ArtOfWar. Каланчин Андрей Николаевич. Один день из жизни военного наблюдателя. Исповедь малолетнего бойца банды Май Майи. Дрк, 2006.

Один день из жизни военного наблюдателя. Исповедь малолетнего бойца Май Майи. ДРК, 2006.

Я не специалист по защите детей. И далеко не гуманитарий. Но совсем недавно, сидя на даче перед костром и сжигая свои африканские архивы, случайно наткнулся на рабочую тетрадь, в которой записывал допрос одного из юнцов банды Май Майи. Записи датировались ноябрем 2005 года - самым тяжелым годом деятельности нашего тима в ДРК. С почтением для вас излагаю свои воспоминания после небольшой литературной доработки и логического построения фактов.

"Малолетним солдатом считается любое лицо младше 18 лет, являющееся членом неких регулярных и нерегулярных вооруженных формирований и групп в любом статусе, включающим, но не ограничивающем выполнение обязанностей поваров, носильщиков, курьеров, и лиц, сопровождающих эти группы, за исключением лиц, являющихся прямыми членами семей; определение включает в себя девочек, привлеченных для удовлетворения сексуальных потребностей или принудительной женитьбе. Исходя из этого, определение подразумевает не только детей, переносящих или носящих при себе оружие.

По состоянию на 2001 год, оценено, что более 300 000 детей активно принимают участие более чем в 30 вооруженных конфликтах, происходящих в Африке, Азии, Европе, Латинской Америке и бывших республиках СССР".

Из материалов ЮНИСЕФ -- Детского фонда ООН -- Организации Объединенных Наций (перевод автора).

До недавнего времени встречи с Май Майями казались мне чем-то недостижимым, даже совсем фантастическим. Сводки ООН пестрели информацией о боевых столкновениях этой банды, насилии и захватах, жертвах среди военных и местного населения. Читая их, я думал, что это где-то там, наверху, в высших эшелонах, при участии и в зонах ответственности миротворческих бригад и батальонов, а мы здесь, обыкновенные наблюдатели ООН, в мире, спокойствии и рутине. Но так случилось, что в определенный период моей деятельности в ДРК, в круговорот событий втянулся и наш Тим. Мы стали активно патрулировать зону боевых действий, участвовать в переговорах с повстанцами, обеспечивать операции по уничтожению банд формирований, как это сейчас модно стало называть обыкновенных бандитов, развозить гуманитарную помощь в районы скопления беженцев, и интереса, а тем более, ажиотажа вокруг них я перестал испытывать. Но встреча с бойцом Май Майи меня все-таки потрясла.

Патрули в зону ответственности, граничащей с Угандой, не приносили нам ничего хорошего, как в смысле экзотики, так и в смысле разведки. Все было давно изучено, обговорено и утверждено. Мы знали, что очередной раз придется посетить пост таможенного контроля, пограничный КПП для предпринимателей и местную роту бойцов регулярной армии ДРК, так называемых Эф Ар Ди Си. По результатам моих наблюдений все эти структуры работали только с одной целью - содрать с населения какую-нибудь прибыль: таможенники рвали пени с грузовиков, везущих продовольствие для голодающего народа, придирались к предпринимателям, вдруг узревших, что у них нет какой-то печати, и четко знающих, что этой печати не существует вообще, а если существует, то чинуша, ей обладающей, находится уже как месяц в отпуске, а может, закрылся наглухо у себя в конторе что бы не отрекетировали те же таможенники, так, на всякий случай, для профилактики; погранцы, бросив границу, браконьерничали в своей же погранзоне; бойцы регулярной армии круглосуточно, к моему крайнему удивлению, вместо постов и секретов, дежурили на рынке, сдирая за это дань с каждого лотка в размере 2 тысяч франк Конголе (около 2-х долларов США), что хватало им на пропитание, развлечение и пиво.

Поэтому прибыв в четвертый (в соответствии с графиком) раз в приграничный поселок мы вяло приступили к выполнению своих служебных обязанностей. Для начала подъехали к главе пограничного контроля. Самого главы почему то не оказалось, и к нам вышла женщина, в полувоенной форме с огромной грудью и лихо представилась: "Начальник паспортно-визового учета мадам ......". Так как мы в основном глазели на ее огромную грудь, выпирающей из расстегнутой гимнастерки, то сути ее ответов я не уловил, зато их уловил начальник патруля Чарльз, и внезапно сделал вывод о том, что все кругом напряжено, организованно в соответствии с законами, движется и пунктуально. О чем сделал запись в журнале проверки типа "Личный состав был в полном объеме, обязанности знал и четко их сумел доложить, проявив при этом открытость и заинтересованность". Насчет объема и открытости я полностью согласен. И насчет заинтересованности - вдвойне. Потом мы эту трепыхающуюся под гимнастеркой "заинтересованность" живо обсуждали, выйдя из погранучастка, естественно придя при этом к выводу, что надо бы продолжить это обсуждения в присутствии объекта, пригласив ее присоединиться к нам для дальнейшего обсуждения деятельности. В конце дня, вечером, после выполнения основных задач, мы поехали в местный ресторан, а на самом деле обычную лавку с забором из плетенного бамбука и парой засаленных столов, и эта начальница, заявившая для приличия что она при исполнении, выжрала за наш счет ящик пива, пару бутылей подделанных контрафактных виски и бутыль угандийской сивухи, продолжая пребывать в состоянии "не в глазу", что нельзя сказать о нас, которых грузил в машину навигатор, а именно член патруля Бенетти. В общем все как всегда, задача выполнена, а как? - это уже другой вопрос.

На следующий день при посещении таможни главный таможенник сразу расплылся в улыбке и стал уговаривать нас не организовывать тотальную проверку всего автотранспорта, стоявшего в зоне таможенного досмотра, а фактически просто в отдалении от таможни, но уже на территории ДРК. Конечно, он боялся, что мы изыщем всяческие недостатки в деятельности таможни, и неровен час - вскроем и взяточничество. В ходе его монолога о почтении к ООН, я как-то косо, из-под бровей, поглядел через окно на оси трайлера, стоящего неподалеку, и для важности произнес: "А где здесь две тонны? Вижу по брюхо сидит. Тонн на восемнадцать будет". На что таможенник быстро вынес две связки вяленой рыбы и почтенно преподнес мне с поклоном. Нет, товарищи, рыбу местную, не обработанную гигиенически, я не ем, и вообще, мне делить с вами нечего, поэтому я принял решение вскрыть трайлер. На что таможенник заверещал, что это невозможно, он будто бы опечатан чуть ли не самим министром торговли и вскрыть его будет равносильно государственному преступлению. Что ж, мы с государством в конфликт не входим, даже пытаемся защитить. На этом мои помыслы окончательно и иссякли.

Командир роты FАRDC, всем своим видом показал нам, что скрывать ему также нечего. Поэтому он даже и не пытался обвести нас вокруг гор вяленой рыбы, новых велосипедов, тачек, для провоза мелких грузов, какой-то посуды и пары Калашниковых сверху. "Все это конфисковано у контрабандистов"- гордо заявил он. А почему сбоку валялись полотенца, буханки хлеба, кукуруза и даже пара щенков, он объяснить не смог. Видимо совсем местные контрабандисты обнищали, что даже дворняжек пытались ввезти их соседней страны. "Может для размножения" - подумал я с сомнением, глядя на гору новенького, словно с полки магазина товара.

Потом, в разговоре с главой поселения мы выяснили, что таможенники не являются преступниками. Они просто задерживают фуры дней этак на.....в зависимости от товара, доведя водилу и экспедитора до белого каления, вернее до потемнения, еще большего, чем были, тем самым заставив отдать им все, на что представителя власти намекали. А это были и тюки с текстилем, и электроника и мебель, вывозимая из относительно, а по сравнению с ДРК и круто, благополучной Уганды. Не случайно бандиты атаковали прежде всего это поселение. Я сначала недоумевал, что там брать. А потом-то очень даже и доумевал, когда прибыл в дом главы администрации для обмена мнениями по поводу инспекции и был встречен таким хлебом-солью, которые я искушал только в Гоме, известной житнице Северо-Востока Конго.

Отужинав вечером в вышеупомянутом "ресторане" мы убыли в Тим, решив, что надобно все же принять меры к наведению должного порядка в погранзоне. Поэтому по прибытию, на брифинге, приняли решение выдвинуться с утра опять в то же поселение. Чарльз, протрезвев во время обратной дороги и выходя из брифинг-рума внезапно мне заявил: "Андрей, в погранпункт больше не ногой. Хоть там и объемно все было под гимнастеркой, но дюже уж голова болит".

С утра мы двинулись составом патруля вновь в деревню. Начальником теперь со мной ехал сам Тим лидер Бузиди. На всякие там доведенные до него нарушения он особо не отреагировал. А где их нет. В родной деревне, где мы расквартированы и то, под ногами лежат. Подойди к любому местному жителю, и он расскажет, что пару минут назад его кто-нибудь притеснил, ограбил или избил. Поэтому Бузиди был явно в приподнятом настроении, чисто выбрит, наодеколонен и с какой то авоськой под мышкой. "А не прояснил ли ему обстановку ночью Чарьз?" - подумал я садясь на место навигатора. "Сейчас выясним, в виде намека посетить тамошний погранпост".

- Сэр, начнем патрулирование с КПП погранцов? - начал я, натягивая на лицо безразличную гримасу и зевая для придания полной уверенности, что к вчерашней ситуации я никакого отношения не имею.

- "Ууууу", - надув щеки от удовольствия продудел Бузиди. "Там такая мадам!!!!".

"Вот старый пень. Уже опередил" - сразу сник я, предчувствуя, что теперь всю дорогу придется слушать рассказ Бузиди об объемах под гимнастеркой, переходящие в мемуары об отношениях с женским полом по жизни вообще.

Как я и предполагал Бузиди начал глагольствовать о любви, состоятельности мужчин как прообразов Казановы и все в том же духе. Он начал отчаянно жестикулировать, периодически бросая руль, что бы приложить закругленные ладони к груди, потом к области таза, потом к голове, имитируя шикарные волосы и прическу не знаю какой из его подружек. Я уныло смотрел в окно, периодически кивая ему, не ведая, в такт его мысли или не в такт, но наверно все же в такт, так как Тим лидер все больше распылялся и даже стал повышать голос, что бы привлечь мое внимание и передать атмосферу своих интимных встреч.

Мы как-то плавно въехали в поселение, наверно потому что я автоматически кивал собеседнику и просто абстрагировался от дороги. Очнувшись, я сразу заметил полицейский участок и резко потянув Бузиди за рукав, кивнул в сторону сидящих на лавочке полицейских.

- Бузиди, давай посетим главного стража порядка.

- Конечно конечно, Андрей - ответил Бузиди с сожалением прервав очередной начатый было эпизод истории о его бурной скоротечной любви.

Поздоровавшись с сержантом при входе, мы попытались выяснить, где находится древний лейтенант, лет под 60, начальник полиции поселения. Сержант всеми усилиями пытался прикрыть своего шефа, заявляя что тот в роте Эф Ар Ди СИ, потом что на совещании у начальника таможни, затем якобы выехал на раскрытие какого-то из множества преступлений, свершившихся за ночь и много потом. Мы то с Бузиди знали, что он сейчас чинно прохаживается по территории рынка указывая мирянам куда и что отнести ему из части товаров и продуктов, что бы последние имели возможность после взятки беспрепятственно продолжить свою и без того скудную и убыточную торговлю.

Почувствовав что мы прижимаем его, образно говоря к стенке, и пытаясь отвлечь нас от правильных догадок, он тайно, озираясь по сторонам, но находясь при этом все еще навытяжку в положении "Смирно", поманил нас пальцем к себе и на ухо прошептал что он обладает великой для него, а для нас и тем более, тайной. Истомив нас для солидности минут с десять, и насладившись нашей напряженностью в предвкушении к обладанию тайной, не преминув при этом тут же развалиться на стуле и принять начальствующий и покровительственный вид, сержант величественным тоном сообщил, что он содержит под усиленной охраной величайшего преступника современности, характеристики которого он нам довести пока не может, решив наверно произвести еще больший фурор при предъявлении его нам явочным порядком.

Мы с Бузиди с нетерпением двинулись за сержантом, который каждый шаг останавливался и, прижимая палец к губам, озираясь при этом по сторонам, шепотом произносил фразу - "Очень опасный!!!" меняя ее периодически на другую - "Очень важный!!!".

Проходя мимо какого то полуразрушенного сарая, сержант внезапно остановился и принялся доставать из ширинки..., я подумал то, через чего мы отправляем естественные надобности. Но этим что-то оказался небольшой ключик, что бы открыть маленький почтовый замок, висящий на петлях покосившейся старой двери. "Куда это мы" - подумал я, начиная догадываться, что это и есть круто охраняемый СИЗО участка, в котором содержится особо опасный преступник. Войдя вслед за сияющим сержантом внутрь, мы увидели валяющегося на земляном полу пацана, возрастом от 9 до 11 лет, без обуви, со спущенными штанами и порванной рубашке. Несмотря на то, что в сарае стоял невыносимый смрад, мы принялись искать настоящего преступника, подозревая, что тот сидит в подвале, прикованный наглухо к стене. Пройдя мимо пацана и мягко отодвинув его пару раз в сторону, что бы проинспектировать пол в целях определения потенциального секретного лаза, мы с удивлением, почти что синхронно повернулись к сержанту, задав в унисон один и то же вопрос "А где преступник?". На что сержант, выпучив гласа и надув для важности щеки ответил - "Да вот же". Увидев, что мы продолжаем хаотично водить глазами по сторонам, он подошел к пацану и резко поднял его за шиворот на ноги. При этом пацан застонал, не в силах разогнуть затекшие, остававшиеся сутками без движения, ноги. Мы с ужасом увидели, что он находился в критически антисанитарном состоянии, покрытый собственными, а может и чужими испражнениями, в лохмотьях и лишаях на голове. Так как в отхожее место его видимо не выводили, а ведра, на что я инстинктивно обратил внимание, естественно не было, то пленный видимо мочился и испражнялся где-то рядом с собой, наверняка в угол, а посему вонь стояла как от сарая, так и от него невыносимая.

Он был невысокого роста, щуплый, с мелкими кучеряшками на голове, и дырками вместо волос от лишаев. Обувь на ногах отсутствовала, пальцы ног заканчивались длинными и скрюченными ногтями. Ступни ног были растрескавшимися от постоянного пребывания в конголезской пыли и кровоточили в местах трещин. Широкие, не по размеру, снятые с кого-то штаны постоянно спадали, и пацан был вынужден их придерживать обеими руками. Вонючая, не стиранная месяцами рубашка, была разорвана на спине, а один из рукавов отсутствовал на ней вовсе. Но это все затмило выражение его глаз. Они были не по детски огромные, черные по всей глазнице и самое главное нагло сверлящие тебя насквозь. Я не могу утверждать, что это были глаза войны, что они точно опережали возраст пленника и т.д. Все это уже много раз было описано в книгах. Нет, такого ощущения не было. Но вот завораживающий, полный самоуверенности и наглости взгляд - этого я не мог забыть еще долгое время. Его глаза не только классически опережали возраст, но и сознание, мудрость, если хотите, и выражали какое-то несомненное преимущество перед тобой. Брррыыы, как то встряхнулся я, посмотрев в его зрачки. Я почувствовал как они просверлили меня на мгновение, словно зрачок пехотинца, прицеливающегося на тебя сквозь прицел АК.

Арестованный как-то гордо посмотрел на нас и с независимым видом двинулся к выходу. Мы с Бузиди на мгновение окаменели, что не скажу о сержанте, который лихо пнул его в спину для сопровождения на улицу, видимо уяснив по нашим лицам, что мы уже где-то на грани удушения от запаха мочи и пота.

Препроводив пацана в участок, сержант организовал нам стулья и подготовил свободный стол, предварительно протерев его рукавом своей форменной полицейской куртки.

Как надобно вести с арестованным? Я никогда не испытывал "счастья" такого рода общения, но инстинктивно мы с Бузиди отвергли попытку разговора с ним с позиции власти и силы. Я то ладно, еще пол беды, все-таки не совсем короткий, на протяжении 17 лет период командования личным составом сделали свое дело, а вот Бузиди - это отдельная история. В свои за 55, Бузиди был до корней волос интеллигентом, что не позволяло ему даже использовать в экстремальных ситуациях мат. Он никогда не командовал скоплением бойцов, прапорщиков, офицеров. Он был начальником вертолетной школы, воспитывал исключительно по-отечески юнцов курсантов, имел много детей, и видимо все это не позволяло ему проявить решительность и "прессануть" пленного. Мы молча сидели напротив стоящего юнца, думая каждый о своем. Я думал о том, что война в ДРК идет совсем не по правилам и, следовательно, ее конца в ближайшей перспективе не видать. Что дети, воспитанные на войне являются гарантом ее продолжения, и что если это продолжение наступит, то оно будет максимально жестоким и беспощадным. И не потому что дети будут совершенствовать свои навыки убивать, а потому что они еще не понимая, что такое жестокость, привыкают действовать на грани фола, опасаясь, что здоровые дяди в зеленой камуфлированной форме, в случаи осечки или холостого выстрела не пожалеют их вовсе, как и не жалела их собственная мать, наказывая по максимуму за съеденный лишний банан. Поэтому они и отличались особой жестокостью, добивая раненых солдат, выстреливая длинную очередь в голову, вместо одного выстрела, достаточного, что бы добить, раскалывая при этом чередой пуль череп так, что потом опознать солдата или гражданского было практически невозможно; сжигали солдат и жителей в их соломенных лачугах, предварительно подперев выход бамбуком; расстреливали всех находящихся в хижине, а потом почесывая лоб думая, а зачем я сюда пришел, и не найдя ничего разумного в ответ, совершенно не раскаиваясь и не сожалея ни о чем, покидали хижину, даже не забрав оттуда жратву. Это они регулярно расстреливали патрули егерей национального парка, считающимися следопытами и профессионалами в борьбе с браконьерами, стреляя им в спины, так как патруль завидев детей, предпочитал уносить немедленно ноги. Это дети из банды Май Майи окружив местного священника, спешившего на помощь умирающему, вспороли ему живот, и подперев вокруг палками из бамбука, смеялись, лицезрели как тот медленно истекал кровью и не мог даже согнуться, для уменьшения боли и ожидания спокойного окончания жизни. Это пацаны, с трудом волокущие АК по земле и стреляя из него иной раз с закрытыми глазами, ночью расстреляли лагерь Эф Ар Ди Си, предварительно послав самого шустрого с факелом, что бы тот на бегу поджег все шалаши, а потом при свете пламени от пожара методично, как в тире, навечно укладывали на землю метавшиеся фигурки солдат регулярной армии ДРК. Даже опытные вояки Интерхамверс, и те оставляли накатанные тропы в джунглях, пробираясь в обход, через сдирающие кожу кусты, узнав, что где-то рядом орудует банда Май Майи.

Психологию банды мне уяснить было не суждено. Я основывался только на информации, собранной от местных жителей, в ходе патрулирования, много из которой было порождением слухов, явным преувеличением, пересказом историй с ужесточением сюжетов и т.д. Но все таки общая картина со временем немного прояснилась. Банда состояла из разрозненных отрядов, во главе с самопровозглашенным генералом Джексоном. Сам "генерал" жил легально, в роскоши, в одном из развитых районных центров республики. Он использовал свои отряды для достижения неких политических преимуществ, сформулировать которые, как мне казалось, не мог и сам. Я не думаю что он усиленно вербовал в банду детей. Но как известно законы стада никто не отменял. Появившиеся в банде подростки потащили за собой остальных. И вскоре в иных отрядах банды стало насчитываться и до сотни "штыков", размером в два раза превышающих их обладателей. А таких отрядов по всей провинции Конго, где оперировал наш Тим Сайт, сформировалось больше десяти. Главой отрядов были, как правило, взрослые. Они следили за дисциплиной, поддерживали связь с вожаком Джексоном, обучали детей военному делу, организовывали их питание и быт, и даже лечили. Я не думаю, что зверствам, которые учиняли дети, их также учили вожаки. Как правило отряды убывали на задание в сопровождении старшего из подростков. Но по результатам их историй о том, что они достигли, все же можно было понять, что садизма им не занимать. Поэтому я ни в коем случаи не оправдываю старших, но все же дети в боях были предоставлены самим себе. Пришедших в отряд добровольно приветствовали, а вот отказавшихся, наиболее физически развитых и смышленых, проживающих в поселениях, принуждали к этому силой, шантажом и даже такими хитрыми ходами, что порой удивляешься находчивости и изобретательности пацанов. Проявляя особое усердие и инициативу пребывали в отрядах и девчонки. Они были чуть старше своих соплеменников, но воли, дисциплины и характера у них было намного больше чем у пацанов. Как правило, в ходе боевых столкновений, они двигались во втором эшелоне и хладнокровно добивали, или заставляли добивать всех оставшихся в живых. В одной из деревень нашего сектора был случай, когда пацана заставили расстрелять свою семью, что бы воспитать в нем дух воина. И инициатором этой акции была одна из наставниц, прозванной в народе "аллигатором", так как добивала людей поднятием АК одной рукой, что удавалось исключительно не многим, ввиду физической немощи и значительного веса АК.

Слабое руководство и отсутствие постоянной связи приводило к тому, что отряды меняли свою принадлежность, рассеивались на подгруппы, практиковали предательство и как следствие втягивались в междоусобную войну. Я несколько раз слышал что "Аллигатор" или, скорее всего, "аллигаторша", всплывала то на стороне Интерхамвер, то на стороне Нкунды, то опять вдруг возглавила вновь сформированный отряд Май Майи. У нас была информация о том, что гуманитарным агентствам ООН иногда удавалось убедить главарей разоружить детей-солдат и перевести их в русло мирной жизни. Но я думаю что соглашались дети на это бессознательно, ибо спустя некоторое время опять продолжали действовать в нашей зоне ответственности, грабя одни и те же селения и применяя один и тот же накатанный способ ведения боевых действий. И от местных растерзанных селян, мы опять слышали знакомые и почти забытые, уверенные, что они начали новую жизнь, но все те же имена. А это означало, что они сбежали из лагерей и с радостью вступили вновь на путь грабежа и убийств.

Отряды Май Маий считались наиболее боеспособными и выживаемыми, и это было естественно, так как поток детей практически не иссекал, и думаю не иссякнет еще долгое время. Побаивались Май Майи и мы, хотя случаев нападения банды на патрули ООН зафиксировано не было. Как бы я повел в ситуации захвата патруля Май Майиями? Я даже не мог и спрогнозировать. Наверно попытался бы сыграть на их все-таки пока еще детской сущности. Но как? Прогнозировать было тяжело и в принципе не актуально. Все мы, наблюдатели, жили "пока не клюнет петух". Что можно сказать ребенку, направившему на тебя ствол АК. Отчитать его за потерянное детство - не успеешь произнести и вступление, как пуля оставит благородство на лице и улыбку на твоих губах навсегда. Надавить на родителей, их тоске по пропавшему ребенку и жалость к его существованию - может быть и хуже: заставят нести раненого на спине в лагерь, а потом, подрезав сухожилия на ногах, отпустят на все четыре стороны. Правда придется добираться ползком, а это для огромных муравьев и змей большая удача. Может и проползешь часа с полтора - слышал, что были и рекордсмены из местных, ползли и два, и три, но живым никто не дополз. Не любят они, когда вспоминают их родителей. Кто из тоски, а кто со злостью, что отдали их в рабство они же, родные. Наверно лучше всего хаотично, по обстановке придумывать что то, думал я, сидя иной в патрульной машине перед выездом в зону боев с Май Майями.

После длительного молчания и осмотра друг друга, Бузиди вдруг встал и нежно держа за плечи пацана усадил его на свой стул. Я тут же привстал, освобождая свой стул для Тим лидера "Сэр!!!??". На что Бузиди залепетал "Нет нет, Андрей, что-то нога затекла". Принявшись отчитывать полицейского на французском, Бузиди преобразился, и полицейский ретиво подскочив, убыл в неизвестном мне направлении. По обрывкам фраз и насколько мне позволил мой французский, я понял, что на рынок, но зачем? Мы начали опрос пацана, кто, откуда, когда, где и что - стандартный набор вопросов. Спустя минут десять прибыл сержант со свертком банановых листьев. Как правило внутри обмотанных нитками листьев находился вареная касава, перемешанная с кусочками рыбы, что то вроде "гамбургера по-африкански". Бузиди сам развернув пакет, пододвинул его к пацану, на что тот, даже не отделяя содержимое от листьев, принялся задыхаясь и хрюкая, с огромной скоростью отрывать и запихивать содержимое в рот кусками.

Тим лидер с влажными от слез глазами отошел к окну, не в состоянии лицезреть такое, а я смотрел на пацана, который по волчьему озираясь по сторонам давился касавой с рыбой, и особенно на его горло, с трудом перетягивающее пищу во внутрь и раздуваясь при этом до неимоверных размеров. Закончив трапезу и вылизав при этом стол, т.е. то место, где лежала пища, пленник немного пришел в себя и попросил закурить. На что Бузиди морщась, точно как и я (все-таки ребенок), но все же протянул ему сигарету и поднес зажигалку, что бы тот прикурил.

Пацан глубоко затянувшись кивнул в сторону полицейского и Бузиди попросил сержанта выйти на улицу. В ответ на это сержант осмотрев помещение, дернув пару раз за ручку окна, убедившись что оно закрыто, подперев стул с пацаном столом в углу, вышел из дома и принялся прохаживаться перед окном, всем видом показывая что обижен, и ждет вознаграждение за такого ценного "языка".

Боец Май Майи мерно покачиваясь на задних ножках стула, без приглашения и расспросов, что говорит о его сообразительности и может быть даже опыте общения с полицейскими, начал свой рассказ, содержание которого будоражит мое сознание и по сие время, спустя многие годы с момента происшедшего.

"Мы жили одной дружной семьей недалеко от района, где мы сейчас находимся. Школу я не посещал, так как найти средства для обучения мать не могла, а отец постоянно бездельничал, и даже не знал, хожу я в нее или нет. Правда три начальных класса я все-таки закончил, так как глава поселения следил за этим строго, да и школа до 5 класса, как правило, бесплатная. Жили скромно - лачуга из листьев банановых пальм как у всех, немного посуды и кастрюля на камнях для костра перед входом. Каждый день проходил в одном и том же порядке: мать уходила в поле в четыре утра, отец тоже вставал рано, не знаю правда зачем, курил и прохаживался перед домом, здоровался со всеми проходящими мимо и был одет почему то в парадную белую рубашку и черные выходные штаны. Мы с братом и тремя сестрами тоже вставали рано, но старались подняться прямо непосредственно перед началом занятий в школе. Завтракать, как обычно, не предвиделось, так как в доме ничего с утра не было, а разжечь костер и вскипятить воду, что бы попить ее с порошком молотой шелухи от зерен кофе отец считал ниже своего достоинства. Поэтому мы быстрее бежали в школу, что бы обмануть еще спящий желудок, и хоть немного отдалить нарастающее до боли чувство голода внутри него, появляющееся на втором часу занятий.

В школе мне было совсем неинтересно. Я постоянно думал о том, что все равно останусь в этой глухой деревне навечно, и, так же как и отец, буду стоять перед домом, здороваться со всеми и принимать участие в единственном развлечении в селе - наблюдении за проезжающим по центральной дороге грузовиками и мотоциклами, а то и просто людьми, хаотично переселяющимися из одних мест в другие. А зачем тогда учиться? Правда придется потратить силы, и немного энергии мозга, что бы построить дом. Но я слышал, что можно его и вовсе не строить, а если возникнет необходимость, то можно и просто купить, и что не так уж и трудно заработать для этого денег. Повод и возможность для этого были, и они постоянно присутствовали, несмотря на то, что деревня находилась в глуши, и на первый взгляд выглядела как оторванная от всего мира и забытая всеми. Дело в том что после школы мы собирались с пацанами в кучу, что бы побегать меж домов, погонять мяч, поиграть в камешки, а также послушать истории про людей с автоматами, выходившими периодически из джунглей и о чем то разговаривающих со взрослыми. Я сам видел как рано утром одним из дней, моего друга, Махинду, уводил в джунгли, обнявши за плечи, какой-то незнакомый взрослый дядя, сразу вызвавший у меня тревогу и неприязнь. Не знаю почему, но мне показалось, что он был каким-то чужим, агрессивным, недружелюбным и даже злым. Он поглядел в мою сторону и я сразу сжался, что бы хоть как-то защититься от него, свернулся калачиком, присел и крепко ухватился руками за траву. Махинду громко ревел, пытался развернуться, но дядька крепко держал его за плечи и все дальше увлекал в лес. Позже по селу поползли слухи, что моего друга в джунгли добровольно отдали родители взамен оброка, который наложили живущие в кустах (сленговое название джунглей) на его семью. Глава семейства отдал среднего, пожалев старшего, и пообещал отдать его в следующий раз, если опять нечего будет забрать взамен. На самом деле старший уже вовсю помогал семье, зарабатывая деньги переносом товаров на рынке и просто отсутствовал у себя дома в момент прихода бандитов. В то время я мысленно находился на распутье: с одной стороны ему повезло. Но с другой - он упустил возможность, будучи членом банды, и получив автомат стать крутым, заработать денег, как нам говорили старшие, честным трудом, охраняя прилегающую территорию, правда от кого? - упомянуто не было. Он упустил возможность теперь беспрепятственно открывать двери в любой дом и забирать продукты и понравившуюся ему одежду, он не сможет показав пальцем на приглянувшуюся ему девчонку, заставить ее тут же стать его собственностью, он отказался от поклонов при его приближении всего мужского населения деревни. И самое главное - он теперь не испытает упоения от сотен глаз, которые смотрели бы на него как на кумира, звезду, недосягаемое существо, с пониманием того что он теперь всесилен, что он вершитель судеб, что только он может подарить им возможность просто жить, пусть даже голодными, раздетыми, истерзанными, но просто жить. Он лишен теперь видеть ужас, слезы и ползание перед его ногами только что, час назад, стоящих в белых рубашках, на вид респектабельных и независимых мужчин, заискивание начальника полиции и главы комьюнити перед ним, он не сможет наслаждаться видом бегущих в панике от него солдат Эф Ар Ди Си, он пропустил возможность быть Богом, Повелителем, Дарителем жизней.

Я недоумевал, почему Мухинду сопротивлялся, ведь там он смог бы стать героем, окрепнуть, завоевать авторитет. Я мечтал, что бы вот так меня, за плечи. Да я бы гордо, выпрямив спину, раздвинул кусты джунглей, и смело шагнул бы во внутрь. Правда меня смущало одно обстоятельство - почему два пацана, старших меня по возрасту на 5 - 6 лет, пришли назад в деревню и сидят почти что безвылазно месяц у себя в погребе, не показываясь при этом даже на воскресной службе в церкви, которую все считают за правило посетить, невзирая на принадлежность к разным категориям: зачастую на одной лавке перед падре (так называют священников в Африке) вместе сидели объявленный в розыск глава банды и начальник полиции. Все понимали, что здесь законы не работают, старались не замечать друг друга, а по выходу из церкви обоюдно давали возможность спокойно разойтись по своим местам, не открывая при этом стрельбы, и не атакуя друг друга. То же самое происходило и в еще одном святом месте - на рынке. Продавцы зачастую видели как вышедшие из джунглей люди мирно обсуждали качество привезенного из Уганды товара, помогали примерять полицейским и военным, по сути своим врагам, одежду, давали советы как правильно поставить на ход велосипед, или его отремонтировать, какой древесный уголь горит дольше, какие сигареты приятней курить и при этом дешевле купить. А вот вечером и та и другая стороны смотрели друг на друга исключительно через прицелы оружия, не на секунду не задумываясь о том, что бы сохранить жизнь вдруг новому, несколько часов назад, ставшим на рынке приятелю.

Уже тогда я стал подозревать, что прячущиеся парни что-то знают о том, что там на самом деле происходит там, в гуще джунглей, знают секреты действительности, обладают какими то знаниями, от которых нас, пацанов, просто распирало от злости и понимании того, что они нам недоступны. Мы всячески пытались заглянуть в плотно завешанные шторы окон их домов, на что матери наших кумиров грозили скалками и кидали в нас камнями.

Но в жизни на так-то легко что либо скрыть, особенно в деревне, и по домам поползли слухи о том, что у парней стало что то не в порядке с головой, что их разыскивает не только полиция, но и солдаты FRDC, служба безопасности таможни, егеря защиты заповедника и что самое интересное, вызывающее у нас, пацанов восторг и уважение - бандиты группировки Май Майи. Приезжали и патрули ООН, в надежде собрать информацию о пребывании "героев" "там", просто "там", предпочитая не называть точное место их недавнего пребывания и жизни. Я думал, что достигнув совершенства в защите территории, ставшими настоящими бойцами, опытными воинами, спецами своего дела, ребята, заработав денег, просто насладились той жизнью, или вообще, находятся на специальном секретном задании и вынуждены организовывать подполье. Вот бы мне, думал каждый из нас, куря самокрутки втайне от родителей где-нибудь в кустах, за линией последних в деревне домов. Одно только отталкивало меня от полного восхищения - фотографии парней были развешаны на стене участка полиции и на входе в рынок. Я знал, что эти места, вывешивания фотографий, для преступников и дезертиров, и в душе понимал, что здесь что то нехорошо. Но жизнь продолжалась, и я все также беззаботно каждый день брел из школы домой мимо полицейского участка с висящими на стене фотографиями и совершенно не подозревал, что вскоре окажусь в водовороте событий, непосредственно относящихся к моим предыдущим измышлениям.

На следующий день, ранним утром я проснулся от крика отца, будившего меня грубо дергая за плечо. С выпученными глазами, почему то шепотом, отец приказал мне одеться и вышел на улицу, оставив при этом открытой дверь в лачугу. Мне было интересно посмотреть что там, может привезли подарки миссионеры от католической церкви. Выбежав с радостью и нетерпением наружу, я наткнулся на группу людей с оружием, которую возглавлял тот самый мужчина, уведший Махиндру в лес. Они все стояли кольцом, в центре которого лежали тюки забитые барахлом, а также несколько раненых молодых парней, истекающих кровью. Мужчина что-то отрывисто выкрикнул, и вдруг появившиеся из-за дома жители деревни быстро взвалили на себя мешки и потащили их, сформировав колонну, в лес. На меня внезапно, без моего согласия, взвалили через плечо пять АК-47, еще теплых от тел, лежавших на земле бойцов. Через пару минут мы были в джунглях, и я даже не позаботился бросить взгляд на свой дом и школу, на парней, почему то оставшихся беспомощно лежать на земле, с глазами, полными мольбы о помощи и стонами. Я был уверен, что это шутка, игра, может даже я еще сплю, а если не игра, то через десять минут нас с отцом отпустят, ведь мне же на занятия в школу, а отец должен ежедневно показывать свое респектабельное положение в обществе, находясь у дороги уже как с пару часов. Кстати, а почему он все еще не в белой рубахе?

Тот мужчина, которого я определил как главного, постоянно что то выкрикивал и бил всех прикладом АК по спине, заставляя поддерживать темп движения и передвигаться почти что бегом. Во главе колонны бежал боец - наверно мой ровесник, как-то по-кошачьи, пригнувшись и мгновенно выбирая только ему заметные проходы среди плотных кустов непроходимых джунглей. Я даже проникся к нему уважением, что не заставляет нас идти напролом, пробивая путь и проходы своими телами. Поначалу все бежали быстро, молча и организованно, но по истечению времени многие стали задыхаться и даже останавливаться. Старший из пришельцев принялся избивать отстающих, делая это молча и точными движениями. Я с удивлением заметил, что он не заставлял перекладывать часть имущества на других, более выносливых, за исключением меня, отобрав у меня часть оружия и передав его своим, замыкающим колонну бойцам. Первой жертвой стал главы клана бхуто, проживающих в нашей деревне. Старший отобрал у него тюк, бросил его, подкинув вверх, в гущу кустов и деловито наклонившись, короткими ударами мачете отсек ему сухожилия сзади поверх пятки. Жертва завертевшись на месте тут же упал навзничь, но зажав намертво язык между зубами не произнес ни слова. Поначалу я не понял, а зачем? Только спустя некоторое время узнал, что это знак гуманности Май Майи. Отпустили пленника домой! Но для того, что бы он не вывел войска или полицию на след, немного его стреножили. Теперь если вообще сообщит кому - то только через пару дней. Уже тогда я с ужасом осознал, что тот мужчина не доберется до дому. Если сумеет остановить кровотечение, то встать на ноги уже никогда не сможет. Ступня будет болтаться у него всю оставшуюся жизнь, как качели на шарнирах, если повезет выжить. Но в истории банды, таких случаев, что бы кто-то дополз домой с десяток километров, я не припоминаю.

В итоге, почти в сумерках спускающейся темноты мы добрались до лагеря банды. Я подумал, что это селение, обычное, с мирными жителями, коих в джунглях Конго десятки тысяч, но в поселениях обычно дома стояли вдоль центральной дороги, а на самом видном месте располагалось здание церкви с католическим крестом. В этом же месте ничего такого не было. Хижины и шалаши располагались хаотично, соединенные между собой еле заметными тропами. Мест для костров не было, и я удивился, размышляя о том, как же они готовят себе пищу? Главный остановил нас перед каким-то единственно укрепленным, с мазанными глиной стенами, домом. Медленно обойдя вокруг селян-носильщиков он ткнул пальцем в грудь двоих из них, а остальных, жестами показал что бы следовали за ним. Я сразу понял, что просто так он их не отпустит. И действительно, вскоре он вернулся с мачете в руках, возбужденным и размахивая руками. Впоследствии я узнал, что пытаясь стреножить трех оставшихся носильщиков, он завел их далеко в джунгли, где они бросились от него наутек. Однако подготовленный бандит сумел догнать их всех, подрезать сухожилия, а последнему, самому шустрому, еще и распорол пятки, набив туда сухой травы, что бы помнил, что убегать вроде не стоило.

Моему отцу повезло. Он не был истощен тяжким трудом, поэтому выдержал весь переход, да и выглядел бодрым в ходе оценки старшим. На следующее утро я увидел, что он пошел в составе такой же группы, но уже жителей других деревень дальше, вглубь джунглей, с целью доставки награбленного имущества более старшему боевику, занимающего позицию командира сектора.

Меня, после осмотра тем же "колючим" мужиком, забрала какая-то девица, грубо толкнув в спину прикладом АК. Без всякого объяснения она затолкнула меня в шалаш, где уже сидели пятеро таких же как я, пацанов. Все они выглядели немного старше меня. Поэтому мне ничего не оставалось, как враждебно забраться в угол и приготовится отбиваться от них ногами, если они собираются подвергнуть меня экзекуции. Однако пацаны сидели тихо и были напуганы не менее чем я.

В обед нас повели к тому же самому глиняному домику, перед которым сидел, за откуда то взявшимся столом, старший. Хмуро оглядев нас с ног до головы, старший объявил, что с этого момента мы являемся членами "боевого отряда освободителей ДРК" от вторженцев с Руанды, Уганды, Судана и вообще, борцами за свободу страны и ее независимость. Я ничего не понял, внимая его словам. Я даже не знал, что нас окружают столько стран, и все стараются нас поработить. И вообще, если бы не эти грязные и заросшие люди из джунглей, то жизнь в родной деревне была бы достаточно сносной и спокойной. Я ни разу не видел у своего дома людей, одетых в какую-нибудь форму, отличной от FАRDC. Кроме своих же солдат, вальяжно прогуливающихся на рынке, и полицейских, никто ни разу не сказал о чужаках. Даже бандитов, выходящих из джунглей, я всех в принципе знал в лицо, кроме вот этих, появившихся недавно и сразу же забравших с десяток селян, в том числе и меня, в лес. Были конечно случаи стрельбы, иногда убитые лежали подолгу на улицах, а где такого нет, но в целом обстановка была спокойная. Выходит теперь я освободитель и защитник. Ну что ж, подумал я, неплохо для начала. Наверно сейчас выдадут форму, отведут в столовую, посадят в классы и будут обучать, как ее защищать, эту самую свободу?

Однако вопреки моим ожиданиям никто никакой заботы о нас не проявил. Нам, без объяснения, дали понять, что в лагере все сами за себя: питаются кто что найдет, одежду добывают сами, дрова для костра ищут по всем джунглям, воду волокут кто откуда, даже друзей ищут - кто как и где с кем случайно познакомился. Одно только было организовано свято и незыблемо - это снабжение старшего и выходы за пределы лагеря для добычи денег и товара, который мы должны регулярно отправлять в сектор, г. Бени. А далее - никто не знал куда.

Долго нам лежать в шалаше не дали. Та девчонка, которая забрала меня в первый день, была назначена старшей над нами и отвечала за подготовку нас как бойцов. Ее звали Изабелла. Начались ежедневные и изматывающие тренировки. Нас поднимал дежурный по лагерю в четыре утра. Я был удивлен, увидев Изабеллу стоявшей перед шалашом уже одетой, с автоматом на плече и вполне бодрым видом. Обычно девчонки в деревни приходили в школу последними, заплаканными и заспанными, иной раз забывшими и учебники и тетради.

День начинался с долгой пробежки по джунглям на поляну, где нас обучали стрелять. Мы бежали строго в колонне, петляя, прыгая и пригибаясь, ныряли в какие-то круглые, заметные только для Изабеллы проходы, резко меняли направление движения на обратное, бежали параллельно тропе, которую только что миновали, преодолевали с ходу завалы, из старых пальмовых стволов, прыгали через канавы и самое главное - очень много ползли. Мы ползли по корням вывернутых пальм, по сгоревшей траве, остатки которой как шипы резали твой живот, мы ползли по сухим длинным листьям сахарного тростника, которые как лезвия резали твое лицо и локти, мы ползли и ползли. А Изабелла все била и била нас прикладом автомата нещадно в спину и шею, если кто осмелился хоть на сантиметр приподняться, что бы переползти какой-нибудь булыжник. Прибыв на поляну, Изабелла, скрывшись куда-то на пару минут, приносила автоматы и начиналась стрельба. Мы вскоре освоили положения стрельбы лежа, с колена, стоя, перекатываясь по траве и стреляя при этом в обрезанные стволы пальм, на которые были прикреплены мешки с песком. Мы успешно стреляли на ходу, передвигаясь то цепью плечом к плечу, то углом, прикрывая друг друга, то по очереди, вскакивая внезапно на колено и падая вниз, что бы тут же вскочил твой сосед и дал очередь. И так в назначенной Изабеллой последовательности, все шестеро, быстро и без перерыва. Мы научились молниеносно перезаряжать автомат, разбирать его, если произошла осечка или утыкание, затыкать стволы тонко скрученной лентой листа банановой пальмы, в ходе короткого привала или перемещения бегом. Мы почувствовали, что такое нож, наносы глубокие порезы на стволах молоденьких банановых пальм, имитируя при этом горло противника. Нас обучили работать мачете. При этом каждый теперь мог наносить удары с короткого размаха, зная точный, месяцами наработанный угол касания клинка, и вспоминая плантация сахарного тростника, которую мы порубили в ходе тренировок. Для этого мы обучались в условиях диких зарослей тростника, которые были настолько плотными, что поднять руку для разгона не представлялось возможным.

Старший совершенно не интересовался нашими успехами, а нас распирало чувство гордости, что мы теперь бойцы, что многое умеем, и что хотели бы ему показать нашу стрельбу и вообще, умения и навыки. Вечерами Изабелла обучала нас как варить настои из трав, что бы замазывать раны, особенно постоянно сочил мокрый от переползаний живот, так как корка, образовавшиеся на нем не успевала рубцеваться, и мы постоянно ходили с мокрым пятном на животе, ища среди поселенцев лагеря сочувствие, а впоследствии гордо выставляя его вперед, показывая что мы крутые, что мы терпим боль, что мы элита отряда, коль уж готовят нас так серьезно. Лишь только раз, старший подошел к нашему шалашу, и присев перед входом долго смотрел на нас, внимательно изучая лица, рассматривая одежду, утварь, развешанную на стенках, рваные полы, закрывавшие вход парусины и подстилки из сплетенной осоки, на который мы спали. Мы от изумления раскрыли рты, рассматривая его вот так близко, впервые. Его ремень, с ножом на боку, его высокие резиновые сапоги, и самое главное его огромную кобуру, застегнутую на короткий ремешок, с торчащей оттуда рукояткой. Старший, пробуравив нас колючими высветившимися глазами также молча ушел, не сказав нам ни слова. В тот раз, после, засыпая, я дал клятву, что стану таким же как он, суровым освободителем своей страны. Впервые, за многие дни, я почувствовал какое-то облегчение и заснул быстро и безмятежно.

По мере нашей жизни в лагере, мы чувствовали себя все увереннее. Нам разрешили свободно прогуливаться по расположению, посещать подростков из других боевых групп, мы стали шутить, хохотать, даже бороться друг с другом на траве, что означало, что мы окрепли, и стали меньше бояться всего и всякого. И что самое главное - заглядываться на девчонок. А их в лагере было достаточно. Как правило они выполняли домашнюю работу - готовили пищу для старшего, стирали белье бойцам, изготавливали и приносили с тайных курилен, расположенных глубоко в джунглях, древесный уголь, подстригали всех подряд, бинтовали раненых, лечили больных малярией и всякое другое. Я не знал, что некоторые из них были наложницами старшего, как теперь мы его называли - Командира. Многое я воспринимал положительно, и отрицательное не откладывалось в моей пока еще девственной памяти, не загаженной жертвами атак, расстрелами, грабежами, убийствами и насилием.

Как-то в один из будничных дней в лагерь привели группу мужчин. Часть из них была в гимнастерках FАRDC, часть в гражданской одежде. Все мужчины были крепкого телосложения и держались вполне уверенно. Я не стал акцентировать на них внимание и был уверен, что это очередная партия отобранных носильщиков. Однако группа не выходила на боевые за последнюю неделю и переносить в сектор было нечего. Всех мужчин посадили в яму, которую закрыли бревнами стволов старых банановых пальм. Их судьба меня не очень то и интересовала. Я был уверен, что ни сегодня завтра, они пойдут караваном в сектор, таща на спине тяжелые тюки с товаром.

Приближался конец тренировок и командир объявил что смотреть результаты подготовки он будет сам. Изабелла приказала нам всем подготовиться - помыться, постирать одежду, сбрить на голове волосы и вообще, намазаться пахнущей ароматной смолой эвкалипта. Накануне нам выдали автоматы, правда не те, которые мы считали родными, а вполне новые, о чем я сделал вывод, разбирая и проверяя свой, выданный, на стрельбу. Мы выдвинулись на поляну под утро, не так рано, как обычно, и к нашему счастью не бежали или ползли, а спокойно, размеренно шли небольшими шагами. Изабелла даже протягивала руку, что бы мы преодолели валуны или толстые стволы пальм, чему я был крайне удивлен. Я считал, что все чувства, особенно жалости и оказания помощи у нее напрочь отсутствуют. Прибыв на место мы обновили мешки, очистили тропы от веток, оборвали траву на направлениях стрельбы. И даже ухитрились установить тростниковые палки, в тех местах, из которых нам придется стрелять при перемещении. Что бы получилось все красиво, точно и организованно.

Командир прибыл в сопровождении свиты из шести крепких и рослых парней. Все они были в одинаковой форме, обвешаны оружием и имели довольно грозный внешний вид. Изабелла истошно и громко начала выкрикивать команды и все закрутилось как в карусели. Мы стали атаковать, цепью, колонной, выскакивая как грибы один за другим, ползком преодолевая расстояния и вдруг внезапно выскакивая сбоку не ожидавшего нас увидеть командира. Все при этом сопровождалось оглушительной и напористой стрельбой по висящим мешкам и я с чувством удовлетворения заметил как с них бурно сыпался песок, что означало массовые попадания в цель. Апогеем тренировки было движение цепью с одновременной стрельбой на ходу. Все шесть стволов изрыгали пули одновременно, по пять-семь в очереди, без перерыва, пока бы не приблизились к мишеням на 20-25 метров. Мешки были изодраны полностью и практически опустели. Изабелла гортанным голосом выкрикнула команду "Сбор!" и мы все бегом кинулись на исходный рубеж. Командир, без какого либо выражения на лице, и вопреки нашим ожиданиям на похвалу, принялся отчитывать нас, что все убиты, что патроны расходовались не рационально, что над нами, при переползании, шла пыль и была заметна траектория движения, что не смотрели друг за другом и не страховали огнем, что стреляли по всем мишеням одновременно, а не по одной, выборочно, что бы кучно и наверняка и т.д. Однако Изабелла была спокойной, я и в глубине души догадывался, что командир был все таки удовлетворен увиденным.

После короткого перерыва нам приказали вооружиться ножами и приготовиться к действиям. Командир дал отмашку и из кустов вывели группу из тех пленных, которым я присвоил статус носильщиков. Их построили в ряд перед стрельбищем и командир начал свою речь.

"Бойцы - прокричал командир. "Сегодня вам предстоит доказать свою готовность к защите нашей земли. Захватчики, бандиты и иноземцы живут на ней и бесчинствуют! Сегодня вы будете считаться членами нашего отряда, ее элитой, группой разведки и штурма. Мы научили вас многому, проявляя при этом заботу и уважение! Пришло время доказать, что вы готовы к борьбе, преданны родине и готовы истреблять всех чужаков!"

Командир махнул рукой и Изабелла толкнув рукой одного из них в спину по направлениям к мишеням, вдруг выхватила нож, и коротким и отточенным движением сзади резанула его по горлу. Бывший солдат пробежав с 5-7 метров вдруг упал как подкошенный и, задергавшись в конвульсиях, испустил дух.

Командир грозно перевел взгляд на нас. Я понял, что нам предстоит последовать примеру, тем паче Изабелла постоянно напоминала, что в ходе тренировок на пальмах необходимо быть предельно сосредоточенными и представлять, что это шея врага. Первым побежал самый старший из нас. Он как то неуклюжи подбежал к жертве, на мгновение задумался, а потом стукнул ножом, обогнув его руку, под ребро грудины. Гражданский мужчина, зажав рану руками бросился вперед, и виляя, согнувшись в сторону пореза, побежал в кусты. Изабелла спокойно, сняв автомат с плеча, одной рукой приподняв его на уровень живота выстрелила. Мужчина рухнул как подкошенный, даже не дернувшись картинно в воздухе, как это я видел в кино, упал на землю, словно споткнувшись о натянутый на земле трос.

Подошла очередь действовать мне. Были ли у меня чувства, паника, страх, жалость к жертве. Нет. Для меня это был чужой мужик, каких я видел множество, лежащих на улице деревни то с проломленными головами, то с простреленными животами, и превратить его в подобие тех мне казалось не сложно. Я быстро подбежал к стоящему, и, ухватив его за лоб, чуть подтянув на себя, коротким ударом, рукой, двигающейся снизу его живота, нанес удар по направлению к шее, при этом завинчивая движение, рассек ее от кадыка к правому уху. Так я делал на тренировках. Приходилось хитрить, что бы сначала рассечь кору, и тут же произвести надрез на стволе, глубина которого строго оценивалась каждый раз Изабеллой. Движение руки снизу вверх помогало рассечь кору пальмы и это было моим ноу хау. Мужчина захрипел, и, не сделав даже движения, упал сначала на колени, потом согнувшись вперед на живот, а потом как-то вворачиваясь головой в землю затих. Воздух бурно пузырился из надреза, а я, согнувшись, и выставив нож вперед себя, в готовности уложить следующего, если прикажут, наблюдал за его агонией. Нет, никакой эйфории, наслаждения, лихорадочной улыбки, истерики, падения на колени и раскаяния у меня не было. Я просто думал, а не сделал ли я где ошибки, а глубоко ли вонзил клинок и не слишком ли быстро его выдернул из пореза. Ведь как учила Изабелла, клинок должен там "погреться" с секунду, другую, а потом, не спеша, подвергаясь небольшому покачиванию и вращению вокруг вертикальной оси, выйти из горла врага.

Последним показывал свои умения мой приятель по имени Нгома. Подбежав к пленнику он вдруг выронил нож из руки и заплакав, отбежал в сторону. Командир спокойно подошел к нему, и поглаживая по голове вдруг резко нанес удар ребром своего сапога под колено, от чего пацан согнувшись стал заваливаться вниз. Затем вытащив из кобуры огромных размеров револьвер, выстрелил в воздух. Услышав выстрел пленник резво побежал в поле, а я стал пристально наблюдать за действиями Изабеллы. К моему удивлению Изабелла ни сделала ни единого движения, а всего лишь зорко следила взглядом за мужчиной, убегающего в заросли джунглей.

Командир, еще дымившемся стволом, рассек пацану сперва одну щеку, потом вторую, потом разорвав ноздрю, засунул ствол ему в нос. "Видишь, он убежал из-за тебя. Он вернется, и ты почувствуешь этот запах, но уже от его ствола, и он вгонит тебе свою пулю в нос, и он распнет тебя в лесу, что бы жуки медленно выели тебя до костей, выпили всю кровь, и что бы ты думал, а почему я тогда не смог!" С этими словами он встал, выстрелил снова рядом с головой пацана, направив ствол в землю, от чего лежащий содрогнулся и завизжал, а потом также не спеша удалился со свитой назад в лагерь.

Изабелла приблизившись к другому, из-за которого ей пришлось стрелять, коротким ударом приклада свалила его с ног, а потом палкой, заготовленной нами как вехи для стрельбы нанесла ему несколько сильных ударов.

Все, учение завершено, напряжение спало и мне вдруг захотелось разбежаться и врезаться в ствол пальмы, рассечь себе лоб, голову. Я мечтал получить такую же боль, как и мои товарищи, я боялся, что меня специально не избили и готовят более суровое наказание, я боялся выделяться из всех, я все и всех боялся. Впоследствии, обучая новичков, я также использовал то же критерий - расстояние, пробежавшее жертвой после нанесения удара ножом в горло. Чем оно короче - тем профессиональней подготовлен боец, тем больше хвала ученику. Поэтому зря я волновался в тот раз. Наоборот, меня считали героем.

Пришло время первого боевого выхода. Командир послал нас забрать товары на складе одной из деревень. Забрать - на самом деле означало разграбить подчистую склад. Иллюзии о том, что мы освободители, а не просто бандиты, стали у меня рассеиваться с каждым днем пребывания в лагере. Я понял из разговоров с бойцами-ветеранами, которые лихо рассказывали истории, как они забивали насмерть священников, насиловали женщин, и особо гордились тем, как с особой жестокостью убивали солдат FАRDC и полицейских. Доставалось и егерям. "Их-то за что?" - думал я. На выход готовились неторопливо и грамотно. Все чистили оружие, запасались водой, рубили на короткие, двадцатисантиметровые чурки сахарный тростник, заливали воду во фляги или в пластмассовые бутылки из под Колы, что считалось престижным, и в лагере их найти было нелегко. Перед выходом нашу группу обучили условным сигналам и звукам. Например, размахивания руками над головой означало, что деревня свободна от солдат и полицейских, отталкивание от себя рук вместе - "пока не входить, веду наблюдение", проворачивание правой скоростью руки вдоль корпуса - "вперед, в атаку!", обхватывание руками ствола мнимого дерева - "начинаем зачистку территории" и т.д.

Вышли ночью. Командир лично возглавил колонну и находил нужные тропы уверенно и быстро. Наша группа выдвинулась в поход в сокращенном составе. Самого взрослого перевели в другую группу - более элитную и повзрослее. Моего друга, Нгому, струсившегося на учениях, оставили охранять лагерь, а это означало сутками сидеть под открытом небом, и в дождь, и солнце, не претендовать на пищу, ходить не стиранным, короче быть по объявлению изгоем. После тех учений он признался мне, что убить человека никогда не сможет, поэтому с радостью принял назначение и стойко терпел лишения.

Выйдя на рассвете из джунглей командир приказал изучить расположение деревни и подготовиться к атаке. Деревню предполагалось атаковать с четырех углов - одновременно и быстро. По данным разведки отряда, солдат в деревне не было, а полицейский участок насчитывал пару участковых да одного охранника из гражданских, вооруженных пистолетами и АК. Несмотря на это, командир решил атаковать отделение полиции лично.

Подойдя к деревне, командир подозвал меня к себе и приказал произвести некую разведку боем. Мне следовало бежать по центру деревни и хаотично, если никого нет, или прицельно, если почувствую сопротивление, стрелять из автомата короткими очередями. "Вот тебе и отличник учебы" - подумал я. Учила же мать - "не выделяйся из толпы, веди себя скромнее и неприятности тебя минуют". После боя я осознал, что целью моих действий было спровоцировать полицейских, отряд самообороны деревни к действиям, ответному огню, тем самым заставить их обнаружить себя. Я, набрав в легкие воздух и громко выдохнув несколько раз, быстро побежал из кустов на крайнюю улицу. Автомат был у меня на груди и я принялся перемещать его из стороны в сторону в готовности открыть стрельбу при появлении кого-либо на улице. Однако деревня спокойно спала в преддверии тяжелого жаркого дня и изнурительной работы. Достигнув центральной улицы я остановился и подумал, а отреагирует ли на меня кто-либо, неуклюжего подростка, стоящего в задумчивости с большим, болтающимся на плече автоматом. Но помня о приказе я, подняв ствол вверх, дал длинную очередь в воздух, и тут же в ответ послышалась организованная стрельба. По всей деревни захлопали двери, где-то раздались вопли, крики и плачи женщин и детей, раздался звук молотка о рельс, предупреждающий об опасности, и сразу как-то все на мгновение стихло. Буквально через две-три минуты я услышал шквал стрельбы из одного из центральных домов деревни и понял, что полицейский участок вступил наконец то в бой. Послышался раскат ответного огня, и, определив его направление, я побежал навстречу своему отряду. Прибыв на главную площадь я увидел, что наш отряд ведет стрельбу по многим направлениям, в основном из-за углов домов. Полицейские и добровольцы самообороны начали подтягиваться к участку и во многих местах была слышна стрельба. Присев за угол, я принялся наблюдать за обстановкой. Внезапно по направлению ко мне из соседней хаты выбежал мужчина с мачете в руках, занесенным над головой для удара. Я мгновенно понял, что мимо меня пробежать он не собирается. Вспомнилось до боли знакомое положение мачете - в правой руке, немного от корпуса на уровне плеч, ближе к горизонтальному положению. Так мать рубила с размаху сахарный тростник, и он падал перед ней моментально срубленный как бритвой. Изабелла также подрубала голову антилопе, которая попала в силок, расставленный ею на стрельбище. "Такой если стукнет, то голову точно снесет. И после удара я наверно буду еще двигаться несколько метров без головы" - таким чистым и точным представился мне удар клинка мачете по шее. Я пытался провернуть автомат вокруг плеча, так как ствол при приседании оказался повернутым к земле. Увы, мокрая от пота спина и обтрепанный ремень крепко сдерживали автомат в прежнем месте. Мужик на бегу отрыл рот и истошно завопил, набирая скорость движения, теперь уже без сомнения по направлению ко мне. Я ясно видел его выпученные глаза, грязную рубаху, и как мне показалось, почувствовал пот немытого неделями тела. Я резко принялся заползать задом за угол дома. Потом перевернувшись на спину, сорвал автомат и довернул его лежа в направлении предположительного появления мужика. Через мгновение мужик пробежав по инерции пару шагов завернул за угол и бросился на меня. Бах! - отрыгнул автомат, и к моему удивлению мужчина резко дернувшись назад завалился окончательно на спину и извиваясь стал хрипеть. Мачете выпало из его рук, а мне было не до мужика - я думал о синей изоленте, намотанной на ее ручке и так мне необходимой, что бы обмотать рукоятку своего уже бывалого, потертого боевого ножа. Не обращая внимания на умиравшего, я стал аккуратно сматывать изоленту, краем глаза продолжая наблюдать за улицей. Я не понимал, что только что убил человека, что это преступление, грех, что он защищал свою деревню, что у него наверняка есть семья, дети, пусть небольшое, но хозяйство, что он надеялся на будущее, мечтал побывать на свадьбе детей, и вообще надеялся пожить. Ну что ж, мужик, не пришлось, сегодня не твой день, да и час тоже не твой.

Командир обеими руками показал, что начинаем зачистку домов. Я выбрал первый слева от меня. Раскрыв дверь корпусом я дал очередь во внутрь и быстро забежал в хату. В углу на полу свернувшись в клубок тел лежала семья - мужчина, поднявший руки к верху, за ним женщина и несколько детей. Командир перед операцией объяснял, что если появится сомнение в безопасности жилища - открывать огонь на поражение. Это приказ и каждая потеря бойца отряда будет рассматриваться как его нарушение.

Оценив обстановку я принялся хаотично осматривать стены что бы реализовать давнюю свою мечту - подарить зеркало своей девушке.

Мы заметно окрепли после месяца тренировок и жизни в лагере. Мы стали знакомится с бойцами, находить земляков, присутствовать на посиделках за костром ветеранов и даже смотреть издалека на домик командира. Заглядывали иной раз и на кухню, где девчонки, примкнувшие к отряду, кашеварили, мыли посуду, а ближе к ручью - стирали и сушили белье. Все они старались держаться вместе, и весь отряд строго соблюдал приказ командира о том, что они неприкосновенны. Двое из них имели особый статус - это Изабелла, как ответственная за подготовку новичков и Шанталле - как первоклассная разведчица. Впрочем последнюю я так ни разу и не увидел: она старалась постоянно находится в специально построенном для нее шалаше, выходила на задания ночью а возвратившись с рейда днем - отсыпалась. Пищу ей приносили также в шалаш, что являлось знаком высшей привилегии. Кроме командира и Шанталле все готовили сами перед входом своих хижин. Я слышал что Шанталле отличалась необычайным чутьем и интуицией. Она с ходу определяла места нахождения товара, запасов продовольствия или имущества. По запаху могла распознать к какому сообществу или племени принадлежит впереди идущий человек, отлично видела в темноте и самое главное - могла сидеть в засаде сутками, без воды, пищи и туалета. Ходили слухи, что когда командир получил приказ из сектора о ликвидации командира одного из отрядов Интерхамвер, Шанталле три дня сидела в гуще пальмы, выжидая удобного момента, когда командир расслабится и выйдет на прогулку или в туалет в одиночку, без охраны и сопровождающей обслуги. Дождавшись выигрышной ситуации, прыгнув ему прямо на голову, не обращая внимание на затекшие ноги и боль в руках от трехсуточного напряжения, она ударом мачете раскроила ему череп так глубоко, что он свалился замертво не произнеся ни звука. В последствии Интерхамвер говорили, что такой удар мог сделать только исполин. И всех людей высокого роста и крепкого телосложения истребили как в месте убийства, так и в прилегающих деревнях в ту же ночь.

Понравившуюся мне девушку звали Жакелина. Она была застенчива, но я почувствовал, что притягиваю ее внимание, особенно когда прохаживался вдоль кухни, с полученным накануне в собственное пользование АК. Я подчеркнуто торжественно повесил его на грудь и передвигался щеголем вдоль расположения кухни. Командир строго настрого запретил посещать часть лагеря, занимаемую девчонками, поэтому привлечь ее внимание я мог только таким образом. Товарищи по отряду высказывали свое мнение по поводу девушек находящихся в лагере, но одно я уяснил точно - высшей формой общение являлось лишь преподнесение возлюбленной подарков. Хотя это тоже было запрещено, но командир закрывал на это глаза и бойцы практиковали это повсеместно. Подарки, как правило, были ориентированы на косметику и бижутерию. Сенсацией был велосипед, который один из бойцов подарил девушке, самостоятельно купив его за свои деньги на рынке и не поленившийся пронести его с 15 километров по диким джунглям. Это считалось чуть не подвигом, и наградой за это бойцу был восторженный взгляд выпученных и округленных глаз возлюбленной. Его девушка немедленно стала первой "леди" лагеря, хотя на вид была неказистой, низкой и коротконогой. Велосипед, правда, использовался оригинально - его подвесили на небольшое расстояние от земли на рогатули, и девушка крутила педали на месте, одевшись во все новое и слегка оголяя при вращении педалей коленки, от чего все сходили просто с ума.

Я принял собственное решение что одним из подарков моей возлюбленной будет относительно большое зеркало. Я просил Изабеллу разрешить мне выход на рынок, т.к. командир как-то говорил нам, что небольшая часть денег будет отчисляться нам за период пребывания в лагере, а за боевые выходы - в несколько раз выше. Но на рынок меня не отпустили, так как я был малолетним, а это не приветствовалась жителями деревни, да и всякими разными структурами, типа FARDC, полицией, а самое опасное - жителями своей же деревни, которые считают меня погибшим и внезапное мое появление вызовет у них уверенность в том, что я являюсь членом отряда и выхожу на боевые. Надежда оставалась только добыть зеркало на боевых.

В хате, которую мне предназначалось зачистить, было две комнаты и чулан. Я, пригрозив сидевшим в углу стволом автомата, принялся искать зеркало. Как правило оно висело на входе в хату, но в этой ее не оказалось. Мужчина, видя мое раздражение, начал протягивать мне посуду, портрет какого то родственника, все это прикрыв парой женских платьев в довесок. "Где зеркало!" - грозно спросил я. На что мужчина быстро метнулся за пределы хаты и тут же вернулся с квадратным, довольно сносным зеркалом, которое принес из душевой кабины, расположенной за углом дома. Взяв под мышку зеркало, я вышел из хаты, показав знаком мужчине что бы не выходил из дому и прикрыл за мной дверь. "Теперь день прошел не зря" мысленно произнес я, забыв и о бое, и о задаче, которую должен выполнить лично я, и отряд в целом.

Та-та-та-тааааа....Позвучала где-то рядом очередь из АКМ. Я мгновенно стал заваливать корпус для падения, завинчивая его в воздухе так, что бы приземлится на спину и уберечь цель сегодняшнего дня - зеркало. Прижавшись к моей груди, зеркало как бы накрыло меня. Я высунул голову из под него, для наблюдения обстановки. Я увидел, что, по направлению ко мне, прицеливаясь на ходу, бежит мужчина в темно синей форме полицейского. За пять метров от меня он остановился и пристально, все еще целясь, принялся разглядывать - что там шевелится за щитком от зеркала? "Все! - подумал я. Зеркалу кранты". Видимо ничего не разглядев, а зеркало закрыло и мой АК, полицейский побежал назад. Я, аккуратно положив зеркало с боку, перевернулся на живот, раздвинул ноги пошире, и как учила Изабелла, выдохнув, прицелился мужику в нижнюю часть спины. Та-та-та. Очередь из трех выстрелов мастерски сделало свое дело - мужчина вскинув руки, высоко подбросил автомат вверх и как-то неуклюже, полубоком, рухнул навзничь в пыль дороги. "Теперь повода для беспокойства нет" - сделал вывод я и немного выждав окончание стрельбы, согнувшись, побежал на окраину села, в место сбора отряда.

Двигаясь домой, по тропе, я помимо товара нес в нагрузку свое зеркало. Несмотря на то, что было невмоготу, я тщательно оберегал его от веток, шипов кустов, стволов пальм и вообще, и даже от любопытного взгляда товарищей. В лагерь мы подошли уже к рассвету. Все бойцы, сложив аккуратно товар у входа в хату командира, и бросив тут же хаотично оружие, бросились к дымящимся кострам, что бы пожрать за почти что трое суток боевого похода. За исключением меня. Я крадучись пробрался в расположение Жакелины и торжественно, предварительно облизав грязные места и протерев их насухо своей кепкой, прикрепил зеркало перед входом в ее шалаш на растущую небольшую пальму. Походив для проверки эффекта перед зеркалом вправо и влево, и еще раз отрегулировав высоту крепления зеркала, я с умиротворением ожидая ответной реакции от возлюбленной пошел к своему уже не горевшему, но все еще раскаленному кострецу - месту для перекуса.

На следующее утро кто-то просунул в отверстие моего шалаша, рядом с головой небольшой квадратик сложенного в несколько раз письма. Это было письмо от Жакелины. "Дорогой Жозеф! С радостью принимаю твой подарок. Хоть ты и прятался, весть о том что ты несешь подарок опередила тебя, и я не спала, а смотрела, как ты крепил его к пальме. Протирать его надо было не языком а губкой, которая лежала рядом, чуть ниже. Если хочешь порадовать меня еще, то дай мне, пожалуйста немного денег, что бы я купила что-нибудь из одежды на рынке. С приветом к моему защитнику и покровителю. Жакелина." Внизу письма был яркий, поставленный накрашенными губами, жирный, бордовый поцелуй. От письма благоухало духами и дамской пудрой. Я прижал место поцелую к своим губам и долго не мог их отстранить. Жакелина, солнце мое, душа моя. Я готов в эти минуты кинуться ради нее в бой, найти в деревне бусы, кроссовки, заколку для волос, выкопать из-под земли ей платок и пойти в атаку и даже погибнуть за....о ужас.....это невозможно......потому что это высшее....это недосягаемо.......это волшебно.........мобильный телефон!!! О просьбе отдать ей свои сбережения я даже не задумался. Я достал маленький мешочек, закопанный в землю под циновкой, вытащил оттуда половину, 200 франков конголе (20 центов в USD) и с гордостью положил их в карман для передачи Жакелине. Сначала я хотел отдать ей все, но я поклялся помогать своей семье, и оставшиеся деньги решил передать при случае матери.

Как-то утром я заметил, что один из бойцов отряда внимательно следит за снующей по хозяйству Жакелиной. Это был Муамба, старший группы прикрытия, отличавшийся своей жестокостью при добивании оставшихся в живых после основного боя. Он всегда был высокомерен, снисходительно разговаривал с нами, младшими по возрасту и иерархии и хамоватым. Говорят что именно он сыграл решающую роль в самостреле моего друга, который не смог сдать экзамен и был отправлен на второстепенную службу - охрану лагеря. Он довел его унижениями, оскорблениями и издевательствами до состояния зомби. Получив автомат мой друг Нгома в первую же ночь дежурства с оружием, упер автомат в землю, вставил палку в спусковую скобу и нажав на нее ногой выпустил себе в грудь очередь из 4-ех выстрелов, разворотив ее и спину до безобразия.

Муамба считался авторитетом в отряде и позволял себе вольности. Как глава группы прикрытия он зачищал местность, а заодно и промышлял добычей оставшихся от бежавших жителей предметов быта. Особенно он лебезил перед командиром. Серебряный портсигар, бельгийского производства, который командир любил неторопливо доставать и демонстрировать в ходе встречи с подчиненными, Муамба добыл, застрелив одного из миссионеров, прибывших из Испании с гуманитарным грузом продуктов и учебниками для местной школы. Командиру он естественно сказал, что купил его за 200 долларов на местном рынке у торговцев предметами старины. Миссионерство считалось положительным явлением и никак не противоречило целям отряда - освободить страну от иноземцев, грабивших ее повсеместно. Поэтому командир вроде и сохранил свое лицо, и подарок принял с удовольствием.

Через неделю моих наблюдений я в конце концов заметил, как Муамба, не спеша направился к палатке Жакелины. Она стояла обособленно, территорию никто не убирал, и шуршание упавших листьев под ногами бойца я распознал моментально. Идти вслед за ним было смерти подобно. Я не знал, принимает ли его Жакелина или он проявляет насилие. На следующее утро я увидел лицо моей возлюбленной. Оно было опухшим и расстроенным. То что она проревела всю ночь я не сомневался. Жакелина даже не поздоровалась со мной при встречи глазами. И самое главное, я узнал, что мое зеркало было разбито Муамбой в порыве гнева, как месть за сопротивление и отказ.

Я хотел застрелить его прямо в лагере, на глазах у всех, как бешеного пса. Я вычистил свой автомат, еще раз переснарядил магазин, предварительно протерев все патроны, что делать в нашем лагере считалось не очень интеллигентным, приготовил речь, которую я высказал бы ему в лицо, продумал свои действия, в случаи если он кинется на колени и начнет меня умолять, и даже прорепетировал все это во сне, посетившем меня накануне.

Но спустя сутки я осознал, что в этом случае я буду приговорен командиру к расстрелу, если не пристрелят тут же, приняв меня за лазутчика или напавшего на лагерь солдата Эф Ар Ди Си. Поэтому логичней было бы все организовать в ином ракурсе. Я принялся разрабатывать план. Сделать это во время боевого выхода. В этом случае придётся стрелять в спину, а это практически сделать невозможно, так как каждый боец страхует товарища и естественно наблюдает за его действиями. Тем более в ближайшее время боевых выходов не планировалось, а чувство скорейшей мести просто раздирало мой организм на части. Попытаться задушить его во сне. Но Муамба был отлично подготовлен физически, прекрасно сложен, в совершенстве владел ножом и прикладом АК, и эту мысль пришлось отвергнуть. Лучшим способом, как мне показалось, убить его во время посещения туалета, который находился на значительном расстоянии за пределами лагеря и посещать его в лагере предписывалось исключительно по очереди, в одиночку.

Дня через три я начал разрабатывать план. Отхожее место было оборудовано в виде квадрата, обнесенного изгородью из плетеного тростника. Дверь была развернута в сторону открытого пространства, противоположного расположению лагеря. Это было сделано для того, что бы находящийся в нем, справляя нужду, мог обозревать пейзаж, а заодно и просматривать участок, обеспечивая себе безопасность пребывания в сортире. Я внимательно осмотрел окрестности и уяснил, что единственным местом где я могу затаиться, является сторона, обращенная к лагерю. Это были кусты джунглей, с пробитой внутри них тропой.

Но одно обстоятельство крайне меня смущало. Это скрытность подхода к Муамбе, пока он находится в сортире. Для этого я подрезал веревки скрепляющие боковые щиты с задним, и закрепил их заново короткими ветками манго в виде шпилек. При нахождении боевика внутри, я должен буду быстро вытащить шпильки, отвалить задний щит и нанести смертельный, единственный удар по Муамбе.

Наступил судный день. Я решил, что по Муамбенской голове буду работать мачете. Я неоднократно замечал в бою, что при ударе по голове мачете, с целью ее расчленения, человек не произносит ни слова, а просто заваливается в сторону, куда в последний момент было наклонено его туловище. При этом ни хрипа, не конвульсий обычно не наблюдается.

Подточив и отполировав зачем то до блеска лезвие мачете, я тайно вынес его на место моей засады. Вечером, когда Муамбе обычно посещал сортир, я, отпросившись накануне у старшего группы, якобы для убытия на полигон, с целью оттачивания навыков работы с ножом, выдвинулся в свое укрытие, вооружившись АК и боевым ножом, как запасными средствами боя. Автомат должен сыграть решающую роль, в случае неудачи работы с мачете.

Бойцы потянулись по очереди справлять нужду перед сном. Один из них принялся тщательно рассматривать связанные щиты. Я подумал что он заметил мои самодельные шпильки и начнет заново стягивать стены сухими волокнами от стволов бананового дерева. Однако он рассмотрев щели, и прикрыв одну из них куском огромного пальмового листа спокойно сделал положенное. Дошла очередь и до Муамбе. Маумба степенно подошел к сортиру, и, постояв перед входом, начал шарить в карманах. Затем, достав спички и самодельный косяк, закурил. Этот запах мне был определенно знаком - шиша, так мы называли смесь табака с марихуаной. Командир строго настрого запрещал курение этой дури, и точно шел по запаху, если кто-нибудь осмелился нарушить его приказ. Наказание было неминуемым - курильщика заставляли есть горсть табака, не запивая при этом водой. В результате наказания провинившегося бойца долго рвало и преследовали боли в гортани и животе.

Муамбе и здесь оказался хитрее всех. Зная, что щиты сортира не дадут распространяться дымку, а запах испражнений погасит его и вовсе, он принялся раскуривать косяк. Затем медленно, с чувством достоинства Муамбе сел на корточки и затих. Я осторожно вытянул шпильки и опустил стенку на землю. Муамбе, покачиваясь из стороны в сторону, что-то мычал себе под нос, скорее всего какую-нибудь народную конголезскую песню. Приготовившись для удара и занеся руку чуть правее своей головы, для увеличения траектории удара, я медленно наклонился и взял АК боевика, прислоненного им рядом с собой к боковой стене сортира.

Как ни странно, Муамбе исчезновению АК не придал совершенно никакого значения. Он просто не ожидал и не предполагал, что сзади стены нет, и его АК больше ему не принадлежит. Внезапно мне расхотелось убивать бойца. Все тело пронзила какая то истома, нежелание выполнять задуманное. Мышцы налились тяжестью, суставы заныли и все это пошло к мозгу с криком "остановись!". Мне хотелось бросить все оружие и убежать в джунгли, лишь бы не делать это в очередной раз.

Но все же мне удалось мобилизоваться. Я вспомнил своего друга Нгону, его развороченную от выхода пуль спину, его застывшие остекленевшие глаза, я вспомнил слезы Жакелины и слухи о том, что он ее изнасиловал. К тому же внезапно стукнул в голову приказ командира о запрещении курения шишы....Моя рука снова налилась мощью и я готов был для нанесения удара возмездия. Стукнув ладонью левой руки ему по голове и увидев как он сначала присел, а потом стал с удивлением подниматься, я нанес резкий удар ему в середину макушки черепа. К моему крайнему удивлению произошел сильный хлопок, как будто разрубили кокосовый орех пополам. Лезвие мачете зашло почти что полностью в голову, и Муамбе медленно, без малейшего крика и сопротивления, завалился вперед. Что бы вытащить мачете мне пришлось проявить смекалку и приложить усилия. Покачивая лезвие из стороны в стороны я все таки извлек его из головы. Из места рассечения ручьями потекла кровь и мне пришлось быстро зажать это место приготовленным куском парусины. Я осознавал, что времени у меня в обрез и приступил к маскировке следов. Первым делом прикрепил щит назад. Потом вытащив боевика из сортира, поволок его в уже заранее приготовленное место - через пустырь в чащу джунглей. Затем принялся быстро заметать охапкой банановых листьев следы. Засыпав песком капли крови, я с огромной скоростью побежал в сторону полигона, и, разворотив там ножом все мишени, не спеша подался домой, в лагерь. Автомат Муамбе и мачете я забросил в болото, образовавшегося на месте пересохшего русла одной из протекавших ранее рек.

Как ни странно, исчезновению Муамбе из лагеря значения никто не придал. Многие решили что он ушел к одной из многочисленных его возлюбленных, проживающих в окрестных деревня. Часть бойцов решило, что он вообще покинул отряд, убыв домой, часть - что перешел к Интерхамверс. Не нравился мне только командир. Он принялся расспрашивать большинство бойцов, куда направился Муамбе, с кем он конфликтовал, не слышал ли кто нибудь выстрелы. В конце концов он разослал разведчиков по селам, с целью выяснить, не задерживается ли там его боец. Мне показалось что командир больше желает мести - почему его любимчик проигнорировал его и ушел без его командирского разрешения. Впоследствии отряд был разделен на группы и принялся прочесывать местность. Я также пробирался сквозь кусты с озабоченным видом, хотя отлично знал, что в туже ночь тело Муамбе было разорвано на части леопардом, а остатки костей растащили бородавочники и шакалы. Не зря я рассек во многих местах уже безжизненное тело, что бы усилить запах крови.

Как то командир подсел ко мне и стал расспрашивать, не знаю ли я что о пропавшем Муамбе, затем о моей симпатии к Жокелине, затем о том, как я посетил полигон, что там делал и все в том же духе. Я не знал, что он уже выслал Изабеллу на полигон с целью установления "а был ли он там?". Я также не предполагал, что лучшая лазутчица отряда Шанталле уже допрашивает Жакелину, что разведчики отряда прощупали мой шалаш и окрестности вокруг него и что все в отряде стали с подозрением относится друг к другу. Однако решающее слово Изабеллы о том, что я все таки был во время исчезновения Муамбе на полигоне и интенсивно там тренировался напрочь отвели от меня все подозрения.

Поисковые отряды и не предполагали, что тело лежало прямо в 60- 80-ти метрах от лагеря. Спустя неделю я посетил место последнего лежбища тела Муамбе. Несколько оставшихся костей уже были обвиты травой, бурно растущей вокруг и свечения от костей практически видно уже не было. Накидав сверху для верности пальмовых листьев, я, трижды перекрестившись убыл в лагерь. Больше о Муамбе я не вспоминал, за исключением одного раза, когда Жакелина, спустя пару недель после исчезновения бойца, сложив руки на груди домиком, издалека благодарно кивнула мне, говоря как бы спасибо. Догадалась она или нет - осталось для меня вечной тайной.

Командир прекратил поиски спустя неделю и только постоянное его бубнение по поводу исчезнувшего вместе с Муамбе автомата напоминало об этой истории. Оружие в отряде не хватало, и новенький автомат Муамбе был мечтой каждого бойца.

В последствии мне приходилось участвовать во многих боях. Что то произошло в верхушке командования сектором. Нам никто и ничего не объяснял. Но после этого отряду была поставлена задача постоянного беспокойства населения, с целью поддержания его вражды к иноземцам. Естественно, население знало, что их изматывают бойцы Май Майи, и мы знали, что все, что мы делаем - абсолютный обман. Однако все дружно уверяли друг друга, что это дело рук интервентов, пришельцев из Руанды, Уганды, Анголы, что они хотят захватить наши ресурсы и поработить, а еще лучше - полностью истребить коренное население страны. Разыгрывался какой-то прямо обоюдный спектакль.

Мы все реже и реже занимались грабежом складов, а все чаще и чаще втягивались в боевые столкновения с хорошо обученным противником. Мы не имели понятия, кто перед нами - регуляры, полиция, егеря, полувоенные, партизаны, наемники, просто бандиты или просто враги. Иной раз я не понимал, а враги ли они в принципе. Потому что в одном из боев я увидел мертвого пацана с прострелянным животом. Он был из моей деревни, и по слухам воевал в соседнем, таком же отряде Май Майи. Выходит мы воевали иной раз и против своих?

Настроение в отряде сменилось с патриотическо- боевого на упадническо-паническое. Отряд стал нести существенные потери. Не общаясь с соседними боевыми группами и даже не зная их бойцов в лицо, я пришел к осознанию этого, увидев как-то полностью истощенную и измотанную, всю грязную и полуживую Изабеллу. Гордая когда-то и красивая пантера, вдруг поглядела в мою сторону такими жалкими и уставшими глазами, что я понял, что резервные силы, элита отряда, стала привлекаться к походам. Последним подтверждением моих догадок стало известие о гибели Шантале. Эта лазутчица-призрак, не охватываемая даже мыслью, что кто-то ее победит, приняла свой последний бой, прикрывая командира в стычке с Интерхамверс. По мгновенно распространившимся слухам, Шанталле сумела задержать боевиков - выходцев из Руанды почти что на сорок минут. Дикие вопли раскатывались по джунглям в конце ее агонии. Сначала это были вопли мужчин, а затем и прощальный гортанный клич Шантале. Командир рассказывал, что он на бегу автоматически считал патроны, выпушенный из АКСУ Шантале. Еще около двадцати минут после звука последнего, присущего только АКСУ выстрела, боевики не могли прорвать заслон Шантале. Она отлично владела ножом и мачете и видимо использовала их до самой своей кончины. Никто так и не узнал судьбу Шантале, но по традиции Интерхамверс, женщин-бойцов они предпочитали брать живыми. Поэтому и были слышны выстрелы только ее АКСУ. Высланная Командиром группа наиболее подготовленных бойцов своей личной охраны, останков Шантале не нашла. Видимо Интерхамверс утащили ее тело с собой, как наглядный пример стойкости лазутчицы.

Мы периодически имели и успех. Тактика действий сохранялась одна и та же. Один из бойцов пробегал по деревне, поливая окна домов из АК, вызывая панику, и самое главное - вскрывая боевые возможности армии, полиции и сил самообороны. Они сбегались как рыба на наживку. Рассредоточившись по углам деревни, и имея отряд прикрытия, нам оставалось только методично расстреливать бегущих в панике бойцов и вообще, всякого появившегося в толпе человека с оружием. Для того чтобы не пристрелить своих, Командир придумал надевание на голову зеленых повязок. Мы делали это непосредственно перед каждым боем. Как только командир начинал проворачивать правую руки вдоль корпуса, что означало "начало атаки" все бойцы отряда, сосредоточенно и в тишине, ритуально доставали из карманов зеленые косынки и повязывали их вдоль линии лба. Впоследствии это действо стало настоящим ритуалом, торжественным признаком того, что в бой вступает отряд Май Майи, гроза врагов и элита джунглей.

Я находился в очередном бою в передовом отряде. Задачей отряда был непосредственный контакт с противником, подавление его основных сил, достижение превосходства, развитие успеха и передача территории группе прикрытия для окончательной зачистки. Но в этот раз все пошло наперекосяк.

После очередей клоуна, как мы называли бойца-провокатора, бегущего по деревни первым, никто из хат деревни не появился. Совершившие ошибку бойцы одной из подгрупп отряда, выдвинувшиеся раньше времени, были расстреляны организованным прицельным огнем из окон одного из капитально построенных домов. В отряде началось замешательство и самое главное, мы упустили инициативу.

Командир принялся энергично отталкивать руки от себя, что означало "прекратить стрельбу, веду наблюдение!". Мы залегли и каждая минута была подобна смерти. Я знал, что уже поступил звонок федералам и они наверняка выдвинулись в сторону деревни на двух-трех потрепанных, страшно дымящих грузовиках. Командир показал руками "приступить к обхвату деревни, что означало, что каждый боец теперь должен исследовать каждую дыру в деревни. Мы перебежками принялись подкрадываться к домам. Пытаясь с разбегу выбить дверь, я, буквально в пару метрах от нее услышал выстрел изнутри, пробивший дверь, и вероятно произведённый в мою сторону. Я был ошарашен развивающейся ситуацией. Откуда в деревне такое сопротивление. Все мысли о том, что бы добыть Жакелине новое зеркало - мгновенно улетучились. Я не знал что делать. Через минуту, придя в себя я принял решение обойти хату вокруг и попробовать выбить стрелявшего с неожиданной для него стороны. Так и произошло. Я подкрался с тыльной стороны хаты, и через маленькое стекло предбанника увидел сидевшего перед дверью, в углу основной комнаты мужчину, с винтовкой в руках. Привстав на носки я прицелился и короткой очередью выстрелил в угол. Огромный столб пыли поднялся вокруг угла. Глиняные стены сотряслись так, что пыль от их осыпания была словно от взрыва гранаты. Присев вниз и выждав несколько секунд я ринулся внутрь, стреляя хаотично прямо перед собой. Запрыгнув в противоположный угол, я прекратил стрельбу и принялся оценивать результат. То что сделал мой автомат было достойно похвалы. На полу, рядом со стрелявшим лежали еще пацан моего возраста и женщина, видимо жена главы семейства. Все были мертвы.

Я принялся осматривать подступы к дому. Вокруг перебежчиками перемешались местные жители. Я внимательно высматривал среди них тех, кто имеет при себе оружие. Таковых в зоне моего наблюдения не оказалось. Внезапно из соседний хаты прозвучал выстрел и мужчина в огромной сумкой, загруженной на раму велосипеда, вскинув руки, упал прямо на него. А с удивлением повернул голову в направлении выстрела и увидел бойца моей группы в окне соседней хаты. Боец, улыбавшись показал мне три пальца. Я в ответ также показал ему три, на что боец снова выстрелил и женщина, бежавшая с тазом вещей на голове, упала навзничь. Боец показал четыре пальца. В последствии я сожалел, что втянулся в игру, но в то время азарт затмил мой разум. Я прицелился в пацана, бегущего вдоль дороги и плавно спустил курок. Я с радостью выставил четыре пальца. Сосед выставил пять.......

Через два часа сектор нашего обстрела был покрыт трупами. Сосед выставил уже девять пальцев. Я негодовал. Но разу не промазав, я имел счет семь. Целей не было, и я нервно ждал появление кого-нибудь в зоне моего обзора. Вдруг из соседней хаты, озираясь, вышел пацан, лет семи, и направился в туалет. То ли он спал, и не знал что происходит вокруг, то ли не придал значения опасности, в надежде что его не тронут. Я, затаив дыхание, спокойно прицелился и выстрелил через соломенную стену сортира, предварительно рассчитав место, где пацан присядет справлять нужду. Сосед с издевательской гримасой смотрел на меня, развертывая внутреннюю часть ладоней веером - "где?". Я пристально смотрел на сортир. И все-таки дождался, Тело пацана медленно показалось из проема сортира и сползло на землю. "Восемь", показал я. Сосед стал нервничать и почти полностью высунулся из окна хаты, что бы расширить сектор обзора. Я заметил, что кто-то выглянул из дальнего дама, а потом побежал к колонке с ведром для воды. Бах! - "Девять" - показал я с гордостью соседу. Сосед почти что вылез из открытого настежь окна. Бах! С грустью я понял что проиграл и медленно поднял голову, ожидая увидеть десять пальцев соседа. То что я увидел взбудоражило мое сознание и заставило мгновенно запрыгнуть в угол хаты. Сосед, с отверстием в левом виске, перекинувшись через раму лежал без движения. Я стал отчетливо осознавать что мы заигрались, что это война. Что это наказание за невинные жертвы, что мы нарушили приказ командира двигаться вперед, зачищая все вокруг. И самое главное я боялся, что кто-нибудь заметил наши развлечения. Я быстро выполз из угла и пригнувшись, тем же путем, которым зашел, выдвинулся в джунгли. Бах! - пуля пролетела возле плеча. Бах! - вторая. Петляя и сильно пригнувшись, я со скоростью влетел в кусты, на ходу ища место сбора отряда.

По прибытию в лагерь Командир объявил, что деревня пару дней назад была захвачена Интерхамверс, и что отряд понес значительные потери. О том что мы положили кучу местных жителей он не упомянул, хотя пару раз пристально посмотрел на меня в ходе своего выступления.

Однако основная битва была еще впереди. Как-то командир собрал остатки отряда и объявил, что мы выдвигаемся на очередной боевой выход - в тихую деревушку, находящуюся недалеко от границы Национального парка Вирунга. Он поселил в нас уверенность, что эта нетронутая войной деревня безропотно и мирно отдаст нам все имущество и даже не придется стрелять для этого. Предвкушая легкий успех, мы выдвинулись практически налегке. Боезапас каждого бойца составлял всего один магазин. Никто не тащил тяжелые ящики с боекомплектом, единственный миномет, имеющийся в отряде и переносимый каждый раз, как мощное средство устрашения, остался на позиции перед домом командира.

Ничего не предвещало осложнений. Всю дорогу мы спокойно беседовали, раздавался хохот и пение отдельных бойцов. Кто то кидал друг в друга на ходу сорванными плодами кофе, кто то сзади дразнил впереди идущего тростью бамбука, кто то вообще брел, закрыв глаза и повесив АК поперек туловища, на шею, почти что заснув на ходу.

Прибыв на окраину деревни, Командир впервые не стал даже применять установленные в отряде сигналы, а просто так, устало кивнул головой в сторону центральной улицы. Увидев командира, клоун уныло побрел по центральной дороге. При этом он устало тащил за собой автомат, видимо даже не пытаясь подготовить его к стрельбе. Достигнув центральной площади деревни он меланхолично поднял автомат вверх, приложил его сверху к плечу и сделал всего один одиночный выстрел.

Как ни странно в ответ продолжала раздаваться гнетущая тишина. Командир внезапно насторожился и попятился в лес. Это его и спасло. Прозвучало всего три отдельных выстрела. Первые два повалили убитых наповал двух боевиков из личного сопровождения Командира. Вторым был убит клоун - пацан лет 11-ти, недавно прибывший в отряд.

Я отказывался понимать происшедшее. Упавшие бойцы из элитной группы отряда казались мне как бы прилегшими отдохнуть. Клоун все еще корчась стонал в центре площади. Но и он выглядел просто подвернувшим колено. И тут началась огненная карусель. Внезапно с нескольких сторон завыли пулеметы ПК. Особо на меня навеял ужас крупнокалиберный ДШК. Его медленное лаянье прямо раздирало мое сознание. Пули, изрыгаемые им, проносились над моей головой с таким ревом и силой, что образовавшийся вокруг их траектории полета столб воздуха, казалось обжигал мое лицо. Никто не ожидал, что пулеметы будут бить не по нападающим, а по кустам, упреждая выход оттуда бойцов нашего отряда.

Вокруг всех точек расположения штурмующих групп кусты джунглей задрожали как при сильном урагане. Послышались стоны, крики, шуршание в кустах дополнилось не только щелчками о стволы пальм выстрелянных пуль, но и падающими телами, убегающими вглубь бойцами и криками пытающихся сориентироваться выжившими. Никто из бойцов отряда даже не пытался открыть ответный огонь. В дополнение ко всему заработал миномет. Он точно укладывал мины по секторам, вокруг скопления наших бойцов. Гибель отряда была неминуемой. Я оглянулся на Командира, который быстро бежал в глубь джунглей, сойдя с тропы и пробираясь прямо через заросли. Внезапно сзади меня разорвалась мина. Я быстро лег, и ползком принялся заползать в глубину спасительных джунглей. Так как густота кустов не позволяла мне ползти, то я, перепрыгнув от тропы на пару метров, затаился там, уповая на милость Девы Марии.

Огненный ад продолжался минут с пятнадцать. Мне казалось, что нам противостоит батальон, численностью в двести штыков. Пулеметы прочесывали местность без остановки, и мне казалось, что ленты с набитыми в них патронами, неиссякаемы. Особо вселял панику ДШК. Его степенное бух бух бух бух было похоже на бой ритуального барабана, все еще применяемого племенами Конго в ходе жертвоприношений. 12.7 мм пули просто крошили все вокруг. Мне казалось, что земля подо мной скоро превратится в пыль, т.к. пули стали ложиться все ниже и ниже, и, пролетев непосредственно нам моей головой с воем вспарывали землю поодаль.

Внезапно все стихло. Я лежал, боясь высоко приподнять голову. Сквозь заросли кустов я увидел, что на площади появились люди, в одинаковой военной форме, с одинаковыми плоскими рюкзаками за спиной и в одинаковых зеленых беретах. Они принялись что то обсуждать на незнакомом мне языке. Рассредоточившись, они, даже не пригибаясь, двинулись точно в стороны расположения наших боевых групп. Бывших боевых групп нашего бывшего отряда. Послышались отдельные выстрелы. Бойцы методично добивали раненых, делали контрольные выстрелы в головы убитых и даже не наклонялись, что бы пошарить у мёртвых по карманам, что мы, в свою очередь, практиковали регулярно.

Пару бойцов выдвинулись и в мою сторону. Я прижался всей своей силой к земле и прикрыл голову обеими руками. Я не имел понятия, где валяется мой автомат, цел ли он, есть ли в магазине патроны, я не помнил, стрелял ли я из него в этой мясорубке вообще. Мысли в голове об оказании сопротивления напрочь отсутствовали. Бойцы приближались все ближе и ближе. Они потоптались на месте, выстрелили в головы обоим бойцам, прикрывавших Командира и повернувшись спиной пошли назад.

На площади появился высокий и стройный военный с длинным полированным стиком, изготовленным из слоновой кости. Он был без оружия и носил тонкие и супер модные солнцезащитные очки. Это был генерал Нкунда. Плакаты с его изображением висели по всей нашей деревне в ходе его то ли его баллотирования на пост губернатора Северного Киву, то ли объявленного в розыск. Он там величественно позировал в тех же очках и с той же тростью желтого цвета в руках. Только от одной догадки меня всего затрясло. Это был командир наиболее боеспособных взбунтовавшихся батальонов регулярной армии Эф Ар Ди Си, собранных из элитных отрядов коголезских тутси. Мне казалось, что люди, возглавляемые харизматичным Нкундой все таки меня найдут. Как бы в подтверждения моих размышлений, генерал вдруг показал тростью в мою сторону. К счастью никто ко мне не пошел. Я понял, что генерал всего лишь обсуждал сектора выдвижения нашего отряда и что то пояснял своим подчиненным с помощью трости.

Ночью этого же дня я прибыл в лагерь, и обнаружил, что все шалаши расположения были методично сожжены, дом командира взорван, и только развороченный взрывом миномет валялся по центру, напоминая своим искореженным стволом, что здесь, день назад располагался наиболее боевой, элитный отряд движения Май Майи. Шалаш Жакелины также был сожжён и естественно, саму ее я также не нашел.

Впоследствии, прожив в одиночку в джунглях почти с месяц, окончательно искусанный, голодный и без оружия, в равной рубахе и изодранной в конец от ползания по джунглям кожей я принял решение выйти в одну из атакованных нами ранее деревень. Последний удар по мне нанес очередной приступ малярии, выбравшись из которой я долго не верил, что остался в живых.

В деревне меня никто не убил, и даже напротив, пригласили к костру первого попавшегося мне дома. Несмотря на гостеприимство, семья все же еще ночью доложила обо мне главе полицейского участка, который и привел меня под дулом автомата сюда".

Пацан выдохнул, и устало опустив глаза, закончил свой рассказ. Отвечать на вопросы он больше не стал, полностью замкнувшись в себе.

Конечно, нас интересовали имена всех членов отряда, точное его расположение, состав, численность, вооружение и многое т.д. и еще больше т.п. Как обычно, стандартная схема вопросов.

Сделав пару попыток и не найдя поддержки мы прекратили допрос и все молча застыли, внутренне размышляя об услышанном.

Я намеренно не описал поведение во время допроса Бузиди. Скажу лишь то, что он постоянно нервно курил, бил ладонями от отчаяния и нахлынувших эмоций по столу, когда боец рассказывал о сценах убийств, и сильно заплакал когда дошла очередь до стрельбы по мирным жителям на счет.

Что касается меня.......Гмм........Ком гортани катался у меня вверх и вниз. Я пытался сдерживаться, что мне внешне удавалось, но внутри у меня была бездна. Почему, за что, как так получилось - думал я. Но так и не находил ответа на многие как, почему, кто,....и главное - зачем?

Я сознательно опустил персонаж переводчика Кристиана. То что он вытворял во время допроса достойно отдельного описания. Скажу лишь что он периодически отказывался переводить, бился о стену головой, клялся задушить боевика и даже пытался это сделать, периодически исчезал на улице и возвращался вновь спустя с десяток минут с запахом местного вонючего бананового самогона, а в конце вдруг прижал голову пацана к себе и навзрыд зарыдал от отчаяния. Это была его страна, и беды в ней - тоже были его.

По прибытию в тим, мы бурно, под воздействием свежих впечатлений, принялись обзванивать штаб сектора, с требованием немедленно забрать пацана, пытались связываться с представителями Фонда защиты детей ЮНИСЕФ, военных отдела разоружения, демобилизации и реабилитации и с кучей других заинтересованных лиц. Но к нашему удивлению никто бурно не отреагировал, а некоторые вешали трубку - был глубокий вечер и все штабисты давно отдыхали в барах и кабаках прекрасного городка Гома, в чистоте и атмосфере тихо звучащей музыки, сопровождаемой томными взглядами элитных проституток съехавшихся на "работу" со всей территории сектора. Точку в наших устремлениях поставил наш непосредственный начальник, отругав нас по поводу вмешательства в дела тамошней полиции и подытожив все фразой "А что он вам, родственник что ли?".

К утру связь со штабом вообще оборвалась, а с течением времени успокоились и мы.

По сводкам, получаемых нами циркулярно со всех тимов сектора, мы уяснили, что именно войска взбунтовавшегося, настоящего и все еще тогда действующего генерала Нкунды поставили точку в деятельности отряда Май Майи и даже стремительно развили успех в бывшей зоне его оперирования. Они сметали со своего пути как отряды Май Майи так и Интерхамверс, не говоря уж о разрозненных, полувоенных формированиях уголовников, которых просто раскатывали по дорогам в виде трупов, что называется "с ходу".

В период дальнейших патрулей и допросов задержанных мы выяснили, что сжигание расположения отряда - исключительно секретная прерогатива оставшегося в живых командира. К тому же он был обязан ликвидировать оставшийся в лагере обслуживающий персонал. При этом пути эвакуации были ему приготовлены заранее. И знал о них в отряде он только один. Видимо где-то в джунглях его ждал запас продуктов, новые документы и деньги. Все это было сделано для того, что бы он не задумываясь о своей судьбе уверенно посылал на смерть находящихся под его командованием юнцов.

Смена политики действий отряда стала впоследствии очевидна - приближались выборы президента, и верхушка отрядов май Майи искала политические выгоды, разменивая жизни пацанов на министерские портфели. Поэтому отряд все больше и больше втягивался в боевые столкновения с регулярными силами национальной армии FARDC, разрозненными Интерхамверс, более организованными FDLA (бойцами демократического движения за освобождение Руанды) и просто, со всеми попавшимися случайно по пути. Манипулируя боестолкновениями, верхушка движения добилась тактических, а иной раз и стратегических целей, и это принесло существенный эффект. Ряд из них, взамен прекращения огня со стороны боевых отрядов Май Майи, получили места в местных администрациях, генеральские звания и даже позиции в руководящих органах правопорядка. Одна из историй ходячих по сектору гласит, что как-то раз, военный наблюдатель ООН прибыл для переговоров в Генеральный Штаб FARDC г. Киншаса, и увидел там чинно разгуливавшего по коридору бывшего главаря банды Май Майи, на территории которой оперировал их тим. Бандюган был одет в новенький генеральский китель и благоухал дорогим французским одеколоном. Подумав что это лазутчик, наблюдатель кинулся его душить. В ходе последующего разбирательства выяснилось, что это был теперь уже настоящий действующий армейский генерал, получивший высокое звание в обмен на расформирование своего боевого бандитского отряда. Впрочем, оставшийся живым после схватки с ООНовцем и даже бравировавший тем, что мог его тогда, когда командовал отрядом, пристрелить.

Судьба Жакелины и других девчонок отряда была очевидна. Вряд ли командир отпустил их на все четыре стороны. Он наверняка знал, что рано или поздно его личность будет известна регулярам или полиции, и источником информации будет наверняка Жакелина и ей, в случае сохранения им жизни, подобные. Хотя я не уверен, что погибла такая хитрая пантера как Изабелла. Не назвала ли она себя новым псевдонимом "Аллигатор", слышимый мною неоднократно после гибели отряда?

Прибыв в составе штатного патруля, по графику, спустя месяц, в ту же деревню, мы инстинктивно направились в полицейский участок. На счастье там был все тот же сержант, как всегда в одиночестве и по-прежнему выгораживавший начальника участка. На вопрос о бойце, он сразу ответил "А о ком это вы?" Потом долго прикидывался, что ничего не понимает, но получив авансом в виде вознаграждения деньги на бутылку пива, все таки рассказал нам, что бойца забрали представители какой-то самостийной неправительственной организации, которых на территории Конго великое и хаотичное множество. Короче "след его простыл и ничего больше не знаю" - закончил свое выступление сержант.

По другой информации, выведанной Кристианом у местных жителей на рынке - бойца выкрали и зверски разодрали по частям местные жители. Не имея лично к нему не каких претензий, они сделали это просто за то, что он был бойцом всеми ненавидимой банды Май Майи. При этом один торговец бананами привел нас к тому самому злополучному сараю и показал развороченную дверь и остатки, уже наполовину стертой лужи крови, прямо перед входом в полуразрушенный СИЗО.

Спустя полтора года, когда я уже был вне армии и находился на пенсии, мне пришло по интернету письмо от моего товарища, пребывающим в миссии ООН в ДРК МОНУК, в котором в виде приложения содержалась обобщенная сводка со всех тимов нашего сектора. Он знал, что в одном из них полтора года миротворил, в свое время, лично я. С жадностью приступив к чтению материала, я наткнулся на доклад соседнего с нами тима. В ней говорилось о прицельной стрельбе по мирным жителям одной из деревень, в ходе ее атаки отрядом Май Майи. Точно так же были расстреляны все приближавшиеся к туалету и к источникам воды гражданские лица. Среди убитых были и молодые пацаны, и беременные женщины и даже дети. В результате расследования было установлено, что на входной двери хаты, предположительно из которой и велся прицельный огонь, нашли нарисованные мелом вертикальные палочки, точно соответствующие количеству убитых. Как будто стрелок был заинтересован в подсчете количества жертв.

"Жив что ли, бойчила?", - подумал я.

Комментарии: 18, последний от 08/07/2023. © Copyright Каланчин Андрей Николаевич (akalanch@hotmail.com) Размещен: 17/12/2012, изменен: 17/12/2012. 210k. Статистика. Рассказ: Африка Иллюстрации: 12 штук. Скачать FB2 Годы событий: 2006	Оценка: *8.4636** Ваша оценка:
Аннотация: События, связанные с деятельностью банды Май Майи в ДРК

Каланчин Андрей Николаевич Один день из жизни военного наблюдателя. Исповедь малолетнего бойца банды Май Майи. Дрк, 2006.

Каланчин Андрей Николаевич
Один день из жизни военного наблюдателя. Исповедь малолетнего бойца банды Май Майи. Дрк, 2006.