"Переход Суворова через Альпы".
Художник Василий Иванович Суриков
Гладиаторы древнего Рима привыкли ассоциировать мысль о своей смерти с идеею забавы римлян и, идя умирать на арену цирка, находили это вполне нормальным. Наградою за удачную борьбу для них были аплодисменты зрителей и в этом направлении у них создавалось своеобразное самолюбие.
Но вот между ними является один, по имени Спартак, и говорит:
"Если нам суждено умирать, то лучше умирать, добывая себе свободу, чем на потеху надменным римлянам".
Эти слова изменили весь ход ассоциации идей в мозгу его товарищей, произвели в силу этого переворот их внутреннего мира и вызвали известный в истории бунт гладиаторов.
Сергей Павлович Зыков (1830--?) --
русский генерал, издатель, главный редактор газеты "Русский инвалид", журналов "Досуг и дело" и "Русская старина".
249
НАУКА ПОБЕЖДАТЬ
ТВОРЕНИЕ ГЕНЕРАЛИССИМУСА КНЯЗЯ ИТАЛИЙСКОГО ГРАФА СУВОРОВА-РЫМНИКСКОГО
[Основою "Науки побеждать" послужило "Суздальское учреждение" и сложилась она в 1790 году. Следуя из состава армии Румянцева в Польшу в 1794 году, Суворов сосредоточивал под свою команду разрозненные отряды войск. Этим разношерстным частям он разослал составленное им военно-педагогическое наставление, наименованное "На-ука побеждать", с обязательством, чтобы офицеры и унтер-офицеры выучили ее наизусть, а нижним чинам читали еже-дневно. В Тульчине в 1795 году, командуя одною из трех погра-ничных армий на мирном положении, Суворов придал "Науке побеждать" окончательную редакцию. Это краткое поучение написано пламенным языком и сохраняет глубокий смысл и по сие время в своей основной, идейной сущности. "Наука побеждать" была в глазах Суворова курсом общей учебно-воспитательной школы, которая предназнача-лась для масс. Для лиц, которые, в силу личного честолюбия или та-лантов, претендуют на руководящую роль в армии, эта школа должна была служить только прочным фундаментом. "Наука побеждать" устанавливает метод воспитания войск. С течением времени она пополнялась Суворовым но-выми указаниями. Может быть Суворов в своей "Науке побеждать" соби-рал мысли, взятые из различных старинных книг, объединяя отдельные афоризмы в стройное учение. "Наука побеждать" принадлежит к числу тех произве-дений, в которых может стареть формат, но дух останется вечно юным и неизменным, как неизменна нравственная природа человека. Может меняться оружие, а вместе с ним и формы действий, но руки, которые действуют оружием, но сердце, которое приводит эти руки в движение, вечно остается одним и тем же" (М. Драгомиров). "Наука побеждать" не была издана при жизни ее вели-кого автора, не вызвала комментариев со стороны тех, которые обучали или обучались ей под наблюдением самого Суворова. Поэтому в настоящее время она почти была бы непонятна, если бы, благодаря Итальянской кампании 1799 года, Суворов не счел бы за необходимое преподать ее и австрийцам. В приказах, обыкновенно весьма коротеньких, он со-общил положения своей "Науки"; и эти то приказы служат к ней превосходным комментарием. Но и в них, верный своей системе, Суворов говорит, что нужно делать, весьма редко вдаваясь в объяснения того, почему нужно, предоставляя самому делу оправдать разумность требований. Благодаря своей странности "Наука" глубоко запала в душу простого человека, так что некоторые афоризмы ее обратились в военные поговорки не только у нас, но даже у других, несмотря на то, что "Наука" непонятая была доныне забыта и заброшена" (М. Драгомиров). Объясняет это М.И. Драгомиров тем, что это "странное произведение гениального старика все создано на глубоком понимании нравственной стороны человека и тех изменений, которые в ней происходят под влиянием опасности... "Наука побеждать" состоит вся из отрывочных фраз; это было, по нашему мнению, также причиною, почему она пришлась так по сердцу солдатам и не возбудила никакого интереса в современных Суворову образованных или имевших на это претензию военных людях". "Наука побеждать" состоит из двух частей: из ученья перед разводом и из словесного поучения солдатам о знании, для них необходимом. Первая часть является описанием действительного учения; вторая - является уже теорией военного ремесла. Обе части изложены не в повествовательной форме, а представлены, так сказать, в действии, до известной сте-пени инсценированы. Понимая, что чем ближе слово к делу, тем лучше оно будет воспринято солдатом, Суворов изложил и вторую часть в форме кратких, энергичных приказаний, обращая их во втором лице к солдату, а не повествуя. Таким образом, наставление это приобрело вид собрания неких поговорок, отлично западающих в памяти и столь доступных уму и сердцу простого человека. Приведем, сверх уже сообщенных выше выдержек из этого замечательного труда нашего великого полководца, еще некоторые из них для наибольшего вскрытия тактики Суворова и характера преподания ее им войскам. Во второй части имеется такое наставление под заго-ловком: "Побоища и нападения валовые". "В баталии полевой три атаки: в крыло, которое слабее. Крепкое крыло закрыто лесом. Это не мудрено. Солдат про-берется и болотом. Тяжело через реку, без моста не пере-бежишь. Атака в средину невыгодна, разве конница хорошо рубить будет, а иначе сами сожмут. Атака в тыл очень хороша, только для небольшого корпуса, а армиею заходить тяжело". Под заголовком: "Штурм или валовой приступ" картинно изложен порядок и приемы штурма крепости по образцам атак Измаила и Праги. Под заголовком: "Искусство военное" излагается сле-дующее: "Три воинские искусства: первое - глазомер, как в лагерь стать, как итти, где атаковать, гнать, бить. Второе - быстрота. Третье - натиск". Есть еще такое замечательное поучение: "Богатыри! неприятель от вас дрожит! Да есть неприятеля больше и богадельны (больницы, к которым Суворов относится крайне отрицательно)! - Проклятая немогузнайка, намека, догадка, лживка, краснословка, краткомолвка, двуличка, вежливка, бестолковка... Стыдно сказать! от немогузнайки много, много беды!! Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, справедливу, благочестиву, молись Богу! От него победа! За немогузнайку офицеру арест... Ученье свет! Неученье тьма! Дело мастера боится. И крестьянин не умеет сохою владеть, хлеб не родится! За ученого трех неученых дают. Нам мало трех! Давай нам шесть! Давай десять на одного! Всех побьем, повалим, в полон возьмем"... Заканчивалось поучение громогласным провозглашением: "Субординация (послушание), экзерциция (обучение), дисци-плина (ордер воинский), чистота, здоровье, опрятность, бодрость, смелость, храбрость, победа! Слава, слава, слава!" "В устах Суворова соответствующие слова "Науки" не были бравадою, а истиною и, высказанные так энергичное глубоко западали в душу солдата. (А. Лукирский).] Тескт "Науки побеждать". Ученье разводное, или перед разводом. Развод - от онаго главное влияние в обучении. Учение на месте. Исправься! - бей сбор! - ученье будет! Приемы и повороты по команде, во флигельманну, по барабану. Пальба будет! - заряжай ружье! - Плутонгами, полудивизионами, дивизионами. - При заряжании приклада на землю отнюдь не ставить. - Отскакивает шомпол? Пуля не крепко прибита. Стрельба. Наблюдать косый ряд; приклад крепко упереть в згиб правого плеча, ствол бросить на левую ладонь; пуля бьет в полчеловека. Примерно можно и с порохом. - Ружья чистить между часов. Выстрелять от одного до двух патронов. Наступными плутонгами начинай! Отбою нет; - сигнал бара-бана поход, - выстреля от одного до двух патронов. Примерная атака линиею неприятельских линий. Атакуй первую неприятельскую линию! - в штыки! - ура! - Взводные командиры: коли! - коли! - рядовые ура - громогласно. - Краткий отбой. Такая же атака на конницу. Неприятельская кавалерия скачет на выручку к своей пехоте. - Атакуй! Ура! - здесь держат штык в брюхо человеку; случится, что попадет штык в морду, в шею, особливо в грудь лошади. - Краткий отбой. Атакуй вторую неприятельскую линию - или резервы неприятельские, атакуй! - Отбой сим кончится. Третья сквозная атака. - Линия ровняется в миг. - Вперед! - Не смеет никто пятиться ни четверти шага назад. - Ступай! Повзводно! полудивизионами! или дивизионами! - На походе плутонги вздваивают в полудивизионы или сии ломают на плутонги. - Солдат-ский шаг аршин, в захождении полтора шага. Начинает барабан, бьет свои три колена; - его сменяет музыка, играет полный поход; - паки барабан. И так сменяются между собою. Бить и играть скорее; - от того скорее шаг. - Интервалы или промежутки между взво-дов весьма соблюдать, дабы, пришед на прежнее место, при команде стой! все взводы вдруг стояли и заходили в линию. Вторая (или первая) половина линии по рядам налево (или направо) ступай! ступай в атаку! - Ступай! - у сего барабан фельдмарш. - Заходить против части, на месте стоящей, из картечнаго выстрела вон. - Ступай! - поход во все барабаны. - На 80 саженях от противничья фронта бежать вперед от 10 до 15 шагов чрез картечную черту полевой большой артиллерии; - на 60 саженях то же чрез картечную черту полковой артиллерии, и на 60 шагах - верной черты пуль. Ступай, ступай! в штыки! - ура! - противная линия встречает пальбою на сей последней дистанций, а на 30 шагах ударит сама в штыки. - С обеих сторон сквозная атака, - равно сему другая линейная атака! - Обе части на прежних местах, - такожь отдельная часть. Заходить колонною для деплояды фронта, ежели же есть место обе части делают колонны, по числу людей в разводе, в одну или две колонны. Атака колонной. Атака будет колонной! ступай! - барабан бьет поход на 60 шагов одни от других. Ступай! ступай! атакуй, в штыки! ура! - мушкет в правой руке на перевесе. - Колонны между собою насквозь быстро (проходят), примерно колют. - Колонны! строй каре! - стрелки! стреляй в ран-жире! - плутонгами, начинай! - Здесь каре на месте. Стрелки бьют наездников и набегающих неприятелей, а особливо чиновников, плу-тонги палят в их толпы. Пальба должна быть кратка; ибо тут дело больше картечь. Потом бросаются колоть. - Ступай! ступай! - Ата-куй! в штыки! - ура! - что воображается сквозною карейною ата-кою. - Стрелки вперед! - докалывай! - достреливай! - бери в по-лон! - на оставших басурман между кареев! - барабан краткий сбор. - Стрелки! в свои места! - Карей! - строй колонны! - испол-нение то же, как выше о колоннах. Атака кареями. Колонны! строй кареи! кареи ступай! - ступай! ступай! атакуй! в штыки! - ура! - здесь без пальбы, атака же прежняя. Кареи! строй линейный фронт! а заходящей части, по рассмотрению, вместо линии в колонну, или по четыре. Команда оной: по рядам, или по четыре направо или налево, ступай на прежнее место! строй фронт! - Барабан фельдмарш. Примечание. Сии основательные маневры, хождения и эволюции равны в батальонных, полковых и корпусных экзерцициях. Начальник может требовать батального огня? - исправный приклад правит пальбою. - Здесь оная расстраивается, по неминуемой торопливости; но во взводной пальбе оной виден. Одиначка пальбы на баталии выйдет сама собою. Для сбережения пули тут на каждой выстреле всякий своего противника должен целить, чтоб его убить. - Залпа? - в разводе, коли с пальбою, для очищения ружей. - В ином строю - только для исправности приклада; - против неприятеля не годится, - он может сколоть и порубить, пока опять заряжают. - Наступных плутонгов? - оныя только для движения, но против неприятеля сия ломаная линия не годится; ибо он ее, особливо кавалериею и малою, изрубить может. - Отступных плутонгов? - лучше об оных и не помышлять, влияние их солдату весьма опасно, - а потому и ни о каких ретирадах в пехоте и кавалерии не мыслить! Словесное поучение солдатам о знании, для них необходимом. После сего разводного учения, когда оное будет учинено по при-ходе развода в главную квартиру, - куда оный приходит до рассвета, - а на рассвете выходит уже на площадь. Штаб-офицер того полку, чей развод, командует: под курок! и начинает в присутствии всего генералитета, штаб- и обер-офицеров говорить к солдатам их наречием наизусть следующее: Каблуки сомкнуты, подколенки стянуты! - солдат стоит стрелкой: - четвертого вижу, пятого не вижу. Военный шаг аршин, - в захождения полтора аршина. - Береги интервалы, - солдат во фронте на шагу строится по локтю: - шеренга от шеренги три шага; в марше - два; - барабаны - не мешай! Береги пулю на три дня, а иногда и целую кампанию, когда негде взять. - Стреляй редко, да метко, - штыком коли крепко; пуля обмишулится, а штык не обмишулится; пуля дура, а штык молодец! - коли один раз! - бросай бусурмана со штыка; - мертв на штыке, царапает саблей шею; - сабля на шею! - отскокни шаг, - ударь опять! - коли другого, коли третьего! - богатырь заколет полдюжины, а я видал и больше. Береги пулю в дуле! - трое наскочат! - первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун! Атака. В атаке не задерживай! - для пальбы стреляй сильно в мишень! - на человека пуль двадцать свинцу, из экономии не много стоит. - Мы стреляем цельно! - у нас пропадает тридесятая пуля? - а в полевой и полковой артил-лерии разве меньше десятого заряду? - фитиль на картечь! - бросься на картечь! - летит сверх головы! - пушки твои, - люди твои! вали на месте, гони, коли! - остальным давай пощаду! грех напрасно уби-вать! - они такие же люди, умирай за Дом Богородицы! - за Ма-тушку, за Пресветлейший дом, - Церковь Бога молит. Кто остался жив, тому честь и слава! Квартирование. Обывателя не обижай! - он нас поит и кормит. - Солдат не разбойник, - Святая добыча - возьми лагерь! - все ваше. - Возьми крепость! - все ваше. В Измаиле, кроме инаго, делили золото и серебро пригоршнями. - Так и во многих местах. - Без приказа отнюдь не ходи на добычь! Побоища и нападения валовые. В баталии полевой три атаки: в крыло, которое слабее. - Крепкое крыло закрыто лесом! - это не мудрено! - солдат проберется и болотом! - Тяжело чрез реку - без мосту не перебежишь. Шанцы всякие перескочишь. Атака в средину не выгодна, разве конница хорошо рубить будет, а иначе сами сожмут. - Атака в тыл очень хороша, только для небольшого корпуса, а армиею заходить тяжело. Баталия в поле! - линиею против регулярных. - Кареями против басурманов, - а может случится и против турков, что пятисотенною кареею надлежать будет прорвать пяти- и семитысячную толпу с помощию фланговых кареев. На тот случай, бросится он в колонну! - но в том до сего нужды не бывало. - Есть безбожные, ветреные, сумасбродные французишки, - они воюют на немцев и иных колоннами. - Есть ли бы нам случилось против них, - то надобно нам их бить колоннами же. Баталий на окопы на основании полевой! - Ров не глубок, вал не высок! - бросься в ров, скачи через вал, ударь в штыки, коли, гони, бери в полон - помни отрезывать! (впрочем) тут подручнее коннице? - В Праге отрезала пехота! - да тут были тройные и боль-шие окопы и целая крепость - для того атаковали колоннами! Штурм или валовой приступ. Ломи чрез засек, бросай плетни чрез волчьи ямы, - или быстро беги! - прыгай чрез полисады, бросай фашины, опускайся в ров, ставь лестницы! - Стрелки, очищай колонны! Стреляй по головам! - Колонны, лети чрез стены на вал, скалывай, - на валу вытягивай линию! - караул к пороховым погребам! - отворяй вороты коннице! - неприя-тель бежит в город! - его пушки обороти по нем. - Стреляй сильно в улицы, бомбардируй живо! - недосуг за этим ходить! - приказ! - спускайся в город, режь неприятеля на улицах! - конница, руби! - в домы не ходи, - бей на площадях, - штурмуй, где неприятель за-сел, - занимай площадь, - ставь гауптвахт, - разставляй в миг пикеты к воротам, погребам, магазинам! Неприятель сдался! - Пощада. - Стена занята: - на добычь! Искусство воинское. Три воинския искусства. - Первое, глазомер, как в лагерь стать, как итти, где атаковать, гнать и бить; (так же) для занятия местоположения, примерного суждения о силах неприятельских, для узнания его пред-приятий. Второе, быстрота. Поход на неприятеля. Поход полевой артиллерии от полу- до версты впереди, чтоб спускам и подъемам не мешала. - Колонна сближится; оная опять выиграет свое место. - Под гору сошед, на равнине на рысях. - Поход по рядам или по четыре для тесной дороги, улицы, для узкого мосту, для водяных и болот-ных мест, чтоб хвост сократить. - Не останавливайся, гуляй, играй, пой песни, бей барабан, музыка греми! - Десяток отломал! - первый взвод снимай ветры, дожись! - за ним второй взвод, и так взвод за взводом; первая задних не жди! - линий в колонне на походе разтянется, коли по четыре, то в полтора, а по ря-дам вдвое. Стояла на шагу, идет на двух; - стояла на одной версте, разтянется на две; стояла на двух, разтянется на четырех! - то до-сталось бы первым взводам ждать последних полчаса по пустому! - на первом десятке отдых час. Первый взвод вспрыгнул, надел ветры, бежит вперед десять, пятнадесять шагов; а на походе, прошед узкое тесто, на гору или под гору, от пятнадесяти и до пятидесяти шагов. - И так взвод за взводом, чтоб задние между тем отдыхали! - Вторый десяток! - отбой! - отдых час и больше! коли третий переход мал, то оба пополам, и тут отдых три четверти часа, или полчаса, или и четверть часа, чтоб ребятам поспеть скорее к кашам. Это для пехоты! Конница своим походом вперед! - С коней долой! - отдыхает мало и переходит свыше десятка, чтоб дать коням в лагере выстоятся! - Кашеварныя повозки вперед и с палаточными ящиками! - Братцы пришли! - к каше поспели! - Артельный староста! к кашам! - на завтраке отдых четыре часа, тожь самое к ночлегу отдых шесть часов и до осьми, какова дорога; - а сближаясь к неприятелю, котлы с припасом сноровлены к палаточным ящикам, дрова запасены на оных. По сей быстроте и люди не устали, неприятель нас не чает, считает нас за сто верст, а коли из далека, то в двух- и трехстах и больше? - вдруг мы на него, как снег на голову. - Закружится у него голова! - Атакуй, с чем Бог послал! - Конница начинай! руби, коли, гони, отрезывай, не упускай - ура! - чудеса творят братцы! Нападение. Третье натиск - нога ногу подкрепляет, рука руку усиляет! - В пальбе много людей гибнет! у не-приятеля те же руки! - да русского штыка не знает! - Вытяни линию, тот час атакуй холодным ружьем! - Недо-суг вытягивать линии, подвиг из закрытого, из тесного места. Коли пехота в штыки, - конница тут и есть. Ущелья на версту нет, кар-течь на голову, - пушки твои. - Обыкновенно конница врубается прежде, пехота за ней бежит, - только везде строй. Конника должна действовать всюду, как пехота? - кони на поводах! - Казаки везде пролезут. В окончательной победе, конница гони, руби! - конница займется, пехота не отстанет. - В двух шеренгах сила, в трех полторы силы; передняя рвет, вторая валит, третья довершает. Больницы. Бойся богадельни! - Немецкия лекарственницы из далека, тухлыя, всплошь безсильныя и вредныя. - Русский солдат к ним не привык. У вас есть в арте-лях корешки, травушки, муравушки. Солдат дорог! Береги здоровье! чисти желудок, коли засорился; голод лучшее лекарство! Кто не бе-режет людей, офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет. Жидок желудок! - есть хо-чется! На закате солнышка немного пустой кашки с хлебцом, - а креп-кому желудку буквица в теплой воде или корень коневого щавеля. - Помните, господа! полевой лечебник штаб-лекаря Белопольского, - в горячке ничего не ешь, хотя до двенадесяти дней, а пей солдатский квас: то и лекарство! а в лихорадке не пей, не ешь, штраф! - за что себя не берег! Богадельны первый день мягкая постель, - второй день французская похлебка, третий день ея братец домовише к себе и ташит! - Одни умирает, а десять товарищей хлебают его смертный дых. - В лагере больные, слабые: хворые в шалашах, не в дерев-нях; - воздух чище, хоть без лазарета. Не надобно жалеть денег на лекарства, коли есть купить. - и сверьх того и на прочия выгоды без прихотей! - Все это не важно! - Мы умеем себя беречь! где умирает ото ста один человек, а у нас и от пяти сот в месяц меньше умирает. Здоровому воздух еда, больному тож воздух питье. - Богатыри! - неприятель от вас дрожит! - да есть неприятели больше и богадельни! Проклятая немогузнайка, намека, догадка, лживка, лукавка, краснословка, краткомолвка, двуличька, вежливка, безтолковка, кличька, чтоб безтолково выговаривать: край, прикак, афок, вайрках, рок, ад и проч. и проч. стыдно сказать, - от немогузнайки много, много беды! Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, справедливу, благочестиву! Молись Богу! от него победа! Чудо, Богатыри! Бог нас водит, - он нам Генерал! - за немогузнайку офицеру арест, штаб-офицеру от старшего штаб-офицеру арест квартерный. Ученье свет, неученье тьма! Дело мастера боится, и крестьянин (если) не умеет сохою владеть, хлеб не родится! За ученого трех неученых дают. Нам мало трех! Давай нам шесть! давай вам десять на одного! всех побьем, повалим, в полон возьмем! Последнюю кампанию неприя-тель потерял щетных семьдесят пять тысячь, только что не сто: - а мы и одной полной тысячи не потеряли, - вот, братцы! воинское обучение! Господа офицеры! какой восторг! Примечание. По окончании сего развода фельдмаршал, сам командует: к паролю! - с обеих крыл часовые вперед! ступай! на караул! По отдаче генералитету или иным пароля, лозунга и сигнала сле-дует похвала или в чем хула разводу. Потом громогласно. Субординация, Экзерциция, Послушание, Обучение, Дисциплина, Ордер воинский, Чистота, Здоровье, Опрятность, Бодрость, Смелость, Храбрость, Победа! Слава, слава, слава!
(Изд. Антоновский. Наука побеждать. - СП б., 1809).
Русско-японская война 1904-1905 гг.
250
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ РУССКОГО БОЕВОГО ИСКУССТВА.
Природа вещей и деятельность человека во всех ее проявлениях (духовном и физическом) определяют сущность военного искусства и его характер. Отсюда - военное искусство во всех его элементах состоит, с одной стороны, из основ, настолько же незыблемых, насколько постоянна природа вещей, а с другой стороны, - из изменяющихся результатов человеческой деятельности. Но на деятельность человека оказывают влияние два фактора: во-первых, духовная его организация и, во-вторых, та обстановка, в которой ему приходится действовать. Духовная организация человека складывается, во-первых, из его личных индивидуальных особенностей и, во-вторых, из особенностей, присущих не ему одному, а целому народу, к которому он принадлежит, особенностей, вырабатывающихся по тем или другим причинам в нечто постоянное и составляющее отличительный признак определенного народа, то, что называется чертами народными или национальными. Что касается обстановки, в которой приходится действовать человеку, то она всецело зависит от того, к какой народности он принадлежит, так как каждая национальность живет в определенной и притом особой обстановке, складывающейся под влиянием постоянных условий: географического положения страны, естественных условий в ней, ее обширности и т.п., с другой, под влиянием условий изменяющихся: культуры, просвещения, политического устройства и т.д. В виду того, что эти особенности обстановки различны для разных народов, они и составляют то, что логично назвать национальной обстановкой. Таким образом, ясно, что на военное искусство безусловно оказывают влияние национальные черты характера и национальная обстановка, в которой живет данный народ. Отсюда несомненно, что военное искусство в значительной мере национально. Обширность территории, обилие лесов и болот, преобладание суглинка в составе почвы, масса рек, речек и озер, бедность в сухопутных сообщениях и отдаленность от морей, - таковы те естественные условия, в которых русскому народу приходится жить с давних пор. Политическое и национальное единство под властью сначала единодержавных, а потом в полной мере самодержавных Великих Московских Князей, русских царей и впоследствии Императоров Российских, - таково то политическое устройство, в котором жило наше государство. Как следствие отмеченных естественных условий и политического устройства, является, прежде всего, в значительной мере односторонность населения России, односторонность, основывающаяся на давнишнем численном и духовном преобладании среди народов, составляющих государство Российское - великороссов. Те же данные обстановки, в связи с процессом образования великорусской народности, привели к тому, что население России в значительном его большинстве обладает следующими особенностями: по составу своему оно преимущественно сельское, а не городское; в нем развилась личная самостоятельность, привычка полагаться только на самого себя как в принятии того или иного решения, так и в приведении этого решения в исполнение; сметливость, сообразительность, сознание необходимости взвешивать обстоятельства, умение применяться к ним, изворотливость в затруднениях и опасностях, привычка к терпеливой борьбе с невзгодами и опасностями, неизбалованность, непритязательность, выносливость и наблюдательность. Вместе с тем та же обстановка, под влиянием деятельности Государей русских и в особенности - царей из Дома Романовых, развила в русском народе сильное чувство национального самосознания, высокую религиозность, самоотверженную любовь к родине и беспредельную преданность Государю. Наконец, все это, вместе взятое, породило некоторую обособленность русского государства и русского народа от остального мира, что, в свою очередь, повлекло за собою установление у нас своеобразной цивилизации и культуры, характеризующихся высоким духовным настроем и некоторой технической отсталостью. Является вполне понятным, что чем чаще какое-нибудь явление в жизни народа повторяется, чем раньше оно может быть подмечено в истории этого народа, тем больше оснований нам считать, что это явление вытекает из национальных особенностей народа и обстановки, в которой он живет. Вот почему, желая отметить национальные черты нашего военного искусства, приходится обращаться чаще к более далекому прошлому. С другой стороны, национальные черты в области военного искусства, как и во всякой другой, проявляются в деяниях самобытных, энергичных и активных деятелей, а также в обстоятельствах, которые в наибольшей мере вызывают активную работу этих деятелей. Поэтому, чтобы дать характеристику национальных черт, указать, в чем они проявились в военном искусстве, нет надобности следить за историей шаг за шагом. Вместе с тем, нет никакой надобности останавливаться с интересующей нас точки зрения на подробностях, особенно формальных и технических. Не может также с данной точки зрения интересовать нас вопрос, имели ли мы успех или неудачу, проявляя в военном искусстве наши национальные особенности. Все военное искусство заключается, во-первых, в созидании в самом широком значении этого слова вооруженной силы, и, во-вторых, в использовании ее для тех целей, ради которых она существует. В деле созидания армии первым вопросом является вопрос о составе ее. 1) У нас армия была всегда национальной; наемных армий и вербовки наша военная история не знает. Армия пополнялась всегда из состава населения, причем население само выделяло из своей среды необходимое число ратников или рекрут. У нас на службе были иноземцы, иногда даже в большом числе, но их привлекали только для того, чтобы воспользоваться их техническими знаниями, и с течением времени у нас иноземцев в армии становится все меньше и меньше. Еще при Петре Великом у нас, по штатам, в каждом полку иноземцев-офицеров должно было быть не менее одной трети, но уже при Императрице Анне мы отказались от этой нормы, так как сознали, что нужно, и что мы в них не нуждаемся. Доступ иноземцев в нашу армию с этого времени все больше и больше затруднялся. В принципе, господствовавшая при царях Дома Романовых рекрутская система должна была ложиться равномерно на все население и при том воинскую повинность каждый призываемый на службу должен был нести лично. Такой принцип основывался на началах, не всецело материальных, а главном образом, духовных, что и было так ярко подчеркнуто еще в I795 г., когда у нас было провозглашено, что "защита отчества и ограждение пределов безопасности суть предметы общих усилий и возможности и долг и обязанность всех и каждого". В связи с этим от всех лиц, отбывающих так или иначе, по той или другой системе воинскую повинность, как правило, требовался высокий нравственный ценз. Это требование предъявлялось как по отношению нижних чинов, так и особенно по отношению офицеров. Наконец, по вопросу о составе армии нужно еще отметить, что идеи применения жеребьевой системы при комплектовании армии и содержании ее в мирное время в кадровом составе всецело являются русскими национальными идеями, получившими осуществление еще в царствование Императрицы Анны. 2) В деле подготовки армии, как национальную черту, необходимо отметить настойчивое требование обучать войска тому, что нужно для войны. Великий Петр требовал "непрестанно тому обучать... как в бою поступать... Сначала на поле делать порознь, потом паки вкупе, яко и в самом деле". В "диспозиции" 1736 г. и в "обряде службы" 1770 г. указывалось, что "армию учить только тому, что придется делать в бою. Лишние же и ненужные приемы и эволюции ведут только к утомлению войск". В 1770 г. Румянцев в своем "Обряде службы" настаивал на том же. Эта же мысль Потемкиным была высказана следующим образом: "Людей меньше мучить чищением лошадей, ибо не в сем состоит красота полка, но в приведении в исправность, нужную к бою". Суворов всей силой своего гения всегда восставал против каких бы то ни было "чудес" в обучении и на практике показал, как достигать этого и к чему приводит его способ подготовки войск на войне. Ту же мысль уже в последнее время талантливо развивал в своих теоретических трудах и практической деятельности Драгомиров, которому в этом отношении следовал и Скобелев. В связи с этим необходимо отметить, что еще Петр Великий, говоря об обучении солдат, в своем уставе 1716 г. писал: "Прежде подробно указать, ибо описанием и речами весьма внимательно чинить невозможно". С тех пор этот прием, как чисто национальный, господствовал в нашей армии, найдя всеобъемлющую формулу в словах Драгомирова: "показом, а не рассказом". 3) Несомненной национальной чертой нашей нужно считать то единение между массой армии и ее вождями, которые являются результатом взаимного доверия между начальствующими лицами и их подчиненными и особенно между офицерами и нижними чинами. Тон таким отношениям дал Великий Петр, который, подметив, что "не единой народ в свете так послушлив, яко Российский", указывал, что "офицерам надлежит в пользе солдатам делать, что в их мочи есть (а чего не имеют, доносить вышним), и не тяготить их лишними церемониями, караулами и прочим, а особливо, во время кампании". Так в инструкции командиру полка в 1764 г. по этому поводу было сказано: "Новоприверстанный не должен быть не только сначала бит, но ниже стращен; все сие с ласковостью и истолкованием ему изъяснить". Потемкин в 1788 г. в одном из приказов писал: "Я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению; унтер-офицерам и капралам отнюдь не позволять наказывать побоями... Отличать прилежных и доброго поведения солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ним и храбрость". Вся система воспитания и обучения гениального Суворова зиждется на заботливом и гуманном отношении к нижним чинам. "Никогда не испытывать страха и всюду идти за своим начальником", таковы конечные результаты, к которым стремился Суворов в деле воспитания войск. Добиться же того он считал возможным лишь тогда, когда нижние чины будут не бояться своих начальников, а верить им и испытывать к ним чувство уважения и признательности. Вообще в век Екатерины II не забывали личности нижнего чина, не заставляли его терять человеческий облик, не принижали его достоинства, а предоставляли ему возможность развивать свои личные особенности и сознательно относиться ко всему происходящему. Заботы Скобелева о нижних чинах общеизвестны. Все также помнят, наверное, приказ Драгомирова, который начинался словами: "В войсках дерутся"... Впрочем, могло ли быть иначе, когда венценосные вожди нашей армии от первого Романова и до ныне благополучно царствующего Государя Императора, следуя старой чисто русской традиции, одной из важнейших своих державных обязанностей считали всестороннюю заботу о нижних чинах, об установлении в армии гуманного и доброжелательного отношения к ним. 4) Одной из самых ярких национальных черт в нашем военном искусстве является способность русских воинов всех степеней и различных рангов к самостоятельности, к проявлению частного почина. И наши державные вожди армии и ее лучшие представители понимали всю силу драгоценного свойства, доверяли ему и принимали меры к тому, чтобы оно могло бы проявляться в полной мере. В дополнительном пункте к Воинскому уставу 1716 г. Великий Петр в 1722 г. собственноручно написал: "Правда, может офицер, якобы к оправданию своему, ответствовать, когда в том спрошен будет, что я то чинил по Уставу Воинскому, однако же, то его оправдать не может, хотя то и написано, ибо там порядки писаны, а времен и случаев нет, тому ради ему подлежит рассуждение иметь... Того ради сей пункт прилагается, дабы офицеры в таковых нужных случаях накрепко рассуждение делали, без чего обойтись невозможно, опасаясь жестокого наказания за нерассуждение". Говоря в Уставе Воинском о ведении боя и не давая на этот счет никаких определенных указаний, Петр писал: "Сие все зависит от осторожности, искусства и храбрости генерала, которому положение земли, силу неприятеля и обыкновение оного знать и по тому свое дело управлять надлежит". Но Великий Петр не только проповедовал на словах, но поступал так на деле, не стесняя самостоятельности своих подчиненных. Так, в 1706 г., когда армия наша была блокирована в Гродно и Петр хотел вывести ее оттуда без боя в поле, то, находясь далеко от Гродны и приказав главнокомандующему Огильви отступать, Петр не стеснял его указанием, как это сделать, а только говорит: "Все чинить по сему предложению, а паче по своему рассмотрению". В то же время, боясь убить частный почин в начальниках, не всегда удачливых в боевых действиях, Петр крайне снисходительно относился к таким неудачам. После поражения Шереметева 15-го июля 1705 г. при Мур-Мызе Петр пишет ему: "Не извольте о бывшем несчастье печальным быть, понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу. Забудьте, и паче людей ободряйте". Вся система управления Императрицы Екатерины II могла лишь способствовать развитию самостоятельности всех деятелей в различных отраслях государственной деятельности, а особенно на поприще военного искусства. Недаром она говорила, что "крупные и решительные успехи достигаются только усилиями всех". И естественно поэтому, что национальные свойства русских, самостоятельность и самодеятельность, достигали в Ее царствование наибольшего развития, придав военному искусству особый блеск. Суворов в 1773 г. под Туртукаем в своей диспозиции писал: "Сия есть генеральная диспозиция для атаки; прибавить к тому, что турецкие собственные набеги отбивать по обыкновению наступательно, а подробности зависят от обстоятельств, разума, искусства, храбрости и твердости гг. командующих". Нельзя при этом забывать, что эти командующие были только батальонные командиры. На другой раз Суворов по этому же поводу высказался так: "Местный в его близости по обстоятельствам лучше судить, нежели отдаленный: он проникает в ежечасные перемены их течения и направляет свои поступки по правилам воинским. Я - вправо, должно влево - меня не слушать. Я велел вперед, ты видишь - не иди вперед". Эту же мысль он неоднократно проводил в своих приказах. В одном из них он писал: "Спрашиваться старших накрепко запрещено, но каждому постовому командиру в его окружности делать мятежникам самому скорый и крепкий удар под взысканием за малую деятельность". Отметим, что "постовые командиры" были в обер-офицерских чинах. Еще решительнее о самостоятельности частных начальников Суворов высказался в письме к Ферзену в 1794 г.: "Рекомендую Вашему Превосходительству решимость. Вы - генерал. Я издали и Вам ничего приказать не могу. Иначе было бы стыдно, Вы - локальный". Румянцев в наставлении батарейным командирам говорил: "В подробное о сей полезности описание я не вхожу, а отдаю на собственное примечание гг. офицеров, яко на искусных артиллеристов". Румянцев и Суворов, проявляя в широкой степени инициативу вплоть до отдачи приказаний неподчиненным им частям армии именем Императрицы, раз обстановка того требовала и ведения кампании наступательно, когда указывалось вести ее оборонительно, и поощряемые к тому Императрицей Екатериной, не только теоретически, но и практически предоставляли своим подчиненным полную самостоятельность в пределах достижения поставленной общей задачи и не отказывались от этого принципа даже тогда, когда подчиненные не оправдывали в этом отношении их ожиданий. В этих случаях переменяли людей, но принципу не изменяли. Позже Кутузов в диспозиции для Бородинского сражения писал: "Не в состоянии будучи находиться во время сражения на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность гг. главнокомандующих и поэтому предоставляю им делать соображения действий на поле сражения неприятеля". Степень же проявления инициативы самим Кутузовым определялась тем, что он срывал на театре войны крепости, не спросив на то разрешения Государя, хотя последним в этом было отказано предшественнику Кутузова, и возвращал с полдороги войска, Высочайшим повелением направленные на другой театр войны, раз это было нужно для достижения поставленной цели. Император Павел I, считавший, что все должно делаться не иначе, как по его ближайшему указанию, отправляя Суворова в Италию, говорил ему: "Веди войну, как знаешь"; а Император Николай I, не допускавший мысли, что в делах государственных может быть у кого-либо другое мнение, чем у него, в постоянных письмах своих к главнокомандующим в Крыму хотя и высказывался о том или другом способе действий, но неизменно прибавлял, что он не требует выполнения его предложений, предоставляя решение вопроса самому главнокомандующему, как хорошо знающему обстановку в данную минуту. Эти два примера показывают, насколько всегда всеми у нас сознавалась необходимость самостоятельности в военных действиях, проявления частной инициативы; и не только сознавалось, но и все исполнялось в этом направлении. Скобелев также требовал "самостоятельности" и притом от всех офицеров. В одном из своих приказов в 1879 г., например, он писал: "В бою необходимо, чтобы гг. офицеры сохранили полную энергию, самообладание и способность самостоятельно решаться при всяких обстоятельствах" и затем: "в современном бою батальоны и роты приобрели безусловно право на самостоятельность и инициативу". Изложенное несомненно свидетельствует, что стремление к самостоятельности и умение с успехом пользоваться ею в военном обиходе при всяких обстоятельствах является нашей национальной чертой. Это как будто опровергает те заявления, которые приходится иногда слышать, главным образом, за границей, что политический строй, издавна установившийся у нас, препятствует развитию самостоятельности и самодеятельности, особенно у нижних чинов, что наши войска могут драться только в компактных строях, непосредственно руководимых начальниками, и что ведение боя в порядках, разжиженных, несвойственно нам. Но расчленение линейного боевого порядка на более или менее самостоятельные части, связанные между собой только общностью задачи, было сделано у нас еще во время, когда так называемые передовые военные державы запада не могли отрешиться от линейных боевых порядков в чистом их виде; точно так же действия в "рассыпку", т.е. в виде стрелковых цепей, получило осуществление впервые у нас. И в то время, когда у нас для ведения такого боя широко развились егерские войска, у Фридриха Великого было всего 1.500 егерей на всю его армию. Только при наличии способности к самостоятельным действиям у всех чинов армии мог Суворов установить, а его последователи - поддерживать требование, чтобы "каждый воин понимал свой маневр". Только при этом мог Суворов преследовать "немогузнайство". 5) Свободное отношение в форме, отсутствие преклонения перед ней, отсутствие приверженности к шаблону,- - такова национальная черта нашего военного искусства. Эта черта чрезвычайно и исчерпывающе была выражена еще в уставе 1755 г., в котором было сказано, что "всякий тот способ, которым неприятеля побить можно, за наилучший считается". В жизни же, на практике отсутствие приверженности к шаблону особенно ярко сказалось в боевой деятельности Петра Великого, когда он после 1706 г. внес в мертвенные формы линейного порядка такие поправки, которые сделали его более гибким, поворотливым, более удобным для маневрирования, а главное, - способным парализовать в значительной степени невыгодные стороны современных ему боевых построений. Особенно ярко сказывается нерутинное, нешаблонное применение у нас основ военного искусства в царствование Императрицы Елизаветы как раз в то время, когда на западе малейшее отступление при каких бы то ни было обстоятельствах от установленных форм признавалось за преступление. Построение войск в бою и пользование ими при сражениях при Пальциге, Кунерсдорфе и др., прежде всего, свидетельствует, что наши генералы того времени больше считались с жизненными условиями обстановки, чем с мертвенными формами общепринятых тогда боевых построений и шаблонными действиями. Все бои Румянцева и Суворова, не имея ничего общего с боями того времени наших западных соседей, вместе с тем, сами по себе были чрезвычайно разнообразны как по способу построения войск, так и по способу их употребления. В более позднее время такое отсутствие привязанности к раз навсегда установленным формам сказалось особенно наглядно в войну 1877-1878 гг., когда, по словам одного из талантливых исследователей этой войны, "войска наши, будучи недостаточно тактически подготовленными, обнаружили отличную способность к быстрому пониманию истинного характера современного боя и уже в конце первого сражения действовали совершенно иначе, нежели в его начале, соображаясь вполне с обстановкой". 6) Сильно развитое чувство взаимной выручки тоже является одной из отличительных особенностей нашей армии. Нет возможности перечислить всех случаев, где особенно проявилась эта особенность, но нельзя не вспомнить, что еще Петр Великий говорил, что нужно "крепко смотреть, чтобы друг друга секундовать, и когда неприятель пойдет на одно крыло, то другому крылу - неприятеля с тылу и во фланг атаковать". 7) Через все эпохи нашего военного искусства красной нитью проходит общее убеждение, являющееся безусловною нашей национальной особенностью и заключающееся в признании, что главным орудием войны всегда был и навсегда остается человек. Все Государи наши, а вслед за ними и все наши выдающиеся полководцы и военачальники на практике считались с этим положением и потому главнейшее свое внимание всегда обращали на удовлетворение материальных потребностей людей, составляющих армию, и поддержание на надлежащей высоте в соответственном напряжении нравственной, духовной их стороны. Еще Великий Петр говорил, что "всему мать есть безконфузство" и что "при добрых порядках и храбрых сердцах есть противу неприятеля сильнейшая вещь - справное оружие", т.е. началу нравственному - "храбрым сердцам" и "добрым порядкам" Петр отдавал предпочтение перед началом материальным - "справным оружием". Вот почему Петр Великий, а вслед за ним и другие Государи, полководцы и военачальники наши громадное значение придавали нравственной подготовке воинов, притом подготовке, веденной в народном, национальном духе. Нужно ли напоминать по этому поводу приказ Петра Великого, огненные речи и приказы Суворова, манифесты Александра I, благословение армии иконой Смоленской Божией Матери перед Бородиным и много других подобных случаев, когда наши военачальники в тяжелые минуты боевой жизни армии призывали ее к исполнению долга во имя наиболее святого для нее - Веры, Царя и Родины. Это же придание первенствующего значения нравственному элементу вызывало со стороны Державных вождей нашей армии и ее начальников всех степеней широкое проявление личного примера, наиболее яркими проявлениями которого являются: бессметный подвиг царя под Полтавой, поведение Румянцева под Кагулом, Суворова - всегда, везде и во всем, Скобелева под Плевной, пребывание Цесаревича Константина Павловича в армии Суворова, Императора Николая I и Александра II в армиях, действующих против Турции, командование армиями Великими Князьями, Николаем Николаевичем и Михаилом Николаевичем, и отдельными частями армии Императором Александром II в бытность его Наследником, Великим Князем Владимиром Александровичем и многие другие случаи личного участия членов Императорского Дома Романовых в военных действиях. В конце концов, мысль, что главным орудием войны всегда был и навсегда останется человек, была развита нашими выдающимися военными мыслителями, Леером и Драгомировым, в целое, вполне научно обоснованное и отвечающее природе явлений учение. 8) Традиционной и бесспорно нашей национальной особенностью в военном искусстве является никакой другой армии не превзойденная доблесть наших войск. Нет надобности подтверждать наличие этой доблести какими-либо примерами, но нельзя не отметить, что, благодаря ей, армия наша нередко совершала на войне то, что всеми до нее признавалось невозможным. Достаточно вспомнить по этому поводу нашу первую морскую победу, одержанную сухопутными войсками, отмеченную Великим царем медалью с надписью "Небывалое бывает"; атаку конницей укреплений в Рымникском сражении; штурм Измаила в 1790 г.; атаку спешенной конницей при Кобылке в 1794 г.; переход по льду через Ботанический залив; 11-ти месячную Севастопольскую оборону; зимний переход через Балканы; штурм Карса; сражение под Плевной 30-31 августа, когда наши полки дрались 30 часов подряд с потерею половины своего состава, где лежало более мертвых, чем было защитников, под перекрестным огнем с двух флангов на позициях, укрепленных, без шанцевого инструмента с ружьями Крынка, наконец, последнюю нашу войну вообще и беспримерную защиту Порт-Артура - в особенности. 9) Национальной чертой нашей стратегии являлось стремление вынести борьбу из пределов своего отечества, вследствие чего стратегия наша преимущественно была наступательной; в случае же необходимости вести войну в своих пределах у нас прибегали к способу действий, давшему столь блестящие результаты в 1707-1709 гг. и затем сто лет спустя - в 1812 г. Стратегически наступая, наши полководцы всегда ищут боя с противником. Стремление к наступлению Петр Великий выражал словами: "Нужно есть сочинять армию свою, смотря неприятельской силы и онаго намерения, дабы его во всех делах упреждать и всячески искать неприятеля опровергнуть". Миних по этому же поводу говорил: "Атака придает солдату бодрость и поселяет в других уважение к атакующему, а пребывание в недействии уменьшает дух в войсках и заставляет их терять надежду". Румянцев относительно этого высказывается так: "Я того мнения всегда был и буду, что нападающий до самого конца дела все думает выиграть, а обороняющийся оставляет всегда страх соразмерно сделанному на него стремлению"; в другой раз он говорил: "Чем опаснее и ко вреду нашему ближайше расположен неприятель, тогда наипаче идти на него прямо, не уклоняясь и не ожидая его на себя нападение, ибо наступлением можно унизить выгоды противника перед своими невыгодами". Всем хорошо известно, что Суворов настойчиво повторял "ничего отступательного", а созданный им афоризм "глазомер, быстрота и натиск", всегда с успехом применяемый им на практике, лучше всего свидетельствует о взглядах на этот счет нашего гениального полководца. 10) Трудно сказать, какой вид боя для нас является национальным. Однако, история показывает, что к наступательному бою в поле мы преимущественно прибегали тогда, когда во главе армии стояли первоклассные по талантам полководцы, как, например, Румянцев, Суворов, Скобелев и некоторые другие. Обычно же наша армия более охотно обращалась к оборонительному бою, который, однако, всегда вела чрезвычайно активно и стремилась закончить переходом в наступление. В таких боях, которые в настоящее время называются выжидательными, наша армия нередко достигала колоссальных результатов, приводя армию противника к полному разгрому, как это было под Полтавой и под Кунерсдорфом. Результатом стремления к активности в оборонительном бою у нас являлась, во-первых, идея подвижного уступа, идея, которая наиболее резко была проявлена в сражении под Полтавой в 1709 г., под Пальцигом в 1759 г., Рущуком в 1811 г., в предполагаемом сражении на р. Уже в 1812 г., в сражении под Бородиным. Во-вторых, то же стремление к активности в оборонительном бою привело к активности и при обороне крепостей. Наиболее ярким примером этому служит оборона Севастополя, которая и могла продолжаться 11 месяцев, только благодаря ее активности. Здесь кстати отметим, что на такой активности особенно настаивал Император Николай I, давший даже по этому поводу детальные технические указания, исполнение которых приносило осажденным большую пользу. Обширность нашей территории создала способность и склонность к продолжительным и быстрым маршам и привела к утверждению у нас мысли о необходимости иметь однотипную драгунскую конницу и к созданию конной кавалерии, которая, несомненно явилась у нас раньше, чем где бы то ни было. 11) В бою решающее значение у нас придавали рукопашной схватке, удару в штыки. Однако, национальные наши особенности не отрицают и значения огня и не заставляют пренебрегать им. Это видно, между прочим, из того, что в эпоху, когда национальные наши черты особенно культивировались в военном искусстве и при этом с большой пользой для дела, а именно: при Императрице Екатерине II у нас по частной инициативе и вопреки господствующим течениям на западе появляются и развиваются егерские войска, предназначавшиеся для ведения стрелкового боя, и такие наши военачальники, как Румянцев, Суворов и Потемкин, при подготовке войск всегда требовали тщательного обучения стрельбе и затем в боях всегда пользовались огнем в степени, соответственной его совершенству. Взаимодействие огнестрельного и холодного оружия и в зависимости от этого взаимодействие различных родов войск, Суворов коротко и ясно определяет так: "Пехотные огни открывают победу, штык скалывает буйно пролезших в каре, сабля и дротик победу и погоню до конца совершают". В другом месте Суворов по тому же поводу говорит: "Пехоте стрелять реже, но весьма цельно, каждому своего противника, не взирая, что они толпою. При всяком случае, наивреднее неприятелю страшный ему наш штык, которым наши солдаты исправнее всех в свете работают". Идея решающего значения рукопашного боя, вытекающая из наших национальных особенностей, развила в нашей армии склонность при действиях против крепостей штурмовать их. Штурм Измаила в 1790 г., Праги в 1794 г., Карса в 1877 г. и некоторые другие навсегда останутся блестящими проявлениями нашей национальной мощи, показывая, однако, при этом, что и нам для успеха в таких операциях необходима всесторонняя тщательная подготовка. 12) В работе конницы национальной нашей чертой является склонность к стратегической деятельности самостоятельных отрядов впереди фронта своей армии и на флангах и в тылу противника. Подтверждением этой мысли служит блестящая деятельность конницы при Петре под его личным руководством, при Екатерине ** - под начальством Румянцева, и отчасти - при Александре *, под начальством целого ряда талантливых кавалерийских генералов. <...> 13) Участию в бою артиллерии у нас всегда придавали большое значение, а во времена Императриц Анны, Елизаветы и Екатерины **, а отчасти Императора Александра *, артиллерия у нас имела решающее значение. При этом нельзя не отметить, что в царствование Императрицы Елизаветы в техническом отношении наша артиллерия, благодаря русским изобретениям, во многом стояла выше, чем в других государствах. Таковы в главных чертах национальные особенности нашего военного искусства. История показывает, что эти особенности при других, благоприятных обстоятельствах, как-то: соответствующей подготовке, хорошем руководстве, необходимом техническом оборудовании, давали нашей армии и, конечно, будут давать и впредь возможность достигать боевых результатов, необыкновенных, поразительных, для других армий положительно невозможных. При обстоятельствах же неблагоприятных эти наши особенности являлись тем средством, благодаря которому, наша армия никогда не доходила до полного разгрома и разложения и благодаря которому, из самых тяжелых испытаний она выходила с честью и с достоинством. С другой стороны отмеченные национальные особенности нашего военного искусства показывают, что русский народ таит в себе громадный запас творчества в области военного искусства, что наша армия обладает богатством и силой мысли и духа и что она вовсе не нуждается в этом отношении в опеке, откуда бы она ни исходила. На нашей национальной почве возросли такие военные гении, как Петр Великий, Румянцев и Суворов, такие выдающиеся полководцы, как Кутузов и Скобелев, такие талантливые генералы, как А.Д. Меншиков, Вейсман, Репнин, Багратион, Гурко, Радецкий, Кондратенко и многие другие, и такие военные мыслители, как Леер и Драгомиров. Эта блестящая плеяда русских деятелей оставила нам громадное богатство в области военного искусства, и их деяния представляют неисчерпаемый источник для уразумения истины и приобретения познаний в военном искусстве. Не нужно только этот чистый и могучий источник засорять чуждыми нам наслаждениями, способными лишь вопреки природе русского человека, водворять у нас господство формы и шаблона. <...>
Национальные черты русского военного искусства
в романовский период нашей истории. -
Александр Фомич Петрушевский (1826--1904) --
русский военный историк, генерал-лейтенант, автор фундаментального исследования биографии А. В. Суворова (книга "Генералиссимус князь Суворов"
Дворяне, особенно знатные и богатые, записывали своих сыновей в гвардию при самом их рождении или в годах младенческих, иногда капралами и сержантами, а у кого не было случая или связей -- просто недорослями, и оставляли их у себя на воспитании до возраста.
--
Призвание маленького Суворова стало высказываться рано, именно когда он получил первые основы образования и в известной степени познакомился с несколькими иностранными языками. Принявшись за детское чтение, он стал останавливаться на книгах военно-исторического содержания, потом искать их и ими зачитываться.
--
Хорошо составленной военной библиотеки у отца его не могло быть; книги вероятно были, по большей части, случайные. Между ними нашлись некоторые, оказавшиеся ребенку по силам; они сильно горячили его воображение, исполняя роль масла, подливаемого в огонь. Занятия принимали усиленный ход и специальный характер; мальчик, от природы чрезвычайно подвижный, веселый и живой, стал засиживаться за книгами, убегал компании сверстников, пренебрегал детскими играми, старался не выходить к гостям или тайком уходил от них в свою светелку.
--
Александру Васильевичу Суворову исполнилось 11 лет; к его отцу заехал старый знакомый, генерал Ганнибал, негр, питомец Петра Великого. Василий Иванович, беседуя с гостем, коснулся и своего сына, рассказав о его занятиях и причудах. Ганнибал расспросил отца, поговорил с сыном, пересмотрел его книги. Дело было до того ясно, наклонности мальчика в такой степени определительны и любовь к занятиям военными науками имела такой страстный характер, что колебаться было нечего. Ганнибал посоветовал Суворову-отцу не препятствовать сыну, а поощрять его в предпринятых занятиях и сказал, что блаженной памяти Петр Великий непременно поцеловал бы мальчика в лоб за его настойчивые труды. Совет был добрый; отец, конечно, желавший сыну блага от всей души, решился дать ему волю в выборе занятий, и ребенок больше прежнего был предоставлен самому себе.
--
Кроме того, уступая желанию сына, Василий Иванович записал его, в 1742 году, в гвардию, в Семеновский полк рядовым. В полк он поступил однако же не тотчас, а в 1745 году. Где именно он эти три года находился, с достоверностью сказать нельзя. Есть свидетельство, будто он был помещен в Сухопутный кадетский корпус , но принять это известие за бесспорное нельзя.
--
Популярно-исторические сочинения особенно нравятся хорошо развитым детям и читаются ими с наибольшею охотой. Из военных наук, военная история более всего приходилась в начале по плечу маленькому Суворову, могла завлечь его в дальнейшие занятия и дать сильный толчок его военному призванию.
--
Ему особенно нравился Карл ХII, этот образец неустрашимости, смелости и быстроты; такие люди сильно действуют на воображение, следовательно приходятся по детскому вкусу больше всяких иных. Только впоследствии замечается, что голова Карла была экзальтированна и не совсем в порядке, что твердость его скорее может быт названа упрямством и что вся общность его военных качеств соответствует больше идеалу солдата, чем полководца.
--
Входя в года и зрея умом, Суворов понял это, иначе не стал бы изучать, наравне с деяниями Карла, сухие, методические записки Монтекукули, строящего все на благоразумии и расчете. А некоторые его биографы утверждают, будто он одновременно пристрастился в ранней юности и к Карлу ХII, и к Монтекукули. Подобная мысль могла родиться только у панегириста с целью оправдать пристрастие молодого Суворова к Карлу ХII и установить противовес такому не совсем удачному выбору. Панегиристы вредят обыкновенно памяти своего героя больше, чем порицатели, отнимая от его изображения жизненную правду.
Траурная процессия с телом Карла XII.
Художник Густаф Седерстрём (1845--1933)
--
Самоучка-Суворов познакомился мало помалу с Плутархом, Корнелием Непотом, с деяниями Александра, Цезаря, Аннибала и других знаменитых полководцев древности, с походами Карла ХII, Монтекукули, Конде, Тюренна, принца Евгения, маршала Саксонского и многих иных.
--
Изучение истории и географии у него шло кроме того по Гюбнеру и Ролленю, а начала философии по Вольфу и Лейбницу. Артиллерию и фортификацию он изучал под руководством своего отца, который был знаком с инженерною наукою больше, чем с чем-либо другим и даже, по утверждению некоторых, перевел на русский язык Вобана. Может быть, это обстоятельство дало повод приписывать А. В. Суворову знание Вобана наизусть. Такого задалбливания не могло быть в действительности по свойствам ума Суворова, да он и не имел вовсе склонности к инженерному делу.
Иоанн Грозный показывает свои сокровища английскому послу Горсею", (1875)
Художник Александр Дмитриевич Литовченко
--
Весьма важную роль в образовании Суворова занимала религиозная сторона; но мы знаем только, что он отличался набожностью и благочестием, любил сидеть над библиею и изучил в совершенстве весь церковный круг. Этими немногими словами приходится ограничиться, иначе пришлось бы витать в области беспочвенного резонерства или прибегать к натяжкам вроде многих существующих, каково например утверждение, будто Суворов воспитывался под надзором деда, протоиерея, и что поэтому он всеми корнями своего нравственного бытия принадлежал до-Петровской Руси.
--
Суворов был самоучка, стало быть ход его образования не отличался ни строгою системою, ни методом. С самых нежных лет увлеченный примерами военных знаменитостей, он ими только и жил, ими только и дышал; никем не направляемый, он не мог добровольно делить свое время между занятиями военными и не военными, и последним уделял свой труд лишь в размере крайней необходимости.
--
Только утолив в известной степени жажду, мог он перейти к занятиям общеобразовательным, и совершилось это тогда, когда стал он человеком зрелым, хотя по летам и очень еще молодым.
--
Может быть, благодаря этому обстоятельству, выросла в нем и окрепла в самую впечатлительную пору жизни ненасытимая страсть военного славолюбия, которая прошла чрез все его существование и сделалась самым большим горем и самою большою утехой его жизни.
--
Во всяком случае, тот факт, что общее образование Суворова выросло на специально-военной основе, должен быть принят во внимание при его характеристике. Находясь в полку и продолжая работать над своим образованием, Суворов вероятно в это время посещал кадетский корпус, так как посещение им корпусных лекций удостоверяется довольно положительными свидетельствами, а в другую пору своей жизни он этого делать не мог.
"Аллегория на победу Екатерины II над турками и татарами". Фрагмент. 1772.
Художник Торелли Стефано (1712-1780)
--
Примеры подобных занятий в учебных заведениях молодых людей, состоявших на действительной службе, бывали, особенно в царствование Екатерины II.
--
Но если Суворов и слушал курс кадетского корпуса, то едва ли это обстоятельство имело существенное влияние на качество и объем его образования. Он учился пред тем так усердно и читал так много, что корпусные уроки не в состоянии были ощутительно обогатить запас его знаний, а разве внесли в них некоторую систематичность.
--
Корпусными уроками он не ограничивался и продолжал усиленно заниматься дома, на небольшой наемной квартире, ибо в казармах не жил. Все его время, без малейшего исключения, уходило на службу, на посещение классов кадетского корпуса и на домашние научные занятия; он решительно не бывал нигде, кроме этих трех мест.
--
Получая от отца известную сумму на свое содержание, конечно очень небольшую, Суворов однако ухитрялся делать экономию и все скопленное употреблял на покупку книг; но так как остатки были не велики, то доставал книги на прочтение отовсюду, откуда только мог, в том числе вероятно и из кадетского корпуса, Так проходило его время в продолжении нескольких лет подряд, и Суворов быстро формировался умственно 11.
--
По всему этому казалось бы, что из него должен был выйти ученый теоретик, так как военная служба вовсе не требовала в то время солидного образования, и невежество было почти сплошное, ни мало не препятствуя движению вперед по чиновной лестнице. Если и в настоящее время существует антагонизм между теорией и практикой, вследствие коренящегося в значительном числе образованных людей убеждения, будто теория и практика имеют не одну общую, а две разные дороги, то в половине прошлого столетия серьезная научная подготовка тем паче не считалась нужной для практической военной деятельности.
--
Но так смотрели другие, а не Суворов: он изучал усиленно теорию для того, чтобы сделаться исключительно практиком. Великим полководцем нельзя сделаться с помощию науки; они родятся, а не делаются. Тем более должно ценить тех из военных людей, которые, чувствуя свою природную мощь, не отвергают однако науки, а прилежно изучают её указания. Это есть прямое свидетельство глубины и обширности их ума. Таким умом обладал и Суворов. Он понимал, что изучение облегчает и сокращает уроки опыта; что опыт, не создавая военных способностей, развертывает их; что теория, построенная на вековых опытах, гораздо полнее, чем выводы личного наблюдения.
--
Не стал бы он тратить время на самообразование, если бы не сознавал твердо, что без науки самому храброму офицеру трудно сделаться искусным офицером; что природный дар, без образования, если и может быть уподоблен благородному металлу, то разве неочищенному и необделанному.
--
И хотя офицер и военачальник - две степени, отвечающие различным условиям, но Суворов, задавшись конечною целью, не думал обходить ближайшие, разумея, что хорошему офицеру легче добиться до высшего начальствования, чем плохому, и что добрые качества храброго, но вместе с тем искусного офицера растут под пулями и ядрами, а посредственность разоблачается.
--
Следует однако заметить, что занимаясь теориею военного дела многие годы, он относился к изучаемым предметам не рабски, а самостоятельно и свободно. Он вполне усвоил мысль, что изучая великих мужей, нельзя ограничиться прямым у них заимствованием, а тем менее впасть в ошибку подражания. Почти все, добытое путем науки, в Суворове перерабатывалось совершенно и принимало свое собственное обличье, которое иногда как будто отрицало самый образец.
--
Суворова не затягивало, не засасывало с головой, что бывает с учеными теоретиками, не обладающими сильным умом. Он не искал в науке и прямой утилитарности, как расположены делать узкие практики -- специалисты. Суворов знал, что теория подготовляет и развивает ум в известном направлении, но в деле приложения несостоятельна, ибо это задача уже самого человека. Он смотрел на приобретаемые знания как на склад всевозможных пособий для военной деятельности, но не рассчитывал требовать от изучаемой теории указаний -- в каком случае какое пособие следует употребить. Он искал не столько частного, сколько общего.
--
Основные начала военных операций неизменны во все времена и независимы от условий оружия и места; только приложение их к делу изменяется.
--
В древнее и в новое время победы выигрывались, благодаря одним и тем же первоначальным причинам, оттого изучение великих военных мастеров классической древности столько же полезно, сколько и позднейшего времени.
--
Суворов не только их не обошел, но к ним пристрастился и считал их своими учителями. Позже, в переписке и беседе, он часто вспоминал высокочтимые им имена Александра, Цезаря, Аннибала и любил на них ссылаться. Очень верно замечает один из лучших писателей о Суворове 12, что военный его гений, несмотря на всю оригинальность свою, выработался под влиянием классических впечатлений.
--
Чтобы довести до степени законченности предпринятое самообразование, Суворову нужно было иметь большую силу воли, а чтобы сладить с внутренним смыслом задачи, требовался обширный ум. Признавать за ним первую и отказывать ему во втором, значит обрекать себя на неверную постановку вопроса и стало быть на неправильные выводы, что и замечается у большей части иностранных писателей о Суворове.
--
Если бы они удостоили его обстоятельным изучением, то не приняли бы оригинальность его ума и всей натуры за недостаток умственного развития, а его способы применения научного образования к делу -- за невежество.
--
Суворов часто громил впоследствии сарказмами "бедных академиков", но подводил это название не людей науки вообще, а бездарных теоретиков, непонимающих различия между наукой и её приложением, ибо, по его мнению, в приложении-то к делу и должна выражаться сила науки.
--
В то же время, будучи исключительно практиком, он не давал спуска и практикам-невеждам, говоря про них, что они может быть и знают военное дело, да оно их не знает. Для того, чтобы не оспаривать у Суворова сильного ума и обширной эрудиции, достаточно, не следуя за ним в его жизни, познакомиться лишь с его вступлением в жизнь.
--
Поэтому обвинения его в невежестве и умственной слабости представляются не только неверными, но даже и не совсем понятными. Каков он был в занятиях научных, таков и в службе. Поступив в полк на 15 году от роду, он тотчас же сделался действительным солдатом. Служба не имела для него значения навязанного судьбою тяжкого труда; она не представлялась ему рядом скучных, формальных, мелочных обязанностей. Он ей учился, учился с увлечением, с радостью; знакомился с нею во всех подробностях, для него даже необязательных; нес на себе обязанности солдата в служебных положениях важных и неважных, легких и трудных. Для него это было нужно, как нужны были научные занятия; перед ним в неопределенной дали светилась едва видимая точка, дойти до которой он задался во что бы то ни стало. Эта отдаленная цель показалась бы для других абсурдом, бредом больного воображения, до того достижение её было несбыточно для юного дворянчика-солдата, без связей и покровительства, без большого состояния, безвестного, неказистого, хилого.
--
Но Суворов чувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы добиваться этой якобы несбыточной мечты, определил к тому средства, обдумал программу. В программу входили развитие ума и укрепление тела, что он уже делал; входило в нее и изучение солдатской среды, решение освоиться с нею вполне, без оглядок и компромиссов.
--
К этой части программы он и приступил тотчас, как попал в полк, -- и стал действительным, заправским солдатом. Мысль -- изучить солдата во внешнем его быте до мельчайших подробностей обычаев и привычек и во внутренней его жизни до тайных изгибов его верований, чувствований, понятий, -- есть в сущности мысль простая для того, кто задался такою целью, как Суворов.
--
Вся трудность заключалась в исполнении; требовались постоянство и выдержка необычайные, нужна была воля, ни перед чем не преклоняющаяся. Суворов обладал этими условиями и потому цели достиг. Может быть даже, что он ушел дальше, чем сам предполагал.
--
Едва ли перед глазами 15-20-летнего Суворова обрисовывался определенными очертаниями идеал, во всем схожий с будущим, действительным 50-60-летним Суворовым. Он мог хотеть изучить солдата, исследовать этот малый атом великого тела для того, чтобы уметь владеть этим телом. Ему нужно было средство для достижения цели, которую он видел в Юлие Цезаре, Аннибале и других; но претвориться в солдата, сделаться таким, чтобы от тебя "отдавало солдатом" всюду и всегда, -- этого он желать не мог. Не было к тому никакой надобности для человека высшего сословия, образованного и развитого; не могло быть и желания.
--
Вышло однако не так: его втянула в себя солдатская среда. В русской солдатской среде много привлекательного. Здравый смысл в связи с безобидным юмором; мужество и храбрость спокойные, естественные, без поз и театральных эффектов, но с подбоем самого искреннего добродушия; уменье безропотно довольствоваться малым, выносить невзгоды и беды, также просто, как обыденные мелочные неудобства.
--
Суворов был русский человек вполне; погрузившись в солдатскую среду для её изучения, он не мог не понести на себе её сильного влияния. Он сроднился с нею навсегда; все, на что она находила себе отголосок в его натуре, выросло в нем и окрепло, или же усвоилось и укоренилось. Этим путем много могло зародиться или развиться в нем такого, чего он вовсе не искал и даже чего не хотел бы. По крайней мере мы находим подтверждение этой мысли впоследствии, в его собственных словах; он не раз пытается извинить себя во многом тем резоном, что судьба определила ему, так сказать, сложиться в солдатской среде.
--
В бытность свою солдатом, он изучил во всей подробности воинские уставы и постановления, бывал постоянно на строевых ученьях и ходил в караул; сам чистил ружье, называя его своей женой; разделял с нижними чинами все их служебные труды. В нем не было и тени дилетантского верхоглядства или резонерства; все было для него достойно внимания и строгого исполнения; он ничего не делал на половину или кое-как, все заканчивал; всякую обязанность свою или служебное требование исполнял с величайшею точностью, граничившею с педантством.
--
Его уму был присущ дух критики, но он дал ему волю только впоследствии; теперь он учился, -- и критике места не было. Такого разбора солдат не может быт заурядным служакой, и действительно Суворов был образцом для всех.
--
Между тем это не могло доставаться ему легко; в полку застиг его критический возраст, когда здоровье требует особенного о себе попечения. Но Суворов вышел и тут победителем, продолжая начатую дома закалку своей натуры. Это был целый прикладной курс гигиены, обдуманный и с большим терпением исполняемый. Суворов положительно укрепил свое здоровье и, будучи с виду тщедушным и хилым, лучше иных здоровяков переносил усталость, голод, ненастье и всякого рода лишения.
--
Почти никаких подробностей о его службе в нижнем звании до нас не дошло, кроме одного случая, который он сам потом рассказывал. Из числа военных занятий мирного времени, караульная служба имеет наиболее важности и исполняется в военное время почти без изменений, совершенно так же, как и в мирное, чего про многое другое сказать нельзя. Поэтому строгое, педантическое исполнение всех мелочных требований караульной службы ест непременное условие солдатского воспитания и образования. Именно в этом солдату-Суворову и пришлось однажды выдержать испытание. Будучи в Петергофе в карауле, он стоял на часах у Монплезира, Императрица Елизавета Петровна проходила мимо; Суворов отдал ей честь. Государыня почему-то обратила на него внимание и спросила, как его зовут. Узнав, что он сын Василия Ивановича, который был ей известен; она вынула серебряный рубль и хотела дать молодому Суворову. Он отказался взять, объяснив, что караульный устав запрещает брать часовому деньги. "Молодец", сказала Государыня: "знаешь службу"; потрепала его по щеке и пожаловала поцеловать свою руку. "Я положу рубль здесь, на земле", прибавила она: "как сменишься, так возьми". Крестовик этот Суворов хранил всю свою жизнь .
--
Долго тянул Суворов солдатскую лямку. В 1747 году был он произведен в капралы, через 2 1/2 года в подпрапорщики, в 1751 году в сержанты 1. В своем прошении в Московское дворянское депутатское собрание он говорит, что состоял в унтер-офицерских чинах с исправлением разных должностей и трудных посылок. Нет сомнения, что на такого исправного и ретивого служаку возлагались поручения, требовавшие распорядительности, но какого именно рода они были, нам неизвестно, кроме одного.
--
Из двух сохранившихся подорожных видно, что сержант Суворов был послан в Дрезден и Вену с депешами в 1752 году, где и находился с марта по октябрь . Причиною выбора Суворова для такой командировки было конечно, кроме его служебной репутации, также и знакомство его с иностранными языками.
--
Наконец 15 апреля 1754 года Суворов был произведен в офицеры. Свои сержантские обязанности он исполнял перед производством совершенно с тою же добросовестностью, как служил прежде простым солдатом.
--
Ротный командир его говорил Василию Ивановичу, что он сам напрашивается на трудные служебные обязанности, никогда ни для каких надобностей служебных не нанимает за себя солдат, а исполняет сам; любит учить фронту, причем весьма требователен; большую часть времени проводит в казармах; солдаты очень его любят, но все считают чудаком .
--
Произведенный в офицеры, Суворов расстался с Семеновским полком и поступил в армию, в Ингерманландский пехотный, поручиком 1. Поздно дослужился он до офицерского чина; ему тогда шел уже 25 год, а в этом возрасте многие в то время бывали полковниками и даже генералами. Так Румянцев произведен в генерал-майоры на 22 году, Н.И. Салтыков дослужился до этого чина, имея 25лет, Н. Б. Репнин 28 лет.
--
Но производство в чины наверстать было можно впоследствии, что он и сделал, а долгая, тяжелая солдатская школа никаким дальнейшим опытом не заменялась. Кто в ней не был, для того этот недостаток оставался невознаградимым. Суворов это хорошо понимал и позже говаривал: "Я не прыгал смолоду, зато прыгаю теперь".
--
Он не был скороспелкой, как многие другие, зато успел развить в себе качества, искусственному росту не присущие.
--
Было бы очень любопытно и поучительно проследить первое время офицерской службы Суворова. Многое в нем спорное, неясное или загадочное сделалось бы несомненным; если бы мог быть воспроизведен с фотографическою верностью хоть один день его тогдашней жизни. К сожалению этого нет; сведения о нем за несколько лет вперед еще беднее, чем за время солдатской службы в гвардии.
Наградной знак Ингерманландского 10-го гусарского полка
--
В Ингерманландском полку прослужил он около двух лет, причем бывал часто у отца и по его доверенности хлопотал в присутственных местах, собирая выписи из книг на разные части отцовского недвижимого имения.
--
В январе 1756 года его повысили в обер-провиантмейстеры и послали в Новгород; в октябре того же года сделали генерал-аудитор-лейтенантом, с состоянием при военной коллегии; в декабре переименовали в премиер-майоры:). Следовательно первые годы по производстве в офицеры, он только временами нес строевую службу и по всей вероятности ротой не командовал. В чем именно заключались его обязанности в Новгороде и при военной коллегии, -- не знаем, но судя по его взглядам и вкусам позднейшего времени, надо полагать, что занятия эти приходились ему не по нутру. Однако они не прошли бесследно и принесли ему пользу. Спустя 35 лет, в Финляндии, поставленный в необходимость приводить в порядок хозяйственную часть войск, он замечает в одном из своих писем, что этот род службы для него не новость, что он подготовился к нему раньше, когда был обер-провиантмейстером 15.
--
Несомненно то, что в эту пору своей жизни и службы, Суворов продолжал ревностно заниматься своим умственным образованием, которое приняло теперь более общее развитие. Он не хотел быть только ремесленником военного дела и именно потому, что ставил его выше всякого другого.
--
Из предметов общего образования, история и литература стояли у него на первом плане, но не исключали никаких других знаний. Литературные знаменитости последнего времени были ему хорошо известны, и он любил их впоследствии цитировать при каждом удобном случае. Он теперь не только много читал, но пробовал и писать. В Петербурге, при кадетском корпусе, составилось в царствование Елизаветы Петровны первое Общество любителей русской словесности и первый русский театр.
Михаил Матвеевич Херасков (1733 -- 1807) --
русский поэт , автор огромной по объёму эпической поэмы "Россиада".
--
Находясь по временам в Петербурге, Суворов посещал это общество и читал там свои литературные опыты. Сведение это идет от писателя того времени, Хераскова, автора Госсиады, с которым Суворов был в приятельских отношениях; тоже самое утверждает и другой писатель прошлого столетия, Дмитриев. Литературные опыты Суворова написаны в любимой форме того времени, именно в виде разговоров в царстве мертвых.
--
Таких взглядов Суворов держался постоянно, всю свою жизнь; это доказывает, что в молодости он обладал уже полным самосознанием и правилами, выработанными близким знакомством с историей и работой собственной мысли. Человек, вступающий на жизненное поприще с добытыми таким путем основаниями, не может не иметь будущности. Чтобы свести к итогу все изложенное, приведем слова одного иностранного писателя, который сказал, что Суворов завоевал сперва область наук и опыты минувших веков, а потом победу и славу.
См. далее из кн. Александра Фомича Петрушевского
Отъезд А. В. Суворова из села Кончанского в поход 1799 г.
