ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Дружинами храбрых начинались все государства".....

"Армия с идеей долга - оплот государства"...

0x01 graphic

ОБ ОПАСНОСТИ

РАЗВИТИЯ ШТАТСКОГО ДУХА

В СЫНАХ МАРСА

А. Дмитриевский

Некоторые публицисты инстинктивно почувствовали что-то несоответствующее воинскому духу, втирающееся в среду армии; почувствовали, что многое в ней заполняется штатским духом.

"Штатские в армии!" - крикнули они и с испугом стали описывать этих штатских в армии по их внешнему виду, главным образом по мелким, не стоящим внимания, особенностям, например, по мелочным отступлениям от формы одежды.

В горячности, они упустили из виду, что воин становится штатским не только потому, что его сюртук короче или длиннее на вершок - подобные заключения вызывают лишь улыбку у читателя и последний уже не сможет серьезно отнестись к сообщению о "штатских" в армии.

Когда приходится читать справедливые жалобы на то, что некоторые из невоенных позволяют себе подражать в форме и даже в цвете материала (хаки) одежды, - все-таки становится грустно и больно: будто ныне военного от штатского кроме формы, материала и цвета одежды, ничем другим не отличить...

Пожалуй, даже желательно, чтобы военная форма была образцом для подражания и предметом желания юношества. И такой симптом, что студенты и другие переходят с белых кителей на "хаки"... клонит дело к тому.

А между тем вопрос о "штатском духе в армии" - чрезвычайно серьезный, и есть более крупные его черты, прежде всего, надо бояться, чтобы мы сами, затем весь наш строй, наш уклад жизни неминуемо не превращали бы нас в штатских, а если не совсем в штатских, то во всяком случае в чиновников по военному ведомству.

Начиная с введения общеобязательной воинской повинности, все дальнейшие мероприятия и реформы клонились и клонятся как бы к полному уничтожению, так сказать кастовых или сословных отличий воинства. Это имеет свою невыгодную сторону. Ныне уже военного сословия абсолютно не существует, то, что мы называем войском, на самом деле лишь временно вооружаемая часть народа, преимущественно из сословия земледельческого, промышленного, торгового, - во главе которого поставлены инструкторы - вожди на известный срок (вернее даже учителя), вследствие ограничения сроков службы солдат, сверхсрочнослужащих нижних чинов и офицеров.

Хотя близорукие проповедники и говорят о наступившем времени уравнения в правах и о полном сглаживании сословных различий, но жизнь говорит совершенно обратное: мы видим сословие купеческое, земледельческое (аграрии), промышленное, ученое, духовное и др. типично различающимися одно от другого; мы видим даже, что число сословий или каст увеличилось; например, адвокаты и вообще судейские составили совершенно особую касту.

Однако только военное сословие или военная каста как бы расстроилась, исчезла, растворилась во всех других кастах...

Это вполне понятно, так как сословие или каста образуется и скрепляется пожизненным в них пребыванием, а еще лучше - наследственною преемственностью. Только тогда и возможно вполне проникнуться свойственными данному сословию или касте понятиями, воззрениями, обычаями, всей ее жизнью. Отсюда вполне понятно, что временное, да еще подневольное - не по собственному выбору, а в силу необходимости, - пребывание на военной службе, не может создать благоприятных условий для выделения военных в особое сословие или касту.

На самом деле мы видим гораздо худшее: благодаря перевесу начала так называемой гражданственности над военным началом, благодаря ускорению "штатских" взглядов, пацифизма и проч., - нарождаются условия, делающие неисполнимым посвящение всего себя военной службе.

В то время как в любой профессии, в каком угодно деле человек имеет право и может рассчитывать до конца своей жизни посвятить себя привычному, ставшему ему дорогим, делу, труду, - в военном деле в силу насущной потребности освежения, омоложения состава, ему это не позволяется и вопреки смыслу самой жизни, он обязан бросить то единственное, чем он жил, что составляло смысл его жизни и уйти, в большинстве случаев раньше того времени, когда он почувствовал ослабление своих духовных сил.

И вот, воин-офицер стал видеть, что он, прежде всего, гражданин и чтобы поэтому... не может отдать всей своей жизни, всей своей души и сил одному военному делу.

Не только обязательная, но и добровольная военная служба ограничена, что многие переводят на шутку и мысль: "не растрачивай на службу всех своих сил и способностей; так как не вся твоя жизнь может быть отдана военной службе; выбери для души другое дело; на военной же службе отбудь свои года, постарайся урвать побольше и получше кусок благополучия, почестей и затем... на свободе займись другим делом. Но помни, отдать всю свою душу, жизнь до конца дней твоих, или до упадка сил - тебе не позволено"...

Даже ядру армии - кадру инструкторов воспрещено всюду в армиях пожизненное посвящение себя военной службе до того времени, когда он почувствует сам, что уже не может справиться со своим делом, хотя и на основании необходимости - омолодить армию.

А сверхсрочным, ценность которых возрастает с числом прослуженных лет до самой старости, тем не менее, ежегодно лишь разрешается наняться еще на один год, но не больше в общей сложности, чем на пятнадцать лет, а затем... выученных, приученных к военной службе, может быть искренно ее полюбивших (несмотря на запрещение), отдают другому делу, а берут других, чтобы... дать и другим заработок и приобрести помоложе.

0x01 graphic

В этом последнем (чтобы дать заработок) главным образом и заключается штатский взгляд, усвоенный сверхсрочными.

Военная служба ныне - боюсь сказать - для многих уже не призвание, а только средство к жизни, средство к достижению относительного благосостояния и положения в обществе.

Современный идеал военного часто абсолютно ничем не отличается от идеала штатского - чиновника-гражданина: обзаведение семьей, 20-е число, "тихое и мирное житие", развлечение и удовольствие, очередные, по старшинству повышения и награды, мечты об окончании 35-ти лет и отдых или занятие на другом поприще, а то и об общественной деятельности и... "мирной, безболезненной кончине", дома, на постели...

Во времена войны - воин полагал для себя благополучием жизнь на войне, а дома лечение ран и немощей, нажитых на войне. Ныне - иные воины не меньше, если даже не больше штатских, лепечут о том, что война есть необходимое зло, мировое и (пожалуй, про себя) их личное несчастье.

<...>

А потому военный, чтобы иметь успех у дам и в обществе, должен отличаться от штатского только блеском формы, а во всем остальном - должен стараться если не превзойти, то не уступать штатским всякого рода; он должен поэтому знать литературу, искусства, историю того и другого и их деятелей живых и мертвых (двигателей же военной и общей истории - "фи, разве это действительно история народов?"), должен восторгаться учеными и философами, бичующими войну и ее представителей.

И вот военный ныне может поддержать разговор: с дамами - об искусстве, театре, литературе, с докторами - о медицине, с философами - о философии, с купцами - о торговле, с земледельцами и помещиками - о разнопольном хозяйстве... и единственно в чем он не мог бы поддержать разговора - это по военному делу, смущаясь иногда в простейших определениях не будучи в состоянии отстоять вернейших, почти бесспорных военных взглядов и идей.

Воин, как воин, перестал интересовать дам и общество. Теперь уже - "душка-штатский", а не военный и воин сдался и усвоил штатские взгляды. И на службу вошли добрые штатские порядки: точное, регулярное отбывание часов под контролем семи нянек; отчеты, экзамены, контроль всех семи нянек - беспрерывно и без конца всему и всем...

Отчеты о всех занятиях, всякого рода статистики и... ежедневно, спешно доставление сведений дивизионным интендантом, отрывающим от строя миллионом запросов...

<...>

Чрезвычайно характерно увлечение штатскими порядками и учреждениями сказалось в увеличении войсковых комиссий...

<...>

Особенно рельефно замечается превращение военных в штатских это - во все более и более развивающейся чувствительности и нервозности.

Сдерживаться, не давать свободы своей чувствительности, в особенности не выказывать ее наружу, закалить свои нервы - совсем не по душе иному современному военному со штатскими взглядами. Напротив какой-то военный публицист-педагог, захлебываясь от восторга, описывает, как красиво было, когда кадеты, расчувствовавшись от рассказанного им исторического факта, все расплакались... <...>

И все этим трогаются; никому и в голову не приходит, что при воспитании военных надо добиваться не слез, которые всецело надо оставить для женской половины, а порывов хвататься за оружие, порывов к борьбе со злом и врагами Царя и Отечества, стремления защитить слабых и к развитию чувства негодования при малейшем унижении своей родины...

<...>

Зависть друг к другу, интриги, подкапывание под товарищей, взаимное ужасное недоверие и поэтому стремление в чем-нибудь поймать, явное недоброжелательство, особенно к товарищам-кандидатам на повышение или награду нагло открытое стремление отбить жену товарища, вообще полное неуважение к семейной собственности товарища, могло ли иметь место в среде числящихся наследниками рыцарей, если бы не пагубное влияние полонивших сынов Марса штатских понятий, этики мелкого чиновничества.

<...>

Много, много штатского духа набрались сыны Марса!

Но чувствуется возрождение.

Начинают приниматься меры к развитию воинственности, самообладания, невлезания в дело младшего, заметно инстинктивное стремление отдалиться от тлетворного штатского влияния...

А. Дмитриевский

Развитие духа штатских в сынах Марса // Военный сборник. - 1914. - N 7, с.109 - 115

ОБ ИЗЛИШНЕЙ МЯГКОСТИ В ВОСПИТАНИИ КАДЕТ

В. Воронецкий

Мы, офицеры, легче всего можем изучить душевные качества "человека".

Перед нашими глазами, как в калейдоскопе, проходит толпа различных сословий, народностей, национальностей, различных ступеней умственного развития и общественной культуры. Подобные наблюдения тем более ценны, что, изучая толпу, мы естественным путем постоянного с нею общения вырабатываем в себе навык оценивать "человека".

Другими словами, в сердце каждого из нас уже обрисовался некоторый жизненный идеал "человека-солдата".

Каков же этот жизненный идеал?

Едва ли кто-нибудь из нас станет оспаривать, что главнейшим, самым большим показателем высоких нравственных качеств солдата является его скромность. Да скромность и при том подмечаемая в проявлении его характера, его потребностей, притязания.

Наличностью "скромности", прежде всего, интересуемся мы, делая выбор среди нижних чинов для какой-либо отдаленной командировки или же для назначения в казенную прислугу. Тот же фельдфебель или вахмистр, докладывая вам о качестве того или иного нижнего чина, сочтет долгом, прежде всего, заявить, что он скромен или обратное. В силу той или иной степени скромности, по вашему мнению, также заслуживает более доверия, например, хлебопашец по сравнению с фабричным или мастеровым и т.д. Так же скромность при оценке своих боевых подвигов составляла также искони отличительную черту, характеризующую величие души русского солдата и описаниями чего так богаты рассказы минувшей кампании.

Тем не менее наличность только одного такого качества, как скромность, вас далеко еще не удовлетворит при дальнейшем общении с солдатом. При всей скромности последнего нас зачастую будет коробить проявление с его стороны некоторой неблаговоспитанности...

<...>

Обрисованными требованиями исчерпывается тот жизненный идеал, который нами прилагается, в виде критериума, для оценки качеств солдата. В этом жизненном идеале мы ищем проявления со стороны солдата скромности прежде всего, затем такта и находчивости. Ищем, находим, удовлетворяемся и редко раскаиваемся.

Таковы требования, предъявляемые нами, офицерами, к нижним чинам, и таков жизненный идеал "человека", выработанный нами же самими путем наблюдений за массами людей.

Однако странно, что, перелистывая любую из аттестаций, составленных офицерами об офицерах, мы при оценке последнего не встречаем ответов на указанные требования, за исключением легкого упоминания о "служебном" такте.

Нахожу странным потому, что, желая видеть в нижних чинах жизненное проявление скромности, такта и находчивости, мы обязаны в этом отношении подавать подчиненным личный пример, а следовательно должны, прежде всего, обладать и сами подобными же качествами, как на службе, так и вне оной. К тому же ведь эти качества характеризуют жизненный идеал "человека" с его страстями, волею и умом, идеал, выработанный путем наблюдений людей над теми же людьми. Предъявляемое к одним "людям", должно быть предъявлено и к другим, а по отношению к лицам, обязанным служить толпе личным примером и тем более.

Итак, позволим себе высказаться, что каждый офицер должен обладать скромностью, тактом и находчивостью. Таковы главнейшие требования, предъявляемые к нему, как к воспитателю масс нижних чинов, а, следовательно, достижение тех же качеств составляет важнейшую задачу и по воспитанию офицера.

О последнем вопросе и позволим себе побеседовать ниже.

В одной из своих статей ("Русский Инвалид" 1905 г. N124.) П. Гейсман совершенно справедливо оттенил, что воспитать, образовать и подготовить офицера должны семья, средняя школа, училище и полк.

0x01 graphic

Не подлежит сомнению, что только при солидарности в педагогических стремлениях всех этих школ возможно достижение плодотворных результатов в воспитании офицера, тем не менее, подобной солидарности в действительности нет.

Нет не только солидарности, но не заметно даже и стремления к достижению подобной солидарности в столь важном и ответственном деле, как воспитание будущего руководителя народной массы.

Оглянемся сперва на жизнь. Я не говорю уже о полном разнообразии педагогических приемов, применяемых родителями для воспитания, в лице детей, будущих офицеров. О каком в этой школе однообразии можно мечтать, когда ни общественная жизнь, ни общественная школа не выработали еще общеобязательных педагогических обычаев, да и сама педагогика, как наука, представляется для большинства родителей еще чем-то неведомым, необязательным, а некоторыми даже излишним для изучения. Славянская русская натура с ее традиционным "авось" сильно сказывается и в деле воспитания наших детей.

Однако, при всем разнообразии в педагогических приемах отдельных семейств, есть нечто общее, массовое, и проявление чего стало сильно заметно в последнее время. Это нечто - болезнь нашего времени, болезнь, симптомы которой проявляются в почитании золотого тельца, в бешенной погоне за роскошью, в алчном стремлении за тепленькими должностями и за быстрым повышением в чинах во имя более солидных окладов.

Таковы условия современной жизни, в вихре которой большинство из современных отцов и матерей, в мечтах, конечно, не о личном счастье их питомцев, стремятся воспитать последних - требовательными эгоистами, являющимися скромными, тактичными и находчивыми разве только во имя достижения личных материальных выгод и то лишь на глазах нужного человека. Качества, диаметрально противоположные требуемым от офицера и идущие в разрез с педагогической задачей большинства учебных заведений.

"Злейший враг доблести офицерского сословия", говорит фон-дер Гольц, "есть бесспорно эгоизм".

Да простят меня родители за подобную откровенность.

Исключения всегда возможны. К тому же я не обвиняю их, а отмечаю только печальное общественное явление, столь же сильно сознаваемое, быть может, и всеми, как и каждым порознь. А ведь это явление тем более печально, что ближайшие последствия его мы испытали уже там при кровавом испытании на Дальнем Востоке.

Одна из основных причин наших боевых неудач прекрасно характеризуется следующим научным выводом Н.Михневича в его "Истории военного искусства": "высшее состояние военного искусства всегда отмечало эпоху высшей культуры и цивилизации".

Вспомните, кстати о падении нравов в Греции и в Риме.

Вспомните также слова Фелелона: "ранние привычки - самые сильные" и Ж. Ж. Руссо, сказавшего: "воспитание человека начинается с момента его рождения".

При очерченных условиях в деле офицера, интересы службы побуждают возложить все надежды, главным образом, на учебные заведения.

Офицерское собрание.

Корнеты. "В кредит"

Спросите любого из педагогов, которому из его питомцев наиболее принадлежит его сердце, и педагог в свою очередь укажет опять-таки на то же, выше отмеченное, сочетание скромности, такта и находчивости.

Тем не менее, по отношению к этим качествам, питомцы наших учебных заведений могут быть расчленены на 3 главнейшие группы:

1)юноши с природными задатками указанных качеств или же воспитание которых в семье шло в этом желательном направлении;

2)юноши с природными противоположностями, указанным желательным качествам, или же с воспитанием которых в семье шло в этом нежелательном направлении

и 3)юноши со слаборазвитою индивидуальностью, сильно поддающиеся постороннему влиянию.

К сожалению, к первой из перечисленных групп принадлежит только меньшинство юношей. Меньшинство и при том в пропорциональном отношении резко бросающееся в глаза своею незначительностью и, в особенности, по сравнению с процентом в массе нижних чинов. Подобное обстоятельство объясняется разницею в условиях быта крестьянской и интеллигентной семьи, а также охарактеризованным выше пагубным течением общественной жизни, увлекшим за собой пока и преимущественно только интеллигентные классы.

Результат?

Результат - подавляющая масса наших школьников принадлежит ко второй и третьей из перечисленных групп.

Большинство?!..

Но если это так, то, во имя надлежащего воспитания "большинства" нельзя не помечтать о более "суровом режиме" в обстановке современных нам закрытых учебных заведений.

Да, помечтать и помечтать потому, что каждый из нас не раз выслушивал сетования многих о вреде излишне сильного стремления облегчить труд, доставить развлечения, комфортабельность в помещениях, щегольство в одежде, удовлетворить мелкие прихоти и т.д. ученика, чем не подавляются, а поощряются его эгоистические наклонности. Нам напоминали при этом слова Лафонтена: "детский возраст не знает жалости".

Увы, не столько не знает жалости, сколько еще не умеет ценить оказываемое ему внимания, комфорта и удовольствий, становясь тем притязательнее, чем ласковее, заботливее и угодливее по отношении к нему его педагог.

Я не говорю уже, что подобною излишней мягкостью и угодливостью мы способствуем развитию тех опасных и все размножающихся типов "политических" характеров, которые, говоря словами Греара, "притворным послушанием и лицемерною скромностью прикрывают злую волю".

А, ведь, где же, как не в обстановке учебных заведений необходимо принимать соответственные меры, ввиду раздающихся ныне жалоб об упадке идейности, скромности и дисциплины вообще и в частности среди офицеров?

Где же, как не здесь, в суровом режиме школьной обстановки возможно еще в течение 9-10 летнего периода жизни человека подавить его эгоистические наклонности и поощрить или воспитать в нем скромность в характере, в потребностях, в мечтах, попутно с развитием надлежащего такта и находчивости? "Тяжело в ученьи - легко в походе", говорил Суворов и думается: "тяжело в школе - легче в действительной службе".

Такова, в общем, современная задача педагога, задача великая и почетная, идейная.

Задача тем более идейная и почетная, что корпорация наших педагогов во имя высших интересов нации и армии приходится вести борьбу не только с природными дурными наклонностями питомца, но и с пагубными воззрениями отдельных семейств и с печальным течением общественных инстинктов.

Офицерское собрание.

Штаб-офицеры. "На наличные".

Итак, заглянув в современную семью и школу, нам, к прискорбию, пришлось в результате мечтать уже о какой-то борьбе во имя надлежащего воспитания офицера. Да о какой солидарности может быть речь, когда задача современной, в массе, семьи воспитать ее питомца для личного материального его благополучия в жизни, а задача школы воспитать работника для общего государственного дела, для всех и для идеи? Там воспитывается "я", а тут "мы".

Борьба неизбежна и для достижения плодотворных результатов в деле воспитания офицера главная надежда на школы, где царить должны соответственный режим, бдительность и полная гармония в стремлениях, иначе, солидарность.

Последняя - главное для успеха и о желательных мерах для достижения необходимой "общности" в школьном вопросе мы высказались уже в предшествующих статьях под заглавием "Основные причины" и "Об образовании офицеров".

Не менее важна и бдительность со стороны педагогов для развития желательной стороны в воспитании будущего офицера.

"Эту сторону", говоря словами Жюсье, "надо применять во всякое время - и во время занятий и во время отдыха".

Тем не менее, школьник находит "отдых", главным образом, в своей семье, где иногда заботливая мать или отец, выслушивая обычные жалобы и желания отдыхающего своего питомца, не только утешают последнего, но и сильно дискредитируют в его глазах работу школы и личность педагога. Зачаток подрыва духа дисциплины, основанного на доверии к своим начальника, и не на осуждении поступков старших в присутствии младших.

А разве это исключительные явления? А разве для педагога не столь же важно знать о поведении и о высказываемых взглядах его питомца вне школы и вне глаз воспитателей? А разве большинство наших учащихся юношей редко находится в отпуску, и не отдыхает вне стен учебных заведений в течение солидной цифры, в среднем до 4-5 месяцев ежегодно? Увы- да, да и да.

При таких условиях нельзя не помечтать, чтобы, по примеру немецких педагогов, и наши посещали бы периодически и неожиданно их питомцев во время рождественских, пасхальных и летних отпусков.

<...>

Чем же возможно облегчить и без того тяжелый, сложный труд педагогов?

Отвечу кратко: непосредственным влиянием педагогов на родителей питомцев и оказанием широкого содействия в деле воспитания их будущих товарищей или заместителей.

<...>

В. Воронецкий

О воспитании офицера // Изборник газеты "Русский Инвалид", 1905, сентябрь. - С.42-45.

0x01 graphic

НЕ СОТВОРИ КУМИРА

Н. Попов

Нет худа без добра, вещает многовековой опыт прозорливой народной наблюдательности.

Какое страшное бедствие для человечества представляет собой война, как безграничны ее кровавые ужасы и разорение, но у нее есть сторона, на которой бывает начертано благотворное слово вразумления, открывающее жизненную правду, загнанную человеческим недомыслием, тупоумным сомнение, корыстью и всякими темными силами.

Военная гроза - это беспощадно суровая школа, стремительно и с жесткой наглядностью осуществляющая свою громадную учебно-воспитательную программу. На кровавых жертвах ее утверждается незримое судилище, приносящее нелицеприятный приговор прошлому, и в потрясающих душу стонах этих жертв будущее должно уловлять для себя заветы.

Война дает громадный опыт, указания которого служат руководством для работ мирного времени. Но для плодотворного использования такого богатого материала необходима, прежде всего, спокойная, тщательная и беспристрастная его оценка.

Естественно, что для стороны, потерпевшей на войне поражение, это условие не так легко выполнимо: многие из тех критиков, кто имел бы основание в личных заблуждениях, ошибках и недочетах своей работы видеть причины общей неудачи, малодушно стараются сложить вину с больной головы на здоровую и создать туман, в мутной мгле которого меркнет свет драгоценной правды.

Недавняя японская война, завершившаяся нашим большим поражением, принесла нам великую пользу, обнаруживши большинство недостатков обороны государства, и осветила пути их исправления. В текущей небывалой борьбе пленительная мощь ратного успеха, которым сопровождается геройская работа доблестных наших войск, надежно убеждает в том, что недолгий период, отделяющий нас от тягостных неудач на Дальнем Востоке, не потерян даром и ознаменован плодотворной работой, результаты которой воплотили правильно понятия вразумления горького опыта.

Однако, общая оценка нашего поражения все же заслуживает упрека в некоторой торопливости и недостатке беспристрастия.

Наряду с правильными суждениями и выводами кому-то пришла злая мысль заподозрить качества военной воспитанности, умелости и приспособленности офицерского состава. Некоторые военные авторы, подхватившие этот навет, с озлоблением развивали его на страницах военных газет и журналов и ставили его в связи с плохой сказкой о неудовлетворительности воспитательной работы кадетских корпусов.

Военные средне образовательные школы сделались мишенью ожесточенных попреков и осуждений; дело дошло, наконец, до обвинения воспитательного состава корпусов в обветшалости, в полной утрате строевой свежести и воинского духа, т.е. в признаках, совершенно исключающих для корпусов возможность осуществить надлежащую подготовку военного юношества.

В период этой травли, созданной в сущности с целью добиться полной перестройки наших военных школ, в военной среде начал распространяться взгляд, что образцом для назревшего преобразования кадетских корпусов необходимо взять германские военные школы.

Денщик. С 6 ч. утра.

Последние превозносились без всякой умеренности, их признавали едва ли не совершенствами. Создалось буквально идолопоклонническое отношение к прусскому школьному образцу.

К повествованиям счастливцев, которым удалось заглянуть в германскую военную школу и хоть уголком глаза увидеть там священнодействия немецких педагогов, у нас прислушивались с подобострастным вниманием, а если такие повести иллюстрировались еще фотографиями, рисующими моменты из жизни германских святилищ, очарование ими не находило границ.

Нет сомнения, что именно неприязненная и пристрастная критика работы наших корпусов в связи с преклонением перед дутыми немецкими совершенствами, создали почву для прискорбной реформы, вылившейся в новом положении о службе ротных командиров и офицеров-воспитателей в кадетских корпусах.

Обидный туман недоверия и недоброжелательства окутал добрую славу наших военных средних школ, но к чести этих заведения надо сказать, что их персонал не поддался угнетающему впечатлению, производимому отношением извне, и мужественно продолжал добросовестно вершать свой тяжелый и почетный труд.

Бог не без милости, казак не без счастья, говорят доблестные станичники: сердито оклеветанный, но неустанно бодрствующий военный дух корпусных педагогов ярким лучом вдруг кольнул в глаза своим критикам.

Нежданно ринула военная гроза, призвавшая на поле брани воинство российское, и к нему длинной вереницей потянулись кадетские воспитатели и ротные командиры, один за другим вступавшие в ряды полков, спешивших в бой с врагом России.

В этот момент никто не крикнул пришельцам: куда идете, зачем, вы потеряли строевую свежесть! Не крикнул потому, что в этом не было правды. А правду знали те, от кого зависело принять или не принять пришедших; эта правда устранила колебания при решении вопроса. Она же подсказала вслед затем призвать корпусных педагогов для подготовки к офицерской службе молодых людей в школах подпрапорщиков; и после этого никто теперь не поет песенки о военной хитрости и оторванности от строя корпусных тружеников, а воинский их дух никому больше не кажется выветрившимся.

Та правда, о которой только что шла речь, была лишь одною из начальных фраз сказания, непрерывно влагаемого разгорающейся на наших глазах войной. Ее последнего слова придется еще долго ждать. Но, думается, главное из того, что война эта могла сказать кадетским корпусам, уже сказано ею.

Семь месяцев жестокой борьбы успели, конечно, обнаружить, каким оказался в ней офицерский состав нашей армии, и была ли правда в том, что после японской войны говорилось о нем и о воспитательных услугах, оказанных ему кадетскими корпусами. Существенно заметить, что в настоящей борьбе наш корпус офицеров выступает с той же самой школьной подготовкой, с какой он являлся и на войне с Японией, так как реформа, которая недавно всунута в жизнь кадетских корпусов, с целью добиться более военного воспитания кадет, благодарение Господу, еще не успела проникнуть в эту жизнь и заслонить ее от света.

Сверх того надо принять в соображение, что на этот раз русские офицеры поставлены в сравнение с беспорочными германскими образцами, которыми многие у нас издавна любуются завороженными взорами. Естественно поэтому сказать, что если толки о неподготовленности офицерского состава русской армии и слабости воспитательных услуг, оказанных ему кадетскими корпусами, были не пустой сказкой, а добросовестным выводом из боевого опыта, то такой вывод с еще большей ясностью подскажет и война с Австрией и Германией.

Уже больше полугода, повторяем, тянется борьба цивилизованных народов с обнаглевшим варварством швабо-тевтонских орд. Стальной мощью нашего воинства, о которую неизменно разбивается ураган немецкого натиска, с восторгом любуется вся Россия и ее доблестные союзники; ей шлют хвалы беспристрастные военные критики из армий, не участвующих в борьбе, наконец, и самый лютый враг наш признает ее.

Все известные исконные признаки славных русских войск - геройское исполнение воинского долга, отвага, богатырское мужество, бодрый, веселый дух, невероятная выносливость, скромность и христиански великодушное отношение к поверженному врагу.

Эти драгоценные признаки влиты в нашу армию и поддерживаются в ней словом и примером ее офицерского состава, вплотную придвинувшегося к солдату, с которым он дружески разделяет тяготу бранного подвига и с одинаковой стойкостью безропотно переносит суровые лишения и невзгоды походной жизни.

По единодушному свидетельству военных специалистов, русских и не русских, офицеры наши, с зорким вниманием вникая в обстановку и условия боя, умело исчерпывают средства для достижения намеченных целей и обнаруживают в своих приемах и распоряжениях самодеятельность, не порабощенную преклонением перед заученными трафаретами.

В этих качествах сказались, прежде всего, обаятельные признаки славянской натуры русского народа. Однако же в них несомненно отразилось и влияние средней военной школы, с гордостью пересчитывающей теперь своих воспитанников в нескончаемых списках доблестных участников второй отечественной войны.

Средние военные школы заслуживают не укоризн, брошенных им после несчастной японской войны суетливыми критиками, гадавшими о причинах постигшего нас поражения, а глубокой признательности.

Больно вспомнить, с какою полупрезрительной небрежностью отзывались у нас о неумении кадетских корпусов наладить свое учебно-воспитательное воздействие на юношество по правилам муштры, измышленной грубыми немецкими авторитетами. Наглые идолы тевтонского милитаризма сверканием своих "бронированных кулаков" создали гипноз, под мертвящим гнетом которого каждый шаг свободной критики и сомнения казался чуть не безумием и кощунством.

Злой дух немецкой военной школы долгие годы носился над нашими кадетскими корпусами.

К счастью русские школы не склонили перед ними главы, не посягнули на духовную личность своих питомцев, не подвергли их общей нивелировке и оберегли от автоматического подчинения германским прославленным образцам.

<...>

Хвала им за то, что в окружавшей их сутолоке они остались живыми школами, не пошатнули своей веры в силу христианской правды и истинного просвещения и не дерзнули на угнетение воли и разума своих воспитанников, которым, как показал опыт, доступны и самостоятельная мысль, и здоровый личный почин.

<...>

Н.Попов

Военным гимназиям // Военный сборник. - 1915.- N5.- с.33-42.

Меньшиков Михаил Осипович (1859 - 1918)

ЗАВЕТ ПЕТРА ВЕЛИКОГО

М. Меньшиков

Главная заслуга Петра Великого перед Россией вовсе не в том, что он построил Петербург, "прорубил окно в Евро-пу", создал флот и преобразовал внутренний строй управле-ния.

<...>

Но вот в чем незабвенная и великая заслуга Петра - он выучил Россию воевать.

Правда, еще за триста лет до Пет-ра произошла величайшая из битв нашей истории и вели-чайшая из наших побед. Еще за триста лет до Петра, почти одновременно с Западом, у нас появилась своя артиллерия. Худо ли, хорошо ли, Москва завоевывала татарские царства, билась с Литвой, Польшей, Ливонией, Швецией. Задолго до Карла XII в Россию являлись завоеватели - Витовт, Сте-фан Баторий, Густав-Адольф, Сигизмунд, но Москва держа-лась крепко.

Следовательно, смотреть чрезмерно низко на московское военное искусство нельзя, тем не менее, оно было очень плохо. До такой степени плохо, что, как и теперь, плачевное состояние военного искусства угрожает серьез-нейшей опасностью русскому народу.

Отставать в военном деле было нашей как бы истори-ческой традицией.

Нет сомнения, что именно военная наша отсталость была причиной позорного монгольского ига.

Ва-ряжские дружины, заставлявшие некогда дрожать Царьград, за три с половиной века привольной жизни в богатых сла-вянских республиках распустились, размотали военные ка-чества в мелкой борьбе друг с другом и с полудикарями.

Татары встретили и России деревянные замки с деревянными башнями; стоило бросить зажженный сноп соломы, и вся крепость сгорала, изжаривая свой гарнизон. Вооружение было первобытное; строя, кажется, никакого. Несмотря на отчаянную храбрость некоторых князей, татарская волна смела Россию. Но когда та же орда докатилась до средней Европы с ее каменными замками и закованными в железо рыцарями, нашествию пришел конец. Там, где - как в Нов-городе и в Пскове - Россия исстари прикасалась к Европе, она рано научилась делать каменные крепости и успешно отбивалась от соседей.

Иностранцы, посещавшие Москву в XVII веке, отзываются с большой похвалой о храбрости - и в особенности о стойкости русских войск, но все говорят о крайне плохой военной организации и зародышевом воен-ном искусстве.

Задолго до Петра Москва начала учиться у иностранцев.

Выписывались из-за границы не только пушкари, литейщики и т. п., но целые наемные полки под начальством ино-странных офицеров. Эти инструкторы и регулярные воен-ные части оказывали России ценные услуги задолго до Пет-ра.

Но необходим был неукротимый дух этого государя, чтобы очень плохую, ленивую школу войны поставить на артисти-ческую высоту.

С благородной скромностью Петр на поле битвы пил за здоровье своих учителей-шведов. В самом деле, это были учителя. Шведы во второй раз после варяжского нашествия оказали России существенную услугу: тогда они научили нас государственности, теперь - войне.

Наука со-стояла не в том, чтобы передать нам лучшее вооружение, лучшую тактику и стратегию.

Вся наука заключалась в том, что упрямый Карл XII, с гордостью последнего викинга, ни за что не хотел заключать постыдного для себя мира и тем принудил Петра воевать 20 лет. Воевать - значит держать обе страны в состоянии напряженнейших усилий и вво-дить чрезвычайный подъем - в привычный порядок.

Торжественная церемония в актовом зале училища

Не будь Петра, Россия продолжала бы преобразовывать армию на европейский манер, но делала бы это медленно и плохо.

Дело разрешилось бы или тем, что стрельцы вошли бы в роль янычар и истощили бы страну в мятежах, или тем, что какой-нибудь гениальный враг - хотя бы тот же Карл XII - напал бы на русское царство и покорил бы его. Карл XII мечтал ведь ни более, ни менее, как повторить в своем лице Александра Македонского! Тогда заканчивались века воз-рождения.

Слава античных завоевателей бередила гениаль-ные самолюбия. Испанские и португальские конквистадоры брали голыми руками целые царства. Голландия, Франция и Англия захватывали Индию. Еще помнили, как сама Англия была захвачена храбрецами и как позже той же участи под-верглась Византийская империя. Завоевать Россию было соблазнительно и не трудно; после литовско-татарского раз-дела России это не представлялось бы даже чем-то новым.

Бог вовремя послал России Петра и его великого партне-ра.

Сиди на месте Карла XII какой-нибудь слабодушный ко-роль той же династии, Петр без труда захватил бы устья Невы и на этом заключил бы мир.

Никакой "великой Се-верной войны" не вышло бы. Петру не нужно было бы де-лать героические усилия, не нужно было бы муштровать свои войска и гонять их тысячи верст в многолетних похо-дах.

В результате войска русские остались бы не вымушт-рованными, не приученными к походам, не подготовленными к бою.

Многочисленная армия "мирного времени" не умела бы воевать.

Красивая на парадах, она обманывала бы глаз царя и прятала за собой, как за ширмами, беззащитность стра-ны.

По смерти Петра его легкое завоевание могло бы быть отобрано, и наша история продолжала бы топтаться на месте до какой-нибудь катастрофы.

На великое счастье России, мы были оглушительно разбиты под Нарвой. При ином госуда-ре это было бы началом бедствий, при Петре - началом благополучия. Разбитый, он удвоил рвение к войне.

Если бы он был дважды разбит, он учетверил бы рвение.

Хотя в приказе под Полтавой Петр писал, что "решается судьба оте-чества", но нет ни малейшего сомнения, что это было не так. Разбитый под Полтавой, Петр продолжал бы воевать. "До каких же пор?" - спросит читатель. "До тех пор, пока не научился бы побеждать", - отвечу я.

В том и состоит великая заслуга Петра, что он взял перед Богом и историей ответственность за бесконечную войну, лишь бы научить свой народ побеждать.

Правда, и до Петра мы от времени до времени побеждали европейских соседей, но чаще были побеждаемы. Притом появление таких военных талан-тов, как Густав-Адольф и Карл XII, показывало, что дремать было уже нельзя.

Надо было сделать сверхсильное напряже-ние и догнать соседей в военном деле. Петр двадцатилетней войной приучил страну к напряженной деятельности, посто-янно бодрствующей, как на форпостах.

Московскую зевоту и лень с России как рукой сняло.

Целые поколения тогда рож-дались и созревали в мысли, что опасный враг у порога и что надо спасать царство.

Невысказанный, но благородный ло-зунг одушевил народ, электризировал его высоким чувством.

Из поступавшей в армию молодежи многие, вероятно, быстро гибли, но остававшееся ядро приобретало удивительный за-кал.

Походы, лишения, приключения делались обычной жиз-нью. К битвам готовились, как артисты к спектаклю.

Воин-ская повинность, совершив жестокий отбор свой, в лице из-бранных превращалась в призвание, а всякое призвание, хорошо выполненное, дает счастье.

Петр Великий первый добился того, что Россия, наконец, имела счастливую армию, бесстрашие которой поддерживалось заслуженною гордостью.

За двадцать лет непрерывных военных действий у нас выработалось военное поколение, национально-русское, как в армиях Тюренна, Морица Саксонского, Густава-Адольфа, Фридриха Вели-кого.

Сложилась русская военная культура, которой до Петра не было.

Москва вела войны, иногда кровопролитные, но все-гда безалаберные и варварского склада. На достижение не-больших результатов тратились громадные средства. Мили-ция русская, сплошь земледельческая, оседлая, воевала с тем же искусством, с каким играют на скрипке люди, в первый раз видящие этот инструмент. Трудно было собрать армию, трудно было удержать ее от разброда, трудно расставить на позиции, а в момент боя обыкновенно никто не знал, что ему делать.

Петр Великий ввел в России военное искусство во всех его формах и успел напрактиковать в нем десятки ты-сяч людей.

Он заложил великую школу. Миних упрочил ее, Суворов вознес до блеска двадцати двух побед, одержанных без одного поражения.

Столовая офицерского собрания

Такова историческая заслуга Петра Великого.

Таков за-вет его, к сожалению, уже забытый.

Вспомните удивитель-ный момент, когда после Ништадтского мира вельможи под-носили Петру звание великого, отца отечества и императо-ра. Нет сомнения, что уже в этот момент, на Троицкой площади, великий царь прощался со своей родиной, чувствуя, что весь гигантский труд его совершен и он отходит в исто-рию таким, как есть.

Что же пришло на ум гениальному государю в этот блаженный и гордый миг? Ему пришла на ум опять-таки забота о военном искусстве, о судьбе именно этого, важнейшего из его дел.

"Не забывайте о монархии греческой", - сказал он.

Живому поколению своих спо-движников и через них потомству он дал одно великое за-вещание.

Не забывайте, отчего поднимались царства и отче-го они падали.

Военное искусство есть борьба за жизнь.

Пренебрегающие этим искусством гибнут.

Что вы кичи-тесь титулами православной и самодержавной монархии? И Византия была империей православной. И она управлялась самодержцами. Тем не менее, когда в распустившемся гре-ческом обществе упало искусство войны, - явилась азиат-ская орда и смела собою древний трон Константина и гор-дую власть его среди трех материков. Не уставайте же со-вершенствоваться в военном деле!

Идите в нем впереди народов, а не назади их!

Остальное все приложится.

Грозный непобедимым искусством меч обеспечит мир.

Он добу-дет то, что дороже мира, - уверенность народа в самом себе, уважение к своей земле, высокую гордость чувствовать себя наверху, а не внизу народов.

Побеждающий на войне народ продолжает побеждать и в годы мира: во всякой деятельно-сти он остается победоносным. А в непрерывной победе над препятствиями и заключается настоящий прогресс.

Вот, мне кажется, мысль Петра Великого. Вот к чему Рос-сии, поминающей Петра, следует вернуться.

Служебное совещание

АРМИЯ - ДРУЖИНА ХРАБРЫХ

М. Меньшиков

Когда, к изумлению всего света, некоторые части русской армии и флота подняли бунт, это невероятное явление пыта-лись объяснить просто: в России идет революция, чего же вы хотите?

Но вот в республиканской Франции, давно пе-режившей революцию, повторяется то же самое. Вспыхива-ет случайный мятеж виноделов, и пехотные полки отказыва-ются повиноваться, а матросы на броненосце "Виктор Гюго" чуть было не повторили нелепую эпопею "Потемкина". В двух странах, столь далеких по истории и образу правления, совершается нечто странное и чрезвычайно сходное в обла-сти глубоко важной - в области духа народного.

Давно отмечены неблагоприятные условия, сближающие нас с Францией. Обе великие державы оскорблены в сво-ей гордости народной. Обе побиты соседями, и обида эта не отомщена.

Пока не восстановлена вера страны в свое могу-щество, нужно ждать печальных неурядиц.

Все низкое, что есть во всяком народе, подымает голову.

Скованные госу-дарственной дисциплиной рабские инстинкты начинают го-ворить громко.

Внутренние враги, которые гнездятся в тка-нях всякого народа, действуют все с большей наглостью.

Развивается пропаганда всевозможных отрицаний, неуваже-ние к национальной вере, пренебрежение к родной культу-ре.

Оплевываются старые знамена, проповедуется цинизм, восстание против всякого авторитета.

Во Франции среди будто бы глубокого мира давно идет яростная борьба с цер-ковью, с армией и национальностью, идет та же пропаганда отречения от своей истории, что у нас. В обеих странах глав-ным орудием всякой пропаганды - печатью - давно ов-ладели враги христианского общества, цель которых - рас-строить Европу, чтобы превратить ее, так сказать, в Европу. Одинаковые причины порождают те же последствия.

Было бы ошибкой думать, что только Франция и Россия захвачены разрушительным процессом. Германский мир, правда, покрепче кельто-славянского. Германия имела некогда счастье провести свою революцию на религиозной почве и укрепила этим дух народный до такой степени, что анархия над ним пока бессильна. Германия имела великую удачу на переломе миросозерцании, в середине прошлого века, запастись блестя-щими победами. Народная гордость ее надолго удовлетворена; как могучая пружина, она развертывается в явлениях жизнен-ных и жизнестойких.

Идея великого отечества попирает са-мую тень измены.

Равнодушие к родине кажется черной не-благодарностью.

Неповиновение державной власти - подлос-тью.

Все это - колоссальный нравственный капитал - куда поважнее пяти миллиардов, что оставил Германии Вильгельм I.

Если немцы присваивают этому государю титул великого, то потому лишь, что чувствуют национальное величие, связанное с его скромным именем, тем не менее, даже исключительно счастливая Германия испытывает подтачивающее дух народ-ный влияние анархии.

О неповиновении войск и флота, конеч-но, нет и речи, но одна из самых могущественных партий в рейхстаге, опирающаяся на самый широкий круг избирателей, уже не встает в честь императора. В ее программе, как ultima ratio стоит грабеж одних классов другими.

Французские события заставляют еще раз вернуться к вопросу: существуют ли в Европе громадные армии, о кото-рых говорит статистика? Что государства подавлены содер-жанием огромных полчищ - это бесспорно, но армии ли эти полчища? Насколько они удовлетворяют военным и го-сударственным требованиям?

Вопрос чрезвычайно острый - особенно у нас и во Франции, с которых военное разложе-ние началось. А что, если эти необъятные толпы молодежи, плохо воспитанной, наскоро кое-чему обученной, заражен-ной общею распущенностью, только даром едят народный хлеб? Что, если в минуту национальной опасности армия первая изменит своему отечеству?

Надо вдуматься в это серьезно.

В полковой библиотеке

Высшие военачальники во всех странах - люди старые; они родились в строгие времена, когда феодальная дисциплина насквозь проникала народ. Генералы непосред-ственно знакомились с солдатами полстолетия назад, когда были прапорщиками, и понятие о солдатах у них архаиче-ское. Им доселе молодой парень из деревни кажется доб-рым малым, вымуштрованным суровой семейной властью и внушениями веры. Подучить, как прежде, такого парня мар-шировке и стрельбе - вот вам и солдат. Но это представ-ление неверное, глубоко вредное.

За полстолетия мир реши-тельно переродился.

Нынешний материал для армии совсем не тот, что прежде.

Вся подготовительная дисциплина исчез-ла: сплошь исчезло крепостное уважение к барину-офицеру, исчезла привычка повиновения старшим, страх пред влас-тью. Подрастающая молодежь в Европе не знает ни розги, ни палки, ни тех суровых средств, которыми тысячи лет дрес-сировался человек-зверь.

Политический гуманизм имел свои хорошие и свои отвратительные стороны.

Еще так недавно дети государей и старой знати воспитывались гораздо стро-же, чем теперь воспитываются дети черни.

К темным народ-ным слоям сразу была применена рыцарская прерогатива - личная неприкосновенность.

Ждали подъема народного дос-тоинства, и, может быть, благородные элементы в народе действительно возвысились, но элементы, от природы низ-кие, почувствовали то самое, что укрощенный зверь, когда с него снята узда.

С возвращением к естественным условиям и зверь, и звероподобный человек быстро дичают. Они теря-ют культурную сдержку, становятся теми "естественными людьми", остатки которых еще водятся в глуши далеких материков.

Среди нынешней народной молодежи встреча-ется, конечно, еще большой процент культурных людей. Есть прирожденно благородные, но наряду с ними с каждым де-сятилетием все резче выступает элемент дичающий и даже одичавший. Озорники дома, охальники, головорезы, эти "есте-ственные" молодые люди не только не приобретают привыч-ки к повиновению в родной семье, но приобретают обратную привычку - держать в страхе своих стариков, плевать на них, а подчас и поколачивать. С этой новой привычкой "есте-ственный" молодой человек, пройдя подготовительную школу деревенского разгула, идет на фабрику либо кочует по город-ским "легким хлебам", от трактира к трактиру. Наконец его призывают к отбыванию священного долга перед отечеством, ставят под знамена. Как вы думаете, чудесное приобретение делает армия в лице такого молодого человека?

От опытных генералов я слышал, что в два-три года, если налечь на обученье, можно приготовить хорошего солдата. Я с этим, безусловно, не согласен чисто по психологическим основаниям.

В два-три года нельзя приготовить никакого специалиста.

Вы его едва научите теории за столь короткое время, а когда же практика? Практика же, более необходимая, чем теория, требует не только большого, но непрерывного времени.

Кто хочет быть хорошим сапожником, тому нельзя поучиться этому делу три года и бросить его.

Нужно шить сапоги всю жизнь.

Есть прирожденные артисты военного дела; они усваивают его очень быстро.

Но даже артисту стоит лишь бросить свое искусство, чтобы разучиться ему. В какой хотите области труда поставьте это условие - на-учившись ремеслу, бросить его, - и всюду это условие пока-жется безумным. А в самом важном после хлебопашества труде народном - в военном деле - это безумное усло-вие введено в закон.

Я вовсе не уверен, чтобы даже из даровитого рекрута можно в три года сделать хорошего солдата. Чисто технически это очень трудно.

Даровитых же так немного.

Нужно ли прибавлять, что далеко не одно техниче-ское обучение делает солдата? Трехлетний новобранец будет держать ружье, но кто поручится, что уменье выпустить пулю он не использует против своего же ротного командира?

Химический кабинет

Правительства должны знать, что кроме кипучей пропа-ганды в деревне, где молодежь народная захватывается анар-хией на корню, кроме усиленной агитации в казармах есть еще одна сторона революционированья армии.

Все разруши-тельные партии стараются провести в войска своих едино-мышленников - просто чтобы обучить революционную мо-лодежь военному искусству. На казенный счет, под видом правительственной армии, революция обучает свои собствен-ные батальоны.

Пред вами стоит бравый солдат, унтер-офи-цер, фельдфебель.

Он исправнее других, но кто знает его за-мыслы?

Чей, собственно, он солдат - ваш или врагов ваших?

Если говорить о государственной армии, то пора бросить крайне легкомысленный взгляд, будто все обязаны быть солда-тами и все могут быть ими.

Это глубочайший абсурд, который стоил нам проигранной войны и потери мировой нашей роли.

Японская война была, в сущности, первая, которую вела наша армия на началах общей воинской повинности. В последнюю восточную войну новая система еще не успела пустить корня, и дух армии был еще старый. Уже и тогда, было отмечено, что "армия не та", и тогда случились эпизоды, о которых стыдно вспомнить.

Но во всем блеске нелепость новой системы ска-залась именно в Маньчжурии, куда из трехмиллионного обу-ченного полчища пришлось послать сброд, оказавшийся часто ниже всякой критики.

Бородатые запасные, омужичившиеся в деревне, обабившиеся, распустившиеся, разучившиеся воинско-му делу до неумения держать ружье, - они шли не в бой, а на убой, и если увлекали молодых солдат, то скорее "наутёк".

В силу того же глупого принципа - всякий, мол, годен стоять во фронте, - в действующую армий посылали части, где иной раз до 40% было евреев, где чуть не весь офицерский состав были поляки.

В результате евреи устраивали искусственную панику в войсках, а в службе России разделились так: треть бежала, две трети сдавались в плен.

Были отдельные случаи героизма среди евреев и поляков, но общая роль инородцев была крайне пагубна, как расскажут когда-нибудь неофициаль-ные мемуары лиц, вернувшихся с войны.

"Что же делать?" - вы спросите.

Как я уже не раз писал, следует отречься от гибельного предрассудка демократиза-ции армии.

Если нельзя сразу, то необходимо хоть постепен-но, но настойчиво переходить к старой, разумной системе, к системе постоянной армии, армии не количества, а качества.

Обучайте военному искусству весь народ, но не смотрите на это как на армию.

Начните обучение строю и выправке с народных школ, отмените все льготы, требуйте, чтобы каждый гражданин - как в Японии и отчасти в Германии - был бы подготовлен защищать отечество.

Но серьезную военную силу набирайте лишь из способных людей и нравственно под-ходящих, причем основным условием следует ставить то, что-бы они посвятили себя службе не на время, а навсегда.

Занятие ружейным делом

Толь-ко такая, постоянная армия, с долговременною привычкой к дисциплине и к идее долга, может быть оплотом государства.

Армия берется, конечно, из народа, но она не должна быть народом, или она обращается в милицию, в вооруженное сбо-рище, опасное более для своего отечества, чем для врага.

Вся сила армии - в героизме, в преданности своим знаменам, в безусловном повиновении Верховной власти.

Но эти каче-ства на земле не валяются - их нужно поискать да поискать. В народе они есть, но в скрытом состоянии, - раскрываются они лишь в особом сословии, как и другие качества народ-ные.

Необходимо, чтобы армия была особым сословием, то есть классом постоянным, а не сбродом, который распускают, едва собрав.

Распущенность армии - органическое ее свой-ство, вытекающее из основной идеи - роспуска.

Само прави-тельство, распуская армию физически, распускает ее мораль-но.

Само правительство, назвав военное дело "повинностью", теряет здравый взгляд в этом вопросе.

Пора вернуться к убеждению древних, что это вовсе не повинность только, а, прежде всего, - призвание и что только та армия хороша, которая хочет быть армией и остается ею навсегда.

Какого вы хотите воинского духа, когда солдат знает, что он гость в полку, что вся его долгая жизнь будет посвящена какому хо-тите делу, только не военному?

Воинский дух, как всякое увле-чение, накапливается - и для этого нужно время. Лишь то делается священным в глазах наших, чему - как некоему богу - мы приносим самое великое жертвоприношение - свою жизнь. Всякое случайное дело есть чужое дело-толь-ко постоянное занятие может быть освоимо.

Кому же придет охота втягиваться на два, на три года в профессию, чтобы ее бросить?

Не то беда, что современные армии велики, а то, что они не армии вовсе.

Переодетые в солдатские мундиры дере-венские парни парадируют кое-как в мирное время, застав-ляя трепетать сердца кухарок, - но попробуйте двинуть их на исполнение долга - они разбегутся, как солдаты 117 полка, или забунтуют.

Для спасения государств, угрожаемых более изнутри, чем извне, необходимы хоть не большие, но постоянные армии, необходим строгий отбор людей, по при-званию и таланту.

Только талант удерживает человека иной раз на скромном и неблагодарном ремесле.

Дружинами храбрых начинались все государства.

Только дружины храбрых могут спасти современные общества от распада.

Как многое, что я пишу, моя статья о необходимости постоян-ной армии удостоилась гвалта со стороны еврейской печати.

Еще бы!

Постоянная армия - это для смуты нож острый, это вопрос посерьезнее парламентского; в сущности, это - цент-ральный вопрос, в котором скрыто "быть или не быть" совре-менному обществу.

Парламент, безусловно, необходим для кон-троля власти, для хозяйственного подсчета, для соображения законов. Но постоянная армия необходима для самого суще-ствования власти, для осуществления ее решений. Пока еще государственность наша только трещит и колеблется.

Пока еще теперешняя краткосрочная армия донашивает старые элемен-ты постоянства - дисциплину, послушание.

Но времена меня-ются с калейдоскопическою быстротой. Пройдет пять, много десять, лет - и во что обратится армия, охваченная пропаган-дой бунта? Или вы думаете, что этого никогда не будет? Но почему ж, однако? Раз засвидетельствовано появление чумы сразу в сотне пунктов, необходимы крайне решительные меры, чтобы иметь право утверждать, что вы оборвали заразу. Где же эти меры? Их что-то не видно, да и возможно ли тут что-нибудь действительно решительное - вопрос.

Из мер, которые все должны быть приняты и ни одна не упущена, самою действенною угрозой бунту явилась бы имен-но постоянная армия.

Власть государственная, как бы она ни называлась, - даже республиканская, даже социалистическая, нуждается в инструменте, без которого она - как скрипач без скрипки - ничто.

Невозможно себе представить обще-ство без закона, невозможно вообразить закон без повели-тельной силы, обеспечивающей его исполнение. Такою силою во всех государствах до сих пор являлась армия.

Измененная в своей древней системе, демократизированная армия всюду деморализировалась. В результате сама государственность разных стран начинает испытывать то самое, что испытывают здания с плохим фундаментом.

Не во всех странах одинаково, но во многих чувствуются признаки какой-то беды, беды внут-ренней, грозной, которая еще не наступила, но когда наступит, то напомнит худшие времена истории.

В результате загадоч-ной эры прогресса, великих изобретений и открытий, в ре-зультате великих свобод и выступления на сцену пучин на-родных является всюду страшное падение авторитета, упадок культа, крушение обычаев и установлений, и в конце концов теряется сцепление общества, то химическое сродство, кото-рым элементы государственности удерживались от распада.

Из твердого состояния общества переходят как будто в жид-кое, дальнейшей эволюцией которого угрожает быть рассея-ние в пар. Стремительный подъем народных слоев от пре-жней суровой стихийной жизни - к жизни искусственной, капиталистической влечет за собой анархию, против которой европейские общества еще не придумали действенных средств.

Может быть, они будут придуманы и дело не так плохо, но, во всяком случае, нужно же их придумывать, эти средства, надо вовремя готовиться к самой страшной в человечестве опас-ности - крушению человеческого общества.

Ничего нет возмутительнее благодушного спокойствия бур-жуа, которые, привыкнув стричь купоны, серьезно думают, что это продлится до скончания века. Несколько поколений мира глубоко обмещанили наше военное сословие - дворянство, о чиновниках и купцах и говорить нечего.

На военно-педагогических курсах

Добытый тяжкими жертвами предков мир - внутренний и внешний - мы по-лучили даром, и нам кажется, что он вообще дается даром и чтобы оберечь его, не нужно никаких усилий.

Но это столь же гибельное, сколько глупое заблуждение.

За него придется за-платить, может быть, такою непоправимой жертвою, каково са-мое бытие народное.

Не время убаюкивать себя надеждами, что все уляжется.

Ничего не уляжется - по крайней мере, на нашей памяти.

Анархия еще в начале. Если немедленно не принять героических мер - гибель народная неизбежна.

Прежде всего, нужна точка опоры, и власть обязана счесть этою точкой самое себя.

Власть не исполнит долга чести, долга великой клятвы перед родиной, если не укрепит себя в центре общества, как некий Гибралтар, неприступный и неодолимый для мятежа. Но Гибралтар составляет не один начальник его, хотя бы храбрый, Гибралтар составляют его несокрушимые, как кора земная, стены.

Власть, прежде всего, должна огородиться неподвижными рядами войск, дружиною храбрых и верных, готовых не на словах только, а и на самом деле "положить живот свой за веру и отечество".

Под "ве-рой" в древней формуле нашего героизма понимается, ко-нечно, не церковный лишь обряд, а вся народная идеология, все миросозерцание-тот строй духа, что завещан нам предками вместе с кровью.

Именно за этот истинный дух народный, за его идеалы, за все прекрасное и дорогое, что мы любим под нашим солнцем, - герои должны стать живою стеной, которую можно разрушить, но не сдвинуть.

Нашей национальной власти нужна постоянная армия - небольшая, но отборная, превосходная, стоящая на бессменной страже отечества.

Неужели вы не видите, что без такой силы нет и власти?

Берегитесь упускать время!

Не все еще замеча-ют призрачность колоссальной армии, ежегодно набираемой и ежегодно распускаемой. Не все еще понимают военное ни-чтожество полчищ, наскоро собранных, наспех кое-чему обу-ченных, лишенных дисциплины, анархизированных еще дома, распропагандированных на фабрике и в казармах, - пол-чищ, уже теперь буйных, с которыми чрезвычайно трудно спра-виться.

На днях в замечательной статье г. Эль-Эс ("Бумаж-ная сила") сообщается ужасный факт, что офицеры повально бегут из армии, что даже "в тех округах, куда вакансии разби-раются лучшими при выпусках из военных училищ, есть пол-ки, где вместо 74 офицеров по штату - налицо 12". Но ведь это же ужас, которому нет меры! Остается, значит, местами в армии менее '/6 части офицерского состава. Но ведь это зна-чит, что армии у нас уже нет, что остались одни развалины ее!

Офицерство - душа войск, их движущая сила.

Эта сила уже в шесть раз понижена против нормы - и мы все еще толкуем о надежности армии!

Мы все еще приписываем армии ее государственную роль! Г. Эль-Эс - сам блестящей боевой офицер - указывает ряд причин повального бегства офицеров:

"Бегут от службы, тяжкой в настоящем, беспросветной в будущем, бегут от безнадежного застоя старых порядков, от произвола и неза-служенных обид, от чиновничьей, не офицерской работы".

Я позволю себе прибавить к этим причинам бегства еще одну.

Офицеры бегут потому, что большинство их в душе - не офицеры.

А не офицеры они потому, что в армии давно возобладал штатский принцип и сама армия обмещанилась до невероятной степени.

Офицеры бегут по той же причине, что бегут и солдаты.

Солдаты через три года службы дезер-тируют, так сказать, по приказу начальства, - но и офице-ров выталкивает из армии тот же закон непостоянства, пе-ременного состава.

В самом деле, есть ли нравственная воз-можность оставаться в корпорации, которая расползается постоянно, которая только числится существующей, но кото-рой на самом деле нет?

Спросите любого хорошего, действи-тельно военного офицера - хорошо ли он чувствует себя между нестройными рядами озорных деревенских парней, кое-как собранных, кое-как оболваненных, не имеющих вре-мени отвыкнуть от "воли" и привыкнуть к своему солдат-скому делу?

Действительно военные люди скажут: "Нет! Мы никогда не чувствуем себя на своем месте. Мы не в армии, мы - в милиции, которая так поставлена, что никогда не может быть армией". Прослужите десять, двадцать лет - вы так и умрете среди сырого, полуштатского материала, среди рекрут, а не солдат. Какое, спрашивается, удовольствие людям даже действительного призвания оставаться в пло-хих войсках?

Оцените психологию охотника, вынужденного целые годы вращаться в обществе детей, играющих в охо-ту. Но если офицерам - любителям военного дела - тош-но в современной армии (и не только у нас, а всюду), то что может удержать в армии огромное большинство тех пере-одетых в офицерские мундиры штатских юношей, что вы-пускают наши будто бы военные, на самом деле давно сде-лавшиеся штатскими училища?

Я писал недавно о том, какой погром в военную школу внесен либеральными военными министрами. Они изо всех сил старались кадет воспитывать как гимназистов.

Понасажали штатских воспитателей и учителей, назначили директо-ров, презирающих военное дело и влюбленных в светский лоск, в светскую ученость - и получили несколько поколе-ний офицерства, невежественного в военном деле и совер-шенно равнодушного к нему.

Они пошли в армию, эти милые молодые люди, но лишь чтобы сделать карьеру, - а как толь-ко оказалось, что война не есть мир, а что-то совсем особое и беспокойное, - они толпою повалили вон из армии.

Офицер-ское разложение армии еще раз показывает, до какой степе-ни мы стоим над пропастью с этой опасной штукой - новой эгалитарной армией, "числом поболее, ценою подешевле".

Единственное, что может спасти армию - а с нею власть и нацию, - это переход к старому типу войск.

Нужно приня-тый принцип сменить обратным, вот и все. Если пожертвова-ли качеством войск ради количества, то теперь следует по-жертвовать несколько количеством ради качества. На всю миллионную армию в мирное время никогда не хватит хоро-ших офицеров и хороших унтеров, - никогда! Об этом и мечтать нечего.

При краткосрочной службе вы никогда не будете иметь хороших солдат.

Этого не допускает природа вещей, и противоестественный опыт "вооруженных народов" показывает это достаточно ярко. Все профессии должны быть постоянными, или они не профессии вовсе.

Вводя в самый принцип армии глубокий дилетантизм, вы вносите в нее внут-реннее расстройство.

В канцелярии

Не японцы нас побили, а несчастная наша подражательность, отречение от великих начал собствен-ной же военной культуры.

Как совершенно справедливо го-ворит г. Эль-Эс, в маньчжурской войне "бездарность мень-шая победила большую" - очень, очень немного нужно было стойкости у нашей власти, чтобы победа была на нашей сто-роне, ибо миллионная японская армия, собранная по такой же прелестной системе, что и наша, под конец войны начала рас-ползаться по швам.

Отступив друг от друга без окончатель-ного, решающего боя, миллионные армии доказали тем, что обе побеждены. Обеим оказался не под силу тот финальный акт, ради которого армии существуют, - разгром врага. А если так, то что же это за армия? Именно так вели бы себя миллионные милиции, если бы им пришлось воевать.

И от внутренних врагов, и от внешних нация должна иметь постоянную оборону.

Нужна небольшая, но превосходная ар-мия, как особое сословие людей, посвятивших себя этому делу, закрепощенных ему.

Еврейские газеты вопят, что постоянная армия была бы опасна для самой власти и в доказательство напоминают преторианцев и янычар.

Очевидно, за отсутстви-ем серьезных аргументов, приходится пускать в ход "металл и жупел". Если бы постоянная армия, о которой я говорю, была опасна для власти, г-да евреи, конечно, с восторгом под-держали бы мою тему. Если они кричат против нее, то имен-но потому, что постоянную армию смешать с преторианцами и янычарами никак нельзя. В эпоху глубокого упадка власти трон делается игрушкой не только войск, но каких хотите стихий. Царедворцы, духовенство, самая родня монарха часто поднимает мятеж.

В низвержении власти всего реже уча-ствовала постоянная армия.

Переворот бывал обыкновенно делом дворцовой стражи, подкупленной или вовлеченной в бунт.

Но почему, же старая несменяемая гвардия менее на-дежна, чем вчерашние фабричные рабочие или деревенские громилы, одетые в солдатский мундир?

При окончательном бессилии власти, конечно, никакое войско ее не защитит, - но говоря о преторианцах и янычарах, следовало бы припом-нить и великие услуги, которые ими принесены власти. Они не только свергали монархов, но и возводили на трон и обере-гали истинных властителей как действительные герои.

Пока Рим и Турция имели свои железные легионы - знамена их были грозными. Именно с чудовищным по жестокости ис-треблением янычар Турция вычеркнула себя из списка вели-ких держав. Идея корпуса янычар была великолепной, и пока власть управляла этим удивительным аппаратом - он слу-жил ей. Но чем виноват благородный инструмент в руках профана, который, не умея играть, полагает, что лучше всего сломать инструмент?

Ранее янычар наши стрельцы были втя-нуты в мятеж и подвергались той же участи. Но, казнив стрельцов, Петр собрал новые, еще более многочисленные полки постоянной армии, которую догадался продержать в школе великой войны. Именно эта армия явилась становым хреб-том России. На нее опирался внутренний порядок и внешние успехи.

Без армии Петра Великого, где служили без отставки, до самой старости, - не было бы у нас не только теперешней территории, не было бы не только Финляндии, Прибалтийско-го края, Польши, Белоруссии, Бессарабии, Крыма, Новороссии, Кавказа, Туркестана и Восточной Сибири, - без армии даже если бы не расхитили Россию соседи, то она давно погибла бы от пугачевщины.

Армия нисколько не мешает самым широким внутренним реформам, именно она всем им дает смысл и осуществление.

Без хорошо поставленной армии никакой парламент, никакая форма правления не пойдут даль-ше благих намерений, а уж кажется, этим-то товаром мы бо-гаты.

Как для кристаллизации аморфной смеси иногда необ-ходим хоть небольшой, но твердый кристалл, - так в разгу-лявшейся анархии государственной необходима стойкая линия, к которой, как к оси, могли бы подстраиваться элементы по-рядка. Такою осью может быть только реальная власть, ре-альная сила, а не какая-то непрерывно расплывающаяся в пространстве и вновь собирающаяся фантасмагория.

1907 г.

(А.К. - а не сегодня ли для 2011 г. написал М.О. Меньшиков?)

М. Меньшиков

Справка:

-- Михаил Осипович Меньшиков (25 сентября 1859 год, Новоржев, Российская империя -- 20 сентября 1918 год, близ озера Валдай) -- русский мыслитель, публицист и общественный деятель, один из идеологов русского национализма.

-- Родился Михаил Меньшиков в городе Новоржев Псковской губернии, в семье коллежского регистратора.

-- Образование получал в Опочецком уездном училище, после которого поступил в Кронштадтское морское техническое училище.

-- Участвовал в нескольких морских экспедициях, во время которых проявился его литературный талант. Он опубликовал в ряде изданий очерки заграничного плавания на фрегате "Князь Пожарский", которые позднее были выпущены отдельной книгой "По портам Европы" в 1879 году.

-- Меньшиков продолжил публицистическую деятельность, печатался в "Кронштадском Вестнике", в "Морской газете" и "Техническом Сборнике". В 1892 году Меньшиков вышел в отставку в чине штабс-капитана и посвятил себя литературному труду. Он устроился постоянным корреспондентом в газету "Неделя", а позднее стал ее секретарём и ведущим публицистом. Молодой автор обратил на себя внимание своими талантливыми литературно-публицистическими статьями.

-- В связи с закрытием "Недели" Меньшиков перешёл в "Новое время", и являлся ведущим публицистом газеты с 1901 по 1917 год.

-- После революции Меньшиков был отстранён от работы в газете, 14 сентября 1918 года арестован сотрудниками ВЧК на своей даче на Валдае, а 20 сентября расстрелян на берегу Валдайского озера на глазах его шестерых детей. Судьями и организаторами расстрела были: Якобсон, Давидсон, Гильфонт и Губа.

-- Реабилитирован в 1993 году.

Литература:

-- Меньшиков М.О. Реакция на убийство Николая II. Страницы из дневника (Зачем эта кровь?) // Русский вестник. 1991. N 20

-- Он же. Праведники и пустосвяты; Национальная комедия // Московский журнал. 1993. N 7

-- Он же. Сироты Верещагина. // Там же. 1993. N 8

-- Он же. Из статьи "Чиновники и герои" // Там же. 1993. N 9

-- Он же. Быть ли России великой // Там же. 1993. N 11

-- Он же. В Москве // Наш современник. 1997. N 9.

-- Он же. Из писем к ближним. М., 1991

-- Он же. Выше свободы: Статьи о России. М., 1998

-- Он же. Письма к русской нации. М., 1999.

-- Он же. Жалеть ли прошлого? // Новое время. 1917. 7 (20) марта.

-- Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв.). Вып. IV. М.О. Меньшиков. Материалы к биографии. М., 1993.

-- Шлемин П.И. М.О. Меньшиков: мысли о России. М., 1997

-- Он же. М.О. Меньшиков о национально-территориальном переустройстве России (1911-1912 гг. в публицистике М.О. Меньшикова)

-- Он же. Национальные отношения и права человека в России (Диалоги с М.О. Меньшиковым. 1906-1908) // Россия и современный мир. М., 1995. N 1;

-- Он же. "Политический писатель" М.О. Меньшиков // Политическая наука. М., 1996.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 11/04/2011, изменен: 11/04/2011. 89k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 18 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович "Дружинами храбрых начинались все государства".....

Каменев Анатолий Иванович
"Дружинами храбрых начинались все государства".....