезнь переносил легко, завел много новых друзей, с которым хорошо проводил время. Лечение этой болезни заключалось в соблюдении диеты, вплоть до полного восстановление поврежденного органа. Обедали мы в том же инфекционном корпусе, что и жили. Кроме диеты основным лекарством была сладкая вода из бачка в коридоре. Кормили нас добротно. На всю жизнь запомниться голландская курятина в больших картонных коробках. Это сейчас этим никого не удивишь, а тогда мы смотрели на диковинную упаковку и еду, словно папуасы племени "тумбу-юмбу" на бутылку Кока-колы.
  
  В дополнение к добротному питанию в столовой, каждый день мы "лечились" в палате чаем со сгущенным молоком. Его приносили товарищи, что приходили нас проведывать, или же просили кого-либо из персонала прикупить пару банок в местном магазинчике. Чаепитие никогда не обходилось без интересных рассказов. А поскольку текучка кадров была еще та, состав палаты обновлялся регулярно и непрерывно. Так, что мы не успевали друг другу надоесть.
  
  В один из дней, вместе с новым знакомым парнем из моей палаты веселым шофером-грузином из батальона обслуживания аэропорта Гией, переодевшись в форму, отправились в бригаду. Целью нашей "самоволки" была бригадная пекарня. Там, через его знакомых, мы взяли несколько кирпичиков еще горячего вкусного хлеба для себя и товарищей в госпитале. Если со сгущенкой и другими продуктами проблем не было, то хлеба всегда не хватало, а "достать" такой деликатес, что называется, с пылу с жару, - можно было только по большому "блату".
  
  *** Везде в части существовали свои землячества, или так называемые "мафии". На вещевых складах при мне "правили бал" туркмены и узбеки, в столовой - поголовно узбеки, пекарню контролировали разные "группировки", в том числе грузины, даже в штабе и там была "писарская мафия" ведавшая получением знаков и награждением орденами и медалями. "Славяне" преимущественно составляли большинство в боевых подразделениях, да еще в таких местах бригады, где надо "пахать" и нечего было особо украсть для обмена или торга с другими бойцами.
  
  Бригаду продолжали каждый вечер обстреливать. Наверное, засланная из Пакистана специально подготовленная банда получила именно такую задачу. Засады не особо помогали по причине мобильности группы. По этой же причине мало что давали агентурные сведения и разведка. Обстрелы осуществлялись из разных точек вокруг гарнизона и длились всего несколько минут. После чего "духи" так быстро исчезали, что наши подразделения не успевали их обезвредить или накрыть ответным залпом. Пока врагам везло, слишком большую территорию нужно было взять под пристальный контроль, а наша военная машина не раскрутила свои обороты на полную мощность, не перекрыла все существующие лазейки. Но, однозначно, решение этого вопроса сейчас зависело только от проблем организационного характера.
  
  Ночи пребывания в госпитале превратились на своеобразную игру в рулетку. Не редко, мы просыпались от взрывающихся вблизи корпусов ракет. От нас до Арианы и расположения вертолетчиков (главных объектов обстрела) расстояние не превышало километра, а рассеивание ракет составляло сотни метров, поэтому пребывание в госпитале, как и во всей бригаде, стало в определенной мере опасным. И эту опасность почувствовали все. Нам, больным, оставалось только надеяться на выучку и умение своих товарищей, что каждую ночь проводили в засадах.
  
  *** В декабре, одна из таких ракет упадет на территорию госпиталя. Взрывом снесет угол щитового домика, общежития, где жили медсестры. Двоих из них ранит осколками, что вызовет настоящую панику среди гражданских специалистов. Но серьезные обстрелы прекратятся только спустя несколько недель, когда экстренно выставленное кольцо сторожевых застав внешнего периметра охраны даст возможность вовремя замечать и ликвидировать реактивные установки душманов. Оно же оттеснит мобильные группы больше, чем на 15 километров от расположения гарнизона. Правда, и тогда, изредка, обстрелы будут возникать, но их сразу будут засекать наблюдатели на заставах. Игра пойдет на равных. Некоторые группы "духов" будут уничтожаться огнем еще в момент обстрела, другие - накроют вскоре после окончания огня. Проблема разрешится ближе к лету, когда в систему обороны введут новые технические средства борьбы с "ракетчиками" и мощные артиллерийские системы.
  
  Тем не менее, жизнь продолжалась. Еще раз (до отъезда) мы осуществили вылазку за хлебом. По дороге из госпиталя зашел во взводную палатку, узнал последние новости из жизни коллектива. Товарищи готовились к рейду в южные пригороды Кандагара. Эх, так досадно стало, что не смогу принять участие в операции, проверить в деле новый БТР. Расстроенный, я вернулся в госпиталь. Лучше бы никуда не ходил.
  
  Я не хотел лететь на лечение в "Союз", как выпал случай, от которого не смог отказаться. Жажда путешествий и перемен пересилила все аргументы против поездки. В очередную отправку собрались ехать большинство из теперешних товарищей, и этот факт заставил меня изменить решение. Кажется, для этого, мне пришлось договариваться с врачом, но то были пустяки. Поездка сулила много новых впечатлений. Кроме всего прочего, среди бойцов ширились слухи, что из госпиталя можно будет без особых сложностей попасть в отпуск, договорившись с начмедом. Если все равно почти два месяца мы не бойцы, то почему бы не провести их на Родине?
  
  *** Сколько раз потом я пожалею об этом, сколько мучительных минут проведу в размышлениях и переживаниях по поводу принятого решения и последующих за ним. Спустя много лет, мне все так же стыдно вспоминать те события, минуты собственной слабости и откровенной трусости. Что творилось тогда в инфекционном госпитале, напоминало черные дни "чижиковской жизни" на Элеваторе, с той лишь разницей, что мы-то отслужили больше года. Те же унижения и бессилие, разгул пьяных "дедов" и их прихвостней, и полное отсутствие чувства локтя, хваленного афганского братства. Не было его после года службы. Каждый за себя, сам спасал собственную шкуру. А может судьба просто преподнесла мне урок, позволивший остро почувствовать и понять цену настоящим отношениям между друзьями. Возможно, только так и можно было обрести уверенность в себе, найти свое место в коллективе? Возможно, не пройдя те испытания, я не смог бы стать таким, как стал сейчас?
  В жизни, увы, ничего нельзя переиграть, переписать по-новому, как бы этого не хотелось. Сделанная однажды глупость будет напоминать о себе всегда. Живем без черновика, сразу начисто. Без помарок не получается. Главное не останавливаться, делать правильные выводы из прожитого события, и стараться избегать новых ошибок. Уроки жизни - бесценны. Ими надо дорожить. img src=zw111_xx.jpg>
  На фото из архива летчика-кандагарца вид на Ариану с борта вертолета.
   Международный аэропорт, осень 1984 года.
  
  Ашхабадский госпиталь.
  17 ноября, после завтрака прилетел долгожданный санитарный "борт". Инфекционное отделение, несколько дней к ряду томительно ожидавшее его прибытие, зашевелилось словно муравейник. Команду отбывающих на лечение больных собрали в течение получаса, пересчитали, погрузили в грузовые машины и отвезли в аэропорт. Из личных вещей у ребят тощие рюкзаки с туалетными принадлежностями, да записные книжки. По "нычкам" запрятаны чеки, а у старослужащих еще и "дембельский товар" для пересылки домой. Одеты мы по условиям местного гарнизона - по-летнему.
  
  Для перевозки инфекционных больных использовался потрепанный, но исключительно надежный самолет ИЛ-18. Он был оборудован для транспортировки преимущественно лежащих больных, но и мест для сидения имел достаточно. Центральную часть самолета занимали несколько рядов стоек с носилками, размещенные в несколько ярусов, а по бортам тянулись деревянные откидные скамейки для сидения. Где-то впереди салона размещались мини операционное отделение и реанимация. Борт напоминал помещение госпиталя, с множеством специальных приспособлений и ящичков для различного инвентаря. Кроме "желтушников" в переднюю, часть самолета погрузили несколько лежачих раненых. Места, хватало всем, но пришлось кое-где потесниться. На удобства размещения никто не обращал внимания, каждый жил будущей встречей с гражданской жизнью, строил дальновидные планы, одним словом - на что-то надеялся и ожидал от путешествия.
  
  Самолет легко оторвался от взлетной полосы и, набрав высоту над аэропортом, взял курс на север. Спустя полтора часа борт начал снижаться. Мы приземлились в аэропорту большого города, но команду на выход не давали. Тем временем, выгрузили раненых. Оказалось, что это "Восточный", аэропорт Ташкента. А наш путь лежал дальше, в Ашхабад. Какая жалость! Здесь, я снова встретился бы со Светланой, и кто знает, чем эта встреча теперь могла закончиться. Подарка судьбы, увы, не получилось. Наверное, слишком много хотел от жизни, размечтался. В то время как мои товарищи готовились к боям, я строил планы совсем далекие от службы. За что, впрочем, вскоре расплатился сполна. А пока, сквозь мелкий осенний дождик, я тоскливо поглядывал на далекие кварталы города и вспоминал недели проведенные здесь. Прошел всего месяц, как я отсюда улетал в Кандагар. Неисповедимы пути твои .... Снова загудели моторы, завибрировал мелкой дрожью корпус, разрушая сладостные чувства приятных воспоминаний. Иллюзии и надежды растворилось в нарастающем шуме взлетающего самолета.
  
  "Ил" заходил на посадку. Вот уже выпущенные шасси, быстро снижаемся, а под крылом все та же мертвая желтая пустыня. Город Ашхабад оказался крошечным. Лишь только внизу на земле появились первые его признаки, в виде пригородов, как самолет уже коснулся земли (обычно, перед столицей или крупным городом долго тянутся предместья: поселки и местечки, а здесь их просто нет). Почти год назад, зеленым новобранцем улетал отсюда в Кандагар и вот, круг замкнулся. Я снова в столице Туркмении, на этот раз на более продолжительное время.
  
  Ашхабадский гарнизонный госпиталь расположился в центральной части города. Вечерело, когда автомобили, груженные болеющими "афганцами", въехали на его обустроенную территорию. Выгрузились и пошли широкой центральной аллеей мимо радовавших глаз добротных каменных корпусов. После теплых Кандагарских вечеров чувствовали себя не комфортно в местной осенней атмосфере. А если честно, к своему стыду, начинали замерзать. Поэтому, откровенно радовался с того, что, наконец, будем жить не в щитовых бараках, а в настоящих домах. Но, увы, выцветшие на солнце унылого вида ротные палатки появились за изгибом аллеи внезапно, словно выросли среди деревьев парка. Путь нашей группы лежал к ним. Какое разочарование: попасть в "Союз", чтобы жить в палатке. Впервые пожалел, что согласился прилететь сюда.
  
  Первым делом всех повели в баню. Небольшие квадратные палатки работали как санпропускники. Пока мы наслаждались водными процедурами, если это можно так назвать, резвясь под тонкой струйкой горячей воды в холодном помещении, банщики "прошманали" форму и забрали все "не уставные" вещи. Я лишился спортивных брюк, которые с большим трудом нашел в длительных вояжах по Ташкенту. Хорошо хоть догадался припрятать "трофейную" футболку. Очередная, но не последняя на сегодня досадная неприятность. После бани, прибывшую команду выстроили и разделили на отдельные колонны по списку согласно призовам. Командование госпиталя резонно решило расселить бойцов таким образом, чтобы уменьшить негативное влияние "дедовщины" на нормальное лечение солдат. Мой призыв полностью поместился в одну пустую палатку. Наша дружная компания оказалась разделенной, нескольких "молодых" отправили в другой конец госпиталя.
  
  Шел уже первый час прохладной осенней туркменской ночи. Отвыкшие от холода и высокой влажности, мы ощутимо замерзли в не отапливаемом помещении. Настроение от такой встречи - унылое и удручающее. Ложиться в холодную постель не хотелось, а нагреть палатку было нечем, отсутствовали дрова. И здесь случилось событие, которое стало причиной последующих неприятностей для меня и моих товарищей. Из соседней палатки прибежал парнишка нашего призова и начал убедительно уговаривать ребят перейти туда. Накануне, оттуда группа выздоровевших бойцов была выписана в подразделения, и там освободились койки. Парень обещал "золотые горы". Потеряв бдительность я "повелся" на его уловку. Усталость и разочарование от прожитого дня, досада за решение лететь сюда, и, естественное желание согреться, быстрее лечь в теплую кровать подтолкнули меня к не продуманным действиям. Наивно поверив в порядочность парня, убедил своих приятелей Сергея Бодрова, Сергея Ушакова и Мишку - "десантника" перейти в соседнюю палату. Вместе с нами ушли около десяти парней.
  
  У соседей топились две буржуйки, было тепло и уютно. Приняли "пополнение" хозяева радостно и приветливо, как показалось. Мы заняли свободные койки, преимущественно верхние. Но в тех условиях они находились в самом теплом месте. Разморенные теплом мы быстро провалились в глубокий сон. Наконец-то этот долгий день перемен закончился.
  
  Знакомство.
  Уже на следующий день мы поняли, что сделали большую ошибку. И в первую очередь, я чувствовал собственную вину перед товарищами, поскольку "порядки" в новой палатке оказались еще теми. Жесткая, "не уставная" дисциплина, с четко выраженной градацией за призовами, имеющими соответствующие права и обязанности, с разделением ребят на "афганцев" и "союзных", причем последние, были вообще бесправными. Я стал инициатором проблем для себя и друзей, вверг их в беспощадный, анархический, мальчишеский беспредел, где унижения и побои были такими же естественными, как в зоне.
  
  В каждой палатке полновластным хозяином и командиром был староста, который следил за дисциплиной, выполнением распорядка дня, соблюдением чистоты в помещении и на территории, а также разрешал с дежурными офицерами все возникающие вопросы. Староста назначался старшим офицером госпиталя из числа старослужащих или из "преданных", готовых выполнить любой приказ солдат или сержантов. Офицер мог своей властью оставить понравившегося ему старосту в госпитале на неопределенный срок, пристроить "афганца" в местном гарнизоне, способствовать его скорейшей демобилизации. Для них он мог сделать очень многое, но взамен требовал беспрекословного выполнения своих распоряжений. Безграничная власть портит человека, вызывая в нем рост низменных чувств и поступков. Поэтому, взаимовыгодное сотрудничество одних людей часто превращалось в издевательства над остальными, способствовала росту кумовства и стукачества, всеобщего недоверия. Вблизи старосты вертелись "прихвостни": "шестерки" и "блатные", которые составляли такой себе совет старейшин, его "гвардию". Они помогали этому князьку править и контролировали выполнения указаний. Старшим у нас служил здоровый увалень из десантников, физически сильнее каждого, но за призывом всего лишь "молодой", потому уважением среди старших призовов он не пользовался. Убедительными аргументами в таких случаях выступали огромные кулаки и всемерная поддержка его командованием. Жаловаться было некому. Во всем господствовал "культ грубой силы".
  
  Палатки инфекционного отделения расположились среди больничного парка. Из высоких густых крон деревьев ежедневно сыпались килограммы желтых листьев. В "Афгане" мы совсем забыли о таком пустяке, как уборка опавшей листвы. Здесь, оказалось, что у каждой палатки есть закрепленный участок территории, которую каждое утро нужно убирать. До нашего появления в этой палатке уборкой в помещении и в парке занимались исключительно бойцы младших призовов (как и положено, в армии), но теперь большинство из них выписали, поэтому нас так настойчиво сюда звали. Утренний наряд на уборку от старосты в хамском приказном тоне стал своеобразным холодным душем. Всем стало понятно, что за свои права придется бороться. В помещении, естественно, убираться нас заставить не могли, "черпаки" все-таки, не положено, а вот на территорию выгнали. С нами в группе было несколько однопризовников из "Союза". Для них в уборке листья не было ничего унизительного и необычного. А вот мы подметать не стали, даже не взяли в руки инвентарь. Не потому, что было трудно, а по другой, скорее психологической причине. Сейчас, даже трудно ее объяснить. Это просто состояние души, когда ты знаешь, что не должен этого делать.
  
  *** Для человека, не служившего в "советской" армии такое нежелание размяться и физически поработать выглядит, по крайней мере, странновато. Но, объяснение здесь довольно простое: весь уклад армейской жизни и службы подчинен четко определенным правам и обязанностям бойцов призовов, которые все обязаны были соблюдать. В соответствии со сроком службы, призовом, формировался своеобразный "кодекс чести и поведения" данной группы людей, переступить который тяжелее, чем выполнить саму работу. Заставить работать старшие призовы - это значит самым грубым образом проигнорировать его величество "Кодекс" или однозначно унизить этих ребят. Завоеванное кровью и потом, месяцами "полетов" "Право" на "выбор занятия" по своему усмотрению, без сопротивления никто не собирался отдавать. Вообще-то принуждение - это дело неблагодарное: опытные старшие солдаты, даже если на них сильно надавить, все равно найдут способ выполнить поручение руками парней младших призовов, зато отношения будут безнадежно испорчены. В таких случаях не приказывают, а просят организовать уборку, а это уже совсем другое дело. Если же, вместо поиска компромисса в ход идут угрозы, дело принимает совсем иной оборот.
  
  В конце концов, листья убрали случайно попавшие в наше поле зрения больные из соседних палаток. Парнишка, который так ловко нас обманул вчера вечером, оказался просто шестеркой в руках старших и заслуживал на "проклятие" своего призова. В "Афгане" за такой поступок его бы "оставили вне закона" или списали в "ЧМО", что было почти одинаковым наказанием.
  Весь день мы провели "кандагарской" компанией, вчетвером, знакомясь с госпиталем, пытаясь понять, по каким правилам здесь живут и как нам себя вести. Но, так и не пришли к единому мнению, за что вскоре поплатились. Атмосфера неприязни и враждебности между группой вновь прибывших и старостой сложилась сразу, и вечером закончилась выяснением отношений. Нас банально "построили" пьяные деды и их прихвостни. Доставка спиртного в расположение госпиталя не составляла трудностей и была отлажена до мелочей. После отбоя, хорошо выпившая "старшина" решила "познакомиться" поближе с новенькими. К нашему сожалению, их было много. Как правило, армейские разборки не имеют аргументированного подтекста, а происходят путем выяснения "крутизны" и демонстрацией собственной силы. Нас, поодиночке, пытались образумить и втолковать, кто здесь главный. Противостоять такому натиску мы еще были не готовы. Комплекс бойца первого года службы еще не искоренился, не ушел из сознания. Умом мы понимали, что должны объединиться, встать вместе и "умереть" вместе, а в душе каждый дрожал за собственную шкуру. Увы, не смог и я переступить собственный страх, когда подняли Сергея, не полез в драку, хотя днем уверял товарищей в обратном. По большему счету, мы отделались легким испугом. Нам указали на наше место в иерархии данной палатки и провели "профилактическую" работу.
  
  *** Если быть до конца честным перед собой, за всю свою короткую девятнадцатилетнюю жизнь я ни разу не участвовал в обычной драке. "На гражданке" ни разу не доводилось, ни с кем выяснять отношения: ни в группе, ни один на один, да просто кого-то ударить. Обороняясь, я знал, что сильнее соперника, знал, что без проблем выиграю поединок, а пересилить физическое отвращение к насилию не мог. Не мог заставить себя ударить человека в лицо, даже если имел на это право. Опыта и психологической устойчивости кулачного бойца не имел совсем. Да, я неплохо стрелял, мог потягаться в огневом бою с душманами, был вынослив и физически крепок. Как солдат многое знал и умел. Но настоящей индивидуальной подготовки для боя один на один с врагом не имел и не представлял, как могу убить человека ножом. Ну не готовили из нас настоящих бойцов! И спустя год службы, психологически, большинство парней оставались таким же рано повзрослевшими школьниками, а не солдатами. В этом, наверное, крылась причина многих наших потерь и неудачных боев.
  
  На следующий день, мне было безумно стыдно перед товарищами. И хотя они тоже показали себя не с лучшей стороны, это никак не могло оправдать мое бездействие. Надо было что-то решать. Зачем нам эти разборки и проблемы, если можно их избежать? Изменить существующую систему мы не сможем, силенок не хватит. Ну, полезем мы в драку, но получим свое, и все останется как есть! Я настаивал на возвращении назад в палатку нашего призова, откуда мы так неосмотрительно ушли, тем более что офицеры заставляли нас вернуться, но друзья все же решили остаться. Уйти вот так, они считали ниже своего достоинства. Я подчинился решению большинства. Мы остались. А зря, в той палатке наш призов чувствовал себя уверенно и не испытывал таких проблем.
  
  Задачей первых дней для нас, помимо бытовых проблем, стало обеспечение дополнительного "гражданского" питания из "кафешек" и магазинов города. Почти каждый из нас имел с собой небольшую сумму чеков (не больше сотни), которые хотел поменять на рубли. Но это оказалось настоящей проблемой. Даже один к одному местные менялы и гражданский персонал госпиталя обменивали неохотно, словно делая одолжение, хотя "внешторговский" чек был обеспеченной валютой и стоил гораздо больше рубля. Не говоря уже о возможности приобрести за него дефицитные товары. Также за бесценок у ребят, местные покупали разную мелочевку - типа ножниц кусачек, перьевых ручек и бритвенных принадлежностей. В общем, все, что парни приобрели в континах и смогли вывезти из "Афгана". Это выглядело унизительно и оскорбительно. Все кто мог бессовестно наживались на наивных "шурави". Увы, мы не имели выбора, есть то хотелось. На вырученные от обмена и продажи рубли покупали кондитерские и молочные изделия, в которых нуждались сильнее всего, ходили в кафе.
  
  Особую надежду мы питали на приезд родных и получения зарплаты. Оказалось, что в "Союзе" нам шло денежное довольствие в рублях, а поскольку теперь место службы, как бы изменилось, бойцы имели право на их получение. Не Бог весть, какие деньги, но все же. Ну, а, с приездом родителей связывались самые смелые проекты, вплоть до краткосрочной отлучки из госпиталя на побывку в город на несколько дней. Естественно, первые дни мы, в первую очередь, обеспечили решение данного вопроса, то есть писали письма и слали телеграммы в надежде на скорую встречу с родными. Написал и я, уверенный, что отец и мама захотят увидеть сына живым и здоровым.
  
  *** Надо сказать, что не проходило и дня, чтобы к кому-то из парней не приезжали родственники и знакомые. Весь Ашхабад был буквально наводнен европейскими лицами. Гостиничных мест не хватало, но сердобольные жители (преимущественно славяне) предоставляли жилье приезжим за умеренную плату. Наверное, также были заполнены все свободные общежития и пустующие комнаты в военных городках.
  Ашхабад в моей памяти навсегда останется городом встреч и расставаний, радости и глубокой скорби. Маленький городишко, где любая поездка на такси стоила всего один рубль, в эти месяцы для тысяч людей страны превратился в самый желанный и важный город, посетить который они стремились, во что бы то ни стало, даже выкладывая последние деньги. Ибо, никакая сила не могла помешать встрече родных сердец разделенных не объявленной войной.
  
  Ночью, да и на протяжении дня, в палатках топили печи. В нашей палатке - этим занимались "чижики" или "союзные черпаки". А у соседей расслоение среди однопризовников состоялись быстро. Нашлось (и много) ребят несостоятельных быть наравне с остальными, держать марку воина, прослужившего один год. Да, плюс к этому, учитывались и специфика подразделений, в которых служили заболевшие парни. Все "блатные", то есть "не боевые" роты, имели меньше прав, а потому бойцы из них (если не слабаки, конечно) были вынужденных выполнять наихудшую работу. Они мгновенно "помолодели" на один призов с понижением в правах. Увы, такова судьба всех "слабодушных" и неумелых в армии. Животный закон - выживают более сильные особи.
  
  Почти ежедневно к кому-то из бойцов палатки приезжали родители или родные. Официально им разрешали видеться с гостями на территории госпиталя в специальных комнатах или в парке на скамейке. Но, можно было, получив разрешение от старосты на неофициальный выход, тайком от дежурного офицера, через пролом в ограде, уйти в город на весь день. Вечером, счастливый обладатель увольнительной, приносил в расположение, кроме разнообразных вкусных вещей, еще и дань старшине, в виде нескольких бутылок вина или рома. Спиртное в палатке никогда не переводилось. Почти каждый вечер, преимущественно после отбоя, несмотря на коварную болезнь и режим лагеря в помещении происходила пьянка. Отсюда - прямая дорога к "не уставным" отношениям, рукоприкладству на фоне попустительства командования и полной безнаказанности за преступления.
  
  Жизнь в госпитале.
  Количество больных в госпитале давно превышало предельно допустимые нормы, поэтому питались мы, как и жили, во временных палатках-столовых, причем, в несколько смен. Внутри такой импровизированной столовки стояли сбитые из досок лавки и длинные столы, оббитые клеенкой. Попасть в столовую было тоже не так просто. Три палатки работали, по сути, без перерыва. Как только столы были накрыты, заставлены голубыми пластмассовыми тарелками и такими же стаканчиками, помещение тут же забивалось голодными пациентами. Качество и разнообразие блюд ограничивалось всевозможными постными кашами с добавками молочных продуктов и значительно уступало "кандагарскому". Наесться крошечными порциями было невозможно, но добавки никому не давали. Зачастую, съедалось все намного быстрее, чем тратилось времени на ожидание. Хотя наряд крутился, не приседая, доводилось выстаивать длинные очереди, прежде чем через узкую калитку бойцы, словно волна хлынут в столовку. Отопления в столовой не было, еда успевала остыть, а то и вообще - замерзнуть. В общем, питались впроголодь, наверстывая недостающие калории в дополнительных пайках: в кафе и за счет передач от родственников товарищей.
  
  Большинство парней в отделении имели легкую форму болезни - гепатит А. Лечение его, как и в кандагарском госпитале, заключалось только в соблюдении диеты и режима дня. Периодически мы сдавали анализы, по результатам которых болеющих аттестовали на отправку в реабилитационный центр или оставляли еще на некоторое время. Обычным считалось месячное пребывание в отделении. Отсутствие явно выраженных симптомов болезни, а также процедур лечения, создавало ощущения полного выздоровления.
  
  Основными занятиями болеющих было праздное "ничегонеделание". Стандартный набор: шашки, шахматы и книги, возможность смотреть телевизор в отдельной палатке-читальне после обеда и по вечерам. Ну а дальше, кто, во что горазд в соответствии со сроком службы: прогулки по территории, картежные игры, самоходы в город. Первое время я уделял много внимания переписке с друзьями и сну. Причем письма закончились быстро, потому, что это был "билет в один конец". Ответы меня ждали в "Афгане" и неизвестно еще когда. День за днем проходили в разговорах. Мы знали друг о друге мельчайшие подробности, переговорили обо всем в нашей прошлой жизни, переслушали по несколько раз все известные анекдоты и истории. Через неделю, безделье, доводившая до исступления тоска и отсутствие каких либо серьезных занятий, надоели хуже некуда. Отсюда появлялась агрессивность и всевозможная дурь в головах утомленных отдыхом бойцов.
  
  Вообще, вечерняя и дневная жизнь госпиталя поразительно отличалась. Если днем все выглядело обычно и пристойно, то ночная жизнь напоминала худшие дни начала службы. Между разными частями госпиталя, разными палатками и отделениями периодически происходили странные и непонятные нам выяснения отношений и драки. После вечерней проверки, какую обычно проводил дежурный офицер, объявлялся отбой. Палатка, отдельными "кубриками" медленно погружалась в сон. Прекращались хождения, затихали разговоры. Но не везде и ненадолго. Не редко, в первую неделю пребывания в госпитале, поздно вечером, а то и ночью, часть парней, по команде, как по тревоге, собиралась и вместе со старостой уходила куда-то "на разборки". Потом они быстро возвращались, возбужденные, некоторые в крови и со ссадинами, рассказывали о происшедшем поединке, как о чем-то героическом и важном. Что они делили, за что бились, так и осталось загадкой. Затем, события обсуждались в дальнем углу палатки, в "боевом" коллективе за бутылкой туркменского рома. А заканчивались любые посиделки "построением" младших призовов. "Подогретые" спиртным бойцы развлекались, демонстрируя друг перед другом силу удара, умение убеждения и "красноязычия". Не удивительно, что в этом водовороте событий мы немного растерялись. Хотя с первых же дней нас пытались привлечь "в данный процесс", но благоразумие взяло верх. Надо было сначала освоиться и разобраться, в чем собственно дело.
  
  К нашему старосте в палатку спокойно, ничего не опасаясь и не скрываясь, приходили местные гражданские товарищи из числа зажиточных людей, мелких предпринимателей и начальников. Они договаривались со старшим о взаимовыгодной сделке, а именно - "аренде" больных солдат для выполнения различного вида физических работ, естественно, за территорией госпиталя. Как я успел заметить, торговля "рабами" процветала. Поэтому староста имел деньги откупиться от отправки в "Афган", поддерживал хорошие отношения с некоторыми нужными ему офицерами. Я не уверен, что об этом факте ничего не знало старшее командование госпиталя. Но никаких ограничительных мер, относительно пресечения вывоза ребят на работы и выходов в город на прогулки, не принималось. Все банально и просто: надел спортивные брюки и футболку, и через проломы в заборе выходишь за территорию.
  
  На работу посылали самых бесправных - ребят младших призовов. Их никто не спрашивал о желании или самочувствии. Староста просто ставил их перед фактом. В "рабство" тебя могли отдать как на один день, так и на несколько, до выполнения определенного объема работ. Обычно, после завтрака, в палатке появлялись гражданские лица и несколько больных исчезали вместе с ними. Расчет с бойцами предполагался вечером. Как правило, наймом занимались одни и те же люди, они же, наверное, перепродавали ребят другим.
  
  Нельзя сказать, что все ехали на работу по принуждению. Условия пребывания в госпитале надоедали, и появившаяся возможность использовалась, чтобы вырваться из "заточения", посмотреть на гражданскую жизнь, да и заработать деньги. Таким образом, и я, однажды, соблазнившись пятью рублями, сам напросился поработать на складе макулатуры. Надеялся разжиться там, кроме этого, интересными книгами и журналами.
  
  Утром, вместе с младшим за призывом парнишкой мы загрузились в крытый фургон. Нас привезли в большой склад макулатуры, заваленный бумагой. В обязанности рабочих входила ее сортировка и упаковка в тюки, которые вечером грузили на машину. Трудно сказать, чем я больше был доволен - выездом в город или возможности покопаться в кипах литературных развалов. Помимо несложной работы, с охотничьим азартом включился в поиски стоящих книг. Нас никто особо не контролировал, спешить было некуда, да и с работой вполне справлялся мой напарник. Конечно, я ему помогал, но не более того. Правда местные, относились к нам так пренебрежительно, словно к бесправным рабам, с непонятной мне неприкрытой неприязнью и враждебностью. Не буду скрывать, если бы представилась такая возможность, с удовольствием бы выпустил в их наглые морды автоматную очередь, ведь внешне они очень напоминали душманов, а фактически в настоящий момент, для меня, были даже хуже их. По крайней мере, те меня не унижали. Но это были издержки поездки, с которыми вполне можно было мириться.
  
  Зато отобедали мы с напарником в небольшом, но уютном кафе. Выделенных хозяевами денег хватило на настоящий шашлык из баранины. Аппетитное блюдо возместило все физические и моральные потери. Полный желудок действовал успокаивающе и я уже не обращал внимания на реплики со стороны работодателей. Вечером, в закрытом фургоне нас привезли назад. Увы, обещанных денег, я не получил, зато имел кипу интересных журналов и книг. Полученных впечатлений хватило, чтобы больше не напрашиваться на работу, а отсутствие расчета давало мне полное право игнорировать настойчивое требования старосты продолжить выезды.
  Утром 28 ноября я вышел из палатки и увидел отца. Это было невероятно.
  
  *** Вообще-то я надеялся на приезд еще и мамы, но позже, в разговоре, оказалось, что отец отговорил ее лететь, так как думал что причина моего заболевания совсем не гепатит, и что возможно все намного серьезнее. Короче, перестраховался, и решил пожалеть и без того расшатанные нервы мамы. Хотя эта наша встреча вполне могла стать последней.
  
  Мы сели на лавочке возле палаток и долго не могли наговориться. Это и не удивительно, ведь, сколько всего произошло за минувший год. Он сильно постарел, но в остальном остался таким же, как я его помнил. Привезенные продукты я оставил друзьям и, согласовав формальности со старостой, неофициально ушел в город. Солнечная погода была под стать настроению. Мы долго гуляли улицами Ашхабада, посетили огромный центральный базар с вкуснейшими дынями по рубль за штуку и множеством других деликатесов, не пропускали редкие кафе. Это был день обжорства и радости общения двух родных людей. Я постоянно чувствовал заботу и любовь отца и был опьянен переполнявшими меня радостными чувствами. День пролетел быстро. Потом мы искали ему подходящее жилье и после длительных поисков, наконец-то договорились с одной русскоязычной хозяйкой. Троллейбус увез его на квартиру, а я, в прекрасном настроении, возвратился в госпиталь с несколькими бутылками рома и вина, и огромной дыней. На следующий день у меня были грандиозные планы.
  
  Но, увы, им не суждено было осуществиться. Утром меня разбудили. Протирая глаза, увидел посреди палатки возбужденного отца. Его столь ранний приезд не предвещал ничего хорошего. Так и случилось. Съемная квартира показалась отцу странноватой, особенно пьяные соседи по комнате. Не желая рисковать, он уехал оттуда еще вечером, а сегодня уже успел купить обратный билет на самолет. Нам оставалось побыть вместе всего два часа до восьми. Это был шок. Ровно сутки назад я был готов плакать от счастья, а сейчас меня переполняли совершенно противоположные чувства. Как же так? Зачем так спешить и суетиться? Огорошенный этой новостью, я не запомнил, как мы провели эти два часа и о чем говорили. Мы, прогуливаясь, прошлись до центральных ворот, и вскоре желтые такси увезло мои надежды в сторону аэропорта. Эх, батя, батя!
  
  Смена команды.
  Прошло около двух недель моего пребывания в госпитале. Срок достаточный для того, чтобы привыкнуть к здешней жизни, смирились с его законами. А когда объявили очередную отправку на реабилитацию, в которую попало большинство недругов из палатки, мы облегченно вздохнули. Вместе с парнями исчезли и проблемы в коллективе. Вместо убывших привезли новую партию больных, и теперь они, несмотря на собственные сроки службы, вели себя настороженно и отчужденно. Но не долго, потому что теперь некому было творить безобразия, староста лишился "свиты" и заметно утих, стал "более дружелюбным". Наша группа "кандагарцев", как старожилы охотно приняли в свои ряды четверых десантников из Баграма. Казалось, оставшееся время пребывания в Ашхабаде пройдет значительно спокойнее, но, увы. Уже на первый день после отправки, соседи, палатка однопризовников из Кандагара, поздно вечером, приняв на грудь достаточно рома, большой толпой ввалились к нам. Нас-то они знали и не тронули, но вот остальных начали строить, причем в худших армейских традициях. Досталось всем без разбору "союзным" парням, бойцам младших призовов, да и "черпакам" с других гарнизонов из Афгана. Единый коллектив в нашей палатке после отъезда предыдущей партии еще не сформировался, поэтому опять кучковались по призовам или каждый за себя. Происходящее напоминало сельскую драку: с резкими криками, глухими ударами кулаков по груди жертв, суетой и топотом огромной массы людей. На лицо, глупость и звериный порыв, "жажда крови" и развлечений толпы пьяных пацанов - ничего больше. Бессмысленный и беспощадный человеческий водоворот калечил души парней, убивал в них веру в справедливость и разумность этого мира. Избиваемые бойцы в одном белье, преимущественно босые, робко стояли в центральном проходе палатки. Ни помочь им, ни защитить всех было невозможно, как и прекратить это безумие. После столь внезапного отъезда отца, я пребывал в угнетенном состоянии, а тут еще эта идиотская выходка. Хотелось закрыть глаза и забыться, ничего не видеть и ничего не слышать. Как все осточертело! Почему все в армии решается кулаком!
  
   Следующее утро показало, насколько я был не прав, устранившись от этого бесчинства. Товарищей десантников немного подергали за грудки, но разобравшись в сроках службы, не тронули. Конечно, сыграло роль и то, что за них вступились мои друзья. Так вышло, что в палатке я находился отдельно от остальных кандагарцев, поэтому во время разборок остался как бы в стороне. Приятели обвинили меня в предательстве интересов коллектива.
  
  *** Это сейчас, как говориться, с высоты прожитых лет, все выглядит мальчишеством, а тогда, как человек впечатлительный и порядочный все обвинения я пропустил, что называется через себя, терзаясь собственной ничтожностью. В том калейдоскопе событий очень сложно было принять правильное решение, особенно когда нет опыта подобного рода ситуаций.
  
  Обвинения, надо сказать, были суровыми но, наверное, справедливыми. Уж если мы были несколько дней в одной компании, то не важно, что мы не знали друг о друге практически ничего. Мне стоило больших усилий вернуть пошатнувшееся доверие товарищей и снова стать частью группы. Но не до конца. Полностью своим я не стал бы никогда, поскольку никогда не любил шумные компании, выпивки и многочасовые разговоры "ни о чем". Мне больше нравились небольшие группы из двух, трех человек, где есть общие интересы и увлечения.
  
  Последующие дни запомнились первым туркменским снегом и наступившими вслед за ним морозными ночами. В палатке царили постоянный холод и сырость, блюда в столовой успевали покрыться инеем, прежде чем мы садились за столы. Скука и тоска за друзьями в родных подразделениях завладела душами многих бойцов. Но, все так же приезжали родители, и ребята выходили в город. Для них - наступал "праздник жизни". Другие парни - ожидали своей очереди "оторваться", третья категория болеющих - разочарованно ожидали окончания лечения.
  
  Страницы дневника
   1 декабря.
  Ночь была полна "ужасов". Все время мы ожидали гостей. Несколько раз в помещение врывалась толпы пьяных больных из соседних палаток, и строили "молодых". В отдельных эпизодах начинали приставать к старшим призовам, но, наученные горьким опытом, теперь мы стояли заодно, и это быстро остужало пыл "беспредельщиков". Почти всю первую половину ночи мы не спали, а когда ложились, то одежды и сапог не снимали.
  
   8 декабря
  Весь день играл в шахматы с "Шульцем" - парнем из группы десантников. За эти дни мы очень сблизились. Он мне импонирует. Добродушный открытый парнишка, веселый и в чем-то смешной. Большой мастер рассказов. Старый анекдот в его исполнении превращается в шедевр разговорного жанра. Как только он, хитро жмурясь, начинает рассказывать очередную байку, сбегаются больные со всей палатки послушать и посмеяться.
  К вопросу о национальности. У нас тут есть один "русский", у которого отец узбек, а мать эстонка. Причем парнишка выглядит очень даже ничего: смуглый с голубыми глазами. И это не единичный случай. Каких только кровей не намешано в бойцах нашей "непобедимой".
  
   9 декабря
  День подтвердил свою репутацию. С утра ничего не предвещало неприятностей. Также играли в шахматы с "Шульцем" и Мишкой, много шутили и развлекались. Все было, как и раньше, пока вечером не произошла очередная массовая пьянка. Один из старших десантников, "дед" Валера, принял лишнего и решил "построить" наш призов. Причем, поднял меня и других товарищей по нашей компании. В этом не было бы ничего странного (что от невменяемого "деда" можно было ожидать) если бы в разборки не вмешался "Шульц" и другие выпившие десантники из Баграма. Парни решили показать, единство десантников в действии. Как всегда, в таких случаях, нам в вину ставилось плохое воспитание молодежи. Пришлось выбирать, или мы начинаем "строить молодых" или - "строят" нас. Вот и вся воинская справедливость. Срывая собственную злобу на невинных парнях, я зарекся водить дружбу в больших коллективах.
  
  10 декабря
  Атмосфера холода и непонимания витает в воздухе. Наша компания расколота. Живем рядом, но больше не общаемся, и никто не стремится уладить недоразумение - не интересно. Хотя, возможно, десантникам стало стыдно, но гордость не позволяет. На удивление, происшедшее вчера, укрепило мое положение среди парней из Кандагара. Мы снова сблизились. Кроме того, я по-настоящему подружился с двумя парнями, что служили в "Союзе". Новые товарищи - эрудированные и приятные собеседники, не имели тупых армейских комплексов, мы понимали друг друга с полуслова. В общении, нам не мешали наши сроки службы и места расположения частей, в которых мы служили, нам вместе было по-настоящему интересно. Это счастье встретить в армии родственную душу, человека разделяющего твои взгляды и не претендующего на истину в последней инстанции, человека, - который хочет от тебя того, что и ты от него. Парни стали отдушиной для меня, в жестоком мире несправедливости, напыщенного армейского хвастовства и надменности.
  
  12 декабря
  Мои потуги относительно отпуска разбились о неприступную крепость - начмеда госпиталя майора Золотаревского. Звучит смешно, - "отпуск могут дать в центре реабилитации", - это место находится в Багарме. Ну и кто мне его там даст?
  Возможно, я сделал большую ошибку, приехав в "Союз". Сейчас бы уже был среди своих товарищей по взводу, а не строил планы, как провести оставшуюся неделю в госпитале.
  
  Ничего не менялось в жизни госпиталя ни днем, ни после вечерней проверки. Вроде бы это простая формальность, а за ней, словно переход в другое измерение: младшие призовы ложились спать (кроме истопников), а палатку постепенно наполнял гвалт застолья. То в одном, то в другом, а то и в нескольких углах одновременно возникали компании гуляющих больных. Были среди них и постоянные во главе со старостой, которые праздновали каждые вечер, и однодневки, что образовывались около парня, к которому приехали родители. Посиделки всегда заканчивался ночными "разборками". Если, в застолье принимали участие много больных старших призовов, и настроения гуляющей группы поднималось на высоту "собственного величия и значимости", следовал выход на территорию и визит к соседям. Если гуляющая компания была менее "кровожадной" ограничивались "построениями молодых" в своей палатке. Страдали от этого, в первую очередь, ребята младших призовов. Их "воспитывали" все, кто хотел: и свои, и чужие. А иногда доставалось и старшим, если последних было мало, или попали они сюда из незнакомой для большинства больных части.
  
  Неумолимо приближалась очередная отправка в реабилитационный центр в город Баграм. Большинство без сожаления променяло бы сейчас этот госпиталь на прохладный воздух гор Гиндукуша. Рутинная жизнь, которую уже не скрашивали ни "гражданская" еда и горячительные напитки, ни телевизор и редкие прогулки по городу, - порядком надоела. Эйфория от встречи с "Союзом" давно прошла, зато появилась ностальгия по свободной жизни в "Афгане", по теплу и солнцу. А тут, как назло, окончательно испортилась погода: утром - холодные туманы, небольшой снежок и невероятно холодно (по нашим меркам).
  
  Жизнь коллектива палатки оставалась такой же однообразной. Одни группы распадались, другие - образовывались. Люди искали себе близких по духу и за определенное время каждый, при желании, находил того, кого искал. Госпиталь, словно пылесос, закачивал в свои корпуса бойцов с огромной территории, и в этом водовороте судеб действовал, как автомат по отбраковке человеческого материала, без жалости и снисхождения. Слабые не выживали.
  
  Отправка
  17 декабря на общем утреннем построении госпиталя, ровно через месяц по прибытии, старший офицер зачитал списки выздоравливающих бойцов, отправляющихся в реабилитационный центр. Среди десятков фамилий прозвучала моя и большинства друзей по Кандагару. Наконец-то, пытка госпиталем должна была закончиться. На сбор нам дали несколько часов. Хотя у парней, как и у меня, были свои планы на этот день, все теперь можно забыть. Несколько дней назад мы получили зарплаты, да и от родителей еще что-то осталось, поэтому первым делом отбывающие отправились в кафе набивать желудки. Не забыли и про "стременную". "Полетели" гонцы в проверенные точки вблизи госпиталя, купить спиртного. Празднование отъезда проводилось в палатке, в общем-то, открыто, на виду у офицеров госпиталя. Пили, все кто хотел, и сколько хотел. Даже я выпил достаточно, и несмотря что голова работала нормально, зрение немного подвело. Словно в замедленном кино глаз выхватывал из общей картины происходящего отдельные кадры. Вот мы большой колонной направляемся центральной аллеей к выходу. Все уже в форме, а не в пижамах, поэтому впечатление от зрелища неоднозначное. Уже и не больные, но и солдатами нас назвать никак нельзя. У многих бойцов заплетаются ноги, некоторых поддерживают товарищи. Звучат знакомые "афганские" песни, толпа ведет себя бурно и вызывающе, на офицеров никто не обращает внимания, словно их и нет рядом. Но и они никого не трогают, они понимают - куда мы возвращаемся. Задача офицеров госпиталя собрать всех вместе, никого не забыть и не потерять. Нас провожает, чуть ли не половина остающихся больных. На удивление, никто не остался и не спрятался, все отбывающие загрузились в два автобуса.
  
  ***Расставаться всегда немного грустно. Несмотря на усталость от пребывания в этом "чудном" месте, все-таки были здесь и хорошие моменты, и частичка моей души навсегда останется в Ашхабаде. И уезжать не очень хочется, но и оставаться - нет ни малейшего желания.
  
  По пути в аэропорт группа вела себя шумно. Пьяные разговоры, песни и выяснения отношений, - все смешалось в один шумный клубок. Мы мчались улицами города в сопровождении милиции без остановок, словно местная власть спешила избавиться от чужеродного тела, галдящего и орущего. Прохожие останавливались и провожали нас грустными глазами. Они-то привыкли к таким рейсам и не удивлялись буйству уезжающих "афганцев". То же самое можно сказать и об офицерах, что флегматично выполняли свою работу.
  
  Аэропорт. Чтобы не искушать судьбу автобусы подогнали прямо к трапу самолета. Быстро загрузились внутрь борта. И здесь началась самая "интересная" часть сегодняшнего вечера. Кое-кому из нашей команды явно не хотелось улетать. Пилоты самолета, увидев такую неорганизованную и агрессивную толпу, отказывались лететь и требовали наиболее пьяных убрать из салона. Но группа пошла на принцип: или летим все, или - никто. Организовано и шумно мы вышли из самолета на бетон аэропорта и построились в колонну. Уговоры и угрозы офицеров не помогали, а больше чем на оскорбления и нецензурные выражения в наш адрес их фантазии не хватало, что еще больше завело толпу. Мы не остались в долгу. Оскорбленные и униженные такими словами, многие из нас симметрично отвечали людям "с большими звездами" на погонах. Полетели словесные оплеухи и в сторону офицеров. На рукоприкладство, доведенных до состояния истерики командиров, применительно к некоторым особенно рьяным бойцам группы, те ответили неповиновением, полезли в потасовки. Кое-кому из офицеров это стоило разбитого носа. Вид крови взбодрил отдельные буйные головы. Наша команда стала почти неуправляемой. Именно тогда, на взлетную полосу, въехали два автомобиля с вооруженным караулом.
  
  Вид двух десятков мальчишек с автоматами, а иначе мы и не смотрели на этих "союзных" воинов, еще больше "завел" ребят. Вперед вышел командир местного гарнизона. Он тоже не отличался оригинальностью и пообещал всех "афганских бандитов" посадить на губу или в тюрьму, а остальных - вывезти прямым рейсом в 40 армию, чтобы поразившая нас афганская зараза навсегда осталась там. Такое, мягко сказать, трепетное отношение Родины к ее защитникам не могло "не порадовать". Значит, в том, что мы стали такими "не правильными" виноваты сами, как будто нас в "Афган" никто не посылал! И вообще, что мы делаем здесь, если должны сейчас быть там? Почему нарушаем размеренную жизнь местного гарнизона, где нас так гостеприимно приняли и вылечили? Неблагодарные! Кроме как "бандитами" нас никто уже не называл, а мерой воздействия становилось исключительно жестокое наказание. Хорошо хоть не расстрел.
  
  Его генеральские звезды и слова, совсем не повлияли на поведение толпы. Тогда из уст командира прозвучал приказ караулу и те примкнули заряженные магазины к автоматам, выстроились в шеренгу. Дело принимало опасный поворот, могла пролиться кровь. Большинство из нас не разделяло такого вызывающего поведения некоторых не в меру рьяных борцов за права "афганцев", поэтому более авторитетные из старослужащих решили разрядить обстановку. Ребята расступились и дали вывести из строя несколько "зачинщиков" - пьяных и слишком шумных. Примечательно, что среди них оказались активисты, старосты палаток и некоторые приближенные к ним личности, видимо, совсем не желающие уезжать. Это очень напоминало провокацию, дискредитирующую воинов-интернационалистов.
  
  После отъезда караула с арестованными солдатами, и недолгого ожидания, порядочно продрогшие и протрезвевшие, бойцы команды заняли места в самолете. Большинство из нас мгновенно заснули, другие - сладко дремали. Экипаж быстро закончил предполетные проверки систем. Самолет пошел на разгон. Прощай Ашхабад.
  
Оценка: 6.93*5  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023