ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Час пробил. На карту поставлена жизнь или смерть нашей империи..."

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

0x01 graphic

Ян Усмовец, удерживающий быка. 1849.

Художник Сорокин Евграф Семенович (1821-1892)

Н.Н. Яковлев

"Час пробил.

На карту поставлена жизнь или смерть нашей империи..."

("Пока операция развивается успешно. Гавайи -- как крыса в крысоловке")

(фрагменты из кн. "Пёрл-Харбор, 7 декабря 1941 года. Быль и небыль".)

В ночь на 18 ноября из Куре в Японское море вышли пять подводных лодок. Едва покинув базу, они погрузились и продолжили путь под водой. Нужно было сохранить тайну: во Внутреннем море часто попадались суда. С них легко можно было бы различить необычные возвышения за рубками лодок -- каждая несла сверхмалую подводную лодку. Через пролив Бунго вышли в открытый океан и взяли курс на Гавайские острова. Несмотря на то, что вокруг на десятки миль простирались пустынные воды, лодки сохраняли строгие меры предосторожности: днем шли под водой, горбатыми призраками всплывали в темноте и так продолжали путь до рассвета. С первыми проблесками новой зари океан поглощал отряд.

В эти же дни еще два отряда -- одиннадцать подводных лодок вышли из Иосука и направились к Гавайским островам. Четвертый отряд -- девять подводных лодок -- покинул передовую базу на острове Кваджалейн, взяв курс также на Гавайи.

Пяти подводным лодкам-носителям была поставлена задача: к вечеру 6 декабря сосредоточиться у входа в Пёрл-Харбор и по получении приказа о начале боевых действий спустить карликовые подводные лодки и атаковать американский флот. 20 остальных подводных лодок образовывали завесу вокруг Гавайских островов.

Угроза со стороны вражеских подводных лодок была постоянной темой штабных совещаний командования Тихоокеанского флота. По действовавшим тогда инструкциям подводные лодки надлежало атаковать в пределах трехмильной зоны обороны. Поскольку в 1941 году участились случаи установления гидроакустического контакта патрульных кораблей с неизвестными подводными лодками, 12 сентября X. Киммель обратился за указаниями к Г. Старку: "Следует ли нам сбрасывать глубинные бомбы в случае установления контакта или ожидать нападения?" 23 сентября Г. Старк ответил: "Существующий приказ не атаковать подозрительные подводные лодки, за исключением зоны обороны, остается в силе. Если получены исчерпывающие, я повторяю, исчерпывающие доказательства того, что японские подводные лодки находятся на территории (имеются в виду территориальные воды. -- Н. Я.) или вблизи территории США, тогда нашим следующим шагом будет серьезное предупреждение и угроза применения силы против таких подводных лодок". До 7 декабря никаких новых указаний из Вашингтона по этому вопросу не поступало.

В начале декабря японские подводные лодки, окружив Гавайи гигантским кольцом, постепенно стягивали его. И тут случилось то, о чем Футида предупреждал Ямамото, -- американские корабли начали обнаруживать "неопознанные" объекты. С утра 5 декабря поблизости от Оаху эсминец "Селфридж" установил гидроакустический контакт с неизвестной подводной лодкой, но скоро утратил его. В середине дня другой эсминец "Талбот" попросил разрешения сбросить глубинные бомбы на подводную лодку, обнаруженную гидроакустиками в пяти милях южнее Пёрл-Харбора. Командир отряда запретил: за лодку, наставительно разъяснили капитану "Талбота", приняли кита. Тот недовольно фыркнул: "Кит с мотором в корме!"

В далекой Японии начальник штаба Объединенного флота адмирал Матоме Угако заносил в эти часы в свой дневник: "Пока операция развивается успешно. Гавайи -- как крыса в крысоловке".

С 17 по 22 ноября корабли оперативного соединения адмирала Нагумо собрались в заливе Танкан (Хитокапу) на острове Итуруп в группе Курильских островов. Они прокрались поодиночке с разных баз. Радистов кораблей, которых хорошо знала по "почерку" американская служба радиоперехвата, оставили в Куре имитировать оживленный обмен сообщениями по радио. Те, кто следил за эфиром, оставались в неведении о действительном местонахождении кораблей.

Утром 22 ноября с мостика флагмана -- авианосца "Акаги" Нагумо осмотрел свой отряд. В свинцовых водах небольшого унылого залива тесно стояли 32 корабля: шесть авианосцев ударной группы и силы прикрытия -- два линкора, три тяжелых крейсера; отряд из девяти эсминцев, возглавляемый легким крейсером; передовой отряд -- три подводные лодки и отряд снабжения -- восемь танкеров. Место сбора было выбрано вдали от населенных островов. Холодный залив окружали горы, покрытые снегом, на берегу три одинокие радиомачты, несколько жалких хижин рыбаков. И все. Даже в забытом богом и людьми месте адмирал Нагумо не осмеливался рисковать: было запрещено сходить на берег, на кораблях строжайше следили за тем, чтобы мусор не выбрасывался за борт. В заливе Хитокапу корабли пополнили запасы топлива с танкеров, погрузили предметы снаряжения.

Днем 22 ноября на "Акаги" Нагумо провел узкое совещание. Капитан-лейтенант Сузуки выступил с поучительным докладом о своем пребывании на Гавайских островах. Командиры авианосных авиационных соединений задали множество вопросов и сделали последние заметки. В заключение выпили сакэ и трижды возгласили "банзай!" за здоровье императора. Этот и последующие два дня были предельно загружены: непрерывные совещания, которые открывал Нагумо, а проводили в основном Гэнда и Футида. Их участникам объявлялась цель предстоявшего похода, хотя немало среди слушателей знали о ней уже несколько месяцев. Предстоявшая операция разбиралась на прекрасном рельефном макете Пёрл-Харбора, а также карте, подготовленной Кита.

Вопросы, вопросы, вопросы... И неожиданные предложения...

Пилотам предписывалось сохранять радиомолчание, за исключением только случая, если самолет терпел аварию. Всеобщее негодование -- разве нельзя умереть молча, но не открывать врагу местонахождение соединения. Летчики единодушно постановили: авианосцы не отвечают на призывы о помощи гибнущих в море самолетов. Безопасность кораблей важнее, чем жизни летчиков.

Гэнда, Футида и Мурата уже разработали план прорыва противоторпедных сетей -- летчики-самоубийцы разобьют свои самолеты о борта кораблей, прикрытые ими. Но как доложить Нагумо и Кусака? Троица нашла выход.

Футида в присутствии обоих адмиралов на инструктаже пилотов торпедоносцев быстро произнес: "Первый самолет прокладывает путь для остальных, бомбардируя сеть. Если он не преуспеет, последующие самолеты сделают все, чтобы разбомбить сеть сзади или изнутри". -- "Это как же?" -- зашевелился заинтригованный Нагумо. Футида осклабился: "Речь идет о технических деталях особого вида атаки, пилоты понимают, что имеется в виду". Нагумо удовлетворился объяснением, а пилоты торпедоносцев, посвященные в тайну, сделали вид, что не сказано ничего особенного.

Инструктажи перемежались выпивками, хвастливыми речами, старшие офицеры громоздили небылицы о подвигах, совершенных легендарными самурайскими мечами. Срывая голоса, ревели военные песни. Оглушали друг друга любимой "песней воина, жертвующего собой", балладой, рожденной в кровавых штурмах Порт-Артура в 1904 году в память павших в волнах штыковых контратак русской пехоты.

Вечером 25 ноября радист принес Нагумо совершенно секретный приказ. Главнокомандующий Объединенным флотом Ямамото приказывал "оперативному соединению, передвигаясь сугубо скрытно и осуществляя ближнее охранение против подводных лодок и самолетов, продвинуться в гавайские воды и в момент объявления военных действий атаковать главные силы американского флота на Гавайях с целью нанесения ему смертельного удара.

Первый воздушный налет намечается на рассвете "дня X" (точная дата будет определена последующим приказом). После окончания воздушного налета соединению быстро оставить воды и возвратиться в Японию, поддерживая тесное взаимодействие и обеспечивая охранение от контратак противника. В случае, если переговоры с Соединенными Штатами окажутся успешными, оперативное соединение должно быть в готовности к немедленному возвращению и рассредоточению".

Глубокой ночью 25 ноября капитан-лейтенанта Сузуки подняли с постели: его вызывал командующий. Когда Сузуки вошел в каюту Нагумо, адмирал был один. Он еще не ложился. Одетый в кимоно, старик нервно ходил по каюте. Нагумо попросил еще раз подтвердить, что американский флот в Пёрл-Харборе, а не на якорной стоянке Лахаина. Сузуки поклялся. Угостив офицера сакэ, адмирал с извинениями отпустил Сузуки. В каюте остался Нагумо со своими тревогами и ответственностью.

В шесть утра 26 ноября оперативное соединение покидало залив.

Сторожевой корабль просигналил "доброго пути".

Линкоры и крейсеры, проходя мимо покрытых снегом склонов гор острова, открыли огонь. Взрывы снарядов поднимали тучи снега, пыли и камней. Грохот разносился над водами залива. Бодрящее и возбуждающее моряков зрелище.

Корабли, набирая ход, легли на курс. Они двигались прямо на восток, с тем чтобы, минуя оживленные судоходные линии, выйти к Гавайским островам с севера. По пути несколько раз пополняли запасы топлива с танкеров, что было вовсе не легким делом в зимнем океане. Громадные шланги били по палубе, брызги топлива превращали ее в каток. Корабли, вздымающиеся на волнах, к счастью не очень бурного, океана, тем не менее, едва избегали столкновения друг с другом. Нескольких матросов смыло, спасать их не стали, и они скоро скрылись в воде. По-прежнему свято соблюдался приказ -- не выбрасывать мусор за борт.

Но эти трудности были несравнимы с предстоявшими испытаниями, о которых знали разве лишь на мостике "Акаги". В ушах Нагумо все еще звучали напутственные слова Ямамото: вероятно, придется пробиваться к цели с боем.

Одна треть "Кидо Бутай" (ударный отряд), как именовалось оперативное соединение Нагумо в японских штабных документах, должна была навсегда остаться в гавайских водах. А через зимний океан шли корабли -- гордость тогдашнего императорского флота. Для двух крупнейших авианосцев "Сёкаку" и "Дзуйкаку" (водоизмещением по 30 тысяч тонн) участие в операции было практически первым серьезным выходом в море, они были спущены на воду в августе -- сентябре 1941 года. Да, признавали в штабе Нагумо, это самые современные авианосцы (каждый имел по 72 самолета) и посему включены в "Кидо Бутай", но все вздыхали -- летчиков этих групп так и не удалось полностью обучить. Им для атаки отвели второстепенные цели. Линкоры "Хиэй" и "Кирисима" считались образцовыми, на первом всегда находился император на маневрах. Тяжелые крейсеры очень удачной конструкции, новейшие эсминцы. Наконец, три подводные лодки, водоизмещением по 2581 тонне, у каждой на борту по самолету-разведчику. Все надводные корабли оперативного соединения в случае необходимости могли развить скорость много больше 30 узлов.

Днем "Кидо Бутай" следовал в так называемом оборонительном построении. В десяти километрах по курсу передовой отряд -- четыре эсминца. Затем двумя колоннами авианосцы, охраняемые на флангах тяжелыми крейсерами и эсминцами. Непосредственно за ними отряд обеспечения, замыкали строй оба линкора. Первоначально Нагумо собирался пустить впереди подводные лодки, сделав их "глазами" оперативного соединения. Но сразу по выходе в океан выяснилось, что порой неважная видимость и неизменное радиомолчание, введенное в "Кидо Бутай", крайне затрудняли связь с ними. Нагумо распорядился: подводным лодкам следовать в километре по правому борту флагмана "Акаги".

С наступлением ночи корабли подтягивались поближе друг к другу. Но все равно утром то один, то другой корабль обнаруживали чуть ли не на горизонте. Отставший быстро нагонял отряд, шедший со скоростью 12--14 узлов и снижавший ее до 9 узлов при заправке топливом.

Чем дальше отходили от Японии и чем ближе были Гавайи, тем больше мрачнел Нагумо. Ему мерещились бесчисленные трудности, которые ежечасно неизбежно встретит "Кидо Бутай". Поэтому едва ли Кусака был удивлен, когда Нагумо, стоя рядом с ним на качающемся мостике, заметил: "Господин начальник штаба, не думаете ли вы, что я взял на себя тяжкую ответственность? Если бы только я оказался более тверд и отказался! Теперь, когда родные моря остались позади, я начинаю сомневаться в успехе". Кусака заверил его, что все пойдет по плану. Нагумо улыбнулся: "Завидую вам, господин Кусака. Вы такой оптимист". Кусака был уверен в победе и поэтому предпочитал ожидать ее, не сходя с мостика, где он и спал беспокойным сном в парусиновом кресле.

Среди моряков и летчиков нарастало напряжение. Корабли сохраняли радиомолчание, использовали высококачественное топливо -- из труб почти не вырывалось дыма, ночью шли без огней. Сотни глаз следили за горизонтом и небом: действовал строжайший приказ немедленно сообщить о любом встречном судне или самолете. Время от времени рев моторов оглашал полетные палубы, на каждом авианосце прогревала моторы шестерка дежурных истребителей. Но чтобы не раскрывать планов, в воздух не поднимался ни один из сотен самолетов оперативного соединения. Поэтому трудно было проверить правильность редких сообщений, повергавших штаб Нагумо в панику, -- замечено судно.

Как-то донесли о советском пароходе, следовавшем, по-видимому, из Сан-Франциско. На кораблях объявили боевую тревогу, пароход не появился. На мостике и в рубке "Акаги" горячо обсуждался вопрос: что делать, если на пути окажется нейтральное судно. Было высказано и такое мнение: "Потопить и забыть о нем". Претворить в жизнь предложение не удалось: в особенно пустынных в это время года водах океана не попалось ни одного судна. Ночью Кусака лично увидел бортовые огни самолета. В действительности то была горящая сажа, вылетавшая из трубы авианосца, следовавшего параллельным курсом. Немедленно последовало строгое замечание его капитану.

Каждый день похода был похож на другой, ничего не случалось. По утрам на полетной палубе "Акаги" появлялся Кусака и прилежно выполнял доступные ему по возрасту физические упражнения. Довольно комичное зрелище для юных пилотов, собиравшихся вокруг. Адмирал наставительно объяснял: "Так я проживу до ста лет". Многократно повторяемая сентенция неизменно вызывала взрывы смеха у молодежи. Большинство пилотов были уверены, что не вернутся. "Они не боялись смерти, -- припоминал Футида, -- они боялись только того, что атака окажется неудачной и им придется неудачниками возвращаться в Японию". Многие из них предпочитали пока убивать время за картами и бутылкой сакэ.

Гэнда так и не знал покоя. Вместе с офицерами штаба он продолжал работать над планом операции, внося мелкие изменения и уточнения. В штабе Нагумо отлично знали обстановку в Пёрл-Харборе. Ежедневно из штаба Ямамото передавали для "Кидо Бутай" шифровки, освещавшие по часам происходившее на Гавайях. Источником, как всегда, было японское генеральное консульство в Гонолулу. Гэнда вдруг заметил серебряные нити на висках, он поседел. Годы спустя, возвращаясь к этому походу, он припоминал, как часами вглядывался в океанскую даль с неотвязной мыслью: "Вот мы идем в действительности, а не в мечтах на Пёрл-Харбор! Да поможет нам бог!" К всевышнему обращались Нагумо и Кусака. За счет Провидения они относили то, что "Кидо Бутай" не встречал никаких помех. Частые туманы не в счет, скорее благо -- на время "Кидо Бутай" вообще исчезал из виду.

Сначала на кораблях думали, что идут очередные учения. Но день проходил за днем, оперативное соединение, не снижая скорости, все дальше уходило от берегов Японии. Теперь укреплялось убеждение, что дело идет к войне. Летчики помалкивали. В трюмах крупных кораблей у машин судачили: запасов топлива хватит, чтобы, сделав обходный маневр, выйти к Филиппинам и вернуться в Японию.

2 декабря толкам был положен конец.

На "Акаги" был принят условный сигнал из штаба Ямамото: "Начинайте восхождение на гору Ниитака", что означало -- удар по Пёрл-Харбору в воскресенье 7 декабря 1941 года. Об этом было объявлено личному составу. "Наконец сбылись мечты", -- раздавалось на кораблях.

Летчики стали героями дня.

Им стали выдавать специальный рацион -- молоко, яйца. Экипажи авианосцев делали все возможное, окружая несколько навязчивым вниманием будущих героев. Для Нагумо наступили особенно тревожные дни: если соединение будет замечено противником до 6 декабря, ему в соответствии с планом операции надлежало повернуть назад, если 6 декабря -- следовало самостоятельно принять решение о целесообразности удара по Пёрл-Харбору, если 7 декабря -- в любом случае атаковать.

Последние дни подготовки. Летчики вновь и вновь тренировались в опознавании американских кораблей по силуэтам. На палубе "Акаги" Кусака выставил для всеобщего обозрения рельефную карту Пёрл-Харбора, хранившуюся до тех пор под замком. Из штаба Ямамото по радио поступала все более подробная свежая информация о дислокации американских кораблей в Пёрл-Харборе. Генеральное консульство в Гонолулу побило все рекорды прилежания.

Около 6 утра 6 декабря "Кидо Бутай" вышел в точку примерно в 600 милях севернее и слегка западнее от Оаху. На "Акаги" приняли "переданный с уважением" Ямамото рескрипт императора о войне с США. Через час корабли в последний раз приняли топливо. Пока полтора часа шла заправка, Нагумо не находил себе места: оперативное соединение уже находилось в пределах радиуса патрульной авиации с Гавайев. Но все сошло благополучно. Танкеры повернули на север, а оперативное соединение двинулось на юг. В 11.30 на кораблях был прочитан приказ Ямамото, начинавшийся словами: "Час пробил. На карту поставлена жизнь или смерть нашей империи..."

Последовали патриотические речи, покрывавшиеся криками "банзай!". По мачте "Акаги" медленно полз вверх флаг, а когда он был поднят, на секунду воцарилась тишина: перед глазами была реликвия японского флота -- тот самый флаг, который нес флагманский броненосец адмирала Того "Микаса" в Цусимском сражении в 1905 году. Теперь шовинистическому подъему на кораблях поистине не было пределов. Над волнами океана долго и далеко разносились исступленные крики "банзай!" из тысяч здоровых глоток. В 12 часов дня оперативное соединение устремилось к Гавайским островам, увеличив ход до 20 узлов.

У Нагумо на "Акаги" лихорадочно разбирали последние сообщения от Ямамото. В Пёрл-Харборе нет авианосцев, а японцы полагали, что Тихоокеанский флот США имеет четыре авианосца. Видя, как убивается Гэнда, начальник разведотдела штаба капитан-лейтенант Оно утешал его: быть может, парочка авианосцев придет в Пёрл-Харбор к утру 7 декабря. "Тогда, -- воскликнул Гэнда, -- мне наплевать, если в гавани не будет всех восьми линкоров". Нагумо, веривший, что основа морской мощи -- линкоры, не был особенно взволнован отсутствием авианосцев. Он приказал перестать беспокоиться по поводу того, что в Пёрл-Харборе их не видно. Переговорив в последний раз с командирами групп, Футида около 9 часов вечера отправил их спать и сам последовал за ними. Палубные офицеры заботливо следили за сном мальчиков -- летчики должны хорошо отдохнуть перед вылетом.

Гэнда, отдохнувший несколько часов, около полуночи вышел на мостик. На полетной палубе уже выстраивали самолеты первой волны, мелькали тени, матросы технического дивизиона авиационной боевой части готовили их к вылету. Упорядоченная суета, звонки лифтов. Все они -- носовые, средние и кормовые работали без устали, поднимая самолеты, которые торопливо откатывали на места. Из погребов боезапаса доставляли и подвешивали торпеды и бомбы, заряжали бортовое оружие. То там, то здесь на полетной палубе вспыхивало пламя из выхлопных труб, механики прогревали моторы. Когда заревели десятки моторов и дрожащим пламенем осветилась погруженная во мрак в этом походе полетная палуба, Гэнда невольно поежился -- где светомаскировка? И тут же утешил себя: "В руках богов".

Снова и снова возвращаясь к "звездному часу" своей жизни, Гэнда множество раз рассказывал, как удивительное спокойствие снизошло на него, сомнения рассеялись, как туман на рассвете, а ум казался "ясным и чистым, как незамутненное зеркало". Он спустился в радиорубку.

Ямамото не оставлял заботой "Кидо Бутай" даже сейчас. В 1.50 шифровка о дислокации кораблей в Пёрл-Харборе в сумерки по местному времени, в 2.00 еще одна: корабли не защищены противоторпедными сетями, аэростатов заграждения нет.

В этот час исполинскими черными призраками корабли Нагумо пожирали мили ходом в 24 узла, то есть оставляли за собой каждый час примерно 40 километров. Армада перестроилась по-боевому. Впереди легкий крейсер "Абукума" и веером четыре эсминца. В трех милях за ними резали волны линкоры "Хиэй" и "Кирисима", в четырех милях по флангам справа и слева тяжелые крейсеры. Еще в трех милях позади бронированной фаланги все шесть авианосцев, окруженные эсминцами, рыскавшими в охранении. Последними скользили три подводные лодки.

На ходовом мостике "Акаги" Нагумо, не повышая голоса, буднично обратился к Гэнда: "Я благополучно привел "Кидо Бутай" к месту нападения. Отныне бремя операции на ваших плечах и всех остальных в авиационных группах". Гэнда не менее деловито заверил: "Адмирал, летчики победят!"

В 5.30 утра 7 декабря в полной темноте катапульты тяжелых крейсеров выбросили два самолета-разведчика. Они должны были доложить обстановку в Пёрл-Харборе и в Лахаине. На "Акаги" заканчивалась бессонная ночь капитан-лейтенанта Оно у радиоприемника: он слушал передачи Гонолулу. Никаких признаков тревоги, радиорубку заполняли мягкие звуки гавайской музыки.

Задолго до позднего рассвета 7 декабря личный состав оперативного соединения был на ногах. Летчики надевали свежее белье, тщательно отглаженную форму. Некоторые написали прощальные письма родным, упаковали личные вещи. Футида и Мурата натянули белье и рубашки красного цвета, чтобы не смущать других пилотов видом крови в случае ранения. Торопливый, веселый праздничный завтрак для всего летного состава, офицеров и рядовых.

По боевой трансляции прозвучала команда: "Летчики, сбор!" Сотни пилотов торопливо собрались в помещениях для инструктажа. Еще один взгляд на схемы расположения кораблей в Пёрл-Харборе, информация о скорости и направлении ветра, последние расчеты расстояния и полетного времени до объекта и обратно. Оперативное соединение в 220 милях прямо на север от Пёрл-Харбора. Строгий приказ: ни один из летчиков, за исключением ведущего первой волны Футида, не должен прикасаться к радиопередатчику до начала атаки. Летчики в мундирах с иголочки внимательно слушали. У некоторых на головах белели традиционные боевые повязки самураев.

Покончив с делами земными и профессиональными, позаботились о душах. Небольшими группами пилоты собирались у синтоистских алтарей, входивших в обязательный комплект оборудования японских боевых кораблей. Глоток сакэ за успех, короткая молитва.

Команды с постов управления: "Экипажи на стартовые площадки! Запустить моторы!" Ярко вспыхнувшие палубные огни осветили самолеты, слепящее пламя из выхлопных труб поблекло. Авианосцы, оставив позади корабли эскорта, развернулись против крепнущего ветра и взяли курс на восток, прямо к посветлевшему небу. Навстречу катили бесконечные ряды высоких волн с пенистыми гребнями. Громадные корабли, снова набрав скорость 24 узла, зарывались носом, брызги долетали до полетных палуб. Свежая погода внушала опасения за безопасность взлета, продольная качка достигала 15®, но отступать было поздно -- от исхода удара по Пёрл-Харбору, считали в Токио, зависит судьба первых месяцев войны. Когда Футида занимал место в кабине, взволнованный матрос протянул ему белую повязку. "Это вам в подарок от экипажа. Не откажите в любезности взять ее с собой в Пёрл-Харбор!" Футида с благодарностью укрепил ее на голове.

В 6 утра флаги на мачте "Акаги" взлетели до клотика и опустились. Взлет Первой волны. На концах крыльев самолетов зажглись красные и синие лампочки. Прощальные взмахи рук и фуражек, напутствия, тонувшие в шуме моторов. Оглушительно ревя, самолеты срывались с полетной палубы и мгновенно исчезали в предрассветном сумраке навстречу восходящему солнцу, которое угадывалось за горизонтом. Первыми покинули авианосцы истребители "Зеро". За ними бомбардировщики и торпедоносцы, эти с экипажами по три человека. Взлет всех самолетов занял 15 минут, омраченный потерей всего двух истребителей -- один упал в море, другой из-за неисправности двигателя пришлось оставить. Взлетевшие машины образовали гигантский круг в ожидании сбора всех. В 6.20 командирский бомбардировщик Футида, различавшийся по оранжевым огням, повел на Пёрл-Харбор 183 самолета первой волны -- 40 торпедоносцев, 51 пикирующий бомбардировщик, 49 бомбардировщиков и 43 истребителя.

Взошло солнце. В 7.15 с авианосцев стартовала вторая волна -- 78 пикирующих бомбардировщиков, 54 бомбардировщика и 36 истребителей. Всего в двух волнах к Гавайским островам направлялись 350 самолетов. 39 истребителей оставались на авианосцах в резерве на случай контратаки противника. Нагумо повел корабли на юг, пока они не достигли точки в 180 милях севернее Оаху.

Когда самолеты скрылись, на кораблях воцарилась необычайная, оглушительная тишина. Многие молились, иные вытирали слезы. Адмирал Кусака устало опустился на мостик, ему показалось -- в кресло. Губы его беззвучно шевелились: он также молился.

Рассвет 7 декабря

В ночь на 7 декабря события поблизости от Пёрл-Харбора развивались так, как предписывают различные наставления на флоте. Еще с вечера 6 декабря японские подводные лодки-носители, подтвердив уверенную работу штурманов, заняли позиции примерно в восьми милях от входа в гавань. С них были видны огни на Оаху и даже рекламы на пляже Уйкики. Порывы ветра доносили звуки джазовой музыки, передававшейся по радио.

В 3 часа ночи четыре малые подводные лодки были спущены на воду и своим ходом направились к Пёрл-Харбору. На пятой дело не ладилось: отказал гирокомпас. После двухчасовых попыток исправить его командир младший лейтенант Кацуо Сакамаки решил в любом случае выполнить задание. Прощание с офицерами -- и оба подводника, держа в руках легкий завтрак и по бутылке вина, заняли свои места в лодке. Несколько минут после их ухода ощущался легкий запах духов: следуя традициям самураев, они крепко надушились перед боем. Ни провожавшие, ни уходившие не тешили себя иллюзиями: личные вещи экипажей сверхмалых подводных лодок были тщательно упакованы, к ним приложены прощальные письма родным и завещания. Большие подводные лодки погрузились и стали ждать. По плану малые подводные лодки должны были на рассвете проникнуть в Пёрл-Харбор, опуститься на дно и ждать. В сумерках 7 декабря им предстояло атаковать то, что останется на плаву после удара с воздуха.

"Тора! Тора! Тора!"

Как раз в эти минуты Мицуо Футида также думал о том, чтобы наилучшим образом выполнить свой долг. Они шли на высоте трех тысяч метров над плотными облаками, не видя океана. Слева по борту ослепительно сияло солнце, внизу бескрайняя снежная равнина облаков. Никаких ориентиров. Футида настроился на волну радиостанции Гонолулу и использовал ее как приводной маяк. В 7.40 тревогам пришел конец -- в разрывах облаков появилась белая полоса прибоя -- северное побережье Оаху. Земля открылась в точно рассчитанное время: через час сорок минут с момента вылета.

В этот момент радист самолета Футида принял сообщение с "Акаги" -- флагманский авианосец передал данные, добытые двумя разведчиками, наблюдавшими с 7.15 до 7.35 Пёрл-Харбор и якорную стоянку Лахаина. Никто на земле не заметил предвестников бури, никто из американских радистов не обратил внимания на работу неизвестных передатчиков. Футида не мог не укрепиться в мысли, что боги на стороне Японии.

Рассеялись последние сомнения -- о погоде в районе цели. Сообщение диктора радиостанции Гонолулу оказалось необычайно полезным: "Разорванная облачность... главным образом над горами... высота 1500 метров, видимость хорошая". Лучшего для атаки и не требовалось.

Итак, подходить с запада, с востока помешает облачность над горами. Футида в последний раз оглядел в строю ведомые им самолеты. Все были в сборе. 48 бомбардировщиков непосредственно следовали за самолетом Футида. Справа и ниже шли 40 торпедоносцев под командованием капитана III ранга Мурата, левее и выше -- 51 пикирующий бомбардировщик капитана III ранга Такахаси; 43 серебристых истребителя капитана III ранга Итая уже ушли вперед, чтобы встретить в случае необходимости противника.

По плану предусматривалось два варианта атаки: в условиях внезапности и при утрате ее. В первом случае начинали торпедоносцы, затем вступали в действие бомбардировщики и завершали удар пикирующие бомбардировщики, а истребители обеспечивали прикрытие. При таком порядке выхода на цель дым от бомбардировки не помешает работе торпедоносцев. Если окажется, что внезапность утрачена, тогда первыми на аэродромы, зенитные средства армии и флота обрушатся пикирующие бомбардировщики и истребители, которые подавят сопротивление. Только после этого торпедоносцы и бомбардировщики атакуют корабли. На приборной доске каждого самолета была укреплена небольшая фотография Пёрл-Харбора с воздуха. На ней были отмечены секторы действий каждой эскадрильи. Для изготовления ценного руководства не потребовалось больших усилий. Незадолго до начала войны японские агенты купили фотографии в магазине сувениров в Гонолулу. Цена -- доллар за комплект.

В 7.49, когда самолеты первой волны вошли в зону видимости Пёрл-Харбора, Футида внимательно осмотрел гавань в бинокль. Все восемь линкоров на месте, но авианосцев не видно. Впрочем, времени на раздумья и сожаления не оставалось. Футида по радио отдал приказ атаковать, затем достал ракетницу и выстрелил в воздух черную ракету, указывая порядок атаки -- в условиях внезапности. Подчиняясь приказу, пикирующие бомбардировщики стали набирать высоту, а торпедоносцы круто снизились. Только группа истребителей не реагировала: пилоты не заметили сигнала.

Футида выпустил вторую ракету, теперь ее увидели не только истребители, но и летчики пикирующих бомбардировщиков, которые сочли, что она означает утрату внезапности. В этом случае им предоставлялась честь начать! Ломая тщательно отработанный план, пикирующие бомбардировщики резко набрали высоту и устремились в атаку одновременно с торпедоносцами. Но теперь это не имело никакого значения, в воздухе не было видно ни разрывов зенитных снарядов, ни американских истребителей. Футида был уверен в успехе; в 7.53, еще до того как первая бомба упала на Пёрл-Харбор, он передал по радио на "Акаги" условный сигнал "Тора! Тора! Тора!" ("Тигр! Тигр! Тигр!") -- внезапная атака удалась.

По прихоти прохождения радиоволн слабый сигнал самолетной радиостанции приняли за пять тысяч миль радисты флагмана Объединенного флота -- линкора "Нагато". По местному времени около половины четвертого утра. Ямамото играл в го со своим начальником штаба. Он флегматично выслушал доклад о том, что внезапность достигнута, и продолжал передвигать фигуры...

На Оаху и кораблях многие заметили подход и развертывание серебристых самолетов. Лейтенант Кермит Тайлер поспешил из помещения на воздух, чтобы посмотреть на "учения морских бомбардировщиков над Пёрл-Харбором". Эсминец "Хэлм" был единственным кораблем, находившимся в движении в этот момент; он проходил главный фарватер. Когда торпедоносцы, следуя от входа в гавань, пролетели в какой-нибудь сотне метров от корабля и один из них случайно покачал крыльями, рулевой Хэндлер приветливо помахал в ответ рукой.

На линкоре "Калифорния" старослужащий авторитетно разъяснил любопытным желторотым резервистам, задравшим носы к небу: "Должно быть, к нам в гости пожаловал русский авианосец. Видите, вот прибыли самолеты с него, на них ясно видны красные круги".

Пёрл-Харбор под огнем

Каждый день в 7.55 на кораблях в Пёрл-Харборе начиналась торжественная церемония, дорогая сердцу моряка. На водокачке морской базы поднимался синий "подготовительный" флаг, все корабли в гавани повторяли сигнал. В 8.00 одновременно на кораблях спускались "подготовительные" флаги, на носу взвивался гюйс, а на корме -- государственный флаг США. На небольших кораблях, приветствуя флаг, разливались трели свистков боцманов, с кораблей побольше раздавались звуки горнов, а на линкорах сияла медь духовых оркестров -- там играли государственный гимн.

7 декабря в 7.55, как заведено, моряки были поглощены своим ритуалом. На палубах, окончив в 7.45 завтрак, собирались экипажи. Офицеров, кроме вахтенных, было мало, иные еще спали, другие завтракали -- офицеры могли завтракать до 8.30. Капитаны пяти линкоров и половина офицерского состава ночевали на берегу. У некоторых зенитных орудий позевывали плохо подобранные и малочисленные расчеты. На многих кораблях матросы собирались съехать на берег и наиболее предусмотрительные, чтобы сократить томительную процедуру воскресной утренней поверки, уже открыли двери и люки в водонепроницаемых переборках.

8 7.55, едва отзвучали звуки горна, возвещавшие начало церемонии подъема флага, гавань наполнилась шумом моторов. С разных направлений группы самолетов непривычной конструкции пикировали на остров Форд, другие, летя низко над водой, направлялись к кораблям. Дежурный офицер в оперативном центре патрульной авиации все еще ломал голову, пытаясь установить место, где "Уорд" потопил подводную лодку, когда рев самолета, идущего на бреющем полете, сорвал его с места. Он выскочил из дома, чтобы заметить номер и наказать воздушного хулигана. В лицо ему ударил горячий воздух, грохот оглушил: самолеты с красными кругами на крыльях бомбили аэродром патрульной авиации. Сначала многие решили, что командование флота устроило маневры в условиях, приближающихся к боевым, а для большей реальности на самолетах даже нарисованы опознавательные знаки вероятного противника. Заблуждение продержалось несколько мгновений -- самолеты сбросили торпеды, которые начали рваться, поражая линейные корабли.

Первые минуты атаки навсегда запали в память участников с обеих сторон. Из 609 человек японского летного персонала, побывавших над Пёрл-Харбором 7 декабря 1941 года, через сорок лет осталось в живых едва дюжина. Один из них, Иосио Сига, в прошлом летчик-истребитель, вспоминал: "Да, то было прекрасное зрелище, вид американского флота произвел на меня глубокое впечатление. Если японские военные корабли были закамуфлированы в темно-серые тона, то американские блистали. Я сразу понял, что атаковать легко, но последствия сброшенных нами бомб будут серьезными". Для начала он отметил "жуткий американский зенитный огонь. Разрывы снарядов усеяли небо, как цветы в корзине. Было страшно". Прикрывая свои самолеты сверху, Сига видел, как далеко внизу торпедоносцы "очень медленно" летели к линкорам, да и "торпеды двигались также очень медленно, мы видели их в воде, делающими узлов 30--40".

Пять американских линкоров стояли попарно: "Оклахома" -- пришвартованный к борту "Мэриленд", "Вест-Вирджиния" -- к борту "Теннесси", плавучая мастерская "Вестал" -- к борту "Аризоны"; "Невада" и "Калифорния" стояли поодиночке, а флагман флота линкор "Пенсильвания" с двумя эсминцами занимали сухой док. На "Неваде" в момент начала налета оркестр играл государственный гимн. Торпедоносец, сбросивший торпеду в "Аризону", пронесся над палубой "Невады". Хвостовой стрелок увидел оркестр, о палубную броню лязгнула крупнокалиберная очередь, полетели щепки настила. Музыканты съежились, но доиграли гимн и только потом, побросав инструменты, разбежались по укрытиям.

В Пёрл-Харборе поняли, что происходит. Разноголосица истерических команд, расчеты бросились к зенитным орудиям и пулеметам. В 7.58 радиостанция штаба передала о налете японской авиации на Пёрл-Харбор, в 8.00 об этом сообщили всем кораблям в море. Зенитный огонь, хотя и усиливался с каждой минутой, был плохо организован. На многих кораблях боевые погреба оказались под замком, не было времени найти ключи -- ломали двери. В воздухе, склонный к лирике, японский пилот Матсумура огорчился. Как припоминал он после войны: "Зенитные средства противника неистовствовали. Черные разрывы испортили такое прекрасное небо. К тому же были еще и белые облачка разрывов". Рвались учебные снаряды. В суматохе заряжали орудия и ими.

Ярость атаки сосредоточилась на линейных кораблях. Через восемь минут после поражения первой торпедой линкор "Оклахома" перевернулся. Вода мигом распространилась через незакрытые люки в водонепроницаемых переборках. На поверхности остались только правый борт и часть киля. Корабль уткнулся мачтами в дно. Сотни человек оказались в ловушке. Через несколько месяцев, когда линкор был поднят, обнаружили около четырехсот трупов.

Поэтическая душа Матсумура, пилотировавший торпедоносец, отыскал свою цель -- линкор "Вест-Вирджиния". Со второго захода он всадил торпеду в борт корабля. "Громадный фонтан воды поднялся выше мостика и затем медленно опал, как гейзер, исчерпавший свою силу. И тут же другой фонтан взметнулся в воздух", -- удовлетворенно отметил он. Получив последовательно несколько торпед, "Вест-Вирджиния" загорелся и сел на дно на ровном киле. "Калифорния" затонул прямо у пирса. Раздался страшный взрыв: бомба, по-видимому, попала в носовые боевые погреба "Аризоны". Вверх на 300 метров взметнулся столб огня и дыма. В одно мгновение корабль превратился в груду металлолома. Погибло 1102 человека.

С горы Макалага, где находились виллы командного состава, было отлично видно происходившее. Адмирал Киммель со двора своей виллы наблюдал за началом японского нападения. Жена адмирала Блоха, стоявшая рядом с ним, заметила: "Похоже, что они накрыли "Оклахому"!" -- "Сам вижу", -- огрызнулся флотоводец.

В спальне дома через улицу -- там жил начальник разведки флота -- его жена обнаружила исчезновение мужа. Она выглянула в окно: разведчик в пижаме, но с биноклем, пытался рассмотреть, что происходит в гавани. Жена спросила: "Почему самолеты флота не сделают чего-нибудь?" Супруг рявкнул: "Почему самолеты армии не сделают чего-нибудь?"

В этот момент с улицы донесся шум: за Киммелем прислали автомобиль. На ходу завязывая галстук, он нырнул в машину. Когда машина тронулась, на подножку прыгнул командир дивизиона подводных лодок. В 8.10 Киммель был на своем командном пункте, откуда оказалось несравненно удобнее наблюдать за разгромом флота и отдавать команды. Он потребовал, чтобы командный состав рассредоточился. Два адмирала, глазевшие на происходившее через одно окно, разошлись в разные концы здания. В 8.17 Киммель отдал приказ второй эскадрилье патрульной авиации: "Найти врага!" Приказ, конечно, был невыполним в обстановке, царившей на командном пункте, -- по словам штабного офицера, "паники не было, царил упорядоченный ужас".

Из восьми линейных кораблей только "Невада" дал ход во время нападения на Пёрл-Харбор. Офицер, принявший командование в отсутствие капитана, надеялся, что удастся выйти в открытое море. Линкору требовалось два с половиной часа, чтобы поднять пары, а для выхода в море использовались четыре буксира. На стоянке работал один котел, но на этот раз незадолго до налета был разожжен другой, чтобы подменить первый. Это дало возможность через 45 минут после появления японских самолетов сделать попытку уйти из гавани. Хотя и поврежденный бомбами, "Невада" хорошо слушался руля. Громадный корабль, непрерывно отбивавший атаки и искусно маневрировавший в тесной гавани, привлек всеобщее внимание. Особенно восхищался капитан землечерпалки, стоявшей на выходе из порта. От него требовали, чтобы он убирал трубопровод, когда линкоры входили или выходили из Пёрл-Харбора. Капитан всегда утверждал, что они могли пройти, если бы только захотели. Теперь "Невада" доказал его правоту.

Когда линкор вошел в фарватер, к Пёрл-Харбору как раз подошли японские пикирующие бомбардировщики второй волны под командованием многоопытного Такасиге Эгуса. Пёрл-Харбор к этому времени был дьявольским котлом пожаров, от которых поднимались серые, коричневые, белые, ядовито-желтые, черные клубы дыма. Прицельное бомбометание в огне пожаров и под бешеным зенитным огнем было почти невозможно. Но "Невада" был отчетливо виден.

Японские летчики обрушились на линкор с удвоенной яростью -- представилась прекрасная возможность затопить его и закупорить вход в Пёрл-Харбор. Цель японцев стала ясна и тем, кто был на берегу. "Невада" получил приказ очистить фарватер. Повинуясь ему, командовавший офицер в 9.10 ткнул корабль носом на грунт напротив мыса Госпитальный. Через пять минут на борт поднялся капитан, догнавший, наконец, линкор, и вступил в командование вверенным ему кораблем. Несмотря на то что при попытке выйти из Пёрл-Харбора линкор получил новые попадания бомб и торпед и теперь плотно сидел на мели, расчеты зенитных установок продолжали вести огонь. Когда бой закончился, экипаж "Невады" огляделся -- пятьдесят убитых, более сотни раненых. Но моряки отстояли серьезно избитый линкор.

Флагманский линкор "Пенсильвания" с двумя эсминцами "Кессин" и "Дауне" находился в сухом доке. Вода из дока была выкачана, корабли опустились, и высокие стенки дока очень затрудняли обзор -- самолеты появлялись внезапно. Все эти трудности быстро понял крановщик подвижного крана, гражданский рабочий Джордж Уолтере. Он решил внести свою лепту в отпор дерзкому врагу. Сидя в будке крана на высоте 15 метров, Уолтере видел приближающиеся самолеты, а среди атаковавших "Пенсильванию" летчиков второй волны было немало малоопытных с авианосцев "Сёкаку" и "Дзуйкаку", не блиставших тактическими приемами. Уолтере передвигал свой кран по рельсам вдоль стенки дока так, чтобы преградить им путь. Естественно, что такого рода противовоздушная оборона большого успеха иметь не могла, а постоянное перемещение крана вызвало сначала бешенство у зенитчиков на палубах кораблей в доке. Однако они очень скоро оценили его действия: движение крана по крайней мере показывало, откуда появится очередной японский самолет. Уолтере, однако, не успел стать общепризнанным героем -- взрыв бомбы лишил кран подвижности. Линкор практически не пострадал, а эсминцы разбомбили.

Очень плохо пришлось старому линейному кораблю "Юта", с которого давно сняли вооружение; его использовали в качестве плавучей мишени на маневрах. Чтобы защитить корабль от учебных бомб, его палуба была покрыта толстыми деревянными брусками. "Юта" стоял отдельно от остальных линейных кораблей, а его палуба имела необычный вид. Некоторые японские летчики решили, что перед ними авианосец, и серьезно занялись кораблем. На него обрушился ливень бомб и торпед. Немногочисленный экипаж корабля-мишени, привыкший к учебным бомбардировкам и обстрелам, сохранил завидное присутствие духа. Под огнем японских самолетов люди организованно покинули корабль. "Юта" в результате попадания торпед перевернулся. Три легких крейсера -- "Хелена", "Гонолулу" и "Рэлей" -- получили довольно серьезные повреждения, а эсминец "Шоу" пострадал при пожаре.

За утро 7 декабря японская авиация потопила пять линкоров, повредила три. Выведены из строя, но остались на плаву три легких крейсера, сильно пострадали три эсминца. Повреждены или потоплены четыре вспомогательных судна, включая "Юту". Всего 18 кораблей, не считая затопленного сухого дока N 2. Впоследствии большинство кораблей было вновь введено в строй. Не удалось восстановить линкоры "Аризона", "Оклахома", корабль-мишень "Юта", эсминцы "Кессин" и "Дауне".

Киммелю, ни на секунду не покидавшему своего поста у окна командного пункта, выходившего на гавань, докладывали новости, одна другой хуже. Звякнуло оконное стекло. Пуля из крупнокалиберного пулемета на излете разбила его, ударила адмирала в грудь, оставив черную метку на белоснежном кителе, и упала на пол. Киммель поднял ее и с глубокой скорбью произнес, ни к кому особо не обращаясь: "Куда милосердней убить меня..."

В разгар налета авиации дали о себе знать японские подводные лодки. В 8.17 с эсминца "Хэлм", полным ходом вырвавшегося из Пёрл-Харбора, внезапно увидели рубку подводной лодки. Эсминец немедленно открыл огонь. Рубка скрылась, а в штаб было послано предупреждение об опасности подводных лодок. В 8.30 появилась еще одна подводная лодка, на этот раз внутри гавани. Она успела выпустить обе торпеды, которые не нашли целей. Эсминец "Монагхэн" обстрелял, таранил, атаковал ее глубинными бомбами и в боевом азарте выскочил на берег. На этом закончилось участие японского подводного флота в боевых действиях.

Две сверхмалые подводные лодки были потоплены, две пропали без вести, а пятая -- под командованием Сакамаки -- весь день 7 декабря безуспешно пыталась пробраться в Пёрл-Харбор. Именно эту лодку увидел и обстрелял эсминец "Хэлм". Через перископ подводники видели налет авиации и горели желанием оказаться в центре событий. Но лодка несколько раз натыкалась на рифы, повредив оба торпедных аппарата. Моряки поклялись, что если они прорвутся в гавань, то направят лодку к линейному кораблю, предпочтительно к "Пенсильвании", и взорвутся вместе с ним. Но этот замысел осуществить не удалось, и не потому, что линкор был в сухом доке, о чем они не знали, а потому, что суденышко плохо поддавалось управлению и в конце концов застряло на рифе.

Подводники пытались вплавь добраться до берега, доплыл один Сакамаки. На пляже он упал без сил, а когда очнулся, увидел винтовку стоявшего над ним американского солдата. В Токио десять членов экипажей сверхмалых подводных лодок посмертно повысили в чине, о судьбе Сакамаки, первого японского военнопленного, еще не знали. Кроме того, одна большая подводная лодка была потоплена у входа в Пёрл-Харбор. Командование японского флота тогда так и не узнало о жалком конце предприятия с подводными лодками. В штабе Объединенного флота тем не менее родилась легенда, давшая весной 1942 года обильную пищу токийской прессе, о сверхподвигах подводников при нападении на Пёрл-Харбор. На счет карликовых лодок пропагандисты в Токио записали гибель линкора "Аризона" и другие поражавшие воображение свершения.

"Как бы удрать с добычей"

Одновременно с ударом по кораблям был совершен налет на аэродромы. По японским подсчетам, на Гавайских островах было по крайней мере 900 самолетов, в действительности по крайней мере в три раза меньше. Самолеты на аэродромах представляли собой удобную и заманчивую цель -- по приказу генерала У. Шорта они во избежание диверсий стояли группами на открытых местах. Так было на аэродромах Хикэм и Эва, около Пёрл-Харбора, на аэродроме истребительной авиации Уиллер, в центре Оаху, и других. На базе морской авиации в Канэохэ, расположенной в восточной части Оаху, гидросамолеты ровными рядами покачивались на якорях.

Уже в первые секунды внезапная атака внесла страшное опустошение. Японские бомбардировщики бомбили с пикирования и бреющего полета, а истребители штурмовали аэродромы и находившиеся вблизи здания. Заправленные самолеты на рулежно-подходных дорожках вспыхивали факелами, на базе Канэохэ гидросамолеты тонули или горели в ангарах.

В 8.00 к Оаху подошли 12 бомбардировщиков "Б-17" под командованием майора Лондона, совершившие 14-часовой перелет из Сан-Франциско (для тех времен громадное расстояние), и горючее было на исходе. Самолеты прибыли из Калифорнии облегченными: с них сняли вооружение, броню и сократили экипажи. Когда американские летчики увидели множество самолетов, снующих в небе над аэродромами, они решили, что местные авиаторы приготовили им торжественную встречу. Японские истребители тем временем уже пристраивались в хвост бомбардировщикам. Американские пилоты, расстегивая спасательные пояса, дивились многочисленному эскорту. Через несколько мгновений пулеметный огонь с "эскортирующих" самолетов открыл им глаза на истинное положение вещей.

Майор запросил контрольную башню на аэродроме Хикэм о порядке посадки. Ему спокойно сообщили все необходимые данные, а когда бомбардировщик снижался на взлетно-посадочную полосу, невозмутимо добавили, что на хвосте его машины висят три японских истребителя. Под аккомпанемент пулеметных очередей, бивших по обшивке, бомбардировщик Лондона совершил посадку среди полыхающих на земле самолетов. Еще несколько "Б-17" приземлились в Хикэме, а остальные пытались найти места поспокойнее, но все аэродромы на Оаху были под огнем. Где бы ни появились "Б-17", их обстреливали японские истребители как в воздухе, так и на земле. Некоторые бомбардировщики были серьезно повреждены. Японские летчики чисто профессионально отметили живучесть этих машин.

С земли было трудно разобрать, что происходит в сумятице воздушного боя. Адмирал Пай, торопившийся к месту службы, обратил внимание своего спутника адмирала Лири: "Смотрите, они умудрились написать "Армия США" на своих самолетах". Над ними пролетел бомбардировщик "Б-17" в огненном кольце японских истребителей.

На аэродромах стреляли все, кто только смог найти оружие, -- из пулеметов, винтовок и даже пистолетов. Но неорганизованный огонь не причинял видимых потерь японским самолетам. Немногие американские летчики, поднятые с постели налетом, сумели добраться до аэродромов, еще меньше нашли самолеты, пригодные к полету, и лишь десятку из них удалось подняться в воздух.

Героями американской авиации оказались лейтенанты Джордж Уэлч и Кен Тайлор. Ночь на воскресенье юноши провели без сна на танцах и за карточным столом. На рассвете они держали военный совет: лечь спать или сначала искупаться в море. Уэлч убедил приятеля, что нет ничего полезней утренних купаний. Налет застал их в дороге -- лейтенанты ехали в Халейву, там был небольшой аэродром, на котором стояла их эскадрилья. В Халейве не было никого из начальствующего состава, командир эскадрильи майор Остин охотился на оленей. Уэлч и Тайлор взлетели в воздух и вступили в бой в районе аэродрома Уиллер. Они сбили семь японских самолетов из одиннадцати уничтоженных в воздушных боях над Оаху утром 7 декабря.

На аэродромах было уничтожено 188 и повреждено 128 американских самолетов.

Тем временем к Пёрл-Харбору приближались двумя группами 19 самолетов с авианосца "Энтерпрайз". Корабль находился в 200 милях прямо к западу от Оаху и должен был прийти позднее. Как обычно, авианосец выслал вперед патрульные самолеты, которые, завершив полет, должны были приземлиться на аэродроме Уиллер. Лидер -- торпедоносец командира группы Б. Янга. Вместо стрелка заднюю кабину занимал офицер из штаба адмирала Хэлси, вооруженный не пулеметом, а портфелем с секретными документами о выполненной миссии "Энтерпрайза" -- доставке истребителей на остров Уэйк. Около 8.30 торпедоносец Янга подлетал к Пёрл-Харбору. Впереди стена разрывов зенитных снарядов. Янг подивился воскресным учениям, да еще в районе базы, но, решил он, зенитчики знают лучше, примут меры предосторожности и не поразят свой самолет. Он без колебаний направился к аэродрому. Офицер в задней кабине был заворожен -- армейский самолет, как он было решил, зашел в хвост, от него "быстро полетели как бы сигаретные окурки". Проследив их направление, он замер -- от "окурков" посыпались кусочки алюминия с крыла.

Самолет проскочил торпедоносец, на крыльях и фюзеляже -- красные круги... Янг понял и резко бросил торпедоносец на снижение через трассирующие очереди американских пулеметов и разрывы зенитных снарядов. Историограф "Энтерпрайза" зафиксировал: "В отчаянные секунды между нападением и посадкой не было времени предупредить эскадрилью, уже подходившую к острову. Когда Янг нажал на тормоза и его торпедоносец замедлил бег по аэродрому, матрос на летном поле навел на него пулемет. В этот кровавый час он уже забыл, что в Пёрл-Харборе могут быть самолеты, не домогающиеся его смерти. Пулеметную очередь по самолету предотвратил какой-то летчик, бросившийся на моряка с увесистым камнем в руке".

В эти минуты репродукторы на "Энтерпрайзе" донесли крик пилота другого торпедоносца: "Пожалуйста, не стреляйте! Не стреляйте! Это свой самолет!" Пять самолетов с "Энтерпрайза" были сбиты усилиями как японских самолетов, так, по-видимому, и американских зенитчиков. Печальная участь авиагруппы Янга малопонятна, с ней расправились почти через час после того, как с Гавайев предупредили корабли в море о том, что на Пёрл-Харбор налетела японская авиация. Утверждают, что по получении предупреждения адмирал Хэлси на борту "Энтерпрайза" отреагировал перед отвечавшим за связь: "Боже мой! Они стреляют по моим ребятам, немедленно сообщите Киммелю!" Но почему бравый адмирал не приказал оповестить Янга, которому оставалось полета до Пёрл-Харбора не менее получаса?

Авиагруппа с "Энтерпрайза" испытала на себе то, что встретили японские самолеты второй волны, начавшие действовать в 9 часов, -- плотный огонь флота и зенитных средств с берега. Соответственно распределились и потери. Всего японская авиация от огня зенитной артиллерии и в воздушных боях потеряла утром 7 декабря 29 самолетов: 9 в первой волне и 20 во второй.

По мнению Футида, однако, бешеный зенитный огонь был благом для второй волны! В его воспоминаниях, опубликованных посмертно в американской печати, заявлено, пожалуй, с оттенком высокомерия: "Когда подошли? самолеты второй волны, небо было так покрыто облаками и дымом, что самолетам было трудно отыскать свои цели. Атаку еще более осложнял жестокий зенитный огонь с кораблей и берега. Но Эгуса бесстрашно повел через. него свои пикировщики. Его самолеты избрали целями те корабли, с которых велся самый сильный огонь. Решение оказалось правильным, ибо эти корабли пострадали меньше от первого налета. Вторая волна обрушилась на менее поврежденные линкоры и ранее оставшиеся целыми крейсеры и эсминцы".

Бомбардировщик самого Футида, хорошо известный всем летчикам, поспевал везде в небе над Пёрл-Харбором, Он, как придирчивый посредник на маневрах, вникал в, детали действий первой и второй волны. Футида вспоминал: "Снова (от разрывов снарядов. -- Н. Я.) нас страшно трясло и наши самолеты болтало. Вдруг я увидел, как с самолет" впереди нас упала бомба. Этот пилот уже проявлял беспечность. На учениях он несвоевременно сбрасывал бомбы и часто получал замечания.

Я подумал: "Этот проклятый опять взялся за свое!" и погрозил ему кулаком. Но скоро я понял, что с его самолетом неладно, он терял горючее. Я написал на маленькой черной дощечке: "Что случилось?" и показал ему. Он объяснил: "Пробило дно фюзеляжа".

Только теперь я разглядел, что остатки разбитого бомбодержателя на его самолете бешено болтались в воздухе. Испытывая сожаление за то, что порицал его, я приказал: вернуться на авианосец. Он ответил: "Бензиновый бак уничтожен. Следую за вами". Видя настроение пилота и его экипажа, я разрешил, хотя понимал, что бесполезно вести искалеченный самолет без бомб через вражеский огонь". Футида благоразумно не рассказал о конечной судьбе этого бомбардировщика, а продолжил описание своих свершений -- наблюдения за точностью бомбардировки: "Я растянулся ничком на полу, наблюдая за падением бомб через смотровое отверстие. Четыре бомбы в безукоризненном порядке летели вниз, как дьяволы судьбы. Цель была так далеко внизу, что я на мгновение засомневался, поразят ли они ее. Бомбы становились все меньше и меньше, я затаил дыхание, боясь потерять их из виду. Я забыл обо всем, в волнении следя за их полетом к цели. Они превратились в маковые зернышки по размеру и наконец исчезли в момент, когда белые клубы дыма появились на корабле и вблизи его. С большой высоты близкие попадания заметнее, чем прямые попадания, ибо от первых расходятся круги по воде. Отметив только два таких круга и две небольшие вспышки, я закричал "два попадания" и встал с пола".

Высокая выучка японских летчиков привела к тому, что жители Гонолулу испытали силу зенитного огня, но не бомбардировщиков с воздуха. В горячке боя, когда с раскаленных стволов орудий клочьями свисала краска, артиллеристы не следили за направлением снарядов. Во время налета в городе раздалось сорок взрывов, вызвавших человеческие жертвы и причинивших ущерб в 500 тысяч долларов. Собравшиеся у трупов, а среди убитых была 13-летняя девочка, проклинали японских варваров, попирающих законы войны. Последующее расследование показало, что лишь один из сорока взрывов был взрывом японской бомбы -- у городской электростанции, остальные -- дело рук зенитчиков флота.

В 9.45 все было кончено.

Отбомбившись и израсходовав боеприпасы, самолеты второй волны повернули обратно. Еще с полчаса над Пёрл-Харбором висел в воздухе одинокий самолет с красной и желтой полосами на хвосте. Мицуо Футида определял размеры ущерба. Дым от пожаров, мешавший бомбометанию, не способствовал и наблюдению, но ему удалось сделать несколько удовлетворительных снимков гавани. Разрушения и потери на аэродромах было определить труднее, однако в воздухе не было видно ни одного американского самолета, и это давало ответ. Затем Футида направился к месту сбора, чтобы убедиться, что там не задержались самолеты, -- истребители не имели радиопередатчиков и их следовало вести назад к авианосцам. Действительно, в воздухе бесцельно кружились два истребителя. Они пристроились к самолету Футида и легли на обратный курс.

Японские самолеты возвращались на авианосцы, следуя прямо на север: горючее было на исходе и применить ложные пути отхода было невозможно. Около 10 часов утра с авианосцев заметили черные точки на горизонте. Они быстро росли, и скоро воздух заполнился гулом -- вернулись торпедоносцы, бомбардировщики и истребители первой волны. Машины поспешно садились -- стрелки указателей горючего дрожали около нулей. Погода испортилась, и возвращение на авианосцы было трудным. Чтобы не загромождать полетные палубы, несколько сильно поврежденных машин пришлось столкнуть в воду.

Пилотов приветствовали, забрасывали вопросами. Большинство с гордостью рассказывали о своих успехах, некоторые жаловались, что их бомбы и торпеды "чуть-чуть" не попали, и умоляли разрешить еще один вылет. Потери -- 29 сбитых и 74 серьезно поврежденных самолета -- не останавливали. Хотя намерения командования не были известны, самолеты заправили горючим, зарядили оружие. Ждали лишь команды для повторного налета.

Гэнда горячо доказывал, что говорить о полном успехе нельзя. Так и не удалось обнаружить оперативные группы с американскими авианосцами. Он был уверен, что "над Нагумо будут всегда смеяться грядущие поколения, если он не нанесет еще удар по Пёрл-Харбору". Разумеется, об этом своем открытии он счел за благо не сообщать командованию 1-го воздушного флота, а просто доложил Нагумо: "Нужно остаться в этом районе еще на несколько дней, найти и уничтожить вражеские авианосцы".

Около полудня колеса последнего, 321-го самолета ударились о палубу. На "Акаги" вернулся Футида. Он поднялся на мостик в разгар оживленной дискуссии, которую прервали, чтобы выслушать мнение руководителя операции. Когда Футида закончил доклад, Нагумо несколько напыщенно заявил: "Теперь мы можем заключить, что ожидавшиеся результаты достигнуты". Это было заявление для всех. Между собой же Нагумо и Кусака сошлись в том, что цели операции выполнены на 80 процентов и стоит ли ставить под угрозу драгоценные авианосцы ради оставшихся 20 процентов? Кусака повторил свой довод: "Операция должна быть проведена с такой же стремительностью, как пролетает демон, а окончание ее -- улетающий порыв ветра". Они там, на мостике "Акаги", нанеся предательский кровавый удар, впали в поэтическое настроение.

Напрасно офицеры авиации пытались переубедить Нагумо, указывая, что на Оаху еще оставалось множество целей. Напрасно Футида предлагал разбомбить в Пёрл-Харборе топливные емкости, доки и мастерские, а затем повернуть на юг и искать американские авианосцы -- "Энтерпрайз" и "Лексингтон". Горячие тирады летчиков прервал Кусака, беспокойно поглядывавший на небо. Он попросил разрешения Нагумо лечь на обратный курс. Нагумо разрешил. В 1 час дня оперативное соединение со скоростью 26 узлов пошло на запад, к берегам Японии.

Там, на базе в Куре, возбужденные работники штаба Ямамото ждали дальнейших сообщений. Узнав об удаче, все единодушно считали, что будет нанесен второй удар. Ямамото с обычной беглой насмешливой улыбкой заметил, что Нагумо, наверное, чувствует себя как вор, отчаянно смелый на пути "на дело", а теперь только и думающий, как бы удрать с добычей. Затем он подумал, переменил тон и тихо произнес: "Адмирал Нагумо собирается отступить". Через несколько минут шифровка с "Акаги" подтвердила его слова. Оперативное соединение возвращалось. Нагумо больше не хотел искушать судьбу. Потрясенный Гэнда на всем пути назад свел общение с командованием 1-го воздушного флота до служебных формальностей.

Нагумо, надутый, как павлин, величественно появлялся на людях. Ему доложили: "По радио сообщили, что адмирал Киммель потерял голову". Нагумо понял буквально: отрубили-де голову. С глубоким вздохом он выдавил из себя: "Я все время ощущаю, что оказал Киммелю дурную услугу". Подчиненные поспешили заверить адмирала, что в радиосообщении о голове американского адмирала сказано фигурально.

Если современникам, особенно адмиралам, считавшим, что линкоры -- главная сила флота, вывод из строя восьми линейных кораблей представлялся катастрофой для США, то ретроспективный взгляд на события 7 декабря 1941 года убеждает, что японский успех направил косное американское военно-морское мышление на правильную дорогу. Линкоры, ушедшие на дно в Пёрл-Харборе, олицетворяли собой прошлый день в войне на море. Японские летчики блистательно доказали, что отныне битвы на океанских просторах решают авианосцы, а тяжелые корабли -- лишь их прикрытие. Ничтожные потери японцев по сравнению с американскими убеждали самых упрямых.

Но главное, командование японского оперативного соединения не захотело и не смогло уничтожить Пёрл-Харбор как военно-морскую базу США на Тихом океане.

"День позора"

Днем 7 декабря на Гавайях были твердо убеждены, что враг у порога и с минуты на минуту полчища японцев вторгнутся на острова. Уже в 9.30 на улицах Гонолулу продавался экстренный выпуск местной газеты с гигантским заголовком на первой странице: "Война! Японские самолеты бомбят Оаху!"

Все, в чем годами подозревали местных японцев в глазах, как американских военных, так и обывателей Гонолулу, обернулось правдой. Истерики и демагоги бросились туда, где враг был доступен, -- к генеральному консульству. ФБР и полиция, однако, успели первыми к осиному гнезду, выставив караул вокруг здания. Со двора генерального консульства поднималась жидкая струйка дыма, едва видимая на фоне зловещих, смрадных туч, наползавших от Пёрл-Харбора. Генеральный консул Кита с Есикава деловито жгли документы.

Долго-долго, вплоть до 70-х годов, в американской литературе кочевал из книги в книгу апокрифический рассказ о бдительном полицейском, оказавшемся среди приставленных к генконсульству. Д. Уайтхед писал, например, в "Истории ФБР": "Нагао Кита. Это имя нужно помнить в истории шпионажа во второй мировой войне. Если кто и помог удару по Пёрл-Харбору, то им был Кита. Под прикрытием дипломатической неприкосновенности он передавал Токио сведения о движении кораблей в Пёрл-Харборе. А теперь, когда удар был нанесен, он стремился уничтожить свидетельства этого.

Но стопы бумаг горят медленно. Охранник увидел, что жгут бумаги. Он ворвался в генеральное консульство и выхватил у протестовавших японцев шифровальную книгу и кипу донесений. Все это было передано ФБР, которое переслало их органам флота для дешифровки". Из рук вот этого полицейского США-де и получили сверхсекретные данные о деяниях врага в самый канун войны. В действительности, как мы увидим дальше, дело обстояло совершенно по-иному, а сказочка эта была пущена в обиход, чтобы не допустить разглашения сведений о гигантском размахе работы разведки США.

Версия эта оказалась полезной и для нагнетания страха по поводу японской "пятой колонны". Вверив борьбу с ней ФБР, полиции и добровольцам, командование вывело весь гарнизон, до последнего человека, на боевые посты. Армия и флот были готовы встретить врага.

На островке Форд вырастали бастионы из мешков с песком. На "Неваде", крепко сидевшем на дне, готовились к последнему бою. Отряд моряков сошел на берег рыть окопы. План обороны линкора предусматривал: держаться, сколько возможно, на корабле, а затем отступить на берег и там сражаться до последней капли крови. На аэродроме Уиллер воины установили пулеметы. В штабах жгли документы. Из сухого дока в гавани грозные 14-дюймовые орудия стерегли вход в Пёрл-Харбор. Флагман Тихоокеанского флота линкор "Пенсильвания", прочно опираясь на кильблоки, тоже изготовился к решительному бою. Но где же враг?

Японцы таинственным образом исчезли.

В штабе флота не щадили усилий, чтобы обнаружить противника. X. Киммель подсознательно чувствовал, что противник пришел с севера, однако все время поступали сообщения о японских авианосцах, замеченных к югу от Оаху. Источником одного из донесений об этом был наверняка крейсер "Миннеаполис", возвращавшийся с учений и находившийся в этом районе. Капитан крейсера приказал доложить Киммелю: "Никаких авианосцев не видно", но при передаче напутали и сообщили: "Вижу два авианосца".

Примерно в 10 часов утра Киммель приказал адмиралу М. Драмелю атаковать два японских авианосца, находящихся якобы в 30 милях к юго-западу. Драмель, под флагом которого находился отряд из трех крейсеров и дюжины эсминцев -- эти корабли не были повреждены во время налета, передал сигнал: "Сосредоточиться и атаковать".

Отряд ринулся на юго-запад, но никого не обнаружил. Однако его увидел разведывательный самолет с авианосца "Энтерпрайз". Летчик решил, что он наконец нашел вражеские корабли. С "Энтерпрайза" по радио передали срочное сообщение в штаб Киммеля, оттуда Драмелю последовал новый приказ: "Искать". Отряд приступил к тщательным поискам самого себя!

Командир эскадрильи самолетов, вернувшейся с Мидуэя, лично доложил в штабе Киммеля, что южнее Оаху наблюдал японский авианосец и эсминец. Почти все офицеры штаба говорили с ним, летчик стоял на своем: "Это был японский авианосец, я видел восходящее солнце, нарисованное на полетной палубе". К тому же коварный враг замаскировался, "на палубе были нарисованы надстройки тяжелого крейсера". Но в штабе Киммеля решили все же проверить: в этом районе находилась оперативная группа под флагом адмирала У. Брауна. Запросили его, адмирал недовольно ответил, что только что американский самолет отбомбился по подчиненному ему крейсеру "Портленд". К счастью, промазал, хотя "две бомбы легли рядом".

Уцелевший "Б-17" взлетел с аэродрома Хикэм и, как другие патрульные самолеты, направился в поиск на юго-запад от Оаху. Вскоре он увидел "прекрасный авианосец", вдоль всего борта которого внезапно засверкали вспышки. С авианосца встретили приближавшийся бомбардировщик сосредоточенным огнем. "Бог возложил в этот миг на меня руку, я понял -- это не японский авианосец", -- рассказывал потом командир "Б-17". Он повернул и направился на северо-запад. Впоследствии подсчитали: если бы "Б-17" не сделал крюк на юг и не потерял время, он бы обнаружил отходивший на запад "Кидо Бутай" Нагумо.

В 12.10 с Оаху вылетели девять самолетов, которые обследовали водные просторы на 200 миль к северу: японского флота не видно. В штабе Киммеля, однако, не позаботились опросить тех, кто что-то знал. Майор Лондон тщетно пытался доложить, что, когда его "Б-17" прибыл к Гавайям, японские самолеты прилетали и улетали на север. Его не слушали. Радиолокационные установки, в том числе на горе Опана, вновь работали. Они передали в информационный центр все необходимые данные об обратном курсе самолетов. Но в штабах флота никому не пришло в голову запросить этот армейский центр, забыв, что радар дает возможность проследить не только подход, но и уход самолетов.

О местонахождении врага не было ничего известно, дикие слухи с быстротой молнии облетали Оаху.

С едким сарказмом автор документальной книги "День позора" У. Лорд писал: "В довершение несчастий вышло указание -- собрать всех говорящих по-японски. Распространялись самые неприятные слухи. Младший лейтенант Джон Ландрет слышал, что по радио объявили о японской высадке у Даймонд Хед. Радист Лафата со "Свона" услышал новости похуже: японцы уже взяли Уйкики.

По мнению спасшихся с "Аризоны" на сборном пункте, опасность исходила не с востока, а с запада -- сорок японских транспортов стояли у Барбара Пойнте. Дело обстоит куда сложнее, заметил кто-то артиллеристу Ральфу Карлу с "Теннесси", -- десант высадился на пляже Уэне. Другие клялись, что японцы высадились на севере. Рабочий доков Джеймс Спагнола узнал, что все северное побережье острова было потеряно. В Шофилде лейтенанта Роя Фостера информировали, что в ближайшие полчаса-час последует вторжение на Шофилд и Уиллер, а сержант морской пехоты Бердет Одекирк точно знал -- Шофилд пал.

И как будто морских десантов было недостаточно, распространились слухи, что японские парашютисты дождем сыпятся с небес -- на побережье Нанакули на северо-западе, на поля сахарного тростника к юго-западу от острова Форд, на долину Маноа к северу от Гонолулу. Их можно узнать по красному солнцу, нарисованному на спине, или по красной метке над левым нагрудным карманом, или по значку красного солнца на рукаве. Во всяком случае, все они носят синие комбинезоны".

Немедленно отправлялись отряды, чтобы проверить эти сообщения и затем опровергнуть их. Громадную тревогу вызывали местные японцы. Говорили о том, что вот-вот начнется восстание. Очевидцы утверждали, будто шофер-японец на тяжелом грузовике с цистерной для молока разъезжал по аэродрому Уиллер, отбивая хвосты у самолетов, и был на месте застрелен бдительным офицером.

Разнесся слух, будто японские агенты отравили источник воды у аэродрома Эва. Узнав об этом, люди, пившие воду, почувствовали себя плохо и были доставлены в госпиталь. Попытка подполковника Фрэнка Лейна опробовать воду не удалась: собачка, избранная для проверки, подозрительно упрямилась, отказывалась лакать воду. Другой пес попал под куда более тяжкое подозрение. Некий бдительный обыватель доложил военным властям, что "на пляже Эва собака лает шифром в направлении подводной лодки у побережья". Опрашивавший его офицер отметил: заявитель "был абсолютно серьезен и верил в то, что говорил".

Жителей Оаху, японцев по происхождению, принимали за переодетых вражеских солдат. Среди местных японцев распространился слух: американская армия, мол, перебьет их всех до одного. Затем якобы планы американцев изменились: всех мужчин-японцев расстреляют, а женщин заморят голодом. Американские солдаты на каждом шагу грозили японцам оружием, а ФБР и полиция не смогли реализовать свои обширные планы ареста "подозрительных" только по причине нехватки грузовиков и охраны.

В 11.15 губернатор островов 72-летний Джозеф Пойндекстер дрожащим голосом прочитал по радио прокламацию о введении чрезвычайного положения. Он уже был смертельно напуган: зенитный снаряд разорвался рядом с его машиной по дороге, другой -- залетел в здание губернаторского дворца. Не успел губернатор закончить чтение, как позвонили из штаба, приказав немедленно прекратить передачу: ожидается новый налет, и самолеты используют работающую радиостанцию как приводной маяк. Молодые помощники губернатора повиновались приказу. Они, не вдаваясь в объяснения, схватили его, вытащили на улицу, стремительно посадили в машину. Шофер резко взял с места, и машина вихрем помчалась по улицам Гонолулу. Ошеломленный губернатор серьезно решил, что допустил какую-то фатальную ошибку в передаче и арестован военными властями.

В полдень на улицах Пёрл-Харбора и в военных городках у аэродромов появились машины с громкоговорителями.

Семьям военнослужащих приказывалось эвакуироваться без промедления. Перепуганные женщины, собрав детей и прихватив кое-какие вещи, заполняли грузовики и автобусы, свозившие их к университету в Гонолулу и зданиям школ. Там в страшной тесноте они с волнением ожидали новых ужасов.

Генерал У. Шорт, вместе со штабом обосновавшийся в глубоком туннеле склада боеприпасов в трех милях от форта Шафтер, был готов к отражению штурма. Но на островах еще не ввели военного положения, что, по мнению штаба, существенным образом подрывало боеготовность гарнизона. Из глубокого подземелья он по телефону заклинал Пойндекстера без промедления издать соответствующую прокламацию, ибо в штабе твердо верили -- армада с десантом приближается к Гавайям. Губернатор, напуганный историей с утренней передачей, не хотел брать на себя ответственность и решил сначала связаться с Ф. Рузвельтом. Несколько часов он умолял цензора флота разрешить разговор с Белым домом. Наконец цензор уступил, и губернатор услышал бархатный голос президента. Рузвельт согласился, что ввести военное положение неплохо. В 16.25 Гавайские острова прокламацией губернатора были объявлены на осадном положении.

События на Оаху повлекли за собой многие и разнообразные последствия.

Еще в 7.33 по гавайскому времени на радиостанцию компании "Вестерн юнион" пришла из Вашингтона шифрованная телеграмма на имя генерала Шорта. Юноша-посыльный из местного японского населения Тадао Футиками получил ее для доставки вместе с письмами частным лицам. Одетый в обычную форму посыльных компании, он сел на мотоцикл и отправился по адресатам. Очень скоро Футиками понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее -- взрывы, стрельба зениток, самолеты, с ревом проносящиеся над головой.

Тадао не сообразил, что, по мнению бдительных солдат и полиции, японские парашютисты выглядели именно так, как он -- зеленая рубашка и брюки цвета хаки. Его останавливали на каждом углу, придирчиво проверяли документы. Потратив несколько часов, Тадао с большим трудом пробился к форту Шафтер. Результат: в три часа дня генерал Шорт держал в руках расшифрованную телеграмму, которую человек со смелым воображением мог истолковать как предупреждение о намерении Японии открыть военные действия. Шорт немедленно направил копию документа Киммелю. Адмирал холодно заметил посланцу, что телеграмма не имеет никакого значения, скомкал ее и бросил в корзину под столом.

Сгустились сумерки, и было введено полное затемнение. Продолжали рождаться самые мрачные слухи. Японцы-де уже высадились в США и продвигаются к Лос-Анджелесу, обе оперативные группы "Лексингтон" и "Энтерпрайз" потоплены. Настроение несколько улучшили известия, распространившиеся среди моряков: во-первых, русские якобы бомбят Токио, во-вторых, всем уцелевшим во время налета на Пёрл-Харбор будет дан месячный отпуск. То там, то здесь вспыхивала стрельба: стреляли часовые, целые подразделения вели огонь друг по другу. Солдаты 27-го и 98-го полков долго перестреливались. Наконец один раненый разразился такой бранью, по которой "противник" наверняка определил, что перед ним свои. В порту пулеметная очередь с "Калифорнии" срезала двух спасшихся с "Юты", а на Оаху было множество раненых.

Семьи военнослужащих продолжали свозить на сборный пункт и с наступлением темноты. Жена командира дивизии Д. Вильсона запомнила жуткую ночь, когда автобусы, перегруженные женщинами, детьми и пожитками, с черепашьей скоростью ползли по дороге не зажигая фар. Они часто застревали в транспортных пробках, а над машинами все свистели пули, не смолкала беспорядочная стрельба. "Большая часть женщин утратила даже следы контроля над собой. Они плакали и кричали, как перепуганные дети. Некоторые стояли на коленях, бормоча бессвязные молитвы".

В Гонолулу было не лучше. Жена офицера-подводника П. Райана даже через сорок лет не могла забыть ужаса, вызванного распорядительностью властей. В каждом квартале был назначен дежурный, призванный следить за соблюдением затемнения. "В ночь на 8 декабря, -- писала она, -- такой дежурный, 60-летний гаваец китайского происхождения, столкнулся с двумя приятелями, также дежурными. В темноте они приняли его за японского парашютиста и, перепуганные до смерти, забили друга тяжелыми фонарями. На следующий день он умер в больнице от травм черепа. Трагедия послужила уроком, и люди с наступлением темноты не покидали домов".

Полковник Фидлер во главе отряда солдат лично проверил сообщение о том, что кто-то сигналит синим светом в районе базы. Солдаты в стальных касках с примкнутыми штыками окружили подозрительное место: два фермера доили корову в условиях затемнения, обернув старую лампу синим целлофаном. Мелькавшие тени рук на ее фоне и были "сигналом".

Во второй половине дня адмирал Хэлси на борту "Энтерпрайза" получил долгожданную ориентировку: японские корабли обнаружены к югу от Оаху. Пилоты торпедоносцев и пикирующих бомбардировщиков в предвкушении добычи с энтузиазмом стартовали с авианосца под прикрытием шестерки истребителей. Они провели длительный поиск и нашли корабли, американские, шедшие, чтобы присоединиться к "Энтерпрайзу". Разочарованные пилоты с трудом посадили в темноте свои тяжелые самолеты (было приказано не освобождаться от торпед и бомб). Истребителей, которые сожгли за четырехчасовой полет почти все горючее, направили на аэродром на острове Форд.

Ведущий знал о повышенной боевой готовности. Он точно договорился по радио с офицером на контрольной башне о порядке посадки. Было приказано включить бортовые огни и выдерживать установленное направление.

Всем кораблям и зенитным батареям строжайшим образом приказали не открывать огня: самолеты свои. Но стоило им появиться в зоне Пёрл-Харбора, как линкор "Пенсильвания", подав пример бдительности, ощетинился огнем.

В одно мгновение застреляло все, что могло стрелять.

Пять самолетов были тут же сбиты, три летчика успели выпрыгнуть с парашютами из горящих машин, одного из них изрешетили из пулемета, пока он плыл в гавани. Благополучно приземлился лишь один самолет: пилот стремительно спикировал на зенитную установку, ослепил светом стрелков и отвернул в сторону. Через десять минут, когда стрельба угасла, он запросил по радио инструкции о посадке. Ему было сказано: подходить на бреющем полете, не зажигать огней. Он не смог сесть как свой самолет, но успешно сделал посадку как вражеский. На кораблях боевой дух необыкновенно поднялся: наконец-то япошек проучили.

Гавайи изготовились к бою

Суровый воинский порядок водворился на Гавайях. Вдоль побережья рыли траншеи. На пляжах установили самые разнообразные заграждения. В тылу регулярных частей, занявших позиции, формировались территориальные войска. Трагическое и смешное соседствовали друг с другом. Сотни добровольцев пришли в военные госпитали.

На Гавайях оказался доктор Д. Морхед, известнейший американский хирург. Вместе со своими коллегами он почти не отходил от операционного стола. Когда он вышел на минутку выпить кофе, рядом оказался начальник госпиталя. Морхед шутливо заметил, что, пожалуй, он теперь военный врач. Ретивый администратор понял слова хирурга буквально. Через полчаса он сунул голову в дверь операционной и прокричал, что доктор Морхед произведен в полковники медицинской службы.

Стремительно возникший Совет граждан Гонолулу организовал посильную помощь: эвакуация населения, раздача продовольствия и т. д. Солдаты второго батальона территориальных войск, только что одевшие военную форму, не знали толком, что делать.

Внезапно среди групп растерянных вчерашних штатских появился подтянутый сержант. Он прибыл в военной машине с широкими полномочиями -- сколотить крепкий батальон. Солдаты охотно подчинились. Сержант сумел раздобыть все необходимое -- оружие, снаряжение. Он месяц самоотверженно работал с батальоном, пока не попался на краже виски из магазина. Выяснилось, что он был солдатом, сбежавшим с гауптвахты утром 7 декабря. Он начал с похищения формы сержанта и автомобиля, а затем вступил в командование батальоном.

Но почему столь распорядительный тип не устоял перед соблазном похитить виски? Супруга офицера-подводника П. Райана, давшая живые зарисовки Пёрл-Харбора в первые недели после японского налета, еще припомнила о здешних нравах: "Днем 7 декабря губернатор запретил продажу всех спиртных напитков, включая вино и пиво. Неизбежно отсутствие вечерних коктейлей побудило самых предприимчивых среди нас попытаться проверить дикие рецепты изготовления браги из ананасового сока, которого у нас было предостаточно. К сожалению, получавшееся пойло было непригодно для питья.

Как-то нам удалось на время утолить жажду, когда один из мужей появился с литровкой чистейшего спирта. Он туманно объяснил, что "заимствовал его из корабельного нактоуза". Смешав спирт с фруктовым соком и льдом, мы получили приемлемый пунш, украсивший нашу дневную пирушку".

В те тревожные дни на островах напряженно ждали японского вторжения. Его дождались только немногочисленные обитатели крошечного островка Ниихау, самого западного в группе Гавайских островов. Ниихау принадлежал богатой семье Робинсонов, которые стремились сохранить островок в таком виде, как они представляли Гавайи в далеком прошлом. Раз в неделю на Ниихау приходил с ближайшего острова, лежавшего в двадцати милях к востоку, катер с припасами. Иных связей с Гавайями жители Ниихау, обслуживавшие скотоводческое ранчо, устроенное Робинсонами на острове, не имели.

Однако, когда около двух часов дня 7 декабря японский самолет с пулевыми пробоинами в фюзеляже и крыльях сделал вынужденную посадку на острове, жители Ниихау реагировали молниеносно. Несколько мужчин отняли пистолет и документы у летчика и посадили его в импровизированную тюрьму. Поскольку пилот упорно отказывался говорить по-английски, простодушные островитяне прикомандировали к нему местного японца, а сами с нетерпением стали ждать катера, который что-то не приходил.

Решающие события развернулись 12 декабря: пилот, вступив в сговор с местным японцем, завладел всем оружием, имевшимся на острове, -- револьвером и двустволкой. Вооружившись, они стали хозяевами деревушки, жители которой разбежались. Японцы сняли пулеметы с самолета и стали угрожать, что перестреляют всех островитян, если им не вернут документы, отнятые у пилота. Попытка использовать для передачи ультиматума дряхлую старуху, а только она осталась в деревне, не удалась. Никакие угрозы не могли оторвать ее от привычного занятия -- чтения Библии.

Тем временем островитяне подготовились к отвоеванию Ниихау. В ночь на субботу им удалось стащить патроны к пулемету, а с утра, по всей вероятности, самый сильный из жителей Ниихау вместе с женой отправился в разведку. Японцы схватили их. Островитянин по-доброму посоветовал бросить играть с оружием -- как бы не случилось беды. Взаимные оскорбления -- и скоро все четверо в жестокой схватке катались по траве. Пилоту удалось ранить из пистолета местного великана, что вывело того из себя. Он схватил пилота и разбил ему голову о каменную стену. Взглянув на бездыханное тело, его союзник застрелился на месте из ружья. Тем и закончилось вторжение на Ниихау, единственное на Гавайях.

Соучастие местного японца в попытке летчика с истребителя "Зеро" овладеть островком было единственной вылазкой "пятой колонны" на Гавайях. Таков честный вердикт истории. Тогда же, по горячим следам за Пёрл-Харбором, ответственные американские деятели думали по-иному. 12 декабря адмирал X. Киммель докладывал Г. Старку: "Работа "пятой колонны" внесла громадное смятение".

Военно-морской министр Ф. Нокс, приехавший в эти дни на Гавайи, сообщал Ф. Рузвельту: "Работа членов японской "пятой колонны" сразу за нападением заключалась в распространении по радио десятков ложных и противоречивых сообщений о направлении, куда улетели японские самолеты, а также о том, что везде маячат японские корабли". 15 декабря Нокс на пресс-конференции в Вашингтоне обобщил: "Я считаю, что "пятая колонна" сработала лучше всего за всю войну на Гавайях, за исключением, быть может, Норвегии".

По поводу этих и других суждений Г. Прандж заметил, имея за плечами десятилетия исследования Пёрл-Харбора: "В действительности флоту, армии и гражданскому населению Оаху вовсе не было нужды в помощи "пятой колонны" для создания всеобщего замешательства", взращенного "как поганка на почве, унавоженной подозрениями и истерией".

США и Япония в войне

Громадный, как представлялось тогда, успех удара по Пёрл-Харбору породил внушительную легенду -- среди пилотов, атаковавших американский флот, были немцы. На Гавайях нашлись даже "очевидцы", видевшие за штурвалами японских самолетов европейские лица. Что тут сомневаться, конечно, только гитлеровским люфтваффе, а не "азиатам" по плечу содеянное!

В действительности гитлеровское руководство узнало о Пёрл-Харборе из радиоперехвата, когда над Берлином уже сгустилась ночь 7 декабря. Поднятый с постели Риббентроп не поверил сообщению, которое, "вероятно, пропагандистское ухищрение врага", и потребовал, чтобы его больше не беспокоили до утра. А в 1 час дня 8 декабря к нему явился Осима с официальной просьбой "немедленно" объявить войну США. Гитлер, разумеется, стоял за это и засел за подготовку трескучей речи против Рузвельта, что потребовало времени. Отсюда задержка с объявлением войны США до 11 декабря 1941 года.

По всей вероятности, Рузвельт и Хэлл знали о происходившем в Берлине и в ожидании неизбежного из Европы не отвлекались от дел на Тихом океане

В тот фатальный день 7 декабря в Белом доме уже в 8.40 вечера сошлись министры.

Они расселись в Овальном кабинете. Президент серьезно сообщил, что по значимости совещание можно сравнить только с тем, которое провел А. Линкольн со своим правительством в начале Гражданской войны в США, то есть в 1861 году. Тут в кабинет стали входить лидеры конгресса, толпа сенаторов и конгрессменов. Они оттеснили членов кабинета от стола и сгрудились вокруг президента.

Военный министр Г. Стимсон подал голос: коль скоро США вступили в войну на Тихом океане, нужно объявить войну еще Германии и Италии. Нечего тянуть. Гул одобрения покрыл резкий голос Рузвельта: "Не надо". Воцарилась тишина.

Франклин Д. Рузвельт неторопливо прочитал лекцию об американо-японских отношениях, выделив миролюбие Соединенных Штатов и коварство Японии. Взять хотя бы последнюю ноту Токио, сокрушался президент, "ложь с начала до конца". Он еще описал в самых мрачных красках катастрофу в Пёрл-Харборе. Сенатор Т. Коннэли закричал: "Наши проспали! Где были наши патрули?" Рузвельт развел руками. На том совещание, равное по важности собранию у А. Линкольна в 1861 году, закончилось.

В Белый дом потянулись адмиралы, генералы, бизнесмены, политики и многие другие. А вокруг все сгущались толпы, нестройно певшие "Боже, благослови Америку".

Поздно вечером Рузвельт принял известнейшего журналиста Э. Мэрроу. Президент сухо сообщил об известных потерях. Внезапно Рузвельт сорвался, стуча по столу громадным кулаком, он закричал: американские самолеты были уничтожены "на земле, боже мой, на земле!".

8 декабря в 12.20 в Вашингтоне кортеж из десяти сверкающих машин подъехал к южному входу Капитолия. Из первой вышел президент США Франклин Д. Рузвельт. Он был в морском плаще и опирался на руку сына Джимми в форме капитана морской пехоты. Охрана высыпала из трех машин и взяла в кольцо президента. Вокруг здания за кордоном конных полицейских густая, молчаливая толпа.

Президент приехал просить конгресс объявить войну Японии.

В Капитолии все были в сборе. В 12.29 Рузвельт, поддерживаемый Джимми, вошел в зал палаты представителей, где проводились объединенные заседания конгресса. Немногословное представление спикера Сэма Райберна -- и президент занял трибуну. Впервые за девять лет его встретили аплодисментами и республиканцы. Он произнес короткую речь, в которой сказал:

"Вчера, 7 декабря 1941 года -- в День позора, Соединенные Штаты были внезапно и злоумышленно атакованы военно-морскими и воздушными силами Японской империи. США были в мире с этой страной и по просьбе Японии все еще вели переговоры с ее правительством и императором, направленные на сохранение мира на Тихом океане. Больше того, через час после начала нападения японской авиации на остров Оаху посол Японии в США Номура и его коллега по переговорам Курусу передали государственному секретарю официальный ответ на недавние американские предложения. Хотя в ответе указывалось, что представляется бесполезным продолжать нынешние дипломатические переговоры, в нем не содержалось ни угроз, ни намека на войну или вооруженное нападение. Учитывая расстояние между Гавайями и Японией, нет никаких сомнений в том, что нападение умышленно готовилось в течение многих дней и даже недель. А все это время японское правительство сознательно стремилось обмануть Соединенные Штаты ложными заявлениями и выражало надежду на сохранение мира. Вчерашнее нападение на Гавайские острова нанесло огромный ущерб американским морским и военным силам. Погибло очень много американцев".

Перечислив и другие пункты, в которых японские войска напали на американские владения на Дальнем Востоке и Тихом океане, Ф. Рузвельт просил конгресс объявить с 7 декабря 1941 года войну Японии.

После непродолжительного обсуждения, в 16.10 8 декабря конгресс принял объединенную резолюцию, объявлявшую войну между "императорским правительством Японии и правительством и народом Соединенных Штатов". США вступили во вторую мировую войну.

См. далее:

Н.Н. Яковлев

Пёрл-Харбор, 7 декабря 1941 года. Быль и небыль. -- М.: Политиздат, 1988.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 09/09/2014, изменен: 09/09/2014. 93k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 2 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: На "Акаги" был принят условный сигнал из штаба Ямамото: "Начинайте восхождение на гору Ниитака", что означало - удар по Пёрл-Харбору в воскресенье 7 декабря 1941 года. Об этом было объявлено личному составу. "Наконец сбылись мечты", - раздавалось на кораблях.

Каменев Анатолий Иванович "Час пробил. На карту поставлена жизнь или смерть нашей империи..."

Каменев Анатолий Иванович
"Час пробил. На карту поставлена жизнь или смерть нашей империи..."