ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Глас народа": 1812-1941-2015

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

Военный совет в Филях (1880).

Художник Алексей Данилович Кившенко

И. Баграмян

"Глас народа": 1812-1941-2015

("Не заниматься исканием рубежей для отступления; надо искать и найти пути для контратаки")...

(фрагменты из кн. "Так начиналась война")

Стало очевидно, что войскам фронта, рассеченным вражескими клиньями, будет все труднее удерживать рубеж по Днепру. Им пришлось бы продолжать оборону в полной изоляции от остальных сил Красной Армии.

Полковник Захватаев при встрече рассказывал мне, как в ночь на 11 сентября они с генералом Тупиковым пришли к командующему фронтом.

У Кирпоноса в это время находились члены Военного совета Бурмистенко и Рыков.

Начальник штаба доложил обстановку. Вывод его сводился к тому, что надо, пока не поздно, выводить войска на линию реки Псел, где уже был подготовлен тыловой оборонительный рубеж.

Доводы Тупикова были вескими.

После всестороннего обсуждения Военный совет фронта решил направить в Ставку телеграмму такого содержания:

"Танковая группа противника прорвалась в Ромны, Грайворон. 40-я и 21-я армии не могут ликвидировать эту группу. Требуется немедленная выброска войск из Киевского укрепленного района на пути движения противника и общий отход войск фронта на рубежи, доложенные Вам. Прошу санкцию по радио".

В ожидании ответа Ставки генерал Кирпонос и его штаб занялись восстановлением линии фронта, которая оказалась разорванной на ряде участков.

Командующие 21-й и 40-й армиями получили распоряжение стянуть в ударные группы как можно больше сил и встречными ударами на Бахмач сомкнуть фланги войск. Командующим 21, 5 и 37-й армиями приказано ликвидировать бреши в своих полосах обороны. Особое внимание командование фронта уделило упрочению положения на остерском направлении, чтобы не допустить обхода Киева с северо-востока, по левому берегу Днепра.

К Остеру из Киевского укрепрайона перебрасывалась 147-я стрелковая дивизия полковника С. К. Потехина.

-- Что еще можно послать в этот район?

На этот вопрос командующего Тупиков ответил, что в районе Киева для борьбы с диверсантами оставлен моторизованный батальон дивизии НКВД и только что сформировано два партизанских отряда.

Кирпонос приказал и их двинуть в бой.

Но это было каплей в море.

-- Это все равно, что лопатой заделывать брешь в Днепровской плотине, -- с горечью заметил Тупиков.

Примерно во втором часу ночи начальник войск связи фронта Добыкин доложил Кирпоносу, что на проводе Москва.

Маршал Б. М. Шапошников, возглавлявший в то время Генеральный штаб, сообщил: "Ставка Верховного Главнокомандующего считает, что необходимо продолжать драться на тех позициях, которые занимают части Юго-Западного фронта, как это предусмотрено нашими уставами".

Начальник Генерального штаба высказал ряд рекомендаций по разгрому прорвавшихся группировок противника, но не разрешил взять из Киевского укрепленного района ни одной дивизии.

Кирпонос связался с Буденным и попросил его разъяснить начальнику Генерального штаба, что малейшее промедление с отводом войск фронта грозит роковыми последствиями.

Спустя несколько часов произошел разговор Буденного с Шапошниковым.

Начальник Генштаба стоял на своем.

Тогда Буденный передал в Ставку следующую телеграмму:

"Военный совет Юго-Западного фронта считает, что в создавшейся обстановке необходимо разрешить общий отход фронта на тыловой рубеж. Начальник Генерального штаба маршал товарищ Шапошников от имени Ставки Верховного Главнокомандования в ответ на это предложение дал указание вывести из 26-й армии две стрелковые дивизии и использовать их для ликвидации прорвавшегося противника из района Бахмач, Копотоп. Одновременно товарищ Шапошников указал, что Ставка Верховного Командования считает отвод частей Юго-Западного фронта на восток пока преждевременным. Со своей стороны полагаю, что к данному времени полностью обозначились замыслы противника по охвату и окружению Юго-Западного фронта со стороны Новгород-Северского на юг и от Кременчуга на север. Для противодействия этому замыслу необходимо создать сильную группу войск. Юго-Западный фронт сделать этого не в состоянии.

Если Ставка Верховного Командования в свою очередь не имеет возможности сосредоточить в данный момент такую сильную группу, то отход для Юго-Западного фронта является вполне назревшим. Мероприятие, которое должен провести Военный совет фронта в виде выдвижения двух дивизий из 26-й армии, может только являться средством обеспечения. К тому же 26-я армия становится крайне обессиленной. На 150 километров фронта остаются только три стрелковые дивизии. Промедление с отходом Юго-Западного фронта может повлечь к потере войск и огромного количества материальной части. В крайнем случае, если вопрос с отходом не может быть пересмотрен, прошу разрешения вывести хотя бы войска и богатую технику из Киевского УР, эти силы и средства, безусловно, помогут Юго-Западному фронту противодействовать окружению".

Судя по рассказам Тупикова, Захватаева и по сохранившимся записям переговоров, С. М. Буденный пристально следил за развитием событий на нашем фронте.

То и дело он вызывал на провод Кирпоноса или Тупикова, интересовался, что делается в районах Конотопа и Ромн, как командование фронта рассчитывает задержать Гудериана до подхода дивизий Костенко, что делается для вывода войск 5-й армии из окружения.

В этот день между Буденным и Кирпоносом состоялся и такой разговор.

-- Как вы намереваетесь организовать снабжение войск, если противник перережет коммуникации фронта? -- поинтересовался главком.

-- Подвоз будет осуществляться только по южной магистрали, -- ответил Кирпонос.

-- Вы меня не поняли. Я знаю, что северная магистраль перерезана. А что будете делать, когда перережут и южную?

-- Остается один путь -- самолеты.

-- Авиация не сможет обеспечить такую массу войск, -- возразил Семен Михайлович. -- Нужно, следовательно, уже сейчас вести самую строгую экономию в расходовании боеприпасов и продовольствия.

Когда аппарат умолк, Кирпонос сказал Бурмистенко:

-- Легко сказать -- навести строгую экономию. С продовольствием еще куда ни шло. Можем до предела сократить паек, бойцы поймут нас. Но как заставить экономить боеприпасы, когда на всем фронте фашисты лезут как бешеные волки, почуявшие добычу?!

Весь остаток дня прошел в хлопотах по затыканию бесчисленных брешей в 800-километровой линии фронта, по вызволению попавших в окружение отдельных соединений 5-й и 21-й армий.

Вечером 11 сентября Кирпоноса вызвала Москва.

Командующий фронтом в сопровождении Бурмистенко, Рыкова, Тупикова и Захватаева поспешил в аппаратную.

На этот раз на проводе был сам Верховный Главнокомандующий.

Поздоровавшись, Сталин заявил:

"Ваше предложение об отводе на рубеж известной вам реки мне кажется опасным".

Он сослался при этом на неудачи, когда войска фронта отходили за Днепр.

"Какая гарантия, что то же самое не повторится теперь? Это первое. А потом второе: в данной обстановке на восточном берегу Днепра предлагаемый вами отвод войск будет означать окружение наших войск, так как противник будет наступать на вас не только со стороны Конотопа, то есть с севера, но и с юга, то есть со стороны Кременчуга, а также с запада, так как при отводе наших войск с Днепра противник моментально займет восточный берег Днепра и начнет атаки. Если конотопская группа противника соединится с кременчугской группой, вы будете окружены..."

Кирпонос не сводил глаз с медленно тянувшейся ленты.

"Как видите, ваши предложения о немедленном отводе войск без того, что вы заранее подготовите рубеж по реке Псел, во-первых, и, во-вторых, поведете отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Брянским фронтом, -- повторяю, без этих условий ваши предложения об отводе войск являются опасными и могут привести к катастрофе. Какой же выход? Выход может быть следующий.

Первое. Немедленно перегруппировать силы хотя бы за счет Киевского укрепрайона и других войск и повести отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Еременко, сосредоточив в этом районе девять десятых авиации. Еременко уже даны соответствующие указания. Авиационную же группу Петрова мы сегодня специальным приказом передислоцируем на Харьков и подчиним Юго-Западному направлению.

Второе. Немедленно организовать оборонительный рубеж на реке Псел или где-либо по этой линии, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на север и на запад и отведя пять-шесть дивизий на этот рубеж.

Третье. По исполнении этих двух пунктов, и только после исполнения этих двух пунктов, то есть после создания кулака против конотопской группы и после создания оборонительного рубежа на реке Псел, словом, после всего этого начать эвакуацию Киева. Подготовить тщательно взрыв мостов. Никаких плавсредств на Днепре не оставлять, а разрушить их и после эвакуации Киева закрепиться на восточном берегу Днепра, не давая противнику прорваться на восточный берег. Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления".

В аппаратной наступила тишина.

Своей железной логикой Верховный Главнокомандующий мог обезоружить кого угодно.

Даже Тупиков растерялся. Впоследствии он говорил мне, что, когда следил за лентой, у него возникла мысль: надо воспользоваться предложением, для начала отвести на рубеж по реке Псел пять-шесть дивизий и значительные силы артиллерии. Это и явилось бы началом отвода войск фронта на новый рубеж. Ведь, по существу, Сталин не возражал против отхода, а предлагал лишь надежно обеспечить его организацией обороны по реке Псел...

Но всех ошеломили последние слова Верховного:

"Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления".

По свидетельству Захватаева, побледневший Кирпонос дважды вслух зачитал эту фразу. Спросил членов Военного совета:

-- Ну, что скажете, товарищи?

Рыков молча теребил свою пышную шевелюру.

Бурмистенко тихо произнес:

-- Раз нельзя отходить, мы и не будем настаивать на уходе с Днепра.

Время шло, а на другом конце провода Сталин ждал ответа.

Кирпонос стремительно повернулся к бодистке:

-- Передавайте!

Говорил он медленно, словно процеживал каждое слово:

-- У нас и мысли об отводе войск не было до получения предложения дать соображения об отводе войск на восток с указанием рубежей, а была лишь просьба в связи с расширившимся фронтом до восьмисот с лишним километров усилить наш фронт резервами...

Захватаев потом рассказывал, что Тупиков, слушая Кирпоноса, схватился за голову.

Кирпонос, кинув на него удивленный взгляд, продолжал диктовать глухим голосом:

-- По указанию Ставки Верховного Главнокомандования, полученному в ночь на одиннадцатое сентября, снимаются из армии Костенко две стрелковые дивизии с артиллерией, перебрасываются по железной дороге на конотопское направление с задачей -- совместно с армиями Подласа и Кузнецова уничтожить прорвавшуюся в напраплении Ромны мотомеханизированную группу противника. Из КиУРа, по нашему мнению, пока больше брать войск нельзя, так как оттуда уже взяты две с половиной дивизии для черниговского направления. Можно будет из КиУРа взять лишь часть артиллерийских средств. Указания Ставки Верховного Главнокомандования, только что полученные по аппарату, будут немедленно проведены в жизнь. Все.

Сам того не замечая, Кирпонос неожиданно отказался от всего, о чем просил совсем недавно.

Это сразу поняли все, кто стоял рядом. И конечно, уж никак не ускользнуло от внимания Сталина.

Снова застучал аппарат.

Слова на ленте -- тяжелые, как слитки:

"Первое. Предложение об отводе войск Юго-Западного фронта исходит от вас и от Буденного, главкома Юго-Западного направления. Вот выдержки из донесения Буденного от 11 числа..."

И далее последовали фразы из знакомой уже читателю телеграммы Буденного, в которой тот, ссылаясь на просьбу Военного совета фронта, со всей присущей ему прямолинейностью и решительностью настаивал на немедленном отводе войск Юго-Западного фронта.

Аппарат смолк, словно говоривший на том конце провода хотел дать своему собеседнику хоть немного собраться с мыслями.

А затем лента потекла снова:

"Как видите, Шапошников против отвода частей, а главком за отвод, так как и Юго-Западный фронт стоял за немедленный отвод частей..."

В заключение уже безапелляционный приказ:

"...Киева не оставлять и мостов не взрывать без особого разрешения Ставки. До свидания".

Кирпонос, вытирая вспотевший лоб, ответил:

-- Указания ваши ясны. Все. До свидания.

Махнув с досадой рукой, он выбежал из аппаратной.

-- Что теперь делать? -- спросил Тупиков у Бурмистенко.

-- Нужно думать, Василий Иванович. Приказ есть приказ.

-- Если бы думы плодили силы! А когда сил нет, то, сколько ни думай, ничего не поможет.

На следующий день мы узнали, что Ставка освободила Буденного от поста главнокомандующего войсками Юго-Западного направления и назначила вместо него Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко.

Поскольку 38-я армия 12 сентября получила приказ прекратить наступление, пребывание здесь представителей командования фронта потеряло смысл.

Генералы Парсегов, Вольский, полковник Лозовой-Шевченко, я и сопровождавшие нас офицеры собрались на командном пункте армии.

Посовещавшись, решили обратиться к главкому направления с просьбой откомандировать нас в распоряжение штаба фронта. Связались с начальником штаба направления генерал-майором А. П. Покровским.

Поздно вечером был получен ответ: главком приказал оставаться на месте и продолжать оказывать помощь в управлении войсками 38-й армии.

К счастью, связь со штабом фронта еще действовала.

Мне с большим трудом удалось вызвать генерала Тупикова к аппарату Морзе. Связь была плохой. Однако я все же успел объяснить генералу положение дел. Он обещал "нажать на все клавиши". Не знаю уж, каким образом это сделал мой начальник, но утром 13 сентября из штаба главкома было передано -- нам разрешается выехать в штаб фронта.

Вскоре Вольский с сопровождавшими его офицерами и я со своим помощником майором Савчуком и старшим лейтенантом Ильей Бохоровым, моим адъютантом, сели в машины и взяли курс на Решетиловку, где размещался один из передовых пунктов связи штаба главкома.

Мы надеялись узнать, как можно проскочить к своим. Парсегов и Лозовой-Шевченко должны были присоединиться к нам несколько позже.

По дорогам следовали разрозненные подразделения, оторвавшиеся от своих частей обозы, тыловые учреждения.

Обстановки, как это часто случается при отходе, толком никто не знал.

Недалеко от Решетиловки мы наткнулись на обоз 297-й стрелковой дивизии.

От одного из командиров узнали, что в Решетиловку начали прибывать машины штаба 38-й армии.

Это меня чрезвычайно удивило: ведь штаб, по нашим сведениям, был отрезан войсками Клейста вместе с правофланговыми дивизиями армии. Как он оказался здесь, на левом берегу реки Псел?

В Решетиловке мы с трудом разыскали пункт связи штаба главкома.

Здесь нас огорчили: все дороги, по которым можно было бы добраться до штаба фронта, уже перехвачены противником.

Нам передали приказание главкома направления -- до особого распоряжения задержаться в Решетиловке и заняться наведением порядка в выходящих из окружения войсках и организацией обороны этими силами.

Немедленно приступаем к выполнению приказа.

Генерал Вольский выехал в район, где должны были сосредоточиваться две танковые бригады, перебрасываемые с левого фланга армии, а я начал разыскивать штаб 38-й армии.

Мне указали на хату на окраине Решетиловки.

Здесь я и нашел начальника штаба 38-й армии генерал-майора Виталия Николаевича Символокова.

Мы с ним в тридцатых годах учились в Академии имени М. В. Фрунзе. Но пришлось временно забыть о старой дружбе. Я довольно сурово стал допытываться, почему штаб оказался в отрыве от своих войск.

Символоков заявил, что штаб вышел из окружения не один.

Вместе с ним прорвались 297-я стрелковая дивизия во главе с полковником Г. А. Афанасьевым и часть сил 37-й кавалерийской дивизии полковника Г. М. Ройтенберга. Остальные части кавдивизии и 97-я стрелковая дивизия полковника Ф. В. Мальцева, как потом выяснилось, отошли на правый берег реки Суда и заняли там оборону. Командующий фронтом 13 сентября подчинил их командующему 26-й армией.

Генерал рассказал, что самым трудным при выходе из окружения оказалось форсирование реки Псел.

-- Переправочных средств никаких, а немцы прочно захватили все мосты. У нас колонна машин и подвод. Что тут делать? Решили ночной атакой захватить переправу. И захватили. Враг бесновался, но мы удерживали мост, пока не прошел последний боец. А потом взорвали.

Сейчас штаб армии организует оборону по реке Псел, но сил пока очень мало.

Символоков смог выставить лишь небольшие заслоны до села Великая Богачка, а дальше фронт прерывался. Таким образом, направление на Полтаву с северо-запада оставалось открытым. Штаб главкома направления и командующий 38-й армией принимают все меры, чтобы залатать бреши в линии фронта.

Справка:

Символоков Виталий Николаевич (1898-1992) - генерал-майор

-- 11 января 1938 года преподавателю тактики конницы Военной академии имени М.В.Фрунзе В.Н.Символокову присвоено звание комбриг.

-- 4 июня 1940 года В.Н.Символокову присвоено звание генерал-майор.

-- 29 июля 1941 года генерал-майор В.Н.Символоков назначен командиром 22-го механизированного корпуса.

-- 3 сентября 1941 года генерал-майор В.Н.Символоков освобожден от должности командира 22-го механизированного корпуса.

Мы обсудили, как лучше расставить войска.

После этого я с разрешения маршала С. К. Тимошенко выехал в штаб направления, расположенный вблизи Полтавы.

Там меня ознакомили с последней оперативной сводкой.

Она была мрачной.

Только основные силы 37-й армии в районе Киева и 26-я армия, занимавшая оборону по Днепру южнее и юго-восточнее города, продолжали еще прочно удерживать рубежи. В полосах обороны 21-й, 5-й и правофланговых дивизий 37-й армии наши войска под натиском превосходящих сил противника медленно отходили.

Сплошного фронта уже не было, разрывы между армиями и корпусами увеличивались, и в них устремлялись вражеские соединения.

Армии северного крыла фронта напрягают все силы, чтобы сдержать противника на реке Остер. Жаркие бои идут за Нежин. Западнее этого города между Козарами и Козельцом фронт прорван, и в брешь вклинились соединения 6-й немецкой армии, которые в районе Кобыжча перерезали железнодорожную линию, связывающую Нежин с Киевом.

Правофланговые соединения нашей 37-й армии отбивают атаки пехотных дивизий противника, наступающих вдоль шоссе Козелец -- Киев. Враг старается обойти открытые фланги 5-й и 37-й армий. Отдельные соединения 5-й и 21-й армий уже несколько раз попадали в окружение.

Командующий 21-й армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов доносит, что три его дивизии--187, 219 и 117-я--с трудом сумели пробиться из кольца.

В ожесточенных боях наши соединения тают.

По существу, войска фронта отрезаны.

Армии, давно не получавшие пополнений, теряют последние силы.

40-я армия, к примеру, насчитывает сейчас всего около пяти тысяч активных штыков, сотню орудий и десяток танков.

Не лучше положение в 5-й армии. В дивизиях ее 31-го стрелкового корпуса, которым продолжал командовать генерал Н. В. Калинин, осталось в строю меньше двух с половиной тысяч активных штыков. И все же этим ослабленным соединениям каким-то чудом удается удерживать почти семидесятикилометровый участок фронта.

Мне показали донесение Кирпоноса в Генштаб и главкому направления.

Оно заканчивалось словами:

"Фронт перешел к боям в условиях окружения и полного пересечения коммуникаций. Переношу командный пункт в Киев, как единственный пункт, откуда имеется возможность управления войсками. Прошу подготовить необходимые мероприятия по снабжению армий фронта огнеприпасами при помощи авиатранспорта".

У меня защемило сердце.

Возможностей добраться до штаба фронта становилось все меньше.

Утром 16 сентября меня вызвали к главкому направления.

В кабинете находились С. К. Тимошенко и член Военного совета направления Н. С. Хрущев.

-- Ну что, по-прежнему рвешься к своим? -- спросил маршал.

-- Так точно. В такое тяжелое время я обязан быть в штабе фронта. Поскольку все пути перерезаны, прошу разрешить вылететь самолетом.

Глядя на меня с явным одобрением, главком заговорил об обстановке на киевском направлении. Оперативнее положение войск фронта с каждым часом ухудшается. Противник вчера находился в двух-трех десятках километров от штаба фронта.

Вот-вот может полностью нарушиться управление войсками.

Медленно потирая пальцами виски, словно утихомиривая боль, маршал сказал:

-- Сейчас мы делаем все, чтобы помочь фронту: стягиваем на Ромны и Лубны все силы, которые смогли собрать, в том числе усиленный танками кавкорпус Белова и три отдельные танковые бригады. Через несколько дней к нам подойдут дивизии Руссиянова и Лизюкова. Этими силами мы попытаемся пробиться навстречу окруженным войскам фронта. Мы отдаем себе отчет, что разгромить две прорвавшиеся фашистские танковые армии мы не сможем, но создадим бреши, через которые смогут выйти окруженные войска. Вот цель наших ударов. Мы уверены, что в создавшейся обстановке Верховный Главнокомандующий разрешит Юго-Западному фронту отойти к реке Псел, поэтому и решили отдать сейчас приказ на организацию выхода из окружения.

С минуту главком молча ходил по комнате.

-- Сегодня же мы снова попытаемся переговорить с Москвой. Я надеюсь, что нам удастся убедить Ставку. А пока мы будем вести переговоры, Кирпонос и его штаб должны воспользоваться тем, что у противника еще нет сплошного фронта окружения. Мне показалось, что после этих слов маршал словно сбросил груз последних сомнений.

Его выразительное лицо смягчилось, глубокие морщины на лбу разгладились, чеканя слова, он продолжал:

-- Доложите, товарищ Баграмян, генералу Кирпоносу, что в создавшейся обстановке Военный совет Юго-Западного направления единственно целесообразным решением для войск Юго-Западного фронта считает организованный отход. Передайте командующему фронтом мое устное приказание: оставив Киевский укрепленный район и прикрывшись небольшими силами по Днепру, незамедлительно начать отвод главных сил на тыловой оборонительный рубеж. Основная задача -- при содействии наших резервов разгромить противника, вышедшего на тылы войск фронта, и в последующем перейти к оборине по реке Псел. Пусть Кирпонос проявит максимум активности, решительнее наносит удары в направлениях на Ромны и Лубны, а не ждет, пока мы его вытащим из кольца.

Я облегченно вздохнул.

Появилась надежда, что не все еще потеряно.

Дав указания о порядке отвода и организации управления войсками в условиях выхода из окружения, главком сказал на прощание:

-- Спешите, товарищ Баграмян. И пусть Кирпонос не медлит! Ваш перелет из Полтавы в район Пирятина обеспечит генерал Фалалеев.

Справка:

Руссиянов Иван Никитич (11 сентября 1900 -- 21 марта 1984) -- генерал-лейтенант. Герой Советского Союза.

-- Родился 11 сентября 1900 года в деревне Щуплы (ныне Смоленского района Смоленской области) в крестьянской семье.

-- Закончил неполную среднюю школу.

-- С ноября 1919 года служил в РККА.

-- Принимал участие в Гражданской войне.

-- Был делопроизводителем и инспектором отдела штаба 16-й армии (Западный фронт). Воевал против польских войск и при подавлении бандитизма в Смоленской губернии.

-- В мае 1921 года был назначен на должность помощника адъютанта отдельного полка войск ВЧК на западной границе. В том же году вступил в ряды РКП(б).

-- С сентября 1921 года учился в 3-й пехотной Западной школе комсостава в Смоленске, которую закончил в 1924 году.

-- С сентября 1924 по 1930 годы служил на должностях командира взвода, помощника командира роты, командира и политрука роты, помощника командира батальона в 81-м стрелковом полку (27-я стрелковая дивизия, Белорусский военный округ).

-- В 1931 году закончил курсы усовершенствования комсостава "Выстрел".

-- С апреля 1931 года служил командиром батальона 22-го стрелкового полка и помощником командира 24-го стрелкового полка (8-я стрелковая дивизия, Белорусский военный округ).

-- В ноябре 1932 года был назначен на должности командира и военкома 10-го стрелкового полка 4-й стрелковой дивизии, в июле 1937 года -- на должность помощника командира 29-й стрелковой дивизии Белорусского военного округа.

-- В октябре 1938 года Иван Никитич Руссиянов был назначен на должность командира 52-й стрелковой дивизии (Белорусский военный округ), находясь на которой, принимал участие в походе РККА в Западную Белоруссию в сентябре 1939 года, во время которого был ранен в бою.

-- В июне 1940 года был назначен на должность командира 100-й стрелковой дивизии (2-й стрелковый корпус, Западный Особый военный округ).

-- 4 июня 1940 года Ивану Никитичу Руссиянову было присвоено звание "генерал-майор".

-- В мае 1941 года закончил курсы усовершенствования высшего начальствующего состава при Академии Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова, после чего вернулся на должность командира этой же дивизии.

-- С июня 1941 года принимал участие в боях на фронтах Великой Отечественной войны.

-- Командовал 100-й стрелковой дивизией (2-й стрелковый корпус, 13-я армия, Западный фронт), отличившейся в боях под Минском.

-- Дивизия сражалась на Брянском и Юго-Западном фронтах, оборонялась на Курском и Харьковском направлениях, а в декабре 1941 года наступала в Елецкой операции Юго-Западного фронта.

-- В ноябре 1942 года 1-я гвардейская стрелковая дивизия была преобразована в 1-й гвардейский механизированный корпус, командиром которого всю войну был генерал-лейтенант Иван Никитич Руссиянов. Корпус, воюя в составе 3-й гвардейской и 4-й гвардейской армий, отличился в Сталинградской битве, Донбасской, Запорожской, Кировоградской, Будапештской операций, а также освобождал города Дружковка (Донецкая область) и Запорожье.

-- На заключительном этапе войны гвардии генерал-лейтенант Иван Никитич Руссиянов проявил себя как военачальник в Венской операции. Корпус с 22 марта по 13 апреля 1945 года участвовал в освобождении Секешфехервара, Дьёра, Чорна, Капувара, Шопрона и Вены.

-- По окончании войны генерал-лейтенант И. Н. Руссиянов командовал тем же корпусом.

-- В 1946 году был назначен на должность заместителя командующего 4-й гвардейской танковой армией в Группе советских войск в Германии.

-- С 1947 по 1949 годы служил на должности заместителя командира 4-й гвардейской танковой дивизии.

-- В 1949 году закончил Высшую военную академию имени К. Е. Ворошилова.

-- В 1950 году был назначен на должность заместителя начальника Управления военных учебных заведений бронетанковых и механизированных войск.

-- В апреле 1953 года вышел в запас, затем в отставку.

-- Жил в Москве.

-- Умер 21 марта 1984 года. Похоронен на Кунцевском кладбище.

Лизюков Александр Ильич (26 марта 1900 года -- 23 июля 1942 года) -- советский военачальник, Герой Советского Союза, генерал-майор.

-- Родился 26 марта 1900 года в городе Гомеле.

-- С детства отличался уверенностью, напористостью и жизнелюбием.

-- В 1918 году окончил 6 классов гимназии в родном городе.

-- 7 апреля 1919 года добровольно вступил ряды Красной Армии.

-- В ноябре 1919 года окончил Смоленские артиллерийские курсы комсостава в Москве и был назначен в 58-ю стрелковую дивизию 12-й армии Юго-Западного фронта на должность командира артиллерийского взвода.

-- Воевал против войск генерала А. И. Деникина и атамана С. В. Петлюры.

-- В июле 1920 года получил назначение командиром 11-й маршевой батареи 7-й стрелковой дивизии, а в сентябре 1920 года стал начальником артиллерии бронепоезда "Коммунар" N 56.

-- Участвовал в боевых действиях против польских войск во время Советско-польской войны (1919--1921) на территории бывшей Киевской губернии и в подавлении Тамбовского восстания.

-- В сентябре 1921 года Александр Ильич был командирован в Петроград для обучения в Высшей автобронетанковой школе, которую окончил в сентябре 1923 года.

-- С сентября 1923 года -- заместитель командира бронепоезда N 12 "Имени Троцкого" 5-й Краснознамённой армии на Дальнем Востоке, затем командовал бронепоездом N 164 и служил на бронепоезде N 24.

-- В сентябре 1924 года зачислен в Военную академию им. М. В. Фрунзе, которую окончил в июле 1927 года.

-- В это время писал статьи и брошюры на военно-техническую тематику, участвовал в выпуске журнала "Красные зори".

-- После окончания академии до сентября 1928 года А. И. Лизюков преподавал на бронетанковых курсах в Ленинграде (КУКС).

-- После этого до декабря 1929 года он работал помощником учебной части этих же курсов, а затем преподавателем тактики факультета моторизации и механизации Военно-технической Академии РККА им. Дзержинского.

-- С декабря 1931 года работал в отделе военно-технической пропаганды технического штаба начальника вооружения РККА заместителем начальника 1-го сектора (редакционного издательства).

-- С января 1933 года -- командир 3-го отдельного танкового батальона в бригаде им. К. Б. Калиновского (Наро-Фоминск, Московский военный округ).

-- С июня 1934 года формировал и командовал отдельным тяжёлым танковым полком, а с марта 1936 года в звании полковника (это воинское звание ему было присвоено 17 февраля 1936 года) -- 6-й отдельной тяжёлой танковой бригадой им. С. М. Кирова (Слуцк, Ленинградский военный округ), имевшей на вооружении танки Т-28 и Т-35.

-- Однако 8 февраля 1938 года был арестован сотрудниками Особого отдела Ленинградского военного округа по подозрению в участии в антисоветском военном заговоре, в том числе на основании показаний бывшего начальника Автобронетанкового управления РККА И. А. Халепского, исключён из партии и уволен из рядов РККА.

-- На допросах под истязаниями из него были выбиты "добровольные" показания, в частности и о том, что Лизюков "собирался совершить террористический акт в отношении наркома Ворошилова и других руководителей ВКП(б) и советского правительства путём наезда танка на Мавзолей во время одного из парадов".

-- 22 месяца (из них около 17-ти месяцев -- в одиночной камере) содержался в тюрьме Управления государственной безопасности (УГБ) НКВД Ленинградской области до 3 декабря 1939 года, когда приговором военного трибунала Ленинградского военного округа был оправдан.

-- В 1940 году А. И. Лизюков был назначен преподавателем Военной академии механизации и моторизации РККА.

-- С марта 1941 года занимал должность заместителя командира 36-й танковой дивизии 17-го механизированного корпуса Западного Особого военного округа.

-- Приказом Наркома обороны СССР от 21 июня 1941 года полковник А. И. Лизюков, находившийся в отпуске в Москве, получил назначение на должность начальника 1-го отдела автобронетанкового управления Западного особого военного округа

-- 24 июня 1941 года, на третий день после начала Великой Отечественной войны, полковник А. И. Лизюков был назначен заместителем командира 17-го механизированного корпуса и выехал из Москвы на фронт в расположение штаба корпуса (Барановичи). Прибыв 26 июня 1941 года в белорусский город Борисов, он поступил в распоряжение начальника гарнизона (корпусный комиссар И. З. Сусайков) и действовал по его приказам. Назначен начальником штаба обороны города (по 8 июля 1941 года).

-- В августе 1941 года А. И. Лизюков принял командование 1-й танковой дивизией.

-- 15 июля 1942 года директивой Ставки ВГК 5-я танковая армия была расформирована, а А. И. Лизюков назначен командиром 2-го танкового корпуса.

-- 23 июля 1942 года у А. И. Лизюкова состоялся тяжёлый разговор с командующим оперативной группы, заместителем командующего Брянским фронтом генерал-лейтенантом Н. Е. Чибисовым по поводу неудовлетворительных действий 2-го танкового корпуса.

-- В ночь на 23 июля 1942 года А. И. Лизюков был вызван в Лукино на командный пункт опергруппы Брянского фронта под командованием генерала Н. Е. Чибисова, где получил приказ силами своего корпуса наступать вслед за уже прорвавшейся (как полагали) к Медвежье 148-й танковой бригадой.

-- Выполняя приказ, А. И. Лизюков и комиссар 2-го танкового корпуса полковой комиссар Н. П. Ассоров на танке КВ вышли из Большой Верейки вслед за 26-й и 27-й танковыми бригадами. По свидетельству единственного выжившего из экипажа младшего механика-водителя старшего сержанта Сергея Можаева, KB А. И. Лизюкова был подбит, а он сам погиб.

-- Согласно архивным документам генерал-майор Александр Ильич Лизюков погиб в бою 23 июля 1942 года у южного отрога рощи, что в 2 км южнее села Лебяжье (высота 188,5) Семилукского района Воронежской области.

Не теряя времени, я направился к командующему ВВС направления. Ф. Я. Фалалеев сказал, что уже выделил для меня скоростной бомбардировщик с опытным экипажем.

Казалось, все шло хорошо.

Но меня смущало одно обстоятельство: такие важные полномочия, которыми наделил меня Военный совет Юго-Западного направления, не подкреплялись документами. Правда, приходилось учитывать, что самолет могут сбить, и совсем не желательно, чтобы такой документ попал в руки врага...

Из-за непогоды мы смогли вылететь лишь на следующий день.

Меня усадили в прозрачной башне стрелка-радиста, откуда открывается широкий обзор. Нас сопровождают два истребителя. Проводив через линию фронта, они повернули назад. И тотчас над горизонтом появились черные точки. Летчик не стал сворачивать и на предельной скорости вел самолет на запад.

Нам повезло.

Мы проскочили сквозь заслон вражеских истребителей.

Вот и аэродром Гребенка -- пункт назначения.

Встретили нас негостеприимно. С земли ударили зенитки. Огонь они прекратили лишь после серии сигнальных ракет, означавших "я -- свой". Экипаж благополучно посадил самолет.

Выбрались на землю. Видим, к нам изо всей мочи бежит человек.

-- Что вы наделали! -- закричал он еще издали. Подбежав, капитан с голубыми петлицами с трудом перевел дыхание.

-- Что вы наделали?! Аэродром-то ведь заминирован!

Нам оставалось лишь радоваться, что он был плохо заминирован.

Капитан оказался командиром батальона аэродромного обслуживания.

Я попросил у него машину, чтобы добраться до штаба фронта.

Нас обступили командиры и красноармейцы.

Их молодые, обветренные лица выражали крайнее удивление: откуда и зачем прилетел генерал на их аэродром. (Это была одна из многочисленных фронтовых встреч, и я, конечно, никого не запомнил из своих собеседников на аэродроме. Но после опубликования моей книги "Город-воин на Днепре" среди откликнувшихся на нее читателей оказался кавалер многих боевых орденов старший лейтенант запаса Анатолий Федорович Майков. В своем письме он напомнил об этой встрече).

Меня засыпали вопросами:

-- Товарищ генерал, правда, что мы окружены?

-- Что будем делать -- отходить или драться?

Чувствовалось, что люди угнетены неясностью обстановки, но не страхом. Выглядели они спокойными, задорно подтрунивали друг над другом, острили удачно и неудачно, одним словом, вели себя так, как обычно ведут себя молодые люди, когда их собралось много.

Я попытался коротко ответить на их вопросы. Объяснил им, что наше высшее командование хорошо осведомлено о положении фронта и принимает все меры, чтобы помочь нам.

Вскоре подкатила машина. Я тепло попрощался со своими собеседниками.

Не без труда разыскал штаб фронта, разместившийся в селе на хуторе Верхояровка, севернее Пирятина.

Генерал Тупиков сцапал меня в объятия.

-- А! Наш блудный сын наконец-то вернулся!

Глядя на его осунувшееся лицо, глубоко запавшие, но по-прежнему живые глаза, я подумал, как хорошо, что с этим умным и сердечным человеком мы так крепко сдружились.

Тупиков поведал о своей беде.

Когда Ставка запретила отвод войск, он решил послать подробное донесение о состоянии фронта с выводом, что удерживать Киев дальше нельзя.

Кирпонос отказался подписывать эту телеграмму.

Она пошла в Москву за подписью начальника штаба фронта. На следующий день из Генштаба пришел ответ.

Тупиков обвинялся в паникерстве, в необъективной оценке событий. Он все еще сильно переживал по этому поводу.

Когда я ознакомил его с новым приказом главкома, Тупиков воспрянул духом:

-- Значит, я прав! -- И заторопился. -- Едем к командующему! Нужно спешить. Если мы будем медлить, кольцо окружения станет таким прочным, что его уже будет не разорвать.

Командование фронта расположилось в роще в нескольких километрах от штаба.

Мы отправились туда на машине.

В пути генерал Тупиков рассказал мне, почему они не смогли перенести командный пункт фронта в Киев. Вражеские соединения, прорвавшиеся в стыке 5-й и 37-й армий в районе Кобыжча, перехватили дороги. Посланные вперед подразделения полка связи погибли. Пришлось командный пункт вместо Киева перенести сюда, в Пирятин.

Добирались мы очень долго.

Дорога была сплошь забита машинами, обозами, передвигавшимися колоннами тыловых частей и учреждений.

У генерала Кирпоноса мы застали Бурмистенко и Рыкова.

Я доложил о распоряжении главкома.

Кирпонос долго сидел задумавшись.

-- Михаил Петрович, -- не выдержал Тупиков, -- это приказание настолько соответствует обстановке, что нет никакого основания для колебаний. Разрешите заготовить распоряжение войскам?

-- Вы привезли письменное распоряжение на отход? -- не отвечая ему, спросил меня командующий.

-- Нет, маршал приказал передать устно.

Кирпонос, насупив густые брови, зашагал по комнате.

Потом сказал:

-- Я ничего не могу предпринять, пока не получу документ. Вопрос слишком серьезный. -- И хлопнул ладонью по столу: -- Все! На этом закончим.

Наступило молчание.

Тупиков хотел что-то сказать, но Кирпонос перебил его:

-- Василий Иванович! Подготовьте радиограмму в Ставку. Сообщите о распоряжении главкома и запросите, как поступить нам.

Вечером 17 сентября в Москву была отправлена радиограмма следующего содержания:

"Главком Тимошенко через заместителя начальника штаба фронта передал устное указание: основная задача -- вывод армий фронта на реку Псел с разгромом подвижных групп противника в направлениях на Ромны, Лубны. Оставить минимум сил для прикрытия Днепра и Киева.

Письменные директивы главкома совершенно не дают указаний об отходе на реку Псел и разрешают взять из Киевского УР только часть сил. Налицо противоречие. Что выполнять? Считаю, что вывод войск фронта на реку Псел правилен. При этом условии необходимо оставить полностью Киевский укрепленный район, Киев и реку Днепр. Срочно просим Ваших указаний".

Не без труда передав эту радиограмму, мы с генералом Тупиковым в раздумье склонились над картой, на которой были нанесены последние данные обстановки.

Мне, оператору, накопившему уже некоторый опыт, эта карта говорила многое. Войска наши бились внутри овала, вытянутого с севера на юг. Сплошной линии фронта не было. Всюду зияли, как раны на живом теле, огромные бреши, свидетельствовавшие о том, что на тех участках уже некому встать на пути врага. А где еще тянулась красная линия наших войск, что там? Последние боевые донесения гласят: там идут бои не на жизнь, а на смерть.

-- Никак не возьму в толк, почему так упорствует Ставка, -- проговорил Тупиков. -- Хотя... -- Он провел карандашом по карте. -- Даже нам ведь трудно судить, что творится на том или ином участке. По карте выходит, что стоит там армия с корпусами, дивизиями, можно подумать -- сколько сил! А на самом деле от некоторых дивизий почти ничего не осталось, по существу, только номера... Но мы все еще считаем их дивизиями и ставим им соответствующие задачи. А перед начальником Генерального штаба лежит карта огромного -- в две тысячи километров -- фронта. Обозначены на ней не десятки, как у нас, а сотни дивизий. В Москве еще труднее определить истинные силы на том или ином участке. А может быть, Москва все знает, но какие-то очень важные причины побуждают ее требовать от нашего фронта невозможного...

Да, такие очень важные причины были.

Баграмян И.X.

Так начиналась война. -- М.: Воениздат, 1971

*****************************************************************

Если посмотреть правде в глаза...

А.И. Каменев

КУТУЗОВ - ПОБЕДИТЕЛЬ НАПОЛЕОНА.

Пора бы признать, что Михаил Илларионович Кутузов - не просто главнокомандующий русскими войсками в Отечественной войне 1812 года. Он - творец победы над Наполеоном.

Его стратегический гений превзошел тактическую изобретательность Наполеона и устоял перед напором жесткого политического давления со стороны императора Александра I и не поддался соблазну уступить горячим головам окружающих его генералов и вступить в невыгодное сражение ради химерической цели.

Мысля масштабно и видя далеко вперед, он совершенно верно рассчитал тот урон, который должен был быть нанесен французской армии, опираясь на невиданные тогда стратегические решения (к примеру, параллельное преследование неприятеля), могучую силу народных масс (в виде партизанского движения) и неугасимый патриотизм русского народа.

По вполне понятным причинам, наши недруги не включили его в число выдающихся полководцев начала ХIХ века и окрестили это время "эпохой наполеоновской", прямо и косвенно возводя на пьедестал Наполеона и его военное искусство.

Множество писателей той поры и последующих времен до деталей вникали в полководческое искусство выдающегося корсиканца. Но литература о Кутузове скудна и малосодержательна.

И самое печальное состоит в том, что ему до сих пор отказано в признании главной заслуги перед Отечеством - организатора и главного творца победы над таким сильным противником, каким был Наполеон.

Прискорбно то обстоятельство, что гений М.И. Кутузова не оценили ни Александр, ни его ближайшие сподвижники, ни военные исследователи и ни писатели России.

В сознании многих поколений русских людей образ М.И. Кутузова ассоциируется с обликом старца, умного и добродушного, но инертного, недеятельного, излишне осторожного, пускающего дело на самотек, но в то же время, обласканного счастьем, "нежданного" грянувшим ему в руки.

Мало кто знает о том драматизме, который терзал душу Великого полководца России. Ему, на склоне лет, получившему из рук недоброжелательного императора Александра жезл Главнокомандующего, нужно было решиться на отчаянно смелый поступок: не поддаваться искушению во всем потакать прихотям и решениям царя и действовать наперекор всем силам - внутренним и внешним, отбрасывая прочь все устаревшее и по ходу дела принимая чрезвычайно ответственные стратегические решения. При Аустерлице он уже имел возможность убедиться, как пагубно слушаться царственной особы, если тот навязывает заведомо проигрышное решение. И ему никак не хотелось еще раз проявлять слабость, хотя и извинительную в условиях тогдашней действительности.

Но, думаю, не честолюбие толкало Кутузова на это смелое решение. Он понимал, что на карту поставлена судьба России. Не его, Кутузова, судьба, а будущее его Родины. Наверно и сейчас не много найдется таких людей, которые ради общего дела и общего блага могут решиться поставить под удар свою репутацию, свое личное положение и доброе имя своего рода.

Но М.И. Кутузов смог пересилить личный эгоизм и поставил на карту все ценное из того, чем располагал и, прежде всего, свою честь и свое доброе имя.

Бородино - первая стратегическая победа М.И. Кутузова.

Прежде всего, нужно было решить две стратегические задачи: первая - обескровить противника, вывести из строя его лучшие силы и попытаться преградить путь к Москве; вторая - укрепить дух русских войск и вдохнуть в них уверенность в победе над Наполеоном.

Если сравнить эти две стратегические задачи, то вторую, духовно-психологическую, следует признать главной, так как в любой войне главное состоит не в убиении живой силы противника, а в убиении его духа, подрыве его уверенности в собственных силах.

Кутузов, как свидетельствует история, явился организатором Бородинского оборонительного сражения. Ему принадлежала инициатива в выборе места и времени сражения. Соотношение сил складывалось не в пользу Русской армии. 7 сентября 1812 г. на 8-километровом фронте 120-тысячная русская армия в течение 12 часов вела упорную борьбу с наступавшей 135-тысячной наполеоновской армией. По количеству участвовавших в сражении войск, по длительности и напряжению борьбы, по ее ожесточенности и кровопролитности история до того не знала подобных сражений.

На Бородинском поле шла борьба не только двух сражавшихся армий,в которой проверялись их боевые качества, но и борьба двух полководцев -- Наполеона и Кутузова. Оба они непосредственно руководили войсками, внимательно следили за их действиями, чувствовали "пульс боя" и быстро реагировали на его изменения.

Накануне роковой битвы, с раннего утра, все приготовилось для нее: артиллерию развезли по местам, солдаты острили штыки, белили портупеи, будто готовясь на парадный смотр. Участник этих событий Ф. Глинка вспоминал: "Я слышал, как квартиргеры громко сзывали к порции: "Водку привезли! Кто хочет, ребята! Ступай к чарке!" Никто не шелохнулся. По местам вырывался глубокий вздох и слышались слова: "Спасибо за честь! Не к тому изготовились: не такой завтра день!"

Когда мы оцениваем результаты Бородинского сражения, то, прежде всего, имеем в виду следующее. Во-первых, наполеоновской армии не удалось сломить сопротивление русских, разгромить их и открыть себе свободный путь к Москве. Во-вторых, русская армия, руководимая опытными военачальниками, вывела у противника из строя около половины ее войск (почти 60 тыс. человек убитых и раненых) и тем самым основательно подорвала ее боевую способность. И, наконец, в-третьих, на Бородинском поле французская армия понесла невосполнимое моральное потрясение, в то же время как у русских войск возросла уверенность в победе над противником. Из 135.000 чел. Наполеон потерял 58.478 солдат и офицеров и 47 генералов. Русские же из 120 тыс. чел. потеряли 42.300 солдат и офицеров и 22 генерала. Вспоминая позже о своем поражении под Бородином, Наполеон писал: "Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех". "Русские стяжали право быть "непобедимыми". В этот же день Кутузов сообщил афишей о Бородинском сражении во всеобщее сведение: "Дрались упорно, побитых с обеих сторон много; неприятель не выиграл ни шагу земли".

Вся сложность положения после Бородинской битвы состояла в том, что Наполеон не ввел в бой свой главный резерв - старую гвардию и ряд боеспособных частей и потому был еще силен, а его солдаты не утратили еще веры в своего полководца. В то же время Русская армия не обладала еще нужными резервами, хотя, благодаря М.И. Кутузову, рекрутские депо, разбросанные по всей стране, были сведены в места, прилегавшие к театру военный действий, и из них созданы отдельно пехотные, кавалерийские и артиллерийские резервы. Они значительно ускорили темпы формирования армии. Подобной организации резервов и такой большой роли их в войне не знали до этого армии Западной Европы. Кутузов первый из полководцев применил систему стратегических резервов как постоянно действующий источник пополнения армии и наращивания ее сил в ходе наступательных действий.

Решение оставить Москву без боя - трудное, но стратегически верное решение.

Для понимания всей сложности принимаемого Кутузовым решения оставить Москву и не давать второго решительного сражения Наполеону (из-за моральной и материальной неподготовленности Русских войск), надо осознать значение столицы, как стратегического пункта государства.

По сложившейся тогда практике ведения войны, большинство полководцев и военных теоретиков не только на Западе, но и в России полагали, что овладение значительной территорией, важными экономическими и политическими центрами страны и тем более столицей решает вопрос об окончательной победе. Не один раз повторявшаяся Наполеоном фраза: "Москва взята -- война окончена" -- выражала именно эту идею. Наполеон, его генералы, вся французская армия были глубочайше убеждены, что после потери русскими Москвы они будут неспособны к дальнейшему сопротивлению и война на этом закончится.

Нам трудно во всей полноте понять смятение, царившее в душе М.И. Кутузова во время военного совета в Филях. Стратегическое мышление подсказывало ему единственно верное решение: сохранить армию, еще не готовую к решительной схватке с войсками Наполеона, которые имели высокий моральный дух и были полны решимости сражаться. Русские войска, наоборот, шедшие от западных границ империи, пока только отступали и не могли поставить себе в зачет некое число одержанных побед. Но ведь именно это обстоятельство и было решающим. Можно одержать частную победу над противником, но это обстоятельство нисколько не укрепит дух войск, не создаст той степени нравственной упругости, которая необходима армии для борьбы с сильным противником. Нужна была серия таких побед. Но их еще не было.

Да, русским войскам надоело отступать и кое-кому казалось, что все дело в негодном полководце в лице Барклая-де-Толли, человека педантичного, отталкивающего своей претенциозностью, да еще нерусского. Понятен тот восторг войск, с которым воины встретили Кутузова, назначенного главнокомандующим. "Приехал Кутузов бить французов", - клич, который стал раздаваться в войсках.

Но Бородино показало Кутузову, что войска, хотя и горят желанием сражаться с французами, еще не оправились от последствий прошлых поражений. Отступление с боями, потери и поражения не могли не вселить в сознание массы и их командиров и военачальников мысль о силе французских войск и гениальности их предводителя, Наполеона.

Да, обиженное самолюбие и народная гордость требовали реванша. Но жажда скорого реванша, не подкрепленная восстановленной силой духа и не укрепленное умением побеждать, вела к авантюре, грозящей потерять не только армию, но и окончательно сгубить дух народный, т.е. ту силу, обладая которой, даже побежденные армии, не утрачивают желания бороться дальше

Вечером (1 сентября) в подмосковной деревне Фили в крестьянской избе созван был военный совет, который должен был решить участь Москвы. Главнокомандующий предложил на обсуждение вопрос: "Ожидать ли неприятеля в невыгодной позиции или уступить ему Москву?" Мнения разделились. Члены совета Барклай-де-Толли, Дохтуров, Остерман, Ермолов, Раевский, Коновницын и другие начали спорить. Кутузов прекратил споры, сказав: "С потерею Москвы еще не потеряна Россия, доколе сохранена будет армия. Приказываю отступать. Знаю, что вся ответственность падет на меня, но жертвую собою для блага Отечества". По свидетельству очевидца, Кутузову дорого стоило решиться на подобную жертву. Он не спал всю ночь и несколько раз плакал.

В своем труднейшем решении фельдмаршал, фактически остался в одиночестве. Немало было и среди русских генералов и государственных деятелей лиц, связывавших оставление Москвы с окончательным поражением в войне. Об этом свидетельствовали выступления генералов на Военном совете в Филях, постановление комитета министров, обвинявшие Кутузова в самовольном оставлении Москвы без всякой на то "определительности и полного изображения причин, кои в делах столь величайшей важности необходимы". Об этом же свидетельствует и угрожающий рескрипт Александра:

"Князь Михаил Ларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от Вас. Между тем от 1-го сентября получил я чрез Ярославль от московского главнокомандующего печальное известие, что Вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело сие известие, а молчание Ваше усугубляет мое удивление.

Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от Вас о положении армии и о побудивших Вас причинах к столь несчастной решимости.

Александр.

С. - Петербург.

Сентября 7 дня 1812 года".

Тарутинский маневр - редкое и смелое стратегическое решение полководца.

Но дело было сделано. Кутузов сложным маневром ввел французов в заблуждение относительно движения русских войск и расположился лагерем в Тарутино. Свое решение Кутузов держал это в строгой тайне. И вообще он не особенно делился своими замыслами даже с приближенными, следуя правилу: "Подушка, на которой спит полководец, не должна знать его мыслей". Лишь на второй день вечером, когда армия, двигаясь по Рязанской дороге, находилась в 30 км от Москвы, он неожиданно для всех повернул ее на запад, вывел сперва на Тульскую, а затем на Калужскую дорогу и после пятидневной остановки в Красной Пахре сосредоточил всю армию в Тарутино.

Тарутинский фланговый марш-маневр оказал исключительно важное влияние на дальнейший ход войны, значительно улучшив стратегическую обстановку для русской армии. Оторвавшись от противника, она получила возможность укрепить свои силы и подготовиться к решающим боям. В Тарутинском лагере русская армия заняла выгодное положение, которое позволяло ей не только надежно прикрывать южные районы, откуда поступало в Тарутино пополнение, продовольствие и фураж, но и развертывать активные наступательные действия.

Тарутинский период деятельности Кутузова был непродолжительным (всего три недели), но весьма насыщенным. Если при вступлении в Тарутинский лагерь численность регулярных войск была около 60 тыс. человек, то ко времени выхода из Тарутино армия увеличилась вдвое и составляла 130 тыс. человек, имея 66 тыс. лошадей и 622 орудия.

В оценке этого маневра важно мнение поверженного противника, Наполеона, который был вынужден признать следующее:

"Я теперь должен сознаться: если бы я не смотрел на все сквозь призму тысячи предубеждений, одного положения неприятеля под Тарутиным достаточно было, чтобы открыть мне глаза. Угрожая нашим сообщениям, оно не походило на положение армии расстроенной и лишенной бодрости. Оно не только прикрывало лучшие области государства и обеспечивало сильные подкрепления, но имело даже вид наступательный. Наше победоносное в спокойное положение вводило меня в заблуждение".

Принципиальные отличия стратегии Кутузова и тактики Наполеона

Теперь самое время показать принципиально важное отличие обеих полководцев, а также особенности стратегии Кутузова и тактики Наполеона.

Прежде всего, об отличии людей говорят их жизненные устремления, которые ярко проявляется в честолюбии, а также в понятиях долга и чести. Кутузов не гонялся за славою, ему было чуждо честолюбие. "Честолюбия во мне никогда не было,-- говорил он.-- Чем дольше я живу, тем больше вижу, что слава -- это только дым. Я всегда был философом, но теперь стал им в высшей степени". Иное жизненное устремление было у Наполеона. Есть предание, что, упоенный славою громких побед своих, он велел выбить медаль с изображением Вседержителя Бога и с надписью вокруг: "Тебе небо, мне земля". Из полемики между французами и англичанами следует и такое вычисление: Наполеон с 1802 г. до своей ссылки принес в жертву честолюбию своему 5 млн. людей, т.е. для человечества он был впятеро гибельнее Юлия Цезаря, который своими войнами истребил миллион людей.

По сути дела стратегии, как таковой у Наполеона не было. Были прожектерские планы: глобальный - завоевание мира, локальный - покорение России. Правда, он всячески старался ослабить Россию еще до прямой агрессии, толкая на войну с ней Иран, Турцию, Швецию и Англию.

"Чтобы укрепить мою монархию, надобно утвердить ее краеугольными камнями, исторгнутыми из основания России, -- говорил Наполеон, -- надобно уничтожить влияние ее на Европу и привести ее в такое положение, чтобы она в целое столетие не могла достигнуть до нынешнего состояния своего". Впрочем, в Европе не одной только Франции не нравилось возрождение России во времена Петра Великого и там нередко поговаривали о необходимости вновь возвратить ее в число ничтожных государств.

Был и еще один стойкий мотив - тщеславие. Преступив нашу границу, Наполеон сказал: "Это мой последний поход; кто не был со мною, тот будет сожалеть об этом, потому что этот поход славнее всех прочих: после Карла XII я первый вторгнулся в Россию".

Как бы там ни было, но тактика Наполеона была примитивной: "Если я возьму Киев,-- говорил Наполеон,-- я возьму Россию за ноги, если я овладею Петербургом, я возьму ее за голову; заняв Москву, я поражу ее в сердце".

Согласно этой тактике вся сила государства Российского держалась на мощи трех опорных пунктов - Киева, Петербурга и Москвы. Но это, скорее, был фактор географический, в определенной степени - политический, но не военный и не военно-экономический.

Сила и мощь России не была сосредоточена в этих городах. Там находилась власть и элита. Все остальные источники силы - людские, материальные, промышленные, сельскохозяйственные, моральные и духовные были сосредоточены по всей России, включая Урал, Сибирь и т.д.

В войне с Россией расчет был на то, что у власти под давлением неблагоприятных обстоятельств (быстрого и победоносного продвижения в глубь России наполеоновских войск) не выдержат нервы и она капитулирует перед завоевателем.

Второй расчет касался русского народа, задавленного самодержавием и крепостничеством: народ не примет близко к сердцу эту войну и в худшем случае останется к ней равнодушен, а в лучшем - примет сторону Наполеона.

Третье предположение, впрочем, даже уверенность Наполеона состояла в том, что русские не имеют достойных ему полководцев. По его мнению, "один Багратион - военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность". Кутузова он не ставил ни во что.

Впрочем, нельзя не отдать должного Наполеону в заблаговременной подготовке агрессии против России.

К началу войны Наполеон имел под ружьем 1.200 тыс. чел. Вся Европа была превращена в военный лагерь. Из этих войск он сформировал Большую армию в 640 тыс. чел. при 1372 орудиях.

Ближайший советник Коленкур предупреждает Наполеона: "Государь,-- возразил он, -- наши финансы теперь в хорошем состоянии, от трех до четырех миллиардов, но для расстройства их нужен только один сильный удар, и этот удар есть нынешняя война. Прежде война питала войну, теперь я этого не предвижу: страна, в которую мы идем, ничего нам не даст, кроме строевого леса, смолы и пеньки. Франции нельзя содержать на свой счет вооруженную Европу; мы в одно время воюем на севере и на юге (в Испании): это то же, что зажечь дом с обоих концов".

Но Наполеон так ответил Коленкуру: "А я имею лучшие известия о Литве и об России, -- сказал Наполеон. -- Коленкур, кажется, стращает нас народною войною: он, пожив при дворе императора Александра, сделался настоящим русским. Я положительно знаю, что русское дворянство не имеет той душевной силы, которая нужна для подобной войны, а простой народ беден, он не примет в ней участия. Кабинет мой завален рапортами и замечаниями о России".

Еще никогда Наполеон не делал столь обширных приготовлений к предстоящей войне.

Два года ему пришлось затратить на дипломатическую подготовку войны. Всем участникам будущего похода были обещаны "жирные куски": Австрии -- Волынь, Пруссии -- Прибалтика, Ирану -- Закавказье, Турции -- Грузия, Крым и Причерноморье, Швеции -- только что утраченная Финляндия, Варшавскому герцогству--границы Великой Польши.

Перед вторжением в Россию он устроил в Дрездене съезд властителей Западной Европы. Тут приветствовали его император австрийский, король прусский и разные германские князья. Наполеон в речи своей хвастал перед ними, что прежде шести месяцев Москва и Петербург будут видеть в стенах своих непобедимых победителей. "Я иду в Москву, -- говорил он, -- и в одно или в два сражения все кончу. Император Александр на коленях будет просить у меня мира".

В июне 1812 года огромная французская армия под личным предводительством Наполеона перешла через реку Неман, которая была границей России на западе.

"Солдаты! -- говорил в манифесте надменный завоеватель. -- Россия увлекается неизбежным роком!"

Уверенность Наполеона в успехе разделяли почти все окружающие его; офицеры и генералы добивались назначения в поход на Россию как особенной милости.

"Мы идем в Москву, -- говорили многие, прощаясь со своими знакомыми, -- до скорого свидания".

Как мы видим, расчет был на первый и скорый успех, скоротечность кампании и слабость русского духа, патриотизма русских людей и стойкости русского солдата.

Сам же Наполеон признался, в конечном итоге, в своем просчете и горько сетовал на то, что не послушал в свое время Коленкура. В своих воспоминаниях об этом он так писал:

"Обер-шталмейстер Коленкур, только что возвратившийся из России, где он был посланником, был один из тех, которые наиболее осуждали мое намерение. Он старался доказать, что оно не основано ни на необходимости, ни на выгодах моих. Он представлял ужаснейшую картину тех препятствий, которые противопоставят успехам нашим климат и огромное пространство России; тех преимуществ, которые русский солдат, взросший под суровым небом своего отечества, будет иметь над рожденными на юге войсками, принужденными сносит все недостатки. Он предсказывал, что половина наших войск будет лежать в госпиталях, прежде, нежели мы достигнем цели похода. Самые лошади русские были более сродны для действий в этой стране, нежели германские или нормандские, привыкшая к обильному, правильно даваемому корму и не столь способные выносить в одно время и долгую трудную работу, и жестокий недостаток во всем. Строгая дисциплина, бесстрашие, постоянство, и твердость этих воинов, которым знамя их заменяет все, дают русской армии такую стойкость, какой не найдешь ни в каких других войсках. Без сомнения Русские подвержены как и мы случайностям войны, болезням; но болезни в русских войсках реже нежели в других; побеги у них неизвестны; трудно рассеять русский корпус: какое-то врожденное чувство побуждает русского солдата в случае опасности скорее собираться в кучу, нежели бежать в разброд. Свойство это происходит от покорности войск, строгой дисциплины, привычки никогда не оставлять своего знамени и от войн с Турками, в которых каждый отделившийся солдат гибнет под ударами лихих наездников".

Совсем на иных началах строилось полководческое искусство М.И. Кутузова.

Первое и главное состояло в том, что у него стратегия превалировала над тактикой. При этом тактический успех нужно было приносить в жертву стратегии. Далее. Главное -- не раздроблять свои силы "на малые части, дабы тем себя не ослабить", и действовать по-суворовски -- "кампании не терять", она "тем только и блистательна, когда есть единодушие, быстрота, натиск -- тогда победа, честь и слава". Главное -- "секретно атаковать на всех пунктах в один день, даже и в час".

Великий стратег своего времени никогда не признавал шаблонов в военном искусстве.

В этой войне его стратегия была глубоко национальна.

Наполеоновской концепции решать судьбу войны одним генеральным сражением Кутузов противопоставил свою -- искать решения в цепи сражений, в маневре на широком театре военных действий.

Кутузов нашел верное соотношение наступления и обороны. Его оборона была всегда активна. Отход был не только отступлением, но одной из форм борьбы, обеспечивающей возможность перехода в наступление.

Центральным в стратегии М.И. Кутузова была наука предузнавать, т.е. предвидеть, основанная на научном прогнозе, боевом опыте и здравом смысле.

Кутузов обладал не только искусством верного анализа обстановки, но и чутьем, которое давало ему возможность уловить настроение и чувства каждого русского солдата и офицера.

Одно из самых серьезных открытий М.И. Кутузова стало понимание того, что начавшаяся война - Отечественная, всенародная, где движущей силой масс выступает патриотизм.

В отличие от императора Александра, который также назвал войну Отечественной, но боялся активности народных масс, Кутузов многое сделал для развития партизанского движения. В одном из писем царю Кутузов писал:

"Жители старались достать себе оружие, желая тем оградить себя от вторжения к ним неприятеля. Уважая справедливую сию надобность и дух общего их рвения повсеместно наносить вред неприятелю, я не только не старался удержать их от такого намерения, но, напротив того, усиливал в них желании сии и снабжал их неприятельскими ружьями".

В самый разгар войны 1812 г., когда партизанские отряды со всех сторон блокировали наполеоновскую армию в Москве и поставили ее в тяжелое положение, Наполеон вынужден был послать к Кутузову в Тарутино полковника Бертеми, который "более всего распространялся об образе варварской войны... сие относительно не к армии, а к жителям нашим, которые нападают на французов по одиночке или в малом числе находящих". Наполеон просил Кутузова приостановить эту войну и заключить с ним перемирие.

Со своей стороны, Кутузов всячески, отклонял упреки в "неправильной" войне, высказанные по отношению к регулярной армии (в частности, в ответе на записку начальника Главного штаба французских войск Бертье:

"Повторю здесь истину, значение и силу которой вы, князь, несомненно, оцените: трудно остановить народ, ожесточенный всем тем, что он видел, народ, который в продолжение двухсот лет не видел войны на своей земле, народ, готовый жертвовать собою для родины и которой не делает различий между тем, что принято и что не принято в войнах обыкновенных. Что же касается армий, мне вверенных, то я надеюсь, князь, что все признают в их образе действий правила, характеризующие храбрый, честный и великодушный народ".

Чтобы усилить и оживить партизанскую войну, главнокомандующий дал И.С. Дорохову двухтысячный отряд из драгун, гусар и казаков, предписав ему производить поиски на сообщениях неприятеля по Московской дороге. И Дорохов ревностно и удачно исполнял повеления Кутузова. Отряд Дорохова за период с 9 по 14 сентября "совершенно истребил 4 кавалерийских полка, потом отряд из 800 человек пехоты и конницы, истребил пороху до 80 ящиков, перехватил немало неприятельских обозов и во все то время взял в плен до 1500 человек, в числе коих 48... офицеров". После этого Дорохов на короткое время присоединился к главным силам Кутузова. Так же успешно действовал со своим отрядом Д. В. Давыдов, А.С. Фигнер и другие вожди партизанских отрядов.

Другими словами, все в действиях Наполеона и Кутузова диаметрально противоположно: У Наполеона - расчет на мгновенный натиск и скоротечную войну, у Кутузова - осмотрительность и взвешенность, решения без суеты и излишней торопливости. У Наполеона пристрастие к классической схеме ведения войны, у Кутузова - оригинальность, отсутствие шаблона в поступках и действиях. У Наполеона - переоценка своих сил и возможностей, у Кутузова - учет всех достоинств и слабостей Наполеона, особенностей французской армии и глубокое знание своих войск, понимание психологии русского воина. У Наполеона - авантюризм, у Кутузова - трезвый расчет, обоснованный прогноз и здравый смысл.

Мог ли ожидать Наполеон крушения своих планов в тот момент, когда его взору открылась Москва. Нет, долго рассматривал он Москву в зрительную трубу, потом самодовольно улыбнулся и сказал:

"Теперь война кончилась, мы в Москве; Россия покорена, я предпишу ей такой мир, какой мне надобен, и вы, французы, упившиеся всеми удовольствиями, возвратитесь во Францию в новых и неувядаемых лаврах".

У Драгомиловской заставы Наполеон сошел с коня и в ожидании встречи стал ходить взад и вперед. Уже не в первый раз приходилось ему въезжать победителем в чужие столичные города. Так он въезжал в Вену, столицу Австрии, в Берлин, столицу Пруссии, и др. Там встречали его с торжеством, с мольбами о пощаде. Здесь же никто не выходил к нему навстречу. Он терял терпение, хмурился, глядел по сторонам, снимал и надевал перчатки, мял в руках носовой платок. Наконец, когда ему донесли, что Москва пуста, он не хотел верить и требовал депутации. Ему привели несколько иностранцев, которые подтвердили, что Москва оставлена жителями.

Наполеон не мог поверить в то, что война с Россией с потерей Москвы не закончилась, а потому изыскивал средства, чтобы войти в сношения с императором Александром. Наполеон приказал Тутолмину [директору Московского воспитательного дома] отразить в донесении, что Воспитательный дом сохранен по его распоряжению и что Москву сожгли сами русские по внушению Ростопчина. Тутолмин, ради сохранности своего заведения, должен был беспрекословно исполнить это приказание, хотя, вероятно, не совсем в таком виде, как желал Наполеон; письмо к государю было отправлено с русским чиновником, пропущенным чрез французские аванпосты.

Не довольствуясь этим, Наполеон призвал к себе отставного офицера гвардии, Яковлева, отправил его с собственноручным последним письмом к Александру; оно содержало уверения в уважении к качествам государя. Наполеон заключил его словами:

"Без озлобления веду я войну с Вашим Величеством; если бы прежде последнего сражения или вскоре после него вы написали ко мне дружеское письмо, то я остановил бы свою армию, не доводя ее до Москвы, и охотно пожертвовал бы выгодою вступить в вашу столицу. Если Ваше Величество хотя отчасти сохраняете ко мне прежние чувства, то с благосклонностию прочтете мое письмо. Во всяком случае вы мне будете благодарны за то, что я известил Ваше Величество о том, что происходит в Москве". Ответа на это письмо от русского государя не было.

Вскоре по прибытии своем в Кремль Наполеон издал следующую новую прокламацию к своему войску:

"Солдаты! Каждый ваш шаг ознаменован победами, в трех местах вы истребили войско, собираемое неприятелями три года, ваши головы поникли под тяжестию лавров; здесь 300 тысяч жителей умоляют вас о пощаде".

Вслед за этой прокламацией во многих местностях Москвы на воротах домов появилась другая -- к русским, на русском языке:

"Жители Москвы! Несчастия ваши ужасны, но Его Величество император хочет прекратить их; страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступления; строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общественную безопасность" и т. д. В конце этой прокламации перечислены "благодеяния" Наполеона, состоящие в том, что он приказал из русских составить муниципальный совет, который бы пекся об общественной пользе, что он позволил открыть некоторые церкви всех исповеданий, что он всячески старается восстановить к себе доверие. "Живите как братья с моими солдатами", -- сказано в заключение.

Впрочем, Наполеон ранее (в начале похода на Россию) объявил Москву трофеем. В дело разграбления второй русской столицы был внесен даже известный порядок. Войскам назначались свои дни и часы и свои районы города для грабежа. В приказе это называлось aller a la maraude.

"В первый день,-- писал очевидец,-- грабила старая гвардия; в следующий -- новая гвардия, а в третий -- корпус маршала Даву и т. д.".

Пожары и грабежи в Москве сделали свое дело - столица была разорена. Император Александр в категорической форме отверг предложение о капитуляции. Но Наполеон продолжал строить свои планы. В Петровском дворце Наполеон завален был топографическими картами, с воткнутыми в них разноцветными булавками, изображавшими границы России и всей Европы.

"Вот, -- говорил он приближенным своим, -- когда я запру английские гавани, что-то скажут эти акулы, что-то эти пираты всех морей будут делать, сварит ли их желудок жесткие гинеи и залежалые товары; о, воображаю я, какую они сделают кислую гримасу, когда узнают, что я в Москве! Включив русских в число, моих солдат, пойду я в Азию и нанесу им в Индии окончательный удар; тогда-то мой трон будет стоять над всеми тронами -- и тем кончится политическое землетрясение".

В конце концов, у Наполеона наступило прозрение и созрело решение покинуть Москву.

При выходе из Москвы Наполеон сказал своим солдатам:

"Я поведу вас на зимние постои, и если встречу на дороге русских, то разобью их".

б октября он распорядился о выступлении из Москвы, приказав взорвать Кремль и сжечь уцелевшие от пожара хорошие здания, за исключением Воспитательного дома. Варварское повеление его было исполнено. Ночью запылал Кремлевский арсенал и другие здания. Последовал страшный взрыв; за ним и еще шесть. Часть Кремлевских стен взлетела на воздух; загорелся дворец; но соборы уцелели. По удалении французов казаки тотчас же заняли пепелище Москвы.

Противник стремился прорваться на юг, но на пути к Калуге он встретил непреодолимую преграду. Сильная русская армия, выйдя из Тарутинского лагеря, двинулась навстречу противнику и 24 октября под Малоярославцем навязала ему сражение.

Малоярославец явился кульминационным пунктом борьбы за стратегическую инициативу. В упорном сражении обе армии настойчиво добивались решительных результатов. Кутузов, так же как и в Бородинском сражении, непосредственно руководил сражением, проявляя энергию и личную храбрость.

"Он был под неприятельскими ядрами,-- пишет Михайловский-Данилевский,-- вокруг него свистели даже пули. Тщетно упрашивали его удалиться из-под выстрелов. Он не внимал просьбам окружавших его, желая удостовериться собственными глазами в намерении Наполеона, ибо дело шло об обороте всего похода".

Это была еще одна стратегическая победа М.И. Кутузова над Наполеоном.

Теперь боевой успех все время сопутствовал русским войскам. Началось бегство французской армии. На реке Березине армии Наполеона готовилась окончательная гибель. Здесь по плану самого императора Александра должны были соединиться три отряда наших войск, над которыми адмирал Чичагов должен был принять начальство и преградить Наполеону путь к отступлению. Действительно, Чичагов вовремя прибыл на Березину. Французам, окруженным со всех сторон русскими войсками, грозила здесь неминуемая гибель. Сам Наполеон страшно боялся попасться в плен к нам. К довершению бедственного положения французов, на Березине вследствие оттепели тронулся лед, и переправа через нее сделалась почти невозможной. Но хитрый Наполеон успел обмануть Чичагова: ложным движением он отвлек его от бродов, навел мосты и переправил свою армию. При всем том она понесла большие потери. Березина была в полном смысле слова запружена трупами, орудиями, повозками и т. п. По показанию очевидцев, у неприятеля после Березинской переправы осталось не более 10 тысяч войска, способного носить оружие; прочее представляло нестройную толпу в самых разнообразных костюмах: в дамских капотах, в одеялах, рогожах и т. п. Морозы, достигшие после Березинской переправы свыше 25 градусов, довершили бедственное положение наших врагов: они гибли тысячами и трупами своими устилали дорогу от Березины до Вильны. В конце ноября (23-го) Наполеон недалеко от Вильны бросил жалкие остатки своей великой армии и ускакал в Париж.

"Мне нечего было более делать при армии, обреченной на скорую погибель. Судьбы великого народа зависели от меня одного: долг мой призывал меня во Францию; я должен был озаботиться там образованием средств к поправлению дел после бедствий, отвращение которых было уже не в моей власти", - так оправдывал свое бегство из армии Наполеон.

По изгнании французов Россия торжествовала 25 декабря, в день Рождества Христова, свое избавление "от нашествия галлов и с ними двадесяти язык". В память этого избавления в Москве заложен храм Спасителя, который был освящен в 1883 году. Кутузову же и Барклаю-де-Толли поставлены памятники в Петербурге против Казанского собора.

Наполеон был разбит по всем статьям. И творцом победы по праву надо признать М.И. Кутузова, стратегически превосходившего Наполеона.

Косвенно признанием полководческого таланта Кутузова Наполеоном служит факт, имевший место уже после смерти М.И. Кутузова.

В Бунцлау, где 13 мая 1813 г. "смежил очи" Кутузов, пришлось ночевать Наполеону. Первый вопрос, который он задал бургомистру был таков: "есть ли памятник Кутузову?" Н отрицательный ответ бургомистра Наполеон сказал: "Я готов сам поставить памятник в честь генералиссимуса русских войск".

На фоне такого уважительного отношения Наполеона к Кутузову, черствой неблагодарностью веет от поступков и поведения русского самодержца Александра с момента назначения полководца Главнокомандующим (не удостоил его даже аудиенции), под Москвой (когда пугал всякими карами и затем не извинился, когда осознал правоту действий Кутузова) и после Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов 1813-1814 гг.

По свидетельству очевидцев, император Александр стал проявлять какую-то странную неприязнь ко всему национальному русскому. Он как-то особенно не любил вспоминать об Отечественной войне -- самом ярком национальном русском торжестве и самой блестящей странице своего царствования.

За все многочисленные свои путешествия он ни разу не посетил полей сражений 1812 года и не выносил, чтобы в его присутствии говорили об этих сражениях.

"Непостижимо для меня, записал в свой дневник в 1814 г. Михайловский-Данилевский, как 26 августа Государь не токмо не ездил в Бородино и не служил в Москве панихиды по убиенным, но даже в сей великий день, когда все почти дворянские семьи в России оплакивают кого-либо из своих родных, павших в бессмертной битве на берегах Колочи, Государь был на бале у графини Орловой. Император не посетил ни одного классического места войны 1812 г. ... хотя из Вены ездил на Ваграмские и Асперские поля, а из Брюсселя в Ватерлоо". На репетиции парада в Вертю 26 августа 1815 г. Толь заметил, что "сегодня годовщина Бородина". Государь с неудовольствием отвернулся от него. Прусский король соорудил памятник Кутузову в Бунцлау, где скончался победитель Наполеона, и просил Царя осмотреть его на пути в Россию. Александр отказался. Он питал неприязнь к самой памяти Кутузова".

Чем же так досадил Великий полководец Александру? Ответ может быть только один - славой Спасителя России. Он же, Александр, уже давно примерил на себя это звание.

Бог с ним, Александром, и с его званиями, амбициями и тщеславием...

Мы, далекие потомки героев Отечественной войны 1812 года, в неоплатном долгу перед памятью Великого сына России - Михаила Илларионовича Кутузова.

Долг наш, хоть сейчас, воздать должное скромному слуге нашего Отечества и спустя почти два столетия верно определить его заслуги и место в военной истории и статус среди полководцев.

За заслуги перед Отечеством - звание его СПАСИТЕЛЬ ОТЕЧЕСТВА.

За полководческий талант - ВЕЛИКИЙ ПОЛКОВОДЕЦ.

За победу над Наполеоном - ПОБЕДИТЕЛЬ НАПОЛЕОНА.

Литература:

-- Баиов А. История Русской Армии. Курс военных училищ. Вып. 1. Эпоха Петра Великого. Эпоха Румянцева и Суворова. Эпоха войн с Наполеоном. - СП б., 1912.

-- Бескровный Л.Г. Русское военное искусство ХIХ в. - М., 1974.

-- Глинка Ф. Письма русского офицера. - М.: Воениздат, 1987.

-- Жилин П.А. О войне и военной истории. - М.: Наука, 1984.

-- Коленкур Арман. Мемуары. - М., 1943.

-- Любецкий С.М. Русь и русские в 1812 году. - М.: Современник, 1994.

-- Михневич Н. П. История военного искусства с древнейших времен до начала девятнадцатого столетия. 2 - е доп. изд. - СП б., 1896.

-- Политическая и военная жизнь Наполеона, сочинение генерал-адъютанта, барона Жомини. Ч.2. - СП б., 1844.

-- Соловьев К. Святая Русь, или Всенародная история великого Российского государства. IХ - ХIХ: Составлена по источникам Костомарова, Соловьева, Забелина и редким сочинениям князя Щербатова и по древним рукописям. - М., 1994.

-- Толстой Л.Н. Собр. соч. в 12 т. - Т.6 (Война и мир). - М., 1974.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 07/01/2015, изменен: 07/01/2015. 94k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 6 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: "Не заниматься исканием рубежей для отступления; надо искать и найти пути для контратаки"...

Каменев Анатолий Иванович "Глас народа": 1812-1941-2015

Каменев Анатолий Иванович
"Глас народа": 1812-1941-2015