ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Гвардеец" - это звание присваивались навечно...

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

0x01 graphic

Заслуженный отдых.

Художник Дюккер Евгений Эдуардович (1841-1916)

Д. И. Ортенберг

"Гвардеец" - это звание присваивались навечно...

(фрагменты из кн.: "Год 1942. Рассказ-хроника")

9 мая

Вчера вернулся из Ставки, встревоженный делами на Керченском полуострове. Немецко-фашистские войска начали наступление и прорвали наш фронт. А ждали мы совсем иного.

Надо, видимо, напомнить историю этих событий.

Еще в начале января началась операция по освобождению Крыма.

Вскоре немцы сами перешли в наступление и вновь захватили Феодосию. В феврале намечалось возобновить наступление войск Крымского фронта. Оно было назначено Ставкой на 13 февраля. Однако работавшие там наши корреспонденты ничего не сообщали.

Решили подбросить туда еще и Симонова. Но он возвратился с пустыми руками. Наступление наших войск, начавшееся только 27 февраля, захлебнулось. Симонов рассказал о наших неудачах на Керченском полуострове, их причинах, причем так обстоятельно, что казалось, передо мною сидит не писатель и журналист, но опытный штабной офицер, глубоко разбирающийся в оперативных делах. Когда я затем побывал в Генштабе, убедился, что расхождений в оценке событий в Крыму у генштабистов и писателя нет. Более того, выводы Симонова оказались дальновидными. Он говорил не только о прошедшей операции, но и о будущем, и его прогнозы оправдались.

Память может подвести, поэтому я приведу запись в дневнике, которую сделал тогда Симонов:

"...Когда я возвращался из армии сначала в Керчь, а потом в Москву после зрелища бездарно и бессмысленно напиханных вплотную к передовой войск и после связанной со всем этим бестолковщины, которую я видел во время нашего неудачного наступления, у меня возникло тяжелое предчувствие, что здесь может случиться что-то очень плохое".

А уже в послевоенных комментариях к дневнику он добавил: "Нет, я не лгу, говоря, что тяжелые предчувствия у меня возникли в душе уже тогда, в феврале и марте". Могу засвидетельствовать, что в изданной книге "Разные дни войны" Симонов оставил все, как было написано тогда о Керчи, не изменив ни слова.

Единственное, что Симонов привез из Крыма, -- это стихи "Атака".

Когда ты по свистку, по знаку,
Встав на растоптанном снегу,
Готовясь броситься в атаку,
Винтовку вскинул на бегу,

Какой уютной показалась
Тебе холодная земля,
Как все на ней запоминалось:
Примерзший стебель ковыля.

Едва заметные пригорки,
Разрывов дымные следы,
Щепоть рассыпанной махорки
И льдинки пролитой воды.

Казалось, чтобы оторваться,
Рук мало -- надо два крыла.
Казалось, если лечь, остаться, --
Земля бы крепостью была.

Пусть снег метет, пусть ветер гонит,
Пускай лежать здесь много дней.
Земля. На ней никто не тронет.
Лишь крепче прижимайся к ней.

Ты этим мыслям жадно верил
Секунду с четвертью, пока
Ты сам длину им не отмерил
Длиною ротного свистка

Когда осекся звук короткий,
Ты в тот неуловимый миг
Уже тяжелою походкой
Бежал по снегу напрямик.

Осталась только сила ветра,
И грузный шаг по целине,
И те последних тридцать метров,
Где жизнь со смертью наравне!

Вот она, истинная, неприкрашенная, суровая правда войны! Чувства и переживания человека в бою!

Напечатано трогательное стихотворение Николая Тихонова "Мальчики". Это рассказ о том, как ленинградский мальчик, зачарованный довоенными парадами, стал лейтенантом, командиром батареи и ныне ведет ответный огонь по фашистской артиллерии, ограждая от вражеских осколков такого же мальчика, каким он был когда-то:

Такого мальчика не тронь!
От ярости бледнея,
Вновь лейтенант кричал: огонь!
Бей беглым по злодеям!..

О хронике фронтовой жизни, передаваемой нашими корреспондентами, я уже рассказывал. Хочу подчеркнуть снова, что хотя она составляла нередко несколько строк, но повествовала о необычайных, а порой легендарных подвигах советских воинов. Приведу еще несколько эпизодов.

Северо-Западный фронт. Командир отделения сержант Ягмуралиев доставил в свою часть трофеи: 6 немецких подвод с полевой почтой, деньгами и документами. Комсомолец принят в ряды Коммунистической партии.

Брянский фронт. Старший сержант Иван Ерпилов, командуя группой бойцов из 23 человек, отбил нападение 200 немцев. Ерпилов был трижды ранен, но не вышел из боя, пока немецкая атака не была отражена.

Южный фронт. Кавалерист Михин находился вблизи от передовых позиций. Наблюдая за воздушным боем, он заметил, что немцам удалось поджечь наш самолет. Летчик выбросился на парашюте. Михин видел, что приземлился он на ничейной земле и с минуты на минуту мог быть убит или захвачен в плен. Михин решил спасти летчика. Он вскочил на коня и галопом помчался на выручку. Под вражескими пулями нашел раненого летчика и, взяв его на коня, доставил на пункт первой медицинской помощи.

Ленинградский фронт. Противнику удалось минометным огнем порвать связь передовых подразделений с командным пунктом полка. Немцы перешли в контратаку, и надо было срочно донести об этом командованию части. Выполнить эту задачу поручили лейтенанту Мезенцеву. Чтобы добраться до КП полка, надо было перебраться через озеро, а затем реку. Самоотверженный офицер, сняв с себя верхнюю одежду, кинулся в ледяную воду и переплыл озеро. Отдохнув в воронке от снаряда, Мезенцев подполз по-пластунски к реке, снова бросился в воду и доплыл до противоположного берега. Преодолев участок, непрерывно обстреливаемый противником, Мезенцев добрался до КП полка.

Такие заметки с каждого фронта, в каждом номере газеты...

* * *

"Дон Кихот" (1868). Художник Оноре Домье

Попробую представить читателю в выдержках опубликованные сегодня и в предыдущих номерах газеты подобного рода заметки.

Из статьи "Фриц -- историк":

"Весной немцев потянуло на историю. Немецкие газеты вместо победных сводок подносят своим читателям исторические изыскания. Так в "Кракауэр Цейтунг" от 11 апреля напечатана статья "Нарва -- пограничный город Германии", в "Лицманштадтер Цейтунг" от 5 апреля -- "Великая германская история Южной России", а в "Дейче Цейтунг ин Норвешен" от 18 апреля -- "Немцы у Севастополя -- на старой германской земле".

Это, конечно, не история, это эрзац-истории. Но фрицы привыкли к эрзацам...

История -- ехидная наука. Настоящему историку нетрудно доказать... что Пруссия была некогда заселена славянами. Но нам сейчас не до истории: мы заняты истреблением "историков"..."

Из статьи "Законы войны":

"Газета "Остдейчер Беобахтер" пишет: "Украина, которая очень часто бралась в расчет, когда речь шла об обеспечении Европы продуктами питания, в этом году не сможет облегчить снабжение"...

Самая солидная газета Германии "Франкфуртер Цейтунг" пытается объяснить немцам, почему Украина подвела Германию: "Работать в Кременчуге не то, что в Париже. На Украине приходится работать среди инакомыслящих людей, реагирующих весьма неожиданно... Мы приучаем население оккупированных областей к тому, что война диктует свои законы"...

Украинцы по отношению к фрицам не "инакомыслящие", а просто мыслящие. Украинцы хорошо понимают, что такое гитлеровская "культура", и реагируют украинцы весьма логично. Если война не на живот, а на смерть против захватчиков кажется немцам "неожиданной", то скажем прямо -- не знали немцы сердца Украины. Любит украинец помолчать -- думает свою думу, но его не собьешь с толку -- он свое знает... Не немцы учат украинцев законам войны. Нет, Украина теперь учит немцев: сюда пришли, отсюда живыми не уйдете".

* * *

С неменьшей нагрузкой работает и Борис Ефимов. Тоже выдает почти каждый день по карикатуре. Сегодня она называется "К весеннему сезону". Для эпиграфа к заголовку Ефимов нашел любопытную цитату: "Геббельсовская пропаганда объясняет задержку весеннего наступления ссылками на то, что "русская весна еще хуже русской зимы". "Если зимой приходилось терпеть мороз, то теперь наступлению немецкой армии мешают дождь и грязь". На рисунке изображена витрина, а на ней объявление: "Внимание! Ввиду плохой погоды на востоке принимаются заказы на переделку эрзац-валенок в [184] эрзац-галоши". В "мастерской" -- Геббельс, конечно, с традиционным хвостиком и указывающим на витрину перстом. А подпись под карикатурой: "Геббельс заливает..."

В карикатуре одинаково важны и рисунок и слово. И то, и другое Борис Ефимович делал мастерски.

12 мая

Большой интерес представляет статья комиссара полка И. Лящука "Наступательный порыв", тоже присланная с Юго-Западного фронта. Он рассказывает о самоотверженной работе политорганов и комиссаров, о разнообразии в методах политической и воспитательной работы. Любопытная новинка (о ней идет речь в статье): в полку появились дзоты и блиндажи с названиями "Смелый", "Дерзкий". "Ни шагу назад". "За Родину", "Смерть врагу". Эти названия дали сами солдаты, их инициативу поддержали политруки.

Не скрывает комиссар и неудачи. Один из гарнизонов не выдержал напряжения боя, некоторые бойцы струсили и побежали, спасаясь от минометного огня. Малодушие оказалось для них роковым -- на открытом месте многие из них погибли. Воспитание стойкости в бою остается одной из важнейших задач политработников.

* * *

Напечатан очерк батальонного комиссара Н. Старостина "Десантники". Это уже второй подвал, а впереди еще три. Вообще-то о десантах мы мало писали, а так подробно -- в первый раз. Большая группа советских десантников была выброшена в помощь кавалерийскому корпусу генерала П. А. Белова, действовавшему в тылу врага в районе Вязьмы, чтобы прикрыть его с запада. В пяти подвалах автор многое сумел рассказать: о высадке десанта, разведке, боях с немцами, перехвате дорог, освобождении деревень и даже одного из городков... Немало в очерках колоритных сценок, выхваченных из жизни. Хотя бы такая.

Десантники постучались в одну избу. Старушка хозяйка открыла дверь.

-- Немцы есть? -- спрашивает один из десантников.

-- Есть! А вы откуда взялись? Небось из окружения идете. Скорее тикайте отсюда, а то худо будет.

-- Нет, мамаша. Не из окружения идем, а в окружение...

* * *

16 мая

В середине шестидесятых годов мне было поручено подготовить силами писателей сборник очерков "Маршалы Советского Союза". О Жукове я попросил написать Симонова. Не один день писатель беседовал с маршалом, и потом он написал повествование, которое назвал "Заметки к биографии Г. К. Жукова". Воспроизведены там записанные почти стенографически суждения Жукова о нашем поражении в Керчи. Их стоит привести:

"Сталин был человеком, который, если за что-то однажды зацепится, то потом с трудом расстанется с этой своей идеей или намерением, даже когда объективные обстоятельства прямо говорят, что с первоначальным намерением необходимо расстаться.

В мае 1942 года Сталин сравнительно мягко отнесся к виновникам Керченской катастрофы, очевидно, потому, что сознавал свою персональную ответственность за нее. Во-первых, наступление там было предпринято по его настоянию, а также количество войск тоже было сосредоточено по его настоянию. Ставка, Генеральный штаб предлагали другое решение. Они предлагали отвести войска с Керченского полуострова на Таманский и построить нашу оборону там. Но он не принял во внимание этих предложений, считая, что, действуя так, мы высвободим воевавшую в Крыму 11-ю немецкую армию Манштейна. В итоге вышло, что армия Манштейна все равно была высвобождена, а мы потерпели под Керчью тяжелое поражение..."

Опубликовано первое сообщение о боях на Харьковском направлении. Как обычно, краткое, в несколько строк. Наши спецкоры с разных участков этого фронта шлют подробные репортажи. Петр Олендер -- о том, как развивается наступление. За три дня войска Юго-Западного фронта продвинулись на 20-30 километров. Успехи несомненные; немцы несут большие потери в живой силе и технике, освобождено немало населенных пунктов. Спецкор пишет об успехах без шапкозакидательства: "Враг оказывает сильное сопротивление... Стремясь задержать продвижение наших частей, враг предпринял мощную танковую контратаку..." Словом, опытный тактик трезво рисует картину сражения.

На фронт вылетел наш танкист П. Коломейцев с наказом посмотреть, как там разворачиваются танковые бои. Заглянув накоротке на КП фронта и армии, он сразу же направился в дивизию генерала А. И. Родимцева. Действительно, на Харьковском направлении завязались крупные танковые бои. На одном из участков немцы бросили в бой танки тремя эшелонами: в первом шло около 100 машин, во втором 80, а в третьем 50 в полосе не более четырех километров. Не в пример начальному периоду войны: немецкая пехота не идет теперь в атаку без танков. Вот что рассказал Коломейцев. Стремясь добиться более тесного взаимодействия между танками и пехотой, противник применяет так называемые бронированные тележки, буксируемые танками. Чтобы срезать наш клин, немцы бросили в контратаку полсотни танков с такими тележками. 16 раз они за один только день атаковали части Родимцева, но, потеряв около двух десятков машин, отступили.

Еще об одном тактическом приеме противника рассказал спецкор, а именно о выброске парашютных десантов. Ранее они применяли их в наступлении, но потом, потерпев поражение, как правило, отказались от них. А вот сейчас пытаются забрасывать парашютистов в населенные пункты, окруженные нашими частями. Например, на один из полков дивизии Родимцева "свалилось" более ста десантников. Однако десант был полностью уничтожен: одни парашютисты были расстреляны еще в воздухе, другие взяты в плен.

С важной статьей "О партизанской борьбе" в этом номере выступил Михаил Иванович Калинин. Особое впечатление производят строки о новом этапе партизанской войны: "Помощь партизан Красной Армии в ее борьбе с немцами огромна, и удары партизанских отрядов по фашистам приобретают все большее значение в стратегии войны... Тесно взаимодействуя с армией, партизаны тем самым не только усиливают свои удары по врагу, но и предпринимают более обширные и тактически сложные операции... Недаром... наряду с директивами регулярным частям Красной Армии даются боевые задания партизанам".

Заказали мы статью Михаилу Ивановичу третьего дня. Прислал он ее в редакцию вчера днем, а под вечер с версткой статьи я отправился в Кремль. Калинин, как всегда в таких случаях, сразу же принял меня и тут же, при мне, стал читать верстку. Внес несколько небольших поправок, согласился с нашими, тоже небольшими поправками, подписал верстку и в обычном шутливом тоне спросил: "Ну как, подойдет, понравилась?" Обычно и я, как уже рассказывал, в тон ему отвечал: "Михаил Иванович, если бы не понравилась, разве я принес бы вам верстку?" Но на сей раз я молча большими буквами красным карандашом написал: "В печать. На вторую полосу, на самом верху". Михаил Иванович увидел эту надпись и рассмеялся. Он понял, что это был ответ на его вопрос.

* * *

Партизанская война вызывала огромный интерес у фронтовиков, и, естественно, как ни тесно было на газетных полосах, место для материалов о боевых действиях партизан всегда находили.

Вот и сегодня получена статья первого секретаря ЦК партии Белоруссии П. К. Пономаренко "Белоруссия борется". И в его статье говорится, что "партизанское движение поднялось на высшую ступень". Отрадный факт: четыре района Белоруссии полностью очищены от немцев, там восстановлена Советская власть. О размахе партизанской борьбы свидетельствуют и признания врага. В приказе командования танковой группы N 415/42, который приведен в статье, записано, что все мероприятия по захвату и уничтожению партизанских отрядов не давали результатов. И это не единичный документ. Любопытно, что приказов о борьбе с партизанами гитлеровское командование отдавало немало, но некоторые из них попадали в руки партизан еще до того, как они становились известны тем, кому предназначались. Каким образом это происходило? "Об этом говорить теперь, конечно, не стоит", -- вполне резонно замечает автор.

И еще одна публикация в эти дни -- клятва ленинградских партизан. Она была опубликована в первомайском номере партизанской газеты "Народный мститель" и через линию фронта переслана в нашу редакцию.

Не было единой для всех партизан клятвы, как, скажем, воинской присяги. В каждом отряде принимали свою клятву. А клятва ленинградских партизан была такой: "Я клянусь, что умру в жестоком бою с врагом, но не отдам тебя, родной Ленинград, на поругание фашизму..." Есть в ней и такие слова: "Если же по своему малодушию, трусости предам интересы трудящихся города Ленина и моей Отчизны, да будет тогда возмездием за это всеобщая ненависть и презрение народа, проклятие моих родных и позорная смерть от руки товарищей". Чем-то схожа эта клятва с воинской присягой, еще более суровой и бескомпромиссной!

* * *

19 мая

Наступление на Харьковском направлении продолжается. Наши спецкоры вновь сообщают об усиливающемся сопротивлении противника. Он подтянул авиацию, танки, корпусные и армейские резервы, беспрерывно контратакует. Командующий 38-й армией К. С. Москаленко, рассказывая о Харьковском сражении, в котором он принимал участие, вспомнил реплику бойцов, метко оценивавших обстановку тех дней:

-- Ожил проклятый фашист, перезимовал...

Когда сдавался в набор "В последний час", в Генштаб пришло сообщение, что накануне из района Краматорска противник неожиданно нанес удар но нашим войскам и продвинулся километров на двадцать. Не мог я тогда знать, чем все это угрожало, да и в самой Ставке не все было ясно. Военный совет Юго-Западного фронта по-прежнему оценивал обстановку оптимистически. И все же мы убрали излишне радужные эпитеты, заменили заголовки репортажей на более соответствующие реальной обстановке. Решили не давать общего обзора хода боевых действий, пока ситуация не определится.

Позже мне позвонил начальник Главного управления тыла Красной Армии генерал А. В. Хрулев и пригласил что-то посмотреть. Сразу же поехал к нему. А там на столе уже были разложены образцы знаков. Все это отвезли в Кремль. Знаки гвардейцев Верховный сразу же одобрил, а вот на знаках отличников задержался. Походил по кабинету и снова возвратился к ним. Их было много... И "Снайпер", и "Отличный пулеметчик", и "Артиллерист", "Кавалерист", "Связист-дорожник", и даже "Отличный интендант".

Как раз за этого интенданта Сталин и зацепился. Хрулев мне потом рассказывал, что Верховный даже его упрекнул, что он "своих" проталкивает. Сталин отобрал первые семь знаков и сказал:

-- А с теми обождем. Будут ваши интенданты хорошо воевать, наградим их орденами...

Кстати, по поводу звания "гвардеец". Указом для воинов гвардейских соединений и частей установлены воинские звания от "гвардии красноармеец" до "гвардии генерал-полковник". Так с этого дня обозначалось в служебных удостоверениях и других документах. Эти звания присваивались навечно. Но, вспоминая те годы, я вижу, что так не получалось. Если, например, гвардейца переводили в негвардейскую часть, приставка "гвардии" исчезала. И сейчас немало ветеранов с орденами и медалями на груди, но без гвардейских знаков, хотя это почетное звание им было когда-то присвоено...

* * *

На фронт регулярно приходит пополнение, много еще не нюхавших пороху.

Поэтому животрепещущей темой для газеты было воспитание стойкости. Сегодня как раз под таким заголовком опубликованы записки командира полка подполковника С. И. Азарова. Это прямой, откровенный, острый разговор человека, который на своем горбу вынес тяготы первого года войны. Да, пишет он, встречаются среди новобранцев те, кого трудно оторвать от земли во время атаки, те, кто кланяется каждой пуле, когда нужно и не нужно. Подполковник рассказывает, советует, учит: не каждый из этих бойцов безнадежен. Более того, считает он, нет среди них безнадежных. В каждом можно пробудить мужество, воспитать стойкость. Но здесь одни призывы, так называемая голая агитация не поможет.

Он приводит примеры из боевого опыта:

Недавно один политрук роты предложил трех "ненадежных" бойцов перевести в тыл. Вряд ли нужно доказывать, что это линия наименьшего сопротивления и явное нежелание всерьез работать над воспитанием людей. Плавать учат на глубине. Воевать надо учиться в бою.

"Я лично всецело одобряю инициативу другого политрука роты, тов. Прудникова, который считает своим долгом таких недостаточно осмелевших еще бойцов почаще посылать в наиболее рискованные операции, конечно, под наблюдением опытных товарищей. Бойца всегда нужно воспитывать так, чтобы никакие трудности и опасности не были для него в диковинку, чтобы они не обрушились на него, как снег на голову..."

К этой статье дана редакционная врезка: "Автор данной статьи подполковник Семен Иванович Азаров, командир N полка, пал смертью храбрых на поле боя. Статья для "Красной звезды" написана им за несколько дней до смерти". Самой гибелью в бою, подтвердившей правду каждой своей строки, он как бы оставлял завещание живущим и сражающимся...

* * *

Неделю тому назад Александр Поляков пришел ко мне и стал убеждать, что ему надо поехать на Северо-Западный фронт. Там сражаются "его" пять "КВ", которые он сопровождал с Урала до Старой Руссы и вместе с ними вступил в бой. Как они там? Нужно посмотреть, а быть может, и написать.

Какой редактор не загорится такой идеей? А сегодня уходит [198] уже в набор его корреспонденция "Пять "КВ". Мы узнаем, что на счету этой маленькой группы кировских броненосцев немало побед -- уничтоженных немецких танков, орудий, сотни вражеских солдат и офицеров. О том, как они воевали, рассказали корреспонденту не только его старые друзья-танкисты и боевые донесения, но вмятины на броне танков от вражеских снарядов. Пришлось пережить танкистам и горькие потери: погиб политрук Харченко, ранены командир танка Чиликин, Кононов, Мащев, заживо сгорел экипаж Калиничева, о котором столько добрых слов написал Поляков в своих очерках "От Урала до Старой Руссы".

Ныне батальон, в состав которого входили уральцы, стал своеобразной академией фронтового опыта.

В качестве преподавателей -- знакомая четверка уральцев. Учеба проходит в ближайшем тылу, недалеко от передовой. Полигоном танкистам служит кладбище немецких машин, которое в расписании фигурирует под названием "Полевой класс N 6". Порой раздается и боевая тревога -- и танкисты мчатся к передовой, чтобы отразить атаку противника...

И еще один материал привез Поляков. Однако это не корреспонденция, и даже не очерк, а новелла об одной удивительной истории из жизни этой пятерки. Называлась новелла "Трофей". После одного боя, когда экипаж "КВ" овладел деревней, к нему приблудился пойнтер.

-- Собака, ребята, немецкая. Вот номер и надпись на ошейнике, -- проговорил Дормидонтов.

Все успели заметить на собачьей шее белый медальончик в форме щитка со штампованным номером и надписью...

-- Так вот, ребята, -- продолжал Дормидонтов, -- за собакой буду ухаживать я. Командир уже разрешил держать ее в батальоне.

-- Тогда давай ей кличку дадим, -- предложил кто-то, и со всех сторон как дождь посыпались предложения:

-- "Фашист", "Адольф", "Гитлер", "Геббельс" -- и еще ворох имен в этом роде.

-- Нет, ребята, это все не годится, -- перебил друзей Дормидонтов. В его синих глазах замелькали веселые искорки. Притворно серьезным тоном он продолжал:

-- Товарищи! Не к лицу собаке носить такое имя. Это же оскорбительно для нее.

Громкий взрыв хохота покрыл слова Дормидонтова.

-- Так как же мы ее назовем? -- забеспокоились танкисты.

-- Знаете, как назовем, -- заговорил опять Евгений. -- Она ведь вместе с другим немецким имуществом нами завоевана. Это наш трофей. Так давайте и назовем ее "Трофей".

Дормидонтов приручил собаку. Ее научили таскать донесения, переносить пулеметные диски, обернутые тряпкой... И вот после одного боя танк Калиничева не вернулся на базу.

Долго ломали себе голову: что же делать? И вдруг кто-то в батальоне предложил послать "Трофея" через линию фронта поискать машину. Пойнтер нашел ее. Вернулся обратно с отрывком записки в зубах. А там было написано: "...хоть сколько-нибудь. Хотя бы с "Трофеем". Мы еще живы. Расстреливаем последние. Набили штук сотню гадов, не сдаемся и не сдадимся. Калиничев". Три рейса с дисками совершил к танку "Трофей". В третий раз он вернулся с опаленной в нескольких местах шерстью и запиской, прикрепленной к ошейнику:

"Дорогие товарищи! Спасибо вам, спасибо "Трофею". Вот какая собака! Она помогла нам подстрелить еще с полсотни кровавых собак. Прощайте ребята. Последние минуты. Обливают бензином. Умрем, но победа за нами! Передавайте привет родным. "Трофея" спускаем в нижний люк. Он такой. Он прорвется. Прощайте, Калиничев, Дормидонтов, Шишов, Соловьев". Вот на какой трагической ноте закончилась новелла!

* * *

27 мая

В сводках Совинформбюро не упоминается наше наступление на Харьков. Вместо этого указывается, что советские войска "закрепились на занимаемых рубежах". Главным направлением сейчас стало Изюм-Барвенковское, там наши войска ведут тяжелые оборонительные бои. В газете это нашло отражение в репортажах К. Буковского и Т. Лильина. Сообщения крайне тревожные: "Вчера происходили крупные танковые бои... Вражеские танки почти не уходят с поля боя... Танковые бои идут почти непрерывно, они носят исключительно ожесточенный характер..." О масштабах сражения можно судить и по корреспонденции майора В. Красноголового. Только на одном участке, сообщает он, противник бросил в бой около 250 танков.

В этих условиях понятно, почему сразу же в газете появились передовицы: "Всю мощь огня против немецких танков", "Вся артиллерия должна бороться с немецкими танками", статья "Пехота против танков" и др.

* * *

Вернулся из Мурманска Симонов и положил мне на стол последний северный очерк "Американцы". О летчиках союзных держав у нас уже печатались очерки, в том числе и самого Симонова. А этот -- впервые о моряках. Я позволю себе рассказать о нем подробнее, ибо читатель не найдет его ни в сборниках, ни в Собрании сочинений писателя. Очерк начинается такой зарисовкой:

"По русскому городу ходят веселые рослые парни в кожаных, проеденных морской солью пальто, в толстых бархатных морских куртках с пестрыми шарфами, небрежно повязанными на загорелых шеях. К ним уже привыкли здесь -- к их веселым любопытным глазам, к отрывистой речи, к их любви покупать бесконечные сувениры. Больше всего они любят игрушечный магазин: они заходят туда и покупают раскрашенных деревянных лошадок, кустарные игрушки, деревянные чашки, разрисованные яркими цветами, -- всякие забавные пустяки, которых мы давно не замечаем и которые они видят впервые... Ничего, что это пустяк, -- он станет памятью о суровом времени, об их первом боевом крещении".

Много у Симонова было встреч с американскими моряками в те дни. "Все они смелые моряки и хорошие ребята". Но особенно запомнились писателю двое из них. С капитаном Кларенсом Маккой он беседовал на борту его корабля.

-- О, жаль, что вы не были здесь час назад. -- сказал капитан Симонову. -- в то время, когда русский истребитель сбил над гаванью немца. В этот момент стоило посмотреть на ребят. Давно, наверное, ни одного немца так весело не провожали в могилу. Все ребята кричали и свистели, а Саймон, кок-филиппинец, вот этот, который сейчас в белой куртке идет по палубе, так он просто плясал от удовольствия...

Не менее колоритной фигурой оказался Норман Эдвард Дорленд. Он стал солдатом уже давно, в 1936 году, когда поехал сражаться в батальоне Линкольна в Испании. Воевал там больше года. Когда его ранили под Мадридом, у него в руках была только винтовка. Выздоровев после ранения, он попросил, чтобы его сделали пулеметчиком. Да, он злопамятен, не без юмора замечает Симонов, он хотел отплатить за свою рану так же, как за раны друзей. И он отплатил!

В очерке нет живой речи моряка, Симонов ее пересказывает, но и в этих строках чувствуется живой голос американца:

"Нет, он не будет говорить, что всем легко и что это был легкий рейс. Нет, рейс был трудный, но все, кого он знает в команде, готовы пойти в следующий рейс, и еще в следующий. Они готовы снова и снова ходить сюда и возить оружие для своих русских товарищей. Если бы это зависело от него, то он бы возил этого оружия еще больше, чем его возят сейчас, несмотря ни на какие опасности".

Эта последняя фраза, как говорится, с подтекстом.

31 мая

Вспоминаю свою беседу с секретарем ЦК партии А. С. Щербаковым, который был начальником Совинформбюро и к тому времени стал и начальником ГлавПУРа. Я сказал, что откровенный разговор, который мы вели на страницах военной газеты во время поражения сорок первого года, был проявлением не слабости, а силы нашего государства и армии. Правда, война не снижала, а подымала дух людей, вселяла веру в нашу победу. Александр Сергеевич ответил:

-- Тогда была другая обстановка. Тогда дело шло о судьбе нашей страны. А эта операция носила частный характер. Решено публиковать только то, что дает Информбюро. Придерживайтесь наших сводок...

Я хорошо чувствовал, когда Щербаков говорит от своего имени, а когда передает указания Верховного, никогда на него не ссылаясь. Я понял, что на этот раз он передает указания Сталина. Не мог Александр Сергеевич, да и не только он, тогда предполагать, что наше поражение на Харьковском направлении обернется наступлением противника на Сталинград и Северный Кавказ и вновь встанет вопрос о судьбе Родины.

Однако уроки из харьковского поражения надо извлекать.

Для этого у нас был испытанный метод -- передовые статьи. Приведу пример.

-- Как известно, разведка наших фронтов (да и в центре) проглядела подготовку армейской группы Клейста к наступлению, сосредоточив большие силы в районе Краматорска. Поэтому удар врага и оказался совершенно неожиданным.

-- И вот в сегодняшнем номере газеты передовица "Непрерывно вести разведку", а за ней другая -- "За образцовую воздушную разведку". Это все уроки харьковского сражения.

-- Еще одна передовая "Стойкость в бою".

-- Есть в ней точные, подтвердившиеся затем в ходе событий слова: "Нынешним летом фронты отечественной войны станут ареной больших упорных и ожесточенных сражений..."

* * *

Злой рок преследовал нашу редакцию на Юго-Западном фронте. В прошлом году в так называемом киевском окружении мы потеряли пять корреспондентов. Теперь из харьковского окружения не вернулись в редакцию два наших спецкора. Погиб Михаил Розенфельд.

Последней его видела военный корреспондент журнала "Фронтовая иллюстрация" Наталья Бодэ. Она рассказала:

-- Было жарко, помню, мы уже скатывали шинели и ходили нараспашку. Солнце припекало. Шли в наступление. Это было под Харьковом, у станции Лихачеве. Настроение у всех боевое. Вдруг встречаю Михаила. Он, как всегда, веселый, возбужденный.

-- Получен приказ из штаба армии отправить вас отсюда! Мне это не улыбалось. Я заупрямилась. Но он мягко и настойчиво приказал:

-- Немедленно... Сейчас же!

И заставил меня сесть в самолет.

Михаил стоял на аэродроме, полный сил и бодрости, со своей неизменной дружеской улыбкой -- таким я его и запомнила.

А утром в Ахтырке я узнала, что немецкие танки прорвали фронт и часть, в которой находился Розенфельд, попала в окружение...

Погиб и Михаил Бернштейн, прошедший огонь и воду на Халхин-Голе, и на финской войне и в самые трудные месяцы Отечественной войны. Не было такой горячей точки, где бы он со своей "лейкой" не побывал, и, казалось, нет такой пули, которая его не обошла. Где он сложил голову -- неизвестно. Мне рассказали, что ему, как корреспонденту "Красной звезды", было предоставлено место на последнем самолете, вырывавшемся из окружения. Но он отдал его раненому, а сам остался на взлетной полосе. Это я услышал из уст человека, который прилетел на том самолете. Мы хорошо знали Мишу, знали, что он на это был способен.

* * *

Вернулся с Юго-Западного фронта наш авиатор подполковник Николай Денисов и сдал статью "О весенней воздушной тактике немцев"; она опубликована в сегодняшнем номере газеты и заняла три колонки. Статья эта -- результат наблюдений, вернее, изучения Денисовым воздушных сражений на Юго-Западном фронте, а также в Керчи, где он тоже побывал. Интересная, содержательная и, несомненно, полезная статья. Она имеет, свою предысторию и свое продолжение, о которых стоит рассказать.

По неписаному правилу, каждый корреспондент, выезжая на фронт, захватывал с собой свежие номера "Красной звезды". В эту поездку Денисов взял с собой пачку газет, где как раз и была напечатана его статья о воздушной тактике противника. Добравшись под Купянск, до штаба истребительной дивизии, он отдал газеты в политотдел, и они были разосланы по полкам и эскадрильям. Наутро, пробираясь лесочком к самолетным стоянкам, Денисов случайно подслушал, как командир полка А. Грисенко, давая указания комэскам на боевой день, сказал:

-- Вчера привезли "Красную звезду". Пусть летчики прочитают в ней статью Денисова. Это пригодится...

В этой связи вспомнил я один случай, который произошел с Денисовым. Но пусть он сам об этом расскажет:

"Как-то я, -- писал он в своей мемуарной книжке "Срочно в номер", -- узнав, что редактор снял с полосы мою корреспонденцию об авиаторах, насколько это позволяла воинская субординация, запротестовал. Сгоряча даже выпалил:

-- Если мои материалы не подходят для публикации, то лучше откомандируйте меня в войска, на фронт.

-- Бескрылый вы человек, -- едко возразил на это редактор, -- если при первой же неудаче опускаете руки. Корреспонденцию напечатать можно, но погоды она не сделает. Надо стараться писать так, чтобы авиаторы искали газету с вашими статьями...

Замечание подстегнуло, заставило относиться более самокритично к дальнейшей журналистской работе. И вот результат -- совет командира полка прочитать мою статью. Значит, кое-чему научился".

Вчера в "Красной звезде" напечатана статья "Опыт воздушных боев на Харьковском направлении". Автор ее полковник А. Грисенко. В тридцать восьмом году он воевал с японскими империалистами в небе Китая и опубликовал очерк под псевдонимом Ван-Си. В эту войну -- командир 2-го истребительного полка. Было о чем рассказать испытанному летчику! Забегая вперед, скажу, что в конце лета этого года Денисов, вернувшись из Сталинграда, рассказывал, что Грисенко сбили, сам он, раненный в ногу, прыгнул с парашютом. В госпитале ему ампутировали ногу. Все решили, что больше летать он не будет. Но Грисенко решил по-другому. Об этом тоже рассказал Денисов. Был он на полевом аэродроме возле реки Прут. Там залюбовался виртуозным полетом какого-то истребителя. Машина приземлилась, подрулила к капониру. Выключив мотор и расстегнув карабины парашютных лямок, из кабины, осторожно перенеся ногу через борт, выбрался летчик. Встав на крыло, он снял шлем. Это был Грисенко.

Выписавшись после ранения из госпиталя, тут же, за воротами он выбросил трость, которой его снабдили врачи, и, стараясь держаться на протезе как можно прямее, явился в штаб Военно-Воздушных Сил к генералу Ф. Я. Фалалееву, под командованием которого воевал еще на Юго-Западном фронте. Просьба была одна -- вернуть его в строй. Вместе пошли к главкому. После обстоятельного разговора тот согласился со всеми доводами и назначил Грисенко командиром истребительной дивизии.

-- Молодые летчики зовут меня "деревянной ногой", -- шутливо говорил полковник...

Людмила Павличенко! Кто на фронте не слышал о ней?! Впервые ее имя появилось в репортаже нашего спецкора Льва Иша из Одессы. Мы узнали, что до войны она, историк по образованию, закончила снайперскую школу Осоавиахима, добровольно ушла на фронт. Теперь Павличенко в Севастополе. Там Иш снова встретился с этой боевой девушкой. Часто бывает в ее землянке, порой -- и на ее огневых позициях: накапливает материал для очерка. Сегодня этот очерк "Девушка с винтовкой" опубликован в газете.

Мастер литературного портрета, Иш на этот раз поставил перед собой более скромную задачу -- рассказать о трех эпизодах из боевой жизни Людмилы. Первый -- это "рядовая" история одного снайперского выстрела, написанная не без юмора.

Каждый день множатся факты о зверствах гитлеровцев над советскими военнопленными. Павел Трояновский встретился на фронте с красноармейцем Сергеем Клевакиным, бежавшим из лагеря пленных в деревне Куземки на Смоленщине, и написал корреспонденцию "Куземкинская каторга".

Издевательства, истязания, расстрелы... -- здесь все то, что и в других лагерях. Но есть изобретательные новинки, каких не знала ни одна война:

"Ранним весенним утром по единственной дороге от сараев выезжают телеги, в которых запряжены не лошади, а русские люди. Восемь тощих, желтых, оборванных и обросших щетиной человек составляют упряжь каждой телеги. Идет одна телега, вторая, пятая, десятая... Людей подгоняют возчики из немецких вояк, бьют по худым спинам кнутами и кричат по-немецки:

-- Шнелер! (Быстрее!)".

-- Мы шли на верную смерть, -- сказал Клевакин, -- но лучше смерть, чем фашистский плен...

5 июня

После поражения под Харьковом наши войска перешли к обороне. Теперь можно определенно сказать: затишье на всех фронтах. Что там сейчас в армиях, дивизиях, полках? Надо, решил я, самому съездить в одну из армий. К этой мысли меня подтолкнула еще и реплика Жукова, которой он меня встретил третьего дня, когда я приезжал к нему в подмосковное Перхушково:

-- Ты все еще наступаешь?!

Георгий Константинович имел в виду, что "Красная звезда" продолжает публиковать материалы о Харьковском наступлении, а о жизни войск в обороне мало пишет.

Маршрут выбирал недолго. В 5-й армии, куда я частенько заглядывал в дни Московской битвы, произошли изменения. Вместо Л. А. Говорова, назначенного командующим Ленинградским фронтом, командармом стал И. И. Федюнинский, наш добрый знакомый, товарищ по Халхин-Голу. Туда я и направил свои стопы, захватив фоторепортера В. Темина.

Боевые части Западного фронта сейчас, конечно, дальше от Москвы, чем это было в декабрьские дни сорок первого года. Тогда туда можно было добраться за сорок минут -- час, ныне -- за два часа.

Командарма мы застали в смешанном хвойно-березовом леске, на командном пункте, у блиндажа, оборудованного по-хозяйски добротно, как он это всегда делал и в Монголии. Мы, халхингольцы, с улыбкой вспоминали один эпизод того времени. Во время боев с японцами Федюнинский был ранен в ногу, его увезли в медсанбат. Но это только так считалось -- ранение в ногу: на самом деле осколок угодил в ту часть тела, что выше ноги и ниже спины. Ранение это (кстати, весьма болезненное) по глупой традиции вызывало у всех улыбку. Самому же Федюнинскому было не до смеха. Между прочим, осколками того же снаряда на НП полка был ранен и корреспондент "Героической красноармейской" Иван Чернышенко. Федюнинский, лежавший рядом с ним в госпитале, заметил:

-- Ну, теперь я на всю жизнь побратался с "Героической", кровное родство...

Между прочим, Федюнинский был ранен трижды. И все три раза в одну и ту же ногу! А в первый год Отечественной войны его вообще похоронили. Когда Ивана Ивановича отозвали из корпуса, которым он командовал на Юго-Западном направлении, и он прибыл в Генеральный штаб для назначения, А. М. Василевский пришел в изумление. Ему сообщили, что Федюнинский погиб, и он уже доложил об этом Сталину. Выяснилось, что погиб исполняющий обязанности командира корпуса полковник М. И. Бланк, которому Федюнинский сдал дела; он прорывался из окружения под Прилуками, героически сражался с врагом и в одном из боев сложил свою голову.

Сейчас Иван Иванович был в полном здравии. Стройный, подтянутый, с тремя рядами орденов и медалей (большая редкость в первый год войны), он встретил нас сердечно, по-братски. Армия стояла в обороне, и Федюнинский мог позволить себе провести с нами целый день.

Полоса, где армия держала оборону, растянулась почти на семьдесят километров. После разгрома под Москвой немецкие войска основательно зарылись в землю, построили мощные оборонительные сооружения и, по всем данным, ни о наступлении, ни об отступлении не помышляли. Активных боевых действий не было ни с нашей, ни с немецкой стороны. Изредка слышалась минометная, а еще реже артиллерийская стрельба.

Однако жизнь в дивизиях и полках кипела. Принимали пополнение. Прибывала новая боевая техника. То и дело слышались пулеметные и автоматные очереди и крики "ура". Человеку непосвященному могло показаться, что сюда прорвались немцы и идет жестокий бой. Но это обучали новобранцев действовать в условиях, максимально приближенных к боевым. -- они штурмовали макеты дзотов, дотов... Словом, шла напряженная подготовка к грядущим боям.

Федюнинский, дни и ночи проводивший с пополнением на учебных полях, предупреждал:

-- Не жалейте нота. Чем больше нота здесь, тем меньше крови там, в бою...

Воевали пока только снайперы и разведчики. Нам представили их. Беседа была увлекательной и полезной. Теминские снимки этих бойцов, сделанные тогда, сразу же были напечатаны в "Красной звезде".

Потом Федюнинский повез нас в 82-ю стрелковую дивизию, ту самую, которой он командовал на Халхин-Голе и в которой мы с Симоновым побывали зимой под Гжатском. Теперь эта дивизия называлась 3-й гвардейской мотострелковой. Знакомых осталось мало -- кто выбыл по ранению, кто погиб. В одном из полков на небольшой полянке с редкими деревьями собрались бойцы. Федюнинский прибыл в эту армию недавно, но чувствовалось, что он уже успел снискать уважение личного состава. И не только потому, что в частях знали, что он боевой, заслуженный командир, что за его спиной гражданская война, Халхин-Гол, бои на юго-западном пограничье, оборона Ленинграда... Иногда человек зарабатывает авторитет и любовь подчиненных долгими месяцами, а порой какой-то шаг -- и добрая молва о нем растет, как снежный ком.

В первые же часы пребывания в армии Иван Иванович узнал о серьезных недостатках в питании бойцов.

И подсказала ему об этом не кто иная, как официантка столовой, куда он по прибытии в армию зашел пообедать. Суп она предложила, а хлеба не оказалось. Объяснила, что второй день не доставляют в полк хлеб. Стал Федюнинский выяснять. Оказалось: точно, двое суток армия сидит без хлеба, на сухарях. Почему? Интенданты сослались на распутицу, на поломки машин...

Нет необходимости рассказывать, какие меры принял командарм, но на второй день бойцы получили все, что им было положено по норме, и с тех пор с перебоями в питании было покончено.

И еще один эпизод. Встретил Федюнинский маршевый батальон, направлявшийся для пополнения в 3-ю гвардейскую дивизию. Большинство батальона казахи и киргизы. Они пожаловались командарму, что им пообещали, но не дали ни чаю, ни табаку. Федюнинский выслушал их, раздал все папиросы, которые у него были, и пообещал, что, как только прибудут в дивизию, будет им и чай, и табак. Через три часа новобранцы появились в дивизии. К этому времени для них был приготовлен не только обед, но и крепкий чай и табак. Федюнинский позвонил командиру дивизии. Тот, не понявший сразу, в чем суть звонка командарма, доложил: "Ждем пополнение, обед приготовили отличный". Но командующий объяснил, что для казаха и киргиза чай не менее важен, чем сытный обед. И об этом эпизоде пошла молва по армии.

Так в войсках узнали, что прибыл новый командующий.

А в тот день, когда мы были в дивизии, после беседы с бойцами о том, что требует от солдата бой, Федюнинский глуховатым, неторопливым голосом спросил:

-- Есть среди вас раненые, но еще не награжденные? Прошу встать!

Встали десятка два рядовых и сержантов. Федюнинский расспросил каждого, где и как он был ранен. И тут же приказал командиру полка и комдиву представить их к награждению орденами и медалями. А стоявшего рядом с нами комиссара штаба армии попросил проследить, чтобы наградные материалы через день-два были уже у него.

-- Вручать буду сам, -- заключил командарм.

Я видел, какое огромное впечатление на всех -- и старых бойцов, и молодых -- произвело это внимание командующего, его забота о раненых. Дальновидным был Иван Иванович. Ведь к 40-летию Победы ЦК партии и Советское правительство приняли решение наградить всех -- без исключения! -- советских воинов, проливших кровь в боях за Родину, орденами Отечественной войны.

Там же, на полянке, я сказал Темину, чтобы он сделал для газеты снимки раненых. Виктор сразу же развернул бурную деятельность, стал громко распоряжаться, собирать людей, "перетасовывать" их. Он беспрерывно щелкал своей "лейкой", снимал бойцов в разных позах и ракурсах, в одиночку и группами. После возвращения в Москву Темин принес мне только что отпечатанный, еще мокрый снимок. На нем крупным планом были запечатлены фигуры десяти бойцов, стоящих в одну шеренгу.

-- Почему только десять? А остальные где? -- спросил я.

Темин объяснил, что он снял всех раненых, но это особые люди, и показал мне подпись под фото: "Западный фронт. Дважды и трижды раненные в боях гвардейцы, вернувшиеся в свой полк. Слева направо: гвардии военфельдшер Л. Семчук -- ранен в двух боях; гвардии сержант В. Чечин -- ранен в трех боях; гвардии старший сержант А. Иванов -- ранен в трех боях; гвардии красноармеец И. Целищев -- ранен в пяти боях..."

Медаль "Генерал армии Хрулёв" награждаются высшие и старшие офицеры ВС награжденные знаком отличия офицеров Тыла Вооружённых Сил Российской Федерации (2004)

Этот снимок наши читатели, и прежде всего сами раненые, восприняли как своего рода награду. Кстати, на второй день мне позвонил генерал А. В. Хрулев и сказал, что на это фото обратили внимание в Ставке. Очевидно, будет учрежден знак отличия раненого. Действительно, месяца через полтора было принято постановление ГКО об отличительных знаках о числе ранений.

Повел нас командарм и на передний край. Походили мы, а кое-где и поползали. Да, основательно закопались боевые части, оборудовали свои позиции, как заметил один из наших собеседников, "по высшему классу и даже выше...".

Слушали беседы Федюнинского с командирами и бойцами, его указания, которые, как мне казалось, были скорее похожи не столько на приказы, сколько на советы -- что устранить, что сделать.

Побывали мы и в штабе армии. Там на стенке блиндажа я увидел расписание занятий командного состава. Я его переписал, а потом в "Красной звезде" одна за другой появились статьи на эти темы. За день мы с Иваном Ивановичем о многом поговорили. Узнал я, что Федюнинский был не только талантливым военачальником, дотошным хозяйственником, но и тонким дипломатом.

Как-то ему позвонили и сказали, что в армию прибудут американские и английские военные атташе и надо, мол, принять их должным образом. После официальных церемоний и плотного обеда пошли один за другим вопросы, иногда прямые и ясные, порой -- со скрытым смыслом. В блиндаже, куда Федюнинский пригласил иностранных гостей, на стене висела большая карта районов Гжатска и Вязьмы. Увидев карту, один из самых дотошных дипломатов, капитан, подошел ближе, долго всматривался, затем спросил: "Почему на ней нет никаких пометок?" Видно, его интересовала линия фронта и дислокация дивизий.

0x01 graphic

"Фельдмаршал А.В.Суворов на вершине Сен-Готарда 13 сентября 1799 года" 1855

Художник Шарлемань Адольф Иосифович (1826-1901)

Командарм ответил:

-- Я всегда стараюсь следовать примеру великих русских полководцев Суворова и Кутузова. Когда Суворова во время итальянской кампании высокопоставленные представители австрийского правительства спросили, каковы его планы ведения войны, он ответил: "Если бы моя шляпа знала мои планы, я бы ее сжег". А Кутузов однажды заявил: "Если бы мои планы знала моя подушка, я бы на ней не спал". Вот поэтому я тоже никогда не наношу на карту своих замыслов раньше, чем это становится совершенно необходимым.

Английский полковник так посмотрел на капитана, что тот сразу съежился и отошел в угол блиндажа, подальше от карты... Но тут же возникла новая ситуация, в которой генерал снова показал себя дипломатом. Атташе спросил его о танках "матильда" и "Валентайн". Мне было интересно, что ответил Федюнинский, и вот почему.

Как-то Эренбург привел в редакцию английского корреспондента, который все донимал меня вопросами об этих танках. Я толком тогда не знал, что ответить. Этих танков было очень мало. Мы о них почти ничего не печатали. Однажды лишь дали снимки этих танков, уходящих в бой на каком-то фронте. Да в другой раз с ними был у нас связан неприятный ляп. Опубликовал фото, а под ним подпись: "Фашистский танк, подбитый бойцами части". Снимок, правда, мутноватый, снимали танк, видимо, под вечер и к деталям мы не присмотрелись.

А потом мне позвонили и сказали: "Какой же это фашистский танк? Это "матильда"!" Быть может, этим звонком дело и ограничилось бы, если бы не шум, поднятый геббельсовской пропагандой вокруг нашего фото. Они во все горло кричали, что Советам, мол, не удается одолеть немецкие танки, поэтому они выдают за свои трофеи подбитые немцами английские "матильды". Что-то об этом появилось в прессе нейтральных стран и даже в английской печати.

Словом, вскоре я получил приказ -- снять с работы фотокорреспондента и направить его на фронт. Парень он был храбрый, мужественный, я его знал еще по финской войне, но отстоять его мне не удалось. Достойно он прошел всю войну, ныне -- член редколлегии одного из наших массовых журналов.

Этот случай, связанный с "матильдами" и "Валентайнами", я хорошо запомнил. Но тогда о них мало что знал и в беседе с инкорами "плавал" вовсю, отделываясь общими фразами. Поэтому я с большим интересом слушал рассказ Федюнинского. А ответил он иностранным атташе следующее:

-- Машины в общем-то хорошие. Где-нибудь в Африке, в степях и полустепных районах, да еще в колониальной войне, где не надо прорывать прочную оборону, они незаменимы. Для [214] этого, вероятно, они и предназначались. У нас же местность лесисто-болотистая, пересеченная, а гусеницы этих машин узкие, поэтому "матильдам" и "Валентайнам" приходится туго:, при движении в лесу, на крутых поворотах, подъемах и спусках гусеницы часто сваливаются. И потом, на мой взгляд, ваши машины излишне комфортабельны: в них много гуттаперчи, которая легко воспламеняется. Впрочем, этот недостаток мы устранили.

-- Каким образом? -- удивились американцы и англичане.

-- Очень просто. Сняли гуттаперчу и отдали девушкам на гребешки.

Теперь и я знал, что ответить на каверзный вопрос о "матильдах" и "Валентайнах"...

Поздно вечером мы отбыли в Москву. И добрые впечатления о встречах в 5-й армии под убаюкивающий гул машины долго нас не покидали.

* * *

Целую неделю в газете нет статей Ильи Эренбурга. Когда в газете бывали такие перерывы, в редакции обрывали телефон: "Где Эренбург?", "Что с ним?" Но сегодня читателям все стало ясно. Появился его путевой очерк "По дорогам войны". Именно неделю назад Илья Григорьевич выпросил у меня командировку на фронт.

Вместе с фоторепортером Эренбург проехал триста километров по маршруту Малоярославец -- Угодский Завод -- Козельск -- Калуга -- Перемышль -- Сухиничи. Не все, что он видел и слышал, вошло в очерк, но каждая деталь, каждый эпизод, попавший туда, весомы.

Проезжал города и села и увидел: "Там, где были дома, -- крапива, чертополох и, как сорняки, немецкие шлемы, скелеты машин, снаряды... Красавица Калуга с древними церквями на крутом берегу Оки, она покалечена..."

Встретился с жителями и запомнил: "Женщина в селе Маклаки спокойно говорит: "Дом взорвали. Мужа увели. Дочку испортили". Это -- спокойствие большого горя..."

Побывал у разведчиков и узнал: "Недавно пять разведчиков нашли в лесу заржавленный волчий капкан. Они, смеясь, рассказывают: "Фрица в капкан поймали. Ефрейтор, а оказался закапканенный".

Побывал в танковой части и услыхал: "Жива память о двух танкистах -- окруженные врагами, перед смертью они запели "Интернационал"... Сейчас танкисты учатся, отдыхают, иногда помогают колхозникам в полевых работах, и девушки дивятся -- герой, недавно освободивший их село, скромно пашет. Ждут новых боев. Один танкист сказал мне: "Лошадкам не терпится, стучат копытами" -- "лошадками" он шутя назвал танки..."

Беседовал с пленными и записал: "Пленные немцы угрюмо лопочут: "Гитлер капут". Что им еще сказать -- ведь они в плену. Вот ефрейтор Иоганн Гальтман. Он крестьянин. Боец его спрашивает через переводчика: "Хозяйство у вас большое?" Немец отвечает: "Куда там -- всего-навсего один француз".. Пленный француз для него лошадь. И, услышав ответ ефрейтора, наши бойцы сердито отплевываются: "Разве это люди?"

Примечательная встреча была у Эренбурга с командующим 16-й армией К. К. Рокоссовским в Сухиничах. Писатель говорил, что Константин Константинович самый учтивый генерал из всех, которых он когда-либо встречал. Разумеется, Эренбург, как всегда во время своих бесед с военачальниками, интересовался перспективой: что будет дальше? Спросил он об этом и Рокоссовского. Что мог ему ответить командарм? Невозможно точно предвидеть, когда и что будет даже в полосе армии, фронта, а тем более предусмотреть события стратегического плана, которые, как известно, развернулись вовсе не так, как думали Рокоссовский, мы все, да и в Ставке.

А вообще-то в путевых очерках Эренбурга из всего, что он мне рассказал о Рокоссовском, осталось только несколько строк. Еще не пришло время подробно описывать командующих армиями и фронтами -- так считали мы тогда. Вот те несколько эренбурговских строк о беседе с командармом:

"Генерал-лейтенант Рокоссовский, командир большого спокойствия и большой страсти, говорит: немцы напрасно обижаются на зиму. Конечно, зима по ним ударила, но зима их спасла. Не немецкие солдаты, а русские снега остановили преследование отступавшей германской армии".

Конечно, это не исчерпывающее объяснение, но резон в нем есть...

* * *

Неутомимый Евгений Габрилович приехал с Северо-Западного фронта несколько очерков. Он продолжает разрабатывать тему, близкую его духу и жанру, -- человек на войне. Вот его очерк со щедро разлитым юмором "В засаде". В поле зрения автора -- солдатская землянка. Он прижился в ней и там находит истинных героев, таких, как сибиряк Крась Павел Никифорович, недавно прибывший с пополнением в этот край холмов и болот. В первый же день он явился к политруку роты, и между ними состоялся диалог:

-- Разрешите их пойти пострелять.

-- Как это пострелять?

-- Да так. Подползу поближе, укроюсь и постреляю.

-- Вы снайпер?

-- Ну, нет, -- ответил боец, -- я сибиряк, охотник. Белок стрелял. Дело привычное.

И вот еще затемно Крась отправился в сопровождении другого бойца к пригорку, где засели немцы в сараях, избах, дзотах. К вечеру Крась и боец вернулись в землянку.

-- Восемь убитых, не считая раненых, -- восхищенно говорил боец командиру.

-- Раненых не считаю, -- отозвался Крась. -- Раненые -- это брак. [217]

Еще один любопытный рассказ, как Крась и его товарищи выкурили врага из блиндажа. Явился Крась к командиру и сказал:

-- Разрешите мне по ротам отобрать человек десять охотников-сибиряков. Мы их из этих блиндажей выкурим.

-- Как это выкурите? Вдесятером?

-- А так. Покоя ему не будет.

Отобрали пятнадцать солдат, и началась снайперская осада блиндажей. Круглые сутки дежурили сибиряки в своих укрытиях, убивали каждого, кто вылезал из блиндажа на свет, и добились, что немцы вообще перестали выходить из блиндажей, словно там их заперли.

Однако и в блиндажах было небезопасно: сибиряки безошибочно били по амбразурам, наблюдательным щелям. Блокада продолжалась и ночами, когда луна освещала холм. Сибиряки к тому же отлично стреляли по шорохам, по теням -- дело привычное, лесное. Прошло пять дней. Немцы кренились. Иногда они открывали яростный огонь, стараясь поразить хотя бы одну из этих не знающих промаха винтовок. Безуспешно. Кончится налет, и первый же немец, который осторожно показывал нос из блиндажа, падал, сраженный пулей. На одиннадцатые сутки, воспользовавшись ночной темнотой, оставшаяся в живых группа бросила блиндажи и отошла...

См. далее...

Д. И. Ортенберг

Год 1942. Рассказ-хроника. -- М.: Политиздат, 1988.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 12/08/2014, изменен: 12/08/2014. 62k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 7 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: "Весной немцев потянуло на историю, но это эрзац-история фашистов... Фрицы привыкли к эрзацам... Их история - ехидная наука. Настоящему историку нетрудно доказать... что Пруссия была некогда заселена славянами. Но нам сейчас не до истории: мы заняты истреблением "историков"..."

Каменев Анатолий Иванович "Гвардеец" - это звание присваивались навечно...

Каменев Анатолий Иванович
"Гвардеец" - это звание присваивались навечно...