ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Кадыгриб Александр Михайлович
Армейский реабилитационный центр

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 6.81*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава 14, пребывание в г.Азатбаше, армейском реабилитационном центре в г.Баграме и в Кабульской пересылке.
   14.БАГРАМСКАЯ РЕАБИЛИТАЦИЯ.
  
   1. В/ч 35668, г. Азатбаш.
  
   Самолет замирает на полосе, прилетели. В открытые двери врывается морозный зимний воздух. За бортом глубокая ночь. Ташкент встречает чудовищным для нас холодом и пронзительным ветром. От вида снежного покрывала на бетонных плитах аэродрома, словно становится еще холоднее. После теплого борта ощущаю, как мерзкие холодные лапы проникают под одежду, остужают тощее тело. Замерзаем! Быстро бежим до крытых КАМАЗов, что ожидают на краю летного поля, запрыгиваем внутрь. Подгонять никого не надо, ведь на нас только гимнастерки. В кузове машины, кажется теплее. Бутылка "Чемена", что чудом сохранилась после "шмона" в Ашхабаде, чуть-чуть согревает замерзшие тела. Сквозь дырки в тенте автомобиля наблюдаем, что движемся через густо заселенные районы. Куда - никто не знает.
  
  Ехали не больше получаса. Вскоре машины заехали сквозь ворота и остановились возле .... ряда ненавистных уже палаток. Погружаясь по колени в снег, спешим к ним в надежде согреться. Внутри палатки лишь голые металлические кровати на бетонном полу. Буржуйка едва теплится, дров - в обрез. Окоченевшие до посинения в авто, мы на миг почувствовали себя в уюте, и тепле. Во всяком случае, здесь нет ветра, и идет "дух" от печки. Естественно, предположили, что сейчас нас пригласят в теплые казармы, расположенные рядом. Не могли же нас оставить на морозе без удобств, в голой палатке! Но, как всегда, пессимисты оказались правы. О нашей команде все забыли, и нам предстояла ночевка в этих условиях. Казалось, уже ничему я не должен был удивляться за год, проведенный в армии. Как жестоко я ошибался.
  
   Делать нечего, спустя несколько минут, начинаем устраиваться на ночь, искать место, куда бы присесть или приткнутся. Все устремились ближе к печке. Часы до утра тянулись бесконечно. Согреться - невозможно, присесть - просто некуда. На кроватях холодно, на бетонном парапете - тем более. Немного выручали не уставные добавки к форме, у кого они были, свитера и спортивные брюки. Но все равно, чтобы ты не делал: лежал, стоял или сидел, все время чувствовал холод. Минуты проходили, словно часы, часы, - тянулись чудовищно долго. О сне все забыли. Какой там сон, тут бы не замерзнуть. За тонкими стенами палатки не меньше 10 градусов мороза, внутри - не намного теплее. Проклятия и другие "добрые слова" в адрес местных командиров не утихали ни на мгновение. Через дыры в палатке и не плотно закрывающиеся двери проникал холодный ветер, выдувая те жалкие крохи тепла, что шло от наших тел. Все бойцы двигались, шевелились, чтобы хоть как-то согреться и не окоченеть окончательно. С какими надеждами мы ждали утро. Наконец на горизонте начало сереть. Шарканье ног на асфальтированных дорожках вокруг палатки участилось и стало громче. Наступило утро 18 декабря.
  
  Утром на нас наконец-то обратили внимания люди со звездами на погонах. Команду построили, пересчитали и повели в добротную кирпичную столовую. Внутри, как обычно, ничего удивительного не было: характерный отвратительный запах и вездесущая грязь. Завтрак выглядел более чем скромным, но после проведенной в холоде ночи мы и не ожидали от этой части большего. Невольно напрашивалась аналогия с первыми месяцами службы: гнутые до невозможности серые алюминиевые тарелки и ложки, побитые черпаки и бачки, все - жирное на ощупь и грязное. Внешний вид предлагаемых блюд (как и их вкус) тоже не способствовал аппетиту. Подавляющее большинство парней просто наслаждались теплом столовой, отогревались. Выпив чаю с маслом, неохотно выходили на улицу строиться.
  
  Потом нашу команду повели в баню. На этот раз я не хотел остаться без утепления - гражданских вещей, и с группой товарищей остался в палатке дожидаться возвращения остальных. За что едва не поплатился, - "банда" местных воинов ворвалась внутрь и, пользуясь малочисленностью группы, принялась отбирать у некоторых солдат "тельники" и футболки, мародерствовала. Возникла потасовка едва не закончившаяся дракой. Везде господствовала грубая физическая сила. Кое-кого все же раздели, другим, в том числе и мне, повезло - отделались легким испугом. Снова жизнь наказывала за то, что отбились от коллектива. Нельзя в таких частях быть разделенными. Малейшая оплошность, и тут же следует неотвратимое наказание.
  
  Дождавшись остальных ребят, мы рассказали о происшествии и предупредили всех о возможных инцидентах на территории части. Из палатки нас, к большой радости, отвели в теплое помещение местной добротной казармы (почему нельзя было сделать это ночью, непонятно). Таких жилищных условий в армии я раньше не встречал, да и позже, тоже. Деревянный свежеокрашенный пол, большие светлые окна, огромные батареи отопления и в углу некое подобие цилиндрического вида деревенской печи, аккуратные кровати с чистыми белыми простынями и новыми шерстяными одеялами. Во всем этом великолепии было одно непонятного назначения помещение вдоль всей стены, с вмурованными в нее тюремными решетками. Перед тем как попасть в это райское местечко, командир части, подполковник, огорошил всех сообщением, что мы находимся на территории дисбата, со всеми вытекающими отсюда последствиями. А именно, многочасовые занятия строевой подготовкой, служба в нарядах, неукоснительное соблюдение распорядка дня и четкое выполнение приказов командиров. Для нас, "вольных афганских бандитов", подобное сообщение было довольно неприятным и "оскорбительным". Оставалось надеяться на скорую отправку "домой", в "Афган".
  
  К нашей радости, спустя некоторое время распространился слух о том, что сегодня вечером нашу команду отправят по назначению (весть о ней встретили едва не с овациями). Остаток дня, мы провели, отогреваясь и ожидая команды "на выход с вещами". Среди бойцов постоянного состава части я случайно встретил Камильжана Алликулова, бойца нашего взвода, что ушел в мае вместе с Пашкой Лавреновым в рейд на Пандшер. Все ребята во взводе думали, что он уже дома, но отсутствие военного билета, оставшегося в Кандагаре, не давало ему возможности уволиться в запас. От Камиля узнал, что мы находимся в городе Азатбаш, в бывшей учебной части десантников, что сейчас используется как пересыльный пункт для подобного рода команд и отдельных бойцов.
  
  Увы, что-то не получилось с организацией отправки, и мы остались ночевать в гостеприимной казарме. Вечером, после ужина, знакомый подполковник провел проверку личного состава и огласил распорядок на завтра. Оказалось, что в части служили только старшие офицеры, а этому офицеру поручалось выполнение обязанностей командира нашей команды. Он же, должен был идти с нами на утреннюю зарядку. При этом подполковник разговаривал с нами в довольно хамском тоне и пригрозил нарушителям режима и "отказникам" наказанием карцером.
  
  После подъема командир группы, собственноручно пришел выгонять всех на зарядку. Утро выдалось морозным. Долго и неорганизованно бойцы выходили из помещения. Часть ребят вообще отказались выходить и их наказали - закрыли на замок в клетке за металлическими решетками. Неорганизованной толпой, принципиально не торопясь, мы, имитируя утреннюю пробежку, прошли два круга по уютному военному городку, потом сделали зарядку на плацу, и сильно промерзнув, вернулись в казарму. Войдя в помещение, увидели, как наши товарищи спокойно спят на стульях в клетке. Я тоже пожалел, что не остался. И хотя нарушителей дисциплины не повели на завтрак, они не много потеряли, зато не замерзли, как большинство. После завтрака группе объявили о подготовке к завтрашней отправке в город Баграм, потому весь распорядок дня снова менялся. Вместо строевой подготовки - уютная кровать, письма, открытки, отдых с перерывом на обед и ужин.
  
  Ранее утро. На часах половина шестого. Быстрые сборы и проверка личного состава. На дворе, как и вчера, морозно. Садимся в машины, уже сильно подмерзнув. Ехали достаточно долго. Вдоль дороги раскинулись городки и села, но желания смотреть по сторонам не возникало - от мороза едва чувствовал одеревеневшие ноги, тело насквозь продувал холодный пронзительный ветер.
  
  Ташкент. Гражданский аэропорт. Выгружаемся, заходим на территорию. Снова проверка. Садимся в автобусы, которые отвозят нас к самолету. Знакомый нам Ил-18 стоит без признаков жизни. Так и есть, что-то не согласовано и борт не готов к полету, даже летчики еще не появились. Только подгоняют какую-то обогревательную технику, персонал аэропорта начинает оживлять машину. Постояв немного, возвращаемся пешком в помещение аэропорта. Комната ожидания, куда нас втиснули, заваленная объедками и мусором, сеть не на что. Час проходит в ожидании и неизвестности.
  
  Вторая попытка. Через летное поле организованно направляемся к самолету. Возле него хозяйничают пилоты. Это обнадеживает. Машина постепенно оживает, запускаются двигатели. Нам разрешают подняться по трапу, и занять места в салоне. Окоченевшие от холода парни мечтают о том же что и я, - скорее бы улететь в "теплые края", домой в подразделения, где ждут друзья-сослуживцы. Взлет. Курс на "Афган". Один час полета отделяет нас от встречи с войной. Спокойно засыпаю.
  
  2. Баграмский гарнизон, реабилитационный центр.
  
  Грунтовый аэродром, на который приземлился наш самолет, окружали замечательные горные пейзажи. Город Баграм и территория вокруг него находилась в кольце высоких гор увенчанных белыми снежными шапками. Наверное, у парней здешнего гарнизона служба "еще та", потому как, вести боевые действия в условиях высокогорья дело сложное даже для профессионально подготовленных военных, а не таких пацанов, как мы. Немного удивило, что самолет не приняли на главный аэродром, с добротной бетонной взлетной полосой. Просто не думал, что такие самолеты садятся на грунт.
  
  Спускаемся по лестнице, удобства механизированного трапа здесь, естественно, нет. Полной грудью вдохнул теплый воздух, температура явно плюсовая. С радостью расстегнули гимнастерки и толпой пошли за старшим команды в направлении расположенных невдалеке казарм. Здесь мы чувствовали себя словно дома: спокойно и уверенно
  
  "Афошки" (10 афганей)
  
  Дорога к расположению новой части проходила по территории местного гарнизона. За колючей проволокой стояли БМД и другая техника и вооружение расквартированного здесь десантного полка, угадывались многочисленные постройки обслуживающих подразделений и складов. Палаток, на удивления, мало, преимущественно - щитовые домики. Все это нагромождение напоминало типичный военный городок, если бы не одно но, расположенные невдалеке от части, ближе к горам, афганские кишлаки. Сам город Баграм, кажется, раскинулся по другую сторону от взлетной полосы. Мы недолго шли широкой улицей, пока не остановились перед свежеокрашенными воротами.
  
  Новая часть начиналась из добротных металлических ворот, на табличке возле которых, было указано, что перед нами армейский реабилитационный центр. На большой площади части были раскиданы десятки построек. На ряду, с "нулевыми" щитовыми домиками-казармами, здесь встречались типичные для всех частей строения столовой, штаба и лечебного корпуса, ну и вездесущие квадратные палатки, выполняющие здесь роль вспомогательных строений. Реабилитационный центр только формировался, состав части постоянно менялся, потому отдельные казармы еще достраивались, а некоторые - стояли еще необжитыми.
  
  После построения прибывшей команды на широком плацу, произошло распределение бойцов по подразделениям части. Весь мой призов и ребята на полгода младшие попали в 7 роту, старшие призова - в другую. Рота почти одного призова (младших процентов 20), все в равных условиях. Принцип формирования рот бойцами одного призова был наиболее правильным и проверенным в армии. Как я успел убедиться на собственном опыте, только в таких условиях, солдаты могли уделять больше внимания службе и собственными проблемами со здоровьем, чем решать проблемы других призовов или валять дурака, пользуясь положением старослужащих. Быстро знакомимся. В каждого из местных бойцов на левой стороне бушлатов написано название родного города, откуда он родом или нарисован его символ. Данный факт сильно помогает в поисках земляков. Нас, вновь прибывших, одевают в зеленые бушлаты, и мы тоже спешим поставить соответствующие отметки на одежде.
  
  После обеда, всей ротой, мы организовано пошли в клуб на концерт местной музыкальной вокально-инструментальной группы "Каскад". И здесь, среди толпы выздоравливающих солдат узнал знакомое лицо. Славик Селезнев! С ним мы начинали службу в Иолотани, проходили курс молодого бойца, а затем пути разошлись. Теперь, встретившись, спешили поделиться новостями об общих друзьях, интересовались жизнью друг друга. Я рассказал о встрече в одном из гарнизонов нашего сослуживца по карантину Виктора Томинца, что устроился поваром на точке за Гератом, о своей службе за год, он - поведал свои истории. Ансамбль играл хорошо. Замечательное настроение от встречи с товарищем, от возвращения в "Афган" ничто не могло испортить. Как хорошо, что я опять попал сюда! Я понял, что никакие "Союзные" радости и привилегии не могли заменить нам, "афганцам", свободной от налета неправды и фальши жизни на войне, где все понятно и знакомо, где твоя жизнь часто зависела от надежных и верных товарищей, а их - от тебя, и этим все было сказано.
  
  Служба в новой части оказалась на удивление легкой и приятной. Работать нас заставляли только потому, что в армии без этого нельзя, солдат должен быть занят. Мы создавали видимость труда, а офицеры (такие же выздоравливающие) закрывали на это глаза. Всем хорошо: солдаты при деле, распорядок дня выполняется. Правда, построения порядком надоедали, потому что происходили, чуть ли не каждый час.
  
  Бытом и питанием все были довольны. Спали мы на невиданных доселе мягких поролоновых матрасах, в новой казарме всегда было чисто и уютно. Как и в "Союзе", в торце спального помещения на стене висел цветной телевизор - настоящая диковинка в "Афгане". И нам его разрешали смотреть весь вечер, без ограничений! Одним словом - была создана благоприятная обстановка для полного выздоровления и отдыха. Коллектив товарищей и друзей сложился еще из Ашхабада. Но, появилось много новых приятелей. Я "обрастал" друзьями и был счастлив этим. На днях отправился в часть мой земляк и командир отделения Вадим Запояско. На его место друзья выбрали меня. Так, я стал командиром отделения. Этот факт добавил уверенности, во многом помог перебороть душевные "пытки" после госпиталя.
  
  24 декабря на утреннем разводе части, нам сообщили о смерти министра обороны СССР Устинова Д.Ф. Выступающие на траурном митинге офицеры, говорили об "ушедшем" маршале только хорошие слова. О бывшем министре мы узнали, что это был "необычайно светлый и положительный" человек, состоящий сплошь из одних достоинств. Создавалось впечатление, словно кто-то невидимый контролировал наших офицеров в их желании засвидетельствовать свое почтение и любовь, безграничную преданность командиру (как будто это не он, своим решением послал нас сюда, на смерть и лишения, неизвестно, ради чего). Распорядок дня на этот день претерпел изменения.
  Наибольшее и самое неприятное открытие в армейской жизни ожидало меня, как не странно, в нашей роте. Это появление на сцене нового "типа" командиров - так называемых "шакалов", "неадекватных" в своих действиях и поведении офицеров. Этим "шакалом" стал капитан, командир 7 роты (к сожалению, не запомнил ни его имени, ни фамилии). Честно говоря, я много слышал о таких офицерах, но встретил впервые. Эффект потрясающий. Его резкие, неадекватные эмоциональные переходы из одного состояния в другое, из правильного отца-командира, в истерически визжащее существо с идиотским оскалом (улыбкой), не могли не впечатлить. Офицер запросто мог несколькими словами сделать любому солдату, как минимум неприятно, как максимум - не заслужено унизить перед строем и оскорбить. Самое удивительное, что ему это доставляло удовольствие! Ничего, кроме неприязни и отвращения этот "шакал" не вызывал ни у одного подчиненного солдата. При численности нашей роты около ста бойцов, это надо было еще суметь так себя поставить! Конечно, в боевом подразделении он долго так не протянул бы, не выжил на операциях, а здесь можно было отрываться по полной программе. Удивительно, что таких мужиков держали в армии. Возможно, он здесь и служил по причине контузии или душевного расстройства, но это не могло быть оправданием командованию. Больных надо лечить, а не создавать лишние проблемы подчиненным, их и так было достаточно.
  
  Как и везде в армейских частях, у нас был свой наряд по кухне. В отличие от обычных столовок, еду готовили в так называемом цеху, а ели мы - в залах-палатках, отдельных для каждой роты. То есть, после приготовления блюд ответственные бойцы забирали емкости с едой для всего личного состава и накрывали столы в палатке. В нашей столовой, старшим работал мой земляк Сергей Санин (со временем мы очень сблизились и подружились). Он, вместе с нарядом, отвечал за своевременное питание роты. А работы ребятам хватало, ведь у нас было два завтрака (в 8 и 10 часов), обед (в 15.00) и ужин (в 19.00). На первый завтрак обычно выдавали диетические или молочные, иногда консервированные каши и масло, на второй - чай с булочкой, творог или что-то сладкое, обед и ужин - обычные, но без жареных, жирных и тяжелых для печени блюд. Кормили хорошо и питательно.
  
  28 декабря командир роты назначил меня старшим в наряд по кухне. Сначала хотел послать вместо себя кого-либо из подчиненных, но потом передумал. Цеха столовой, как и в других гарнизонах, произвели гнетущее впечатление (один только запах что стоит). Но сейчас, я командовал нарядом, организовывал его роботу, что было не трудно. Кроме моего призова в наряде присутствовали четверо младших ребят. Им предстояло выполнить все неприятные и неприемлемые для "черпаков" работы.
  
   Вечером, на продуктовом кладе, мы получили продукты для завтрака и несколько мешков картошки, а также присмотрелись к расположению интересующих нас ящиков с консервами. Машина для чистки картофеля в столовке была и оказалась исправной. Хотя чистили довольно долго (аппарат постоянно заклинивал и выходил из строя), занятие приносило удовольствие. Это ж не руками работать! Правда, после "умной машины" приходилось часть овощей дочищать.
  
  Как и в "учебке" год назад, я отвечал за варочный цех. Но, какая колоссальная разница была в этих нарядах, можно сказать - пропасть. Если тогда, я не приседал от работы, и выполнял указания всех присутствующих в зале, то теперь - сам себе хозяин. Организовав работу наряда, мы, вместе товарищем из роты Юрием, быстро договорились с поварами о приготовлении традиционного солдатского деликатеса - жареной картошки, да еще и со свежим мясом. Через полчаса на столе в палатке стоял бачок с готовым блюдом, и присутствующая группа наминала изысканное для нашего вкуса кушанье, смакуя каждую ложку. Второй ужин прошел в дружественной, почти домашней обстановке. Это были те редкие, незабываемые минуты настоящего удовольствия от службы. Вернувшись в роту, застали парней за просмотром передачи "А ну-ка, девушки". Ну, чем не курорт?
  
  Весь следующий день провел с Сергеем, периодически наведываясь в цеха, чтобы проконтролировать работу наряда и получить продукты. Во время посещения склада, все консервы, что лежали без достаточного присмотра, оказывались за пазухой. Только наш наряд растянул столько продуктов, что их хватило бы на завтрак всей роте. За несколько ходок тайник в палатке наполнился разнообразными молочными и мясными консервами (готовили запасы на празднование Нового года). Таких необычных консервов как молочная рисовая или перловая каши, я не встречал больше нигде в наших гарнизонах. После ужина засиделся в палатке до отбоя.
  
  Впервые в армии я чувствовал себя свободным во всем, что касалось службы и жизни.
  Страницы дневника.
  ...Свобода, такая желанная и такая приятная. Ею переполнено каждое движение, каждая минута жизни. Нелегко досталась она мне, как и каждому кто отслужил год и больше. ЕЕ все время приходится отстаивать в жестокой борьбе с бойцами старших призовов и "шакалами". Пускай сейчас трудно младшим солдатам, но пройдет немного времени, и они, станут такими же, как и мы. Солдатская жизнь неизменна вот уже в течение нескольких поколений...
  
  После обеда, 29 декабря, пошел снег. Возвращаясь с ужина, заметил в воздухе небольшие снежинки, которые мягко стелились на землю. Позже, когда выстирав ХБ, вышел из казармы, вся земля укрылась белым покрывалом. Это послужило сигналом к игре. Парни высыпали на территорию. Руки сами потянулись к снегу и без усталости лепили и бросали. Снежки летели из разных сторон, попадая в туловище, за шиворот, забивая уши и носы. Взвод на взвод, рота на роту. Даже офицеры не остались в стороне. На какое-то время все почувствовали себя детьми, забыв о войне, о том, где мы находимся.
  
  Забот и занятий в реабилитационном центре было наперечет, поэтому после второго завтрака мы с друзьями обычно засиживались в столовой, пока нас оттуда не выгонял ротный. Сергей Санин оказался интересным рассказчиком и его истории вызывали общее одобрение и смех. В то время ребята поголовно увлекались ведением блокнотов, куда записывали новые "афганские" песни, разнообразные стихи и крылатые выражения. Многие имели целые коллекции этого солдатского творчества, постоянно искали что-то новое, обменивались с другими и старались переслать записи домой. В коллективе особенно ценились ребята, умевшие играть на гитаре, самом доступном из инструментов. Они и были основным источником пополнения коллекций. Таким парнем в нашей компании стал мой земляк, удивительно похожий на Михаила Боярского, Юрий Браташ ("Боярский"). Кроме внешнего сходства с артистом Сергей обладал таким же хорошим голосом и артистическими данными, что в совокупности с его классной игрой на гитаре делало парня желанным гостем в любой компании. Не редко, нарушая распорядок дня, мы задерживались и до отбоя, наслаждаясь талантом парня.
  
  Кроме земляков и оставшихся нескольких парней из Кандагара, я нашел здесь еще одного единомышленника ставшего мне настоящим другом Анатолия Бычкова. Кроме достоинств компанейского парня он обладал искрометным чувством юмора и умением сглаживать острые углы в словесных баталиях. Анатолий постоянно мирил меня с Сергеем Бодровым, с которым у меня возникали трения по причине его неуемной энергии, бескомпромиссности и активного противостояния с командира роты. К сожалению, военная судьба друга оказалась не такой счастливой как моя.
  
  *** Пройдет всего четыре месяца, и я получу такое письмо.
  Здравствуй Кадыгриб А.
  Извини, что так тебя называю, но имени твоего я не знаю. Пишет тебя друг Анатолия, Женя. Анатолий погиб 15 марта, и мы, разбирая его почту, поняли, что это письмо от друга. Не удивляйся, что ответ пишут тебя его друзья.
  Я не знаю, в каких вы были отношениях, поэтому решил написать тебе подробно. Толик рассказывал нам о своих баграмских друзьях и встрече Нового года. Говорил, что подружился с ребятами из Кандагара.
  Погиб Толик в кишлаке на Ургуне (это недалеко от Гардеза). Наш взвод "чесал" кишлак. Уже в конце операции, когда мы выгнали "духов" в "зеленку", пуля из "бура" (английская винтовка времен первой мировой войны) попала ему прямо в сердце. Он только вынул рожок с патронами из карманчика в этом месте. Анатолий даже не мучился. Командование послало на "Красную Звезду".
  Прощай. Женя.
  
  Конец года время подведения итогов.
  
  Страницы дневника.
   31 декабря 1363 (1984)г., понедельник, г. Баграм.
  Вечер, в палатке заканчиваются последние приготовления к празднику, играет гитара. Через шесть часов наступит новый 1985, второй год службы в "Афгане". Что он принесет мне? Возможно, счастливую демобилизацию, а может он станет последним годом в жизни. В это не хочется верить, но все может быть ...
  Прошедший год стал самым тяжелым. Можно сказать, что это был качественно новый, переломный год жизни. Год испытаний и потерь. Никогда раньше не доводилось терять друзей, а тут: Миша, Паша, Вася, Саня, Коля... Сколько их еще будет в этом ряду?
  
  Много пережито и переосмыслено. Я существенно изменил взгляды на некоторые вещи, в других - наоборот остался таким же. Год жизни в сугубо мужском коллективе сформировал мой нынешний характер, укрепил волю. Наша нелегкая служба, постоянное ощущение опасности и смерть близких товарищей, тем не менее, не сделали из меня убийцу. Я стал немного лучше разбираться в людях, узнал им "цену". К сожалению, убеждаюсь, что хороших и порядочных ребят не так много как хотелось бы. Но, здесь хорошие люди становятся еще лучшими, раскрываются полностью, а плохие, как правило, не изменяются. Иногда, вся суть парнишки проявляется в течение нескольких минут и ты, с радостью, что не ошибся, или, наоборот - с грустью, "открываешь" его для себя. Вырисовывается закономерность: сельские ребята, в подавляющем большинстве, надежнее городских, а названия больших городов: как то, Москва или Ленинград, звучат иногда как непристойность, потому что ими называют "чмырей" (ребят, которые окончательно потеряли человеческое достоинство). Как бы трудно не было, а нормальный человек, со временем, всегда занимает свое место во взводе, а слабые духом такими и остаются до конца службы. Армия - своего рода катализатор в сложной реакции формирования черт человека. Она ускоряет процессы, которые в гражданской жизни растягиваются на годы, и дает возможность тут же "оценить" себя на фоне других.
  Трудно досталась мне правда и прозрение. Не обошлось без горьких разочарований и душевных мук. Высокой ценой обошелся этот опыт и нужно быть полным дураком, чтобы забыть армейские уроки выживания.
  
  Смерть. Она несколько раз проходила рядом, обдавая своим жестоким дыханием. Она забирала знакомых и друзей, а меня обходила. Везло. Но как оценить душевные потери от гибели друзей и знакомых и их влияние на психику? Как привыкнуть к этому жестокому закону войны, да и возможно ли это? Не возмещенная злость на душманов не имеет конкретной формы воплощения, потому что их мы почти не видим. Поэтому наша месть выпадает, как правило, на не виновных, а это, в свою очередь, вызывает новую вспышку взаимной ненависти.
  Новый год приближается. Хотелось бы встретить его вместе с друзьями по взводу, но; хотелось бы оставить все неприятности в минувшем году, но надо мной тяготеет недавний долг собственной совести. Однако я неисправимый оптимист и убежден, что следующий год службы станет лучшим...
  
  Праздничный новогодний стол украшала большая сковородка жареного картофеля. Кроме нее на столе рядами выстроились банки и тарелки с консервированными кашами и овощами. В столовой собрались около двух десятков бойцов роты. Шампанского, конечно у нас не было, но вот три трехлитровых банки мутной бражки - самый ценный напиток на сегодняшний день, появились на столе в нужный момент. Все было готово к началу празднования. Опаздывал почему-то только "Боярский", но два десятка одного не ждут. После традиционного поздравления и нескольких кружек "шурави фанты", когда большинство блюд были дочиста съедены, в палатке снова зазвучала гитара. Шум, гам, праздничное веселье. Опоздавший Сергей, к всеобщей радости, замечательно пропел несколько традиционных песен. Веселые и довольные вернулись в казарму, всю дорогу (метров сто) демонстрируя свои вокальные данные. Часть гуляла, на нас никто не обращал внимания.
  
  На вечернюю проверку пришел ротный. Вместо запланированного праздничного вечера нас ожидал брат "облом". Мы думали, "шакалов" в расположении после отбоя не будет, но, увы. Правда, "кепу", наверное, стало стыдно за свое поведение, и он разрешил просмотр. Всю ночь не выключался телевизор. Изголодавшиеся по настоящим праздничным программам, мы с наслаждением посмотрели всю программу до конца. Показывал только один канал, поэтому проблемы с выбором не существовало. Сначала посмотрели традиционный "Голубой огонек", послушали обращение к народу Генерального секретаря, а за ним, супер-концерт при участии замечательного итальянского дуэта: "Аль Бано и Рамина Пауэр в Ленинграде". Итальянцы тогда были в моде, а эта пара - лучшая из всех. Заснули уже под утро.
  
  Утро нового года выдалось морозным. Служба сразу вошла в привычное русло, будто и не было вчерашней ночи. Жаль, что праздники такие короткие, особенно в армии, но для меня они еще не закончились, потому что на следующий день мне исполнялось 20 лет. Да, годы летят. Оказывается, жизнь не такая уж длинная, как кажется, когда тебе всего только 15. Не успеешь оглянуться, а впереди уже мало что осталось, все в воспоминаниях. Кстати, вспомнил о товарище по взводу Викторе Хворостове, он был старше меня ровно на один день и сегодня, наверное, в подразделении праздновали его день рождения.
  
  *** Я, конечно, не мог знать, что моего первого командира отделения уже не в живых, что он погиб, в результате взрыва "растяжки" возле заставы Наука-1, 11 декабря 1984 года. Самое обидное и трагическое обстоятельство в его смерти было то, что злополучную "растяжку" поставил на тропинке командир нашего взвода (по словам парней подразделения, он не предупредил их об этом). И то, что по злому стечению обстоятельств, из нескольких бойцов взвода, что выдвигались в засаду, именно Виктору достался тот единственный осколок гранаты Ф-1, что поразил его в самое сердце.
  
  2 января 1985 года я проснулся как обычно, немного дольше, чем всегда позволил себе понежиться в кровати. Товарищи поздравили меня утром, наговорили много приятных слов, я был растроган. После завтрака на развод на работы не пошел, остался в раздаточной, в расположении Сереги С. До обеда просидели, вспоминая Харьков, вместе с зашедшим "на огонек" "Боярским". Потом начистили картошки, и решили отложить торжества до ужина. После ужина, побыв немного в казарме, мы ушли в столовку вместе с Сергеем Бодровым. Там же, не дождавшись земляков, посидели и уже собирались уходить, как в палатку ввалились Сергей и Юрий. Засиделись допоздна и не немного не успели на вечернюю поверку. В результате, я имел неприятный разговор с прапорщиком роты, но все, казалось, утихло. Конечно, мы были виноваты, и я взял ответственность на себя за опоздание, но, думаю, же офицеры могли сделать в этот день исключение. Все-таки дата, 20 лет. Где там. После отбоя вышел из казармы по нужде. Прапорщик озверел. Роту подняли и выстроили на улице. Мне, конечно, было стыдно перед парнями за то, что через меня их подняли. Меня с Сергеем вывели перед строем и начали обвинять во всех грехах. Рота "отбилась", а мы остались ожидать командира. С нами разговор был еще не окончен.
  
  В канцелярии, в присутствии ротного и прапорщика, началось представление. Мы, не смотря на мой праздник, ничего не пили и "не курили", то есть, были абсолютно адекватны. Тем не менее, "шакалы" пытались уличить нас в нарушении режима, обвиняли в употреблении наркотиков и спиртного. Я был спокоен, потому как ничего подобного не было, а вот Сергея обвинения зацепили, что называется, за живое. В его разговоре с прапорщиком намечалось нечто большее, нежели простая размолвка. Дело в том, что офицеры были, наверняка, выпивши. Ну не станет нормальный офицер выяснять отношения с солдатом и хватать его за грудки! Как себя вести? Не успел я ответить на вопросы капитана, как клубок тел покатился по помещению. Прапорщик ударил Сергея, тот ответил, оба вцепились друг в друга. К ним подключился ротный. Я стоял в нерешительности. Что было делать? Разум подсказывал не ввязываться в свалку (мы запросто могли попасть в дисбат), но и в стороне стоять, наверное, тоже было как-то неправильно. Тем временем, офицеры словно опомнились, остановились. Дальше, в разговор включились солдаты роты, осадившие закрытую на ключ канцелярию. Возле дверей собрались все бойцы и громко требовали командира. Капитан, почувствовал, что теперешние разборки могут закончиться для него серозной проблемой, прекратил безобразие и вышел к солдатам. Его и прапорщика помятый внешний вид, растрепанный, но решительно настроенный Сергей вызвали еще большее удивление бойцов роты. Ситуация накалялась. Личный состав требовал от офицеров нашего "освобождения" и объяснения происходящего. Ввиду таких обстоятельств, ротный приказал всем разойтись по койкам, прервав выяснения отношений с нами, но пообещав довести дело "до конца". Мы вернулись в казарму и со всеми вместе пошли спать. Но тут на арену вышел дежурный врач. Нас с Сергеем снова вызвали в канцелярию, теперь по одному и признали "обкуренными наркоманами". Врач, после внешнего осмотра, по известным только ему признакам, компетентно заявил, что мы принимали наркотики. Вопиющая несправедливость зацепила! Дело не только в том, что это обвинение было заявлено безапелляционным грубым тоном, а в том, что защиты нам теперь ожидать не приходилось. О чем спорить, если об этом говорит сам врач! Несмотря на наше, казалось бы, отчаянное положение ("кеп" собирался вызывать караул) я чувствовал себя выше этих людей и всячески старался им это показать. Хотя праздник они мне испортили, обвинить в наркомании не получилось, ну не курил никогда я эту гадость, и любой анализ показал бы мою правоту. Видно это понимали и офицеры. На том все и закончилось. Мы ушли спать, полные ненависти к нашим обвинителям и решимости искать справедливость у командования реабилитационным центром, начиная со следующего.
  На следующий день, "шакалы", как ни в чем не бывало, продолжали командовать подразделением. Наверное, вчерашние события они вспоминать не хотели. История не получила продолжения, хотя угрозы сыпались в наш адрес до самой отправки в войска.
  
  Первые недели нового года прошли в обычном времяпровождении. В 10 числах января, после окончательного медосмотра личного состава 7 роты компетентной комиссии врачей центра, большинство из нас признали полностью выздоровевшими и записали в очередную отправку. Уже в ближайшие дни, мы должны были отправиться в родные части 40 армии, где так нуждались в подкреплении.
  
  3. Дорога домой.
  
  Прощание с друзьями происходит всегда болезненно, потому что прощаемся навсегда. И в каждом новом месте службы ты оставляешь частицу собственной души. Она живет в воспоминаниях товарищей, она путешествует вместе с ними по другим гарнизонам. Чем больше имеешь друзей, тем шире география мест, где есть воспоминания о тебе. Человеческая личность растворяется среди других. Обогащаясь сама, она добавляет что-то новое каждому своему знакомому. Поистине: отдавая - получаешь.
  
  16 января я попрощался с остающимися друзьями и отправился в путь. Усталость от странствий давала о себе знать. Я пресытился ими. Поэтому, почти не обращал внимания на окрестности по пути от реабилитационного центра к взлетной полосе баграмского аэродрома. Быстрым темпом мы прошли расположения десантного полка, потом еще несколько небольших "хозяйств" пока не вышли на широкую бетонированную полосу. Команда выздоровевших бойцов достигала сотни лиц, колонна растянулась. Первые солдаты уже блуждали между несколькими АН-12, что застыли на стоянках, а последние из группы - едва лишь выходили на бетонное покрытие.
  
  Опять томительное ожидание. Зачем так рано приводить людей, когда борт еще не готов? Взлетали и приземлялись самолеты, вертолеты сопровождения, а мы ожидали своего. Предназначенный для нашей транспортировки темно-серый грузовой вариант АНа - "безотказная лошадка" войны долгое время стоял безжизненным. Причем поразило, что самолет не был военным, а принадлежал, судя по надписям на его бортах и эмблемам, гражданской авиации СССР. Наконец пришли техники экипажа и начали обязательные процедуры проверки, заправки; открывали бесчисленные лючки самолета и таскали всевозможные аэродромные приспособления. А вот и пилоты, последняя перекличка перед стартом, загружаемся внутрь огромного салона. Борт медленно выруливает на полосу, запрашивая разрешения на взлет. Короткий разгон, и вот уже самолет надрывно гудя моторами, набирает высоту, описывая круги над аэродромом.
  
  Небольшая перегрузка придавила распластавшихся на сидениях и на полу бойцов. В грузовом отсеке, практически не приспособленном под пассажирские перевозки, мало сидений и иллюминаторов, мы почти ничего не видим вокруг. Неожиданно произошел глухой удар в корпус, похожий на попадание снаряда и на какое-то мгновение двигатели самолета умолкли. Внутри борта все мгновенно замерли, озабоченно переглядываясь друг с другом. Нас подбили!?? Но паника не успевает охватить бойцов, как двигатели снова заработали на полную мощность. Слышим резкие хлопки запуска имитационных зарядов, во все стороны устремились ракеты, экипаж обеспечивает себе (и нам) защиту от "духовских" Стингеров. Все в порядке. Стремительный набор высоты угнетающе действует на барабанные перепонки, закладывает уши. Постоянный крен самолета делает полет не совсем удобным, нельзя расслабиться, все время надо за что-то держаться. Едва лишь самолет набрал нужную высоту, как тут же начинает снижение. Под нами уже городские кварталы. 15 минут полета, и борт лихо приземляется в аэропорту Кабула, выруливая на стоянку далеко от красивого центрального здания с названием города поближе к расположению наших воинских частей.
  
  Кабульская пересылка размешалась неподалеку от взлетной полосы, рядом с одной из частей гарнизона (кажется, 50 десантным полком). Несколько стандартных ротных палаток для солдат и сержантов, щитовые домики - для офицеров и цивильных, столовая и небольшой двор, окруженный высоким забором. Единственный выход - к самолетам, так сказать, транзитный портал. Многие тысячи бойцов и командиров 40 армии и гражданские прошли через эти ворота Кабула, и каждый надеялся на то, что задержка будет короткой, что очередной транспортный борт заберет их на постоянное место службы. Но так везло далеко не всем, особенно доставалось бойцам из отдаленных гарнизонов, куда летали редко. Они ожидали отправления неделями, особенно зимой. Хорошо офицерам, те могли сходить в гости, выехать в город на прогулку, а солдаты чувствовали себя словно в заключении.
  
  Семь суток с 16 по 22 января я вместе с друзьями из кандагарского гарнизона ожидал попутный борт на Кандагар, семь суток тоски и бездеятельности, безысходности и уныния. Каждое утро мы с надеждой всматривались в небо, ожидали хорошую погоду и известие о любом рейсе в Кандагар. Не редко выходили на "взлетку" к транспортным самолетам в надежде договориться с пилотом, забраться в салон. Но, то погода была не летная, то самолетов в нашу сторону или вообще не было, или они летали редко и брали преимущественно офицеров, которые возвращались из отпусков. Ребята из других гарнизонов постепенно разлетались, а кандагарские все накапливались и накапливались.
  
  Распорядок обычного дня ожидания: завтрак, построение на оглашение рейсов, кровать, обед, кровать, ужин, кровать - однообразие и рутина. Все переговорено, переслушано и переосмыслено. Даже видеть друг друга не хотелось. Все рвались в подразделения, ожидали встречу с друзьями. Вроде бы и не так далеко, а попасть в часть нет никакой возможности. В палатке прохладно, жадные буржуйки совсем не грели, если учесть, что и топить их особенно было нечем. Холод, голод и тоска, во все времена были верными спутниками солдат на любой войне.
  
  От нечего делать даже начал изучать отдельные слова грузинского языка, общаясь с парнем из спецназа. Звали его Иван, и внешне он никак не напоминал грузина, но говорил чисто на их языке и всю сознательную жизнь провел в Грузии, причем, хотя по национальности парень был чистокровным русским, а ощущал себя представителем другой национальности. Все его манеры, особенности менталитета и поведения в коллективе говорили, что перед тобой представитель свободолюбивых джигитов, а не русский Ваня.
  
  Любимым моим развлечением тогда было, как и у товарища по несчастью, небезызвестного героя итальянского фильма синьора Робинзона, подойти к воротам и часами смотреть фильм: он - про море, а я о самолетах и вертолетах. Здесь впервые увидел громадный, сине-белого цвета Боинг-747 афганских авиалиний (он летал в Дели). Особенно эффектно сверкающий великан смотрелся на фоне нашего самолета Ту-154. Просто как "Мерседес" на фоне "Запорожца" (это я о внешнем виде, ну а о размерах и говорить не приходится). Совсем не маленький, наш самолетик выглядел крошкой по сравнению с трехэтажной громадиной Боинга. Наибольший эффект производил взлет "американца". После короткого разбега он круто взмывал вверх, а наши борта набирали высоту в пологом подъеме, что часто становилось причиной их поражения переносными зенитными ракетами душманов.
  
  Аэропорт работал напряженно. Гражданские самолеты летали редко. Это названый выше Боинг и несколько афганских АН-26 внутригосударственных перевозок. Основная масса самолетов прилетала сюда из "Союза". Красавцы Ил-76, привозили пополнение и различные снабженческие грузы, Ил-18 и Ту-154 осуществляли пассажирские рейсы в Ташкент и Ашхабад, регулярно летали транспортные и санитарные АНы. "Черный тюльпан" наведывался в аэропорт регулярно, как рейсовый автобус. Наверное, у него хватало работы. Ну, а вертолеты различных размеров и назначения висели в воздухе Кабула почти непрерывно. Гул авиационных движков составлял постоянный фон нашему опостылевшему "заключению" на пересылке.
  
  Утром, седьмого дня ожидания, дежуривший офицер на утреннем разводе порадовал присутствующих приятной новостью, ожидался рейс транспортного самолета в Кандагар. Два часа мы не отходили от борта пока его не подготовили, зато потом, когда замерзшие и синие, мы влезли в загруженное продуктами брюхо АН-12, выгнать оттуда нас уже бы не смог никто. Дождались! Мощный гул двигателей зазвучал самой очаровательной музыкой. Самолет выруливал на взлет...
   Здравствуй, родная бригада! На снимке Олега Горина запечатлено построение подразделений 70-той бригады и вынос знамени. 1986 год. [];
   Здравствуй, родная бригада!
  На снимке Олега Горина запечатлено построение подразделений 70-той бригады и вынос знамени.
   1986 год.
Оценка: 6.81*6  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023