ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Боевой талант

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

"Фельдмаршал А.В.Суворов на вершине Сен-Готарда 13 сентября 1799 года" 1855

Художник Адольф Иосифович Шарлемань (1826-1901)

БОЕВОЙ ТАЛАНТ

("Он не стоял навытяжку перед Сталиным, не гнул спину под его взглядом, не поддакивал все время. Он говорил на равных)...

И. Баграмян

(фрагменты из кн. "Так шли мы к победе")

...Род есть самый ограниченный для таланта: нельзя прибавить ни одной черты к известному; нельзя вопрошать мертвых; говорим, что предали нам современники; молчим, если они умолчали,-- или справедливая критика заградит уста легкомысленному историку, обязанному представлять единственно то, что сохранилось от веков в летописях, в архивах.

Н.М. Карамзин

Для выполнения этой задачи мы располагали, как я уже сообщал выше, тремя общевойсковыми и одной воздушной армиями, отдельным стрелковым и танковым корпусами фронтового подчинения.

Во главе их стояли испытанные в сражениях генералы и, я бы сказал, по-настоящему талантливые военачальники.

4-й ударной армией командовал генерал-лейтенант П. Ф. Малышев.

Он обладал большой проницательностью, волей и железным упорством в достижении поставленной цели. Участвуя в боях с лета 1941 года, Малышев испытал отчаяние окружений и горечь отступления, не раз находился на волосок от гибели и даже, будучи комендантом Смоленска, едва не был но недоразумению расстрелян своими же после падения города. Но к счастью, удалось избежать этой роковой ошибки. Петр Федорович блестяще проявил свои военные способности в последующих сражениях.

Ближайшими боевыми соратниками П. Ф. Малышева были члены Военного совета этой армии генерал-майор Т. Я. Белик и полковник В. А. Кузнецов, а также начальник штаба генерал-майор А. И. Кудряшов. Политический и оперативный отделы армии возглавляли соответственно полковники С. П. Титов и С. Г. Себик.

6-ю гвардейскую армию возглавлял герой Курской битвы генерал-лейтенант Иван Михайлович Чистяков -- неизменно жизнерадостный, энергичный, стремительный человек.

Много крови попортили фашистским воякам соединения 6-й гвардейской. Членами Военного совета 6-й гвардейской были генерал-майор К. К. Абрамов, толковник Г. Н. Касьяненко, начальником штаба -- генерал-майор В. А. Пеньковский, начальниками политического и оперативного отделов -- полковник Л. И. Соколов и генерал-майор З. С. Рыбко.

Справка:

Абрамов Константин Кирикович (12 декабря 1906 -- 10 апреля 1952 года) -- Герой Советского Союза (1944), гвардии генерал-майор (1942).

-- Родился 25 декабря 1906 года на станции Иркутск-Сортировочный в семье рабочего.

-- С окончанием 9 классов работал секретарем Назаровского райкома комсомола Красноярского края.

-- В ряды РККА был призван в 1928 году, служил красноармейцем 36-й стрелковой дивизии.

-- В 1929 году участвовал в боях на КВЖД.

-- С 1930 по 1935 годы Абрамов служил командиром стрелкового взвода, секретарем комсомольского бюро полка, комиссаром батальона связи.

-- В 1938 году закончил Военно-политическую академию им. Ленина.

-- С 1938 по 1939 годы служил военным комиссаром механизированной бригады, военным комиссаром 15-го танкового корпуса.

-- В марте 1939 года был назначен начальником политуправления Сибирского военного округа (Новосибирск).

-- С началом войны на базе округа была сформирована 24-я армия, в которой Константин Абрамов также стал начальником политуправления.

-- В октябре 1941 года вместе с армией попал в Вяземский котёл, во время нахождения которого был ранен. С группой бойцов сумел прорваться из окружения.

-- С декабря 1941 по май 1942 года работал членом Военного Совета 24-й армии второго формирования, формировавшаяся в Московском военном округе.

-- С июня 1942 года работал членом Военного Совета 64-й армии, которая отличилась во время Сталинградской битвы.

-- С августа 1942 по февраль 1943 года вместе с командиром 64-й армии Шумиловым находился на передовой в Сталинграде.

-- С июня по август 1943 года был членом Военного Совета 63-й армии, которая в то время принимала участие в Орловской наступательной операции.

-- С августа 1943 года до конца войны служил членом Военного Совета 6-й гвардейской армии.

-- Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июля 1944 года за умелое руководство партийно-политической работой и личное мужество в период форсирования Западной Двины в июне 1944 года и прорыва обороны противника в районе города Полоцк гвардии генерал-майору Константину Кириковичу Абрамову присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда".

-- С 1946 по 1949 годы Константин Абрамов учился в Военной Академии Генерального штаба, окончив которую, был переведён на командную работу.

-- С 1949 года командовал стрелковым корпусом в составе Северо-Кавказского военного округа.

-- Жил в Сталинграде, где и умер 10 апреля 1952 года.

Войсками 43-й армии командовал генерал-лейтенант Афанасий Павлантьевич Белобородов, самый молодой из командармов по возрасту. Однако боевой опыт у него был богатейший. Кто не слышал о прославленной стрелковой дивизии генерала Белобородова, ставшей гвардейской в боях под Москвой, в сорок первом! Стройный, подтянутый, небольшого роста, генерал поражал своей неистощимой энергией н смелостью решений.

Членами Военного совета армии были генерал-майоры С. И. Шабалов и Н. Л. Осин, начальником штаба -- генерал-майор Ф. Ф. Масленников, а политический и оперативный отделы возглавляли полковники А. П. Петров и В. В. Турантаев.

3-й воздушной армией командовал многоопытный авиационный военачальник генерал-лейтенант авиации Н. Ф. Папивин. Его ближайшими помощниками были член Военного совета армии генерал-майор Н. П. Бабак и весьма опытный и талантливый начальник штаба генерал-майор авиации Н. П. Дагаев.

1-й танковый корпус возглавлял многократно испытанный в боях генерал-лейтенант танковых войск В. В. Бутков.

Стрелковыми корпусами и дивизиями также командовали умудренные боевым опытом генералы и офицеры.

Справка:

Папивин Николай Филиппович (1 декабря 1903 -- 19 апреля 1963) --генерал-полковник авиации.

-- Родился 1 (14) декабря 1903 года в городе Клин Московской губернии, ныне Московской области.

-- В 1916 году окончил сельскую школу.

-- В 1916--1918 годах работал на фабрике Высоковской мануфактуры (Клинский район), в 1918--1920 годах -- ремонтным рабочим на железнодорожной станции Клин.

-- В Красной Армии с декабря 1920 года. Служил в железнодорожных войсках, политрук батальона.

-- В 1924 году окончил 1-ю Объединённую военную школу имени ВЦИК в Москве.

-- В 1924--1927 годах служил в Украинском военном округе, командовал взводом, был помощником командира пулемётной роты.

-- С 1927 года -- в ВВС.

-- В 1927 году окончил Ленинградскую военно-теоретическую школу ВВС, в 1929 году -- 2-ю Борисоглебскую военную авиационную школу лётчиков.

-- С июля 1929 года служил в строевых частях ВВС (Белорусский военный округ), был младшим лётчиком, командиром звена, командиром и военкомом отдельного авиационного отряда.

-- В 1933 году окончил Курсы усовершенствования начальствующего состава при Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского.

-- С мая 1933 года -- командир и военком отдельного корпусного авиационного отряда, с октября 1935 года -- командир легкобомбардировочной авиационной эскадрильи, затем помощник командира легкобомбардировочной авиационной бригады в Белорусском военном округе.С августа 1939 года -- командир 65-й легкобомбардировочной авиационной бригады.

-- С августа 1940 года -- командир 1-й резервной авиационной бригады (Орловский военный округ).

-- Генерал-майор авиации (29 октября 1941 года).

-- Участник Великой Отечественной войны с июня 1942 года.

-- В июне-августе 1942 года -- командир 264-й штурмовой авиационной дивизии,

-- С 16 сентября 1942 года -- заместитель командующего,

-- С 26 мая 1943 года -- командующий 3-й Воздушной армией.

-- После войны продолжал командовать 3-й Воздушной армией.

-- С 25 мая 1946 года -- командовал 10-й Воздушной армией (на Дальнем Востоке).

-- С 12 января 1949 года -- заместитель Главнокомандующего ВВС по строительству и оборудованию аэродромов и воздушных трасс.

-- С 22 октября 1949 года -- заместитель командующего 30-й воздушной армией (Прибалтийский военный округ), а с 16 мая 1953 года -- заместитель командующего этой армией.

-- В 1952 окончил Высшие академические курсы при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова.

-- С 8 марта 1954 года -- командующий ВВС Таврического военного округа.

-- С 16 февраля 1955 года командовал 34-й Воздушной армией (Закавказский военный округ).

-- С апреля 1961 -- в отставке.

-- Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Мы, безусловно, многое знали уже о противнике, который оборонялся в полосе предстоящего наступления.

Это были войска 16-й армии группы армий "Север" и 3-й танковой армии группы армий "Центр". Известны были и группировка сил врага, общая глубина его обороны и начертания оборонительных рубежей. Однако предстояло многое еще уточнить и выявить.

В первую очередь требовалось установить, где точно находится стык между группами армий, xapaктep инженерного оборудования оборонительных рубежей, особенно первой полосы обороны, начертание минных полей, состояние дорог, места переправ через Западную Двину (Даугаву) и многое другое.

Ответить на все эти вопросы должен был наш разведчик полковник А. А. Хлебов.

И он еще за неделю до начала наступления смог это сделать. В добывании необходимых сведений о противнике очень помогли партизаны, которые не только не позволили себя уничтожить в ходе апрельской карательной операции гитлеровцев, но и в мае снова активизировали свои действия, особенно по разведке группировки сил и организации обороны группы армий "Центр".

Справка:

Хлебов Арсений Андреевич. 10.11.1899, д. Елховка Нижегородского уезда и губернии -- 28.07.1967, г. Москва.

-- Русский. Из крестьян.

-- Окончил сельское училище (1910), Доскинское высшее начальное училище (1915), Нижегородские вечерние педагогические курсы (1917), политические курсы Северокавказского ВО (май 1922 -- октябрь 1923), окружную Военно-политическую школу (1925), западное отделение специального факультета Военной академии им. М. В. Фрунзе (1932-1936).

-- Владел немецким языком.

-- Вместе с братом летом работал пастухом, был работником кондитерской мастерской Гарпова в Нижнем Новгороде, батрачил, был закройщиком на коробочной фабрике Пышкина (1910-1917), работал в деревне, смазчиком на железнодорожной станции Муром (1917-1918), избирался заместителем председателя комитета бедноты в деревне, работал секретарем Вязовского исполкома (1918-1919).

-- Участник Гражданской войны на Южном фронте, сражался с войсками генерала П.Н. Врангеля, с различными бандами (1919-1921), находился в плену у белых (июнь 1919 -- февраль 1920). Красноармеец, помощник командира взвода 1-го Приволжского запасного полка, красноармеец кавалерийского полка 2-й кавалерийской дивизии им. М. Ф. Блинова (1919-1922).

-- Политрук сабельного эскадрона 27-го кавалерийского полка 5-й кавалерийской дивизии, Военно-политической школы Северокавказского ВО (1923-1925), старший инструктор политотдела 5-й кавалерийской дивизии, помощник командира полка по политической части, врид комиссара полка (1925-1932).

-- В РУ РККА -- РУ Генштаба Красной армии: помощник начальника мобилизационного отделения по подготовке кадров разведслужбы (май 1936 -- июнь 1938), врид начальника, начальник того же отделения (июнь 1938 -- июнь 1939) 5-го отдела, начальник 2-го (дальневосточного) отделения 6-го (приграничной разведки) отдела (июль -- декабрь 1939), начальник РО штаба 1-й отдельной Краснознаменной армии (декабрь 1939 -- май 1941), 25-й армии (май -- июнь 1941).

-- Участник Великой Отечественной войны. Заместитель начальника РО штаба Западного ОВО, в распоряжении РУ Генштаба Красной армии (июнь 1941 -- январь 1942), начальник РО штаба Брянского, Калининского (январь 1942 -- октябрь 1943), 1-го Прибалтийского фронтов (октябрь 1943 -- февраль 1945), Земландской оперативной группы войск 3-го Белорусского фронта (февраль -- май 1945).

-- В послевоенные годы -- начальник курса Военно-дипломатической академии Советской армии.

-- Похоронен на Головинском кладбище Москвы.

Было точно установлено, что противник в полосе предстоящего наступления фронта имеет 12 дивизий, 2 дивизионные группы, 10 отдельных охранных полков и свыше 40 батальонов различного назначения. В первом эшелоне оборонялись пять пехотных, авиаполевая дивизии и две дивизионные группы. Остальные силы эшелонировались в глубину. Основная часть этих войск группировалась в районе Полоцк, Лепель, Глубокое (70 километров северо-западнее Лепеля). Большая часть резервов 3-й танковой армии также находилась в полосе наступления нашего фронта.

Вражеские войска опирались на весьма развитую, преимущественно сплошную, траншейную, глубоко эшелонированную оборону, готовившуюся в течение многих месяцев.

Кроме второй оборонительной полосы противник в глубине подготовил рубежи по левому берегу Западной Двины и по линии Полоцк, Лепель и Даугавпилс (Двинск), озеро Нарочь.

Особенно сильно в инженерном отношении были укреплены Витебск и Полоцк. Насыщенные большим количеством долговременных сооружений, они представляли собой своеобразные крепости, удерживать которые Гитлер приказал любой ценой.

Стало известно, что стык двух групп фашистских армий проходит северо-западнее Витебска. Именно здесь и был намечен наш главный удар.

Много бессонных ночей просидели мы с начальником штаба генералом В. В. Курасовым над планом операции, ломая голову над различными проблемами.

Не только оборона гитлеровцев, но и сама местность, невыгодная для наступающих, доставляла немало забот.

Особенно тревожила Западная Двина, которую войска фронта должны были форсировать в ходе наступления, а также район между Полоцком и Лепелем, сильно пересеченный, с обширными лесисто-болотистыми массивами, многочисленными дефиле и весьма ограниченной сетью дорог.

По установившимся к тому времени взглядам, прочную долговременную оборону противника в благоприятных условиях местности обычно прорывали на сравнительно узком участке (в среднем от 5 до 7 километров на армию).

Но лесисто-болотистая местность сама по себе резко снижала возможность развертывания войск и средств их усиления для осуществления прорыва. Кроме того, она до предела ограничивала свободу маневра наступавших.

Учитывая все это, после повторного тщательного изучения местности мы решили значительно расширить участок прорыва, доведя его до 25 километров на две армии. Войска фронтовой ударной группировки решили расположить в одном оперативном эшелоне, с танковым корпусом в качестве фронтовой подвижной группы.

Все стоявшие перед фронтом задачи после тщательного обдумывания было решено выполнить в три этапа: на первом -- взломать оборону противника на 25-километровом участке от населенного пункта Болотовка до Тошник в стыке групп армий "Север" и "Центр" на всю глубину тактической зоны; на втором -- ввести в прорыв в направлении на Бешенковичи наш единственный танковый корпус, с ходу форсировать Западную Двину, захватить на ее левом берегу плацдармы и одновременно во взаимодействии с 39-й армией 3-го Белорусского фронта окружить и уничтожить витебскую группировку противника; на третьем -- форсировать реку Уллу, разгромить полоцкую и лепельскую группировки противника и овладеть городами Полоцк, Лепель и Камень.

Для осуществления прорыва привлекались четыре стрелковых корпуса 6-й гвардейской армии и два -- 43-й, а также 3-я воздушная армия, все резервы и танковый корпус. Поскольку сил для прорыва обороны 43-я имела вдвое меньше, чем 6-я гвардейская, на ее долю было выделено всего 7 километров участка прорыва, а остальные 18 были отданы 6-й гвардейской армии. На участке прорыва мы решили сосредоточить 3760 орудий и минометов из 4900 имевшихся во фронте, а также -- 535 танков и самоходных орудий из 687.

Таким образом, на участке прорыва, составлявшем по протяженности лишь седьмую часть всей полосы действий фронта, сосредоточивались три четверти стрелковых дивизий, все танковые и самоходно-артиллерийские части и 90% артиллерии.

Массирование сил и средств на участке прорыва обеспечило здесь подавляющее превосходство над противником, Ударная группировка фронта превосходила противника в людях в 3 раза, в артиллерии, танках и авиации-- в 3,6 раза.

Николай Михаилович Хлебников шутливо заметил:

-- Сам старик Эпаминонд возрадовался бы такому яркому подтверждению живучести рожденного его гениальной головой принципа военного искусства.

На остальном 135-километровом участке фронта мы оставили кроме стрелковых дивизий войска одного укрепленного района и стрелковую бригаду.

Но даже из этих более чем скромных сил генералы П. Ф. Малышев и А. П. Белобородов сумели создать два увесистых "кулака" для удара по фашистам. 4-я ударная должна была, используя успех 6-й гвардейской армии, наступать на Полоцк.

Выбор направления главного удара оказался, как свидетельствовал потом сам ход наступления, очень удачным. Противник сосредоточил свои основные усилия на удержании районов Полоцка и Витебска, а удар последовал в промежуток между ними, там, где он меньше всего ожидался.

Командование фронта делало все, чтобы наступление наших войск оказалось внезапным для фашистов. И оно стало таким.

Как всегда, весьма активную роль в подготовке операции сыграл генерал-полковник В. И. Кузнецов.

Это был очень способный и храбрый генерал, прошедший в годы войне трудный и славный боевой путь. К тому времени ему уже исполнилось 50 лет.

С первых дней войны он командовал различными общевойсковыми армиями, был заместителем командующего Юго-Западным фронтом, а вскоре после того как меня назначили командующим войсками 1-го Прибалтийского фронта, стал моим первым заместителем.

У меня сложилось о нем самое высокое мнение. За тот участок фронта, где он находился в ходе операции, я был всегда спокоен. С началом подготовки операции он почти безвыездно работал в армии А. П. Белобородова.

Блестяще справились со своими задачами генералы В. В. Кубасов, Н. М. Хлебников, К. В. Скорняков, командующий 3-й воздушной армией генерал-лейтенант Н. Ф. Папивин, а также начальник инженерных войск генерал В. В. Косырев, начальник войск связи генерал-майор К. А. Бабкин.

Поистине геркулесову работу проделали замечательные труженики тыла во главе с генерал-лейтенантом Д. А. Андреевым. Они разумно эшелонировали тыловые части и учреждения. Первый эшелон фронтового тыла базировался на ближайшие к линии фронта железнодорожные станции Невель и Бычиха, второй эшелон был в районе станции Старая Торопа, а третий -- в Нелидово и Ржеве.

Наш штаб в результате тщательных расчетов определил, что для обеспечения наступления войск фронта потребуется накопить 1682 вагона боеприпасов, 2930 цистерн горючего, 2765 вагонов продовольствия и 815 вагонов других материальных средств. Докладывая об этом, обычно невозмутимый начальник тыла растерянно разводил руками:

-- Товарищ командующий! Представить себе не могу, как мы сможем в короткий срок протолкнуть по единственной железной дороге такую махину!

А ведь надо было еще подвозить и пополнение. Офицеры тыла и железнодорожники трудились героически, но задача оказалась все же невыполненной к намеченному дню наступления. Поэтому Ставка, внемля мольбам командующих фронтами (у всех была общая беда), разрешила перенести начало наступления с 19 на 23 июня.

К назначенному сроку генерал-лейтенант Д. И. Андреев с присущей ему деловитостью доложил мне, что к началу наступления фронт будет иметь от 3 до 3,5 боекомплекта на полковые и дивизионные пушки, от 5 до 6 боекомплектов на остальную артиллерию и от 4 до 5,5 боекомплекта на минометы. Этого, по нашим расчетам, было достаточно. Не хуже была обеспеченность и горючим.

Каждого командира, особенно командующего такой массой войск, которая входит в состав армии или фронта, перед наступлением весьма волнует проблема раненых.

Как побыстрее эвакуировать их с поля боя, оказать медицинскую помощь, организовать лечение. Мы уже по опыту знали, какие примерно потери могут быть у нас при самой хорошей организации наступления. Исходя из этого, и строили свои расчеты.

Медицинскую службу фронта возглавлял у нас очень опытный и энергичный генерал А. И. Бурназян.

Он доложил, что армейские госпитали он планирует расположить в 12 -- 15 километрах от линии фронта. Третья часть их зарезервирована и готова к перемещению, как только войска двинутся вперед. Первый эшелон фронтовой госпитальной базы был размещен в 30 -- 40 километрах от переднего края, основная часть госпиталей -- в 80 -- 100 километрах, а тыловой эшелон -- в 150 -- 200 километрах.

Таким образом, продуманное эшелонирование позволяло поэтапно эвакуировать раненых в тыл страны. Аветик Игнатьевич доложил мне, что приняты меры к освобождению всех армейских госпиталей и медико-санитарных батальонов дивизий от раненых и больных. Словом, к началу наступления фронт будет иметь 112 полевых госпиталей емкостью 42 тысячи коек и 130 эвакогоспиталей на 74 270 коек. Я был удовлетворен: при самом неудачном развитии наступления все раненые и заболевшие получат койку и необходимую медицинскую помощь.

Справка:

Бурназян Аветик Игнатьевич (20 апреля 1906, Нор-Баязет -- 25 октября 1981, Москва) -- генерал-лейтенант медицинской службы СССР (1945). Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий.

-- 1930 -- окончил Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова в Ленинграде.

-- 1935 -- окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе.

-- 1935--1940 -- руководил военно-санитарными кафедрами в Московском областном клиническом и I медицинском институтах.

-- В 1939--1940 годах -- заместитель начальника, а в последующем начальник санитарного отдела 10-й армии.

-- В 1941--1943 годах возглавлял медицинскую службу Калининского фронта.

-- 1945 -- начальник Санитарного управления Дальневосточного фронта по организации медицинского обеспечения войск в войне с Японией.

-- С 1946 -- начальник медицинской службы 1-го Главного управления при Совете Министров СССР.

-- В 1947 -- был откомандирован для службы в Министерство здравоохранения СССР, где возглавлял ряд управлений и в течение 25 лет являлся заместителем министра и членом коллегии МЗ СССР.

-- В 1956--1981 годах -- Заместитель министра здравоохранения СССР.

Большую часть времени в первой декаде июня я и генерал Д. С. Леонов провели в армиях И. М. Чистякова и А. П. Белобородова, которые должны были наступать на главном направлении.

Мы знакомились с ходом подготовки стрелковых корпусов, дивизий и танковых бригад к наступлению, а затем заслушивали уточненные решения командующих армиями, обсуждали с ними вопросы взаимодействия их войск с авиацией, танковым корпусом и танковыми бригадами.

Особое внимание обратили мы на поддержание в полосах действий строгого режима, обеспечивающего скрытность подготовки войск к наступлению.

Разведка, рекогносцировки, накопление запасов материальных средств, разработка боевых документов на наступление -- все это осуществлялось в глубокой тайне, под прикрытием различного рода легенд. До самых последних дней перед началом прорыва об истинных наших намерениях и планах знал весьма ограниченный круг лиц.

Не оставляли нас без внимания Генеральный штаб и Верховный Главнокомандующий.

Часто приходилось докладывать о ходе подготовки операции и встречавшихся трудностях маршалу Василевскому и генералу Антонову, а несколько позже пришлось держать ответ и перед Сталиным.

Верховный Главнокомандующий, зная, что нашим войскам предстоит преодолеть Западную Двину, в разговоре по телефону поинтересовался, прежде всего, ходом подготовки войск к решению этой задачи.

Я доложил ему, что мы использовали богатый опыт боев на Днепре и других крупных реках и дали войскам необходимые указания по организации форсирования Западной Двины с широким использованием как подручных, так и штатных переправочных средств.

Выслушав меня, И. В. Сталин потребовал от нас особенно тесно взаимодействовать в ходе форсирования Западной Двины с партизанами. В заключение он, подчеркивая каждое слово, сказал:

-- Накануне наступления объявите всем воинам вашего фронта, что те, кто первыми форсируют Западную Двину и удержат плацдарм на ней, будут представлены к званию Героя Советского Союза.

Мы строго выполнили указания Верховного Главнокомандующего.

В армиях А. П. Белобородова и И. М. Чистякова были особенно тщательно спланированы боевые действия по преодолению заболоченных участков местности, форсированию рек, и в первую очередь, конечно, Западной Двины.

С партизанами было согласовано, где и какие удобные для переправы места они захватят и удержат до подхода наших передовых частей, где и какие переправочные средства подготовят и замаскируют.

Большую часть времени в ходе подготовки к наступлению все мы проводили в войсках.

Там и застало нас известие о прибытии на наш фронт А. М. Василевского, которому было поручено координировать действия войск 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов.

Мы поспешили на аэродром, чтобы встретить представителя Ставки.

Маршала сопровождали заместитель командующего артиллерией Красной Армии М. Н. Чистяков и заместитель командующего Военно-Воздушными Силами, мой старый товарищ по Юго-Западному фронту Ф. Я. Фалалеев.

Прибыв на командный пункт, А. М. Василевский отказался от завтрака и сразу же предложил собрать весь руководящий состав фронта для доклада о ходе подготовки наступления.

Первым по решению на наступление докладывал я.

Признаться, весьма беспокоила меня мысль о том, что представитель Ставки, как эта иногда случалось, внесет в принятое нами решение существенные коррективы. Это вынудило бы нас перерабатывать весь план операции и пересматривать все основные оперативные расчеты.

Однако опасения мои оказались напрасными.

Александр Михайлович, убедившись, что намеченная нами ширина участка прорыва продиктована особыми условиями лесисто-болотистой местности в целом одобрил замысел операции. С большим вниманием он слушал и доклады начальника штаба, начальников родов войск. И не только слушал, но и внес ряд уточнений и поправок.

Маршал Василевский очень внимательно изучил подготовленные штабом основные боевые документы, дотошно расспрашивал меня о проделанной работе по организации взаимодействия всех родов войск при осуществлении прорыва тактической зоны обороны а также при форсирования Западной Двины.

Он обратил наше внимание на то, что основная часть артиллерии, может отстать при подходе стрелковых и танковых частей к реке, поэтому надо особенно тщательно подготовить бомбардировочную и штурмовую авиацию к обеспечению форсирования и удержанию захваченных плацдармов.

Как мы и ожидали, А. М. Василевский побывал в армиях генералов Бедобородова и Чистякова.

Поскольку начальник Генерального штаба хорошо знал 6-ю гвардейскую армию и ее командующего еще по Сталинградской и Курской битвам, где эта армия особенно отличилась, большую часть времени он провел в 43-й, где особенно внимательно присматривался к только что назначенному молодому командарму генерал-лейтенанту Афанасию Павлантьевичу Белобородову.

Маршал подробно расспрашивал Белобородова, как он намерен использовать танки, артиллерию и инженерные войска при прорыве и в ходе преследования.

Он похвалил командарма и командующего артиллерией армии генерал-майора Е. В. Щеглова за весьма высокую концентрацию артиллерии на участке прорыва: в отдельных местах на один километр приходилось до 290 орудий и минометов.

Сделав ряд замечаний, А. М. Василевский поблагодарил командарма за успешно проделанную работу и пожелал ему удачи.

В тот же день он в донесении на имя И. В. Сталина сообщил о том, что удовлетворен деятельностью нового командующего 43-й армией.

Маршал был доволен и работой командиров стрелковых корпусов этой армии: 1-го -- генерал-лейтенанта Н. А. Васильева, 60-го -- генерал-майора А. С. Люхтикова и 92-го -- генерал-майора Н. Б. Ибянскаго.

Почти до 20 июня Белобородов и Чистяков одновременно с организацией наступления и постепенной перегруппировкой своих войск упорно и целеустремленно готовили их к штурму вражеских позиций и форсированию водных преград.

Шли беспрерывные учения.

А в это время разведчики фиксировали малейшие изменения в группировке войск противника, в организации его обороны, ночью проникали в его тыл, выявляли различные противотанковые препятствия в глубине.

Огромную помощь в получении сведений о противнике продолжали оказывать партизаны.

Представитель Белорусского штаба партизанского движения секретарь ЦК Компартии Белоруссии И. И. Рыжиков и его оперативная группа поддерживала с командирами партизанских соединений регулярные контакты как по радио, так и через связных.

Помнится, партизаны помогли нам детально разведать Западную Двину в районах, намеченных для форсирования.

Были взяты на учет все уцелевшие и наведенные фашистами мосты. Мы узнали, например, что у местечка Улла немцы устроили мост длиной 200 метров и грузоподъемностью 20 тонн, а у Бешенковичей была только паромная переправа.

Партизаны сообщили нам обо всех имевшихся бродах, подходы к которым были удобными для танков и всех видов транспорта, подробное описание рек Оболь и Улла.

В полосе наступления нашего фронта у немцев было мало оборудованных аэродромов, поэтому партизаны разведали и взяли на учет все участки, где можно было быстро, без больших инженерных затрат оборудовать полевые взлетно-посадочные полосы для 3-й воздушной.

Начальник штаба этой армии генерал Дагаев немедленно воспользовался полученными от партизан сведениями: подобрал небольшие по составу группы специалистов аэродромной службы и стал упрашивать меня разрешить забросить их в тыл противника для подбора площадок, на которых можно будет с подходом наземных войск начать подготовку аэродромов. Он так убедительно обосновал свои предложения, что я согласился. И это сыграло важную роль в ходе наступления: значительная часть нашей авиации смогла перебазироваться вперед в первые же дни наступления.

Партизанская оперативная группа И. И. Рыжикова в тесном контакте с оперативным управлением фронта разработала подробный план взаимодействия войск 6-й гвардейской и 43-й армий с партизанскими соединениями в ходе наступления.

Ожидая переброску подкреплений из группы армий "Север" на помощь оборонявшимся перед нашим фронтом фашистским войскам, мы настоятельно просили партизанских руководителей со второго дня нашего наступления перерезать движение поездов по железнодорожным линиям от Полоцка на Даугавпилс, от Даугавпилса на Вильнюс, а также на участке Крулевщина, Воропаево.

Рыжиков сообщил нам, что такая задача уже поставлена партизанам директивой П. К. Пономаренко. Он с радостью добавил, что 30 бригад и отрядов, насчитывающих 13 тысяч партизан, ждут сигнала, чтобы нанести внезапные удары по тылам фашистских войск, обороняющихся перед силами 1-го Прибалтийского фронта.

Это было приятное известие.

А ведь в мае фашистское командование широко возвестило о том, что с партизанами в Ушачской и Полоцкой зонах покончено.

Партизанский представитель заверил нас в том, что взрывчатка, боеприпасы и оружие, которые были заброшены партизанам самолетами в точение июня, будут использованы в предстоящих боях с должной эффективностью.

Народные мстители выполнили свое обещание.

Еще за два дня до начала нашего наступления они нанесли свой первый запланированный удар. В тылу 3-й танковой армии творилось невообразимое: шли под откос воинские эшелоны, взлетали на воздух мосты, рельсы оказались разрушенными в тысячах мест, было уничтожено несколько километров линий связи.

На следующий день удары повторились.

Особенно отличилась партизанская бригада под командованием Покровского. Ее отряды уничтожили все вновь восстановленные немцами мосты на участках шоссе Долгиново -- Плещиницы и Плещиницы -- Илия. Мы тогда не могли представить всех последствий этих партизанских ударов. Всю их эффективность мы осознали только в ходе наступления, но фашистское командование ощутило это сразу.

Начальник военных сообщений группы армий "Центр" генерал Теске пишет: "Мощный отвлекающий партизанский налет на все важные дороги на несколько дней лишил немецкие войска всякого управления". А упоминаемый уже нами Гакенгольц подчеркивал: "Сигналом к Белорусской битве послужили 10000 взрывов на коммуникациях западнее Минска".

И это ведь было только началом. Партизаны обещали максимально активизировать свои действия, как только войска нашего фронта двинутся вперед.

Огромный вклад в подготовку победы внесли наши партийно-политические работники во главе с членом Военного совета генерал-лейтенантом Д. С. Леоновым, которого я всегда считал образцом политического работника.

Их работа в войсках имела четкую идейную направленность и конкретность, благодаря чему к началу операции бойцы и командиры жили одним стремлением -- поскорее ударить по врагу.

Активно трудился большой отряд агитаторов из числа наиболее авторитетных, прославившихся в боях воинов. Только в одной 6-й гвардейской армии их было свыше двух с половиной тысяч, из них 86 процентов -- коммунисты и комсомольцы, 64 процента -- награжденные орденами и медалями.

Сохранилась запись беседы бывалого солдата 210-го гвардейского стрелкового полка Сафронова.

Он говорил молодым воинам:

"Бой -- это такая штука, где душу человека видно насквозь. Если заколебался в бою -- конец тебе. Мы, пехота, должны помнить: артиллерийский обстрел -- эта половина дела, венец всему -- рукопашная схватка. Выходит, мы, пехотинцы, венчаем бой и закрепляем успех. Поэтому мы должны отлично владеть своим оружием, быть смелыми, дерзкими и умелыми воинами. Рукопашный бой короткий, и победителем из него выходит тот, кто не только знает технику боя -- умеет стрелять, владеет штыком и гранатой, лопатой, -- но и у кого нервы крепче. Смелый всегда побеждает. Фашисты боятся смелых, а напуганный враг -- наполовину побежден".

С большим вниманием слушали такие бесхитросные рассказы молодые бойцы, и чувствовалось, эти слова агитаторов до глубины души трогают их.

Накануне наступления во всех частях прошли короткие митинги с выносом боевых знамен. Высокий боевой накал ощущался в выступлениях бойцов. Наиболее яркие из них распространялись потом в виде листовок среди личного состава дивизий.

Глубоко в память врезался митинг, на котором присутствовали воины прибывшего в 6-ю гвардейскую армию пополнения. Горячее сочувствие вызывали полные негодования слова одного из молодых солдат:

-- Я сам видел, как фашисты живьем зарывали в землю и взрослых, и детей. Жутко было видеть и слышать, когда засыпали их землей. Я до конца жизни не позабуду этого, и вот теперь я имею оружие. Мне вручила его Родина, чтобы я мог покарать фавшистских извергов за смерть невинных людей. И я буду мстить им беспощадно! К этому я призываю всех вас, дорогие товарищи по оружию!

Вслед за ним на импровизированную трибуну поднялся сержант Яроовой.

-- Моих родителей -- отца и мать -- фашисты живыми сожгли нa костре, -- с болью в голосе рассказывал он, -- над сестрой надругались, а затем расстреляли. Кровь замученных зовет к возмездию. Я да последнего вздоха буду мстить извергам. Я сделаю все, чтобы фашистские бандиты почувствовали силу моей ненависти. Но я прошу вас, дорогие товарищи бойцы, сержанты и офицеры, всех вас прошу, поддержите меня в этом справедливом деле.

Эти выступления воспламеняли сердца людей лютой ненавистью к врагу.

Мы завершали последние приготовления к наступлению, когда из Москвы позвонил А. М. Василевский и спросил меня, как я смотрю на то, чтобы войскам 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов начать наступление на один-два дня раньше войск К. К. Рокоссовского.

Я согласился.

Меня и В. Д. Черняховского этот вариант вполне устраивал, так как мы надеялись, что в самые трудные первые дни прорыва авиация дальнего действия сможет выделить в интересах наших войск значительно больше сил.

Так оно и вышло.

А. М. Василевский прислал вскоре к нам заместителя командующего авиацией дальнего действия генерала Н. С. Скрипко для согласования задач, которые летчики в ночь на 23 июня смогут выполнить в интересах войск нашего фронта.

Баграмян И.X.

Так шли мы к победе. -- М.: Воениздат, 1977.

Если посмотреть правде в глаза...

0x01 graphic

И. Эренбург

Удивительный талант писателя

(фрагменты из кн. Д.И. Ортенберга "Сорок третий: Рассказ-хроника")

На фронт Эренбург отправился с секретарем редакции Александром Карповым, которого сразу же добродушно окрестил, как и всех других, кого я посылал с ним, "комиссаром редактора". Были они в Малоярославце, видели бой за Ильинское, дождались освобождения Медыни. В сегодняшнем номере газеты опубликованы путевые записки Эренбурга "Весна в январе". Они без батальных картин, без разбора операций. Это сделал -- и неплохо -- Карпов, напечатав одну за другой две корреспонденции: "В обход вражеского узла сопротивления" и "Поражение немцев под Медынью".

И, тем не менее, очерк Эренбурга воссоздает и картины сражения, и горячее дыхание фронта. Удивительный талант писателя: одной-двумя фразами, штрихами обрисовать фронтовую жизнь, передать мысли и чувства людей.

Само название очерка "Весна в январе" говорит о радующих переменах в ходе войны. Можно было бы детально описать дорогу отступления немцев, но Эренбургу было достаточно одной фразы: "Сначала я считал брошенные немцами машины, потом запутался". И совершенно ясно, что здесь произошло.

Можно было бы подробно описать наступательный порыв наших воинов, но автор рассказал лишь об одном бойце: "Он чуть прихрамывал. Оказалось, что три дня тому назад осколок мины его ранил в колено. Хотели отослать в госпиталь. Боец запротестовал: "Не пойду! С июня я отходил. А теперь чтобы без меня?.." И этого тоже достаточно, чтобы представить настроение наших воинов.

Или такая фраза о росте боевого искусства бойца: "Боец, колхозник из Заволжья, говорит: "Я теперь это дело раскусил -- как фрицев бить".

Идея очерка сформулирована выразительно и точно всего в одной фразе: "И кажется в этот студеный день, что и впрямь на дворе весна, весна русского народа по середине русской зимы".

* * *

0x01 graphic

Федюнинский - был не только талантливым военачальником, дотошным хозяйственником, но и тонким дипломатом.

5 июня

После поражения под Харьковом наши войска перешли к обороне. Теперь можно определенно сказать: затишье на всех фронтах. Что там сейчас в армиях, дивизиях, полках? Надо, решил я, самому съездить в одну из армий. К этой мысли меня подтолкнула еще и реплика Жукова, которой он меня встретил третьего дня, когда я приезжал к нему в подмосковное Перхушково:

-- Ты все еще наступаешь?!

Георгий Константинович имел в виду, что "Красная звезда" продолжает публиковать материалы о Харьковском наступлении, а о жизни войск в обороне мало пишет.

Маршрут выбирал недолго. В 5-й армии, куда я частенько заглядывал в дни Московской битвы, произошли изменения. Вместо Л. А. Говорова, назначенного командующим Ленинградским фронтом, командармом стал И. И. Федюнинский, наш добрый знакомый, товарищ по Халхин-Голу. Туда я и направил свои стопы, захватив фоторепортера В. Темина.

Боевые части Западного фронта сейчас, конечно, дальше от Москвы, чем это было в декабрьские дни сорок первого года. Тогда туда можно было добраться за сорок минут -- час, ныне -- за два часа.

Командарма мы застали в смешанном хвойно-березовом леске, на командном пункте, у блиндажа, оборудованного по-хозяйски добротно, как он это всегда делал и в Монголии. Мы, халхингольцы, с улыбкой вспоминали один эпизод того времени. Во время боев с японцами Федюнинский был ранен в ногу, его увезли в медсанбат. Но это только так считалось -- ранение в ногу: на самом деле осколок угодил в ту часть тела, что выше ноги и ниже спины. Ранение это (кстати, весьма болезненное) по глупой традиции вызывало у всех улыбку. Самому же Федюнинскому было не до смеха. Между прочим, осколками того же снаряда на НП полка был ранен и корреспондент "Героической красноармейской" Иван Чернышенко. Федюнинский, лежавший рядом с ним в госпитале, заметил:

-- Ну, теперь я на всю жизнь побратался с "Героической", кровное родство...

Между прочим, Федюнинский был ранен трижды. И все три раза в одну и ту же ногу! А в первый год Отечественной войны его вообще похоронили. Когда Ивана Ивановича отозвали из корпуса, которым он командовал на Юго-Западном направлении, и он прибыл в Генеральный штаб для назначения, А. М. Василевский пришел в изумление. Ему сообщили, что Федюнинский погиб, и он уже доложил об этом Сталину. Выяснилось, что погиб исполняющий обязанности командира корпуса полковник М. И. Бланк, которому Федюнинский сдал дела; он прорывался из окружения под Прилуками, героически сражался с врагом и в одном из боев сложил свою голову.

Сейчас Иван Иванович был в полном здравии. Стройный, подтянутый, с тремя рядами орденов и медалей (большая редкость в первый год войны), он встретил нас сердечно, по-братски. Армия стояла в обороне, и Федюнинский мог позволить себе провести с нами целый день.

Полоса, где армия держала оборону, растянулась почти на семьдесят километров. После разгрома под Москвой немецкие войска основательно зарылись в землю, построили мощные оборонительные сооружения и, по всем данным, ни о наступлении, ни об отступлении не помышляли. Активных боевых действий не было ни с нашей, ни с немецкой стороны. Изредка слышалась минометная, а еще реже артиллерийская стрельба.

Однако жизнь в дивизиях и полках кипела. Принимали пополнение. Прибывала новая боевая техника. То и дело слышались пулеметные и автоматные очереди и крики "ура". Человеку непосвященному могло показаться, что сюда прорвались немцы и идет жестокий бой. Но это обучали новобранцев действовать в условиях, максимально приближенных к боевым. -- они штурмовали макеты дзотов, дотов... Словом, шла напряженная подготовка к грядущим боям.

Федюнинский, дни и ночи проводивший с пополнением на учебных полях, предупреждал:

-- Не жалейте нота. Чем больше нота здесь, тем меньше крови там, в бою...

Воевали пока только снайперы и разведчики. Нам представили их. Беседа была увлекательной и полезной. Теминские снимки этих бойцов, сделанные тогда, сразу же были напечатаны в "Красной звезде".

Потом Федюнинский повез нас в 82-ю стрелковую дивизию, ту самую, которой он командовал на Халхин-Голе и в которой мы с Симоновым побывали зимой под Гжатском. Теперь эта дивизия называлась 3-й гвардейской мотострелковой. Знакомых осталось мало -- кто выбыл по ранению, кто погиб. В одном из полков на небольшой полянке с редкими деревьями собрались бойцы. Федюнинский прибыл в эту армию недавно, но чувствовалось, что он уже успел снискать уважение личного состава. И не только потому, что в частях знали, что он боевой, заслуженный командир, что за его спиной гражданская война, Халхин-Гол, бои на юго-западном пограничье, оборона Ленинграда... Иногда человек зарабатывает авторитет и любовь подчиненных долгими месяцами, а порой какой-то шаг -- и добрая молва о нем растет, как снежный ком.

В первые же часы пребывания в армии Иван Иванович узнал о серьезных недостатках в питании бойцов.

И подсказала ему об этом не кто иная, как официантка столовой, куда он по прибытии в армию зашел пообедать. Суп она предложила, а хлеба не оказалось. Объяснила, что второй день не доставляют в полк хлеб. Стал Федюнинский выяснять. Оказалось: точно, двое суток армия сидит без хлеба, на сухарях. Почему? Интенданты сослались на распутицу, на поломки машин...

Нет необходимости рассказывать, какие меры принял командарм, но на второй день бойцы получили все, что им было положено по норме, и с тех пор с перебоями в питании было покончено.

И еще один эпизод. Встретил Федюнинский маршевый батальон, направлявшийся для пополнения в 3-ю гвардейскую дивизию. Большинство батальона казахи и киргизы. Они пожаловались командарму, что им пообещали, но не дали ни чаю, ни табаку. Федюнинский выслушал их, раздал все папиросы, которые у него были, и пообещал, что, как только прибудут в дивизию, будет им и чай, и табак. Через три часа новобранцы появились в дивизии. К этому времени для них был приготовлен не только обед, но и крепкий чай и табак. Федюнинский позвонил командиру дивизии. Тот, не понявший сразу, в чем суть звонка командарма, доложил: "Ждем пополнение, обед приготовили отличный". Но командующий объяснил, что для казаха и киргиза чай не менее важен, чем сытный обед. И об этом эпизоде пошла молва по армии.

Так в войсках узнали, что прибыл новый командующий.

А в тот день, когда мы были в дивизии, после беседы с бойцами о том, что требует от солдата бой, Федюнинский глуховатым, неторопливым голосом спросил:

-- Есть среди вас раненые, но еще не награжденные? Прошу встать!

Встали десятка два рядовых и сержантов. Федюнинский расспросил каждого, где и как он был ранен. И тут же приказал командиру полка и комдиву представить их к награждению орденами и медалями. А стоявшего рядом с нами комиссара штаба армии попросил проследить, чтобы наградные материалы через день-два были уже у него.

-- Вручать буду сам, -- заключил командарм.

Я видел, какое огромное впечатление на всех -- и старых бойцов, и молодых -- произвело это внимание командующего, его забота о раненых. Дальновидным был Иван Иванович. Ведь к 40-летию Победы ЦК партии и Советское правительство приняли решение наградить всех -- без исключения! -- советских воинов, проливших кровь в боях за Родину, орденами Отечественной войны.

Там же, на полянке, я сказал Темину, чтобы он сделал для газеты снимки раненых. Виктор сразу же развернул бурную деятельность, стал громко распоряжаться, собирать людей, "перетасовывать" их. Он беспрерывно щелкал своей "лейкой", снимал бойцов в разных позах и ракурсах, в одиночку и группами. После возвращения в Москву Темин принес мне только что отпечатанный, еще мокрый снимок. На нем крупным планом были запечатлены фигуры десяти бойцов, стоящих в одну шеренгу.

-- Почему только десять? А остальные где? -- спросил я.

Темин объяснил, что он снял всех раненых, но это особые люди, и показал мне подпись под фото: "Западный фронт. Дважды и трижды раненные в боях гвардейцы, вернувшиеся в свой полк. Слева направо: гвардии военфельдшер Л. Семчук -- ранен в двух боях; гвардии сержант В. Чечин -- ранен в трех боях; гвардии старший сержант А. Иванов -- ранен в трех боях; гвардии красноармеец И. Целищев -- ранен в пяти боях..."

Этот снимок наши читатели, и прежде всего сами раненые, восприняли как своего рода награду. Кстати, на второй день мне позвонил генерал А. В. Хрулев и сказал, что на это фото обратили внимание в Ставке. Очевидно, будет учрежден знак отличия раненого. Действительно, месяца через полтора было принято постановление ГКО об отличительных знаках о числе ранений.

Повел нас командарм и на передний край. Походили мы, а кое-где и поползали. Да, основательно закопались боевые части, оборудовали свои позиции, как заметил один из наших собеседников, "по высшему классу и даже выше...".

Слушали беседы Федюнинского с командирами и бойцами, его указания, которые, как мне казалось, были скорее похожи не столько на приказы, сколько на советы -- что устранить, что сделать.

Побывали мы и в штабе армии. Там на стенке блиндажа я увидел расписание занятий командного состава. Я его переписал, а потом в "Красной звезде" одна за другой появились статьи на эти темы. За день мы с Иваном Ивановичем о многом поговорили. Узнал я, что Федюнинский был не только талантливым военачальником, дотошным хозяйственником, но и тонким дипломатом.

Как-то ему позвонили и сказали, что в армию прибудут американские и английские военные атташе и надо, мол, принять их должным образом. После официальных церемоний и плотного обеда пошли один за другим вопросы, иногда прямые и ясные, порой -- со скрытым смыслом. В блиндаже, куда Федюнинский пригласил иностранных гостей, на стене висела большая карта районов Гжатска и Вязьмы. Увидев карту, один из самых дотошных дипломатов, капитан, подошел ближе, долго всматривался, затем спросил: "Почему на ней нет никаких пометок?" Видно, его интересовала линия фронта и дислокация дивизий.

Командарм ответил:

-- Я всегда стараюсь следовать примеру великих русских полководцев Суворова и Кутузова. Когда Суворова во время итальянской кампании высокопоставленные представители австрийского правительства спросили, каковы его планы ведения войны, он ответил: "Если бы моя шляпа знала мои планы, я бы ее сжег". А Кутузов однажды заявил: "Если бы мои планы знала моя подушка, я бы на ней не спал". Вот поэтому я тоже никогда не наношу на карту своих замыслов раньше, чем это становится совершенно необходимым.

Английский полковник так посмотрел на капитана, что тот сразу съежился и отошел в угол блиндажа, подальше от карты... Но тут же возникла новая ситуация, в которой генерал снова показал себя дипломатом. Атташе спросил его о танках "матильда" и "Валентайн". Мне было интересно, что ответил Федюнинский, и вот почему.

Как-то Эренбург привел в редакцию английского корреспондента, который все донимал меня вопросами об этих танках. Я толком тогда не знал, что ответить. Этих танков было очень мало. Мы о них почти ничего не печатали. Однажды лишь дали снимки этих танков, уходящих в бой на каком-то фронте. Да в другой раз с ними был у нас связан неприятный ляп. Опубликовал фото, а под ним подпись: "Фашистский танк, подбитый бойцами части". Снимок, правда, мутноватый, снимали танк, видимо, под вечер и к деталям мы не присмотрелись.

А потом мне позвонили и сказали: "Какой же это фашистский танк? Это "матильда"!" Быть может, этим звонком дело и ограничилось бы, если бы не шум, поднятый геббельсовской пропагандой вокруг нашего фото. Они во все горло кричали, что Советам, мол, не удается одолеть немецкие танки, поэтому они выдают за свои трофеи подбитые немцами английские "матильды". Что-то об этом появилось в прессе нейтральных стран и даже в английской печати.

Словом, вскоре я получил приказ -- снять с работы фотокорреспондента и направить его на фронт. Парень он был храбрый, мужественный, я его знал еще по финской войне, но отстоять его мне не удалось. Достойно он прошел всю войну, ныне -- член редколлегии одного из наших массовых журналов.

Этот случай, связанный с "матильдами" и "Валентайнами", я хорошо запомнил. Но тогда о них мало что знал и в беседе с инкорами "плавал" вовсю, отделываясь общими фразами. Поэтому я с большим интересом слушал рассказ Федюнинского. А ответил он иностранным атташе следующее:

-- Машины в общем-то хорошие. Где-нибудь в Африке, в степях и полустепных районах, да еще в колониальной войне, где не надо прорывать прочную оборону, они незаменимы. Для этого, вероятно, они и предназначались. У нас же местность лесисто-болотистая, пересеченная, а гусеницы этих машин узкие, поэтому "матильдам" и "Валентайнам" приходится туго:, при движении в лесу, на крутых поворотах, подъемах и спусках гусеницы часто сваливаются. И потом, на мой взгляд, ваши машины излишне комфортабельны: в них много гуттаперчи, которая легко воспламеняется. Впрочем, этот недостаток мы устранили.

-- Каким образом? -- удивились американцы и англичане.

-- Очень просто. Сняли гуттаперчу и отдали девушкам на гребешки.

Теперь и я знал, что ответить на каверзный вопрос о "матильдах" и "Валентайнах"...

Поздно вечером мы отбыли в Москву. И добрые впечатления о встречах в 5-й армии под убаюкивающий гул машины долго нас не покидали.

* * *

0x01 graphic

Андрей Васильевич Хрулёв

- человек неуемной энергии и большого организаторского таланта.

7 января 1943

Сегодняшний номер газеты почти весь занят официальным материалом, но материалом особым.

Несколько дней тому назад мне позвонил начальник тыла Красной Армии, заместитель наркома обороны генерал А. В. Хрулев и таинственным голосом сказал:

-- Загляни ко мне, кое-что покажу...

Я всегда был рад звонку Андрея Васильевича. Удивительно сложилась биография этого человека. Должность у него была интендантская, а биография совсем не интендантская. Член партии с 1918 года, в гражданскую войну был начальником политотдела, военкомом кавалерийской дивизии. После войны получил академическое образование политсостава и снова служил военкомом полка, дивизии, возглавлял политуправление военного округа... А потом оказался на хозяйственной работе, и это тоже оказалось его призванием.

Человек неуемной энергии и большого организаторского таланта, он хорошо знал свое дело, но в его решениях всегда присутствовал опыт политработника. Это и мы чувствовали. К газете он относился с большим вниманием, всем, чем мог, помогал. Был он смелым, принципиальным, никогда не терял достоинства. Как-то был я с ним у Сталина. Он не стоял навытяжку перед Сталиным, не гнул спину под его взглядом, не поддакивал все время. Говорил, казалось мне, на равных.

У Константина Симонова есть такая запись беседы с Г. К. Жуковым, сделанная по моей просьбе:

"Однажды полушутя-полусерьезно, обратившись к двум присутствовавшим при нашем разговоре людям, Сталин сказал:

-- Что с вами говорить? Вам что ни скажешь, вы все: "Да, товарищ Сталин", "Конечно, товарищ Сталин", "Совершенно правильно, товарищ Сталин", "Вы приняли мудрое решение, товарищ Сталин". Только вот один Жуков спорит со мной..."

А эти "присутствовавшие", которым Сталин дал такую унизительную характеристику, как я узнал, были Маленков и Щербаков. Так вот, к имени Жукова, спорившего иногда со Сталиным, можно было безошибочно присоединить и Хрулева.

Вернусь, однако, к звонку Андрея Васильевича. Размещалось Управление тыла через дорогу от редакции, и я сразу появился у него. В кабинете на длинном столе увидел разложенные в два ряда погоны. "К чему это?" -- удивился я. Погоны у моего поколения ассоциировались с царской и белой армиями. В годы гражданской войны была даже такая уничижительная кличка, отражавшая наше отрицательное отношение к ним: "Золотопогонник"!

-- Вот будем вводить в армии погоны...

И Хрулев рассказал историю этого нововведения.

Еще в начале сорок второго года Сталин вызвал Хрулева и сказал, что надо как-то выделить гвардейские части особой формой одежды. Интенданты быстро подготовили несколько образцов и доставили в Кремль. Там посмотрели и пришли к выводу, что если эту форму станут носить только гвардейцы, то как же будут выглядеть остальные? Решили от особой формы для гвардейцев отказаться, но ввести погоны для всей армии.

Однако вскоре Сталин потерял к ним интерес. Дело тянулось, и конца не видно было. Когда же Хрулев в очередной раз напомнил о них Сталину, тот стал его упрекать: "Почему вы пристаете с этими погонами?" Затем сказал, чтобы ему принесли их образцы. Сразу же взялись за дело художники и мастера. Предложили несколько вариантов: кое-что заимствовали из армейской формы разных стран, кое-что сами смастерили. Принесли Сталину. Он посмотрел и совершенно неожиданно спросил у стоявшего рядом с ним А. М. Василевского:

-- Товарищ Василевский, покажите, какие погоны вы носили в старое время?

Смутился Александр Михайлович. Он был штабс-капитаном, но откуда ему теперь взять погоны, да еще не столь большого чина? Словом, Сталин дал поручение интендантам:

-- Покажите погоны, что были у царя.

Раздобыли погоны где-то в музеях, отыскали ветеранов, служивших в старой армии. Сталин посмотрел и позвонил Калинину, попросил его зайти, и между ними состоялся любопытный разговор, который Андрей Васильевич потом пересказал:

" -- Вот, товарищ Калинин, Хрулев предлагает нам восстановить старый режим.

Калинин, не торопясь, посмотрел на образцы и сказал:

-- Видите ли, старый режим помним мы с вами, а молодежь его не помнит. А если эта форма нравится молодежи и может принести пользу в войне с фашизмом, то эту форму следует принять.

Сталин быстро отреагировал, воскликнув:

-- И вы, товарищ Калинин, за старый режим?"

Калинин вновь повторил, что он не за старый режим, а за ту пользу, которую новая форма может принести в борьбе с врагом. Вероятно, заключил Андрей Васильевич, наша настойчивость и поддержка Калинина возымела на этот раз свое действие, и решение о введении погон было принято. Указ будет опубликован завтра...

Вскоре через ТАСС были получены материалы для опубликования в завтрашнем номере газеты. Разместились они на двух полосах. На первой -- Указ Президиума Верховного Совета о введении новых знаков различия в армии, описание погон и их фотографии; на первой полосе -- маршалов и генералов, на второй -- офицеров и рядового состава. А когда принесли оттиски полос для подписи, снова мне позвонил Хрулев и сказал, что Сталин хочет посмотреть, как в газете будут выглядеть материалы о погонах и что надо ехать в Кремль.

Захватив еще влажные полосы, мы с Андреем Васильевичем отправились в Кремль. Нас сразу же пригласили в кабинет Сталина. Я разложил на столе полосы "Красной звезды", Сталин стал смотреть фотографии погон, перечитал Указ. Потом разглядывал вторую полосу. Наконец стал читать передовую.

-- Погоны -- это не только украшение, а и порядок и дисциплина. Скажите об этом.

Подумав, что будут еще замечания, и не надеясь на свою память, я полез в карман за карандашом. Как назло, не взял с собой.

На столе тоже не было. Сталин держал в руках длинный отточенный красный карандаш, и не знаю, как это получилось, я выдернул из его рук и стал записывать замечания. Напротив за столом сидели Молотов и Берия. Вячеслав Михайлович сухо улыбнулся, Берия же бросил на меня злой, осуждающий взгляд. Я же к этому отнесся спокойно, разве я знал, какой вурдалак передо мной? А Сталин продолжал:

-- Надо сказать, что погоны не нами придуманы. Мы наследники русской воинской славы. От нее не отказываемся...

Записал я и эту фразу. Пока Сталин рассматривал газету, принесли полосы "Правды" и "Известий". В этих газетах все материалы о погонах, в том числе и фотографии, были размещены на внутренних полосах. Я же считал, что это большое событие для армии и страны и начинать материал надо с первой полосы. Сказал об этом. Сталин согласился и тут же поручил мне передать в ТАСС, чтобы по примеру "Красной звезды" сверстали и другие центральные газеты. Это я охотно сделал, а кроме того, не отказал себе в удовольствии позвонить редакторам "Правды" и "Известий":

-- Придется вам, друзья, ломать полосы...

Возвращая мне полосы, Сталин бросил реплику:

-- Разговоров завтра будет!..

Видно, он и сам загорелся этим делом...

Медаль "Генерал армии Хрулёв" награждаются высшие и старшие офицеры ВС награжденные знаком отличия офицеров Тыла Вооружённых Сил Российской Федерации (2004)

В редакции я внес поправки. А наши историки нашли еще для передовой статьи примечательные слова М. В. Фрунзе о внешнем виде и дисциплине в Красной Армии: "...у нас нередко наблюдается отношение к воинской выправке, дисциплине строя, внешнему порядку, как к чему-то вредному, нереволюционному и ненужному. Это -- абсолютная чепуха. Внутренняя сознательная дисциплина должна обязательно проявиться и во внешнем порядке". Успели поставить заранее подготовленную нами трехколонную статью "О мундире и погонах".

Хочу рассказать еще об одной "вольности", которую я допустил в кабинете Сталина. Когда он рассматривал полосы, открылась входная дверь и я увидел А. С. Щербакова. Он почему-то остановился у самых дверей и стоял там чуть ли не навытяжку, видимо, ожидал приглашения. И вдруг у меня вырвалось: "Здравствуйте, Александр Сергеевич!" Несколько смущенно он подошел к нам. Поздоровался. Руку Сталин ему не протянул. Позже я подумал, что поступил не совсем тактично, но вместе с тем меня не покидало недоумение: Щербаков, кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК и МК партии, начальник Главпура, почему-то не решился сразу подойти к Сталину. И лишь спустя много лет, когда я прочел тот самый рассказ Жукова, который привел чуть раньше, мне стали ясны взаимоотношения Сталина и его "коллег". Понял я также и другое. Не раз мы, редакторы центральных газет, ставили перед Щербаковым острые вопросы, требовавшие согласия Сталина, но Александр Сергеевич не докладывал ему, а вдруг невпопад!

Должен сказать, что, если бы я тогда хоть в какой либо степени знал о злодеяниях Сталина, вряд ли осмелился бы так свободно вести себя в его кабинете. Но тогда мы хотя и побаивались его крутого нрава, но все-таки считали, что он человек...

* * *

Сталин был прав, сказав, что разговоров о введении погон будет много. Сегодня в редакции особое оживление. Действительно, это сенсация! Появился в редакции Александр Твардовский, которого к тому времени мы уже считали нашим постоянным автором и о котором знали, что с пустыми руками он не придет.

Видно, он основательно промерз в тот студеный зимний день и рад был предложенному горячему чаю. Я посадил его, чтобы отогрелся, поближе к батарее и обратил внимание на сегодняшнюю публикацию, показав первую полосу с генеральскими погонами:

-- Читали?

-- Читал, -- ответил он и шутливо добавил: -- Вот к генеральским погонам я и принес вам своего "генерала"...

* * *

В сегодняшнем номере газеты публикуется приказ народного комиссара обороны о введении в армии новых знаков различия и мундиров.

А. В. Хрулев в связи с этим позже рассказал мне любопытную историю. Решили сшить мундир для Сталина -- он ведь нарком. Верховный Главнокомандующий, маршал, словом, "военный" человек! Принесли ему мундир, а он и примерять не стал, отверг новшество. Дело в том, что в мундирах стоячие воротники были несколько жестковаты. Сталин, который любил говорить о себе в третьем лице, заявил:

-- Товарищу Сталину этот воротник не подходит, сделайте отложной.

-- Как же так, -- возразил Хрулев. -- Сшили в соответствии с приказом и утвержденным вами образцом. Форма опубликована.

-- А приказ кто подписал? Сталин! -- сказал он начальнику тыла. -- Значит, Сталин может его и изменить, хотя бы для себя.

Словом, вышло так: кто подписывает законы, тому закон не писан. Все же гораздо позже мы Сталина увидели в мундире со стоячим воротником. Не выдержал марку!

0x01 graphic

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 08/02/2015, изменен: 08/02/2015. 73k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 10 штук. Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: "Он не стоял навытяжку перед Сталиным, не гнул спину под его взглядом, не поддакивал все время. Он говорил на равных"...

Каменев Анатолий Иванович Боевой талант

Каменев Анатолий Иванович
Боевой талант