ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Кутузов - Победитель Наполеона

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 1.83*6  Ваша оценка:

  

КУТУЗОВ - ПОБЕДИТЕЛЬ НАПОЛЕОНА

Л. БЕСКРОВНЫЙ

ПОЛКОВОДЧЕСКОЕ ИСКУССТВО

М.И. КУТУЗОВА

  
   Русский народ выдвинул ряд великих полководцев, создавших русское военное искусство и вошедших в историю нашей Родины как национальные герои. <...>
   Среди полководцев прошлого первое место бесспорно принадлежит гениальному Кутузову. <...>
   Развитие русской военной мысли в конце XVIII и начале XIX вв. характеризуется ожесточенной борьбой реакционных кругов дворянства с прогрессивными тенденциями. Реакция в лице Павла I и Александра I видела в устарелых организа­ционных формах и фридриховских стратегических и тактических принципах одно из средств борьбы с прогрессивными течениями в области военного дела. Выразителями новых взглядов вслед за П.А. Румянцевым и А.В. Суворовым являлись М.И. Ку­тузов и его ученики П.И. Багратион, А.А. Тучков, Н.Н. Раев­ский, Д.С. Дохтуров к другие. Новые принципы организации армии, передовые стратегические и тактические идеи встречали резкое сопротивление реакционных элементов, возглавляемых в начале XIX в. Александром I. Реакция вынуждена была уступить и пойти на восстановление передового русского опыта в деле организации и боевой подготовки войск только после серьезной неудачи кампании 1805 г.
   В войнах с Францией в 1806 -- 1807 гг., со Швецией в 1808 -- 1809 гг. и с Турцией в 1806 -- 1812 гг. была восстановлена дивизионная, а затем введена корпусная и, наконец, армейская организация русских войск. В 1812 г. были разработаны новые формы управления войсками, закрепленные в "Учреждении о большой действующей армии".
   В "Учреждении" было записано, что командование армией вверяется главнокомандующему, который представляет "лицо импе­ратора и облекается властью", т. е. главнокомандующему предоставлялась, как тогда говорили, "полная мочь". "Учреждение" устанавливало единоначалие в войсках и упорядочивало штабную службу, расстроенную Павлом I, который уничтожил в конце XVIII в. зарождавшийся генеральный штаб и учредил военно-походную канцелярию.
   В боевой практике были усвоены войсками принципы тактики колонн и рассыпного строя и накоплен многосторонний опыт борьбы с противником в самых различных условиях. Бли­жайшим результатом этого был быстрый качественный рост армии.
   Однако усовершенствование организации армии и развитие военного искусства встречали ряд серьезных препятствий, важ­нейшими из которых были: крепостническая система хозяйства, устаревшая рекрутская система комплектования армии и сохра­нение феодальных сословно-классовых порядков внутри армии. Все это мешало развитию русской армии начала XIX в.
   Гений Кутузова проявился в том, что он понял освободитель­ный характер войны 1812 г. и возглавил русский народ в борьбе за независимость. Кутузову пришлось руководить армиями в бо­лее сложных исторических условиях, чем его предшественникам, и это позволило его полководческому таланту раскрыться во всей его глубине и многогранности. Он поднял русское военное искус­ство на новую ступень и добился огромных успехов, наибольшим из которых был разгром армии Наполеона. Правда, здесь следует иметь в виду, что французская армия в 1812 г. была уже не армией революции, а армией Наполеона, преследовавшего захватнические, империалистские цели. Однако эта армия все же была такой грозной силой, против которой не могла устоять ни одна феодальная армия Европы.
   После смерти великого русского полководца о нем было написано много исследований и опубликован ряд документальных сборников. Однако большая часть этой литературы страдает одним основным недостатком: в ней неизменно извращается история -- умаляется роль Кутузова в борьбе с Наполеоном. Документальные сборники составлялись тенденциозно, основное их назначение было не в том, чтобы осветить выдающуюся много­гранную деятельность великого русского полководца, а в том, чтобы утвердить миф о руководящей роли дворянства и дома Романовых в спасении России от наполеоновского нашествия и показать Кутузова лишь как верного исполнителя "высочай­шей воли". С другой стороны, царское правительство охотно под­держивало версию иностранных фальсификаторов истории -- Клаузевица, Бернгарди, Вильсона и др., которые стремились доказать, что не Кутузов разгромил армию Наполеона, а что ее загубили большие расстояния, бездорожье, русские моро­зы и т. и.
   Настоящая публикация помо­жет нашим историкам глубоко и всесторонне изучить деятель­ность выдающегося государственного деятеля, талантливого ди­пломата и гениального полководца, творца новых форм военного искусства, а также разоблачить фальсификаторов истории, искажавших образ Кутузова.
  
   *
   Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов родился в Петер­бурге 5 (16) сентября 1745 г. в семье военного инженера и полу­чил прекрасное по тому времени образование в артиллерийской инженерной школе. Здесь он изучал математику, историю, так­тику, артиллерию, инженерное дело и иностранные языки (фран­цузский, немецкий и латинский). По окончании школы в 1759 г. Кутузов, обнаруживший большие педагогические наклонности, был оставлен "при школе к воспоможению офицеров для обуче­ния прочих" и в течение года преподавал математику.
   1 (12) января 1761 г. Кутузов в чине прапорщика начал службу в Астраханском пехотном полку. Дальнейшая его служба протекает в период, когда в армии все шире и шире пользуются популярностью такие крупные полководцы, как П. А. Румянцев, и позже А. В. Суворов, которые подняли русское военное искусство на высокую ступень и с именами которых, главным образом, связано дальнейшее развитие русской военной школы вплоть до конца ХVIII в. М.И. Кутузов, долгое время служивший в армий сначала под руководством Румянцева, а затем Суворова, глубоко изучал суворовскую "Науку побеждать" и сам создал непревзойденные для своего временя образцы военного искусства.
   Командиром роты Астраханского полка М.И. Кутузов пробыл немногим более одного года и в начале 1762 г. был назначен адъютантом фельдмаршала Гольштейн-Бека. Однако совсем не к такой службе в армии готовил себя Кутузов, -- его тянуло в полевую армию. И после упорных и настойчивых просьб капитан Кутузов был направлен в Польшу, где в это время шли военные действия. В короткое время Кутузов проявил себя здесь как смелый и энергичный офицер и неоднократно представлялся к наградам. В 1770 г. Кутузов получил назначение в армию Румянцева, которая действовала против турок в войне 1768 -- 1774 гг., и в должности штабного офицера принимал непосредственное участие в крупнейших сражениях этой войны -- при Рябой Могиле, Ларге, Кагуле и Попештах. Русско-турецкую войну Кутузов закончил в Тульском пехотном полку в чине подполковника, проявив себя "в Крыму на действительном с неприятелем сражении при взятии неприятельского укрепления в деревне Шумне [Шумы] близ алуштинской пристани [т. е. Алушты], где ранен". Именно в этом бою, бросившись со знаменем в руках в атаку и увлекая за собой солдат, Кутузов был тяжело ранен: турецкая пуля пробила ему левый висок и вышла у правого глаза. По выздоровления он снова возвращается в армию и в 1777 г. производится в полковники. В 1782 г., по представлению Суворова, Кутузов производится в бригадиры, а в 1784 г. получает чин генерал-майора. В этом же году ему поручается формирование Бугского егерского корпуса, а по сформировании -- командование им.
   Командуя егерским корпусом, Кутузов проявил себя и как воспитатель войск. Документы, относящиеся к этому периоду деятельности Кутузова, характеризуют его как вполне зрелого командира. Большое число донесений, рапортов и приказов показывают нам, как Кутузов изо дня в день внимательно следит за ходом боевой подготовки своего корпуса, заботится о солдатах, готовя их для будущей войны. Порученный Кутузову корпус зорко и бдительно несет охрану пограничных рубежей. В приказах и инструкциях Кутузова сформулированы главные положения, которые легли в основу развития тактики егерских войск.
   В 1787 г. началась новая война с Турцией. Кутузов своим "передним корпусом" прикрывал русскую границу по Бугу, а затем его корпус участвовал в осаде Очакова. Здесь Кутузов был снова тяжело ранен, но быстро поправился и, возвратившись в армию, участвовал во взятии Анкермана и Бендер и затем в сражении при Каушанах и в штурме Гаджибея.
   В 1790 г. Кутузов принимает участие в легендарном штурме Измаила, командуя 6-й колонной. Руководивший штурмом Из­маила А. В. Суворов высоко оценил роль Кутузова во время штурма. В своем рапорте Потемкину он писал: "Достойный и храбрый генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов муже­ством своим был примером подчиненным. оказал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнем не­приятеля все трудности, взлез на вал, овладел бастионом, и когда превосходный неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, утвердился в крепости и продолжал потом поражать врагов". За участие в штурме Измаила Куту­зов был произведен в генерал-поручики.
   Теперь Кутузова знает уже вся армия, и он успешно руково­дит вверенными ему войсками. Так, 4 (15) июня 1791 г. в бою с турками у Бабадага Кутузов "имел удачу разбить знатный корпус [23.000 чел.] неприятеля". В том же месяце он участвовал в крупном сражении при Мачине. На правый фланг, которым командовал Кутузов, была возложена задача совершить обходный маневр. Зайдя туркам в тыл, он построил войска в пять каре, смело двинулся на занятые противником высоты и овладел ими. Затем, перестроив свои каре в одну линию, он отразил огнем несколько атак турецкой конницы и пе­хоты, после чего сам атаковал турок и разбил их. "Расторопность, и сообразительность генерала Кутузова превосходит всякую мою похвалу" (1), доносил главнокомандующий русской армией князь Репнин Екатерине II.
   К этому времени уже ясно определились характерные черты военного дарования Кутузова. Это был крупный военачальник, человек большой силы воли, непоколебимый в своих отношениях и спокойный в самой сложной обстановке. "Раны получать нетрудно, -- говорил он,-- в службе главное исполнять свое дело. Какая от того польза отечеству, если, захотев блеснуть храбростию, вдадимся в бесполезную опасность? Не тот истинно храбр, кто по произволу своему мечется в опасность, а кто повинуется, выполняя точно приказания".
   Уже в самом начале самостоятельной полководческой деятельности, в сражениях при Бабадаге и Мачине, Кутузов проявил себя как искусный тактик, в котором осмотрительность гармонически сочеталась с широкой инициативой, смелостью и решительностью.
   25 октября 1792 г. Кутузов был назначен главой посольства, направленного в Константинополь. Ему поручалось теперь дипломатическим путем закрепить результаты побед русского ору­жия. Кутузов искусно разрешил в пользу России ряд важнейших вопросов, вытекавших из Ясского мирного договора, кроме того, он добился ограничения враждебных России влияний Англии и Франции на внешнюю политику Турции и одновременно спо­собствовал усилению влияния и авторитета русской державы.
   Будучи в Турции, Кутузов тщательно изучал ее экономическое и политическое положение, и его донесения свидетельствуют о глубоком знании им этой страны. Прибыв в Константинополь и основательно ознакомившись с состоянием внутренней и внеш­ней политики Турции, Кутузов в письме к П. Зубову дал пра­вильный анализ политического положения Турции. "Безрас­судно со стороны Порты, -- писал он, -- предпринять войну в ны­нешних обстоятельствах Европы и еще более в рассуждении ее собственных дел".
   Как представитель великой державы, Кутузов вел себя с достоинством, уверенно и решительно. Все это, а также пышность и великолепие посольства произвели большое впечатление на турок и расположили к Кутузову, как турецких сановников, так и самого султана.
   Донесения Кутузова Екатерине II, его переписка с И. А. Остерманом, И. А. Безбородко, В. А. Зубовым, А. С. Хвостовым и А. В. Суворовым свидетельствуют о том, что в центре внима­ния Кутузова были экономические и политические вопросы, связанные с обеспечением безопасности России.
   Только глубокое и всестороннее знание Турции позволило Кутузову дать в письме к А. В. Суворову от 5 (16) января 1794 г. такой блестящий политический прогноз: "Господин генеральный консул Северин доносит мне, -- писал Кутузов, -- что он уведомил ваше сиятельство, будто бы Порта намерена через три месяца объявить России войну... Не полагаю я разрыв с нами столь близок. Везде развалившиеся ее крепости не приведены в совершенное оборонительное состояние, флот ее еще не силен; предпринятые перемены в денежной части не достигли надлежа­щей зрелости, а пуще всего внутренность расстроена. Все сии причины должны воздержать ее, судя по здравому рассудку, от всякой токмо для нее пагубной крайности".
   К дипломатической деятельности Кутузову пришлось возвра­щаться неоднократно. Так, в момент обострения русско-шведских отношений Кутузову было поручено встретить и сопровождать приехавшего в Россию шведского короля. Эта миссия была пре­восходно выполнена Кутузовым. Не менее успешной была дипло­матическая миссия Кутузова в Пруссию в 1798 г., целью которой было установление "картеля" (союза) Пруссии и России для предстоящей борьбы с наполеоновской Францией. В 1798 г. Ку­тузов был произведен в генералы от инфантерии.
   Кутузов-полководец и Кутузов-политик -- неотделимы, и стра­тегия Кутузова всегда носила подлинно государственный харак­тер. Многочисленные документы ... характеризуют эту сторону деятельности Куту­зова, рисуя нам его как крупного дипломата, государственного деятеля и патриота своей родины.
   По возвращении из Константинополя в Россию в 1794 г. Ку­тузов был назначен главным директором Сухопутного кадетского корпуса, которым и руководил в течение нескольких лет. В кор­пус он пришел зрелым и умудренным боевым опытом военачаль­ником. Это, а также глубокое и разностороннее образование, по­могали Кутузову правильно подойти к решению задач подго­товки офицерских кадров. Считая тактику и военную историю ре­шающими дисциплинами в формировании офицеров, М.И. Ку­тузов берет на себя преподавание этих предметов. И его быв­шие ученики с восторгом вспоминали эти занятия, отмечая глу­бокое педагогическое мастерство Кутузова в поражаясь широте его познаний.
   Одновременно с назначением главным директором Сухопутного кадетского корпуса на Кутузова было возложено командова­ние русскими войсками в Финляндии. За короткое время Кутузов ввел здесь твердый порядок в организации пограничной службы. К этому времени относится также составление Кутузовым "Записки о плане военных действий со Швецией" которая представляет собой развернутый план военных действий на тот случай, если бы Швеция выступила против России. Военно-административная деятельность Кутузова в Финляндии весьма слабо освещена в литературе. <...>
   Военно-дипломатическая деятельность Кутузова перемежается с административной. В дальнейшем мы видим Кутузова после­довательно на посту Киевского, Литовского и Петербургского военного губернатора.
   *
   Военно-политическая обстановка, сложившаяся в Европе в 1805 г., заставила Россию выступить против Наполеона, кото­рый уже в это время поставил перед собой задачу подчинения всей Европы, что непосредственно затрагивало интересы России. И когда угроза войны стала реальной, Россия присоединилась к коалиции, в которую входили Австрия и Англия. Во главе 50-тысячной русской армии, направленной в Австрию, Але­ксандр I вынужден был поставить М.И. Кутузова как наиболее опытного генерала. Правда, царь одновременно позаботился о том, чтобы лишить Кутузова самостоятельности: армия Куту­зова поступала в непосредственное распоряжение союзного ав­стрийского штаба, прославившегося своей исключительной без­дарностью. Тем не менее, даже поставленный в такие условия, Кутузов всеми силами боролся за полную самостоятельность в своих действиях. Однако добиться этого было не легко, так как Александр I постоянно вмешивался в руководство военными действиями, сводя на нет все успехи, которых удавалось добиваться Кутузову в этих сложнейших условиях.
   План войны с Наполеоном был разработан австрийским шта­бом. Австрия, стремившаяся прежде всего к достижению своих целей, сосредоточила свои главные силы в Северной Италии и Ба­варии. Войска союзников, таким образом, оказались разбросан­ными. И Наполеон, стремясь не допустить соединения австрий­ских войск с идущей из России армией Кутузова, решил бить противника по частям. Переправив свою армию через Рейн на широком фронте, он стремительным маршем двинул ее через Баварию к Ульму, где была сосредоточена австрийская армия ген. Макка, окружил ее и принудил 7 (19) октября 1895 г. к ка­питуляций.
   После капитуляции Макка 50-тысячная армия Кутузова, сосредоточенная в Браунау, оказалась лицом к лицу против огром­ной армии Наполеона. Обстановка была крайне неблагопри­ятной для Кутузова. Наполеон, имея огромное превосходство в силах, не теряя времени, повернул свои войска против Кутузова с тем, чтобы одним ударом разбить его. Нужно было немедленно принимать решение. Учитывая обстановку, Кутузов 10 (22) октя­бря писал Александру из Браунау: "Соделавшись теперь, так ска­зать, единою защитою для самой Вены, если вдамся вперед, могу быть отрезан неприятелем, который троекратно сильнее меня; оставаясь здесь, равномерно должен ожидать, что буду атакован, и легко может быть, что принужденный найдусь ретироваться к самой Вене. Я буду соображаться с движениями неприятеля и теми сведениями, какие получу от армии эрцгерцога, чтобы принять решимость о движениях, кои мне нужно будет учи­нить" (2).
   Уточнив данные о противнике, Кутузов решил немедленно отходить. Но тут вмещались оба императора -- Александр I и Франц, своими советами и приказами сразу осложнившие дело. "Я только тогда останусь спокойным, -- писал Кутузову Александр, -- когда узнаю, что вы решились принять на себя вы­сокую ответственность защищать Вену. Вы имеете к себе высо­кую доверенность мою, армии и союзников. Докажите неприя­телю, сколь справедливо возлагается на вас общая доверен­ность" (3). Этот рескрипт Александра был написан в духе не то совета, не то призыва: "Полагаю, -- писал Александр, -- что. вы пойдете атаковать неприятеля и не будете ожидать его в по­зиции". Еще нелепее было письмо Франца, который требовал "избегать поражения, сохранять войска целыми и невредимыми, не вступать в сражение с Наполеоном, но удерживать его на каж­дом шагу" (5).
   Кутузов ответил сразу обоим императорам. "Если мне оспаривать у неприятеля каждый шаг, -- писал он, -- я должен буду выдерживать его нападения, а когда часть войск вступает в дело, случается необходимость подкреплять их, отчего может завязаться большое сражение и последовать неудача" (6). Завязывать же большое сражение Кутузов, как видно из предыдущего, не мог.
   Не теряя времени, Кутузов в середине октября отдал приказ об отходе. Основные силы русской армии под прикрытием войск Багратиона с боями отходили к плато Сен-Пельтеи. Наполеон по­нял действия Кутузов как решение защищать Вену на наиболее удобной позиции перед австрийский столицей и, исходя из этого предположения, в свою очередь принял решение окружить русские войска и послал в обход им по северному берегу Дуная корпус Мор­тье, поручив корпусу Даву обойти войска Кутузова и стать между ними и Веной. Главные же силы французов должны были завер­шить окружение и уничтожить армию Кутузова. Однако Кутузов, благодаря хорошо поставленной разведке, решил повернуть от плато Сен-Пельтея на север и, отбросив 24 октября (5 ноября) в бою у Амштеттена французский авангард, достиг Кремской пере­правы раньше Мортье. Более того, когда войска последнего появи­лись у Кремса к концу переправы, Кутузов решил нанести им поражение и этим ослабить вообще французскую армию: Мортье был наголову разбит 30 октября (11 ноября) у Дюренштейна (под Кремсом) почти на глазах у Наполеона, который, находясь на юж­ном берегу Дуная, не мог оказать ему помощь. В своем донесении Александру Кутузов писал: "Неприятель разбит совершенно, це­лая дивизия истреблена, часть спаслась за Дунай на лодках" (7).
   В дальнейшем, писал Кутузов Александру, необходимо "пе­рейти на левый берег Дуная, не пропуская за собою неприятеля", соединить все силы и "начать новую кампанию". Начало плана Кутузова было осуществлено блестяще. Пре­стижу Наполеона был нанесен серьезный удар. Однако, прибыв в Эрбершбрюн, Кутузов получил сведения о том что Мюрат захватил переправу у Вены и идет к Цнайму, чтобы отрезать путь отхода Кутузову. Русским войскам угрожала серьезная опасность. В том же донесении Александру Кутузов писал: "Неприятель перешел при цесарских войсках Дунай близ Вены, безо всякого сопротивления и не касаясь отнюдь цесарских войск, объявя им, что он идет искать меня" (8).
   Нужны были новые героические усилия, чтобы спасти армию от окружения и разгрома, и Кутузов, несмотря на казалось бы безвыходное положение, блестяще осуществляет и эту задачу.
   Когда авангардные части французов настигли русскую ар­мию, Мюрат, боясь, что Кутузов может нанести ему поражение, как и Мортье, решил обмануть русского полководца и обратился к Кутузову с предложением о перемирии. Расчет Мюрата был прост: пока будут итти переговоры, подойдут главные француз­ские силы, и тогда русские без труда будут разбиты. Кутузов разгадал замысел Мюрата, но чтобы не втягиваться в сражение и спасти армию от разгрома, дал согласие начать переговоры. Чтобы задержать Мюрата, у Голлабрунна был оставлен корпус Багратиона численностью в 6.000 человек при 12 орудиях. Тем временем русская армия отходила к Ольмюцу. Об этом замеча­тельном маневре Кутузов доносил Александру в следующих словах: "Я послал Винценгерода и князя Долгорукого, генерал-адьютантов, с ним переговаривать, чтобы чрез несколько дней перемирия хотя мало выиграть время" (9).
   В результате переговоров акт о перемирии был подписан представителями Мюрата и Кутузова. Но требовалось еще, чтобы его утвердили Кутузов и Наполеон, однако Кутузов не давал ответа и, продолжая отход, успел отвести армию к Цнайму. На­полеон понял, что Кутузов перехитрил Мюрата, и приказал по­следнему немедленно атаковать русскую армию. Но было уже поздно. Армия Кутузова ушла, а войска Багратиона, прикрывавшие ее отход и выдерживавшие натиск во много раз превосходя­щих сил противника, "пробивались всюду на штыках, коими опрокинули неоднократно и самую кавалерию неприятельскую. Таковым образом князь Багратион с корпусом, из 6-ти тысяч человек состоящим, свершил свою ретираду, сражаясь с неприятелем, состоявшим из 30-ти тысяч человек. и сего числа присоединился к армии, приведя с собою пленных" (10).
   Соединившись с корпусом Ф. Ф. Буксгевдена и остатками австрийских войск у Ольмюца, армия Кутузова расположилась на сильной позиции у Ольшан. Теперь у Кутузова было 86.000 чел. (из них 15.000 австрийцев). В половине декабря мог быть подтянут из России 45-тысячный корпус Беннигсена, кроме того, ожидали подхода русского корпуса Эссена (42.000 чел.) и 180-тысячной австрийской армии эрцгерцогов Карла и Иоанна, находившейся в Северной Италии. Пруссия колебалась, но уже склонна была дать свою армию. В случае присоединения Пруссии и подхода всех своих резервов союзники имели бы подавляющий перевес сил, и Наполеон, разбросавший свою 200-тысячную армию, конечно, не смог бы быстро стянуть крупные силы. При таком положений было бы безусловно правильнее ожидать сосре­доточения сил у Ольмюца, либо, как предлагал Кутузов, отхо­дить к Карпатам, что привело бы к растягиванию французских коммуникаций и еще более обессилило бы Наполеона, который в ближайшее время не имел возможности получить новые под­крепления. Кутузов знал также, что русские резервы могут подойти лишь через две-три недели, и поэтому считал необходи­мым отвести свою армию на восток, к Карпатам, для соединения с расположенными на границе корпусами Беннигсена и Эссена, чтобы затем соединенными силами перейти в наступление. Еще после Ульма Кутузов заподозрил австрийцев в том, что они начали вести переговоры о мире. Освобождение Наполео­ном плененного Макка, перехваченная переписка французов с ав­стрийцами и сдача последними без боя переправы у Вены только убеждали его в предательстве союзников. Кутузов совершенно отчетливо понимал необходимость отхода к своим границам, но этого не хотел понять Александр I, присутствие которого при главной квартире лишало Кутузова самостоятельности, так как власть главнокомандующего в таких случаях по положению пе­реходила к императору.
   В императорской штаб-квартире было засилье придворных генералов, льстивших самолюбию Александра I и одобрявших его необдуманные действия. Ничего не понимавший в стратегии и тактике как французской, так и своей, австрийской армии, генерал-квартирмейстер Вейротер также толкал Александра на путь огульного наступления. Вопреки желанию Кутузова, на военном совете был принят уже ранее одобренный Александром и Францем план военных действий и зачитана диспозиция, составленная Вейротером, который исходил из нелепого предло­жения, что Наполеон предоставит инициативу союзникам. План Вейротера состоял в том, чтобы фланговым маршем отрезать войска Наполеона от Вены, где, по предположению австрийского штаба, проходила главная коммуникация французов, разбить их у Брюнна и затем отбросить в Богемские горы.
   К концу ноября две трети армии Наполеона были заняты охраной коммуникаций, и у Брюнна были только 53.000 чел. Ближайшие силы Даву и Бернадотта находились на расстоянии 2-3 переходов от Брюнка, но даже в случае соединения с ними Наполеон имел бы не более 75.000 человек. Тем не менее даже с этими силами Наполеон считал возможным дать генеральное сражение. На это решение Наполеона толкал ряд обстоятельств и среди них двусмысленное поведение Пруссии и то, что к союз­никам еще не успели подойти свежие подкрепления. Кроме того, Наполеону необходим был внешнеполитический аффект, чтобы укрепить свое положение во Франции. Однако атаковать Куту­зова на Ольмюцкой позиции Наполеон не мог, так как не распо­лагал необходимым для этого перевесом сил.
   Получив через своих агентов из австрийского штаба план действий союзников, Наполеон повел тонкую дипломатическую игру, стремясь показать себя слабым и нерешительным. И это ему удалось.
   Александр I, оставив номинально главнокомандующим Ку­тузова, фактически руководство всей армией взял в свои руки, советуясь только с Вейротером, Долгоруковым и Аракчеевым. Будучи уверен в победе, он отдал приказ о вы­ступлении.
   15 (27) ноября 1805 г. союзная армия оставила Ольшанскую позицию у Ольмюца и шестью колоннами двинулась по дороге на Брюнн. Затем, сойдя с большой Ольмюцкой дороги и увязая в осенней грязи, войска двинулись в обход Брюнна, через Аустерлиц. За три дня, с 17 (29) по 19 ноября (1 декабря), было прой­дено всего 26 км. На биваках солдаты разбредались в поисках пиши и топлива.
   Одновременно эрцгерцогу Фердинанду было приказано на­ступать из Богемии на Иглау, где он должен был атаковать Бер­надотта, а Мерфельд у Ваграма должен был привлечь на себя Даву.
   Чтобы выиграть время и дождаться подхода корпуса Даву, Наполеон предложил заключить 24-часовое перемирие, и хотя от Александра не последовало ответа, медленное продвижение союзников вполне устраивало Наполеона; вместо одного он по­дучил целых три дня.
   19 ноября обе стороны заняли исходное положение на аустерлицкой позиции, а 20 ноября (2 декабря) союзники начали наступление.
   Первым вступил в бой за дер. Тельниц авангард Кинмайера. Французы оказали сильное сопротивление, которое возрастала к связи с прибытием передовых частей Даву, вступивших с ходу в бой. К 11 часам колонна А. Ф. Ланжерона захватила Сокольниц, а колонна Пржибышевского овладела Замком. Теперь про­тив Даву оказалось три колонны Буксгевдена (42600 чел.), и он, упорно сопротивляясь, начал медленно отходить. На Праценских высотах оставалась 4-я колонна Коловрата. "Если русские поки­нут Праценские высоты для обхода справа, они погибнут без­возвратно", -- говорил Наполеон своим маршалам.
   Кутузов, находившийся во время боя при колонне Коловрата, понимал, чем грозит оставление этой позиции, и медлил, ожи­дая, в свою очередь, пока выступит Наполеон. Вейротер потребо­вал от Кутузова исполнения диспозиции, но Кутузов отказался. Тогда вмешался Александр I. Прискакав на Праценские высоты, он приказал Кутузову оставить их и идти на соединение с Буксгевденом. Только после этого приказа Кутузов двинул 4-ю ко­лонну в обход левого фланга французов.
   В это время Наполеон, стоя на высоте северо-западнее дер. Шлапаниц, наблюдал за действиями русских. Его знака ожидали три корпуса -- Мюрата, Сульта и Бернадотта. Мар­шалы нервничали и торопили Наполеона. Но вот колонна Коловрата, занимавшая высоты, двинулась вниз. Теперь Наполеон от обороны перешел в наступление. Сульт атаковал во фланг колонну Коловрата, состоявшую из австрийских и русских войск. Сначала австрийцы бросились бежать, но русские полки, вдохно­вленные Кутузовым, вступили в бой с дивизией Вандома, стре­мясь вернуть оставленные высоты, а Коловрат, приведя в поря­док австрийские полки, завязал бой с дивизией Сент-Иллера. Поддержанная конницей Лихтенштейна справа и тремя полками из колонны А. Ф. Ланжерона слева, 4-я колонна вела упорный бой в течение двух часов. Кутузов лично трижды водил свой войска в атаку, получив при этом пулевое ранение в щеку. Спасти по­ложение мог только сильный резерв. Но такого резерва у Ку­тузова не было. Тщетно указывал Дохтуров Буксгевдену на изменившуюся обстановку и на возможность ударить Сульту во фланг. Буксгевден упрямо держался диспозиции и, отказавшись помочь Кутузову, продолжал медленно продвигаться вперед, все более оголяя свои фланги и тыл.
   Все попытки Кутузова удержать центр оказались безуспеш­ными. Его 15.000 не могли противостоять 5.0000 французов и с боем стали отходить.
   Хотя союзный Центр и был оттеснен с высот однако русские войска, входившие в 4-ю колонну, мужественно сдерживали на­тиск французов и этим спасли от плена почти половину союзной армии. Особенно отличилась бригада Каменского 1-го (полки Фанагорийский и Ряжский). "На высоте при дер. Праце, -- пи­сал об этих полках в реляции о награждении М.И. Кутузов, -- [они] сражались со всем мужеством, которого должность от них требовала" (11).
   Не выдержав натиска Бернадотта, Мюрата и Ланна, Лихтен­штейн, вел. кн. Константин, Ф.П. Уваров и П.И. Багратион стали отходить, увеличивая этим разрыв с левым флангом союз­ной армий. В то же время Даву, медленно отходя, сдерживал натиск трех колонн Буксгевдена.
   Оттеснив 4-ю колонну, Сульт поставил на Праценскнх вы­сотах 42 орудия и при поддержке их огня начал охватывать пра­вый фланг Буксгевдена. Завязался жестокий бой, в результате которого Пржибышевский капитулировал. Только теперь Буксгевден понял свою ошибку и, боясь потерять связь с тылом, дал приказ к отступлению. Но было уже поздно. Началась аустерлицкая катастрофа. Вскоре бежал и сам Буксгевден. Бежали так­же Александр I и Франц, оставив Кутузова и Дохтурова соби­рать расстроенные войска. Под Аустерлицем союзники потеряли 27.000 чел. (в том числе 10.000 убитыми и 17.000 пленными) и 155 орудий. Но и французы потеряли 12 600 человек, главным образом в бою с 4-й колонной за Праценские высоты. Упорно от­биваясь, русские отошли. Слабое преследование французской конницы дало возможность союзникам собраться у Гединга.
   "Сим кончилось, -- писал в своей реляции Александру I Ку­тузов, -- генеральное сражение 20 ноября, в продолжение кото­рого российские войска показали новые опыты мужества и не­устрашимости. Почти до самой полночи стояли они в виду неприятеля, который не дерзал уже более возобновлять своих нападений; потом, по данному им повелению, двинулись они к местечку Чейну по дороге, ведущей к Венгрии. Арьергард же, под командою г.-л. кн. Багратиона, занял позицию перед местечком Уртиц, где и на другой день имел он еще с неприятелем арьер­гардное дело" (12).
   В кампании 1805 года Кутузовым был разработан оригиналь­ный план действий. И не его вина, что этот план не был претво­рен в жизнь. С величайшим искусством Кутузов поворачивал стратегическую обстановку в свою пользу. Мастерски осуще­ствляя маневр за маневром, он шел от успеха к успеху, но вме­шательство Александра I, фактически отстранившего его в ре­шающий момент от руководства, свело к нулю все труды Куту­зова. Тем не менее, ответственность за свои ошибки Александр I возложил на Кутузова, который по возвращении в Россию был отстранен от руководства армией и назначен киевским военным губернатором. <...>
  
   *
  
   Ту же глубину и широту стратегического замысла мы наблю­даем у Кутузова и в кампании 1811 года. Кутузов был назначен командующим Молдавской армией в то время, когда назревал новый конфликт с Францией и когда перед Россией стояла за­дача успешно завершить войну с Турцией, тянувшуюся с пере­менным успехом с 1806 года. Уже своей продолжительностью эта война не была похожа на войны, которые Россия вела во второй половине XVIII века. Правда, недостатка в хороших планах не было, армия под командованием таких генералов, как П.И. Ба­гратион и Н.М. Каменский, неоднократно добивалась успехов, но решительного поражения турок не добились ни П.И. Багра­тион и Н.М. Каменский, ни тем более И.И. Михельсон и А.А. Прозоровский. В то же время войну нужно было окончить как можно скорее. Этого настоятельно требовала внешнеполитиче­ская обстановка. Тревожные сведения о приготовлениях Напо­леона заставили русское военное министерство перебросить значи­тельную часть войск с Дунайского театра на западную границу. В результате положение Дунайской армии стало еще более напряженным. И тогда в Петербурге вспомнили о победах Кутузова под Измаилом, Бабадагом и Мачином и назначили его коман­дующим Дунайской армией, где ему предстояло разрешить за­дачу, которую не могли разрешить все его предшественники: за­кончить войну и вынудить Турцию заключить почетный для Рос­сии мир. Это важно было еще и потому, что Наполеон, готовясь к новой войне против России, рассчитывал на то, что турецкие войска составят правый фланг его "великой армии".
   Тем временем Турция, узнав об отводе нескольких русских дивизий с Дуная, решила перейти в наступление. Количествен­ное соотношение сил было явно не в пользу Кутузова. Против его 46-тысячной армии, растянутой на фронте в 1.000 км, нахо­дилось 80 тысяч турок, собранных в кулак против центра рус­ских и к тому же владевших сильными крепостями.
   Но и в этих сложных условиях Кутузов находит замечатель­ное решение поставленной перед ним задачи. В то время как турки собирались с силами, Кутузов не проявлял никаких признаков активности и, казалось, даже перешел к обо­роне. Но это была только видимость. Стянув свои войска к Рущуку, Кутузов взорвал и срыл укрепления Никополя и Силистрии.
   "Тщетно было бы помышлять, -- писал Кутузов военному министру, -- чтобы огромное такое пространство возможно было занять везде довольною силою, и таковое раздробление войск, и без того умеренных, без сильных подвижных корпусов к под­креплению, отворило бы путь первому неприятельскому корпусу, несколько сильному" (13).
   Все свои силы Кутузов расположил у Бухареста, Журжи и Рущука, имея правое крыло в Кракове, а левое у Слободзеи. Для наблюдения за неприятелем небольшие отряды были оставлены в Белграде и в устьях Дуная. Донося 7 (19) апреля 1811 г. Александру I и военному министру об обстановке на оборонительной линии, Кутузов писал: "Нынешнее расписание со­гласно нынешним обстоятельствам; они могут перемениться и переменить расположение войск наших мгновенно" (14). Конкретный замысел Кутузова изложен в другом его донесении: "Итти к визирю в Шумлу, атаковать его в сем сильном натурою и некото­рою степенью искусства утвержденном укреплении и невозможно и пользы никакой бы не принесло, да и приобретение такового укрепления по плану войны оборонительной совсем не нужно; но, может быть, что скромным поведением моим ободрю я самого визиря выйти или выслать по возможности знатный корпус к Разграду или далее к Рущуку, и естли таковое событие мне посчастливится, тогда, взяв весь корпус графа Ланжерона и весь корпус Эссена 3-го, кроме малого числа, который в Рущуке остаться должен, поведу я их на неприятеля; на выгодном для войск наших местоположений не укрепленного Разграда, конечно, с божией помощью, разобью я его" (15).
   При таком расположении войск Кутузов был спокоен за свой левый фланг; в случае наступления турок на Рущук он мог в несколько дней сосредоточить здесь свои главные силы. Большие опасения внушал правый фланг, где турки имели крупную флоти­лию из 400 судов, сосредоточенную у Виддина. В случае, если бы турки решили переправить через Дунай крупные силы для действий в Малой Валахии, флотилия сильно облегчила бы им выполнение этого замысла.
   Как бы отказавшись от широких наступательных действий, Кутузов выжидал и готовился к встрече с врагом.
   Ахмед-паша, решив перенести военные действия на северный берег Дуная с тем, чтобы овладеть Молдавией, Валахией и Бес­сарабией, сосредоточил свою армию у Шумлы (60 тыс. чел.), а армию Измаил-бея -- у Софии (25 тыс. чел.). Конкретно план турок сводился к тому, чтобы, переправив основные силы между Виддниом и Никополем, направить главный удар на Бухарест, отвлекающий же удар произвести на Рущук. Во исполнение плана виддинский паша обязан был выслать из своей флотилии 100 судов к Никополю, где должна была производиться пере­права главных турецких сил. Кроме того, укрепившись у Калафата, турки должны, были обеспечить переправу 25-тысячного отряда Измаил-бея у Виддина, после чего предполагалось дей­ствовать обеими группами в направлении на Бухарест.
   Когда в результате систематических донесений разведки Ку­тузову стал ясен план турецкого командования, он принял контр­меры. Сосредоточив свои войска у Журжи, Кутузов выдвинул заслон к Виддину и приказал установить на северном берегу ба­тареи, которые должны были помешать переправе турок через Дунай, а также не дать им возможности спуститься вниз по те­чению.
   Все развивалось так, как Кутузов и предполагал. Подойдя со своими войсками к Дунаю, Измаил-бей увидел, что он не может выполнить приказ визиря.
   В середине июня турецкий главнокомандующий Ахмед-паша сосредоточил на реке Лом при дер. Кадыкиой 60-тысячную ар­мию при 78 орудиях, но, получив от Измаил-бея, подошедшего к Виддину, сведения об обстановке, решил изменить план дей­ствии и двинулся прямо к Рущуку. "Тогда, -- пишет Кутузов, -- войска главного моего корпуса, 19-го числа переправив чрез Дунай, поставил [я] спиною к сей реке на Туртукайской до­роге" (16). Затем, не ожидая подхода главных сил турецкой армии, Кутузов оставил в Рущуке 8 батальонов, а сам двинулся на­встречу туркам.
   Рущукское сражение произошло 22 июня 1811 г, Ахмед-паша, предприняв накануне разведку боем, принял решение разбить Кутузова. В этот день Кутузов имел на поле боя 18.000 чел. и 114 орудий. Эти силы Кутузов построил в три линии, или, как он пишет в донесении: "из 8 кареев составил я две линии ан ешикье, а кавалерию поставил в третью" (17). Турецкая конница тремя группами атаковала в лоб боевые порядки русской армии, однако успеха не имела. Не удалась туркам и их попытка совершить об­ходные маневр против левого фланга. После этого Кутузов, бро­сив на турецкую конницу свою кавалерию, погнал ее. Вслед за кавалерией преследование противника начала пехота. "Тогда вся армия, -- доносил Кутузов, -- двинулась к преследованию его, стрелками и пушечными выстрелами наносила ему большой вред. Неприятель скрылся в сильные окопы у Кадыкиой, и я, преследовав его на 10-ть верст от места сражения вперед, простоял перед его лагерем до 7-ми часов вечера" (18).
   Отказавшись атаковать сильную турецкую позицию, Кутузов продвинулся только до ретраншемента и остановился. "Я, -- писал Кутузов, -- имел все свои силы защиты, кроме корпуса с Сербии и со стороны Виддина, и мог ли я атаковать лагерь как крепость?" (19).
   Все были удивлены отказом Кутузова наступать дальше. Казалось, что успех несомненен и нужно его только закрепить. Но Кутузов так объяснил окружающим свое решение: "Если пойдем за турками, то, вероятно, достигнем Шумлы, но потом что ста­нем делать? Надобно будет возвратиться, как в прошлом году, и визирь объявил бы себя победителем. Гораздо лучше ободрить моего друга Ахмеда-бея, и он опять придет к нам" (20). В самом деле, турки потеряли только 5 тысяч человек, и хотя они были демора­лизованы, но защищаться за своими укреплениями могли весьма упорно. Кутузов же стремился не к частной победе, а к полному уничтожению армии в полевом сражении. "Важно было, -- гово­рил он, -- не крепость взять, а войну выиграть". Кутузов считал, что обстановку для победы нужно создавать, учитывая характер противника, соотношение сил и т. п. В данном случае нужно было заставить визиря выйти из своих укреплений. Для того чтобы достигнуть этого, Кутузов сделал вид, что его армия, не­смотря на победу, так обессилена в сражении, что никаких ре­шительных действий предпринять не может и, простояв четыре дня перед турецким лагерем, "из которого ни одного выстрела не делали" (21), отошел 26 июня к Рущуку, а в ночь на 27 июня, выведя из города всех жителей, взорвал крепость и всю свою армию перевел на северный берег Дуная. Спустя два дня Кутузов донес Александру: "Я по совершенному убеждению принял мысль, тотчас после одержанной над визирем победы, оставить Рущук; сие только и можно было произвесть после вы­игранной баталии, в противном же случае казалось бы то дей­ствием принужденным, и ежели бы вместо выигранного сражения была хотя малая неудача, тогда бы должно было переносить все неудобства и для чести оружия не оставлять Рущук.
   Итак, несмотря на частный вред, который оставление Рущука сделать может только лично мне, а предпочитая всегда малому сему уважению пользу государя моего. выведя жителей, артиллерию, снаряды, словом, все и подорвав некоторые места цитадели, 27-го числа перешел я совсем на левый берег Дуная" (22). Отход Кутузова после одержанной победы под Рущуком был военной хитростью, за которой глядевший далеко вперед Кутузов видел решительную победу.
   Отступление Кутузова вызвало ликование в турецком лагере. Ахмед-паша сначала не поверил этому и ничего не предпринимал, но затем, ободренный бездействием русских и подталкиваемый султаном, решил, усилив свою армию до 70 тыс. человек, "до­бить" войска Кутузова.
   Замысел Кутузова был непонятен не только для Ахмед-паши. В Петербурге и даже в Дунайской армии не понимали главнокомандующего и были поражены его неожиданными действиями. Кутузов же был доволен и, тщательно скрывая свои дальнейшие планы, перешел на северный берег Дуная и занял выжидатель­ную позицию.
   Замысел Кутузова состоял в том, чтобы завлечь Ахмед-пашу на северный берег Дуная и, когда в тылу у турок окажется вод­ная преграда, навязать противнику генеральное сражение и уни­чтожить его.
   Это было оригинальное стратегическое решение, соответство­вавшее обстановке. Трудно было установить лишь направление удара. Однако Кутузов считал, что Ахмед-паша попытается на­вести удар на двух возможных направлениях -- либо через Виддин, либо через Рущук. Предположение Кутузова оправдалось: визирь решил действовать через Рущук.
   В ночь с 28 на 29 августа Ахмед-паша начал переправу через Дунай. Заняв на северном берегу позицию и укрепив ее тремя редутами, он устроил на южном берегу свой основной лагерь. Кутузов, внимательно следя за действиями турок, стянул свои силы и расположил их вокруг турецких позиций по дуге. На этой дуге Кутузов разместил 25 тыс. человек при 151 орудии и возвел семь редутов на расстоянии пушечного выстрела один от другого. Теперь дорог был каждый час, и Кутузов смело перешел к активным действиям. Свой план он изложил в реляции Александру: "Оставалось неприятелю еще сообщение с Рущуком и лагерем визирьским, на правой стороне находившемся, оттуда получал он все жизненные свои припасы и снаряды, почему и решился я, сделав на сие покушение и отрезав перепра­вившегося на сию сторону неприятеля от правого берега, прекратить ему всякую с оным коммуникацию" (23).
   Для осуществления этого замысла Кутузов решил три четверти своих войск оставить на линии редутов у Слободзеи, а семитысячный отряд Маркова переправить скрытно через Дунай выше Рущука, с заданием внезапно атаковать турецкий лагерь на южном берегу и, захватив его, блокировать таким образом войска противника на северном берегу. После этого артиллерия с редутов и с островов должна была завершить разгром турок.
   Отряд Маркова совершил обходный маневр и далеко от расположения лагеря переправился на южный берег Дуная. Когда турецкий лагерь на южном берегу был захвачен русскими войсками, Ахмед-паше оставалось капитулировать либо быть раз­громленным.
   "Вся цель моя после дня перехода визирьского на нашу сторону, -- писал Кутузов военному министру, -- была в том, чтобы сей армии не пропустить обратно. Ежели бы войски наши взяли Рущук и действовали до Балканов, то сие не приблизило бы нас к миру ни на один шаг" (24).
   Боясь потерять лучшую часть своей армии, Турция предложила мир. Однако переговоры затянулись, так как Наполеон удерживал султана от заключения мира, обещая ему помощь. Дипломатический талант Кутузова привел к успешному заключению Бухарестского мира, по которому Бессарабия была освобождена от турецкого ига и присоединена к России. Отныне также было положено начало освобождению от турецкой зависимости Сербии и Болгарии. <...>
   Проявив исключительное понимание обстановки, он по-новому и принципиально иначе, чем его пред­шественники, решил задачу уничтожения армии противника путем окружения. В области тактики Кутузов использовал бле­стящий опыт Суворова, внеся, однако, много своего, оригиналь­ного, особенно в части инженерной подготовки поля боя и исполь­зования артиллерии. Новое внес Кутузов также и в развитие вопроса о переходе от обороны к наступлению, а именно: исполь­зование маневра вне поля боя и удар по коммуникациям про­тивника.
   Рущукская победа и Бухарестский мир, завоеванные Кутузо­вым, значительно улучшили внешнеполитическое положение России и создали более выгодную стратегическую обстановку перед войной 1812 г. Несмотря на это, в момент начала Отече­ственной войны 1812 г. Александр I не поручил Кутузову командование русской армией, лишив ее в эти грозные дни своего прославленного полководца. Однако вскоре после начала войны царь вынужден был призвать Кутузова для спасения страны.
  
   *
  
  

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 г.

  
  
   В Отечественной войне 1812 г. полководческое искусство Кутузова раскрылось во всем своем блеске и многообразии.
   Война 1812 г. была навязана России Наполеоном, который, покорив Центральную Европу, стремился к завоеванию мирового господства. На пути Наполеона оставалась Россия, но он рассчитывал сокрушить ее молниеносным ударом. "Через пять лет я буду господином мира, -- говорил Наполеон, -- остается одна Россия, но я раздавлю ее". Нужен был только повод к войне, и этот повод вскоре был найден. В результате "конти­нентальной блокады", к которой Россия вынуждена была присо­единиться по Тильзитскому миру (7 июля 1807 г.), русское народное хозяйство стало испытывать серьезные затруднения. Не­обходимо было восстановить внешние связи, искусственно обо­рванные Тильзитским миром. В результате торговые сношения с Англией были втихомолку возобновлены; тильзитские условия были нарушены, и разразилась война 1812 г.
   Наполеон не ограничивался навязыванием России "континентальной блокады", он стремился к "полному порабощению русского народа и расчленению России. Из всех войн Наполеона война 1812 г. представляет собою наиболее откровенно империалистическую, захватническую войну, продиктованную интересами французской буржуазия, жаждавшей мирового господства. Империалистская политика наполеоновской империи в Европе породила национально-освободительные войны против империализма Наполеона. Эта политика Наполеона встретила решительное сопротивление русского народа, который, защищая родину, отстаивал свою национальную независимость.
   Для войны с Россией Наполеон создал огромную по тому времени 600-тысячную армию и в ночь на 12 (24) июня 1812 г. внезапно, без объявления войны, вторгся в пределы России.
   Расчет Наполеона строился на внезапности, молниеносном характере войны и стремлении к генеральному сражению, которое якобы должно было решить судьбу войны. Эта авантюристическая стратегия была обусловлена политической обстановкой в Европе. Победа над Россией являлась насущной политической и военной необходимостью для Наполеона.
   В начале войны русское командование руководствовалось так называемым "планом Фуля". Однако уже в первые дни войны обнаружилась несостоятельность этого плана, не соответствовавшего ни обстановке, ни реальному соотношению сил, и русское командование решило соединить 1-ю и 2-ю армии и действовать дальше в соответствии с развитием событий. Местом соединения армий вначале был намечен Витебск, а затем Смоленск.
   Под натиском значительно превосходящих сил противника 1-я и 2-я русские армии, насчитывавшие около 200 тысяч человек, под командованием М.Б. Барклая-де-Толли и П.И. Багратиона вынуждены были отходить в глубь страны. 24 июля (5 августа) русские войска оставили Смоленск, имевший крупное стратегическое значение. Отступление вызвало острое недовольство в армии и во всей стране, после же падения Смоленска это недовольство стало переходить в возмущение. Самые широкие круги требовали назначения единого главнокомандующего, причем в качестве главнокомандующего все хотели видеть прославленного русского полководца М.И. Кутузова.
   Под давлением широких кругов общественности чрезвычайный комитет на своем заседании, происходившем 5 (17) августа, вы­нужден был признать, что "бывшая доселе недеятельность в воен­ных операциях происходит от того, что не было над всеми дей­ствующими армиями положительной единоначальной власти, и сколь в настоящее время невыгодно сие власти раздробление, столь напротив того необходимо общее оной соединение" (25). Чрез­вычайный комитет министров пришел также к выводу, что на­значение главнокомандующего должно быть основано "на известных опытах в военном искусстве, отличных талантах, на доверии общем, а равно и на самом старшинстве" (26), и единогласно пред­ложил кандидатуру генерала от инфантерии князя Кутузова. Только после этого Александр I назначил 8 (20) августа Ку­тузова главнокомандующим.
   Подписывая указ, Александр I одновременно писал сестре: "В Петербурге я увидел, что решительно все были за назначение главнокомандующим старика Кутузова: это было общее желание. Зная этого человека, я вначале противился его назначению, но когда Растопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтоб Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба неспособны на это, мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова. Я должен был остановить свой выбор на том, на кого указывал общий глас" (27).
   Получив указ о своем назначении, Кутузов прежде всего потребовал у военного министерства сведений о резервах и отдал распоряжение стянуть к Москве все имеющиеся в наличии силы. Кутузов знал, что армия Наполеона сильна и что Наполеон, исходя из своей доктрины, будет стремиться выиграть войну генеральным сражением. Но на этот счет у Кутузова были свои воз­зрения: он был твердо убежден, что современная война, война массовых армий, может быть решена не одним генеральным сражением, а целым рядом таких сражений, что важно сохранить армию, чего бы это ни стоило, и укрепить ее за счет людских и материальных резервов, ибо только таким путем можно добиться изменения соотношения сил в пользу русской армии, а затем и победы.
   Военное министерство, не зная о действительном состоянии резервов, сообщило Кутузову, что под Москвой формируются крупные части. (В действительности же под Москвой было только 15.000 необученных рекрутов генерала Милорадовича.) В соответствии с представленными ему военным министерством данными, Кутузов писал Растопчину: "Обращаюсь я с тем, чтобы вы, по требованию Милорадовича, усилили его всеми теми войсками, которые уже некоторой зрелости в сформировании своем достигли, дабы тем главные армии нашли себе новые источ­ники к усилению" (28).
   Став во главе армии, Кутузов рассчитывал увеличить ее за счет резервов и народного ополчения, задержать дальнейшее про­движение Наполеона и не допустить его к Москве. "Теперь намереваюсь, -- писал Кутузов, -- по избрании места близ Мо­жайска дать генеральное и решительное для спасения Москвы сражение" (29).
   Прибыв в армию у Царева-Займища и детально озна­комившись с обстановкой, Кутузов принял решение на дальнейший отход. Решение Кутузова было продиктовано не просто желанием уклониться от сражения в невыгодных для себя условиях, а глубокими стратегическими соображениями. Отход к Москве давал Кутузову, во-первых, возможность получить значительное пополнение и, во-вторых, найти более выгодную позицию. Кроме того, сражение вблизи столицы должно было, по мысли Кутузова, воодушевить войска на защиту этого священного для каждого русского человека города и укрепить их моральный дух. Наконец, в этом сражении Кутузов рассчитывал нанести серьезный удар по главным силам противника, находившимся далеко от своих баз, и этим изменить соотношение сил в пользу русской армии.
   Для боя Кутузов избрал позицию у села Бородино и стал готовить свою 120-тысячную армию, располагавшую 640 орудиями, к встрече с противником. Наполеон имел в этот момент 135 тыс. человек и 587 орудий.
   Характеризуя Бородинскую позицию, Кутузов в донесении Александру I писал: "Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине, в 12-ти верстах впереди Можайска, одна из наилучших, какую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить посредством искусства. Желательно, чтобы неприя­тель атаковал нас в сей позиции; в таком случае имею я большую надежду к победе, но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюся, что может быть должен идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся; и как бы то ни было, Москву защищать должно" (30).
   В короткое время Кутузов провел инженерные работы по подготовке будущего поля боя. Сильные артиллерийские бата­реи, расположенные в специальных сооружениях (флеши, лю­неты, редуты), стали костяком расположения всей армии.
   Кутузов справедливо считал Новую Смоленскую дорогу бо­лее важной, имеющей стратегическое значение, а Старую Смоленскую дорогу -- только тактическое. В соответствии с этим Кутузов и расположил свои войска.
   Главная задача заключалась в том, чтобы, обеспечив себе сво­боду маневра и будучи сильным в любом пункте возможной атаки, лишить Наполеона инициативы и принудить его к фрон­тальному наступлению. Расположение русских войск выражало идею активной обороны. Войска были расположены в глубоком боевом порядке, что обеспечивало им устойчивость. Диспозиция предусматривала сохранение значительных резервов, роль кото­рых Кутузов подчеркнул в следующих словах: "Резервы должны быть сберегаемы сколько можно долее, ибо тот генерал, который сохранит еще резерв, не побежден" (31).
   Таким образом, в Бородинском сражении мы видим построен­ный Кутузовым такой боевой порядок, в котором ярко выражен замысел полководца дать активно-оборонительное сражение.
   Кутузов не сомневался в победе. Он верил в непоколебимую стойкость русских войск и готов был к решительному сражению. "В сем боевом порядке, -- писал в диспозиции Кутузов, -- намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать со­образно его движениям" (32).
   14 августа (5 сентября) у дер. Шевардино произошел бой, носивший весьма упорный характер. 17.000 русских в течение дня сдерживали напор 35.000 французов, но вынуждены были отойти на основную позицию. После этого боя обе армии стали гото­виться к решительному столкновению. 26 августа (7 сентября) Наполеон решил нанести удар по центру и левому флангу русской армии. Таким образом, Наполеон в конце концов принял то реше­ние, которое ему с самого начала навязывал русский полководец.
   Основные события Бородинского сражения развивались следующим образом.
   На рассвете 26 августа (7 сентября) французы внезапным ударом овладели дер. Бородино и атаковали дер. Утица. Однако Кутузов понял, что это только демонстрация, и не сделал никаких перегруппировок. Позже основные события развернулись у Семеновских флешей, у батареи Раевского и у Утицкого кургана.
   Правильное распределение войск и искусная подготовка поля боя создали такие условия, которые способствовали распадению сражения на отдельные очаги борьбы. Основные усилия французы направили на Багратионовы флеши. Наполеон сосредоточил против них огонь 102 орудий и около 6 часов утра бросил в атаку корпус Даву. За 250 шагов до флешей французы были встречены картечным огнем в упор и огнем егерей с фланга и, оставляя груды убитых и раненых, в беспорядке отступили. В семь часов они повторили атаку флешей. Несмотря на большие потери, им удалось захватить левую флешь. Однако русские выбили их оттуда контратакой и преследовали до Утицкого леса.
   Пораженный таким упорным сопротивлением русских, На­полеон усилил Даву артиллерией и корпусом Нея. После артил­лерийской подготовки французы в третий раз плотными массами пошли в атаку. Огонь французских батарей разрушил часть Багратионовых флешей, и французам удалось ворваться в укрепления. Но в это время Кутузов, зорко следивший за ходом боя передал Багратиону 100 орудий из главного резерва и направил на левый фланг весь 2-й и часть 5-го корпусов. Французы снова были выбиты из флешей.
   Одновременно Наполеон направляет 5-й корпус Понятовского против дер. Утица, занятой Тучковым, с задачей выйти в тыл армии Багратиона. Но и здесь французы были отброшены с тя­желыми для них потерями. Попытка французов атаковать в лоб батарею Раевского также окончилась неудачей.
   Не считаясь с потерями, Наполеон продолжал штурм Багратионовых флешей. Между 10 и 11 часами против 18.000 солдат и 300 орудий Багратиона на фронте в 1,5 километра Наполеон сосредоточил 35.000 солдат и 400 орудий и с 11 часов до 12 часов 30 минут последовательно провел еще пять атак. На­конец, после восьмой атаки, флеши были взяты французами. Немалую роль сыграло в этом тяжелое ранение Багратиона.
   В этот критический момент сражения Наполеон, чтобы раз­вить успех, решил бросить в бой свою гвардию, однако Кутузов предупредил его, двинув в обход левого фланга французской армии казачий корпус Платова и кавалерийский корпус Уварова. Успех был исключительный. Паника в обозе и среди войск левого фланга заставила Наполеона прекратить атаки в центре и напра­вить силы на свой левый фланг. Кутузов вырвал у Наполеона инициативу и выиграл время, которое использовал для перегруп­пировки.
   Спустя два часа Наполеону ценою огромных усилий и новых потерь удалось все же захватить батарею Раевского. Однако этим успех Наполеона был исчерпан.
   К концу дня русские войска прочно стояли на линии Горки -- Старая Смоленская дорога, отойдя лишь на 1-1,5 километра. Французские маршалы доказывали Наполеону, что в бой нужно бросить всю гвардию, но он не хотел рисковать последними резервами и, видя бесплодность своих усилий, приказал войскам отойти на исходный рубеж.
   Донося о сражении Александру I, Кутузов писал: "Баталия, 26-го числа бывшая, была самая кровопролитнейшая из всех тех, которые в новейших временах известны. Место баталии нами одержано совершенно, и неприятель ретировался тогда в ту по­зицию, в которую пришел нас атаковать" (33).
   Это была крупная победа Кутузова. Из 135.000 чел. Наполеон потерял 58.478 солдат и офицеров и 47 генералов. Русские же из 120 тыс. чел. потеряли 42.300 солдат и офицеров и 22 генерала.
   Вспоминая позже о своем поражении под Бородином, Напо­леон писал: "Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех". "Русские стяжали право быть "непобедимыми" (34).
   Бородино изменило соотношение сил и предопределило раз­гром армии Наполеона. Оно показало высокую силу сопротивле­ния русской армии и ее непреклонную решимость отстоять свою Родину. Опираясь на героизм и стойкость русских солдат и искусство подчиненных ему командиров, Кутузов мастерски провел эту историческую битву.
   Но Кутузов понимал, что, несмотря на огромные потери, французская армия еще сильна, и принял решение об отходе. Это решение диктовалось необходимостью восстановить потери рус­ских войск и создать благоприятные условия для дальнейшей борьбы. "Когда дело идет не о славе выигранных только бата­лий, но вся цель устремлена на истребление французской ар­мии, я взял намерение отступить" (35), -- писал Кутузов Але­ксандру I о причине своего отхода.
  
   На военном совете в Филях 1 (13) сентября Кутузов поста­вил вопрос: сражаться ли под стенами Москвы или сдать город французам? Участники совета к единому мнению не пришли, и, выслушав мнение присутствующих, Кутузов решил отступать, заявив: "Доколе будет существовать армия и находиться в со­стоянии противиться неприятелю, до тех пор сохраним надежду благополучно довершить войну, но когда уничтожится армия, погибнут Москва и Россия. Приказываю отступать" (36).
   Чтобы принять решение об оставлении Москвы, нужно было обладать глубочайшей уверенностью в правильности своих дей­ствий, высоким гражданским мужеством и огромной силой воли. Очертания будущей победы Кутузов видел уже во время заседа­ния военного совета в Филях и после заседания совета выразил уверенность в конечной победе следующими словами: "Самой сда­чей Москвы приготовлю я гибель неприятелю".
   Кутузов был убежден, что Наполеон займет Москву и будет ожидать мира, что даст возможность русской армии оторваться от французской, собраться с силами и затем перейти в контр­наступление.
   Таким образом, план контрнаступления, под которым под­разумевается особый вид наступления, когда после успешного на­ступления противника, не давшего, однако, решающих результа­тов, в течение которого обороняющийся собирает силы, переходит в контрнаступление и наносит противнику решительное пораже­ние, Кутузов вынашивал уже в это время.
   2 (14) сентября русская армия оставила Москву и вышла на Рязанскую дорогу, а затем, неожиданно для всех, Кутузов 4 (16) сентября повернул ее на запад, к Красной Пахре, а затем по Калужской дороге к Тарутино, где и остановился.
   Маневр был произведен настолько скрытно, что французы на несколько дней потеряли соприкосновение с русской армией, о чем Кутузов и доносил Александру 11 (23) сентября: "Армия, де­лая фланговое движение. по переправе через Москва-реку для скрытности сего направления вводила неприятеля во всяком марше в недоумение, направляясь сама к известному пункту, маскирова­лась между тем фальшивыми движениями легких войск. Неприя­тель, потеряв из виду нашу армию, оставаясь в недоуме­нии, посылает сильные отряды на разные пункты для от­крытия нас" (36).
   Оставленные Кутузовым на Рязанском направлении арьергарды еще больше дезориентировали противника, и последний в течение 6 -- 8 дней точно не знал, где находится русская армия. "Намерение мое есть, -- писал Кутузов в письме к Винценгероде, -- сделать переход по Рязанской дороге, потом другим пере­ходом выйду я на Тульскую, а оттуда на Калужскую дорогу в Подольск. Сим движением я надеюсь привлечь на себя все вни­мание неприятеля, угрожая [ему] с тылу" (37). Но это была только одна сторона дела. Главное же заключалось в том, что Кутузов вообще повернул стратегическую обстановку в свою пользу, получив условия и время для подготовки контрнаступления.
   Тарутинская позиция давала возможность Кутузову оказы­вать противодействие любым замыслам Наполеона и обеспечивала связь с резервами и своими базами в Калуге, Туле и Брянске, прочно прикрыв их от неприятеля.
   Установив связь с остальными русскими армиями, Кутузов направил им план общих активных действий против Наполеона. План этот ставил перед армиями задачу окружить Наполеона и уничтожить его живую силу.
   Осуществляя этот свой замысел, Кутузов уже 6 (18) сен­тября приказал Чичагову передвинуть свой основные силы к Мо­гилеву как "для сближения с здешними армиями, так и для угрожения неприятельского тыла и пресечения всякого сообщения его" (38). Несколько позже Кутузов пишет Витгенштейну, что окон­чательное поражение противника должно быть осуществлено между Днепром, Березиною и Двиною, для чего войска Витгинштейна, если надо, то с боем, должны двинуться на соединение с Чичаговым. Когда все это будет выполнено, в наступление должна будет перейти главная армия.
  
   В Тарутинском лагере была проделана огромная работа по созданию условий для перехода в контрнаступление. Войска получили пополнение, были обеспечены одеждой и обувью и пере­вооружены. Были созданы также крупные запасы продовольствия. Одновременно шло обучение нового пополнения. В результате, если при вступлении в Тарутинский лагерь армия имела 86 тыс. чел., то в момент перехода ее в контрнаступление она насчиты­вала 120 тыс. чел. Главное внимание Кутузов обращал на уве­личение численности конницы и артиллерии. Таким образом, в период подготовки контрнаступления была решена основная стратегическая задача -- изменено в пользу русской армии невыгодное для нее соотношение сил.
   Уже 30 сентября Кутузов доносил в Государственный Совет: "Армия находится более недели вблизи села Тарутина на правом берегу Нары и, пребывая в совершенном спокойствии, получает от того новые силы. Полки укомплектовываются прибывающими из разных губерний сформированными генералом от инфантерии кн. Лобановым-Ростовским войсками. В лагере производится учение рекрут, горящих рвением сразиться с неприятелем. Лошади нашей кавалерии, получая в довольном количестве фураж и стоя на здоровом водопое, приметным образом поправляются. Продоволь­ствие устроено таким образом, что армия не терпит ни малейшей нужды и большие к армии ведущие дороги покрыты транспор­тами, идущими из самых хлебородных губерний, близ коих армия расположена" (39). От Кутузова требовали немедленного наступле­ния, но он считал пока это преждевременным, справедливо полагая, что "дело надо вести к тому, чтобы Россию спасти, а не успокоить".
   Укрепляя армию, Кутузов развернул так называемую малую войну. Отряды легких войск и крестьянские партизанские отряды нападали на французскую армию, нарушали и прерывали ком­муникации противника, уничтожали отдельные гарнизоны и от­ряды в тылу врага, захватывали обозы и склады, сея страх и не­уверенность среди неприятельских войск.
   "Поелику ныне осеннее время наступает, чрез то движения большою армиею делаются совершенно затруднительными, наи­более с многочисленною артиллериею, при ней находящеюся, -- писал Кутузов Витгенштейну, -- то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну; ибо разделенные силы неприя­теля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50-ти верстах от Москвы с главными силами, отделяю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску. Кроме сего вооружены ополче­ния Калужское, Рязанское, Владимирское и Ярославское, имею­щие все свои направления к поражению неприятеля" (40).
   Кутузов был первым полководцем в России, так широко при­менившим в XIX в. взаимодействие армейских партизанских от­рядов с отрядами крестьян. Легкие войска и партизаны, уничто­жившие около 30 тыс. французов, оказали серьезное влияние на последующие события.
   Положение французской армии в Москве стало невыносимым. Расчеты на быстрый мир не оправдались, а непрерывные удары и угроза полного окружения и разгрома принудили Наполеона принять решение об отступлении из Москвы.
   Началом контрнаступления Кутузова следует считать период с 6 по 12 октября. Сражения под Тарутином и Малоярославцем по существу составляют единый комплекс событий. В Тарутинском сражении был разбит авангард французской армии под командованием Мюрата. В письме к помещице Нарышкиной Кутузов, придававший этому сражению большое значение, дал ему такую оценку: "Село Тарутино, вам принадлежащее, ознаме­новано было славною победою русского воинства над неприя­тельским. Отныне имя его должно сиять наряду с Полтавою, и река Пара будет для нас так же знаменитой, как Непрядва, на берегах которой погибли бесчисленные ополчения Мамая" (41).
   На другой день после поражения Мюрата Наполеон оставил Москву, решив идти на Калугу, чтобы отходить по неразоренным южным губерниям. Чтобы помешать этому, Кутузов не­медленно направился к Малоярославцу и преградил Наполеону путь на юг. 12 (24) октября произошло ожесточенное Малоярославское сражение. Город восемь раз переходил из рук в руки, но в конце концов Наполеон вынужден был отступить. Таким образом, путь в богатые продовольствием южные губернии был для французов закрыт.
   Предвидя, что Наполеон попытается обойти его, Кутузов отвел свои главные силы к Полотняному Заводу. Получив донесе­ния. подтверждавшие его предположение, Кутузов писал:
   "Приметив намерение его итти к г. Калуге, должно было приблизиться более к дороге, ведущей через Медынь в сей город, и тем прикрыть оный; для сего в 5 часов утра 14 числа перешла армия на весьма выгодные высоты при деревне Гончарове, в ко­торой прежде ее прибытия уже начаты нужные укрепления к уси­лению слабых мест" (42). В результате "неприятель 15-го оставил Ярославец и отступил по Боровской дороге" (43).
   Таким образом, с 6 по 12 октября шла упорная борьба за инициативу, которая после поражения Наполеона под Малояро­славцем окончательно перешла в руки Кутузова. Вынудив же Наполеона к отступлению по разоренной Смоленской дороге, Ку­тузов обрекал французскую армию на уничтожение.
   Теперь перед Кутузовым встала новая задача -- неотступно преследовать отступающего противника, нанося ему сильные удары. Делясь своими планами с Витгенштейном, Кутузов писал ему 16 (28) октября: "Полагаю ему нанести величайший вред параллельным движением и наконец действовать на его опера­ционную линию" (44). Такова была главная задача армии на втором этапе ее контрнаступления, ибо до соединения или хотя бы до сближения с войсками Витгенштейна и Чичагова Кутузов не считал возможным вступать в новое решительное сражение.
   Избранная Кутузовым форма наступления сводилась к тому, чтобы непрерывными ударами по передовым частям отступаю­щей армии изматывать противника и ставить его под угрозу быть отрезанным от своих баз. В директиве Платову Кутузов так фор­мулирует эти свои мысли: "Старайтесь выиграть марш над не­приятелем так, чтобы главными силами вашими по удобности делать [удары] на отступающие головы его колонн, нападая во время марша и [сея] беспрестанные ночные тревоги. Сие самое предписано гр. Орлову-Денисову делать слева по большой дороге. Таковой род преследования приведет неприятеля в крайнее поло­жение, лишив его большей части артиллерии и обозов" (45).
   Таким образом, основная задача на данном этапе состояла в изматывании сил противника и в уничтожении его материаль­ной части. Но было бы ошибкой думать, что основной замысел Кутузова сводился только к этому. Враг ведь не был еще раз­бит, и действия главной армии в данном случае являлись лишь звеном общего плана, направленного на уничтожение всех сил французов путем концентрического наступления всех армий. "Одна и главнейшая цель всех наших действий есть истребление врага до последней черты возможности" (46), -- писал Кутузов Витгенштейну.
   Бои под Вязьмой и Красным и беспрестанные удары уско­рили развязку, которая наступила между Березиной и Неманом: французская "великая армия" перестала существовать. Здесь за­вершилось контрнаступление Кутузова. За Березину ушло лишь несколько тысяч человек. Сам же Наполеон, бросив остатки своей армии, бежал во Францию. Русская армия вышла к границам России. "Война окончилась за полным истреблением неприятеля" (47), -- писал Кутузов из Вильно, куда вступили победоносные русские войска.
   Величие стратегического замысла Кутузова состоит в том, что гениальный русский полководец объединил все силы народа и возглавил его в борьбе за независимость. Мобилизовав необходимые силы, Кутузов создал условия для победы над врагом. Конкретно стратегический план Кутузова вылился в форму контрнаступления, которым он загубил Наполеона и его армию. В ходе всей войны Кутузов показал величайшую глубину и ясность ума полководца и государственного деятеля. Он проявил твердость духа в дни самых тяжелых испытаний и, непоколебимо веря в силы народа, привел русскую армию к блистательной победе. Кутузов был одинаково силен как в обо­роне, так и в наступлении. Великий мастер маневра, он применял его в самых различных формах.
   Кутузов также и величайший тактик своего времени. Он довел до совершенства принципы тактики колонн и рассыпного строя и смотрел на бой как на решительное средство сокрушения врага, никогда не подчиняя свои стратегические планы тактическим успехам. Наоборот, жертвуя частным, он достигал общего.
   Новизна и оригинальность, смелость и осторожность, решительность и настойчивость -- таковы основные черты стратегии и тактики Кутузова, показавшего себя в этой войне гениальным полководцем.
   В начале 1813 г. началась новая война с Наполеоном. Призывая свои войска "довершить поражение неприятеля на собствен­ных полях его", Кутузов одновременно обращался к народам Европы с призывом подняться против Наполеона и сбросить его иго.
   Заграничный поход 1813 г. -- это цепь новых славных побед Кутузова. В результате активных действий русских войск 25 де­кабря 1813 г. был взят Кенигсберг, за ним пали Плоцк и Варшава. Русская армия вышла к Висле и, перейдя ее, заняла Познань, Калиш и Торн. Вскоре был взят Берлин, а после нового замечательного маневра, осуществленного Кутузовым в целях концентрации сил для новых решительных боев, русские овладели Дрезденом и Лейпцигом. Но Кутузову не довелось больше встре­титься с Наполеоном -- 16 (28) апреля великий полководец скончался.
   И в этой войне Кутузов нашел замечательные по глубине стратегические решения. Используя национально-освободитель­ную борьбу угнетенных Наполеоном народов Европы, он созда­вал благоприятную обстановку и для действий своей армии. <...>
   Бескровный Л.
   Введение. - В кн.: М.И. Кутузов. Документы. - т.1. -
   М,. 1950. С.V-ХLII.
  

ПИСЬМА ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I

К КНЯЗЮ КУТУЗОВУ (48)

  
   Князь Михаил Ларионович! Знаменитый Ваш подвиг в отражении главных сил неприятельских, дерзнувших прибли­зиться к древней нашей столице, обратил на сии новые за­слуги Ваши мое и всего отечества внимание.
   Совершите начатое Вами толь благоуспешное дело, пользуясь приобретенным преимуществом и не давая неприятелю оправ­ляться. Рука Господня да будет над Вами и над храбрым нашим воинством, от которого Россия ожидает славы своей, а вся Европа своего спокойствия.
   В вознаграждение достоинств и трудов Ваших, возлагаем Мы на Вас сан генерал-фельдмаршала, жалуем Вам единовременно сто тысяч рублей и повелеваем супруге Вашей княгине Екатерине Ильиничне быть двора нашего статс-дамою.
   Всем бывшим в сем сражении нижним чинам жа­луем по пяти рублей на человека. Мы ожидаем от Вас особенного донесения о сподвизавшихся с Вами главных начальниках, а вслед за оным и обо всех прочих чинах, дабы по представлении Вашем сделать им достойную награду.
   Пребываем Вам благосклонный.
   Александр.
   С. - Петербург.
   Августа 31 дня 1812 года.
  
  
   Князь Михаил Ларионович! Из последнего донесения Вашего усматриваю, с каким постоянным мужеством войска, Вам вверенные, преодолевали быстрое на них нападение 24-го и 26-го августа и сколь значительно должна простираться по­теря неприятеля убитыми и ранеными.
   Основываясь на сем заключении, остаюсь в надежде, что военная прозорливость Ваша, преградив успехи неприятеля, удержит и дальнейшее его вторжение.
   В сие самое время счел я полезным препроводить к Вам некоторые примечания для операционного плана наступательных действий армий: генерала Тормасова, адмирала Чичагова, и корпусов: графа Витгенштейна и графа Штейнгеля, отделяемого из Риги, где состоящий ныне корпус усилится прибыв­шими из Финляндии войсками.
   Если Вы, по соображению Вашему, найдете исполнение сего плана удобным, на таковой случай для произведения сего в действие, прилагаю Вам проекты и самых по сему предписаний.
   Из сего плана усмотрите Вы, что главные действия пред­полагается произвесть армиею адмирала Чичагова, то следуемое ему на сей случай повеление доставляю к Вам за моею под­писью, в котором не определено время его действий, ибо ею подлежит собственному соображению Вашему; а для сего в повелении сем и выставлены означающие сие время числа единственно карандашом.
   К удобнейшему выполнению сего плана сделаны следующие распоряжения:
   Состоящие ныне войска в Риге усиливаются перевезенным из Финляндии в Ревель корпусом, в числе 14 тысяч состоящим.
   Корпус сей, находящийся под командою генерал-лейтенанта графа Штейнгеля, прибыв уже в Ревель 26-го числа сего месяца, выступить из оного через Пернов в Ригу.
   Корпус же графа Витгенштейна усиливается отправляю­щимися 3-го и 5-го сентября из С. - Петербурга войсками; со­стоящими в числе 19 тысяч человек, кои прибудут в Себеж 25-го, а в Великие Луки 24-го Сентября.
   О составе же сих войск и о настоящем их числе при­лагается у сего особая подробная записка.
   Наконец прилагаю Вам копии с донесений адмирала Чичагова, таковых же в подлинник от генерал-лейтенанта Ертеля, и ведомости о числи войск, в их команде состоящих.
   Все сие отправляю я к Вам с флигель-адъютантом моим полковником Чернышевым, коему, по известной мне его скромности в испытанных уже прежде сего поручениях, прочтен мною проект сего плана, дабы он мог по требованию Вашему дать Вам все нужные объяснения. Если план сей Вами будет признан полезным, то отправьте флигель-адъютанта Чернышева к адмиралу Чичагову.
   Александр.
   С. - Петербург.
   Августа 31 дня 1812 года.
  
  
   (Собственноручное) Секретно.
   Князь Михаил Ларионович! Приближение храброй молдав­ской армии, к соединению с 3-ею западною, и важность настоящих обстоятельств заставляет меня обратить внимание на необходимость, чтобы один начальник ими руководствовал. Из двух я, по искренности с Вами, признаю способнее адми­рала Чичагова, по решимости его характера. Но не хочу я огорчить генерала Тормасова и потому нахожу приличнее вызвать его к ариям, Вами предводительствуемым, как бы по случаю раны князя Багратиона. По приезде же генерала Тормасова от Вас будет зависеть употребить его по Вашему рассмотрению и убыль, происшедшая в достопамятном сражении под Бородиным во 2-ой армии, может Вам служить предлогом уже не разделять сих двух армий на двое, а почитать за одну; тогда генералу Тормасову можете вверить резерв или другую часть по Вашему лучшему усмотрению.
   Сохраните сей рескрипт в тайне, дабы не оскорбить впрочем весьма уважаемого мною генерала Тормасова.
   Пребываю навсегда Вам искренно доброжелательным.
   Александр.
   С. - Петербург.
   Сентября 1-го 1812 года.
  
  
   Князь Михаил Ларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от Вас. Между тем от 1-го сентября получил я чрез Ярославль от московского главнокомандующего печальное известие, что Вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело сие известие, а молчание Ваше усугубляет мое удивление.
   Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от Вас о положении армии и о побудивших Вас причинах к столь несчастной решимости.
   Александр.
   С. - Петербург.
   Сентября 7 дня 1812 года.
  
   (Собственноручное)
   Князь Михаил Ларионович! Со 2-го сентября Москва в руках неприятельских. Последние Ваши рапорты от 20-го, и в течение всего сего времени не только что ничего не пред­принято для действия противу неприятеля и освобождения сей первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам Вашим, Вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским и Тула с знаменитым и столь для ар­мии необходимым заводом в опасности.
   По рапортам же от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский десятитысячный корпус подвигается по петер­бургской дороге. Другой в нескольких тысячах также по­дается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по владимирской дороге. Четвертый довольно значительный стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25-е число находился в Москве.
   По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам с своею гвардиею, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед Вами, были значительны и не позволяли Вам действовать наступательно.
   С вероятностью напротиву того должно полагать, что он Вас преследует отрядами, или, по крайней мере, корпусом гораздо слабее армии Вам вверенной. Казалось, что, поль­зуясь сими обстоятельствами, могли бы Вы с выгодою атако­вать неприятеля слабее Вас и истребить оного; или, по мень­шей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках, знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов.
   На Вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожения сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною Вам армиею, действуя с решимостию и деятельностью, Вы отвратите все средства отвратить ею новое несчастие. Вспомните, что Вы еще обязаны отвечать оскорбленному отечеству в потерю Москвы.
   Вы имели опыты моей готовности Вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожи­дать с Вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которых ум Ваш, воинские таланты Ваши и храбрость войск, Вами предводительствуемых, нам предвещают.
   Пребываю навсегда Вам благосклонный.
   Александр.
   С. - Петербург.
   2-го октября 1812 года.
  
   Князь Михаил Ларионович! Из донесения Вашего, с князем Волконским полученного, известился я о бывшем свидании Вашем с Французским генерал-адъютантом Лористоном.
   При самом отправлении Вашем ко вверенным Вам армиям, из личных моих с Вами объяснений известно Вам было твердое и настоятельное желание мое -- устраняться от всяких переговоров и клонящихся к миру сношений с неприятелем.
   Ныне же после сего происшествия должен с тою же решимостью повторить Вам, дабы сие принятое мною правило было во всем его пространстве строго и непоколебимо Вами соблюдаемо.
   Равным образом с крайним неудовольствием узнал, что генерал Беннингсен имел свидание с королем неаполитанским и еще без всякой к тому побудительной причины.
   Поставя ему на вид сей несовместный поступок, тре­бую от Вас деятельного и строгого надзора, дабы и прочие генералы никогда не имели никаких свиданий, а кольми паче подобных переговоров с неприятелем, стараясь всемерно оных избегать.
   Все сведения, от меня к Вам доходящие, и все предначертания мои, в указах на имя Ваше изъясняемый, и одним словом все убеждает Вас в твердой моей решимости, что в настоящее время никакие предложения неприятеля не побудят меня прервать брань и тем ослабить священную обязанность -- отомстить за оскорбленное отечество.
   Пребываю Вам всегда благосклонный
   Александр.
   С. - Петербург.
   Октября 9 дня 1812 года.
  
   (Собственноручное)
   Князь Михаил Ларионович! Получил я донесения Ваши до 21-го октября. С крайним сетованием вижу я, что на­дежда -- изгладить общую скорбь о потерь Москвы пресечением врагу обратного пути -- совершенно исчезла. Непонятное бездействие Ваше после счастливого сражения 6-го числа перед Тарутиным, чем упущены те выгоды, кои оно предвещало, и не­нужное и пагубное отступление Ваше, после сражения под Малоярославцем до Гончарова, уничтожили все преимущество положения Вашего, ибо Вы имели всю удобность ускорить неприятеля в его отступлении под Вязьмою, и тем отрезать по крайней мере путь трем корпусам: Даву, Нея и вице-короля, сражавшимся под сим городом. Имев столь превосходную легкую кавалерию, Вы не имели довольно отрядов на смолен­ской дороге, чтобы быть извещену о настоящих движениях неприятеля, ибо в противном случае Вы бы уведомлены были, что 17-го числа Наполеон с гвардиею своею уже прошел Гжатск.
   Ныне сими упущениями Вы подвергли корпус графа Витгенштейна очевидной опасности, ибо Наполеон, оставя перед Вами вышеупомянутые три корпуса, которые единственно Вы преследуете, будет в возможности с гвардиею своею усилить бывший корпус Сен-Сира и напасть превосходными силами на графа Витгенштейна.
   Обращая все Ваше внимание на сие столь справедливое опасение, я напоминаю Вам, что все несчастия, от сего проистечь могущия, останутся на личной Вашей ответственности.
   Александр.
   С. - Петербург.
   Октября 30 дня 1812 года.
   (Собственноручное)
   Князь Михаил Ларионович! Из журналов действий ар­мии, Вам вверенной, видел я, что захвачены были повозка с депо карт и секретарь герцога Бассано с канцеляриею. Но до сих пор Вы не прислали мне ни бумаг, при сих случаях взятых, ни даже перечня оным. Подобные добычи весьма значительны. Я предписываю Вам доставлять всякий раз оный ко мне, прочитав сперва сами, равномерно и письма с перехваченными курьерами попадающаяся.
   Пришлите ко мне немедленно все бумаги, взятые с секретарем герцога Бассанского и перечень картам, попавшимся в наши руки.
   Пребываю Вам благосклонным.
   Александр.
   С. - Петербург.
   1-го ноября 1812 года.
  
  
  

ДОКУМЕНТЫ ПЕРИОДА

ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

1812 ГОДА (49)

.

РЕСКРИПТ АЛЕКСАНДРА I

Генералу от инфантерии князю Голенищеву-Кутузову

8 августа за N 61 (40)

  
  
   Михаил Илларионович! Настоящее положение военных обстоя­тельств наших действующих армий хотя и предшествуемо было на­чальными успехами, но последствия оных не открывают мне той быстрой деятельности, с каковою бы надлежало действовать на пораже­ние неприятеля.
   Соображая сии последствия и извлекая истинные тому причины, нахожу нужным назначение над всеми действующими армиями одного общего главнокомандующего, которого избрание, сверх воинских да­рований, основывалось бы и на самом старшинстве.
   Известные достоинства ваши, любовь к отечеству и неоднократ­ные опыты отличных подвигов приобретают вам истинное право на сию мою доверенность.
   Избирая вас для сего важного дела, я прошу всемогущего бога, да благословит деяния ваши к славе российского оружия и да оправ­даются тем счастливые надежды, которые отечество на вас возлагает.
  
   Пребываю вам всегда благосклонный
   Александр.
  

ОПИСАНИЕ СРАЖЕНИЯ ПРИ СЕЛЕ БОРОДИНО,

БЫВШЕГО 26-го ЧИСЛА АВГУСТА 1812 г.

МЕЖДУ РОССИЙСКОЮ ИМПЕРА­ТОРСКОЮ АРМИЕЮ

ПОД ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОМ ГЕНЕРАЛА ОТ ИНФАНТЕРИИ КНЯЗЯ ГОЛЕНИЩЕВА-КУТУЗОВА И

ФРАНЦУЗ­СКОЮ СОЕДИНЕННОЮ АРМИЕЮ, СОСТОЯЩЕЮ ИЗ ВОЙСК ВСЕХ ДЕРЖАВ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ

ПОД ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОМ ИМПЕРАТОРА НАПОЛЕОНА (51)

  
   Августа 24-го дня пополудни в 4 часа арьергард наш под коман­дою генерал-лейтенанта Коновницина атакован был французами при Колоцком монастыре. Превосходные силы неприятеля принудили оный отступить к позиции, близ с. Бородина находящейся, где главная ар­мия была уже построена в боевой порядок. В сей день арьергард наш имел поверхность над неприятелем: Изюмский гусарский полк с неко­торым числом казаков в одной из атак истребил совершенно три эска­дрона неприятельской кавалерии.
   Между тем неприятель приближался к позиции нашей тремя ко­лоннами: правая, состоявшая из 5-го корпуса под командою князя Понятовского, шла по старой Смоленской дороге к дер. Ельне; сред­няя, при коей находился император Наполеон и состоявшая из четы­рех кавалерийских корпусов под командою короля Неаполитанского, 1-го корпуса маршала Даву, 3-го и 8-го маршалов Нея и Жюно, всей гвардии и резервной артиллерии, следовала по большой дороге к селу Бородину; левая под командою вице-короля Итальянского, из 4-го корпуса, шла по проселочной дороге чрез дер. Большие Сады, также к с. Бородину.
   Построенный нами 24-го числа редут, а также егеря, засевшие в рвах и кустарниках на правом берегу реки Калочи и занимавшие деревни Фомкину, Алексину и Доронину, весьма затрудняли прибли­жение неприятеля по большой дороге. Вследствие чего Наполеон при­казал 1-го корпуса дивизии генерала Кампана, переправясь через речку Калочу, вытеснить егерей и овладеть вышеупомянутым реду­том. Войска, защищавшие оный, находились под командою генерал-лейтенанта князя Горчакова 2-го и состояли из полков 27-й пехотной дивизии, имевшей в подкрепление 2-ю кирасирскую дивизию. Битва против сего редута час от часу делалась упорнее, однакож все покушения неприятеля, отражаемого несколько раз с большим уроном, делались тщетными, и, наконец, он был совершенно отбит, потеряв более тысячи человек убитыми и ранеными. Кирасирские полки Екатеринославский, Орденский, Глуховской и Малороссийский быстрою атакою довершили его поражение. При сем случае взято нами восемь пушек, из коих три, быв подбиты, оставлены на месте сражения.
   Главный предмет главнокомандующего князя Голенищева-Кутузова при построении сего редута состоял в том, чтобы открыть на­стоящее направление неприятельских сил и, если возможно, главное намерение императора Наполеона. Из донесений генерал-квартирмейстера Толя, находившегося на батарее с некоторыми офицерами квартирмейстерской части, главнокомандующий известился, что неприя­тель с значущим числом кавалерии под командою короля Неаполи­танского и пехоты корпуса Даву переправился на правый берег Калочи и что по старой Смоленской дороге видны также большие силы, но за лесами подробно рассмотреть их было невозможно. Полученный к вечеру рапорт от генерал-майора Карпова, отступившего по упомя­нутой дороге с четырьмя казачьими полками, подтвердил, что корпус князя Понятовского приближался по сей дороге. Вследствие сего глав­нокомандующий приказал генерал-лейтенанту князю Горчакову 2-му, оставя редут в ночь, отступить со всеми войсками в главную позицию и занять свое место в линии.
   25-го числа армия французская находилась в виду нашей и расположилась следующим порядком: на правом берегу реки Калочи -- 5-й корпус, состоявший из 17-й и 18-й пехотных дивизий и двух бригад кавалерии, скрытно за большим лесом, имея за линиями дер. Рыкачеву. 1-го корпуса 5-я, 2-я и 1-я дивизии пехоты -- между деревнями Фомкиной, Алексиной и Дорониной, а 3-я и 4-я дивизии того же корпуса -- на левом берегу Калочи, перед дер. Валуевка. 4-й корпус из 14-й, 13-й пехотных дивизий, итальянской гвардии и двух бригад кавалерии -- влево от большой дороги в виду с. Боро­дина, имея кавалерию свою за речкою Войною. Весь резерв, состояв­ший из молодой и старой гвардии, с принадлежащею к ней кавалериею, -- между деревнями Валуевой и Ратово, где и главная квартира императора Наполеона расположилась. За гвардиею по большой до­роге при дер. Головиной остановились 3-й корпус из 10-й, 11-й и 25-й и 8-й из 23-й и 24-й пехотных дивизий с принадлежащими к ним тремя кавалерийскими бригадами, 1, 2, 3 и 4-й кавалерийские корпуса с ко­ролем Неаполитанским -- за густою рощею вправо от оставленного нами редута. В сей день неприятель, под прикрытием сильной пере­стрелки с нашими егерями, рекогносцировал позиции российской ар­мии. К вечеру на правом крыле неприятельском замечены были раз­ные движения, скрытые от нас лесами, из Чего главнокомандующий заключил, что намерение Наполеона состояло в том, чтобы напасть главными силами на левое крыло наше и потом, продолжая движе­ние по старой Смоленской дороге, отрезать совершенно нас от города Можайска. Вследствие сего главнокомандующий князь Голенищев-Кутузов приказал немедленно генерал-лейтенанту Тучкову 1-му с 3-м пе­хотным корпусом итти на левое наше крыло и положением своим при­крыть старую Смоленскую дорогу. В подкрепление сему корпусу от­ряжено было 7.000 человек московского ополчения под командою генерал-лейтенанта Маркова и шесть донских полков с генерал-майо­ром Карповым.
   От 3-го корпуса, расположенного на старой Смоленской дороге при дер. Утице, до левого крыла армии было расстояние, покрытое лесом почти на версту. На сем пространстве для общей связи распо­ложены были егерские полки 20, 21, 11 и 41-й. Сводные гренадерские батальоны 7-го и 8-го корпусов под командою генерал-майора графа Воронцова заняли все укрепления, построенные нами пред дер. Семе­новскою, за коими была 27-я пехотная дивизия под командою генерал-майора Неверовского, а за дер. Семеновскою -- 2-я гренадерская дивизия в резерве. Обе сии дивизии составляли 8-й корпус под коман­дою генерал-лейтенанта Бороздина 1-го. К дер. Семеновской примыкал левый фланг 7-го корпуса генерал-лейтенанта Раевского, простираясь линиею своею в направлении близ кургана, укрепленного 24-го числа. Оба сии корпуса составляли левое крыло армии под командою генерала от инфантерии князя Багратиона. От 7-го корпуса, в направлении к дер. Горкам, расположен был 6-й корпус под командою генерала от инфантерии Дохтурова, составлявший центр армии. От сей деревни уступами назад стояли 4-й (генерал-лейтенанта графа Остермана) и 2-й (генерал-лейтенанта Багговута) пехотные корпуса, составлявшие правое крыло армии под командою генерала от инфан­терии Милорадовича. Сии последние три корпуса состояли под на­чальством генерала от инфантерии Барклая-де-Толли. Все вышеупомя­нутые войска составляли главные силы наши (кор-де-баталь), быв расположены в две линии в батальонных колоннах, с принадлежащей к ним артиллериею. За ними находились кавалерийские корпуса в сле­дующем порядке: 1-й кавалерийский уступом за 2-м пехотным корпу­сом, 2-й -- за 4-м, 3-й -- за 6-м и 4-й -- за 7-м. Позади расположен был главный резерв армии, состоявший из 5-го корпуса, составленного из гвардейских полков, двух кирасирских дивизий и значащей части батарейной и конной артиллерии. Все егерские полки вообще составляли передовую цепь с резервами и занимали леса, деревни и дефилеи, как в позиции, так и перед оною находившиеся.
   В сей день российская армия имела под ружьем: линейного войска с артиллериею 95.000, казаков 7.000, ополчения московского 7.000 и смоленского 30.000. Всего под ружьем 112.000 человек. При сей армии находилось 640 орудии артиллерии.
   Неприятельская армия, превосходившая числом войск армию нашу, в ночь с 25-го на 26-е, соединив вправо от редута 4-ю, 5-го и 2-ю ди­визии 1-го корпуса, а на левом берегу реки Калочи 1-ю и 3-ю ди­визии сего ж корпуса, перешла в то же время 3-м и 8-м корпусами и всею гвардиею по устроенным мостам при с. Фомкине на правый берег реки Калочи и заняла позицию. В сей день неприятельская армия имела войск под ружьем, а именно: 5-й корпус князя Понятовского, состоявший, как выше сказано, из двух пехотных дивизий и двух бригад кавалерии. -- 16.000 человек; 1-й маршала Даву из пяти дивизий пехоты и двух бригад кавалерии -- 45.000 человек; 3-й мар­шала Нея из трех дивизий пехоты и двух бригад кавалерии -- 25.000 человек; 8-й маршала Жюно из двух дивизий пехоты и одной бригады кавалерии -- 10.000; четвертый вице-короля Итальянского Евгения из трех дивизий пехоты н двух бригад кавалерии -- 24.000. Резерв из молодой гвардии 20.000, старой гвардии с ее кавалериею 10.000 че­ловек. Четыре кавалерийских корпуса, состоявший каждый из трех дивизий, под командою короля Неаполитанского Иоахима составляли 30.000 человек. К сему принадлежало более 1.000 орудий артилле­рии, что и составляет под ружьем всего войска с артиллериею более 185.000 человек (52).
   В таком положении обе армии ожидали с нетерпением наступления дня.
   26-го числа в 5 часов пополудни (53) неприятель учинил первое стрем­ление на с. Бородино, атаковав оное 13-ю дивизиею генерала Дельзона корпуса вице-короля Итальянского, вероятно, с тем, дабы обра­тить главное внимание наше на сей пункт и, овладев оным, облег­чить действие на левое наше крыло, в то же самое время атако­ванное.
   Атака неприятеля на с. Бородино произведена была с невероятною быстротою, но мужество лейб-гвардии егерского полка под командою полковника Бистрома 1-го, оживляемое примером прочих своих офицеров, остановило стремление 7.000 французов. Наикровопролитнейший бой возгорелся на сем месте, и сии храбрые егери в виду целой армии удерживали более часу неприятеля; наконец при­спевшее к нему подкрепление с артиллериею принудило сей полк, оставя Бородино, перейти за речку Калечу. Французы, ободренные занятием с. Бородина, бросились вслед за егерями и почти вместе с ними перешли по мосту, но гвардейские егери, подкрепленные пол­ками, пришедшими с полковниками Вуичем и Карпенковым, вдруг обратились на неприятеля и, соединенно с ними ударив в штыки, истребили совершенно 106-й неприятельский полк, перешедший на наш берег. Мост на р. Калоче был уничтожен, несмотря на сильный неприятельский огонь. Французы в течение целого дня не осмелились делать вновь покушения к переправе на сем пункте, довольствуясь только перестрелкою с нашими егерями. При сем случае квартирмейстерской части полковник Ровердовский был убит, а лейб-гвардии егерского полка полковник Макаров и многие другие офицеры ранены. С неприятельской стороны убиты генерал Плозонн и артиллерии полковник Деме.
   Между тем огонь на левом крыле нашем час от часу усиливался. Приближение к оному было весьма затруднительно для неприятеля, ибо он должен был проходить с артиллерией и кавалериею густой лес и кустарник, в котором не было даже и тропинки, и, наконец, пройдя оный, в расстоянии почти картечного выстрела строиться в колонны к атаке, от чего головы первых неприятельских колонн под командою генерала Кампан (который в начале действия был ра­нен) и генерала Дессе, показывавшиеся неоднократно перед нашими укреплениями, всегда прогоняемы были убийственным огнем артилле­рии нашей и егерскими полками, лес занимавшими. Около 7 часов главными силами своими, составленными из корпусов маршалов Даву и Нея и свернутыми в густые колонны, при жестоком огне из 130 ору­дий под командою артиллерии генералов Сорбье и Пернеттю, начал выходить из лесов в направлении к флешам; корпус же князя Понятовского в то же время следовал на дер. Утицы по старой Смоленской дороге. Вслед за сими корпусами двинулся король Неаполитан­ский со всею кавалериею, а именно: корпус Нансути в под­крепление маршала Даву, корпус Монбрена в направлении между центром и левым крылом неприятельской армии, корпус Груши в под­крепление вице-короля Итальянского, а Латур-Мобура в подкрепле­ние корпуса Нея, за коим в резерве шел корпус маршала Жюно. Молодая и старая гвардии остановились при оставленном нами 24-го числа редуте, имея оный между линиями.
   Князь Багратион, видя совершенное превосходство сил неприятеля, приказал немедленно следовать к себе от 3-го корпуса 3-й пехотной дивизии под командою генерал-лейтенанта Коновницына и сверх того сблизил из резерва 2-ю кирасирскую дивизию, поставя оную левее дер. Семеновской. По повелению главнокомандующего князя Голенищева-Кутузова, вскоре пришли в подкрепление князю Багратиону три полка 1-й кирасирской дивизии под командою генерал-майора Бороздина 2-го и восемь орудий гвардейской артиллерии с полковни­ком Козеном, которые стали за 2-ю кирасирскою дивизиею. Вслед за кирасирами главнокомандующий, отрядив лейб-гвардии Измай­ловский и Литовский полки с батарейными ротами его высочества и графа Аракчеева, приказал генерал-квартирмейстеру Толю поспешно перевести с правого на левое крыло армии весь 2-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Багговута. Левое наше крыло до прибытия 2-го корпуса усилено было из резерва многочисленною артиллериею. Та­кое соединение сил на одном пункте предвещало кровопролитнейший бой. Вскоре после сего неприятель вышел из лесу многочисленными пехотными колоннами, из 4-й, 5-й и 10-й дивизий состоявшими, в со­провождении кавалерии и артиллерии, повел атаку на наши батареи. Артиллерия и пехота наша, выждав хладнокровно неприятеля на ближайший картечный выстрел, открыли по нем сильный огонь. Пора­жение неприятельских колонн не остановило их стремления; они бро­сились в интервалы между батарей, в намерении взять в тыл оные; но сводные гренадерские батальоны, сомкнутые в колонны и подкре­пленные полками 27-й дивизии, ударив в штыки неприятеля, почти в конец его истребили. При сем случае много содействовали полки 2-й кирасирской дивизии. Генерал-майор граф Воронцов, получа же­стокую рану, принужден был оставить место сражения.
   Между тем неприятель с батарей, около с. Бородина расположен­ных, открыл огонь по всему фронту нашей линии; но превосходство позиции, нами занимаемой, доставляло батареям нашим удобность неоднократно заставлять молчать неприятельскую артиллерию. Фран­цузские дивизии Морана и Жерара, прикомандированные в сей день к корпусу вице-короля Итальянского, и дивизия генерала Брюссье, перешедшие на правый берег реки Калочи, вступили в перестрелку с егерями 26-й и 12-й дивизий, занимавшими кустарник, перед позициею нашей находящийся.
   Корпус князя Понятовского, продолжавший движение свое по ста­рой Смоленской дороге, показавшись, наконец, пред дер. Утицею, занял оную в непродолжительном времени. Потом вышел на равнину, невзирая на жестокий огонь нашей артиллерии, повел атаку на 1-ю гренадерскую дивизию, которая, однако, принудила его к отступле­нию; неприятель, подкрепленный новыми силами, принудил генерал-лейтенанта Тучкова 1-го отступить по дороге немного назад и занять на высотах выгодную позицию под прикрытием устроенных батарей, наносивших чувствительный вред неприятелю. Французы, заметя важность сих высот, повелевающих всею окружностию, овладев коими легко можно было взять во фланг левое наше крыло и отнять спо­собы держаться на Смоленской дороге, поставили против оных батарею о 40 орудиях и, усилясь новыми войсками, повели атаку сомкну­тыми колоннами, направляясь более на батарею, поставленную нами на левом фланге гренадерской дивизии, имевшей в подкрепление полки С.- Петербургский и Екатеринославский. Жестокий огонь артиллерии и пехоты нашей не мог остановить стремления неприятеля, который, успев овладеть высотою, продолжал движение свое на левый фланг и тыл гренадерской дивизии. Генерал-лейтенант Тучков 1-й, став в голове Павловского гренадерского полка, приказал в то же время подошед­шему из 2-го корпуса генерал-лейтенанту Олсуфьеву с полками Вильманстрандским и Белозерским ударить в штыки неприятеля. Полки С.- Петербургский и Екатеринославский, подкрепленные полками леиб-гренадерским и графа Аракчеева, под командою генерал-майора графа Строганова, опрокинув со своей стороны неприятеля, овладели вскоре высотою, покрытою неприятельскими трупами, и поспешно устроили на оной батарею из шести орудий батарейных. Урон, понесенный неприятелем, заставил его отступить на хороший пушечный выстрел и ограничиться одною стрельбою из своих батарей. При сем случае, генерал-лейтенант Тучков 1-й, будучи смертельно ранен, должен был сдать команду генерал-лейтенанту Олсуфьеву.
   В 9 часов неприятель, усилясь 2-ю дивизиею генерала Фриана против укреплений, пред дер. Семеновскою расположенных, решился вновь атаковать оные. Многократные атаки его были с успехом отра­жаемы, причем много содействовал генерал-майор Дорохов с гусар­скими полками Сумским и Мариупольским, драгунскими Курляндским и Оренбургским, посланными генералом Барклаем-де-Толли в подкрепление левого крыла армии. Наконец, в 10 часов удалось неприятелю овладеть не только нашими тремя флангами (54), с коих мы не успели свезти орудий, но и дер. Семеновскою. Сею выгодою не мог он воспользоваться, ибо гренадерские полки Киевский, Астрахан­ский, Сибирский и Московский под командою генерал-лейтенанта Бо­роздина 1-го, бросившись в штыки, сбили неприятеля на всех пунк­тах и прогнали до самого леса с большим для него уроном. При сем отважном действии пожертвовали и мы многими храбрыми офицерами и нижними чинами.
   Генерал-майор принц Мекленбургский Карл ранен, Московского гренадерского полка полковник Шатилов получил смертельную рану, Астраханского полковник Буксгевден, несмотря на полученные им три тяжелые раны, пошел еще вперед и пал мертв на батарее со многими другими храбрыми офицерами. Хотя потеря неприятеля была несрав­ненно значительнее нашей, однакож сие ни мало не остановило его усилий. Новые колонны пехоты, подкрепленные кавалериею Нансути и Латур-Мобура, бросившись на батареи наши, овладели оными. Ге­нерал-лейтенант Коновницын, не дав неприятелю утвердиться, стре­мительно атаковал его с 3-ю пехотною дивизиею и мгновенно отбил взятые им у нас батареи. При сем случае убит генерал-майор Туч­ков 4-й; ранены полковники Манахтин (который потом от раны умер), Дризен и Ушаков. Пораженный неприятель должен был от­ступить в беспорядке к лесу, потеряв убитыми начальника главного штаба Ромефа, находившегося при корпусе маршала Даву, который при сем случае сам был ранен.
   После сей неудачи часть корпуса маршала Жюно, приняв и войдя в связь с войсками князя Понятовского, решилась обойти наши бата­реи и между тем отрезать 1-ю гренадерскую дивизию от левого фланга князя Багратиона. Едва показались они из лесу, как генерал-лейте­нант князь Голицын с кирасирскими полками, имея в подкрепление подошедшую из 2-го корпуса с принцем Евгением Виртембергским 4-ю пехотную дивизию, атаковал головы сих колонн и, рассеяв оные, прогнал обратно в лес. Предпринимаемые после сего неприятелем атаки всегда были опрокидываемы нашею конницею и поражаемы конною гвардейскою артиллериею. Пехотные полки Брестский, Рязан­ский, Минский и Кременчугский в то же время Истребили сильные неприятельские колонны, устремившиеся в левый фланг нашим кира­сирским полкам.
   В то же время, противу центральной нашей линии, корпус вице-короля Итальянского после невероятных усилий против наших егерей 12-й и 26-й дивизий, овладев, наконец, кустарником, пред фронтом находившимся, подвигался вперед дивизиями генералов Морана и Брюссье, имея в резерве дивизию Жерара, итальянскую гвардию и кавалерию генерала Груши, и, невзирая на смертельный картечный огонь нашей артиллерии и стрелков, атаковал батарею, 26-я пехотная дивизия, сделав сильный отпор неприятелю, должна была, наконец, уступить превосходству его сил. Генерал-майоры граф Кутайсов и Ермолов, не дав неприятелю на батарее утвердиться, взяли батальон Уфимского пехотного полка и, устроив отступающих сколько можно скорее в колонны, подавая личный пример собою, ударили в штыки. В то же время, по распоряжению генерал-лейтенанта Раевского, 18-й егерский полк последовал за ними; полки 19-й и 40-й ударили в левый фланг, генерал-адъютант Васильчиков с некоторыми полками 12-й дивизии -- в правый фланг, а генерал-майор Паскевич быстрым движением с остальными полками сей дивизии зашел в тыл неприя­телю. Таким образом, батарея во мгновение ока была опять во вла­сти нашей. Подоспевший, по приказанию генерала Барклая-де-Толли, генерал-адъютант барон Корф с полками Сибирским и Иркутским поражал сильно бегущего неприятеля и в то же время расстроил резерв, на помощь к нему шедший. При сем случае вся высота и поле сражения покрылись телами неприятелей. Французский генерал Бо­нами, взятый на батарее, был один из неприятелей, получивший по­щаду. С нашей стороны, к общему сожалению всей армии, убит гене­рал-майор граф Кутайсов.
   Неприятель, удвоив потом число артиллерии, открыл жестокий огонь по батарее и фронту нашему. Вскоре после сего генерал-майор Ермолов, получив рану в шею, должен был сдать команду генерал-майору Лихачеву, назначенному с 24-ю пехотною дивизиею на смену ослабевшей 26-й дивизии.
   Около полудня уменьшился огонь с неприятельских батарей, на­ходившихся против левого крыла нашей армии; но сие было для того, чтобы потом усилить его более противу прежнего. Получа в подкреп­ление артиллерию со свежими войсками и соединив более 400 ору­дий против нашего левого крыла, неприятель начал вновь наступать густыми колоннами на наши фланги и вообще на фронт нашей линии. С нашей стороны соединенные более 300 орудий и сближенный резерв приготовились принять неприятеля. Сия минута представляла самую ужаснейшую картину -- отчаянную борьбу и упорство с обеих сто­рон! Дабы развлечь силы неприятеля, главнокомандующий князь Голенищев-Кутузов в то же время приказал войсковому атаману Пла­тову с казачьими полками и генерал-лейтенанту Уварову с 1-м кава­лерийским корпусом, переправясь ниже с. Бородина в брод чрез речку Калочу, немедленно атаковать левое крыло неприятельской армии, а генералу Милорадовичу с 4-м пехотным корпусом генерал-лейте­нанта графа Остермана-Толстого и 2-м кавалерийским корпусом сбли­зиться к центру армии(55).
   Неприятель, как выше сказано, соединив около 400 орудий почти на одном месте, производил ужасный огонь по линиям и батареям нашим, на что равным огнем с нашей стороны ответствовано было, потом повел атаку на наши фланги и линию многочисленными пехот­ными и кавалерийскими колоннами. Войска наши, дав подойти неприя­телю, открыли по нем наижесточайший картечный и ружейный огонь: несмотря на сие, он подвигался вперед; тогда весь фронт наших ко­лонн левого крыла двинулся в штыки, от чего произошел кровопролитнейший ручной бой. Почти невозможно было различить своих: кон­ный, пеший, артиллерист -- все в жару сражения смешались (56), одни только резервы с обеих сторон оставались в некотором отдалении не­подвижны, дабы на всякий случай иметь готовые войска в порядке. В сию ужасную минуту были тяжело ранены генерал от инфантерии князь Багратион, начальник штаба его генерал-майор граф Сен-При и многие другие генералы, штаб- и обер-офицеры. Сей несчастный случай расстроил весьма удачное действие левого крыла нашего, до того имевшего поверхность над неприятелем. Отсутствие князя Багра­тиона, конечно, имело бы самые пагубные следствия, если бы до при­бытия генерала от инфантерии Дохтурова не вступил временно в командование генерал-лейтенант Коновницын. Не менее того войска наши, в продолжение нескольких часов с мужеством защищавшие фланги, принуждены были уступить многочисленному неприятелю, отойти к дер. Семеновской и занять высоты, на которых генерал-лейтенант Коновницын успел с невероятною скоростию устроить сильные батареи и тем остановить дальнейшее наступление французов.
   После сего неприятель, невзирая на жестокий огонь нашей ар­тиллерии, решился кавалерийскими корпусами генералов Нансути и Латур-Мобура непременно пробиться сквозь лейб-гвардии Измайловский и Литовский полки, примкнувшие к левому флангу 3-й пехотной дивизии. Намерение неприятеля в том состояло, чтобы проникнуть в тыл нашей армии, отрезать войска, действовавшие на старой Смо­ленской дороге под начальством генерал-лейтенанта Багговута; но все неприятельские атаки были тщетны. При многократном отчаянном его нападении полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский, построясь в карей и будучи окружены неприятелем, невзирая на силь­ный огонь, на них устремленный, и понесенную ими потерю, пребыли в наилучшем устройстве и тем заслужили себе неувядаемую славу. Три атаки неприятельских кирасир под командою генералов С.-Жермена и Баланса были с твердостию отражены с большою для них потерею. При сем случае были с нашей стороны ранены полковники Храповицкий, Козлянинов, Мусин-Пушкин, Удом, подполковник Угрюмов и многие другие офицеры. Генерал-майор Кретов, несмотря на рану свою, с кирасирскими полками Екатеринославским и Орден­ским довершил поражение неприятеля. Генерал-майор Бороздин 2-й с кирасирскими войсками его и ее величества и Астраханским неодно­кратно истреблял неприятельскую кавалерию и пехоту, которая, на­конец, не посмела показаться на сем пункте.
   Наполеон, видя неудачные атаки войск своих на левый фланг наш и узнав, что левое крыло его угрожаемо сильною российскою кавалериею, отрядил вице-короля Итальянского с Итальянскою гвардиею на подкрепление оного и остановил между тем атаки на левое крыло наше, ограничиваясь одною перестрелкою и пушечною пальбою; глав­ным же резервом, из молодой и старой гвардии состоявшим, потя­нулся влево, к центральной нашей батарее, на кургане расположен­ной. Сие было около 2 часов пополудни. Генерал от инфантерии Барклай-де-Толли, заметив таковое движение неприятеля, приказал 4-му пехотному корпусу генерал-лейтенанта графа Толстого, бывшему в резерве, обще с Преображенским и Семеновским полками немедленно стать в 1-й линии, на место 7-го корпуса, который в продолжение семи часов непрестанно сражался противу корпуса Нея и части кор­пуса Жюно. За Преображенским и Семеновским полками поставлены были 2-й и 3-й кавалерийские корпуса, а за оными полки кавалер­гардский и лейб-гвардии конный. Сближение резервов с кор-де-баталией подвергло оный неприятельскому огню, чего избежать было не­возможно, ибо неприятель усиливался ежеминутно противу центра нашей линии. Вся его артиллерия, соединив огонь свой на централь­ную нашу батарею, состоявшую из 18 батарейных орудий и подкрепленную всею 24-ю дивизиею под командою генерала-майора Лиха­чева, производила наижесточайший огонь. Около 3 часов пополудни неприятель, соединив кавалерийские корпуса Монбрена и Нансути, повел атаку на фронт нашей пехоты в намерении прорвать оный и взять в тыл нашу батарею, но храбрые полки 4-го корпуса, наиболее же Кексгольмский, Перновский и 33-й егерский, подпустив неприятеля на самое ближнее расстояние, открыли столь жестокий огонь, что неприятель не только был опрокинут, но и в большом расстройстве принужден был спасаться бегством, будучи преследуем полками 2-го и 3-го кавалерийских корпусов. Псковский драгунский полк под на­чальством полковника Засса, подкрепленный четырьмя орудиями гвардейской конной артиллерии под командою полковника князя Кудашева, гнал неприятельскую кавалерию до самой его пехоты, смешан­ной удачным действием нашей артиллерии. При сем случае француз­ские генералы Коленкур и Монбрен были убиты. После сей неудачи неприятель начал было опять тянуться главными силами на левое крыло нашей армии, но успех, одержанный генерал-адъютантом Ува­ровым, опрокинувшим левое крыло неприятеля за речку Войну, по­будил Наполеона остановить сие движение и обратить свое внимание как на правое наше крыло, так и на центр нашей линии. Наполеон, хотевший испытать еще свое счастие, соединил кавалерийские корпуса Монбрена, Нансути и другие, составлявшие более 150 эскадронов, и, подкрепив их корпусами Нея, Жюно и частию корпуса вице-короля Итальянского, в сопровождении многочисленной артиллерии, вновь атаковал центральную батарею нашу. Битва сделалась наикровопролитнейшею, и несколько колонн неприятельских были жертвою столь дерзкого неприятеля. Невзирая на сие, Наполеон приказал молодой гвардии и польскому легиону (Legion de la Vistule) двинуться на подкрепление утомленных своих воинов и превосходительством сил овладел, наконец, батареею, с коей однакож успели мы свезти боль­шую часть артиллерии и податься немного назад на высоты, превы­шавшие оставленную нами батарею. Генерал-майор Лихачев, коман­довавший на батарее, невзирая на полученные им раны, подобно под­чиненным своим, искал смерти в рядах неприятельских; но неприя­тель, заметя в нем генерала и уважив отличное его мужество, пред­почел полонить его. Кавалерия неприятеля, по взятии сей батареи, бросилась на пехоту 4-го корпуса и 7-й дивизии, но тут была встре­чена полками лейб-гвардии кавалергардским и конным под командою генерал-майора Шевича, которые, прошед сквозь интервалы нашей пехоты, противу стали превосходной в числе неприятельской кавале­рии, поостановили ее предприятие; потом, будучи подкреплены пол­ками 2-го и 3-го кавалерийских корпусов, неоднократными атаками опрокинули ее, наконец, совершенно и гнали до самой пехоты. При сем случае кавалергардского полка полковник Левенвольде был убит, а с неприятельской стороны ранен генерал Груши.
   Таковое большое соединение сил неприятельских противу центра нашего и значащие пожертвования его, наиболее кавалериею, не до­ставили ему ни малейшей выгоды, ибо, овладев центральною нашею батареею, не мог он подаваться вперед, будучи подвержен сильному огню наших батарей, устроенных генералом Милорадовичем по высо­там, на расстоянии картечного выстрела от оставленной нами батареи.
   Около 6 часов пополудни от удачного действия нашей артиллерии, производившей огонь да самой ночи, умолкли неприятельские батареи по всей линии и главные силы его отступили в позицию, которую за­нимал он до начатия сражения. Около 9 часов неприятель овладел было дер. Семеновской, но лейб-гвардии Финляндский полк, во время сражения столь успешно действовавший, и тут на штыках вытеснил неприятеля и удержал оную за собою. Село Бородино, дер. Утица и кустарник, пред нашим фронтом находившийся, остались во власти неприятельских передовых войск, с которыми перестрелка продолжа­лась до глубокой ночи.
   После сего кровопролитного сражения армия наша сохранила почти первую свою позицию. Великая убыль в людях и лошадях, оказавшаяся а полках, не позволяла более оставаться в столь обшир­ной позиций, комплектными батальонами прежде занимаемой, что и побудило главнокомандующего князя Голенищева-Кутузова для соеди­нения армии, 27-го числа в 6 часов пополудни, оттянуть войска семь верст назад и занять высоты, близ города Можайска лежащие. Пере­довые посты и арьергард под командою генерала от кавалерии Пла­това, оставались в сей день на позиции в виду неприятельской армии и, наконец, к вечеру отступили к Можайску, удержав город за собою.
   По вернейшим известиям, к нам дошедшим, чрез показание плен­ных и по перехваченным письмам несколько дней после сего сраже­ния, неприятель потерял убитыми 9, а ранеными 30 генералов, более 1.500 штаб- и обер-офицеров и до 50.000 рядовых. В числе убитых были генералы Монбрен, Коленкур (брат бывшего при Российском дворе посла), Компан, Плозонн, Лонаберг, Марион, Гюар, Ромеф и граф Лепель; в числе раненых: корпусные генералы -- маршал Даву, Груши, Нансути, Латур-Мобур; дивизионные -- Фриан, Рапп, Кампан, Дюссе, Ласурс и многие другие; бригадный генерал Бонами и 10 пушек достались нам в руки. Потеря с нашей стороны убитыми и ранеными состоит из 25.000 человек, около 800 штаб- и обер-офице­ров и 13 генералов; а именно: убиты генерал-майор граф Кутайсов и Тучков 3-й; ранены генерал от инфантерии князь Багратион, гене­рал-лейтенант Тучков 1 -и (кои от ран и умерли), генерал-лейтенант князь Голицын 1-й, князь Горчаков 2-й; генерал-майоры принц Мекленбургский Карл, граф Воронцов, граф С.-При, Кретов, Бахметьев 2-й, Ермолов и Лихачев, захваченный в плен неприятелем, коему доста­лись 13 орудий нашей артиллерии.
   Сей день пребудет вечным памятником мужества и отличной храб­рости российских войск, соревновавших в усердии одни перед дру­гими. Все единодушно желали лучше погибнуть на месте сражения, нежели уступить оное неприятелю. Французская армия, под предво­дительством императора Наполеона и с превосходнейшими силами, не могла поколебать твердости духа несравненных российских воинов, жертвовавших охотно жизнию за государя и отечество.
  
  
  

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ ОБ ОСТАВЛЕНИИ МОСКВЫ

Во всенародное известие во высочайшему повелению (57)

  
   С крайнею и сокрушающею сердце каждого сына Отечества печалию сим возвещается, что неприятель сентября 3-е число вступил в Москву. Но да не унывает от сего великий народ Российский. На­против, да поклянется всяк и каждый воскипеть новым духом муже­ства, твердости и несомненной надежды, что всякое наносимое нам врагами зло и вред обратятся напоследок на главу их. Неприятель занял Москву не от того, чтоб преодолел силы наши или бы осла­бил их. Главнокомандующий по совету с первенствующими генера­лами нашел за полезное и нужное уступить на время необходимости, дабы с надежнейшими и лучшими потом способами превратить кратковременное торжество неприятеля в неизбежную ему погибель. Сколь ни болезненно всякому русскому слышать, что первопрестольный град Москва вмещает в себе врагов Отечества своего; но она вмещает их в себе пустая, обнаженная от всех сокровищ и жителей. Гордый за­воеватель надеялся, вошед в нее, соделаться повелителем всего Рос­сийского царства и предписать ему такой мир, какой заблагорассудит; но он обманется в надежде своей и не найдет в столице сей не только способов господствовать, ниже способов существовать. Собранные и отчасу больше скопляющиеся силы наши окрест Москвы не пре­станут преграждать ему все пути и посылаемые от него для про­довольствия отряды ежедневно истреблять, доколе не увидит он, что надежда его на поражение умов взятием Москвы была тщетная и что поневоле должен он будет отворять себе путь из ней силою оружия...
   Без сомнения смелое или, лучше сказать, дерзкое стремление его в самую грудь России и даже в самую древнейшую столицу удовле­творяет его честолюбию и подает ему повод тщеславиться и вели­чаться; но конец венчает дело. Не в ту сторону зашел он, где один смелый шаг поражает всех ужасом и преклоняет к стопам его и войски и народ. Россия не привыкла покорствовать, не потерпит порабо­щения, не предаст законов своих, веры, свободы, имущества. Она с по­следнею в груди каплею крови станет защищать их. Всеобщее по­всюду видимое усердие и ревность в охотном и добровольном против врага ополчении свидетельствует ясно, сколь крепко и непоколебимо Отечество наше, ограждаемое бодрым духом верных сынов. И так, да не унывает никто, и в такое ли время унывать можно, когда все состояния государственные дышут мужеством и твердостью?.
  

ИЗ ПРИКАЗА ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА КУТУЗОВА

21 декабря 1812 г. (2 января 1813 г.)

г. Вильно (58)

   Храбрые и победоносные войска. Наконец вы на границах импе­рии. Каждый из вас есть спаситель отечества. Россия приветствует вас сим именем. Стремительное преследование неприятеля и необыкно­венные труды, поднятые вами в сем быстром походе, изумляют все народы и приносят вам бессмертную славу. Не было еще примера столь блистательных побед; два месяца сряду руки ваши каждо­дневно карали злодеев. Путь их усеян трупами. Токмо в бегстве своем сам вождь их не искал иного, кроме личного спасения. Смерть носилась в рядах неприятельских; тысячи падали разом и погибали. Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Пройдем границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его. Но не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах, унижающих солдата. Они жгли дома наши, ругались святынею, и вы видели, как десница Вышнего праведно от­метила их нечестие. Будем великодушны, положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажут им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствия и угнетении даже самые те народы, которые вооружились против России.
  
  

НАСТАВЛЕНИЕ ГОСПОДАМ ПЕХОТНЫМ ОФИЦЕРАМ

В ДЕНЬ СРАЖЕНИЯ (59)

  
  
   Коль скоро будут готовиться к делу, то долг всех офицеров и особливо ротных командиров есть тщательно осмотреть все ружья... требовать, чтобы у солдата было, по крайней мере, еще два кремня в запасе; чтобы положенные 60 патронов были налицо и в исправно­сти и так уложены, чтобы солдат, вынимая из сумы, в деле не терял оных, как то часто случается.
   Когда есть у людей новозаведенная ружейная картечь, то кар­течные патроны иметь особо от обыкновенных с пулями. Сия кар­течь предпочтительно употребляться должна в рассыпном фронте, в лесу, в деревнях, на близкой дистанции против кавалерии и особливо против неприятельских стрелков.
   При движениях фронтом вперед ротный командир должен идти вперед роты до начатия стрельбы для удобнейшего смотрения, чтобы люди шли прямо, не жались и сколь возможно в порядке по неровному даже местоположению. В колоннах же всегда быть в назначенном месте, как в учениях предписано.
   При знаке или команде стрелять, тотчас выйти за фронт и, ходя за оным, подтверждать, чтобы каждый рядовой прицеливался и второпях не стрелял бы вверх. Сие есть обязанность всех офице­ров и унтер-офицеров замыкающих, кои все должны ходить и строго смотреть, чтобы люди их вверх не стреляли; по отбою офицерам всем запрещать стрелять.
   Когда фронтом идут на штыки, то ротному командиру должно также идти впереди своей роты с оружием в руках и быть в полной надежде, что подчиненные, одушевленные таким примером, никогда не допустят его одного ворваться во фронт неприятельский.
   Офицеру, командующему высланными пред фронт стрелками, отнюдь без позволения полкового или батальонного начальника не двигать вперед своей цепи; он обязан, ежели возможно по местопо­ложению, скрывать своих стрелков, но самому быть в непрестанном движении по своей цепи как для надзора за своими стрелками, так и за движениями неприятельскими против скачущей на него рассып­ной кавалерии. Офицер, допустив ее на 150 шагов расстояния, стре­ляет и, видя, что сим не остановил стремление неприятеля, сбирается по знаку в кучи человек по десяти и вместе спина к спине; в сем положении стрелять еще и приближающихся всадников колоть шты­ками, и быть в полной уверенности, что батальон или полк поспешит своим движением вперед и выручит их.
   Когда на выстроенный фронт неприятельская регулярная кавалерия поведет атаку, то офицерам всем, выйдя за фронт, твердить людям, чтобы они без знаку или команды полкового или батальонного командира отнюдь не стреляли, а когда им прикажут выстрелить, то чтобы всякий солдат не торопясь прицелился и вы­стрелил. Полковой командир, подпустя кавалерию на 150 шагов, велит стрелять. Ежели в то время полк был в колонне к атаке, то, остано­вившись, по единственной команде строй каре выстроить оный по данным на то правилам.
   Когда полку назначено будет защищаться в деревне или в неровном местоположении, где принуждены будем взять позиции отдельными частями, то офицеры, кои со своими частями занимают места по назначению полкового командира, должны наблюдать: 1) не отходить от данных начальником им наставлений; 2) откуда они мо­гут ждать на себя неприятеля, и 3) какую часть они обязаны Под­креплять. Скрывшись, всегда лучше ближе подпустить неприятеля, чтобы у него первым выстрелом убить более людей, чем его всегда смешаешь. Офицерам не довольствоваться одной перестрелкой, но высматривать удобного случая, чтобы ударить в штыки, и пользо­ваться сим, не дожидаясь приказания; при таких ударах всегда должно собою пример показывать и ударить в штыки с криком ура для того, дабы криком возбудить внимание батальонного или полко­вого начальника, который тотчас обязан туда приехать, чтобы уви­деть, нужно ли его подкреплять, или заставить его опять взять преж­нюю позицию. Прочим офицерам, командующим другими частями, по сему крику ура отнюдь не оставлять своих назначенных позиций; наблюдать только то, что в наставление получили, и быть надежными, что начальник туда поедет устроить все в нужный порядок.
   Ежели же полку назначено будет атаковать деревню или не­ ровное местоположение, неприятелем занимаемое, и по усмотрению начальника нужно будет атаковать несколькими малыми колоннами, то начальники сих малых колонн, получа наставления, куда направить свою атаку, не должны заниматься в сих случаях пере­стрелкою; ибо с скрытым неприятелем невыгодно перестреливаться; должно атаковать его поспешно штыком, и по прогнании его из пер­вой позиции не гнаться далеко за ним, но, выслав часть из третьей шеренги, расположиться в удобных для защиты себя местах, и после, ежели стрельбой нельзя неприятеля еще дальше отдалить от себя, то ударить еще на него в штыки. Такими смелыми атаками всегда скорее прогонишь неприятеля из крепких мест и с меньшей потерею людей, нежели перестрелкою. Во всех сих атаках на штыках нужно, чтобы солдаты кричали ура для знаку прочим колоннам, что они дерутся удачно и наступательно, и для приведения неприятеля в ро­бость; иначе же и стоя на месте никогда ура кричать не нужно; ибо от того вместо пальбы бывает только беспорядок.
   Здесь не упоминается о егерских маневрах, ибо во всех егер­ских полках оным учатся, а для других здесь довольно объяснить оных нельзя. Но следующий, мало известный маневр достоин, чтоб его часто употребляли, и может быть полезен всякого рода пехоте. Когда офицер дерется цепью в лесу, то знатную часть своего резерва пусть он поставит по рядам на одном фланге, голова оной части чтобы была несколько шагов больше назади, нежели цель, и отдалена несколько шагов в сторону; ежели цепь принуждена отступить, то сей резерв остается недвижим и спрятан, а как скоро неприятель занесется в преследовании за отступающими, то оный резерв, вдруг открыв огонь ему во фланг, непременно приведет его в смятение. Ежели неприятель, опомнясь, на оный обратится, то тогда те, кои прежде отступали, сами ему во фланг ударят, и так сии две части наилучшим образом одна другой взаимно помогать будут.
   .К духу смелости и отваги надобно непременно стараться при­соединить ту твердость в продолжительных опасностях и непоколеби­мость, которая есть печать человека, рожденного для войны. Сия-то твердость, сие-то упорство всюду заслужат и приобретут победу. Упорство и неустрашимость больше выиграли сражений, нежели все таланты и все искусство.
   В некоторых полках есть постыдное заведение, что офицеры и ротные командиры в мирное время строги и взыскательны, а в войне слабы и в команде своих подчиненных нерешительны. Ничего нет хуже таковых офицеров; они могут иногда казаться хорошими во время мира, но как негодных для настоящей службы их терпеть в пол­ках не должно. В деле против неприятеля солдат должен в той же мере больше бояться провиниться пред своим начальником, сколько вина его в таком случае важнее тех, которые случаются на учении.
   Воля всемилостивейшего нашего государя есть, чтоб с солдата взыскивали только за настоящую службу; прежние излишние учения, как то: многочисленные темпы ружьем и прочее, уже давно отменены, и офицер при всей возможной за настоящие преступле­ния строгости может легко заслужить почтеннейшее для военного че­ловека название друга солдат. Чем больше офицер в спокойное время был справедлив и ласков, тем больше в войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки и в глазах его один перед другим отличаться.
  
  

Н. МОРОЗОВ

ВОЖДИ НАШЕЙ АРМИИ

ЭПОХИ НАПОЛЕОНОВСКИХ

ВОЙН

  
  
   ...Постараюсь обрисовать те личности, в руках которых находи­лась судьба ее в эту годину и высокими качествами которых не раз спасалась она.
  
  
   П.И. Багратион
  
   ...Звездой первой величины является бессмерт­ный кн. Багратион. Лучшей его характеристикой может слу­жить следующая характеристика, данная князю его подчиненным (60).
   "Князь Петр Иванович Багратион столь знаменитый по сво­ему изумительному мужеству, высокому бескорыстию, реши­тельности и деятельности, не получил, к несчастью, никакого образования... Высокие природные его дарования, мужество, деятельность и неподражаемая бдительность, заменившие ему сведения, обратили на него внимание Великого Суворова, кото­рого он, можно сказать, был правою рукою в бессмертной Ита­льянской кампании... Он почерпнул в этой бессмертной войне ту быстроту в действиях, то искусство в изворотах, ту внезап­ность в нападениях, то единство в натиске, которые приобрели ему полную доверенность, неограниченную любовь и глубокое уважение всей армии.
   В течение пятилетней моей службы при кн. Багратионе в качестве адъютанта его я во время военных действий не видел его иначе, как одетым днем и ночью. Сон его был весьма ко­роткий -- три, много четыре часа в сутки и то с пробудами, -- ибо каждый приезжий с аванпостов должен был будить его, если известие, им привезенное, того стоило...
   Невзирая на свое невежество, этот Ахилл наполеоновских войн постиг силою одного своего гения основные правила военного искусства; несмотря на значительное превосходство в сведениях своих подчиненных, он умел всегда сохранить преимущество сво­его сана, без оскорбления чьего бы то ни было самолюбия. Вели­чественная поступь и осанка князя, орлиный взгляд его, произ­водили обаятельное на всех действие". Жестоко заблуждается тот, кто видит в князе Багратионе только храброго генерала, простого рубаку. Всей своей боевой карьерой опровергает он это в высшей степени несправедливое и ошибочное мнение.
   Для того, чтобы составить себе славу на тяжелой, ответ­ственной должности авангардного, или арьергардного, началь­ника, мало одной личной храбрости, недостаточно и умения раз­бираться на небольшом поле сражения; для этого в каждый момент надо уметь понять и оценить всю стратегическую об­становку, быстро найтись и принять верное решение, без вся­кой указки старшего начальника. И этим умением в высокой степени отличался кн. Багратион, ведь недаром же его оценил сам Суворов, которого не удивить было одной храбростью. К сожалению, однако, личность Багратиона с этой точки зрения до сей поры не разобрана и не оценена по достоинству.
   Все мы знаем Шенграбен как образец упорства Багратиона в бою, но мало кому известен гораздо более великий его под­виг, спасший армию в 1807 г. и в полном блеске обнаружив­ший талант князя как военачальника.
   В январе 1807 г. неудачные распоряжения Бенингсена ста­вят русскую армию в опасное положение: она разбросана и сообщения отходят от фланга. Пользуясь этим, Наполеон гото­вит свой гениальный план, грозящий нам полной гибелью. Глав­нокомандующий не подозревает опасности и не обращает вни­мания на донесения шпионов о передвижениях французов. Наполеон уже готовит свой удар, и в тот момент, когда, по выражению Леттов-Форбека, "корсиканский лев уже готовил­ся сделать прыжок", кавалерия кн. Багратиона перехватывает два приказания Бертье. По отрывочным данным этих приказа­ний князь сумел сразу разгадать весь план Наполеона и, буду­чи младшим из всех начальников отрядов, помимо Главноко­мандующего решился распорядиться сосредоточением армии, причем своими действиями не только расстроил весь план Наполеона, но и лишил Императора содействия целого корпуса на все время Эйлауской операции.
   Не менее велик Багратион и в операциях 2-й армии в пер­вую половину 1812 года, когда он не исполняет троекратного, письменно повторенного повеления Императора и, действуя по обстановке на свой страх, спасает армию и уводит ее из ловуш­ки, приготовленной Наполеоном.
   Будем надеяться, что когда-нибудь этот бессмертный витязь получит наконец верную оценку своей боевой деятельности и своего таланта как один из тех удивительнейших самородков, которые и без широкого образования могут быть выдающимися военачальниками.
  
  
   А.П. Ермолов
  
   Следующей не менее крупной величиной в среде командно­го состава армии, бесспорно, является Ермолов.
   "Он представлял редкое сочетание высокого мужества и энер­гии с большою проницательностью, неутомимою деятельнос­тью и непоколебимым бескорыстием; замечательный дар сло­ва, гигантская память и неимоверное упрямство составляли так­же его отличительные свойства" (61).
   Будучи весьма образованным человеком, Ермолов обладал очень острым языком, который доставил ему массу неприятно­стей. Как горячий патриот, он вместе с кн. Багратионом являл­ся одним из главных сторонников русской партии и горячо боролся против иноземцев, пользовавшихся таким влиянием при дворе Императора. Известна его просьба о производстве в "немцы", его язвительный вопрос в приемной Императора: "Простите, господа, не говорит ли здесь хоть кто-нибудь по-русски?" Но поразительно при этом, что язык Ермолова, весьма колкий в разговоре со старшими, совершенно изменялся по отношению к младшим, которые всегда находили в нем самого ревностного, смелого и правдивого защитника своих прав. Ха­рактерно, что он не только никогда не позволял себе ни малей­шей дерзости или невнимания относительно младших (особен­но провинившихся), но выслушивал все справедливые возраже­ния своих подчиненных. И наряду с этим старшим он зачастую говорил совершенно непозволительные дерзости. Так, в 1805 г. в бытность свою еще батарейным командиром, на замечание, по­лученное за худых лошадей от смотревшего его батарею грозного Аракчеева, подполковник Ермолов не убоялся ответить: "По службе, В. Сиятельство, наша участь часто зависит от скотов". Смысл фразы был хорошо понят Аракчеевым (62). В тех случаях, когда дело касалось убеждений Ермолова, заставить его поступить вопреки своим взглядам было не под силу и Государю. Так, на одном из франкфуртских парадов в 1813 году Император за какую-то ошибку при церемониальном марше приказал Ермо­лову арестовать начальника дивизии. Ермолов, не сочувствуя этому взысканию, отказался исполнить повеление Александра, когда же приказание было повторено, то ответил, что он в та­ком случае пришлет собственную шпагу, но не будет уже иметь подлости взять ее обратно. Этим все дело и кончилось (63).
   Ум, простота и приветливость Ермолова создали ему в ар­мии такое обаяние, с которым равнялось только обаяние кня­зей Багратиона и Раевского.
   Фельдъегерь, привезший в 1826 г. в Петербург присяжные листы кавказской армии, своими словами весьма рельефно вы­разил это великое обаяние имени Ермолова.
   "Алексей Петрович, -- сказал он, -- так боготворим в Гру­зии, что, если бы он велел присягнуть персидскому шаху, все бы тотчас это сделали" (Д. Давыдов).
   Впоследствии, уже находясь в немилости, Ермолов, вопреки общему правилу, продолжал служить кумиром России (64). Так, в Московском благородном собрании при появлении Ермолова вставали и первыми кланялись ему все знакомые и незнако­мые, не только мужчины, но и дамы; всякий извозчик знал дом, где жил "Алексей Петрович", со всеми ласковый и всем одина­ково доступный.
   В истории наполеоновских войн имя Ермолова блещет по­чти во всех сражениях. Начиная с Прейсиш-Эйлау, где с ротой конной артиллерии он по своей инициативе, без всяких прика­заний, без прикрытия прискакал к месту катастрофы и огнем остановил наступление французов, чем спас положение армии; с именем Ермолова связаны лучшие страницы нашей исто­рии; особенно же блестяща его деятельность как начальника штаба 1-й армии в 1812 г. у Смоленска, в бою под Лубиным. Крупную роль сыграл он в Бородинском сражении и в плене­нии корпуса Вандамма под Кульмом, создав себе прочную сла­ву способного военачальника.
  
   М.Б. Барклай-де-Толли
  
   Упомяну и о личности Барклая-де-Толли, с именем которо­го тесно связаны события эпохи. Правда, он далеко не отличал­ся благородством своих сподвижников; в письмах его к Алек­сандру в 1812 году можно видеть много зависти и недоброже­лательства к Кутузову, а в дальнейшей деятельности после 1814 года он явился деятельным помощником Аракчеева по уничто­жению русской мощи. Тем не менее деятельность Барклая как боевого генерала имеет за собою много светлых страниц.
   "Барклай-де-Толли, -- пишет Д. Давыдов, -- с самого нача­ла своего служения обращал на себя внимание своим изуми­тельным мужеством, хладнокровием и отличным знанием дела". Обучение им 1-й армии перед войной 1812 г. заслуживает осо­бенного внимания. Так, еще тогда он требовал от своих войск ежедневного маневрирования и обращал особенное внимание на умение применяться к местности. Желая развить в подчи­ненных находчивость, он постоянно практиковал неожиданные нападения на штаб-квартиры соседей; при этом любопытно, что когда один батальонный командир сам произвел неожиданное нападение на штаб-квартиру Барклая и его самого взял в плен, то это доставило Барклаю величайшее удовольствие.
   Сумрачный, постоянно угрюмый, бесстрашный, неутомимый и холодный, как мраморная статуя, Барклай своим мужеством и спокойствием вызвал даже поговорку среди солдат: "Поглядя на Барклая, и страх не берет".
   Потеряв привязанность армии в первую половину Отече­ственной войны, он вновь вернул ее своим поведением в Боро­динском сражении и своей безупречной боевой деятельностью, конечно, искупил сторицей все свои недостатки.
  
   Граф А.И. Остерман-Толстой
  
   Далее, говоря о доблестных вождях этой эпохи, нельзя мино­вать и светлой личности гр. Остермана-Толстого, отличав­шегося редким благородством, неимоверным хладнокровием и замечательным упорством в бою. Снаружи сухой и как будто черствый, а в то же время необыкновенно сердечный, простой и в высшей степени гуманный человек. Характерной его чертой, по свидетельству современников, являлось удивительное спо­койствие и ничем не возмутимое присутствие духа в самые критические минуты (65). Первый из русских генералов, имел он страшную честь встретить в 1806 году самого Наполеона на поле сражения. Отброшенный на далекое расстояние от армии, без определенных инструкций, мог он весь день 11 декабря на­блюдать приготовления к переправе 40 тыс. корпуса Даву. Имея всего 7 тыс., но зная, что армия наша разбросана и не готова к бою, он принял на свой страх смелое решение вступить в бой с самим Наполеоном.
   И в темную декабрьскую ночь при зареве запылавшей де­ревни Помехово, когда одна за другой повалили в атаку густые колонны французов и с одного фланга до другого понеслись грозные крики, указывавшие на присутствие самого Императо­ра, гр. Остерман сохранял свое обычное спокойствие и, отбив ряд атак, только к утру стал отходить к Насельску, дав возмож­ность французам пройти в этот день всего 16 верст и выиграв время на сосредоточение армии.
   Таков же он и в боях под Пултуском, Эйлау, Островной. Ему же обязана Россия и Кульмской победой, где сдался в плен целый корпус Вандамма.
  
   Н.Н. Раевский
  
   Остановлюсь и на личности Раевского, горячо обожаемого любимца войск.
   "Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года, чело­век без предрассудков, с сильным характером и чувствитель­ный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества", -- так характеризу­ет его Пушкин. Не менее выразительна и характеристика Де­ниса Давыдова: "Он был всегда одинаков со старшими и рав­ными себе в кругу друзей, знакомых и незнакомых, пред войс­ками, в пылу битв и среди мира. Он был всегда спокоен, скромен, приветлив, но всегда сознавал силу свою, которая невольно об­наруживалась в его физиономии и взоре при самом спокой­ном его положении" (66).
   Напомню, как на плотине под Салтановкой вывел он перед колонну своих двух сыновей 10 и 16 лет под картечь француз­ской батареи, жертвуя самыми дорогими существами для пользы родины. Еще более велик он в Бородинском сражении, когда, ожидая с минуты на минуту грозного удара французов, он не думает о себе и своей позиции, а без всякого приказания, по одной просьбе, посылает половину своих войск на поддержку атакованному соседу.
  
   Д.С. Дохтуров
  
   Упомяну и о скромном, добродушном, приветливом Дохтурове (67). Последним оставляет он поле Аустерлицкого сражения, устраивая арьергард армии. С радостью, совершенно больной несется защищать Смоленск, говоря: "Лучше умирать в поле, чем на постели". Он же выдерживает и упорный бой под Ма­лоярославцем, где рухнула последняя надежда Наполеона от­крыть себе путь в наши хлебородные губернии.
  
   Д.П. Неверовский
  
   Не могу обойти молчанием и доблестного Неверовского, "любимца солдат и старшего брата своих офицеров". Подвиг его под Красным, где с шестью тысячами только что набранных рекрут отразил он атаки 15-ти тыс. конницы Мюрата и спас наше положение, есть наилучшее доказательство могучего зна­чения хорошего начальника.
   "Я помню, -- пишет Денис Давыдов, -- какими глазами мы увидели эту дивизию, подходившую к нам в облаках пыли и дыма, покрытую потом трудов и кровью чести! Каждый штык ее горел лучом бессмертия! Так некогда смотрели на Баграти­она, возвращавшегося к армии в 1805 г. из-под Голлабрюна" (после Шенграбена).
  
   *
   Не утруждая внимания читателей характеристикой осталь­ных героев этой великой нашей годины, перечислю лишь имена, наиболее выдающихся из них, напомню про гр. Витгенштейна -- геройского защитника Петербурга, пылкого, талант­ливого гр. Каменского, Милорадовича, Коновницына, Багратиона, Воронцова, Палена, Ламберта, Паскевича, Кульнева, лихих артиллеристов гр. Кутайсова и Никитина, отчаянных партизан: Д. Давыдова, Дорохова, Фигнера и Сеславина.
  
   *
  
   Достаточно и этих кратких характеристик, и даже одного простого перечисления имен, чтобы видеть, какое богатое на­следие осталось армии от Екатерининского царствования. Глу­боко прав Ермолов, писавший в одном из писем Воронцову (архив Воронцова) перед 12-м годом, что многие наши генера­лы превосходят французских по своим качествам и знаниям; правда, наряду с этим он отметил, что в армии был известный процент генералов, совершенно негодных, которых бы не стали держать ни в одной европейской армии, но этот новый тип генерала, о котором речь впереди, еще не был многочислен и, к счастью, не в его руках лежала судьба армии в ту эпоху. В войсках еще преобладал тогда светлый тип генерала старой школы. А эта школа настолько рельефна, настолько разнилась по своим понятиям от новой, что я считаю своим долгом оста­новиться на нескольких характерных исторических фактах, что­бы резче и рельефнее подчеркнуть, какие богатыри вынесли на своих плечах тяжелую борьбу с Первым Полководцем мира и внесли в нашу историю самые светлые ее страницы.
  

Чем были славны генералы

этой эпохи?

  
   В числе характерных черт боевого генерала старой Екате­рининской школы самой доминирующей, рельефной чертой приходится поставить его необыкновенное благородство, уди­вительную способность подавить свое личное честолюбие, за­быть свое личное "Я" в те минуты, когда речь шла о пользе и славе родины. В этих случаях наши боевые генералы той эпо­хи дают положительно изумительные образцы величия, кото­рые в последующих войнах, к сожалению, уже не повторяются, заменяясь совершенно обратным отношением к общему благу.
   Как характерен для обрисовки эпохи, например, следующий факт.
   В 1813 году после смерти Кутузова Главнокомандующим назначается гр. Витгенштейн. Три старших генерала обойдены этим назначением, но беспрекословно, без единого звука неудо­вольствия, подчиняются младшему. Однако вскоре новый глав­нокомандующий оказывается совсем не на месте: он совер­шенно не управляется с большой армией, разводит беспорядок и путаницу. Тогда вместо интриг и происков, столь неизбежных в последующее время, происходит нечто весьма удивительное. Старший из обойденных генералов, Милорадович, пря­мо отправляется к гр. Витгенштейну, и между ними происходит следующий, для обоих весьма характерный, разговор.
   "Зная благородный образ ваших мыслей, -- говорит Ми­лорадович, -- я намерен объясниться с Вами откровенно. Бес­порядки в армии умножаются ежедневно, все на Вас ропщут, и благо отечества требует, чтобы назначили на место Ваше дру­гого Главнокомандующего".
   Высоким благородством и достоинством блещет и ответ Витгенштейна: "Вы старее меня, и я охотно буду служить под начальством Вашим или другого, которого Император опреде­лит на мое место".
   Но Милорадович, как настоящий солдат, думал не о себе, а о пользе Родины; место Главнокомандующего представлялось ему не в виде выгодной освобождающейся вакансии, а в виде тя­желого, ответственного поста, занять который не всякому по плечу; забыв совершенно вопрос старшинства, он поехал хло­потать за Барклая, самого младшего из обойденных генералов. "Он не захочет командовать", -- сказал Государь. "Прикажите ему, -- возразил Милорадович. -- Тот изменник, кто в тепереш­них обстоятельствах осмелится воспротивиться Вашей воле". Таким образом, состоялось назначение Барклая (Шильдер).
   Подобным же духом преданности интересам Государства полно и письмо кн. Багратиона Императору в 1809 г., в быт­ность князя Главнокомандующим Дунайской армией. Вопрос шел о назначении уполномоченного для мирных переговоров с турками, причем Император предоставил кн. Багратиону на выбор одного из трех кандидатов: герцога Ришелье, Алопеуса и гр. Кочубея, оговорившись в письме, что гр. Кочубей не может быть назначен, так как он старше чином князя и таким обра­зом Главнокомандующему придется подчиниться дипломату.
   Истинным величием настоящего витязя блещет ответ лю­бимца Суворова: "Хотя гр. Кочубей чином и старше меня, но в деле, столь тесно связанном с пользою, славою и благосостоя­нием Империи, я в полной мере чужд от всякого личного тщеславия и совершенно готов жертвовать всем, что только может способствовать ко благу отечества моего..." И что эти великие слова не являлись пустой фразой, можно видеть из окончания письма, где князь определенно высказывается имен­но в пользу гр. Кочубея, говоря: "Однако предпочел бы я при­родного русского всякому другому " (68). <...>
   Продолжая характеристику блестящих наших генералов, от­мечу, что в тогдашних походах нередки такие отрадные явле­ния, как добровольное подчинение старшего младшему, более осведомленному в обстановке.
   Да такие поступки и не удивительны со стороны тех, кто жил прежде всего идеей о благе и славе родины, кто не только на словах, но и на деле жертвовал для нее собою.
   Касаясь вообще рыцарского благородства тогдашних гене­ралов, считаю грехом обойти и следующий факт (69).
   Как известно, Ермолов и гр. Остерман-Толстой были лич­ными врагами. В Кульмском сражении на долю Остермана выпало руководство войсками. В пылу боя неприятельское ядро оторвало графу левую руку; увезенный на перевязочный пункт, он мужественно перенес ампутацию руки без хлороформа, при­казав только вызвать песенников из ближайшего полка. В командование войсками вступил Ермолов, и бой закончился взятием в плен всего корпуса Вандамма. Реляция об этом сражении была написана самим Ермоловым, и в ней, приписав весь успех непоколебимому мужеству войск и распоряжениям гр. Остермана-Толстого, он почти умолчал о себе. Толстой, про­читав реляцию, несмотря на жестокие мучения тотчас нацара­пал Ермолову следующую записку: "Довольно возблагодарить не могу Ваше Пр-ство, находя только, что Вы мало упомянули о ген. Ермолове, которому я всю истинную справедливость отда­вать привычен".
   Флигель-адъютанту, привезшему орден Св. Георгия II ст., Толстой сказал: "Этот орден должен принадлежать не мне, а Ермолову". Однако Император утвердил свое первоначальное пожалование. Впоследствии между сторонниками Ермолова и Толстого завязалась горячая полемика по вопросу, кому должна принадлежать честь Кульмской победы. Однако лично ни один из них не принял в ней участия, не снизошел до газетной пере­бранки, как это стало практиковаться в позднейшие времена.
   Кстати, заговорив о гр. Остермане-Толстом, не могу не кос­нуться происхождения его фамилии, пользуясь этим случаем, чтобы отметить, до какой степени в тогдашнем обществе была велика гордость русским именем. Отец графа носил только фамилию Толстого и был небогатым подполковником армии Екатерины. Женат он был на графине Остерман, внучке извес­тного петровского дипломата. Так как братья графини, владевшие громадными поместьями, были бездетны, и род Остерманов кончался, то старику Толстому предложили присоединить к своей фамилии графскую фамилию Остерманов. Старик был глубоко оскорблен подобным предложением, тем, что к его столбовой русской дворянской фамилии хотели приставить, да еще поставить впереди, фамилию "немецкого лекаришки". И эту переделку удалось произвести только впоследствии с фамили­ей сына (Лажечников).
   Эта гордость генералов того времени своим прошлым, сво­им именем сквозит и в записках кн. Щербатова (70), вынужден­ного в 1807 г. капитулировать в Данциге со своими тремя гарнизонными батальонами вместе с прусским гарнизоном.
   "Мне казалось несносным, -- пишет он, -- видеть свое имя в капитуляции; слово сие было ново для русских. Мы брали крепости, но никогда в новейшие времена не бывали в осадах".
   Князь окончил размышления тем, что, отпустив свои баталь­оны в Россию, сам не дал слова французам и отправился в плен. Свое решение он мотивировал тем, что ему, полному сил и здоровья генералу, невозможно было оставаться год в без­действии, когда Россия вела войну; отправившись же в плен, он рассчитывал быть размененным на французского генерала и мог опять принять участие в боях.
   А какой высокой гордостью веет от ответа графа Н.М. Ка­менского второму французскому парламентеру, предложивше­му ему сдачу в 1807 г. "Вы видите на мне русский мундир и осмеливаетесь предлагать сдачу", -- закричал граф и, повер­нув лошадь, уехал, прекратив всякие переговоры (71).
   Преклонимся и перед тем колоссальным обаянием, которое умел внушить своим офицерам генерал той эпохи и посред­ством которого он прежде всего управлял своими подчиненными.
   Поразительно то безграничное благоговение к своим обо­жаемым вождям, которым так и веет со многих страниц воспо­минаний современников; так и видишь перед собой совершен­но особенных людей, видишь богатырей, для которых не могло быть ничего невозможного, потому что они умели владеть сер­дцем и душою своих подчиненных, могли быть уверены в их бесконечной преданности.
   Невольно, перечитывая страницы подобных воспоминаний, проникаешься и сам подобным же благоговением к тем свет­лым личностям, которые умели быть начальниками не в силу статей дисциплинарного устава, не в силу своих густых эполет, а прежде всего благодаря тому уважению, которое внушал под­чиненным их светлый облик.
   Конечно, это уважение прежде всего являлось следствием личных достоинств вождя того времени, следствием его высо­ких рыцарских качеств, но оно в высшей степени усиливалось, доходя до настоящего благоговения, благодаря той удивитель­ной простоте, приветливости и доступности, которыми отличал­ся начальник той эпохи по отношению к своим подчиненным.
   Эта поразительная манера сохранять свое достоинство и в то же время быть равным среди подчиненных чрезвычай­но характерна в лучших генералах того времени.
   "Никто не напоминал менее о том, что он начальник, и никто не умел лучше заставить помнить о том своих подчиненных", -- пишет Ермолов о кн. Багратионе (72). <...>
   И в этом отношении, в отношении умения воспитывать свои войска, многому можно поучиться у лучших начальников на­шей славной эпохи.
   Глубоко ошибется тот, кто подумает, что они достигали по­пулярности и любви слабостью по службе и потаканием сво­им подчиненным. Наоборот, следует отметить, что в случаях серьезных служебных проступков они были много строже даже начальников следующей суровой эпохи. Так, тот же снисходи­тельный и обожаемый кн. Багратион не задумался разжало­вать в рядовые заснувшего ночью караульного начальника Бобруйской гауптвахты.
   Но наряду с неумолимой строгостью к серьезным проступ­кам тогдашнему начальнику и в голову не пришло бы изво­дить своих подчиненных какими-либо мелочами и требования­ми собственного измышления.
   Мало того, накладывая взыскание, они подчеркивали, что взыс­кивают не сами по себе, не по личности, а по службе.
   И насколько, вообще, щепетильны были в этом отношении тогдашние начальники, как предпочитали они лучше совсем не наложить взыскания, когда проступок касался их личности, чем подать повод думать, что они взыскивают по личности, можно видеть из следующего факта, касающегося кн. Багратиона.
   "Кроме других предосудительных привычек, -- пишет Д. Да­выдов, -- нижние чины дозволяли себе разряжать ружья не только после дела, но и во время самой битвы. Проезжая через селение Анкендорф, князь едва не сделался жертвою подобного обычая. Егерь, не видя нас, выстрелил из-за угла дома, нахо­дившегося не более 2 сажень от князя; выстрел был прямо направлен в него. Князь давно уже отдал на этот счет строгое приказание и всегда сильно взыскивал с ослушников. Но здесь направление выстрела спасло егеря; ибо князь, полагая, что на­казание в этом случае имело бы вид личности, проскакал мимо; но никогда не забуду я орлиного взгляда, брошенного им на виновного".
   Самой же симпатичной, самой высокой чертой тогдашнего рыцаря-генерала являлось бережное его отношение к само­любию подчиненных. Ни на словах, ни в приказах не позволя­ли они себе и тени того глумления, того издевательства над офицерами, какое с такой любовью и прибавлением самых плос­ких острот стало широко практиковаться в позднейшее время.
   Тогдашние начальники слишком серьезно смотрели на свое призвание, слишком высоко ставили свое звание, чтобы уни­жать его издевательством над беззащитными подчиненными.
   К тому же, как истинные военные люди, в самолюбии офи­церов они видели не предмет насмешек и глумления, а могуще­ственный рычаг воспитания своих подчиненных.
   Наилучшим доказательством справедливости моих слов может служить замечательный приказ одного из деятелей этой эпохи, гр. Витгенштейна. Этот приказ помещен мною в заклю­чении для удобства сравнения взглядов на офицера в две раз­личные эпохи жизни нашей армии. Здесь же я ограничусь сло­вами Михайловского-Данилевского о Дохтурове, весьма любо­пытными для характеристики взглядов той эпохи, когда наша армия так выгодно отличалась от своих западных соседей.
   "Дохтуров, -- писал Данилевский, -- был другом солдат и офицеров своих; из них не найдется ни одного, которому бы он сделал неприятность. В обращении с подчиненными не подра­жал он иностранцам, у которых младший видит в начальнике своем строгого, неумолимого судью, но подражал генералам века Екатерины, которые ласковым обращением с русскими офице­рами, служащими из чести, подвигали их на великие предприя­тия, наполнившие почти волшебною славою правление сей Го­сударыни". "Я никогда не был придворным, -- сказал однажды Дохтуров, -- и не искал милостей в Главных квартирах и у царе­дворцев, а дорожу любовью войск, которые для меня бесценны".
   Как же было и войскам не обожать такого начальника, того, кто любил их такой горячей, бескорыстной любовью, кто во вверенной ему части видел не ступень для дальнейшей карье­ры, а свою родную семью.
   Для обрисовки типа тогдашнего генерала весьма любопыт­ны и слова Лажечникова об одном из самых строгих генера­лов -- графе Остермане-Толстом.
   "Как начальник войска он был строг, но строгость его зак­лючалась только во взгляде, в двух-трех молниеносных словах, которых боялись больше, нежели распекания иного начальни­ка. Во время командования ни одного офицера не сделал несча­стным; всем помогал щедрою рукою. Мелочным интриганом никогда не был, кривыми путями не ходил и не любил тех, кто по ним ходит, никогда не выставлял своих заслуг и ничего не домогался для себя; лести терпеть не мог".
   О том же неукротимом и горячем Ермолове хорошо выра­зился дежурный генерал 2-й армии Марин: "Я люблю видеть сего Ахилла в гневе, из уст которого никогда не вырывается ничего оскорбительного для провинившегося подчиненного" (73).
   Взгляды эпохи на отношения к нижним чинам и понятие об истинной дисциплине хорошо вылились в известном "На­ставлении господам пехотным офицерам в день сражения" (74). Здесь можно видеть, как резко различали тогдашние генералы разницу между гуманностью и слабостью, между заботливос­тью и заигрыванием с солдатом, между истинной дисциплиной, чуждой, однако, мелочных придирок, и распущенностью. Так, "Наставление" гласит: "В некоторых полках есть постыдное заведение, что офицеры и ротные командиры в мирное время строги и взыскательны, а на войне слабы и в команде своих подчиненных нерешительны.
   Ничего нет хуже таковых офицеров: они могут иногда ка­заться хорошими во время мира, но как негодных для настоя­щей службы их терпеть в полках не должно...
   Воля Всемилостивейшего Государя нашего есть, чтобы с сол­дата взыскивали только за настоящую службу; прежние излиш­ние учения, как-то: многочисленные темпы ружьем и проч. -- уже давно отменены, и офицер при всей возможной за настоя­щие преступления строгости может легко заслужить почтен­нейшее для военного человека название -- друг солдата. Чем больше офицер в спокойное время был справедлив и ласков, тем больше на войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки и в глазах его один перед другим отличаться".
   Неудивительно, что при подобных взглядах и обращении на­чальников с подчиненными многие части армии того времени могли представлять действительно прочную цепь, в которой от генерала и до солдата все жило и думало одной мыслью, одной идеей.
   Чем же положительно приходится восторгаться при изуче­нии этой славной эпохи -- это непреклонной волей наших генералов, инициативой и стремлением к взаимной поддер­жке. Не могли их поколебать и устрашить ни превосходные силы врага, ни присутствие на поле сражения самого Наполео­на, что так убийственно действовало на дух и волю генералов других армий. И на каждом шагу мы видим не заботу о своей персоне, о своем отряде, а мысль об общем благе армии, готов­ность всегда пожертвовать собою, лечь костьми со своим отрядом, если того потребует обстановка, не ожидая приказаний свыше.
   Мною уже было отмечено выше подобное величие некото­рых генералов того времени, но остановлюсь еще на несколь­ких примерах, желая подчеркнуть, как зачастую достоинствами частных начальников искупались в эту эпоху многие промахи, ошибки и интриги высшего командования.
   Блестящий план декабрьской операции Наполеона в 1806 г. сулил Йену слабой и разбросанной русской армии, тем более, что оба наших корпусных командира, Беннигсен и Буксгевден, враждуя между собою, готовы были один другого подвести под удар, а обезумевший Главнокомандующий отдавал самые неле­пые и противоречивые распоряжения, сам даже убеждал всю­ду солдат бросать ранцы, амуницию и бежать в Россию, так как в армии измена. Между тем благодаря самостоятельности и самоотвержению частных начальников операция закончилась поражением Ланна у Пултуска и безрезультатным арьергард­ным боем у Голымина. Не будучи в состоянии остановиться на замечательной инициативе многих наших начальников, свед­ших к таким ничтожным результатам весь план Наполеона, все же не могу не упомянуть о выдающемся поступке Дохтурова, который 14 декабря, имея категорическое приказание кор­пусного командира отступать, сам вернул уже с марша всю дивизию и, никого не спрашивая, вступил в жестокий бой с двойными силами французов при одном только известии, что вблизи отряд другого корпуса находится в опасности.
   Не менее велик и Барклай в январе 1807 г., когда, не боясь ответственности, рискуя всей репутацией, он останавливает 25 января у Гофа, без всяких приказаний, свой 3-тысячный от­ряд и кладет его весь в неравной борьбе с главными силами Наполеона, теряя знамена и орудия, но спасая армию.
   "Настоящее поколение, -- пишет по этому поводу Данилев­ский, -- не может иметь представления о впечатлении, лалис производило на противников Наполеона известие о появлении его на поле сражения. Но Барклая-де-Толли оно не поколеба­ло. О хладнокровии его можно было сказать, что, если бы все­ленная сокрушалась и грозила подавить его падением, он взи­рал бы без содрогания на разрушение мира".
   Реляция Барклая о мотивах своего решения настолько ха­рактерна, настолько хорошо обрисовывает тип тогдашнего ге­нерала, что нельзя не остановиться на ней, тем более что в ней есть кое-что и о службе связи в той армии.
   "Во всяком другом случае, -- пишет он, -- я бы заблаговре­менно ретировался, дабы при таком неравенстве в силах не терять весь деташемент мой без всякой пользы, но через офи­церов, которых посылал я в Главную Квартиру, осведомился я, что большая часть армии еще не собрана при Ландсберге, нахо­дилась в походе, и никакой позиции занято не было. В рассуж­дении сего, почел я долгом, лучше со всем отрядом моим по­жертвовать собою столь сильному неприятелю, нежели, ретиру­ясь, привлечь неприятеля за собою и через то подвергнуть всю армию опасности" (75) Неудивительно, что против армии, имев­шей в своих рядах таких железных вождей, не под силу оказа­лось бороться и Наполеону, так легко и быстро разметавшему остальные армии Европы.
   Не буду останавливаться на великих примерах поведения вож­дей наших в эту славную эпоху; 1812 год весь блещет их досто­инствами, и в этом отношении пред ним спасует и пресловутый 1870 год. Отмечу только, как в наибольшем блеске самостоя­тельность наших начальников выразилась в двух самых боль­ших сражениях эпохи: Прейсиш-Эйлауском и Бородинском.
   Под Прейсиш-Эйлау после жестокого боя французы опро­кидывают наш левый фланг; в общем резерве нет ни одного человека, а Главнокомандующий Беннигсен исчезает с поля сражения, отправившись торопить спешивший к армии отряд Лестока. Момент был настолько критический, что гибель вся­кой другой армии была бы неизбежна, но в русской -- того времени, несмотря на то, что французы были уже в тылу, -- не явилось ни паники, ни речи об отступлении; наоборот, к месту катастрофы бросились части с других участков позиции; по своей инициативе с противоположного фланга прискакали три конные батареи, явились отдельные полки, прискакал все тот же, всюду поспевавший кн. Багратион, бывший не у дел в день боя.
   Общими усилиями, никем свыше не объединенными, но тем не менее дружными, французы были не только остановлены, но и отодвинуты назад; удачная атака Выборгского полка, шедше­го во главе отряда Лестока, давала надежду на окончательное поражение французов при общей контратаке, но прибывший в это время Беннигсен остановил порыв подчиненных и поме­шал той контратаке, которая, по свидетельству Бернадотта, дала бы нам не менее 150 орудий и привела бы Наполеона к ката­строфе много раньше Березины.
   На ночном военном совете решение Беннигсена отступить встретило горячий отпор со стороны его генералов, и дело едва не дошло до дуэли тут же на месте с состоявшим при армии, но не подчиненным Главнокомандующему, генералом.
   Тем же духом командного состава блещет и Бородинское сражение, называемое иногда "битвою генералов" по количе­ству потери начальников.
   Утром, когда обозначился удар французов на флеши, кн. Баг­ратион посылает к соседям просить подкреплений, и ни от кого не получил он отказа, никто не стал отговариваться неподчине­нием князю и отсутствием приказания Главнокомандующего. Даже Раевский, находясь в затруднительном положении, сам ожидая грозного удара французов, прислал князю половину своих резервов.
  
   *
  
   На этом я заканчиваю характеристику генеральского соста­ва тогдашней армии и в заключение хочу только отметить, как качества генерала отразились на исходе нашей великой борьбы. Мы не выставили против Наполеона ни гениев, ни даже перво­классных талантов. Наши вожди не блистали особенной глу­биной своих замыслов, не дали миру великих образцов искус­ства, никого не удивили своим особенным умением. Недаром мы никак не могли найти соответствующего Главнокомандую­щего, который мог бы хоть отчасти соперничать с Наполеоном по своим замыслам; самый лучший из них -- Кутузов -- умел только разгадывать планы гениального полководца, отражать его удары, но не мог сам наносить их.
   Правда, нельзя отказать нашим генералам ни в таланте, ни в знании, ни в опытности, но все эти качества не поражают своими размерами: такие же таланты можно в любое время най­ти во всякой армии, знания их тоже не особенно обширны, боевая опытность многих из них до первой встречи с Наполеоном огра­ничивалась опытом, полученным в обер-офицерских чинах, а то и вовсе отсутствовала, и тем не менее, в роли вождей они сразу же оказались на месте, да еще и в самой ужасающей обстановке.
   И этому нечего удивляться. Если тогдашние вожди и не блистали особенными талантами, особой глубиной творчества, то нельзя не преклониться перед их высокими нравственны­ми качествами: удивительным пониманием своего долга, бла­городным и неустрашимым духом, перед их горячим желани­ем победы, заставлявшим молчать все личные чувства, перед их непреклонной волей, близостью и глубоким знанием своих подчиненных, уверенностью в своих войсках. И если каждый из этих генералов в отдельности и думать не может равняться с Наполеоном, то общая их совокупность грозна даже гению. Даже гению оказалось невозможным справиться с той армией, где ошибки одного генерала тотчас бросались исправлять дру­гие, где для выручки всех из критического положения всегда находился один, готовый жертвовать собою.
   Так, благодаря гр. Остерману-Толстому, Барклаю, Дохтурову, кн. Голицыну, кн. Багратиону, Багговуту, гр. Каменскому, Плато­ву, гр. Палену, Коновницыну, Неверовскому, Раевскому, Тучкову, Ермолову и др. провалились гениальные операции Наполеона в декабре 1806 г., январе 1807 г., июне, июле, августе и октябре 1812 г. А ведь каждая из них, кроме последней, грозила разгро­мом армии. А ведь им еще так благоприятствовали ошибки выс­шего командования, интриги и вражда в среде других генералов.
   Правда, для того чтобы только прийти к простой мысли по­жертвовать собою для блага армии или, находясь в опасном положении, все-таки послать свои резервы атакованному сосе­ду, не надо обширного образования, не надо громадных знаний: эта мысль сама по себе доступна всякому простому смертному, обладающему здравым смыслом, не извращенным парадными кунштюками, пригонкой амуниции и т.п. мелочами.
   Но если сравнительно легко только дойти до подобной идеи, то совсем иное -- привести ее в исполнение.
   Рискнуть не на карте и в кабинете, а в действительности, перед грозным врагом, положить весь свой отряд, без приказа­ния свыше рискнуть жизнью многих людей, потерей орудий и знамен, рискнуть потерей вверенного участка позиции, риск­нуть, наконец, всей своей репутацией может не только не вся­кий, а даже вернее, только особенно воспитанный человек, толь­ко тот, кто воспитан в высоких понятиях долга и благородства, кто обладает высокими нравственными качествами. И этим вос­питанием, этими качествами в высокой мере обладали тогдашние начальники -- истые витязи, настоящие рыцари долга и чести.
   Это не были те позднейшие, наши же, солдаты немецкой складки, душа которых любуется красивыми формами, жаждет вида стройно марширующих батальонов, красиво несущихся эскадронов, ум которых занят одними громкими фразами, кото­рые видят дисциплину в одной жестокой муштре, сами любу­ются своим высоким чином и положением и с высоты своего величия смотрят на своих подчиненных, как на подвластных рабов, на которых надо наводить трепет.
   Это не были и те буржуи, которым дороги больше всего материальные блага, удобства личной жизни, которые и на вой­не ищут прежде всего комфорта и хорошей обстановки.
   Это были именно наши русские витязи: простые, скромные, приветливые и в то же время могучие.
   У великого нашего гения и знатока русской души гр. Л.Н. Толстого прекрасно подмечены и обрисованы типичные черты истинной доблести: его герои скромны, незаметны и этим ве­лики.
   Таковы в большинстве и герои-генералы нашей славной эпохи. В них нет ни напыщенности, ни театральности, ни краси­вой позы, ни блестящего, трескучего эффекта.
   Они -- сама воплощенная простота, сама суровая и трезвая действительность военной жизни. И за то перед величием и благом своей Родины смолкают у них все личные счеты, за то всегда готовы они принести себя на алтарь отечества.
   Конечно, далеко не все тогдашние генералы принадлежат к этому типу. Были и тогда эффектные и трескучие личности, вроде Милорадовича, только без его мужества, благородства и бескорыстия; были и тогда своекорыстные интриганы, видев­шие в войне удобную сферу для ловли рыбы в мутной воде, для личного возвышения. Достаточное число подобных лично­стей осталось еще от Екатерининского царствования, еще боль­ше прибавилось в последующие эпохи.
   Но не трудами и даже не случайными подвигами этих трут­ней был могуч и силен командный состав нашей армии. Сила его коренилась в рядовой массе генералов, воспитанных в че­стных идеях долга и высокого призвания воина, готовых жерт­вовать всем для блага и величия Родины, живших одной жиз­нью, одним духом со своими частями. <...>
  
   Заключение
  
   И вот, несмотря на весь этот ряд неблагоприятных условий, русская армия, единственная в Европе, только и могла тягаться с армией Наполеона, причем получила весьма лестные отзывы даже от своего врага. Так, в 1809 г. после неудачи у Асперна, переправляясь обратно через Дунай, Наполеон сказал состояв­шим при нем русским офицерам: "Если бы у меня были мои старые испанские легионы или русская армия, вы не увидели бы меня, господа, в теперешнем положении".
   Русская армия 1806-1807 гг., хотя в конце концов и побеж­денная, произвела такое глубокое впечатление на своих побе­дителей, что в дальнейшую эпоху, желая ободрить свои войска перед столкновениями с русскими, Наполеон писал в своих воззваниях: "Русские уже не те, у них нет более солдат Эйлауских и Фридландских". Вот какое впечатление производили на врага даже наши рекруты, когда ими умели управлять и вну­шать им истый солдатский дух.
   Наконец, самую рельефную и выразительную характерис­тику русской армии дал в 1813 г. Бернадотт, сказавший рус­ским офицерам: "Для вас, русских, нет ничего невозможного; если бы ваш император был честолюбив, вас, русских, пришлось бы убивать каждого особенно, как убивают белых медведей на севере".
   Потом, повернувшись к своим шведам, он повторил: "Подра­жайте русским, для них нет ничего невозможного".
   И подобные отзывы заслужила армия, имевшая состав ниж­них чинов, далеко уступавший тем бородачам запасным, недо­статками которых пытаются объяснить неуспех минувшей войны.
   И вот, сопоставляя в заключение все положительные и от­рицательные стороны тогдашней армии, нельзя не признать, что успешным исходом Великой борьбы она была исключительно обязана своему генеральскому и офицерскому составу, именно его высокому, чисто военному, воспитанию, вырабатывавшему те высокие понятия о долге, чести и призвании военного чело­века, которыми так силен был тогдашний генерал и офицер.
   И не могла не победить та армия, где генерал и офицер состав­ляли одну великую семью, жившую горячим желанием победы, горячей мечтой о величии и пользе Родины, где благо и честь армии стояли выше всяких личных счетов, где каждый отдель­ный член армии готов был душу свою положить за другого.
   И как это ни странно, великая заслуга тогдашнего командно­го состава, его высокие нравственные качества -- настоящая причина моральной упругости всей армии -- остались в тени до настоящего времени. Всю славу взял себе солдат этой эпо­хи, тот солдат, которого, несмотря на все недостатки, умели де­лать настоящим богатырем его великие и доблестные началь­ники, труды которых и достоинства не оценены и по сие время.
   И вот прошли годы, минуло уже и столетие со времени на­ших первых встреч с Наполеоном! Полные блаженного неведения, мы долго пребывали в сладкой спячке, глубоко убежден­ные, что обладаем таким солдатом, который сам, без помощи начальников, может выигрывать сражения.
   Имея дело либо с турками, либо с польскими и венгерскими ополчениями, мы окончательным успешным исходом войн все более утверждались во всемогуществе своего солдата.
   Не разбудил нас и гром Севастополя; полные уверенности во всемогуществе того же солдата, мы озаботились только пе­ременой системы его обучения и воспитания.
   Даже и после минувшей войны существует известный про­цент лиц, уверенных, что довольно выучить солдата грамоте, примене­нию к местности и стрельбе, довольно воспитать его рассказами о подвиге Рябова, развить чтениями и показыванием туманных кар­тин, чтобы добиться победы.
   Существует и другая категория лиц, понимающих, что для достижения победы мало одних качеств солдата, нужны и соответствующие начальники. Но опять-таки большинство этих лиц думает создать начальника путем одного образования, чтением различных трактатов о военном деле, писанием дис­позиций по немецкому образцу, пересаживанием заграничных порядков, т.е. тем теоретическим способом, который забрако­вал еще Суворов, приравняв чтение современных ему тракта­тов к чтению домашних лечебников и модных романов и вы­разившись, очевидно, про военных теоретиков, что они военное дело знают, да оно их не знает.
   Нельзя, конечно, отрицать необходимости и громадной важ­ности образования в военном человеке, но нельзя не сказать, что, во-первых, читать и изучать, вообще, надо умело, с толком и главным образом историю войн, а не теорию и измышления любого немца, а во-вторых, все-таки не на одних этих основах зиждется сила и мощь начальника.
   Тяжелое военное дело требует от своих представителей прежде всего великих качеств самоотвержения и самоотрече­ния, а эти качества не получаются из книг, а вырабатываются лишь путем долгого воспитания под руководством и на приме­ре достойных и обожаемых вождей.
   Те блестящие фейерверки, умные, талантливые, но честолю­бивые и неразборчивые в средствах начальники, которые су­ществуют во всякой армии, во всякую эпоху, могут иногда на войне приносить и громадную пользу, и водить войска к побе­дам, но в деле истинного воспитания армии они всегда проходят бесследно, и не с них должны брать пример истинные вожди, не в них лежит настоящая сила армии.
   Горе той армии, где карьеризм и эгоизм безнаказанно царят среди вождей, где большинство генералов думает лишь о своем благополучии, служит из-за наград и отли­чий, ведет лишь свою линию, справляясь по книжке стар­шинства и кандидатскому списку.
   Пусть пишутся там хорошие и громкие приказы, издаются отличные уставы, выпускаются чудные циркуляры!
   Все будет там отлично и гладко лишь до первого, грома.
   Грянет он, и армия окажется только с хорошими канцеляри­стами, проповедниками, учеными, агрономами, каптенармусами, может быть, даже стрелками, тактиками, стратегами, но без на­стоящих военных людей, готовых беззаветно жертвовать со­бою друг за друга для блага Родины.
   И подобная армия напомнит собою известный воз из басни, везомый лебедем, раком и щукой.
   Итак, настоящая, истинная сила армии заключается прежде всего не в степени образования, не в талантах отдельных лиц, а в воспитании такой общей самоотверженной рядовой массы командного состава, которая бы не гонялась за блестящими эффектами, не искала красивых лавров, а смело и твердо шла в бой, гордая своим высоким призванием и крепкая своим поня­тием о долге и истинном благородстве. Вожди, вышедшие из такой массы, зачастую и не блещут своими особыми талантами, в одиночку не могут тягаться не только с гениями, но и со многими талантами фейерверочного типа, зато общая масса таких вождей в совокупности грозна и непобедима даже для гения.
   И счастье той армии, которая силу свою основывает не на отборе особых талантов, которая не ищет в мирное время "вы­дающихся" начальников, не верит в призрачные таланты мир­ного времени, а заботится только о безжалостном удалении негодных элементов, основывает свою силу на одинаково хоро­шем подборе и воспитании всего своего командного состава, без заблаговременного подразделения на "талантов" и простых смертных
   История показывает нам, как часто пресловутые таланты и гении мирного времени оказываются полными бездарностями на войне, история показывает нам, что, вообще, появление талан­тов и гениев есть только случайность, на которую нельзя рас­считывать, история, наконец, утешает нас, что и без гениев и первоклассных талантов велика и могуча, даже против гения, армия в руках многих, просто способных начальников, воспи­танных в рядах самих войск, когда полки армии являются вос­питателями офицеров, а не департаментами, местами службы, когда начальник создается, как создавались лучшие вожди эпо­хи -- строевой службой, а не сваливается из канцелярий, кон­тор, кадетских корпусов и т.п. учреждений, якобы весьма по­лезных для выработки военных людей.
   Итак, армия наполеоновской эпохи была сильна своим ис­тинно военным, благородным воспитанием начальников, и это-то воспитание было утрачено впоследствии, когда армия попала в руки нового типа руководителей, пошла по новому пути... <...>
  

Морозов Н.

Воспитание генерала и офицера как основа побед и поражений. Исторический очерк из жизни русской армии эпохи наполеоновских войн и времен плац-парада. -- Вильна, 1909. - С. 1-47, 71-127.


   1. Михаил Илларионович Кутузов (К 200 - летней годовщине со дня рождения). - М., 1945. - С. 8.
  
   2. Фельдмаршал Кутузов. Сб. документов и материалов. - М., 1947. - С.88.
  
   3. Там же. - С.91.
  
   4. Там же.
  
   5. Михайловский - Данилевский А.И. Описание первой войны императора Александра с Наполеоном в 1805 г. - СП б., 1844. - С.84.
  
   6. Михайловский - Данилевский А.И. Указ. соч. - С.84.
  
   7. Архив ВПР МИД СССР, ф. Канцелярия МИД, д.1146, л.14.
  
   8. Там же.
  
   9. ЦГВИА, ф.ВУА, д.3108, л.73.
  
   10. Там же, л.76.
  
   11. ЦГВИА, ф.26, оп. 152, св.563, д.1, ч.5, л.2.
  
   12 Истерические записки о жизни к воинских подвигах генерал-фельдмаршала светлейшего князя М.И. Голенищева-Кутузова-Смоленского. - СП б., 1813. - С.84.
  
   13. ЦГВИА, ф.ВУА, д.2952,л. об. 166.
  
   14. Там же. - л. об. 167.
  
   15. Там же. - л. об. 193.
  
   16. Там же. - л. об. 254.
  
   17. Там же. - л. об. 255.
  
   18. Там же. -л. об. 256.
  
   19. Там же. - д.2919, л. об.151.
  
   20. Михайловский - Данилевский. Описание турецкой войны в царствование императора Александра с 1806 до 1812 г. - ч.2. - СП б., 1843. - С. 178.
  
   21.ЦГВИА, ф. ВУА, д.2919, л. 152.
  
   22. ЦГВИА, ф. ВУА, д.2952, л. 252 и об.
  
   23. ЦГВИА, ф. ВУА, д.2934, л. 151.
  
   24. Там же. - д.434, л.68.
   25. ЦГВИА, ф. ВУА, д.1078, лл. об. 125 - 126.
  
   16. Там же. - л.128.
  
   27. Переписка Александра I с в. кн. Екатериной Павловной. - СП б., 1910. - С.87.
  
   28. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 3465, л.370.
  
   29. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 3465, ф.103, оп. 208 - а, св. О, д.107, л.7 об.
  
   30. Журналы Комитета министров, т.II (1810 - 1812 гг.). - СП б.. - С.541 - 542.
  
   31. Фельдмаршал Кутузов. Св. документов и материалов. - М., 1947. - С. 160.
  
   33. Там же. - С. 160.
  
   34. Известия о военных действиях российской армии против французов в 1812 г. - СП б., 1813. - С.72 - 73.
  
   35. Фельдмаршал Кутузов. Св. документов и материалов. - М., 1947. - С. 147.
  
   36. Там же - С.163.
  
   37. Сб. исторических материалов. / Под ред Н. Дубровина, т.1. - СП б., 1898. - С.37 - 38.
  
   38. Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников. - СП б., 1882. - С.121.
  
   39.ЦГАДА, разр. ХХ, д.385, 1812, л.4.
  
   40. Известия о военных действиях российской армии против французов в 1812 г. - СП б., 1913. - С.132,133.
  
   41. ЦГВИА ф. ВУА, д. 3514, л.410.
   42. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 3470 ч.IV. - С. 2775 - 2776.
  
   43. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 3484, л. об. 22.
  
   44.Там же. - л. об. 24.
  
   45.Отечественная война 1812 г. Материалы ВУА, т. ХIХ. - СП б., 1912. - С.137.
  
   46.Фельдмаршал Кутузов. Сб. документов и материалов. - М., 1957. - С.218.
  
   47. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 3488, л. об. 279.
  
   48.Фельдмаршал Кутузов. Сб. документов и материалов. - М., 1957. - С.27.
  

   49.Документы из кн.: Записки Алексея Петровича Ермолова о войне 1812 года. - Лондон, 1863. - С.198-204.
  
  
   50.В данном разделе использованы документы из кн.: Хрестоматия по русской военной истории / Под ред. Л.Г. Бескровного. - М., 1947. - С.344, 348-358, 367, 395-398.
  
   51.После сражения под Смоленском отступление русской армии продол­жалось. Это вызывало открытое недовольство в стране и армии. Об­щественное мнение требовало назначения единого главнокомандую­щего и в качестве такового называло М. И. Кутузова. Под таким давлением Александр I назначил Кутузова главнокомандующим. Перед прославленным полководцем стояла исключительно трудная задача. Он принимал армию в состоянии отступления. Близился кри­зис войны. Наполеон понимал, что решается судьба всех его планов, что для успеха ему нужно выиграть генеральное сражение. Кутузов же видел, что соотношение сил еще не в пользу русской армии, что для генерального сражения нужно укрепить армию и выбрать удоб­ную позицию. Такую позицию Кутузов нашел у дер. Бородино и здесь решил вступить в генеральное сражение. - См.: Сборник исторических материалов. / Под ред. Дубровина, т. I. - СП б., 1876. - С. 51.
  
   52.Имя автора документа не установлено. - См.: Отечественная война 1812 г. Материалы военно-ученого архива. - СП б., 1911, т. XVI. - С. 107-120.
  
   53.В литературе принято считать, что силы были таковы: русских 120.000, французов 135.000.
  
   54.Очевидная описка в журнале. Следует читать: "в 5 часов утра" (Прим. состав.)
  
   55.Вероятно, флешами (Прим. сост.)
  
   56.Все это было сделано в первой половине дня. Участник боя Болговский в своих воспоминаниях пишет, что Платов еще накануне получил приказание ударить по левому флангу противника.
  
   57. Известно, что некоторые французские кавалеристы захвачены были в плен в наших гвардейских резервах.
  
   58.Известия о военных действиях российской армии против францу­зов. - СП б., 1813. - С. 337-339. (Дано в сокращении).
  
   59.Из боевого прошлого русской армии. - М., 1944. - С. 116-117.
  
   60-Приводимое (в сокращении) "Наставление" написано для офицеров русской армии, вероятно, по приказанию Барклая-де-Толли. Оно сви­детельствует о положительном опыте использования стрелковых цепей в сочетании с сомкнутыми колоннами, вводит штыковую атаку как наиболее действенную форму боя и требует большой самостоятель­ности от командиров. - См.: Столетие военного министерства. - СП б., 1903, т. IV, ч. I. С. 229-233.
  
  
  
   61. Денис Давыдов. Записки, т. I. - С. 122, 129 - 135.
  
   62.Д. Давыдов. Записки, т. 1. - С. 142; Материалы для истории современных войн 1806 и 1807 гг.
  
   63.Русский Вестник. - 1864 г. - N 5. [Статья Погодина].
  
   64.Шильдер. Император Александр I.
  
   65.Русская Старина. - 1897 г. - Март. [Встреча с А.П. Ермоловым" В.М. Щепотьевой].
  
   66.Русский Вестник 1864 г. N 6. [Статья Лажечникова. Записки С.Г. Волконского].
  
   67.Давыдов Д. Замечания на некрологию Н.Н. Раевского, т. III. - С. 114.
  
   68.Из воспоминаний Михайловского-Данилевского // Русская старина. - 1897 г. - Июнь.
  
   69.Петров. Война России с Турцией 1806 - 1812 гг., т. II. - С. 454.
  
   70."Лажечников. // Русский Вестник. - 1864 г. - N 6; Давыдов Д. Замечания на некрологию Раевского. т. III. - С. 119.
  
   71.В.-Уч. Архив, отд. II.
  
   72.Михайловский-Данилевский. Война с Францией 1806 - 07 гг.
  
   73.Записки А.П. Ермолова, ч. I. - С. 101.
  
   74.Давыдов Д. Дневник партизанских действий, т. II. - С. 37.
  
   75.Военный Сборник. - 1902. - N 7.
  
   76.Михайловский-Данилевский. Война 1806 - 1807 гг. - С. 178, 179.
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 1.83*6  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023