ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Боевое искусство русских полководцев (Xi

Каменев Анатолий Иванович
Боевое искусство русских полководцев (Xi - начало Xix в.)

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]

Оставить комментарий © Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 08/09/2009, изменен: 08/09/2009. 152k. Статистика. Фрагмент: История	Оценка: *2.978** Ваша оценка:

СОДЕРЖАНИЕ

*Введение (А. Каменев)......................................*		7
1.	Национальные черты русского военного искусства в романовский период нашей истории (А. Баиов)....................................	18
2.	Военная история как один из главных источников прогресса военного дела (С. Кедрин)...................................................	35
3.	*Воинское искусство русских витязей* *(А. Каменев).............................................*	68
	*Войны Святослава ....................................*	79
	*О походах русских князей против* *половцев ................................................*	84
	*Сказание о жизни Александра Невского.........*	88
	*Куликовская битва....................................*	94
	*Великий Князь Владимир Мономах и его "Поучение"..............................................*	*101*
4.	*Государь и полководец Петр Великий ...........*	*111*
	*Полководческое искусство Петра* I (С. Михеев) *...................................................*	*112*
	К характеристике деяний Петра Великого (П. Гейсман, А. Керсновский, В.Ключевский, М. Меньшиков, И. Соколовский)...................	*134*
	*Документы Петра Великого........................*	*141*
	*Послужной список Петра Великого..............*	*155*
	*Быт императора ......................................*	*158*
5	*Полководец П.А. Румянцев (Ю. Клокман).......*		*163*
	*Документы...............................................*		*185*
	*Сведения о службе генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева..........................................*		*211*
6	*Генералиссимус А.В. Суворов........................*		*217*
	*Военная доктрина Суворова (А. Петрушевский)..........................................*		224
	*Нравственный элемент в руках Суворова (С.Гершельман).........................................*		*239*
	*Походы и сражения в письмах и документах А.В. Суворова............................................*		*270*
	*Наука побеждать......................................*		*277*
	*Важнейшие даты жизни Суворова...............*		*284*
7	*Русское военное искусство в начале Х*IХ в.......		*290*
	*Полководческое искусство М.И. Кутузова (Л. Бескровный).............................................*		*291*
	*Кутузов и Александр* I: взаимоотношения царя и полководца .....................................		*329*
	*Документы 1812 г......................................*		*335*
	*Вожди русской армии эпохи борьбы с Наполеоном (Н. Морозов)............................*		*353*

ВВЕДЕНИЕ

История военного искусства показывает нам, что во все времена искусство и нравственные силы берут верх над грубой материальной силой и числом. Установлено также, что, невзирая на успехи техники и на усовершенствование материальных средств, которыми располагали воюющие стороны, главным, решающим фактором вооруженной борьбы был сам человек с его волей и умом, с его способностью подчинять себе ум и волю противника. Отсюда эта вечная как мир борьба двух начал, духовного и материального, проходящая красной нитью через всю многовековую военную деятельность человечества. И настолько могущественно значение в военном деле самого человека, так абсолютно велика, огромна в этом деле его роль, как фактора духовного, что на всем неизменно длинном пути, от дней первобытной капитулы и лука до наших дней, он стоит везде как сила решающая, равно могучая во все времена, неизмеримо великая по сравнению со средствами материального мира.

***

Если на заре становления военного искусства мастерству полководца негде было проявиться и боевой успех зависел от доблести воинов, то в последующие времена на первый план стало выдвигаться полководческое мастерство.

Полководческое искусство, как свидетельствует весь боевой опыт, принадлежит к числу труднейших и сложнейших по своей сути. И одной из самых главных причин этой трудности служит то обстоятельство, что военачальнику приходится осуществлять свои творческие замыслы не своею рукою, не резцом или кистью, или вообще не каким-либо бездушным инструментом, мгновенно и в точности воспроизводящим малейшие движения его мысли,--а через посредство живого, и притом коллективного существа, называемого войском. Ему приходится оперировать огромной массой вооруженных людей, разобщенных в пространстве, разных по своим интеллектуальным и волевым качествам, сильных и слабых духом. Эти массы он призван связать в одно стройное, могучее, неотразимое, монолитное войско, способное принести победу.

Если искусство главнокомандующего есть одно из главнейших средств для достижения победы, то легко понять, что выбор главнокомандующего является одним из самых сложных вопросов науки управления и одной из важнейших частей военной политики государства. К несчастью, этот выбор подвержен столь многим мелочным страстям, что случайность, старшинство, фаворитизм, партийная интрига, соперничество влияют на назначение главнокомандующего не меньше, чем интересы общества и справедливость.

***

Секрет победы и искусства управления войсками не заключен исключительно в таланте или боевом навыке военачальника. Существенным образом они зависят также и от характера воспитания армии и степени подготовленности ее к деятельности на театре войны. Если в отдаленные времена (к которым можно отнести даже события 1-ой и 2-ой мировых войн) боевые действия разворачивались медленно, полководец обыкновенно находил время, чтобы не только доучить, но переучить и даже перевоспитать свои войска до вступления в решающие сражения и, таким образом, настроить "инструмент" своего творчества на чисто боевой лад, и даже специально по своей руке (применительно к себе). Если, к примеру, он находил в себе силы, чтобы на поле боя ориентироваться и решаться за каждого из своих подчиненных, распоряжаться ими, как пешками на шахматной доске, то ничто ему не мешало дать им заблаговременно понять, что с их стороны потребуется лишь прямое повиновение, стойкость, мужество и больше ничего. Если же, наоборот, его способностей хватало только на самое общее руководство через посредство директив, то в его же власти было заранее поощрить войска на проявление тактической и даже стратегической инициативы и самодеятельности.

В настоящее время такие эксперименты в последние минуты едва ли возможны. Слишком уж коротки решающие мгновения. На оттягивание решительных столкновений после объявления войны и быстрого сосредоточения войск на места действий не хватает ни материальных средств, ни терпения самой страны. Волей-неволей приходится идти в бой с войсками, получившими только подготовку мирного времени, с тем минусом, который принесут с собою более или менее отставшие от военного дела запасники. В силу этого обстоятельства роль мирной подготовки, искусство военачальника готовить войска для боя становится поистине чрезвычайно важным.

***

Если же принять во внимание тот факт, что войны ныне происходят значительно реже (чем это было в ХVIII и ХIХ, и даже в ХХ вв.), то понятно, что приобретение личного боевого опыта становится затруднительным. Это побуждает всех здравомыслящих военных руководителей обращаться к опыту предков, с целью извлечь из него все то ценное в воинском искусстве, что было добыто потом и кровью на поле брани. Г.А. Леер, подчеркивая важность этого факта, писал: "Одно только глубокое изучение военной истории может спасти от измышлений и шаблонов в нашем деле и поселить уважение к принципам". Не случайно военную историю называют мудростью веков. Она до некоторой степени восполняет недостаток личного опыта. Недостаточность опыта мирного времени придает особое значение вековому опыту, занесенному на скрижали военной истории, изучение которой, по словам Наполеона, является единственным средством, чтобы проникнуть в тайны высшей части военного искусства.

***

Искусство вообще - это высшая степень умения что-либо делать. Воинское искусство - это особого рода мастерство, заключающееся в умении побеждать врага с наименьшими для себя усилиями и потерями, или как определил Петр I в своем заключительном слове при описании Полтавской битвы, - "с легким трудом и малою кровью". Победа, достигнутая большим числом жертв и усилий, не случайно называется пирровой победой. Очевидно, что этот критерий военного искусства относится не к одной Полтаве, а ко всему русскому военному искусству, заключительным актом которого становится победа над противником.

***

Военное искусство - умение, одинаково необходимое и солдату, и офицеру, и генералу, с той лишь разницей, которая соответствует характеру их деятельности и о которой А.В. Суворов ясно говорил: "Солдату - бодрость, офицеру - храбрость, генералу - мужество". Безусловно, это изречение не раскрывает всей полноты и различия в военном искусстве рядового солдата и полководца, а лишь подчеркивает тот факт, что на поле боя для достижения победы над врагом каждый участник боевых действий должен обладать своей мерой военного искусства, предполагающей не простые воинские умения (ремесленничество), а высокий уровень мастерства, при котором "каждый воин понимает свой маневр".

Чтобы быть хорошим войсковым командиром, нет надобности знать все части военного искусства одинаково хорошо, но для генерала или офицера генерального штаба, всестороннее знание военного искусства настоятельно необходимо.

***

Военное искусство предков - это не застывшая история, а боевой арсенал, свод мыслей, идей, важнейших принципов ведения боевых действий лучшими отечественными полководцами: управления своими войсками и подчинения своей воле войск неприятельских. Причем, следует отметить, что стратегические и тактические решения, даже самые гениальные, в военном искусстве лишь малая толика того, что необходимо для победы. Они не могут быть реализованы на практике, если полководец не овладеет сердцами своих воинов, не имеет над ними магической силы влияния.

Эти слагаемые военного искусства, выведенные из опыта войны, из наблюдений над образцами деятельности великих полководцев истории, имеют большое научное значение. "Они, как маяки для мореплавателей, указывают те направления, в которых вернее всего можно рассчитывать достичь успеха, но самого успеха еще не определяют, так как при применении принципа необходимо считаться с условиями обстановки", - указывал известный русский военный историк Н.П. Михневич. А Наполеон по этому поводу сказал: "Все великие полководцы древности и те, которые позже достойным образом шли по их следам, творили великие дела только потому, что следовали правилам и естественным принципам искусства в деле комбинаций, в деле строгого соответствия средств к их действию и напряжения соответственно меры затруднений. Они поэтому только и имели успех, что применялись к ним. Они никогда не переставали из войны создавать истинную науку. И в этот только нам должны служить великим примером, и только подражая им, можно рассчитывать к ним приблизиться".

Выучиться военному делу можно только по образцам великих мастеров, стараясь проникнуться их сущностью и тщательно изучая условия, при которых они происходили. А.В. Суворов в письме к Г.А. Потемкину говорил: "наука просветила меня в добродетели: я лгу (вероятно в смысле введения в заблуждение противника), как Эпамидонт, бегаю, как Цезарь, постоянен (вероятно в смысле твердости и непреклонности в достижении раз поставленной цели), как Тюренн и праводушен, как Аристид".

***

Печальная правда русской военной истории заключена в следующих словах одного из наших военных аналитиков конца ХIХ - начала ХХ вв. "Забывали мы, что военная система должна быть плоть от плоти, кровь от крови наших местных, бытовых (политических, экономических и социальных) условий. И, в награду за это, к концу ХХ века получили Японскую войну. Не народила нам подражательная система ХIХ века ни Суворовых, ни Румянцевых, ни Потемкиных; не слышно более о богатырях земли русской, - с горечью констатировал А. Геруа почти сто лет тому назад, продолжая, с горечью: - В итоге, какое же типичное отличие эволюции военной системы и военного искусства у нас? Чередование самостоятельного развития и подражания. В то время, когда первое давало здоровые плоды, второе привело к крушению".

Нужно ли в подтверждение актуальности выводов А. Геруа приводить какие-либо нынешние доказательства?

***

История войн и военного дела выявили огромное влияние национального фактора на развитие военного искусства. Особенности народного гения выражаются во всем: во взглядах на войну, военное дело, полководческое искусство и военные доблести простых воинов. Так - греки, в опоре на знание своей психологии, провели в область тактики принцип частной победы - сосредоточение сил на решительном пункте поля сражения; они преследовали механическую теорию боя - их боевой порядок напоминал молот, ударявший с наибольшей силой на один из участков боевого расположения противника. Римляне всегда имели линейный боевой порядок, но доведенный в каждой точке до высокого совершенства сортировкою бойцов на основании свойств человека и его духа по отношению к бою; они разработали духовную теорию боя. В каждой стране войска имели свои особенности, которые всецело зависели от боевых традиций и специфики данного народа. Эти особенности национального военного искусства - драгоценный капитал, требующий бережного к себе отношения.

***

Во все времена полководцами справедливо ценилась сила духа войск, те внутренние пружины, которые были способны превратить разрозненных бойцов в один мощный организм. Это была и остается любовь к родине, патриотизм. Вот почему вопрос о более рациональной постановке и внедрении идей патриотизма был краеугольным камнем в деле обучения и воспитания воинов и их военных вождей. Только при такой постановке дела могли исчезнуть из войск "бойцы по необходимости" и на их место заступить воины "по призванию", рыцари "без страха и упрека".

Если в Германии и Японии начала ХХ века от офицера прежде всего требовали любви к родине и искреннее желание служить ей, то в России в то же время в почете было свидетельство об окончании 6 классов гимназии или другого учебного заведения, но, отнюдь, не патриотизм. В этом наблюдалась громадная разница, так как для офицера-патриота нет больше чести, как с достоинством выполнять свой долг перед Родиной. И еще: "офицер, наученный патриотизму (если так можно выразиться), сочтет своим долгом преподать его и подчиненным, а офицер-патриот- самородок даже и подозревать не будет о необходимости внушения любви к родине нижним чинам", - с горечью констатировал положение дел в русском обществе офицер этого времени.

***

Не только чувство патриотизма должно подвигать нас к идее национального военного искусства. Есть обстоятельства более существенные, о чем в свое время убедительно писал генерал В.М. Драгомиров в своей работе "Подготовка Русской Армии к Великой Войне" (1923 г.). Отсутствие национальной школы и подготовки умов к научному мышлению сказывалось самым серьезным образом. "Практики чуждались, - констатировал он. - Это вело к потере чувства действительности, к притуплению сознания, что действительно имело ценность и значение и что представляется более или менее праздным измышлением. Русский командный состав вследствие этого никогда не умел отделить жизненность предложений от измышлений всякого рода и подпадал влиянию прожектов, часто затмевающих дельных людей.

Подобная неподготовленность и неумение жить своим умом заставляли обращаться к заграничным источникам. Особенное значение имели руководства из Германии, пользовавшиеся большим престижем после ее счастливых войн. Они часто не принимались, но все же считались кладезями непогрешимой мудрости. Это подчиняло русскую мысль германской, подчиняло слепо, без критики. Тут не было согласия между единомышленниками, скорее получалось впечатление поклонения малосведущего более опытному и знающему. Свои самобытные пути и самостоятельная мысль стушевывались. Германия возвеличивалась, становилась на пьедестал, казалась чем-то высшим и лучшим по сравнению со своим. Ее почти боялись и тем более, чем меньше понимали. Русская психика по отношению к будущему противнику подавлялась".

Нужно ли говорить о том, какой серьезный ущерб боевому и моральному духу войск наносит такая практика?

***

Задачу данной работы можно выразить словами Н.П. Михневича: нам, русским людям, нужно "выяснить основы русского военного искусства, как продукт творчества русских талантливых военных людей, так как только они и могли дать им формы, в которых нуждалась русская армия, для чего необходимо было иметь тот же склад ума и характера, который распространен в массах русских воинов".

***

Образовательное, развивающее и военно-воспитательное значение русского военного искусства выяснилось в России уже во времена Петра Великого, который был не только прилежным учеником классического военного искусства, но, сам творя оное, не забывал о необходимости приобщать подданных к науке изучения национальных особенностей русского военного искусства. Он понимал, что только при соблюдении этого условия можно выяснить национальные особенности ведения войны и боя, что чрезвычайно важно при применении их на практике. Осознавал он и то, что внимание к своему, русскому опыту и боевым традициям позволит выяснить возможности, роль и значение народа в деле защиты Отечества и тем может облегчить разумное использование природных факторов в военном деле. Разумно и сегодня продолжать ту работу, которую начал великий преобразователь государства Российского.

***

Источниками для данной работы послужили: документы и материалы выдающихся русских полководцев Петра Великого, П.А.Румянцева, А.В.Суворова, М.И.Кутузова, А.П.Ермолова, М.Д.Скобелева; труды историков государства Российского - Н.М.Карамзина, В.О.Ключевского, С.М.Соловьева, а также военных историков, ученых и писателей России, таких как: К.К.Абаза, И.С.Аксаков, П.В.Алабин, П.А.Александров, Ю.Алексеев, П.Андрианов, А.Н.Апухтин, Л.К.Артамонов, К.В.Базилевич, С.Н.Базанов, А.К.Баиов, Д.Баланин, Ю.Н.Балуевский, Д.Н.Бантыш-Каменский, М.Б.Барклай-де-Толли, А.П.Барсуков, А.Бартенев, В.Берх, Л.Г.Бескровный, В.А.Бильбасов, Н.Бирюков, В.Д.Блаватский, П.О.Бобровский, М.И.Богданович, И.Ф.Богданович, М.И.Богословский, И.Н.Болотников, А.Т.Болотов, А.И.Брусилов, А.П.Будберг, С.Н.Булгаков, В.Буняковский, В.В.Буравленков, Н.Д.Бутовский, Д.П.Бутурлин, А.Ф.Бычков, Э.Бяльц, А.И.Верховский, М.Владимирский-Буданов, А.М.Волгин, В.С.Волков, М.С.Воронцов, М.С.Галкин, Н.Ф.Гарнич, П.А.Гейсман, А.В.Геруа, С.К.Гершельман, С.Н.Глинка, Н.П.Глиноецкий, В.М.Гобарев, Н.С.Голицын, И.И.Голиков, Н.Н.Головин, АА.Горский, Г.К.Градовский, М.В.Грулев, А.Гулевич, Д.В.Давыдов, Г.П.Данилевский, И.С.Даниленко, Ю.Данилов, В.В.Дегоев, А.И.Деникин, В.Дерман, Я.Де-Санглен, А.Дмитриевский, М.Довнар-Запольский, В.И.Доманевский, И.В.Домнин, Ф.М.Достоевский, М.И.Драгомиров, В.М.Драгомиров, Р.К.Дрейлинг, К.Дружинин, Н.Ф.Дубровин, П.А.Дукмасов, Л.Б.Евдокимов, С.И.Елагин, Н.А.Епанчин, В.Е.Ермилов, А.А.Жомини, В.Заглухинский, Н.Загоскин, И.А.Заичкин, М.В.Зенченко, В.А.Золотарев, П.И.Изместьев, И.А.Ильин, А.Г.Кавтарадзе, А.И.Каменев, Каминский Л.С., ВВ.Каргалов, М.К.Касвинов, Д.Д.Кашкаров, С.Е.Кедрин, АА.Керсновский, К.Кирков, А.Н.Кирпичников, Н.Л.Кладо, Ю.Р.Клокман, Н.В.Колесников, К.П.Колокольцев, С.Д.Коломин, Н.М.Коробков, В.Короткевич, Л.Комеровский, Н.А.Корф, Б.Костин, А.Кривицкий, Ю.Крижанич, М.Крит, А.Круговской, С.О.Кудленко, А.Н.Куропаткин, Ф.Ф.Лашков, П.С.Лебедев, Б.А.Левашов, В.А.Левшин, Г.А.Леер, Н.Лесницкий, А.М.Майков, А.Мариюшкин, Е.Мартынов, М.К.Марченко, А.Н.Маслов, И.Маслов, Д.Ф.Масловский, П.Махров, М.О.Меньшиков, Д.А.Милютин, С.Михеев, О.Н.Михайлов, Н.П.Михневич, Н.А.Морозов, О.С.Муравьева, А.З.Мышлаевский, А.А.Незнамов, С.Г.Нелипович, Б.Никулищев, Е.Ф.Новицкий, К.М.Обручев, В.В.Огарков, Н.И.Павленко, Н.Павлов-Сильванский, А.И.Панов, А.Н.Петров, А.Ф.Петрушевский, В.С.Пикуль, М.П.Погодин, В.В.Попов, И.Пушкарев, А.С.Пушкин, И.Н.Почкаев, Ф.Прокопович, В.В.Прунцов, А.К.Пузыревский, В.Ратч, А.Ф.Редигер, П.П.Режепо, А.С.Резанов, А.Розеншильд-Паулин, М.М.Рубинштейн, Е.П.Савельев, А.Е.Савинкин, А.Н.Самойлов, В.А.Самонов, А.А.Свечин, Э.Свидзинский, Л.М.Серебряков, П.Н.Симанский, К.М.Симонов, Н.В.Скрицкий, М.Смельницкий, В.Смирнов, А.Е.Снесарев, С.И.Созонович, А.А.Соколов, М.Е.Соколовский, С.А.Солнцева, Е.Ф.Сосунцов, Я.М.Старков, А.В.Страчевский, А.А.Строков, А.Т.Струсевич, Ю.В.Сухарев Е.В.Тарле, Б.М.Теплов, Я.Толмачев, Л.Н.Толстой, Д.Н.Трескин, Г.Н.Трошев, Н.Г.Устрялов, Р.А.Фадеев, Г.П.Федотов, В.Флуг, А.Хрущов, Д.Г.Целорунго, Н.И.Цылов, И.А.Чанцев, Я.В.Червинка, В.Чернавин, Н.П.Чичагов, С.А.Чиченный, Г.С.Чувардин, М.В.Щадская, С.В.Шведов, В.И.Шеремет, Н.К.Шильдер, А.В.Шишов, А.В.Шмелев, В.Штейнгейль, Б.Штейфон, С.А.Шубинский, Е.Щепкин, М.Энвальд, И.Г.Энгельгардт, И.Г.Эренбург, Н.Н.Яковлев, П.П.Яковлев и др.; материалы исторических исследований и периодической печати.

***

В структурном отношении труд подразделяется на шесть томов:

Том 1. Боевое искусство русских полководцев (ХI - начало ХIХ в.).

Том 2. Боевое искусство русских полководцев (ХIХ - начало ХХ в. ).

Том 3. Психология русского боевого искусства (очерки по психологии боевой деятельности. Примеры и факты из полководческой практики).

Том 4. Педагогика воинского искусства русских полководцев (опыт подготовки войск к войне).

Том 5. Воспитание офицера и генерала как основа побед и поражений (опыт и проблемы подготовки офицерских кадров в России).

Том 6. Словарь-справочник по войнам России, русским полководцам и военном деле. Библиография по русскому военному искусству.

Том 7. Классические трактаты о военном искусстве.

***

Составитель отдает себе отчет в том, что в данной работе возможно поднять всего лишь один исторический пласт, безусловно содержащий много поучительных фактов, примеров, выводов и обобщений. В то же время стоит заметить, что в последующем предстоит вскрыть еще не один исторический пласт, чтобы полнее и глубже освоить особенности полководческого искусства выдающихся русских полководцев и военачальников, может быть не столь известных, как Петр Великий или А.В. Суворов, но гениальных в своей области военного дела: артиллерии, инженерном искусстве, авиации, связи, военной медицине, снабжении войск и т.д.

Благодарные современники и потомки не преминут сказать доброе слово об исследователях этого исторического наследия, но, что не менее важно, постараются в максимальной мере использовать славный опыт наших предков для упрочения военного могущества России.

В свою очередь, составитель данной работы выражает искреннюю благодарность всем тем, кто принял участие в подготовке этой книги своими советами, конкретной помощью, деятельным участием.

А. Каменев

История военного искусства. - В кн.: Военная энциклопедия. / Под ред. В. Ф. Новицкого. - т. II. - СП б., 1911 - С. 80.

Александр Македонский, к примеру, отдавал все распоряжения до боя. В бою предоставлялась инициатива опытным генералам, командовавшим частями боевого порядка. Сам же Александр, во главе отборной конницы, подавая пример, лично вступая в бой с копьем и мечом. Неоднократно в боях Александр был ранен и попадал в опасное положение. Стратег-завоеватель мира и храбрейший рыцарь своей армии в мировой истории соединяются только в лице Александра Македонского. Сто лет спустя военное искусство уже настолько усложнилось, что полководец должен был сохранять за собой управление во время самого боя и отказаться от личного участия в рукопашных схватках. - См.: Свечин А. Эволюция военного искусства с древнейших времен до наших дней. В 2-х тт. - М. -Л. , 1927-1928. - С.47.

См.: Жомини А. Очерки военного искусства. Т.1. Перев. с фр. - М., 1939. - С.62.

Энвальд М. Две доктрины воспитания войск // Военный сборник. - 1911. -N1. -С. 101.

История военная. - В кн. : Военная энциклопедия. / Под ред. В. Ф. Новицкого. - т. II. - СП б., 1911 - С.109.

В содержательно плане военное искусство, по мысли А. Жомини, подразделяется на пять чисто военных отраслей: стратегия, высшая тактика, логистика, инженерное искусство и элементарная тактика; ноесть еще одна существенная часть этой области знаний, которую до сего времени весьма некстати исключали из состава военного искусства, а "именно--политика войны" . - См.: Жомини А. Очерки военного искусства. Т.1. Перев. с фр. - М., 1939. - С.29.

См.: Масловский Д.Ф. Записки по истории военного искусства в России. Вып. 1. 1683-1762 год. - СП б., 1891. - С.141-142.

ПИРР (319-273 до н. э.), царь Эпира в 307-302 и 296-273. Воевал на стороне г. Тарента с Римом, одержал победы при Гераклее (280) и Аускулуме (279), последнюю ценой огромных потерь (т. н. пиррова победа).

Наставление А.В. Суворова И.О. Курису. - В кн.: Бескровный Л. Г. Хрестоматия по русской военной истории. - М., Воениздат, 1947. - С.308.

Михневич Н.П. Стратегия. - СП б.,1906.- С.40.

Там же. - С.14.

Михневич Н. П. История военного искусства с древнейших времен до начала девятнадцатого столетия. 2-е доп. изд. - СП б., I896. - С. ХVIII.

ЭПАМИДОНТ (ок. 418-362 до н.э.), древнегреческий полководец.

ЦЕЗАРЬ (Caesar) Гай Юлий (102 или 100-44 до н. э.), рим. диктатор в 49, 48-46, 45, с 44 - пожизненно. Полководец.

ТЮРЕНН (Turenne) Анри де Ла Тур д'Овернь (de la Tour d'Auvergne) (1611-75), виконт, маршал-генерал Франции (1660).

АРИСТИД (ок. 540 - ок. 467 до н. э.), афинский полководец.

Геруа А. После войны. О нашей армии. - СП б., 1906. - С.240.

См.: Михневич Н.П. Эволюции и прогресс в военном деле: Сообщение на собрании членов Общества ревнителей военных знаний // Общество ревнителей военных знаний. Кн.I .- СП б., 1906. - С.50-51.

См.: Пригоровский. "Офицеры по необходимости" // Разведчик. - 1912. - 4 (304) .- С.52,53.

Там же. - С.53.

Драгомиров В. Подготовка Русской Армии к Великой войне. I. Подготовка командного состава //Военный Сборник. - кн. IV.- 1923 .- С.110.

Михневич Н. П. Основы русского военного искусства. Сравнительный очерк состояния военного искусства в России и Западной Европе в важнейшие исторические эпохи. - СП б., 1898. - С.6.

См.: Масловский Д.Ф. Записки по истории военного искусства в России. Вып. 1. 1683-1762 год. - СП б., 1891. - С.2-5.

Природа вещей и деятельность человека во всех ее проявлениях (духовном и физическом) определяют сущность военного искусства и его характер. Отсюда - военное искусство во всех его элементах состоит, с одной стороны, из основ, настолько же незыблемых, насколько постоянна природа вещей, а с другой стороны, - из изменяющихся результатов человеческой деятельности.

Но на деятельность человека оказывают влияние два фактора: во-первых, духовная его организация и, во-вторых, та обстановка, в которой ему приходится действовать. Духовная организация человека складывается, во-первых, из его личных индивидуальных особенностей и, во-вторых, из особенностей, присущих не ему одному, а целому народу, к которому он принадлежит, особенностей, вырабатывающихся по тем или другим причинам в нечто постоянное и составляющее отличительный признак определенного народа, то, что называется чертами народными или национальными. Что касается обстановки, в которой приходится действовать человеку, то она всецело зависит от того, к какой народности он принадлежит, так как каждая национальность живет в определенной и притом особой обстановке, складывающейся под влиянием постоянных условий: географического положения страны, естественных условий в ней, ее обширности и т.п., с другой, под влиянием условий изменяющихся: культуры, просвещения, политического устройства и т.д.

В виду того, что эти особенности обстановки различны для разных народов, они и составляют то, что логично назвать национальной обстановкой. Таким образом, ясно, что на военное искусство безусловно оказывают влияние национальные черты характера и национальная обстановка, в которой живет данный народ. Отсюда несомненно, что военное искусство в значительной мере национально.

***

Обширность территории, обилие лесов и болот, преобладание суглинка в составе почвы, масса рек, речек и озер, бедность в сухопутных сообщениях и отдаленность от морей, - таковы те естественные условия, в которых русскому народу приходится жить с давних пор. Политическое и национальное единство под властью сначала единодержавных, а потом в полной мере самодержавных Великих Московских Князей, русских царей и впоследствии Императоров Российских, - таково то политическое устройство, в котором жило наше государство.

Как следствие отмеченных естественных условий и политического устройства, является, прежде всего, в значительной мере односторонность населения России, односторонность, основывающаяся на давнишнем численном и духовном преобладании среди народов, составляющих государство Российское - великороссов.

Те же данные обстановки, в связи с процессом образования великорусской народности, привели к тому, что население России в значительном его большинстве обладает следующими особенностями: по составу своему оно преимущественно сельское, а не городское; в нем развилась личная самостоятельность, привычка полагаться только на самого себя как в принятии того или иного решения, так и в приведении этого решения в исполнение; сметливость, сообразительность, сознание необходимости взвешивать обстоятельства, умение применяться к ним, изворотливость в затруднениях и опасностях, привычка к терпеливой борьбе с невзгодами и опасностями, неизбалованность, непритязательность, выносливость и наблюдательность.

Вместе с тем та же обстановка, под влиянием деятельности Государей русских и в особенности - царей из Дома Романовых, развила в русском народе сильное чувство национального самосознания, высокую религиозность, самоотверженную любовь к родине и беспредельную преданность Государю.

Наконец, все это, вместе взятое, породило некоторую обособленность русского государства и русского народа от остального мира, что, в свою очередь, повлекло за собою установление у нас своеобразной цивилизации и культуры, характеризующихся высоким духовным настроем и некоторой технической отсталостью.

Является вполне понятным, что чем чаще какое-нибудь явление в жизни народа повторяется, чем раньше оно может быть подмечено в истории этого народа, тем больше оснований нам считать, что это явление вытекает из национальных особенностей народа и обстановки, в которой он живет.

Вот почему, желая отметить национальные черты нашего военного искусства, приходится обращаться чаще к более далекому прошлому. С другой стороны, национальные черты в области военного искусства, как и во всякой другой, проявляются в деяниях самобытных, энергичных и активных деятелей, а также в обстоятельствах, которые в наибольшей мере вызывают активную работу этих деятелей. Поэтому, чтобы дать характеристику национальных черт, указать, в чем они проявились в военном искусстве, нет надобности следить за историей шаг за шагом. Вместе с тем, нет никакой надобности останавливаться с интересующей нас точки зрения на подробностях, особенно формальных и технических. Не может также с данной точки зрения интересовать нас вопрос, имели ли мы успех или неудачу, проявляя в военном искусстве наши национальные особенности.

Все военное искусство заключается, во-первых, в созидании в самом широком значении этого слова вооруженной силы, и, во-вторых, в использовании ее для тех целей, ради которых она существует. В деле созидания армии первым вопросом является вопрос о составе ее.

I)У нас армия была всегда национальной; наемных армий и вербовки наша военная история не знает. Армия пополнялась всегда из состава населения, причем население само выделяло из своей среды необходимое число ратников или рекрут.

У нас на службе были иноземцы, иногда даже в большом числе, но их привлекали только для того, чтобы воспользоваться их техническими знаниями, и с течением времени у нас иноземцев в армии становится все меньше и меньше. Еще при Петре Великом у нас, по штатам, в каждом полку иноземцев-офицеров должно было быть не менее одной трети, но уже при Императрице Анне мы отказались от этой нормы, так как сознали, что нужно, и что мы в них не нуждаемся. Доступ иноземцев в нашу армию с этого времени все больше и больше затруднялся.

В принципе, господствовавшая при царях Дома Романовых рекрутская система должна была ложиться равномерно на все население и при том воинскую повинность каждый призываемый на службу должен был нести лично. Такой принцип основывался на началах, не всецело материальных, а главном образом, духовных, что и было так ярко подчеркнуто еще в I795 г., когда у нас было провозглашено, что "защита отчества и ограждение пределов безопасности суть предметы общих усилий и возможности и долг и обязанность всех и каждого".

В связи с этим от всех лиц, отбывающих так или иначе, по той или другой системе воинскую повинность, как правило, требовался высокий нравственный ценз. Это требование предъявлялось как по отношению нижних чинов, так и особенно по отношению офицеров.

Наконец, по вопросу о составе армии нужно еще отметить, что идеи применения жеребьевой системы при комплектовании армии и содержании ее в мирное время в кадровом составе всецело являются русскими национальными идеями, получившими осуществление еще в царствование Императрицы Анны.

2)В деле подготовки армии, как национальную черту, необходимо отметить настойчивое требование обучать войска тому, что нужно для войны.

Великий Петр требовал "непрестанно тому обучать... как в бою поступать... Сначала на поле делать порознь, потом паки вкупе, яко и в самом деле".

В "диспозиции" 1736 г. и в "обряде службы" 1770 г. указывалось, что "армию учить только тому, что придется делать в бою. Лишние же и ненужные приемы и эволюции ведут только к утомлению войск".

В 1770 г. Румянцев в своем "Обряде службы" настаивал на том же.

Эта же мысль Потемкиным была высказана следующим образом: "Людей меньше мучить чищением лошадей, ибо не в сем состоит красота полка, но в приведении в исправность, нужную к бою".

Суворов всей силой своего гения всегда восставал против каких бы то ни было "чудес" в обучении и на практике показал, как достигать этого и к чему приводит его способ подготовки войск на войне.

Ту же мысль уже в последнее время талантливо развивал в своих теоретических трудах и практической деятельности Драгомиров, которому в этом отношении следовал и Скобелев.

В связи с этим необходимо отметить, что еще Петр Великий, говоря об обучении солдат, в своем уставе 1716 г. писал: "Прежде подробно указать, ибо описанием и речами весьма внимательно чинить невозможно". С тех пор этот прием, как чисто национальный, господствовал в нашей армии, найдя всеобъемлющую формулу в словах Драгомирова: "показом, а не рассказом".

3)Несомненной национальной чертой нашей нужно считать то единение между массой армии и ее вождями, которые являются результатом взаимного доверия между начальствующими лицами и их подчиненными и особенно между офицерами и нижними чинами.

Тон таким отношениям дал Великий Петр, который, подметив, что "не единой народ в свете так послушлив, яко Российский", указывал, что "офицерам надлежит в пользе солдатам делать, что в их мочи есть (а чего не имеют, доносить вышним), и не тяготить их лишними церемониями, караулами и прочим, а особливо, во время кампании".

Так в инструкции командиру полка в 1764 г. по этому поводу было сказано: "Новоприверстанный не должен быть не только сначала бит, но ниже стращен; все сие с ласковостью и истолкованием ему изъяснить".

Потемкин в 1788 г. в одном из приказов писал: "Я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению; унтер-офицерам и капралам отнюдь не позволять наказывать побоями... Отличать прилежных и доброго поведения солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ним и храбрость".

Вся система воспитания и обучения гениального Суворова зиждется на заботливом и гуманном отношении к нижним чинам.

"Никогда не испытывать страха и всюду идти за своим начальником", таковы конечные результаты, к которым стремился Суворов в деле воспитания войск. Добиться же того он считал возможным лишь тогда, когда нижние чины будут не бояться своих начальников, а верить им и испытывать к ним чувство уважения и признательности.

Вообще в век Екатерины II не забывали личности нижнего чина, не заставляли его терять человеческий облик, не принижали его достоинства, а предоставляли ему возможность развивать свои личные особенности и сознательно относиться ко всему происходящему.

Заботы Скобелева о нижних чинах общеизвестны. Все также помнят, наверное, приказ Драгомирова, который начинался словами: "В войсках дерутся"...

Впрочем, могло ли быть иначе, когда венценосные вожди нашей армии от первого Романова и до ныне благополучно царствующего Государя Императора, следуя старой чисто русской традиции, одной из важнейших своих державных обязанностей считали всестороннюю заботу о нижних чинах, об установлении в армии гуманного и доброжелательного отношения к ним.

4)Одной из самых ярких национальных черт в нашем военном искусстве является способность русских воинов всех степеней и различных рангов к самостоятельности, к проявлению частного почина.

И наши державные вожди армии и ее лучшие представители понимали всю силу драгоценного свойства, доверяли ему и принимали меры к тому, чтобы оно могло бы проявляться в полной мере.

В дополнительном пункте к Воинскому уставу 1716 г. Великий Петр в 1722 г. собственноручно написал: "Правда, может офицер, якобы к оправданию своему, ответствовать, когда в том спрошен будет, что я то чинил по Уставу Воинскому, однако же, то его оправдать не может, хотя то и написано, ибо там порядки писаны, а времен и случаев нет, тому ради ему подлежит рассуждение иметь... Того ради сей пункт прилагается, дабы офицеры в таковых нужных случаях накрепко рассуждение делали, без чего обойтись невозможно, опасаясь жестокого наказания за нерассуждение".

Говоря в Уставе Воинском о ведении боя и не давая на этот счет никаких определенных указаний, Петр писал: "Сие все зависит от осторожности, искусства и храбрости генерала, которому положение земли, силу неприятеля и обыкновение оного знать и по тому свое дело управлять надлежит".

Но Великий Петр не только проповедовал на словах, но поступал так на деле, не стесняя самостоятельности своих подчиненных.

Так, в 1706 г., когда армия наша была блокирована в Гродно и Петр хотел вывести ее оттуда без боя в поле, то, находясь далеко от Гродны и приказав главнокомандующему Огильви отступать, Петр не стеснял его указанием, как это сделать, а только говорит: "Все чинить по сему предложению, а паче по своему рассмотрению". В то же время, боясь убить частный почин в начальниках, не всегда удачливых в боевых действиях, Петр крайне снисходительно относился к таким неудачам.

После поражения Шереметева 15-го июля 1705 г. при Мур-Мызе Петр пишет ему: "Не извольте о бывшем несчастье печальным быть, понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу. Забудьте, и паче людей ободряйте".

Вся система управления Императрицы Екатерины II могла лишь способствовать развитию самостоятельности всех деятелей в различных отраслях государственной деятельности, а особенно на поприще военного искусства.

Недаром она говорила, что "крупные и решительные успехи достигаются только усилиями всех".

И естественно поэтому, что национальные свойства русских, самостоятельность и самодеятельность, достигали в Ее царствование наибольшего развития, придав военному искусству особый блеск.

Суворов в 1773 г. под Туртукаем в своей диспозиции писал: "Сия есть генеральная диспозиция для атаки; прибавить к тому, что турецкие собственные набеги отбивать по обыкновению наступательно, а подробности зависят от обстоятельств, разума, искусства, храбрости и твердости гг. командующих".

Нельзя при этом забывать, что эти командующие были только батальонные командиры.

На другой раз Суворов по этому же поводу высказался так: "Местный в его близости по обстоятельствам лучше судить, нежели отдаленный: он проникает в ежечасные перемены их течения и направляет свои поступки по правилам воинским. Я - вправо, должно влево - меня не слушать. Я велел вперед, ты видишь - не иди вперед".

Эту же мысль он неоднократно проводил в своих приказах. В одном из них он писал: "Спрашиваться старших накрепко запрещено, но каждому постовому командиру в его окружности делать мятежникам самому скорый и крепкий удар под взысканием за малую деятельность".

Отметим, что "постовые командиры" были в обер-офицерских чинах.

Еще решительнее о самостоятельности частных начальников Суворов высказался в письме к Ферзену в 1794 г.: "Рекомендую Вашему Превосходительству решимость. Вы - генерал. Я издали и Вам ничего приказать не могу. Иначе было бы стыдно, Вы - локальный".

Румянцев в наставлении батарейным командирам говорил: "В подробное о сей полезности описание я не вхожу, а отдаю на собственное примечание гг. офицеров, яко на искусных артиллеристов".

Румянцев и Суворов, проявляя в широкой степени инициативу вплоть до отдачи приказаний неподчиненным им частям армии именем Императрицы, раз обстановка того требовала и ведения кампании наступательно, когда указывалось вести ее оборонительно, и поощряемые к тому Императрицей Екатериной, не только теоретически, но и практически предоставляли своим подчиненным полную самостоятельность в пределах достижения поставленной общей задачи и не отказывались от этого принципа даже тогда, когда подчиненные не оправдывали в этом отношении их ожиданий. В этих случаях переменяли людей, но принципу не изменяли.

Позже Кутузов в диспозиции для Бородинского сражения писал: "Не в состоянии будучи находиться во время сражения на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность гг. главнокомандующих и поэтому предоставляю им делать соображения действий на поле сражения неприятеля".

Степень же проявления инициативы самим Кутузовым определялась тем, что он срывал на театре войны крепости, не спросив на то разрешения Государя, хотя последним в этом было отказано предшественнику Кутузова, и возвращал с полдороги войска, Высочайшим повелением направленные на другой театр войны, раз это было нужно для достижения поставленной цели.

Император Павел I, считавший, что все должно делаться не иначе, как по его ближайшему указанию, отправляя Суворова в Италию, говорил ему: "Веди войну, как знаешь"; а Император Николай I, не допускавший мысли, что в делах государственных может быть у кого-либо другое мнение, чем у него, в постоянных письмах своих к главнокомандующим в Крыму хотя и высказывался о том или другом способе действий, но неизменно прибавлял, что он не требует выполнения его предложений, предоставляя решение вопроса самому главнокомандующему, как хорошо знающему обстановку в данную минуту.

Эти два примера показывают, насколько всегда всеми у нас сознавалась необходимость самостоятельности в военных действиях, проявления частной инициативы; и не только сознавалось, но и все исполнялось в этом направлении.

Скобелев также требовал "самостоятельности" и притом от всех офицеров. В одном из своих приказов в 1879 г., например, он писал: "В бою необходимо, чтобы гг. офицеры сохранили полную энергию, самообладание и способность самостоятельно решаться при всяких обстоятельствах" и затем: "в современном бою батальоны и роты приобрели безусловно право на самостоятельность и инициативу".

Изложенное несомненно свидетельствует, что стремление к самостоятельности и умение с успехом пользоваться ею в военном обиходе при всяких обстоятельствах является нашей национальной чертой.

Это как будто опровергает те заявления, которые приходится иногда слышать, главным образом, за границей, что политический строй, издавна установившийся у нас, препятствует развитию самостоятельности и самодеятельности, особенно у нижних чинов, что наши войска могут драться только в компактных строях, непосредственно руководимых начальниками, и что ведение боя в порядках, разжиженных, несвойственно нам.

Но расчленение линейного боевого порядка на более или менее самостоятельные части, связанные между собой только общностью задачи, было сделано у нас еще во время, когда так называемые передовые военные державы запада не могли отрешиться от линейных боевых порядков в чистом их виде; точно так же действия в "рассыпку", т.е. в виде стрелковых цепей, получило осуществление впервые у нас. И в то время, когда у нас для ведения такого боя широко развились егерские войска, у Фридриха Великого было всего 1.500 егерей на всю его армию.

Только при наличии способности к самостоятельным действиям у всех чинов армии мог Суворов установить, а его последователи - поддерживать требование, чтобы "каждый воин понимал свой маневр". Только при этом мог Суворов преследовать "немогузнайство".

5)Свободное отношение в форме, отсутствие преклонения перед ней, отсутствие приверженности к шаблону, - такова национальная черта нашего военного искусства. Эта черта чрезвычайно и исчерпывающе была выражена еще в уставе 1755 г., в котором было сказано, что "всякий тот способ, которым неприятеля побить можно, за наилучший считается".

В жизни же, на практике отсутствие приверженности к шаблону особенно ярко сказалось в боевой деятельности Петра Великого, когда он после 1706 г. внес в мертвенные формы линейного порядка такие поправки, которые сделали его более гибким, поворотливым, более удобным для маневрирования, а главное, - способным парализовать в значительной степени невыгодные стороны современных ему боевых построений.

Особенно ярко сказывается нерутинное, нешаблонное применение у нас основ военного искусства в царствование Императрицы Елизаветы как раз в то время, когда на западе малейшее отступление при каких бы то ни было обстоятельствах от установленных форм признавалось за преступление.

Построение войск в бою и пользование ими при сражениях при Пальциге, Кунерсдорфе и др., прежде всего свидетельствует, что наши генералы того времени больше считались с жизненными условиями обстановки, чем с мертвенными формами общепринятых тогда боевых построений и шаблонными действиями.

Все бои Румянцева и Суворова, не имея ничего общего с боями того времени наших западных соседей, вместе с тем, сами по себе были чрезвычайно разнообразны как по способу построения войск, так и по способу их употребления.

В более позднее время такое отсутствие привязанности к раз навсегда установленным формам сказалось особенно наглядно в войну 1877-1878 гг., когда, по словам одного из талантливых исследователей этой войны, "войска наши, будучи недостаточно тактически подготовленными, обнаружили отличную способность к быстрому пониманию истинного характера современного боя и уже в конце первого сражения действовали совершенно иначе, нежели в его начале, соображаясь вполне с обстановкой".

6)Сильно развитое чувство взаимной выручки тоже является одной из отличительных особенностей нашей армии. Нет возможности перечислить всех случаев, где особенно проявилась эта особенность, но нельзя не вспомнить, что еще Петр Великий говорил, что нужно "крепко смотреть, чтобы друг друга секундовать, и когда неприятель пойдет на одно крыло, то другому крылу - неприятеля с тылу и во фланг атаковать".

7)Через все эпохи нашего военного искусства красной нитью проходит общее убеждение, являющееся безусловною нашей национальной особенностью и заключающееся в признании, что главным орудием войны всегда был и навсегда остается человек..

Все Государи наши, а вслед за ними и все наши выдающиеся полководцы и военачальники на практике считались с этим положением и потому главнейшее свое внимание всегда обращали на удовлетворение материальных потребностей людей, составляющих армию, и поддержание на надлежащей высоте в соответственном напряжении нравственной, духовной их стороны.

Еще Великий Петр говорил, что "всему мать есть безконфузство" и что "при добрых порядках и храбрых сердцах есть противу неприятеля сильнейшая вещь - справное оружие" , т.е. началу нравственному - "храбрым сердцам" и "добрым порядкам" Петр отдавал предпочтение перед началом материальным - "справным оружием".

Вот почему Петр Великий, а вслед за ним и другие Государи, полководцы и военачальники наши громадное значение придавали нравственной подготовке воинов, притом подготовке, веденной в народном, национальном духе.

Нужно ли напоминать по этому поводу приказ Петра Великого, огненные речи и приказы Суворова, манифесты Александра I, благословение армии иконой Смоленской Божией Матери перед Бородиным и много других подобных случаев, когда наши военачальники в тяжелые минуты боевой жизни армии призывали ее к исполнению долга во имя наиболее святого для нее - Веры, Царя и Родины.

Это же придание первенствующего значения нравственному элементу вызывало со стороны Державных вождей нашей армии и ее начальников всех степеней широкое проявление личного примера, наиболее яркими проявлениями которого являются: бессметный подвиг царя под Полтавой, поведение Румянцева под Кагулом, Суворова - всегда, везде и во всем, Скобелева под Плевной, пребывание Цесаревича Константина Павловича в армии Суворова, Императора Николая I и Александра II в армиях, действующих против Турции, командование армиями Великими Князьями, Николаем Николаевичем и Михаилом Николаевичем, и отдельными частями армии Императором Александром II в бытность его Наследником, Великим Князем Владимиром Александровичем и многие другие случаи личного участия членов Императорского Дома Романовых в военных действиях.

В конце концов, мысль, что главным орудием войны всегда был и навсегда останется человек, была развита нашими выдающимися военными мыслителями, Леером и Драгомировым, в целое, вполне научно обоснованное и отвечающее природе явлений учение.

8)Традиционной и бесспорно нашей национальной особенностью в военном искусстве является никакой другой армии не превзойденная доблесть наших войск.

Нет надобности подтверждать наличие этой доблести какими-либо примерами, но нельзя не отметить, что, благодаря ей, армия наша нередко совершала на войне то, что всеми до нее признавалось невозможным. Достаточно вспомнить по этому поводу нашу первую морскую победу, одержанную сухопутными войсками, отмеченную Великим царем медалью с надписью "Небывалое бывает"; атаку конницей укреплений в Рымникском сражении; штурм Измаила в 1790 г.; атаку спешенной конницей при Кобылке в 1794 г.; переход по льду через Ботанический залив; 11-ти месячную Севастопольскую оборону; зимний переход через Балканы; штурм Карса; сражение под Плевной 30-31 августа, когда наши полки дрались 30 часов подряд с потерею половины своего состава, где лежало более мертвых, чем было защитников, под перекрестным огнем с двух флангов на позициях, укрепленных, без шанцевого инструмента с ружьями Крынка, наконец, последнюю нашу войну вообще и беспримерную защиту Порт-Артура - в особенности.

9)Национальной чертой нашей стратегии являлось стремление вынести борьбу из пределов своего отечества, вследствие чего стратегия наша преимущественно была наступательной; в случае же необходимости вести войну в своих пределах у нас прибегали к способу действий, давшему столь блестящие результаты в 1707-1709 гг. и затем сто лет спустя - в 1812 г.

Стратегически наступая, наши полководцы всегда ищут боя с противником.

Стремление к наступлению Петр Великий выражал словами: "Нужно есть сочинять армию свою, смотря неприятельской силы и онаго намерения, дабы его во всех делах упреждать и всячески искать неприятеля опровергнуть".

Миних по этому же поводу говорил: "Атака придает солдату бодрость и поселяет в других уважение к атакующему, а пребывание в недействии уменьшает дух в войсках и заставляет их терять надежду".

Румянцев относительно этого высказывается так: "Я того мнения всегда был и буду, что нападающий до самого конца дела все думает выиграть, а обороняющийся оставляет всегда страх соразмерно сделанному на него стремлению"; в другой раз он говорил: "Чем опаснее и ко вреду нашему ближайше расположен неприятель, тогда наипаче идти на него прямо, не уклоняясь и не ожидая его на себя нападение, ибо наступлением можно унизить выгоды противника перед своими невыгодами".

Всем хорошо известно, что Суворов настойчиво повторял "ничего отступательного", а созданный им афоризм "глазомер, быстрота и натиск", всегда с успехом применяемый им на практике, лучше всего свидетельствует о взглядах на этот счет нашего гениального полководца.

10)Трудно сказать, какой вид боя для нас является национальным. Однако, история показывает, что к наступательному бою в поле мы преимущественно прибегали тогда, когда во главе армии стояли первоклассные по талантам полководцы, как, например, Румянцев, Суворов, Скобелев и некоторые другие. Обычно же наша армия более охотно обращалась к оборонительному бою, который, однако, всегда вела чрезвычайно активно и стремилась закончить переходом в наступление.

В таких боях, которые в настоящее время называются выжидательными, наша армия нередко достигала колоссальных результатов, приводя армию противника к полному разгрому, как это было под Полтавой и под Кунерсдорфом.

Результатом стремления к активности в оборонительном бою у нас являлась, во-первых, идея подвижного уступа, идея, которая наиболее резко была проявлена в сражении под Полтавой в 1709 г., под Пальцигом в 1759 г., Рущуком в 1811 г., в предполагаемом сражении на р. Уже в 1812 г., в сражении под Бородиным. Во-вторых, то же стремление к активности в оборонительном бою привело к активности и при обороне крепостей.

Наиболее ярким примером этому служит оборона Севастополя, которая и могла продолжаться 11 месяцев, только благодаря ее активности.

Здесь кстати отметим, что на такой активности особенно настаивал Император Николай I, давший даже по этому поводу детальные технические указания, исполнение которых приносило осажденным большую пользу.

Обширность нашей территории создала способность и склонность к продолжительным и быстрым маршам и привела к утверждению у нас мысли о необходимости иметь однотипную драгунскую конницу и к созданию конной кавалерии, которая, несомненно явилась у нас раньше, чем где бы то ни было.

11)В бою решающее значение у нас придавали рукопашной схватке, удару в штыки. Однако, национальные наши особенности не отрицают и значения огня и не заставляют пренебрегать им. Это видно, между прочим, из того, что в эпоху, когда национальные наши черты особенно культивировались в военном искусстве и при этом с большой пользой для дела, а именно: при Императрице Екатерине II у нас по частной инициативе и вопреки господствующим течениям на западе появляются и развиваются егерские войска, предназначавшиеся для ведения стрелкового боя, и такие наши военачальники, как Румянцев, Суворов и Потемкин, при подготовке войск всегда требовали тщательного обучения стрельбе и затем в боях всегда пользовались огнем в степени, соответственной его совершенству.

Взаимодействие огнестрельного и холодного оружия и в зависимости от этого взаимодействие различных родов войск, Суворов коротко и ясно определяет так: "Пехотные огни открывают победу, штык скалывает буйно пролезших в каре, сабля и дротик победу и погоню до конца совершают".

В другом месте Суворов по тому же поводу говорит: "Пехоте стрелять реже, но весьма цельно, каждому своего противника, не взирая, что они толпою. При всяком случае, наивреднее неприятелю страшный ему наш штык, которым наши солдаты исправнее всех в свете работают".

Идея решающего значения рукопашного боя, вытекающая из наших национальных особенностей, развила в нашей армии склонность при действиях против крепостей штурмовать их.

Штурм Измаила в 1790 г., Праги в 1794 г., Карса в 1877 г. и некоторые другие навсегда останутся блестящими проявлениями нашей национальной мощи, показывая, однако, при этом, что и нам для успеха в таких операциях необходима всесторонняя тщательная подготовка.

12)В работе конницы национальной нашей чертой является склонность к стратегической деятельности самостоятельных отрядов впереди фронта своей армии и на флангах и в тылу противника. Подтверждением этой мысли служит блестящая деятельность конницы при Петре под его личным руководством, при Екатерине ** - под начальством Румянцева, и отчасти - при Александре *, под начальством целого ряда талантливых кавалерийских генералов. <...>

13)Участию в бою артиллерии у нас всегда придавали большое значение, а во времена Императриц Анны, Елизаветы и Екатерины **, а отчасти Императора Александра *, артиллерия у нас имела решающее значение. При этом нельзя не отметить, что в царствование Императрицы Елизаветы в техническом отношении наша артиллерия, благодаря русским изобретениям, во многом стояла выше, чем в других государствах.

Таковы в главных чертах национальные особенности нашего военного искусства.

***

История показывает, что эти особенности при других, благоприятных обстоятельствах, как-то: соответствующей подготовке, хорошем руководстве, необходимом техническом оборудовании, давали нашей армии и, конечно, будут давать и впредь возможность достигать боевых результатов, необыкновенных, поразительных, для других армий положительно невозможных. При обстоятельствах же неблагоприятных эти наши особенности являлись тем средством, благодаря которому, наша армия никогда не доходила до полного разгрома и разложения и благодаря которому, из самых тяжелых испытаний она выходила с честью и с достоинством.

С другой стороны отмеченные национальные особенности нашего военного искусства показывают, что русский народ таит в себе громадный запас творчества в области военного искусства, что наша армия обладает богатством и силой мысли и духа и что она вовсе не нуждается в этом отношении в опеке, откуда бы она ни исходила.

На нашей национальной почве возросли такие военные гении, как Петр Великий, Румянцев и Суворов, такие выдающиеся полководцы, как Кутузов и Скобелев, такие талантливые генералы, как А.Д.Меншиков, Вейсман, Репнин, Багратион, Гурко, Радецкий, Кондратенко и многие другие, и такие военные мыслители, как Леер и Драгомиров.

Эта блестящая плеяда русских деятелей оставила нам громадное богатство в области военного искусства, и их деяния представляют неисчерпаемый источник для уразумения истины и приобретения познаний в военном искусстве. Не нужно только этот чистый и могучий источник засорять чуждыми нам наслаждениями, способными лишь вопреки природе русского человека, водворять у нас господство формы и шаблона. <...>

Баиов А.

Национальные черты

русского военного искусства

в романовский период нашей истории.

СП б., 1913.- 31 с

Здесь и далее: курсив автора-составителя.

Психология великоросса достаточно поучительно раскрыта В.О. Ключевским: "Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчетами великороссов; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставлял капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось. В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет укорачиваться безвременным ожиданием ненастья. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкая работать скоро, лихорадочно, а потом отдыхать в продолжении осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии. <...> С другой стороны, свойствами края определялся порядок расселения великороссов. Жизнь удаленными друг от друга деревнями при недостатке общения естественно не могла приучить великоросса действовать большими союзами, дружными массами. <...> Поэтому великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами. Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда еще не уверен в себе и в успехе и хуже в конце, когда добьется некоторого успеха и привлечет внимание: неуверенность к себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с тактом выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своем величии. Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума. <...> Невозможность рассчитать вперед, заранее сообразить план действий и прямо идти к намеченной цели, заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем заглядывать вперед. В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, с непредвиденными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предупредителен, выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе умение подводить итоги насчет искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем задним умом. <...> Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс думает надвое и это кажется двоедушием. Он всегда идет к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идет, оглядываясь по сторонам, и поэтому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь лбом стены не прошибешь, и только вороны летают прямо, говорят великороссы в пословице

Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольным путем. <...> - См.: Ключевский В.О. Соч. в 8-ми т. - т.I. - М., 1956. - С. 3I3-3I5.

Секундовать - помогать.

Наши умозаключения, направленные на ту или другую цель, суть единственный способ движения вперед какой угодно науки, какого угодно дела. Согласно бесспорным законам логики, они опираются на посылки, или взятые из жизни, или существующие, как уже ранее полученные выводы.

Следовательно, основой прогресса всякого дела является непосредственным образом творческий ум человека, косвенным - состояние науки данного дела или само реальное его существование. Чем живее и сложнее какое-нибудь дело, тем большую цену для него приобретают умозаключения, сделанные на основании непосредственных наблюдений, тем большая опасность грозит ему от умозаключений, построенных на выводах и обобщениях, ему предшествующих.

К разряду таких явлений несомненно принадлежит все боевое дело: не будучи ни наукой, ни искусством, но занимая между ними среднее место, оно требует особенной осторожности, когда при своем движении вперед оно опирается на выводы, полученные на основании других также выводов.

Отсюда теория его особенно требует вечного и неукоснительного возврата к своим первоисточникам, т.е. к самой практике. Первоисточники же военного дела, как и всякого другого, суть: его современное состояние и история.

Русско-японская война воочию показала, что значит забыть первый из этих элементов: последствия незнания ни своих сил, ни сил противника столь очевидны, об этом столь много писалось и пишется, что с практической стороны необходимость не отрываться в реформах от непосредственного общения с этим источником, нам кажется уже достаточно проникла в сознание тех, кому дорога участь нашей армии и нашей родины.

***

Цель нашей статьи - выяснить значение второго источника и главным образом значение истории более или менее отдаленных веков для практических целей военного искусства нашего времени. Поэтому первого источника, состояния современного военного дела, мы коснемся лишь постольку, поскольку то необходимо для выяснения избранного нами предмета, ибо современное состояние какого бы то ни было дела есть, собственно говоря, последний момент его истории.

***

Под знанием состояния военного дела можно подразумевать прежде всего изучение своего военного дела: без знания своей армии не может быть никакого движения вперед, ибо только солидарная осведомленность о своих институтах может открыть своевременно их достоинства и недостатки. Не зная своей армии, мы можем лишь слепо верить в ее мощь, а потому и жестоко поплатиться за свою неосведомленность.

Если во многих вопросах были упреки по адресу правительства, то в данном отношении значительная часть вины падает и на общество. Безразличие к военным делам своего отечества, к внутреннему устройству армии, даже больше того, презрение к ней до японской войны было отличительной чертой большинства.

"Военное дело не наука; тактика - вздор, не стоящая внимания!" Эти фразы, на разные лады повторяемые, можно было слышать и среди военных людей и от штатских. Как мы могли говорить о том, что наша артиллерия не имеет угломерных приспособлений, или пехота свободного рассыпного строя, когда и вообще общество наше не знало, что такое строй, что такое оружие. Заметим, кстати, что солидное знание недостатков своей армии мыслимо лишь при наличии известной свободы слова, свободы печати; без этого все недочеты будут скрыты, не могут быть обнаружены, поставлены на вид, а, следовательно, не может быть и запросов для их устранения.

Но, помимо знания достоинств своей армии, а равно недостатков, так или иначе устраняемых, каждая страна, каждая армия имеет такие свойства, которые не могут быть вовсе изменены, а составляют наши природные преимущества или слабости. Тем не менее, изучение их необходимо, ибо, только зная их, мы можем воспользоваться ими или возместить неудобство их другими мероприятиями; или, по крайней мере, понять на что мы способны и на что можем рассчитывать, или наоборот, на что мы не должны возлагать особых надежд.

Взгляните, например, с каким тщанием возмещает Норвегия недостаток конницы, формируя большие команды велосипедистов. Страны более или менее культурные редко забывают о своих недостатках. Нельзя того же сказать про нас, русских: мы нередко упускаем из вида наши национальные особенности, а потому не можем никогда ни воспользоваться преимуществами своего народа и страны, ни устранить некоторые недочеты.

Разве мы оценивали, например, недостаточность предприимчивости в нашем характере, чтобы согласиться с необходимостью не только не задерживать проявление инициативы, а, напротив, всячески поощрять ее, чтобы получить в итоге менее, чем многие народы с характером живым и энергичным; или подумали мы о том, что зимою Россия покрыта глубокими снегами и в силу этих обстоятельств особенности зимней войны приобретут для нас, русских, громадное значение, и сделано ли все для того, чтобы тщательно использовать эти благоприятные для нас обстоятельства (например, обращено ли внимание на природных лыжников, в смысле формирования из них соответствующих команд; поставлена ли вся артиллерия на полозья и проч.).

Разве мы ценим достаточно такой благодарный в боевом отношении, исторически сложившийся институт, как казачество? Напротив, в угоду модным политическим учениям, мы готовы скорее лучше признать, что казаки отжили свой век, благодаря-де тому, что теперь нет при привольных степей, ни непрерывных войн, чем согласиться, что современное казачество с его близостью к сельскому быту, с не только казарменной, но и жизненной дисциплиной, основанной на взаимной связи начальника с подчиненными, особенностями, выработанными вековым опытом - строевым построением, требует не упразднения его, а лишь приспособления к современной технике (пеший строй) и засим всяческого сохранения главных элементов этого удивительно соответствующего условиям современных военных требований института.

***

Но разумеется, изучение только своих сил не составляет знания всего военного дела. Изучение только своих сил до некоторой степени даже опасно: оно ведет к узкому консерватизму, к застою и к самоуверенности. Только изучая состояние институтов чужих народов, мы можем выработать себе верный масштаб; только тогда мы можем сказать: в данном отношении мы достигли возможных результатов, ибо и в других странах это поставлено не лучше. <...>

Кроме того, только наблюдая устройство армий всех стран, будучи в курсе его, мы можем своевременно, без замедления, заимствовать все то, что только не находится в связи с национальными или природными особенностями нашего государства. <...>

Но кроме выгод, которые можно извлечь из непосредственного заимствования иностранных порядков для совершенствования организации наших сил, познание сил чужих государств необходимо, как сил возможных наших врагов или союзников. Более или менее совершенная организация армии какой-либо страны не должна в наш век довольствоваться безотносительным устройством, она должна всегда сообразоваться с теми силами, с какими ей наиболее вероятно придется иметь дело, ибо "не всякое оружие годится против всякого народа" - "необходимо смотреть какое устройство имеют неприятели, с которыми мы сражаемся, и в чем они изощрены и против того выставляют свой строй". Наблюдать за тем: "каким способом и каким оружием следует нам воевать против того или иного народа (Крижанич). Отсутствие в нашей армии специальных горных и степных войск (кроме горной артиллерии) пример вполне подходящий к данным положениям. Впрочем связанность в наше время интересов государств всего мира между собой, по-видимому, ведет к тому, что знание сил всех государств, как возможных врагов или союзников, становится в наш век безусловной необходимостью. Без этого невозможно ни поддержание на современном уровне своих сил, ни ведение целесообразной политики, ибо только зная и себя, и своих предполагаемых врагов и союзников, мы можем вполне усвоить себе, на что мы должны рассчитывать в предстоящей борьбе, по силам ли она нам, сулит ли нам успех или не может принести ничего, кроме разочарований. Словом, прежде чем бороться с каким-нибудь народом "нужно нам раньше узнать в чем состоит его сила" (Крижанич).

***

Весь военный механизм можно сравнить с машиной, которая большую часть времени находится в покое, и только временами приводится в движение. Мы можем и должны изучать машину и во время покоя, но разумеется, самые ценные данные возможно получить только во время ее работы. Эта работа военной машины есть война.

В этом смысле для нас изучение всякой современной войны даст тот же самый материал, как и изучение мирного состояния дела, но только с той разницей, что данные, добытые наблюдением над машиной на ходу, неизмеримо вернее и доступнее для понимания сравнительно с результатами во время ее остановки. В силу этого, все сказанное об изучении боевого дела мирного времени, мы можем сугубо приложить и во всякой войне. В этом смысле современная война будет для нас не историей, а последним моментом военного дела.

Итак, очевидно, что данные, добытые путем наблюдения войны, достовернее практики мирного времени. Действительно, вполне поручиться за целесообразность того или другого института можно только при наличности войны. Она есть проверка всех недостатков и достоинств данной армии, она показывает нам, что еще действительно и полезно при новых условиях, что уже отжило свой век, и поэтому вместо реального бытия получает форму пережитка, и в этом смысле может быть даже вредно. Например, последняя японская война выяснила нам, что наступление и при современном оружии нисколько не утратило своего значения или наоборот построение в сомкнутых резервных порядках под огнем отжило свой век. Особенно ценна такая проверка в отношении тех нововведений, которые явились результатом не предыдущего боевого опыта, а теоретических умозаключений. Как на примере этого можно указать всеобщее неприятие после японской войны принципа закрытых позиций.

Но, кроме того, всякая современная война дает богатейший материал еще тем, что выясняет нам наглядно характер новых условий. Познав их, мы можем продолжать теоретические построения, и нередко также война успевает применить их и проверить на практике. Таким порядком, например, ввели обе стороны новые принципы рассыпного строя в минувшую кампанию (прерывчатость цепей, движение поодиночке и т.д.).

Все эти преимущества созерцания современных войн столь велики, что каждая из них заставляет встрепенуться специальную литературу всего мира; она служит предметом подробнейших обсуждений, полемики, споров и в результате создает основы для новых реформ.

Стоит ли упоминать о том, что если изучение армий, находящихся в покое, служит нам показателем для сравнения сил данных государств, то насколько ценнее и вернее в данном отношении познание их во время движения, т.е. войны.

***

Теперь мы можем уже перейти к главному предмету нашего труда. Итак, изучение войны есть наиболее верное средство познать все условия и образы военного дела. Но часто ли бывают войны? В наше время этого нельзя сказать. Бывают годы и даже пятилетия, и десятилетия без войны. Между тем, одна последняя для данного времени война не может нам дать полного материала для рассмотрения всех явлений военного искусства.

Возьмем хотя бы русско-японскую войну: дает ли она материал, достаточный для рассмотрения войны при глубоком снеге? Дает ли она образцы энергичного, живого ведения войны с обеих сторон? Дает ли примеры военных действий при наличности развитой железнодорожной сети? Дает ли условия операций армии на своей территории и проч.? Итак, volens-nolens, чем шире надо обследовать какой-нибудь военный вопрос, тем труднее удовлетвориться одной или двумя последними кампаниями, тем более придется забираться в глубь веков.

Но если редки войны вообще, то еще реже войны великие, т.е. войны, которые ведутся не простыми заурядными людьми, а великими учителями и законодателями основ военного искусства. Великие полководцы все на перечет, да к тому же деяния их не сохранились полностью, и большая часть их подвигов бесследно погибла для науки. В силу этого, в отношении великих полководцев не приходится быть особенно разборчивым, а изучать все, что дает нам история об их делах. "Если хотите знать, - говорит Наполеон, - как делаются и ведутся сражения, то изучите 150 сражений, данных великими полководцами". Вот эти-то условия, - что боевой механизм только по временам находится в движении, и что великие машинисты боевого искусства родятся веками, - и придают истории в отношении военного дела особое значение, гораздо большее, чем она имеет для какой угодно отрасли человеческого знания.

***

Следовательно, обращаясь к истории, приходится отодвигать в глубь и извлекать все то, что не устарело для нашего времени, все это будет давать нам аналогичные результаты с исследованиями войн современных. Результаты эти будут иметь тем больше основания, что главные принципы приемов военного искусства, особенно стратегические, подлежат чрезвычайно медленному изменению.

Мы не можем согласиться с теми учеными, которые делят стратегию на прикладную и чистую, что первая зависит от элементов изменяющихся, а потому и сама подлежит изменению, вторая же, как покоящаяся на якобы неизменных данных человеческой природы, вечна и непоколебима. Мы, повторяем, не можем согласиться с этим положением потому, что по нашему мнению, военное дело - есть дело рук человеческих, и как наука целиком практическая вне обстановки, вне местности, вне условий оружия даже неудобомыслима; поэтому вся она, во всех своих частях, меняется вместе с исчезновением одних и нарождением других новых условий. Возьмите условия борьбы малочисленных дружин древней Руси без обозов и тыла, и вы увидите, что стратегия их войны будет уже иметь очень мало общего с современными кампаниями. Но оставим это в стороне, с нас довольно того, что такие принципы военного дела, как сосредоточение сил, инициатива, внезапность, непрерывность действия, преследование и проч. остаются не утратившими своего значения и для нас с незапамятных времен, а такие принципы, как охранение тыла, базирование, и проч. - с тех пор, как армии стали нуждаться в больших обозах.

***

Но есть и еще одна сторона военного дела, которая подлежит еще более медленным изменениям (подчас даже возврату к прежнему), чем даже главные принципы стратегии - это изменения психологии военного дела.

В военном деле психология играет такое огромное значение, что, несмотря на всю трудность учесть ее теоретическим путем, оно должна быть принята в общий строй военных наук, и со временем, нам кажется, венная психология станет столько же необходимым предметом, как тактика, фортификация или стратегия. Основою же военной психологии является, главным образом, наблюдения над войнами.

С практической же стороны в данном отношении наибольший интерес, разумеется, представляют войны, веденные великими полководцами - лицами, в руках которых, казалось, находился магический жезл, при помощи которого они гипнотически распоряжались душами солдат и граждан. Вспомните тот военный совет, который под начальством Гудовича постановил безысходность для русских снятия блокады Измаила и отступления, с Суворовым решил штурм его. Вспомните, что лица, взявшие Измаил, глядя на стены его, сами не верили своим глазам, как могли они взойти на них ночью, под огнем неприятеля; так чудодейственно отражался на них дух нашего великого полководца. В силу этого мы должны сказать, что военно-психологическое воспитание более всего может черпать для своего развития из источника военной истории, не стесняясь отдаленностью веков.

***

Итак, медленное изменение основ военного искусства и психологии его при редкости войн, а тем более веденных великими полководцами, суть те условия, которые делают изучение истории для военного дела более необходимой, чем для остальных отраслей человеческого знания.

Но и общее значение истории для военного дела, помимо вышесказанного, играет также большую роль для верного его понимания. Действительно, только зная историю данного института, мы можем получить правильное понятие об его устройстве, достоинствах и недостатках. Предыдущее есть необходимейшее для последующего - корень, скелет его. Как не можем мы уничтожить без вреда корни растения, так не можем без вреда для института выкинуть то, что составляет его существо. Наоборот, если мы видим и знаем, что у растения уже нет корней, они уже сгнили, то нам нет необходимости ходить за растением, и мы смело можем выполоть его проч. Это положение особенно важно, ибо пережитки нередко сохраняются целыми веками, отвлекая много сил и средств на то, что уже не заслуживает само по себе внимания. Простейшим примером этого может служить плацпарадная маршировка в сомкнутых строях. <...>

Далее, знание истории каждого института учит нас способам производить реформы, так сказать, методике их. История нередко показывает нам, при каких условиях может быть осуществлена на практике данная мера, при каких нет, при каких может она принести пользу, при каких наоборот, она может быть даже вредоносной. <...>

***

Сейчас мы сказали, между прочим, что история представляет нам прототип современного бытия. Она дает нам понятие о том зерне, из которого развился современный строй. Отсюда ясно какое громадное значение приобретает изучение отечественной военной истории. Хотя и говорят, что народы на одинаковой ступени развития более похожи друг на друга, чем один и тот же народ сам на себя на разных ступенях его, тем не менее никогда не может быть для всех народов одинакового бытия, а, следовательно, и одинакового строя. Поэтому "мы должны считать за верное, что разные народы, глядя по странам, в которых живут, выдумали себе разные способы военного дела" (Крижанич).

В силу этого мы не можем не дорожить прошлым своего военного, как первичными зародышами нашего настоящего. И чем больше каждому народу удастся сохранить последовательное развитие форм своего боевого дела, тем на более крепких корнях оно будет зиждиться, тем ближе будет оно подходить к духу нашего народа, его свойству и качествам, тем больший оно будет давать простор использованию наших природных способностей, наших природных особенностей. Но наперед заявляем, что охранение и развитие своих природных, этнографических и пр. преимуществ отнюдь не подразумевает узкого консерватизма, стремящегося во что бы то ни стало сберечь все, что было до нас, в неприкосновенном виде - будь то полезное или вредное, национальное или заимствованное.

Знание отечественной военной истории важно еще тем, что оно будит национальный дух граждан, возвышает его примерами доблести, утешает в невзгодах созерцанием настойчивости, энергии, бескорыстия народных героев, вселяет веру, но не самоуверенность в силы и ум своих богатырей.

***

Теперь обратимся к нашей родной военной истории. Созерцание наших неудач, порожденных нашей явной отсталостью в военном деле и отсутствием выдающихся талантов среди командного состава, казалось вело к тому выводу, что Россия всегда была отсталой страной и в военном отношении, что нам нечему учиться у наших предков, что все то, что они нам завещали, оказалось неудовлетворяющим современным требованиям.

Но если мы к ХIХ веку сумели не только пойти в военном отношении назад, но и обратиться в рутинеров, то это не значит, что Россия и всегда была такой страной. Наоборот, завоевание бесконечных пространств, непрерывная, победоносная борьба с западом и востоком уже сами по себе лучше всяких слов свидетельствуют, что в старину русские обладали недюжинным талантом в военном искусстве. Да и действительно, если нужду называют лучшим учителем, то настоятельная потребность России в вооруженной силе и должна была породить великие принципы ведения войны. Нам могут возразить, что русские действовали одной превозмогающей силой, но обзор любой кампании легко опровергнет подобное мнение. Да иначе и не могло быть, ибо наше государство обладало сравнительно многочисленным населением, то последнему соответствовала еще большая территория, и против каждого из своих многочисленных врагов Россия почти никогда не могла выставить даже равных сил.

В программу нашей статьи не входит рассмотрение того, что было великого у нас в свое время и для своего времени; мы имеем только в виду показать хотя бы частицу того, что в нашей русской военной истории достойно внимания для практики настоящего времени, что может непосредственно послужить и теперь примером при восстановлении и приведении в порядок наших вооруженных сил.

***

Начнем с общего направления военного искусства. В настоящее время в литературе русской, а также и западной везде сказывается борьба между приверженцами формы и противниками ее. Допетровская Русь имела чрезвычайно развитую, сложную военную систему, но у нее не было борьбы между формой и существом дела, ибо саму форму русские мыслили как выражение сущности, как обобщение для однородных действий, но отнюдь не как нечто самостоятельное, отдельное от самого дела. Возьмите организацию пограничной службы допетровской Руси: расположение постов, частных поддержек, постоянного резерва, армий на Оке, - все вместе это выработалось в чрезвычайно сложную, целесообразную форму, но форма не сделалась там кумиром, и раз менялась суть - менялась и первая, как нечто само по себе не стоящее внимания.

Когда местничество, как выражение служебных заслуг и родовых традиций, стало давить существо, появились указы "быть всем без мест", а когда это не помогло, оно было отменено вовсе.

Русские быстро перенимали оружие, ввели даже первые полковую (полевую) артиллерию, но они не думали перенимать парадных приемов, ибо не находили нужным отводить им много места в своем боевом искусстве. Как бы в предупреждение еще существовавшего на Руси порабощения форм боевых целей, раздается в России голос, предупреждающий русских о грядущей опасности. Славянофил Крижанич уже в конце ХVII века пишет: "будем соперничать с немцами прекрасным, полезным и истинно воинским способом и устройством нашего военного дела и вооружения". Он осуждает то военное дело, которое служит "только для показа, который чинится на смотрах". Он требует, чтобы "учились бы тому, что обыкновенно и часто применяется или может применяться на войне. То же, что никогда или в высшей степени редко или трудно может приведено в дело то пусть пренебрегается". - "Игрушечьего учения и журавлиного мотания, которое заводят немцы, нельзя посоветовать ни искать, ни допускать, ибо это даром мутит людей и отводит от работы. А под таким игрушечным учением подразумевается то, которому не бывать применения в истинных битвах". - "Немцы выдумывают, что в этом их искусстве заложена скрытая тайна, и никакой тайны в нем кроме игрушки не заложено". Так охарактеризовал Крижанич и национальную задачу организации русского военного дела и опасность, грозящую ему со стороны искусственных порядков запада. Такое понимание можно назвать прямо пророческим, если мы вспомним последующие времена Анны Ионновны, Павла I-го, наследие которых не исчезло окончательно даже до сей поры.

Действительно, только в полном освобождении себя от порабощения формой, столь несогласной, неудачной для практического ума и свободного права русского народа, мы можем обрести свои национальные боевые порядки, как продукт нашего ума, нашей военной истории.

***

Мы позволим себе попытаться сделать теперь очерк тех принципов, которые были завещаны нам нашими предками, но были забиты искусственными чужеземными формами.

Есть анекдот, что один отряд азиатских варваров в числе приемов имел следующий: по команде люди ложились на спину и отчаянно болтали ногами; фабула повествует, что прием этот был заимствован вместе с другими от русских, переходивших вброд реку и получивших приказание лечь на спину, дабы вода вылилась из сапог. Не зная причины приказания, азиаты переняли это на веру.

Приблизительно таким же путем и русские заимствовали немецкие порядки старой прусской школы.

Борьба, авансом начатая Крижаничем, выразилась в деятельности нашего великого полководца Суворова. Она известна всем, потому не стоит об этом распространяться. Напомним только одну фразу Рымникского, где он ясно сопоставляет наши боевые цели с экивоками прусской системы: "букли не пушки, косы не тесаки, а мы не немцы, а русаки!" сказал Суворов, уезжая с Павловского плацпарада.

Итак, дай Бог, чтобы русские окончательно отринули в сторону эту "заграничную удавку" русского военного дела и занялись рассмотрением великих принципов, выработанных гениальными представителями нашего боевого искусства.

Армия - вооруженный народ; вот что прежде всего бросается в глаза при обзоре древних принципов комплектования русских вооруженных сил. Все тянут боевое тягло: в лице поместного боярства выступает в поход правящий класс, в лице вооруженных холопей и посошной рати выставляет свои силы черный люд. Даже монастыри и те, так или иначе, привлекаются к исполнению общей повинности. Опытность в управлении, приобретенная в мирное время, переносится и в армию.

Когда является необходимость в войсках постоянных и обученных, Русь не становится перед этим, как перед задачей, которую можно разрешить лишь насильно навербованными армиями. Она обращается к средствам, более связанным с родными принципами, и создает войска поселенные: пушкарей, стрельцов и солдат. Как бы соединяя идею сборов поместных войск с постоянной службой поселенных, Крижанич в нескольких словах даже предлагает, говоря современным языком, проект мобилизованных кадров "держать от всякого строя для образца... один отряд, а в нужное время увеличить тот строй, который казался бы более необходимым". Но судьба решила иначе: введя рекрутский набор, Петр Великий хотя и опередил Западную Европу, где господствовала вербовка, но тем не менее разрушил национальную земскую рать, и вопрос остался открытым, в какую форму вылилось бы комплектование армии на наших родных началах. Плакат 1724 года, по коему войска должны были быть выведенными из городов в уезды, и попытка 1734 года поселения войск в слободах вместе с женами и детьми были первыми слабыми стремлениями восстановить связь армии с землей и жизнью. Стеснение всего обихода солдата-крестьянина и мелочная требовательность с вмешательством в его частную жизнь, возможные только в казармах, привели оригинальную мысль к полному краху, и даже более - к подрыву самой идеи поселенных войск. Между тем в лице стрелецких и солдатских полков и в лице пограничных ландмилицких войск, учрежденных по мысли Петра Великого и просуществовавших до Павла I-го, мы видим полную возможность ее осуществления.

Так или иначе, но главный пункт - жизнь и воспитание солдата в деревне, в поле, столь полезные для воспитания воина, были почти потеряны для нашей армии вплоть до введения всеобщей воинской повинности.

Только офицерская среда, комплектовавшаяся преимущественно из помещичьего сословия, даже во время нахождения на службе, фактически еще не потеряла связи с деревенской жизнью. И лишь один род войска сочетал в себе организацию воинской повинности с лучшими сторонами поместной и поселенной системы - это именно казаки. Перед нами теперь обширное поле реформ: раздаются голоса за отмену льготы, уничтожение особенностей казачьей службы, но надо быть осторожным. Не в приготовительном ли разряде, не в льготе ли офицеров, вынужденных жить то в деревне, то на службе, вынужденных знать и быть связанными со своими подчиненными нижними чинами, кроется отчасти сила и мощь казачьего войска?

Казачество - древнейшее русское учреждение, не отжившее свой век, а может быть обломок одного из тех институтов, которые мы или чуждые нам люди по нашей доверенности смело и самонадеянно стерли, но в которые может быть долженствовала вылиться на благо родины вся наша военная жизнь. Если уничтожить юридически особенности казаков, то останется одно их имя, но не само казачество!

Не представляет ли казачество живой пример для изучения наших национальных принципов комплектования армий! Во всяком случае этот пример в высшей степени поучителен для будущих реформ, для введения связи армии с деревней, с ее обширнейшими источниками для познания сил людей, лошадей, природы, местности - всего того, что и по сие время составляет необходимые элементы военного дела.

***

Но если способ комплектования заключал у нас много передового, оригинального, то еще большего внимания заслуживает история нашего тактического и стратегического искусства; она дает нам еще более ценные принципы для нашего будущего. Здесь даже трудно установить все то, что выдвинула наша история на вид, и что вполне осуществимо и при современном состоянии военного дела. Мы не беремся свести все результаты творчества наших предков к каким-нибудь основным общим идеям, но все же нам кажется возможным подметить у них четыре тенденции:

1)свободу от искусственных форм при неуклонном стремлении лишь к боевой цели;

2)свободу действий и инициативу;

3)простоту и определенность форм;

4)в то же время умение во всех случаях создавать новую идею и проводить ее в исполнение новыми, нешаблонными способами.

Все, от дисциплины и воспитания до тактики и стратегии, проникнуто было у русских этими несомненно верными принципами военного искусства.

Взгляните на русскую дисциплину. У нас до Петра не было палок капрала за неловко сделанный ружейный прием, но тем не менее, одинаково для всех, покинувших поле сражения, были батоги: у нас, если били, то били не за ложную честь или несущественный промах, а за истинный ущерб своему делу.

Далее, возьмите Великого Петра: он не боялся участия подчиненных, даже в проверке действий начальника, предписывая вести полковому командиру хозяйство общее "со всеми офицерами", он установил равенство перед судом, жестокими наказаниями воспретил какие бы то ни было дуэли, допустил смещение коменданта крепости в случае слабости, офицерами и даже солдатами, а в то же время никто не скажет, чтобы он поощрял распущенность или подрывал дисциплину в своих войсках.

Еще далее пошел по национальному пути Суворов, показавший, что такое дисциплина, построенная не "на кичливости" или "на трепете подчиненных", не на титулах, не на амбиции, а на взгляде на службу, как на общее всем дело, а на подчиненных, как на людей вверенных не для обращения их в слепого, лишенного инициативы автомата, а для внедрения начал ясного понимания каждым необходимости честного исполнения службы. Вспомним требование Суворова, чтобы даже рядовой солдат понимал общий маневр.

Вспомним также один из его приказов, отданный в Италии: "Офицеры при встрече с ним пусть шляп не снимают, а заботятся более о своем деле". Суворов не сочувствовал вообще ни подобострастию, ни мундирной ложной чести, ревниво поддерживаемой слепыми подражателями чуждых нашему духу порядков. Стоит ли говорить о суворовском воспитании солдат: оно у всех перед глазами и может смело оставаться вперед на многие века руководящей нитью. Взгляните на его способы внедрения дисциплины, и вы сразу увидите в них гораздо больше, чем простая муштра или чрезмерная строгость.

Борясь с дезертирством, Суворов ограничил дисциплинарные права ротных командиров, которые были чрезвычайно велики.

Во главе способов внедрения дисциплины у Суворова стояли личный пример и личное общение со своими подчиненными. Отказываясь есть скоромное, он отговаривался тем, что он солдат а на возражение лейб-медика, что он генералиссимус, ответил: "так-то так, да солдат с меня пример берет!" Мы не можем не вспомнить здесь рассказа о том, как видя, что дежурный по полку, молодой офицер, при рапорте растерялся, Суворов не рассердился, а развлек его вопросами: "какой суп готовили у вас в четверг, а в пятницу, а в субботу?"

Это было на службе, а простое товарищеское обращение его вне ее даже с солдатами известно всем; оно стало вечным, но, к сожалению, в большинстве случаев платоническим идеалом для начальников русской армии.

Личный пример, простое, чуждое гордости, обращение у Суворова дополнялись еще неустанным действием на дух подчиненных, подъемом последнего. "Молись Богу! У Него победа, Он твой Генерал!". Воспитание духа войск простирал Суворов так далеко, что способы взбадривания людей он ставил в число врачующих средств. Предпочитая гигиену медицине и уже этим опережая свой век, говоря: "дело не в том, чтобы лечиться, а в том, чтобы не заболеть" (отсюда: "попечение о здоровье здоровых"), он отодвигал и ее на второй план: "из больных переводить в слабые, из тех в хворые, из сих в прохладные, а там в роту - и солдат здоров" - "приводим с маловажными, ничего не значащими болезнями ... обратно отправлять в команды, не взирая ни на какие против сего роптания, ибо малая болезнь от боления в лазарете превращается в ужасную, иногда в самую смертоносную". Возьмите теперь вечное стремление Суворова развивать в своих подчиненных находчивость, решительность, обратите внимание на каждый эпизод, повествующий нам о требованиях его в данном направлении, и для вас станет очевидным, как далеко воспитание Суворова от нашей современной системы, по странному недоразумению считающейся его полной преемницей.

***

Теперь перейдем к нашим национальным принципам из сферы тактики. Начнем, как водится, с обмундирования. Допетровская Русь не торопилась с его введением: каждый ходил в чем и как удобнее. Первое обмундирование, появившееся в России, солдатских и стрелецкий полков, было просто и удобно; здравому уму наших предков не приходило и в голову, что в образе формы может появиться еще лишний враг нашей армии. Крижанич, как и во всем, и здесь указывает путь верный, согласный с нашими народными привычками. Недовольный даже русским боярским нарядом, он рекомендует ввести в России такую форму, которая обладала бы полнейшим удобством, защищая "от мороза, дождя, сырости, ветра, меча, солнца" и по этим причинам делало бы воина "храбрей, проворней и грозней врагу". "Покрой, приспособленный к быстроте, - говорит Крижанич, - означает храбрость в том, кто одет таким образом и возбуждает преценбу и страх в тех, кто его видит. Конь, украшенный бубенчиками, задыхается, а скачет, так и воин". Однако, позднейшая история с ее чужеземными заимствованиями повернула совершенно в другую сторону. Попытка Потемкина, одевшего армию в простой удобный кафтан, шаровары и сапоги, и издавшего свой знаменитый указ, кончавшийся словами "туалет солдатский должен быть таков, что встал - то и готов" и дальнейшая борьба Суворова с порядками Павла I-го относительно того же предмета, столь хорошо всем известная, могли бы вернуть нас в данном отношении на национальный разумный путь, но этому не суждено было сбыться. Их заветы при всей своей убедительности остаются незаконченными и для нашего времени.

***

Россия не была передовой нацией в технике и механике и поэтому мы затрудняемся указать на что-нибудь поучительное в области артиллерийского мастерства (разве только на изобретение нарезных, револьверных ружей еще в ХVII веке), но зато в пользовании ими мы снова можем отметить передовые принципы наших предков.

И прежде всего это сказывается в употреблении и обучении различных родов оружия. Особенно сильно обнаружилась тенденция свободы от искусственных форм в обучении пехоты в борьбе с прусскими порядками. Еще заграничные методы не успели свить у нас прочного гнезда, как Крижанич уже предупреждал русских от увлечения западными формами, выродившимися к его времени во многих отношениях в ряд бесполезных церемоний. Он называет "пустейшими пустотами" все ружейные и другие парадные приемы, как например, взятие шпаги высь; он смеется над обучением деланной маршировке и проч. Но искусственная тактика европейской школы не допускала тогда иного, а в силу этого позднее Крижанича лишь гению Петра Великого, Потемкина, Румянцева и Суворова было по плечу отнестись к ней с недоверием. Стрельба во много темпов была смело сведена Пером Великим на три, и строевые уставы его дышали преследованием исключительно боевых целей. Учение его состояло: "в наступлении, отступлении... захватывании у неприятеля фланки и прочим воинским оборотам" - "яко и в самом деле". Суворов же еще командуя Суздальским полком, ввел обучение "не на караул", "на плечо", а "скорый заряд" и конец "удар в штыки", прыганье, форсированный дневной и ночной марш, переправы через реки и болота - словом все, что составляет истинный боевой метод. Правда, у Суворова преследование исключительно боевых целей выразилось гораздо ярче чем у других, но, как мы сказали выше, во времена Екатерины он и был одиноким борцом за истинно боевое не парадное воспитание пехотинца. В том же духе действовали и Румянцев, и Потемкин. Заметим, кстати, что в инструкции егерям Потемкин особенно верно формулировал, в чем должно заключаться настоящее обучение строевой единицы в рассыпном строю. Инструкция гласила: "обучать заряжать проворно, но исправно, целить верно, и стрелять правильно и скоро. Приучать их к проворному беганью, подпалзыванию скрытыми местами, скрываться в ямах и впадинах, прятаться за камни, кусты, возвышения и укрывшись стрелять, а ложась на спину заряжать ружье".

Не стоят ли эти слова быть помещенными эпиграфом к современному пешему строевому уставу. Вообще рассыпной строй, полный по своему существу инициативы, гибкости, удобопреемлемости к местности, издревле привлекал русских. Уже в древние времена русская пешая рать делилась на копейщиков и лучников, действовавших в рассыпном строю. Эти лучники вплоть до введения огнестрельного оружия непременно ставились перед фронтом всего боевого порядка, составляя его необходимую часть. Хотя и позднее, например, у Понсарского, мы видим действия стрелков (стрельцов и казаков), залегающих перед фронтом войск "по ямам и крапиве", но в общем лишь в образе егерей, учрежденных по мысли Панина в 1765 году и к 1795 году уже доходивших до 39,5 тысяч, стал вновь развиваться этот столь свойственный русскому духу род оружия, пока в него не выродилась уже под влиянием новых идей вся пехота.

***

Если до Петра Великого наша пехота, хотя бы с введением стрельцов и солдат, и имела в виду какие-нибудь порядки обучения, то правило конницы был "казацкий обычай". На этот обычай была наложена немецкая узда искусственных правил, а в лице Крижанича мы опять-таки слышим голос, предупреждающий и в данном отношении: он критикует собой способ немецкой манежной езды. Он вообще не видит большой пользы в тяжелой линейной кавалерии: "кирасиры и рейтары нам бесполезны, ибо неповоротливы", говорит он (ср. словам Потемкина: "тяжелая кавалерия тяжела только самой себе"). "Нужна нам легкая езда и гусарский строй". Гусарам и казакам, по словам Крижанича, суждено стяжать нашему народу "блеск и репутацию".

Окинув взором всю нашу историю, приходится сознаться, что в этом случае он оказался пророком. Вспомним 12-14 года и мы пожалеем, что и в наше время не смогли воспользоваться этим страшным орудием, пока еще царицею дорог остается лошадь.

Если легкая кавалерия - сила и для нашего времени, то все-таки она вполне справедливо уступает половину места драгунам, а массовое введение их есть дело рук великого Петра, который уже тогда определил верно их главную цель: поход на коне - бой в пешем строю. Это было тогда, тем более следовало бы послушаться Петра Великого в данном отношении в наше время. Заметим, кстати, если пехота пережила у нас два периода: пассивно и активно оборонительный (первое время по введению огнестрельного оружия) по преимуществу и активно наступательный, получивший начало от Петра, Румянцева и Суворова, вообще предавшего, по словам Д. Давыдова, анафеме всякую оборону, то конница в России всегда и незаметно была родом оружия активно-наступательным. Подчас до Петра Великого, после неудачным атак за пехоту, она редко оборонялась контратаками, а всегда стремилась или повторить свои удары с флангов и тыла или вовсе покидала поле сражения. Кроме того, уже до Петра мы видим ее в боях принимающей на себя отдельные самостоятельные задачи. Верно определившаяся роль конницы нашла в дальнейшей нашей истории лишь свое подтверждение. Петр Великий прямо предписывал коннице такие задачи: "искать неприятельскую кавалерию во фланге, атаковать, когда неприятельская кавалерия свою инфантерию оставит" или "когда неприятель пойдет на одно крыло, то другому крылу неприятеля с тылу атаковать". У Суворова мы видим, всегда неизменно кавалерия атакует с флангов и тыла, пользуясь каждым удобным случаем. "Кавалерии и казакам стараться неприятелю во фланг ворваться", - пишет Суворов в одном приказе. Отсюда в русских порядках (до Петра, у Петра, у Суворова) место конницы позади или с флангов боевого порядка. Если в наше время кавалерия уже редко может вести конные атаки, то тем не менее ее наступательные тенденции, свобода действий по своему усмотрению, общее место в боевых порядках и цели остаются те же, и потому изучение упомянутых выше порядков сохраняет и для нашего времени все свое значение.

***

История русской артиллерии поучительная уже потому, что русские всегда обгоняли другие государства введением различных родов ее. Под именем полковой артиллерии русские впервые (при Иоанне Грозном) создали артиллерию полевую, подвижность которой доходила до того, что пушки до Петра Великого появлялись даже в сторожевых полевых караулах (принцип аналогичной практики последней японской войны). При Петре Великом полевая артиллерия распадалась на полковую, предназначавшуюся для усиления огня пехоты, и собственно полевую для действия отдельными батареями (преимущественно располагавшимися на высотах). Петр же Великий был первым в Европе основателем артиллерии конной. Если бы русские сохранили свободное отношение наших предков к введению новых родов артиллерии в полевой бой, тогда, может быть, мы не отстали бы от наших противников в принятии тяжелой артиллерии в последнюю кампанию.

***

Заметим, что основные тактические принципы всегда требовали взаимного содействия друг другу родов оружия. В последний период допетровской Руси мы видим такой боевой порядок: пехота и артиллерия, как представительницы тяжкой силы, ограничиваются пассивной обороной и принимают на себя все удары, пока конница атакует или оправляется после неудачных натисков. У Петра Великого мы видим требование общих дружных действий: кавалерии атаками с флангов и тыла, пехоты с фронта, артиллерии деятельной пальбой "сколько возможно" с высоких мест, но в случае надобности последняя обязана была менять позиции и содействовать общему наступлению. "Накрепко стоять, чтобы друг друга секундовать", - так гласят слова Великого Императора. Аналогичные требования наступательного дружного захвата инициативы мы видим и у Суворова: "артиллерия становится так, - говорит Суворов, - чтобы не мешать движению других войск и деятельно производить стрельбу".

***

Сами строевые порядки нашего национального происхождения, на наш взгляд, отличаются большим совершенством. Они дают нам вполне правильное сочетание единения для достижения единого удара и действия и расчленения, делающего весь строй более прочным, менее способным передавать частичные неудачи всему целому, и более гибким и удобоприменимым ко всякой местности. Они не представляют ни грузной колонны, ни тем не менее хрупких тонких линий. Уже в ХII веке мы видим деление русского боевого порядка на основную линию из полков правой и левой руки и большого, переднюю линию из двух полков и третью линию из стрелков. Скоро под названием засадного полка к этому стал добавляться резерв. Этот столь совершенный боевой порядок не был мертвым: он двигался, маневрировал, производил засады, ложные отступления, словом, в нем не можем не видеть опять-таки поучительнейшую схему прообраза современного боевого порядка.

Когда тяжелое ручное огнестрельное оружие и еще более грузные орудия первых времен заставили русских приковать пехоту и артиллерию к центру боевых позиций, прикрывая их окопами, местными предметами или даже подвижными щитами гуляй-города, русский боевой порядок все-таки сохранил свою гибкость, ибо каждый фланг, составлявшийся из кавалерии, укрытый до поры до времени позади, сохранили в им свою независимость. При Петре Великом изменилась роль пехоты, сделавшейся наступательной, но схема порядка сохраняла подобие предшествующей эпохи. Резерв Петр Великий рекомендовал ставить там, "где неприятельскому нападению наивящше быть чают". Дальнейшая наша история представляет уже заблуждение русских, каково могло бы избегнуть, если бы не чрезмерное и отчасти насильное увлечение всем чужеземным. Однако дробление Румянцевым армии в боях против турок на несколько каре, а Суворовым на батальонные каре шахматами, с цепью стрелков впереди, с кавалерией по флангам, спереди или тыла, являлось уже как бы возвратом к прежнему и в то же время движением вперед.

Попытка Суворова переучить вообще войска французскому рассыпному строю с колонными резервами вследствие реформ Павла I-го не удалась, но зато скоро войны Наполеона и гений учеников Суворова, давшие новые боевые порядки, покончили с данным вопросом. Мы вернулись наконец к тому, с чего начали: линия стрелков впереди, несколько линий боевых порядков с центральными, но не линейными резервами сзади.

Итак, изучение наших национальных порядков - лучшая пояснительная схема происхождения всякого целесообразного современного строя. <...>

***

Еще большего внимания заслуживает сторожевая служба царской Руси; она обладала действительно большим совершенством. Устав же, изданный в 1571 году Воротынским, поучителен и для нашего времени во многих отношениях: например, он предписывает разъезды составлять не менее как из 2-х человек, пищу передовым постам варить в закрытых местах, два раза на одном месте не разводить огня; открыв неприятеля сторожевому караулу, давать знать в тыл и соседним постам, самому же оставаться на месте высматривать не только силы и направление неприятеля, но и что у него в тылу. Интересно, что по свидетельству Мержерета, русские применяли скрытую тайную разведку: "недалеко от пути, - пишет он, - которым идут татары, скрываются рассыпанные в разных местах дозоры. Выждав время, когда минует неприятель, они выходят на следы и угадывают, довольно верно, силы его по широте дороги, протоптанной в степях конями..., по глубине следа или по вихрям отдельной пыли". Не напоминает ли о некоторой степени этот способ манеру действия наших врагов в последнюю кампанию!

Схема расположения постов и резервов допетровской Руси должна считаться во многих отношениях образцовой и для нашего времени. Нам поставят вопрос, почему же при таком образцовом порядке наше сторожевое (преимущественно бивачное) охранение страдало нередко отсутствием бдительности; но что касается массового выполнения, - русские всегда были и будут русскими, и при всем своем понимании наш авось и небось были, есть и будут, к сожалению, неизбежным злом, неотвязчивым нашим спутником, ложкой дегтя в бочке меда.

***

Но если много поучительного представляет нам русская история в области низшей тактики, то тем более можно это сказать про сферу тактики, граничащей с областью стратегии и про сферу самой стратегии. Да и действительно, как мы сказали выше, принципы стратегии медленнее изменяются сравнительно с правилами тактики, а посему уроки истории здесь сохраняют свое значение еще на более долгое время. Из области высшей тактики и стратегии еще ярче у русских великих полководцев выявляются следующие великие и надолго неизменные принципы: 1)отсутствие искусственных целей, а, следовательно, и форм; 2)свобода действий, а в силу сего, 3) развитие инициативы, 4)простота и определенность форм, 5)умение с этими простыми формами каждый раз создать новую идею и привести ее в исполнение, несмотря на всевозможные препятствия.

Действительно, у коренных русских полководцев мы видим только один кумир - достижение боевого успеха путями, непосредственно к нему ведущими. В самом деле, разве путем не логических и математических положений, а путем ложно-логических экивоков и заблуждений Скопин, Пожарский, Петр Великий, Суворов, Кутузов воздерживались создавать себе такие искусственные, нелепые системы, как прусская, с ее старанием в столь живом деле, как война, предусмотреть всякую обстановку, возможные ходы противника, что вело подчас к таким странным умозаключениям, что противник должен появиться непременно с такой-то стороны, что фланги надо во что бы то ни стало припереть, по выражению Суворова, "хотя к навозной куче или луже, где воды мало даже для лягушек". Нет, все это было чуждо нашим полководцам. Они понимали, что можно приготовить силу, а будущее считали в руке Божией - готовься, мол, поступить глядя по делу.

Вспомним, что сделал Суворов еще в бытность полковником, когда на сложных маневрах неожиданно двинулся со своим полком вперед из линии и "перепутав все предначертания и распоряжения начальников, обратил все в хаос". Разумеется уже этим он хотел показать, во что ценит он всякую искусственную систему. Вглядитесь в действия русских великих полководцев, и вы увидите у них замечательное пренебрежение к подробным предположениям и даже планам. Их план - достижение боевого успеха, и самое большое предположение - это предварительный выбор того, в чем они полагают уничтожение главной силы, опоры противника. Подробную же разработку планов кампаний вы у них едва ли найдете. Они понимали, что оставить за собой свободу действий лучше, чем наперед связать себя преднамерениями; они понимали, что все что зависит от обстановки может измениться вместе с нею. Смотрите, в чем состоял план Скопина, Пожарского - очистить центр России от врага, действуя от нетронутой базы, то же у Кутузова. Возьмите Суворова, - его план всегда один и тот же: идти как можно скорее (хотя бы минуя крепости) на главные силы врага и уничтожать их ударом (его планы-проекты походов на Константинополь и Париж, по-видимому, написаны более для того, чтобы склонить правительства к решительным мерам, хотя они и не заключают подробностей). Есть две версии анекдота о том, что на запрос ли Тугута, или гофкригсрата, каков его план, Суворов показал чистый бланк с подписью императора Павла I-го или просто чистый лист бумаги.

Можно сказать, что у Суворова план не переходил границ: идти ко всякой живой силе врага и уничтожить ее. Вот при таком почитании этой внутренней свободы воли полководца, отсутствия внутренней его предвзятости, являлась у русских великих полководцев та гибкость, способность пользоваться обстановкой, местом, временем, ошибками врага, которую характеризовал Суворов такими словами: "неприятелю времени давать не должно, пользоваться сколько можно его наименьшею ошибкой и брать его всегда смело с слабейшей стороны".

Итак, по принципам русских великих полководцев, главнокомандующий должен быть в душе свободен, не должен в мыслях своих иметь предвзятые намерения, а, следовательно, тем менее его воля должна быть связана извне.

***

Обратимся к русской военной истории и посмотрим, какие наказы давало правительство допетровской Руси своим воеводам. Им указывалась общая цель войны, место сбора, общий план, да и то не обязательный. Главный воевода и товарищ должны были действовать "как Бог вразумит". Обязывались воеводы лишь извещать как можно чаще Государя о ходе военных действий и придерживаться указаний уже собственно выходящих за область боевой сферы. Вот такое отношение к полководцам можно назвать образцовым, хотя бы и для нашего времени. Но к сожалению, дальнейшая наша история дает нам совершенно обратные примеры. Свои великие принципы мы оставили как варварские и по примеру чужеземцев стали вязать или допускать вязать "из всех четырех углов" своих полководцев всевозможными искусственными планами. Вспомните только борьбу Суворова с госфкригсратом в Италии, Вейротеров план под Аустерлицем, Пфулево начало 1812 года, или даже до некоторой степени последнюю японскую войну, и наказы царским воеводам уже не едва ли будут вам казаться отсталыми, а может быть вы согласитесь даже с их поучительностью -боимся сказать - и для нашего времени.

***

Требуя и отстаивая принципы свободы для себя, наши полководцы умели предоставлять ее и подчиненным. Она является решающим фактором под Куликовым и в боях Пожарского под Москвой (когда сотни, высланные в подкрепление Трубецкому, производят атаку в тыл зарвавшимся войскам Ходкевича, а на третий день, когда с несколькими сотнями Минин ударяет в тыл врагам со стороны Крымского брода), но особенно ясно содействие развитию инициативы сказывается в диспозициях Петра Великого и Суворова, кои указывают лишь цели для действий, оставляя все остальное на волю исполнителей. Покровительство инициативе сказывается у Петра Великого и в общих директивах для партизанских отрядов. Верх же развития инициативы мы можем найти во всех указаниях отдельным партизанам, и в его организации легких отрядов, коим он назначал одну общую цель нанесения противнику вреда и воспрепятствования того же самого по отношению к своей армии. В остальном партизаны Кутузова были совершенно самостоятельны. <...>

Мы выше описывали национальные русские боевые порядки. Здесь мы должны дополнить, что они в высшей степени благоприятствовали проявлению инициативы. Таков расчлененный боевой порядок до введения огнестрельного оружия, таково постоянно пользование засадами и скрытыми резервами, как дающими возможность перехватить волю противника в свои руки. Полно инициативы и пользование Петром Великим и Кутузовым отдельными летучими отрядами, наделенными самостоятельными целями (Платов и Уваров под Бородиным, Платов под Малоярославцем; корволанты Петра "не токмо от кавалерии, но при том употребляема бывает и инфантерия с легкими пушками, смотря случая и места положения"). Идея пользования такими отрядами с отдельными тактическими и стратегическими целями особенно поучительна для нашего времени. <...>

***

Такое отношение к проявлению свободного творчества разумеется должно было сказаться и на фактах. Действительно, окиньте взором действия наших полководцев, и вы всегда увидите инициативу в их руках. Мы уже не говорим про наступательные действия Скопина-Шуйского, Петра Великого, Суворова.

Вы увидите, что русские великие полководцы умели сохранять ее в своих руках во всякое время и при наступлении, и при обороне ... и даже при отступлении (Кутузов в 1812 г.). Поэтому-то, всегда их действия, безразлично какого бы рода они ни были, неизбежно вели к одному результату - уничтожению живой силы противника.

Действительно, что такое люди, пушки, обозы; сами по себе это лишь тело армии, а душа ее - инициатива, а она-то всегда была в руках и Пожарского, и Петра Великого, и Суворова, и Кутузова. Они понимали, что выпустить ее из рук - значит лишить армию души, превратить ее в безжизненный труп, хотя бы даже в труп великана, окованного в латы. Вот этому-то умению никогда не расставаться с инициативой и не лишать ее других, и при всех обстоятельствах даже добиваться ее и для себя, и для своих подчиненных до последнего солдата - опять-таки мы больше всего можем поучиться у наших предков.

***

Теперь обратимся к формам операций, в которые вливали свободную волю наши полководцы. Здесь мы прежде всего должны отметить, как мы сказали выше, простоту их действий, а, следовательно, и определенность последних. Эта простота и определенность прежде всего сказывались в умении не разбрасывать все силы по разным точкам, а держать их вместе так, чтобы армия представляла единый живой организм. Это мы видим и у Скопина, и у Пожарского, и у Петра Великого, и у Суворова. Суворов даже прямо формулировал этот принцип всех великих полководцев такими словами: "никогда не следует разделять силы для охранения различных пунктов". Возьмите армию Пожарского при движении к Москве или армию Кутузова в 1812 году, и вам поневоле придет сравнение ее с живым организмом. Средина ее - главная армия, лапы - боковые отряды. Старая Русь даже установила такое движение армий обычаем. Нам кажется, что расположение, неоднократно освещенное и практикой Наполеона, имеет в себе много приемлемого и для нашего времени.

Поучительная определенность форм сказывалась у наших полководцев в удивительной простоте их движений. Линия их действий едина и проста и направляется обыкновенно прямо к единой цели, чаще всего к пересечению коммуникационной или операционной линии противника. Слишком сложные и искусственные маневры вообще не находят себе ни места в практике, ни одобрения среди наших полководцев. Интересна критика немецкого искусственного метода Крижаничем: "немцы, - говорит он, - утомляют своих солдат смешными кружениями вавилонскими лабиринтами, которые зовут маршами и контрмаршами, которым не было никакого употребления в истинных сражениях и не будет". Тот же Суворов: "никогда не следует преобременять себя пустыми маневрами, контрмаршами, или так называемыми военными хитростями, которые хороши только для академиков".

Кстати, мы не можем не заметить одну частность, чрезвычайно ярко выделяющуюся у наших полководцев при исполнении ими операций - это именно удивительное умение всегда по малейшим данным узнавать операционную линию противника и своевременно преграждать ее. Действительно, возьмите двойное преграждение Пожарским пути наступления Ходкевичу. Потерпев неудачу пробиться от Девичьего монастыря, на другой день Ходкевич передвигал свои войска на другую сторону Москвы-реки. Одновременно переходил туда же и Пожарский, и путь гетману был снова прегражден. Возьмите удивительный марш Суворова, с математической точностью преградивший путь Макдональду, шедшему на соединение с Моро. Возьмите отступление Кутузова в 1805 г. по правому берегу Дуная у Кремса, едва Наполеон захотел подавить нашу армию тройными силами, а путь нашего отступления отрезать корпусом Мортье. Знание операционной линии противника у наших полководцев вообще удивительно, а умение угадывать ее направление по самым ничтожным данным в высшей степени поучительно. <...>

***

Скажем несколько слов еще об одной черте наших полководцев - это именно об их постоянном стремлении доводить дело до конца, до полного уничтожения живой силы противника, в частности об их огромном уважении к идее преследования. Это заслуживает у них полного подражания и в наше время. Вспомните советы Суворова: "тотчас преследовать неприятеля" - "не взирать на труды"; "не давать ему ни сбираться, ни строиться" - "денно и нощно до тех пор, пока истреблен не будет".

Общим примером простоты, ясности операции может служить марш Пожарского к Москве, его тщательная подготовка сил и базы, политическое и стратегическое обеспечение флангов, сосредоточение всех сил воедино, прикрытие базы главными силами и, наконец, своевременное, но не преждевременное движение к Москве, разделившее силы врагов. Этот марш может служить нам, русским, классическим прообразом идеальной стратегической операции, лучшим скелетом для первоначального ее изучения.

***

Как мы сказали выше, несмотря на простоту операций наших гениальных полководцев, их действия всегда заключают в себе новую оригинальную идею, и в этом преимущественно сказывается их принципиальное различие от полководцев, хотя бы умных и талантливых, но не великих. Обыкновенно весьма заурядным людям свойственно всегда действовать по шаблону общепринятому. Свыкаясь с этим, они обыкновенно даже не представляют себе, что можно поступить иначе. Таких шаблонных действий они обыкновенно ждут и от своих противников. Но раз таковым является великий полководец, их надежды обманываются, а все расчеты рушатся. Действительно, каждый раз, когда великий полководец выступает на арену, его творческая сила, внутренний огонь, создает новые идеи, новые способы, имеющие мало общего с общепринятыми шаблонами. И творческая сила у наших полководцев была столь велика, принимала столь разнообразные формы, что оригинальная идея, явившаяся у каждого из них при одной операции, нередко больше не повторялась вовсе даже у того же самого полководца, ибо когда наступало время нового испытания, их творческая сила приходила вновь в движение и создавала новые идеи, разрушая, таким образом, всякое понятие о шаблоне и рутине. Просто, да ново - вот какими словами можно охарактеризовать каждую операцию наших великих полководцев.

В чем же проявлялась новизна идей наших полководцев, в какие формы она облекалась? Нельзя ли подметить какие-нибудь общие принципы в данном отношении? Ответить на этот вопрос более чем затруднительно. Возможно набросать картину их творчества, дать обзор многих примеров их оригинальных действий, но не хватит никаких сил исчислить все то бесконечное разнообразие способов и форм, в какой выливалось их творчество. То оно принимало формы парализующие волю противника предварительными мерами, то (что чаще) прямо выступало во всеоружии инициативы, то действовало тем и другим вместе, не оставляя врагу ничего кроме забот о своем спасении.

Наша военная история богата примерами первого рода. Но два из них заслуживают особенного внимания, ибо поучительны еще и в том смысле, как новая верная идея благодаря своей несложности может быть точно выполнена на деле. Мы говорим про занятие позиции Дмитрием Донским под Куликовым и Петром Великим под Полтавой. Как мудрым расположением редутов и укрепленного лагеря ограничил волю Карла Петр Великий известно всем, поэтому не стоит об этом и распространяться. Менее популярна идея Куликовского боя, состоявшая в том, что уперев фланги в болота и реки, оставив их и в тылу у себя, расположив армию узким с фронта, но глубоким (с центральными, двойными резервами) порядком, Донской лишил татар возможности: 1)воспользоваться своей многочисленностью (развернув все силы), 2)прорвать центр русских и 3)наконец атаковать с флангов и тыла, что составляло обычный способ действия степной конницы. Следовательно, он оставил на их долю одно - ломиться во что бы то ни стало с фронта.

Искусное расположение Кутузова под Тарутиным, в одно время и угрожавшее линии Наполеона и сохранявшее базу, - представляет нам тоже замечательный пример ограничения воли противника предварительными мерами. Такой метод действий свойственен преимущественно обороне или отступлению, имеет сравнительно редкое применение, но тем не менее очень поучителен в том смысле, что указывает способы во всякой боевой деятельности, даже в пассивной, не только парировать наносимые удары, но и ограничивать заблаговременно волю противника, уравнивая невыгоды обороны или отступления с выгодами наступления.

***

Теперь мы остановимся на области активных действий наших полководцев и постараемся хотя сколько-нибудь представить себе их разнообразие и оригинальность. Суворов в своих словах дает им такую характеристику: "неприятель думает, что ты за 100, за 200 верст, а ты, удвоив, утроив богатырский шаг, нагрянь на него быстро и внезапно. Неприятель поет, гуляет, ждет тебя с чистого поля, а ты из-за гор крутых, из-за лесов дремучих налети на него, как снег на голову; рази, тесни, опрокинь, бей, гони, не давай опомниться". Вот те общие принципы: быстрота, неожиданность по месту и времени, непрерывность, которые в большинстве случаев свойственны почти всем наступательным активным действиям наших полководцев, но это только общее, а частное оригинальное опять-таки заключается у них в каждом отдельном примере.

Возьмите сколь оригинальны действия Суворова под Рымником: выбив из ряда опорных пунктов врагов с фланга, он составляет с австрийцами прямой угол и этим ставит неприятеля в крайне неблагоприятное положение между фасами входящего угла. Еще оригинальнее взятие Суворовым Праги: он атакует одну сторону ее укреплений с целью привлечь внимание поляков, это удается; затем следует атака на другой фас, поляки стремятся исправить свою ошибку в то время, как уже совершается третий преднамеренный маневр Суворова: две колонны с разных сторон врываются в город в тылу у противника и соединяются у единственного пути отступления поляков (кстати: все согласно диспозиции). Возьмите Адду Суворова: он опять ударяет неожиданно в разреженную середину противника, переправившись преднамеренно в самом трудно доступном месте. Возьмите Калязин Скопина-Шуйского: передовым отрядом он приковывает все внимание противника к фронту, а сам с главными силами заходит им в тыл.

***

Переходя к частностям выполнения идеи великими полководцами, можно даже подметить общность в средствах ими применяемых, и нам кажется, что более частное пользование тем или другим их образцом может опять служить источником поучения. Например, чаще всего маневры наших полководцев включали в себе обходы и охваты, столь излюбленную форму действий нашего предприимчивого врага. Обходы совершались русскими и целыми армиями (Калязин), и частями их (Рымник, Рущук, Кутузов), и отдельными отрядами (Суворов в Швейцарии, Москва Пожарского, Малоярославец Кутузова). В частности обходы резервами (Молоди Воротынского) особенно часто употреблялись до Петра Великого и служили даже обычным средством придания инициативы и активности обороняющемуся. Но предпочтение активности - пассивному способу во всех случаях в наступлении и обороне, даже при отступлении (Кутузов), опять-таки представляет великий тактический и стратегический принцип русских полководцев. Мы не можем здесь не напомнить, что даже в крепостной обороне русские были сознательно активны, следовательно старались сохранить инициативу в своих руках. Для этой цели до Петра Великого обыкновенно делили гарнизон на две части, назначая одну специально для вылазок, другую, собственно, для обороны укреплений. До Петра же Великого в самом широком виде пользовались русские контрходами (подкопами), действуя ими как средством активной обороны (Троице-Сергиева Лавра, Псков, Смоленск, Севастополь). Уважению этим принципам седой, но не устаревшей старины опять-таки мы можем поучиться у наших предков с пользою и на будущее время.

При наличности инициативы армия во всех случаях в руках наших полководцев представляла из себя не большого льва, а живой здоровый организм, способный всегда не только парировать удары, но и наносить их. Действительно, возьмите упомянутый выше бой по Пожарскому: едва фланг Ходакевича уходит за наш, как находящийся по другую сторону отряд ударяет полякам в тыл; переходит Ходакевич на другую сторону - переводит туда свои войска и Пожарский; обход Минина производит переполох в тылу неприятеля, когда Ходакевич уже считает себя победителем, а следом за этим ударом идет общий переход в наступление, но едва Ходакевич удаляется, Пожарский останавливает войско, открывает общий огонь, и тем обеспечивает себе надежное разъединение неприятельских сил.

***

Итак, всегда сохраняя в своих руках инициативу, при наступлении, обороне или отступлении, всегда во всех случаях стремясь перейти к активным движениям и создавая новые идеи при всех обстоятельствах, русские в былое время не имели надобности ярко выделять наступательные действий от всех других, но так как последние все-таки дают наибольшее поле для творчества, то, понятно отсюда, наши полководцы должны были и предпочесть их всем остальным. Действительно, стратегически они почти всегда и являлись наступающей стороной, но когда хотели - искусно переходили к тактической обороне (Куликово, Молоди, Москва, Полтава, Рущук).

Этот принцип опять-таки заслуживает особенного внимания именно в наше время. Стоит ли говорить о постоянной проповеди Суворовым наступательных действий.

Тем не менее русские полководцы не шаблонны ни в каком отношении, а потому мы не можем удержаться от того, чтобы не повторить еще раз: инициатива и активность были везде неизменным спутником наших полководцев, наступление же - в большинстве случаев, но не всегда. Вспомним: отступая Кутузов подготовил своим творчеством гибель 600.000 армии, да еще предводимой самим Наполеоном. Сколько же принципов было дано Смоленским в этой кампании: расположение угрожающе коммуникационной линии врага и одновременно прикрывающее базу, создание на совершенных началах свободы малой войны, постоянство параллельного преследования, непрерывные обходы отдельными отрядами и т.д. Вся сумма маневров Кутузова есть и доныне: самый высший, лучший пример простых и в то же время оригинальнейших операций. Для нас русских действия Кутузова в 1812 году есть неиссякаемый источник поучения, а между тем мы не прочь закрыть глаза на творчество его, приписать все не уму великого старца, а благоприятному стечению обстоятельств, даже климату, забывая, что живую силу противника уничтожает, пользуясь всем, и обстановкой, и оружием, только враг, а не бездушные предметы, которые сами по себе насколько вредны, настолько же и полезны для людей.

***

Таковы принципы наших предков, еще не устаревшие и не утратившие своего непосредственного значения и для нашего времени. Но еще более поучительны они косвенным путем: они дают нам ... общее понятие о методах и способах совершенствования военного искусства, о его постепенном ходе, т.е. сообщают нам общее развитие и помогают постичь, что такое наше национальное военное искусство в целом, на каких элементах оно зиждется, чтобы иметь твердую под собой почву, почву согласную с природой нашей земли, и характером нашего народа.

Подражая словам немецкого профессора Гердера, скажем так: мы желали бы, чтобы наши генералы сражались не так, как воевали Пожарский, Петр Великий, Суворов, Кутузов, а воевали так, как сражались бы последние на их месте при нынешних условиях войны. Тогда мы вернули бы себе ту славу, которая могла вызвать такие слова даже у английского военного агента: "если бы русский Скобелев мог теперь появиться на театре войны, блестящий, быстрый, смелый, обожаемый своими войсками и обладающий настоящим военным инстинктом, - тогда, я думаю, японцы убедились бы, что в Европе есть элемент, с которым им еще не приходилось считаться".

Итак, да простят нам читатели за этот грубый очерк великих принципов древнего русского военного искусства, принципов прямо или косвенно поучительных и до сего времени. Но военное дело имеет еще одну сторону, каковая кажется нестареющей даже вовсе, пока живы на свете люди с их пороками и добродетелями. Мы говорим о нравственной стороне. В этом отношении едва ли великие люди какой-либо другой страны могут стать рядом с такими чистыми образами нашей истории, как Дмитрий Донской, Скопин-Шуйский, Пожарский, Великий Петр, Суворов, Кутузов. У кого вы найдете такой неподдельный демократизм, простоту, как у Петра Великого, который добровольно решил познать солдатскую службу "с фундамента", или как у Суворова, сумевшего сочетать достоинство генералиссимуса с товарищеским отношением к последнему солдату; где вы встретите такое бескорыстие как у Скопина-Шуйского, отвергнувшего корону во имя долга, где увидите такое самопожертвование как у Пожарского. Достаточно вспомнить какой-нибудь эпизод из их жизни, и сразу ярко заблещет перед глазами их безграничное и вместе скромное, ясное и непоколебимое понимание высших нравственных начал. Среди дыма пламени, всеобщей разрухи обороняется Пожарский, изнемогая от ран; без всякой надежды на спасение, он падает с саблей на землю и горько плачет "не терпя видети толикие скорби людям".

Но если невозможно во многих томах описать технику наших полководцев, то недостаточно целых тысяч книг, чтобы изобразить их беспредельную, чистую, бескорыстную любовь к родине, любовь, лучезарно освещенною верой в Бога, верой в непреложность величия России.

<...>

С. Кедрин.

Военная история, как один из главных источников

прогресса военного дела. -

Братская помощь. - 1908. - N4. - с.40-58;

1908. - N5. - с.40-57.

Небезынтересно мнение Пушкина по тому же предмету. Он пишет: "Несколько офицеров под судом за неисправность на дежурстве. Великий князь застал их за ужином, кого в шлафроке, кого без шарфа. Он поражен мыслью об упадке гвардии. Но какими средствами думает он возродить ее дух? При Екатерине караульный офицер ехал за своим взводом в возке и в лисьей шубе. В начале царствования Александра офицеры были своевольны, заносчивы, а гвардия была в своем цветущем состоянии".

"Я не наемник, - пишет Суворов, - не из хлеба повинуюсь, не из титулов, не из амбиции".

Оставляем без перевода это слово.

Заметим, кстати, все построения егерей делались бегом; боевой строй их был одношереножным с сомкнутою поддержкою назади.

При Молодях Воротынский, поставив гуляй-город и скрытые батареи, заманивал в них татар, уменьшал их силы пальбой, а под вечер длинной долиной зашел им с резервом в тыл и решил этим битву в свою пользу.

Оставить комментарий
Размещен: 08/09/2009, изменен: 10/05/2023. 152k. Статистика.
Фрагмент: История

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023

Каменев Анатолий Иванович Боевое искусство русских полководцев (Xi - начало Xix в.)

Каменев Анатолий Иванович
Боевое искусство русских полководцев (Xi - начало Xix в.)