ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Был конь, да уездился, генерал Деникин...

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Из истории русской военной элиты

0x01 graphic

Главком ВСЮР генерал А.И. Деникин (в центре)

в рабочем кабинете в Екатеринодаре

А. Каменев

БЫЛ КОНЬ, ДА УЕЗДИЛСЯ, ГЕНЕРАЛ...

Генерал Антон Иванович ДЕНИКИН

(факты, характер, дела, итоги лично для него и России)

Генерал М.И. Драгомиров, будучи командующим войсками Киевского военного округа в конце ХIХ века, лаконично охарактеризовал одного из подчиненных генералов: "Был конь, да уездился".

В этой короткой характеристике есть и признание былых заслуг ("Был конь"), и констатация того, что к моменту аттестации заслуженный человек исчерпал свой профессиональный потенциал (т.е. "уездился").

Есть признание генерала Деникина иного средства... (А.К.)

Ловушка для элиты

Начнем с родословной самого генерала, подчеркивая самое главное и выставляя многоточие, которых очень много в книгах самого автора и моих (А.К.) многоточиях.

(Фрагменты из книги А. Деникина "Очерки русской смуты")

"Отец, Иван Ефимович Деникин, родился за 5 лет до Наполеоновского нашествия на Россию (1807 г.) в крепостной крестьянской семье, в Саратовской губернии, если память мне не изменяет, в деревне Ореховке. В молодости отец крестьянствовал. А 27-ми лет от роду был сдан помещиком в рекруты. В условиях тогдашних сообщений и солдатской жизни (солдаты служили тогда 25 лет и редко кто возвращался домой), меняя полки и стоянки, побывав походом и в Венгрии, и в Крыму, и в Польше, отец оторвался совершенно от родного села и семьи. Да и семья-то рано распалась: родители отца умерли еще до поступления его на военную службу, а брат и сестра разбрелись по свету. Где они и живы ли -- он не знал. Только однажды, был еще тогда отец солдатом, во время продвижения полка по России, судьба занесла его в тот город, где, как оказалось, жил его брат, как говорил отец -- "вышедший в люди раньше меня"... Смутно помню рассказ, как отец, обрадовавшись, пошел на квартиру к брату, у которого в тот день был званый обед. И как жена брата вынесла ему прибор на кухню, "не пустив в покои"... Отец встал и ушел, не простившись. С той поры никогда с братом не встречались. На военную службу отец поступил только со знанием грамоты. На службе кой-чему подучился. И после 22-летней лямки, в звании уже фельдфебеля, допущен был к "офицерскому экзамену", по тогдашнему времени весьма несложному: чтение и письмо, четыре правила арифметики, знание военных уставов и письмоводства и Закон Божий. Экзамен отец выдержал и в 1856 году произведен был в прапорщики, с назначением на службу в Калишскую, потом в Александровскую бригаду пограничной стражи. Вообще отец говорил кратко, образно, по-простонародному, вставляя не раз крепкие словца. Словом, стиль был отнюдь не салонный.

Мать моя -- полька, происхождением из города Стрельно, прусской оккупации, из семьи обедневших мелких землевладельцев. Судьба занесла ее в пограничный городок Петроков, где она добывала для себя и для старика, своего отца, средства к жизни шитьем. Там и познакомилась с отцом".

" Меня отец не "поучал", не "наставлял". Не в его характере это было. Но все то, что отец рассказывал про себя и про людей, обнаруживало в нем такую душевную ясность, такую прямолинейную, честность, такой яркий протест против всякой человеческой неправды и такое стоическое отношение ко всяким жизненным невзгодам, что все эти разговоры глубоко западали в мою душу.

Невзирая на возраст, был он здоров и крепок. Помню, шли мы с ним как-то по городу и встретили подростка лет пятнадцати, который стоял над тяжелым мешком с мукой и плакал. Снял мешок с плеч, чтобы отдохнуть, а взвалить обратно не мог. Отец поднял мешок, вымазавшись в муке, и тут же схватил... солидную грыжу. Это была первая в жизни болезнь или повреждение, если не считать раны в руку, нанесенной польским косиньером в рукопашной схватке и оставившей довольно глубокий след. Рану отец считал не серьезной и в формуляр не заносил."

" Только последние годы жизни отец стал страдать болями в желудке. Лечиться не на что было, да и не привык он обращаться к врачам. Пользовался несколько лет подряд каким-то народным средством. К весне 1885 года отец не вставал уже с постели; сильные боли и непристанная икота; приглашенный врач определил -- рак в желудке.

Мать не отходила от постели больного, меня на ночь выдворяли в соседнюю комнату.

Стал отец часто и спокойно говорить о своей близкой смерти, что наполняло мое сердце жгучей болью.

Осталось в памяти его последнее напутствие:

-- Скоро я умру. Оставляю тебя, милый, и мать твою в нужде. Но ты не печалься -- Бог не оставит вас. Будь только честным человеком и береги мать, а все остальное само придет. Пожил я довольно. За все благодарю Творца. Только вот жалко, что не дождался твоих офицерских погон"...

" На третий день Пасхи отца похоронили.

Хор музыкантов 1-го Стрелкового батальона играл похоронный марш; сотня пограничников проводила гроб в могилу тремя ружейными залпами; могилу засыпали землей, и мы с матерью -- жалкие и несчастные в тот день, как никогда -- вернулись в свой осиротевший дом.

Для могильной плиты приятель отца, ротмистр Ракицкий, составил надпись:

"В простоте души своей он боялся Бога, любил людей и не помнил зла".

Выбор карьеры

"В первый год моей жизни, в день какого-то семейного праздника, по старому поверью, родители мои устроили гадание: разложили на подносе крест, детскую саблю, рюмку и книжку. К чему первому дотронусь, то и предопределит мою судьбу. Принесли меня. Я тотчас же потянулся к сабле, потом поиграл рюмкой, а до прочего ни за что не захотел дотронуться.

Рассказывая мне впоследствии об этой сценке, отец смеялся:

-- Ну, думаю, дело плохо: будет мой сын рубакой и пьяницей!

Гаданье и сбылось, и не сбылось.

"Сабля", действительно, предрешила мою жизненную дорогу, но и от книжной премудрости я не отрекся. А пьяницей не стал, хотя спиртного вовсе не чуждаюсь. Был пьян раз в жизни -- в день производства в офицеры.

Рассказы отца, детские игры (сабли, ружья, "война") -- все это настраивало на определенный лад. Мальчишкой я по целым часам пропадал в гимнастическом городке 1-го Стрелкового батальона, ездил на водопой и купанье лошадей с Литовскими уланами, стрелял дробинками в тире пограничников. Ходил версты за три на стрельбище стрелковых рот, пробирался со счетчиками пробоин в укрытие перед мишенями. Пули свистели над головами -- немножко страшно, но занятно очень, придавало вес в глазах мальчишек и вызывало их зависть"...

Я избрал военную карьеру.

Камера N1

("Проверка этапов жизни"...)

"Десять квадратных аршин пола. Окошко с железной решеткой. В двери небольшой глазок. Нары, стол и табурет. Дышать тяжело -- рядом зловонное место".

"Я лежал закрытый с головой шинелью, и под градом ругательств старался дать себе ясный отчет:

-- За что?"

"Отец -- суровый воин с добрейшим сердцем. До 30 лет крепостной крестьянин; сдан в рекруты; после 22 лет тяжелой солдатской службы николаевских времен, добился прапорщичьего чина. Вышел майором в отставку. Детство мое тяжелое, безотрадное. Нищета -- 45 рублей пенсии в месяц. Смерть отца. Еще тяжелее -- 25 рублей пенсии матери. Юность -- в учении и в работе на хлеб. Вольноопределяющимся -- в казарме на солдатском котле.

Офицерство.

Академия. Беззаконный выпуск. Жалоба, поданная государю на всесильного военного министра. Возвращение во 2-ю артиллерийскую бригаду. Борьба с отживающей группой старых крепостников; обвинение ими в демагогии. Генеральный штаб. Цензовое командование ротой в 183-м Пултусском полку. Вывел окончательно рукоприкладство. Неудачный опыт "сознательной дисциплины". Да, господин Керенский, и это было в молодости... Отменил негласно дисциплинарные взыскания -- "следите друг за другом, останавливайте малодушных -- ведь вы же хорошие люди -- докажите, что можно служить без палки". Кончилось командование: рота за год вела себя средне, училась плохо и лениво. После моего ухода старый сверхсрочный фельдфебель Сцепура собрал роту, поднял многозначительно кулак в воздух и произнес внятно и раздельно:

-- Теперь вам -- не капитан Деникин. Поняли?..

-- Так точно, г. фельдфебель.

Рота, рассказывали потом, скоро поправилась.

Потом манчжурская война. Боевая работа. Надежды на возрождение армии. Открытая борьба в удушаемой печати с верхами армии, против косности, невежества, привилегий и произвола; борьба за офицерскую и солдатскую долю. Время было суровое -- вся служба, вся военная карьера была поставлена на карту... Командование полком. Непрестанные заботы об улучшении солдатского быта. Теперь уже после Пултусского опыта -- требовательность по службе, но и бережение человеческого достоинства солдата. Как будто понимали тогда друг друга, и не были чужими. Опять война. Железная дивизия. Близость к стрелку, общая работа. Штаб -- всегда возле позиции, чтобы разделить с войсками и грязь, и тесноту, и опасности. Потом длинный страдный путь, полный славных боев, в которых общая жизнь, общие страдания и общая слава сроднили еще более и создали взаимную веру, и трогательную близость.

Нет, я не был никогда врагом солдату. Я сбросил с себя шинель и, вскочив с нар, подошел к окну, у которого на решетке повисла солдатская фигура, изрыгавшая ругательства.

-- Ты лжешь, солдат! Ты не свое говоришь! Если ты не трус, укрывшийся в тылу, если ты был в боях, ты видел, как умели умирать твои офицеры. Ты видел, что они...

Руки разжались, и фигура исчезла. Я думаю -- просто от сурового окрика, который, невзирая на беспомощность узника, оказывал свое атавистическое действие.

В окне и в дверном глазке появились новые лица"...

Уточним:

0x01 graphic

Долобский съезд князей - свидание князя Владимира Мономаха с князем Святополком.

Художник Алексей Данилович Кившенко

ДЛЯ ЧЕГО НУЖНЫ ВРАТА ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА

"На войну выходя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью ни еде не потворствуйте, ни сну; сторожевую охрану сами наряжайте, и ночью, расставив воинов со всех сторон, ложитесь, а рано вставайте; а оружия снимать с себя не торопитесь, не оглядевшись, из-за лености внезапно ведь человек погибает. Лжи остерегайтесь, и пьянства, и блуда, от того ведь душа погибает и тело. Как бы вы не шли походом по своим землям, не давайте отрокам, ни своим, ни чужим причинять вреда ни жилищам, ни посевам, чтобы не стали вас проклинать".

"Поучения" к сыновьям Владимира Мономаха

"Мытарства поступающих в Академию Генерального штаба начинались с проверочных экзаменов при окружных штабах. Просеивание этих контингентов выражалось такими приблизительно цифрами: держало экзамен при округах 1 500 офицеров; на экзамен в Академию допускалось 400-500; поступало 140-150; на третий курс (последний) переходило 100; из них причислялось к генеральному штабу 50. То есть после отсеивания оставалось всего 3,3%.

Выдержав благополучно конкурсный экзамен, осенью 1895 года я поступил в Академию.

Академическое обучение продолжалось три года".

Генрих Антонович Леер (4 апреля 1829, Нижний Новгород -- 16 апреля 1904, Санкт-Петербург) -- генерал от инфантерии, профессор военного искусства

" Академия в мое время, то есть в конце девяностых годов, переживала кризис.

От 1889 до 1899 года во главе Академии стоял генерал Леер, пользовавшийся заслуженной мировой известностью в области стратегии и философии войны. Его учение о вечных неизменных основах военного искусства, одинаково присущих эпохам Цезаря, Ганнибала, Наполеона и современной, лежало в основе всего академического образования и проводилось последовательно и педантично со всех военных кафедр.

Но постепенно и незаметно неподвижность мудрых догм из области идей переходила в сферу практического их воплощения.

Старился учитель -- Лееру было тогда около 80 лет, старились и приемы военного искусства, насаждаемые Академией, отставали от жизни".

" Трижды менялся взгляд на Академию -- то как на специальную школу комплектования Генерального штаба, то, одновременно, как на военный университет. Из Академии стали выпускать вдвое больше офицеров, чем требовалось для Генерального штаба, причем не причисленные к нему возвращались в свои части "для поднятия военного образования в армии".

Из "военного университета", однако, ничего не вышло. Для непривилегированного офицерства иначе, как через узкие ворота "генерального штаба", выйти на широкую дорогу военной карьеры в мирное время было почти невозможно. Достаточно сказать, что ко времени Первой мировой войны высшие командные должности занимало подавляющее число лиц, вышедших из Генерального штаба: 25% полковых командиров, 68-77% начальников пехотных и кавалерийских дивизий, 62% корпусных командиров...

А академисты второй категории, не попавшие в генеральный штаб, быть может, благодаря только нехватке какой-нибудь маленькой дроби в выпускном балле, возвращались в строй с подавленной психикой, с печатью неудачника в глазах строевых офицеров и с совершенно туманными перспективами будущего".

"В Зимнем Дворце давались периодически балы в тесном кругу высшей родовой и служебной знати.

Но первый бал -- открытие сезона -- был более доступен. На нем бывало тысячи полторы гостей. Гофмаршальская часть, между прочим, рассылала приглашения для офицеров петербургского гарнизона и в военные Академии.

Придворные чины, быстро скользя по паркету, привычными жестами очистили в середине грандиозного зала обширный круг, раздвинулись портьеры, и из соседней гостиной под звуки полонеза вышли попарно государь, государыня и члены царской семьи, обходя живую стену круга и приветливо кивая гостям. Затем государь с государыней уселись в соседней открытой гостиной, наблюдая за танцами и беседуя с приглашенными в гостиную лицами. Танцы шли внутри круга, причем по придворному этикету все гости стояли, так как стулья в зале отсутствовали".

0x01 graphic

Портрет генерала и государственного деятеля Михаила Ивановича Драгомирова, 1889

Художник И.Е Репин

" В мое время в Академии, как и в армии, не видно было интереса к активной политической работе. Мне никогда не приходилось слышать о существовании в Академии политических кружков или об участии слушателей ее в конспиративных организациях. Задолго до нашего выпуска, еще в дни дела Рыкачева, тогдашний начальник Академии, генерал Драгомиров, беседуя по этому поводу с академистами, сказал им:

-- Я с вами говорю, как с людьми, обязанными иметь свои собственные убеждения. Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить своему царю и его врагам.

Этой традиции, без сомнения, придерживались и позднейшие поколения академистов".

Из моей (А.К.) статьи " ПРАВДА ДРАГОМИРОВА И "КРИВДА" ТОЛСТОГО":

"Сейчас мало кому известно о той нешуточной полемике, которая в конце ХIХ - начале ХХ вв. развернулась на страницах русской печати. Л.Н. Толстой, признанный писатель, и генерал М.И. Драгомиров, высоко чтимый среди русского офицерства, сошлись в поединке за честь и достоинство офицерского звания. Это было сражение не просто двух достойных людей, а битва за умы соотечественников. Исход этого сражения мог сильно повлиять на отношение образованного общества к военному делу, офицерству, пониманию необходимости укреплять обороноспособность страны"...

См. далее:

Деникин: "Да что говорить про анонимные воззвания, когда бывший офицер, автор "Севастопольских рассказов" и "Войны и мира", яснополянский философ Лев Толстой сам писал брошюры, призывавшие армию к бунту и поучавшие: "Офицеры -- убийцы... Правительства со своими податями, с солдатами, острогами, виселицами и обманщиками-жрецами -- суть величайшие враги христианства".

" В академические годы сложилось мое политическое мировоззрение.

Я никогда не сочувствовал ни "народничеству" (преемники его социал-революционеры) -- с его террором и ставкой на крестьянский бунт, ни марксизму, с его превалированием материалистических ценностей над духовными и уничтожением человеческой личности.

Я приял российский либерализм в его идеологической сущности, без какого-либо партийного догматизма. В широком обобщении это приятие приводило меня к трем положениям: 1) Конституционная монархия, 2) Радикальные реформы и 3) Мирные пути обновления страны.

Это мировоззрение я донес нерушимо до революции 1917 года, не принимая активного участия в политике и отдавая все свои силы и труд армии".

"Первый год академического учения окончился для меня печально. Экзамен по истории военного искусства сдал благополучно у профессора Гейсмана... Но ... Гейсман со списком, читает отметки и в заключение говорит:

-- Кроме того, комиссия имела суждение относительно поручиков Иванова и Деникина и решила обоим прибавить по полбалла. Таким образом, поручику Иванову поставлено 7, а поручику Деникину 6Ґ.

Оценка знания -- дело профессорской совести, но такая "прибавка" -- была лишь злым издевательством: для перевода на второй курс требовалось не менее 7 баллов. Я покраснел и доложил:

-- Покорнейше благодарю комиссию за щедрость.

Провал. На второй год в Академии не оставляли и, следовательно, предстояло исключение".

" В конце концов принял наиболее благоразумное решение -- начать все с начала.

Вернулся в бригаду и через три месяца держал экзамен вновь на первый курс; выдержал хорошо (14-м из 150-ти) и окончил Академию"...

" Около 50 офицеров, среди которых был я, тогда штабс-капитан артиллерии, причислялись к корпусу Генерального штаба; остальным, также около 50-ти, предстояло вернуться в свои части.

И в этот список не вошел я и еще три офицера, лишенные таким образом прав.

Злая воля играла нашей судьбой, смеясь и над законом и над человеческим достоинством.

"На мой взгляд, оставалось только одно -- прибегнуть к средству законному и предусмотренному Дисциплинарным Уставом: к жалобе. Так как нарушение наших прав произошло по резолюции военного министра, то жалобу надлежало подать его прямому начальнику, т. е. государю.

Предложил товарищам по несчастью, но они уклонились.

Я подал жалобу на Высочайшее имя".

"Так шли неделя за неделей"...

"Я молчал и ждал".

"Во дворце нас построили в одну линию вдоль анфилады зал -- в порядке последнего незаконного списка старшинства. По прибытии Куропаткина и после разговора его с Сухотиным полковник Мошнин подошел к нам, извлек из рядов ниже меня стоявших трех товарищей по несчастью и переставил их выше -- в число назначенных в Генеральный штаб. Отделил нас интервалом в два шага... Я оказался на правом фланге офицеров, не удостоенных причисления".

"Ждали долго.

Наконец, по рядам раздалась тихая команда:

-- Господа офицеры!

Вытянулся и замер дворцовый арап, стоявший у двери, откуда ожидалось появление императора. Генерал Куропаткин, стоявший против нее, низко склонил голову.

Вошел государь.

По природе своей человек застенчивый, он, по-видимому, испытывал не малое смущение во время такого большого приема -- нескольких сот офицеров, каждому из которых предстояло задать несколько вопросов, сказать что-либо приветливое. Это чувствовалось по его добрым, словно тоскующим глазам, по томительным паузам в разговоре и по нервному подергиванию аксельбантом".

"Подошел, наконец, ко мне.

Я почувствовал на себе со стороны чьи-то тяжелые, давящие взоры... Скользнул взглядом: Куропаткин, Сухотин, Мошнин -- все смотрели на меня сумрачно и тревожно. Я назвал свой чин и фамилию.

Раздался голос государя:

-- Ну, а вы как думаете устроиться?

-- Не знаю. Жду решения Вашего Императорского Величества.

Государь повернулся вполоборота и вопросительно взглянул на военного министра. Генерал Куропаткин низко наклонился и доложил:

-- Этот офицер, Ваше Величество, не причислен к Генеральному штабу за характер.

Государь повернулся опять ко мне, нервно обдернул аксельбант и задал еще два незначительных вопроса: долго ли я на службе и где расположена моя бригада. Приветливо кивнул и пошел дальше.

Я видел, как просветлели лица моего начальства. Это было так заметно, что вызвало улыбки у некоторых близ стоявших чинов свиты...

У меня же от разговора, столь мучительно жданного, остался тяжелый осадок на душе и разочарование... в "правде воли монаршей"...

Мне предстояло отбыть лагерный сбор в одном из штабов Варшавского военного округа и затем вернуться в свою 2-ю Артиллерийскую бригаду".

Похороны героя.

Русско-японская война 1904-1905 гг.

РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА

Безусловно, мне (А.К.) есть что сказать по этой теме, но обратимся к А.Свечину:

"Николай II, выдвинувший задачу спрямить Великий сибирский путь через Манчжурию, захватив на Великом океане незамерзающую гавань Порт-Артура, втянуть Манчжурию и даже, может быть, часть Кореи в сферу русского влияния и русских интересов, - направлял русское государство к столкновению с молодым японским империализмом".

"Предстоявшее столкновение с Японией явилось тем более опасным, что политически к этому не были подготовлены не только широкие русские народные массы, не только русская буржуазия, долженствовавшая, казалось бы, откликнуться на династическую попытку к экспансии, но и государственный аппарат - министерства финансов, путей сообщения и, прежде всего, военное министерство". (см.: Свечин А. Эволюция военного искусства с древнейших времен до наших дней. В 2-х тт. - М.-Л., 1927-1928).

Обратимся к труду самого генерала А. Деникина:

"В результате войны успехи, одержанные желтой расой над белой, выдвинули Японию в ранг первоклассных держав, возбудили воспаленное воображение нации и окончательно определили пути японского империализма, нашедшего потом столь яркое изображение в так называемом "завещании Танаки". В этом документе -- докладе императору в июле 1927 года бывшего премьера и главы партии сейюкай, выработанном особой комиссией, имеются такие знаменательные строки: "Согласно завету Мейджи, наш первый шаг должен был заключаться в завоевании Формозы, а второй -- в аннексии Кореи. Теперь должен быть сделан третий шаг, заключающийся в завоевании Маньчжурии, Монголии и Китая. Когда это будет сделано, у наших ног будет вся остальная Азия. Раса Ямато сможет тогда перейти к завоеванию Мира". А так как поперек пути к завладению Китаем встали Соединенные Штаты, то "мы должны будем сокрушить их".

"Но, самое главное, мы недооценили военной силы Японии. Эту ошибку разделяли с нами военные штабы всех великих держав. Все военные агенты ходили в Японии впотьмах, благодаря трудности языка, крайней подозрительности и осторожности японского командования и, наконец, к чести японцев, почти полного отсутствия там того порочного элемента, который в других государствах идет на службу иностранного шпионажа. Ошибки были очень серьезные. Так, максимальным напряжением Японии считалась нами постановка под ружье 348 тысяч человек, причем на театр военных действий -- 253 тысячи. Между тем Япония призвала 2 727 000, из которых использовано было для войны 1 185 000, т. е. в три раза больше предположенного. Не принято было во внимание, что 13 японских резервных бригад получили такую организацию и вооружение, что могли выйти в бой наряду с полевыми дивизиями. К 1904 году в водах Дальнего Востока наша броненосная эскадра была равносильной японской, но состояла из судов разных систем; минные же и крейсерские суда уступали японским и в количестве, и в качестве".

"Очень плохо обстояло знакомство наше с качествами и духом японской армии. До 1895 г. ни русская военная литература, ни служебные органы не обращали на нее никакого внимания. Только с тех пор, и в особенности с 1901 года, это внимание усилилось. Причем почти единственным источником, из которого мы, офицеры Генерального штаба, могли черпать сведения об японской армии, был "не подлежавший оглашению" "Сборник материалов по Азии". Сведения поступали очень противоречивые: от предостерегающих и лестных отзывов об японской армии до уничижительной оценки военного агента, полковника Ванновского, который считал вооруженные силы Японии блефом, а армию ее опереточной. Ту армию, о которой ген. Куропаткин после первых боев доносил государю: "Мы имеем дело с весьма серьезным противником, отлично подготовленным, обладающим обширными и самыми усовершенствованными силами и средствами, многочисленным, весьма храбрым и отлично руководимым".

"По совокупности всех изложенных обстоятельств, война не могла быть популярна в русском обществе и в народе. И не только потому, что все сложные перипетии, предшествовавшие ей, держались в тайне, но и потому еще, что сама русская общественность, научные круги и печать очень мало интересовались Дальним Востоком. По словам Витте, "в отношении Китая, Кореи, Японии наше общество и даже высшие государственные деятели были полные невежды". Правая общественность, не вдаваясь в оценку правительственной деятельности, ответила патриотическими манифестациями; либеральная отнеслась к войне по-разному. Одни с патриотической тревогой, другие с безразличием, а потом и те, и другие использовали военные неудачи для сведения счетов с непопулярным правительством; левая общественность заняла явно пораженческую позицию. В брошюре, изданной социал-революционерами, под заглавием "К офицерам русской армии" говорилось: "Всякая ваша победа грозит России бедствием упрочения "порядка"; всякое поражение приближает час избавления. Что же удивительного, что русские радуются успехам наших противников"...

"В Польше не было попыток к народному восстанию. Отдельные террористические акты исходили исключительно от малочисленной "П. П. С.", в особенности с конца 1905 года, когда во главе боевой организации партии стал Иосиф Пилсудский. Эта же партия была единственной среди всех российских революционных организаций, которая -- за свой риск и страх, но от имени Польши -- пыталась войти в договорные отношения с японским штабом... В мае 1904 года Пилсудский поехал в Токио, с предложением сформировать польский легион для японской армии, организовать для японцев службу шпионажа, взрывать мосты в Сибири. За это от японцев для польского восстания требовалось оружие, снаряжение и деньги. И, кроме того, обязательство -- при заключении мирного договора с Россией потребовать предоставления Польше самостоятельности (!) Японцы приняли Пилсудского очень любезно, но отказали во всем. Разрешено было только выделить поляков-пленных в особые команды и допустить к ним антирусских пропагандистов. Денег японцы также не дали и только оплатили обратную поездку Пилсудского".

Адмирал С.О. Макаров, один из героев Русско-японская война 1904-1905 гг.

Сибирский экспресс

("Поезд наш отмечен был печатью рока"...)

"Получил место в Сибирском экспрессе. Встретил нескольких товарищей по генеральному штабу, ехавших также на Дальний Восток. Еще на вокзале узнал от своих спутников, что в нашем поезде едут адмирал Макаров, назначенный на должность Командующего Тихоокеанским флотом, и генерал Ренненкампф, назначенный начальником Забайкальской казачьей дивизии".

"В те дни, после разгрома у Порт-Артура нашей эскадры, больно отразившегося на настроении флота, да и всей России, назначение адмирала Макарова принято было страною с глубоким удовлетворением и внушало надежды. Заслуги его были разносторонни и широко известны. Боевой формуляр его начался в русско-турецкую войну 1877-1878 годов. Россия не успела еще тогда восстановить свой флот на Черном море. Макаров на приспособленном коммерческом пароходе "Вел. кн. Константин", с четырьмя минными катерами на нем, наводил панику на регулярный турецкий военный флот: взорвал броненосец, потопил транспорт с целым полком пехоты, делал налеты на турецкие порты... Впоследствии с отрядом моряков принял участие в Ахал-Текинском походе знаменитого генерала Скобелева. Обязанный своей карьерой исключительно самому себе, он исходил все моря, на всех должностях; разработал большой научный океанографический материал по Черному морю, Ледовитому и Тихому океанам, удостоившись премии Академии Наук; внес новые идеи своим трактатом о морской тактике; наконец, построив ледокол "Ермак", положил в России начало борьбе судоходства со льдами. Все это сделало его особенно популярным, и не было человека в России, который бы не знал имени Макарова и его "Ермака". Храбрый, знающий, честный, энергичный, он, казалось, самой судьбой предназначен был восстановить престиж Андреевского флага в Тихоокеанских водах. Адмирал Макаров со своим штабом ехал в отдельном вагоне. От чинов его штаба мы знали, что там идет работа: каждый день по нескольку часов адмирал занимался планом реорганизации флота, составлением наставлений для его маневрирования и боя. Иногда для собеседования приглашался туда ген. Ренненкампф. Несколько раз во время пути адмирал заходил в общий салон-вагон, где Ренненкампф представил ему нас -- сухопутных офицеров. Я не помню тогдашних разговоров, да и вряд ли они имели принципиальный характер. Но помню хорошо и его внешность -- характерно русское лицо, с окладистой бородой, с добрыми и умными глазами, и то обаяние, которое производила личность адмирала на его собеседников, и ту веру в него, которая невольно зарождалась у нас.

Погиб адмирал Макаров и чины его штаба... 8 марта он прибыл в Порт-Артур, проявил кипучую деятельность, реорганизовал технически и тактически морскую оборону, а главное, поднял дух флота. Но жестокая судьба распорядилась иначе: 12-го апреля броненосец "Петропавловск", на котором держал свой флаг адмирал Макаров, от взрыва мины в течение 2-х минут пошел ко дну, похоронив надежду России".

"От "Русского Инвалида" -- официальной газеты военного министерства -- ехал подъесаул П. Н. Краснов. Это было первое знакомство мое с человеком, который впоследствии играл большую роль в истории Русской Смуты как командир корпуса, направленного Керенским против большевиков на защиту Временного правительства, потом в качестве Донского атамана в первый период гражданской войны на Юге России; наконец -- в эмиграции и в особенности в годы второй мировой войны как яркий представитель германофильского направления. Человек, с которым суждено мне было столкнуться впоследствии на путях противобольшевистской борьбы и государственного строительства. Статьи Краснова были талантливы, но обладали одним свойством: каждый раз, когда жизненная правда приносилась в жертву "ведомственным" интересам и фантазии, Краснов, несколько конфузясь, прерывал на минуту чтение: -- Здесь, извините, господа, поэтический вымысел -- для большего впечатления... Этот элемент "поэтического вымысла", в ущерб правде, прошел затем красной нитью через всю жизнь Краснова -- плодовитого писателя, написавшего десятки томов романов; прошел через сношения атамана с властью Юга России (1918-1919), через позднейшие повествования его о борьбе Дона и, что особенно трагично, через "вдохновенные" призывы его к казачеству -- идти под знамена Гитлера".

"Подъехав к Омску, мы узнали, что командующим Маньчжурской армией назначен ген. Куропаткин. Это известие в общем произвело тогда благоприятное впечатление. Однако немногие, близко соприкасавшиеся с ним по службе, относились отрицательно к его назначению и предсказывали дурной конец. Особенно резко отзывался о нем известный военный авторитет, ген. Драгомиров: "Я, подобно Кассандре, -- писал он, -- часто говорил неприятные истины, вроде того, что предприятие, с виду заманчивое, успеха не сулит; что скрытая ловко бездарность для меня была явной тогда, когда о ней большинство еще не подозревало"... Но большинство провидцев стали таковыми только post factum. Над Куропаткиным веял еще ореол легендарного генерала Скобелева, у которого он был начальником штаба; ценилась его работа по командованию войсками и управлению Закаспийской областью; наконец, и то обстоятельство, что к высоким постам он прошел, не имея никакой протекции, по личным заслугам. Широкие круги, и военные и общественные, и большая часть прессы, при обсуждении кандидатур на командование армией, называли имя Куропаткина. В то время, перед самой войной, Куропаткин подавал в отставку и был в немилости. И если государь назначил командующим именно его, то только подчиняясь общественному настроению. Да и трудно сказать, на ком тогда мог остановиться его выбор. Итак, надо признать, что в выборе Куропаткина ошибся не только государь, но и Россия".

Командующий русскими войсками А.Н. Куропаткин.

Русско-японская война 1904-1905 гг.

Наместник царя и бесправный командующий

"В разгаре этих переговоров, неожиданно для всех, не исключая и правительства, 30 июля 1903 года государь учредил наместничество на Дальнем Востоке, включив в него Приамурское генерал-губернаторство, Квантунский округ и российские учреждения и войска в Маньчжурии. Наместником был назначен адмирал Алексеев, в руки которого, как непосредственного докладчика государю, перешли дальневосточные дела. Министерства военное и иностранных дел отошли на задний план. Решительный поборник мирного разрешения дальневосточной проблемы Витте был устранен с поста министра финансов; Куропаткин подал в отставку, но был задержан и получил продолжительный отпуск. Выдвинутый на свой пост дворцовой интригой, адмирал Алексеев -- не флотоводец, не полководец и не дипломат -- находился под сильным влиянием закулисной политики Абазы-Безобразова, вносившей в ход переговоров характер раздражения и большей требовательности, чем то было со стороны министерств".

"Ни командный состав, ни офицерство, ни Генеральный штаб, за исключением узкого круга лиц, соприкасавшихся с областью международной политики. Ни, тем более, русская общественность. Между тем в начале 1903 года широко распространилось известие, что вице-адмирал Абаза и отставной штабс-ротмистр Безобразов, возведенный вскоре неожиданно для всех в высокое звание "статс-секретаря Его Величества", в компании высокопоставленных лиц, приобрели концессию на эксплуатацию лесов Северной Кореи, и что туда, для охраны дроворубов, вводятся военные отряды. Тайные дипломаты, вроде Абазы, ставили не раз членов правительства перед свершившимся фактом. А страну и те, и другие держали в полном неведении".

"Военный министр Куропаткин (1900) считал нашу западную границу "находящейся еще в небывалой в истории России опасности" и требовал укрепления там нашего военного положения без разбрасывания сил и средств "на внешние предприятия". На огромной территории Дальнего Востока к началу 1904 года находилось всего 108 батальонов, 66 конных сотен и 208 орудий, т. е. около 100 тысяч офицеров и солдат. Подкрепления могли подвозиться из России с громадных расстояний, причем пропускная способность Сибирской магистрали равнялась всего 3 парам сквозных поездов в сутки. Между тем, с точки зрения чисто военной, нужно было или не выходить к Порт-Артуру, или, решившись на этот шаг, необходимо было тогда же сосредоточить крупные силы в Приамурском крае и в Квантуне".

0x01 graphic

Возвращение с войны.

Художник Корзухин Алексей Иванович (1835-1894)

"Армия по существу была крестьянской"

Русский солдат. Сообразно распределению населения России, состав армии был такой: 80% крестьян, 10% рабочих и 10% прочих классов. Следовательно, армия по существу была крестьянской. Благодаря освобождению от воинской повинности многих инородческих племен, неравномерному уклонению от призыва и другим причинам, главная тяжесть набора ложилась на чисто русское население. Одеяла были мечтой -- наших ротных командиров, но казенного отпуска на них не было. Обмундирование старой русской армии обладало одним крупным недостатком: оно было одинаковым для всех широт -- для Архангельска и для Крыма. При этом до японской войны никаких ассигнований на теплые вещи не полагалось, и тонкая шинелишка покрывала солдата одинаково и летом и в русские морозы. Чтобы выйти из положения, части старались, насколько позволяла их экономия, заводить в пехоте -- суконные куртки из изношенных шинелей, в кавалерии, которая была побогаче (фуражная экономия) -- полушубки."

"Пища солдата отличалась необыкновенной скромностью. Типичное суточное меню: утром -- чай с черным хлебом; в обед -- борщ или суп с Ґ фунтом мяса или рыбы (после 1905 года -- 3/4 фунта) и каша; на ужин -- жидкая кашица, заправленная салом. По числу калорий и по вкусу пища была вполне удовлетворительна и, во всяком случае, питательнее, чем та, которую крестьянская масса имела дома. Злоупотреблений на этой почве почти не бывало. Солдатский желудок был предметом особой заботливости начальников всех степеней. "Проба" солдатской пищи была традиционным обрядом, выполнявшимся самым высоким начальником, не исключая государя, при посещении казарм в часы обеда или ужина".

"До 60-х годов прошлого столетия, то есть до великих реформ императора Александра II, телесные наказания и рукоприкладство, как и во всех европейских армиях, являлись основным началом воспитания войск. Тогда физическое воздействие распространено было широко в народном быту, в школах, в семьях. С 60-х же годов и только до первой революции телесное наказание допускалось лишь в отношении солдат, состоявших по приговору суда в "разряде штрафованных". Нужно заметить, что русское законодательство раньше других армий покончило с этим пережитком средневековья, ибо даже в английской армии телесные наказания были отменены только в 1880 году, а в английском флоте -- в 1906-м. Вообще русское военное законодательство, карательная система и отношение к солдату были несравненно гуманнее, нежели в других первоклассных армиях "более культурных народов". В германской армии, например, царила исключительная жестокость и грубость. Там выбивали зубы, разрывали барабанные перепонки, заставляли в наказание есть солому или слизывать языком пыль с сапог... Об этом говорила возмущенно не только пресса, но и официальные приказы. В течение одного, например, 1909 года вынесено было 583 приговора военными судами за жестокое обращение начальников с солдатами... В австрийской армии существовали такие наказания, как подвешивание, когда солдата со связанными и скрюченными назад руками привязывали к столбу так, что он мог касаться земли только кончиками больших пальцев ног; в таком положении, обыкновенно в обморочном состоянии, человека держали в течение нескольких часов... Заковывание в кандалы, при котором человеку цепью коротко прикручивали правую руку к левой ноге и в согнутом таким образом положении выдерживали шесть часов. Такая система сохранялась до 1918 года, т. е. до крушения австрийской армии. У нас установлены были наказания и арест, назначение не в очередь на работы, воспрещение отпуска, смещение на низшие должности. Не скрою, бывали и в нашей армии грубость, ругня, самодурство, случалось еще и рукоприкладство, но с конца 80-х годов в особенности -- только как изнанка казарменного быта -- скрываемая, осуждаемая и преследуемая. Но было, и гораздо чаще, другое: сердечное попечение, заботливость о нуждах солдата, близость и доступность. Русский военный эпос полон примеров самопожертвования -- как из-под вражеских проволочных заграждений, рискуя жизнью, ползком вытаскивали своих раненых -- солдат офицера, офицер солдата".

Русский солдат. Пример. "В японском плену находился раненый капитан Каспийского полка Лебедев. Японские врачи нашли, что можно спасти ему ногу от ампутации, прирастив пласт живого человеческого мяса с кожей... Двадцать солдат из числа находившихся в лазарете предложили свои услуги... Выбор пал на стрелка Ивана Канатова, который дал вырезать у себя без хлороформа кусок мяса... Этот эпизод проник в японскую печать и произвел большое впечатление в стране".

"Военная наука трудно давалась нашему солдату-крестьянину, благодаря отсутствию допризывной подготовки, отсутствию у нас спорта и благодаря безграмотности. Перед Первой мировой войной призывы давали до 40% безграмотных. И армия, в которой с 1902 года введено было всеобщее обучение грамоте, сама должна была восполнять этот пробел, выпуская ежегодно до 200 тысяч запасных, научившихся грамоте на службе. Во всяком случае выручала солдатская смекалка, свойственная русскому человеку вообще, проявлявшаяся в легкой приспособляемости к самым сложным и трудным обстоятельствам походной и боевой жизни".

Евреи. Пример. "Жил в Беле один "миллионер", по фамилии Пижиц. Нажился он на арендах и подрядах военному ведомству: казармы, ремонты, отопление и проч. Там же жил некий Финкельштейн, занимавшийся тем же, которого конкуренция с Пижицем разорила. Финкельштейн питал ярую ненависть к Пижицу и чем мог, как мог, старался ему повредить. Писал разоблачения и доносы во все учреждения, но безрезультатно. У Пижица была "рука" в штабе округа и у губернатора. В результате он правдами и неправдами стал монопольным поставщиком на всю губернию. У Пижица был сын Лейзер, которому подошел срок поступить в солдаты. Пижиц роздал "денежные подарки" членам "Бельского воинского присутствия" и был уверен, что сына его освободят, хотя физических недостатков он не имел. Пижиц знал, что председатель этой комиссии также не брезгает "денежными подарками". Собрался в Варшаву. Председателю комиссии доложили, что его желает видеть Пижиц. Посетитель долго и неприлично торговался и наговорил председателю таких дерзостей, что тот вытолкал его за двери. Финкельштейн... ибо это был Фин-кельштейн, а не Пижиц... слетел стремглав с лестницы и исчез. Когда на другой день настоящий Пижиц явился на квартиру председателя, то доложивший о нем лакей вернулся и сказал изумленному Пижицу, что его не велено пускать на порог... А через несколько дней в один из полков за Урал был отправлен молодой солдат Лейзер Пижиц.

Рассказ мой, с вымышленными, конечно, именами, изобиловал фактическими и глубоко комичными деталями. Нужно знать жизнь уездного захолустья, чтобы представить себе, какой произошел там переполох. Гневался очень губернатор; воинский начальник поспешил перевестись в другой город; докторша перестала отвечать на приветствие; Пижиц недели две не выходил из дому; а Финкельштейн, гуляя по главной улице города, совал всем знакомым номер газеты, говоря: -- Читали? Так это же про нас с Пижицем написано! Так жили мы, работали и развлекались в бельском захолустье".

0x01 graphic

Александр Македонский перед Диогеном, 1787

Художник Тупылев И. Ф.

Уроки русско-японской войны

"строптивые младотурки"

"Японская война привела нас и к другому "открытию", что командному составу необходимо учиться. До войны начальник, начиная с должности командира полка, мог жить спокойно с тем "научным" багажом, который был вынесен из военного или юнкерского училища; мог не следить вовсе за прогрессом военной науки, и никому в голову не приходило поинтересоваться его познаниями. Какая-либо поверка почиталась бы оскорбительной. Общее состояние части и отчасти только управление ею на маневрах давали критерий для оценки начальника. Последнее, впрочем, весьма относительно: при нашем всеобщем благодушии грубые ошибки сходили безнаказанно.

"Как туго входила в сознание военных верхов идея необходимости учиться, свидетельствует эпизод, случившийся в 1911 году. По инициативе военного министра Сухомлинова была организована в Зимнем дворце военная игра с участием вызванных для этой цели командующих войсками округов -- будущих командующих армиями. Игра должна была вестись в присутствии государя, который лично принимал участие в составлении первоначальных директив, в качестве будущего Верховного главнокомандующего. В залах дворца все было приготовлено для ведения игры. Но за час до назначенного срока главнокомандующий войсками Петербургского военного округа, великий князь Николай Николаевич добился у государя ее отмены... Сухомлинов, поставленный в неловкое положение, подал в отставку, которая не была принята. Только в 1914 году, перед самой войной, в Киеве Главному управлению Генерального штаба удалось провести военную игру, старшими участниками которой были будущий главнокомандующий и командующие армиями на Австрийском фронте".

"В результате введения нового пенсионного устава, новых аттестационных правил и проверки знаний старших начальников, начался и добровольный уход многих и принудительное отсеивание, которое армейский юмор окрестил названием "избиение младенцев". В течение 1906-1907 годов было уволено и заменено от 50 до 80% начальников, от командира полка до командующего войсками округа. Приостановленный было в 1906 году Закон о предельном возрасте, в 1910 г. был восстановлен, способствуя омоложению офицерского корпуса. Поднялся также и образовательный ценз: в списке генералов в 1912 году было 55,2% окончивших одну из военных академий. Все эти мероприятия если и не могли за 10 лет пересоздать командный состав, то, во всяком случае, значительно подняли его уровень по сравнению с эпохой японской войны. Неудачи минувшей войны и отношение общества и печати к офицерству поколебали во многих офицерах веру в свое призвание. И начался "исход", продолжавшийся примерно до 1910 года и приведший в 1907 году к некомплекту в офицерском составе армии до 20%.

"Наряду с "бегством" одних, маньчжурская неудача послужила для большинства моральным толчком к пробуждению, в особенности среди молодежи. Никогда еще, вероятно, военная мысль не работала так интенсивно, как в годы после японской войны. О необходимости реорганизации армии говорили, писали, кричали. Усилилась потребность в самообразовании, значительно возрос интерес к военной печати".

Офицер. Тайные организации. Пример. "В 1909 году военный министр секретным циркуляром сообщил старшим начальникам о возникновении тайных офицерских организаций, поставивших себе якобы целью ускорить насильственными мерами, по их мнению, "медленный и бессистемный ход реорганизации армии". Министр требовал принятия мер против этого явления... Об организациях подобного типа я никогда не слышал и уверен, что они и не существовали. Были явления другого порядка. Еще осенью 1905 года, после заключения мира с Японией, в отряде ген. Мищенко, по инициативе старшего адъютанта штаба, капитана Хагандокова, состоялось собрание десятка офицеров для обсуждения предложенного им проекта офицерского союза, основанного на выборном начале и имевшего целью оздоровление армии. Я присутствовал на двух таких собраниях до отъезда своего в Европейскую Россию. Цель была благая, но та форма, в которую должно было вылиться сообщество -- что-то вроде офицерского совдепа, -- казалась несродною военному строю, и потому я не принял участия в осуществлении проекта".

"Позднее я узнал из газет, что в мае 1906 г. в Петербурге, с разрешения военного министра Ридигера, состоялось заседание вновь возникшего общества, принявшего наименование "Обновление". Открытое собрание это привлекло большую офицерскую аудиторию, главным образом, благодаря слуху, что членом общества состоит популярный ген. Мищенко. Временный председатель "Обновления", капитан Хагандоков изложил программу общества -- самую благонамеренную: самообновление и самоусовершенствование; подготовка кадров, соответствующих современным требованиям войны; борьба с рутиной и косностью, "принесшими так много горя Государю и Отечеству". Устав общества представлен был военному министру, который его не утвердил. Тем дело и кончилось".

Младотурки. "По инициативе А. И. Гучкова и ген. Василия Гурко, под председательством последнего, образовался военный кружок из ряда лиц, занимавших ответственные должности по военному ведомству, который вошел в контакт с умеренными представителями Комиссии по государственной обороне. Многие участники кружка, как ген. Гурко, полковники Лукомский, Данилов и другие, играли впоследствии большую роль в Первой мировой войне. Все эти лица не имели никаких политических целей, хотя за ними и утвердилась шутливая кличка "младотурок". Лукомский и трое других участников вышли из состава кружка. "Мы не могли, -- писал мне впоследствии Лукомский, -- добиваться, чтобы Дума отвергала законопроекты, скрепленные нашими подписями". В отношении других, более "строптивых младотурок", в том числе и самого Гурко, Сухомлинов, после доклада государю, принял меры к "распылению этого соправительства", как он выражался, предоставив им соответственные должности вне Петербурга".

Справка из статьи А. Верховского (Военный вестник.- 1922.- N 17-18):

"В академии начался расцвет мысли. Несмотря на то, что "новый режим" продержался всего 3 года, с 1911 по 1913 гг., военная литература обогатилась работами Изместьева, Головина, Черемисова, Марушевского, Незнамова, Матковского, В. Новицкого, Кельчевского и др.

Это были первые всходы новой школы, быстро срезанные руководящими верхушками, почувствовавшими в ее развитии опасность.

"Единственный критериум - разум" - это было неприемлемо в старой армии, потому, что офицеры-слушатели, как тогда об этом с ужасом шептались кумушки в питерских гостиный, "стали думать".

Против новой системы преподавания были сосредоточены нужные силы, и его судьба быстро разрешилась.

Съезд объединенного дворянства прямым давлением на Николая II, даже помимо военного министра, в 24 часа устранил Щербачева, бывшего в эту пору начальником академии.

Головин был отправлен командовать полков в "деревню, в глушь".

Другие деятели реформы также постепенно были вытеснены и, выдвинутый тем же съездом дворянства Янушкевич пришел в академию с директивой вернуть ее " на путь доблестных предков", т.е. сделать ее прежней "барской учебной командой".

Армия. Генерал Пузыревский. Пример из труда А. Деникина:

"Варшавским округом правил состоявший в должности бессменно в течение 10 лет "гуркинский" начальник штаба, ген. Пузыревский. Блестящий профессор Военной Академии, автор премированного Академией Наук труда, преподаватель истории военного искусства наследнику -- будущему императору Николаю II, участник русско-турецкой войны, он был человеком острого слова, тонкой иронии и беспощадных характеристик. Принадлежал к категории "беспокойных" и имел много врагов. Поэтому не был привлечен на японскую войну и до конца жизни не получил военного округа. Нашел "умиротворение" впоследствии в спокойном кресле члена Государственного Совета (верхняя палата), после чего вскоре умер. "Его светлость полагает" или "Командующий войсками приказал" -- это был лишь официальный штамп на бумагах нашего штаба, иногда весьма важных, но не восходивших к докладу выше кабинета Пузыревского. Ген. Пузыревский в 1902 году назначен был на безличную должность "помощника командующего войсками" Варшавского округа. Его заместители по должности начальника штаба были люди гораздо меньшего калибра, но и при них продолжался этот странный порядок управления в округе, наиболее важном стратегически ("Передовой театр") и содержавшем наибольшую численно армию. И тем не менее войска Варшавского округа продолжали стоять на должной высоте. Настолько живуч военный быт и военные традиции".

"Впрочем, светлейший князь Имеретинский в начале своего командования сделал попытку освободиться от опеки Пузыревского. Поводом послужил инцидент на прощальном обеде, данном в Петербурге уезжавшему Имеретинскому. Когда кто-то предложил тост за успехи нового командующего, жена военного министра, г-жа Куропаткина, дама весьма экстравагантная, довольно громко обратилась к князю: -- Э, что там говорить! Приедете в Варшаву и попадете в руки Пузыревского, как другие... Князь покраснел и ничего не ответил. Кн. Имеретинский терпел такое истязание неделю и, наконец, сдался. По-прежнему из кабинета ген. Пузыревского стали выходить приказания и заключения со штампом: "Его светлость полагает"... "Командующий войсками приказал"...

Аттестация. Офицер. Пример. "Полковник Бобруйского полка Пляшкевич, отличнейший боевой офицер, был аттестован "вне очереди" на полк. В перечне его моральных качеств командир полка, между прочим, пометил: "Пьет мало". Каково же было наше удивление, когда через некоторое время пришло грозное предписание командующего, в котором объявлено было Пляшкевичу "предостережение" -- за то, что "пьет", а начальнику бригады и командиру полка -- выговор за неправильное удостоение. Тщетно было объяснение командира полка, что он хотел подчеркнуть именно большую воздержанность Пляшкевича... Сандецкий ответил, что его не проведут: уж если упомянуто о "питии", то значит Пляшкевич "пьет здорово".

Пресса военная того времени. "Разведчик". Пример для других "писателей".

"В 1885 году у отставного капитана Березовского, владельца военно-книжного дела, возникла мысль об издании военного журнала. Его горячо поддержал ген. Драгомиров, в то время начальник Академии Генерального штаба. Несмотря на сочувствие делу и других видных представителей военной профессуры, начинание это в военном министерстве встретило категорическое противодействие. Сама мысль о распространении в армии частного военного органа объявлена была опасной ересью. В 1886 году Березовскому, без прямого разрешения, удалось выпустить нечто вроде журнала, но без права "ставить название и номер". Еще через два года министерство разрешило поставить заголовок ("Разведчик"). И только после шести лет борьбы, когда император Александр III, которому случайно попался на глаза "Разведчик", приказал доставлять ему журнал, последний получил легальное право на существование. Тем не менее, несмотря на монаршее внимание и сотрудничество с самого основания "Разведчика" таких видных лиц, как генералы Драгомиров, Леер, Газенкампф и др., журнал еле влачил существование, преодолевая с трудом не только препятствия сверху, но и инертность военной среды, с трудом усваивавшей совместимость свободы слова и критики с требованиями военной дисциплины. Только в 1896 году журнал стал окончательно на ноги, приобретая все большее распространение и популярность. "Разведчик" был органом прогрессивным, пользовался, как и вообще частная военная печать, с конца девяностых годов, и в особенности после 1905 года, широкой свободой критики не только в изображении темных сторон военного быта, но и в деликатной области порядка управления, командования, правительственных распоряжений и военных реформ. И, во всяком случае, несравненно большей свободой, чем было во Франции, в Австрии и в Германии. Во Франции ни один офицер не имел права напечатать что-либо без предварительного рассмотрения в одном из отделов военного министерства. Генералы П, и Февралев были уволены в отставку и скоро умерли".

"Могли ли Маньчжурские армии вновь перейти в наступление и одержать победу над японцами? Обратимся к чисто объективным данным. Ко времени заключения мира русские армии на Сипингайских позициях имели 446Ґ тыс. бойцов (под Мукденом -- около 300 тыс.); располагались войска не в линию, как раньше, а эшелонирование в глубину, имея в резерве общем и армейских более половины своего состава, что предохраняло от случайностей и обещало большие активные возможности; фланги армии надежно прикрывались корпусами генералов Ренненкампфа и Мищенко; армия пополнила и омолодила свой состав и значительно усилилась технически -- гаубичными батареями, пулеметами (374 вместо 36), составом полевых железных дорог, беспроволочным телеграфом и т. д.; связь с Россией поддерживалась уже не 3-мя парами поездов, как в начале войны, а 12 парами. Наконец, дух маньчжурских армий не был сломлен, а эшелоны подкреплений шли к нам из России в бодром и веселом настроении. Японская армия, стоявшая против нас, имела на 32% меньше бойцов. Страна была истощена. Среди пленных попадались старики и дети. Былого подъема в ней уже не наблюдалось. Тот факт, что после нанесенного нам под Мукденом поражения японцы в течение 6 месяцев не могли перейти вновь в наступление, свидетельствовал по меньшей мере об их неуверенности в своих силах. Но.... войсками нашими командовали многие из тех начальников, которые вели их под Ляояком, на Шахэ, под Сандепу и Мукденом. Послужил ли им на пользу кровавый опыт прошлого? Проявил ли бы штаб Линевича более твердости, решимости, властности в отношении подчиненных генералов и более стратегического уменья, чем это было у Куропаткина? Россия отнюдь не была побеждена. Армия могла бороться дальше. Но... Петербург "устал" от войны более, чем армия. К тому же тревожные признаки надвигающейся революции, в виде участившихся террористических актов, аграрных беспорядков, волнений и забастовок, лишали его решимости и дерзания, приведя к заключению преждевременного мира".

0x01 graphic

Гапон читает петицию в собрании рабочих.

Рисунок неизвестного художника

Бунт демобилизуемых запасных солдат

"Первая революция -- в Сибири и на театре войны. Харбин был центром управления Китайских железных дорог, средоточием всех управлений тыла армии и массы запасных солдат, подлежавших эвакуации. Изданный под влиянием народных волнений Манифест 30 октября, давший России конституцию, ударил, словно хмель, в головы людям и, вместо успокоения, вызвал волнения на почве непонимания сущности реформы или стремления сейчас же явочным порядком осуществить все свободы и "народовластие". Эти сумбурные настроения в значительной мере подогревались широкой пропагандой социалистических партий, причем на Дальнем Востоке более заметна была работа социал-демократов. Не становясь во главе революционных организаций и не проводя определенной конструктивной программы, местные отделы социалистических партий во всех своих воззваниях и постановлениях исходили из одной негативной предпосылки: -- Долой! Сама Сибирская магистраль перешла в управление "смешанных забастовочных комитетов", фактически устранивших и военное, и гражданское начальство дорог. Самозваные власти ни в какой степени не представляли избранников народа, комплектуясь из элемента случайного, по преимуществу "более революционного" или, имевшего ценз "политической неблагонадежности" в прошлом".

Революция. Примеры. "Во Владивостоке комендант крепости, ген. Казбек, стал пленником разнузданной солдатской и городской толпы. В Харбине начальник тыла, ген. Надаров, не принимал никаких мер против самоуправства комитетов. В Чите военный губернатор Забайкалья, ген. Холщевников, подчинился всецело комитетам, выдал оружие в распоряжение организуемой ими "народной самообороны", утверждал постановления солдатских митингов, передал революционерам всю почтово-телеграфную службу и т. д. Штаб Линевича, отрезанный рядом частных почтово-телеграфных забастовок от России, пребывал в полной прострации, а сам главнокомандующий устраивал в своем вагоне совещание с забастовочным комитетом Восточно-китайской железной дороги, уступая его требованиям... Многие начальники были оглушены свалившимся им на головы Манифестом, устанавливающим новые формы государственного строя, в которых они поначалу не разобрались. Тем более что привычных "указаний свыше", вследствие перерыва связи со столицей, первое время не было. А из России ползли лишь темные слухи о восстании в Москве и Петербурге и даже о падении царской власти"...

"В революционное движение вклинился привходящим элементом -- бунт демобилизуемых запасных солдат. Единственным лозунгом их был клич: -- Домой! Они восприняли свободу, как безначалие и безнаказанность. Они буйствовали и бесчинствовали по всему армейскому тылу, в особенности возвратившиеся из японского плена и там распропагандированные матросы и солдаты. Они не слушались ни своего начальства, ни комитетского, требуя, возвращения домой сейчас, вне всякой очереди и не считаясь с состоянием подвижного состава и всех трудностей, возникших на огромном протяжении -- в 10 тыс. километров -- Сибирского пути. Ехал бесконечно долго по целому ряду новоявленных "республик" -- Иркутской, Красноярской, Читинской и др. Жил несколько недель среди эшелонов запасных, катившихся, как саранча, через Урал домой, наблюдал близко выплеснутое из берегов солдатское море".

"Пока наш почтовый поезд, набитый офицерами, солдатами и откомандированными железнодорожниками, пытался идти легально, по расписанию, мы делали не более 100-150 км в сутки. Над нами издевались встречные эшелоны запасных; поезд не выпускали со станций; однажды мы проснулись на маленьком полуразрушенном полустанке, без буфета и воды -- на том же, где накануне заснули... Оказалось, что запасные проезжавшего эшелона, у которых испортился паровоз, отцепили и захватили наш. Стало очевидным, что с "легальностью" никуда не доедешь. Собрались мы четверо оказавшихся в поезде полковников и старшего, командира одного из Сибирских полков, объявили комендантом поезда. Назначен был караул на паровоз, дежурная часть из офицеров и солдат, вооруженных собранными у офицеров револьверами, и в каждом вагоне -- старший. От первого же эшелона, шедшего не по расписанию, отцепили паровоз, и с тех пор поезд наш пошел полным ходом. Этот "майн-ридовский" рейд в модернизованном стиле свидетельствует, как в дни революции небольшая горсть смелых людей могла пробиваться тысячи километров среди хаоса, безвластия и враждебной им стихии попутных "республик" и озверелых толп".

Революция. Пример. Между тем Петербург пришел в себя и стал принимать решительные меры. По инициативе главы правительства гр. Витте, для восстановления порядка на Сибирской магистрали были командированы воинские отряды. Ген. Ренненкампф выступил из Харбина 22 января 1906 г. с дивизией, шел, не встречая сопротивления, восстанавливая железнодорожную администрацию и усмиряя буйные эшелоны запасных. Усмирение производилось обыкновенно таким способом: высадит из поезда мятежный эшелон и заставит идти пешком километров за 25 по сибирскому морозу (30-40 град, по Реомюру) до следующей станции, где к определенному сроку их ждал порожний состав поезда. Подойдя к Чите, считавшейся наиболее серьезным оплотом революционного движения, Ренненкампф остановился и потребовал сдачи города. После нескольких дней переговоров Чита сдалась без боя. Ренненкампф сменил высших администраторов Забайкальской области, отобрал у населения оружие и арестовал главных руководителей мятежа, предав их военному суду".

"Государь, крайне недовольный бездействием ген. Линевича в отношении революционного движения, приказал ему немедленно выехать в Россию, не дожидаясь приезда его заместителя, ген. Гродекова.

Такой же приказ получил и ген. Куропаткин, который в отношении революции держал себя твердо и разумно. Причем Куропаткину повелено было ехать морем через Владивосток, высадиться в одном из портов Черного моря, где ждать дальнейших распоряжений. Словом -- ссылка".

"Обиженный Куропаткин ответил телеграммой, донося, что, по состоянию здоровья, он не может выдержать такого длительного морского путешествия, чуть не кругом света, и просил дать ему возможность, не откладывая, вместе со своими сотрудниками закончить "Отчет" о своем командовании. По-видимому, этот "Отчет", о составлении которого знали в Петербурге и боялись разного рода неожиданностей, и послужил причиной таких необычных мер в отношении Куропаткина. В конце концов он получил приказ -- выехать по железной дороге "с первым отходящим эшелоном", не останавливаться в Петербурге и его окрестностях, проживать в своем имении, в Шешурино (Псковской губ.), воздержаться от всяких интервью, от оправданий и высказываний в печати.

Впоследствии эти ограничения были сняты. В Шешурине Куропаткин оканчивал свой "Отчет", составивший четыре солидных тома. Нося характер самооправдания и часто не беспристрастно освещая события, труд этот все же давал обильный фактический материал, а 4-й том его, в котором подводились "итоги" и разбирались армейские язвы и причины наших неудач, представлял особенный интерес. В Шешурине помогал Куропаткину редактировать 4-й том мой приятель подполковник генерального штаба Крымов. Куропаткин рассказывал Крымову, как однажды, еще до войны, государь обратился: к нему: -- Я слышал, Алексей Николаевич, что вы ведете дневник. Интересно было бы прочесть что-нибудь. -- Слушаю, Ваше Величество! Куропаткин отобрал две-три тетрадки с более или менее нейтральным содержанием и при очередном докладе вручил их государю. Возвращая потом тетрадки, государь сухо сказал: -- Да, интересно. Велико было смущение Куропаткина, когда он обнаружил, что одна тетрадка попала ошибочно, и в ней содержался крайне резкий отзыв по поводу предполагавшегося награждения свитским званием одного из лиц, причастных к концессии на Ялу... Куропаткин считал, что с этого именно времени (начало 1903 года) началось охлаждение к нему государя".

Черные списки офицеров

"После японской войны и первой революции, невзирая на выяснившуюся лояльность офицерского корпуса, он был тем не менее взят под особый надзор сыскных органов, и командирам полков периодически присылались весьма секретные "черные списки" "неблагонадежных" офицеров, для которых закрывалась дорога к повышению. Трагизм этих списков заключался в том, что оспаривать обвинение было почти безнадежно, а производить свое негласное расследование не разрешалось. "Черные списки" составлялись по трем линиям: департамента полиции, жандармской и особой -- военной, созданной Сухомлиновым в бытность его министром. В каждом штабе военного округа учреждена была должность начальника контрразведки, во главе которой стоял переодетый в штабную форму жандармский офицер. Круг деятельности его официально определялся борьбой с иностранным шпионажем"...

""Линия" эта была совершенно самостоятельна и возглавлялась жандармским полковником Мясоедовым, непосредственно подчиненным Сухомлинову и пользовавшимся его полным доверием. В распоряжение Мясоедова предоставлены были министром крупные суммы. Еще в 1912 г. во время рассмотрения бюджета военного министерства в комиссии Государственной Думы Гучков обрушился на военного министра Сухомлинова по поводу крупного ассигнования на мясоедовскую работу, забронированного формулой, которой министр заведомо злоупотреблял: "На расходы, известные Его Императорскому Величеству". Гучков поведал собранию, что Мясоедов, служивший в жандармском корпусе, был выгнан со службы за ряд уголовных дел, в том числе за скупку в Германии оружия и тайную перепродажу его в России. Сухомлинов, невзирая на это, не только определил его вновь на службу и приблизил к себе, но и поставил во главе столь ответственного учреждения. В комиссии разыгралась бурная сцена, Сухомлинов покинул заседание. Слухи о происшедшем проникли в печать. Мясоедов вызвал Гучкова на дуэль, которая окончилась бескровно. Инцидент этот вызвал беспокойство и при дворе, но Сухомлинов сумел убедить Государя, что все это лишь интрига против него лично со стороны его врагов -- Гучкова и помощника военного министра. В результате последний был устранен от должности. Но и Мясоедов, спустя некоторое время, был освобожден от службы. В начале первой мировой войны, благодаря лестной рекомендации Сухомлинова, Мясоедов вновь вышел на поверхность, получив назначение на Западный фронт по разведочной части. Но в 1915 г. он был уличен в шпионаже в пользу Германии, судим военным судом и казнен...

"Как только мы прибыли на сборный пункт, нас ошеломила весть, распространившаяся, как молния: вчера вечером в Киевском театре на торжественном представлении, в присутствии Государя, революционер Багров выстрелом из револьвера тяжело ранил главу правительства П. А. Столыпина... В городе -- волнение. Ночью три казачьих полка из состава маневрировавших войск спешно посланы были в Киев для предотвращения ожидавшегося еврейского погрома, так как Багров был еврей. Настроение офицерства, относившегося в огромном большинстве с сочувствием и к личности и к политике Столыпина, сильно понизилось. Солдатская же масса, не разбиравшаяся в таких вопросах, отнеслась к событию довольно равнодушно, ее больше волновал вопрос -- состоится ли смотр. Он состоялся. Накануне еще военные начальники, до командиров полков включительно, получили приглашения на 2-е сентября к "высочайшему обеду" в Киевском дворце.

Было известно, что Столыпин умирает в киевском госпитале, и мы предполагали, что парадный обед будет отменен. Но, против ожидания, вся программа пребывания царской семьи в Киеве -- приемы, смотры, обеды -- осталась без изменения.

Трагична судьба Столыпина. Глубокий патриот, сильный, умный и властный человек -- он с малой кровью и без потрясения государственных основ ликвидировал первую революцию и водворил в стране спокойствие. Связавший свою судьбу с Государственной Думой, он вынужден был распустить первые ее два состава, ведшие страну прямым путем к революции. Сторонник представительного строя, он нарушил основные законы, введя новый выборный закон 3-го июня 1907 г., установивший цензовый характер представительства, в сущности для спасения самой идеи парламента, которой тогда грозило упразднение. Добившись проведения в жизнь аграрной реформы, путем выхода крестьян из общин и закрепления за ними в собственность участков земли, реформы, которая, в случае ее завершения, при условии упразднения затем сословной обособленности крестьян, разрешила бы самый больной и острый социальный вопрос старой России -- Столыпин имел против себя и радикальные круги, требовавшие немедленного отчуждения всех помещичьих земель в пользу крестьян, и славянофильские и дворянские круги, стоявшие за общину.

Столыпин искренно искал сотрудничества с его правительством общественных элементов, но встретил непонимание и отказ: со стороны радикальной демократии, требовавшей перехода всей власти к ней; со стороны умеренно правой, заявлявшей, что правительство бессильно, будучи связано "закулисными темными силами"... Слева Столыпина считали реакционером, справа (придворные круги, правый сектор Государственного Совета, объединенное дворянство) -- опасным революционером. Есть просто что-то провиденциальное в том факте, что Столыпина убил член революционной боевой организации, состоявший одновременно на службе в охранном отделении (русская секретная полиция). В те дни не только среди киевлян, но и по всей России ходили слухи, что Столыпин "убит охранкой". Доказательств этому и поныне нет, по крайней мере я никогда не встречал в печати. Но, нельзя не признаться, что со стороны охранной полиции проявлена была в этом деле преступная небрежность, граничившая с попустительством... Столыпин, стремившийся всемерно поддержать уже колеблющийся трон, в конце своей карьеры навлек на себя нерасположение Государя и, если бы не был убит, то был бы в ближайшее время устранен им от власти. Умер Столыпин в ночь с 5 на 6 сентября".

0x01 graphic

Гроза. Ок. 1508.

Джорджо Барбарелли да Кастельфранко.

Сараевский выстрел по России

"28 июня 1914 года раздался сараевский выстрел. ...

Наследник австро-венгерского престола, эрцгерцог Фердинанд, при посещении г. Сараево был убит босняком, австрийским подданным Принципом"...

"В ближайшие семь дней пришли в действие все силы, все тайные и явные пружины, все закулисные и дипломатические влияния.

Россия делала ряд попыток непосредственными сношениями с Австрией склонить ее к возобновлению переговоров на базе сербского ответа, но встречала категорический отказ. И все дальнейшие попытки нашего министерства были также безуспешны, ибо, как мы знаем теперь, австрийский посол в Петербурге граф Сапари имел секретные инструкции Берхтольда -- "вести разговоры ни к чему не обязывающие, отделываясь общими местами"...

"Сербский королевич-регент Александр обратился к русскому императору с просьбой о помощи, вручая в его руки судьбу своей страны.

Государь ответил (9 августа):

"...Пока остается хоть малейшая надежда на избежание кровопролития, все мои усилия будут направлены к этой цели. Если же... мы ее не достигнем, Ваше Высочество, можете быть уверены, что Россия ни в коем случае не останется равнодушной к участи Сербии".

"В этот день Берлин явно почувствовал тревогу. С ночи на 30 и по 31 июля германский канцлер бомбардирует Вену шестью телеграммами, отменявшими одна другую, в которых даются неискренние советы продолжать переговоры с державами. Неискренние потому, что в них повторяется все тот же основной мотив: "Если Вена откажется от всяких предложений -- невозможно будет свалить на одну Россию одиум войны, которая может вспыхнуть". Толкнуть Россию на первый шаг, свалить на нее одиум -- вот главная задача...

В то же самое время параллельно идут несколько иные разговоры и выносятся другие решения. 30 июля австрийский военный агент в Берлине Бинерт, по поручению начальника немецкого Генерального штаба фон Мольтке, телеграфирует ген. Конраду: "Всякая потерянная минута усиливает опасность положения, давая преимущество России... Отвергните мирные предложения Великобритании. Европейская война -- это последний шанс на спасение Австро-Венгрии. Поддержка Германии вам абсолютно обеспечена". А в ночь на 31 июля сам Мольтке телеграфировал: "Берегитесь русской мобилизации. Надо спасать Австро-Венгрию. Мобилизуйтесь немедленно против России. Германия мобилизуется".

"Россия не была готова к войне, не желала ее и употребляла все усилия, чтобы ее предотвратить. Положение русских армий и флота после японской войны, истощившей материальные запасы, обнаружившей недочеты в организации, обучении и управлении, было поистине угрожающим. По признанию военных авторитетов, армия вообще до 1910 года оставалась в полном смысле слова беспомощной. Только в самые последние перед войной годы (1910-1914) работа по восстановлению и реорганизации русских вооруженных сил подняла их значительно, но в техническом и материальном отношении совершенно недостаточно. Закон о постройке флота прошел только в 1912 году. Так называемая "Большая программа", которая должна была значительно усилить армию, была утверждена лишь... в марте 1914 г. Так что ничего существенного из этой программы осуществить не удалось; корпуса вышли на войну, имея от 108 до 124 орудий против 160 немецких и почти не имея тяжелой артиллерии и запаса ружей. Что же касается снабжения патронами, была восстановлена лишь старая, далеко недостаточная норма в одну тысячу против трех тысяч у немцев".

Владимир Александрович Сухомлинов (4 августа 1848 -- 2 февраля 1926, Берлин) -- русский генерал от кавалерии, военный министр, генерал-адъютант

"Затем -- наша инертность, бюрократическая волокита и междуведомственные трения, наконец, правление военного министра Сухомлинова -- человека крайне легкомысленного и совершенно невежественного в военном деле. Достаточно сказать, что перед войной не подымался вовсе вопрос о способах усиленного военного снабжения после истощения запасов мирного времени и о мобилизации военной промышленности! Невольно ставишь себе недоуменный вопрос, как мог продержаться у власти в течение 6 лет этот человек, действия и бездействие которого вели неуклонно и методично ко вреду государства?!

Под влиянием явной нашей неготовности и преимущества наших противников в быстроте мобилизации, планы на Западном фронте, на случай наступления на Россию, носили характер оборонительный. Еще в мирное время сухомлиновская стратегия отказалась от использования выдвинутого передового театра (Польши), упразднив находившиеся там крепости и уведя несколько дивизий в глубь страны".

"Вся совокупность реальной российской обстановки и преобладавшие настроения свидетельствуют непреложно, что Россия не желала и не могла желать войны".

Мольтке Хельмут Иоганн Людвиг фон, Мольтке Младший (25 мая 1848, Мекленбург -- 18 июня 1916, Берлин) -- граф, немецкий военный деятель, генерал-полковник

"Совершенно другая картина наблюдалась в Германии.

По оценке и нашего и немецкого Генеральных штабов, Германия уже в 1909 году была совершенно готова к войне. В 1911-1912 годах прошли через рейхстаг законы о чрезвычайном военном налоге, об увеличении контингента и больших формированиях специальных частей. А в 1913 г. состоялось новое увеличение набора, усилившее мирный состав германской армии на 200 тыс. человек, т.е. на 32%". "Центр тяжести предстоящего столкновения лежал конечно в планах Берлина. Задолго до войны, в военной литературе, в переписке военных авторитетов, в секретных докладах и планах германского Генерального штаба совершенно ясно и твердо проводилось не только решительное наступление, как стратегическая доктрина, но и нападение, как историческая и политическая цель. Германский план войны, окончательно выработанный генералом Мольтке (младшим), предусматривал нанесение первоначального удара главными немецкими силами в 35Ґ корпусов по Франции, и активную оборону 4-мя корпусами Восточной Пруссии. Одновременно должна была ударить на Россию австро-венгерская армия. В конце мая 1914 г., т. е. за месяц с лишним до сараевского выстрела, на совещании в Карлсбаде генералов Мольтке и Конрада было установлено, что "всякое промедление ослабляет шансы на успех союзников". И на вопрос Конрада, как рисуется ему будущее, Мольтке ответил: -- Мы надеемся покончить с Францией в течение шести недель после открытия военных действий или, во всяком случае, преуспеть за это время настолько, чтобы перебросить большую часть наших сил на Восток.

Жребий был брошен...

В августовские дни 1914 года разразилась гроза"...

Великое отступление русских армий

Отступление стоило нам дорого. Потери наши составляли более миллиона человек. Кадры выбиты. Дух армий подорван. В 1915 году центр тяжести мировой войны перешел в Россию. Это был наиболее тяжелый год войны.

"Я помню, как у нас в 8-й армии перед летом оставалось по 200 выстрелов на орудие, причем раньше осени артиллерийское ведомство не обещало пополнения запасов. Батареи из 8 орудий были пересоставлены в 6 орудий, а пустые артиллерийские парки отправлены в тыл за ненадобностью. Тяжелые кровопролитные бои, ни патронов, ни снарядов. ...

И молчание моих батарей... Мы не могли отвечать, нечем было. Даже патронов на ружья было выдано самое ограниченное количество. Полки, измотанные до последней степени, отбивали одну атаку за другой... штыками или, в крайнем случае, стрельбой в упор. Я видел, как редели, ряды моих стрелков, и испытывал отчаяние и сознание нелепой беспомощности. Два полка были почти уничтожены одним огнем"...

"На фоне Лутовиской операции имел случай один забавный бытовой эпизод. Из северокавказских горцев, не привлекавшихся к воинской повинности (чеченцы, ингуши, черкесы, дагестанцы), была сформирована на добровольческих началах Кавказская Туземная дивизия, известная больше под названием "Дикая". Храбрость ее всадников совмещалась с их первобытными нравами и с крайне растяжимым понятием о "военной добыче", что тяжело отзывалось на жителях районов, занятых полками дивизии. Временно одна бригада "Дикой" дивизии была подчинена мне и охраняла мой фланг.

В это время дивизией командовал брат Государя, великий князь Михаил Александрович. Его начальник штаба, полковник Юзефович, имел секретную инструкцию, в которой, между прочим, строжайше приказывалось беречь жизнь великого князя и, по возможности, не допускать его в сферу действительного огня. Михаил Александрович -- человек по натуре скромный, но отнюдь не робкий, явно тяготился такой опекой. И, воспользовавшись однажды тем, что Юзефович после завтрака лег спать, велел поседлать коней и со своими адъютантами проехал к нам, на передовую позицию. После его отъезда в штабе дивизии поднялась суматоха, разбуженный Юзефович полетел вслед за великим князем и, отыскав его, стал уговаривать вернуться в штаб. Михаил Александрович, видимо смущенный, все же не обратил на это внимания и оставался некоторое время с нами".

"Государь посетил Львов 22 апреля и на другой день прибыл в Самбор, где находился штаб 8-й армии. На долю Железной дивизии выпала честь встретить Государя почетным караулом. Государь, как я уже упоминал, отличался застенчивостью и не умел говорить с войсками. Может быть, этим обстоятельством объясняется небольшая его популярность в широких массах. По докладу вел. кн. Николая Николаевича, он наградил всю роту солдатскими Георгиевскими крестами. Рота вернулась награжденной, но мало что могла рассказать товарищам. Слова живого не было".

Армия. Пример для понимания современности. (Генерал - А.К.) Самсонов, вместо движения на север, для совместных действий с 1-й армией, уклонялся все более к западу, растянув свою армию в одну линию на 210 километров, без резервов. И когда Гинденбург, оставив небольшой заслон против Ренненкампфа, ударил всеми силами на Самсонова, последний был жестоко разбит. Два русских корпуса погибли полностью, остатки армии отступили, к Нареву. Самсонов в критический момент боев отправился со своим штабом в боевую линию к наиболее угрожаемому корпусу; там, в дремучем лесу, запутавшись в немецком окружении, он потерял связь и со штабом фронта и с остальными своими корпусами. Не вынеся обрушившегося несчастья и считая для себя позором неминуемый плен, генерал Самсонов выстрелом из револьвера покончил с собой".

Армия. Другой пример. Ренненкампф. Измена. "Судьба ген. Ренненкампфа еще более трагична, чем Самсонова. Впечатление ген. Янушкевича, что "Ренненкампф остался тем, кем был" -- не было правильным. После первой понесенной неудачи, благодаря отчасти своим ошибкам, а еще более чужим, он несомненно пал духом. Угнетало его и то обстоятельство, что широко распространился слух, будто "Ренненкампф предал Самсонова". Никакие оправдания или доказательства не были для него возможны, ибо военные операции были облечены строгой тайной. Во всяком случае, как во времена отступления к Неману, так и в дальнейших операциях Ренненкампфа не видно уже той инициативы и решимости, которые он проявлял во времена Китайской и Японской кампаний. В начале 1915 г. он был отрешен от командования армией и стал жить в Петрограде. Здесь начались для него поистине тяжелые дни... В связи с его немецкой фамилией и восточно-прусской трагедией по всей стране пошел слух, что "Ренненкампф -- изменник!" Под влиянием общего настроения, обвинявшего его, Государь поручил одному из видных генералов произвести расследование. Впоследствии мне пришлось ознакомиться с объемистым томом следственного дела, когда я был начальником штаба Верховного главнокомандующего. Составленное документально, объективно и очень подробно, оно выяснило стратегические ошибки Ренненкампфа -- такие, впрочем, какие могут быть и у других командующих, но ни малейшего признака нелояльности. Ренненкампф был уволен в отставку, дело о нем прекращено и... погребено в архивах Ставки, так как шла война. Революция застала ген. Ренненкампфа в Таганроге, где разнузданная толпа распропагандированных солдат-дезертиров, бросивших фронт, предавших армию и родину, убила его, подвергнув предварительно жестоким истязаниям".

0x01 graphic

Приезд императора Александра II в Плоешты. Первые числа июня 1877.

Гравюра, 1877

Железная дивизия

Если на Западноевропейском фронте противники состязались друг с другом в мужестве и технике, то на Восточном мы, особенно в первые два года, противопоставляли убийственной технике немцев - мужество и... кровь. Ставка приказала: "Ни шагу назад".

Интересы стратегии были принесены в жертву сохранению престижа... А "Железная дивизия" заслужила почетное звание "пожарной команды" 8-й армии...

"4-я стрелковая бригада прославилась в русско-турецкую войну 1877-1878 гг. Начало ее известности относится к знаменитому переходу через Балканы отряда ген. Гурко и славным боям на Шипке, куда бригада пришла форсированным маршем на выручку к истомленному и истекавшему кровью гарнизону и отстояла перевал. С тех пор она носила название "Железной", так ее прозвали ее боевые соседи, и имя это. вошло в обиход всей российской армии и получило признание в словах Высочайшего рескрипта на имя полководца фельдмаршала Гурко, бывшего впоследствии шефом 14-го стрелкового полка.

В мирное время бригада состояла в Одесском военном округе, считавшемся второстепенным в смысле требовательности службы, и стояла в Одессе -- городе с особой психологией, со спекулянтским характером и интернациональным населением. Никого из участников турецкой войны в бригаде, конечно, не оставалось, только начальник ее, ген. Боуфал был тот самый поручик Боуфал, который некогда со своей ротой на крупах казачьих коней первым ворвался на Шипку...

Положение бригады (дивизии) в 8-й армии было совершенно особое. Железным стрелкам почти не приходилось принимать участия в позиционном стоянии, временами длительном и скучном. Обычно, после кровопролитного боя, бригада выводилась Брусиловым в "резерв командующем армией" для того лишь, чтобы через два-три дня опять быть брошенной на чью-либо выручку в самое пекло боя, в прорыв или в хаос отступающих частей. Мы несли часто большие потери и переменили таким порядком четырнадцать корпусов. И я с гордостью отмечаю, что Железная дивизия заслужила почетное звание "пожарной команды" 8-й армии".

0x01 graphic

Иоанн Грозный и протопоп Сильвестр во время большого московского пожара 24 июня 1547 года.

Художник П.Ф.Плешанов

Секрет Распутина и русского Рокамболя

Фрагменты из книги М. Д. Бонч-Бруевича "Вся власть Советам!"

"Огромной империей правил безграмотный, пьяный и разгульный мужик, бравший взятки за назначение министров. Империей фактически управлял хитрый и распутный "старец". Через Распутина получают огласку совершенно секретные сведения военно-оперативного характера. Идея убийства ненавистного "старца" будоражила многие умы, но русский Рокамболь думал о другом"...

"Трудно представить, до какого разложения дошел государственный аппарат Российской империи в последние годы царствования Николая II. Огромной империей правил безграмотный, пьяный и разгульный мужик, бравший взятки за назначение министров. Императорская фамилия, Распутин, двор, министры и петербургская знать -- все это производило впечатление какого-то сумасшедшего дома. В феврале 1916 года, в результате дворцовых интриг и непосредственного вмешательства в мою судьбу злой и мстительной императрицы, я был отстранен от участия в войне и оказался как бы не у дел. Но дружеские связи мои с офицерами контрразведки помогали мне быть в курсе многих засекреченных историй, подтверждавших факт полного загнивания режима".

"От контрразведки я знал и о таких подробностях из жизни последнего министра внутренних дел Протопопова, после которых никто не усомнился бы в его больной психике. Перед самой войной в Петербурге появился "известный хиромант и спирит" Шарль Перрен. Прочитав попавшееся ему на глаза объявление хироманта, рекламировавшего через "Вечерние биржевые ведомости" свое уменье "предсказывать будущее, составлять гороскопы и отгадывать мысли", Протопопов, в то время товарищ председателя Государственной думы, немедленно отправился в гостиницу "Гранд-отель" и узнал, что планета его, Протопопова, - "Юпитер, но проходит она под Сатурном". Будущему министру внутренних дел было сказано также, что он должен "опасаться четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого чисел каждого месяца". Попутно хиромант "отгадал" имя матери своего высокопоставленного клиента и этим окончательно пленил его. Протопопов заплатил Перрену двести рублей, гонорар по тому времени поистине сказочный, -- цыганки делали подобные предсказания за пятиалтынный или двугривенный. Контрразведка, заинтересовавшаяся хиромантом, выдававшим себя за американского подданного, тогда же установила, что он -- австриец и вовсе не Шарль, а Карл. Кроме гаданья, "хиромант" этот, судя по всему, занимался и шпионажем. Почти никакой борьбы с немецким шпионажем у нас до войны не велось, и Перрену еще до начала военных действий удалось уехать из России и обосноваться в Стокгольме. Незадолго до своего назначения министром внутренних дел Протопопов в составе парламентской группы ездил за границу. На обратном пути он задержался в Стокгольме и на свой страх и риск повел переговоры о сепаратном мире с неким Вартбургом, прикомандированным к немецкому посольству в Швеции. Одновременно Протопопов имел доверительное свидание с Перреном. О встрече этой узнала контрразведка, окончательно убедившаяся к этому времени в шпионской деятельности подозрительного хироманта. Спустя некоторое время Протопопов был назначен министром внутренних дел, и вслед за тем Перрен начал слать ему телеграммы, прося разрешения на въезд в Россию. Сам Протопопов состоял в распутинском кружке и имел в нем даже свою кличку -- Калинин. Контрразведке было известно, что Распутин является сторонником сепаратного мира с Германией и если и не занимается прямым шпионажем в пользу немцев, то делает очень многое в интересах германского генерального штаба. Влияние, которое Распутин имел на императрицу и через нее на безвольного и ограниченного царя, делало его особенно опасным. Понятен поэтому интерес, с которым контрразведка занялась "святым старцем" и его окружением".

Распутин. Секрет. Элита. Мне и теперь неясно, в чем был "секрет" Распутина. Неграмотный и разгульный мужик, он не раз в присутствии посторонних орал не только на покорно целовавшую ему руку Вырубову, но и на императрицу. Вероятно, это был половой психоз; агенты контрразведки, донося .об очередной "ухе", которая устраивалась у Распутина, сообщали о таких "художествах" старца, что трудно было поверить. Доходили сведения и о том, что Александра Федоровна непрочь устранить царя и стать регентшей. Выпив любимого своего портвейна, Распутин, не стесняясь, говаривал, что "папа -- негож" и "ничего не понимает, что права, что лева". Папой он называл царя, мамой -- Александру Федоровну. Подвыпив, "старец" хвастался, что имеет на Николая II еще большее влияние, нежели на императрицу. Сотрудничавший в контрразведке Манасевич-Мануйлов как-то сообщил, что Распутин говорил по поводу уехавшего в Могилев царя: "Решено папу больше одного не оставлять, папаша наделал глупостей и поэтому мама едет туда". Чем дальше шла война, тем больше я, к ужасу своему, убеждался, что истекающей кровью, разоренной до крайних пределов империей фактически управляет не неумное правительство и даже не тупой и ограниченный монарх, а хитрый и распутный "старец". От агентов контрразведки я знал, как Распутин смещает и назначает министров. Сделавшись с помощью "старца" министром внутренних дел, Хвостов целовал ему руку. Назначенного по настоянию Распутина председателем совета министров семидесятилетнего рамолика Штюрмера бывший конокрад презрительно называл "старикашкой" и орал на него. Большинство министров военного времени было обязано Распутину своим назначением. Контрразведке было известно, что за всю эту "министерскую чехарду" Распутин брал либо большими деньгами, либо дорогими подарками, вроде собольей шубы. Так, за назначение Добровольского министром юстиции Распутин получил от привлеченного за спекуляцию банкира Рубинштейна сто тысяч рублей. Назначенный вместо Штюрмера председателем совета министров Трепов, чтобы откупиться от Распутина, предлагал ему двести тысяч рублей. Мы знали, наконец, что министерство внутренних дел широко субсидирует "старца". Еще в бытность мою начальником штаба 6-й армии контрразведка штаба не раз обнаруживала, что через Распутина получают огласку совершенно секретные сведения военно-оперативного характера. Через неделю, в ночь с семнадцатого на восемнадцатое декабря, Распутина завлекли в особняк князя Феликса Юсупова, и известный черносотенец Пуришкевич вместе с хозяином квартиры и великим князем Дмитрием Павловичем, двоюродным братом государя, шестью выстрелами покончили со "святым старцем". Впрочем, он жил некоторое время даже после того, как отравленный и смертельно раненный был брошен под лед".

Разведка. Армия. Власть. Еврей. Манасевич-Мануйлов. Все это вместе взятое заставило Батюшина, хотя и скрепя сердце, привлечь для работы в контрразведке пресловутого Манасевича-Мануйлова, журналиста по профессии и авантюриста по призванию. Задачей нового агента контрразведки было наблюдение за Распутиным, в доверие к которому он ухитрился войти. Манасевича-Мануйлова можно без преувеличения назвать русским Рокамболем. Подобно герою многотомного авантюрного романа Понсон дю Террайля, французского писателя середины прошлого века, которым зачитывались неискушенные в литературе читатели моего поколения, Манасевич-Мануйлов переживал неправдоподобные приключения, совершал фантастические аферы, со сказочной быстротой разорялся и богател и был снедаем только одной страстью -- к наживе. Жизнь высшего общества в последние годы русской империи была полна таких необыкновенных подробностей и совпадений, что превзошла вымыслы бульварных романистов. Выходец из бедной еврейской семьи Западного края, Манасевич-Мануйлов сделался правой рукой последнего некоронованного повелителя загнившей империи -- тобольского хлыста Григория Новых, переменившего "с высочайшего соизволения" фамилию и все-таки оставшегося для всех тем же Распутиным. Вдруг семилетнего еврейского мальчика усыновил богатый сибирский купец Мануйлов. Вдруг этот купец, умирая, оставил духовное завещание, которым сделал Манасевича наследником состояния в двести тысяч рублей, и также вдруг этот завещатель оказался чудаком, оговорившим в завещании, что унаследованное состояние передается наследнику только по достижении им тридцатипятилетнего возраста. Порочный, алчущий легкой жизни подросток едет в Петербург. В столице идет промышленный и биржевой ажиотаж, характерный для восьмидесятых годов. Все делают деньги, деньги везде, и юного Манасевича окружают ростовщики, охотно осуждавшие его деньгами под будущее наследство. Он принимает лютеранство и превращается в Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова. И снова начинаются капризы судьбы. Манасевич-Мануйлов оказывается чиновником департамента духовных дел; вчерашний выкрест делается сотрудником славящегося своим антисемитизмом "Нового времени". Столь же неожиданно и вопреки логике этот лютеранин из евреев назначается в Рим "по делам католической церкви" в России. Одновременно он связывается с русской революционной эмиграцией и осведомляет о ней департамент полиции. Несколько времени спустя всесильный министр внутренних дел и шеф жандармского корпуса Плеве посылает Манасевича в Париж для подкупа иностранной печати. Жизнь Манасевича делается изменчивой, как цвет вертящихся в калейдоскопе стекляшек. Во время русско-японской войны ему удается выкрасть часть японского дипломатического шифра, а военное ведомство добывает через него секретные чертежи новых иностранных орудий. В годы первой русской революции Манасевич -- начальник "особого отделения" департамента полиции, созданного им по образцу французской охранки. В отличие от России и других стран, где военный шпионаж и борьба с ним находились в ведении главного штаба, во Франции последний ведал лишь военным шпионажем; контрразведкой же занималось специальное отделение в министерстве внутренних дел, так называемое "Сюрте женераль". Находясь в Париже, Манасевич был вхож в это засекреченное учреждение и, вернувшись, попытался перенести его опыт на русскую землю. Во главе полицейской контрразведки Манасевич пробыл недолго и был отчислен за темные денежные махинации, обсчет агентов и переплату больших денежных сумм за устаревшие, а то и заведомо ложные сведения. Карьера афериста должна была кончиться. Но он неожиданно оказался "состоящим в распоряжении" председателя совета министров графа Витте, и ему был назначен министерский оклад. Немного времени спустя Манасевич выехал в Париж для секретных переговоров с Гапоном. По возвращении из Парижа он снова занялся журналистикой, сотрудничал в "Новом времени" и даже сделался членом союза русских драматических писателей. С началом войны Манасевич снова оказался на государственной службе и, войдя в связь с Распутиным, был назначен чиновником для особых поручений при тогдашнем министре-председателе Штюрмере".

"Но с волками жить -- по-волчьи выть. И волей-неволей мне пришлось даже воспользоваться сомнительными услугами Манасевича. Это было связано с Распутиным, опасная и вредная деятельность которого занимала меня все больше и больше. Я наивно полагал, что если убрать с политической арены Распутина, то накренившийся до предела государственный корабль сможет выпрямиться. Многочисленные пьяные скандалы и дебоши, которые устраивал Распутин, тщательно скрывались от царской фамилии. Но когда генерал-майор Джунковский, командовавший отдельным корпусом жандармов, воспользовавшись предоставленным ему правом непосредственного доклада государю, рассказал ему о пьяном скандале, учиненном Распутиным в московском ресторане "Яр", последний легко оправдался тем, что и он, мол, как все люди, -- грешный. И царь приказывал, и запросы оставались без ответа, а специальным циркуляром министра внутренних дел газетам было запрещено писать о Распутине и даже упоминать о нем. Все это походило на анекдот, но идея убийства ненавистного "старца" будоражила многие умы. Несмотря на брезгливость, которую нелегко было побороть, я несколько раз встретился и с Манасевичем-Мануйловым. То, о чем с готовностью профессионального сыщика рассказал мне этот проходимец, еще раз укрепило меня в моих рискованных намерениях. Перед тем как отдать распоряжение об аресте и высылке Распутина, я решил с ним встретиться. Всю свою жизнь я руководствовался простым, но разумным правилом -- прежде чем принять ответственное решение, все самому проверить. Организатором моего свидания с Распутиным явился Манасевич. Местом встречи была выбрана помещавшаяся на Мойке в "проходных" казармах комиссия по расследованию злоупотреблений тыла. Председателем этой комиссии не так давно назначили генерала Батюшина; он был для меня своим человеком, и я без всякой опаски посвятил его в свои далеко идущие намерения. В назначенное время приехал Распутин, и я, наконец, увидел этого странного человека, сделавшего самую фантастическую в мире карьеру. Мое любопытство было до крайности возбуждено, хотелось понять, откуда у неграмотного мужика вдруг взялась такая сила воздействия на царскую семью. Распутин был в обычном своем одеянии, напоминавшем хориста дешевого цыганского хора: шелковая малинового цвета рубашка, суконная жилетка поверх ее, черные бархатные шаровары, заправленные в лакированные сапоги. На голове у "старца" был котелок, который носили старообрядческие священники, и, хотя я допускаю возможность, что по давности что-либо перепутал, мне твердо запомнилось смешное несоответствие между одеждой и головным убором. Глаза у Распутина были холодные, умные и злые. Холеной своей бородой он явно щеголял и, хотя был почти неграмотен и никак не воспитан, больше играл этакого "серого мужика", нежели им являлся. Манасевич очень ловко заговорил с ним о наших общих знакомых. Болезненно болтливый при всей своей хитрости, "старец" начал рассказывать о том, где бывает, кого знает, с кем водится. Очень скоро он начал хвастаться влиянием, которым пользуется при дворе, и, словно стараясь мне доказать, что "все может", стал всячески себя возвеличивать. Беседа наша продолжалась больше часа, и я не обнаружил в Распутине ни гипнотической силы, ни уменья очаровать собеседника. Передо мной был подвыпивший стараниями Манасевича, развязный и неприятный бородач, смахивающий на внезапно разбогатевшего петербургского дворника. Было ему на вид лет пятьдесят, и я одинаково не мог представить себе ни императорского министра, целующего похожую на лапу грубую руку "старца", ни изнеженных придворных дам, прислуживавших ему в бане. Я спешил в Псков и уехал из Петрограда, не успев принять окончательного решения. В штабе фронта я вскоре получил от Распутина типичную для него записочку и из начертанных на клочке бумаги каракулей узнал, что и я теперь для этого проходимца "милой и дарогой". В неряшливой записке содержалась и какая-то просьба, которой я не исполнил. Увольнение мое с должности начальника штаба Северного фронта и оставление в распоряжении главнокомандующего лишило меня всякой власти; мне стало не до борьбы с Распутиным. Рассчитывать на помощь нового главнокомандующего я не мог. Спустя некоторое время Манасевич был, наконец, пойман с поличным. Товарищ директора Московского соединенного банка Хвостов обратился в департамент полиции с жалобой на то, что Манасевич, обещая избавить банк от якобы намеченного Батюшиным обследования, шантажирует его и требует 25 тысяч рублей. Директор департамента полиции генерал Климович посоветовал Хвостову передать вымогателю просимые деньги, Предварительно записав номера кредитных билетов. В тот же день Манасевич был арестован при выходе из своей квартиры. Полученные от Хвостова деньги оказались при нём, и мошенник так и не смог отвертеться от уголовного дела. Начавшееся судебное следствие обнаружило, что русский Рокамболь ухитрился за короткий срок создать себе состояние, превышающее триста тысяч рублей. Дело по обвинению Манасевича было назначено к слушанью в Петроградском окружном суде, но по высочайшему повелению отложено, а назначивший его к рассмотрению министр юстиции Макаров уволен в отставку".

Разведка. Куропаткин. "Приехав в Псков, генерал Куропаткин занялся обходом всех учреждений штаба. Решив очаровать штабных офицеров, он расточал ласковые слова и улыбки и был по-придворному щедр на всяческие посулы. Но, попав в контрразведывательный отдел, генерал повел себя иначе. Обрюзгший, с совершенно седой генеральской бородкой, в грубой защитной шинели, умышленно надетой, чтобы придать себе фронтовой вид, и с одним маленьким белым крестиком вместо многочисленных орденов и медалей, он, явно играя под боевого генерала, распоясался, как фельдфебель перед новобранцами. Приказав построить в одну шеренгу всех офицеров, прокуроров и следователей отдела, Куропаткин сердито сказал: -- Господа! Должен вам прямо сказать, что вашей работой недоволен не один я, главнокомандующий войск фронта. Вы забыли субординацию, зазнались и, по существу, заводите смуту. Ваши неосторожные действия подрывают доверие не только к верным слугам государя, но и к особам, приближенным ко двору. Он съязвил насчет "шпиономании", которой якобы больны многие офицеры контрразведки, и начал распространяться о том, что они, подобно услужливому медведю, не столько помогают командованию, сколько делают вредное для империи дело. -- Работа контрразведки будет коренным образом перестроена, -- зловещим тоном заключил он. -- Большинство чинов отдела будет отчислено. И пусть они скажут спасибо за то, что их не отдают под суд... Слова главнокомандующего фронта не оказались пустой угрозой, -- контрразведка была разогнана и всякая борьба с немецким шпионажем прекращена. Как этого следовало ожидать, Куропаткина вскоре сняли и назначили генерал-губернатором Туркестана, где он еще раз "прославился" -- на этот раз зверской расправой с восставшим населением края".

0x01 graphic

Агония в Гефсиманском саду

Художник Денис Калверт.

Распад армии и парализация "мозга России"

"Старую армию расформировать до последнего человека, чтобы от этой крестьянской рухляди не осталось и следов, чтобы сама идее старой армии была растоптана и раздавлена"... (Временное правительство) "Мы уходим в степи. Можем вернуться только, если будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы" ("Добровольцы")... (Деникин)

"Мартиролог русских городов, все более растущий, носил характер трагический и однообразный: по получении известия о падении Временного правительства в городе образовывалась обыкновенно общественная власть; подымался гарнизон; после краткой борьбы, иногда жестокого артиллерийского обстрела, власть сдавалась, и в городе начинались повальные обыски, грабежи и истребление буржуазии".

"Прежде всего -- разлитая повсюду безбрежная ненависть -- и к людям, и к идеям. Ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже к неодушевленным предметам -- признакам некоторой культуры, чуждой или недоступной толпе. В этом чувстве слышалось непосредственное веками накопившееся озлобление, ожесточение тремя годами войны и воспринятая через революционных вождей истерия. Ненависть с одинаковой последовательностью и безотчетным чувством рушила государственные устои, выбрасывала в окно вагона "буржуя", разбивала череп начальнику станции и рвала в клочья бархатную обшивку вагонных скамеек. Психология толпы не обнаруживала никакого стремления подняться до более высоких форм жизни; царило одно желание -- захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе выделялось. Сплошная апология невежества. Она одинаково проявлялась и в словах того грузчика угля, который проклинал свою тяжелую работу и корил машиниста -- "буржуем", за то, что тот, получая дважды больше жалованья, "только ручкой вертит", и в развязном споре молодого кубанского казака с каким-то станичным учителем, доказывавшим довольно простую истину: для того, чтобы быть офицером, нужно долго и многому учиться".

" После корниловского выступления во главе военного министерства Керенский поставил произведенного им в генералы Верховского и во главе морского -- адмирала Вердеревского, который только что был освобожден из под следствия по обвинению его в неисполнении приказа Временного правительства под влиянием флотского комитета. Главной причиной, которая послужила к выдвижению этих лиц была их удивительная приспособляемость к господствующим советским настроениям, постепенно переходившая в чистую демагогию. Этот элемент ярко окрашивает их двухмесячную деятельность.

Любопытную характеристику обоим дает сам Керенский. Вердеревский по его мнению умный и очень дипломатичный человек, который ради ограждения от дальнейшего поношения, может быть даже истребления, морских офицеров стал "исключительным оппортунистом".

Верховский "был не только не способен овладеть положением, но даже понять его". Он был выдвинуть политическими игроками слева и быстро поплыл "без руля и без ветрил" прямо навстречу катастрофе... Верховский ввел в свою деятельность "комический элемент". К этому определению можно добавить еще легкую возбуждаемость на почве не то истерии, не то пристрастия к наркозам... Реформы начались с нового изгнания лиц командного состава. В течение месяца было уволено "за контрреволюцию" 20 высших чинов командования и много других войсковых начальников. Они были заменены лицами, по определению Верховского, имевшими в своем активе "политическую честность, твердость поведения в корниловском деле и контакт с армейскими организациями". Как будто в разъяснение этого заявления Верховский, продолжавший эволюционировать, теперь уже решительными шагами в сторону большевизма, там же в Совете счел нужным обратить внимание армейских организаций на одну очень характерную черту армейского быта: "и сейчас, при новом режиме, появились генералы, и даже в очень высоких чинах, которые определенно поняли, куда ветер дует, и как нужно вести свою линию". Несомненно тяжкое обвинение командного состава, вытекающее из слов Керенского, преувеличено на общем фоне обезличенных начальников, сведенных на степень "технических, советников", кроме типа Черемисова, существовал еще тип Духонина. Между нравственным обликом одного и другого -- непроходимая пропасть. Но все те, кто по разным побуждениям примирились внешне с военной политикой правительства, в душе считали политику эту гибельной и ненавидели творцов ее".

"Временная власть победила, но ... армия осталась без вождей, да и сама власть чувствовала себя достаточно "независимой" и "неограниченной"... в пределах Зимнего дворца. В стране творилось нечто невообразимое. Газеты того времени переполнены ежедневными сообщениями с мест, под много говорящими заголовками: Анархия, Беспорядки, Погромы, Самосуды и т. д. Наступила "политика парадоксов" и глубочайший переворот в психологии русского народа"...

Интеллигенция. "Но что делала соль земли, верхние слои народа, социалистическая, либеральная и консервативная интеллигенция, наконец, просто "излюбленные люди", более или менее законно, более или менее полно, но все же представлявшие подлинный народ -- это выходит за пределы человеческого понимания. Перечтите отчеты всех этих советов, демократических, государственных и проч. совещаний, комитетов, заседаний, предпарламентов и вас оглушит неудержимый словесный поток, льющий вместо огнегасительной -- горючую жидкость в расплавленную народную массу. Поток слов умных, глупых или бредовых; высокопатриотических или предательских; искренних или провокаторских. Но только слов. В них отражены гипноз отвлеченных формул и такая страстная нетерпимость к программным, партийным, классовым отличиям, которая переносит нас к страницам талмуда, средневековой инквизиции и спорам протопопа Аввакума. Они облечены внешней искренностью и внутренней ложью -- не только у людей злой воли, но иногда и в устах честных и правдивых. У последних -- ложь во спасение".

0x01 graphic

Федотов Георгий Петрович (1(13) октября 1886, Саратов, Российская империя -- 1 сентября 1951 Нью-Йорк, США) -- русский религиозный мыслитель, историк и публицист.

"Завоевания революции"

"Среди пожарища сидят среди своего спасенного скарба - "завоеваний революции" - негодующая демократия, порицающая буржуазия, и "обманутые" войска. А посреди мрачно высятся обгорелые стены Быховской тюрьмы. Безликий обыватель, еще более павший духом, продолжал писать теперь уже в Быхов - с мольбою о спасении, тщательно изменяя при этом свой почерк и опуская письма подальше от своего квартала. "Но, сняв дорогую нам эмблему... мы ею прикрыли наш ум, наше сердце и волю"... (Деникин)

Обратимся к мыслям Г. Федотова, в его статьи "Судьба и грехи России .-В 2-х т. - т.I ":

"Было бы преувеличением говорить о взаимной ненависти, но можно говорить о презрении, рождающемся из непонимания". " На задолго до того, как раскрытие основной лжи расшатало крестьянский устой Империи, зашаталось дворянство. Народ был еще как мягкая глина в руках ваятелей, а творчество ваятелей уже иссякло".

"К этим двум источникам приводит нас и другой урок Крымской войны. Они вскрывает не одну отсталость, но и нечто худшее: коррупцию "тыла". Здесь дала трещину созданная Сперанским бюрократия. Бюрократия была, с одной стороны, формой самодержавной власти, с другой, по личному составу, "инобытием" того же русского дворянства. К дворянству надлежит обратить и первый вопрос об ответственности. До Александра II из числа сил, работавших по разложению Империи, должна быть исключена революционная интеллигенция, по известной причине: она еще не существовала. Без нее происходило разложение николаевской России. Из всех классов русского общества только одно дворянство явилось носителем государственной идеи и государственной власти. Ни в одном из других классов, живших еще в старом московском быту, мы не видим симптомов разложения. Недуг поразил прежде всего тот класс, который и был мозгом и волей страны, которые полтора века, вместе со своим дворянским государством, строил судьбу России".

"Трагизм России в том, что "лишними людьми" в ней оказались не только слабые. Дворянство начинает становиться поставщиком лишних людей... Лишь небольшая часть их поглощается впоследствии революционным движением. Основной слой оседает в усадьбах, определяя своим упадочным бытом, упадочные настроения русского ХIХ века.

"Охота, любовь, лукулловские пиры и неистощимые выдумки на развлечения - заслоняют инпократово лицо недруга. Но что за этим? Дворянин, который. дослужившись до первого, корнетского чина, выходит в отставку, чтобы гоняться за зайцами и дурить всю свою жизнь, становится типичным явлением".

"Дворянин, перестающий быть политической силой, не делается и силой хозяйственной. Он до конца, до дней революции, не перестает давать русской культуре людей, имена которых служат ее украшением. Но он же отравляет эту культуру своим смертельным недугом, имя которому "атония". Самое поразительное, что эта дворянская "атония" принималась многими за выражение русского духа, Обломов - за национального героя. Наши классики - бытописатели дворянства - искали положительных, сильных героев среди иностранцев, не находя их вокруг себя. Только Мельников и Лесков запечатлели подлинно русские и героические образы, найдя их в нетронутых дворянской культурой слоях народа. Лесков - этот кроткий и склонный к идиллии писатель - становится жестоким, когда подходит к дворянскому быту. Самый могучий отпрыск дворянского ствола в русской литературе, Толстой, произнес самый беспощадный суд над породившей его культурой и подрубил под корень вековое дерево".

"Наступает время желчевников и поджигателей. С каждым поколением дворянство неудержимо падает, скудея материально и духовно. Последние зарисовки дворянскими беллетристами - Буниным, Ал. Толстым - своего класса показывают уже труп. В смерти дворянства нет ничего страшного. В Европе ХIХ века дворянство представляет тоже скорее упадочный, хотя и не сдающийся класс. Беда России в том, что умирающий класс не оставил после себя наследника"...

Продолжаем осмысливать труд А. Деникина:

Россия. Кромвель. "В Париже революционного журнала "Красное Знамя" -- "переманить удавалось только самых плохих офицеров, из которых выйдут два-три ловких мошенника революции, которые будут тянуть ее на скверные дороги военного авантюризма, и рядиться в крохотные Кромвели". Если суждение "Красного Знамени" неверно, так как были, без сомнения, офицеры, шедшие в революцию по убеждению, то, во всяком случае, их было очень мало. Мы убедились в этом в 1917 году, когда все тайное стало явным и подпольный стаж открывал людям дорогу к почестям и возвышению. Из позднейшей полемики двух крупных революционеров Савинкова и Дейча выяснились комические подробности поисков ими в Петербурге ("для установления связи") революционного "Союза офицеров", или никогда не существовавшего, или совершенно бездеятельного. В конце 1905 и в начале 1906 г. возник ряд военных бунтов, местами кровавых, особенно во флоте: Свеаборг, Кронштадт, Севастополь, бунт на броненосце "Князь Потемкин-Таврический", спасшемся бегством в румынский порт и т. д.

Бунты -- эпизодические, неорганизованные, продолжавшиеся по нескольку дней и подавленные законопослушными частями. Так в Севастополе во время бунта, подготовленного социалистами-революционерами и начатого лейтенантом Шмидтом, поднявшим красный флаг на корабле "Очаков", мятежные корабли были потоплены огнем с береговых батарей и с оставшихся верными судов флота. Две психологии, два мировоззрения, характерные для эпохи первой революции... Добрые отношения между моими гостями не нарушились. Две революции и, как следствие их, пришествие большевизма, у многих представителей либеральной демократии изменили взгляд на прошлое. И даже некоторые "строители баррикад" пришли к запоздалому заключению, что "революции не стоило делать".

Историческая справка:

"Декабристы за свободу умирали на эшафотах, но ранее того проливали свою кровь против внешнего врага, им и в голову не приходила идея улучшить внутреннее положение России помощью иностранцев. Всем же тем, кто наводил или наводит хазар и половцев на русскую землю и радуется их победам, нужно сказать: таким путем Россия свободы не получит, а история и грядущее поколение знают для них одно название: предатели" Кн. Е.Н.Трубецкой ("Московский Еженедельник", 1909 г.).

Дополним сведениями и фактами из книги А. И.Панова "Офицеры в революции 1905 - 1907 гг. - М., 1996):

"В политизации офицеров русской армии различные партии видели возможность найти пути для воздействия на эту часть общества и армии с целью нейтрализации или привлечения части офицерского корпуса на свою сторону в революции, воспитания и формирования у него новых политических убеждений, осознания нравственного или безнравственного начала участия офицеров в войне против своего народа и т.д."

"Наиболее целенаправленно и активно агитационно-пропагандистская работа проводилась большевиками, меньшевиками и эсерами. Кадеты увлекались правовым воспитанием, либеральная буржуазия делала упор на культурно-просветительскую деятельность".

" М.Ю. Ашенбреннер и П.А. Кропоткин указывали на широкое распространение лондонских эмигрантских изданий в кадетских корпусах России, отмечали их сильное влияние на воспитанников учебных заведений. В конце 1873 года, будучи юнкером, Г.В. Плеханов подает рапорт и получает разрешение оставить второе юнкерское артиллерийское Константиновское училище в Петербурге. Вероятно, он руководствовался стремлением перейти к революционной деятельности, теоретической работе".

"В 1903-1907 гг. значительно увеличился приток в военные училища разночинной молодежи. Так, например, из анализа аттестационных карточек юнкеров Михайловского артиллерийского училища видно, что в 1904 году из первой батареи выпущено офицеров недворянского происхождения, в 1905 году из первого отделения этой же батареи выпущено 41,5% офицеров не дворян. Выпуск из военных академий (Николаевской Генерального штаба, Михайловской Артиллерийской, Николаевской Инженерной, Александровской Военно-юридической и курсов Восточных языков) в 1905 году показывает, что примерно 20% офицеров среди окончивших - выходцы из мещан, казаков, дети священнослужителей".

"Кружки для проведения революционной работы создавались и в самих военно-учебных заведениях. Так, в Петербургском пехотном юнкерском училище, вступивший в РСДРП в 1903 г, В.Антонов-Овсеенко организовал социал-демократическую группу".

" В листовках, обращенных к юнкерам, большевики конкретно разъясняли их роль в период восстания, призывали отказываться стрелять в рабочих и крестьян. "Вы еще молодые, не запачканные повседневной грязью нашей пошлой жизни, - говорилось в одной из листовок, обращенной к юнкерам социал-демократов 1905 г. - еще не обагрили рук в народной крови, вдумайтесь в глубокий смысл тех событий, которые окружают вас. Отдайте себе отчет в той борьбе, которую ведет крестьянство за землю, рабочий за хлеб, весь народ за волю, подумайте над этой задачей, которую диктует вам долг перед народом... подумайте и опомнитесь... пусть скорей уже могучие ряды пополнятся вами... Уже первые бойцы из рядов русского офицерства смело подняли голоса в защиту народа. И народ приветствует их".

0x01 graphic

Ленин.

Художник Бухарин Николай Иванович

""Листковая пропаганда" укрепляла связи социал-демократов с военно-учебными заведениями. В решении этой задачи, например, важную роль сыграли прокламации, издававшиеся Объединенной социал-демократической организацией студентов Петербурга. Говоря о значении листовок в политическом просвещении, В.И. Ленин писал, что "летучие листки - это и есть прокламации. Что такой род литературы, как прокламации, ничем незаменим и, безусловно, нужен..."

" В.И. Ленин в "Докладе о революции 1905 года" делает вывод о том, что "...глупо мирно отказываться от военной службы, - задача заключается в том, чтобы сохранять в напряжении революционное сознание пролетариата и при том не только вообще, а конкретно готовить его лучшие элементы к тому, чтобы в момент глубочайшего брожения в народе они стали во главе революционной армии".

"Интеллигент презирал спорт так же, как и труд, и не мог защитить себя от физического оскорбления. Ненавидя войну и казарму как школу войны, он стремился обойти или сократить единственную для себя возможность приобрести физическую квалификацию - на военной службе. Она вышла на политический путь из дворянских усадеб и иерейских домов - без всякого политического опыта, без всякой связи с государственным делом и даже с русской действительностью. Привыкнув дышать разреженным воздухом идей, она с ужасом и отвращением взирала на мир действительности. Он казался ей то пошлым, то жутким; устав смеяться над ним и обличать его, она хотела разрушить его - с корнем, без пощады, с той прямолинейностью, которая почиталась долгом совести в царстве отвлеченной мысли. Отсюда пресловутый максимализм ее программ, радикализм - тактики".

0x01 graphic

"Опричники", (ранее 1904)

Художник Николай Васильевич Неврев

Генеральская чехарда, убийственная для России

Фрагменты из книги М. Д. Бонч-Бруевича "Вся власть Советам!"

"Типичный штабной генерал, лишенный военных талантов, но обладавший изворотливым умом и уменьем обвораживать нужных людей, ... по прозванию "черный", являлся типичным представителем той петербургской школы офицеров генерального штаба, которая и порождала этаких "моментов", обладавших удивительной способностью убивать всякое живое дело в мирное время и обращать оперативную работу на войне в предмет пустых канцелярских упражнений"... (Бонч-Бруевич)

"Разъезжая по армиям, Гучков, как это он начал делать с первых дней своего вступления в должность военного министра, без церемоний смещал неугодных ему генералов и назначал на высокие посты любого из своих случайных фаворитов. Целью этой убийственной для русской армии генеральской чехарды, напоминавшей производившуюся Распутиным смену царских министров, было "омолодить" действующую армию, вдохнуть в нее "наступательный дух и волю к войне до победного конца". Тем, кто знал жизнь армии не понаслышке, как Гучков, а из непосредственного общения с войсками, были ясны губительные результаты, к которым не могли не привести все эти необдуманные реформы. Поставив на руководящие военные посты своих единомышленников, Гучков тем самым заставлял рядовых офицеров агитировать в войсках за излюбленную им "войну до победного конца". Этим он взбаламутил море страстей, сдерживавшихся прежде осторожностью старого генералитета, связанного с войсками и при всех своих недостатках знавшего подлинные настроения солдат".

Продолжаем осмысливать труд А. Деникина:

"Идеология военная. Каково было состояние русской армии к началу революции? Испокон века вся военная идеология наша заключалась в известной формуле: -- За веру, царя и отечество. На ней выросли, воспитались и воспитывали других десятки поколений. Но в народную массу, в солдатскую толщу эти понятия достаточно глубоко не проникали. Религиозность русского народа, установившаяся за ним веками, к началу 20 столетия несколько пошатнулась. Как народ-богоносец, народ вселенского душевного склада, великий в своей простоте, правде, смирении, всепрощении -- народ поистине христианский терял постепенно свой облик, подпадая под власть утробных, материальных интересов, в которых сам ли научался, его ли научали видеть единственную цель и смысл жизни... Весь этот процесс духовного перерождения русского народа слишком глубок и значителен, чтобы его можно было охватить в рамках этих очерков. Я исхожу лишь из того несомненного факта, что поступавшая в военные ряды молодежь к во веры и церкви относилась довольно равнодушно".

"Война ввела в духовную жизнь воинов два новых элемента: с одной стороны моральное огрубение и ожесточение, с другой -- как будто несколько углубленное чувство веры, навеянное постоянной смертельной опасностью. Оба эти антипода как-то уживались друг с другом, ибо оба исходили из чисто материальных предпосылок. Я не хочу обвинять огульно православное военное духовенство. Много представителей его проявили подвиги высокой доблести, мужества и самоотвержения. Но надо признать, что духовенству не удалось вызвать религиозного подъема среди войск. В этом, конечно, оно нисколько не виновато, ибо в мировой войне, в которую была вовлечена Россия, играли роль чрезвычайно сложные политические и экономические причины, и не было вовсе места для религиозного экстаза. Но, вместе с тем, духовенству не удалось создать и более прочную связь с войсками. Если офицерский корпус все же долгое время боролся за свою командную власть и военный авторитет, то голос пастырей с первых же дней революции замолк, и всякое участие их в жизни войск прекратилось".

"Революция внесла известную перемену в отношения между офицером и солдатом, и это явление обещало при нормальных условиях, без грубого и злонамеренного вмешательства извне, претвориться в источник большой моральной силы, а не в зияющую пропасть. Но революционная демократия в эту именно рану влила яд. Она поражала беспощадно самую сущность военного строя, его вечные, неизменные основы, оставшиеся еще непоколебленными: дисциплину, единоначалие и аполитичность".

"И когда войска стройными рядами, с командирами и офицерами, дефилировали мимо Таврического дворца, это была лишь показная внешность. Связь между офицерством и солдатами была уже в корне нарушена, дисциплина подорвана, и с тех пор войска петроградского округа до последних своих дней представляли опричнину, тяготевшую своей грубой и темной силой над Временным правительством. Попытка Гучкова совместно с ген. Потаповым и князем Вяэемским водворить порядок в Измайловском полку завершилась печально: измайловцы и петроградцы открыли огонь, кн. Вяземский был смертельно ранен, а спутники его пробились с большим трудом".

"Все государственные, сословные и общественные учреждения -- Государственный Совет, Государственная Дума, дворянство, земство, городское самоуправление и объединение -- были взяты под подозрение в неблагонадежности, и правительство вело с ними формальную борьбу, парализуя всякую их государственную и общественную работу. Бесправие и сыск доведены были до небывалой еще степени. Русский независимый суд подчинен был "требованиям политического момента". В то время, как в союзных странах вся общественность приняла горячее участие в работе на оборону страны, у нас эта помощь презрительно отверглась, и работа велась неумелыми, иногда преступными руками, вызвав фатальные явления сухомлиновщины и протопоповщины. Военно-промышленный комитет, оказавший делу снабжения армии большие услуги, систематически разрушался. Незадолго до революции рабочая группа его была без причины арестована, что едва не вызвало кровавых беспорядков в столице. Деревня была обездолена. Ряд тяжких мобилизаций без каких-либо льгот и изъятий, которые предоставлялись другим классам, работавшим на оборону, отняли у нее рабочие руки. А неустойчивость твердых цен, с поправками, внесенными в пользу крупного землевладения -- в начале, и затем злоупотребление в системе разверстки хлебной повинности, при отсутствии товарообмена с городом, привели к прекращению подвоза хлеба, голоду в городе и репрессиям в деревне. Служилый класс, вследствие огромного поднятия цен и необеспеченности, бедствовал и роптал. Назначения министров поражали своей неожиданностью и казались издевательством. Страна устами Государственной Думы и лучших людей требовала ответственного министерства. Этот минимум политических чаяний русского общества еще утром 27 февраля считался Государственной Думой достаточным, чтобы задержать "последний час, когда решалась судьба Родины и династии". Общественная мысль и печать были задушены".

"Жертвы первых дней революции в столице были невелики: регистрация Всероссийского союза городов определила их для Петрограда общим числом убитых и раненых в 1.443, в том числе воинских чинов 869 (офицеров 60). Конечно, много раненых избегло учета".

"Гучков приводит такие мотивы этого мероприятия: "В военном ведомстве давно свили себе гнездо злые силы -- протекционизма и угодничества. Нашей очередной задачей (с началом революции) было дать дорогу талантам. Среди нашего командного состава было много честных людей, но многие из них были неспособны проникнуться новыми формами отношений, и в течение короткого времени в командном составе нашей армии было произведено столько перемен, каких не было, кажется, никогда ни в одной армии... Я сознавал, что в данном случае милосердия быть не может, и я был безжалостен по отношению к тем, которых я считал неподходящими. Конечно, я мог ошибаться. Ошибок, может быть, было даже десятки, но я советовался с людьми знающими, и принимал решения лишь тогда, когда чувствовал, что они совпадают с общим настроением. Во всяком случае, все, что есть даровитого в командном составе, выдвинуто нами. С иерархией я не считался. Есть люди, которые начали войну полковыми командирами, а сейчас командуют армиями... Этим мы достигли не только улучшения, но и другого, не менее важного: провозглашение лозунга "дорогу таланту"... вселило в души всех радостное чувство, заставило людей работать с порывом, вдохновенно"...

Пример. Дзевалтовский. "В Киеве слушалось дело известного большевика, штабс-капитана гвардейского гренадерского полка Дзевалтовского, обвинявшегося, совместно с 78 сообщниками, в отказе принять участие в наступлении, и в увлечении своего полка и других частей в тыл. Процесс происходил при следующей обстановке: в самом зале заседания присутствовала толпа вооруженных солдат, выражавшая громкими криками свое одобрение подсудимым; Дзевалтовский, по дороге из гауптвахты в суд, заходил вместе с конвоирами в местный Совет солдатских и рабочих депутатов, где ему устроена была овация; наконец, во время совещания присяжных, перед зданием суда выстроились вооруженные запасные батальоны, с оркестром музыки и пением "Интернационала". Дзевалтовский и все его соучастники были, конечно, оправданы".

"...Во всех населенных пунктах, где только квартировали войска или военные учреждения, образовались местные солдатские советы или советы солдатских и рабочих депутатов, не подчинявшиеся никаким нормам, и сделавшие своей главной специальностью укрытие дезертиров, и беззастенчивую эксплуатацию городских и земских управлений -- и населения. С ними власть не боролась вовсе, их не трогали, и только в конце августа военное министерство, выведенное из терпения бесчинствами этих "тыловых учреждений", сообщило печати, что оно "предполагает заняться разработкой особого положения о них". Кто же входил в состав комитетов? Настоящего боевого элемента, живущего интересами армии, понимающего условия ее быта, проникнутого военными традициями, в них было очень мало. Доблесть, мужество, преданность долгу -- все эти нсвесомые ценности не имели спроса, на арене митингового строительства новой жизни. Солдатская масса -- к великому сожалению -- невежественная, неграмотная, уже развращенная, не доверявшая своим начальникам, выбирала своими представителями по преимуществу людей, импонировавших ей хорошо связанной речью, внешней политической полировкой, вынесенной из откровений партийной литературы; но больше всего -- беззастенчивым угождением ее инстинктам".

"Следующая мера демократизации армии -- введение института комиссаров. В конце июня, Временное правительство учредило должность комиссаров фронтов, определив их функции следующим образом: руководствуясь указаниями военного министерства, направлять к единообразному разрешению все политические вопросы, возникающие в пределах армий фронта, содействуя согласованной работе армейских комиссаров. Негласною обязанностью комиссаров явилось наблюдение за командным составом и штабами, в смысле их политической благонадежности. Состав комиссаров, известных мне, определяется таким образом: офицеры военного времени, врачи, адвокаты, публицисты, ссыльнопоселенцы, эмигранты -- потерявшие связь с русской жизнью, члены боевых организаций и т. д. Ясно, что достаточного знания среды у этих лиц быть не могло. Что касается личных качеств комиссаров, то за исключением нескольких, типа близкого к Савинкову, никто из них не выделялся ни силою, ни особенной энергией. Люди слова, но не дела. Быть может недостаточная подготовка комиссаров не имела бы таких отрицательных последствий, если бы не одно обстоятельство: не зная точно круга своих обязанностей, они постепенно начинали вторгаться решительно во все области жизни и службы войск, отчасти по своей инициативе, отчасти побуждаемые к этому солдатской средой и войсковыми комитетами, а иногда даже боявшимися ответственности начальниками".

"С началом революции и ослаблением власти, проявилось сильнейшее центробежное стремление окраин, и наряду с ним, стремление к национализации, то есть, расчленению армии. Несомненно, потребность такого расчленения тогда не исходила из сознания массы, и не имела никаких реальных обоснований (Я не говорю о польских формированиях). Единственные мотивы национализации заключались тогда, -- в стремлении политических верхов возникавших новообразований, -- создать реальную опору для своих домогательств, и чувство самосохранения, побуждавшее военный элемент искать в новых и длительных формированиях, временного или постоянного освобождения от боевых операций. Начались бесконечные национальные военные съезды, вопреки разрешению правительства и главного командования. Заговорили вдруг все языки: литовцы, эстонцы, грузины, белорусы, малороссы, мусульмане -- требуя провозглашенного "самоопределения", -- от культурно-национальной автономии, до полной независимости включительно, а главное -- немедленного формирования отдельных войск".

"Россия того периода представляется мне ветхим, старым домом, требовавшим капитальной перестройки. За отсутствием средств, и в ожидании строительного периода (Учр .Собр.), зодчие начали вынимать подгнившие балки, причем часть их вовсе не заменили. Другую подменили легкими, временными подпорками, а третью надтачали свежими бревнами без скреп - последнее средство оказалось хуже всех. И здание рухнуло".

"Варфоломеевская ночь. Увлеченные борьбой с контрреволюцией, революционные учреждения, проходили без всякого внимания мимо таких фактов, что в расположении самого штаба фронта, в городе Бердичеве, состоялись общественные митинги, с крайними большевистскими лозунгами, что местная газета "Свободная Мысль" совершенно недвусмысленно угрожала "Варфоломеевской ночью" офицерам. Фронт держался. Вот все, что можно было сказать про его положение. Временами вспыхивали беспорядки с трагическим исходом, вроде зверского убийства генералов Гиршфельда, Стефановича, комиссара Линде"...

"Все надежды на возрождение армии, и спасение страны мирным путем, рухнули. Я не делал себе никаких иллюзий, относительно последствий подобного столкновения, между генералом Корниловым и Керенским, и не ожидал благополучного окончания, разве только, что корпус Крымова спасет положение. Вместе с тем, я ни одного дня, ни одного часа не считал возможным отожествлять себя идейно с Временным правительством, которое признавал преступным, и поэтому тотчас же послал ему телеграмму следующего содержания: "Я солдат и не привык играть в прятки. 16-го июня, на совещании с членами Временного правительства, я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена. Оставление свое на посту главнокомандующего я понял тогда, как сознание Временным правительством своего тяжкого греха перед Родиной, и желание исправить содеянное зло. Сегодня, получив известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования, могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста Верховного главнокомандующего; видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны; считаю долгом довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду. Деникин".

"Через несколько дней была ликвидирована Ставка. Корнилов, Лукомский, Романовский и другие отвезены в Быховскую тюрьму.

Революционная демократия праздновала победу".

0x01 graphic

Одиссей во дворце Алкиноя (1813-1815)

Худ. Франческо Айец

ОДИССЕЯ ДОБРОВОЛЬЧЕСТВА

"Текинский полк шел всю ночь и весь день, чтобы сразу оторваться от могилевского района. Следуя в общем направлении на юго-восток и заметая следы, полк делал усиленные переходы, преимущественно по ночам, встречая на пути плохо еще замерзшие, с трудными переправами реки и имея впереди ряд железнодорожных линий, на которых ожидалось организованное сопротивление. В попутных деревнях жители разбегались или с ужасом встречали Текинцев, напуганные грабежами и разбоями вооруженных шаек, бороздивших тогда вдоль и поперек Могилевскую губернию. И провожали с удивлением "диких", в первый раз увидев солдат, которые никого не трогают и за все щедро расплачиваются. В техническом отношении полковник Кюгельген вел полк крайне не искусно и не расчетливо. В первые семь суток пройдено было 300-350 верст, без дневок, по дорогам и без дорог -- лесом, подмерзшими болотами и занесенной снежными сугробами целиной, -- по двое суток не расседлывали лошадей; из семи ночей провели в походе четыре; шли обыкновенно без надлежащей разведки и охранения, сбивались и кружили; пропадали отсталые, квартирьеры и раненые... Был сильный мороз, гололедица; всадники приходили в изнеможение от огромных переходов и бессонных ночей; невероятно страдали от холода и, как говорить один из участников, в конце концов буквально "отупели" лошади, не втянутые в работу, шли с трудом, отставали и калечились. Впереди -- огромный путь и полная неизвестность. Среди офицеров сохранялось приподнятое настроение, поддерживаемое обаянием Корнилова, верностью слову и, может быть, романтизмом всего предприятия: из Быхова на Дон, больше тысячи верст, в зимнюю стужу, среди множества преград и опасностей, с любимым вождем -- это было похоже на красивую сказку... Но у всадников с каждым днем настроение падало, и скоро... сказка оборвалась; началась тяжелая проза жизни. На седьмой день похода, 26-го, полк выступил из села Красновичи и подходил к деревне Писаревке, имея целью пересечь железную дорогу восточнее станции Унечи.

Явившийся добровольно крестьянин проводник навел Текинцев на большевистскую засаду: поравнявшись с опушкой леса, они были встречены почти в упор ружейным огнем. Полк отскочил, отошел в Красновичи и оттуда свернул на юго-запад, предполагая обойти Унечи с другой стороны. Около 2 ч. дня подошли к линии Московско-Брестской железной дороги около станции Песчаники. Неожиданно из-за поворота появился поезд и из приспособленных "площадок" ударил по колонне огнем пулеметов и орудия. Головной эскадрон повернул круто в сторону и ускакал; несколько всадников -- свалилось; под Корниловым убита лошадь; полк рассыпался. Корнилов, возле которого остались командир полка и подполковник Эргардт, отъехал в сторону. Долго собирали полк; подвели его к Корнилову. Измученные в конец Текинцы, не понимавшие что творится вокруг, находились в большом волнении. Они сделали все, что могли, они по-прежнему преданы генералу, но... ".

"А они стекались -- офицеры, юнкера, кадеты и очень немного старых солдат -- сначала одиночно, потом целыми группами. Уходили из советских тюрем, из развалившихся войсковых частей, от большевистской "свободы" и самостийной нетерпимости.

Одним удавалось прорываться легко и благополучно через большевистские заградительные кордоны, другие попадали в тюрьмы, заложниками в красноармейские части, иногда... в могилу. Шли все они просто на Дон, не имея никакого представления о том, что их ожидает, -- ощупью, во тьме через сплошное большевистское море -- туда, где ярким маяком служили вековые традиции казачьей вольницы и имена вождей, которых народная молва упорно связывала с Доном. Приходили измученные, оборванные, голодные, но не павшие духом. Прибыл небольшой кадр Георгиевского полка из Киева, а в конце декабря и Славянский ударный полк, восстановивший здесь свое прежнее имя "Корниловский"".

"Я остановился на этих страницах полковой истории, чтобы показать, в каких муках рождалась на свет Добровольческая армия и в какой суровой жизненной школе закалялось упорство и твердость первых бойцов ее.

Была и человеческая накипь, быть может очень много, но ей не заслонить светлую идею и подвиг добровольчества".

"Города Таганрог и Ростов, с их многочисленным рабочим населением, враждебным Добровольческой армии, поглощали много сил на внутреннюю охрану. Буржуазия и в этом вопросе проявила полнейшее равнодушие, ограничившись взносом некоторой суммы денег на организацию охраны и длительными спорами, в результате которых городская дума и совет рабочих и солдатских депутатов потребовали формирования охраны из... безработных-большевиков. В конце концов в армию пошли только дети. В батальоне генерала Боровского можно было наблюдать комическия и, вместе с тем, глубоко трогательные сцены, как юный воин с громким плачем доказывал, что ему уже 16 лет (минимальный возраст для приема) или как другой прятался под кровать от являвшихся на розыски родителей, от имени которых было им представлено подложное разрешение на поступление в батальон. На этот батальон предполагалось возложить несение более легкой службы по охране города, но судьба распорядилась иначе: через несколько недель юные добровольцы ушли в далекий, тяжкий поход из которого многие не вернулись. Поход был не худший выход, ибо оставшихся в Ростове в течение многих дней большевики ловили, мучили и убивали. "Бессильные иными путями предотвратить продолжающиеся убийства... мы заявляем о нашей полной готовности быть расстрелянными в любой момент и в очереди, какую будет угодно установить военно-революционному комитету взамен детей, предназначенных к расстрелу"... С таким полным отчаяния и бессилия криком обратились тогда вожди ростовской революционной демократии к тем злым духам, которых они же вызвали".

" Станица Рязанская "выразила покорность". Главные силы с обозом перешли речку Пшиш и остановились на большой привал в черкесском ауле Несшукай -- ранним утром предстояло дальнейшее движение. Штаб с арьергардом остался в Рязанской. В первый раз в казачьей станице так неуютно, прямо тягостно. Начиная со встретившей Корнилова с белым флагом "депутации", участники которой все порывались стать на колени, во всей станице в отношении к нам чувствуется страх и раболепство. Многие дома были брошены жителями перед нашим приходом. Только на другой день в черкесском ауле выяснилась причина: рязанские имели основание опасаться суровой кары. Станица одна из первых приняла большевизм, причем в практическом его применении трогательно объединились и казаки, и иногородние. Они разгромили совместно соседние мирные аулы, а в одном -- Габукае -- перебили почти всех мужчин-черкесов. Добровольцы в иных пустых саклях находили груды человеческих внутренностей... Несколько дней приезжали из Рязанской в аул с подводами казаки, крестьяне, женщины и дети и забирали черкесское добро... Аул словно кладбище. Среди добровольцев -- разговоры: -- Если бы знали раньше, спалили бы Рязанскую".

" Хорошее настроение царило и в обозном походном городке, по капризу судьбы вдруг выросшем на берегу Кубани вокруг маленького черкесского аула. Сотни повозок; пасущиеся возле, стреноженные лошади; пестрые лохмотья, разложенные для сушки на чуть пробивающейся траве под яркими еще холодными лучами весеннего солнца; дым и треск костров; разбросанные по всему полю группы людей, с нетерпением ждущих своей очереди для переправы и жадно ловящие вести с того берега. Словно во времена очень далекие -- табор крестоносцев -- безумцев или праведников, пришедших из-за гор и морей под стены святого города... И у нашей армии был свой маленький "Иерусалим". Пока еще не тот -- заветный, далекий с золотыми маковками сорока сороков Божьих церквей... Более близкий: -- Екатеринодар. Он влек необыкновенной притягательной силой. Даже люди с холодным умом, ясно взвешивавшие военно-политическое положение, не обольщавшиеся слишком радужными надеждами, поддавались невольно его гипнозу. А массы видели в нем конец своим мучениям, прочную почву под ногами и начало новой жизни. Почему -- в этом плохо разбирались, но верили, что так именно будет".

"Смертность в лазарете, в котором, кроме того, уже иссякли лечебные и перевязочные средства, достигла ужасных размеров. Предстояло одно из двух: или изменить систему маршей, подвергая армию возможности окружения и гибели, или обречь походом на верную смерть тяжело раненых добровольцев. Жизнь подсказывала и третье решение, морально наиболее тяжелое: получено было известие из Елисаветинской, что станичники сберегли наших раненых, и последние отправлены в местные лазареты. Впоследствии это сведение оказалось ложным: из 64 оставленных только 14 спаслись, остальных большевики зверски убили. Но тогда оно сыграло известную роль в принятии решения, спасшего много жизней. Врачи составили список раненых, не могущих выдержать перевозки, которых оказалось около 200; станичный сбор постановил принять их на свое попечение оставлена была известная сумма денег, врач, сестры и несколько заложников, выведенных кубанцами из Екатеринодара, среди которых был влиятельный большевик Лиманский, давший слово оберечь раненых и исполнивший добросовестно свое обещание. Остался по собственному желанию и "матрос" Баткин, услугами которого более не пользовались. Фактически осталось только 119 человек -- остальные были увезены своими однополчанами. Впоследствии оказалось, что из оставшихся двое были убиты большевиками, шестнадцать умерло и сто один спаслось".

"Под пьяный хохот анонимного зверя, именуемого толпой, по всей широкой Руси началось каиново дело, и полилась, задымилась мученическая кровь... Она лилась в окопах, где вчера еще в грязи у пулемета рядом спали офицер и солдат. Она полилась на улицах, в тюрьмах и подвалах. Офицера отрывали от матерей, от жены и детей и на их глазах убивали, как величайшую заразу".

"Первый кубанский поход -- Анабазис Добровольческой армии -- окончен. Армия выступила 9 февраля и вернулась 30 апреля, пробыв в походе 80 дней. Прошла по основному маршруту 1050 верст. Из 80 дней -- 44 дня вела бои. Вышла в составе 4 тысяч, вернулась в составе 5 тысяч, пополненная кубанцами. Начала поход с 600-700 снарядами, имея по 150-200 патронов на человека; вернулась почти с тем же: все снабжение для ведения войны добывалось ценою крови. В кубанских степях оставила могилы вождя и до 400 начальников и воинов; вывезла более полутора тысяч раненых; много их еще оставалось в строю; много было ранено по несколько раз. В память похода установлен знак: меч в терновом ненце".

" В Лежанке под гром неприятельской артиллерии я составлял свое Первое политическое обращение к русским людям: От Добровольческой армии. "Полный развал армии, анархия и одичание в стране, предательство народных комиссаров, разоривших страну дотла и отдавших ее на растерзание врагам, привело Россию на край гибели. Добровольческая армия поставила себе целью спасение России путем создания сильной, патриотической и дисциплинированной армии и беспощадной борьбы с большевизмом, опираясь на все государственно мыслящие круги населения. Будущих форм государственного строя руководители армии (генералы Корнилов, Алексеев) не предрешали, ставя их в зависимость от воли Всероссийского Учредительного Собрания, созванного по водворении в стране правового порядка. Для выполнения этой задачи необходима была база для формирования и сосредоточения сил. В качестве таковой была избрана Донская область, а впоследствии, по мере развития сил и средств организации, предполагалась вся территория т. н. Юго-Восточного союза. Отсюда Добровольческая армия должна была идти историческими путями на Москву и Волгу...

Расчеты, однако, не оправдались..."

0x01 graphic

Минин на площади Нижнего Новгорода, призывающий народ к пожертвованиям. 1896.

Художник К.Е.Маковский

"Жажда правды, но неутоленная".

(Достоевский твердо знал, что основная болезнь народная...)

"Получалась картина полного безлюдия. Но... есть стремление начальников к формированию частей "особого назначения": "Волчья" сотня генерала Шкуро (его личная гвардия, обремененная добычей; "карательные отряды" ставропольского военного губернатора генерала Глазенапома, превратившиеся в лейб-охрану богатых местных овцеводов, и т. д. (Деникин)

Власть "...сводили на нет единство командования...

Это "...описал впоследствии генерал Краснов, переплетая правду с вымыслом и внеся в рассказ обычные особенности своего стиля: высокую самооценку свою личную и своих помощников, мудрых, красноречивых и государственно мыслящих -- прямую противоположность противникам, которым приписываются наивные по форме и содержанию речи, циничные взгляды и побуждения"...

"Я (Деникин - А.К.) принял звание "главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России"...

Следует обратить внимание на оценки деятельности Главкома ВС на юге России генерала Врангеля (фрагменты из книги "Записки. Книга первая (ноябрь 1916 г. -- март 1920 г.)":

Армия развращалась, обращаясь в торгашей и спекулянтов. В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом "самоснабжения", оказались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство. К несчастью, пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание бешеных денег которыми производилось на глазах у всей армии. (Врангель)

Рапорт Врангеля Деникину: "В подробном рапорте на имя генерала Деникина я, не щадя красок, с полной правдивостью высказывался о нашем стратегическом положении, указывал на ошибки, послужившие причиной к настоящему развалу и намечал некоторые меры, которые, по моему мнению, в предвидении новых грозных событий, надлежало принять. (Фрагменты) Наше настоящее неблагоприятное положение явилось следствием, главным образом, двух основных причин: 1. Систематического пренебрежения нами основными принципами военного искусства; 2. Полного неустройства нашего тыла. ... Гонясь за пространством, мы бесконечно растянулись в паутину и, желая все удержать и всюду быть сильными, оказались всюду слабыми. Между тем в противоположность нам большевики придерживались принципа полного сосредоточения сил и действий против живой силы врага. ... Несмотря на расстройство транспорта и прочие затруднения, принцип сосредоточения сил проводился красным командованием полностью. ... Беспрерывно двигаясь вперед, армия растягивалась, части расстраивались, тылы непомерно разрастались. Расстройство армии увеличивалось еще и допущенной командующим армией мерой "самоснабжения" войск. Сложив с себя все заботы о довольствии войск, штаб армии предоставил войскам довольствоваться исключительно местными средствами, используя их попечением самих частей и обращая в свою пользу захватываемую военную добычу. Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами -- в грабеж и спекуляцию. Каждая часть спешила захватить побольше. Бралось все, что не могло быть использовано на месте -- отправлялось в тыл для товарообмена и обращения в денежные знаки. Подвижные запасы войск достигли гомерических размеров -- некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами. Огромное число чинов обслуживало тылы. Целый ряд офицеров находился в длительных командировках: по реализации военной добычи частей, для товарообмена и т. п. Армия развращалась, обращаясь в торгашей и спекулянтов. В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом "самоснабжения", -- а с этим делом соприкасались все, до младшего офицера и взводного раздатчика включительно, -- оказались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство. К несчастью, пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание бешеных денег которыми производилось на глазах у всей армии. Неудовлетворительная постановка контрразведки и уголовно-розыскного дела, работавших вразброд, недостаточность денежных для них отпусков и неудачный подбор сотрудников, все это дало большевистским агитаторам возможность продолжать в тылу армии их разрушительную работу. Необеспеченность железнодорожных служащих жалованьем привела к тому, что наиболее нужные служащие при приближении большевистского фронта бросали свои места и перебегали на сторону противника. Население, встречавшее армию при ее продвижении с искренним восторгом, исстрадавшееся от большевиков и жаждавшее покоя, вскоре стало вновь испытывать на себе ужасы грабежей, насилия и произвола. В итоге -- развал фронта и восстания в тылу. Я застал штаб армии уже покинувшим Харьков и армию в полном отступлении. Эвакуация велась хаотически, никакого плана не было. Ни одно учреждение не получило точных указаний о пути следования и месте назначения, все неслось, куда глаза глядят. Станции оказались забитыми огромными составами разных частей, санитарные поезда неделями стояли неразгруженными. Раненые по три дня не получали пищи, и на станции Славянок, во время моего прибытия туда, раненый офицер повесился, не будучи в силах выдержать голода. Огромное число беженцев, главным образом семей офицеров, забило все составы и станции. Никаких мер к эвакуации их принято не было, и все они в буквальном смысле голодали и замерзали... Войска вследствие непрерывных переходов и распутицы переутомлены до крайности; лошади изнурены совершенно, и артиллерия и обозы сплошь и рядом бросаются, так как лошади падают по дороге. ... Армии как боевой силы нет. В настоящее время принят ряд мер для упорядочения тыла: довольствие армии взято в руки отдела снабжения, спешно создаются узлы сопротивления, объявлена мобилизация и делается все для спешного пополнения частей; однако все эти меры являются весьма запоздалыми, и, прежде нежели армия будет воссоздана вновь, уйдет немало времени. ... В предвидении их считаю необходимым: 1. ныне же принять определенный общий план действий, выбрав одно главное операционное направление, на которое и сосредоточить главную массу сил, не останавливаясь перед потерей некоторой части захваченного пространства; 2. ныне же принять меры к эвакуации в глубь страны тыловых учреждений и, в частности, разгрузить Ростов и Таганрог полностью; 3. немедленно подготовить в тылу страны укрепленные полосы и узлы сопротивления; 4. расформировать часть военных и гражданских учреждений, непомерно разросшихся и умножившихся, и все годное погнать на фронт; 5. обеспечить безопасность и материальное существование семей офицеров и служащих в казенных учреждениях. Офицер не может спокойно сражаться, зная, что его семья в опасности и голодает; необходимо немедленно озаботиться оборудованием колоний для семей офицеров и чиновников, где эти семьи были бы обеспечены квартирой и пайком, а в случае угрозы -- могли бы быть уверены в своевременном вывозе в безопасное место; 6. немедленно принять ряд самых жестоких мер для борьбы с произволом, грабежами и пьянством, разлагающим армию. Удалить, независимо от боевых заслуг, высших начальников, чье поведение создает постоянный соблазн для младших; 7. принять ряд мер к пополнению частей людьми и лошадьми. В частности, необходимо создание инспекции конницы, без чего нам не сохранить этого рода оружие. О необходимости создания инспекции конницы я докладывал тщетно неоднократно, -- ныне это совершенно необходимо -- противник напрягает все силы для создания крупных конных соединений, наша же конница, создаваемая и пополняемая без общего правильного руководства, скоро растает совершенно; 8. упорядочение постановки контрразведки и уголовного розыска, объединение их в пределах армии и главноначальствования в одних руках, и обеспечение дела соответствующими кредитами; 9. милитаризация железных дорог -- подчинение начальников железных дорог Начвосо (начальники военных сообщений (Ред.)) и обеспечение служащих на дорогах своевременной оплатой содержания и увеличение его до соответственных с дороговизной размеров".

"Огромное число учреждений не успело выехать. Много больных, раненых и ценнейшее имущество попало в руки противника. Ничего не было сделано и в отношении узлов сопротивления; намеченная укрепленная позиция к востоку от Таганрога к подходу армии существовала лишь на бумаге".

"Мне стало бесконечно жаль генерала Деникина; что должен был испытать этот человек, видя крушение того здания, которое с таким трудом он столько времени возводил и в прочность которого несомненно верил. Как одиноко должен был он чувствовать себя в эти тяжелые дни, когда, по мере того, как изменяло ему счастье, отворачивалось от него большинство тех, кто еще недавно кадил ему. В эти дни лишь твердость, решимость и спокойствие духа вождя могли спасти положение. Это спокойствие духа, эту твердость мог иметь лишь вождь, не потерявший веру в свои войска, убежденный в том, что и они ему верят. Нравственная поддержка Главнокомандующего его ближайшими сотрудниками должна была быть в эти дни, казалось мне, особенно ему необходима".

Безусловно, о новом вожде, т.е. о самом Врангеле, говорил он сам...

Вскоре Деникин принял решение отставить пост Главкома.

"Я взглянул на дело иначе: настало время выполнить мое решение. Довольно. В ту же ночь совместно с начальником штаба генералом Махровым я составил секретную телеграмму -- приказание о сборе начальников на 21 марта в Севастополь на Военный совет под председательством генерала Драгомирова "для избрания преемника главнокомандующему Вооруженными силами Юга России". В число участников я включил и находившихся не у дел, известных мне претендентов на власть и наиболее активных представителей оппозиции. В тот же день получена мною в ответ телеграмма генерала Драгомирова: "Высшие начальники до командиров корпусов включительно единогласно остановились на кандидатуре генерала Врангеля. Во избежание трений в общем собрании означенные начальники просят Вас прислать ко времени открытия общего собрания, к 18 часам, Ваш приказ о назначении без ссылки на избрание Военным советом".

Я приказал справиться, был ли генерал Врангель на этом заседании и известно ли ему об этом постановлении, и, получив утвердительный ответ, отдал свой последний приказ Вооруженным силам Юга: "1. Генерал-лейтенант барон Врангель назначается главнокомандующим Вооруженными силами Юга России. 2. Всем, шедшим честно со мною в тяжкой борьбе, -- низкий поклон. Господи, дай победу армии и спаси Россию. Генерал Деникин".

Итоги

Ультиматум русской власти

Бонч-Бруевич: "Деникина я знал еще поручиком, когда в 1895 году был в одном с ним классе в Академии генерального штаба. Он и тогда был беспринципным и бестактным человеком, с большим сумбуром в голове и редким служебным честолюбием, и мне понятно, что поведение мое в предоктябрьские дни он изобразил с наибольшей для себя выгодой -- вот, мол, от какой опасности ушел"

Он же: "Типичный штабной генерал, лишенный военных талантов, но обладавший изворотливым умом и уменьем обвораживать нужных людей, ... по прозванию "черный", являлся типичным представителем той петербургской школы офицеров генерального штаба, которая и порождала этаких "моментов", обладавших удивительной способностью убивать всякое живое дело в мирное время и обращать оперативную работу на войне в предмет пустых канцелярских упражнений"...

Он же: "В один из тех дней, когда штаб прорывавшейся к Львову 3-й армии находился в Золочеве, в город приехал генерал-квартирмейстер соседней с нами 8-й армии, Деникин, будущий белый "вождь". Антона Ивановича я знал еще по Академии Генерального штаба, слушателями которой мы были в одно и то же время. Приходилось мне встречаться с Деникиным и за годы службы в Киевском военном округе. Репутация у него была незавидная. Говорили, что он картежник, не очень чисто играющий. Поговаривали и о долгах, которые Деникин любил делать, но никогда не спешил отдавать. Но фронт заставляет радоваться встрече с любым старым знакомым, и я не без удовольствия встретился с Антоном Ивановичем, хотя порядком его недолюбливал. Деникин был все тот же -- со склонностью к полноте, той же, но уже тронутой сединкой шаблонной бородкой на невыразительном лице и излюбленными сапогами "бутылками" на толстых ногах. Спустя долгих пять лет, когда Деникин сделался главнокомандующим Добровольческой армии, я, организуя в качестве начальника штаба Реввоенсовета республики вооруженный отпор рвущимся к Москве бандам белогвардейцев-деникинцев, не раз вспоминал разговор в Золочеве и думал, что и развязанную с его помощью гражданскую войну новоявленный белый "вождь" расценивал по той же стереотипной формуле -- боишко, чинишко, орденишко. Вскоре после нашей встречи в Золочеве хлопоты Деникина увенчались успехом: он был назначен начальником 4-й стрелковой бригады и, получив, наконец, строевую должность с правами начальника дивизии, вступил на желанный путь быстрого продвижения к "чинишкам" и "орденишкам""...

Врангель: "С первых дней приезда моего в Крым я обратил внимание на необходимость установления начал нормального правопорядка, столь пошатнувшегося за годы гражданской войны. Одной из главнейших причин развала армий генерала Деникина было отсутствие в них твердого правового уклада и чувства законности. Войска развратились, военно-судебное ведомство, во главе с главным военным и морским прокурором, было бессильно. Военно-полевые суды стали постоянно действующим аппаратом судебной власти и, состоя из лиц, в большинстве случаев незнакомых с самыми элементарными юридическими познаниями, сплошь и рядом совершали грубые непоправимые ошибки, в корне нарушая основные Наряду с другими мерами для решительного искоренения грабежей и разбоев, приказом моим от 14 апреля образованы были особые военно-судные комиссии при начальниках гарнизонов, комендантов крепостей, а впоследствии -- при штабах корпусов, дивизий и отдельных бригад. Комиссии в составе председателя и пяти членов назначались, по возможности, из лиц с высшим юридическим образованием, а делопроизводитель обязательно с таковым. Комиссии подчинены были непосредственно главному прокурору. Рядом приказов были изъяты из ведения военно-полевых судов дела о несовершеннолетних от десяти -- до семнадцатилетнего возраста и исполнение приговоров над присужденными к смертной казни предписывалось не производить публично. При общем огрубении нравов публичное приведение приговоров в исполнение мало устрашало, вызывая лишь еще большее нравственное отупение".

Троцкий из книги Врангеля: "Чрезвычайно интересным является освещение, данное этому периоду кампании Бронштейном, приоткрывающее завесу над советской стратегией. Ниже я привожу документ из "секретного архива", относящийся к сентябрю 1919 года и опубликованный в 1924 году. Бронштейн писал: "... 2. Казачество в значительной своей части оставалось бы враждебным нам, и ликвидация специально казаческой контрреволюции на Дону и Кубани оставалась бы самостоятельной задачей. При всей своей трудности -- это местная задача, и мы могли бы и имели бы полную возможность разрешить ее во вторую очередь. Дон, как база, истощен. Большое число казаков погибло в непрерывных боях, что касается Кубани, то она в оппозиции к Деникину. 3. Казачество Вешенской, Мигулинской, Казанской станиц поголовно мобилизовалось, поклялось не сдаваться. Таким образом, самим направлением нашего движения мы доставили Деникину значительное количество бойцов. ... 6. Верно лишь то, что Деникин несравненно более серьезный враг, чем Колчак. Дивизии, перебрасывавшиеся с Восточного фронта на Южный, отнюдь не оказывались выше дивизий Южного фронта. Это относится целиком к командному составу. Наоборот, в первый период дивизии Восточного фронта оказываются по общему правилу слабее, пока не приобретают сноровки в новых условиях против нового врага. 7. Но если враг на юге сильнее, то и мы были несравненно сильнее, чем были когда-либо на каком-либо из фронтов. Поэтому причины неудачи необходимо искать целиком в оперативном плане. Мы пошли по линии наибольшего сопротивления, то есть части средней устойчивости направили по местности, населенной сплошь казачеством, которое не наступает, а обороняет свои станицы и очаги. Атмосфера "народной донской" войны оказывает расслабляющее влияние на наши части. В этих условиях деникинские танки, умелое маневрирование и прочее оказываются в его руках колоссальным преимуществом".

0x01 graphic

Восемь различных решений задачи Аполлония

Деникинские "Дары данайцев"

Кассандрой звали прекрасную дочь троянского царя Приама. Сам бог солнца Аполлон пленился ею и дал ей дар пророчества. Но Кассандра отвергла его любовь. В наказание за это Аполлон сделал так, что пророчествам девы никто не верил.Горестной стала судьба ясновидящей. Она предсказала, что Троя погибнет из-за деревянного коня, которого подарят городу данайцы. Ей не поверили, и царство Приама рухнуло. Она предсказала своему повелителю Агамемнону, что он будет убит собственной женой; ей не поверили, а так оно и случилось. Разумеется, все это сказки, но сила народных сказок велика. И вот уже почти три тысячи лет, как во всем мире, но уже не без иронии зовут "Кассандрами" всех, кто берет на себя роль "прорицателя" будущего, предсказателя зловещих событий, которые кажутся маловероятными.

Деникин: "Директива 20 июня, получившая в военных кругах наименование "Московской", потом в дни наших неудач осуждалась за чрезмерный оптимизм. Да, не закрывая глаза на предстоявшие еще большие трудности, я был тогда оптимистом. И это чувство владело всем Югом -- населением и армиями. Это чувство нашло отклик там, на севере, за линией фронта, среди масс, придавленных еще большевистским ярмом и с нетерпением, с радостью ждавших избавления. "Кассандры" примолкли тогда. Оптимизм покоился на реальной почве: никогда еще до тех пор советская власть не была в более тяжелом положении и не испытывала большей тревоги. Директива в стратегическом отношении предусматривала нанесение главного удара в кратчайших к центру направлениях -- курском и воронежском, прикрываясь с запада движением по Днепру и к Десне. В психологическом -- она ставила ребром перед известной частью колебавшегося казачества вопрос о выходе за пределы казачьих областей. В сознании бойцов она должна была будить стремление к конечной -- далекой, заветной цели. "Москва" была, конечно, символом. Все мечтали "идти на Москву", и всем давалась эта надежда".

Врангель. Памфлет. Обвинения. "В ряде телеграмм за май -- август и в обширном письме-памфлете от 28 июля барон Врангель давал яркую апологию своей деятельности и выдвигал тяжелые обвинения главному командованию. Эта переписка вызывала недоумение своей слишком явной подтасовкой фактов, легко опровержимой. Только позднее стало ясным, что письмо предназначено было не столько для меня, сколько для распространения. ...Барон Врангель бросает в первом письме такую фразу: "В то время как Добровольческая армия, почти не встречая сопротивления в своем победном шествии к сердцу России, беспрерывно увеличивается потоком добровольно становящихся в ее ряды опомнившихся русских людей... Кавказская армия, истекая кровью в неравной борьбе и умирая от истощения, посылает на добровольческий фронт последние свои силы..." В каждом слове письма и телеграмм были желчь и яд, рассчитанные на чувства военной массы и без того нервной, ревнивой к боевым соседям и плохо разбирающейся в обстановке. И, перечислив все несчастья Кавказской армии, барон Врангель назвал их виновников: "До назначения меня командующим Кавказской армией я командовал теми войсками, которые ныне составляют армию Добровольческую, числящую в своих рядах бессмертных корниловцев, марковцев и дроздовцев... Борьба этих славных частей в каменноугольном районе -- блестящая страница настоящей великой войны... Безмерными подвигами своими они стяжали себе заслуженную славу... Но вместе со славой они приобрели любовь Вождя, связанного с ними первым, "Ледяным", походом. Эта любовь перенеслась и на армию, носящую название Добровольческой, название, близкое Вашему сердцу, название, с которым связаны Ваши первые шаги на великом крестном пути... Заботы Ваши и Ваших ближайших помощников отданы полностью родным Вам частям, которым принадлежат Ваши сердца. Для других ничего не осталось..." Все это писал барон Врангель "с открытым сердцем" и в то же время с содержанием памфлета знакомил старших военных начальников. На последний вопрос я (АК. - Деникин) ответил кратко: "Никто не вправе бросать мне обвинение в лицеприятии. Никакой любви ни мне не нужно, ни я не обязан питать. Есть долг, которым я руководствовался и руководствуюсь. Интрига и сплетня давно уже плетутся вокруг меня, но я им значения не придаю и лишь скорблю, когда они до меня доходят". Барон Врангель писал, что, "как человек (мне) искренно преданный", он "высказал все, что наболело на душе, почитая бесчестным затаить камень за пазухой...". Но высказал он не все -- камень таился и весьма увесистый. Непригодный совершенно в дни блестящих успехов армий Юга и при жизни адмирала Колчака этот камень позже был брошен в водоворот разгулявшихся страстей, в трагический момент существования армии. А впоследствии (Врангель) написал: "Боевое счастье улыбалось Вам, росла слава, и с ней вместе стали расти в сердце Вашем честолюбивые мечты... Совпавший с целым рядом наших побед Ваш приказ о подчинении Вас адмиралу Колчаку доказывал, казалось, противное. Будущая история покажет, поскольку этот Ваш шаг был доброволен... Вы пишете, что подчиняетесь адмиралу Колчаку, "отдавая свою жизнь служению горячо любимой Родине" и "ставя превыше всего ее счастье...". Не жизнь приносите Вы в жертву Родине, а только власть, и неужели подчинение другому лицу для блага Родины есть жертва для честного сына ее... Эту жертву не в силах был уже принести возвестивший ее, упоенный новыми успехами честолюбец. Войска адмирала Колчака, предательски оставленные нами, были разбиты..." Верховный правитель был тогда уже мертв и не мог сказать свое слово. Памфлеты разносили по свету поистине страшное обвинение: как Колчак и Деникин предавали друг друга и Россию"...

0x01 graphic

Ильин Иван Александрович (28 марта 1883 -- 21 декабря 1954) --

русский философ, писатель и публицист

Заключительный итог для военной элите

БОГ, РОДИНА И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОЖДЬ -

три важнейшие силы России

Вождь закаляется в деловом служении, волевом, мужественном, национально верном. Он одержим духом Целого, а не частным, не личным, не партийным. Он сам стоит и сам идет, потому что он политически дальнозорок и знает, что надо делать. Поэтому он не приглашает себе идеологов "выдумывать программу". Оставшись совсем один, он начинает большое дело, не создавая себе партию, а действуя лично во имя сверхличного. Его дело есть его зов; на зов его дела вокруг него смыкаются лучшие люди... Вождь служит, а не делает карьеру; борется, а не фигурирует; бьет врага, а не пустословит, ведет, а не нанимается к иностранцам. И всегда предпочитает личный неуспех -- успеху от темных и предательских путей.

И.Ильин

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 13/12/2015, изменен: 10/03/2018. 194k. Статистика. Фрагмент: История Иллюстрации: 23 штук. Годы событий: 1914-1920	Ваша оценка:
Аннотация: 13,16,20 декабря 2015 г. Ответ А.Я. Воронину и др.: Вы не хотите понимаете главного: мои статьи не об истории, не о Деникине, а о сегодняшней политике России. Повторяется пагубная "традиция" русской военной элиты. Я ухожу! Ультиматум? Нет! Реальность русской жизни! А.Каменев. Энциклопедия русского офицера. Обновлялось: 20/12/2015. Посетителей - 2.907.565. Объем: 110.695k/1723 Илл. - 12.999. Последнее обновление, книга и статья...

Каменев Анатолий Иванович Был конь, да уездился, генерал Деникин...

Каменев Анатолий Иванович
Был конь, да уездился, генерал Деникин...