ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Хай живе ...элита

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

Могильщик.

Художник Васнецов Виктор Михайлович

А. Деникин

ХАЙ ЖИВЕ ...ЭЛИТА

(Фрагменты из книги "Очерки русской смуты")

Макиавелли советует правителю постоянно помнить, что между тем как низшие классы народа могут только бросить его, высшие могут нее только бросить, но и вступить в заговор против него.

Общий очерк военно-политического положения в начале 1918 г. Украины, Дона, Кубани, Северного Кавказа и Закавказья

Итак, распад центральной власти вызвал временную балканизацию русского государства по признакам национальным, территориальным, историческим, псевдоисторическим, подчас совершенно случайным, обусловленным местным соотношением сил.

Наиболее серьезное значение в этом пестром калейдоскопе новообразований, более или менее склонных сопротивляться распространению власти народных комиссаров, приобрели первое время Украина и Юго-восток России. В их сторону поэтому с наибольшей силой обрушился большевизм. Для объяснения общей обстановки, в которой протекла первоначально борьба Добровольческой армии, необходимо предпослать краткий очерк событий в этих новообразованиях.

* * *

Центральная рада, прикрываясь успокоительными фразами о нерушимости государственной связи с Россией и непризнании лишь правительственного режима ее, продолжала вести шовинистическую политику в отношении России и русских, делая тем заведомо невозможным сложение противобольшевистских сил. Тем более, что территория Украины была насыщена русскими войсками Юго-Западного, отчасти Румынского фронтов, а в центре новообразования, его столице -- Киеве насчитывалось всего лишь 9% населения, считающего своим родным языком украинский. Приступая к организации обороны, Рада, вместе с тем, настойчиво добивалась соглашения с советской властью и повела одновременно секретные переговоры о мире с центральными державами.

Военное положение Украины представляло картину невероятного хаоса.

В декабре ген. Щербачев, "согласно постановлению украинской народной республики", принял на себя главное командование войсками Юго-Западного и Румынского фронтов, ставь, таким образом, в двойственное подчинение: к Центральной раде и -- на территории Румынского фронта -- к комитету национальных комиссаров, "согласующему свои действия с директивами Украины". Военный комиссариат последней (Петлюра), владел базой снабжения обоих фронтов, стал поэтому фактически руководителем их, поскольку этот термин уместен в применении к анархической солдатской массе.

Петлюра приступил к демобилизации "русских частей" и к формированию "однородной украинской армии", вместе с тем стараясь притянуть те украинизированные войска, которые оставались еще на других фронтах. На всем пространстве Юго-западного края и Новороссии шло разоружение и роспуск не украинских частей. Передвигались эшелоны войск "украинских", большевистских, просто русских, "ничьих", наконец, дезертиров.

Все они имели одинаковую моральную и боевую ценность, одинаково не желали вести серьезных военных действий, закупоривали станции, оседали временно в попутных городах, иногда вступали в бой друг с другом и чинили погромы.

Никакой идеи, никакого национального движения в этом переселении по существу не было; вместо отслаивания шла все большая путаница и в организации и в солдатских умах, все большее недоумение и озлобление, выливавшиеся иногда в жестоких формах теперь уже междоусобной розни.

Петлюра, очевидно для внешнего престижа, создал легенду о 3 миллионах украинского войска; союзники, особенно французы, удивительно плохо разбиравшиеся в русских делах, строили иллюзорные планы на создании нового Южного фронта. Один скрывал, другие не понимали, что, помимо общих неблагоприятных условий, на тощей почве украинского неопатриотизма нельзя строить ни народного воодушевления, ни народной армии. Взаимоотношения с советской властью оставались совершенно неопределенными, и в половине декабря украинский секретариат предъявил Петрограду "ультимативный" запрос: "Воюем мы, или нет?"

Действительно, в этом хаосе трудно было определить сущность взаимоотношений двух столкнувшихся "высоких сторон", у которых к тому же ни у одной не было настоящей армии... Тем не менее постепенно стало выясняться, что большевистская банды красной гвардии медленно, но безостановочно распространяются по Украине и целый ряд пунктов на севере ее признают большевистскую власть. Чтобы держать прочно в своих руках по крайней мере Киев, Петлюра вновь пытался прибегнуть к тому универсальному средству, которое практиковалось во все времена и на всех политических фронтах: при посредстве Маркотуна он обратился за содействием к В. Шульгину для привлечения русских офицеров в украинские части. Петлюра, якобы, был готов тогда порвать с большевизмом Винниченки и с австрофильством Грушевского, утверждая, что "имеет только двух врагов -- немцев и большевиков и только одного друга -- Россию".

Но соглашение не состоялось, да было и поздно.

12 января Малая рада опубликовала 4-й универсал, в силу которого "украинская народная республика" становилась "самостоятельной, суверенной державой украинского народа", причем украинскому учредительному собранию предстояло решить "про федеративную связь с народными республиками бывшей Российской империи"...

Суверенитет, однако, продолжался только две недели.

Уже 16-го в самом Киеве вспыхнуло восстание. Восставшие большевики -- русские, украинские и инородные -- овладели арсеналом; началась всеобщая забастовка, поддержанная 35-ю профессиональными союзами; к восставшим присоединились и украинские части. И когда 26-го января к Киеву подошла незначительная советская банда Муравьева, город немедленно перешел в ее руки.

Рада, правительство и Петлюра бежали.

Во всех этих событиях, в точности повторяющих повесть падения других русских городов и областей, поражает полное отсутствие национального момента в идее борьбы или, по крайней мере, совершенно ничтожное его знание. Советское правительство объявило, что оно ведет борьбу не против Украинской республики, а против центральной рады, ввиду ее "явно контрреволюционной политики".

Этому лозунгу -- лживому, но, по крайней мере, определенному и популярному в массах, Украина могла противополагать лишь полный разброд народных устремлений, слагавшихся из крайне разнообразных факторов.

В области социальной -- острое недовольство рабочих Киева, Одессы, Харькова и других фабричных центров и индиферентное отношение крестьянства, занятого черным переделом, согласно 3-му универсалу; в отношении политическом -- влияние, которое издавна оказывали на раду центральные державы, стремление к власти политиканствовавших украинских кругов, колебания или безучастие русских людей, поставленных между большевизмом и самостийностью; наконец, просто -- чувство самосохранения, объединявшее более благоразумную часть населения и желание спасти край от моральных и физических последствий нашествия большевиков.

Но клич -- "Хай живе вильна Украина" совершенно не будил ни разума, ни чувства в сколько-нибудь широких кругах населения, отзываясь неестественной бутафорией. Ничего "народного", "общественного", "национального" не было в столкновении советских и украинских банд -- безыдейных, малочисленных и неорганизованных. И вовсе не они решили исход событий: было ясно, что большевизм советов побеждал психологически полу большевизм Рады, петроградский централизм брал верх над киевским сепаратизмом.

Как бы то ни было, 4-ый универсал дал немцам официальный предлог "признать" Украинскую республику, заключить с ней мир (27 января) и впоследствии приступить к фактической оккупации всего хлебородного юга России.

Обстановка, сложившаяся на Украине к январю 1918 года, оказала чрезвычайно неблагоприятное влияние на положение Юго-востока, в частности Дона. До тех пор с фронта беспрепятственно пропускались на Дон и на Кавказ казачьи эшелоны, и Рада из чувства самосохранения не допускала прохода через украинскую территорию большевистских войск. Теперь для большевиков открывались прямые пути на Дон, до крайности затруднялся приток пополнений в Добровольческую армию и прекращался подвоз военного снаряжения из богатых запасов Юго-западного фронта, до сих пор, 9-соть и не в большом количестве, просачивавшихся с попутными эшелонами.

Первый Донской круг дал пернач выборному атаману, но не дал ему власти.

Во главе области поставлено было "войсковое правительство", состоявшее из 14 старшин, избранных каждым округом "излюбленных людей", вне всякой зависимости от их государственного, общественного и просто делового стажа.

Атаман являлся только председателем в заседаниях правительства, а его помощник -- членом. Эти заседания имели характер заседаний провинциальной городской думы с нудными, митинговыми, а главное лишенными практического значения словопрениями. Деятельность эта не оставила по себе никакого следа в истории Дона, и на тусклом фоне ее меркли крупный и твердый государственный разум Каледина и яркий молодой порыв донского баяна Митрофана Богаевскаго.

Каледин отзывался в разговорах со мной о правительстве с большой горечью. Богаевский выражался о нем осторожно и деликатно: оно "по своему составу было не сильно: члены правительства были люди безусловно честные и добросовестные, но не смогли сразу охватить всей колоссальной работы". Во всяком случае, в среде правительства государственные взгляды Каледина поддержки не нашли, и ему предстояло идти или путем "революционным" наперекор правительству и настроениям казачества, или путем "конституционным", демократическим которым он пошел и который привел его и Дон к самоубийству.

В первое время после октябрьского переворота донская власть искала связи с обломками Временного правительства при помощи таких несерьезных посредников, как бывший командующий войсками московского округа Грузинов и крупный темный делец Молдавский.

Но правительство сгинуло, и Каледину поневоле приходилось на Дону принимать на себя функции центральной власти, что он делал с большой осмотрительностью и даже нерешительностью. Вместе с тем, чтобы получить более широкую народную опору, донское правительство 20 ноября обратилось к населению области с весьма либеральной декларацией, созывая на 29 декабря единовременный съезд казачьего и крестьянского населения для устроения жизни Донской области и привлечения к участию в управлении краем пришлого элемента. В начале января вопрос этот разрешился образованием коалиционного министерства на паритетных началах, причем 7 месть было предоставлено казачеству и 7 иногородним. 3-й донской круг, впредь до установления законодательного органа, предоставил правительству всю полноту власти. Но иногородний съезд ограничил ее выделением дел, касающихся не казачьего населения, из общей компетенции правительства и передачей их на усмотрение иногородней половины его. Это расширение базы и привлечение в состав правительства демагогов-интеллигентов и революционной демократии, быть может полнее отражая колеблющееся, неустойчивое настроение области, вызвало, как увидим ниже, паралич власти в основном и для этого времени единственно жизненном вопросе -- борьбе с большевизмом.

Крестьянство, составлявшее 48% населения области, увлеченное широкими посулами большевиков, не удовлетворялось теми мероприятиями, которые принимала донская власть -- введшем земства в крестьянских округах, привлечением крестьян к участию в станичном самоуправлении, широком приеме их в казачье сословие и наделением 3 миллионами десятин отбираемой у помещиков земли.

Под влиянием пропаганды пришлого социалистического элемента, крестьянство ставило непримиримо требование общего раздела всей казачьей земли. Рабочая среда -- наименьшая численно (10-11%), но сосредоточенная в важных центрах и наиболее беспокойная -- не скрывала своих явных симпатий к советской власти.

Революционная демократия не изжила своей прежней психологии и с удивительным ослеплением продолжала ту разрушительную политику, которую она вела в Таврическом дворце и в Смольном и которая погубила уже ее дело в общерусском масштабе.

Блок с.-д. меньшевиков и с-р.-ов царил на всех крестьянских, иногородних съездах, в городских думах, советах солдатских и рабочих депутатов, в профессиональных организациях и межпартийных собраниях. Не проходило ни одного заседания, где бы не выносились резолюции недоверия атаману и правительству, где бы не слышалось протестов против всякой меры, вызванной военными обстоятельствами и анархией. Они протестовали против военного положения, против разоружения большевистских полков, против арестов большевистских агитаторов. Они проповедывали нейтралитет и примирение с той силой, которая шла на пролом и устами одного из своих военных начальников, шедших покорять Дон, объявляла: "требую от всех встать за нас или против нас. Нейтральности не признаю".

Была ли эта деятельность результатом серьезного сложившегося убеждения? Конечно нет: к ней обязывала партийная дисциплина и партийная нетерпимость. На одном из собраний нар. соц. Шик, характеризуя позицию, занятую социалистами ростовской думы, говорил: "в тиши (они) мечтают о казачьей силе, а в своих официальных выступлениях эту силу чернят".

Но недоверие, и неудовлетворенность деятельностью атамана Каледина нарастало и в противоположном лагере. В представлении кругов Добровольческой армии и ее руководителей, доверявших вполне Каледину, казалось однако недопустимым полное отсутствие дерзания с его стороны. Русские общественные деятели, собравшиеся со всех концов в Новочеркасск, осуждали медлительность в деле спасения России, политиканство, нерешительность донского правительства.

Это обвинение на одном собрании вызвало горячую отповедь Каледина:

"А вы что сделали?.. Я лично отдаю Родине и Дону свои силы, не пожалею и своей жизни. Но весь вопрос в том, имеем ли мы право выступить сейчас же, можем ли мы рассчитывать на широкое народное движение?.. Развал общий. Русская общественность прячется где-то на задворках, не смея возвысить голоса против большевиков... Войсковое правительство, ставя на карту Донское казачество, обязано сделать точный учет всех сил и поступить так, как ему подсказывает чувство долга перед Доном и перед Родиной".

В сознании русской общественности возникло еще одно опасение, навеянное впечатлениями речей местных трибунов, терявших душевное равновесие и чувство государственности. Отражением этого настроения появилась статья в сдержанном кадетском органе "Ростовская речь", -- в которой высказывалось опасение, чтобы "организация государственной власти на местах -- этот своеобразный сепаратизм "областных республик"... не превратилась из средства в цель, и чтобы... борьба против насилия и узурпации государственной власти не превратилась в конечном итоге в борьбу против самой свободы, добытой революцией, и против государственной власти, как таковой".

Во всяком случае Дон не давал достаточных поводов к такому опасению, а лично Каледин этого упрека не заслуживал совершенно. Он был вполне искренен, когда на областном съезде иногородних 30 декабря говорил:

-- Не признав власти комиссаров, мы принуждены были создать государственную власть здесь, к чему мы никогда раньше не стремились. Мы хотели лишь широкой автономии, но отнюдь не отделения от России.

В такой обстановке протекала трудная работа Каледина.

Когда в ночь на 26 ноября произошло выступление большевиков в Ростове и Таганроге и власть в них перешла в руки военно-революционных комитетов, Каледин, которому "было страшно пролить первую кровь", решился однако вступить в вооруженную борьбу.

Но казаки не пошли.

В этот вечер сумрачный атаман пришел к генералу Алексееву и сказал:

-- Михаил Васильевич! Я пришел к вам за помощью. Будем как братья помогать друг другу. Веления недоразумения между нами кончены. Будем спасать, что еще возможно спасти.

Алексеев просиял и, сердечно обняв Каледина, ответил ему:

-- Дорогой Алексей Максимович! Все, что у меня есть, рад отдать для общего дела.

Офицерство и юнкера на Барочной были мобилизованы, составив отряд в 400-500 штыков, к ним присоединилась донская молодежь -- гимназисты, кадеты, позднее одумались несколько казачьих частей, и Ростов был взят.

С этого, дня Алексеевская организация получила право на легальное существование. Однако отношение к ней оставалось только терпимым, выражаясь не раз в официальных постановлениях донских учреждений в формах обидных и даже унизительных. В частном заседании 3-го круга говорили: "пусть армия существуете но, если она пойдет против народа, она должна быть расформирована".

Значительно резче звучало постановление съезда иногородних, требовавшего "разоружения и роспуска Добровольческой армии, борющейся против наступающего войска революционной демократии".

С большим трудом войсковому правительству удалось прийти со съездом к соглашению, в силу которого Д. А., как говорилось в декларации, "существующая в целях защиты Донской области от большевиков, объявивших войну Дону и в целях борьбы за Учредительное собрание, должна находиться под контролем объединенного правительства и, в случае установления наличности в этой армии элементов контрреволюционных, таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы области".

Неудивительно, что с первых же шагов в сознании добровольчества возникло острое чувство обиды и беспокойное сомнение в целесообразности новых жертв, приносимых не во имя простой и ясной идеи отчизны, а за негостеприимный край, не желающий защищать свои пределы, и за абстрактную формулу, в которую после 5 января обратилось Учредительное Собрание. Измученному воображению представлялось повторение картин Петрограда, Москвы, Киева, где лозунги оказались фальшивыми, доверие растоптано и подвиг оплеван.

Поддерживала только вера в вождей.

Под влиянием беседы с Калединым Лукомский уехал во Владикавказ, я и Марков на Кубань.

Романовский, решив, что имя его не так одиозно, как наши, и не доставить огорчения донскому правительству, остался в Новочеркасске и принял участие в Алексеевской организации. Условились, что нам дадут знать немедленно, как только приедет Корнилов и выяснятся ближайшая перспективы нашей работы.

Прожили мы на Кубани первую неделю в станице Славянской, потом я переехал в Екатеринодар, пользуясь документом на имя "Домбровского".

То, что я увидел на Кубани, привело меня в большое недоумение своим резким контрастом с оценкой Каледина. Внутреннее состояние здесь было еще более сложно и тревожно, чем на Дону. И, если оно не прорывалось крупными волнениями, то только потому, что "внутренний фронт" был далеко, и Донская область прикрывала Кубань от непосредственной угрозы воинствующего большевизма.

Тот разрыв государственных связей с центром, который на Дону наступил в силу крушения Временного правительства, на Кубани существовал давно, будучи вызван другими, менее объективными причинами. Еще 5 октября, при решительном протесте представителя Временного правительства. Краевая казачья рада приняла постановление о выделении края в самостоятельную Кубанскую республику, являющуюся "равноправным, самоуправляющимся членом федерации народов России". При этом право выбора в новый орган управления предоставлялось исключительно казачьему, горскому и незначительному численно "коренному" иногороднему населению, т. е. почти половина области лишена была избирательных прав.

Во главе правительства, состоявшего по преимуществу из социалистов, был поставлен войсковой атаман, полковник Филимонов -- человек, обладавший несомненно более государственными взглядами, нежели его сотрудники, но не достаточно сильный и самостоятельный, чтобы внести свою индивидуальность в направление деятельности правительства.

Решение Рады принято было значительным большинством голосов, составленным из оригинального сочетания "стариков" -- консервативного элемента, несколько патриархальной складки, чуждого всяких политических тенденций, и казачьей интеллигенции. Эта последняя носила партийные названия с.-р-ов и с.-дков; но, вскормленная на сытом хлебе привольных кубанских полей, она пользовалась социалистическими теориями только в качестве внешнего одеяния и для "экспорта", сохраняя у себя дома в силе все кастовые традиционные перегородки. Против решения Рады были фронтовые казаки и коренные крестьяне; последние, выразив протест против непатриотического и недемократического по их убеждению закона, вышли из состава рады.

Мотивами к такому негосударственному решению вопроса -- отделению "Кубанской республики" -- послужили тревога "стариков" за участь казачьих земель, которым угрожала общерусская земельная политика, честолюбие кубанской социалистической интеллигенции, жаждавшей трибуны и портфелей и, наконец, украинские влияния, весьма сильные среди представителей черноморских округов.

Рознь между казачьим и иногородним населением приняла еще более острые формы: на верху, в представительных учреждениях, она проявлялась непрекращавшейся политической борьбой, -- внизу, в станицах -- народной смутой, расчищавшей путь большевизму.

Казачьи социалисты не учли соотношения сил. Против Рады и правительства встало не только иногороднее население, но и фронтовое казачество; эти элементы обладали явным численным перевесом, а главное большим дерзанием и буйной натурой.

Большевизм пришел в массу иногородних, найдя в различных слоях их такую же почву, как и везде в России, осложненную вдобавок чувством острого недовольства против земельных и политических привилегий господствующего класса -- казачества.

Но фронтовая молодежь не имела решительно никаких данных в политических, бытовых, социальных условиях жизни Кубани для восприятия большевизма.

Ее толкнули к нему только психологические причины: пьяный угар обезумевшей солдатчины на фронте, принимавший заразительные формы, безотчетное сознание силы в новом нашествии, усталость от войны и нежелание дальнейшей борьбы в какой бы то ни было форме; наконец, сильнейшая агитация большевиков, угрожавших кровавой расправой в случае сопротивления и обещавших не касаться внутреннего казачьего уклада, имущества и земель в случае покорности.

Был еще один элемент на Кубани, по природе своей глубоко враждебный большевизму, это -- черкесский народ, вызывавший большие и необоснованные надежды на Дону и в кругах Добровольческой армии в качестве одного из источников комплектования противобольшевистской вооруженной силы. Бедные, темные, замкнутые в узких рамках архаического быта, черкесы оказались наименее воинственным элементом на Кавказе и приняли большевистскую власть с наибольшей покорностью и с наиболее тяжелыми жертвами. Формирования же черкесских частей впоследствии окончились полной неудачей: полки эти были страшнее для мирного населения, чем для противника.

В конечном результате, когда Каледин, чтобы создать в глазах донских казаков некоторую иллюзию общеказачьего фронта, просил Кубанского атамана прислать на Дон хоть один пластунский батальон, такого на Кубани не оказалось. Кубанские части не шли войной против своего правительства, но не шли также и против большевиков и приказания своей выборной власти не исполнили.

Кубанскому правительству в декабре пришлось прибегнуть в свою очередь к универсальному средству -- формированию добровольческого отряда из офицеров и юнкеров, заброшенных судьбою на Кубань. Формирование это поручено было капитану-летчику Покровскому. И здесь перед элементом государственным, каким являлось офицерство, встали смутные, неясные цели: защита "Кубанской республики" и ее социалистического, отчасти украинофильского правительства.

Почтенный старик Ф. Щербина -- историк Кубанского края приводить статистические данные по вопросу распространения на Кубани большевизма, как доказательство полной чужеродности его казачьей среде. Поражены им были, прежде всего, и главным образом станицы, лежавшие на железнодорожных путях из Ростова и Закавказья, откуда шли солдатские эшелоны и возвращались фронтовые казаки. Баталпашинский, например, отдел, расположенный в стороне от магистралей, сохранился дольше и лучше всех. Мартиролог Кубанских станиц, переходивших в большевизм, выражается следующими цифрами: 1917 г. 1918 г. Август 3 Январь 20 Сентябрь 2 Февраль 16 Октябрь 5 Март 24 Ноябрь 5 Апрель 1 Декабрь 10 Май 1 Всего 87 станиц Таким образом, роковой круг замкнулся в течение 10 месяцев.

Эта оригинальная статистика, вероятно единственная в своем роде на пространстве русской территории, дает и другие любопытные указания: на 947.151 жителей станиц, большевиков было 164.579, т. е. 17 процент.; в их числе казаков 3,2 процент. и иногородних 96,8 процент. В пятидесяти станицах насчитано 770 видных советских деятелей-комиссаров, членов совета и агитаторов; из них 69 интеллигентов и полуинтеллигентов и 711 людей совершенно необразованных, состоявших на низших ступенях общественной лестницы, по большей части уголовного элемента. В общем числе их 34 процент, казаков и 66 процент, иногородних.

Большевизм начал проявляться в области обычными своими признаками: отрицанием краевой власти, упразднением станичной администрации и заменой ее советами, насилиями над офицерами, за зажиточными казаками и "буржуями", разбоями, "социализациями", реквизициями и т. д. В самом Екатеринодаре царила до нельзя сгущенная, нездоровая атмосфера, шли непрерывные митинги, на каждом перекрестке собиралась толпа, возбуждаемая речами большевистских ораторов. В городе с октября существовал военно-революционный комитет, имевший свои отделы -- Дубинский и Покровский -- в пригородах.

Кубанское правительство, сознавая отсутствие всякой опоры, пошло по пути Дона: 12 декабря был созван совместный съезд представителей всего населения. Половина иногородних представителей оказалась большевиками и отказалась от участия в работе съезда. Другая половина в согласии с казачеством приступила к работе. Но вместо того, чтобы принять героические меры хотя бы к спасению родных очагов, соединенные силы казачьей и общерусской революционной демократии в созданной ими Законодательной раде и в преобразованном на паритетных началах правительстве приступили, по выражению современного публициста, "к кипучей творческой работе", прямым результатом которой было создание конституции Кубанской республики, "всесторонне разработанная программа решения важнейших политических и экономических вопросов" и... отдача всей Кубани во власть большевиков.

"Паритет", как и на Дону, только ослабил сопротивление, введя в состав власти элементы еще менее устойчивые, соглашательские. Добровольческий отряд успешно сдерживал еще попытки большевистских банд, наступавших со стороны Новороссийска и даже в конце января у Эйнема, под начальством капитана Покровского, нанес им жестокое поражение. Но в то же время на узловых станциях Кавказской, Тихорецкой, Тимашовке оседали солдатские эшелоны бывшей Кавказской армии и местные большевики, сжимая все более и более в тесном кольце Екатеринодар. В гор. Армавире большевики образовали "кубанский краевой революционный комитет", под председательством Я. Полуяна; оттуда началась систематическая борьба против Екатеринодара вооруженной силой и агитацией.

Северный Кавказ бушевал.

Падение центральной власти вызвало потрясение здесь -- более серьезное, чем где бы то ни было. Примиренное русскою властью, но не изжившее еще психологически вековой розни и не забывшее старых взаимных обид разноплеменное население Кавказа заволновалось. Объединявший его ранее русский элемент -- 40 процент., населения края -- состоял из двух почти равных численно групп -- Терских казаков и иногородних, разъединенных социальными условиями и сводивших теперь в междоусобной борьбе старые счеты, по преимуществу земельные; они не могли поэтому противопоставить новой опасности ни силы, ни единства.

Терское войско, слабое численно, затерянное среди враждебной стихии и переживавшее те же моральные процессы, что и старшие братья на Дону и Кубани, внесло еще менее своей индивидуальности в направление борьбы. Еще до половины декабря, когда был жив атаман Караулов и до некоторой степени сохранилось несколько терских полков, сохранялся еще и призрак власти и вооруженной силы. Караулов вел определенную политику борьбы с большевизмом и примирения с горцами. Видя невозможность для себя остановить анархию в крае, Караулов пришел к мысли о создании "Временного Терско-Дегестанского правительства", которое и было образовано в начале декабря совместно тремя организациями: Терским казачьим правительством, Союзом горцев Кавказа и союзом городов Терской и Дагестанской областей. Новое правительство приняло на себя "впредь до создания основных законов полноту общей и местной государственной власти".

Но эта власть не имела решительно никакой реальной силы, ни на кого не опиралась, и даже в самом Владикавказе ее игнорировал местный совет. 13 декабря на станции Прохладной толпа солдат-большевиков, по указанию из владикавказского совдепа, оцепила вагон, в котором находился атаман Караулов с несколькими сопровождавшими его лицами, отвела на дальний путь и открыла по вагону огонь. Караулов был убит.

С его смертью "Терско-Дегестанское правительство" стало еще более обезличенным.

Фактически на Тереке власть перешла к местным советам и бандам солдат Кавказского фронта, которые непрерывным потоком текли из Закавказья и, не будучи в состоянии проникнуть дальше, в родные места, ввиду полной закупорки кавказских магистралей, оседали как саранча по Тереке-Дагестанскому краю. Они терроризовали население, насаждали новые советы или нанимались на службу к существующим, внося повсюду страх, кровь и разрушение. Этот поток послужил наиболее могущественным проводником большевизма, охватившего иногороднее русское население! (жажда земли), задевшего казачью интеллигенцию (жажда власти и идеи социализма) и смутившего сильно терское казачество (страх! "идти против народа").

Что касается горцев, то крайне консервативные в своем укладе жизни, и котором весьма слабо отражалось социальное и земельное неравенство, верные своим задачами и обычаям, они управлялись своими национальными советами, были: глубоко чужды и враждебны идеям большевизма, но быстро и охотно восприняли многие прикладные стороны его, в том числе насилие и грабеж. Тем более, что путем разоружения проходивших войсковых эшелонов или купли у них, горцы приобрели много оружия (даже пушки) и боевых припасов.

Кадром для формирования послужили полки и батареи бывшего Кавказского Туземного корпуса.

В начале 1918 года в общих чертах картина жизни на Северном Кавказе представлялась в следующем виде:

Дагестан, в общем наиболее замиренный и лояльный, теперь под влиянием событий стал подпадать под турецкое влияние, и в нагорной части его велась широко проповедь панисламизма. Подогреваемая его идеей шла не прекращаясь партизанская война против большевиков, группировавшихся по преимуществу вдоль дороги Баку -- Петровск; но по отношению к казакам и служилым русским людям дагестанцы враждебных действий не проявляли.

Чечня, раздираемая внутренними междоусобиями, разделенная на 50-60 враждующих партий по числу влиятельных шейхов, склоняясь то к турецкой, то к большевистской ориентации, проявила, однако, полное единение в исторической тяжбе с русскими колонизаторами. Общая идея совместной с ингушами борьбы их заключалась в том, чтобы отбросить терских казаков и частью осетин за Сунжу и Терек, овладеть их землями и, уничтожив тем чересполосицу, связать прочно горную и плоскостную Игнушетию (в районе Владикавказа) с одной стороны и Чечню с Игнушетией -- с другой. Еще в конце декабря чеченцы с фанатическим воодушевлением крупными силами обрушились на соседей. Грабили, разоряли и жгли дотла богатые цветущие селения, экономии и хутора

Хасав-Юртовского округа, казачьи станицы, железнодорожные станции; жгли и грабили город Грозный и нефтяные промысла.

Ингуши, наиболее сплоченные и выставившие сильный и отлично вооруженный отряд, грабили всех: казаков, осетин, большевиков, с которыми, впрочем, были в союзе, держали в постоянном страхе Владикавказ, который в январе захватили в свои руки и подвергли сильному разгрому. Вместе с тем, в союзе с чеченцами игнуши приступили к вытеснению казачьих станиц Сунженской линии, для чего еще в ноябре в первую очередь подожгли со всех сторон и разрушили станицу Фельдмаршальскую.

Осетины -- наиболее культурный из горских народов, имевший "даже" свою социалистическую интеллигенцию, склонявшуюся к большевизму. Народ однако выдержал искушение. Подчиняясь господствующей силе, осетины все же считали своими врагами большевиков и ингушей и, не взирая на не разрешенные еще земельные споры с казаками, охотно присоединялись к каждому выступлению их против большевиков.

Наконец Кабардинцы, восприняв от большевиков земельную практику, отняли у своих узденей (дворянства) земли и затем жили мирно, стараясь сохранить нейтралитет среди борющихся сторон.

В этой сложной обстановке терское казачество пало духом.

В то время, как горские народы, побуждаемые национальным чувством, путем чистой импровизации создавали вооруженную силу, природное войско с историческим прошлым, выставлявшее 12 хорошо организованных полков, разлагалось, расходилось и разоружалось по первому требованию большевиков. Агитация, посулы большевистских агентов и угрозы горцев заставляли малодушных искать спасения в большевизме, который, вначале по частной инициативе местных советских организаций, потом по указанию из центра, пользовался распрей, становясь то на сторону горцев против казаков, то на сторону казаков против горцев и в общем хаосе утверждая на крови тех и других свою власть.

В конце января в гор. Моздоке собрался "рабоче-крестьянский съезд", переехавший затем в Пятигорск. Съезд выбрал из своего состава самостоятельное правительство "Терский народный совет", под председательством некоего Пашковского, сосланного некогда в каторжные работы за ограбление казначея реального училища и возвращенного) в силу общей амнистии, данной Временным правительством.

В течении месяца "Народный совет" правил параллельно с "Терско-Дагестанским правительством"; наконец, последнее, не видя ни откуда поддержки, в конце февраля "во избежание кровопролития" добровольно сложило с себя власть и предложило "Совету" переехать во Владикавказ.

Терский край был объявлен составной частью "Р С Ф. С. Р."

* * *

Мне остается еще отметить две попытки к объединению Юго-востока в более широких областных или национальных рамках.

Вскоре после начала революции возник "Союз горцев Северного Кавказа", который выделил центральный комитет и первоначально поставил своей целью борьбу с анархией, поддержание правопорядка, мирное разрешение межнациональных столкновений, обеспечение прав национальных меньшинств в Учредительном Собрании и т. д.

После большевистского переворота центральный комитет в декабре 1917 года объявил себя "правительством горских народов Кавказа". Тот разброд задач и целей, которые преследовали горские народы, лишал всякой почвы "союзное правительство". Совершенно чуждое одним (абхазцы и черкесы), враждебное другим (осетины), оно установило некоторую внешнюю связь с Ингушетией и Чечней, откуда изредка и случайно получались небольшие суммы на содержание самого правительства. Эти суммы и личный большой кредит председателя, богатого чеченца нефтепромышленника Топы Чермоева были единственным источником существования "правительства".

Не имея никаких реальных возможностей управления, "горское правительство" с самого начала бросило всякие попытки устроения края и перешло к чистой политике, составив звено в цепи тех многочисленных самодовлеющих "народных" представительств, которые рождены были русской революцией и составляют одну из любопытных ее черт.

Январские события во Владикавказе заставили "горское правительство" перейти в Тифлис и тем порвать почти вовсе связи с краем. С тех пор личный состав "правительства" рассеялся; иногда только оно подавало признаки своего существования торжественными декларациями от имени двух своих столпов -- Топы Чермоева и Пшемаха Коцева. И только через год, когда Добровольческая армия освободит Северный Кавказ, мы встретимся опять с возглавляемым Коцевым "меджилисом горских народов", обнаружившимся неожиданно в Темир-Хан-Шуре и обратившимся к главному командованию с ультимативными требованиями.

В послании к Кабардинскому национальному совету Коцев писал:

"Почти год тому назад... я вырван из среды близкого, родного мною народа. Обстоятельства так сложились, что меня бросало по всему лицу Европы и Азии. Само собою разумеется, что за все это время я делал народное дело. Когда анархия и развал коснулись и нашей окраины, то для меня стало ясно, что собственными силами и авторитетом мы не можем водворить у себя порядок; и вот все это время прошло в хлопотах за поисками этой силы".

В течении года г. г. Чермоев и Коцев призывали варягов последовательно в лице турок, немцев, англичан, грузин, едва поспевая за быстро вертящимся колесом мировых событий. А тем временем Северный Кавказ в огне и в крови разрешал самостоятельно вопросы своего бытия.

Гораздо серьезнее и по замыслу и по политическому значению представлялось образование в конце сентября Юго-восточного союза. Возникшее по инициативе Кубани, это объединение должно было включать три казачьи области -- Донскую, Кубанскую, Терскую "вольные народы гор и степей", под которыми разумелись горцы северного Кавказа, калмыки и другие инородцы Ставропольской губернии. В дальнейшем в состав союза предполагалось привлечь Уральское (Яицкое) и Астраханское войско и, может быть, Закавказье.

Первоначальная идее этого объединения, вызванного к жизни главным образом бессилием центральной власти, с достаточной полнотой выражена в постановлении Донского "большого круга", заседавшего в первой половине сентября:

"Заслушав и обсудив доклад представителя Кубанского войска, поддержанный представителем войска Терского по вопросу о федеративном устройстве государства Российского и признавая федерацию, как принцип, как идею, на основании прошлого исторического опыта зарождения и существования казачества желательной, постановил:

1. поручить войсковому правительству принять участие в конференции, созываемой в Екатеринодаре 20 сентября 1917 г. по этому вопросу, с правом делегировать от имени войска представителей в союзный орган, имеющий быть созданным для защиты краевых интересов;

2. просить этот союзный орган, с участием представителей соседних областей, вольных народов и коренного не казачьего населения казачьих земель, а также сведущих лиц, разработать к Учредительному Собранию проект такого устройства края, которое, обеспечивая полную самостоятельность национальностей и крупных бытовых групп в сфере местного законодательства, суда, управления, земельных отношений, культурной и экономической жизни, в то же время оставило бы ненарушенной тесную связь частей с целым, не поколебало бы единства и силы России".

Под этой довольно безобидной формой пожеланий и признания авторитета Всероссийского Учредительного собрания скрывались однако более реальные стремления. В них смешались начала государственно-охранительные и центробежные; стремление сохранить от разложения более устойчивую часть в интересах целого и желание использовать государственную смуту в интересах чисто местных.

Практического осуществления идее союза однако не получила.

К концу сентября создано было "Объединенное правительство Юговосточного союза", во главе с В. А. Харламовым -- правительство чисто фиктивное, не только не оказавшее в ту трудную пору (конец 17 -- начало 18 года) какого либо влияния на ход событий, но просто прошедшее незамеченным для широких кругов населения Юга. Безвластие и бессилие областных правительств, неимение денежных средств и вооруженной силы, а главное -- отсутствие опоры в народной массе лишили это начинание казачьей интеллигенции всякого реального значения.

Идее союза, однако, не была оставлена и в 1919 году, при совершенно иной военно-политической обстановке вновь привлекла к себе серьезное внимание казачьих верхов.

15 ноября Закавказский комитет сложил свои полномочия и власть перешла в руки "Закавказского комиссариата" (правительства), избранного на совещании из представителей революционных организаций и социалистических партий. Этим же совещанием постановлен был созыв Закавказского сейма в составе членов, избранных во Всероссийское Учредительное Собрание, пополненном членами политических партий. Сейм собрался в начале февраля. Еще ранее в конце октября и в ноябре собирались национальные съезды и возникли национальные советы.

Перед новым правительством, возглавлявшимся Гегечкори, позднее перед сеймом возникли вопросы необыкновенной важности и трудности, об отношении к русской государственности, о войне или мире и, наконец, о ликвидации Кавказского фронта, представлявшего в глазах правительства опасность не меньшую, чем угроза турецкого нашествия.

На первом совещании и национальных съездах идее русской государственности не потерпела никакого колебания. Лейтмотивом на них было решительное отмежевание от советского правительства и признание самостоятельного существования местной власти только временно до восстановления общерусской центральной власти или до созыва Всероссийского Учредительного Собрания.

Но в Сейме настроение создалось уже несколько иное: по почину мусульманской фракции его и грузинской партии национал демократов был возбужден вопрос о полной независимости Закавказья. Мотивами выставлялись длительный характер русской смуты, необходимость предотвращения назревающего междоусобия и, главное, возможность заключения сепаратного мира с турками, нашествие которых грозило краю неисчислимыми бедствиями. Нет сомнения, что в самой постановке вопроса сказывалось уже весьма сильное германо-турецкое влияние, которое опиралось на панисламистские тенденции части кавказской интеллигенции, на общее недовольство разгорающейся анархией мусульманского населения, увидевшего в единоверных турках своих избавителей и, наконец, на давнишнюю связь турецкого и германского правительств с "Комитетом освобождения Грузии"; комитет этот был образован партией грузинских национал-демократов еще в 1914 году и вошел с враждебными нам державами в договорные отношения, обязывавшие одну сторону к предательству, другую к созданию независимое Грузии.

Грузинские социал-демократы -- наиболее влиятельная партия -- присоединились к требованию независимости. Их лидер Ной Жордания, который в ноябре говорил, что и теперь "в пределах России грузинский народ должен искать устроения своей судьбы", в феврале на сейме сказал:

-- Когда есть выбор -- Россия или Турция, мы выбираем Россию. Но когда есть выбор Турция или самостоятельность Закавказья, мы выбираем самостоятельность Закавказья.

Предложение, однако, встретило резкий протест в среди русских социалистов и армянских дашнакцаканов. Решено было передать вопрос на обсуждение особой комиссии. Эта комиссия "обсудила вопрос в ряде заседаний с участием сведущих лиц -- представителей армии, банков, финансового и других ведомств и пришла к единодушному убеждению в невозможности самостоятельного существования Закавказья без поддержки какой либо стратегически и экономически сильной державы".

Это заключение и признание сейма "при известных условиях принципиально допустимым объявление Закавказья независимой республикой", если и не решали вопроса, то в значительной мере предрешали его. Окончательно он был разрешен позднее прямым воздействием германского правительства, поставившего себе целью расчленение России и в частности полное отторжение от нее Закавказья.

Фронта в действительности не существовало. Поэтому, когда во второй половине ноября командующий турецкой армией Вехиб-паша предложил перемирие, генерал Пржевальский и закавказское правительство приняли предложение, и перемирие было заключено в начале декабря в Эрзинджане.

С этого времени начался хаотический отход русских корпусов и одновременно лихорадочное формирование национальных войск для охраны территории 1914 года. Шло оно туго в тылу и весьма неуспешно на фронте, наталкиваясь на сильное Препятствие со стороны войсковых революционных учреждений и среди самих грузинских и армянских воинов, у которых стремление разойтись по домам было не менее сильно, чем у русских.

Общую директиву отходящие банды кавказского фронта получили от "Второго краевого съезда Кавказской армии", состоявшегося в Тифлисе с 10 по 25 декабря. В воззвании к солдатам, подписанном Е. Вильямовским говорилось:

"Съезд признал за вами право на оружие при оставлении армии для защиты родины от контрреволюционной буржуазии с ее приспешниками Калединым -- Донским атаманом, Дутовым -- Оренбургским и Филимоновым -- Кубанским. Для руководства продвижения товарищей солдат и для борьбы с контрреволюцией на Северном Кавказе, на Кубани и в Закавказье, избран съездом Краевой совет и военно-революционный комитет... Вы, товарищи, должны все принять участие... в установлении советской власти. Провести домой оружие вы можете, двигаясь лишь сильными отрядами всех родов оружия, с избранным командным составом... Кто не может (провезти), сдавайте его советам, комитетам в Новороссийске, Туапсе, Сочи, Крымской и т. д., где есть представители советской власти"...

Солдаты двинулись двумя потоками, бросая на произвол судьбы миллиардное имущество: один -- в общем направлении на Тифлис, который несколько месяцев жил буквально в положении осажденного города; власти и комитеты употребляли героические усилия и вели форменные бои, чтобы отвести эти буйные и голодные массы от города далее на Баку и Северный Кавказ. Другой поток шел на Трапезунд, откуда захватываемые с бою транспорты развозили войска по портам Черного моря. В середине января в Трапезунде образовался "комитет по организации добровольческих отрядов для борьбы с контрреволюцией" и, благодаря предоставлению ему внеочередной перевозки, приступил с большим успехом к формированиям, которые спешно направлялись в Новороссийск против Кубани и Дона.

В феврале представители сейма и главного кавказского командования ехали в Эрзерум для ведения переговоров о мире; но судьбы мира были предрешены одностороннею волею победителей. В Трапезунде делегация застала уже 37-ую турецкую дивизию Казим-бее, занявшую город с согласия "интернационального комитета", так как местные советские власти отчаялись окончательно силами двух грузившихся последовательно корпусов отразить хотя бы шайки турецких разбойников, грабивших прилежащий сильно укрепленный район и даже окраины Трапезунда.

Турки вступали в город, встреченные советом рабочих и солдатских депутатов, почетным караулом и музыкой.

Я привел этот сжатый очерк, чтобы охарактеризовать положение, в котором оказалась зарождающаяся новая сила -- Добровольческая армия.

От Харькова и Воронежа шли советские войска, и Бронштейном (Троцким) принимались все меры, чтобы "в кратчайший срок стереть с лица земли контрреволюционный мятеж казачьих генералов и кадетской буржуазии"...

На Волге -- Царицын, давний оплот большевизма и Астрахань, после кровавой расправы с офицерством и буржуазией 24 января перешедшая в руки большевиков; далее на восток, -- павший 17 января Оренбург. На Кавказе -- мятущиеся инородцы и надвигающийся поток бывшей Кавказской армии. На Черном море -- порты, запруженные враждебными нам солдатскими бандами и флот, поднявший красные флаги. Наконец, сама колыбель добровольчества -- Тихий Дон, если не враждебный, то, во всяком случае, только только терпимо относящийся к непрошенным гостям.

Тогда мы совершенно не знали всей совокупности обстановки, будучи вскоре отрезаны от внешнего мира и питаясь лишь газетными слухами и сведениями от редких осведомителей, вносивших слишком много индивидуального в свои доклады. Приходилось опираться не столько на конкретные данные, сколько на внутренний голос, который почти всех нас -- не казачьих генералов -- побуждал верить в скорое исцеление казачества, казака Каледина привел к самоубийству, а казака Корнилова безотчетно звал... в Сибирь.

А.И. Деникин

Очерки русской смуты. -- Париж, 1921.

См. далее...

Информация к размышлению

"Кандидат" на протопресвитерство 39k "Фрагмент" Политика. Размещен: 01/07/2015, изменен: 01/07/2015. 39k. Статистика.

Шавельский: "В высшие сферы я не был вхож и не стремился к ним. Моими плюсами были: степень магистра богословия, кафедра богословия в высшем учебном заведении, моя работа на Русско-японской войне в должности сначала полкового священника, а потом (с 1 декабря 1904 г. по март 1906 г.) главного священника первой Маньчжурской армии".

Иллюстрации/приложения: 2 шт.

На 5 мая мне был назначен прием у Государя и Государыни. В последний раз всех нас представлявшихся (до 20 человек) выстроили в ряд и Государь, обходя ряд, беседовал с каждым из нас. Я впивался в каждое слово, в каждое движение Государя, искал в его словах особый смысл и значение; мне хотелось уйти от Государя очарованным, подавленным царским величием и мудростью. Но... Государь удивил меня скромностью, застенчивостью, совсем не царскою простотою. Он точно стеснялся каждого; подходил к нему осторожно; смущаясь, задавал вопросы; иногда как будто искал вопросов; самые вопросы были просты, однообразны, шаблонны: "где служили?", "в каких боях были?", "ранены ли?" и т. п. Впрочем, иногда он удивлял своею памятью. Аудиенция продолжалась более 20 минут. Говорил больше я, развивая план своей работы, требовавшей больших перемен и в системе управления военным духовенством, и в системе духовного делания военного священника. Государь всё время поддакивал: "именно, так", "ну, конечно" и т. п. Когда я в заключение спросил: -- "Моя работа потребует, может быть, решительных действий. Могу ли я рассчитывать на поддержку вашего величества?" -- Государь ответил: "Непременно, вполне рассчитывайте".

Военная демократия Иоанна Грозного 40k "Фрагмент" Политика Размещен: 12/06/2015, изменен: 12/06/2015. 41k. Статистика.

Иоанн Грозный, став Помазанником Божиим на русском престоле, желал блага для России: он не скрывал от нее своих дум; новая дружина стала его советниками во всех делах страны - о строе земском, о ратях, об уставе земском... Но прежняя элита думала о другом...

Иллюстрации/приложения: 2 шт.

Боярский клан, если так можно выразиться, стал настолько обширен, что во всех отраслях московского управления они занимали не только значительные и "хлебные" места, но и те должности, которые не относились к таковым.

Боярская идеология со времен удельного княжества изменилась: в те, древние времена, боярин служил и за это получал разного рода привилегии и отличия. Главное, что давало право на милость и привилегии - была воинская служба и воинские отличия. Но в ХV веке, а может быть и раньше, боярское происхождение уже само по себе ставило вновь народившегося отпрыска в разряд особого сословия. Уже не личные боевые заслуги и доблестное служение государству, а родовитость, старшинство в боярской иерархии, с измальства ставило молодого боярина в определенный разряд государственных мужей. Личные заслуги, даровитость, опытность, в том числе боевая или государственная, не выдерживали конкуренции с боярским табелем о рангах.

Грозный стал первым Помазанником Божиим на русском престоле. Следовательно, царская власть - это промысел Божий, а не людской. Вся суть царской власти в том, что она не есть избранная, а ниспосланная высшее. Боярское представление было совершенно иным - это от их произвола и хотения должна быть царская власть. Следовательно, царь, избранный по их воле, должен был от них зависеть, им потакать и им, боярам, благоволить.

"Квадратура круга" 82k "Фрагмент" Политика. Размещен: 30/04/2015, изменен: 30/04/2015. 82k. Статистика.

Почему мы проиграли войну? Ответим так: "Правительство вело не государственную, а случайную, партийную политику; не соразмерило своих целей с бывшими у нас средствами; не сумело вовремя разгадать, откуда и какая может грозить опасность, и поэтому не приготовилось к ней". Мудрые (Ликург, Платон, Аристотель, Петр I, Екатерина Великая и др.) знают: "достижимая, возможная правительственная "квадратура круга" есть"...

Иллюстрации/приложения: 21 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/kwadraturakruga.shtml

Что мог в этой ситуации предпринять военный министр - постоянно улыбающийся маршал авиации Е. Шапошников?

Дудаев готовится воевать и воюет...

Он "выкинул" из республики (его термин) предварительно разоружив, моторизованный батальон милиции и повел психологическое наступление на военнослужащих полка внутренних войск, требуя укомплектования его местными призывниками или сдачи вооружения и техники (КЗ, 17.12.91 г.). По свидетельству генерала Трошева, "начиная с 91-го года, когда Дудаев пришел к власти, в республике царил хаос и произвол. А после того, когда Чечню покинули части Российской армии (1992 год), оставив при этом большое количество минометов, пулеметов, гранатометов, автоматов, несколько ракетных установок "Град", боевую технику, склады боеприпасов для стрелкового оружия, стало ясно, что Дудаев использует этот арсенал в своих целях.

Неравный брак 96k "Фрагмент" Политика. Размещен: 14/04/2015, изменен: 14/04/2015. 96k. Статистика.

У нас, в России, издавна подмечено, что редкий талантливый человек попадает в поле зрения государственных мужей и получает со стороны государства необходимую помощь и содействие. В то же время люди посредственные, но пронырливые без особого труда добираются до вершин власти.

Иллюстрации/приложения: 8 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/nerawnyjbrak.shtml

Каменев. Отчего у нас такая несоразмерность: "богатство ума снизу и малоумие сверху?"

Иван Сергеевич Аксаков (1823-86), оценивая это русское явление, писал во второй половине ХIХ в.

"Было бы в высшей степени любопытно проследить, как этот русский ум, выходя из почвы, постепенно вянет в неблагоприятном воздухе общественной среды, мутится, слабеет, никнет, чахнет, искривляется и кончает тем, что или совсем гибнет, или же находит себе применение в односторонности, суживается в меру необходимую для спокойного и благополучного существования, выветривается, разменивается на мелочь, - пошлеет до отвратительности".

Солдат элитарного военного образования 121k "Фрагмент" Политика Размещен: 12/04/2015, изменен: 12/04/2015. 122k. Статистика.

Тогда советская власть похоронила идею элитарного военного образования, т.е. систему, благодаря которой высшие военные руководители готовились заблаговременно и в особых для того условиях. В целом же, идея элитарного военного образования, безусловно, позитивна и перспективна...

Иллюстрации/приложения: 10 шт.

http://artofwar.ru/editors/k/kamenew_anatolij_iwanowich/soldatelitarnogowoennogoobrazowanija.shtml

Какие уроки преподал нам советский опыт подготовки офицерских кадров?

Прежде всего, подготовка нового офицерства началась с крушения всей старой системы:

-- новые власти закрыли все учебные заведения, разогнали кадет, юнкеров и преподавателей;

-- перекроили все учебные планы и программы;

-- изменили состав обучаемых (вместо дворян, разночинцев, ими стали преимущественно рабочие и крестьяне; крестьяне даже преобладали),

-- и, наконец, политизировали школу, учредив должность комиссара, введя в учебный план политические науки и поручив большевикам задачу "огромной важности" - попытаться перевоспитать в марксистском духе старую военную профессуру" (См.: Горев Б. Марксизм и ленинизм в Военной академии // Война и революция. --1928. --Кн. 11).

Советская власть продемонстрировала жесткое отношение к военным кадрам, осуществив ряд репрессий и тем самым привела к тому, что к началу Великой Отечественной войны вооруженные силы СССР располагали недостаточно зрелыми в военном отношении кадрами.

Лишь война с финнами (зима 1938-1939 гг.) заставила Сталина признать слабость подготовки офицерских кадров.

Впрочем, Тимошенко, назначенному на пост министра обороны после Ворошилова, он дал задание лишь усилить дисциплину в войсках.

По свидетельству писателя Владимира Карпова, в то время курсанта Ташкентского пехотного училища,

-- "дисциплина была доведена до крайней педантичности, за опоздание из увольнения на 15-20 минут красноармейцев отдавали под суд.

-- Помню, однажды на учениях двое курсантов из нашего училища, утомленные до изнеможения, сорвали по веточке винограда...

-- Тут же, через час, состоялось заседание трибунала... Курсантам дали по шесть лет" (См.: Карпов В. Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мирах // Знамя. --1989. --N11. - С. 106).

0x01 graphic

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 15/09/2015, изменен: 15/09/2015. 66k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 4 штук. Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: Макиавелли советует правителю постоянно помнить, что между тем как низшие классы народа могут только бросить его, высшие могут нее только бросить, но и вступить в заговор против него.

Каменев Анатолий Иванович Хай живе ...элита

Каменев Анатолий Иванович
Хай живе ...элита