ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Главковерх объявлен "вне закона"

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

Женщины Эгера (1867).

Художник Берталан Секей

М. Бонч-Бруевич

Главковерх объявлен "вне закона"

(Фрагменты из книги "Вся власть Советам!")

"Бегство не спасет нас; волею и неволею должны мы сразиться. Не посрамим отечества, но ляжем здесь костями: мертвым не стыдно! Станем крепко. Иду пред вами, и когда положу свою голову, тогда делайте, что хотите!"

Князь Святослав, осмотрев грозные ряды неприятелей, так сказал своей дружине.

О падении и аресте Временного правительства в Могилеве узнали из газет. С внешней стороны в городе как будто ничего не изменилось. Шли обычные занятия в Ставке, Могилев оставался в прежнем своем полусне.

Но таково было лишь внешнее впечатление. На самом деле Ставка принимала самое активное участие в борьбе с начавшейся революцией. На следующий же день после вооруженного восстания в Петрограде Духонин разослал всем главнокомандующим фронтов телеграмму, в которой писал:

"Ставка, комиссарверх и общеармейский комитет разделяют точку зрения правительства и решили всемерно удерживать армию от влияния восставших элементов, оказывая в то же время полную поддержку правительству".

Всю неделю Духонин не расставался с Дитерихсом и вместе с ним сидел на прямом проводе, пытаясь подтянуть "надежные" части к восставшему Питеру и к Москве, в которой все еще шла ожесточенная борьба за власть. Для борьбы с большевиками Ставка мобилизовала и ударные батальоны и донское казачество, и лишь капитуляция Краснова и бегство из Гатчины переодетого сестрой милосердия Керенского заставили Духонина отказаться от задуманного им совместно с полусумасшедшим Дитерихсом "крестового похода" против большевиков.

В свою лихорадочную деятельность Духонин меня не посвящал, и о ходе революции я мог судить лишь по газетам и по тем откликам, которые столичные события вызывали в Исполкоме.

Стало известно о каких-то переговорах с Викжелем, которые вел поддерживавший Духонина общеармейский комитет; поговаривали о намерении Духонина перенести Ставку в Киев; начались неясные толки о том, что Ставка с согласия союзных держав намерена заключить сепаратный мир с Германией.

В связи с бегством Керенского Духонин, в соответствии со все еще действовавшим "Положением о полевом управлении войск", принял на себя обязанность верховного главнокомандующего.

Несмотря на все попытки превратить Ставку в центр вооруженной борьбы с Октябрьской революцией, Ставка оказалась не у дел. Началось бегство из Могилева всех, кто был поумнее. Верхи исчезли. Второстепенные чины притихли и только по инерции занимались текущими, уже никому не нужными делами.

Привычка к дисциплине удерживала от дезертирства. Но с каждым днем становилось все больше "внезапно заболевших" или подавших в отставку офицеров. Духонин никого не задерживал и, кажется, начал уже понимать, в какую трясину он проваливается.

Образовавшийся в Петрограде Совет народных комиссаров в первые дни революции с Духониным не сносился и, минуя Ставку, обратился к воюющим державам с предложением мира. Не получив ответа на это обращение в течение двенадцати дней, Народный комиссариат по иностранным делам передал послам союзных стран ноту, в которой предлагал немедленно заключить перемирие на всех фронтах и приступить к мирным переговорам. Духонину же было приказано обратиться к военным властям неприятельских армий с предложением приостановить военные действия.

Об обращении нового правительства к Духонину я узнал от него самого. Как-то часов в шесть вечера Духонин позвонил мне по телефону и попросил немедленно прийти в штаб. Едва я вошел к новому "главковерху", как в кабинете его появился и генерал Гутор, вызванный одновременно со мной.

-- Вот что я получил от нового правительства, -- сказал Духонин и протянул телеграмму. В телеграмме этой ему предписывалось заключить перемирие на всех фронтах.

-- А вот что я ответил, -- сказал Духонин, прочитав собственноручно написанную им телеграмму,

В ответе "главковерха" содержался категорический отказ от заключения перемирия. В нем же Духонин писал, что не может выполнить предписания правительства, которого не признает.

-- Что вы на это скажете? -- спросил нас Духонин, кончив читать. В кабинете, кроме нас троих, не было никого.

-- По-моему, Николай Николаевич, -- начал я, заговорив первым, -- если даже вы и не признаете нового правительства, то все равно дали неправильный ответ. Совершенно ясно, что продолжать войну мы не можем. В России нет воли к войне, нет боеспособной армии, нет снаряжения и продовольствия. Перемирие явилось бы выходом из создавшегося положения. И, наконец, прежде чем давать такой ответ, надо было бы запросить фронты и действующие армии. Я уверен, что все ответили бы согласием на перемирие.

-- Но что же делать? Телеграмма уже передана, -- растерянно сказал Духонин.

На него было жалко смотреть. Обычно тщательно выбритый и безупречно одетый, он был теперь какой-то запущенный и сонный, -- должно быть, давно уже не высыпался.

-- А ваше мнение? -- обращаясь к Гутору, со слабой надеждой спросил Духонин.

Гутор разочаровал его, целиком согласившись с высказанными мною доводами.

-- Да, заварилась каша. Что-то теперь будет? -- вздохнул Духонин, расставаясь с нами.

Мы с Гутором вернулись в гостиницу и допоздна не спали, обсуждая опрометчивый ответ Духонина, гибельный для него же самого.

Вскоре после отказа Духонина подчиниться Совету народных комиссаров, в Могилеве стало известно, что из Петрограда непосредственно армиям, минуя сопротивляющуюся Ставку, предложено заключить перемирие с противником. Переговоры с неприятелем могли вести даже мелкие части.

Одновременно столичные газеты сообщили, что Духонин объявлен "вне закона".

Вслед за распоряжением Совета народных комиссаров о заключении перемирия в Ставку посыпались донесения с фронтов: части покидали позиции, вступали в переговоры с противником. Немцы продвигались вперед, занимая районы, оставленные самовольно отходящими полками и дивизиями...

Организованное перемирие представлялось мне единственным выходом, но я считал совершенно обязательным удержать при этом занимаемый русской армией фронт. Только это давало возможность разговаривать с немцами с достаточной твердостью. Я знал состояние армии и полагал, что удержаться на заранее намеченных позициях все же возможно. Но на фронте об этом и думать не хотели. Армия стремительно разлагалась. Не только солдаты, но и офицеры жили только одним желанием: скорее бы конец войне! Началось самочинное отступление, и нельзя было не прийти в ужас от одной мысли о том, какое огромное и бесценное имущество остается неприятелю.

Все в Ставке понимали, что армия не может воевать. Но когда даже в доверительном разговоре я спрашивал у любого штабного собеседника, что же делать, то получал нелепый ответ: да, воевать нельзя, но нельзя и выходить из войны.

-- Да почему же нельзя? -- настойчиво допытывался я.

-- А что скажут союзники? -- следовал обычный ответ.

Получалась заведомая чепуха. С начала войны Россия не раз самоотверженно выручала союзников, умышленно отвлекая на себя основные силы противника. Союзники отлично понимали, что России нечем воевать, нечем стрелять, нечем даже кормить солдат. По вине союзников Россия не получила обещанного ей вооружения и снаряжения. Так какого же черта нужно бояться мнения тех, для кого мы всю войну были только дешевым пушечным мясом?

Со мной соглашались, охотно поругивали союзников и ровно через минуту начинали повторять давно набившие оскомину ссылки на то, как отнесутся к нашему перемирию с противником господа англичане или французы.

Все поведение Духонина было проявлением такого же трусливого низкопоклонства. Будь в нем хоть немного настоящего патриотизма, он не отверг бы предложения Совета народных комиссаров о перемирии, а, наоборот, немедленно заключил бы его с австро-германцами и постарался любой ценой удержать на месте лавину стихийно откатывавшихся русских войск.

Не прошло и двух дней после памятного разговора с Духониным, как меня вызвали к прямому проводу. Было далеко за полночь; говорил из Петрограда мой брат, Владимир Дмитриевич, назначенный, как я знал из газет, управляющим делами Совета народных комиссаров.

На телеграфе было холодно и темновато, усталый телеграфист вяло перебирал клавиши буквопечатающего аппарата и, запинаясь, читал ленту. Брат сообщил мне, что Духонин смещен, и от имени нового правительства предложил принять пост верховного главнокомандующего.

-- Правительство желает видеть тебя во главе русской армии, -- добавил Владимир.

Я попросил его дать мне два часа на размышление и вернулся к себе во "Францию". Неприветливый номер в гостинице средней руки был мной изучен до мелочей -- не одну бессонную ночь провел я, тоскливо разглядывая давно небеленный потолок и отставшие в углу обои. Я присел за шаткий ломберный столик, неизвестно зачем поставленный в номере, и постарался сосредоточиться.

Переданное братом предложение Совета народных комиссаров глубоко взволновало меня. Но служба на высоких военных должностях и связанная с ней ответственность за судьбу сотен тысяч находящихся в твоем распоряжении людей приучили меня ничего не решать сразу, а сначала продумать все "за" и "против", попытаться заглянуть в будущее, взвесить, наконец, собственные силы и честно понять, на что ты способен и за что можешь взять на себя ответственность.

Обстановка на фронтах, насколько я знал, была ужасающая: Румынский фронт с генералом Щербачевым во главе совершенно отложился от русской армии и даже перестал поддерживать связь со Ставкой; Юго-западный, Западный и Северный фронты потеряли боеспособность. Войска не исполняли приказов. Общая линия боевого фронта, обозначенная окопами и проволочными заграждениями, как будто оставалась прежней, но только потому, что противник, выжидая исхода Октябрьской революции, не спешил продвинуться в глубь России, занятый к тому же переброской войск во Францию. Самочинный уход с фронта превращался уже в стихийную демобилизацию армии.

Продумав все это, я пришел к выводу, что ни на какие военные действия с такой армией рассчитывать невозможно. Нельзя надеяться и на удержание фронта, если противник хотя бы и незначительными силами перейдет в наступление. При таком положении во главе армии должен стать не боевой генерал, которому некуда приложить свои знания и опыт, а политический деятель, представитель пользующейся доверием народа партии. И, конечно, если бы я вдруг взялся за управление русской армией, то это было бы только самообманом и обманом доверившегося мне правительства.

В назначенное время я был на телеграфе. Вызвав к проводу управляющего делами Совета народных комиссаров, я изложил все эти доводы и отказался от принятия верховного командования.

-- Пойми, что все равно фронты, привыкшие действовать самочинно, не признают этого назначения, -- адресуясь к брату, продиктовал я телеграфисту.

-- Передали? -- спросил я, когда телеграфный аппарат прекратил выбивать свою частую дробь.

-- Так точно, передал, господин генерал, -- ответил телеграфист, и в глазах его я прочел сожаление о том, что я отказался от такого предложения. Я представил себе на минуту обросшее черной бородой лицо брата. Вероятно, на нем в эту минуту появилась сердитая гримаса: при редких наших встречах Владимир неизменно порицал меня за отсутствие научно-обоснованного миросозерцания и идеалистический уклон.

Утром я рассказал Духонину о сделанном мне предложении и моем отказе.

-- Зря вы это сделали, Михаил Дмитриевич, -- огорченно сказал Духонин. -- Вы не представляете, как бы вы облегчили мое положение, если б вместо меня вступили в обязанности "верховного"...

Я понял, что Духонин готов на все, лишь бы избежать заслуженной расплаты, и, хотя по-человечески мне и было жалко его, жестко сказал:

-- Не мной ваше дело осложнено и запутано, не мне его и распутывать!

В тот же день в Могилеве стало известно о назначении Советом народных комиссаров нового верховного главнокомандующего. Назначен был известный уже мне по газетам видный большевик Крыленко, прапорщик 7-го Финляндского полка. То, что на такой высокий военный пост выдвинут прапорщик, никого уже не удивило -- Керенский был "верховным", хотя не имел никакого отношения к военной службе.

В ожидании приезда нового "главковерха" в Ставке по-прежнему сидел Духонин. Ставка таяла; ушел в отставку даже Дитерихс, в последнее время окончательно сбивший с толку "верховного" своими мистическими советами. Но и с заботливо выправленными документами о "чистой" отставке, заручившись и следующим чином и пенсией, он продолжал торчать то в кабинете Духонина, то в его личных комнатах, ревниво оберегая "верховного" от посторонних влияний и все еще навязывая свои губительные идеи.

Новым в Могилеве было резко усилившееся влияние большевиков в Совете и в Исполкоме. Общеармейский комитет сохранял свой прежний меньшевистско-эсеровский облик, но с ним перестали считаться, и он начал постепенно рассасываться, как поддавшаяся лечению зловредная опухоль. Стало на редкость тихо и в Ставке. Некоторое оживление вносили лишь обеды в "Бристоле" с непрестанным гаданием о будущем.

Но наряду с исчезновением из поля зрения примелькавшихся физиономий штабных генералов, офицеров и вольноопределяющихся из общеармейского комитета в собрании и в той же "Франции" появились приезжие из "деятелей" бесславно провалившегося Временного правительства.

Еще в начале октября неожиданно для себя я встретил в Ставке старого знакомого -- комиссара Северного фронта Станкевича. Он поспешил сообщить мне о своем новом высоком назначении -- верховным комиссаром в Ставку.

По своему обыкновению, Станкевич исчез из Ставки в решающие дни, предшествовавшие Октябрьской революции. Исчезновение его мне нетрудно было обнаружить -- верховный комиссар жил во "Франции". Наши комнаты были в одном коридоре.

После падения и бегства Керенского Станкевич вновь объявился в Ставке. Вскоре в двух номерах, занимаемых бывшим верховным комиссаром во "Франции", появились эсеровские лидеры Чернов, Авксентьев и Гоц, известный меньшевик, бывший министр труда Скобелев и еще несколько волосатых и бородатых человек такого же эсеро-меньшевистского толка и вида. Приезжие все время заседали, что-то решали, о чем-то до хрипоты спорили, На одном таком заседании пришлось побывать и мне. Зайдя к Станкевичу, я задержался и сделался, если не участником, то свидетелем нескончаемых прений. Насколько помнится, речь шла о том, какими силами защищаться Ставке в случае похода на нее со стороны большевиков.

На других заседаниях я не был, но до меня доходили разговоры о том, что предположено организовать правительство во главе с Черновым и противопоставить его Совету народных комиссаров.

В одну из последующих моих встреч со Станкевичем я был поражен оказанным мне вниманием. Проявив непонятную предупредительность и всячески обхаживая меня, Станкевич в конце концов раскрыл свои карты и напрямки спросил меня, не соглашусь ли я принять пост начальника штаба Ставки с тем, чтобы Духонин остался верховным главнокомандующим.

Разговор этот происходил в номере Станкевича и имел место спустя несколько дней после того, как я отказался от переданного мне братом предложения Совета народных комиссаров. Разгадать ход, который делал Станкевич, было нетрудно, -- дав согласие, я тем самым усилил бы лагерь врагов нового правительства в Ставке, ибо за мной был гарнизон. Понятно, не могло быть и речи о том, чтобы я согласился. Но мне очень хотелось выведать у Станкевича истинные мотивы сделанного мне предложения, и я с таким видом, словно принял его всерьез, придал разговору нужное направление.

"Верховный комиссар" оказался стреляным воробьем и многого недоговаривал. И все-таки мне стали понятны планы и его и всей подозрительной публики, постоянно толпившейся в накуренных комнатах Станкевича. Предполагалось, опираясь на антибольшевистские партии и офицеров Ставки и гарнизона, дать решительный бой большевикам при первой же их попытке захватить Могилев.

-- Видите ли, господин комиссар,- сказал я, глядя в упор на Станкевича, чтобы приметить, как изменится выражение его хитрого лица, -- если я займу пост начальника штаба Ставки, то во всяком случае, оставлю за собой полную свободу действий и не соглашусь войти в подчинение группе собравшихся в Могилеве политических деятелей.

Станкевич метнул в меня злой взгляд и недовольно замолчал. Должно быть, он передал мой ответ Духонину, и тот снова вернулся к разговору о том, не соглашусь ли я его заменить.

-- Вскоре в Ставку прибудут "ударные" батальоны. А уж это по нынешним временам не только реальная, но и большая сила, -- как бы вскользь сказал мне Духонин.

Мне, что называется, "повезло". Неожиданно для меня, мне стали делать всевозможные заманчивые предложения даже те, на кого я меньше всего рассчитывал. Вскоре после разговора со Станкевичем я как-то встретил около бывшего губернаторского дома бог весть зачем приехавшего в Могилев бывшего "генерала для поручений" при Керенском полковника Левицкого.

-- Отчего вы не возьмете все дело в свои руки? -- с подчеркнутой радостью поздоровавшись со мной, спросил он.

-- Да хотя бы оттого, что и дела-то собственно нет, -- грубовато ответил я. -- Остались одни развалины, да и те скоро развеет в прах...

Становиться на защиту Временного правительства я не собирался.

В провале керенщины я видел избавление моей родины от окончательного развала и анархии. Только твердый порядок мог спасти государство.

Возврата к прошлому не было; единственной силой, которая, как мне казалось, могла вывести страну из тупика, были захватившие власть большевики.

Я не представлял еще себе, что очень скоро не за страх, а за совесть буду работать с ними; но никакой другой политической партии, которой бы верили народные массы, я не видел, и только смешными казались притязания на власть всех этих политических "старателей" типа Чернова и Станкевича, как воронье слетевшихся в доживавшую свои последние часы Ставку.

Впрочем, всем им хватило ума в ночь на 20 ноября поспешно сбежать из Могилева -- к нему на всех парах шли восемь вооруженных эшелонов, посланных Советом народных комиссаров.

М. Д. Бонч-Бруевич

(Фрагменты из книги "Вся власть Советам!")

См. далее...

Информация к размышлению

Цезарь, однажды, видя свое войско обратившееся в бегство, бежит навстречу первого воина, несущего знамя, хватает и обращает его голову к неприятелям: "ты обманываешься, -- громко говорит ему, -- туда (указывает на врагов) должно нести знамя". Римские легионы соединились и победили.

Я. Толмачев

Рабья психология масс 83k "Фрагмент" Политика. Размещен: 13/09/2015, изменен: 13/09/2015. 84k. Статистика.

Везде разлитая повсюду безбрежная ненависть - и к людям, и к идеям. Психология толпы не обнаруживала никакого стремления подняться до более высоких форм жизни; царило одно желание - захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе выделялось. Сплошная апология невежества: корил машиниста - "буржуем", за то, что тот, получая дважды больше жалованья, "только ручкой вертит", и в развязном споре молодого кубанского казака с каким-то станичным учителем, доказывавшим довольно простую истину: для того, чтобы быть офицером, нужно долго и многому учиться. (Деникин)

Иллюстрации/приложения: 5 шт.

"Войну проиграет не Армия, а политики"... 57k "Фрагмент" Политика. Размещен: 05/04/2015, изменен: 05/04/2015. 57k. Статистика

Пора предъявить СЧЕТ конкретным лицам, которые втягивают в Военную Авантюру, которые плохо обеспечивают боевые действия, по вине которых гибнут люди, а также и тем ГЕНЕРАЛЫ, которые негодно ведут подготовку военных кадров.

Иллюстрации/приложения: 17 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/wojnuproigraetnearmijaapolitiki.shtml

"Новое мышление" и генштабовские "миротворцы" 107k "Фрагмент" Политика. Размещен: 04/04/2015, изменен: 04/04/2015. 107k. Статистика.

"Хочешь мира - готовься к войне": если тебя окружают агрессивно настроенные соседи, то даже в случае отражения нападения с их стороны, нельзя отсиживаться в собственных окопах и ждать другого нападения. Надо преподать урок нападающему, перейдя в решительное наступление на его территорию...

Иллюстрации/приложения: 22 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/nowoemyshlenieigenshtabowskiemirotworcy.shtml

Бегство почти всегда измена 59k "Фрагмент" Политика Обновлено: 30/07/2010. 59k. Статистика. 2488 читателей (на 23.3.2015 г.)

См.:

ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ СТРАТАГЕМ

-- Видеть в искусстве войны - это искусство основывается на точных расчетах...

-- Тот, кто старается все предвидеть, теряет бдительность...

-- Ясный день скрывает лучше, чем темная ночь. Все раскрыть - значит все утаить...

-- Красть в полночный час, грабить в глухом закоулке - это действия невежд и неучей. Муж, знающий толк в хитростях, так не поступает...

-- Лучше врагов разделить, чем позволить им быть вместе...

-- Нападай там, где уступают, не нападай там, где дают отпор...

-- С врагом все ясно, а насчет друга нет уверенности...

-- Намерения врага уже очевидны, но третья сила вступает в борьбу. Нужно воспользоваться силой этого третьего, чтобы одержать верх над врагом...

-- Силы, связывающие врага, проистекают не из открытого противоборства. Сия хитрость заключается в том, чтобы поставить противника в невыгодное для него положение...

-- Мудрость полководца состоит в том, чтобы привлечь неприятеля на место, которое он выбрал сам, и не позволить неприятелю завлечь его в выгодное ему место...

-- Если враг понес большой урон, воспользуйся случаем - извлеки пользу для себя. Если враг повержен внутри, захватывай его земли. Если враг повержен вовне, завладей его народом. Если поражение внутри и снаружи, то забирай все государство...

-- Дух неприятеля и его ряды пришли в замешательство. Вот благоприятный момент для внезапного нападения...

-- Искусство обмана состоит в том, чтобы сначала обмануть, а потом не обманывать. Когда не обман кажется обманом - это обман истинный...

-- Посредством несуществующего нельзя победить врага. Сотвори из него нечто сущее - и враг будет повержен...

-- Пусть в стане врага назревает разлад и растет неотступно смута. Нужно держаться от этого вдалеке и ждать, когда наступит крах. Взаимные распри и взгляды, полные ненависти, верный знак того, что враг сам себя погубит...

-- Когда дух разлада воцарился во вражеском стане, легкого нажима достаточно для того, чтобы повергнуть врага. Отойти назад и держаться в стороне - значит дать смуте разрастись самой...

-- Поистине льстивые речи и обходительные манеры врага суть внешние признаки замыслов, сулящих гибель...

-- Если обстановка не позволяет обойтись без потерь, нужно пожертвовать слабой позицией, чтобы еще больше укрепить сильную...

-- Удар, нанесенный наудачу, позволит выяснить истинное положение дел. Обдумай последствия этой пробы - и приступай к решительным действиям...

-- Противник не раскрывает своих сил - значит, он задумал какую-то хитрость. Нужно искать, где таится опасность...

-- Дождись срока, когда противник устанет. Используй кого-нибудь для того, чтобы заманить его в ловушку...

-- Нападать на самые неприступные крепости - это плохая стратегия...

-- Пока тигр или леопард остаются в своем логове, он сохраняет свою силу...

-- Позволить противнику бежать не означает отпустить его. Нужно его преследовать, оставаясь на некотором отдалении от него. "Преследуй плотно, но не тесни"...

-- Способов совершить выгодный обмен существует великое множество, но лучший из них - выдать поддельное за подлинное, придав ему тот же вид и так возбудив в людях желание обладать этим...

-- Чтобы развязать твердый узел, отдели сначала главаря, а потом все само распустится...

-- Одержать победу, не развязав твердый узел и не схватив предводителя означает "позволить тигру уйти в горы"...

-- Не противодействуй открыто силе врага, но ослабляй постепенно его опору...

-- Простейший способ "подорвать опору" противника заключается в том, чтобы лишить вражескую армию запасов фуража и провианта...

-- "Золотая цикада сбрасывает чешую" - не бегство от боя, а как бы раздвоение: войско производит скрытый маневр. Этот прием позволяет усыпить бдительность противника и предотвратить панику в рядах союзника...

-- Тот, кто хорошо ведет войну, подобен змее: ударишь ее по голове, она бьет хвостом, ударишь по хвосту - она бьет головой; ударишь по центру - она бьет и головой, и хвостом...

-- Если противник немногочислен, окружай его на месте и уничтожай...

-- Притворяясь глупцом, можно противостоять противнику и притом управлять войском...

-- Ведя войско, нужно ставить его в такие условия, как если бы, взобравшись на высоту, убрали лестницы. Собрав всю армию, нужно бросить ее в опасность: вот мудрость полководца...

-- Хитрость "постепенного внедрения: первый шаг - соперничество за место гостя; второй шаг - отыскание входа; третий шаг - вход в дом; четвертый шаг - достижение главенства; пятый шаг - превращение в хозяина. Стать хозяином означает присоединить к себе войско соперника...

-- В старинных книгах по военному искусству сказано так: "красивые юноши прогоняют седовласых старцев". Неправильно (А.К.)...

-- Задача шпиона состоит в том, чтобы посеять среди врагов взаимное недоверие и вражду...

-- "Возвратить шпиона" означает воспользоваться шпионом, засланным противником, чтобы отплатить ему той же монетой...

-- Никогда и никто не хочет нанести себе рану. Если кто-то поранился - значит здесь нет подвоха...

-- Стратагема цепей заключается в том, чтобы противник каким-то образом сковал сам себя и стал уязвимым для нападения...

-- Одна хитрость - связать, другая хитрость - напасть. Связь двух этих хитростей способна погубить даже самое могучее войско...

Здесь уместно привести слова Виктора Гюго: "Отчаяться -- все равно что бежать с поля боя".

Выло горько, тревожно, но отчаяния не было! Было желание во что бы то ни стало устоять перед натиском врага, нанести ему такой удар, который подорвет его наступательные действия.

Илья Эренбург сказал об этом с огромной эмоциональной силой в статье "Помни!": "Если кто-нибудь тебе скажет, что немец победит, плюнь ему в глаза: это трус, это человек, рожденный для рабства, это не человек -- это немецкая пешка..."

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 15/11/2015, изменен: 15/11/2015. 34k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 4 штук. Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: "Началось бегство из Могилева всех, кто был поумнее. Верхи исчезли. Второстепенные чины притихли"... Нового верховным стал большевик Крыленко, прапорщик 7-го Финляндского полка. "Я (генерал-А.К) не представлял еще себе, что очень скоро не за страх, а за совесть буду работать с ним"... (Бонч-Бруевич).

Каменев Анатолий Иванович Главковерх объявлен "вне закона"

Каменев Анатолий Иванович
Главковерх объявлен "вне закона"