ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Генерал, поставивший на революцию

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История русской военной элиты. Генерал Лавр Корнилов.

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

  
   История русской военной элиты

А. Каменев

"ГЕНЕРАЛ, ПОСТАВИВШИЙ НА РЕВОЛЮЦИЮ"

  

Генерал Лавр Георгиевич Корнилов

0x01 graphic

"Святейшее из званий", звание "человек", опозорено, как никогда. Опозорен и русский человек -- и что бы это было бы, куда бы мы глаза девали, если бы не оказалось "ледяных походов"!

Иван Бунин. Окаянные дни.

  
   Военный разведчик, дипломат и путешественник-исследователь. Герой русско-японской и Первой мировой войн. Верховный Главнокомандующий Русской армии (август 1917 года). Участник Гражданской войны, один из организаторов и Главнокомандующий Добровольческой армии, вождь Белого движения на Юге России...
  
  
   Лавр Георгиевич Корнилов родился 18 августа 1870 года в Усть-Каменогорске, в семье бывшего хорунжего . Считается, что отцовские предки Корнилова пришли в Сибирь с дружиной Ермака.
   Летом 1883 года юный Корнилов был зачислен в Сибирский кадетский корпус в городе Омске. Новый воспитанник после года обучения своей настойчивостью и отличными аттестациями (средний балл 11 из 12) добился перевода на "казённый кошт".
   Директор корпуса генерал Пороховщиков указывал в аттестации на юного кадета: "развит, способности хорошие, в классе внимателен и заботлив, очень прилежен... Скромен, правдив, послушен, очень бережлив, в манерах угловат. К старшим почтителен, товарищами очень любим, с прислугою обходителен".
  
   0x01 graphic
   Кадет Лавр Корнилов
  
   Сдав на отлично выпускные экзамены, Лавр получает право выбора военного училища для дальнейшего обучения. Любовь к математике и особые успехи в этом предмете определяют выбор Корнилова в пользу престижного Михайловского артиллерийского училища в Петербурге, куда он и поступает 29 августа 1889 года.
   Переезд из Омска в Петербург становится началом самостоятельной жизни 19-летнего юнкера. В Михайловском артиллерийском училище, как и в кадетском корпусе, учёба шла на "отлично". Уже в марте 1890 года Корнилов стал училищным унтер-офицером. В ноябре 1891 года на последнем курсе училища Корнилов получил звание портупей-юнкера.
  
   4 августа 1892 года Корнилов закончил дополнительный курс училища, надел погоны подпоручика и выбрал Туркестанский военный округ. Это было не только возвращением на его малую родину, но и передовое стратегическое направление при намечавшихся тогда конфликтах с Персией, Афганистаном и Великобританией. В Туркестане помимо рутинной службы Лавр Георгиевич занимался самообразованием, просвещением солдат, изучал восточные языки. Однако неуёмная энергия и настойчивый характер Корнилова не позволили ему оставаться в поручиках, и через два года он подал рапорт на поступление в Академию Генерального штаба.
  
  
   В 1895 году, блестяще сдав вступительные экзамены (средний балл 10,93, по пяти дисциплинам -- из максимальных 12), зачислен в слушатели Николаевской академии Генерального штаба. В 1897-м, окончив Академию с малой серебряной медалью и "с занесением фамилии на мраморную доску с именами выдающихся выпускников Николаевской академии в конференц-зале Академии", досрочно получивший чин капитана, отказался от места в Петербурге и выбрал службу в Туркестанском военном округе. Кроме обязательных для выпускника Генерального штаба немецкого и французского языков, хорошо овладел английским, персидским, казахским и урду.
  
   С 1898 по 1904 год служил в Туркестане. С риском для жизни, переодевшись туркменом, провёл рекогносцировку британской крепости Дейдади в Афганистане. Совершил ряд длительных исследовательских и разведывательных экспедиций в Восточном Туркестане (Кашгарии), Афганистане и Персии, налаживал агентурную сеть. Итогом этой командировки стала подготовленная Лавром Георгиевичем книга "Кашгария или Восточный Туркестан", ставшая весомым вкладом в географию, этнографию, военную и геополитическую науку и принёсшая автору заслуженный успех, был награждён орденом Святого Станислава 3-й степени и вскоре направлен с новым заданием в малоизученные районы Восточной Персии.
  
   С ноября 1903 по июнь 1904 года находился в Индии с целью "изучения языков и нравов народов Белуджистана", а фактически -- для анализа состояния британских колониальных войск. За время этой экспедиции Корнилов посетил Бомбей, Дели, Пешавар, Агру (военный центр англичан) и другие районы, наблюдал за британскими военнослужащими, анализировал состояние колониальных войск, контактировал с британскими офицерами, которым уже было знакомо его имя. В 1905 году его секретный "Отчёт о поездке в Индию" был опубликован Генеральным штабом.
   Результатом похода стал богатейший географический, этнографический и военный материал, которые позднее капитан Корнилова Лавр Георгиевич стал широко использовать в своих очерках, публиковавшихся в Ташкенте и Петербурге.
   В июне 1904 года подполковник Корнилов был назначен столоначальником Главного штаба в Петербурге, однако вскоре он добился перевода в действующую армию.
  

0x01 graphic

  

В дозоре.

Художник Грузинский Петр Николаевич (1837-1892)

Боевое крещение в сражение при Сандепу

   С сентября 1904 по декабрь 1905 занимал должность штаб-офицера, затем -- начальника штаба 1-й стрелковой бригады. Боевое крещение Лавра Георгиевича произошло во время Сражения при Сандепу. В феврале 1905 году проявил себя грамотным и отважным военачальником во время отступления от Мукдена, прикрывая отход армии и находясь с бригадой в арьергарде.
  
   Справка:
  -- Сражение при Сандепу -- крупное сражение Русско-японской войны. Произошло примерно в 60 км. к юго-западу от Мукдена.
  -- Потери составили: у русских - 1781 убитый, 9395 раненых, 1065 пропавших без вести; у японцев - примерно 9000 чел. Много раненых погибло от мороза.
  -- Русской армии не удалось разгромить японцев. Возмущённый Гриппенберг сложил с себя должность командующего 2-й армией и уехал в Петербург для доклада царю. Впоследствии сражение при Сандепу стало предметом спора в военно-научной литературе между Куропаткиным и Гриппенбергом.
   Действия Лавра Георгиевича были отмечены многими орденами, в том числе орденом Святого Георгия 4-й степени ("За личную храбрость и правильные действия" во время действий под Мукденом), Георгиевским оружием и произведен в "чин полковника за боевые отличия".
  

Военный агент в Китае

   В 1907--1911 годах, имея репутацию специалиста-востоковеда, Корнилов служил военным агентом в Китае. Он изучал китайский язык, путешествовал, изучал быт, историю, традиции и обычаи китайцев. Среди них большой интерес представляют, в частности, очерки "О полиции Китая", "Телеграф Китая", "Описание маневров китайских войск в Маньчжурии", "Охрана императорского города и проект формирования императорской гвардии". В Китае Корнилов помогал прибывающим в командировку русским офицерам (в частности, полковнику Маннергейму), завёл связи с коллегами из разных стран, встречался с будущим президентом Китая -- в то время молодым офицером -- Чан Кайши.
   Деятельность Корнилова-дипломата этого периода была высоко оценена не только на Родине, где он получил Орден Святой Анны 2-й степени и другие награды, но и у дипломатов Британии, Франции, Японии и Германии, награды которых также не обошли русского разведчика.
  

0x01 graphic

Л. Г. Корнилов в 1912 г.

  

"Стальная дивизия" в 1-й мировой войне

  
  
   Первую мировую войну встретил начальником 48-й пехотной дивизии (будущей "Стальной"), которая под его командованием сражалась в Галиции и в Карпатах. "Стальная" дивизия, перебрасываемая на самые тяжёлые участки фронта, разбила неприятеля в боях под Гоголевым и Варжише и дошла до Карпат, где заняла Крепну. В январе 1915-го года 48-я дивизия заняла главный карпатский гребень на линии Альзопагон -- Фельзадор, а в феврале Корнилов был произведён в генерал-лейтенанты, его имя получило широкую известность в армейской среде.
  

Его называли "новым Суворовым".

  
   В апреле 1915 года, прикрывая отступление Брусилова из-за Карпат силами одной своей "Стальной" дивизии, генерал Корнилов, взявший на себя в момент гибели дивизии личное командование одним из батальонов, был дважды ранен в руку и ногу и в числе всего лишь 7 уцелевших бойцов батальона, в течение четырёх суток до конца пытавшихся прорваться к своим, в итоге (после упорного штыкового боя) попал в австрийский плен.
   Командир корпуса генерал Цуриков считал Корнилова ответственным за гибель 48-й дивизии и требовал суда над ним, однако командующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов высоко оценил подвиг 48-й дивизии и направил Верховному Главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу ходатайство "о примерном награждении остатков доблестно пробившихся частей 48-й дивизии и, особенно её героя, начальника дивизии генерала Корнилова". Уже 28 апреля 1915 года император Николай II подписал Указ о награждении генерала Корнилова за эти бои орденом Святого Георгия 3-й степени.
  

0x01 graphic

  
   Александр Иванович Верховский (27 ноября 1886, Петербург -- 19 августа 1938, Коммунарка, Московская область) -- русский военный деятель. Военный министр Временного правительства (1917). Генерал-майор (1917). Комбриг (1936).
  

Генерал Иванов Николай Иудович и Корнилов

  
   Фрагмент из кн.
   Верховского А. И. На трудном перевале. -- М.: Воениздат, 1959:
  
  -- Войсками Юго-Западного фронта, которым довелось принять удар армий генерала Макензена, командовал генерал-адъютант Иванов. Это был седовласый старик с длинной бородой; он был маленького роста, выглядел простачком, но его бесцветные, усталые глазки смотрели хитро. Иванов выдвинулся во время русско-японской войны. Командуя 3-м Сибирским корпусом, он умел среди общих неудач этой войны ловко и вовремя выводить свои части из-под ударов и тем избежал тяжких поражений, преследовавших генералов, более твердых в исполнении своего долга. Это принесло Иванову известную популярность в армии. Но главное заключалось, конечно, не в этом. Он был подчеркнуто богомолен и с благоговением относился к своему императору, которого в знак обожания целовал по старому русскому обычаю в плечиком. Зная о его преданности, царь выдвигал Николая Иудовича (в армии его звали просто Иудушкой) на высшие командные должности.
  
  -- На одном из перевалов стояла 48-я дивизия, которой командовал генерал Корнилов. Казак родом, человек смелый и решительный, он не обладал ни широким военным кругозором, ни способностью верно оценивать положение. К этому надо прибавить его большую самонадеянность и презрительное отношение к окружавшим людям. Он был одержим идеей движения вперед и не хотел понять, что русская армия весной 1915 года была совершенно неспособна к ведению наступательных действий. В первом же сражении, в котором участвовала дивизия Корнилова, он вылез без надобности вперед, имея против себя превосходящие силы противника, не выполнил приказа отойти и был спасен от окружения лишь мужественной атакой 12-й кавалерийской дивизии. 48-я дивизия потеряла в бою 28 орудий и много пулеметов.
  -- Вскоре после этого Корнилов при атаке противника в Карпатах опять не выполнил приказа. Когда ему было предписано остановиться, он один спустился на южный склон к Гуменному, где был окружен противником, и, оставив всю артиллерию и обозы, тропинками бежал в тыл.
  -- Его авантюристические выходки этим не ограничились. Личное мужество создавало ему известный ореол в обстановке, где такое мужество было редким явлением среди высшего командования. Оно давало ему также некоторое основание относиться с презрением к окружающим. В трудные минуты боя войска видели его под огнем и за это прощали ему ошибки в руководстве, обвиняя за неудачи соседей.
  -- Считая, что "ничего доброго не может быть из Назарета", Корнилов связи с соседями не поддерживал и не выполнял даже прямых указаний на этот счет своего командира корпуса. В условиях общего отхода это привело к тому, что он, не зная, как отходят его соседи, был окружен. Пытаясь прорвать кольцо окружения, Корнилов снова оказался впереди своих войск и был ранен, но открыть себе дорогу дивизия не смогла и сдалась. Сам Корнилов с группой штабных офицеров бежал в горы, но через несколько дней, изголодавшись, спустился вниз и был захвачен в плен австрийским разъездом.
  -- Генерал Иванов пытался найти хоть что-нибудь, что было бы похоже на подвиг и могло бы поддержать дух войск. Сознательно искажая правду, он прославил Корнилова и его дивизию за их мужественное поведение в бою. Из Корнилова сделали героя на смех и удивление тем, кто знал, в чем заключался этот "подвиг".
  
  
   В сентябре 1916 Л. Г. Корнилов, восстановив силы после пережитых событий, снова отбыл на фронт и назначен командиром XXV армейского корпуса Особой армии генерала В. И. Гурко (Юго-Западный фронт).
  

0x01 graphic

  

Генерального штаба генерал-лейтенант Л. Г. Корнилов.

Петроград. 1916 г.

  
  

Генерал-лейтенант Л. Г. Корнилов -

Командующий Петроградским военным округом

  
   Весна 1917 г. Вопрос о назначении генерала Корнилова на должность командующего войсками Петроградского военного округа был решён ещё императором Николаем II -- кандидатура генерала была выдвинута начальником Главного штаба генералом Михневичем и начальником Особого отдела по назначению чинов армии генералом Архангельским в связи с необходимостью иметь в Петрограде во главе войск популярного боевого генерала...
   5 марта Корнилов прибыл в Петроград. По приказу Временного правительства и военного министра Гучкова Корнилов, как командующий Петроградским военным округом, объявил об аресте императрице и её семье в Царском Селе.
   После ареста императрицы за Корниловым закрепилась репутация революционного генерала...
  
  
  

0x01 graphic

Сухотин Николай Николаевич (1847--1918) -- русский генерал, начальник Академии Генерального штаба

  
  

Корнилов: "революцию признаю"...

   Фрагмент из разговора Верховского с Сухотиным
   (Верховского А. И. На трудном перевале. -- М.: Воениздат, 1959)
  
  
  -- Сухонин: -- В городе была полная неразбериха. Никакой власти не было, а со всех железнодорожных линий мы получали телеграммы о том, что с фронта на Питер идут эшелоны. На военную комиссию Думы легла роль штаба обороны. К нам приходили полки без офицеров и офицеры без полков. Мы соединяли их и посылали навстречу подходившим с фронта войскам.
  -- -- И что же, были бои? -- спросил я.
  -- -- Нет, боев не было. Все ограничивалось братанием. Теперь на военной комиссии лежит другая задача -- мы подбираем таких офицеров, которые в новых условиях могут руководить войсками, ставим их на место и помогаем сделать первые шаги. Самое трудное дело было поставить нового командующего Корнилова. Он занял резко оппозиционную к царю позицию еще до революции, когда прибежал из плена...
  -- -- Позволь, -- возразил я, -- люди, знавшие его в 1915 году, рассказывали мне, что он хотел перевешать всех Гучковых и Милюковых, а вернувшись из плена, был обласкан царем.
  -- -- Это верно, -- отвечал Сухотин. -- Но времена изменчивы. Глупость и продажность царской власти оттолкнули даже такого верного слугу царя, как Корнилов, и в декабре 1916 года он обещал Гучкову свою помощь. И как только грянула революция, мы тотчас вызвали Корнилова в Питер. Но все дело было в том, чтобы Совет "признал" его. Прежде всего мы его послали арестовать бывшую царицу Александру Федоровну. Это создало ему некоторый авторитет. После этого мы решили представить его Совету. Научили, что говорить и как себя держать. Народу набилось в Исполком, особенно военных, масса! Он вышел и сказал небольшую речь: "Я считаю, -- говорил он, -- что происшедший в России переворот является верным залогом нашей победы над врагом. Только свободная Россия, сбросившая с себя гнет старого режима, может выйти победительницей из настоящей мировой войны".
  -- -- Ты можешь себе представить, -- продолжал Сухотин, -- как глядели на царского генерала бывшие подпольщики, люди, только что вышедшие из тюрем, а теперь члены Исполкома. Но Корнилов с военной прямотой признал революцию и заявил, что он готов ее защищать от всякого нападения. Он просил помощи Совета для поддержания дисциплины и воли к победе в войсках. Ему устроили настоящий допрос, но при этом члены Исполкома держались лояльно, а прапорщики почтительно.
  -- Корнилов на все вопросы отвечал вполне удовлетворительно. Правда, он хотел попугать Исполком германским наступлением и этим вынудить его более энергично помогать ему. Но Суханов, член Исполкома, спросил его прямо, откуда он это знает. Тут Корнилов не мог дать толкового ответа и лепетал вздор.
  

Приказ N1

   Работая совместно с военным министром А. И. Гучковым, Корнилов разрабатывает ряд мер к стабилизизации обстановки, стремясь оградить армию от разрушительного влияния Совета рабочих и солдатских депутатов, влияние которого на армию уже выразилось в печально знаменитом Приказе N 1. Гучкову и Корнилову оставалось лишь незаметно расставлять на важных постах своих людей.
  
  

0x01 graphic

Министр Временного правительства. Петроград, 1917 г.

Белогвардейщина

   Фрагменты из книги
   В.Е. Шамбарова "Белогвардейщина. -- М.: ЭКСМО-Пресс, 2002"
  
   Когда в дни революции возникла опасность, что столичный гарнизон станет неуправляемым, появилась угроза всеобщей анархии и погромов, председатель Государственной Думы Родзянко, лично знакомый с Корниловым, 2.03 направил телеграмму именно ему -- корпусному командиру, минуя вышестоящее начальство. Приглашая прибыть в Петроград "для спасения столицы от анархии". И Корнилов прибыл (правда, все-таки согласовав со Ставкой). 7.03 по предписанию Временного правительства как раз он произвел арест Николая II и императрицы.
   Военный министр А. И. Гучков начал реформы в армии. В частности, высшие эшелоны командования очищались от бездарностей, державшихся благодаря протекциям и родственным связям при дворе. На смену выдвигались энергичные, талантливые полководцы, проявившие себя на деле. В их числе Корнилов, Деникин, Ханжин, Крымов, Марков.
   Корнилов стал командующим Петроградским округом. И впервые за свою карьеру не прижился. С одной стороны -- разлагающиеся войска, не желающие подчиняться. С другой -- правительство, как огня боящееся крутых, "контрреволюционных" мер. Предпочитающее уступку за уступкой, соглашательство с Советами. И после попыток навести порядок, после разгона выступления большевиков в конце апреля Корнилову "намекнули". Да он и сам не держался за пост, высокий лишь по названию, за столичную стихию бестолковых митингов и нечистой политики. Ушел на фронт командующим 8-й армией.
   Приняв ее в плачевном, полуразваленном состоянии, сделал что мог. 18.06 началось наступление. После двухдневной мощной артподготовки 7-я, 8-я, 11-я армии Юго-Западного фронта двинулись вперед. Сначала довольно удачно. Врага опрокинули, взяли 30 тысяч пленных. Армия Корнилова заняла Галич и Калуш. Но порыв "революционных", забывших о дисциплине войск быстро выдохся. А 6.07, подтянув резервы, австро-германцы нанесли контрудар. И 11-я армия, бросив все имущество и вооружение, побежала, увлекая соседей. Отступающие части превратились в обезумевшие толпы. Катились по своей земле, сметая все на пути. Грабежи, убийства, мародерство. 7.07, в разгар катастрофы, Корнилова назначают командующим Юго-Западным фронтом. И он начинает говорить с правительством языком жестких требований. А зачастую и собственными приказами наводит порядок, лишь ставя в известность Керенского и Брусилова. И "демократы", напуганные случившимся, безоговорочно принимали ультиматумы Корнилова, а его приказы по фронту распространяли на всю армию. Так, с 12.07 на фронте была восстановлена смертная казнь. А Корнилов, заявив, что только ценой жизни немногих негодяев можно спасти тысячи невиновных, взялся круто. Убийц и мародеров он приказал расстреливать, а трупы выставлять на перекрестках дорог с надписями. Он запретил митинги, требуя их разгона силой оружия.
   Еще будучи командующим армией, он сформировал особые ударные отряды. Из офицеров, отстраненных комитетами и оставшихся не у дел, из юнкеров, из солдат-добровольцев. Эти части помогли стабилизировать фронт. Нанесли удары по обнаглевшему врагу, наступающему беспрепятственно. Боролись с бандами дезертиров-насильников. Остановили бегущие полки. Добровольцы-корниловцы -- это были первые зародыши будущих добровольческих армий...
   А Корнилову действия по ликвидации катастрофы создали новую славу. Общественность заговорила о нем как о возможном спасителе страны...
   И. А. Бунин писал:
   "Как распоясалась деревня прошлым летом, как жутко было там жить! И вдруг слух: Корнилов ввел смертную казнь -- и почти весь июль было тише воды, ниже травы. А в мае, в июне по улице было страшно пройти, каждую ночь то там, то здесь красное зарево пожара на черном горизонте".
   Когда наступление на Западном и Северном фронтах провалилось еще более позорно, чем на Юго-Западном, Верховный Главнокомандующий Брусилов был снят. 18.07 на эту должность назначили Корнилова. Первый главковерх времен революции, Алексеев, пытался сохранить армию лояльной, вне политики. Этого ему не удалось. Политика сама хлынула в армию, разрушая ее. Второй главковерх, Брусилов, верил в "революционные" начала армии. Шел на поводу у комитетов и кланялся солдатам на митингах. Это лишь усугубило развал до катастрофического масштаба. Третий главковерх, Корнилов, сделал вывод, что спасать армию в отрыве от всего общества бесполезно. И решил воздействовать на государственную политику активно. Спасая и армию, и Россию...
  
   0x01 graphic
  
   Справка
  
  -- Савинков Борис Викторович (19 [31] января 1879, Харьков -- 7 мая 1925, Москва) -- революционер, террорист, русский политический деятель -- один из лидеров партии эсеров, руководитель Боевой организации партии эсеров. Участник Белого движения, писатель (прозаик, публицист, мемуарист; литературный псевдоним -- В. Ропшин). Известен также под псевдонимами "Б. Н.", Вениамин, Галлей Джемс, Крамер, Ксешинский, Павел Иванович, Деренталь, Роде Леон, Субботин Д. Е., Ток Рене, Томашевич Адольф, Чернецкий Константин...
  
  
   Уже вступая в должность, он ультимативно заявил правительству, что может принять пост лишь при условиях ответственности перед своей совестью и всем народом; полного невмешательства в его оперативные распоряжения и распространения мер строгой дисциплины на тыловые части. Управляющим военным министерством был назначен другой жесткий и волевой человек -- Б. В. Савинков.
   Террорист, социалист по убеждениям, романтик борьбы и диктатор по натуре. С Корниловым он познакомился на Юго-Западном фронте в должности комиссара Временного правительства, всецело поддержал его и помогал проводить в жизнь меры по ликвидации катастрофы. Нет, простотой и искренностью Лавра Георгиевича он не обладая. Савинков был политиком -- хитрым, гибким, опытным. Но он был патриотом, человеком действия, и трезво видел, что средства для спасения России требуются решительные.
   А обстановка снова начала ухудшаться. Армия, отрезвленная было июльским позором, опять замитинговала. То там, то здесь прокатывались волны беспорядков. Контрразведка докладывала неопровержимые данные, что в последних числах августа ожидается новый путч большевиков, совмещенный со всеобщей забастовкой транспортников.
   К тому же министр-председатель Керенский, едва отойдя от июльского шока, снова шатнулся влево, к Советам и "социализму". Беспринципные политики левых партий были ему ближе и роднее, чем деловое офицерье. И -- сама Власть! Ореол кумира! Можно ли будет их сохранить без тех же Советов, без митинговщины? Либо Керенский действовал чисто интуитивно из солидарности с коллегами по [38] партии, да еще и будучи Товарищем председателя Петроградского Совдепа. Либо понимал, что с единственным талантом -- демагога -- в деловом, нормальном правительстве он окажется не у дел. Он боялся и персонально Корнилова, боялся своего помощника Савинкова -- чуть ли не больше, чем Ленина и Троцкого. Тем не менее, под влиянием общественности, кадетской части правительства Керенский до поры вынужден был лавировать, маскировать свои колебания.
  

0x01 graphic

Командующий Петроградским военным округом генерал Л. Г. Корнилов принимает парад. Петроград. Весна 1917 г.

  
   А к Корнилову шли письма и петиции. Приезжали делегации, изливающие обиды. И казаки, и помещики, и общественные деятели, и офицеры, изгнанные из частей, и члены семей офицеров, убитых солдатней. Россия взывала к Корнилову, и он начал действовать. Нет, не против правительства. А в поддержку правительства, в согласии с ним. Он подготовил для Временного правительства докладную записку, в которой изложил реальный план спасения России
   1) распространение на тыловые районы военно-революционных судов;
   2) ответственность перед законом Советов и комитетов за свои действия;
   3) восстановление дисциплинарной власти начальников и реорганизация армии.
  
   Уже 3.08, приехав для доклада в Петроград, Корнилов был шокирован. Его конфиденциально предупредили, что на заседании правительства нельзя... докладывать военные вопросы! Все тут же станет известно противнику "в товарищеском порядке". И намекнули на министра земледелия эсера Чернова. В самом правительстве уже были шпионы, и мало того -- правительство знало об этом! А записку Корнилова Керенский принял, но на рассмотрение кабинета не вынес. Зато на следующий день цитаты из этой записки появились в социалистической печати.
  
   Началась бешеная травля "контрреволюционного" генерала. Советы потребовали его отставки и даже ареста.
   Тем не менее, конкретная и близкая угроза большевистского переворота требовала действий. При посредничестве Савинкова и Филоненко (комиссара при Ставке) был выработан и согласован с правительством план создания надежной Петроградской армии. Для этого предполагалось подтянуть к столице 3-й конный корпус, 7-ю Туземную (Дикую) дивизию, тоже развернув ее в корпус, Корниловский ударный полк и другие части. И при очередном выступлении большевиков разгромить их. Если же путч поддержат Советы -- разогнать их за компанию. Однако и этот план, несмотря на все устные соглашения, Керенский тоже долго мурыжил и претворять в жизнь отнюдь не спешил. 10.08 Корнилов был снова вызван в Петроград. Верные текинцы личного конвоя отказались пустить его в столицу одного. Вызвав переполох, эскадрон туркмен прибыл в Петроград и во время визита Корнилова в Зимний Дворец выставил у крыльца два пулемета. Снова ходили вокруг да около, снова генерала запутывали в политических дебрях, и снова визит кончился безрезультатно.
   Наконец, 11.08 Савинков и кадетское крыло правительства пригрозили отставкой. Керенский вынужден был вынести записку Корнилова на очередное заседание. Ее заслушали, но решение было отложено до Московского Государственного совещания. От этого совещания с представителями различных слоев населения, общественности, партий и промышленных кругов ждали многого. Туда тоже приезжал Корнилов. Москва встретила его восторженно, забрасывали цветами. Представители от Думы и кадетской партии обещали поддержку его начинаниям. А Керенский... попытался лишить слова. Но к каким-то реальным результатам совещание не привело. Вылилось в пустую говорильню. Каждый высказывал свое, и никто не хотел воспринимать противного...
   После провала этой попытки прийти хоть к какому-нибудь соглашению обозначился единственный реальный выход -- диктатура. Кстати, к собственной единоличной диктатуре Корнилов отнюдь не стремился. Политика была противна ему, как и большинству офицеров. И личная диктатура допускалась как крайность, если ничего другого не получится. Все еще предполагая, что разум во Временном правительстве победит, Корнилов высказывался за коллективную диктатуру правительства. Согласно его предположительному списку, в новый кабинет следовало пригласить Керенского, Савинкова, Плеханова, Аргунова, Филоненко, ген. Алексеева, адм. Колчака, кн. Львова и др. Не будучи ни монархистом, ни кадетом, ни социалистом, а лишь русским патриотом, он считал, что новый кабинет правительства должен "осуществлять строго демократическую программу, укрепляя народные свободы, и поставить во главу угла решение земельного вопроса". И твердой рукой довести страну до общенародного волеизъявления -- Учредительного Собрания. Династию Романовых он считал дискредитировавшей себя. Если же Учредительное Собрание сочтет нужным восстановить ее, он отвечал: "Подчинюсь и... уйду".
   20 августа в результате небольшой, частной операции германских войск пала Рига. Разложившаяся 12-я армия бежала без боя. Бежала, далеко оторвавшись от противника, не думающего ее преследовать. Когда выяснилось, что немцы дальше не идут, армия вынуждена была возвращаться! И лишь тогда правительство наконец-то приняло постановление о военном положении в Петрограде. Но его введение в действие откладывалось до 29.08 -- до подхода к столице конного корпуса. Из опасения стихийного взрыва в бардаке партий, Советов, анархического гарнизона и разболтавшихся рабочих окраин. Причем и правительство было согласно, что "если на почве предстоящих событий, кроме большевиков, выступят и члены Совета, то придется действовать и против них".
   К этому времени были подготовлены и законопроекты по докладной записке Корнилова -- о мобилизации в нуждах фронта промышленности и транспорта, введении смертной казни, укреплении армии. Но Керенский пока не подписывал их. Считалось -- из тех же соображений. Чтобы возможная реакция на них не встретила правительство безоружным.
   Войсковые эшелоны начали движение к столице. Вроде бы все шло к благополучной развязке. Если и не бескровной, то малой кровью. Ведь серьезно вступать в бой "за Советы" никакие тыловые бездельники не собирались. Корнилов мог бы стать новым Пожарским. Но дело в том, что другой "спаситель" -- политик Керенский -- примерял себе другую историческую роль -- Бонапарта. И Пожарский в его сценарий никак не вписывался...
  

0x01 graphic

  

Николай Николаевич Головин (I875-I944), генерал-лейтенант

  

"Корниловцы" и "керенщина"

  
   (Фрагменты из книги Н.Н. Головина  "Российская контрреволюция в 1917-1918 гг. ч. I. Кн. 2. -- Париж -Таллинн, 1937. -- С. 130-136").
  
   16 сентября, т.е. через день после ареста ген. Корнилова, в органе социал-демократов меньшевиков "Рабочая газета" можно было прочесть следующие мысли: по мере развития революции "один слой буржуазии за другим отходил от революции..." и "начинал с ней борьбу". "...Этот отход буржуазии не совершился бы так быстро и не имел бы таких опасных... последствий, если бы революционная демократия проявила больше революционного творчества в деле организации обороны страны, установления в тылу и в армии революционного порядка, разрешения продовольственного кризиса, борьбы с хозяйственной разрухой. Разочарование в революции и возбуждение против рабочих и солдат не охватили бы таких широких кругов населения, если безответственная агитация не толкала бы рабочие и солдатские массы на путь опасных авантюр".
   Во главе этой газеты стоял тот самый Мартов (Цедербаум), который, как мы говорили в главе IV, на заседании Петроградского совета солдатских и рабочих депутатов 31 (18) августа поддержал большевиков, предложив резолюцию, в которой выражался задним числом протест против введения смертной казни на фронте, "как меры устрашения солдатских масс в целях порабощения их командному составу". Прошло всего шестнадцать дней, и разыгравшееся Корниловское выступление открыло ему глаза на то, что сама революционная демократия своим поведением вызвала контрреволюцию.
   Напомним, что более дальновидный В.Д. Набоков предупреждал еще на Московском государственном совещании от имени либеральной интеллигенции о той контрреволюции, "которая под влиянием происходящих кругом ужасов начинает зреть в наших сердцах и умах..."
   Психологическое значение неудачи Корниловского выступления и заключается в том, что те гонения, которые испытали все, кто примкнул к этому движению или только сочувствовал ему, могут быть уподоблены тем ударам молота, которые придают раскаленному железу определенные формы.
   Неудача генерала Корнилова вызывает в пока расплывчатых контрреволюционных настроениях оформление одного из его течений. В дальнейшем в этом течении будут происходить изменения, но изменения эти, по существу своему, во многом преодолены. Так из желудя, ничем не похожего на развесистый старый дуб, вырастает в конце концов только дуб. Впоследствии это контрреволюционное течение получит наименование Белого движения...
   патриотизм, окрашивающий гребни первых волн революции, исчезает с них и все более и более конденсируется в контр-революционном движении. В этом заключается основное различие между Русской и большой Французской революциями, различие, предопределившее разные пути их развития.
  
   Сделавшийся душою Белого движения, патриотизм имеет специфический отпечаток "психологии войны". Если можно так выразиться, это "военный патриотизм" с геройством и самопожертвованием, доведенными до наибольшей высоты на одном полюсе, и верою в решающее значение "силы" -- на другом. Этим предрешалась главенствующая роль в белом движении офицерства.
   Настроения последнего начнут играть доминирующую роль в среде патриотически настроенной интеллигенции. До корниловского выступления имело место обратное: патриотически настроенная интеллигенция определяла поведение офицерства.
   Только что указанное составит существенную специфическую особенность русского Белого Движения.
   Неудача Корниловского выступления налагает несмываемую печать на офицерство. Как всякое поражение, оно вызвало в офицерстве некоторую депрессию. Но дух его не был побежден. Затаив временно внутри себя свои идеи, оно стало еще непримиримее.
   Эти психологические последствия можно было ярче всего наблюдать на чинах Корниловского полка, той отборной войсковой части, которая была сформирована ген. Корниловым еще во время его командования VIII армией. В знак безусловной верности своему вождю этот полк принял наименование "Корниловского". При перемещении генерала Корнилова сначала на должность главнокомандующего Юго-Западным фронтом, а затем на должность Верховного Главнокомандующего, этот полк всюду сопровождал его, составляя как бы его личную гвардию. хотя в этом полку были солдаты добровольцы, но, по мере нарастания розни в Русской армии между офицерами и солдатами, этот полк принимал все более и более дух "офицерской части".
   Поражение генерала Корнилова особенно сильно должно было отразиться на духе этого полка. Командир его, капитан Неженцев, приказал спороть "корниловскую" эмблему, которую носили чины этого полка в виде нарукавного знака. В своем письме к генералу Корнилову капитан Неженцев так объяснил свой поступок: "Я приказал снять эмблему, так как был бессилен в борьбе с темной солдатской массой... Но сняв дорогую нам эмблему... мы ею прикрыли наш ум, наше сердце и волю"...
   Капитан Неженцев впоследствии доблестно сражался против большевиков и запечатлел своею смертью верность своих слов. Слова его верны и по отношению ко всему офицерству. Потеряв из своей среды новую серию "ослабевших", оно еще крепче стало исповедовать свою идею служения Родине.
   По совершенно верному замечанию ген. Деникина, после Корниловского выступления "в словаре революции появился новый термин -- "корниловцы". Он применялся и в армии, и в народе, произносился с гордостью или с возмущением", он выражал собою "резкий протест против существовавшего режима и против всего того комплекса явлений, который получил наименование "керенщины".
   Гонения, которым подвергалось офицерство после неудачи Корниловского выступления, прочно сковали между собою наиболее действенные элементы. Таким образом, оно увеличивало в этой среде "силу внутреннего притяжения". Было также последствие противоположного характера: "сила отталкивания" офицерской среды от неоднородных элементов значительно возросла.
   Русское офицерство военного времени, не носившее классового характера, приобретает теперь обособленность социальной группировки. Только в отличие от того, что утверждают большевики, это обособление вовсе не обуславливалось какими-либо сословными или имущественными признаками, а исключительно данными социально-психического порядка.
   Прежде всего, это обособление офицерства отразилось в отношении к солдату. До Корниловского выступления офицерство всеми силами стремилось не допустить углубления образовавшейся в армии трещины между ним и нижними чинами. Теперь оно признало этот разрыв как совершившийся факт. Произошло окончательное "расцепление" между этими двумя долженствующими частями армии. Это привело и к более глубоким социальным последствиям, а именно: к "изолированию" Белого движения от контрреволюционных процессов, происходящих в толще народных масс.
   Поведение Керенского в дни Корниловского выступления довело озлобление, накапливавшееся в офицерстве против революционной демократии, до высшей степени и прочно закрепило его. Коллективная психология, как и психология субъективная, знает моменты, когда полученное впечатление закрепятся на всю жизнь. В результате психология белого движения будет проникнута предубеждением против каждого из представителей революционной демократии. Социалисты, в представлении рядового офицера, т.е. того героя-бойца, на которого будет поставлена вся ставка национальной контрреволюции, являются предателями Родины.
   В этом озлоблении и недоверии к революционной демократии скажется в значительной мере то разочарование, которое испытал офицерский состав в самой революции. Он с полной верой пошел за Временным правительством в уверенности, что революция национальна и имеет главной целью расчистить пути к победе над немцами. Обманувшись в своих ожиданиях, рядовое офицерство во время Корниловских дней могло убедиться в слабости и несостоятельности нашей либеральной интеллигенции. Дав своим возглавлением победу революции в мартовские дни, либералы оказались игрушкой революционной стихии, разнуздать которую они помогли. Вследствие этого русское офицерство вышло из Корниловских дней также и с недоверием к либеральной части нашей интеллигенции.
   "И в результате, -- констатирует тот же Деникин, -- в офицерстве, под влиянием августовских событий, произошел психологический сдвиг... сдвиг пока еще не в области политического миросозерцания, а лишь в поисках тех общественных группировок, которые удовлетворяли бы элементарным вопросам их оскорбленного достоинства и возмущенного чувства патриотизма. в Корниловские дни офицерство видело, что либеральная демократия, в частности кадеты, за немногими исключениями, находится или "в нетях", или в стане врагов. Это обстоятельство они учли и запомнили. Оно сыграло впоследствии немаловажную роль в создании политических настроений в стане антибольшевистской армии. Офицерство больно почувствовало тогда, что его бросила морально часть командного состава, грубо оттолкнула социалистическая демократия и боязливо отвернулась от него либеральная"...
   Вот те настроения, которые закрепляются в офицерстве неудачей Корниловского выступления и которые оно принесет с собой в Белое движение. Это возымеет величайшие социологические последствия. В нарастающей контрреволюции намечаются трещины. Вместо одного общего народного движения предопределяется разделение его на отдельные течения, несогласованные между собою и даже иногда друг другу враждебные.
   Насколько решающее значение имела для оформления Белого движения неудача Корниловского выступления свидетельствует следующий факт. Излагая в главе IV "выступление" генерала Корнилова, мы обратили внимание читателя, что в борьбе Керенского и Корнилова отсутствовали прямые политические и социальные лозунги, которые могли бы разъединить враждующие стороны.
   "Никогда, -- свидетельствует генерал Деникин, -- ни до выступления, ни во время его, ни официально, ни в порядке информации Корнилов не ставил определенной политической программы. Он ее не имел. Тот документ, который известен под этим названием... является плодом позднейшего коллективного творчества Быховских узников". Это служит подтверждением сделанного нами выше вывода о роли "неудачи" Корниловского выступления: она явилась тем "молотом", который обрисовал определенные политические формы Белого движения.
   Вот эта программа, составленная небольшою комиссией Быховских узников при участии генерала Деникина и утвержденная генералом Корниловым:
   "1) Установление правительственной власти, совершенно независимой от всяких безответственных организаций, впредь до Учредительного собрания.
   2) Установление на местах органов власти и суда, независимых от самочинных организаций.
   3) Война в полном единении с союзниками до заключения скорейшего мира, обеспечивающего достояние и жизненные интересы России.
   4) Создание боеспособной армии и организованного тыла, без политики, без вмешательства комитетов и комиссаров и с твердой дисциплиной.
   5) Обеспечение жизнедеятельности страны и армии путем упорядочения транспорта и восстановления продуктивности работы фабрик и заводов; упорядочение продовольственного дела привлечением к нему кооперативов и торгового аппарата, регулируемых правительством.
   6) Разрешение основных государственно-национальных и социальных вопросов откладывается до Учредительного собрания".
   Для исследователя, стремящегося втиснуть весь ход истории в узкие рамки материализма, только что приведенная программа должна представлять собой лишь клочок бумаги, на котором Быховские узники упражнялись в политике, коротая скучные дни своего заточения.
   История же судила иначе.
  
   Исстрадавшееся и изверившееся в политических лидерах русское офицерство пойдет в своей массе только за военными вождями. Среди же последних ближе всего к их сердцу будут те, которые проявили наибольшую непримиримость к Временному правительству. "Побежденный" Керенским генерал Корнилов приобретает теперь в глазах офицерства такой ореол, который выдвигает его как неоспоримого главу контрреволюции. Заключение же в Быхове становилось своего рода моральным стажем для выдвижения на верхи Белого движения. Быховской программе суждено было лечь в основу Белого движения.
  
   Перечитывая эту программу, нельзя не убедиться в том, что она носит исключительно "военный" характер. Все изложенные в ней требования преследуют только одну цель: довести войну до победного конца. Для этого и требуется сильная власть. Но и только для этого, так как эта же сильная власть не смеет разрешить ни одного основного государственного или социального вопроса. Все это откладывается до Учредительного собрания. Таким образом, в политическом и социальном отношениях Быховская программа носит печать полного "непредрешенства". С точки зрения этого "непредре-шенства" наименование контрреволюционного течения, принявшего Быховскую программу, Белым движением, совершенно правильно. Подобно белому цвету, представляющему собой синтез всех цветов спектра, Белое движение ожидало, что победа над врагами Великой России сама по себе приведет к примирению всех борющихся партий, классов и других социальных группировок.
   Эта мечта оказалась силой и в то же время слабостью Белого движения.
  
  
  

0x01 graphic

  

Карикатура на Гучкова-председателя III Государственной Думы.

  
  

Гучков и "гучковщина"

  
   Фрагменты из книги
   "Энциклопедия русского офицера. - В 3-х т. - Том 1. / Авт.-сост. А.И. Каменев. - Волгоград, Изд-во "Ин-фолио", 2008. - 910 с."
  
   Гучков Александр Иванович (1862 - 1936), российский капиталист, лидер октябристов. Депутат и с 1910 г. председатель 3-й Государственной думы. В 1907 и с 1915 г. - член Государственного совета. В 1915 - 1917 председатель Центрального военно-промышленного комитета. В 1917 г. - военный и морской министр Временного правительства. Один из организаторов подготовки свержения царской власти.
   Свое политическое кредо Гучков выразил сотруднику одной петербургской газеты, сказав прямо: "Петух должен перед восходом солнца прокричать, а взойдет ли оно, или нет, это уже не его дело".
  
   Находясь во власти и занимая ответственны пост в государственном управлении, он, пользуясь своим положением, вместе с генералом Василия Гурко, как пишет в воспоминаниях генерал А.И. Деникин, "образовался военный кружок из ряда лиц, занимавших ответственные должности по военному ведомству, который вошел в контакт с умеренными представителями Комиссии по государственной обороне. Многие участники кружка, как ген. Гурко, полковники Лукомский, Данилов и другие, играли впоследствии большую роль в Первой мировой войне. Все эти лица не имели никаких политических целей, хотя за ними и утвердилась шутливая кличка "младотурок". Военные министры Редигер и потом Сухомлинов знали об этих собраниях и им не препятствовали". Более того, Редигер поначалу приглашал к себе на квартиру 5-6 человек во главе с Гучковым для обсуждения вопросов государственной обороны. Особенно близок с лидером октябристов был В.И. Гурко.
Гучков предложил Гурко собрать группу офицеров для обсуждения военных реформ, которая должна была поднять уровень проектов Комиссии. В качестве условия своего согласия Гурко поставил разрешение подобной деятельности со стороны Военного министра Редигера и начальника Генерального Штаба Палицына. В круг офицеров входило в разное время от 10 до 12 человек, среди них и М.В. Алексеев, занимавший тогда должность 2-го генерал-квартирмейстера в Главном Управлении Генерального Штаба".
  
   Впоследствии Гучкову удалось создать военно-политический центр - так называемую "Военную Ложу" - проводившей идеи всероссийской оппозиции в среде молодых карьеристов Главного управления Генерального Штаба - тот рычаг, которым при возможности надлежало действовать на высших военачальников. Возможность эта представилась в конце первого года войны - к осени 1915 года. Оппозиционная общественность использовала несчастье России - поражения на фронте - к своей выгоде, развив иступленную антиправительственную агитацию.
   Наступил момент привлечь на свою сторону вождей армии, используя их политическую неграмотность и играя на их патриотических чувствах. Замерзшая было с войной деятельность "Военной Ложи" вновь оживилась. Влияние ее членов значительно возросло. Капитаны стали полковниками, полковники - генералами. Правая рука Гучкова - аморальный Поливанов-возглавляет Военное Ведомство. (А.А. Керсновский). Так дали себя обмануть честолюбивым проходимцам генерал-адъютанты Императора. Невежественные в политике, они приняли за чистую монету все слова политиканов о благе России, которую они сами искренно любили. Он не знали и не догадывались, что для их соблазнителей блага Родины не существует, а существует лишь одна единственная цель - дорваться любой ценой до власти, обогатиться за счет России.
  
   Самолюбию военачальников льстило то, что эти великие государственные мужи - "соль Земли Русской" - беседуют с ними, как с равными, считают их тоже государственными людьми.
  
   Февральский мятеж [1917 г]. застал врасплох Государственную Думу и оппозиционную общественность. Там готовили "младотурецкий переворот" в конце марта. Выступление рабочих масс в феврале никто не предвидел. 27 февраля стал роковым днем. Случилось худшее, что могло случиться: военный бунт.
  
   Русскую армию взорвали изнутри. Провокаторы инициировали убийства офицеров солдатами и матросами. Так, унтер-офицер Кирпичников, учебной команды одного из запасных полков, убил своего начальника выстрелом в спину и, взбунтовав часть, вывел ее на улицу. Временное Правительство чествовало предателя, как "первого солдата, поднявшего оружие против царского строя". (Кирпичников был потом арестован в Ростове Добровольцами и расстрелян по приказанию полковника Кутепова).
  
   Взбунтовавшиеся войска вышли на улицы и слились с бушевавшей чернью. Русский солдат обагрил свои руки кровью русского офицера. Вместе с Армией был нанесен смертельный удар Флоту. В ночь на 1 марта распропагандированные флотские экипажи залили кровью Кронштадт, а в ночь с 2-гона 3-е на гельсингфорском рейде и на берегу произошла дикая резня офицеров эскадры. Был убит и адмирал А.И. Непенин. По списку, заготовленному германским "Адмирал-Штабом" были истреблены все лучшие специалисты по всех областях (в первую очередь - столь досадившие немцам разведки и контрразведки) - и этим наш Балтийский флот был выведен из строя.
  
   9 марта вся Царская семья была арестована. Россия рухнула в бездну. Армия была ошеломлена внезапно свалившейся на нее революцией. Рушилось все мировоззрение офицера и солдата опустошалась их душа. Царя не стало. Солдат недоуменно смотрел на офицера. Офицер растерянно молчал и оглядывался на старшего начальника. Тот смущенно снимал с погон царские вензеля. Так прошла первая неделя марта месяца - пока от Риги до Измаила огромный фронт не содрогнулся от удара отравленным кинжалом в спину.
  
   В Действующую Армию был передан приказ номер первый. Назначенный Верховным Главнокомандующим Великий Князь Николай Николаевич, был уволен Временным Правительством, не успев принять этой должности. Временное Правительство утвердило Верховным генерала Алексеева. Начальников Штаба стал генерал Деникин. Военным Министром стал честолюбивый заговорщик - вдохновитель "младотурков" Гучков, который, наконец-то, удовлетворивший свою давнишнюю мечту руководить российской вооруженной силой сообразно своим личным симпатиям и антипатиям.
   Гучков -при содействии услужливой Ставки - произвел настоящее избиение высшего командного состава. Армия, пережившая самый опасный час своего существования, была обезглавлена. Была отрешена половина корпусных командиров (35 из 68) и около трети начальников дивизий (75 из 240).
  
   И военный министр Гучков, Верховный Главнокомандующий генерал Алексеев знали, что этот приказ смертелен, что он составлен в неприятельской главной квартире, что, убивая дисциплину, он убьет Армию. И приказ номер один сыграл свою подлую роль. Солдат решил, что раз Царя не стало, то не стало и царской службы и царскому делу - войне - наступил конец... Он с готовностью умирал за Царя, но не желал умирать за пришедших к власти "господ". Офицер, призывавший солдата защищать Родину, становился ему подозрителен. Раз была объявлена "свобода" то кто имел право заставлять его, солдата, проливать свою кровь на фронте, когда в тылу рабочие провозгласили восьмичасовой трудовой день, а односельчане готовились поделить землю помещика?
   И в первые весенние дни 1917 года толпы русских солдат вышли из своих окопов. У колючей проволоки их ждал бесчестный враг с прокламациями и водкой. Германские офицеры, "братаясь" и спаивая русских солдат, призывали их убивать русских офицеров, бросать окопы, идти домой. И одурманенные люди, возвращаясь в землянки, с тупою злобой начинали смотреть на своих офицеров.
  
   Реформы Гучкова следовали одна за другой. Вслед за введением комитетом и разгромом командования он распорядился уволить в чистую всех нижних чинов старше 43 лет.
   Но худшее было еще впереди. Одним из первых мероприятий Гучкова было учреждение так называемой "комиссии по устройству армии на новых началах" под председательством Поливанова - и эта комиссия из нестроевых петербургских генералов, раболепствующих перед революционной демократией, принялось за разработку "Декларации прав солдата" - полное уничтожение дисциплины в Армии. (А.А. Керсновский)
  
   Гучков и Алексеев создали Совету рабочих депутатов такую обстановку, о которой его вожаки в своем революционном подполье не смели и мечтать. Благоприятным положением дел воспользовались большевики. Взяв основное положение Клаузевица: "война - та же политика", Ленин вывел логическое заключение: "политика - та же война". Для верного успеха война эта должна быть беспощадной - откуда и знаменитая формула: "кто не с нами, тот против нас". Безмерно затянувшаяся война, смысл которой совершенно ускользал от народа, чрезвычайно тому благоприятствовал. Народ был, во-первых, - раздражен, во-вторых, - вооружен. "Бескровная" Русская Революция с самого своего рождения творилась винтовкой и пулеметом. Эти штыки и пулеметы надо было привлечь на свою сторону - и все остальное тогда само собой прилагается.
   Вскоре растерявшегося дилетанта (Гучкова) сменил самоуверенный профан - 36-летний помощник присяжного поверенного А.Ф. Керенский. По своему происхождению, воспитанию и взглядам Керенский был бесконечно далек от Армии и не имел - да и не мог иметь - никакого понятия в военном деле. Безмерно себялюбивый, самоуверенный и самовлюбленный, он считал себя героем Русской Революции, не имея к тому решительно никаких данных. Это был человек фразы - но не слова, человека позы - но не дела.
  
   Поучения этого периода. Гучковщина - явление не историческое, а преходящее. Было, есть и, видимо, еще будет немало политиканов, которые в своих интересах будут пытаться разыграть "военную карту". Вот почему офицерство и генералитет, в первую очередь, должны быть не только отличными военными, но и блестящими политиками для того, чтобы неустанно блюсти интересы государственности и не позволять себя обманывать прохвостам. Мы должны все время помнить, что окружены врагами и завистниками, что друзей у нас нет... Да нам их и не надо при условии стоять друг за друга. Не надо и союзников: лучшие из них предадут нас. - "У России только два союзника: ее Армия и Флот", - сказал Царь - Миротворец.
  
   Литература из данной книги:
   Керсновский А. А. История Русской Армии. Ч. I - IV. Белград, 1933-1938; Верховский А.И. Россия на Голгофе. - Пг., 1918; Деникин А.И. Поход на Москву ("Очерки русской смуты"). Ред. П.Е. Щеглова. - М., 1928; Рабинович С.Е. Борьба за армию в 1917 г. - М.-Л., 1930; Краснов П. На внутреннем фронте. - Л., 1925; Скерский К.В. Красная армия в освещении современников, белых и иностранцев. 1918-1924. - М.-Л., 1926; Троцкий Л. Как вооружалась революция. т.3, кн.1. - М., 1924 и др. (А.И. Каменев).
  
  
  
  
   Идем далее по истории Корнилова
  

0x01 graphic

Силуэт к рассказу И.С.Тургенева "Муму"

Художник Бём (Эндаурова) Елизавета Меркурьевна

  

ПОЛИТИКА БОЕВОГО ГЕНЕРАЛА

   (Фрагменты из книги А. Деникина
   "Очерки русской смуты")
  
  

Следует запомнить чрезвычайно важный вывод Тита Ливия в отношении закона: "...Закон - глух, неумолим, он спасительней и лучше для слабых, чем для сильных, он не знает ни снисхождения, ни пощады для преступивших"...

("Манлиев правеж" внушал ужас не только в те времена, но и для потомков остался мрачным примером суровости)

  
  
   В борьбе между Керенским и Корниловым, которая привела к таким роковым для России результатам, замечательно отсутствие прямых политических и социальных лозунгов, которые разъединяли бы борющиеся стороны. Никогда, ни до выступления, ни во время его -- ни официально, ни в порядке частной информации Корнилов не ставил определенной "политической программы". Он ее не имел. Тот документ, который известен под этим названием, как увидим ниже, является плодом позднейшего коллективного творчества быховских узников.
   Точно также в сфере практической деятельности Верховного главнокомандующего, облеченного не отмененными правами в области гражданского управления на территории войны, он избегал всякого вмешательства в правительственную политику. Единственный приказ его в этой сфере имел ввиду земельную анархию и, не касаясь правовых взаимоотношений землевладельцев, устанавливал лишь судебные репрессии за насильственные действия, угрожавшие планомерному продовольствованию армии, вследствие "самоуправного расхищения на театре военных действий государственного достояния".
  
   Достоин внимания ответ Корнилова явившимся к нему подольским землевладельцам:
   -- Вооруженную силу для охраны урожая, необходимого для армии, я дам. Я не постесняюсь применять эту вооруженную силу по отношению к тем безумцам, которые, ради удовлетворения низменных инстинктов, губят армию. Но я не задумаюсь так же расстрелять любого из вас, в случае обнаружения нерадения или злоумышления при сборе нынешнего урожая.
  
   Несколько неожиданно отсутствие яркой политической физиономии у вождя, который должен был взять временно в свои руки руль русского государственного корабля. Но при создавшемся к осени 1917 года распаде русской общественности и разброде политических течений казалось, что только такого рода нейтральная сила при наличии некоторых благоприятных условий могла иметь шансы на успех в огромном численно, но рыхлом интеллектуально сочетании народных слоев, стоявших вне рамок "революционной демократии".
  
   Корнилов был солдат и полководец.
   Этим званием своим он гордился и ставил его всегда на первый план. Мы не можем читать в душах. Но делом и словом, подчас откровенным, не предназначавшимся для чужого слуха, он в достаточной степени определил свой взгляд на предстоящую ему роль не претендуя на политическую непогрешимость, он смотрел на себя, как на могучий таран, который должен был пробить брешь в заколдованном круге сил, облепивших власть, обезличивших и обескровивших ее. Он должен был очистить эту власть от элементов негосударственных и не национальных и во всеоружии силы, опирающейся на восстановленную армию, поддержать и провести эту власть до изъявления подлинной народной воли.
  
   Но слишком, быть может, терпимый, доверчивый и плохо разбиравшийся в людях, он не заметил, как уже с самого зарождения его идеи ее также облепили со всех сторон элементы мало-государственные иногда просто беспринципные.
   В этом был глубокий трагизм в деятельности Корнилова.
  
   Политический облик Корнилова остался для многих неясным и теперь, три с лишним года спустя после его смерти. Вокруг этого вопроса плетутся легенды, черпающие свое обоснование в характере того окружения, которое не раз творило его именем свою волю.
  
   На этом шатком и слишком растяжимом основании, представленном в широком диапазоне от мирного террориста через раскаявшегося трудовика до друга Иллиодора, можно выводить какие угодно узоры, с одинаковым вероятием на полное искажение истины.
   Монархист -- республиканец. Реакционер -- социалист. Бонапарт -- Пожарский. "Мятежник" -- народный герой.
   Такими противоположениями полны отзывы о покойном вожде. И, если "селянский министр" Чернов некогда в своем возмутительном воззвании объяснял планы Корнилова желанием "задушить свободу и лишить крестьян земли и воли", то митрополит Антоний в слове, посвященном памяти Корнилова, незадолго до оставления русской армией Крыма упрекнул погибшего... в "увлечении революционными идеями".
  
   Верно одно: Корнилов не был ни социалистом, ни реакционером. Но напрасно было бы в пределах этих широких рамок искать какого либо партийного штампа. Подобно преобладающей массе офицерства и командного состава, он был далек и чужд всякого партийного догматизма; по взглядам, убеждениям примыкал к широким слоям либеральной демократии; быть может не углублял в своем сознании мотивов ее политических и социальных расхождений и не придавал большого значения тем из них, которые выходили за пределы профессиональных интересов армии.
  
   Корнилова -- правителя история не знает. Но Корнилова -- Верховного главнокомандующего мы знаем.
   Этот Корнилов имел более чем другие военачальники смелости и мужества возвышать свой голос за растлеваемую армию и поруганное офицерство. Он мог поддерживать правительства и Львова и Керенского, независимо от сочувствия или не сочувствия направлению их политики, если бы она вольно и невольно не клонилась по его убеждению к явному разрушению страны. Он отнесся бы совершенно отрицательно в принципе, но вероятно не поднял бы оружия даже и против однородного социалистического правительства, если бы такое появилось у власти и, паче чаяния, проявило сознательное отношение к национальным интересам страны. Корнилов не желал идти "ни на какие авантюры с Романовыми", считая, что "они слишком дискредитировали себя в глазах русского народа"; но на заданный ему мною вопрос -- что, если Учредительное Собрание выскажется за монархию и восстановит павшую династию? -- он ответил без колебания:
   -- Подчинюсь и уйду.
  
   Но Корнилов не может мириться с тем, что "будущее народа -- в слабых безвольных руках", что армия разлагается, страна стремительно идет в пропасть и, "как истинный сын русского народа", в неравной борьбе без колебания и без сомнения "несет в жертву Родине самое большое, что он имеет -- свою жизнь". Этой, по крайней мере, непреложной истины не могут отрицать ни друзья, ни враги его.
  
   Официально борьба Корнилова с Керенским (точнее с триумвиратом) происходила на почве разногласия их по отношению к мероприятиям, предложенным в известной записке Корнилова.
   Еще 30 июля на совещании с участием министров путей сообщения и продовольствия Корнилов высказал взгляд: "для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой, армию в тылу -- в мастерских и заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое, и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту"... "Не касаясь вопроса -- какие меры необходимы для оздоровления рабочей и железнодорожной армий, предоставляя разобраться в этом вопросе специалистам", Корнилов считал, однако, что "для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армий фронта".
  
   В записке, приготовленной для доклада Временному правительству, указывалось на необходимость следующих главнейших мероприятий: введения на всей территории России в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-революционных судов, с применением смертной казни за ряд тягчайших преступлений, преимущественно военных; восстановления дисциплинарной власти военных начальников; введения в узкие рамки деятельности комитетов и установления их ответственности перед законом.
  
   История прохождения этой записки весьма характерна для выяснения взаимоотношений главных действующих лиц разыгравшейся в конце августа драмы и свидетельствует о том двоедушии, которое проявил Керенский и которое сделало неизбежным окончательный разрыв между ним и верховным командованием.
  
   3 августа Корнилов прибыл в Петроград для доклада Временному правительству своей записки и вручил ее Керенскому.
   Ознакомившись с запиской, Керенский выразил принципиальное согласие с указанными в ней мерами, но, совместно с Савинковым, уговорил Корнилова не представлять записки правительству, а выждать окончания аналогичной работы военного министерства для согласования с ней. Было условлено, что после этого Корнилов вновь приедет сделать доклад правительству.
  
   В своей книге Керенский мотивирует этот шаг... заботами об успешном прохождении мероприятий и о самом Верховном главнокомандующем: "доклад был написан в таком тоне, что я считал невозможным предъявить его Временному правительству. Он заключал в себе ряд мер, большая часть которых была вполне приемлема; но они были так формулированы и поддержаны такими аргументами, что оглашение доклада привело бы к обратным результатам. И если доклад стал бы достоянием гласности, не возможно было бы сохранить Корнилова на посту Верховного главнокомандующего".
  
   А 4 августа, то есть на другой день копия доклада находилась уже в редакционном портфеле советского официоза "Известия", и с 5-го началось печатание выдержек из него и одновременно широкая травля верховного командования.
  
   На заседании 3 августа произошел инцидент, произведший глубокое впечатление на Корнилова. Детали и мотивы его все три участника (Корнилов, Керенский и Савинков) трактуют различно, но сущность его заключалась в следующем: Керенский остановил доклад Корнилова, когда последний коснулся вопроса о преднамеченной наступательной операции на Юго-западном фронте, а Савинков прислал записку, выражавшую неуверенность в том, что "сообщаемые Верховным главнокомандующим государственные и союзные тайны не станут известны противнику в товарищеском порядке".
   Корнилов "был страшно поражен и возмущен тем, что в Совете министров Российского государства Верховный главнокомандующий не может без опаски касаться таких вопросов, о которых он в интересах обороны страны считает необходимым поставить правительство в известность".
  
   Корнилов уехал, унося с собою мало надежды на удовлетворение своих требований, тем более, что в ближайшие дни в советской и вообще в крайней левой печати раздалось настойчивое требование об удалении его с поста, -- требование, нашедшее живой отклик и в мыслях министра-председателя, который "почти ежедневно возвращался к вопросу о смещении генерала Корнилова, причем предполагалось, что Верховным главнокомандующим будет сам Керенский".
  
   Все эти разногласия в вопросах реорганизации армии были скрыты Керенским от Временного правительства, члены которого узнавали о них из газет, а некоторые министры либеральной группы очевидно и в военном министерстве, с которым поддерживали более тесные отношения.
  
   Между тем, военное министерство изготовило свой доклад, который, сохранив некоторые общие положения корниловской записки, вносил существенные изменения в ее основную мысль. Они касались не только формы изложения и мотивировки -- более льстивых и следовательно более приемлемых для революционной демократии, но и расширяли значительно права военно-революционных учреждений и вводили весьма важные законопроекты о милитаризации железных дорог и торгово-промышленных предприятий, работающих на оборону. Общая схема взаимоотношений в армии в представлении составителя 2-ой записки, Верховного комиссара Филоненко рисовалась в таком виде: "комитеты должны выражать собою мнение армии, комиссары осуществлять в армии революционную государственную власть, а командный состав должен по-прежнему ведать часть оперативную и подготовку войск".
   Впоследствии в положении о комитетах проект министерства, вопреки решительному протесту Корнилова, предусматривал даже участие комитетов в аттестовании начальников. Таким образом 2-ая записка, если и вводила суровые репрессии, то по главному вопросу -- организации армии -- не шла далее закрепления существующего порядка.
  
   Не может быть однако сомнения, что вся плохо прикрытая игра между Керенским и военным министерством велась вовсе не по поводу редакции доклада или даже существенных его положений, а исключительно вокруг одного основного вопроса -- о введении смертной казни в тылу. Тем более, что в бурных заседаниях солдатской и рабочей секций Совета, обыкновенно очень хорошо осведомленного о том, что делается в кругах правительства, еще 7 и 8 августа было предъявлено требование отмены смертной казни, как меры, "преследующей явно контр-революционные цели".
  
   Корнилов отказался ехать к 10-му августа в Петроград, ссылаясь на серьезное положение фронта. Действительными причинами были опасение подвоха со стороны Керенского и сложившееся убеждение о безнадежности проведения корниловских мероприятий. Этим только и можно объяснить предложение Корнилова Савинкову "взять на себя представление доклада Временному правительству с теми изменениями, которые желательно в нем сделать по мнению управляющего военным министерством".
   Однако Савинков и Филоненко переубедили Корнилова, и он выехал 9-го, не зная, что вслед ему послана телеграмма министра-председателя, указывающая, что его "прибытие не представляется необходимым и что Временное правительство снимает с себя ответственность за последствия его отсутствия с фронта".
  
   9-го августа во время серьезного объяснения Савинкова с Керенским последний говорил, что "никогда и ни при каких обстоятельствах не подпишет законопроекта о смертной казни в тылу". Савинков счел себя вынужденным просить об отставке и заявил, что "если военный министр не желает подписать докладной записки (Временному правительству), то ее подпишет Верховный главнокомандующий".
  
   10 августа Корнилов приехал в Петроград и в военном министерстве ознакомился с возникшим конфликтом. Сопровождавший Верховного генерал Плющевский-Плющик (редактировавший первый доклад) доложил Корнилову краткое содержание 2-ой записки (Филоненко), указав, что фактическая сторона ее почти целиком взята из первой, но выводы поражают прямой противоположностью.
   -- Генерал Корнилов не возразил ничего, -- рассказывал Плющевский-Плющик -- молчал и Савинков. Но зато Филоненко вертелся мелким бесом и старался убедить меня, что это только первый шаг и что мы его делаем в ногу. Я резко ответил, что если первый шаг мы и делаем в ногу, т. е. признаем недопустимым развал фронта, то уже со второго идем в перебой.
  
   Корнилов был поставлен в трудное положение: подписать записку и тем признать своими некоторые еретические взгляды той части ее, которая касалась реорганизации армии, или отклонить -- следовательно порвать с Савинковым, дать моральную поддержку Керенскому в их конфликте и допустить отставку Савинкова.
  
   Решение нужно было принять немедленно, и Корнилов принял первое решение.
   Керенский, под предлогом, что он не ожидал приезда Верховного, не знаком с запиской (2-ой) и не может допустить доклад Временному правительству о военных мероприятиях, не изучив его основательно, ограничил обсуждение доклада рамками триумвирата.
  
   Странный характер имело это заседание: составитель 2-ой записки не был на него допущен; представлял Корнилов, не имевший нравственного основания защищать положения большой ее части; читал ее Плющевский-Плющик, с глубоким возмущением относившийся к ее содержанию; слушал триумвират, относившийся отрицательно к записке, предубежденно к ее авторам и сводивший весь вопрос к личной политической борьбе.
  
   На заседании было установлено, что первый, корниловский проект более приемлем, что "правительство соглашается на предложенные меры, вопрос же о их осуществлении является вопросом темпа правительственных мероприятий; что же касается... милитаризации железных дорог и заводов и фабрик, работающих на оборону, то до обсуждения этого вопроса, в виду его сложности и слишком резкой постановки в докладе, он подвергнется предварительному обсуждению в подлежащих специальных ведомствах".
   С последним условием Корнилов согласился.
   Оставил первую записку и уехал на вокзал, увезя с собою вторую. Но там на перроне его ждали уже Савинков и Филоненко и после разговора с ними, Корнилов отправил Временному правительству с вокзала вторую записку... Характерная мелочь: у Филоненки предусмотрительно нашелся для этой цели и соответствующий конверт...
  
   Политическая арена оказалась много сложнее и много грязнее, чем поле битвы. Славного боевого генерала запутывали в ней.
  
   Члены Временного правительства узнали о приезде Верховного только 10-го из газет, и на вопрос Ф. Кокошкина, министр-председатель обещал, что доклад состоится вечером. Но день прошел и 11-го также из газет они узнали о предстоящем оставлении своего поста Савинковым, ввиду разногласий с военным министром и невозможности провести известные военные реформы, а также с большим изумлением прочли, что Корнилов ночью отбыл в Ставку.
  
   В этот же день Кокошкин предъявил министру-председателю ультимативное требование, чтобы правительство немедленно было ознакомленно с запиской Корнилова, угрожая в противном случае выходом в отставку всей кадетской группы (Кокошкин, Юренев, Карташев, Ольденбург). Вечером состоялось заседание, в котором Керенский прочел первую записку Корнилова и дал по ней весьма уклончивые объяснения. Распространение на тыл военно-революционных судов и смертной казни "подчеркивалось, как существенное разногласие, хотя тут же Керенский указывал, что он не возражает по существу, но что правительство введет эти судьи и смертную казнь тогда, когда само сочтет это нужным".
   В общем весь вопрос был отложен до окончания Московского государственного совещания, причем Керенский дал обещание сказать в своей речи о необходимости предложенных Корниловым мер для оздоровления армии и тыла. В части, касающейся реорганизации армии, он не исполнил обещания вовсе.
   По вопросу же об оздоровлении тыла Керенский произнес фразы, которые скорее звучали вызовом каким то неведомым врагам, чем свидетельствовали о принятом твердом решении: "...но пусть знает каждый, что эта мера (смертная казнь) -- великое искушение, что эта мера -- великое испытание. И пусть никто не осмеливается на этом пункте ставить нам какие либо безусловные требования. Мы этого не допустим. Мы говорим только: если стихийное разрушение, развал, малодушие и трусость, предательское убийство, нападение на мирных жителей, сожжение строений, грабежи -- если это будет продолжаться, не смотря на наши предупреждения, то хватить сил у Временного правительства бороться так, как то окажется нужным".
  
   Керенский на Московском совещании пытался лишить Верховного главнокомандующего слова. Когда офицер, посланный к министру почт и телеграфа Никитину, ведавшему распорядком Совещания, просил указать время для выступления Верховного главнокомандующего российских армий, Никитин позволил себе даже глумиться:
   -- А от какой организации будет говорить генерал Корнилов?
   Корнилов настоял, однако, на своем требовании. Ограниченный в свободе выбора тем для своей речи, он, как известно, сказал кратко, в широком обобщении и не касаясь тех вопросов, которые казались Керенскому слишком острыми.
  
   17 августа по различным соображениям, и в том числе по настойчивому представлению Корнилова, министр-председатель отклоняет отставку Савинкова и соглашается на образование междуведомственной комиссии для разработки проекта о военно-революционных судах и смертной казни в тылу.
   20 августа Керенский, по докладу Савинкова, соглашается на "объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками".
  
   Кокошкин подтверждает, что постановление о военном положении в Петрограде действительно было принято правительством, но не приводилось в осуществление. Как видно из протокола о пребывании в Ставке управляющего военным Министерством Савинкова, день объявления военного положения приурочивался к подходу к столице конного корпуса, причем все собеседники -- как чины Ставки, так и Савинков, и полковник Барановский (начальник военного кабинета Керенского) пришли к заключению, что "если на почве предстоящих событий кроме выступления большевиков выступят и члены Совета, то придется действовать и против них"; причем "действия должны быть самые решительные и беспощадные"...
  
   С какой бы стороны ни подходить к повороту, свершившемуся в мировоззрении Керенского 17 августа, он знаменовал собою полный разрыв с революционной демократией. Тем более, что 18-го после небывало бурного пленарного заседания Петроградского совета была вынесена подавляющим большинством голосов резолюция о полной отмене смертной казни; при этом резолюция эта была предложена... фракцией с.-ров., т. е. партией, к которой принадлежал Керенский.
  
   Было ясно, что введение новых законов вызовет взрыв среди советов. Как оценивал положение Керенский, можно видеть из диалога между ним и В. Львовым, сообщенного последним.
   -- Негодование (против Совета) перельется через край и выразится в резне.
   -- Вот и отлично! -- воскликнул Керенский, вскочив и потирая руки. -- Мы скажем тогда, что не могли сдержать общественного негодования, умоем руки и снимем с себя ответственность...
  
   Обнаружение обстоятельств этого "грехопадения" Керенского произвело впоследствии большое впечатление на советские круги, а член следственной комиссии Либер, ознакомившись с ними во время допроса Корнилова в Быхове, схватив себя руками за голову, патетически воскликнул:
   -- Боже мой, ведь это чистая провокация!..
  
   Законопроект был готов 20-го, но министр-председатель раздумал и упорно отказывался подписать его. Так прошло время до 26-го, когда Керенский, после интимного разговора с Савинковым, разговора, в котором по-видимому звучала скрытая угроза, согласился представить законопроект в тот же день на обсуждение Временного правительства.
   Такое постоянное резкое расхождение военного министра (Керенского) с управляющим его ведомством (Савинковым) -- лицом им избранным и ему подчиненным представляется на первый взгляд малопонятным.
   Какие цепи связывали их? Почему Керенский, с такой изумительной легкостью свергавший Верховных, не мог расстаться с управляющим министерством?
   Только потому, что Савинков даже тогда, когда решительно ни на какие политические круги не опирался, импонировал ему своим террористическим прошлым.
  
   Керенский ненавидел Савинкова и боялся его.
   Лучше было иметь Савинкова своим строптивым подчиненным, чем явным врагом, отброшенным окончательно в тот лагерь, который укреплялся возле Ставки и начинал все больше и больше волновать Керенского. И не случайность, что Керенский так легко расстался с Савинковым 31 августа, в тот именно день, когда генерал Алексеев ехал в Ставку для окончательной ликвидации закончившегося уже выступления Верховного главнокомандующего. Заступничество Савинкова за арестованного Филоненко, игравшего двойную игру, было только предлогом.
  
   Савинков остался среди зияющей пустоты. "Неумолимый враг диктатуры" делал затем попытки сближения с казачьими руководящими кругами, находившимися всецело на стороне Корнилова, и примирения с самим Корниловым. Современное политическое положение страны и взаимоотношение сил не давали выбора: против советов можно было бороться тогда только совместно с Корниловым.
  
   Что касается членов правительства, то участие их в этом деле как нельзя лучше определяется разговором, имевшим место в двадцатых числах августа между Керенским и Юреневым:
   -- Когда правительство будет обсуждать законопроекты, касающиеся реорганизации армии?
   -- Когда они будут готовы.
   -- А кто же их изготовляет?
   -- Военный министр.
   -- То есть -- вы. Следовательно вы можете сообщить, в каком положении дело...
   -- Я вам сказал, что правительство будет обсуждать законопроекты, когда они будут готовы.
   -- Но я слышал, что у Савинкова готов уже какой-то законопроект?
   -- Когда законопроекты будут готовы, они будут внесены на обсуждение Временного правительства.
  
   Этот диалог лучше чем самая пространная характеристика деятельности правительства дает понятие о внутреннем кризисе его -- назревшем и даже перезревшем, в силу которого либеральная группа обращалась в простых статистов, призванных своим присутствием демонстрировать коалицию и прикрывать пустое место, образовавшееся в ее правом секторе. Если представители либеральной демократии, входившие в состав третьего правительства, тем не менее, шли на такую неприглядную роль, то это можно объяснить только огромным самопожертвованием, путем которого они долго и тщетно пытались склеить разбитую вдребезги храмину национального единства.
  
   Таким образом, не находя или по крайней мере не высказывая возражений по существу по вопросу об изменении правительственного курса в сторону решительной борьбы с анархией, Керенский колебался, хитрил, то соглашался, то отказывался, старался выиграть время и все откладывал решение сакраментального вопроса, проведение которого, по его мнению, должно было оторвать массы влево и смести правительство, "сдерживающее зверя"...
   Образовался заколдованный круг, из которого не видно было выхода, ибо мерами правительственной кротости сдержать анархию, охватившую страну, было невозможно. Но если образ "зверя" рисовался еще только в воображении, то перед Керенским тут же рядом стояла реальная угроза в лице Совета, недвусмысленно говорившего уже об "измене революции".
  
   Политическая и социальная борьба, раздиравшая русское государство, вступила в новый фазис, сохраняя однако прежнее соотношение и противоположение сил. Ибо если Керенский, демонстрируя независимость верховной власти, влачил за собою тяжелую цепь, приковывавшую его к советам, то за Корниловым, не взирая на отсутствие в нем интереса к чисто политическим вопросам и классовой борьбе -- стояли буржуазия, либеральная демократия и то безличное студенистое человеческое море русской обывательщины, по которой больно ударили и громы самодержавия и молнии революции и которая хотела только покоя.
   Стояли -- одни явно, другие тайно, третьи полусознательно.
  
   Центральный комитет советов формулировал положение так: "значительные слои буржуазии, не желающие нести требуемых революцией жертв, в союзе с контрреволюцюнными элементами пользуются испытанными страной затруднениями, чтобы начать открытый натиск на полномочные органы революционной демократии и вести подкоп под созданное революцией Временное правительство"...
   Совещание общественных деятелей не возражало: "...Правительство должно немедленно и решительно порвать со служением утопиям, которые оказали гибельное влияние на его деятельность"... Правительство должно "решительно порвать со всеми следами зависимости от каких бы то ни было комитетов, советов и других подобных организаций"...
  
   А безликий обыватель в бесчисленных обращениях к тому, кого он считал призванным водворить порядок, просил только поторопиться, так как "жить становится невмоготу"... "Раз Вы -- избранник Божий, то Вам и надлежит принять на себя роль избавителя и спасителя... Не бойтесь -- время, мудрость и опыт научат Вас всему"...
  
  

0x01 graphic

  

Ecce Homo (Се, Человек!).

На картине Антонио Чизери Понтий Пилат показывает подвергшегося бичеванию Иисуса жителям Иерусалима, в правом углу изображена скорбящая жена Пилата.

  
  

ПРИЗРАК "ГЕНЕРАЛА НА БЕЛОМ КОНЕ"

  
   (Фрагменты из книги А. Деникина "Очерки русской смуты")
  
  
  
   Через два дня после могилевского совещания, генерал Брусилов был уволен от должности Верховного главнокомандующего. Опыт возглавления русских армий лицом, проявлявшим не только полную лояльность к Временному правительству, но и видимое сочувствие его мероприятиям, не удался.
  
   Отставлен военачальник, который некогда, при вступлении на пост Верховного, свое провиденциальное появление формулировал так:
   "Я вождь революционной армии, назначенный на мой ответственный пост революционным народом, и Временным правительством, по соглашению с петроградским советом рабочих и солдатских депутатов. Я первым перешел на сторону народа, служу ему, буду служить и не отделюсь от него никогда".
  
   Керенский в показаниях, данных следственной комиссии, объяснил увольнение Брусилова катастрофичностью положения фронта, возможностью развития германского наступления, отсутствием на фронте твердой руки и определенного плана, неспособностью Брусилова разбираться в сложных военных событиях и предупреждать их, наконец, отсутствием его влияния как на солдат, так и на офицеров.
  
   Как бы то ни было, уход генерала Брусилова с военно-исторической сцены, -- отнюдь нельзя рассматривать, -- как простой эпизод административного порядка: он знаменует собой явное признание правительством крушения всей его военной политики.
  
   19 июля, постановлением Временного правительства, на пост Верховного главнокомандующего был назначен генерал от инфантерии, -- Лавр Георгиевич Корнилов.
  
   Я говорил в VII главе о своей встрече с Корниловым, -- тогда главнокомандующим войсками Петроградского военного округа. Весь смысл пребывания его в этой должности заключался в возможности приведения к сознанию долга, и в подчинение, Петроградского гарнизона. Этого Корнилову сделать не удалось.
  
   Боевой генерал, увлекавший своим мужеством, хладнокровием и презрением к смерти -- воин, был чужд той толпе бездельников и торгашей, в которую обратился петроградский гарнизон. Его хмурая фигура, сухая, изредка лишь согретая искренним чувством речь, -- а главное, -- ее содержание, -- такое далекое от головокружительных лозунгов, выброшенных революцией, такое простое в исповедывании солдатского катехизиса, -- не могли ни зажечь, ни воодушевить петроградских солдат.
  
   Неискушенный в политиканстве, чуждый по профессии тем средствам борьбы, которые выработали совместными силами бюрократический механизм, партийное сектантство и подполье, он, в качестве главнокомандующего петроградским округом, не мог ни повлиять на правительство, ни импонировать Совету, который без всяких данных отнесся к нему с места с недоверием.
  
   Корнилов сумел бы подавить петроградское преторианство, если бы в этом случае и сам не погиб, но не мог привлечь его к себе.
   Он чувствовал непригодность для него петроградской атмосферы.
   И когда 21-го апреля исполнительный комитет Совета, после первого большевистского выступления, постановил, что ни одна воинская часть не может выходить из казарм с оружием, без разрешения комитета -- это поставило Корнилова в полную невозможность оставаться в должности, не дающей никаких прав и возлагающей большую ответственность. Была и другая причина: главнокомандующий петроградского округа подчинялся не Ставке, а военному министру. 30 апреля ушел Гучков, и Корнилов не пожелал оставаться в подчинении у Керенского -- товарища председателя петроградского совета.
  
   Положение петроградского гарнизона, и военного командования, в столице было настолько нелепым, что приходилось искусственными мерами разрешать этот больной вопрос. Ставкой, совместно со штабом петроградского округа, по инициативе Корнилова, и с полного одобрения генерала Алексеева, был разработан проект организации петроградского фронта, прикрывающего доступы к столице через Финляндию и Финский залив. В состав этого фронта должны были войти войска Финляндии, Кронштадта, побережья, Ревельского укрепленного района, -- и Петроградского гарнизона, в котором запасные батальоны предположено было развернуть в полевые полки, и свести в бригады; вероятно было и включение Балтийского флота. Такая организация, логичная в стратегическом отношении, в особенности в связи с поступавшими сведениями -- об усилении германского фронта на путях к Петрограду, давала главнокомандующему законное право видоизменять дислокацию, производить смену фронтовых и тыловых частей и т. д.
  
   Не знаю, возможно ли было таким путем действительно освободить столицу от гарнизона, который становился настоящим бичом ее, Временного правительства и даже, в сентябрьские дни, небольшевистской части Совета... Правительство донельзя опрометчиво связало себя обещанием, данным в первой его декларации, "неразоружения и невывода из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении". Но план рухнул сам собой с уходом Корнилова: его заместители, последовательно назначаемые Керенским, были настолько неопределенной политической физиономии, и настолько недостаточного военного опыта, что ставить их во главе такого крупного войскового соединения -- не представлялось возможным.
  
   В последних числах апреля, перед своим уходом, Гучков пожелал провести Корнилова на должность главнокомандующего Северным фронтом, освободившуюся после увольнения генерала Рузского. Генерал Алексеев и я были на совещании с Тома, и французскими военными представителями, когда меня пригласили к аппарату Юза, для беседы с военным министром. Так как генерал Алексеев оставался в заседании, а больной Гучков лежал в постели, то переговоры, в которых я являлся посредником, были чрезвычайно трудны, и технически и по необходимости, ввиду непрямой передачи, облекать их в несколько условную форму. Гучков настаивал, Алексеев отказывал. Не менее шести раз я передавал их реплики сначала сдержанные, потом повышенные.
  
   Гучков говорил о трудности управления, наиболее распущенным, Северным фронтом, о необходимости там твердой руки. Говорил, что желательно оставить Корнилова в непосредственной близости к Петрограду, ввиду всяких политических возможностей в будущем... Алексеев отвечал категорическим отказом. "Политические возможности" обошел молчанием, а сослался на недостаточный командный стаж Корнилова и неудобство обходить старших начальников, более опытных и знакомых с фронтом, как например генерала Драгомирова (Абрама). Когда на другой день, тем не менее, из министерства пришла официальная уже телеграмма, по поводу назначения Корнилова, Алексеев ответил, что он категорически несогласен; а если назначение все же последует помимо его желания, то он немедленно подаст в отставку.
  
   Ни разу еще Верховный главнокомандующий не был так непреклонен в сношениях с Петроградом. У некоторых, в том числе у самого Корнилова, как он мне впоследствии признался, невольно создалось впечатление, что вопрос был поставлен несколько шире, чем о назначении главнокомандующего... что здесь играло роль опасение "будущего диктатора". Однако, сопоставление этого эпизода с фактом учреждения для Корнилова Петроградского фронта -- обстоятельство не менее значительное, и также чреватое всякими возможностями -- находится в полном противоречии с подобным предположением.
  
   Корнилов в начале мая принял 8-ю армию на Юго-западном фронте. Генерал Драгомиров был назначен главнокомандующим Северного фронта.
   Это -- второй эпизод, дающий ключ к разгадке установившихся впоследствии отношений, между генералами Алексеевым и Корниловым.
  
   8-ю армию Корнилов, по его словам, принял в состоянии полного разложения. "В течение двух месяцев, -- говорит он, -- мне почти ежедневно пришлось бывать в войсковых частях, лично разъяснять солдатам необходимость дисциплины, ободрять офицеров, и внушать войскам необходимость наступления... Тут же я убедился, что твердое слово начальника и определенные действия необходимы, чтобы остановить развал нашей армии. Я понял, что этого твердого слова ожидают и офицеры и солдаты, сознательная часть которых уже утомилась от полной анархии"...
  
   При каких условиях проходили объезды Корнилова, мы уже видели в главе XXIII. Удалось ли ему за это время пробудить сознание в солдатской массе -- не думаю: в 8-й армии Калуш 28 июня и Калуш 8 июля являют одинаково лик героя, и лик зверя. Но среди офицерства и небольшой части настоящих солдат, его обаяние выросло весьма значительно. Выросло оно также, во мнении несоциалистической части русского общества. И когда после разгрома 6 июля, назначенный на крайне ответственный пост -- главнокомандующего Юго-западным фронтом, только в порядке непротивления демократизации армии, генерал Гутор впал в отчаяние и прострацию, то его заменить было некем, кроме Корнилова (в ночь на 8 июля).
  
   ...Хотя призрак "генерала на белом коне" витал уже в воздухе и смущал душевный покой многих.
  
   Брусилов сильно противился этому назначению. Керенский минуту колебался. Но положение было катастрофическим. А Корнилов смел, мужественен, суров, решителен, независим, и не остановится ни перед какими самостоятельными действиями, требуемыми обстановкой и ни перед какой ответственностью. По мнению Керенского, опасные в случае успеха качества идущего напролом Корнилова при паническом отступлении могли принести только пользу. А когда мавр сделает свое дело, с ним можно ведь и расстаться...
  
   И Керенский настоял на назначении Корнилова главнокомандующим Юго-западного фронта.
  
   На третий день по вступлении в должность Корнилов телеграфировал Временному правительству: "Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер, и лишит меня единственного средства спасти армию, и использовать ее по действительному ее назначению защиты Родины и свободы, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего"...
  
   Ряд политических телеграмм Корнилова, -- произвел огромное впечатление на страну, и вызвал у одних страх, у других злобу, у третьих надежду.
   Керенский колебался. Но... поддержка комиссаров и комитетов... Некоторое успокоение и упорядочение Юго-западного фронта, вызванное между прочим, смелой, решительной борьбой Корнилова с армейскими большевиками...
   То удручающее одиночество, которое почувствовал военный министр после совещания 16 июля... Бесполезность оставления на посту Верховного Брусилова и безнадежность возглавления вооруженных сил генералом новой формации, уже доказанная опытом Брусилова и Гутора... Настоятельные советы Савинкова...
   Вот ряд причин, которые заставили Керенского, ясно отдававшего себе отчет в неизбежности столкновения, в будущем, с человеком, всеми фибрами души отрицавшим его военную политику, решиться на назначение Верховным главнокомандующим Корнилова. Не подлежит никакому сомнению, что Керенский сделал этот шаг только в порыве отчаяния. Такое же чувство обреченности руководило им, вероятно, при назначении управляющим военным министерством Савинкова.
  
   Столкновения начались раньше, чем можно было ожидать. Получив указ о своем назначении, Корнилов тотчас же послал Временному правительству телеграмму, в которой "докладывал", что принять должность и "привести народ к победе, и приближению справедливого и почетного мира" он может только при условиях:
  
   1) ответственности перед собственной совестью и всем народом.
   2) полного невмешательства в его оперативные распоряжения, и поэтому, в назначение высшего командного состава.
   3) распространения принятых за последнее время мер на фронте и на все те местности тыла, где расположены пополнения армии.
   4) принятия его предложений, переданных телеграфно на совещание в Ставку 16 июля.
  
   Прочтя в свое время в газетах эту телеграмму, я был немало удивлен содержанием первого пункта требований, устанавливавшего, весьма оригинальную, государственно-правовую форму суверенитета верховного командования, впредь до Учредительного собрания.
   И ждал с нетерпением официального ответа. Его не последовало.
   Как оказалось, в совете правительства, по получении ультимативного требования Корнилова, шли горячие дебаты, причем Керенский требовал, для поддержания авторитета верховной власти, немедленного устранения нового Верховного главнокомандующего. Правительство не согласилось, и Керенский, обойдя молчанием другие пункты телеграммы, ответил лишь на 2-ой -- признанием за Верховным главнокомандующим права выбора себе ближайших помощников.
  
   В отступление от установившегося и ранее порядка назначений, правительство, одновременно с назначением Корнилова, издало указ без его ведома, о назначении генерала Черемисова главнокомандующим Юго-западным фронтом. Корнилов счел это полным нарушением своих прав, и послал новый ультиматум, заявив, что он может оставаться в должности Верховного только при условии, если Черемисов будет удален, и притом немедленно. До выяснения вопроса ехать в Могилев отказался. Черемисов в свою очередь, крайне нервничал и грозил "с бомбами в руках" войти в штаб фронта, и установить свои права главнокомандующего.
   Это обстоятельство еще более осложнило вопрос, и Корнилов докладывал по аппарату в Петроград, что считает более правильным увольнение Черемисова в отставку:
   "Для упрочения дисциплины в войсках, мы решились на применение суровых мер к солдатам; такие же меры должны быть применяемы и к высшим войсковым начальникам".
  
   Революция перевернула вверх дном все взаимоотношения, и существо дисциплины. Как солдат, я должен бы видеть во всех этих событиях подрыв авторитета Временного правительства (если бы он был) и не могу не признать права и обязанности правительства заставлять всех уважать его власть. Но как бытописатель добавлю: у военных вождей не было других способов остановить развал армии, идущий свыше; и если бы правительство поистине обладало властью, и во всеоружии права и силы могло и умело проявлять ее, то не было бы ультиматумов ни от Совета, ни от военных вождей. Больше того, тогда было бы ненужным 27-е августа, и невозможным 25-е октября.
  
   В конечном результате, в штаб фронта прибыл комиссар Филоненко и сообщил Корнилову, что все его пожелания принципиально приняты правительством, а Черемисов назначается в распоряжение Временного правительства. Главнокомандующим Юго-западным фронтом был назначен случайно, наспех, генерал Балуев, а Корнилов 24 июля вступил в должность Верховного.
  
   Призрак "генерала на белом коне" получал все более и более реальные очертания.
   Взоры очень многих людей -- томившихся, страдавших от безумия и позора, в волнах которых захлебывалась русская жизнь, все чаще и чаще обращались к нему. К нему шли и честные, и бесчестные, и искренние и интриганы, и политические деятели, и воины, и авантюристы. И все в один голос говорили:
   -- Спаси!
   А он -- суровый, честный воин, увлекаемый глубоким патриотизмом, неискушенный в политике и плохо разбиравшийся в людях, с отчаянием в душе и с горячим желанием жертвенного подвига, загипнотизированный и правдой, и лестью, и всеобщим томительным, нервным ожиданием чьего-то пришествия, -- он искренне уверовал в провиденциальность своего назначения.
   С этой верой жил и боролся, с нею же умер на высоком берегу Кубани.
  
   Корнилов стал знаменем. Для одних -- контрреволюции, для других, -- спасения Родины.
  
   И вокруг этого знамени началась борьба за влияние и власть людей, которые сами, без него, не могли бы достигнуть этой власти...
  
   Еще 8 июля в Каменец-Подольске имел место характерный эпизод.
   Там возле Корнилова произошло первое столкновение двух людей: Савинкова и Завойко. Савинков -- наиболее видный русский революционер, начальник боевой террористической организации социал-революционной партии, организатор важнейших политических убийств -- министра внутренних дел Плеве, великого князя Сергея Александровича и др. Сильный, жестокий, чуждый каких бы то ни было сдерживающих начал "условной морали"; презиравший и Временное правительство, и Керенского; в интересах целесообразности, по-своему понимаемых, поддерживающий правительство, но готовый каждую минуту смести его, он видел в Корнилове лишь орудие борьбы для достижения сильной революционной власти, в которой ему должно было принадлежать первенствующее значение.
   Завойко один из тех странных людей, которые потом тесным кольцом окружили Корнилова и играли такую видную роль в августовские дни. Кто он, этого хорошенько не знал и Корнилов. В своем показании верховной следственной комиссии Корнилов говорит, что познакомился с Завойко в апреле 1917 года, что Завойко был когда-то "предводителем дворянства Гайсинского уезда, Подольской губернии, работал на нефтяных промыслах Нобеля в Баку и по его рассказам, занимался исследованием горных богатств в Туркестане и Западной Сибири. В мае он приехал в Черновицы и, зачислившись добровольцем в Дагестанский конный полк, остался при штабе армии, в качестве личного ординарца Корнилова. Вот все, что было известно о прошлом Завойко.
  
   Первая телеграмма Корнилова Временному правительству была первоначально редактирована Завойко, который "придал ей ультимативный характер со скрытой угрозой -- в случае неисполнения требований, предъявленных Временному правительству, объявить на Юго-западном фронте военную диктатуру". Убеждения Савинкова перевесили. Корнилов согласился даже удалить Завойко из пределов фронта, но скоро вернул опять...
   Все это я узнал впоследствии. Во время же всех этих событий, я продолжал работать в Минске, всецело поглощенный теперь уже не наступлением, -- а организацией, хоть какой-нибудь, обороны полуразвалившегося фронта. Никаких сведений, даже слухов о том, что творится на верхах правления и командования, -- не было. Только чувствовалось, во всех служебных сношениях, крайне напряженное биение пульса.
   В конце июля совершенно неожиданно получаю предложение Ставки: занять пост главнокомандующего Юго-западным фронтом. Переговорил по аппарату с начальником штаба Верховного, -- генералом Лукомским: сказал, что приказание исполню и пойду, куда назначат, но хочу знать, чем вызвано перемещение; если мотивами политическими, то очень прошу меня не трогать с места. Лукомский меня уверил, что Корнилов имеет в виду исключительно боевое значение Юго-западного фронта, -- и предположенную там стратегическую операцию. Назначение состоялось.
  
   Я простился с грустью со своими сотрудниками и, переведя на новый фронт своего друга генерала Маркова, выехал с ним к новому месту службы. Проездом остановился в Могилеве. Настроение Ставки было сильно приподнятое, у всех появилось оживление и надежды, но ничто не выдавало какой-либо "подземной" конспиративной работы. Надо заметить, что в этом деле военная среда была настолько наивно неопытна, что потом, когда действительно началась "конспирация", она приняла такие явные формы, что только глухие и слепые могли не видеть и не слышать.
  
   В день нашего приезда, у Корнилова было совещание из начальников отделов Ставки, на котором обсуждалась так называемая "корниловская программа" восстановления армии.
   Я был приглашен на это заседание. Не буду перечислять всех основных положений, приведенных ранее и у меня, и в корниловских телеграммах-требованиях, как, например, введение военно-революционных судов и смертной казни в тылу, возвращение дисциплинарной власти начальникам, и поднятие их авторитета, ограничение деятельности комитетов, и их ответственность и т. д.
   Помню, что наряду с ясными и бесспорными положениями, в проекте записки, составленной отделами Ставки, были и произведения бюрократического творчества, малопригодные в жизни. Так, например, желая сделать дисциплинарную власть, -- более приемлемой для революционной демократии, -- авторы записки разработали курьезную подробную шкалу, соответствия дисциплинарных проступков и наказаний. Это -- для выбитой из колеи, бушующей жизни, где все отношения попраны, все нормы нарушены, где каждый новый день давал бесконечно разнообразные уклонения от регламентированного порядка.
  
   Как бы то ни было, верховное командование выходило на новый правильный путь, а личность Корнилова, казалось, давала гарантии в том, что правительство будет принуждено следовать по этому пути. Несомненно, что с советами, комитетами и с солдатской средой, предстояла еще длительная борьба. Но, по крайней мере, определенность направления давала нравственную поддержку, и реальное основание для дальнейшей тяжелой работы.
   С другой стороны, поддержка корниловских мероприятий военным министерством Савинкова давала надежду, что колебания и нерешительность Керенского будут, наконец, преодолены. Отношение к данному вопросу Временного правительства, в его полном составе, не имело практического значения, и даже не могло быть официально выражено...
  
   Керенский в это время, как будто освободился несколько от гнета Совета; но, подобно тому, как ранее все важнейшие государственные вопросы решались им вне правительства, совместно с руководящими советскими кругами, так теперь, в августе, руководство государственными делами перешло, минуя и социалистические, и либеральные группировки правительства, к триумвирату в составе Керенского, Некрасова и Терещенко.
  
   По окончании заседания, Корнилов предложил мне остаться и, когда все ушли, тихим голосом, почти шёпотом сказал мне следующее:
   -- Нужно бороться, иначе страна погибнет. Ко мне на фронт приезжал N. Он все носится со своей идеей переворота, и возведения на престол великого князя Дмитрия Павловича; что-то организует и предложил совместную работу. Я ему заявил категорически, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду. В правительстве сами понимают, что совершенно бессильны что-либо сделать. Они предлагают мне войти в состав правительства... Ну, нет! Эти господа слишком связаны с советами и ни на что решиться не могут. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там пусть делают что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?
   -- В полной мере.
   Это была вторая встреча и второй разговор мой с Корниловым; мы сердечно обняли друг друга и расстались, чтобы встретиться вновь... только в Быховской тюрьме.
  
  

0x01 graphic

Генерал Корнилов в Москве.

  
   Итак:
  
  
   В конце апреля 1917 г. генерал Корнилов отказывается от должности главнокомандующего войсками Петроградского округа "не считая возможным для себя быть невольным свидетелем и участником разрушения армии"... и его переводят на Юго-Западный фронт командующим 8-й армией -- ударной армии фронта.
  
   19 мая 1917 года Корнилов приказом по 8-й армии разрешает, по предложению Генерального штаба капитана М. О. Неженцева, сформировать Первый Ударный отряд из добровольцев (первая добровольческая часть в Русской армии). За короткий срок трехтысячный отряд был сформирован и 10-го июня генерал Корнилов произвел ему смотр. Капитан Неженцев блестяще провёл боевое крещение своего отряда 26 июня 1917 г., прорвав австрийские позиции под деревней Ямшицы, благодаря чему был взят Калуш. 11 августа приказом Корнилова отряд был переформирован в Корниловский ударный полк. Форма полка включала в себя букву "К" на погонах, и нарукавный знак с надписью "Корниловцы". Личной охраной Корнилова стал конный Текинский полк.
  
   После общей неудачи июньского наступления Русской армии и Тернопольского прорыва австро-германских войск генерал Корнилов, сумевший в сложнейшей ситуации удержать фронт, был произведён в генералы от инфантерии, а 7 июля назначен Керенским главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта.
  
   Уже 19 июля генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов назначается Верховным Главнокомандующим, сменив на этом посту генерала Брусилова, шедшего на поводу у солдатских комитетов, что вело к разложению армии и потере контроля над войсками, которые при малейшем натиске противника, массами покидали позиции и уходили в тыл. Лавр Георгиевич не сразу принимает эту должность, но прежде в течение трех дней оговаривает условия, на которых готов согласиться принять её: невмешательство правительства в назначения на высшие командные должности, скорейшая реализация программы реорганизации армии, назначение генерала Деникина командующим Юго-Западным фронтом.
  
   После долгих переговоров сторонам удалось прийти к компромиссу, и Корнилов принял пост, делающий его вторым человеком в государстве, крупной политической фигурой, способной влиять на происходящие в стране события.
  
   Для восстановления дисциплины в армии, по требованию генерала Корнилова Временное правительство вводит смертную казнь. Решительными и суровыми методами, с применением в исключительных случаях расстрелов дезертиров, генерал Корнилов возвращает Армии боеспособность и восстанавливает фронт. В этот момент генерал Корнилов в глазах многих становится народным героем, на него стали возлагаться большие надежды, и от него стали ждать спасения страны. Энергичная деятельность Корнилова на посту Верховного главнокомандующего даже за короткий срок позволила достичь некоторых результатов: утихла разнузданность солдатских масс, офицерам стало удаваться поддерживать дисциплину. Однако, несмотря на успех подобных мер в смысле обеспечения некоторого порядка, меры Верховного командования не могли повлиять на усиливающийся поток пораженческой пропаганды законспирированных большевистских агитаторов в армии и представителей Правительства, пытавшихся заигрывать с низами армии во время своих коротких поездок на фронт.
  

0x01 graphic

  

Группа арестованных генералов и офицеров во главе с Корниловым в период быховского заточения. По номерам: 1. Л. Г. Корнилов. 2. А. И. Деникин. 3. Г. М. Ванновский. 4. И. Г. Эрдели. 5. Е. Ф. Эльснер. 6. А. С. Лукомский. 7. В. Н. Кисляков. 8. И. П. Романовский. 9. С. Л. Марков. 10. М. И. Орлов. 11. Л. Н. Новосильцев. 12. В. М. Пронин. 13. И. Г. Соотс. 14. С. Н. Ряснянский. 15. В. Е. Роженко. 16. А. П. Брагин. 17. И. А. Родионов. 18. Г. Л. Чунихин. 19. В. В. Клецанда. 20. прапорщик С. Ф. Никитин. Осень 1917 года

  
  

Поход на власть (Петроград)

   28 августа 1917 генерал Корнилов выступил с требованием "ликвидации анархии в стране", отказал Керенскому в остановке продвижения на Петроград 3-го кавалерийского корпуса под командованием генерала Крымова, которое проводилось по требованию Временного правительства и было санкционировано Керенским.
   Этот корпус был направлен в столицу Временным правительством с целью окончательно (после подавления июльского мятежа) покончить с большевиками и взять под контроль ситуацию в столице.
   А.Ф. Керенский, фактически сосредоточивший в своих руках правительственную власть, понимал, что с установлением военной диктатуры он лишится всей полноты своей власти. Добровольно отдавать её даже ради блага России он не захотел. К этому присоединилась и личная антипатия между министром-председателем А.Ф. Керенским и главнокомандующим генералом Л.Г. Корниловым, они не стеснялись высказывать свое отношение друг к другу.
  
   Керенский совершает провокацию с целью очернить Верховного главнокомандующего в глазах общественности и устранить таким образом угрозу его личной (Керенского) власти. Керенский 27 августа объявляет генерала Корнилова мятежником и поведал стране о восстании Верховного главнокомандующего.
  
   В дальнейшем Керенский, триумвират Савинков, Авксентьев и Скобелев, петроградская дума с А. А. Исаевым и Шрейдером во главе и советы лихорадочно начали принимать меры к приостановке движения войск Крымова...
  
   29 августа Керенский отдаёт указ об отчислении от должностей и предании суду "за мятеж" генерала Корнилова и его старших сподвижников. Метод, примененный Керенским со "львовской миссией", был с успехом повторен и в отношении генерала Крымова, который застрелился непосредственно после личной его аудиенции с Керенским в Петрограде...
  
   Генерал Корнилов отказывается от предложений покинуть Ставку и "бежать". Не желая кровопролития в ответ на уверения в верности от преданных ему частей -- Скажите слово одно, и все корниловские офицеры отдадут за вас без колебания свою жизнь...
  
   Генерал М. В. Алексеев стал Начальником штаба главнокомандующего при "Главковерхе" - Керенском. Корнилов был арестован, и период с 1 сентября по ноябрь 1917 года генерал и его сподвижники провели под арестом в Могилёве и Быхове. 1 сентября 1917 года отправляет арестованных в Быховскую тюрьму
  
   Охрану арестованных нёс сформированный Корниловым Текинский полк, что обеспечивало безопасность арестованных. Для расследования произошедшего была назначена следственная комиссия (председатель -- главный военный прокурор Шабловский, члены комиссии -- военные следователи Украинцев, Раупах и Колосовский).
  
   Керенский и совет рабочих депутатов требовали военно-полевого суда над Корниловым и его сторонниками, однако члены следственной комиссии относились к арестованным вполне благожелательно.
  
   Во время заключения Верховного главнокомандующего в Быховской тюрьме Керенский как-то сказал следующую фразу, характеризующую как морально-этические аспекты ведения политики министра-председателя, так и его планы в отношении будущего генерала Корнилова: Корнилов должен быть казнён; но когда это случится, приду на могилу, принесу цветы и преклоню колена перед русским патриотом".
  
   9 сентября 1917 года подали в отставку в знак солидарности с генералом Корниловым министры-кадеты.
  
  
  
   Возвратимся к истории Корнилова:
  
  

0x01 graphic

Генерал Корнилов с офицерами Корниловского полка. Справа от Корнилова -- М. О. Неженцев. Новочеркасск. 1918 г.

  
  
   19 ноября (2 декабря) оставшаяся пятёрка покинула Быхов. Корнилов решил идти на Дон походным порядком со своим Текинским полком. 6 (19) декабря 1917 года Корнилов прибыл в Новочеркасск.
   Корнилов стал соорганизатором Добровольческой армии на Дону. После переговоров с генералом Алексеевым и приехавшими на Дон представителями московского Национального центра было решено, что Алексеев примет на себя заведование финансовыми делами и вопросами внешней и внутренней политики, Корнилов -- организацию и командование Добровольческой армией, а Каледин -- формирование Донской армии и все дела касающиеся донских казаков. По просьбе Корнилова, Алексеевым был командирован в Сибирь генерал Флуг, с целью объединения антибольшевистских организаций в Сибири.
  
  
  

0x01 graphic

Корниловский ударный полк

   Фрагменты из статьи
   Н. Пятницкого " Корниловский ударный полк //   Сигнал. -- 1937. -- N 15".
   Развал старой армии
  -- Февральский бунт 1917 г., будучи порождением "бесов" революции, предсказанных удивительным русским писателем Ф.М. Достоевским почти за 40 лет до дней ужасного русского падения, привел нашу страну в состояние полного и невиданного еще развала.
  -- Некультурность, глупость, маниакальный либерализм и политическая близорукость нашей "передовой" интеллигенции отлично выражены словами первого русского революционного премьер-министра князя Львова, глубокомысленно вещавшего тогда, что после февраля 1917 года "мы сможем почитать себя счастливейшими людьми, т.к. поколение наше попало в наисчастливейший период русской истории..." Львовы, отворившие двери русской истории "бесам" революции, в действительности положили начало самому несчастному периоду нашей истории.
  -- Революция в первую голову ударила по армии. Власть офицеров была сведена на нет комитетами, боеспособность некогда доблестных полков с исчезновением дисциплины падала с каждым днем. Распропагандированная, сбитая с толку и обалделая солдатская масса отказывалась воевать. На этом мрачном фоне родились апатия, безволие и состояние полной безысходности у многих, даже в среде высших русских генералов. Это состояние очень отчетливо выявлено в словах командующего армией генерала Рагозы: "...Видимо, русскому народу Бог судил погибнуть. И потому не стоит бороться против судьбы, а, осенив себя крестным знамением, терпеливо ждать ее решения..."
  -- Такая безнадежная психология привела некоторых к беззастенчивой игре с революцией, к подыгрыванию "духу времени".
  -- Наиболее показательными являются слова командующего армией генерал-адъютанта и генерала от кавалерии Брусилова: "Я -- вождь революционной армии, назначенный на мой пост революционным народом и Временным Правительством, по соглашению с петроградским советом рабочих и солдатских депутатов..."
  -- Императорская армия развалилась. Новой революционной армии присяжный поверенный Керенский создать не мог. Пришлось искать новых путей для создания новой русской армии на новых началах.
   Рождение добровольчества
  -- Новая идея родилась в среде самой армии. Среди слякоти безволия, нового революционного карьеризма и апатии нашлись новые люди с волей, с инициативой и действенностью. Это были безвестные до того, скромные офицеры, на чьей крови и на чьих костях росло, крепло и ширилось Государство Российское в течение всей удивительной русской истории. Помощник начальника разведывательного отделения Штаба 8-ой армии, Генерального штаба капитан Митрофан Осипович Неженцев подал по команде докладную записку о необходимости перейти к формированию новых ударных частей, организованных на принципе добровольчества.
  -- Так родилась идея добровольчества, которой суждено было потом сыграть столь крупную роль в истории гражданской войны и которая, мы верим, еще сыграет свою роль в будущей борьбе за освобождение нашего Отечества от Коминтерна. Командовавший тогда 8-ой армией генерал Лавр Георгиевич Корнилов признал жизненность идеи добровольчества и приказом своим от 19 мая 1917 года решил начать добровольческие формирования ударных отрядов.
   Рождение Корниловцев
  -- 1-й ударный отряд полковника Неженцева сформирован в середине июня. Отряд состоял из 3000 бойцов в составе двух батальонов при трех пулеметных ротах, команды пеших разведчиков -- чехов из пленных--добровольцев и конной Донской казачьей сотни штаба 8-й армии, добровольно примкнувшей к отряду. Одним из командиров батальона был доброволец 126 пехотного Рыльского полка штабс-капитан Николай Владимирович Скоблин, будущий доблестный начальник Корниловской дивизии в гражданскую войну. Будучи еще прапорщиком, Н.В. Скоблин удостоился редкой в этом чине награды -- ордена Св. Георгия 4-й степени и Георгиевского оружия.
  -- Отряду было присвоено наименование "Корниловского". Черно-красные погоны и суровая эмблема на левом плече на рукаве -- голубой щит с белым черепом над скрещенными мечами, под которыми выделялась красная граната, -- составили форму отличия Корниловцев, которую они с честью пронесли сквозь всю славную боевую страду своей исключительной по доблести истории. Цвета корниловской эмблемы бело-сине-красный -- были избраны как цвета национальной России.
  -- С 1 августа 1917 года 1-й Корниловский ударный отряд приказом Верховного Главнокомандующего, которым стал генерал Корнилов, был развернут в четырехбатальонный Корниловский ударный полк. Это дата старшинства Корниловского полка. Поэтому Корниловцы вправе считать себя самым молодым из полков Российской армии мировой войны и, вместе с тем, самым старым полком Добровольческой армии.

0x01 graphic

20 сентября 1919 года. Корниловцы вступают в Курск.

Художник А. Ромасюков

   Боевое крещение полка
  -- В середине июня Корниловцы вошли в состав XII армии и, сменив заамурцев, получили участок Ямницы -- Повеличе с укрепленным тет-де-поном. Здесь корниловцы приняли участие в общем наступлении 8-й армии, где должны были сыграть роль "толкачей" штурма неприятельской укрепленной полосы в XII корпусе, который они должны были "заразить" своим порывом. Ударники должны были наступать на 10 минут раньше других частей, Корниловцам была дана самая трудная задача.
  -- Свое боевое крещение Корниловцы провели с честью, украсив новыми лаврами доблестную русскую армию. За полтора часа своего наступательного порыва они прорвали укрепленную бетоном и целыми полями проволочных заграждений полосу окопов противника, углубившись в расположение врага на 7 верст и выйдя к изгибу железной дороги Калущ -- Станислав. Конец боя ознаменовался штыковой контратакой германцев на атаковавших Корниловцев. Первые потери Корниловцев: 300 человек, из них 100 заколотых штыками. Первые трофеи: 26 офицеров, 830 солдат пленных, 4 тяжелых и 2 легких орудия.
   Боевой путь
  -- С тех пор Корниловцы выдержали 570 боев в составе полка, не считая отдельных боев батальонов и рот. Бесстрастные цифры говорят о цене крови, которую Корниловцы отдали за родину. Корниловцы потеряли 48 тысяч человек, из них убитыми -- 13500.
  -- Вот распределение этих потерь:

  
  
   Убиты
  
   Ранены
  
   Итого
   Начальников дивизий
   --
   2
   2
   Командиров полков
   4
   15
   19
   Командиров батальонов
   64
   125
   189
   Командиров рот
   472
   1100
   1572
   Младших офицеров
   4781
   11500
   16281
   Ударников
   8327
   21500
   29827
   Военных чиновников
   15
   48
   63
   Докторов
   3
   12
   15
   Сестер милосердия
   8
   26
   34
   Всего
   13674
   34328
   48002

  -- Славный корниловский боевой путь идет через: 1. Ледяной поход; 2. Кубанский поход, Екатеринодар, Ставрополь, Каменноугольный бассейн, Курск, Орел и Мценск. Тяжкий, но жертвенный путь отхода на Дон, Кубань, Новороссийск. Эвакуация в Крым. Снова дни славы на поле боев в Северной Таврии, в Никополь-Александровском районе.
  -- Потом -- отход на Сиваш, севастопольская эвакуация. Тяжелые, незабываемые минуты расставания с Родиной.
  -- Эвакуация из Севастополя положила конец первому периоду боевой истории Корниловцев. Потом следуют: Галлиполи... Болгария... Сербия... Эмигрантское рассеяние... Тяжкие дни трудовой жизни... Горький хлеб изгнания...
  -- Но славный путь жертвенного патриотизма, светлая блистательная боевая история и боевая нерушимая спайка сколотили полковую семью Корниловцев так, что полк не растворился в беженских "нетях" и продолжает жить своею особенною чудесною жизнью в ожидании лучших времен, когда снова развернет перед своим стальным строем свое овеянное славою знамя в новых боях за Россию.
  -- Такой полк, как Корниловский, не может растаять в истории.
  
  

0x01 graphic

"Молодцы корниловцы!"

Агитационный плакат Харьковского отделения ОСВАГ, 1919 год

  
  

"Ледяной поход"

  
  
   9 февраля 1918 г. Корнилов во главе Добровольческой армии выступил в Первый Кубанский поход. Развитие событий на Дону вынудило Добровольческую армию двинуться в Кубанский край для создания на Кубани базы для дальнейшей борьбы с большевиками. "Ледяной поход", проходил в неимоверно тяжёлых погодных условиях и в беспрерывных стычках с красноармейскими отрядами. Несмотря на огромное превосходство красных войск, генерал Корнилов успешно вывел Добровольческую армию (около 4 тысяч человек) на соединение с отрядом Кубанского правительства.
  
   В оценке "большевизма" Корнилов повторял его типичную оценку многими тогдашними социал-демократами. Он сказал: "Не берите мне этих негодяев в плен! Чем больше террора, тем больше будет с ними победы!" Впоследствии он к этой суровой инструкции прибавил: "С ранеными мы войны не ведём!"...
  
   Террор не прятался стыдливо за "стихию", "народный гнев" и прочие безответственные элементы психологии масс -- он шествовал нагло и беззастенчиво.
  
   Это была война "на истребление". По мнению исследователя Белого движения на Юге России В. П. Федюка, "речь шла именно о терроре, то есть насилии, возведённом в систему, преследующем цель не наказания, но устрашения".
  

0x01 graphic

"Знак отличия Первого Кубанского похода", утвержденный ген. Деникиным в 1918 году, одна из самых почитаемых наград в Белой армии

Шкурники

   (Фрагменты из книги П.Н. Врангеля "Записки. Книга первая (ноябрь 1916 г. -- март 1920 г.)
   Врангель: "Армия развращалась, обращаясь в торгашей и спекулянтов. В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом "самоснабжения", оказались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство. К несчастью, пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание бешеных денег которыми производилось на глазах у всей армии.
   На одной из станций я встретил поезд: большое число пульмановских классных и товарных вагонов охранялись часовыми Корниловского ударного полка. Из окон своего вагона я мог наблюдать, как в большом салон-вагоне первого класса, уставленном мягкой мебелью и с пианино у одной из стен, оживленно беседовали несколько офицеров-корниловцев. Я послал своего адъютанта выяснить, что это за состав, и с удивлением узнал, что это поезд Корниловского ударного полка. Такие поезда оказались у большинства воинских частей. Штаб армии, сложив с себя всякие заботы о довольствии войск, предоставил им довольствоваться исключительно местными средствами. Войска наперерыв стремились захватить побольше; что не могло быть использовано для непосредственных нужд частей, отправлялось в тыл для товарообмена и продажи. Огромное число воинских чинов находилось в тылу в длительных командировках по "реализации военной добычи". В войсках вырабатывался взгляд на войну, как на средство наживы. Армия развращалась. Подвижные запасы частей, по мере продвижения на север, быстро увеличивались, обозов не хватало и, при благосклонном попустительстве свыше, под захваченное добро брались подвижные составы. Некоторые части занимали под полковые запасы до двухсот вагонов. С началом отхода награбленное добро поспешно увозилось в тыл, забивая железнодорожные узлы, нарушая и осложняя график важнейших воинских перевозок. Эвакуация велась самым беспорядочным образом, плана, видимо, никакого не было. Спешно отправляемые в тыл всевозможные управления и учреждения не получали никаких указаний о пути следования. Поезда забивали железнодорожные узлы, неделями стояли не разгруженными... Станции были наполнены огромным числом беженцев, главным образом женщин и детей, замерзающих, голодных и больных. По мере продвижения на север все ярче рисовалась жуткая картина развала.
   29-го красные вступили в Харьков. Прибывший из Харькова полковник Артифексов восторженно отзывался о доблести добровольческих частей и чрезвычайно хвалил стойкость и распорядительность командира корпуса. Вместе с тем он докладывал о возмутительном поведении "шкуринцев" -- чинов частей генерала Шкуро, значительное число которых, офицеров и казаков, оказалось в Харькове. Вместо того, чтобы в эти трудные дни сражаться со своими частями, они пьянствовали и безобразничали в Харькове, бросая на кутежи бешеные деньги. Сам генерал Шкуро находился на Кубани в отпуску и ожидался в армии со дня на день. Зная хорошо генерала Шкуро, я считал его присутствие в армии вредным и телеграфировал Главнокомандующему: Армия разваливается от пьянства и грабежей. Взыскивать с младших не могу, когда старшие начальники подают пример, оставаясь безнаказанными. Прошу отчисления от командования корпусом генерала Шкуро, вконец развратившего свои войска. Генерал Врангель. Я принял ряд мер для наведения порядка в тылу. На узловых станциях Кременное, Лиман, Лозовая были учреждены особые комендатуры во главе с генералами или штаб-офицерами, при коих состояли особые военно-полевые суды. Все следующие на юг эшелоны осматривались. Имущество разбиралось и бралось на учет, из боеспособных воинских чинов формировались маршевые команды для отправки на фронт. Уличенных в грабежах, ослушников и дезертиров было приказано немедленно предавать суду и, по утверждению приговора комендантом, таковой приводить в исполнение. Несколько офицеров генерального штаба было послано для производства рекогносцировки позиций -- узлов сопротивления, долженствующих прикрыть узлы железных и грунтовых дорог станций Лиман -- Боровенково -- Ледовая. Распределялись санитарные, интендантские и артиллерийские учреждения.
   Я предоставил в распоряжение генерала Улагая бронепоезд, дабы он мог попытаться проехать к своей коннице и послал ему предписание генералу Мамонтову, коего за "преступное бездействие" отрешал от командования. Со станции Рубежная вернулся офицер, возивший генералу Улагаю пакеты, и принес от последнего донесение. Генерал Улагай доносил, что выезжает для принятия командования конной группой. От проезжавших через Рубежную отдельных офицеров и солдат генерала Мамонтова он имел самые неутешительные сведения о состоянии нашей конницы. Кубанские и терские части окончательно вымотались, было много безлошадных казаков. Донские части, вконец развращенные еще во время рейда генерала Мамонтова в тыл красных, совсем не желали сражаться. Сам генерал Мамонтов, обиженный заменой его генералом Улагаем, сказался больным и выехал в штаб Донской армии, не дождавшись прибытия своего заместителя.
   Армия. Развал войск. Пример. Рапорт генерала Чекотовского - АК. Отъезжая сего числа в разрешенный мне отпуск по болезни, считаю своим долгом доложить Вашему Превосходительству истинное состояние тех полков, с которыми я непрерывно провел долгий боевой период. Постараюсь быть кратким и прошу верить, что в этом докладе нет ни единого слова преувеличения. Конский состав дивизии дошел до полного изнурения. Выйдя в поход в июне месяце, дивизия до сих пор имела 5 -- 6 дней, которые она стояла на месте, но все же готовая каждую минуту к выступлению. Если за эти полгода были случаи ковки, то это были случаи единичные. О зимней ковке не было и речи. В настоящее время лошадь является обузой для всадника, которая на каждом шагу скользит и падает, так как все дороги в настоящее время сплошной лед, а замерзшие вспаханные поля для движения невозможны. Скорость движения полков -- 3 версты в час. Конные батареи впрягли в орудия все, что было возможно, до офицерских лошадей включительно, а офицеры ходят пешком. Чтобы взять какой-нибудь, даже незначительный подъем, для этого первое орудие вывозится на руках, а остальные путем припряжки уносов от других орудий. Имея впереди 20 -- 30-верстный переход, командиры батарей не ручаются, что они дотянут до ночлега, а если этот переход приходится делать с боями, то батареи, несмотря на всю свою доблесть, отличный офицерский и командный состав, являются предметом бесконечных забот ближайшего кавалерийского начальника. Если есть мнение, что в тылу существуют большие пополнения, не использованные частями на фронте, то это несправедливо. Все, что возможно взять из тыла, сколачивается и приводится в полки. Но эти пополнения прибывают частями до 20 -- 50 чел. и за несколько дней незаметно тают. Примером может служить 1-я бригада, которая 28-го числа имела 146 шашек, 29-го ноября, получив пополнение, имела 206 шашек, а сегодня, 2-го декабря, после боя у Ракитной, имеет 141 шашку. При столь ограниченном пополнении и числе рядов кадры офицерского состава гибнут, незаметно исчезают. Примером этому может служить Стародубский дивизион сводного полка 12-й кавалерийской дивизии, где из 24 кадровых офицеров осталось 12 (4 офицера ранено и 8 убито). Единственный полк из шести полков 1-й дивизии, вполне сохранившийся, достигший сравнительно огромного состава, полк 9-й кавалерийской дивизии, который еще в начале октября был отправлен на внутренний фронт и там в сравнительно легкой обстановке, без больших потерь, достиг 9-эскадронного состава по 70 шашек при 50 пулеметах. Зная честное отношение гг. офицеров к делу, я уверен, что если бы была возможность, все части 1-и кавалерийской дивизии сменить полком 9-й кавалерийской дивизии и дать этой дивизии хотя один месяц сроку для пополнения, то она бы вновь представила ту солидную силу, каковой была в начале своего похода. Не желая вводить в заблуждение высшее командование высокими словами "бригада", "дивизия", так как с этими наименованиями даются и задачи, я считаю своим долгом доложить, что 1-я кавалерийская дивизия представляет собой не боевую единицу, способную для выполнения каких-либо боевых задач, а небольшую вымученную часть, которая своею численностью едва ли достигает численности полка слабого состава. Зная, насколько близка регулярная возрождающаяся конница Вашему Превосходительству, ходатайствую о смене, если того позволит обстановка, частей 1-и кавалерийской дивизии сводным полком 9-й кавалерийской дивизии или же об отводе в тыл на пополнение хотя бы побригадно. Даже последняя мера даст возможность дивизии прийти в нормальное состояние и стать против конницы красных, которые, сознав необходимость создания конницы, по-видимому, уделили этому роду оружия много забот и внимания. В заключение своего рапорта позволю себе донести Вашему Превосходительству, что оставление 1-и кавалерийской дивизии в том положении, в котором она находится в данный момент, влечет неминуемо за собой ее полное выбытие из строя и гибель всех тех колоссальных трудов и жертв, которые были принесены для ее возрождения. Станция Борки. 2 декабря. Нр 0185. Чекотовский.
  
  

Смерть генерала Корнилова

  
   (Фрагменты из книги А. Деникина
   "Очерки русской смуты")

  
   С раннего утра 31-го. как обычно, начался артиллерийский обстрел всего района фермы. Корнилова снова просили переместить штаб, но он ответил:
   -- Теперь уже не стоит, завтра штурм.
   Перебросились с Корниловым несколькими незначительными фразами -- я не чувствовал тогда, что они будут последними...
  
   Я вышел к восточному краю усадьбы взглянуть на поле боя: там тихо; в цепях не слышно огня, не заметно движения. Сел на берегу возле фермы. Весеннее солнце стало ярче и теплее; дышит паром земля; внизу под отвесным обрывом тихо и лениво течет Кубань, через головы то и дело проносятся со свистом гранаты, бороздят гладь воды, вздымают столбы брызг, играющих разноцветными переливами на солнце, и отбрасывают от места падения в стороны широкие круги.
  
   Подсели два, три офицера. Но разговор не вяжется, хочется побыть одному. В душе -- тягостное чувство, навеянное вчерашней беседой с Корниловым. Нельзя допустить непоправимого... Завтра мы с Романовским, которому я передал разговор с командующим, будем неотступно возле него...
  
   Был восьмой час. Глухой удар в роще: разметались кони, зашевелились люди. Другой совсем рядом -- сухой и резкий...
   Прошло несколько минут...
   -- Ваше превосходительство! Генерал Корнилов...
   Предо мной стоит адъютант командующего, подпоручик Долинский с перекошенным лицом и от сдавившей горло судороги не может произнести больше ни слова.
   Не нужно. Все понятно.
  
   Генерал Корнилов был один в своей комнате, когда неприятельская граната пробила стену возле окна и ударилась об пол под столом, за которым он сидел; силой взрыва его подбросило по-видимому кверху и ударило об печку. В момент разрыва гранаты в дверях появился Долинский, которого отшвырнуло в сторону. Когда затем Казанович и Долинский вошли первыми в комнату, она была наполнена дымом, а на полу лежал генерал Корнилов, покрытый обломками штукатурки и пылью. Он еще дышал... Кровь сочилась из небольшой ранки в виске и текла из пробитого правого бедра.
   Долинский не докончил еще своей фразы, как к обрыву подошел Романовский и несколько офицеров, принесли носилки и поставили возле меня. Он лежал на них беспомощно и недвижимо; с закрытыми глазами, с лицом, на котором как будто застыло выражение последних тяжелых дум и последней боли.
   Я наклонился к нему. Дыхание становилось все тише, тише и угасло.
   Сдерживая рыдание, я приник к холодеющей руке почившего вождя...
  
   Рок -- неумолимый и беспощадный.
   Щадил долго жизнь человека, глядевшего сотни раз в глаз смерти. Поразил его и душу армии в часы ее наибольшего томления.
   Неприятельская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова, когда он был в ней, и убила только его одного. Мистический покров предвечной тайны покрыл пути и свершения неведомой воли.
  
   Вначале смерть главнокомандующего хотели скрыть от армии до вечера. Напрасные старания: весть разнеслась, словно по внушению. Казалось, что самый воздух напоен чем то жутким и тревожным и что там в окопах еще не знают, но уже чувствуют, что свершилось роковое.
  
   Скоро узнали все.
   Впечатление потрясающее. Люди плакали навзрыд, говорили между собою шепотом, как будто между ними незримо присутствовал властитель их дум. В нем, как в фокусе, сосредоточилось ведь все: идея борьбы, вера в победу, надежда на спасение. И когда его не стало, в сердца храбрых начали закрадываться страх и мучительное сомнение. Ползли слухи, один другого тревожнее, о новых большевистских силах, окружающих армию со всех сторон, о неизбежности плена и гибели.
   -- Конец всему!
  
   В этой фразе, которая срывалась с уст не только малодушных, но и многих твердых людей, соединились все разнородные чувства и побуждения их: беспредельная горечь потери, сожаление о погибшем, казалось, деле и у иных -- животный страх за свою собственную жизнь.
   Корабль, как будто, шел к дну, и в моральных низах армии уже зловещим шепотом говорили о том, как его покинуть.
  
   Было или казалось только, но многие верили, что враг знал уже о роковом событии; чудилось им за боевой линией -- какое-то необычайное оживление; а в атаках и передвижениях большевиков видели подтверждение своих догадок. Словно таинственные флюиды перенесли дыхание нашей скорби в окопы врагов, вызвав в них злорадство и смелость.
  
   Повозка с телом покойного, покрытым буркой, в сопровождении текинского конвоя тихо двигалась по дороге в Еласаветинскую.
   С ней поравнялся ехавший на ферму генерал Алексеев. Сошел с коляски, отдал земной поклон праху, поцеловал в лоб, долго, долго смотрел в спокойное уже, бесстрастное лицо.
  
   Последнее прощание двух вождей, которых связала общность идеи, разъединяло непонятное чувство взаимного личного разлада и соединит через полгода смерть...
  
   В Елисаветинской тело омыли и положили в сосновый гроб, убранный первыми весенними цветами. В виду неопределенности положения армии, надо было скрыть судьбу останков от внимания врагов.
   Тайно, в присутствии лишь нескольких человек, случайно узнавших о смерти Корнилова, станичный священник дрожащим голосом отслужил панихиду по убиенном воине Лавре... Тайно вечером положили гроб на повозку и, прикрыв его сеном, повезли в обозе уходившей армии.
   2 апреля на остановке в немецкой колонии Гначбау предали тело земле. Лишь несколько человек конвоя присутствовало при опускании гроба. И вместо похоронного салюта верных войск, почившего командующего провожал в могилу гром вражеских орудий, обстреливавших колонию. Растерянность и страх, чтобы не обнаружить присутствием старших чинов места упокоения, были так велики, что начальник конвоя доложил мне о погребении только после его окончания. И я стороной, незаметно прошел мимо, чтобы бросить прощальный взгляд на могилу.
  
   Могилу сравняли с землей; сняли план места погребения в трех экземплярах и распределили между тремя лицами. Невдалеке от Корнилова был похоронен молодой друг и любимец его -- Неженцев.
  
   Но судьба, безжалостная к вождю при жизни, была безжалостна и к праху его.
   Когда ровно через четыре месяца Добровольческая армия вошла победительницей в Екатеринодар, и в Гначбау были посланы представители армии поднять дорогие останки, они нашли в разрытой могиле лишь кусок соснового гроба.
   "В тот же день (2-го апреля) -- говорится в описании Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков -- Добровольческая армия оставила колонию Гначбау, а уже на следующее утро, 3 апреля, появились большевики в предшествии разъездов Темрюкского полка. Большевики первым делом бросились искать якобы "зарытые кадетами кассы и драгоценности". При этих розысках они натолкнулись на свежие могилы. Оба трупа были выкопаны и тут же большевики, увидев на одном из трупов погоны полного генерала, решили, что это генерал Корнилов. Общей уверенности не могла поколебать оставшаяся в Гначбау по нездоровью сестра милосердия Добровольческой армии, которая, по предъявлении ей большевиками трупа для опознания, хотя и признала в нем генерала Корнилова, но стала уверять, что это не он. Труп полковника Неженцева был обратно зарыт в могилу, а тело генерала Корнилова, в одной рубашке, покрытое брезентом повезли в Екатеринодар".
  
   "В городе повозка эта въехала во двор гостиницы Губкина на Соборной площади, где проживали главари советской власти Сорокин, Золотарев, Чистов, Чуприн и другие. Двор быль переполнен красноармейцами; ругали генерала Корнилова. Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогли; настроение большевистской толпы повышалось. Через некоторое время красноармейцы вывезли на своих руках повозку на улицу. С повозки тело было сброшено на панель. Один из представителей советской власти Золотарев появился пьяный на балконе и, едва держась на ногах, стал хвастаться перед толпой, что это его отряд привез тело Корнилова; но в то же время Сорокин оспаривал у Золотарева честь привоза Корнилова, утверждая, что труп привезен не отрядом Золотарева, а Темрюкцами. Появились фотографы; с покойника были сделаны снимки, после чего тут же проявленные карточки стали бойко ходить по рукам. С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом. Несколько человек оказались на дереве и стали поднимать труп. Но веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и шумела".
  
   "После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки. Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его. Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю. Тело было привезено на городские бойни, где, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти, прибывших на это зрелище на автомобилях".
   "В один день не удалось докончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами и потом опять жгли".
   "Через несколько дней после расправы с трупом по городу двигалась какая-то шутовская ряженая процессия; ее сопровождала толпа народа. Это должно было изображать "похороны Корнилова". Останавливаясь у подъездов, ряженые звонили и требовали денег на помин души Корнилова".
  
   На крутом берегу Кубани, на месте, где испустил последний вздох вождь Добровольческой армии, поставлен скромный деревянный крест; с ним рядом приютился скоро другой -- над могилой друга -- жены, пережившей его всего лишь на шесть месяцев.
   Носились слухи, что после нашего ухода с Кубани в 1920 году большевики сожгли ферму, сорвали кресты и затоптали могилу.
  
   Безумные люди! Огненными буквами записано в летописях имя ратоборца за поруганную русскую землю; его не вырвать грязными руками из памяти народной.
  
  
  

0x01 graphic

Корабль дураков.

Художник И.Босх.

  
  

Книга "Корабль дураков" стала своеобразным сатирическим "зерцалом": изображая вереницу дураков разных сословий и профессий, собирающихся отплыть в царство глупости, С. Брант обличает невежество и своекорыстие, мир торжества "господина Пфеннига", забвение князьями, попами, монахами, юристами заботы об общем благе.

  

ИТОГИ

  
  

Революционная "переоценка ценностей"

  
   Фрагменты из статьи
   Н. Пятницкого "ЭВОЛЮЦИЯ КРАСНОЙ ВОЕННОЙ ДОКТРИНЫ (1917-1937)" // Сигнал. -- 1937. -- N 19.
  
  -- Октябрьская революция в России выразилась не только в политическом захвате власти, но и в полной "переоценке ценностей". Все требовалось построить заново, по-пролетарски. Все старое без исключения обрекалось на слом.
  -- Особенно это относилось к военному делу. военная наука была сразу же взята под подозрение. Потому 18 лет тому назад Красная армия, оставив без сожаления и трепета изведанные берега военной науки, пустилась в опасное плавание в поисках новых "пролетарских" путей, новой истинной "красной военной доктрины". С тех пор красная военная мысль сделала много извилин.
  
   Революционный энтузиазм и "революция извне"
  -- На заре красной армии, когда была она бедна техникой в самых примитивных ее формах, коммунистическая партия сделала установку на "революционный энтузиазм" голой и полувооруженной армии. Старые специалисты старой армии Свечин, Лигнау, Морозов дали теоретическое обоснование тому "массовому революционному энтузиазму", против которого вся техника прогнившей буржуазии якобы -- ничто.
  -- Потом М. Тухачевский, по мере усиления красных сил, создал идею "революции извне", т.е. поддержки восстаний европейского пролетариата силами Красной армии.
  -- Какурин дал свое имя для обоснования "классовой войны" с "живящими" и "мертвящими" районами действий. "Живящим" районом он называл районы возможного восстания населения противника и содействия "угнетенному пролетариату" частями Красной Армии. Разумеется, "живящими" районами почитались фабрично-заводские центры и области аграрных беспорядков. Теория живо и красиво прочерчивала операционные линии будущих действий Красной Армии в ее заграничных походах по "живящим районам". Увы! Недостаток "живящих районов" заставил забыть эту теорию.
   Увлечение гражданской войной
  -- Успехи на внутренних фронтах и надежды на революции в Европе привели красную армию на путь увлечений гражданской войной. Опыт Мировой войны предавали забвению. появились новые авторитеты -- герои гражданской войны.
  -- Красному полковнику Готовскому пришлось в своих академических лекциях подкреплять научные положения Леера, Клаузевица, Мольтке указаниями быв. вахмистра Буденного, унтер-офицера Криворучко и матроса Дыбенко -- "авторитетов-самородков" гражданской войны.
   Теория "измора"
  -- Однако жизнь брала свое... Ее придушенные, робкие ростки тянулись вверх и выходили наружу. Красная армия стала обрастать техникой. Но для ее использования опыт гражданской войны не давал ничего. Стали присматриваться к опыту Мировой войны. От руководителей армии и командиров потребовалось развитие, понадобилось знание. "Самородков" послали "доучиваться" в военные школы. Но им нужно было просто учиться. "доучивать" неучей было невозможно.
  -- Однако техника Красной Армии тогда была слишком бедна, чтобы "сокрушить" возможных противников, неизмеримо более сильных технически. Свечин попытался в своей "Стратегии" дать идею "измора". Надежды на "мировую революцию" таяли. "Революционный энтузиазм" погасили будни Революции. Исчезла вера в "помощь иностранного пролетариата". "Массы" оказались под сомнением. Верховский стал проповедовать "малую" армию машин. "Массовая армия" была отвергнута. Сгоряча проповедь Энгельса о "милиционных народных армиях" была названа "детскими сказками". Цитадель социализма -- СССР -- еще не слышала подобного поношения своего "святого". Верховского объявили вредителем. За ним в ту же категорию попали Свечин и Какурин. Им запретили писать и изгнали из Академии. И лишь в 1937 году появились в печати после длинного "поста" их имена.
   Разгром военной академии
  -- Жертвами "грехов молодости" оказались почти все "военно-научные теоретики" из старого Генерального штаба: Новицкий, Бонч-Бруевич, Соллогуб, Смысловский, Лигнау и Морозов. Даже бесцветные осторожные С. Каменев и Шапошников должны были воздержаться от выступления в печати.
  -- Новые силы, взращенные революцией, заняли места опальных. Академия наполнилась "неизвестными солдатами" гражданской войны.
  -- На этом бесцветном фоне И. Сталин казался "известным теоретиком социализма", "великим и гениальным вождем" СССР. Его некоторые мысли сделались "заповедями Моисея". Одной из фраз его банальной речи "Большевики должны овладеть техникой" пришлось сделаться руководящей формулой. Начались пятилетки с их "нагнать и перегнать Америку", пришлось повернуться "лицом к Западу". Стали изучать современную технику и опыт Мировой Войны...
  

...Настанут дни, и вихрь кровавый
От нас умчится навсегда,
Взлетит опять орел двуглавый,
И сгинет красная звезда...

Граф Н. Зубов. Крым, 1920 г.

  
   Фрагменты из книги
   Шамбарова В.Е. "Белогвардейщина". -- М.: ЭКСМО-Пресс, 2002
  
   Большевики в 1917 г. совратили Россию, главным образом, обещаниями немедленного выхода из "империалистической бойни". Этим же "плюсом" советская литература частенько пыталась оправдывать все лишения революции и гражданской. Да, мировая война была жестокой. Позиционной, на перемалывание живой силы. Россия потеряла в ней около 2 миллионов человек (правда, в это число входят не только убитые, но и раненые). Революция и гражданская война, спасшие страну от "бойни", унесли, по разным оценкам, 14--15 миллионов жизней. Плюс 5--6 миллионов жертв голода 1921 -- 1922 гг. Итого -- 19--21 миллион погибших. 2 миллиона эмигрировали.
   Маршал Жуков в своих "Воспоминаниях и размышлениях" оценивал боевые потери Красной армии в 800 тыс. убитых и раненых. В более поздних советских изданиях (напр. М. Акулов, В. Петров, "16 ноября 1920 г.", М., 1989 г.) приводится уже другая цифра -- 1 миллион только убитыми. Полагая боевые потери сторон примерно равными, мы увидим, что только на фронтах гражданской Россия понесла урон не меньший, чем на фронтах "империалистической" (уже шедшей к концу). Остальные миллионы жизней -- это голод, эпидемии, разруха и террор. В каких пропорциях они между собой соотносились? А имеют ли здесь смысл пропорции? Эпидемии, вызванные разрухой... Смертность от эпидемий, вызванная недоеданием... Разруха и недоедание, вызванные национализацией и комиссарским хозяйствованием... Куда, например, отнести согнанных со своих мест беженцев, погибавших от тифа и замерзавших на дорогах? Или "буржуев", запертых зимой 1920/21 г. в Крыму на вымирание от голода и болезней? Или голод в Поволжье, вызванный политикой хлебной монополии и продразверстками? Это террор или "естественные" причины?
   Итоги гражданской войны, в конце концов, оказывались трагическими не только для противников, но и для сторонников советской власти. Судьбы тех, кто сражался на красной стороне, вряд ли можно назвать лучшими, чем судьбы белогвардейцев. Еще в ходе войны началась практика устранения "лидеров" -- всех, кто имел какое-то самостоятельное мышление и пользовался авторитетом в народе. И, следовательно, представлял потенциальную опасность для коммунистической верхушки. Автономов, Сорокин, Кочубей, спасавшийся от [622] красного расстрела и угодивший к белым. Едва сумел избежать расправы Махно. В 1920 г., едва завершился разгром Деникина, в результате довольно темной истории расстреляли Б. М. Думенко со всем штабом 2-го кавкорпуса. В феврале 1921 г. арестовали, а 2.04.21 расстреляли командующего 2-й Конармией Ф. К. Миронова. Тут уж даже формального повода и суда не было, просто прикончили в Бутырках, и все. Очевидна причастность к убийству Ленина, 5.03.21 он писал "Секретно. Т. Склянский! Где Миронов теперь? Как дело обстоит теперь? Ленин".
   Из грифа видно, что речь шла не о праздном любопытстве. Впрочем, приговор Миронову вынесли еще в 19-м, но до конца войны он был нужен.
   В 1922 г. при странных обстоятельствах погиб, сбитый машиной, Тер-Петросян (Камо), полезший было в нужды армянского народа. В 1925 г. последовала целая серия смертей. Застрелен Котовский. Убийцу весьма подозрительно выпустили из-под ареста и подставили под пули соратников Котовского. В авиакатастрофе погиб Мясников. При ненужной, но в приказном порядке назначенной операции язвы желудка скончался Фрунзе. Незадолго он писал жене:
   "Я чувствую себя абсолютно здоровым, и как-то смешно не только идти, но даже думать об операции".
   Сбежавший потом за границу секретарь Сталина Бажанов свидетельствовал, что Сталин был причастен к убийству Фрунзе. Но в 25-м фигуру такого масштаба он не смог бы убрать без ведома своих соправителей -- Зиновьева, Каменева, Бухарина. И уж во всяком случае, без ведома Дзержинского. Просто исходя из исторических параллелей (которые большевиками всегда изучались), партийное руководство сочло Фрунзе наиболее подходящей кандидатурой на роль Бонапарта российской революции. Оставлялись кадры типа Буденного, готовые по указке партии слепо рубить кого угодно и ни на какое лидерство заведомо не претендующие.
   В начале 30-х пришел черед троцкистов, а в конце 30-х дождались своей очереди на расстрелы и другие активные участники гражданской войны и революции. А. И. Солженицын писал:
   "Большинство их, стоявших у власти, до самого момента собственной посадки безжалостно сажали других, послушно уничтожали себе подобных по тем же самым инструкциям, отдавали на расправу вчерашнего друга или соратника. И все крупные большевики, увенчанные теперь ореолами мучеников, успели побыть и палачами других большевиков (уж не считая, как прежде того все они были палачами беспартийных). Может быть, 37-й год и нужен был для того, чтобы показать, как малого стоит все их мировоззрение, которым они так бодро хорохорились, разворашивая Россию, громя ее твердыни, топча ее святыни. Россию, где им самим такая опасность не угрожала. Жертвы большевиков с 1918 г. по 1936 г. никогда не вели себя так ничтожно, как ведущие большевики, когда пришла гроза на них. Если подробно рассмотреть всю историю посадок и процессов 1937--1938 гг., то отвращение испытываешь не только к Сталину с подручными, но к унизительно-гадким подсудимым, омерзение к душевной низости их после прежней гордости и непримиримости".
   Действительно, коммунисты попали в свою собственную мясорубку и старательно уничтожали друг друга. В трибуналах 37-го заседали те, кто пошел под трибунал в 38 и 39-м... Расстрелом Тухачевского командовал Блюхер...
   Размышляя об истории нашего государства, можно прийти к заключению, что при ленинском курсе развития период репрессий 30-х годов был закономерен. В той или иной степени, в той или иной форме неизбежен. Ведь кроме подозрительности Сталина и партийной междоусобицы, имелись и другие причины. В 30-х годах вступало в активную жизнь новое поколение, не видевшее воочию ни революции, ни гражданской, ни голода, ни продразверстки. Не только для Сталина, создающего себе новый имидж, но и для всей партии именно в это время требовалось создание новой истории -- чистой, светлой и благородной. Как раз в 30-х резко меняется литература, от откровенного описания в 20-х красных жестокостей, заведомо оправданных "классовым подходом", -- к описанию красной непорочности. А создание новой истории требовало устранения нежелательных свидетелей и самых активных участников террора в гражданскую. Именно они составили столь заметную плеяду жертв -- Смилга, Дыбенко, Бела Кун, Лацис, Петерс, Уншлихт, Тухачевский и др. Подтверждением этой версии служит подмеченная Солженицыным закономерность -- периоды репрессий против "старых партийцев" в разных социалистических странах наступали примерно через одинаковые промежутки времени после прихода коммунистов к власти (например, "культурная революция" в Китае).
   **
   Белое Движение первым на планете столкнулось с таким порождением XX века, как тоталитаризм. И первым начало то, что сейчас мы называем "борьбой за права человека". Ведь если разобраться, то именно за права человека -- на жизнь, на собственность, на гражданские свободы -- оно сражалось и погибало.
   Ранее уже говорилось, что преемник белых армий, Русский Общевоинский Союз, не был политической партией, а мыслился лишь как форма сохранения до лучших времен кадров российской армии, в качестве силы, способной возродить отечество. Уже в 30-е годы, по мере старения белого офицерства и генералитета, эта задача начала теряться. Кроме того, корни РОВС находились в гражданской войне, в Ледяных и Кубанских походах, Каховках и Волочаевках. Он жил этим прошлым и неминуемо нес на себе груз этого прошлого -- старых заслуг и грехов, старых авторитетов и личных отношений, старых взглядов и оценок, старых приязней и неприязней. И в 1930 г. от него отпочковалась другая организация -- Национальный Союз Русской Молодежи (позже -- Национальный Союз Нового Поколения, еще позже -- Народно-Трудовой Союз), созданный "вторым поколением" эмиграции -- подрастающими детьми белогвардейцев, взрослеющей молодежью. Чтобы отгородиться от прошлого, разделившего белоэмиграцию на множество групп и течений, при образовании Союза были введены возрастные ограничения, в него принимали только лиц не старше 1895 г. рождения -- тех, кому в гражданскую было 20--25. Взяв у РОВС лишь главную суть -- продолжение борьбы с коммунистическим режимом, и цель -- возрождение России на здоровых государственных началах, новый союз стал уже организацией политической. Это тот самый НТС, который в течение 60 лет всеми силами старался способствовать духовному, нравственному и политическому пробуждению России, с которым так долго и безуспешно боролся КГБ и который дожил до крушения коммунизма. Но это уже другая история...
   А история Белой гвардии завершилась. В 1921 г., когда разбитые войска Врангеля были выброшены из России в Константинополь и беженские лагеря, крымский журналист А. А. Валентинов писал:
   "И казалось, какой-то насмешкой звучали звонкие и красивые слова последних приказов Русской армии для всех этих несчастных, исковерканных, издерганных людей. Европа, которую они защищали столько времени, не сумела и не захотела их понять. Так, пожалуй, им и в самом деле остается лишь одно: смело ждать суда будущей России".
   Их "будущая Россия" -- это мы с вами...
  
  
  

0x01 graphic

  

Казаки у горной речки. 1892.

Художник Рубо Франц Алексеевич (1856-1928)

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023