ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Герой, служащий для Отечества

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Военачальник суворовской школы.

ГЕРОЙ, СЛУЖАЩИЙ ДЛЯ ОТЕЧЕСТВА...

   Наполеон назвал Я.П. Кульнева "одним из лучших генералов русской кавалерии".

Из "Воспоминаний о Кульневе" Д. Давыдова

  
   <...>
   О Кульневе много и многие говорили, даже писали и печатали, - всякий по-своему, всякий как слыхал о нем, или видал его мимоходом. Некоторые полагали его необыкновенным воином, достойным высших степеней, а потому и командования большими армиями, - другие только храбрым, но без образования человеком, неучем и грубым гусаром.
   Прежде чем сказать несколько слов о Кульневе, я предъявляю права мои на доверенность читателя к словам моим.
   Я познакомился с Кульневым в I804 году, во время проезда моего через г. Сумы, где стоял Сумской гусарский полк, в котором Кульнев служил майором. Знакомство наше, - хотя он был меня старее ровно 2I годом, - знакомство наше превратилось в приязнь, в продолжение войны I807 года в восточной Пруссии. <...>
  
   Историческая справка
   Кульнев родился в I763 году. В 7-летнем возрасте Яков Кульнев был определен отцом на учебу в Сухопутный кадетский корпус. В 1785 г. он на-чал службу в Петербургском драгунском полку. В составе полка он принял участие в русско-турецкой войне 1787 --1791 гг. и отличился при взятии Бендер. В 1794 г. Кульневу довелось действовать под нача-лом А.В.Суворова в военной кампании против польских повстанцев, сражаться под Кобрином, Крупчицами, Брест-Литовском, Варшавой. Великий полководец навсегда стал его кумиром, он всегда говорил о нем с обожанием и восторгом.
  
   Кульнев знал удовлетворительно артиллерийскую науку и основательно полевую фортификацию, теоретически и практически. Он порядочно изъяснялся на языках французском и немецком, хотя писал на обоих часто ошибочно, но познания его в истории, особенно русской и римской, были истинно замечательны.
   Военный человек, и еще гусар, он не хуже всякого профессора знал хронологический порядок событий, и соотношения между собой единовременных происшествий, выводил из них собственные заключения, полные здравого смысла и проницательности, и любил предлагать подвиги некоторых русских и римских героев в пример молодым офицерам, служившим под его начальством.
   Слог приказов, отдаваемых им войскам своим, рапорты начальству, усиленные и быстрые переходы отрядов, ему вверяемых, и притом некоторые странности в образе жизни его, приватные и явные, принимаемы были за подражание Суворову. Это напрасно. Служа при этом великом человеке во время польской войны 1794 года, Кульнев платил ему, подобно всем русским воинам, дань удивления; он, можно сказать, боготворил его и всегда говаривал о нем со слезами восторга, но никогда не старался подражать ему ни в каких странностях. Он был одарен слишком сметливым умом, чтобы решиться на подражание причудам, которые искупаются одними только гениальными качествами и бессмертными подвигами. Кульнева причуды происходили от его веселого нрава, никогда, ни от чего не унывающего и от неподдельной . самобытной оригинальности его характера.
   Суровый образ жизни предпочтен им был роскошному образу жизни, от большого приличия первого солдатскому быту. К тому же, ему и не из чего было роскошествовать. Из скудного жалованья майорского, а потом из весьма, в то время, недостаточного жалованья - полковничьего и генерал-майорского, -- он ежегодно и постоянно до конца своей жизни уделял треть на содержание дряхлой и бедной своей матери, о чем знает весь город Люцин, где она жила. Другую треть употреблял он на необходимые потребности для военного человека: на мундиры, содержание верховых лошадей, конной сбруи и пр.; наконец, последнюю на пищу себе. Эта пища состояла из щей, гречневой каши, говядины, или ветчины, которую он очень любил. Всего этого готовилось у него ежедневно вдоволь, на несколько человек. "Милости просим", -говаривал он густым и громким голосом, - "милости, только каждого гостя со своим прибором, ибо у меня один". Питейным он, подобно того времени гусарским чиновникам, не пресыщался: стакан чаю, с молоком по утру, вечером с ромом; чарка водки перед завтраком, чарка перед обедом, для лакомства рюмка наливки, - а для утоления жажды вода или квас: вот все питейное, которое употреблял Кульнев в продолжение суток. На водку он был чрезмерно прихотлив, и потому сам гнал и подслащивал ее весьма искусно. Сам также заготавливал он разного рода закуски, и был большой мастер мариновать рыбу, грибы и пр., что делывал он даже в продолжение войны, в промежутках битв и движений. "Голь на выдумки хитра", - говаривал он, подчитвая гостей, - я, господа, живу по-докихотски , странствующим рыцарем печального образа, без кола и двора; подчую вас собственным стряпаньем и чем Бог послал".
   Это отчуждение от роскоши, этот избранный им скромный род жизни давали ему более, чем людям богатым, но увлеченным прихотями сластолюбия и расточительности, средств помогать неимущим. Независимо от этого средства, Кульнев обращал самую службу свою на вспомоществование своим родственникам. Получив однажды известие о крайности, в коей находилась мать его, и видя необходимость послать ей пять тысяч рублей, он, после куортанской победы, в которой особенно отличился, просил графа Каменского заменить этою суммой генерал-майорский чин, назначенный ему в представлении об отличившихся. Граф согласился. Сумма была прислана Кульневу, и немедленно отослана им бедной и обожаемой им старушке. В другой раз, во время турецкой войны, получил он Высочайшее награждение по I.000 рублей ассигнациями в год, на двенадцать лет, и передал право это малолетней родной племяннице, крестнице своей, с тем, чтобы эти деньги высылаемы были из Кабинета в Опекунский совет, и хранились там до ее замужества.
   Но этого мало. Благодеяния его не ограничивались одним кругом родственников его. Они простирались далее, хотя в другом виде. Пленные неприятели обретали в нем заступника и утешителя. Французский генерал Сень-Женье, взятый им в плен под Друею в I8I2 году, залился слезами, услыша об его смерти. Левенгельм, Клерфельд, и все офицеры и солдаты финские и шведские, познавшие участь плена во время войны с Финляндией, отзывались с восторгом об его рыцарских поступках и не переставали питать к нем чувства живейшей благодарности.
   Жители области, в коей воевал Кульнев, не подвергались ни оскорблениям, ни разорению от солдат его; мало в чем разнился образ жизни их во время войны с образом их жизни в мирное время. Молва об его великодушии разносилась повсюду. Когда, по завоевании северной Финляндии, он приехал в Або и вошел на бал князя Багратиона, все сидевшие в зале абовские жители обоего пола, узнав, что то был Кульнев, встали со своих мест, танцевавшие остановили танцы, и все общество подошло к нему, с изъявлением благодарности за сохранение спокойствия и собственности жителей той части Финляндии, где он действовал. Всему этому я был очевидным свидетелем.
   Но странное дело! - Воин, до того сочувствовавший всякому страждущему существу, что крик птицы или скота, которых резали на бивачных кухнях вблизи куреня его, отвращал его от пищи на целые сутки и более - этот самый воин был ненасытим зрелищем погибавших в сражении воинов и неукротим в гневе на подчиненных ему офицеров за малейший проступок их в военном деле. Последним не было пощады. Грозные на счет их приказы, злые, насмешливые им выговоры, внушаемые ему умом, склонным к язвительности и едкости, делали службу под его начальством не всегда приятною, часто нестерпимою.
   Но грабительство мирных жителей нижними чинами доводило его до такого исступления, что нужны были слова его истинных друзей - и то после первого взрыва и наедине с ними, - чтобы воздержать его от бесчеловечной жестокости с виновными. Зато попечительность его о пище и благосостоянии солдата, как в военное, так и в мирное время простирались за пределы обыкновенной попечительности . "Солдат должен быть чист честью, - говаривал он, -а чтобы иметь право воздерживать его от похищения чужого добра, надо, чтобы он ни в чем не нуждался; у голодного брюха нет уха".
   Начальствуя над авангардами, Кульнев был неусыпен в надзоре за неприятелем и говаривал: "Я не сплю и не отдыхаю для того, чтобы армия спала и отдыхала". И подлинно, он почти не спал и не отдыхал. Он, можно сказать, надевал на себя одежду при начатии войны и снимал ее при заключении мира. Все разоблачение его на ночной сон состояло в снятии в себя сабли, которую клал у изголовья. Только в течение дня, по возвращении дальних разъездов, с уведомлением о далеком расстоянии неприятеля и о бездействии оного, - только тогда он позволял себе умыться и переменить белье. После того, немедленно и в ту же минуту, опять надевал на себя одежду, и в ней провожал ночь, имя коня оседланным у балагана или куреня своего. При первом известии с передовой цепи о выстреле, или о движении неприятеля, Кульнев являлся, с одним только ординарцем, или вестовым, к той части цепи, откуда слышан был выстрел, или где примечен был неприятель.
   Там, на самом месте происшествия и своими собственными глазами, он видел, нужно ли подымать весь авангард, или часть оного, и стоит ли тревога эта, чтобы будить и тревожить всю армию, к коему принадлежал авангард, им командуемый. Во время ночи, каждый возвратившийся начальник разъезда должен был будить его и доносить, видел или не видел, встретил или не встретил неприятеля, все равно. Число разбудов этих доходило иногда до 7 и 8 в продолжение ночи; а так как я жил с ним в одном балагане, или у одного куреня, то часто разъездные, не знания, кто из нас в котором углу спит, будили меня вместо Кульнева, и тем по целым ночам не давали мне покоя, - что было истинно невыносимо.
   Я уже сказал о взыскательности Кульнева за грабительство, производимое иногда нижними чинами; взыскательность эта простиралась и на счет недостатка стойкости их в сражениях. Он был жестоко строг с теми солдатами, которые уклонялись от неприятельских выстрелов, и оставляли свои места. Для прекращения такого зла, он бдительно надзирал, чтобы застрельщики и артиллеристы, первые не оставляли своевольно орудий с мест своих, под предлогом недостатка патронов и зарядов. Те, которые выстреляли свои патроны, или заряды, должны были оставаться на своих местах не стреляя, до раздачи запасных патронов и зарядов, предварительно для сего назначенными командами, коих долг был находиться позади цепи, или батареи. Это было необходимо в Финляндии, где все сражения были огнестрельные, и проходили в лесистых местах, усыпанных огромными скалами. Это было необходимо на войне, в которой полки наши, потерпевшие в Австрии и в восточной Пруссии, были полны рекрутов, непривычных к бою. Случалось, что некоторые из них, пользуясь местностью, закрывавшей их от надзора офицеров и старых солдат, уходили в парк, для снабжения себя новыми патронами.
   Распорядок Кульнева прекратил это неустройство. Он приказал, чтобы люди до раздачи запасных патронов и зарядов оставались на своих местах, с пустыми ружьями, сумами и артиллерийскими ящиками; следственно без возможности отвечать неприятельским выстрелам своими собственными выстрелами, принудил их быть бережливее в растрате патронов и снарядов и стрелять с большой меткостью.
   Чтобы окончательно изобразить Кульнева, прибегаю к самому ему, выписывая несколько строк из его писем и приказов.
   После I0-ти летней службы в майорском чине, без надежды на производство в следующий чин, и уже на 42 году жизни, Кульнев решился оставить службу. Он писал к родному брату своему в начале I805 года:
   "Признаюсь тебе, что сия война остается последним моим поприщем. Я не упущу случая, и буду служить в ней как верный сын отечества. После удалюсь в общую нашу деревушку Болдырево. Мне скучно стало не видать перемены в службе моей".
   Но тут как бы взыграло солдатское сердце. Он, опомнясь, продолжает:
   "Впрочем, la guerre a ses faveurs ainsi que ses disgraces; надо во всем полагаться на волю Божию".
   "Для чести и славы Родины, равно и для подпоры несчастного нашего семейства, я не буду щадить живота моего".
   <...>
   Приказ офицеру, занимавшему пост близ Вазы в I808 году:
   "... Ежели бы у вас осталось только два человека, то честь ваша состоит в том, чтобы иметь неприятеля всегда на глазах и обо всем меня уведомлять. Впрочем, старайтесь отстаивать пункт, который вы защищаете, до самого нельзя; к ретираде всегда есть время, к победе редко".
   Приказ по отряду, того же года:
   "Разные пустые бабьи слухи отражать духом твердости. Мы присланы сюда не для пашни; у Государя есть много крестьян на это; честь и слава наша жатва; чем больше неприятеля, тем славнее. Иметь всегда на памяти неоднократно уже повторяемые мною слова: честная смерть лучше бесчестной жизни".
   <...>
   Приказ 9-го июня I808 года:
   "Быть готову к движению. Людей никуда не отлучать; придать силы им кашицею. Провиантских много наскакало; требовать от них все, что следует, а не дадут, - рапортовать мне. Кормленный солдат лучше десяти тощих: предполагать маршу нельзя; пойдем на тридцать верст, а очутимся за сто".
   <...>
  
   Историческая справка
   В Отечественную войну Кульнев состоял в армии графа Витгенштейна и был смертельно ранен. Кульнев считался образцовым начальником авангарда и арьергарда. Вполне бескорыстный, строгий к себе и подчиненным, он был любим солдатами за отеческую заботливость о них.
  
   Из письма к брату:
   "Если я паду от меча неприятельского, то паду славно. Я почитаю счастием пожертвовать последнею каплею кровью моей, защищая отечество".
   Как Кульнев чувствовал, как говорил, так он и сделал. Спустя несколько дней после этого письма, в сражении под Клястицами, ядро оторвало ему обе ноги; он упал и, сорвал с шеи своей крест Св. Георгия, бросил окружившим его, сказав им:"Возьмите ! Пусть неприятель, когда найдет труп мой, примет его за труп простого, рядового солдата, и не тщеславится убитием русского генерала".
   <...>
  
   Время подтвердило правоту слов Кульнева:
  
   "Герой, служащий отечеству, никогда не умирает и в потомстве воскресает".
  
   Историческая справка
   На месте гибели Кульнева воздвигнут памятник. В 1831 г. прах Кульнева был перевезен в село Ильденберг, Режицкого уезда, Витебской губернии, и над ним воздвигнут храм. В 1911 г. ближайшая к его могиле станция Северо-Западной железной дороги переименована в "Кульнево".
  
   Источник:
  
   Д. Давыдов. Вспоминания о Кульневе. - В кн.: Давыдов Д. Соч. - СП б., I848.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023