ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Благоразумие Полководца

Энциклопедия русского офицера

Сохранить,

чтобы продолжить военную мудрость

0x01 graphic

Война 1812. "Переход французов через Березину".

Художник Кившенко Алексей Данилович

БЛАГОРАЗУМИЕ ПОЛКОВОДЦА.

Плиний Младший, говоря о Траяне, отмечал, что тот, "отличившись в войне, преуспел и во время мира". (Плиний Младший). (Сокр). (4). <...> Часто я, сенаторы, молча, сам с собою, размышлял над тем, какими качествами должен обладать тот, беспрекословной власти которого подчиняются моря и земли и от кого зависят мир и война. Однако, как я ни старался создать образ принцепса, которому подобает равная почти с бессмертными богами власть, мне даже в мыслях никогда не удавалось приблизиться к тому образцу, который мы имеем перед глазами. Иной, отличившись на войне, потом потерял свой блеск в обстановке мира; другого прославила тога, но не далось ему в то же время военное искусство, один заставил себя уважать, действуя страхом, другой снискал любовь унижением, тот в общественной деятельности не смог сохранить доброй славы, сложившейся за ним на основании его семейной жизни; другой, наоборот, в кругу своей семьи запятнал славу, приобретенную на общественном поприще: не было еще до сих пор человека, у которого его доблести не затмевались бы от близкого соседства с какими-нибудь пороками. Наоборот, какое удивительное согласие всяких похвальных качеств, какое гармоническое сочетание всяких доблестей видим мы в нашем принцепсе! Ни жизнерадостность его не вредит строгости его нравов, ни простота в обращении не умаляет его достоинства, ни гуманная его снисходительность не идет у него в ущерб его величию. А его бодрость, а статная фигура, величественная голова и полное достоинства лицо и ко всему этому цветущий возраст, без физической слабости, но в то же время не без некоторых ранних признаков старости, дарованных ему богами как бы нарочно для того, чтобы придать больше величия его царственной осанке! Разве все это не делает для всех очевидным, что он истинный, прирожденный государь? <...> (6) Великое посрамление легло на наше время, глубокая была нанесена рана нашему государству: император, отец рода человеческого, был осажден, захвачен в плен, лишен свободы, лишен был, кротчайший старец, возможности оберегать людей, лишен был принцепс самого главного и сладостного в своем положении, именно, чтобы ни в чем не знать принуждения. Если, однако, это было единственное основание, которое приблизило тебя к кормилу общественного спасения, то я готов воскликнуть, что это достойная этому цена. Расшаталась дисциплина в войске, но лишь для того, чтобы ты явился ее исправителем; показан был наихудший пример в истории, но лишь для того, чтобы противопоставить ему наилучший; наконец, принцепс был вынужден предать смерти людей, которых он не хотел убивать, но это для того, чтобы создать такого принцепса, к которому невозможно было применить принуждение. <...> (7) Вот новый и неслыханный путь к принципату. Тебя сделала императором не твоя собственная страсть, не собственный твой страх, но польза других, испытываемое другими опасение. Пусть всем кажется, что ты достиг высочайшего положения, доступного людям, однако твое прежнее положение было для тебя более счастливо: ты перестал быть частным человеком под управлением хорошего принцепса. Ты приобщился к трудам и заботам [управления], но тебя побудили взять на себя эти заботы не обеспеченность и радость, связанные с этим положением, а наоборот, трудности и тягости. Ты принял на себя управление в тот момент, когда другой стал сожалеть о том, что он его имел. <...> (10) Авторитет приказывающего поднимался оттого, что власть его сама была под величайшей угрозой, и казалось, что тем более следует повиноваться его воле, чем меньше ей подчинялись другие. К тому же ты слышал утверждение этой власти сенатом и народом. Это было мнение и выбор не одного только Нервы. В самом деле, где только были какие люди, все пожеланиями своими добивались того же, он же лишь по праву принцепса опередил других и первый сделал то, что собирались все сделать. Клянусь Геркулесом! Не оказалось бы это настолько всем угодным, если бы не было одобрено еще прежде, чем было исполнено. А с какой сдержанностью - боги бессмертные! - принял ты свою власть и свое счастье! Ты был императором только по титулу, по изображениям своим и по знакам отличия, а во всем остальном: по своей скромности, труду, бдительности - ты был и вождь, и командир, и просто солдат, так как большими шагами ты шел всегда впереди своих знамен и орлов и сам для себя ты извлек из усыновления одну только сыновнюю почтительность и покорность и в молитвах своих просил долгих лет и долгой славы этому своему положению. <...> (12) А теперь снова вернулся ко всем к ним великий страх и рвение исполнять наши приказания. Ведь они видят вождя римлян, одного из тех прежних и древних, которым титул императора присуждался на полях, устланных сраженными врагами, и на морях, взбаламученных победами. Итак, мы опять принимаем заложников, а не выкупаем [своих], и, победив, заключаем условия, не принимая на себя огромных затрат и тяжелых обязательств. Они просят нас, умоляют; мы же или оказываем щедрость, или отказываем в ней и делаем то или другое благодаря могуществу нашей империи; а они благодарят, если добьются своего, не осмеливаются жаловаться, если им было отказано. Да и посмели ли бы они, раз они знают, как ты наступал на отважнейшие народы в то время года, которое для них наиболее благоприятно, а для нас особенно тяжело, когда Дунай холодом соединяет свои берега и, затвердевший от льда, выдерживает на своей спине движение огромных полчищ, когда дикие племена обороняются не столько оружием, сколько своим климатом и своими созвездиями. Но где только поблизости появлялся ты - обстоятельства словно менялись на обратные: они держались, укрывшись в своих укромных тайниках; наши же отряды воинов радовались тому, что ходили по берегам и, пользуясь с твоего разрешения даже неблагоприятными условиями, заставляли варваров почувствовать, что такое зима. (13) Так уважают тебя враги. А как твои собственные солдаты? Каким способом заслужил ты такое с их стороны восхищение, что вместе с тобой они легко переносят и голод и жажду? Когда во время военных упражнений с пылью и потом солдат смешивался и пот полководца и, отличаясь от других только силой и отвагой, в свободных состязаниях ты то сам метал копья на большое расстояние, то принимал на себя пущенное другими, радуясь мужеству своих солдат, радуясь всякий раз, как в твой шлем или панцирь приходился более сильный удар; ты хвалил наносивших его, подбадривал их, чтобы были смелее, и они еще смелели, и когда ты проверял вооружение воинов, вступающих в бой, испытывал их копья, то если какое казалось более тяжелым для того, кому приходилось его взять, ты пускал его сам. А как ты оказывал утешение утомленным, помощь страдающим? Не было у тебя в обычае войти в свою палатку прежде, чем ты не обойдешь палатки твоих соратников, и отойти на покой не после всех остальных. Не казался бы мне император достойным такого удивления, если бы нашелся подобный полководец среди древних Фабрициев, Сципионов и Камиллов. Ведь в то время всегда находился кто-нибудь лучший, кто мог бы возбудить пыл подражания. Но после того как упражнение с оружием из серьезного занятия превратилось в зрелище, из труда - в удовольствие, после того как упражнениями нашими стали руководить не какие-либо ветераны, украшенные венком с башнями или какой-нибудь гражданской наградой, а какие-то инструктора из презренных греков, каким великим примером, кажется, нам, если хоть один из всех восхищается отечественным обычаем, отечественной доблестью и без соперников и, не имея перед собой лучшего примера, состязается и соревнуется с самим с собой, и как управляет один, так и является единственным, кому подобает управлять. <...> (15) В должности [военного] трибуна ты еще в юных годах, но уже с отвагой зрелого мужа, побывал в отдаленнейших и столь различных между собой странах, и уже в то время судьба наставляла тебя долго и основательно учиться тому, чему ты в скором времени должен был сам учить других. Не довольствуясь тем, что ты изучил лагерную жизнь и как бы прошел в короткое время всю службу, ты так провел свою должность трибуна, что сразу мог бы быть вождем, и нечему было тебе уже учиться в то время, когда ты начал учить других. За десять лет службы ты узнал разные обычаи племен, расположение областей, выгодные условия местностей, и различие вод и климата ты научился переносить так же, как ты привык переносить перемену воды и климата на своей родине. Сколько раз сменял ты коней, сколько раз отслужившее тебе оружие! <...> (16) Но тем более достойна восхваления твоя умеренность, что, не насыщаясь военной славой, ты любишь мир и те обстоятельства, что отец твой был удостоен триумфов и что лавровая ветвь была посвящена Юпитеру Капитолийскому в день твоего усыновления, - все это не является для тебя причиной, чтобы ты при всяком случае стремился к триумфам. Ты не боишься войн, но и не вызываешь их. <...> (18) Одно напоминает мне другое. Как прекрасно, что дисциплину в лагерях, пошатнувшуюся и почти совсем упавшую, ты снова восстановил, преодолев пороки предшествующего поколения: лень, упрямство и нежелание повиноваться. Безопасно стало заслуживать уважение в любовь, и уже никто из вождей не боится больше ни того, что солдаты его любят, ни того, что не любят, а потому, в равной мере уверенные, что не подвергнутся ни оскорблениям, ни льстивым восхвалениям, она усердствуют в трудах, участвуют в упражнениях, учатся действовать оружием, брать крепости, командовать людьми. В самом деле, не вождь тот, кто думает, что ему грозит опасность, которую он готовит врагам; а таково было убеждение тех, кто объят был страхом, так как совершая враждебные нам поступки. Ведь они именно радовались и тому, что в забросе были военные упражнения и не только дух, но и сами тела воинов изнеживались, да и мечи от неупотребления тупились и покрывались ржавчиной. А вожди наши страшились козней не столько со стороны чужеземных царей, как от своих же командиров, и вооруженных рук не врагов, а своих собственных соратников. (19) Среди небесных светил естественно бывает так, что появление более сильных затмевает более мелкие и слабые: так же и прибытие императора к войску затеняет достоинство подчиненных ему командиров. Ты же действительно был выше других, но притом никого не умалял: все командиры сохраняли свое достоинство в твоем присутствии, как и без тебя; мало того, у многих достоинство еще возрастало, потому что и ты им оказывал уважение. Потому, одинаково дорогой высшим чинам и нижним, ты так совмещал в себе [личность] полководца-императора и товарища-соратника, что как требовательный начальник ты вызывал у всех старание и усердие, а как участник в трудах и товарищ поднимал общий дух. Счастливы те, чью преданность и усердие ты одобрял не через посредников и вестников, но сам лично, и не по слухам, а убедившись собственными глазами! Они достигли того, что ты, отсутствуя и в отношении отсутствующих, ничему так не доверял, как тому, что видел сам. <...> (25) И я, сенаторы, не боюсь, что покажусь слишком многословным, так как особенно для нас желательно, чтобы больше было основания воздавать благодарность нашему принцепсу; и было бы, пожалуй, даже более почтительно хранить про себя самые чистые и не излитые в словах мысли об этом, нежели говорить об этом кратко и наспех, ибо ведь то, о чем молчишь, кажется, таким именно значительным, каким оно и есть на самом деле. Если только ты не думаешь, что легко добиться обогащения триб и предоставления народу пайка, да притом еще и полностью, после того как солдаты получили часть своей доли раздач. Разве способен человек с заурядным характером на то, чтобы предоставить больше тому, кому легче отказать? Хотя в данном случае при всем различии положения все же осуществлен принцип равенства. В самом деле, солдаты уравнены с народом в том, что хоть они получали только часть пайка, но зато первыми, а народ с солдатами в том, что он хоть и позже, но зато получил все полностью. И действительно, с каким благожелательством все было поделено! Дано было и тем, которые после твоего эдикта оказались внесенными в списки на место вычеркнутых оттуда, уравнены были с остальными и те, которым ничего не было обещано. Одного задерживали дела, другого нездоровье, моря, реки. Каждого ждали, приняты были меры, чтобы никто не был в тот момент болен, или занят, или в отдалении: каждый мог придти, когда захочет, когда сможет. Великое это дело, цезарь, и совершенно в твоем духе: своим талантом расточать щедроты, как бы сближать самые отдаленные друг от друга страны, сокращать дальность расстояния, предупреждать несчастья, способствовать благоприятной судьбе и всеми средствами добиваться, чтобы, когда ты распределяешь паек, каждый из римского народа чувствовал в себе гражданина даже в большей мере, чем просто человека. <...> (45) И прежние принцепсы, исключая твоего отца, да еще одного или двух, - и то я много сказал - больше радовались порокам, нежели добродетелям граждан; во-первых, потому что каждому нравится в другом узнавать свои свойства, наконец, они считали более выносливыми для рабства таких людей, которым и не подобает быть ничем другим, как рабами. В их руках они сосредоточивали все блага, людей же благонамеренных, державшихся в стороне от дел и в бездействии и как бы заживо погребенных, они возвращали в общество и в свет, только чтобы подвергать опасности доносов. Ты же выбираешь себе друзей из наилучших; и клянусь Геркулесом! справедливо, чтобы дороже всего хорошему принцепсу были те, кто был ненавистен дурным. Ты хорошо знаешь, как различны по своей природе деспотия и принципат; итак, именно тем особенно дорог принцепс, кто больше всего тяготится деспотом. Поэтому ты выдвигаешь на видные места в качестве образцов и примеров тех людей, образ жизни которых и характер тебе особенно нравятся, и потому до сих пор не брал на себя ни цензуры, ни надзора за нравственностью, что тебе больше нравится воздействовать на наши сердца своими благодеяниями, нежели исправительными средствами. Да я и вообще не знаю, не больше ли приносит пользы нашим нравам тот принцепс, который дозволяет людям самим исправляться, чем тот, который принуждает к этому. Мы легко поддаемся, в какую бы сторону нас ни вел принцепс, и даже - я бы сказал - мы во всем следуем за ним. Мы стремимся быть дороги именно ему, стремимся заслужить одобрение именно с его стороны, на что напрасно бы рассчитывали люди другого склада, и следовательно, оказывая ему такое послушание, мы приходим к тому, что почти все живем согласно нравам одного. К тому же не так уже плохо мы устроены, чтобы, умея подражать дурным принцепсам, мы не смогли подражать хорошему. Продолжай только, цезарь, действовать так же, и твои предложения, твои действия приобретут значение и силу постановлений цензуры. Ведь жизнь принцепса - та же цензура и притом непрерывная: по ней мы равняемся, она нас ведет, и мы не столько нуждаемся в применении власти, сколько в примере. В самом деле, страх - ненадежный учитель правды. Люди лучше научаются примерами, в которых, главным образом, хорошо то, что они доказывают на деле, что может осуществляться все то, чему они учат. <...> (47) Так что же ты воспитываешь? Жизнь или преимущественно нравы юношества? С каким достоинством ты говоришь с учителями, с каким авторитетом мудрости обращаешься с учеными! Насколько занятия снова приобрели при тебе и живой дух, и кровь, и отечество! А в прежнее время бесчеловечная жестокость преследовала все это изгнанием, когда принцепс, сознавая в себе все пороки, изгонял искусства, враждебные ему, не столько из ненависти к ним, сколько из уважения. Ты же все искусства охраняешь, держишь в своих объятиях, воспринимаешь глазами и ушами. Ты обеспечиваешь все, чему они учат, и в такой же мере их уважаешь, как и они тебя одобряют. Разве каждый, кто бы ни отдался научным занятиям, не получает вместе со всеми прочими благами как одну из первых наград легкий доступ к тебе самому? <...> (53) Все, что мною уже сказано о прежних принцепсах, сенаторы, и все, что я сейчас о них говорю, направлено к тому, чтобы показать, как отец наш, преобразуя, исправляет испорченные в силу столь долгой привычки и даже развращенные нравы верховной власти. Ведь и вообще все можно восхвалить по достоинству только через какое-нибудь сравнение. Кроме того, первейшей обязанностью любящих граждан по отношению к хорошему государю является порицание предшествовавших, с ним несхожих. Нельзя в достаточной мере выразить свою любовь к хорошему государю иначе, как возненавидев в такой же степени дурного. Прибавьте к этому, что одной из самых важных и славных заслуг нашего императора является то, что при нем можно с безопасностью порицать дурных правителей. <...> (65) Далее, на трибуне форума [на ростре] с таким же благоговением ты сам подчинил себя законам, таким законам, о цезарь, которые никто не писал для государей. Но ты не хочешь пользоваться большей свободой действия, чем какая предоставлена нам, и, таким образом, получается, что мы сами хотим предоставить ее тебе больше. То, что я слышу сейчас впервые, о чем теперь только узнаю, - это то, что не принцепс выше законов, а закон выше принцепса, и что то же самое, что запрещено нам, запрещено и цезарю, притом еще и консулу. <...> (80) А что сказать о той мягкости и вместе строгости, о том мудром снисхождении, которые видны во всех твоих судебных разбирательствах? Ты заседаешь в суде не для обогащения своей казны, и нет для тебя другой награды за произнесение приговора, как собственное сознание, что ты правильно рассудил дело. И тяжущиеся стороны стоят перед твоим трибуналом, беспокоясь не столько о своем имуществе, сколько о том, какое ты вынесешь о них мнение, и не так боясь твоего приговора, как твоей оценки их нравственности. Поистине почетным долгом государя и даже консула является примирять враждующие между собой государства и усмирять возгордившиеся народы не столько силой власти, сколько доводами разума, препятствовать несправедливости должностных лиц, задерживать исполнение того, чему не следует совершаться; им подобает, наконец, с быстротой небесного светила все самим осматривать, ко всему прислушиваться и куда бы ни позвали - тотчас же, подобно какому-нибудь божеству, являться лично и оказывать помощь. Мне думается, что именно так разрешает все дела своей божественной волей сам отец мира, когда обращает взоры свои на землю и удостаивает судьбы людей считать наравне с небесными делами. Теперь же, избавленный от этих забот, на свободе он заботится только о небесном, после того как поставил тебя исполнять свои обязанности по отношению к человеческому роду. И ты исполняешь этот долг и удовлетворяешь поручителя, так как каждый день твой ознаменован каким-нибудь полезным для нас делом и приносит тебе величайшую славу. <...> (83) Признаком высокого положения является, прежде всего, то, что оно не допускает ничего скрытного, ничего тайного, а высокое положение государей делает доступным молве не только то, что находится в их доме, но и все тайное, что происходит даже в спальне и в самых интимных уголках. Но для твоей, цезарь, славы нет ничего лучше, как чтобы тебя можно было наблюдать со всех сторон и до конца. Правда, достаточно славно и то, что ты делаешь перед всеми, но не менее значительно то, что ты сохраняешь за дверями своего дома. Велика твоя заслуга, что ты сам себя удерживаешь от соприкосновения со всем порочным; но еще больше значения имеет то, что ты так же оберегаешь своих домашних. <...> (85) Но уже и в душах частных людей заглохли древние возвышенные чувства дружбы, на место которой вселились лесть, подслуживание и лицемерная любовь, что хуже даже ненависти. Таким образом, и во дворце государей оставалось только наименование дружбы, пустое, осмеянное. Ибо, какая же могла быть дружба между такими людьми, из которых одни считали себя господами, а другие рабами? Но ты вернул истинную, отвергнутую было, блуждавшую бездомно дружбу. У тебя есть настоящие друзья, потому что и сам ты для них истинный друг. Ведь нельзя предписать своим подданным любовь, как предписывается все другое, да и нет другого чувства, столь возвышенного и свободного, не допускающего деспотизма, нет другого чувства, в такой же мере требующего взаимности. Может быть, государь и бывает иногда ненавидим, несправедливо, конечно, но все же бывает, даже если сам не показывает ненависти к своим гражданам, но любимым, если сам не любит, никогда не бывает. Итак, ты сам любишь, когда тебя любят, и в этом-то чувстве, которое для обеих сторон является самым возвышенным, и заключается вся твоя слава. Если ты, занимая высшее положение, снисходишь до исполнения дружеских обязанностей и из императора превращаешься в друга, то ты именно тогда и становишься больше всего императором, когда выступаешь в роли друга. В самом деле, если положение государя таково, что больше всего нуждается в друзьях, то и главной заботой государя является создавать себе друзей. Пусть всегда будет тебе приятно это правило и, подобно тому, как ты соблюдаешь остальные свои доблести, свято и неизменно придерживайся также и этой. Никогда не позволяй убедить себя в том, что якобы унизительно для государя не испытывать чувства ненависти. Самое приятное в человеческих переживаниях это быть любимым, но не менее прекрасно и самому любить. Тем и другим ты пользуешься так, что хотя сам любишь весьма горячо, все же тебя любят еще больше. Во-первых, потому, что одного любить легче, чем многих, затем потому, что у тебя есть такая способность привязывать к себе людей, что разве только самый неблагодарный может не отвечать тебе еще сильнейшим чувством. <...> (87) Никогда никого ни к чему не принуждать и всегда помнить, что никому не может быть дано такой власти, чтобы свобода от нее не была для других еще приятнее, является признаком гражданственности и особенно подходит для отца отечества. Ты, цезарь, один только умеешь ставить на должность людей, несмотря на то, что они хотели бы сложить ее с себя; ты же, хоть и против своей воли, отпускаешь с нее тех, кто об этом просит; и ты не считаешь при этом, что друзья твои, просящиеся на покой, покидают тебя: ведь ты всегда умеешь найти и таких, кого можно призвать к работе из отпуска, и таких, кому можно предоставить покой. <...> (88) Многие государи, будучи господами над своими гражданами, были рабами своих отпущенников: они следовали их советам, исполняли их желания, через них они выслушивали других, через них вели переговоры; через них выпрашивались претуры, жреческие должности и консульства, мало того, - этих должностей просили у самих вольноотпущенников. Ты ставишь своих отпущенников на весьма почетное место, но все же считаешь их не более как за отпущенников и полагаешь, что с них достаточно и той награды, что их считают честными и скромными. <...> (93) Но выше всего, кажется, надо поставить то, что ты позволяешь быть настоящими консулами тем, кого ты сам сделал таковыми. Ведь не существует никаких опасностей для консулов нашего времени, нет никакого страха перед государем, который мог бы подавить и сломить их дух. Им не приходится ничего выслушивать против своей воли, не приходится принимать никаких решений по принуждению. Эта почетная должность сохраняет и навсегда сохранит подобающее ей уважение, и благодаря нашему авторитету не будет утрачена и наша безопасность. <...> (94) В конце своей речи я как консул обращаюсь с молитвой о наших людских делах к богам покровителям и хранителям нашего государства, особенно к тебе, о Юпитер Капитолийский, чтобы ты не оставил нас твоей милостью и придал бы вечность своим благодеяниям. <...> (Плиний Младший).

0x01 graphic

После атаки. Перевязочный пункт под Плевной.

Художник Верещагин Василий Васильевич

БЛАГОРОДСТВО.

Благородством именуется между нами отличность, обыкновенно воздаваемая происшедшим от показавших великие услуги отечеству, и государи в знак благодарности к оным сим отличают их от прочих, то есть изъявляют им противу других более уважения. В другом случае государь, почитая личное достоинство гражданина или воина, дает право дворянства в том расположении, что получающий продолжит те отличительные способности и добродетели, учинившиеся причиною его возвышения, вследствие чего возвещает об нем: "Что такой-то, служа с пользою отечеству своему, отличается от прочих сограждан отменною степенью почести и имеет за то основательные причины требовать от них благодарности. Что если поведение его будет соответствовать сим намерениям, то общество для собственной пользы своей должно оказывать особливое ему уважение". Но если владеющие обществами законом постановили, чтобы предавалось в наследие титло благородства происходящим от людей, славными делами отличившихся, то сие не иначе, как в том намерении, что благородные, имея преимущественные выгоды, могут получить лучшее от родителей своих воспитание, приобрести правила чести, великодушные чувствования, разум и сердце, тщательно приуготованные. Из сего не явственно ли следует, что благородные, получающие столь малою ценою сие великое преимущество, должны восчувствовать, сколько обязаны они показать преданности отечеству, чтобы заслужить по достоинству толико знаменитое наследие. Что отличность сия не в ином намерении учинилась наследственною, как чтобы тем оживить их в юности еще сущих и заставить последовать примеру своих предков, чтобы соблюдали они те же правила, какие соблюдаемы были их родителями, то есть защищали бы мужественно свое отечество, беспрестанно старались бы приобретать таковые же способности, какими те себя ознаменовали, и поддерживали бы память их мудростию, мужеством и заслугами превосходными, ибо благородство от того, кто обладает оным, требует большей привязанности к своему отечеству, нежели от прочих, потому что, чем более он от него получает, тем более должен оказывать к оному ревности и усердия. И кому ж более в отечестве принимать участия, как не благородному? Ибо преимущества дворянина в недрах оного заключаются, для которого отличности и почести изобретены. Истинное правило нравоучения предписывает благородным, определившим себя к оружию, людям знатным и на высшие степени возведенным отличать себя едиными добродетелями и познаниями, приличествующими их званию. Оно запрещает им предаваться поведению низкому или порокам, могущим уподобить их самой презрительной подлости, поелику благородству означать должно величие души, хотение твердое и постоянное блюсти священные права пекущегося об нем и награждающего его государя и отечества. (А.Ф. Бестужев. Из трактата "О воспитании". - В кн.: Антология педагогической мысли России ХVIII в. / Сост. И.А. Соловков. - М.: Педагогика, 1985. - С.409-448) (Ксенофонт). Благородство Кира. Обогнув поле боя и доехав до боевых машин, Кир решил взобраться на одну из башен и посмотреть, нет ли где еще какого-либо вражеского отряда, который продолжает борьбу. Поднявшись на башню, он увидел, что вся равнина заполнена конями, людьми, колесницами, бегущими и преследующими, побеждающими и терпящими поражение. Нигде он не мог заметить ни одного вражеского отряда, который продолжал бы сопротивление, кроме плотной колонны египтян. Эти, попав в трудное положение, стали кругом и, ощетинившись во все стороны копьями, застыли неподвижно за своими щитами. Они не предпринимали более никаких действий и несли страшный урон. Кир был восхищен их мужественным поведением и жалел, что гибли такие храбрецы. Поэтому он приказал всем сражавшимся вокруг бойцам отойти и не позволял более никому нападать на египтян. Затем он послал к ним глашатая с вопросом, хотят ли они все погибнуть, сражаясь за тех, кто бросил их в бою, или спастись, сохранив славу храбрых воинов. В ответ те заявили: "Как же мы сможем спастись и сохранить славу храбрых воинов?" На это Кир сказал им: "Но ведь мы видим, что вы одни остаетесь в строю и намерены продолжать бой". "В таком случае, - продолжали спрашивать египтяне, - как мы сможем обеспечить себе спасение почетным образом?" "Очевидно, - отвечал им Кир, - [если вы обеспечите себе спасение, не предав никого из союзников], сдав оружие и став друзьями тех, кто предпочитает сохранить вам жизнь, хотя мог бы уничтожить вас". Выслушав это, египтяне спросили: "А если мы действительно станем твоими друзьями, как ты решишь поступить с нами?" "Так, - отвечал Кир, - чтобы, делая вам добро, в свою очередь получать от вас услуги". "Какое же именно добро?" - спросили снова египтяне. На что Кир ответил: "Я мог бы положить вам плату больше той, которую вы получаете теперь, на все время этой войны. А когда наступит мир, то всем вам, кто пожелает остаться у меня, я предоставлю для поселения землю и города и дам женщин и рабов". Выслушав это, египтяне попросили, чтобы их только освободили от участия в войне с Крезом, поскольку, как они заявили, с ним одним у них была личная дружба. С прочими условиями они полностью согласились и обменялись с Киром заверениями в верности. Потомки египтян, которые остались тогда на службе у Кира, и поныне сохраняют верность персидскому царю. (Ксенофонт. Киропедия).

0x01 graphic

"Жанна д'Арк перед Господом". 1901

Художник Люк-Оливье Мерсон.

Боевое доверие.

Боевое доверие людей к своему начальнику, как нам кажется, сложится весьма легко и скоро в том случае, когда люди видят в своем командире выдающийся пример бесстрашия и доблести в бою и, кроме того, когда он будет обладать умением вести свои войска к победе. В этом последнем отношении можно с уверенностью сказать, что если начальнику удастся доставить своим подчиненным чарующее чувство испытать все наслаждения одержанной победы, что он вполне завладеет их доверием, и люди с уверенностью пойдут за этим начальником в следующий бой. Из разных эпизодов видно, что Суворов, как только того требовала обстановка и критическое положение его войск в бою, появлялся всегда перед ними во время атак и рукопашных свалок. Нередко он сам водил войска в атаку, как это было, например, при Нови: "Вдруг одна сильная колонна, сомкнувшись, бодро пошла на нас, густотою своею прорвала нашу рассыпную линию (наш сборный батальон и большую часть Московского гренадерского полка) и, опрокинув, погнала, осыпая пулями. - В это время, как Архистратиг Господень, явился к нам Александр Васильевич, шибко разъезжая, громко повелевал: "ко мне! - сюда! - сюда, братцы!.. стройся!!" Находясь под выстрелами пуль и картечей, он в мгновение собрал всех нас вокруг себя и повел нас на врага". Одним словом, как только войскам Суворова приходилось тяжело в ожесточенном бою с противником, он моментально появлялся в головных рядах частей, одушевляя их на новое усилие. Конечно, не раз за свое многолетнее боевое поприще он подвергался серьезной опасности. В первый же год своей боевой деятельности, будучи штаб-офицером, Суворов получил две раны при взятии города Гольнау, во время прусской кампании в 1761 году. В 1770 году, командуя войсками Люблинского района, во время войны с конфедератами, Суворов при одном из своих постоянных поисков за польскими шайками, переправлялся с партиею через Вислу, упал в воду и стал тонуть. Наконец, одному гренадеру удалось поймать его за волосы и вытащить на понтон. При неудачной попытке на Ландскронский замок в 1771 году, Суворов был оцарапан и под ним ранена лошадь. В ночном бою при Сталовичах Суворов окликнул солдата, пробиравшегося в дом, приняв его за мародера. Солдат оказался одним из гвардейцев Огинского и выстрелил в Суворова, но дал промах. В 1773 году, во время первого поиска на Туртукай, при атаке турецкой батареи, на ней разорвало пушку, и Суворов был ранен осколками в правую ногу. В этом же бою в рукопашной схватке один из янычар наскочил на него, и он должен был парировать грозящие ему удары, пока к нему не подоспели на выручку. В самом начале боя под Кинбургом, в 1787 году, под Суворовым была ранена лошадь, так что он участвовал в атаке своих войск, находясь в передних их рядах пешком. Увидев двух людей с лошадьми в руках, Суворов крикнул им, чтобы они подали лошадь, но это оказались турки, которые не замедлили броситься на него в числе нескольких человек. К счастью, подоспевший во время мушкатер Новиков, заколол одного из них, застрелил другого, а остальные обратились в бегство. В том же бою, во время временного успеха турков и отступления русских войск из занятых было турецких ложементов, Суворов был ранен картечью в левый бок ниже сердца, так что в первое время потерял даже сознание. Но, несмотря на эту тяжелую рану, он не только остался в строю, но поддерживал все время в своих войсках надежду на окончательный успех и делал распоряжения о прибытии войск из резерва. Прибывшие резервы позволили ему снова направить войска в решительную и окончательную атаку, но в конце боя он был снова ранен в левую руку навылет ружейною пулею. Суворов, тут же, на месте, на берегу моря, с помощью, есаула Кутейникова, омыл и перевязал рану галстуком, хотя едва держался на ногах и часто впадал в обмороки от значительной потери крови. После этих ран Суворов очень долго не мог поправиться, так что даже через четыре месяца бок его еще болел, а рука не позволяла держать поводья, но, несмотря на это, он делал верхом в шесть дней около 500 верст и никогда не терял бодрого расположения духа. Наконец, последний раз Суворов был ранен пулею в шею под Очаковым и лошадь его была изранена несколькими пулями. Исполняя, таким образом, свято обязанности начальника в бою и появляясь перед войсками там, где это было необходимо, Суворов был для своих подчиненных всегда примером доблести и бесстрашия в бою. (С. Гершельман. Нравственный элемент в руках Суворова. Изд. 2-е. - Гродно, 1900). Кроме общего доверия и уважения подчиненных, для действительно боевого начальника необходимо еще боевое доверие. Это последнее слагается из примерной личной храбрости и умения его водить войска к победам. В приемах Скобелева для достижения этих целей рельефно выделяется следующее. Появляясь к войскам перед боем, он всегда от души поздравлял их с предстоящим, всегда желанным для него, событием. В его фигуре и манере эта радость была подчеркнута. Особенная веселость и ласковость, лишенная щеголеватости в одежде не могли не пройти незамеченными войсками. Точно также не могло не быть замечено присутствие начальника в передовых частях своего отряда и на таких пунктах позиции, которые представлялись особенно опасными, всегда презирающим их. Особое стремление вперед и бравирование опасностями в те моменты боя, которые того не требовали, мы видели под Ловчей и во время траншейных стычек у Брестоваца, так как и в том, и в другом случае он вел в бой войска, мало его знавшие или шедшие с ним в первый раз в дело. Еще более рельефным является поведение Скобелева в первом дерзком боевом предприятии в ахалтекинскую кампанию. Вспоминая оба эпизода, бывшие с начальником отряда во время рекогносцировки 6-го июля, нельзя не признать, что в особенности первый из них представлял из себя крайнюю меру, правда, вызванную особыми обстоятельствами, но все-таки оба они были правильно обдуманы. Личная храбрость начальника всегда должна разниться от личных подвигов простого рядового солдата, хотя и может быть иногда гораздо рискованнее. Вглядываясь в оба вышеупомянутых эпизода, мы видим, что в обеих случаях начальник отряда подвергал себя опасности на глазах всего отряда, исполняя при этом прямо присвоенные ему обязанности. В обоих случаях он исполнял прямой долг начальника, водворяя поколебленный порядок, во вверенных ему частях, но попутно ставил и себя под большую опасность. На это стоит обратить внимание так как, нам кажется, что если бы кто-нибудь вздумал выкидывать подвиги безумной храбрости, измеряя, например, ров неприятельской крепости, заклепывал бы по ночам орудия на неприятельском фронте и т.д., т.е. выбирал бы случаи, относящиеся к деятельности молодого офицера или рядового охотника, то не приобрел бы боевого уважения подчиненных. Подчиненные в этом отношении крайне чутки и считали бы такого командира бесшабашным удальцом, но придали бы ему ореола "молодца боевого начальника". Совершенно в том же правильном духе мы видим проявление личной храбрости начальника экспедиции и во всех последующих боевых действиях. Мы видим его во главе двигающихся на выручку, во время вылазок резервов, видим перед фронтом частей, поставленных обстоятельствами боя в опасное положение. Одним словом, мы видим его действительно не замечающим, бравирующим и презирающим опасности в тех лишь случаях, когда его присутствие было необходимо - в силу ли критической минуты боя или в силу необходимости поддержать своим присутствием или воодушевить войска. Убеждение подчиненных в умении начальника водить войска к победе имеет громадное нравственное значение для прочной боевой связи начальника с подчиненными, но вселить его можно, конечно, только одержанием победы. Потому так всегда желательно, чтобы первые боевые шаги каждой части были удачные. (С. Гершельман. Нравственный элемент в руках М.Д. Скобелева. - Гродно, 1902).

0x01 graphic

Переход русских войск через Паникс в Альпах,

картина Александра Коцебу

Боевой призыв командира.

Что же касается ассирийцев, то с приближением персидского войска те из них, кто выступал впереди, сражаясь на колесницах, вскочили на свои колесницы и вернулись к своему войску, а их стрелки, метатели дротиков и пращники метнули свои орудия много раньше, чем они могли попасть в противника. Когда все эти стрелы оказались под ногами наступающих персов, Кир бросил клич: "Храбрецы, пусть каждый ускорит шаг и, на деле доказывая, каков он есть, воодушевит других!" Воины передали этот клич другим. Полные воинского рвения и гнева, стремясь поскорее вступить в бой, отдельные солдаты начали наступать быстрыми перебежками, и вся фаланга бегом последовала за ними. И сам Кир незаметно перешел с шага на бег. Ведя войско вперед, он кричал: "Кто за мной? Кто настоящий храбрец? Кто первым поразит врага?" Воины, слышавшие эти призывы, повторяли их, и через все ряды пронесся этот же самый клич: "Кто за мной? Кто настоящий храбрец?". В таком воинственном порыве персы устремились в бой. Враги не устояли и, обратившись в бегство, помчались к своим укреплениям. Персы преследовали их до самых крепостных ворот и перебили множество толпившихся там вражеских воинов. Многие из них падали во рвы, и персы, спрыгнув туда, убивали людей и лошадей без разбора; некоторые колесницы в беспорядочном бегстве тоже свалились в ров. Мидийская конница, видя все это, помчалась в атаку против вражеской конницы, и тогда началось преследование и избиение вражеских всадников, людей и коней. Ассирийцы, стоявшие на вершине насыпи внутри своих укреплений, уже не думали о том, чтобы стрелять из лука или метать дротики в персов, устроивших настоящую резню; они не могли этого делать под влиянием представшего перед ними страшного зрелища. Заметив, что некоторые персы уже пробились к воротам их крепости, они вскоре повернули вспять и побежали уже с самой насыпи. Видя их бегство, жены ассирийцев и их союзников подняли крик в самом лагере и в страхе начали метаться туда и сюда, и те, что были с детьми на руках, и те, что помоложе. Они стали раздирать на себе одежды и царапать в кровь лица, умоляя каждого, кто попадался им на пути, не оставлять их и не бежать, но защищать детей, жен и самих себя. Тут уж и сами цари с надежнейшими воинами, встав у входов в укрепления и поднявшись на вершину насыпи, стали сражаться и сами, и других призывать к отражению врага. Узнав о том, что произошло, Кир из опасения, как бы персы, даже если они ворвутся во вражеские укрепления, из-за своей малочисленности не понесли урона от превосходящих сил противника, приказал отступать, держа фронт обращенным к неприятелю, чтобы защищаться от его метательных орудий. Здесь каждый смог бы легко убедиться в дисциплинированности гомотимов: они быстро выполнили приказ Кира и так же быстро передали его другим. Как только они оказались за пределами досягаемости метательных орудий противника, они выстроились в полном порядке, точно зная каждый свое место - намного лучше, чем это знают хоревты в хоре. (Ксенофонт. Киропедия).

0x01 graphic

Встреча Гегеля и Наполеона I в Йене перед сражением

Боевые успехи.

Другим боевым качеством, необходимым начальнику для утверждения за собою боевого доверия, Суворов, как известно, обладал в совершенстве. Где только он ни появлялся, там неминуемо следовала за ним победа: "Суворов всегда имел только успехи", - говорит про него Дюбокаж. Постоянные успехи с начала боевой деятельности его сложили ему постепенно полный ореол непобедимости не только в рядах наших войск, но и у тогдашних противников. Достаточно вспомнить, как старательно поляки в 1794 году убеждали свои войска, что следующий в Польшу Суворов есть только однофамилец знаменитого победителя турок. Когда Суворов в 1792 году прибыл в Херсон, то получил от русского уполномоченного в Константинополе следующую депешу: "Один слух о бытии вашем на границах сделал облегчение мне в делах и великое у Порты впечатление; одно имя ваше есть сильное отражение всем внушениям, кои со стороны зломыслящих на преклонение Порты к враждованию нам делаются". (С. Гершельман. Нравственный элемент в руках Суворова. Изд. 2-е. - Гродно, 1900).

0x01 graphic

Переход французской армии через Березину

БОЙ, ЕГО РАЗНОВИДНОСТИ И ПРАВИЛА ДЕЙСТВИЯ КОМАНДИРА.

Бой - особо сложный вид деятельности человека. Задача боя - победить противника. Победа противника - это не только уничтожение его живой силы и техники, но, главным образом, побуждение его прекратить сопротивление и отказаться от дальнейшего продолжения боевых действий. Следовательно, главное в бою - сломить волю противника и заставить его сложить оружие. Война - это, прежде всего, борьба характеров, соперничество воли, стойкости, хладнокровия, точно расчета, действия случайностей и полководческого мастерства военачальников. Каковы бы ни были успехи бесконечно прогрессирующей техники, главным орудием в явлениях войны и боя, как был, так и остается человек. Такое значение принадлежит человеку, как элементу, единственно одаренному, помимо физической природы, еще и духовной, заключающей в себе разум (ум и мысль), чувство (сердце) и волю, а потому человек является силой, управляющей предметами, явлениями и событиями, т.е. силой, мыслящей, чувствующей и действующей. Являясь сторонником решительности и риска, А. Суворов говорил русским офицерам: "будь прозорлив, имей цель определенную; умей предупреждать обстоятельства ложные и сомнительные, но не увлекайся местной горячностью". Наконец, еще рельефнее, ее выпуклее обрисовываются взгляды его на исследуемый нами вопрос в его идеале военачальника: "Смел без запальчивости, быстр без опрометчивости, деятелен без легкомыслия". Положение военных вождей, свидетельствует В. Заглухинский, теперь во много раз труднее прежнего времени; сверх обширных сведений по стратегии, тактике и военной технике, от них еще требуется умение "уловить людей", а равно знать психику бойца; им необходимо обладать сильной волей и сильным чувством долга, чтобы, с одной стороны, самим суметь выполнить свою миссию, а с другой, чтобы вызвать эти ценные чувства в приближенных к ним начальниках и всей массе войск. А. Опасность, как фактор, угрожающий жизни. Опасность - это угроза чему-либо значимому для человека. Таким значимым для человека являются: жизнь, здоровье, состояние, благополучие, семья, родные, близкие, престиж и статус в обществе или в определенной группе людей. Самым значимым в системе указанных ценностей является, конечно, жизнь человека. Все, что ей угрожает, вызывает инстинкт самосохранения, т.е. бессознательное (иногда и осознанное) стремление избежать опасности. В силу степени духовного развития, моральной стойкости, условий и обстоятельств инстинкт самосохранения проявляется у разных людей по-разному: от умеренной осторожности, до паники и трусости. Б. Противоестественность человеческой деятельности. Война, сопряженная с убийством других людей, множеством смертей, разрушений созданного природой и человеком, не может быть признанной нормальным явлением человеческой жизни и его деятельности. Созидание, труд, забота о ближнем и дальнем - вот те естественные основы, которые лежат в основе человеческой жизни. Ясно, что ненормальность деятельности служит причиной разного рода отклонений в психике: в человеке подавляется естественное доброе начало и начинает развиваться и обостряться хищнический инстинкт. В. Экстремальный характер боевой обстановки и действий. Боевая обстановка резко отличается от обычной. Прежде всего, эти отличия состоят в следующем: резко меняется система ценностей, потребностей и мотивов поведения (к примеру, на первый план выдвигается потребность выжить любой ценой; кусок хлеба, глоток воды, свежий воздух, сухая одежда и т.п. приобретают особую ценность); жестко ограничивается свобода действий и резко возрастает ответственность за поведение и результаты боевой деятельности; ограничивается, а иногда и полностью исчезает возможность получения информации от кого-либо; нарушаются привычные для человека циклы физической и биологической деятельности; возрастает требования к быстроте реакции, вниманию, выносливости и другим качествам человека; резко увеличиваются физические и моральные нагрузки; нередко человек оказывается помимо своей воли в замкнутом пространстве, в одиночестве, без поддержки и помощи со стороны. Г. Особая роль военного руководителя (полководца, командира, начальника). Справедливо считают, что успех любого дела почти наполовину определяется тем, кто его возглавляет. Не исключение составляет и военное дело. Впрочем, можно сказать еще более определенно: роль военного руководителя во многом выше, нежели роль любого другого начальника, ибо по характеру и сложности задач, которые он решает, по степени последствий его действий нет ему равных. Это доказали русские военачальники Петр Великий, А.В. Суворов, М.И. Кутузов и др. Какие психические особенности имеют место на различных этапах боевой деятельности? В зависимости от этапа боевой деятельности, складывающейся обстановки, времени и условий возникают различные характерные психические состояния, так или иначе оказывающие влияние на духовный фактор войны и боя. Эти психические явления необходимо учитывать, чтобы не допустить промаха в оценке состояния воинов и обеспечении их боевого настроя. Различают следующие этапы: а) этап боевого ожидания; б) начальный этап боевых действий; в) этап развития боя; г) этап развязки и выхода из боя; д) этап послебоевой реабилитации. А. Этап боевого ожидания. Боевое ожидание - это духовно-эмоциональное состояние готовности к бою, связанное с тревогой за свою судьбу (жизнь), успех подразделения, благополучие родины. В боевом ожидании, как мы видим, есть две составляющие: духовная и психологическая. Это означает, что боевое ожидание является не только следствием эмоций, как фактора быстро меняющегося и подверженного большим колебаниям, но и фактора более стабильного - состояния и свойства души. В самом общем виде ситуацию можно представить так: человек, в преддверии боевых действий, проявляя естественное волнение, тем не менее, руководствуется в основном не эмоциями, а тем душевным настроем, который у него сформировался по отношению к своей жизни, долгу перед соотечественниками, ответственностью перед законом и правом старшего начальника распоряжаться его судьбой на время выполнения боевой задачи. Другими словами, "пересиливает" психологический фактор духовный в силу более сильных побудительных мотивов. Так, презрение к смерти, вызванное религиозной верой, может и реально вызывает пренебрежение опасностью и отодвигает на последний план инстинкт самосохранения. В состоянии боевого ожидания следует понять: что человек ожидает в данный момент? на что он надеется? в кого и во что верит? Ожидания человека в боевой обстановке связаны с его представлениями о войне, о противнике, о самом себе, об оружии и технике, которой он располагает, о профессиональных качествах командиров, которые ведут его в бой. Существует ряд приемов, которые пользуются военачальники в период боевого ожидания для настроя воинов на бой, снятия лишнего психического напряжения. Практическая работа офицеров со своими солдатами. Пример такой работы можно проследить на основе "Наставления господам пехотным офицерам в день сражения": "Перед сражением всем офицерам говорить с солдатами о том, что будет от них требоваться: напоминать им о священном долге драться до последней капли крови за веру, за Государя и за отечество; что судьба России зависит от храбрости ее ратников, и что лучше умереть, нежели покрыться стыдом, оставляя знамена свои, или назначенное место, или не подражая примеру храбрости начальников; уверять всех, что за отличные подвиги всякий будет награждаться, за трусость же или неповиновение не избежит строжайшего наказания... "Деятельность военного духовенства. Большую роль в этот период играет военное духовенство. Представители церкви, делящие с армией и флотом все тягости боевой и мирной жизни, не мало содействовали правильному религиозно-нравственному воспитанию нижних чинов, укреплению в них патриотизма и преданности долгу службы. М. Меньшиков в одном из "Писем к ближним" пишет: "Представьте себе - как это бывало в старину - десятки миллионов верующих в Бога и жарко любящих свою родину русских людей, вдохновленных одной молитвою: "Господи, помоги нам" (если, например, шла война). Они выходили из храма приподнятые, с наплывом страстной и нервной силы, с неодолимым желанием исчерпать все средства для обороны. Десятки миллионов воль, соединяясь в одну, могучую, приобретали бесстрашие, которое не могло не увенчаться чудом: победой. Оставляя вопрос о рациональности молитвы, я думаю, что народ, отвыкающий молиться, теряет самый могущественный способ возбуждать в себе силу... Отвыкающий молиться народ теряет отвагу. В момент несчастья он не чувствует в себе жизненной упругости и как бы теряет опору в вечности. Такой народ плачевно сдается пред боем, над которой предки смеялись бы". Б. Начальный этап боевых действий. Начало деятельности имеет особое значение для всей последующей работы в силу того факта, что, начав действовать, человек переходит от состояния ожидания, от размышления, от задумки (замысла) к его непосредственному осуществлению. Первый шаг, первый почин - это реальная проба сил: на что человек способен, по плечу ли ему данное дело, в состоянии ли он преодолеть те трудности и испытания, которые ждут его на пути достижения поставленной цели и достижения искомого результата. Во все времена полководцы стремились обеспечить успех начала боевых действий своей армии. Не снимается эта задача и на сегодняшний день. Рассмотрим задачи, которые решаются в начальный период боевых действий. Их несколько: 1) Ошеломить противника (внезапностью, натиском, огневой мощью или же чем-то иным). 2) Захватить инициативу и заставить противника вести бой в невыгодных для него условиях. 3) Добиться боевого успеха и тем самым вселить в войска уверенность в победу. 4) Создать предпосылки для последующих успешных боевых действий (материальные и духовные). В. Этап развития боя. Первый успех, как было уже сказано, имеет важнейшее значение в боевой обстановке, но не менее важное значение имеют задачи, возникающие на этапе развития боя. Они следующие: 1) Удержать инициативу и не дать противнику перехватить ее и заставить нас подчиняться его воле, его тактике. 2) Не допустить шаблонных, предсказуемых для противника действий, чтобы он мог разгадать нашу тактику и упредить нас в решении тактических задач. 3) Не дать упасть боевому настрою воинов. 4) Упредить развитие ряда негативных явлений, как-то: пренебрежение к противнику, утрата бдительности, устрашение со стороны противника или же реализацию им психологических и пропагандистских акций, направленных на подрыв духа или деморализацию наших войск. Г. Этап развязки и выхода из боя. Как бы ни заканчивался бой, вывод из боя должен осуществляться организованно, т.е. без потери управления, расслабления, притупления бдительности и т.п. Если бой закончился успешно, то нужно отдать должное мастерству и героизму воинов, не допуская при этом захваливания, дабы избежать самовосхваления. Если бой закончился неудачей, то все его участники должны знать о причинах неудачи. Д. Этап послебоевой реабилитации. Бой требует больших физических, психологических и душевных затрат. Эти затраты необходимо восстанавливать. Кроме того, бой несет массу негативной информации и способствует накоплению отрицательной энергии. После боя воинам надо восстановить свои душевные силы и избавиться от отрицательных эмоций. Таковы задачи духовно-психологической реабилитации. Достигается эта задача разными средствами. Среди этих средств важное значение имеет продуманная деятельность командиров среди военнослужащих, а также деятельность военного духовенства. Большое значение в этот период имеет отдание почестей павшим. Приведем пример чествования павших японских воинов после взятия ими Порт-Артура. Скорбь о погибших была трогательно излита во время торжественной церемонии, устроенной на другой день после входа японцев в Порт-Артур. На возвышенном пункте, к северу от д. Шуйшуин, Ноги [Ноги Маресукэ (1849-1912), командующий 3-й японской армией при осаде Порт-Артура.] приказал воздвигнуть памятник, в виде столба, в честь воинов, погибших в его армии. Перед этим памятником были поставлены столы с жертвенными приношениями; на них, между двумя крупными русскими снарядами, стояли фрукты, "сакэ" и другие приношения. Ноги собрал здесь всю свою армию, в числе свыше 100.000 человек; обращаясь к памятнику усопшим, он произнес следующую речь: "Я, Ноги, главнокомандующий армии, с сакэ и обильными приношениями, праздную торжество в честь храбрых офицеров и солдат, погибших во время осады. Со дня высадки нашей армии на Квантунский полуостров прошло 210 дней; в течение этого времени вы отважно маневрировали и сражались с такой храбростью, что пали мертвыми. Ваше доблестное самопожертвование было не напрасно. Войска противника совершенно разбиты, и крепость капитулировала. Виновниками этой блестящей победы являетесь, прежде всего, вы, с вашей неукротимой преданностью своему долгу. Мы все приносили торжественную клятву - победить или умереть. Так как я остался жив, я получил сердечные поздравления от нашего верховного вождя, Императора. Было бы несправедливо, если бы я присвоил себе одному всю славу; я хочу разделить ее с вами, души умерших. Мое сердце полно печали, когда я думаю о вас, оплативших ценою своей жизни нашу победу и находящихся теперь в бесконечности. Я выбрал для этого торжества место, откуда видны холмы, долины, ручьи и форты, которые были свидетелями вашей смерти и орошены вашей кровью. Я воздвиг здесь этот алтарь, на котором поместил свои приношения. Я взываю к вашим душам, прося принять смиренные приношения и разделить славу нашей победы". Затем генерал Ноги, на горящих углях, сжег ладан, поклонился и отошел. Все офицеры и иностранцы, бывшие на торжестве, по очереди подходили к памятнику и делали то же, что и генерал Ноги. Солдаты отдали честь усопшим, взяв ружья "на караул". Все очевидцы рисуют грандиозность и трогательную простоту этой церемонии. Нам, офицерам, надо помнить, что не следует ни на кого надеяться в деле поднятия военного духа армии. Снизу он не вырастет. "Помни войну!" - этот девиз незабвенного адмирала С.Макарова нужно всегда помнить: забывшего его ждет поражение. (А.И. Каменев). Бой в ущелье. Приведя войско в горное ущелье и разбив там укрепленный лагерь, нужно держаться поближе к воде. Это позволит, во-первых, укрываться в прибрежных зарослях и, во-вторых, обезопасить себя от нападения сверху. Тогда можно одержать победу. Правило гласит: "Перевалив через гору, держись середины ущелья". Бой в горах. Воюя с противником в горах или на равнине, следует разместить свою ставку на возвышенном месте. Так можно видеть особенности местности, действия войск, направление атаки и в конце концов одержать победу. Правило гласит: "Ведя военные действия в горах, избегай оказаться внизу". Бой дневной. Ведя с противником бой в дневное время, следует выставлять побольше боевых знамен, как бы обозначая многочисленное войско, чтобы неприятель не мог понять, сколько воинов стоят против него. В таком случае можно одержать победу. Правило гласит: "В дневное время выставляй побольше боевых знамен". Бой ночной. Ведя с противником бой в ночное время, следует зажечь побольше огней и громче бить в барабаны, чтобы сбить неприятеля с толку и он не мог понять, какое войско воюет против него. В таком случае можно одержать победу. Правило гласит: "В ночное время зажигай побольше огней и громче бей в барабаны". Бой за лучшую позицию. Ведя военные действия против неприятеля, нужно бороться за то, чтобы завладеть как можно более выгодной позицией и так обеспечить себе победу в битве. Если выгодной позицией первым завладеет противник, не следует нападать на него. Нужно ждать развития событий. Правило гласит: "На выгодную позицию противника нельзя нападать". Бой и его необходимость. Когда на войне углубляешься во вражеские земли, а противник укрепился в крепостях и хочет истощить твои силы, нужно разделить войска и ударить по неприятелю. Нужно завладеть его скрытыми укреплениями, перерезать его дороги, пресечь подвоз провианта к его лагерю, и тогда ему придется выйти на бой. В таком случае нужно напасть на него своими лучшими силами. Так можно нанести противнику поражение. Правило гласит: "Когда мне нужно сразиться, и противник укрылся за рвами и стенами крепостей, то нужно сделать так, чтобы он был вынужден выйти на бой, а самому напасть на то, что он должен спасать любой ценой". Поле битвы. Если, воюя с противником, использовать преимущества, даваемые местностью, то можно и с небольшим войском одолеть большую вражескую рать, а, имея малые силы, победить могучую армию. Знать, когда напасть на противника, и знать, когда свои воины могут нанести удары, но не знать преимуществ местности - значит обладать только половиной знания. Стало быть, знать силы противника и знать свои силы, но не знать, как воспользоваться выгодами, даваемыми местностью, - значит не уметь обеспечить себе победу. Правило гласит: "Преимущества местности важнее обстоятельств времени". Бой на воде. Когда сражаешься с противником на воде, нужно находиться с подветренной стороны и выше по течению. Находясь с подветренной стороны, имеешь союзником попутный ветер: так удобнее зажигать корабли противника. Находясь выше по течению, можно использовать силу течения: так удобнее брать приступом корабли противника. Вот правило, обеспечивающее победу в сражении. Правило гласит: "Вступая в бой, не иди против течения". Удержание позиций на берегу при нападении по воде или потопление кораблей на воде именуется в военных действиях сражением на воде. Занимая оборону на берегу, нужно выслать часть войска в воду, чтобы побудить противника устроить переправу. Когда хочешь завязать битву, нельзя встречать противника у берега, ибо в таком случае он может побояться переправиться. Когда же битва нежелательна, нужно не давать противнику переправиться. Если вражеское войско переправляется с целью начать битву, можно подождать на берегу до тех, пока не переправится половина войска и потом ударить. Так можно извлечь выгоду из желания неприятеля переправиться. Правило гласит: "Когда неприятель переправится наполовину, наноси удар". Бой на месте. Когда противник идет на битву, но не имеет для этого достаточно сил, а сам располагаешь сильным войском и занимаешь выгодную позицию, имея возможность с нескольких сторон ударить по неприятелю, тогда нужно дожидаться подхода неприятеля на том месте, где стоишь. В таком случае победа будет непременно одержана. Правило гласит: "Дай подойти противнику, а сам не подходи". Бой огневой. Если противник расположился в степи, построил лагерь из тростника и бамбука, имеет большие запасы фуража, а погода стоит сухая и жаркая, можно пустить по ветру в его лагерь горящие стрелы и зажечь его. Потом надо отобрать лучших воинов и совершить быстрое нападение на вражеский лагерь. Так можно разбить неприятельское войско. Правило гласит: "Для применения огня должна быть причина". Бой при численном превосходстве. Когда сближаешься с неприятелем, имея численное превосходство, нельзя вести бой в холмистой местности; нужно завязать сражение в открытом поле. Когда загремят барабаны, надо наступать; когда зазвенят гонги, надо отступать. В таком случае непременно одержишь победу. Правило гласит: "Имея численное превосходство, наступай и останавливайся". Бой против численно превосходящих сил. Если неприятель имеет большое численное превосходство, то нужно дожидаться сумерек, скрываться в кустарнике или заманить противника в узкий проход. Тогда непременно добьешься успеха в сражении. Правило гласит: "С малым войском занимай узкий проход". Бой у озера. Если в походе путь войску преграждает озеро или трясина, нужно быстро положить настил и пройти это место, не задерживаясь там. Если не удается быстро выбраться оттуда, то нужно до захода солнца встать лагерем, хорошо укрепив его со всех сторон, чтобы можно было отразить нападение и со стороны воды, и со стороны суши. Правило гласит: "Проходя через озеро или топь, защитись от нападения со всех сторон". Уклонение от боя. Когда ведешь военные действия с могучим противником, то поначалу он полон сил, тогда как собственное положение уязвимо, и противостоять неприятелю трудно. В таком случае надо избегать сражения, дожидаясь, когда противник ослабнет, и тогда можно ударить по нему. Так можно одержать победу. Правило гласит: "Избегай столкновения с сильным, нападай на слабого". (Сунь-цзы). (Сто примеров воинского искусства. Лю Цзи). Литература: Давыдов Д. Замечания на некрологию Н.Н. Раевского // Русская старина. - 1897, июнь; Жандр. Материалы для истории обороны Севастополя. - СП б., 1859; Заглухинский В. Психика бойцов во время сражения / /Военный сборник. - 1911. - N11; Изместьев П. Значение расчета при разработке и при ведении военных операций // Военный сборник. - 1915. - N3; Клеман де-Грандпре. Падение Порт-Артура. - СП б.,1908; Михневич. Основы русского военного искусства. - СП б., 1898; Тотлебен. Описание обороны Севастополя т.1. - СП б., 1860-1863. (А.И. Каменев).

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 07/02/2014, изменен: 07/02/2014. 63k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 7 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: Энциклопедия русского офицера. БЛАГОРАЗУМИЕ

Каменев Анатолий Иванович Благоразумие Полководца

Каменев Анатолий Иванович
Благоразумие Полководца