ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Дух народный всегда велик и могущ...

Дух народный всегда велик и могущ...

0x01 graphic

В.Г. Белинский

Россия до Петра Великого.

Все жалкие иеремиады об изменении русского характера, о потере русской нравственной физиономии или не что иное, как шутка, или происходят от недостатка в основательном размышлении. Мы не таковы, как бородатые предки наши: тем лучше! Грубость, наружная и внутренняя, невежество, скука были их долею и в самом высшем состоянии: для нас открыты все пути к утончению разума и к благородным душевным удовольствиям.

Н.М. Карамзин.

Письма русского путешественника.

Для России наступает время сознания.

Несмотря на холодность и равнодушие, в которых мы, русские, не без причины упрекаем себя, -- у нас уже не довольствуются общими местами и истертыми понятиями, но хотят лучше ложно и ошибочно судить, нежели повторять готовые и на веру или по лености и апатии суждения. Так, например, многие, не слыша новых суждений о Пушкине и сомневаясь в справедливости давно высказанных и устаревших, сомневаются в поэтическом величии Пушкина. И это явление отрадно: оно есть выражение потребности самостоятельной мыслительности, потребности истины, которая прежде и выше всего, даже самого Пушкина.

Amicus Plato, sed magis amica veritas -- мудрое изречение!

Что истинно велико, то всегда устоит против сомнения и не падет; не умалится и не затмится, но еще более укрепится, возвеличится и просветится от сомнений и отрицаний, которые суть первый шаг ко всякой истине, исходный пункт всякой мудрости. Сомнения и отрицания боится одна ложь, как боятся воды поддельные цветы и неблагородные металлы. Мы не раз уже повторяли эту истину, говоря о людях, отрицающих великость Пушкина как поэта.

Мы думаем диаметрально противоположно с такими людьми; но, если их мнение выходит не из каких-либо внешних и предосудительных причин, мы готовы с ними спорить ради истины и уверены, что только через такие споры явится истина и войдет в общее сознание, сделается общим убеждением. Тем более мы далеки от того, чтоб смотреть на таких людей, как на раскольников, на исказителей истины, оскорбителей памяти великого поэта и чувства национальной гордости. Скажем более: мы понимаем, что могут быть и такие отрицатели гения Пушкина, которые в тысячу раз достойнее уважения многих безусловных почитателей славы великого поэта, повторяющих чужие слова.

Явление таких отрицателей обнаруживает не холодность общества к истине, но скорее рождающуюся любовь к ней: ибо безусловное признание чего-нибудь без рассуждения, без проверки разумом, скорее, чем сомнение и отрицание, есть признак равнодушия общества к делу истины. Нет: явление таких отрицателей в молодом обществе есть признак рождающейся мыслительной жизни. В безусловном уважении к авторитетам и именам иногда действительно выражается и любовь и жизнь бессознательная, простодушная, детская. Смешно же требовать или желать, чтобы общество неподвижно оставалось в состоянии детства, когда этого не требуют и не желают от человека, а если он, вопреки законам развития, остается навек ребенком, то презирают его, как идиота.

0x01 graphic

Московская улица в конце ХVIII столетия.

С гравюры Дюрфельда.

Говорят, что сомнение подрывает истину: ложная и безбожная мысль!

Если истина так слаба и бессильна, что может держаться не сама собою, но охранительными кордонами и карантинами против сомнения, то почему же она истина, и чем же она лучше и выше лжи, и кто же станет ей верить?

Говорят: отрицание убивает верование.

Нет, не убивает, а очищает его.

Правда, сомнение и отрицание бывают верными признаками нравственной смерти целых народов; но каких народов? -- устаревших, изживших всю жизнь свою, существующих только механически, как живые трупы, подобно византийцам или китайцам.

Но может ли это относиться к русскому народу, столь юному, свежему и девственному, столь могучему родовыми, первосущными стихиями своей жизни, народу, который с небольшим во сто лет новой жизни, воззванный к ней творящим глаголом царя-исполина, проявил себя в великих властителях. и в великих полководцах, и в великих государственных мужах, в великих ученых и в великих поэтах; народу, который во сто лет своей новой жизни уже составил себе великое прошедшее, "полный гордого доверия покой" в настоящем, по выражению поэта, и которого ожидает еще более великое, более славное будущее?

Нет, мы унизили бы свое национальное достоинство, если б стали бояться духовной гимнастики, которая во вред только хилым членам одряхлевшего общества, но которая в крепость и силу молодому, полному здоровья и рьяности обществу. Жизнь проявляется в сознании, а без сомнения нет сознания, так же, как для тела без движения невозможно отправление органических процессов и жизненного развития.

У души, как и у тела, есть своя гимнастика, без которой душа чахнет, впадая в апатию бездействия...

Торговцы лубочными картинами и стальными изделиями в Екатерининское время. С офорта Гейслера.

Теперь вопрос о Петре перешел в явное противоречие: многие, почитая преобразования Петра столь же необходимым, сколько и великим, благоговея перед памятью преобразователя, в то же время уничтожают, сами того не замечая, всю великость его дела, отрицая европеизм и усиливаясь не только отстоять и оправдать историческое развитие и народность, уничтоженные Петром, но и противопоставить и даже возвеличить их перед европеизмом.

Как ни странно, но оно есть уже шаг вперед и выше прежнего утвердительного сомнения, хотя и вышло прямо из него: лучше явно противоречить себе и тем как бы невольно признавать власть истины, нежели, ради любимого и одностороннего убеждения, отвергать и упрямо закрывать глаза на фактическую достоверность противоречащих доказательств.

Противоречие, о котором мы говорим, чрезвычайно важно: в его примирении заключается истинное понятие о Петре Великом. Одно уже это указывает на разумность этого противоречия.

Решение задачи состоит в том, чтобы показать и доказать: 1) что хотя народность и тесно связана с историческим развитием и общественными формами народа, но что то и другое совсем не одно и то же; 2) что преобразования Петра Великого и введенный им европеизм нисколько не изменили и не могли изменить нашей народности, но только оживили ее духом новой и богатейшей жизни и дали ей необъятную сферу для проявления и деятельности.

В русском языке находятся в обороте два слова, выражающие одинаковое значение: одно коренное русское -- народность, другое латинское, взятое нами из французского -- национальность.

Но мы крепко убеждены, что ни в одном языке не может существовать двух слов, до того тождественных в значении, чтобы одно могло совершенно заменять и, следовательно, одно другое делать совершенно лишним. Тем не менее возможно, чтобы в языке удержалось иностранное слово, когда есть свое, совершенно выражающее то же самое понятие: в их значении непременно должен быть оттенок, если не разница большая. Так и слова народность и национальность только сходственны по своему значению, но отнюдь не тождественны, и между ними есть не только оттенок, но и большое различие.

"Народность" относится к "национальности", как видовое, низшее понятие -- к родовому, высшему, более общему понятию. Под народом более разумеется низший слой государства, -- нация выражает собою понятие о совокупности всех сословий государства.

<...>

Сущность всякой национальности состоит в ее субстанции. Субстанция есть то непреходящее и вечное в духе народа, которое, само не изменяясь, выдерживает все изменения, целостно и невидимо проходит чрез все фазисы исторического развития.

Это зерно, в котором заключается всякая возможность будущего развития. Смотря на желудь, мы знаем не то, что из него непременно выйдет огромный столетний дуб, но что из него может выйти огромный вековой дуб, а не яблоня, если он будет посажен и не срубится прежде времени или не погибнет от других случайных обстоятельств, которые могли бы помешать его свободному развитию. И мы знаем это потому, что в желуде заключается субстанция дуба, т.е. возможность его толстого ствола, широких листьев и других признаков, свойственных его форме. <...>

Городские сторожа в Екатерининское время.

С акварели Шефнера.

Хорошим солдатом или хорошим офицером может быть почти всякий; но великим полководцем может быть только тот, в чьей субстанции от рождения лежала возможность быть великим полководцем.

В субстанции заключена причина, почему один может быть великим поэтом и не может быть даже посредственным математиком, а другой в состоянии изобресть паровые машины и не в состоянии сварить себе горшка щей или зашить дыру в платье.

Каждый народ имеет свою субстанцию, как и каждый человек, и в субстанции народа заключается вся его история и его различие от других народов.

Субстанция римлян была совсем другою, чем субстанция греков, и поэтому римляне -- по преимуществу народ гражданского права и не созерцательный, а чисто практический народ, а греки по преимуществу народ деятельно-созерцательный и аристократический. Как бывают гениальные субстанции у отдельных личностей, так и некоторые народы возникают с великими субстанциями и относятся к другим народам, как гении к обыкновенным людям.

Народность, как мы уже показали выше, предполагает что-то неподвижное, раз навсегда установившееся, не идущее вперед; показывает собою только то, что есть в народе налицо в настоящем его положении. Национальность, напротив, заключает в себе не только то, что было и есть, но что будет или может быть. В своем развитии национальность сближает самые противоположные явления, которых, по-видимому, нельзя было ни предвидеть, ни предсказать.

Народность есть первый момент национальности, первое ее проявление.

<...>

Итак, Россия до Петра Великого была только народом и стала нациею, вследствие толчка, данного ей ее преобразователем. Из ничего не бывает ничего, и великий человек не творит своего, но только дает действительное существование тому, что прежде него существовало в возможности.

Что все усилия Петра направлены против русской народности -- это ясно, как день Божий; но чтобы он стремился уничтожить наш субстанциональный дух, нашу национальность -- подобная мысль более чем неосновательна: она просто нелепа. Правда, если бывают народы с великими субстанциями, то бывают народы и с ничтожными субстанциями...

Если бы русский народ не заключал в духе своем зерна богатой жизни, -- реформа Петра только убила его насмерть и обессилила, а не оживила и не укрепила бы новою жизнью и новыми силами.

Мы уже не говорим о том, что из ничтожного духом народа и не мог бы выйти такой исполин, как Петр: только в таком народе мог явиться такой царь, и только такой царь мог преобразовать такой народ. Если бы у нас и не было ни одного великого человека, кроме Петра, и тогда бы мы имели право смотреть на себя с уважением и гордостью, не стыдиться нашего прошедшего и смело, с надеждой смотреть на наше будущее...

Отчего у одного народа такая субстанция, у другого -- иная, -- то почти так же невозможно решить. как и если бы дело шло об отдельном человеке. Если принять гипотезу, что народы образовались из семейств, то первою причиною их субстанции должно положить кровь и породу (race). Внешние обстоятельства, историческое развитие также имеют влияние на субстанцию народа, хотя, в свою очередь, и сами зависят от нее.

Но нет ни одной причины, на которую бы так можно было указать, как на климат и географическое положение страны, занимаемой народом. Все южные народы резко отличаются от северных: ум первых живее, легче, яснее, чувство восприимчивее, страсти воспламеняемые; ум вторых медленнее, но основательнее, чувство спокойное, но глубже, страсти воспламеняются труднее, но действуют тяжелее. В южных народах преобладает непосредственное чувство, в северных -- дума и размышление; в первых больше движимости, во вторых больше деятельности.

0x01 graphic

Торговка старыми вещами и рекрут в Екатерининское время.

С офорта Гейслера.

В последнее время север далеко оставил за собою юг в успехах искусства, науки и цивилизации. Есть большое различие между народами горными и народами долинными, межу народами приморскими, или островитянами, и между народами, отдаленными от моря. И это различие не внешнее, но внутреннее; оно замечается в самом духе. а не в одних формах.

Взглянем в этом отношении на Россию.

Колыбель ее была не в Киеве, но в Новгороде, из которого, через Владимир, перешла она в Москву. Суровое небо увидели ее младенческие очи, разгульные вьюги пели ей колыбельные песни, и жестокие морозы закалили ее тело здоровьем и крепостью.

<...>

Русский человек упивается грустью, но не падает под ее бременем, и никому не свойственны до такой степени быстрые переходы от самой томительной, надрывающей душу грусти к самой бешенной, иступленной веселости!

<...>

...Родовое, субстанциональное начало в нас не подавлено реформою Петра, но только получило через нее высшее развитие и высшую форму. И в самом деле, разве со времен Петра пространство России сузилось, а не расширилось, разве степи наши не так же просторны и раздольны, снега, их покрывающие, не так же белы, и не так же серебрит их унылый свет месяца?..

Какие хорошие свойства русского человека, отделяющие его не только от иноплеменников, но и от других славянских племен, даже находящихся с ними под одним скипетром?

-- Бодрость, смелость, находчивость, сметливость, переимчивость -- на обухе рожь молотит, зерна не оборонит, нуждою учится калачи есть;

-- Молодечество, разгул, удальство, -- и в горе и в радости море по колено!

Но разве европеизм может изгладить эти коренные, субстанциональные свойства русского народа? Разве образованный русский человек теперь не так же, как и прежде, размашист и в горе и в радости ...

Смешно думать, что европеизм есть какой-то уровень, все сравнивающий, сглаживающий, подводящий под один цвет. Англичанин, француз, немец, голландец, швейцарец -- все они равно европейцы, во всех них есть много общего, но национальные различия их непримиримо резки, и никогда не изгладятся: для этого нужно было бы сперва уничтожить их историю, изменить природу их стран, переродить самую кровь их.

Национальность нельзя характеризовать и в целой книге, не только в журнальной статье, особенно национальность народа, который недавно начал жить и еще весь погружен в своем настоящем. Национальность есть совокупность всех духовных сил народа: плод национальности есть его история.

И поэтому мы не беремся высказать полно и удовлетворительно, в чем именно заключается русская национальность, -- довольно с нас и намекнуть на это.

Но мы, не обинуясь, можем сказать, что национальность состоит не в лаптях, не в курных и нечистых избах, не (в) безграмотности и невежестве, не в лихоимстве в судах, не в лени ума.

Это не признаки даже народности, а скорее наросты на ней -- следствие испорченности в крови, остроты в соках. И все это было в России до Петра Великого, и со всем этим, как с двенадцатиглавою гидрой, боролся наш божественный Иракл и одолел ее неотразимою палицей своего мощного гения.

Аллегория на издание Екатерининского "Наказа"

. С гравры Шоффера.

Говорить правду (особенно -- которую все хорошо понимают и чувствуют) и оскорблять -- не всегда одно и то же. Пусть боится правды глупый и пьяный; но умному не беда сознаться, что он делывал промахи на своем веку, а трезвому, что и он бывал навеселе от вина.

Национальная гордость есть чувство самое высокое и благородное, залог истинного достоинства; но национальное хвастовство и щекотливость есть чувство чисто китайское. Отрицание или унижение субстанции народа, национальности в истинном значении этого слова, есть оскорбление народа (lese-nation); но нападки (даже преувеличенные) на недостатки и пороки народности есть не преступление, а заслуга, есть истинный патриотизм.

<...>

Национальные пороки бывают двух родов: одни выходят из субстанционального духа, как, например, политическое своекорыстие и эгоизм англичан; религиозный фанатизм и изуверство испанцев; мстительность и склонный к хитрости и коварству характер итальянцев; другие бывают следствием несчастного исторического развития и разных внешних и случайных обстоятельств, как, например, политическое ничтожество итальянских народов. И потому одни национальные пороки можно назвать субстанциональными, другие -- привитыми.

Мы далеки от того, чтобы думать, что наша национальность была верх совершенства: под солнцем нет ничего совершенного; всякое достоинство условливает собою и какой-нибудь недостаток. Всякая индивидуальность уже потому самому есть ограничение, что она индивидуальность, всякий же народ -- индивидуальность, подобная отдельному человеку. С нас довольно, что наши национальные недостатки не могут нас унизить перед благороднейшими нациями в человечестве. Что же до привитых, -- чем громче будем мы о них говорить, тем больше покажем уважения к своему достоинству; чем с большей энергиею будем их преследовать, тем больше будем способствовать всякому преуспеянию в благе и истине.

Внутренний порок есть болезнь, с которой родится нация, -- отвержение которой иногда может стоить жизни; прививной порок есть нарост, который, будучи срезан, хотя бы и не без боли, искусной рукой оператора, ничего не лишает тело, а только освобождает его от безобразия и страдания.

Недостатки нашей народности вышли не из духа и крови нации, но из неблагоприятного исторического развития. Варварские тевтонские племена, нахлынув на Европу бурным потоком, имели счастие столкнуться к лицу с классическим гением Греции и Рима -- с этими благородными почвами, на которых выросло широколиственное, величественное дерево европеизма. Дряхлый, изнеможенный Рим, передав им истинную веру, впоследствии времени передал им и свое гражданское право; познакомив их с Вергилием, Горацием и Тацитом, он познакомил их и с Гомером, и с трагиками, и с Плутархом, и с Аристотелем.

Разделяясь на множество племен, они как будто столпились на пространстве, недостаточном для их многолюдства, так сказать, ударялись друг о друга, как сталь о кремень, чтобы извлекать из себя искры высшей жизни.

Жизнь России, напротив, началась изолированно, в пустыне, (чуждой) всякого человеческого и общественного развития. Первоначальные племена, из которых впоследствии сложилась масса ее народонаселения, -- занимая одинаково долинные страны, похожие на однообразные степи, не заключали в себе никаких резких различий и не могли действовать друг на друга в пользу развития гражданственности.

Петербург при Екатерине Второй.

Вид Исаакиевской площади со стороны Большой Морской улицы.

С рисунка Патерсона.

Богемия и Польша могли бы вывести Россию в соотношения с Европой и сами по себе быть полезны ей, как племена характерные; но их навсегда разделяла с Россиею враждебная разность вероисповеданий. Следовательно, от Запада она была отрезана в самом начале; а Византия, в отношении к цивилизации, могла подарить ей только обыкновением чернить зубы и выкалывать глаза врагам и преступникам. Княжества враждовали между собою, но в этой вражде не было никакого разумного начала, и потому из нее не вышло никаких хороших результатов. Удивительно ли после этого, что история удельных междоусобий так бессмысленна и скучна, что ей не могло придать никакого интереса даже и красноречивое повествование Карамзина?

Нахлынули татары и спаяли разрозненные члены России ее же кровью. В этом состояла великая польза татарского двухвекового ига; но сколько же сделало оно и зла России, сколько привило ей пороков.

Затворничество женщин, рабство в понятиях и чувствах, кнут, привычка зарывать в землю деньги и ходить в лохмотьях, боязнь обнаружиться богачом, лихоимство в деле правосудия, азиатизм в образе жизни, лень ума, невежество, презрение к себе, -- словом, все то, что искоренял Петр Великий, что было в России прямо противоположным европеизму, -- все это было не наше родное но привитое к нам татарами.

Самая нетерпимость русских к иностранцам вообще была следствием татарского ига, а совсем не религиозного фанатизма; татарин огадил в понятии русского всякого, кто не был русским, -- и слово басурман от татар перешло на немцев.

Что самые важные недостатки нашей народности не суть наши существенные, кровные, но привитые недостатки, -- лучшее доказательство того, что мы имеем полную возможность освободиться от них, и уже начинаем освобождаться.

<...>

Вообще все недостатки и пороки нашей общественности выходят из невежества и непросвещения: и потому свет знания и образованности разгоняет их, как восход солнца ночные туманы. Пороки китайца и персиянина слиты с их духом: просвещение сделало бы их только утонченнее, коварнее и развратнее, но не благороднее. Просвещение действует благодетельно только в таком народе, в котором есть зерно жизни.

<...>

Возвращаясь к прошедшему России, сокрушенному железною волею царя-исполина, мы видим перед собой картину грустную, раздирающую душу. Быт того времени, изображенный Котошихиным, невольно заставляет содрогаться сердце, которое тем радостнее, торжественнее и выше бьется при мысли о посланнике Божием, искупившем кровавым потом царственного чела своего и унижение темной годины России.

Бессилие при силе, бедность при огромных средствах, бессмыслие при уме природном, тупость при смышлености природной, унижение и позор человеческого достоинства и в обычаях, и в условиях жизни, и в судопроизводстве, ив казнях, и притом унижение человеческого достоинства при христианской религии: вот первое, что бросается в глаза при взгляде на общественный и семейный быт России до Петра Великого.

Дух народный всегда велик и могущ...

Петербург при Екатерине Второй.

Вид набережной Невы и дома князя Г.Г. Орлова.

С гравюры Эйхлера.

<...>

Но такова участь даже и великого народа, если враждебная судьба или неблагоприятное историческое развитие лишают его потребной ему сферы и для необъятной силы его духа не дают приличного ей содержания: в минуты испытания, когда малые духом народы падают, он просыпается, как лев, окруженный ловцами, грозно сотрясает свою гриву и ужасным рыканьем оледеняет сердца своих врагов; но прошла буря -- и он опять погружается в свою дремоту, не извлекая из потрясения никаких благоприятных результатов для своей цивилизации.

<...>

Итак, Петр отрицал и уничтожил в народе не существенное и кровное, но наросшее и привившееся, и тем отверз новые пути в духе народа, до того времени остававшиеся затворенными для принятия новых идей и новых дел. Обвиняющим его в попрании и уничтожении народного духа Петр имел бы полное право ответить: "НЕ думайте, что пришел нарушить закон или пророков. Я не нарушить пришел, но исполнить"...

<...>

Некоторые приписывают реформе Петра Великого то вредное следствие, что она поставила народ в странное положение: не привив ему истинного европеизма, только отторгла его от родной сферы и сбила с здравого и крепкого природного смыслу. Несмотря на всю ложность этого мнения, она имеет основание и, по крайней мере, достойно опровержения. В самом деле, если реформа развязала, так сказать, душевные силы даровитых людей, подобных Шереметьеву, Меншикову и другим, зато из большинства сделала каких-то кривляк и шаркунов.

<...>

Да, все это правда, но только за все это Петра так же нелепо обвинять, как и врача, который, чтобы вылечить человека от горячки, сперва ослабляет и истощает его до последней крайности с кровопусканиями, а выздоравливающего мучает строгою диетою. Вопрос не в том, что Петр сделал нас полуевропейцами и полурусскими, а, следовательно, и не европейцами и не русскими: вопрос в том, навсегда ли должны мы остаться в этом бесхарактерном состоянии?

Если не всегда, если нам суждено сделаться европейскими русскими и русскими европейцами, -- то не упрекать Петра, а удивляться должно нам, как он мог совершить такое неслыханное от начала мира, такое исполинское дело!

<...>

Да, тяжело было народу с печей и полатей своих выйти на такую работу и борьбу. Он не виноват был, что вырос не учась, а взрослому ему не под силу показалось садится за указку. Но худшее, что было в его положении, -- это то, что он не мог понять ни смысла, ни цели, ни пользы перемен, которым подвергала его железная, несокрушимая воля царя-исполина.

Петербург при Екатерине Второй.

Народные увеселения.

С гравюры Ходовецкого.

Здесь мы почитаем приличным выписать, или, лучше сказать, украсить нашу статью выпискою красноречивых строе о Петре Великом одного из русских ученых:

-- "Чего же недоставало русскому народу?

-- Преобразования!

Его недоставало для ХVII века!

Явился царь с горящей мыслию в очах, с отважной думой на челе и с громогласным словом власти! Он страшный кинул взор на царствующий град, сурово посмотрел на даль прошедшего и двинул царство на него. Что ж не понравилось ему в наследии предков? Что возмутило Петра в творении его отцов?

Но это тайна души великой, глубокая тайна гения!

Мы видели только внешнее этого духа, который, как грозовое облако, прошел на русскою землею. Мы видели, как он сочувствовал Иоанну Грозному, как благоговел перед кардиналом Ришелье, как не терпел византийского двора, его роскошества и лени, его ханжей и лицемеров.

Такое грозное соединение стихий в душе смертного, рожденного повелевать и царствовать! И к этому огненному началу нравственной его жизни присоединились глубочайшее сознание собственных сил. Посланник неба, самодержавный смертный, решительно рожденный для преобразований! В каком бы он веке ни родился, в каком бы народе не воспитывался, он всегда и везде был бы преобразователем.

Это его природа!

<...>

И природа и науки отступились, когда этот великий дух помчал русскую жизнь по открытому морю всемирной истории! Петр Великий не верил слабостям человеческой природы: только на смертном одре почувствовал, что и он смертный: "Из меня можно познать, сколь бедное творение есть человек", -- произнес он в смертных страданиях!

<...>

Ему не нравилось прошедшее России. Но все эти перемены ничто в сравнении с преобразованиями государственной службы. Сам, начав с солдата гвардии, он прошел медленно по лестнице подчинения и завещал ее своим подданным.

А что кормление прежнее, что царский хлеб и соль?

В поте лица ели их слуги Петра Великого. Нигде он не был так грозен своим правосудием, как против дармоедов, мирских едух и казнокрадов".

<...>

Да, мы не можем без улыбки сожаления слушать жалобные похвалы доброму старому времени; но мы понимаем, что простодушный народ тогдашний по-своему был прав.

Скажем же ему от всего сердца: вечная память и царство небесное!

Своими страданиями и тяжелым терпением искупил он наше счастье и наше величие.

Над гробами исторического кладбища не должно быть ни проклятий, ни непристойного смеха, ни ненависти, ни кощунства, но любовь и грустная, благоговейная дума...

<...>

1841

Петербург при Екатерине Второй.

Вид памятника Петру Великому при его открытии в 1782 г.

С гравюры Мельникова.

АФОРИЗМЫ И МЫСЛИ ОБ ИСТОРИИ

В.Г. Белинский

-- Истина не дается человеку вдруг, как его законное обладание: он должен достигать ее трудом, борьбой, лишениями и страданиями, и вся жизнь его должна быть стремлением к истине.

-- На родителях лежит священнейшая обязанность сделать своих детей человеками; обязанность же учебных заведений - сделать их учеными, гражданами, членами государства на всех его ступенях.

-- Но кто не сделается прежде всего человеком, тот плохой гражданин . Из этого видно, как важен, велик и священен сан воспитателя: в его руках участь целой жизни человека.

-- По своей природе никто не выше, не ниже самого себя: Наполеоном или Шекспиром должно родиться, но нельзя сделаться.

-- Назначение человека - развить лежащее в его натуре зерно духовных средств, стать вровень с самим собою; но не в его воле и не в его силах приобрести трудом и усилием сверх данного ему природою, сделаться выше самого себя.

-- Не все родятся героями, художниками, учеными; гений есть явление вековое, редкое; сильные таланты тоже похожи на исключение из общего правила - и в этом случае человечество есть армия, в которой может быть до миллиона рядовых солдат, но только один фельдмаршал, и в каждом полку только один полковник, и на сто рядовых один офицер.

-- Природа не скупа, но экономна в своих дарах - и, как явление вечного разума, она строго соблюдает своей иерархический порядок, свою табель о рангах.

-- Кто призван на великое в человечестве, совершай его: ему честь и слава, ему венец гения; кому же назначена тихая и неизвестная доля- умей найти в ней свое счастье, умей с пользой действовать и на малом поприще, умей быть достойным, почтенным и в скромной деятельности.

-- Главная задача человека во всякой сфере деятельности,на всякой ступени в лестнице общественной иерархии - быть человеком.

-- Под человечностью мы разумеем живое соединение в одном лице тех общих элементов духа, которые равно необходимы для всякого человека, какой бы ни был он нации, какого бы ни был он звания, состояния, в каком бы возрасте жизни и при каких бы обстоятельствах ни находился...

-- "Я человек - и ничто человеческое мне не чуждо ", - такова формула человечности.

-- Все хорошо и прекрасно в гармонии, в соответствии с самим собою. Всему своя череда. Неестественно и преждевременно развивающиеся дети - нравственные уроды. Всякая преждевременная зрелость похожа на растление в детстве.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 18/09/2010, изменен: 18/09/2010. 36k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 10 штук.	Ваша оценка:

Каменев Анатолий Иванович Дух народный всегда велик и могущ...

Каменев Анатолий Иванович
Дух народный всегда велик и могущ...